его
глазами. К нему подошел какой-то грек и спросил:
   - Что вам угодно?
   - Я хотел бы вызвать по телефону Афины, - сказал Квейль, поглядывая  на
усталых греков, работавших в этой кутерьме.
   - Вы, собственно, кто такой?
   - Я летчик. Меня сбили над итальянскими позициями недели две назад, и я
хочу поговорить по телефону  со  своим  командиром,  который  находится  в
Афинах. Как можно это сделать?
   - Минутку. Я доложу полковнику.
   Он вышел и вскоре привел с собой длинноногого офицера с  подстриженными
усами, выделявшимися на небритом  лице,  в  долгополом,  чуть  не  до  пят
мундире с высоким стоячим воротником и в щегольской фуражке.
   - Алекс Меллас! - воскликнул Квейль. Он вспомнил, как  Меллас  встречал
эскадрилью в Янине.
   - Ха - инглизи! В хорошую переделку вы попали!  Где  вы  были?  Что  вы
здесь делаете?
   Квейль рассказал Мелласу, как его сбили и как он добрался до Янины.
   - Мне надо связаться с командиром нашей эскадрильи в Афинах. Не  можете
ли вы оказать мне содействие? - спросил Квейль.
   - Вы опоздали. Связь с Афинами прервана.
   - Почему?
   - Возможно, что немцы заняли уже Триккала. А  может  быть,  парашютисты
перерезали провода. Мы не знаем. Мы здесь ничего не знаем.
   - Я должен непременно  вернуться  в  Афины.  Поможете  вы  мне  достать
автомобиль?
   - Ха! Послушать только этого инглизи. Это все равно что сказать: можете
вы мне достать самолет?
   - Неужели дело так плохо?
   - Вы пребываете в блаженном неведении.  Пойдемте  пройдемся,  и  я  вам
кое-что расскажу.
   - Но у вас ведь дела.
   Квейлю не хотелось напрасно тратить время.
   - Какие теперь дела...
   - Тем более мне надо выбраться отсюда поскорее.
   - Ладно, пойдемте.
   Они спустились по ступенькам,  и  усталый  часовой  бойко  отдал  честь
Мелласу. Меллас кивнул головой и улыбнулся часовому,  и  тот  улыбнулся  в
ответ почти дружески.
   Меллас и Квейль шли по улицам разрушенного бомбежкой городка.
   Кое-где им встречались солдаты, бесцельно слонявшиеся по улицам.
   - Видите? - Меллас указал на группу таких солдат.
   - Да. А что с ними?
   - Заблудшие. У нас, знаете, замечательные генералы.
   - А что генералы?
   - Генералы приказали солдатам разойтись по домам. Вы видите -  они  без
винтовок. Им приказали сдать оружие и разойтись. Генералы - наша трагедия.
Когда итальянцы вторглись в Грецию, генералы не пожелали воевать.  Офицеры
прямо говорили солдатам:  "Не  надо  воевать.  Метаксас  все  устроит.  Он
поладит с итальянцами. Не надо воевать". Но у солдат были  винтовки  и  на
худой конец голые руки, и они дрались с итальянцами. Им пришлось  все-таки
отступать, потому что у  них  не  было  боеприпасов.  Я  в  то  время  был
полковником, но так как я  ругал  наших  генералов  и  офицеров,  то  меня
понизили в чине, разжаловали в капитаны. Говорили, что я занимаюсь  только
ухаживанием за английскими летчиками. Наш генеральный  штаб  отъедается  в
Афинах и ни черта не делает. А у солдат нет боеприпасов, и они отнимают их
голыми руками у итальянцев.  Ха!..  Все  время  наше  командование  делает
непоправимые ошибки. За исключением - вы помните того...  с  бакенбардами?
Он настоящий вояка. Его все боятся. Даже Метаксас. Метаксас  очень  боялся
этого генерала. И когда в Грецию вторглись немцы,  генерал  высказался  за
то, чтобы дать им отпор. Но остальные были за немцев, потому что они  были
за Метаксаса и Мениадакаса. И они велели солдатам  расходиться  по  домам.
Они говорили, что  немцы  уже  разбили  англичан  и,  значит,  будет  мир.
Солдаты, конечно, ничего не знали. Ну, тут в Афинах испугались. Меня опять
произвели в полковники. Но теперь уже поздно, мы разбиты.  Вот  так  мы  и
воюем. Все наделали генералы. Они - наш главный грех.
   Меллас умолк. Они прошли через весь город и вышли на дорогу, идущую  по
берегу озера. Квейль спрашивал себя,  зачем  он  гуляет  здесь,  когда  он
должен быть  уже  на  пути  в  Афины.  Но  он  видел,  что  Мелласу  нужно
высказаться. И он не хотел обидеть его.
   - А где сейчас немцы? Что делают австралийские войска?
   - Задача им не под силу. Немцев слишком много. Они прут вовсю.  Сначала
австралийцы  заняли  линию  у  Принципе.  Но   немцы   обрушили   на   них
массированные удары с воздуха. Что могли сделать австралийцы?  Они  отошли
за вторую линию у  Металены,  и  сейчас  там  идут  бои.  Австралийцы  уже
отступают. Мы узнали об этом вчера, когда говорили с Афинами. Скоро  немцы
будут в Триккала - это между Яниной и Афинами. И тогда мы  здесь  окажемся
между  двух  огней.  Когда  они  займут  Триккала,  нам   будет   отрезано
отступление на Афины. А они уже близко.
   Это Квейль чувствовал и сам.
   - Что вы будете делать, когда немцы займут Триккала?
   - Ничего. Если они придут, мы будем драться. Мы не  сложим  оружия.  Мы
уйдем в горы. Там мы для них недосягаемы.
   Они повернули назад. Был уже вечер, и Квейлю показалось, что он  слышит
отдаленную артиллерийскую канонаду.
   - Так или  иначе  я  должен  вернуться  в  Афины,  -  сказал  он  после
некоторого молчания.
   - Тогда вам надо выйти на побережье. Это единственный путь.
   - А разве не скорее будет через Триккала и Метсово? - спросил Квейль.
   - Да, но немцы скоро будут там. И вы не пройдете.
   - Можно как-нибудь раздобыть машину? - спросил Квейль тихо.
   - Нет. Есть одна поломанная  машина,  но  некому  ее  починить.  Вы  не
сможете ею воспользоваться.
   - Где она? Я сумею починить.
   - Но вам все равно не дадут ее.
   - Послушайте, - сказал Квейль. - Покажите мне эту машину. А  там  дадут
или не дадут - это уж мое дело.
   - Вас застрелят на месте, если поймают.
   - Дайте мне возможность попробовать. Где она?
   - Это сумасшествие. Но если вы настаиваете, я покажу вам.
   Меллас повел его обратно к пещере. Они миновали ее, прошли сквозь узкое
отверстие в скале и поднялись по ступенькам  к  воротам,  которые  вели  в
обширный двор. Квейль мог заметить силуэты стоявших  здесь  машин.  Меллас
направился в темный угол, и здесь Квейль увидел автомобиль.
   - Неужели это все разбитые машины? - спросил Квейль.
   - Их разобрали на запасные части для других машин. Только эта одна пока
не тронута.
   - А что с ней?
   - Не знаю. Что-то с передачей. Кажется, не работает сцепление.
   Квейль сел в машину и попробовал  дать  газ.  Он  выключил  передачу  и
поставил рычаг на первую скорость. Когда он включил  передачу,  ничего  не
произошло.
   - Черт возьми! - сказал он. - Дело серьезное.
   Кто-то окликнул их по-гречески. Меллас немного помедлил.
   - Это часовой. Вы не откликайтесь. Лезьте под машину.
   Квейль залез под машину. Он слышал, как  Меллас  что-то  быстро  сказал
часовому, и часовой ушел.
   - Я сказал ему, что вы чините ее для генерала. Он пошел за фонарем.
   Часовой вернулся с  фонарем,  стекла  фонаря  были  выкрашены  в  синюю
краску. Квейль взял фонарь и что-то проворчал. Соскоблив немного краски со
стекла,  он  получил  возможность   рассмотреть   машину.   Он   обнаружил
искривление в коробке скоростей. Пробуя сцепление, он видел,  что  оно  не
доходит до конца и не захватывает передачу. Очевидно, муфта зацепилась  за
что-то, и лапка согнулась. Если он выпрямит лапку, она будет  входить  как
следует. Он вылез из-под машины и объяснил дело Мелласу.
   - Можете вы починить? - спросил Меллас.
   - Придется повозиться. А как насчет бензина?
   - Не знаю. Я думаю, бензин должен быть на аэродроме.
   - Но это у черта на куличках!
   - Вам удастся уехать только в том случае, если вы закончите все к утру.
Днем вас здесь увидят. Вы должны все кончить до утра.
   - Можете вы не подпускать сюда часового?
   - Мне надо идти, - сказал Меллас. - Но я скажу часовому, чтобы  он  вам
не мешал. Вы думаете, что справитесь с этим?
   - Безусловно.
   - Я еще вернусь, - сказал Меллас на прощанье.
   Квейль нашел под передним сиденьем  кое-какие  инструменты  и  огромный
рычаг. Не успел он залезть под автомобиль, как послышался гул самолетов  и
тотчас же началась бомбежка. Бомбовой залп был обрушен на дорогу у  озера.
Квейль прижался к земле, так как бомбежка была жестокая.  Второй  бомбовой
залп был обрушен на город. Бомбардировщики подошли совсем близко, и Квейль
видел сбрасываемые ими осветительные ракеты на парашютах. Он все еще лежал
под автомобилем и решил оставаться там. Повернувшись на  спину,  он  начал
развинчивать сцепление.
   Бомбы, сотрясая все, отмечали свой путь через город, и Квейль грубо, со
злостью, выругался. Он боялся, что бомба упадет здесь, во дворе, и так как
почва  была  твердая,  сплошной  камень,  то  взрывная  волна  пойдет   по
горизонтали, и его разорвет  в  клочья.  Он  отвинтил  лапку  и  начал  ее
выпрямлять, но ему не во что было зажать ее. Он не замечал, что  в  городе
уже стало тихо, пока не вылез из-под машины,  -  ему  надо  было  отыскать
что-нибудь такое, что могло бы служить наковальней. И тут он увидел  пламя
пожара и зарево в черном небе: горели разрушенные бомбами дома.
   - О, черт! Когда же этому придет конец! - произнес он вслух.
   Он рассеянно оглядывался  по  сторонам,  ища  подходящий  предмет.  При
багровом свете зарева он увидел большой кусок плоского железа. Он  положил
на него лапку и начал колотить по ней большим  французским  ключом.  Лапка
понемногу выпрямлялась. Один раз он хватил себя по руке и начал высасывать
кровь, посылая проклятия в огненное небо. Бомбардировщики вновь вернулись,
и Квейль опять лег на землю. Бомбы падали вблизи госпиталя, и он подумал о
Елене. Она, вероятно, не понимает, что с ним случилось. Мелькнула ревнивая
мысль о Тэпе. Но у него не было  сейчас  времени  для  таких  размышлений.
Только бы наладить эту чертовщину.
   Он встал и опять начал колотить ключом,  чувствуя  дрожь  в  ушибленной
руке. Наконец он выпрямил лапку и, прислушиваясь к взрыву бомб, пополз  на
животе под машину. Ему не удавалось поставить исправленный рычаг на место.
Рычаг соскакивал, потому что ушибленная рука не могла нажать на  него  как
следует. Но, оттягивая  рычаг  назад  другой  рукой,  он  в  конце  концов
поставил его куда надо. Быстро надел он барашек и крепко привернул.  Потом
задул фонарь и заметил, что снова наступила тишина - бомбардировщики ушли.
Он дал газ и медленно  стал  включать  передачу.  Машина  легко  двинулась
вперед.
   - Ура! - тихонько  воскликнул  он.  Он  взял  фонарь  и  пошел  в  штаб
отыскивать Мелласа. Меллас что-то кричал  по  телефону.  Квейль  подмигнул
ему.
   - О'кэй, - сказал он. - Готово. Иду в госпиталь за Еленой.
   - Что?
   - Это моя невеста. Я беру ее с собой.
   - Девушку с локонами? А другого инглизи?
   - Тоже. Ничего, если я выеду сейчас со двора на машине?
   - Это как удастся. Горючим вы запаслись?
   - Черт возьми, нет! Хорошо, я приду за машиной позднее.
   Квейль шагал по улицам разрушенного, горящего города. Весь мир горел, и
Квейль вдыхал дым пожара, и он был рад, когда ветер относил дым в сторону.
У подъезда госпиталя  была  суета  и  сумятица.  Квейль  увидел  несколько
больших автобусов, которые только что подъехали. Они привезли много  новых
раненых, и раненые кричали, когда их вносили. Квейль слышал споры и шум, и
запахи, и ко всему этому примешивалась боль. В толпе он увидел  маленького
грека и большого, с бородой. Он совсем забыл о них.
   - Инглизи! - воскликнул маленький грек. Он явно был чем-то взбешен.
   - Мы все время ждем вас, - торжественно сказал второй грек.
   - Ш-ш-ш! Не говорите здесь по-немецки! - сказал Квейль. - Подождите.  Я
сейчас вернусь.
   Он прошел в госпиталь. Там был еще больший хаос, чем раньше. Раненые  и
умирающие валялись в коридоре, и над всем здесь носилась смерть. Он  видел
ее, вдыхал ее запах,  чувствовал  ее.  Он  смотрел  на  врачей  и  сестер,
бегавших взад и вперед в этом хаосе, и морщился, когда слышал  стоны  тех,
кто был не так тяжело ранен, чтобы умереть. Он прошел по коридору и открыл
дверь в комнату, где работала Елена. Он  вошел  в  ту  минуту,  когда  она
бросала в корзину измятые бинты, пропитанные грязью и кровью.
   - Джон, где ты был? - Она взглянула на его испачканное  лицо.  -  Опять
ранен?
   - Нет. Ш-ш-ш... Я ремонтировал автомобиль. Мы уезжаем отсюда.
   - Я тут с ума сходила от беспокойства...
   - Слушай, - сказал он, - мне надо видеть Тэпа. Можно пройти к нему?
   - Зачем?
   - Мы уедем еще до рассвета. Ты тоже, - сказал он.
   - Я не могу. Разве ты не видишь, что здесь делается? Меня не отпустят.
   - Ради бога, не спорь. Если мы не выберемся отсюда до утра, мы  никогда
не выберемся. Проводи меня к Тэпу.
   Она пошла, и Квейль еще  раз  прошел  вслед  за  ней  через  хаос.  Они
поднялись по лестнице. В палате Тэпа было темно. Елена  ощупью  нашла  его
койку.
   - Это я, - сказал Квейль. - Слушай, мы уезжаем этой ночью. Как ты  себя
чувствуешь?
   - А на чем ты намерен ехать?
   - Я раздобыл машину, - ответил Квейль шепотом.
