л.
   - Виткомб, стань на стражу, - распорядился Джек Гаррис. - А ты,
Том, подойди поближе и поклянись, что никому не разболтаешь ни слова.
   - Клянусь! - сказал я.
   - Помнишь, Том, - начал Гаррис, - раз во время купания ты заметил
на шее у Мардена зеленый мешочек с красными буквами: ОРС. Марден еще
сказал тебе, что он носит этот мешочек в память покойной тетки мистрисс
Оливии Розы Марден. Марден наврал. Все его тетки, к несчастью, живы и
пилят его с утра до вечера. Мешочек этот - знак. - Виткомб, нас никто
не подслушивает? - Знак "Общества Ривермутских Сороконожек".
   - Ривермутских Сороконожек?!
   - Да. В это общество могут входить только самые ловкие и храбрые
ребята. С первого же дня, когда ты не выдал Чарлза Мардена, мы наметили
тебя кандидатом. Но общество принимает только верных людей, и мы решили
подождать. История у Петтинджиля и вчерашняя победа окончательно
доказали, что ты настоящий парень. Ты можешь вступить в члены общества,
если выдержишь испытание. Предупреждаю тебя: испытание это страшное.
Если не боишься, ровно в восемь часов будь у пустыря, что за домом
паралитика Кобба.
   - Буду непременно.
   - Ладно. Ребята, расходись!

                        ----------

   Без пяти восемь я уже был на пустыре. В густых сумерках белела
глухая стена. Из темной кучи мусора поблескивали осколки стекла и
донышко продавленной жестянки.
   Я шагал от кривой общипанной яблони до стены дома и от стены дома
до кривой яблони.
   "Почему никого нет? Что будет за испытание?"
   Вдруг кто-то схватил меня за руку. Я вздрогнул и обернулся.
   Передо мной стоял кто-то, с ног до головы закутанный в серую
пелерину с капюшоном, надвинутым на лицо.
   - Закрой глаза и следуй за мной, - хриплым шепотом сказал человек
пелерине.
   Я закрыл глаза. Человек схватил меня за руку и потащил куда-то.
   Мне ужасно хотелось хоть одним глазком посмотреть, где мы.
   Но дело было серьезное, и я честно отогнал от себя искушение.
   - Осторожно, - сказал мой проводник, - ступеньки.
   Мы остановились.
   Шершавая повязка придавила мне нос и глаза.
   Чья-то рука стянула на затылке тугой узел. Несколько волосков
попали в узелок. Было больно, но я даже не поморщился.
   Мы стали подниматься по лестнице. Я считал ступеньки, их было
много, - после двадцать седьмой я сбился со счета.
   Мой проводник постучал в деревянную дверь.
   - Кто там? - раздался сухой голос.
   - Свои.
   - Пароль?
   - Огонь и кровь.
   - Великая тайна.
   Дверь распахнулась.
   Грохот, рычание и вой разом оглушили меня. Потом все стихло, и
чей-то хриплый бас проревел:
   - Слабый смертный ты вступил в Очарованный грот. Страшные испытания
ожидают тебя. Если в сердце твоем есть место робости, беги! Еще не
поздно.
   - Я не побегу, - сказал я, но голос у меня дрогнул.
   - Тогда приступим, - опять проревел бас.
   - Я готов.
   Вокруг меня запищали, завыли, захохотали.
   - Поверните его лицом к востоку. Смертный, сделай тринадцать шагов.
   Я сделал тринадцать шагов.
   - Остановись несчастный. Ты стоишь на краю бездонной пропасти.
Подведите его к перекладине.
   Меня схватили и поставили на узкую дощечку.
   - По этой перекладине ты должен перейти пропасть. Иди.
   Покачиваясь растопыренными руками, я осторожно двинулся по дощечке.
Ноги у меня дрожали, и я еле удерживал равновесие.
   Вокруг стояла мертвая тишина. Мне казалось, что я иду полгода.
   Вдруг ударил гром, и голос произнес:
   - Первое испытание кончено. Ты прошел бездну. Испытание второе!
Высунь язык!
   Я высунул язык во всю длину.
   - Дайте сюда раскаленное железо.
   Язык у меня затрепетал.
   Ко рту приблизилось что-то горячее. Я должен был изо всех сил
стиснуть кулаки, чтобы не спрятать язык: он прямо рвался обратно в рот.
   Горячее придвинулось еще ближе и обдало жаром все лицо. Запахло
дымом. Я вдавил ногти в ладонь, но языка не спрятал.
   Горячее внезапно исчезло.
   - Смертный, ты выдержал второе испытание. Готовься к третьему и
последнему.
   Поднялся вой сильнее прежнего. Загремел гром, засвистел ветер,
холодные струи дождя стали хлестать в лицо.
   - Руки за спину! Иди вперед! - донеслось сквозь бурю.
   Я пошел.
   - Раз, два, три... - считал мои шаги голос. - Семь, восемь,
девять...
   Ай-ай-ай... - сто острых копий уперлись в мой живот; я остановился.
   - Вперед! - ревело и пищало у меня за спиной. Я стиснул зубы и
шагнул.
   Копья исчезли. Вой смолк. Буря утихла.
   - Смертный, ты выдержал три испытания. Ты достоин быть членом
"Общества Ривермутских Сороконожек". Поднимись по этой лестнице. На
вершине ты выслушаешь устав и примешь присягу.
   Я вскарабкался по ступенькам и остановился на верхней. Стоять было
очень трудно: лестница шаткая, приставная, с перекладинами вместо
ступенек.
   - "Устав ОРС", - важно начал голос, очень похожий на голос Фреда
Лангдона.
   - "Общество Ривермутских Сороконожек" - самое лучшее и самое храброе
общество на свете.
   Цель его - устрашать  весь мир и ежедневно дразнить пастора Гаукинса,
полицейского Снолли и презренного Мольбери.
   Трусы, размазни и фискалы в члены общества не принимаются.
   Сороконожки обязаны стоять друг за друга горой и помогать своим во
всех несчастьях - например: давать списывать и подсовывать шпаргалки
на письменных работах, подсказывать на уроках, приносить что-нибудь
вкусное оставленным без обеда, покрывать и защищать тех, на кого
разозлится старик Гримшау или эта скотина Мольбери.
   Председатель общества называется ПС - Первая Сороконожка. Все должны
ее слушаться. На собраниях ПС первая выбирает себе пирожное.
   Собрания устраиваются раз в неделю.
   Тот, кто не явится, должен заплатить один пенс штрафу.
   Деньги идут на яблоки, пистоны и т.п.
   Сороконожки должны держать язык за зубами и свято хранить тайны ОРС.
   Каждая новая Сороконожка принимает присягу и клянется в верности
обществу.
   Страшное наказание постигнет Сороконожку, нарушившую присягу: ее
расстреляют из пушки, повесят на самом высоком дереве, утопят в самом
глубоком месте реки, вырвут все сорок ног.
   И еще ей никто не станет подавать руки и подсказывать на уроках".
   - Все. Теперь подыми правую руку и присягай.
   - Клянусь быть верной Сороконожкой, исполнять все правила и никогда
не болтать про общество.
   Т-рах!.. Над самым моим ухом грохнул выстрел.
   Я вздрогнул, лестница выскользнула из-под ног, и я полетел в
пропасть.
   Повязка свалилась, и я увидел, что сижу в огромной бочке. Вокруг
хороводом носятся какие-то хари. Рты до ушей, огромные носы, клыки,
рога, ослиные уши. У одного горшок вместо головы, у другого - кастрюля.
   Я привстал и схватил за рукав рогатого черта, но он вырвался.
   "Ах, жулики! Как они вырядились! Ведь это Чарлз Марден в длинноносой
маске. У Переца на голове кастрюля. Джек Гаррис весь завернулся в
волчью шкуру, - я ее знаю, эту шкуру: она всегда лежит у них перед
печкой".
   Я уперся руками в края бочки и выскочил.
   Сейчас же с одной стороны меня схватила козлиная голова, с другой
волк, и я закружился вместе с ними.
   - Стойте! - закричал Джек Гаррис. - Еще не все кончено. Уоллес
выходи.
   Уоллес вытащил из кармана зеленый мешочек на красном шнурке, с
красными буквами ОРС и надел мне на шею.
   - Это Мэри вышила тебе. Только она одна из девочек и знает про
Сороконожек.
   - А что там внутри?
   - Посмотри.
   Я осторожно развязал мешочек. В мешочке, обернутая розовой ватой,
лежала высушенная сороконожка.
   - Теперь ты настоящий член общества, - сказал Гаррис и крепко потряс
мою руку.
   - Ура! - закричали Сороконожки и повели меня осматривать свои
владения.
   "Очарованный грот" оказался чердаком Фреда Лангдона. Мост через
бездну - доской, положенной на два кирпича, раскаленное железо -
пучком подожженной соломы, а сто острых копий - тремя игрушечными
саблями.
   На табуретке  стояла чашка воды и лежал веник для обрызгивания
белья.
   - А это что такое?
   - Это? Это дождь. А вон лежит гром.
   Гром был куском листового  железа и большой проржавленной кастрюлей.
   "Вот черти! Как они меня провели! Ну, пусть только вступит в
общество какая-нибудь новая Сороконожка, я ей такое придумаю!"
   - Пир начинается! - объявил Чарлз Марден и вытащил мешочек с
яблоками и мешочек с орехами. Мы уселись в кружок. Каждому досталось
по горсти орехов и по полтора яблока.
   - Ну, Том, - сказал Фил, громко щелкая орехи. - Как мы отпразднуем
твое вступление в ОРС? Каждая Сороконожка всегда придумывает какую-
нибудь штуку.
   - И я придумаю.
   "Что бы такое сделать? Зашить рукава пальто у мистера Мольбери? Уже
зашивали два раза. Или пришпилить ему чертика на спину? Старо! Устроить
кошачий концерт перед домом пастора? Нет, все не то. А, нашел!"
   - Слушайте, ребята.
   Все головы придвинулись ко мне, и я шепотом рассказал свой план.
   - Браво! Здорово! Вот это так придумано! - закричали все хором.
   - Который час, Фил?
   - Без четверти десять.
   - Ну, через полчаса можно и выходить.
   В будни Ривермут засыпает рано. Уже в десять часов затихают голоса,
опускаются шторы, захлопываются ставни.
   Фонарщик со своей лестницей обегает все улицы и тушит добрую
половину фонарей.
   Часов в одиннадцать из дома Фреда Лангдона осторожно выскользнула
какая-то тень. За ней другая, третья.
   - Мы к ратуше.
   - Я к школе.
   - Вы, Лангдон и Марден, к порту...

                        ----------

   Наутро весь Ривермут был всполошен необыкновенным событием.
   Вывески за ночь слетели со своих гвоздей и поменялись местами.
   Зеленщик, отпирая лавку, вместо своих капустных кочанов и морковок,
намалеванных на зеленой доске, увидел голубую с золотым ободком
вывеску:

        ИЗЯЩНЫЕ
          РУКОДЕЛИЯ

          Бисер, гарус, шелка

   Старушка с обвязанной щекой, явившаяся на прием к доктору
Таппертиту, чуть не упала в обморок, найдя на дверях белую в черных
каемках доску:

        ВСЕ ДЛЯ ПОХОРОН
   подготовка погребальных процессий. колесницы, гробы, венки
   и ленты. скорая и добросовестная работа

   На бюро похоронных процессий примостилась вывеска, удравшая с дверей
маленького ресторанчика:

        УЮТНЫЙ УГОЛОК

        МИЛОСТИ ПРОСИМ!