   - Превосходно, - обрадовался  Тэп.  -  Когда?  Мне  нужна  какая-нибудь
одежда.
   - Тише! - одернул его Квейль.  -  Через  два-три  часа.  Мне  надо  еще
достать горючее. Придется отправиться на аэродром.
   - Ну, для этого не нужно двух часов.
   - Да ведь я должен тащиться пешком, олух несчастный.
   - О'кэй, о'кэй, Джон. Не сердись. А Елена едет?
   - Конечно, осел. А ты как же думал?
   - Хорошо, - сказал Тэп. - Хорошо. Замечательно. Я буду готов. Мы  будем
готовы, правда, Елена?
   Квейль сердито повернулся и вышел.



        19

   Маленький грек и большой грек поджидали его у входа. Когда он вышел  из
госпиталя, они двинулись за ним, лавируя между санитарными автомобилями  и
залитыми кровью носилками, нагроможденными у высокой колонны.
   - Вот что, - обратился  Квейль  к  большому  греку,  когда  они  отошли
немного от госпиталя, - вы хотите попасть в Афины?
   Тот помолчал с минуту. Квейль видел, что он обдумывает. Его интересовал
этот человек с решительным лицом, который был моложе, чем казался с виду.
   - Да, - сказал грек наконец. - Это было бы неплохо.
   - Вас могут задержать. Вас не расстреляют за  дезертирство?  -  спросил
Квейль, чтобы испытать его.
   - Я не дезертир. Офицеры распустили нас по домам. Мы хотели  сражаться.
Я до сих пор не бросил винтовку. И никому не отдам ее. Я не дезертир.
   Квейль не сомневался больше в его решимости.
   - А как малыш?
   - Он говорит, - куда вы, туда и он. Он хочет попасть в Афины.
   - На всякий случай спросите его.
   Большой  грек  спросил  маленького,  тот  начал   взволнованно   что-то
объяснять, и Квейль сказал:
   - Ш-ш-ш... Ради бога, тише! Что он говорит?
   - Он говорит, что отправится с нами. У него жена в Афинах и двое детей.
И офицер не ждет его назад.
   - Нет, ждет. И я отвечаю за него.
   Большой грек сказал маленькому, что ему придется вернуться.  Тот  опять
заволновался.
   - Он хочет с нами, - перевел большой грек.
   - Это дезертирство, - сказал Квейль. - Вы меня не разубедите.
   - Может быть. Но я думаю, лучше взять его с нами.
   - Вы боитесь, что он проболтается? - спросил Квейль.
   - Да. А это не шутка.
   - Но будет очень печально, если вас обоих задержат.
   - Я не дезертировал. Я не дезертир, - тихо, с ожесточением сказал грек.
   - Простите меня, - сказал Квейль. Большой грек осторожно улыбнулся.
   - Я понимаю вас, - сказал он. - Мы едем с вами.
   - Скажите ему, что я его убью, если он кому-нибудь скажет хоть слово, -
попросил Квейль.
   - В этом нет нужды. Я буду с ним.
   - На всякий случай. Скажите ему... скажите.
   - Он говорит, что готов на все, лишь бы ехать с вами.
   - О'кэй!
   Квейль видел, что маленький грек чуть не плачет, и ему стало жалко его.
   - Мне надо достать бензин. Бензин есть на аэродроме, милях  в  пяти  от
города.
   - Чем мы можем помочь?
   - Вы понесете бензин.
   - Ладно. А каким путем вы думаете добраться до Афин?
   - Кто-нибудь из вас знает дорогу через горный проход Метсово?
   Греки поговорили между собой.
   - Да. Знаем. Но в Триккала - немцы.
   - В Янине тоже были немцы. Вы хотите ехать со мной?
   - Да. Но как мы туда доберемся?
   - Не думайте об этом сейчас. Сейчас нам надо достать бензин.
   Квейль знал, что нельзя ехать на аэродром в автомобиле, потому  что  им
пришлось бы проехать через весь город, чтобы  выбраться  на  дорогу.  А  в
городе проверяли все машины. Значит, надо идти пешком и  принести  бензин.
Это продлится до утра.
   - Итак, на аэродром. Скорей, надо спешить.
   Когда они проходили по улицам, началась новая бомбежка. Квейль  крикнул
своим спутникам, и они побежали за ним. Все трое бежали, пока не  миновали
пещеру. Им были слышны разрывы бомб, залпами сыпавшихся на горящий  город.
За пещерой они пошли шагом.
   Целый час пришлось им идти до поворота на  аэродром.  В  сумраке  тихой
ночи Квейль видел огромные  воронки  от  бомб.  Он  повернул  к  небольшой
рощице, где греческие механики  прятали  бензин.  Здесь  возвышались  ряды
восемнадцатилитровых бидонов. Он произнес вслух: "Слава богу". Ясно  было,
что в руках такие бидоны не понесешь. Он попробовал сломать ствол молодого
платана. Ствол был тонкий, но Квейль знал, что он  смело  выдержит  четыре
бидона. Он начал гнуть дерево взад и  вперед,  пока  оно  не  сломалось  у
корня. Потом взял четыре бидона. Большой грек, видя, что он хочет  делать,
начал просовывать ствол в ручки бидонов;  он  сгибал  их,  пока  ствол  не
прошел через все четыре ручки. Затем он взялся за один конец жерди, Квейль
- за другой. Жердь гнулась, но не ломалась.
   - Надо прихватить с собой еще одну жердь на случай, если эта сломается,
- сказал Квейль и принялся за другое деревцо.  Он  сломал  его  и  передал
маленькому греку, чтобы тот нес. Маленький грек ничего не понимал, но  все
было ясно и без слов. Подняв ношу на плечи, они вышли обратно на дорогу.
   Через полтора часа они добрались до окраины города. Немцы опять бомбили
Янину. Квейль не хотел нести бензин во двор, где стояла машина.  Он  решил
пойти на  риск  и  оставить  бидоны  около  госпиталя  под  охраной  своих
спутников. В машине было достаточно бензина, чтобы доехать до госпиталя, а
может быть, даже чтобы выехать за город. И они пошли огородами, спотыкаясь
на рытвинах и ухабах. Когда они подошли к госпиталю, Квейль сказал:
   - Теперь я пойду за машиной. Вы оставайтесь здесь, никуда не уходите.
   - А где машина?
   - В штабе. С нами поедет еще сестра и другой инглизи.
   Квейль побежал к пещере. Его плечи совершенно онемели  от  тяжести.  Он
проскользнул мимо часового у входа и отыскал Мелласа. Меллас  разговаривал
с каким-то военным, похожим с виду на генерала. Квейль подождал, пока  они
кончат. Меллас отдал честь генералу  и,  не  останавливаясь,  прошел  мимо
Квейля.
   - Идите за мной, - сказал он Квейлю на ходу.
   Когда они вышли из пещеры, Квейль сказал:
   - Все в порядке. Я достал бензин. Сейчас едем.
   - Как вам удалось?
   - Ходил на аэродром. Я беру с собой двух греческих солдат.
   - Есть у них приказ?
   - Нет. Но не вздумайте задержать их. Они из тех заблудших, о которых вы
рассказывали.
   - Я пройду с вами к автомобилю. А где же девушка и другой инглизи?..
   - Они ждут меня в госпитале.
   - Когда поедете, не останавливайтесь. Я провожу вас до госпиталя.
   - Вы не нарветесь на неприятности?
   - Возможно, - сказал Меллас грустным тоном. - Но не все ли равно?
   Они прошли к автомобилю, часовой не заметил их.  Квейль  осторожно  дал
газ, Меллас сел рядом с ним.
   - Где выезд? - спросил его Квейль.
   - Вон там. - Меллас указал  вперед.  На  фоне  зарева  виднелся  силуэт
больших сводчатых ворот. Там тоже стоял часовой.
   - Езжайте быстро, - сказал Меллас. - Не останавливайтесь, если  часовой
окликнет вас. Совсем не останавливайтесь.
   Квейль включил мотор. Давно уже он не правил автомобилем. Машина  пошла
криво, но он крепко нажал акселератор. Автомобиль едва  не  задел  ворота,
когда они проскочили в них.



        20

   В  госпитале  был  еще  больший   хаос,   чем   прежде.   Чувствовалась
безнадежность,  и  безнадежность  увеличивала  хаос.  Когда  Квейль   ушел
сердитый, Елена забеспокоилась. То, что было в душе у них обоих, это  было
для нее теперь самым главным. И она  знала  это.  Она  знала  это  теперь,
потому что он вернулся и потому что была безнадежность.
   Она вынимала из тазиков длинные ленты, бинтов и бросала  их  в  большую
корзину, чувствуя безнадежность. Грязь и запекшаяся  кровь  на  бинтах  не
вызывали в ней  больше  физического  отвращения.  Вначале  ее  отталкивали
многие вещи, она близко видела жизнь и смерть - живое, которое  становится
мертвым. Она пришла  к  заключению,  что  во  всякой  смерти  есть  что-то
нечистое, что нет смерти без запаха и никогда смерть не  бывает  желанной.
Ее пугала смерть, та прямота и внезапность, с  которой  она  действует  на
тело. Нет ничего столь обрывистого, - будь то смена жары и холода или даже
край пропасти, - нет ничего столь обрывистого,  как  переход  от  жизни  к
смерти.
   Ею владел  скорее  физический  страх,  чем  ужас.  Ужасов  для  нее  не
существовало после всего, что  ей  пришлось  видеть.  Разве  только  перед
необычайным физическим уродством. Как, например, у того мальчика, которому
оторвало нос и выбило глаз. Хотя был еще более  тяжелый  случай:  глубокий
старик, у которого оторвало руку и ногу с  одной  стороны...  с  правой...
Нет, с левой. Как он лежал? На животе. Значит,  -  с  левой.  У  него  был
страшный  вид...  ничего  нельзя  представить  себе  безобразнее.  Чернеют
конечности и лицо становится желтым, как только конечности мертвеют,  хотя
с медицинской точки зрения они еще не мертвы. И  вот  теперь  ей  придется
расстаться с этим. Он рассердился на нее,  но  она  вовсе  не  разыгрывала
героиню, когда сказала ему, что не может  уйти  отсюда...  Она  может  это
доказать.
   - Я сейчас вернусь, - сказала Елена полной девушке, помогавшей ей.
   Она направилась в конец коридора, ступая между ранеными, которых только
что доставили сюда. В коридоре суетились сестры и  няни.  Кто-то  окликнул
ее, когда она проходила мимо собравшихся  в  кучу  врачей  и  сестер.  Она
подошла.
   - Подержите-ка, - сказал один из врачей. Она машинально  взяла  в  руки
тазик и смотрела, как врач тупым скальпелем кромсает дряблое тело  старого
грека, который смотрел широко раскрытыми глазами, не  моргавшими  даже  от
света. Она думала, что было бы, если бы она вдруг ушла сейчас. Она  видела
сумятицу вокруг. Она понимала, что,  помогая  этому  человеку,  тем  самым
отказываешь в помощи другому, и тот или умрет, или будет страдать от боли.
И все так... Все вокруг. "Готово", - сказал врач, и сестры и  второй  врач
перешли к следующему раненому.
   Елена безучастно смотрела на все это. Она поспешила уйти, пока ее опять
не нагрузили работой. Быстро прошла она по длинному коридору, где на  полу
валялись раненые,  потом  через  большую  палату,  где  на  койках  лежали
умирающие. Она чувствовала  себя  посторонней.  Посторонней  всему,  кроме
того, что имело отношение  к  Джону.  Когда  он  был  с  ней,  безнадежная
обреченность исчезала. Он был движение, движение без обреченности. А здесь
сейчас было только милосердие, потерявшее цель. Джон отвергал  милосердие,
она знала это, потому что оно было связано с безнадежностью и с  ожиданием
немцев. Она не станет их ждать. Это значило бы отказаться от жизни, а  она
слишком долго ждала Джона, хотя и считала  его  погибшим.  Она  так  долго
ждала его, что, когда он вернулся, это было торжеством жизни. Если она  не
пойдет за ним,  это  будет  отказом  от  жизни.  Опять  она  запутается  в
безнадежности, хотя и будет оказывать какую то  помощь.  Какую-то  помощь,
какую-то помощь, какую-то помощь...
   Когда она  думала  о  Джоне,  она  видела,  что  ему  совершенно  чужда
безнадежность. Она видела его прямой нос  и  открытое  лицо.  Правда,  ему
свойственен некоторый скептицизм, но это не безнадежность, думала она.  Он
очень уверен в себе и никогда не ошибается.  Он  не  попадется  в  воздухе
случайно, по легкомыслию, о нет, никогда, не такой  Джон  Квейль  человек.
Быстрые, уверенные движения, отрывистая речь... Она это поняла еще  тогда,
когда он пытался изучать греческий язык. Он был  слишком  уверен  в  себе,
чтобы старательно вникать в греческие слова.
   Другое дело Тэп. Тэп всегда останется юнцом,  сколько  бы  лет  ему  ни
было, в нем нет никакой положительности, с ним можно было  отводить  душу,
когда не было Квейля, когда ей сказали, что он разбился.
   Она шла по неосвещенному коридору, натыкаясь иной раз  на  мягкое  тело
какого-нибудь раненого. Она шла  к  Тэпу  -  посмотреть,  готов  ли  он  к
отъезду. Она не знала, спрашивать ли разрешения на отъезд. Но  знала,  что
разрешения ей не дадут. Разрешения, приказы, бросание бинтов в  корзину  -
это конец. Хаос, который она видела,  идя  по  коридору,  был  ответом  на
вопрос. Будут неприятности, но есть на свете Джон и  есть  нечто  большее,
чем эти неприятности, и хаос, и чувство безнадежной обреченности.
   Войдя в палату, она тихонько подошла к койке Тэпа.
   - Достали одежду? - спросила она.
   - Да, - сказал он. - Но я не смогу надеть без вашей помощи. Рука у меня
вышла из строя.
   Его левая рука была плотно прибинтована к груди.
   - Можете вы надеть брюки? - спросила она.
   - Нет... Вот что, я сяду, а вы помогите мне.
   Он спустил ноги с койки и  протянул  ей  длинные  синие  брюки,  вполне
чистые: она сама их стирала.
   - Не снимайте пижамы, - сказала она. - Замерзнете.
   Она поддела брюками его ноги и медленно натянула брюки до половины. Она
знала, что он вовсе не так беспомощен, как хочет  показать,  но  не  стала
спорить с ним.
   - Встаньте, - сказала она резко. Он встал, но зашатался и опять сел.
   - Не могу... Черт возьми, трудно...
   - Будет вам, - сказала она нетерпеливо, дергая его за брюки. Он  встал.
Резким движением она натянула брюки до конца.
   - Ой! - вскрикнул он. - Больно!
   - Очень жаль, но мне никогда не приходилось делать это.
   - Вы неплохо это делаете, - сказал он.
   - Не время болтать глупости. Надо выбираться отсюда.
   Он застегнул брюки на пуговицы.
   Она просунула его правую руку в рукав куртки  и  набросила  ее  ему  на
левое плечо.
   - Я буду ждать вас снаружи. Вы сойдете вниз сами, - сказала она.
   - А где выход?
   - Прямо по коридору. Ступайте осторожно: на полу раненые.
   - Ладно. Не задерживайтесь долго, - сказал он.
   Она вышла, когда Тэп начал натягивать летные сапоги.
   Елена прошла в небольшую комнату, где она жила вместе с  двумя  другими
сестрами. Надела теплое пальто с вышитой на подкладке монограммой,  сунула
в карман шерстяной джемпер, перчатки,  письма  от  родителей  и  несколько
носовых платков. Погасив слабый синий свет, она вышла.
   В коридоре, где было столько человеческих тел, беготни, крика и стонов,
никто не обратил на нее внимания. Она распахнула большие двери и  увидела,
что время близится к утру.  Она  не  чувствовала  усталости,  но  ей  было
неприятно, что она потеряла чувство времени. Работать так долго,  работать
для других, вместе с другими, утратив свое собственное чувство времени,  -
это значило быть в дурмане.
   - Это вы? - услышала она голос Тэпа.
   - Да. Ну как вы?
   - Раза два споткнулся о трупы, но все-таки добрался сюда.
   Тэп сидел на нижней ступеньке.
   - Здесь нам нельзя ждать, - сказала она. - Выйдем на дорогу дальше.
   Она поддерживала его  под  руку,  так  как  он  шагал  неуверенно.  Они
остановились у вырванного с корнем дерева, рядом была огромная воронка  от
бомбы. Она помогла Тэпу сесть на поваленный ствол.  Квейль  мог  подъехать
каждую минуту.
   Они ждали около часа. Они  не  заметили,  как  Квейль  и  его  спутники
ставили бидоны в нескольких шагах от  них.  Они  заметили  только  немного
позднее машину, которая неслась к ним без огней. И еще Елена заметила  две
фигуры, подходившие к ним со стороны.
   - Смотрите, - сказала она Тэпу.
   - Будем надеяться, что это не патруль, - сказал он.
   Машина   остановилась,   с   шоферского   места   сошел   мужчина,   из
противоположной дверцы вышел другой. Елена и Тэп поспешили к машине.
   - Джон, - сказала Елена тихо.
   - Да, - сказал он. - Пусть Тэп  садится  на  заднее  место.  Мы  сейчас
принесем горючее.
   - А где оно? - спросил Тэп.
   - Садись на место. Оно здесь. Со мной тут два грека.
   Он пошел, сопровождаемый двумя фигурами, третья - это был Меллас - тоже
пошла за ними. Скоро все четверо вернулись с бидонами в руках.
   - У нас нет времени для  заправки,  -  услышала  она  голос  Квейля.  -
Садитесь.
   Оба грека поняли,  хотя  он  сказал  это  по-английски.  Открыв  заднюю
дверцу, они сели в автомобиль. Тэп охнул, когда  они  втиснулись  рядом  с
ним.
   - Осторожнее, - сказала им Елена по-гречески. - Он ранен.
   - Что это еще за субъекты? - спросил Тэп Квейля.
   - Греческие солдаты. Они едут с нами, - сказал Квейль.
   - Зачем? Что мы будем с ними делать? Не бери их, Джон.
   - Замолчи, Тэп. Они поедут с нами.
   Квейль дал газ, машина вздрогнула, сорвалась с  места  и  понеслась  по
большой дуге. Елене казалось, что  они  вот-вот  попадут  в  воронку.  Она
видела, что их гонит спешка и  беспокойство.  Она  сразу  узнала  Мелласа,
когда он вскочил на подножку автомобиля.
   - Туда, - сказал Меллас, указывая налево.
   Они помчались по грязной дороге, потом по улицам  разрушенного  города.
Иногда машина взбиралась  на  груды  развалин,  громыхая  по  мешанине  из
обломков дерева,  кирпичей  и  спутавшейся  проволоки.  Квейль  все  время
оглядывался назад.
   - Погони нет, - заметил Меллас.
   - А где застава? - спросил Квейль.
   - Немного дальше. Я сойду здесь, - сказал Меллас.
   Елена удивлялась Мелласу.  Он  мог  попасть  в  скверную  историю.  Его
расстреляют, если узнают об этом. Это он, вероятно, достал автомобиль  для
Джона, думала она.
   Квейль остановил машину:
   - Ну, благодарю вас за все, полковник. Вы окончательно не хотите  ехать
с нами?
   - Нет, инглизи. Я останусь здесь.
   - Господи, это вы, Алекс? - воскликнул Тэп.
   - Ш-ш-ш... Тише, пожалуйста, Тэп.
   - А что такое?
   - Заткнись, - отрезал Квейль.
   - Не рассказывайте никому, - сказал Меллас Елене по-гречески, но  очень
тихо, чтобы солдаты не слышали. -  И  им  скажите,  чтобы  молчали.  Когда
приедете в Афины, разыщите мою жену. Мы уходим в горы. Пусть она  обо  мне
не беспокоится. Мы будем жить в  горах.  Передайте  это  ей.  Смотрите  за
инглизи. Надо спешить,  чтобы  попасть  в  Триккала  раньше  немцев.  Надо
спешить. Расскажите обо всем моей жене.
   В его словах ей слышался конец.
   - Да, - сказала она ему. - Я передам. Непременно. Прощайте. Я  душой  с
вами.
   - Я душой с вами, - сказал Меллас в ответ.
   - Поехали, Джон. Пора, - торопил Тэп.
   - Надеюсь, что когда-нибудь смогу отплатить вам  за  услугу,  -  сказал
Квейль.
   - Выиграйте для нас войну, инглизи. Этого будет достаточно.
   - О'кэй. До свиданья.
   - Прощайте, - сказал Меллас,  когда  машина  рванулась  вперед.  Квейль
перевел рычаг на  вторую  скорость,  и  они  со  свистом  пронеслись  мимо
патруля. Квейль видел, как часовой вскочил,  закричал  и  замахал  руками.
Квейль дал полный газ и нажал ногой акселератор.
   Елена быстро обернулась назад.  Она  увидела  смутно  черневшую  фигуру
Мелласа и впереди часового. Увидела оставшиеся позади  кровь  и  огонь,  и
пожарище, и бомбежку, и раненых, без  конца  прибывавших  в  госпиталь,  и
хаос, и безнадежность, и людей  в  горах,  и  смерть  на  их  вершинах,  и
разлагающиеся желтые тела.
   Она увидела, как часовой приложил винтовку к плечу, как вспыхнуло белое
облачко, когда он выстрелил.
   - Смотрите - он стреляет! - крикнула она, нагнув голову.
   И больше она ничего не чувствовала  и  не  воспринимала,  кроме  резких
толчков несущейся машины, и не было ничего позади и  ничего  впереди.  Был
только Меллас, и эти толчки, и часовой, стрелявший в них, и возглас  Тэпа:
"Что за черт!", и Квейль, гнавший машину вперед, не признававший ничего  и
никого, кроме самого себя.
   Потом она подняла глаза. Было утро.



        21

   От озера до крутого подъема в  гору  дорога  была  хорошая.  Когда  они
довольно высоко поднялись вверх по склону,  Квейль  остановил  машину.  Он
вылез и открыл заднюю дверцу.
   - Как ты себя чувствуешь, Тэп? - спросил он.
   - Прекрасно,  -  сказал  Тэп.  Свои  ноги,  покоившиеся  на  бидонах  с
бензином, он укутал двумя одеялами. - А ты действительно отчаянный малый.
   - Елена, скажи, пожалуйста, этой паре, чтобы они достали горючее.
   Елена перевела это грекам, а Квейль принялся искать  в  кармане  машины
что-нибудь острое, чтобы пробить дырку в бидоне.
   - Инглизи знает, что часовой стрелял в нас? - спросил  Елену  маленький
грек.
   - Да, - сказала она, не глядя на него.
   - За нами будет погоня, - продолжал маленький грек.
   - Так что же сказать инглизи, что вы боитесь и хотите вернуться?
   - Не надо беспокоить инглизи, - сказал другой  грек.  Он  положил  свою
винтовку на подножку и полез за бензином. - У инглизи и так много хлопот.
   Елена взглянула на него и кивнула.
   - О чем столько разговоров?  -  спросил  Тэп.  -  Чтобы  сделать  самую
простую вещь, вам, грекам, надо чесать языком целый день.
   - Помолчи, Тэп, - сказал Квейль, беря бидон.  Елена  смотрела,  как  он
пробивает дырочку в бидоне и затем наливает горючее в бак. И вдруг увидела
его окровавленную руку.
   - Что у тебя с рукой, Джон? - сказала она. - Погляди.
   - Знаю, - ответил он. - Это когда я чинил машину. Ерунда.
   - Послушайте, Елена. Нельзя ли немножко ослабить мою повязку? - спросил
Тэп.
   - Сейчас?
   - Да. Она отрежет мне руку.
   - Некогда сейчас, - сказал Квейль. -  Поставьте  эти  бидоны  сзади,  -
обратился он к грекам. - Бак полон.  Пока  это  наша  единственная  удача.
Пустые бидоны на всякий случай сохраним.
   Они уселись в машину и тронулись в путь. Елена смотрела на раны Квейля,
проглядывавшие  между  бинтами.  Ее  беспокоили  его  швы  на   голове   и
загрязненные бинты. Грязь была жирная - от машины. Но она видела,  что  он
измучен бессонной ночью и озабочен поездкой, и она  молчала,  -  сидела  и
смотрела на дорогу.
   Молчание прервал Тэп. Он обратился к Квейлю с вопросом:
   - Как тебе удалось спастись, Джон?
   Квейль ответил не сразу, - впереди был крутой поворот, а за ним подъем.
   - Самолет упал на деревья. Это ослабило силу падения.
   - Нет, я хочу знать, как ты выбрался оттуда? Такая даль!
   - Шел пешком. Ты помнишь Нитралексиса? Он меня отыскал. И был еще  один
крестьянин, который служил нам проводником.
   - Тоже грек? А где он сейчас?
   - Их обоих убили, когда мы пробирались через итальянские линии.
   - Так... Надеюсь, наши ребята еще в Афинах, - сказал Тэп.
   - Надо полагать.
   - Хикки поговаривал о возвращении в  Египет.  Черт  возьми,  я  был  бы
страшно рад. Это гораздо лучше Афин. Мне надоела эта проклятая страна.
   - Как это приятно слышать, - обиженно сказала Елена.
   - Простите, Елена. Я совсем не то хотел сказать.
   Елена промолчала. Ей хотелось спать, мысли ее путались, и она не  могла
сейчас думать о Тэпе. Дорога шла вверх, делая крутые  повороты.  Время  от
времени впереди мелькал в белом облаке  высокий  горный  кряж  Метсово,  и
Елена задавала себе вопрос, успеют ли они перебраться  через  проход.  Под
рев мотора, с трудом одолевавшего гору, она заснула беспокойным сном.  Она
вздрогнула и проснулась, когда Квейль сказал:
   - Гроб, а не машина. Мы никогда не проберемся через эти горы.
   Он говорил сам с  собой,  и  она  опять  закрыла  глаза  и  постаралась
представить себе, как они приедут в Афины и поженятся, и куда она поедет с
ним, и что будет с войной, и как они будут жить после войны, и что  Квейль
будет  делать,  и  как  они  приедут  к  ней  домой,  чтобы  повидаться  с
родителями; и ее  вдруг  поразила  мысль,  что  она  даже  не  знает,  чем
занимался Джон Квейль помимо того, что летал на самолетах,  -  но  это  ее
нисколько не беспокоило; зато ее  беспокоила  мысль  о  том,  что  с  ними
сделает время и что выйти за него замуж - это еще не все. Он был  военным,
участвовал и будет участвовать в войне, и она, быть может,  будет  жить  в
Греции или в Англии, или вообще там, где будет он, но его не  будет  около
нее,  даже  когда  она  станет  его  женой.  Она  открыла   глаза,   чтобы
действительность вытеснила эти  неприятные  мысли.  Взглянула  вниз  через
ветровое стекло  и  внезапно  увидела  Янину.  Легкая  пелена  висела  над
городом, но сам он виднелся четко очерченный с этой высоты и не  показывал
своих внутренних ран. На повороте  город  стал  постепенно  скрываться  за
горой, пока совершенно не исчез из виду.
   Елена взглянула на спутников. Тэп сидел с закрытыми  глазами,  стараясь
заснуть. У маленького грека глаза были широко открыты, он смотрел  на  нее
бессмысленным взглядом. Большой грек обеими руками крепко сжимал винтовку,
склонившись головой на ствол. Он поднял голову, когда Елена обернулась,  и
глаза его встретили ее взгляд. Машина вдруг  остановилась.  Квейль  быстро
соскочил. Елена сошла вслед за ним. Он уселся на подножке.
   - Я что-то плохо вижу, - сказал он, опустив голову на сложенные руки.
   - Подними голову, я посмотрю, - сказала Елена.
   Но он молча продолжал прятать лицо. Потом быстро встал и  направился  к
обочине дороги. Вдруг он остановился и его вырвало.
   - Оставьте его в покое. Не трогайте его.
   - Но ведь он болен.
   - Оставьте его в покое. Ему  будет  неприятно,  если  вы  подойдете,  -
сказал Тэп тихо.
   Оба грека вылезли из машины, а за ними Тэп.
   Елена не отрывала взгляда от Квейля. Он уселся на краю  дороги,  поднял
колени, положив на них руки и свесив голову вниз. Елене хотелось подойти к
нему, но она понимала, что Тэп прав.
   - Пожалуйста, освободите мне немного повязку, - сказал Тэп,  подходя  к
ней.
   Она машинально повернулась и помогла ему снять пальто. Она видела,  как
греки, вытащив из ранцев еду, ломают хлеб и режут сыр.
   - Оставьте немного инглизи, - попросила она.
   - Я это и делаю, - сказал большой грек.
   Она  не  уловила  в  его  словах  упрека.  Вынув  английскую   булавку,
скреплявшую перевязку Тэпа, она начала разматывать  марлю.  Оттянув  конец
марли, она ослабила перевязку и снова забинтовала ему плечо и грудь. Делая
это, она все время искоса посматривала на Квейля.
   - Не беспокойтесь, пройдет, - сказал Тэп.
   - Но у него совсем больной вид.
   - Не беспокойтесь, - повторил Тэп. Он подошел к Квейлю. - Как  ты  себя
чувствуешь, Джон? - спросил он. Квейль не отвечал. Тэп положил ему руку на
плечо. - Ты бы прилег.
   - Уже проходит, - ответил Квейль. - Уже проходит.
   - О'кэй, Джон, - сказал Тэп и вернулся к машине.  -  Через  минуту  все
пройдет, - успокоил он Елену.
   - Что такое с инглизи? - спросил ее большой грек.