   Магазин мод украсился надписью:

        ПРОДАЖА
        старых тряпок и костей
            и покупка

   А над конторой почтенных нотариусов Руджа и Джингля пялила на
прохожих круглые глаза огромная сова, похожая, как родная сестра, на
мистера Руджа.
   Под ней чернели две ровные строчки:

        ЕДИНСТВЕННЫЕ В АМЕРИКЕ
            НАБИВНЫЕ ЧУЧЕЛА


        13

   Внизу с треском хлопнула дверь. Мой умывальный кувшин подпрыгнул и
звякнул. Я прислушался.
   Кто-то оттолкнул кресло. Кресло визгнуло.
   "Что там такое?"
   Я бросился вниз.
   - Вот плоды вашего прекрасного воспитания, Даниэль! Я говорила!..
Я столько раз говорила!
   Тетушка, вся красная, стояла посредине столовой и потрясала
развернутым письмом. Дедушка, спокойно заложив руки за спину, ходил
по комнате.
   - Вот он, ваш хваленый Том! Идет как ни в чем не бывало! -
закричала тетушка, увидев меня. - Вы прекрасно себя ведете, сэр!
   И мисс Эбигэйль швырнула на стол письмо. Я взял его и прочел:

   Считаем долгом уведомить, что внук ваш, Томас Белли, ученик
Ривермутской школы, в течение месяца будет лишен праздничных отпусков.
   Тому же наказанию подвергнуты ученики старшей группы, Гаррис и
Адамс, и младшей - Блэк, Джефферс, Лангдон, Гарленд и Виткомб.
   Наказание налагается по настоянию муниципалитета, считающего
вышеназванных учеников виновниками происшествия 16 августа 18..г. в
городском саду.
                              С совершенным почтением.
                              Директор Ривермутской школы
                              "Храм Грамматики"
                              Винсент Гримшау...

   "Вот тебе и на! Они таки подумали на нас!"
   История с вывесками проехала благополучно. Никому даже в голову не
пришло, что такую штуку откололи мальчишки. Все решили, что это
гарнизонные солдаты. Но никаких доказательств не было, и дело так и
оставили. Только пастор Гаукинс произнес в воскресенье грозную
проповедь, да торговки на рынке бранили солдат целую неделю.
   А теперь солдаты поквитались с нами.
   В прошлую субботу "Общество Ривермутских Друзей Музыки" устраивало
в городском саду концерт. Скамейки в цветнике были заняты разряженной
публикой. Все шло отлично. Палочка мистера Петтинджиля порхала в
воздухе. Любители музыки притоптывали и подпевали оркестру. И вдруг
миссис Габриэль Панкс, владелица рукодельного магазина, завизжала на
весь сад:
   - О, боже мой... Я не могу встать!
   Доктор Таппертит хотел броситься ей на помощь, но только подпрыгнул
на месте:
   - Какой дьявол пришил меня на скамейке?! - заорал доктор.
   Поднялся переполох. Оказалось, что все леди и джентльмены крепко-
накрепко прилипли к своим местам: скамейки были жирно смазаны клеем.
   Муниципалитет всполошился - за две недели второй скандал!
   И тут, на наше несчастье, секретарь муниципалитета, Иезекил Элькинс,
разнюхал каким-то чудом про Сороконожек. Бедным Сороконожкам пришлось
расхлебывать всю кашу.
   Мы-то хорошо знали, кто прогулялся по скамейкам клеем (недаром у
Фила Адамса была в гарнизоне целая дюжина приятелей), но ведь и солдаты
отлично знали, кто перевесил вывески.
   Мы чувствовали, что пахнет бедой. И вот оно: целый месяц без
четвергов и суббот.
   - ... По настоянию муниципалитета!.. - кричала тетушка. - Какой
позор! Не хватает только, чтобы его посадили в тюрьму за убийство. И
это мальчик из приличного дома! Я была уверена, что так кончится. Эти
сыновья молочниц, приказчиков и переплетчиков не доведут до добра.
Сколько раз я твердила, Даниэль, что вы должны запретить Тому водиться
с разными Блэками, Лангдонами и Виткомбами... Том должен выбирать
друзей из приличных семейств.
   - А сколько раз я говорил вам, дорогая Эбигэйль, - сказал дедушка,
- чтобы вы хоть при мне не говорили пустяков. Честные люди - приличные
люди.
   - О, конечно, конечно! - захлебнулась тетушка. - Вы сами готовы
наполнить дом всякими проходимцами. Стоит в гавани показаться какому-
нибудь судну, как наш дом превращается в матросскую харчевню, и я
принуждена задыхаться от табачища ваших грязных матросов. Весь город
смеется над вашими знакомствами. А какой пример для Тома! Я не
удивлюсь, если из него вырастет морской разбойник. Никакой
чувствительности! Никакой благодарности! Боже мой! Чтобы купить этому
мальчику пони, продали из гостиной фисгармонию. А он ославил нас на
весь город. Мне стыдно показать глаза на улицу.
   - Раз навсегда прошу вас не упоминать больше об этой фисгармонии,
Эбигэйль. И вообще о наказании мальчиков достаточно позаботился ваш
муниципалитет.
   Дедушка круто повернулся и вышел из комнаты. Я тоже попытался
улизнуть от тетушки, но не тут-то было.
   - Подожди, Том, - остановила меня мисс Эбигэйль, - с этого дня я
беру твое воспитание в свои руки. Возьми книжки и приходи заниматься
ко мне в гостиную.
   Но я не пошел за книжками. Я тихонько пробрался в коридор, потом
в кухню - и удрал из дому.
   - Куда? - шепотом спросила меня Китти.
   - Спасаюсь к Уоллесу, - ответил я, - не говорите тетушке.

        14

   - Том, ты куда? - Кто-то дернул меня за рукав. Я обернулся. Это был
Уоллес.
   - К тебе, Бенни.
   - Отлично. Только зайдем сначала за папой. Да ты что такой красный?
   - У нас дома настоящая буря. Тетушка вопит на весь Ривермут. Я еле
вырвался.
   - Что случилось?
   Я рассказал Бенни про письмо.
   - М-да... Скверная штука! - грустно сказал Бенни. - Неужели целый
месяц без отпусков?
   - Целый месяц. Да я про отпуски уж и не думаю - лишь бы тетушка
отвязалась.
   - Ну, может, как-нибудь проедет, что-нибудь придумаем. А по
четвергам и субботам мы все будем оставаться с вами. Будет весело.
Входи, Том. Пришли.
   Отец Бенни Уоллеса служил в колониальной лавке миссис Конвей.
   Миссис Конвей была толстая крикливая женщина с тремя подбородками и
красными руками. Миссис Конвей отлично управляла своей лавкой -
передвигала ящики с рисом и чаем, громыхала жестянка с леденцами,
обвешивала покупателей и сыпала пощечины двум подручным мальчишкам.
Но читать и писать она умела немногим лучше моей Джипси. Ей было очень
жалко денег, и все-таки приходилось нанимать мистера Уоллеса, чтобы
тот вел за нее конторские книги и переписку с торговыми фирмами.
   Когда мы вошли, в лавке было уже пусто. Горела только маленькая
лампочка . В освещенном углу блестели жестяные банки, лоснились
чернослив и белесые бобы.
   Миссис Конвей считала дневную выручку. Звякали монеты и шелестели
бумажки.
   - Добрый вечер, миссис Конвей, - сказал Бенни, - можно мне пройти
к папе?
   Миссис Конвей, не отвечая, показала пальцем на маленькую дверь в
глубине лавки.
   Комната, в которой работал мистер Уоллес, была не комната, а
настоящий чулан.
   Чулан почти до потолка был завален пустыми ящиками. Сбоку возле
маленького окошечка стояла высокая конторка. На конторке лежала целая
куча пухлых книг в рябых переплетах.
   Голова мистера Уоллеса торчала из-за книг как отрубленная.
   - Что, мальчики, за мной? - спросила голова мистера Уоллеса. - Разве
уже так поздно? А мне еще осталась целая пропасть счетов. Придется
взять работу домой.
   Мистер Уоллес вылез из-за конторки и шагнул несколько раз по чулану,
размахивая руками и высоко поднимая острые колени. Это он расправлял
затекшие руки и ноги.
   Потом он выбрал из кипы книг две самые толстые, надел шляпу с
порыжевшими краями, и мы вышли.
   - Уже уходите, Уоллес? - окликнула его миссис Конвей.
   - Половина девятого, мэм, - ответил мистер Уоллес. - И к тому же я
взял работу с собой.
   - Каждую минуту считают, - проворчала себе под нос лавочница. -
Смотрите приходите завтра пораньше, Уоллес.
   - Я никогда не опаздываю, мэм.
   Когда мы выходили из лавки, мимо нас прошмыгнул Билли Конвей. Он
посмотрел на меня и злорадно ухмыльнулся.
   "Разнюхал уже про письмо", - подумал я.