   - Заболел. Слишком переутомился.
   - Он сумасшедший, наш инглизи, - сказал маленький грек. - Пешком пришел
из Италии. Прошел через итальянские линии к нашим. Оттуда пошел в Янину. В
Янине  пошел  на  аэродром  за  бензином.  Он  сумасшедший.  Все   инглизи
сумасшедшие.
   - Инглизи знает, что делает, - возразил другой.
   Квейль уже встал и подходил к машине. Елена пошла  ему  навстречу.  Его
разбитое лицо приобрело землистый оттенок.
   - Тебе лучше, Джон? - спросила она.
   - Да. Но что-то с глазами.
   - У тебя очень плохой вид, Джон. Ты отдохни, - сказал Тэп.
   - Нельзя терять времени, - ответил Квейль. - Садитесь.
   Тэп и Елена ели хлеб с сыром. Тэп предложил Квейлю.
   Квейль сел на подножку.
   - Нет, спасибо, - сказал он. - Надо ехать. Садитесь.
   Он встал и обошел машину спереди. С трудом взобрался на место.
   - Сможешь ли ты править, Джон? - спросил Тэп.
   - Ну конечно. Садитесь, ради бога.
   Он дал газ и осторожнее, чем обычно,  включил  передачу.  Машина  легко
двинулась вперед. Квейль следил за обочинами извилистой  дороги,  стараясь
держаться точно ее направления, несмотря на спазмы  в  желудке  и  боль  в
голове. Он вел машину на второй скорости, и они медленно поднимались вверх
по дороге, к затянутому белыми облаками горному  проходу  Метсово.  Квейль
напрягал всю силу воли, чтобы следить за дорогой, и крепко  стиснул  зубы,
время от времени делая глотательные движения, чтобы его  не  стошнило.  Он
видел дорогу и ущелья внизу и порой небо, и дорогу, и края дороги, и  горы
впереди, и дорогу, дорогу, дорогу, дорогу...
   Елена видела, как он упал лицом вперед. Он  ударился  грудью  о  кнопку
клаксона - раздался резкий гудок, и машина, выйдя из подчинения, метнулась
влево, а руль вдавился Квейлю в живот. Машина врезалась в мягкую  песчаную
насыпь, и седоки подскочили на своих местах. Елена  обо  что-то  ударилась
головой. Тэпа и обоих  греков  бросило  вперед,  и  машина,  накренившись,
остановилась. Елена встала  на  ноги  и  нагнулась  над  Квейлем.  Клаксон
продолжал гудеть резко и красноречиво. Елена оттянула Квейля  от  рулевого
колеса, и он повалился на бок.
   - Помогите мне... кто-нибудь, - сказала она,  сама  того  не  сознавая,
по-гречески.
   Большой грек уже вылез из машины,  открыл  дверцу  и  снимал  Квейля  с
сиденья. Елена выскочила, чуть не сбив с ног Тэпа.
   Грек оттаскивал Квейля в сторону  от  насыпи,  на  сухое  место.  Елена
распахнула верхнюю куртку Квейля. Она не знала,  что  делать.  Она  видела
смерть в его глазах и в его беспомощном теле.
   - Джон, - тихо позвала она. - Очнись!
   Он не шевелился. Он лежал без мыслей, без движения, без чувств.
   - Дело плохо, - сказал Тэп. Он  наклонился  над  Квейлем.  -  Принесите
воды.
   - Принесите воды, - повторила Елена по-гречески.
   Большой грек протянул грязный носовой платок, смоченный в луже на  краю
дороги. Елена положила платок на лоб Квейлю. Она чувствовала,  как  бьется
его пульс. Она ни о чем не думала и потому не знала, что делать. Она знала
только, что больше всего на свете хочет привести Квейля в чувство. Большой
грек нагнулся к Квейлю.
   - Он заболел не на шутку. Едва ли скоро очнется.
   - Что же нам делать? - сказала Елена.
   - Инглизи спешил. И мы должны спешить. Ты  умеешь  править  машиной?  -
спросил он маленького грека.
   - Нет. Никогда не приходилось. А ты не умеешь?
   - Нет. Спросите другого инглизи, может, он  сумеет,  -  сказал  большой
грек Елене.
   - У него повреждена рука.
   - Ничего не значит. Может быть, он сумеет править одной рукой. Спросите
его.
   Елена спросила Тэпа, не сможет ли он править, - большой  грек  говорит,
что надо торопиться.
   - Подождем, пока Джонни придет в себя,  -  сказал  Тэп.  -  Я  вряд  ли
справлюсь одной рукой.
   - Но он говорит, что надо торопиться. Необходимо торопиться.  Джона  мы
положим на заднем сиденье. Я буду смотреть за ним. Можете  вы  править?  -
спросила она Тэпа.
   - С такой рукой - нет.
   - Тогда попробую я, -  сказал  большой  грек.  -  Помоги  мне  положить
инглизи на заднее сиденье, - обратился он к маленькому греку. Тэп смотрел,
как они подняли Квейля,  словно  мешок  с  мукой,  и  положили  на  заднее
сиденье.
   - Что они собираются делать? - спросил он Елену.
   - Сейчас поедем. Он будет править, - указала она на большого грека.
   - А он умеет?
   - Нет.
   - Так какого же черта он берется! По такой дороге! Нет, я буду править.
Но надо подождать, пока Джон придет в себя.
   - Он очень спешил. А раз он спешил, значит надо спешить.
   - Ладно. Но править буду я. Не могу я  рисковать  головой  из-за  этого
сумасшедшего грека.
   Тэп занял место шофера. Елена устроилась сзади возле Квейля.
   Дорога то и дело круто сворачивала перед подъемом, и Тэп все время  вел
машину на первой скорости, чтобы иметь возможность сразу замедлить ход  на
повороте. Одной рукой ему трудно было делать быстрые повороты.  Иногда  он
останавливал машину, когда дорога поворачивала  слишком  круто.  И  всякий
раз, когда они подъезжали к крутому повороту, за которым начинался подъем,
он отчаянно ругался. Его раздражал  вид  большого  грека,  сидевшего,  как
истукан, рядом с ним, с винтовкой в руках.
   - Ну как он? - то и дело спрашивал Тэп Елену.
   - Не знаю, - отвечала Елена. Она поддерживала голову Квейля.  Ноги  его
лежали на коленях у маленького грека. Солнце светило снизу,  и  лучи  его,
проходя сквозь стекло, рисовали узоры на бескровном лице Квейля.
   - Бедный инглизи, - тихо сказал маленький грек.
   Лишь недалеко от перевала на  дороге  появилась  жизнь.  Сначала  мулы,
запряженные в большие двухколесные повозки, потом пушки и зарядные  ящики.
Сначала это было не страшно. Тэп вел машину по наружному краю дороги,  так
как греки держались внутренней стороны, считая, что так безопаснее.  Потом
дорога опять стала петлять, а Тэп не был уверен в себе.  Править  машиной,
когда едешь по краю обрыва, было мудрено, даже  если  ехать  совсем  тихо.
Миновав два небольших обоза, Тэп придержал машину.
   - Не могу больше, - сказал он Елене.
   - Что с вами?
   - Мулы и прочее. - Тэп остановил машину и обернулся назад. - Боюсь, что
свалю вас в пропасть.
   - А вы езжайте медленней.
   - Нельзя, - сказал он.  -  Приходится  ехать  быстро,  иначе  не  взять
подъема. Но если вы не боитесь, то пожалуйста. Едем дальше,  если  вы  так
хотите.
   - Ничего не поделаешь, Тэп, - ответила Елена. - Надо.
   - О'кэй. А как Джонни?
   - Не знаю. Дыхание очень слабое. Боюсь, что он серьезно заболел.
   - Это все усталость. Очень уж много было всего.
   Тэп снова включил мотор, и они  медленно  стали  подниматься  вверх  по
наружному краю дороги, хотя вся дорога была свободна. Они  приближались  к
вершине. День склонялся к вечеру, и Тэп думал, как они будут ехать  ночью.
Он безусловно не сможет править машиной ночью. Даже  сейчас  он  правил  с
большим трудом. Они спешили, но он свалит всех в пропасть, если попытается
править ночью, - в этом он был уверен. До вечера он еще кое-как справится.
И как раз в ту минуту, когда он думал, что  до  вечера  справится,  машина
подошла к образовавшейся на дороге пробке.
   У вершины горного прохода в густой грязи поперек дороги стоял грузовик.
   - Что там еще? - сказал Тэп и остановил машину.
   Впереди, насколько хватал глаз, стояли греческие  грузовики.  Грузовики
были старые, расшатанные, разбитые, грязные,  неисправные,  и  они  стояли
вкривь и вкось на дороге, загромождая ее до самой  вершины  и  исчезая  из
виду по другую сторону прохода.
   - Поздравляю вас, - сказал он Елене. В ответ он услышал тихий шорох  на
заднем сиденье.
   - Что такое? - спросила Елена.
   - Никогда не видал ничего подобного, - сказал Тэп. - Забили  дорогу  на
несколько миль.
   Большой грек вылез из  машины  и  подошел  к  кучке  людей,  растерянно
стоявших у заднего грузовика. Они не ответили на его приветствие.
   - Мы везем раненых  инглизи.  Летчиков,  -  сказал  большой  грек.  Его
отрывистые слова заставили стоявших поднять на него глаза. Его  лицо,  его
поза, его голос были совершенно бесстрастны. Он не просил,  не  спрашивал.
Он просто говорил.
   - Проходи, - сказал шофер  заднего  грузовика.  -  Авось  тебе  повезет
дальше.
   Грек ничего не сказал и прошел дальше. Он поднялся  выше  и  увидел  за
поворотом такое столпотворение, из которого, казалось,  не  было  никакого
выхода. Мы слишком беспечны, подумал он. Мы  не  смотрим  как  следует  за
механизмами, с которыми имеем дело. Почему, будь они прокляты, почему  эти
грузовики стоят как попало по всей дороге? Нам  надо  еще  долго  учиться.
Американцы могли бы нас научить. Мы  тут  никогда  не  проедем,  будь  они
прокляты! Интересно, что стал бы делать инглизи,  если  бы  не  лежал  без
чувств? Он всегда хорошо знает, что делать, или  умеет  притвориться,  что
знает, а это прекрасный способ заставить других делать, что нужно. Умница!
Но тут и он стал бы в тупик.
   Большой грек шел по грязи у обочины дороги, иногда бросая "добрый день"
солдатам, стоявшим кучками или сидевшим  около  грузовиков,  или  на  краю
дороги в ожидании, что господь бог подаст им сигнал двигаться  дальше.  Он
поднялся до самой вершины  горы  и  наконец  подошел  к  концу  колонны  и
первоисточнику   всей   этой   неразберихи.   Здесь   он   увидел   старый
восьмиколесный  грузовик,  принадлежавший  когда-то  некоей   строительной
компании. Грузовик частью врезался в насыпь, частью увяз в дорожной грязи.
   Он видел, как шоферы и солдаты, нагнувшись, всматривались  в  мотор,  и
слышал, как они спорили.
   - Что случилось? - как можно безобиднее спросил он, подходя к ним.
   Один из нагнувшихся над мотором поднял голову:
   - Ты понимаешь что-нибудь в машинах?
   - Нет. Не понимаю. Сломалось что-нибудь?
   - Вот и я тоже хочу знать, что сломалось. Потому-то я и здесь.
   - Сколько времени это займет? - спросил большой грек равнодушным тоном,
понимая всю рискованность своего вопроса.
   - От недели до месяца, - ответил другой ядовито.
   - Мы везем раненых инглизи и сестру. Мы не можем стоять на месте. Может
быть, инглизи сумеет наладить это. Сейчас я его позову, -  сказал  большой
грек и внушительно плюнул, глядя на собеседника, который всем своим  видом
старался показать, что все равно ничего не выйдет. Большой  грек  поспешил
назад и невольно отметил, что уже смеркается. Лишь бы инглизи со сломанной
рукой отнесся к делу со вниманием и не сердился.
   Миновав последний  поворот,  он  увидел  Тэпа,  стоявшего  на  подножке
машины.
   - Барышня, - обратился  он  к  Елене,  -  будьте  так  добры,  спросите
инглизи, не пойдет ли он  со  мной,  -  может  быть,  он  сумеет  починить
грузовик, который загородил дорогу.
   Елена сидела на подножке с другой стороны. Она встала  и  перевела  его
слова Тэпу. Тэп сошел с подножки.
   - Уже темнеет, - сказал Тэп. - Где этот  грузовик?  Спросите  его.  Вам
тоже придется пойти с нами. Возможно, мне понадобится переводчик.
   Тэп посмотрел на Квейля, лежавшего на заднем сиденье.
   - Сейчас он, кажется, просто спит, - заметил он.
   - Я думаю, он скоро будет в порядке, - сказала Елена.
   Она пошла вместе с Тэпом.
   -  Если  инглизи  проснется,  не  позволяйте  ему  вставать.  Мы  скоро
вернемся, - сказала она маленькому греку, который побежал было за ними.
   Когда они  проходили  вдоль  колонны,  греки,  стоявшие  у  грузовиков,
провожали их замечаниями. Белое красивое лицо Тэпа, его перевязанная  рука
и шагавшая рядом с ним Елена явно произвели на них впечатление.
   - Это раненый инглизи, летчик, - говорили они.
   - Похож на грека.
   - Рана, видно, серьезная. Пешком идет в Афины, что ли?
   - Нет, у них есть  машина.  А  эта  женщина  -  сестра.  Нам  бы  таких
женщин...
   Тэп видел вокруг один сплошной беспорядок и думал, что эти люди никогда
ничему не научатся, а вот выиграем мы войну, и  придется  нам  научить  их
делать все как надо, потому что из-за своей собственной глупости они то  и
дело попадают в беду и приходится нам выручать их, а от  них  одна  только
помеха, как вот сейчас с  этими  грузовиками,  -  взять,  например,  этого
большого грека, который ничего  не  говорит,  а  только  смотрит  на  всех
зверем, а уж маленький, тот совсем немой, и чего стоят  все  эти  людишки,
мимо которых мы проходим. Сами они никогда ничему не научатся, потому  что
их еще не коснулась цивилизация.
   Они подошли к грузовику, шофер которого  все  еще  возился  с  мотором,
засунув голову под капот. Елена обратилась к нему.
   - Мы привели инглизи, - сказала она. - Может  быть,  он  сумеет  помочь
вам.
   - Это будет очень хорошо с его стороны.
   - Спросите его, в чем тут дело? - сказал Тэп.
   - Он говорит, что мотор начинает работать и сразу задыхается, как будто
ему не хватает горючего, а на самом деле, говорит он, горючего полон бак.
   Тэп взобрался  на  место  шофера,  передвинул  большой  рычаг  и  нажал
стартер. Одновременно  он  сильно  нажал  акселератор  и  дал  газ.  Мотор
застучал и начал работать, потом стал стрелять и наконец остановился.  Тэп
проделал это еще раз, два и слез с грузовика. Опершись на раненую руку, он
другой рукой потянул за карбюратор и  полностью  отвернул  верхнюю  крышку
фильтра.