                        ----------

   Мэри в большом переднике суетилась возле плиты. Щеки у нее были
красные, а кончик носа выпачкан сажей. Мэри была хозяйкой в доме
Уоллесов. Миссис Уоллес умерла, когда Бенни и Мэри были совсем
маленькие.
   - Ну что, мой кок? - сказал мистер Уоллес. - Дашь ты нам чего-нибудь
поесть?
   - На сегодня я подогрела вчерашнюю кашу и сварила бобы, - сказала,
- сказала Мэри. - Но завтра у нас непременно будет мясо.
   И Мэри приготовилась взять с плиты горшок.
   - Я помогу вам, Мэри. - Я подскочил к печке и схватил тяжелый горшок
с бобами.
   - Что ты? Голыми руками? - закричал Бенни, но было уже поздно: на
пальце вздулся белый пузырь.
   Мэри всплеснула руками и бросилась ко мне. Она помазала мой палец
маслом и замотала тряпочкой. Палец превратился в головастую белую
куколку. Я согнул палец, куколка поклонилась.
   - Какая хорошенькая! - запрыгала Мэри. - Давайте нарисуем ей лицо.
   Я взял перо и нарисовал куколке глаза, нос рот и бант на чепчике.
Почему-то лицо у куколки  вышло злющее.
   - Да это настоящая тетушка Эбигэйль, когда она бранится! - закричал
я.
   И я показал Мэри, как кричала и топала на меня сегодня тетушка. Мэри
хохотала до слез. Потом она покачала головой.
   - Бедный Том! Теперь вам попадет еще больше. Ну, пойдемте есть бобы.
   Мистер Уоллес ел наскоро. Он положил возле себя большую книгу, счеты
и левой рукой отбрасывал желтые и черные костяшки.
   После обеда мы с Бенни готовили уроки на завтра. Мэри мыла посуду.
Плескалась вода, громыхали горшки и тарелки.
   - Бенни, - шепнул я, когда мы кончили последнюю задачу. - Вы
сегодня никуда не поедете?
   Бенни посмотрел на отца.
   - Папа, а папа, ты очень занят? Может быть, мы чуточку
попутешествуем?
   Мистер Уоллес посмотрел на свои счета.
   - У меня еще много работы. Да что с вами поделаешь! Тащите сюда
карту.
   Мы сбросили со стола книги, счеты, оставшиеся от обеда хлебницу и
солонку и разложили карту.
   Прибежала Мэри, на ходу вытирая руки передником.
   - Бенни, куда мы прошлый раз приехали?
   - К островам Фиджи.
   - Ну, отлично. Собирайте свои вещи. Ты что взял, Бенни?
   - Я взял смену платья, консервы, непромокаемые сапоги, плащ. За
поясом у меня пистолет и большой кинжал.
   - А у меня пусть будут ружья и запас пороха! - закричал я.
   - Хорошо. У кого подарки вождю?
   - У меня, - сказала Мэри. - Я взяла ожерелье из голубых бус,
ожерелье из красных бус, много желтой материи и медный кофейник.
   - Это пригодится, - сказал мистер Уоллес, - но знаешь, у них совсем
нет металлических вещей. Надо взять для них несколько лопат, топоров и
хоть полдюжины ножей.
   - Ну да, - замахала руками Мэри. - А потом они нас этими ножами
зарежут. Я не хочу. Пусть одни лопаты.
   - Вот подъезжает лодка. Ведь мы поедем на туземной лодке? - спросил
мистер Уоллес.
   - На туземной! - закричали мы все.
   - Она выдолблена из целого дерева, а парус у нее плетеный, - сказал
Бенни.
   - Да. Сбоку у нее приделано что-то вроде плота на подставке. Это
чтобы лодка не перевернулась. Называется аутригер.
   - Лодкой управляет дикарь! - завизжала Мэри.
   - Он черный, курчавый и весь татуированный, - перебил я ее. - У него
на груди нарисован фрегат на всех парусах, якорь и дама с рыбьим
хвостом и зелеными волосами.
   - Откуда же у папуаса фрегат? - удивился мистер Уоллес.
   - Правда, откуда же? Это я потому, что видел такую татуировку у
матроса с "Тайфуна". Ну, пусть у папуаса будет что-нибудь другое
нарисовано.
   В дверь постучали.
   - Войдите, - сказал мистер Уоллес.
   В комнату вошел дедушка.
   - Капитан Н╦ттер! - поднялся мистер Уоллес навстречу дедушке.
   Мэри сделала книксен.
   - Пришел за своим беглецом, - сказал дедушка. - Собирайся, Том.
   Я посмотрел на дедушку вопросительно.
   - Ничего, - сказал он, - все улажено. Я поговорил с тетушкой.
   "Жаль, что мы не доехали к папуасам - думал я по дороге домой. -
Очень интересно. Как много знает мистер Уоллес. А служит у этой толстой
дурищи. Она его еще попрекает. Мистер Уоллес и дедушка чем-то похожи.
Чем только?"
   Я сбоку посмотрел на дедушку.
   Дедушка шагает крупно, держится прямо, и лицо у него спокойное. А
мистер Уоллес сутулится, ходит мелко, как-то боком, все щурится и
улыбается.
   А все-таки похожи.
   "Оба - путешественники", - решил я.

        15

   - Он никогда не перестанет, - грустно сказал Чарлз Марден, глядя в
окошко.
   Капли дождя звенели, ударяясь о стекло.
   Капли догоняли одна другую, сливались и стекали узенькими
извивающимися ручейками.
   Мокрые черные ветки вяза дрожали и раскачивались вправо-влево,
влево- вправо.
   Марден шагал по комнате. Уоллес забрался в кресло с ногами и
перелистывал сказки "Тысяча и одна ночь". Перец Виткомб и Генри Блэк
играли в домино. Фред Лангдон и я молча сидели на кровати.
   Наступила осень. Дождь лил и лил - целые дни, целые недели.
   - Что же мы будем делать? - спросил Чарлз Марден.
   - Надо что-нибудь придумать, - сказал Фред Лангдон. - А то мы помрем
от скуки, как мухи зимой.
   - Можно сыграть в прятки, - предложил Уоллес.
   - Может, в домино?
   - Играли уже, скучно.
   - А знаете что? Как это я раньше не догадался. Ведь у нас есть
чердак.
   - Подумаешь, - сказал Фред Лангдон. - И у нас есть чердак. А во
дворе сарай.
   - И у нас есть чердак, - сказал Чарлз Марден. - И крыша есть. А на
крыше труба.
   - Ну и дураки! - сказал я. - Разве у нас обыкновенный чердак? У
нас не чердак, а пещера Аладдина. Тетушка Эбигэйль за всю свою жизнь
не выбросила ни одной склянки от пилюль, ни одной палки от старого
зонтика. Она все прячет на чердаке. Там и дедушкина морская форма, и
дорожные сундуки, и чучело обезьяны, которую дедушка привез из Африки.
Моль поела ей шерсть - вот ее и стащили на чердак.
   - Довольно, - сказал Фред Лангдон, - полезли смотреть тетушкины
сокровища.
   Высоко лезть нам не пришлось.
   Моя комната была почти под самой крышей, и для того, чтобы попасть
на чердак, нам нужно было всего только выйти на лестницу и подняться
еще на пять ступенек. Но зато какие это были ступеньки! Узкие,
скрипучие, и каждая скрипела на свой лад.
   Чердачная дверь была закрыта на замок. Замок был большой, черный,
тяжелый. Но рядом с дверью на гвозде висел ключ, тоже большой, тоже
тяжелый, с толстой, грубо вырезанной бородкой.
   Мы осторожно открыли дверь и тихонько, гуськом пролезли на чердак.
   Что-то наверху зашуршало, зашумело, и на головы нам посыпались
перышки, соломинки и какая-то труха.
   Это голуби, которые жили на чердачных балках, испугались нас,
поднялись и вылетели в круглое слуховое окошко. На чердаке пахло пылью,
табаком и птицами.
   Чердак был такой большой, что света из круглого окошка хватало на
самую середину. А в углах было совсем темно.
   - Хороший чердак, - сказал Перец Виткомб. - Хоть в пятнашки играй.
Только жалко, что темно: того и гляди выколешь глаз тетушкиным
зонтиком.
   - Подождите, - крикнул я, - сейчас будет светло.
   Я знал, что на чердаке есть еще пять окошек. Окошки эти были низко,
у самого пола. Тетушка велела закрыть их деревянными щитами, чтобы
солнце не проникало на чердак и вещи зря не выгорали.
   Я отодвинул щиты один за другим, и на чердаке посветлело. Изо всех
углов сразу выступили тетушкины инвалиды - шкаф с выломанной дверкой,
вешалка без крючков, столы на трех ногах, ширма, вернее, скелет ширмы
- она была без материи.
   Возле стены стояли два больших сундука, окованных медными полосами.
Мы подняли крышку одного - там лежали густо пересыпанные табаком,
перцем и еще какой-то дрянью дедушкины старые мундиры и сюртуки. Шитье
на воротниках где позеленело, где покраснело, а пуговицы все-таки
блестели.
   Во втором сундуке лежали тетушкины вещи - огромные шляпы с облезлыми
перьями, юбки, такие широкие, что из них можно было сделать парус для
корабля, какие-то проволочные каркасы, похожие на клетки для кроликов.
   Я вытащил один из дедушкиных мундиров и надел его. Рукава висели
чуть ли не до колен, а фалды подметали пол. Но рукава я засучил, а
фалды подколол булавками. Вместо шпаги я приспособил палку от
тетушкиного зонтика.
   Чарлз Марден завернулся в дедушкин плащ и надел на голову тетушкину
шляпу с пером.
   Фред Лангдон нарядился турком: он накрутил себе на голову чалму из
старой шали и надел тетушкин пестрый капот.
   Перец Виткомб хотел надеть на себя платье с кринолином. Он просунул
голову в проволочный каркас, а плечи - ни туда, ни сюда.
   Перец сидел, как мышь в мышеловке. Только минут через десять мы
нашли старые плоскогубцы и перекусили в трех местах толстую проволоку.
   Проволока была очень крепкая. Нам пришлось здорово повозиться над
ней. А Перец все это время стоял, вытянув шею и растопырив руки.
   Когда мы его наконец освободили, он сказал:
   - Пока вы тут пыхтели с плоскогубцами, я придумал замечательную
штуку. Если составить все сундуки вместе, получится настоящая сцена, а
если из сундуков вытащить все одеяла и развесить их на веревке - выйдет
неплохой занавес.
   Мы, ни слова не говоря, навалились животами на сундуки, и они со
скрипом съехались вместе.
   - Теперь, - сказал Чарлз Марден, - натягивайте веревку и тащите сюда
одеяла, а Переца посадим опять в клетку. Он посидит и придумает, какую
нам пьесу играть.
   - Пусть Перец пасется на свободе, - сказал я. - Я и так знаю, что
мы поставим. Я только вчера прочитал подходящую пьесу. Мы будем играть
"Вильгельма Телля".