   - Скажите, чтоб он запустил мотор! - крикнул он Елене.
   Елена сказала шоферу, и тот сел в кабину. Когда он нажал  стартер,  Тэп
прикрыл ладонью  открытый  карбюратор.  Мотор  начал  работать,  но  скоро
остановился, как и раньше. Шофер опять дал газ,  а  Тэп  держал  руку  над
карбюратором до тех пор, пока не почувствовал, что  в  мотор  засасывается
холодный воздух и глушит мотор,  тогда  он  быстро  отдернул  руку.  Мотор
закашлял, цилиндры стали работать. Но шофер дал  слишком  большой  газ,  и
мотор опять остановился.
   - Еще раз! - крикнул Тэп по-английски. - Только скажите,  чтобы  он  не
давал сразу слишком большой газ.
   - А что это значит? Я не понимаю.
   - Скажите, чтобы он  не  нажимал  сильно  педаль,  когда  мотор  начнет
работать как следует.
   - Хорошо, - сказала Елена и перевела его слова шоферу.
   Шофер послушался. Тэп держал руку на открытом карбюраторе,  пока  опять
не почувствовал всасывание, тогда он быстро  отдернул  руку,  затем  опять
прикрыл карбюратор ладонью и опять  быстро  отнял  ее,  и  мотор  заревел,
возвращаясь к жизни, и жизнь не покидала его. Шофер дал газ в цилиндры,  и
мотор заработал  нормально.  Он  дал  ход  назад,  подошли  шоферы  других
грузовиков и начали подталкивать  застрявшую  машину,  и  дюйм  за  дюймом
грузовик задом выползал из грязи, пока не выбрался на дорогу, и  тогда  он
двинулся вперед.
   - Поблагодарите инглизи, -  сказал  шофер,  широко  улыбаясь  Елене.  -
Поблагодарите его и скажите, что сейчас мы все отодвинемся к  краю,  чтобы
вы могли проехать.
   - Он говорит, что они отодвинутся в сторону, чтобы мы могли проехать, -
сказала Елена Тэпу.
   - Спросите его, что такое было с грузовиком? - сказал шофер Елене.
   - Он хочет знать, что случилось с грузовиком?
   - Грязный бензин, - сказал Тэп, вытирая руку о штаны. - Песок  или  еще
что-нибудь забило трубку. В другой раз он сам  может  сделать  продувание.
Скажите ему, пусть поставит  фильтр  на  место,  а  если  опять  получится
засорение, пусть проделает то же, что и я.
   Он повернулся и зашагал обратно.
   Пока они шли к своему  автомобилю,  колонна  медленно  зашевелилась,  и
большой грек говорил шоферам, чтобы  они  посторонились  и  дали  проехать
машине  раненых  инглизи,  потому  что  инглизи  с  одной  рукой  исправил
сломанный  грузовик,  достаточно   ему   было   дотронуться   ладонью   до
карбюратора. Когда они  добрались  до  своей  машины,  колонна  уже  почти
построилась в порядке. Елена пришла первая.
   - Инглизи тут что-то говорил, -  сказал  маленький  грек,  когда  Елена
открыла дверцу. Маленький  грек  пересел  на  переднее  сиденье,  так  как
становилось уже темно и холодно. - Он что-то говорил. Я думаю, он очнулся.
   - Джон, - сказала Елена. - Джон, как ты себя чувствуешь?
   - Где вы были? - спросил Квейль. Он все еще лежал скорчившись на заднем
сиденье. Елена не видела в темноте его лица, но голос его звучал нетвердо.
   - Мы ходили чинить грузовик. На дороге образовалась пробка.
   - Как ты себя чувствуешь, Джон? - спросил Тэп. - Ты был в обмороке.
   - Что случилось?
   - Ты потерял сознание, - сказала Елена. - И  наша  машина  врезалась  в
насыпь. Тебе было очень плохо.
   - Где мы сейчас? Кто правил машиной?
   - Я, - сказал Тэп. -  Мы  сейчас  на  вершине  горного  прохода.  Целая
колонна  греческих  грузовиков  впереди  забила  дорогу.   Как   ты   себя
чувствуешь, Джонни?
   - Хорошо, - сказал Квейль. - А как же ты,  черт  возьми,  правил  одной
рукой?
   - Раза два мы чуть не свалились в пропасть.
   - А теперь можно ехать? - спросил Квейль. Он попытался встать.
   - Да. - Тэп пристально смотрел на Квейля. Тот сидел  согнувшись,  чтобы
подавить тошноту.
   - Сейчас поедем, - сказал Тэп. - Мы обгоним колонну.
   Они расселись по местам. Елена хотела положить голову Квейля к себе  на
колени, но он не дал.
   - У меня уже все прошло, - сказал он и стал наблюдать,  как  Тэп  одной
рукой правит машиной. Уже сильно стемнело, и Тэп с трудом различал дорогу.
Он зажег фары. Медленно поднялись они на гору и догнали  крайний  грузовик
колонны. Когда они обогнали колонну, Квейль слышал, как греки  кричали  им
вслед: "Инглизи!" Они перевалили через вершину и ехали  теперь  под  гору.
Медленно обгоняли они один грузовик за другим, и  им  казалось,  что  этим
грузовикам не будет конца. Наконец свет фар  осветил  пустое  пространство
между деревьями, и они проехали мимо последнего грузовика. Шофер грузовика
загородил им дорогу. Тэп остановил автомобиль.
   - Передайте от меня инглизи благодарность, - сказал шофер Елене.  -  Он
замечательный человек, Пожалуйста, скажите ему это. Мы еще выиграем вместе
войну. Он настоящий молодчина, знает автомобиль, как свои пять пальцев.
   - Я все передам ему,  -  обещала  Елена.  -  До  свиданья!  Желаем  вам
благополучно добраться до места.
   - Смотрите, чтоб вас не накрыли немцы в Триккала! -  кричали  им  вслед
шоферы потрусливее.
   - Что они говорят? - спросил Тэп.
   - Они благодарят вас, - сказала она.
   - И все? А мне показалось, что он произнес целую речь.
   - Нет, это все, - сказала Елена.
   Тэп отпустил тормоз, и они стали спускаться вниз.



        22

   Был только мрак и белый луч света, выделявший дорогу,  по  которой  они
медленно спускались с высокой горы. Была  грязь,  такая  жидкая,  что  она
забрызгивала ветровое стекло, а растекающиеся капли дождя дважды покрывали
холодное стекло сеткой инея. Был ветер, шум которого стоял у них в ушах, и
было слышно, как он хлещет машину, так как ехали они очень  медленно.  Они
ехали медленно потому, что Тэп выбился из сил и у него так  онемела  рука,
что он перед каждым поворотом  останавливал  машину.  Прошло  очень  много
времени, пока горный проход остался позади. Квейль заснул  здоровым  сном,
но он тоже был обессилен. Елена не хотела будить его и  сама  по  временам
засыпала. Только большой грек на  переднем  сиденье,  рядом  с  Тэпом,  не
смыкал глаз. Он один торопился.
   Дважды они останавливались  из-за  того,  что  Тэп  чувствовал  в  руке
полнейшее онемение и  еле  мог  пошевелить  ею,  и  Елена  просыпалась,  и
выходила из машины, и растирала ему руку, и он искал ее  нежности,  потому
что нуждался в ней,  а  она  осторожно  отстранялась  от  него,  и  он  не
чувствовал себя с ней вполне свободно.
   Под утро Квейль проснулся. Его уже не тошнило, и ему было холодно,  так
как жара у него больше не было.
   - Я хочу есть, - сказал он. - Найдется у нас что-нибудь поесть, Елена?
   Елена спала, но при этих словах проснулась.
   - Пусть лучше много не ест. Его опять стошнит, - сказал большой грек.
   - Остановимся и поедим, - предложил Тэп.
   - Хочешь, я сменю тебя на время? - спросил Квейль.
   - Нет, я чувствую себя хорошо.
   - А ты выдержишь? Нам надо спешить. Выдержишь?
   - Конечно.
   - Я немного поем и сяду за руль. Как ты себя чувствуешь?
   - Хорошо. Рука одеревенела, но в общем чувствую себя хорошо.
   Квейль съел кусок хлеба с сыром, который дала ему  Елена.  Он  попросил
еще, но она сказала, что ему это повредит, и он не стал настаивать.  Потом
попросил Тэпа остановить машину и вышел. Он чувствовал слабость в ногах  и
горький вкус во рту.
   - Рад, что вам лучше, - сказал большой грек, когда он сел за руль.
   - Спасибо, - ответил Квейль.
   Он включил передачу,  и  все  почувствовали  перемену,  потому  что  он
уверенно и быстро повел машину под уклон, не останавливаясь на поворотах и
объезжая греческие транспорты без осложнений.
   Понемногу занималась заря, наступало утро. Когда стало  светло,  глазам
Квейля открылся извилинами сбегающий в долину отлогий  спуск  и  дальше  -
равнина. Ему был приятен  этот  переход  от  возвышенностей  к  равнине  и
чувство спокойной уверенности от того, что земля стала ровной и на  минуту
это дало ему ощущение счастья.
   - Как вы думаете, далеко еще  до  Триккала?  -  спросил  он  бородатого
грека.
   - Сперва надо проехать Калабаку. Всего будет миль двадцать...
   - Вы думаете, в Триккала немцы? - спросил Елену маленький грек.
   - Не знаю, - ответила она. Потом обратилась к Квейлю:  -  По-твоему,  в
Триккала немцы?
   - Не знаю. Может быть, - ответил он. - Скоро увидим.
   - Все дрожишь? - спросил большой грек маленького.
   - Просто я осторожен. Инглизи - такой безрассудный.
   - Хорошо, что инглизи не понимает твоих слов и не  знает,  что  ты  так
трусишь.
   - Я не трушу. Говорю тебе, не трушу.
   - Оставьте его в покое, - сказала Елена большому греку.
   - А чего он трусит?
   - Я не трушу, - возразил маленький грек. -  Мне  так  же  необходимо  в
Афины, как и тебе. У меня там жена и дети.  Мне  необходимо  туда,  как  и
тебе. Я не трушу. Но я осторожен.
   - Осторожен, как пуганая ворона.
   - Перестаньте, пожалуйста, спорить, - сказала Елена. Они не обратили на
ее слова никакого внимания.
   - Кто-нибудь должен быть осторожен за всех.  На  тебя  рассчитывать  не
приходится.
   - Осторожность нужна женщинам в постели.
   - Ты бунтовщик.
   - Во всяком случае, винтовку сберег.
   - А голову, видно, потерял.
   - Неужели вы не можете вести себя, как  разумные  люди?  -  сказала  им
Елена.
   - У него нет разума, - заявил маленький грек.
   - А у тебя какой разум, если ты женился и народил детей?
   - У них побольше разума, чем у тебя. Ребенок умней тебя.
   - А ты, конечно, самый умный в семье?
   - О чем они тараторят? - спросил Тэп у Елены.
   - Так. Просто спорят. Пусть себе... - ответила она.
   - О чем они спорят? - спросил Квейль.
   - Пустяки. Сперва разговор шел о немцах в Триккала. А теперь перешел на
личности.
   - Скажите им: если немцы в Триккала, значит, они там. Вот и все.
   - Это не поможет.  Разговор  перешел  уже  на  совсем  другие  темы,  -
ответила Елена.
   - Нечего сказать, из хорошей ты, видно, семьи,  если  говоришь  так,  -
продолжал маленький грек.
   - Тебе, кажется, знаком этот язык.
   - Я проходил мимо золотарей и слышал такой разговор.
   - Не в выгребной ли яме ты сидел в это время?
   - Если бы я там был, то наверно встретил бы тебя! -  крикнул  маленький
грек.
   - Это, должно быть, была просто свалка для дезертиров.
   - Я не дезертир! - завопил маленький грек. Они уже оба кричали.
   - А кто же ты?
   - Если я - дезертир, то и она тоже.
   - Она - сестра при инглизи. Может быть, и ты тоже?
   - Перестаньте, - сказала Елена. - Будет вам. Никто из вас не  дезертир.
Успокойтесь на этом.
   - Да что это такое в самом  деле!  -  воскликнул  Тэп  по-английски.  -
Замолчат они когда-нибудь?
   Спор продолжался, торопливый, громкий, ожесточенный, и наконец  перешел
в открытую перебранку.
   - Все спорят, - сказала Елена.
   - Скажите им, что мы их выкинем, если они не перестанут, - заявил Тэп.
   - Не говорите им ничего, - неожиданно вмешался Квейль.
   - Они мне осточертели, Джон, - настаивал Тэп.
   - Не придирайся, Тэп. Они просто делают практические  выводы  из  своих
мировоззрений. Оставь их.
   - Их мучает беспокойство, - объяснила Тэпу Елена. - Они оба боятся, что
их будут обвинять в дезертирстве.
   - Передайте  ему,  что  мы  не  считаем  его  дезертиром,  -  сдержанно
обратился Квейль к большому греку. -  Мы  не  считаем  ни  одного  из  вас
дезертиром. Вы отвоевали, вот и все.
   - Мы только начинаем воевать, - спокойно ответил грек.
   - Может быть, - вмешалась Елена. -  Но  это  будет  уже  другая  война.
Скажите ему, что инглизи не считает его дезертиром.
   - Скажите вы.
   - Это будет не одно и то же.
   - Я не могу. Прошу прощенья, инглизи.
   - Вы дьявольски упрямы, - заметил Квейль.
   - Это признак, что я хороший грек.
   - Хороший или нет, но вы можете передать.
   - Прошу прощенья, инглизи.
   Теперь все были сердиты.  Все  говорили  быстро,  без  пауз,  с  жаром.
Отношения стали натянутыми. Вслед за  последними  словами  большого  грека
наступило молчание, но в нем не было мира и спокойствия.
   Они продолжали ехать в молчанье. Вокруг была зеленая равнина, и жара, и
ряд чахлых тополей, кое-где тянувшихся по обочинам дороги, и сухие  колеи,
бороздившие землю, и платаны, и открытая даль. Стояла тишина,  и  не  было
никакого движения. Не было войны. Не было  ничего.  Они  просто  совершают
мирную прогулку в теплом краю, и нет никакой опасности и никакой спешки, и
хорошо так жить - без спешки и без напряжения.
   - Это мне не нравится, - сказал Тэп.
   Не так просто было разрядить напряжение, которое владело  ими  вот  уже
полчаса.
   - Что?
   - Дорога совершенно пуста. А тут должны бы быть греки или кто-нибудь.
   - Они эвакуировались.
   - Да, но кто-нибудь должен же быть. Мне это не нравится.
   - Чем же ты это объясняешь?
   - Слишком тихо кругом. Можно подумать, что вот-вот появятся немцы.  Что
тут все уже ждет их.