                        ----------

   В субботу, в четыре часа, наш чердак наполнился публикой.
   Генри Блэк стоял у дверей и собирал входную плату.
   Место стоило конфету или пять грецких орехов. Публика заняла места.
В первом ряду сидели Мэри Уоллес и ее подруга Маргарита.
   В последнюю минуту прибежала Китти Коллинс. Она заплатила за свое
место огромный кусок сладкого пирога. (И эта обжора, Генри Блэк, слопал
его до последней крошки. Когда мы на него напустились, он преспокойно
ответил: "Пирог был с вареньем и пачкал руки. Мне его некуда было
девать".)
   В половине пятого публика начала стучать ногами.
   - Начинайте! - кричали в задних рядах.
   Но занавес никак не хотел раздвигаться.
   Мы, все красные и потные, тянули одеяла изо всех сил.
   Трах... веревка лопнула, и занавес шлепнулся прямо на головы
артистам. Публика захохотала.
   - Дураки! - крикнул я. - Ничего не значит. Представление
начинается.
   Три большие ветки изображали лес, а перевернутый, покрытый серой
пелериной стол - горы.
   Облокотившись на скалу и выставив вперед правую ногу, стоял тиран
Геслер. (Это был Чарлз Марден). Геслер был в дедушкином мундире. Шитье
на мундире мы начистили мелом так, что на него больно было смотреть.
Справа у Геслера на груди была приколота пряжка от тетушкиной туфли,
слева - кокарда от дедушкиной шляпы.
   На голове у него была треуголка, в которую мы воткнули два
страусовых пера.
   Геслер вытаращил глаза, выпятил нижнюю челюсть, чтобы казаться
грозным, прошелся большими шагами по сцене и сказал очень тонким от
страха голосом:
   - Пусть все оказывают моей шляпе такие же почести, как и мне
самому, наместнику короля. Непокорным - голову с плеч.
   Ландскнехт - Фред Лангдон - подбежал к нему, стащил с него треуголку
и водрузил ее на высокую палку от метлы.
   Робкие крестьяне, Уоллес, Блэк и еще несколько мальчиков, в
подвернутых чулках и с петушиными перьями на шляпах, гуськом потянулись
к палке. Они по очереди останавливались перед треуголкой и низко
кланялись.
   Все шло очень хорошо.
   Но вот наступила самая замечательная сцена. Гордый Телль - это был
я, - в плаще и с самострелом за плечами решительно отказывается
кланяться шляпе.
   - Ах, так!.. - закричал тиран Геслер. - Ты будешь казнен. Впрочем,
ты еще можешь спастись. Говорят, что ты отличный стрелок. Сбей яблоко
с головы родного сына, и я помилую тебя.
   На сцену выполз Перец Виткомб. Он выполз почти на корточках. (Перец
играл  моего сына - а где же это видано, чтобы сын был выше отца? Вот
он и приседал до земли).
   На голову Переца Виткомба поставили огромное красное яблоко. Голова
у Переца была повязана до самого носа платком, чтобы стрела не попала
ему в глаз. Под платком была засунута еще толстая картонка.
   - Пусть кровь моего сына падет на твою голову, тиран! - восклицаю
я и, выставив вперед ногу, натягиваю лук.
   Но Перец, кажется, не особенно-то верит, что я отличный стрелок.
Руки у него дрожат, и даже рот открылся от страха.
   Я стреляю.
   - Ай-ай-ай... - Перец взмахнул руками и сел на пол.
   Глаза у него вытаращены, изо рта, как у гончей собаки, болтается
язык, а в кончике языка дрожит и покачивается стрела.
   - Он убит! - закричала Мэри Уоллес и уткнулась лицом в коленки.
   Вся публика соскочила с мест и бросилась на сцену.
   - Перец, я не виноват! Зачем ты открыл рот?
   Я присел на корточки и с ужасом смотрел на его язык.
   Стрела дрожала.
   Китти растолкала всех и подбежала к Перецу. Она придержала двумя
пальцами кончик языка и выдернула стрелу. Потом она притащила кружку
с водой и заставила Переца хорошенько прополоскать рот.
   - Что за шум?! Что тут творится?! - раздался вдруг визгливый голос.
   Мы все обернулись.
   В дверях стояла тетушка.
   - Вот не в добрый час принесло, - проворчала под нос Китти.
   - У нас театр. Артисты и публика, - сказал я. - Я играл Вильгельма
Телля.
   - Какие еще Вильгельмы? - закричала тетушка. - Чтобы все сейчас же
кончилось. В гостиной сыплется штукатурка. Китти, как вы смели
допустить это безобразие? Никаких Вильгельмов! Марш на кухню! Через
пять минут чердак должен быть пуст.
   Хлопнула дверь, и ступеньки заскрипели под тетушкиными сердитыми
ногами.
   Так печально кончилось наше первое и последнее представление.

        16

   Рано утром молочница Салли Квильп привезла в своей тележке вместе
с бидонами молока большой шершавый ящик.
   Салли Квильп и наша Китти, пыхтя, втащили ящик в коридор и поставили
у стенки.
   В ящике были яблоки.
   Мистрисс Квильп каждую осень доставляла тетушке Эбигэйль яблоки из
своего сада.
   Зимние запасы были страстью тетушки. С осени наш коридор превращался
в настоящий склад: с потолка свешивались коричневые связки сушеных,
сморщенных грибов; уцепившись крючком за толстую веревку, покачивался
глянцевитый копченый окорок; на полках чинными рядами стояли по росту
банки с вареньем; желтая лимонная и розоватая абрикосовая пастила
хранилась в выложенных папиросной бумагой жестяных ящиках из-под
печенья.
   После обеда тетушка Эбигэйль позвала меня.
   - Том, помоги мне распаковать и разобрать яблоки.
   Ящик сверху был забит досками. Одну за другой я поддел их большим
кухонным ножом, и они с треском поднялись и стали торчком.
   Крепкий запах холодных яблок и стружек вырвался, заполнил все углы
и сразу прогнал сладковатый землистый дух грибов и соленый домашний
запах ветчины.
   Я вынимал яблоки; тетушка перетирала их и раскладывала на две кучки.
В левую попадали подбитые и подмороженные. Подбитые и подмороженные
тетушка пускала в первую голову на компот и пироги.
   В коридоре было холодно. Пальцы у меня застыли и перестали
слушаться. Холодные, гладкие яблоки то и дело выскальзывали из рук.
   Тетушка Эбигэйль плотно закуталась в свой серый платок и концы его
завязала на спине толстым узлом. Кончик носа у нее покраснел.
   Вдруг тетушка вскрикнула и выронила яблоко. Оно глухо стукнуло и
покатилось по полу.
   В конце коридора появился дедушка с длинной трубкой в зубах.
   Тетушка Эбигэйль не выносила курения. Одна мысль о дыме приводила
ее в ужас. От запаха табака - уверяла она - у нее делались мигрени и
сердцебиение, дым у нее вызывал  головокружение и резь в глазах.
   С тех пор как тетушка переселилась к брату, табак навсегда был
изгнан из дома Н╦ттер.
   Дедушка не мог жить без трубки, но из-за тетушки ему приходилось
курить в саду или в конюшне у Джипси. Когда шел дождь, он приходил ко
мне наверх и курил в форточку.
   - Даниэль! Боже мой! Даниэль! Что вы со мной делаете?
   Дедушка спокойно вынул трубку изо рта, легкое белое облачко растаяло
в воздухе.
   - Этот ужасный табак... Мне дурно... Китти, воды!
   Тетушка опустилась на стул, голова у нее беспомощно склонилась набок.
   Из кухни прибежала Китти с целым кувшином воды.
   - Мастер Том, тащите скорее полотенце!
   Дедушка не торопясь, подошел к тетушке. Спокойно покачивая головой,
он смотрел, как мы с Китти выжимаем полотенце и прикладываем его к
тетушкиным вискам.
   - Дорогая Эбигэйль, стоит ли так волноваться?
   Тетушка слегка застонала, губы у нее дрогнули, веки приоткрылись,
и она с упреком взглянула на дедушку.
   - Милая моя, - сказал дедушка и поднес трубку к самым глазам тетушки
Эбигэйль. - Милая моя, в этой трубке нет и никогда не было табаку. Она
годится только для пускания мыльных пузырей. Я нес ее Тому.
   Тетушкины глаза широко раскрылись.
   - А... а дым?..
   - В коридоре холодно.
   Дедушка набрал воздуха и выдохнул целую струю белого пара.
   Китти со стуком опустила на пол кувшин и опрометью кинулась в кухню.
Я слышал, как она фыркала за дверью.
   Тетушка вскочила и сбросила полотенце. Полотенце мокро шлепнулось
на пол. А тетушка выпрямилась, туже стянула на плечах свою шаль и,
поджав губы, большими шагами вышла из коридора.
   - Китти! - крикнул дедушка. - Уберите-ка кувшин и полотенце.
   Китти вошла, вся красная от смеха.
   - Мисс Эбигэйль нюхает дым глазами, - шепнула она мне, наклоняясь
над полотенцем.
   Тут я не выдержал и тоже громко фыркнул.
   Дедушка обернулся.
   - Тише вы! Тетушка услышит.
   Но у самого дедушки уголки губ дрожали, и видно было, что ему тоже
хочется засмеяться.
   Он отвернулся к окну и забарабанил пальцами по стеклу.
   - А ведь ночью будет настоящая буря.
   Дедушка очень любил предсказывать погоду. Он определял ее по
направлению ветра, по форме туч, по цвету неба, по полету ласточек и
по целой сотне одному ему известных примет.
   Но почему-то все приметы обманывали дедушку.
   Если он предсказывал солнечный день, с утра до вечера лил дождь;
если мы по его совету надевали плащи и брали с собой зонтики, солнце
светило во все лопатки.
   Но на этот раз дедушке повезло. Еще с вечера начали падать легкие
белые хлопья.
   Снег!
   В первый раз я увидел снег. Я выскочил во двор.
   Снежинки, покачиваясь и догоняя одна другую, летали в темнеющем
воздухе. Они медленно опускались на землю, и земля с каждой минутой
становилась все светлее и светлее. Стеклянные треугольники и ромбы
всплыли на черных лужах. Они срастались друг с другом, и вода исчезала
под тонкой блестящей коркой.
   Я ловил снежинки на рукав пальто. Они послушно ложились на сукно и
не таяли.
   Зато на руках и на лице они исчезали в ту же секунду. Оставался
только легкий холодок.
   - Том, домой! - крикнул дедушка через форточку. - Пора спать.
   Я в последний поймал языком звездочку и побрел в комнаты.

                        ----------

   - Мастер Том, мастер Том, вставайте скорее! Дедушка зовет вас
разгребать снег.
   - Разгребать снег?
   - Да разве вы не слышали, какая метель была ночью? Намело столько,
что ни пройти, ни проехать.
   Я высунулся из-под одеяла и посмотрел в окно. Верхняя часть стекла
сияла густой синевой, вся нижняя была заслонена голубовато-белой
снежной стенкой.
   Я кубарем скатился с кровати.
   - Надеть шерстяные чулки и фуфайку! - крикнул за дверью тетушкин
голос.
   Замотанный до самого носа мохнатым шарфом, в шапке с наушниками, в
теплых рукавицах я вышел на крыльцо.
   Огромная пушистая перина опустилась на Ривермут.
   Дворы и улицы утонули в белых перьях до самых окон. Белая тяжесть
тянула ветки деревьев к земле, покрывала слоями карнизы и крыши.
   На ступеньках с лопатой в руках возился дедушка.
   Я тоже схватил лопату и принялся за работу.
   Мы освободили крыльцо и прорыли ход до самой калитки. Получился
узкий коридор, сдавленный с двух сторон белыми стенами. В конце
коридора черные колонки садовой калитки охраняли наш туннель, как два
араба в белых чалмах.
   Возле каждого дома суетились люди с лопатами и тачками.
   Только к полудню можно было ходить по Ривермуту, не боясь утонуть
в снегу. Узкие тропинки прорезали улицы вдоль и поперек.
   Люди ходили по тропинкам гуськом. Для того чтобы двое могли
разойтись, одному непременно приходилось залезать в снег.
   Когда мы вернулись домой, в камине трещали поленья, и тетушка ждала
нас с чаем.
   Чай мы пили не за обеденным столом, а за маленьким круглым, перед
камином, и тетушка сама налила мне в стакан целую ложку рома.
(Обыкновенно она ворчала даже на дедушку, когда он пил ром.)
   - Мастер Том, вас спрашивают товарищи, - сказала Китти, появляясь
в дверях.
   - Только не пускайте их в комнаты! Они, наверное, с ног до головы
в снегу, - сказала тетушка.
   Я выскочил в переднюю. Там стояли Джек Гаррис, Фил Адамс и Перец
Виткомб.
   - Одевайся и бежим, Том. А то южане займут Слаттерс-Хилл.

        17

   Река делила Ривермут на две части - северную и южную. Три моста
соединяли оба берега. Чтобы попасть с одной стороны на другую (где бы
вы ни находились - около ратуши, около нашего "Храма Грамматики" или
около кондитерской Петтинджиля), не нужно было больше пяти минут.
   И все-таки в Ривермуте всегда разделяли жителей на южан и северян,
и мальчишки южной и северной сторон вели между собою непрерывную войну.
   Никто не знал, когда и из-за чего разгорелась эта война и кто был
ее зачинщиком, но южане всегда били северян, а северяне лупили южан.
Как только я поступил в школу, я сразу очутился в северной партии,
потому что и школа и наш дом находились на северной стороне.
   Дедушка рассказывал мне, что, когда ему было двенадцать лет, он
тоже был в партии северян, и они устраивали бои точь-в-точь такие, как
мы.
   Слаттерс-Хилл был небольшой полуостров на северном берегу реки. Он,
точно каменный крокодил, уткнул морду в реку и выгнул гранитную
чешуйчатую спину. Один бок у крокодила был истерзан: там торчали, как
ребра, выщербленные камни старой каменоломни, и карабкаться по острым
обломкам приходилось на четвереньках. Другой бок полого спускался к
реке, и это было самое удобное место для катанья на санках и на
коньках. Мы, северяне, считали полуостров своим, но южане уверяли, что
Слаттерс-Хилл выдается за середину реки, и поэтому его хозяева - они,
южане.
   Засунув руки в карманы и подняв воротники, мы шагали по снежной
узкой тропинке. Впереди шел Джек Гаррис, потом Фил Адамс, я и, наконец,
Перец Виткомб.
   Перед домом Чарлза Мардена мы остановились. Джек Гаррис прицелился
и запустил в третье справа окно (комната Чарлза и его брата) ком снега.
За стеклом показался расплющенный, как белая пуговка, нос маленького
Питта, а из форточки высунулась голова Чарлза.
   - Выходи, Марден. На Слаттерс-Хилл.
   Чарлз кивнул головой и скрылся. Через минуту мы двинулись дальше
уже впятером.
   Перед домом Бенни Уоллеса - новая остановка, потом перед домом
Лангдона, и, когда мы добрались до Слаттерс-Хилл, нас набралось человек
пятнадцать.
   Джек Гаррис взобрался на камень и сказал:
   - Мальчики, слушайте. Я предлагаю построить тут крепость. Сейчас
самое подходящее время: южанам до нас не добраться - река еще не
совсем замерзла. Когда крепость будет готова, мы покажем им, что такое
настоящие северяне. Пусть попробуют ее отвоевать. Кто согласен,
поднимите руки.
   - Согласны! Отлично! Согласны! - закричали мы, и черные, рыжие,
серые рукавицы замелькали в воздухе.
   Через три дня на Слаттерс-Хилл выросла неприступная крепость.
Снежный вал, такой высокий, что из-за него виднелись только наши
макушки, поднялся на вершине полуострова.
   Вал шел полукругом; заднюю стену крепости заменяла каменоломня.
   Внутри крепости могло поместиться человек тридцать-сорок. В одном
углу мы устроили походный госпиталь: здесь в деревянной коробке
хранились аккуратно нарезанные чистые тряпочки - бинты для перевязки
ран, большая банка с йодом (я стащил ее из аптечки тетушки Эбигэйль)
и конверт с пластырем.
   В другом углу находился арсенал: круглые, как мячики, плотно
скатанные снежки были сложены в три ровные пирамиды.
   Запасы провианта мы прятали в углублении скалы - мешок сухарей,
полсотни мороженых яблок и бутылка рома.
   Ром предназначался для замерзших и опасно раненых.
   Враги наши тоже готовились к бою.
   С крепостного вала мы видели, как южане лепят снежки и складывают
их в большую кучу.
   - Эй, вы-ы, та-ам! - кричал Джек Гаррис, сложив руки рупором. -
Водяные крысы! Что же вы не наступаете? Струсили?
   - Погодите, моржи! Вот станет река, мы вам покажем, кто трусы-ы! -
орали с другого берега.
   Лед на реке становился все прочнее.
   Камни, запущенные сверху, уже не пробивали ледяной коры, а
застревали и чернели в снегу, как изюмины в манной каше.
   Только по самому краю еще тянулась полоска черной стынущей воды.
Она ни за что не хотела замерзать; легкий беловатый пар все время
клубился над нею.
   В ночь с пятницы на субботу ударил сильный мороз, и река встала.
   Прямо из школы мы всем классом бросились в нашу крепость. Как раз
вовремя! С южной стороны двигалось вражеское войско. Враги шли
правильными рядами и везли на салазках боевые снаряды.
   Возле берега южане остановились. Четыре мальчика с белым флагом на
палке стали подниматься на Слаттерс-Хилл.
   Джек Гаррис, командир северной армии, Фил Адамс, начальник штаба,
и я, адъютант командира, вышли навстречу парламентерам.
   - Я начальник южного войска, - выступил вперед Мат Атес, самый
сильный из мальчиков вражеской стороны. - Кто ваш командир?
   - Я, - сказал Джек Гаррис.
   Командиры пожали друг другу руки.
   После долгих переговоров мы установили правила сражений.
   Во-первых, бои могли происходить только по четвергам и субботам,
во время полуотпусков. Нападать на крепость в другие дни считалось
подлостью и свинством.
   Во-вторых, осажденные должны были сдать крепость, если десять врагов
взберутся на вал и продержатся там больше трех минут.
   В-третьих, строго запрещалось закатывать в снежки ледяшки и камни.
Нарушивших правило выгоняли из войска.
   В-четвертых, пленные должны были честно воевать под знаменами
врагов, пока  свои не выкупят их. Меняться пленными полагалось после
каждого боя.
   Командиры поклонились друг другу и разошлись к своим войскам.
   - Артиллеристы, по местам! - скомандовал Гаррис. - Пехота, будь
наготове! Джефферс, Смит, Роджерс и Нокс разносят снаряды. Гарленд и
Брасс заготавливают новые бомбы.  Уоллес стоит возле санитарного ящика
и принимает раненных. Белли и Виткомб идут на разведку.
   Мы с Перецем, лежа на животе, поползли к верхушке вала. Осторожно
высунув голову, мы высматривали, что делается в неприятельском лагере.
   Неприятель строился в ряды. Мат Амес, повернувшись к нам спиной,
отдавал приказания, размахивая руками. И вдруг две колонны отделились
от войска и двинулись вперед.
   - Идут, идут! - закричали мы и кубарем скатились с вала в крепость.
   - Открыть огонь! - скомандовал Гаррис, и целая туча ядер полетела в
неприятеля.
   Оглушенный неприятель остановился.
   - Второй залп! - крикнул Гаррис и в ту же секунду схватился рукой
за голову: бомба сбила с него шапку.
   Град снарядов сыпался на нас с реки. Под прикрытием артиллерии
передние колонны врагов шли на приступ. Солдаты бежали, согнувшись
вдвое, придерживая одной рукой кучу снарядов, а другой защищая лицо от
наших снежков.
   Южане подступили к самому валу, но мы так засыпали их бомбами, что
они не выдержали и пустились наутек.
   - Ура! - заорали мы, и пехота бросилась преследовать врагов. Южане
мчались, как зайцы, и нам не удалось захватить ни одного пленного.
   В крепости наскоро катали новые снежки.
   Уоллес перевязывал Фреду Лангдону подбитый глаз, а Джек Гаррис со
своим штабом обсуждал план действий.
   - Опять идут! - закричал с наблюдательного поста Перец. Артиллеристы
бросились к бойницам.
   На этот раз южанам удалось взобраться на вал. Но наша доблестная
пехота после горячей рукопашной схватки отбросила врагов от стен
крепости, а троих захватила в плен.
   - Джек! Джек! - кинулся я к Гаррису. - Позволь мне пойти на вылазку.
   - Ладно. Ступай!
   Я взял с собой Переца Виткомба и Блэка, и мы тихонько выскользнули
из крепости в расселины каменоломни.
   Мы спустились по острым скользким камням и стали осторожно
пробираться к неприятельскому лагерю, прячась за выступы берега.
   Южане были заняты перестрелкой с крепостью Слаттерс, и мы незаметно
подкрались к самому складу неприятельских снарядов.
   Снаряды лежали в ящиках из-под яиц. К каждому ящику была привязана
веревка, чтобы ящики можно было тащить по снегу.
   Я подполз к самому большому, схватил конец веревки и тихонько
потянул к себе. Ящик послушно двинулся. Я тащил ящик все дальше и
дальше и уже слышал шепот Переца и Блэка:
   - Давай нам веревку.
   Вдруг ящик  зацепился за камень и громко скрипнул.
   Один южанин обернулся, и глаза у него стали круглые от удивления и
злости.
   - Лови!.. - завопил он.
   Мы вскочили и что есть духу понеслись к своим. Я крепко зажал
веревку в кулаке, и ящик, подпрыгивая и скрипя, катился за нами.
   А за ящиком с криком и топотом бежала целая толпа южан.
   - Поймают! - задыхаясь, шепнул Перец.
   Я оглянулся.
   Южане были в трех шагах от нас.
   Тогда я одним толчком опрокинул ящик. Снежки покатились прямо под
ноги "водяным крысам". "Водяные крысы" завязли в куче круглых, крепких
снежков. Передний растянулся во весь рост, второй споткнулся об него.
   А мы летели не оглядываясь и перевели дух только в трещинах
каменоломни.
   - Здорово, - сказал я, вытирая рукавицей мокрый лоб. - Они
растоптали целый ящик собственных снарядов. Ну, идем наверх. А где же
Перец?
   - Где же Перец? - повторил Блэк, растерянно оглядываясь по сторонам.
   Бедный Перец Виткомб попал в плен.

                        ----------

   Я, Джек Гаррис, начальник крепости Слаттерс-Хилл, объявляю своим
доблестным войскам благодарность за мужественную защиту стен крепости.
Том Белли, утащивший из-под самого носа врагов ящик со снарядами,
награждается Орденом Полярного Медведя. Хорошо, если бы все были такие
же храбрые, как он. Следующая битва назначается в четверг после уроков.

                               Командир армии Джек Гаррис
                               Начальник штаба Фил Адамс.

   Этот приказ Джек Гаррис вывел мелом на классной доске после первой
слаттерс-хиллской битвы. До самого начала уроков доску осаждала целая
толпа школьников.
   Джек Гаррис приколол на моей куртке белую картонную звезду с
медвежьей мордой посередине. Все меня поздравляли и пожимали руку.