   Их мучило беспокойство, пока они не увидели  на  дороге  крестьянина  с
овцами. Они остановились и стали  расспрашивать  его,  где  весь  народ  и
почему на дорогах пусто, и он ответил, что люди ушли в горы. Да, в горы.
   Дорога была теперь  прямая,  сидя  возле  мотора,  Квейль  как  следует
прогрелся и опять почувствовал  себя  хорошо,  а  ровный  отчетливый  стук
мотора действовал так же, как тепло.  Местами  дорога  была  попорчена,  и
Квейлю приходилось замедлять ход, но большую часть пути он вел  машину  на
хорошей скорости.
   - Если бы немцы были близко, они двигались бы по этой дороге, -  сказал
он Тэпу.
   - Возможно, - ответил Тэп. - Спроси у грека, где это место.
   - Где, по-вашему, Калабака? - спросил Квейль большого грека.
   - Там, где среди равнины возвышаются  скалы.  Отсюда  видно.  Вон  там,
вдали.
   Квейль нагнул голову и слегка отпустил педаль, замедлив ход машины:  он
увидел высокую серую скалу впереди и бегущую к ней прямую черту дороги. Он
откинулся на спинку сиденья и опять крепко нажал педаль.  Мотор  кашлянул.
Квейль чуть отпустил педаль.  Мотор  резко  закашлял,  остановился,  опять
начал работать и опять замер.
   Наконец машина остановилась, так как мотор окончательно заглох.
   - Вы уже влили запасной бензин? - спросил Квейль.
   - Нет. Он здесь, - ответил Тэп.
   - Достаньте его. В баке пусто.
   Маленький грек и Тэп подняли стоявшие в машине  бидоны.  Квейль  открыл
бак. Потом достал из кармана отвертку и пробил отверстие в крышке бидона.
   - Солнце, - сказал Тэп. - Как хорошо!
   - Да. Этих двух бидонов нам  хватит  миль  на  пятьдесят.  До  Триккала
доедем.
   - Может быть, достанем немного в ближайшем городе.
   - Сомневаюсь.
   - А ведь забавно, Джон...
   Тэп засмеялся.
   - Ты что?
   - Разве не смешно? Мы с тобой, словно пара  подстреленных  уток.  Хикки
покатился бы со смеху, если б увидел нас.
   - Интересно, где сейчас наши?
   - Летают где-нибудь. Надеюсь, что вернулись в Египет.
   - Не думаю, - заметил Квейль. - А в общем какая разница?
   - У Хикки теперь, наверно, куча новичков.
   - Как раз то, что он любит.
   Квейль тихонько засмеялся и поднял второй бидон, чтобы перелить горючее
в бак.
   - Что-то будет, когда он тебя увидит, - сказал Тэп.
   - Надеюсь, что они получили наконец самолеты. Может быть, "Харрикейны".
   - Ты не сразу сможешь летать.
   - Ты не поверишь, но я совершенно здоров.
   - Ты действительно хочешь жениться на ней? На Елене?
   Квейль быстро взглянул на него. И наклонил бидон немного сильнее:
   - А что?
   У  него  опять  возникло  прежнее  ощущение,  которое  он  испытывал  в
госпитале. Была какая-то неясность и какое-то странное  чувство  -  Тэп  и
Елена, - которого он не мог определить. Квейль вылил остатки бензина в бак
и отбросил бидон. Оглянулся по сторонам и сказал Тэпу:
   - Надо бы достать воды для радиатора.
   Тэп подошел к придорожной канаве и сказал Квейлю, что там есть  грязная
вода. Квейль кинул ему бидон, и Тэп пополз по откосу, чтобы набрать  воды.
Он вернулся весь мокрый. Квейль взял у него  бидон  и  наполнил  радиатор.
Пока Квейль возился, Тэп стоял рядом с ним.
   - Как ты поступишь с Еленой, если нам придется уезжать?
   - Из Греции?
   - Да.
   - Возьму с собой.
   - На "Гладиаторе"?
   - Не все ли равно, Тэп. Способ найдется. А если нет... ну, что ж, улечу
с ней на "Гладиаторе".
   - В Египет? Жен туда не пускают. Всю последнюю партию отправили домой.
   - Там на месте увидим. Садись, не будем терять времени.
   Елена ходила в рощу и теперь возвращалась обратно. Квейль смотрел,  как
легко она идет по дороге. Она раза два тряхнула  головой,  чтобы  откинуть
назад волосы. Она, очевидно, умылась и причесалась, потому что лицо у  нее
блестело. Он улыбнулся ей,  сразу  оживившись.  Она  ответила  улыбкой  и,
подойдя к нему, взяла его под руку, и вложила свои  теплые  пальцы  в  его
ладонь.
   - У тебя уже не такое черное лицо, - сказала она и улыбнулась.
   - Больше не болит.
   - Дай я перебинтую тебе голову. У меня бинт в кармане.
   - Потом, - ответил он. - Как ты себя чувствуешь?
   - Хорошо. Трудно поверить, что здесь где-то война.
   - Тэп находит, что кругом слишком спокойно.
   - Может быть. Но я надеюсь, что все пройдет благополучно.
   И опять они сидели в машине и мчались по грязной дороге.  Вдруг  Квейлю
показалось, что он слышит гул самолетов. Он поспешно  остановил  машину  и
быстро огляделся по сторонам, но никаких самолетов не было. Скалы были уже
так близко, что тень их падала на обсаженную тополями белую дорогу. И  тут
Квейль увидел самолеты. Они летели низко. Это было крупное соединение.  Он
остановил машину, и все вышли.
   - Что за самолеты? - спросил Тэп.
   - Не знаю. Похожи на "Бленхеймы", но их у нас не так много.
   - Летят на юг.
   - Садитесь. Поедем. Они пройдут стороной. Это - первые  за  весь  день.
Хорошо бы растянуть бензин до тех пор, пока не достанем еще.  Может  быть,
найдем в этом городе.
   Впереди виднелись очертания деревянных  и  каменных  домов  Калабаки  и
высоко на скалах здания монастырей.
   Они уселись в машину и снова тронулись в путь.
   Въехав в город, они сразу увидели, что он разрушен, как Янина, и  белый
дым еще ползет по тлеющему дереву. Торчали обнаженные скелеты  зданий.  На
дороге лежали черные кучи обожженного камня, деревья стояли с  обломанными
сучьями. Нигде не было ни души, всюду валялись длинные бахромчатые обломки
расщепленных деревьев, холодный воздух был тих и  неподвижен  под  жаркими
лучами солнца.
   - Здесь ничего не найдем. Все разбомбили, - сказал Квейль,  когда  путь
им преградило  лежащее  поперек  дороги  бревно.  Квейль  и  большой  грек
откинули его в сторону.
   - Нам нужно еще бензину, - обратился Квейль  к  большому  греку.  -  Не
знаете, где бы достать?
   - Можно поискать здесь.
   - Спросите малыша.
   Большой грек спросил маленького, и маленький грек сейчас  же  оживился,
потому что с  ним  заговорили  просто,  без  вражды,  и  вышел  из  машины
улыбаясь.
   - Где-нибудь здесь найдется, - сказал он. - Надо поискать.
   - Ну что ж, - согласился Квейль. -  Давайте  поищем.  Скорее  всего  он
будет в бидонах, а не в бочках. Пять  минут  сроку.  Больше  нельзя.  Надо
попытать счастья. Ты побудь здесь, Елена. Скажи,  чтобы  они  шли  искать.
Бидоны или бочки.
   Елена передала это  грекам,  и  мужчины  пошли  по  разрушенной  черной
дороге, разошлись в разные стороны у развалин на краю городка и приступили
к поискам.
   В городке все вымерло, - не  осталось  ни  души.  Ни  души,  и  великое
молчание висело над ними. Маленький грек очень удивился,  увидев  старика,
одиноко сидящего на груде развалин; глаза у него были широко раскрыты,  на
лице написано недоумение.
   - Эй, отец, - крикнул маленький грек. - Где же народ?
   Старик промолчал, потом поглядел на него ничего не выражающим взглядом.
   - Ушли все в горы, - безучастно произнес он.
   - А тебя оставили?
   - Я стар.
   - Что же ты сам не ушел?
   - Я стар, - повторил он.
   - Не знаешь, где бы достать бензину? - спросил маленький грек.
   - Я стар, - послышался прежний бесстрастный ответ.
   Маленький грек поглядел на старика, щелкнул языком и пошел прочь.
   Квейль пробрался между развалинами маленького дома на задний двор,  где
стояли проволочные курятники и валялась на земле всякая домашняя утварь  и
обломки столов и стульев. Поблизости никого не было. Он поглядел вверх, на
монастыри, и подумал - нет ли кого-нибудь там?
   Елена стояла возле автомобиля и тоже удивлялась окружающей  тишине.  Ей
было неприятно, что кругом так тихо, а Квейль куда-то ушел. И это  был  не
простой женский страх. В этой тишине было что-то тревожное и  безнадежное,
как там, в госпитале. Какое-то ожидание. В этом разрушенном  городе  можно
было осязать тишину, как могла  она  осязать  ее  в  охваченном  сумятицей
госпитале.  Это  было  то  же  самое.  И  действовало   угнетающе.   Самая
пустынность места угнетала. Елена чувствовала, как тишина проникает в нее,
- как вдруг вернулся Тэп.
   - Ничего нет, - сказал он. - Даже еды.
   - Насколько нам хватит бензина?
   - Может быть, до ближайшего местечка. Здесь такой вид,  как  будто  все
разом сорвались с места и ушли.
   Вернулся большой грек. На ходу он вытирал руки о штаны.
   - Если бы мы были не так далеко от Германии и могли сделать то же самое
с их городами! - сказал он Елене.
   - Вы нашли горючее?
   - Ни капли. Мне показалось, что я вижу бидон, но это оказался  человек,
совсем раздавленный.
   И он опять вытер руку.
   - Ничего нет, - вернувшись, сказал Квейль.
   Теперь не хватало только маленького грека.
   - Может быть, он решил бросить нас, - сказал  большой  грек,  садясь  в
машину.
   - Он этого не сделает, - возразила Елена. - И, пожалуйста, не  трогайте
его. Он уже немолод, и ему больше подходит сидеть дома. Не трогайте его.
   Но маленький грек явился, и Елена еще раз мысленно  отметила  маленькое
лицо, упрямые глаза над сморщенным носом, щеки,  изборожденные  морщинами,
жесткие черные волосы  на  голове  и  в  бороде,  и  миниатюрную,  сутулую
фигурку. Он подошел, спокойно моргая глазами; не говоря ни слова, он сел в
автомобиль. Квейль запустил мотор и сейчас же тронул машину. Он  повел  ее
не очень быстро, - стараясь не  расходовать  слишком  много  бензина.  Они
пересекли длинную тень, отбрасываемую скалой и монастырями на ее  вершине,
и снова выехали на ровную дорогу, бежавшую через небольшие  мосты,  вокруг
которых зияли бесчисленные воронки; впрочем, вдоль всей  дороги  виднелись
теперь свежие воронки от пятидесяти- и стофунтовых бомб.


   И снова была тишина. Вокруг во все стороны тянулась равнина, и  зеленое
пространство спокойно бежало по обе стороны  машины.  Они  проезжали  один
небольшой мост за другим, и Квейль всякий раз ждал, что мост  взорван,  но
все мосты были целы. Длинный канал, извивавшийся по одну  сторону  дороги,
пострадал от легких бомб, но и тут серьезных повреждений не было.
   Тишина  водворилась  и  в  автомобиле.  Теперь  они  время  от  времени
пересекали железнодорожные пути, и это уже было похоже  на  возвращение  в
населенную область. Под конец-они  увидели  крестьяне  овцами.  Тэп  хотел
остановиться, чтобы Елена расспросила их о немцах.
   - Может быть, они знают.
   - Вряд ли, Тэп, - заметил  Квейль.  -  У  нас  нет  времени.  Мы  почти
израсходовали бензин.
   - Будем надеяться, что его хватит до  ближайшего  местечка,  -  ответил
Тэп.
   - Может быть, там австралийцы.
   - Мне кажется, здесь проходил греческий фронт.
   - Боюсь, что все это кончится  новым  Дюнкерком,  -  спокойно  произнес
Квейль.
   - Это просто ужасно... Но что мы могли поделать, черт возьми!
   - Не знаю, - ответил Квейль. - Но что-то у нас неладно.
   - Пожалуй. У нас нехватка вооружения.
   - Не только это.
   - И людей не хватает. И потом у нас не было  фронта.  Подумать  только,
как рухнула Франция... я до сих пор не могу опомниться.
   - Не думаю, чтобы это имело значение, - заметил Квейль.
   - Ну как же, - возразил Тэп. - У нас был бы фронт.
   - Все равно, ничего не получилось бы.
   - Почему же никто не принимает мер?
   - Не знаю, - ответил Квейль. - Не знаю.
   Теперь они чаще пересекали рельсовые пути, и  деревья  по  обе  стороны
полотна тянулись четко очерченной линией. Они проехали по пустынной  грязи
разрушенной бомбами деревни. Деревня была безлюдна, и тут Квейль в  первый
раз увидел сломанный тополь, ветви которого хлестнули по ветровому стеклу,
и это зрелище ему не понравилось. Слева горы рисовались отчетливо,  справа
они были в дымке - и там среди деревьев виднелась река.
   Около полудня Квейль опять услыхал гул бомбардировщиков.  Он  остановил
машину, стал на подножку и поглядел на небо. Он увидел, что самолеты летят
вдоль дороги  со  стороны  ущелья,  прямо  на  них.  Самолеты,  ничего  не
опасаясь, шли очень низко.
   - Лучше выйти из машины, - сказал Квейль Елене. - Скажи остальным.
   - Неужели они собираются бомбить нас? - спросил маленький  грек,  когда
стал явственно слышен шум моторов.
   - Не знаю, - ответила Елена. - Конечно,  нет.  Они,  наверно,  даже  не
видят нас.
   - Выходите из машины, - сказал ей Тэп.
   Они перебрались через придорожную канаву и пошли  по  зеленой  пшенице.
Квейль, шагая, смотрел на самолеты. Было ясно, что они летят вдоль дороги.
Их было около двадцати; они были построены четырьмя клиньями - по звеньям.
   - Они летят вдоль дороги, - сказал Тэп.
   - И, видимо, считают себя хозяевами положения, если летят так низко,  -
заметил Квейль.
   Маленький грек стал возле Квейля. Он  чувствовал  себя  в  безопасности
рядом с ним и проникся полным спокойствием, когда Квейль  оперся  рукой  о
его плечо. Он смотрел на бомбардировщики вместе с Квейлем.
   - Айропланос, - сказал он Квейлю и улыбнулся. - Инглизи?
   Он знал, что это не так.
   - Нет, - ответил Квейль; он улыбнулся маленькому греку. - Германос.
   Маленький грек плюнул и опять поднял взгляд к небу. Самолеты были почти
над ними. Равномерный гул стлался и разбегался по земле.