        18

   Целый месяц шли слаттерс-хиллские бои.
   Три раза южане завоевывали крепость, но в следующее же сражение мы
выбрасывали их вон.
   И, наверное, война длилась бы до тех пор, пока наша крепость не
потекла бы с горы ручьями. Но одно происшествие положило нашей войне
конец.
   Однажды в субботу мы чинили крепостной вал. У нас было перемирие
после большого сражения, во время которого враги сильно повредили стены
нашей крепости.
   Обе армии отдыхали и готовились к новой битве.
   Мы залепляли бреши, катали снежки и совсем не заметили, как к самой
крепости подошел нотариус Джингль.
   Он уперся в наш вал тростью с серебряным набалдашником и укоризненно
покачивал головой. Из-под огромной меховой шапки торчали острый нос и
острая бородка.
   - Стыдно, - сказал нотариус Джингль.
   Мы подняли головы.
   - Стыдно, молодые люди. Вот на что вы тратите золотое время! А ведь
я уверен, что ваши уроки остались неприготовленными, и вы, вместо того,
чтобы радовать родителей своими успехами, огорчаете их двойками и
единицами.
   - Неправда, - пробурчал Фил Адамс. - Уроки у нас давно приготовлены.
   - Допустим, что приготовлены, - вы наскоро решили пять задач,
просмотрели страницу истории - думаете, что ваши обязанности прекрасно
исполнены. Добросовестный и трудолюбивый ученик вместо трех задач
решает десять, вместо двух заданных глаголов выучивает пятнадцать.
   - Эдак просидишь за глаголами всю ночь, - огрызнулся Фред Лангдон.
- Надо же нам отдохнуть.
   - Я не говорю, что не надо отдыхать. Я не говорю, что не надо
играть. Но как играть? Существуют игры тихие, приличные... А вы
возитесь в снегу, как дикие звери, набиваете друг другу синяки, рвете
башмаки и перчатки, словно они даром достаются вашим родителям. Вот ты,
Перец Виткомб, у тебя из рукавицы торчит большой палец. А подумал ли
ты, сколько часов твой отец просидел за переплетным станком, чтобы
купить тебе эти рукавицы? Ты мальчик бедный! Вместо того чтобы без
толку бегать, ты бы лучше приучался к ремеслу.
   Наше терпение лопнуло.
   - Оставьте нас в покое! - крикнул Джек Гаррис. - Нам и воскресные
проповеди надоели хуже осеннего дождя.
   - Надоели проповеди?! Проповеди благочестивого отца Гаукинса!.. Да
знаете ли вы...
   Джек Гаррис махнул рукой и отошел в глубину крепости.
   - Том Белли, Чарлз, идите сюда! Слушайте, как нам избавиться от
этого скрипуна?
   - Если южане не подведут... - начал я и шепотом рассказал Джеку и
Чарлзу свой план.
   Через минуту Чарлз Марден, размахивая белым платком, летел к южному
лагерю.
   -... Проповеди отца Гаукинса, лучший урок благочестия и благонравия...
- продолжал восклицать Джингль.
   -... И самый лучший сонный порошок! - крикнул я.
   - Как?! - И нотариус захлебнулся от возмущения. Он поднял к небу
руки, и палка с собачьей головой взлетела в воздух, как жезл тех
сердитых пророков, о которых по воскресеньям читала тетушка.
   - Ура! - загремело неожиданно за спиной мистера Джингля. Он выронил
палку и обернулся. Толпа южан со снежками наготове мчались на приступ.
   Нотариус попятился к валу. Но с вала лавиной катилось войско северян.
   - Пли! - закричали с обеих сторон, и белые пули со свистом понеслись
справа налево и слева направо.
   Бедный нотариус заметался.
   Обе армии не жалели снарядов, но снаряды почему-то не долетали до
врагов. Наши куртки оставались такими же черными, коричневыми и синими,
как были до сражения, зато мистер Джингль превратился в настоящую
снежную бабу.
   - Прекратите это безобразие! - кричал он приседая и увертываясь от
наших бомб.
   Но снежки все летели и летели.
   Тогда он подобрал длинные полы своего пальто, нырнул под локоть
кого-то из южан и побежал что было мочи по скату Слаттерс-Хилл.
   Снежки догоняли его и расплющивались на спине и на шапке.
   Бой сразу прекратился. Северяне и южане трясли друг другу руки и
хохотали до колик в животе.
   - Ребята! Кто-то опять идет! - закричал Мат Амес.
   Мы обернулись. Из-за поворота улицы к нам двигался целый отряд
полицейских.
   - Скотина Джингль! Он нажаловался. Скорее в крепость!
   В одну секунду мы перемахнули через вал. Обе армии смешались: никто
больше не разбирал, кто южанин, кто северянин.
   - Друзья, - громким шепотом сказал Гаррис. - Погибать - так с
честью! Тащите сюда снаряды. Лепите новые. Им дорого достанется
Слаттерс-Хилл! Удирать всем разом через каменоломню.
   Полицейские подходили к крепости. Их было шесть. Они выстроились по
росту и шагали, как один человек. Крайний слева был круглый, как шар,
Питер Снолли. Щеки у Питера дрожали на ходу.
   - Расходитесь по домам! Да живее! - крикнул толстяк.
   Вместо ответа целая стена снежных комьев поднялась и рассыпалась
над полицейскими.
   У двоих снаряды сбили шапки, а толстяку снежок залепил весь рот. Он
рассвирепел, замахал короткими ручками и, как петух, наскочил на наш
вал.
   Но навстречу ему вылетел Фил Адамс и с разбегу боднул его головой
прямо в живот.
   Толстяк Снолли шлепнулся и, как мяч, покатился вниз.
   Товарищи подняли толстяка и выбили из него снег, будто пыль из
старого одеяла. Они ругались и грозили нам кулаками. Но снежки летели
в них без передышки.
   Тогда они надвинули шапки поглубже на уши, подняли воротники и,
согнувшись пополам, решительно зашагали вверх по откосу.
   Но, когда полицейские наконец взобрались на вал, крепость была
пуста.
   Защитники Слаттерс-Хилл улепетывали во всю прыть вниз по реке, а
последняя кучка храбрецов, прикрывавших отступление, притаились за
выступами каменоломни.
   - Как ты думаешь, Гаррис, они не заметят нас? - шептал я на ухо
Джеку.
   - Тсс... Не заметят. Наша яма не видно из крепости.
   Мы просидели в каменоломне целый час и своими глазами видели, как
полицейские срыли и растоптали сапожищами нашу дорогую крепость
Слаттерс-Хилл, свидетельницу стольких блестящих сражений и геройских
подвигов.

        19

   - А дельфин у вас будет какой? Красный?
   - Обязательно красный. С черным глазом. Дайте мне вон то ведерко с
краской, молодцы.
   Я, Чарлз Марден, Бенни Уоллес, Фил Адамс и Фред Лангдон стояли на
набережной.
   Лодочник Перкер, присев на корточки, красил свою лодку. Толстая
кисть медленно ползла справа налево, расплющивалась на выпуклом боку и
оставляла за собой широкие полосы блестящей краски.
   Низ лодки был зеленый, верх белый.
   На носу лодки углем был нарисован дельфин с круглым глазом и
загнутым хвостом.
   Мы, вытянув шеи, смотрели, как Перкер закрашивал дельфина.
   Вся набережная пахла смолой, краской и морской солью. Стучали топоры
и молотки.
   Ривермутские моряки чинили, красили и смолили свои лодки.
   Рукава у моряков были засучены, клеенчатые шляпы сдвинуты на
затылок.
   На солнце сушились мокрые сети, возле них на земле поблескивали
серебристые точки рыбьей чешуи и валялись мелкие рыбешки: сегодня на
рассвете два больших черных баркаса "Чайка" и "Ривермутский рыбак"
вернулись с первой рыбной ловли.
   Все свободное время мы толкались на набережной. Китти бранила меня
за то, что смоляные пятна никак не счищаются с моей куртки, а тетушка
Эбигэйль морщила нос и уверяла, что от меня пахнет, как от рыбной
лоханки.
   С лодочником Перкером у нас была большая дружба. Мы помогали ему
красить лодку. Фил Адамс придумал ей название "Дельфин", а я
посоветовал вместо надписи нарисовать настоящую рыбу.
   По четвергам и субботам Перкер никому не сдавал "Дельфин". Он
поджидал нас.
   Я научился грести почти не хуже Фила Адамса, а он был лучший гребец.
Но Фил Адамс умел еще отлично управлять парусами, а мне дедушка строго-
настрого запретил даже близко подходить к лодке, пока у нее не снята
мачта.
   Ривермут стоял у самой дельты реки. По городу река текла широкой
ровной полосой, но сейчас же за Ривермутом целая толпа островов
разрезала ее на три рукава.
   Последний остров, Зандпед, лежал уже наполовину в море. Фил Адамс
уверял, что на морской стороне Зандпеда песок совсем желтый и мелкий,
как мука, а в песке масса перламутровых ракушек.
   Нам давно уже хотелось попасть на Занпед.
   - Вся беда в том, - говорил Фил Адамс, - что на такую поездку нужен
целый день. А мы даже по четвергам и субботам не можем выехать раньше
часу.
   - Давайте удерем с уроков, - предлагал Фред Лангдон.
   - Влетит от старика Гримшау, он всех записывает.
   - Представимся больными, - придумывал Фред.
   - Ну и что? Тетушка меня сразу же в постель, - качал я головой.
   Фил Адамс почесывал затылок.
   - Скверно наше дело.
   Но однажды нам повезло. Мистер Гримшау пришел в школу грустный, в
черном сюртуке и черном галстуке. После уроков он задержал нас и сказал:
   - Дети, завтра у вас не будет занятий. Я уезжаю в Бостон на похороны
моего дяди.
   Я подтолкнул  Фила Адамса локтем.
   - Завтра же на Зандпед!
   - Правильно. Вовремя умер дядя.
   Мы побежали к Перкеру и попросили его дать нам на завтра "Дельфин"
на целый день.