   - Лучше ляжем, а то как бы они не скинули шальную, - сказал Квейль.
   Они опустились в зеленую пшеницу и стали следить за  бомбардировщиками,
проходившими на высоте около тысячи футов прямо над  ними.  Прошла  первая
группа, и  они  ясно  увидели  черный  крест  на  фюзеляже,  и  крылья,  и
тревожные, угрожающие силуэты машин.
   - Дьявольски держат строй, - произнес Тэп.
   - У них хорошие летчики, - ответил Квейль.
   Над  ними  проходила  вторая  группа.  Большой  грек  поднял  винтовку,
прицелился, сделал поправку  на  отклонение  и  выстрелил.  Квейль  и  Тэп
следили за самолетами и не видели его приготовлений; они  услыхали  только
выстрел.
   - Ради бога! - воскликнул Квейль. - Что вы делаете? Хотите,  чтобы  они
все накинулись на нас? Уберите эту проклятую штуку.
   Большой грек поглядел на него и опустил винтовку.
   Квейль не отрывал глаз от бомбардировщиков. Прошла третья группа.
   - Слава богу, не заметили.
   - Наверно, заметили, но заняты другим. Сумасшедший дурак.
   - Что они могли сделать? - спросила Елена.
   - Не знаю, - ответил Тэп. - Могли сбросить фугаску.
   - Что?
   - Бомбу. Они не любят, когда в них  стреляют  из  винтовок,  -  пояснил
Квейль.
   - Прошу прощения, инглизи, - сказал большой грек. - Я не  мог  спокойно
смотреть, как они тут летают.
   - Понимаю, - ответил Квейль. - Но хорошо все-таки, что они не  обратили
внимания.
   Они пошли обратно по пшенице.
   - Хорошая пшеница, - заметил большой грек по-гречески.
   Маленький грек теперь чувствовал, что он не хуже других, и был настроен
благодушно.
   - Ей не суждено сделаться хлебом, - сказал он.
   - Времени еще много, - возразил большой грек. - До жатвы еще далеко.
   Он срывал длинные зеленые колосья на ходу.
   - И тогда она достанется немцам.
   - Да.
   - Ты знаешь толк в пшенице?
   - У моего отца была земля. Помню, ребенком я видел такую пшеницу.
   - Мне никогда не  приходилось  видеть  пшеницу  так  близко,  -  сказал
маленький грек.
   - Это хорошая пшеница. Нынешним летом пшеница хорошо уродилась.
   Теперь маленький грек был счастлив;  он  протянул  руку,  чтобы  помочь
большому перебраться через канаву. Большой грек отказался  от  помощи,  но
маленький грек не обиделся и спокойно сел в машину.
   Они продолжали свой путь под  ровный,  однообразный  гул  мотора;  и  в
машине была жара; и была спешка и тревожные мысли о том, хватит ли бензина
только до Триккала или и дальше, потому что немцы, наверно,  уже  подходят
туда.


   Цель была уже близка; всякий мог это заметить. Вот группа тополей,  вот
платаны, а частые рощи больше всего говорят о близости города.
   - Уже Триккала, - сказал Тэп.
   - И опять бомбардировщики.
   Квейль увидел их сквозь ветровое стекло. Все вышли из машины и сошли  с
дороги. Это была новая группа самолетов.
   В Триккала тоже не оказалось жителей. Проехав через город, Квейль  взял
направление на юг.
   - Какой следующий город? - спросил Тэп.
   - Лариса. Не знаю, как мы туда доберемся, - тихо  ответил  Квейль.  Тэп
сидел теперь рядом с ним, на переднем сиденье.
   Они переезжали какую-то реку по поврежденному бомбами маленькому мосту,
когда Квейль вдруг заметил, что мотор чихает, хотя продолжает работать.
   - Долго не протянет, - сказал Тэп.
   - Миль тридцать от Триккала мы, наверно, проехали, - ответил Квейль.
   - Что мы будем делать, если машина станет?
   - Если дотянем до Ларисы, тогда не страшно.
   Квейль обтер руками рулевое колесо,  скользкое  от  пота.  Он  прищурил
глаза, чтобы дать им отдых от солнца, испещрявшего взгорье длинными тенями
деревьев. Наверно, Лариса  уже  недалеко.  Если  бензина  хватит  хоть  не
надолго, они скоро будут там. Квейль не хотел верить, что там немцы.
   Дорога делала, казалось, ненужные извилины и была совершенно  пустынна.
Квейль принялся считать про себя от одного до  десяти  и  обратно,  что-то
неясно бормоча себе под нос. Местность гладко расстилалась по обе  стороны
дороги,  пока  тянущаяся  с   юга   возвышенность   внезапно   не   сузила
пространство. До сих пор они ехали вдоль берега реки, а  теперь  пересекли
реку и продолжали путь по возвышенности.
   - Я припоминаю эти места. Я бывала здесь. Лариса уже близко, -  сказала
Елена Квейлю.
   Небольшой подъем вынуждал их идти на  второй  скорости.  Дорога  делала
широкие повороты и во многих местах была покрыта жирным слоем грязи. Порою
казалось, можно слышать, как цилиндры поглощают бензин. И вот на одном  из
таких поворотов мотор зашипел, потом  опять  застучал  и  наконец,  совсем
замер.


   - Точка, - сказал Тэп.
   Квейль поставил машину у края дороги.
   - Что мы теперь будем делать? - спросил маленький грек у Елены.
   Она ответила, что не знает. Она ждала, что сделает Квейль. Он сидел, не
отнимая рук от руля и глядя вперед на дорогу; он старался припомнить карту
района Ларисы, которой они пользовались, когда стояли здесь.  Может  быть,
напрямик будет ближе. Но это рискованно, так как можно сбиться  с  пути  и
прозевать дорогу в Афины.
   -  В  самом  деле  пусто,  -  сказал   Тэп.   Он   раскачивал   машину,
прислушиваясь, не плещет ли в баке.
   - Ладно, - промолвил Квейль. - Надо собираться. Пойдем пешком.
   Седоки вышли из автомобиля. Квейль обшарил его -  нет  ли  чего-нибудь,
что стоило бы взять с собой. Но ни одного предмета, стоящего  каких-нибудь
хлопот, не оказалось.
   Он вышел из машины, захлопнул дверцу и пошел вслед за  остальными,  уже
шагавшими по  дороге.  Маленький  грек,  ожидавший  Квейля,  встретил  его
радостной улыбкой и широкими шагами пошел в ногу с ним  вверх  по  склону.
Елена обернулась,  ища  глазами  Квейля;  она  увидела  машину,  аккуратно
поставленную на краю дороги, и подумала,  что  это  очень  характерно  для
добросовестной обстоятельности Квейля.
   Он нагнал ее, и они пошли втроем.  Большой  грек  и  Тэп  шли  ярдов  в
двадцати впереди. Они поднимались вверх по  склону,  не  останавливаясь  и
почти не разговаривая. Только раз Квейль крикнул:
   - Не торопись, Тэп. Идти еще долго.
   - О'кэй, Джонни! - крикнул Тэп в ответ и продолжал идти прежним шагом.
   За подъемом начиналась ровная извилистая дорога, прорезывавшая ту самую
возвышенность, на которую они только что поднимались. Они нестройно шагали
по грунтовой дороге, и их разгоряченные тела скоро дали им  почувствовать,
что солнечное тепло превратилось в жару.
   - Осталось у нас что-нибудь съестное? - спросил Квейль у Елены.
   - Нет.
   - Я тоже не прочь закусить. Не отказался бы и от глотка воды, -  сказал
Тэп.
   - Как твоя рука? - спросил Квейль.
   - Как камень. А твоя голова?
   - В порядке.
   - Я переменю тебе повязку, - сказала Елена. Они шли по  очень  грязному
отрезку дороги. Квейль снял куртку.
   - Потом. Сперва разберемся, где мы, - ответил он.
   - Мне кажется, я слышу разрывы  бомб,  -  обернувшись,  сказал  большой
грек. Он шагал впереди, а Тэп шел теперь сзади вместе с Квейлем, малышом и
Еленой.
   Квейль, не останавливаясь, прислушался. До него донесся  гул  разрывов,
но для бомб в этом звуке было слишком мало грохота. Звук был тупой  и  без
отзвуков, и потом это были отдельные разрывы,  а  не  слитный  глухой  гул
бомбежки.
   Квейль понял, что это артиллерия. Они достигли теперь вершины  подъема,
и скоро должен был начаться спуск. Когда они прошли широкий поворот, перед
их глазами открылись ровная  местность,  тянущаяся  вплоть  до  Ларисы,  и
очертания города, широко раскинувшегося по  обе  стороны  реки,  и  группы
высоких деревьев вокруг города и в самом городе, и отчетливо  выделяющиеся
белые дома.
   - Добрались все-таки, - воскликнул Тэп. Он опять шагал впереди.
   - Я еще слышу бомбежку, - заметила Елена.
   - Я говорил, что уже близко, - сказал маленький грек.
   Он ускорил шаг, чтобы догнать Тэпа и большого грека.
   - Не видно, чтобы город бомбили, - крикнул Тэп.
   - Это артиллерия, - ответил Квейль.
   - Вон грузовик на дороге.
   Елена показала на северо-восток.  Они  увидели  грузовик,  спешивший  в
сторону Ларисы, и столб белой пыли, который следовал  за  ним,  крутясь  и
утопая в насыщенном парами воздухе.
   - Что это может быть за артиллерия? Где она?
   - Где-то слева.
   То есть на севере, подумал Квейль. И, по-видимому, в горах.  И  тут  он
вспомнил вид этой местности, открывавшийся перед  ним  во  время  полетов.
Самые близкие к Ларисе горы - те, через которые они сейчас пробираются.  А
на севере ближайшие - милях в пяти отсюда.
   - Должно быть, где-то поблизости идет бой, - сказал он Тэпу.
   - Поспешим тогда.
   Они шли все вместе по дороге и смотрели, как поднимающийся  над  горами
дым низко стелется по залитой солнцем земле. Подъем  остался  позади,  они
шли по ровной местности. Им казалось, что до  города  теперь  дальше,  чем
раньше. Когда они дошли до первого дома, Квейль ждал, что вот-вот выскочит
немецкий патруль. Но они без помех продолжали свой путь среди редких домов
предместья,  и  была  слышна  только  артиллерийская   пальба   с   далеко
разносящимися долгими раскатами. Был еще черный дым, но не густой,  и  они
видели бесчисленные воронки вдоль дороги.  А  потом  Квейль  разглядел  на
большом мосту, к которому они подходили, человеческую фигуру.
   - Ты видишь? - спросил его Тэп.
   - Да.
   - Ну?
   - Ну?
   - Черт возьми, неужели немец!
   Они направились прямо к мосту. Бородатый грек шел  с  Квейлем  впереди.
Тэп неуверенно шагал по обочине. Елена и маленький грек следовали за  ним.
Все старались всмотреться в человека на противоположном конце  моста.  Тэп
понял первый.
   - Посмотри на шляпу, - сказал он Квейлю.
   Они были уже у самого моста. Человек направился  к  ним.  На  нем  была
широкополая шляпа австралийских войск.
   - Кто такие? - спросил австралиец.
   Квейль увидел у него на рукаве буквы "МП" - знак военной полиции.
   - Ну и повезло нам! - воскликнул с радостным смехом Тэп.
   - Я чуть не умерла от страха, - призналась Елена.
   - Нам очень повезло. Это аустралос, - объяснил большой грек маленькому.
   Маленький грек сохранял спокойствие.
   - Кто такие? - повторил  австралиец.  Он  рассматривал  их.  Он  увидел
грязные бинты на голове Квейля, и его черное лицо, его драную куртку, и не
имевшие никакого отношения к его синей форме  брюки  цвета  хаки,  грязные
стоптанные сапоги, и изорванную теплую куртку на руке. Он увидел  девушку,
Елену, загорелую и улыбающуюся, с  теплыми  щеками  и  высокой  грудью,  в
светло-коричневом пальто и стоптанных ботинках,  без  чулок,  глядящую  на
него в упор радостным взглядом. Увидел большого грека  с  острой  бородой,
глазами с поволокой и винтовкой за плечами и  другого  грека,  маленького,
стоящего за чернобородым, и Тэпа  в  застегнутой  на  все  пуговицы  синей
форме,  у  которого  одна  рука  безжизненно  висела,   а   другая   была,
по-видимому, на перевязи, и обе были  в  грязи  после  возни  с  греческим
грузовиком. На шее у него был воротничок, но не было галстука.
   - Мы страшно рады, что встретили вас, - обратился к нему Тэп.
   - Мы из Янины, - прибавил Квейль.
   Австралиец  смотрел   на   них,   загораживая   дорогу.   Он   держался
настороженно.
   - Мы англичане, -  сказал  Квейль  и  показал  на  вышитые  у  него  на
нагрудном кармане крылья.
   - А остальные?
   - Греки. Я за них ручаюсь. Девушка - сестра, поехала с нами.
   - Покажите ваши документы, - потребовал австралиец.
   Он говорил с австралийским акцентом, и Квейль вспомнил Вэйна. Он  вынул
отсыревшие  документы  и  желтый  пропуск,  выданный   штабом   британских
вооруженных сил в Греции. Тэп тоже вынул  свой  пропуск.  Елена  протянула
листок  бумаги,  на  котором  было  написано  что-то  по-гречески.   Греки
предъявили свои солдатские книжки.
   - Можете не беспокоиться, все в порядке,  -  сказал  Квейль.  -  Мы  из
Янины,  из  восьмидесятой  эскадрильи.  Я  был  сбит,  а  он  находился  в
госпитале. Нам удалось достать автомобиль, но вон  там,  на  горе,  у  нас
вышел бензин. А что там, дальше?
   - По-видимому, у вас все в порядке, - сказал австралиец. Он поглядел на
черное, покрытое ссадинами лицо  Квейля  и  окончательно  удостоверился  в
этом. Он протянул документы обратно. -  Тут  у  нас  становится  жарко,  -
прибавил он.
   - Попадем мы в Афины?
   - Иногда туда ходит грузовик связистов. Это все, что осталось.
   - А как дела? - спросил Квейль.
   - Чертовски скверно. Нас бомбят каждый день.
   - Да, но что делается? Мы ведь ничего не знаем.
   - Дела плохие. Вы совсем ничего не знаете?
   - Ничего.
   - Мы оставили Флорину. Потом Элассон. Там было черт знает  что.  У  них
слишком много самолетов и танков. Они зверски бомбили нас.  Мы  ничего  не
могли поделать. У нас в воздухе ничего не было. Ребята сдерживали  их,  но
сила солому ломит.
   - Что же теперь будет?
   - Думаю, отойдем  к  следующему  проходу  в  горах.  Я  получил  приказ
вернуться в Фарсалу. Саперы взорвут этот мост, как только пройдет  связной
грузовик. Немцы всего в нескольких милях. Вы слышите пальбу?