                        ----------

   Солнце только вылезало из-за ратуши, когда мы уселись в лодку.
   Чарлз Марден отвязал канат и бросил его сидевшему на руле Уоллесу.
   - Вот охота целый день натирать себе мозоли, - ворчал Чарлз.
   Чарлзу было завидно: отец не позволил ему ехать с нами.
   - Тоже лодку выбрали. Не лодка, а ореховая скорлупка.
   - Отваливай! - закричал Фил и оттолкнулся веслом от берега.
   Лодка скользнула по упругой гладкой воде и, покачиваясь, тихонько
поплыла по течению.
   - Р-раз! - скомандовал Фил.
   Четыре весла поднялись, блеснули на солнце и врезались в воду.
   Набережная сдвинулась и стала отступать назад.
   Лодка шла ровными толчками.
   Весла просверливали в полированной воде глубокие воронки.
   Бочонок пресной воды, привязанный за кормой, морщил светлую дорожку,
которую оставляла наша лодка. Мы спустили бочонок за борт, чтобы вода
в нем не согревалась. (Сам Перкер сказал, что так делают настоящие
рыбаки).
   В ящике на носу мы сложили нашу провизию: мерку картошки - чтобы
печь ее на углях, - большой кусок ветчины, четверть яблочного пирога,
сухари, полдюжины лимонов и сахар для лимонада. Там же стояли чайник и
котелок - они звенели при каждом толчке. На дне лодки лежали четыре
удочки и свернутая брезентовая палатка.
   Солнце уже начало припекать, когда нос "Дельфина" врезался в песок
Зандпеда.
   Фил не соврал: песок в самом деле был желтый и очень мелкий. Мы
подтянули лодку к берегу и замотали канат вокруг тощего куста.
   Взвалив на плечи весла, палатку, удочки и провизию, мы зашагали по
откосу. Ноги уходили в песок чуть не до щиколотки.
   Дальше начинался лес. Под подошвами зашуршали кучи прошлогодних
листьев и рыжей хвои. Широкая ветка разлапистой ели сбила с Фреда
Лангдона шапку. Ветки у ели были темные, почти синие, только на самых
кончиках - светло-зеленые пахучие кисточки.
   Под одной сосной, между узловатыми корнями, мы нашли большущий
муравейник.
   Муравьи взбегали на красный ствол, словно пожарные на вышку. Бенни
Уоллес попробовал удержать одного травинкой. Муравей перелез через
травинку и побежал дальше.
   Еловые шишка ударила меня в плечо. Я поднял голову. Рыжий хвост
белки мелькнул в густой хвое.
   - Смотрите! - крикнул я, но белка больше не показывалась.
   Мы пробирались все дальше и дальше, раздвигая руками ветки.
   Фу... целая сетка паутины облепила мне лицо.
   Мальчики засмеялись.
   - Это тебе не гостиная в н╦ттеровском доме. Тут нет тетушки Эбигэйль,
чтобы по десять раз в день вытирать каждый уголочек, снимать каждую
паутинку.
   - А тихо-то как! - сказал Уоллес.
   - Никого нет, кроме нас, - шепотом ответил Лангдон.
   - Мы как Робинзон на необитаемом острове, - прибавил я.
   - А может тут жить медведь? - спросил Уоллес.
   - Отчего же? Конечно, может. Лес большой, - ответил я.
   Всем нам стало весело и страшно.
   В кустах что-то зашуршало.
   Фил Адамс выступил вперед и раздвинул ветки веслом. В кустах никого
не было - только большая ящерица юркнула в траву.
   Мы долго бродили между смолистыми стволами и колючими порослями
молодых елок.
   Потом вернулись на опушку леса, поближе к морю. Здесь мы решили
разбить нашу палатку, вбили в землю весла вместо кольев и натянули
брезент.
   Когда палатка была готова, мы захватили удочки и пошли удить рыбу.
   С правой стороны Зандпед спускался в море каменистыми уступами.
Целая гряда камней выставляла из воды полированные приливом спины.
Здесь было самое глубокое место. "Самое рыбное", - уверял Фил. Прыгая
с камня на камень, мы добрались до последней скалы и расположились на
ней со своими удочками и наживкой.
   У Фреда Лангдона поплавок на удочке был особенный, собственного
изобретения - с перышками.
   - Сидеть надо тихо, - сказал Фил Адамс. - А то рыба уйдет.
   Минут двадцать мы сидели молча и смотрели на свои поплавки. Поплавки
не двигались. Даже в глазах у меня зарябило.
   - А по-моему, - сказал я, - Филу приснилось, что здесь водится рыба.
   - Может, она приглашена на чашку чая к щуке с левого берега, -
прибавил Уоллес.
   Я фыркнул.
   - Тсс... клюет, - зашептал Фред Лангдон и дернул удочку. Зеленоватая
рыбка сверкнула на солнце.
   Фред осторожно снял ее с крючка и опустил в ведерко с водой.
   Она плескалась и стукалась о стенки то головой, то хвостом.
   Поплавок Уоллеса нырнул.
   - Тащи! - закричали мы.
   Закусив губу и нахмурив брови, Бенни Уоллес потянул лесу. Удочка
погнулась.
   - Вот так окунище! - ударил себя по колену Фред, да он не меньше
щуки.
   - Это тетка Фредовой Рыбки. Она забеспокоилась о племяннице, -
сказал я.
   - Пусть поздороваются, - сказал Уоллес и бросил тетку в ведро к
племяннице.
   Через час с полным ведерком рыбы мы бежали к своей палатке.
   Пока Бенни и Фред чистили рыбу, я и Фил развели костер. Фред
придумал, как сложить несколько камней посередине костра, чтобы
поставить на них котелок.
   Усевшись на корточки, мы смотрели, как белые на солнце язычки огня
лизали черное дно котелка. Вода бурлила. Крышка подпрыгивала. Вкусно
пахло дымом и горячей ухой.
   После ухи мы испекли картошку и ели ее с ветчиной. Закусили яблочным
пирогом.
   - Поваляемся на берегу, - предложил Бенни.
   Мы разлеглись на горячем песке. Фил вытащил из кармана коробку сигар.
   - Закурим, ребята.
   Я смотрел на сигару, коричневую и толстую, как палец негра.
   - Спасибо, Фил, я бы с удовольствием выкурил, но у меня что-то болит
язык. Должно быть, я поцарапал его косточкой от рыбы.
   - А ты, Фред?
   - Сейчас не хочу. Я слишком сыт картошкой.
   - Может быть, ты, Бенни?
   - Я не умею курить.
   - Эх, вы, малыши, - сказал Фил и закурил сам.
   Он сделал две-три затяжки. Я смотрел на Фила во все глаза и заметил,
как он поморщился.
   Фил украдкой плюнул раз, другой. Потом бросил сигару и сказал:
   - Без компании и курить-то не хочется.
   Мы лежали, закинув головы, и смотрели, как растрепанные тучки бежали
по небу. Тучки сталкивались и сливались. Синевы становилось все меньше
и меньше. Серая вата подползала к солнцу.
   - Чего доброго пойдет дождь, - сказал Фред. - Давайте выкупаемся,
пока жарко.
   Мы сбросили штаны, рубашки и, разбрызгивая ногами воду, побежали
туда, где поглубже.
   Легкие пузырьки заскользили по коже, и веселый холодок сжал дыхание.
Мы плескались в воде, ныряли, плавали наперегонки, гонялись за крабами.
   Вдруг тяжелая капля упала мне на макушку, на нос.
   По воде поплыли широкие круги.
   - Ребята, дождь!
   Мы выбрались на берег и стали наскоро одеваться.
   Серо-синяя плотная туча облегла все небо. На острове стало темно,
как в десять часов вечера.
   Капли падали все чаще и чаще. Вдруг зеленоватая ракета вспыхнула в
глубине тучи. Вдали что-то тяжело ухнуло и раскатилось. Рванул ветер,
и вся листва, вся трава как по команде опрокинулась наизнанку.
   Желтоватым дымом закрутился над берегом песок.
   И разом хлынул и застучал по листьям, по песку, по нашим головам
сплошной ливень.
   - В палатку! - закричал Фил.
   Натянув куртки на голову, мы бросились бегом.
   В палатке было темно и сухо. Дождь крупным горохом барабанил по
брезентовым стенкам.
   - Вот так история! - сказал Фред Лангдон.
   - Что же нам теперь делать?
   - Пустяки, - сказал Фил, - когда дождь бывает сильный, он скоро
проходит. Переждем грозу и поедем.
   Но дождь не проходил, а ветер становился все сильнее и сильнее.
   Слышно было, как шумят и стукаются о берег волны.
   - Ох, - сказал Фред, - хотел бы я теперь быть дома.
   - Хорошо бы...  - сказал я.
   - Ну, чего повесили носы? - заворчал Фил. - У нас тут совсем
неплохо: сухо уютно. Пирог у нас еще остался?
   - Остался.
   Мы вытащили остатки пирога, ветчины и прикончили их.
   - Хорошо бы теперь сделать лимонад. Фред, Бенни, давайте сюда сахар
и лимоны, - скомандовал Фил. - Эх, досада - лимоны-то мы забыли в лодке.
   - Давайте я принесу, - вскочил Уоллес.
   - Ладно. Только накинь мою куртку, Бенни. Она толстая: в ней не
вымокнешь, - сказал я.
   - Да как возьмешь лимоны, покрепче привяжи лодку, - прибавил Адамс,
а то хороши мы будем, если ее унесет.
   - Привяжу так, что вы и не отвяжете, - засмеялся Уоллес и выбежал
из палатки.
   - Не шлепнись в темноте! - крикнул вслед Фред.
   Мы приготовили воду, размешали сахар и стали ждать. Над палаткой
свистели качающие ветки.
   - Фи-и-ил! - донеслось вдруг сквозь ветер. И еще раз:
   - Фи-ил! Том!
   Мы вскочили.
   - Уоллес! Что-то случилось.
   Согнувшись вдвое, головой пробивая ветер, скользя по мокрой траве,
мы бежали к морю.
   Лодки на песке не было. Обрывок каната, привязанный к кусту, хлестал
по мокрым камням, а "Дельфин", зарываясь в воду то носом, то кормой,
качался шагах в тридцати от берега.
   В лодке, вцепившись в рукоятку руля, стоял Уоллес.
   - Правь на берег, - задыхаясь, крикнул я.
   Уоллес повернул руль, но лодка только вертелась и подпрыгивала. Я
схватился за голову.
   Фил сбросил куртку и шагнул в воду. Прибой сбил его с ног. Фил
поднялся и пошел дальше. Волна закрутила его и швырнула обратно, на
отмель.
   По лицу Фила текла кровь.
   А лодку уносило от берега дальше и дальше.
   Уоллес перегнулся через борт, он что-то кричал, но слова пропадали
в ветре.
   Мы только видели, как Бенни махнул рукой, потом опустился на
скамейку и закрыл ладонями глаза.
   Лодка то подскакивала на острой вершине волны, то исчезала между
двумя водяными хребтами. Мы стояли по колено в воде, мокрые с ног до
головы, слепые от брызг и ветра.
   Сложив руки рупором, мы кричали:
   - Бенни! Бенни! Уоллес!
   Чернильная темнота залила остров и море. Вытирая брызги и слезы, мы
смотрели вслед Бенни. Еще несколько минут "Дельфин" был чернее темноты,
но потом она одолела его, заслонила, и мы больше ничего не видели.
   Вода растеклась по отмели, дошла до кустов; куртки у нас промокли,
волосы превратились в сосульки. А мы все стояли и смотрели в темноту.
   У Фреда застучали зубы.
   - Ну что ж? Пойдем, - сказал Фил Адамс. - Холодно.
   Мы поплелись к палатке.