   - А когда пройдет грузовик?
   - Может показаться каждую минуту. Слышите?  Эти  опять  тут,  -  сказал
австралиец.
   Издали донесся протяжный гул многочисленных самолетов.
   - Они летают тут весь день. Лучше сойдите с моста.
   Австралиец снял широкополую шляпу и надел стальной шлем. Потом поглядел
на Елену и предложил шлем ей, но  она  улыбнулась,  отрицательно  покачала
головой, сказала: "Нет, спасибо", - и пошла рядом с  ним  по  травянистому
лугу в сторону от моста.
   Квейль шел сзади. Прямо впереди виднелись очертания Ларисы. Сейчас  они
уже расплывались, так как наступали сумерки - солнце  зашло  за  гору.  Он
видел силуэты тополей и белых  платанов  в  освещенной  последними  лучами
солнца светло-розовой пыли, наполнявшей воздух. Он взглянул на  небо,  ища
самолеты. Они шли с севера из-за горной гряды.
   - Надеюсь, мы успеем вовремя выбраться отсюда, - сказал Квейлю Тэп.
   Они подошли к месту, где уселась Елена, оба грека и австралиец.
   - Времени у нас немного, - сказал австралиец. - Если  связной  грузовик
не вернется, значит, немцы скоро придут сюда по этой дороге. Поэтому они и
бомбят Ларису, надо думать.
   Теперь самолеты были хорошо  видны.  Они  летели  четырьмя  группами  в
неровном строю в сопровождении небольшого числа истребителей  над  ними  и
под ними. Когда они приблизились  к  городу,  первая  группа  повернула  к
Ларисе, и солнце осветило падающие с самолетов серии  бомб.  Когда  первая
группа набрала высоту и стала развертываться для второго захода, ее  место
заняла вторая группа.  Раздались  новые  взрывы,  и  черный  дым  поднялся
столбом; он расходился веером, как дым от паровоза, и  просачивался  между
тополями в покой, тишину и тепло багрового неба.
   Третья группа, пролетая над городом, слегка отклонилась к  югу.  Квейль
видел, как пикировал каждый самолет и как подымался  высоко  вверх  черный
дым.
   - Метят в аэродром, - сказал австралиец. - Похоже,  будто  попали.  Там
были истребители, "Харрикейны".
   - Нам надо пойти туда, - сказал Тэп Квейлю.
   Квейль кивнул и продолжал  смотреть,  как  пикируют  бомбардировщики  и
растет черный дым. Он знал, что  это  загорелся  самолет  или  цистерна  с
бензином. Они пошли обратно к дороге.
   - Послушайте, - сказал Квейль австралийцу. - Если мы пойдем дальше,  вы
скажете, чтобы грузовик подобрал нас? Мы будем идти по  дороге.  Попробуем
пройти на аэродром.
   - Скажу, - ответил австралиец.
   - Приведет нас эта дорога на аэродром?
   - Да. Ступайте прямо  через  город.  Когда  выйдете  из  города,  будет
поворот. Вы увидите оттуда палатки. Если грузовика долго не будет,  я  сам
пойду туда. На этой дороге каждую минуту могут появиться немцы.
   - Спасибо, - сказал Тэп.
   - Скверно, правда? - заметил австралиец.
   - Хуже быть не может, - согласился Тэп.
   - Идем, - сказал Квейль Елене.
   - Всех благ, - кивнул Тэп австралийцу.
   Австралиец смотрел, как  пятеро  путников  медленно  и  вяло  брели  по
дороге. Их дело тоже дрянь, думал он. Видно,  чертов  грузовик  где-нибудь
сковырнулся. Здесь похоже на окрестности Роз-бэй, вот занятно.  Но  какого
дьявола застрял этот грузовик? Подожду, пока они отойдут немного, и,  если
не будет грузовика, пойду на своих на двоих, -  дело  дрянь,  дрянь  дело,
факт.
   И он смотрел на путников, исчезающих в пурпуре заката, на черную пелену
дыма, на тополя; он был теперь один в самом центре всего этого мира  тепла
и покоя, а впереди - только широкая речная гладь  с  ее  милой  зеленью  и
тополями. И  абсолютно  ничего  вокруг.  И  скоро  тут  будут  немцы.  Эта
местность похожа на Роз-бэй. Кажется, пора выбираться отсюда.
   И он зашагал по дороге.



        23

   Они шли по краю луга, превращенного в аэродром, и смотрели  на  горящий
"Харрикейн". В конце поля стояли два  высоких  грузовика  и  на  таком  же
расстоянии друг от друга еще "Харрикейны". Верно, сейчас снимутся, подумал
Квейль. Постараемся устроиться на одном из грузовиков.
   Они подошли к людям, занятым погрузкой на грузовик больших ящиков.
   - Есть здесь кто-нибудь из офицеров? - спросил Тэп.
   - Вон там, - ответил один из солдат. Все с интересом глядели на пятерых
пришельцев.
   Елена осталась ждать, а Квейль и Тэп  поспешно  направились  к  группе,
стоявшей у горящего самолета.
   - Вы эвакуируетесь?  -  спросил  Квейль  у  лейтенанта  авиаотряда,  не
отрывавшего глаз от самолета.
   - Откуда вы взялись?
   - Из Янины. Просим принять нас на грузовик.
   - Мы из восьмидесятой эскадрильи, - добавил Тэп.  -  А  ваша  семьдесят
третья?
   - Да, - ответил лейтенант. - Что же вы делали?
   - Это Джон Квейль, - объяснил Тэп.
   - Вы! Значит, вы живы и  здоровы?  -  воскликнул  лейтенант.  -  А  все
считают вас погибшим. Вы настоящий герой. Что с вами было?
   - Я был сбит. Как насчет грузовика?
   - Они сейчас тронутся.
   - Вы можете дать знать в штаб, что мы едем? - спросил Тэп.
   - Связи больше нет. Но я сообщу. Я лечу туда. Эти  негодяи  только  что
разбомбили нас. Вы видели?
   - Да.
   - Мы потеряли самолет. Пойдемте, я скажу сержанту, чтобы он взял вас  с
собой.
   Они пошли обратно к грузовику. Лейтенант сказал  сержанту,  что  с  ним
поедут эти двое.
   - С нами два грека и девушка-гречанка, моя невеста,  -  сказал  Квейль.
Ему было неловко, но он знал, что  лучше  сказать  сразу,  чтобы  не  было
необходимости объясняться потом.
   - Уж не знаю, как быть с греками.  Мы  и  так  перегружены,  -  ответил
лейтенант.
   - Нам пора двигаться, - сказал сержант. - Вы сейчас летите?
   - Да. Вот что, сержант. Захватите и греков. Они помогли  этим  офицерам
выбраться  из  Янины.  Придется  довезти  их.  Скиньте  что-нибудь,   если
перегрузка слишком большая. Ладно?
   - Да, сэр.
   - Ну, меня ждут,  -  сказал  лейтенант.  -  На  первом  грузовике  едет
пилот-офицер. Это его "Харрикейн" горит. Он позаботится о  вас.  Даст  вам
что-нибудь поесть. И вы позаботьтесь о них, сержант.
   - Да, сэр.
   - Всего хорошего. Рад, что вы целы, Квейль.
   - Всего хорошего, - ответил Квейль и пожал ему руку. - Спасибо за все.
   - Я сообщу, когда буду в Афинах, - сказал лейтенант и поспешил к своему
самолету.
   Они стояли и смотрели, как он садился.  Механик  был  уже  на  месте  и
запустил мотор. Когда лейтенант стал рулить к краю площадки, где  самолеты
должны  были  построиться  клином,   механик   направился   к   грузовику.
"Харрикейны" уже вырулили и построились, когда  до  слуха  Квейля  донесся
ровный гул. Он быстро обернулся на звук и увидел, что  из-за  гор  выходит
большая группа самолетов. Ему бросились в глаза их обрубленные,  угловатые
крылья,  и  он  сразу  узнал:   "Мессершмитты".   Он   бросился   было   к
"Харрикейнам", чтобы предупредить их, ко они уже рулили на взлет.
   - Смотрите! - воскликнул Тэп. И он указал на "Мессершмитты", перешедшие
в крутое пике.
   - Господи! - вырвалось у механика.
   Квейль молчал. Он чувствовал, понимал, знал, что сейчас произойдет.
   - Ложись! - крикнул Тэп.
   Они растянулись на траве и стали ждать, что будет.
   Только  Квейль  остался  на   ногах.   Он   следил   за   происходящим.
"Мессершмитты" обрушились на "Харрикейны" как раз в тот момент,  когда  те
отрывались от земли и шасси их еще касались ее.
   - Ублюдки! - завопил во все горло Квейль.
   Немцы шли тройками. И тут началось. Квейль слышал рев  "Харрикейнов"  и
знал: они и не подозревают о том, что "Мессершмитты" чуть не сидят на них.
Все превратилось  в  сплошной  рев.  "Харрикейны"  были  почти  прямо  над
Квейлем, когда первые три "Мессершмитта" вышли из пике  и  открыли  огонь.
Послышалась короткая очередь, потом длинная, потом опять короткая, и снова
рев. "Мессершмитты" взмыли вверх. Квейль видел, как  пули  бороздят  землю
вокруг него. Он не двигался и смотрел на смерть.
   "Харрикейны" уже  заметили  опасность.  Вторая  тройка  "Мессершмиттов"
обрушилась на них, и протрещали новые  очереди.  "Харрикейны"  уходили  по
горизонтали и пытались набрать высоту, но из  каждого  немецкого  самолета
протрещала очередь,  из  каждого  метнулось  пламя,  и  воздух  прочертили
трассирующие пули, и можно было  оглохнуть  от  шума,  и  Квейль  стоял  и
кричал, и в одну неуловимую долю секунды ведущий  "Харрикейн",  охваченный
пламенем, рухнул на землю и с глухим шлепающим звуком разорвался на десять
тысяч частей, и послышался  запах  гари,  и  рев  моторов  не  умолкал,  и
остальные два "Харрикейна"  продолжали  свой  бреющий  полет  и  пробовали
набрать высоту, и третья тройка "Мессершмиттов" налетела на них, и  Квейль
по-прежнему стоял и кричал и не спускал глаз с "Харрикейнов",  потому  что
они немного набрали высоту и делали то, что надо, - не вступали в  бой,  а
уклонялись и набирали высоту, - и Квейль знал,  что  они  вывернутся,  так
как, выходя из пике, "Мессершмитты" потеряли слишком много скорости, и вот
"Харрикейны" уже уходят за горную цепь. А в воздухе остался запах гари  от
охваченного пламенем "Харрикейна".
   - Это наш лейтенант, - сказал механик сержанту.
   - Прикончили... Ублюдки... Сукины дети...
   - Пойдем посмотрим.
   - Бесполезно, - возразил сержант. - Тут дело копчено.
   Он сохранял невозмутимость.
   - Суки. Подлые ублюдки. Что делают!
   - А чего вы от них ждали? Что они будут нас спрашивать? - вмешался Тэп.
   Разозленный, он стоял рядом с Квейлем и смотрел на высокий столб белого
дыма, который смешивался с  дымом,  тянувшимся  от  Ларисы  и  от  первого
"Харрикейна", уничтоженного на земле.
   Елена  подошла  к  Квейлю;  он  ответил  медленным   взглядом   на   ее
прикосновение и увидел, что она беззвучно плачет.
   - Какой ужас!  -  она  произнесла  это,  обращаясь  к  земле,  а  не  к
окружающим.
   -  Пойти  посмотреть?  -  спросил  Квейля  сержант,   глядя   на   дым,
поднимающийся от машины лейтенанта.
   - Пошлите кого-нибудь. Может быть, что-нибудь можно сделать, -  ответил
Квейль. Он сам не верил в это.
   Сержант сказал механику. Тот не побежал, как казалось бы  естественным,
так как ясно было, что надежды нет. Квейль пошел с механиком, Тэп за ними.
Обломки "Харрикейна" разлетелись во все стороны, а  посреди  был  пылающий
костер. Высокий столб дыма стоял над  местом  смерти  "Харрикейна",  а  на
самом месте ничего не было. Только черное пятно, и дым, и  ничего  больше.
Квейль стоял в недоумении: абсолютно ничего.
   Он повернулся и пошел  обратно,  по-прежнему  чувствуя  запах  горящего
бензина и различая  в  нем  еще  другой  запах,  -  хоть  не  был  уверен,
действительно ли это так. Но не осталось ничего. Абсолютно ничего.
   - Экая чертовщина, - произнес Тэп, когда пришел в себя.
   Квейль ничего не ответил.
   - Мне было бы легче участвовать в этом, чем смотреть, - продолжал  Тэп,
разговаривая больше сам с собой. Квейль кивнул и направился к грузовику.
   - Давайте трогаться, сержант, - сказал он. Тут он увидел остальных. Они
лежали на земле. Среди них был и молодой пилот-офицер, который  побежал  к
самолету лейтенанта в момент катастрофы. Тогда Квейль не заметил  его,  но
теперь увидел. Он поглядел на его удаляющуюся фигуру, когда  тот  пошел  к
своему грузовику. Все молча  расселись,  взобравшись  в  кабины  и  кузовы
больших грузовиков, и машины тронулись.
   Механик, который ходил к погибшему самолету, сел за руль в той  машине,
где находились Квейль и  Елена.  Тэп  сел  в  переднюю,  на  которой  ехал
пилот-офицер. Греки тоже поместились в ней.
   Подъехав к дороге, они увидели, что к ним мчится в облаке пыли грузовик
без верха, с квадратным передком. Он остановился, чтобы дать их  грузовику
выбраться с поля на дорогу. Шофер поднялся с места и стоял.  На  нем  была
широкополая австралийская шляпа.
   - Вам надо поторапливаться, - сказал он.
   - Это не связисты? - спросил Тэп.
   - Нет, мы саперы. Мы только что взорвали мост  там,  позади.  Вам  надо
поторапливаться. Немцы уже на дороге, в нескольких милях.
   - Черт побери, где же армия? - спросил один из солдат.
   - А где бы ты думал? В горах, сдерживает немцев, чтобы вы, черти, могли
удрать.
   - Ну и дела, - заметил англичанин.
   - Убирайся ты, знаешь куда... Скажи-ка  лучше,  где  ваша  авиация?  Да
двигайтесь же, - оборвал австралиец.
   Механик дал ход, и тяжелая машина двинулась  вперед.  Грузовик  саперов
обогнал ее и вскоре исчез из виду. Понемногу машина набрала  скорость,  но
все-таки шла медленно, а передний грузовик, в котором ехал Тэп, подвигался
еще медленней.
   Квейль заметил, что шофер все время смотрит  в  зеркало  сбоку  кабины,
словно ожидая каждую минуту увидеть немцев. Квейль  и  сам  ждал  этого...
Здесь, на земле, это чувство, что немцы следуют по пятам, похоже на  такое
же ощущение в воздухе. Но движ