        20

   Мы сидели, тесно прижавшись друг к другу.
   Мокрые куртки не грели, зуб не попадал на зуб. Море грохотало так
гулко, так близко, точно волны расшибались о самые стенки нашей
палатки.
   Палатка дрожала. Ветер гудел над нами в ветвях деревьев, свистел в
каждой щелке брезента. Было так темно, что мы не видели своих рук и
ног. Темнота осела вокруг и давила мокрой тяжестью.
   В правом углу брезент протек. Кап, кап, кап, кап - стучало в правом
углу.
   - Когда эта ночь кончится? - прошептал Фред Лангдон. - Как ты
думаешь, Фил, который теперь час?
   - Часа два.
   На секунду вспыхнула молния. Я увидел позеленевшие лица Фила и Фреда.
У Фреда дрожали губы.
   Стало еще чернее, чем было.
   Грохнул гром. Мне показалось, что остров задрожал и медленно поплыл.
   - У сторожа Уольбакского маяка есть лодка, - сказал Фил Адамс. - В
прошлом году он спас троих.
   - А в какую сторону понесло "Дельфин"? - спросил я.
   - Как раз к скале Макеро.
   Мы опять замолчали.
   - Может быть, его подобрали рыбаки, ведь они тоже ушли сегодня в
море, - подумал я вслух.
   - Может быть, - сказал Фил.
   Вдруг Фред всхлипнул, уткнул голову в колени и заплакал.
   - Что ты? Что ты, Фред? - Я обнял его.
   - Бенни... - прошептал Фред, глотая слезы, - как мы вернемся домой
без него?!
   "В самом деле, как мы вернемся домой без Бенни? - думал я. - Что мы
скажем? Мэри-то как будет плакать. У нее глаза и волосы совсем такие,
как у Бенни. Как он смотрел на нас из лодки! Потом он закрыл лицо
руками. Плакал он или боялся смотреть на море? Море было черное, все в
пене... А волны какие!.. Нет, нет, его непременно спасут".
   Вдруг Фил вскочил и выбежал из палатки. Колючая струя ветра и
водяной пыли ворвалась к нам.
   - Ау!.. Ау!.. - кричал Фил. - Мы здесь!.. Мы здесь!..
   Фред и я схватились за руки и прислушались. Фил замолчал. Он
вернулся в палатку и сел на прежнее место.
   - Показалось, - сказал Фил. - Это, должно быть, чайка кричала, а мне
послышался голос Бенни.
   Всю ночь мы не спали. Сидели в промокшей палатке на холодной земле,
прижавшись друг к другу, и молчали.
   Изредка только перекидывались словами.
   - Холодно, - бормотал Фред.
   - Подвинься поближе к Тому, - советовал Фил.
   - Утром нас подберет какая-нибудь рыбачья лодка, - говорил Фил
вполголоса.
   - Когда еще наступит утро, - отвечал я.
   Наконец стенки палатки посветлели. Беловатыми пятнами выступили из
темноты лица Фреда и Фила. Потом стали видны волосы, глаза, рот.
   Ветер утих. Дождь перестал. Рассвело.
   Я поднялся. Все тело затекло, в ногах бегали мурашки, пальцы застыли.
Поискал куртку. Ах, да, она осталась у Бенни.
   Я вышел из палатки.
   Остров был совсем не такой, как вчера, - он стал серый, унылый. На
прибитой траве валялись поломанные ветки. С обвисших деревьев капала
вода. Мутные ручейки сбегали с пригорка к морю.
   Море сделалось грязное, зеленовато-серое. Волн больше не было, но
вода все еще качалась и подбрасывала желтые полосы пены.
   Вдруг я увидел вдалеке темную черточку.
   - Фил! Фил! - закричал я. - Скорей сюда!
   Фил и Фред выскочили из палатки.
   Я показал им на темную черточку.
   - Да, - сказал Фил, - лодка.
   Мы побежали к берегу.
   Это были два баркаса. Баркасы быстро двигались к острову.
   В переднем на руле сидел Перкер, а на носу я разглядел какого-то
человека в сером пальто и дедушку.
   Дедушка сидел, как всегда, опершись подбородком на набалдашник
палки.
   Вдруг он увидал нас.
   Дедушка вскочил на ноги м крикнул:
   - Том!..
   Голос у него был не такой, как всегда.
   Человек в сером пальто первый выпрыгнул на берег. Это был мистер
Уоллес.
   - Наконец-то! - Он бросился к нам. - А где же?..
   Голос у него оборвался, лицо стало белое, как бумага. Мы опустили
головы. Все обступили нас. Фил рассказал, как было.
   - Лодку понесло к Уольбакскому маяку...
   Он хотел сказать еще что-то, но вдруг всхлипнул и принялся тереть
кулаками глаза.
   Тут и я не выдержал, бросился к дедушке и, уткнувшись в его пальто,
заплакал.
   Дедушка крепко прижал меня к себе.
   - Вот что, капитан Н╦ттер, - сказал Перкер, - забирайте-ка вы
мальчуганов и отправляйтесь в город. А мы с мистером Уоллесом поедем
к маяку.

                        ----------

   На ривермутской пристани толпились встревоженные люди. Вчера утром,
часом раньше нас, вышли в море три рыбачьих баркаса.
   Баркасы еще не вернулись. Растрепанные, с красными глазами, женщины
стояли на ступенях пристани. Они кутались в платки и перебрасывались
отрывистыми тревожными словами.
   - Да это капитан Н╦ттер! Капитан Н╦ттер, вы не видели наших? -
кричали нам с пристани, пока мы привязывали лодку.
   Дедушка только молча покачал головой.
   Сквозь толпу к нам пробрались мать Фреда Лангдона и отец Фила.
Мистрисс Лангдон бросилась к Фреду и заплакала.
   - Но ты же весь мокрый! - вдруг закричала она, схватила сына за руку
и потащила домой.
   Мы попрощались с Филом и тоже зашагали к дому.
   Тетушка уложила меня в постель, натерла спиртом, укрыла двумя
одеялами и напоила чаем с малиной. Но я никак не мог согреться. Зубы у
меня стучали больше, чем ночью в палатке, ноги были холодные как лед,
а голова лежала на подушке совсем чужая.
   В комнате не переставая шумело море. Оно подступало к самой кровати.
Я закрывал глаза ладонями, как Уоллес в лодке. Тогда кровать начинала
раскачиваться, плясать и вдруг проваливалась куда-то.
   Потом мне казалось, что я стою по горло в холодной воде и кричу:
"Бенни! Бенни!" А Бенни смотрит на меня из лодки широкими, как
блюдечки, глазами. Потом лодку уносит, а глаза остаются и вдруг
начинают вертеться, вертеться, так что кружится голова и тошнит.

                        ----------

   Я болел целый месяц. Китти рассказывала мне потом, что я часто
бредил и кричал во сне.
   Я постоянно спрашивал о Бенни. Со мной сейчас же начинали говорить
о чем-нибудь другом и не отвечали на мои вопросы. Но один раз я
услышал, как тетушка разговаривала с Китти. (Они думали, что я сплю).
   - Бедный мистер Уоллес, - говорила шепотом Китти. - Я заходила
сегодня к Конвеихе в лавку. Он стал совсем седой и так сгорбился,
бедняга, что на него смотреть жалко.
   - Еще бы, - отвечала тетушка, - такое горе!..
   Я уткнулся в подушку и заплакал.
   Когда я встал с постели, курточка висела на мне как мешок, а рукава
были чуть пониже локтей.
   Я вырос на целую голову.
   Весь следующий год прошел у нас тихо. Мы много читали, много
занимались. Я стал хорошо учиться, и мистер Гримшау объявил меня вторым
учеником.
   Сороконожки больше не собирались.

        21

   Большой корабль приближался к Ривермуту.
   Три мачты врезались в небо. Как спички, чернели реи.
   На самой высокой мачте полоскался в ветре флаг. Я и Перец Виткомб
стояли на краю пристани и, устроив из ладоней зонтики, смотрели на
корабль.
   - Он идет к нам чиниться, - сказал Перец.
   - А ты почему знаешь? - спросил я.
   - Что же ему тут делать? - ответил Перец. - Такие большие корабли
не приходят к нам за грузами.
   - Смотри, смотри, Перец! - закричал я. - Матросы!
   - Где, Где?
   - Вон там на носу.
   - Вижу. а сколько их всего на корабле? Ты как думаешь?
   - Человек тридцать!
   - Только тридцать? На таком-то фрегате?
   - Ну, фрегат! Обыкновенный пакетбот.
   Корабль стал на якорь. Матросы спустили шлюпку. Шесть пар весел
взлетели и разом воткнулись в воду.
   - Здорово гребут, - сказал Перец.
   Шлюпка подошла к берегу.
   - Ловите, пареньки! - крикнул один матрос и бросил нам канат.
   Мы поймали  мокрую петлю и надели на чугунную тумбу.
   Матросы, разминая плечи и оправляя куртки, выходили на пристань.
   Первый был молодой белокурый парень в шапке набекрень. Он шел,
размахивая руками, и что-то напевал себе под нос. Второй, юркий,
смуглый, с серьгой в ухе, был похож на обезьяну. У третьего квадратная
борода росла прямо из шеи, он шагал вразвалочку, широченные плечи
покачивались на ходу.
   Да ведь это старый тайфунец с картинками!
   И я сразу вспомнил, как его зовут.
   - Матрос Бен! Матрос Бен!
   Бородатый матрос остановился и растерянно оглянулся.
   - Вы меня не узнаете, матрос Бен?
   - Боюсь, что вас никогда не видал, молодой джентльмен.
   - Как же вы меня забыли? Два года тому назад на "Тайфуне"... Вы еще
тогда обещали нарисовать у меня на руке якорь.
   - А, как же, как же! Мастер... мастер...
   - Том, - подсказал я.
   - Мастер Том из Нового Орлеана. Ну и выросли же вы с тех пор!
   - Матрос Бен, пойдемте, пожалуйста, к нам в гости, - упрашивал я
матроса.
   - Что вы, мастер Том, я ведь у вас никого не знаю, - отказывался
Бен.
   - Дедушка будет очень рад. Он сам был моряком, капитаном. К нему
всегда приходят в гости матросы. И я ему про вас много рассказывал, так
что вы почти что знакомы, - уговаривал я.
   - Ну ладно, - сказал матрос Бен. - Вот только спрошу у боцмана.
   Я поискал глазами Переца. Он расположился на тумбе с ведерком и
удочкой.
   - Перец, идем с нами, - сказал я.
   - Нет, - сердито ответил Перец. - Сейчас рыба хорошо клюет.
   Перецу, конечно, было досадно, что это я, а не он, дружу с настоящим
матросом.
   Дедушка встретил матроса приветливо.
   - Здорово, приятель! - сказал он. - Внук прожужжал мне о вас все
уши. Том, закрой двери. Не будем мешать тетушке.
   Он усадил Бена в кресло и принялся расспрашивать его о судьбе и о
корабле, на котором Бен приехал.
   Дедушка вспомнил о своих морских путешествиях, Бен рассказывал о
своих, и они скоро разговорились, как старые друзья.
   - Сбегай к Китти, Том, - сказал дедушка. - Пусть она принесет нам
мадеры. Мы с мистером Бенжаменом выпьем за море и за старых моряков.
   Я бросился в кухню.
   - Китти, дайте мадеры и два стакана, - крикнул я и сейчас же побежал
обратно. Я очень боялся, что Бен расскажет без меня самое интересное.
   - ...Вы совершенно правы, мистер Бенжамен, - говорил дедушка, -
мертвая зыбь дело серьезное. Вот когда я плавал на корвете "Колумб" в
1807 году...
   Скрипнула дверь, и Китти с подносом в руках вошла в комнату.
   - Господи! - вдруг вскрикнула Китти и уронила поднос.
   Графин и стаканы со звоном разлетелись вдребезги.
   Китти опрометью кинулась в кухню.
   - Это привидение! Это привидение!.. - кричала она.
   Матрос Бен вскочил. Он покраснел как рак, а глаза стали у него
совсем  круглые. Бен с шумом отбросил кресло и побежал вслед за Китти.
   - Они сошли с ума, - сказал дедушка и постучал пальцем по лбу.
   - Что разбилось? Кто сошел с ума? - В комнату влетела тетушка
Эбигэйль. В одной руке у нее была пыльная тряпка, в другой метелка.
   - Китти и матрос Бен, - сказал я.
   - Какой матрос? Почему матрос? - закричала тетушка и, размахивая
метелкой и тряпкой, понеслась на кухню.
   Мы с дедушкой отправились за ней.
   В кухне возле плиты стояли матрос Бен и Китти. Китти уткнулась лицом
в куртку матроса Бена и громко всхлипывала. Бен гладил ее по голове
своей большой красной рукой, у него тоже были мокрые глаза.
   - Извините, сэр, - сказал матрос Бен дедушке. - Она наконец нашлась!
   - Этого только не хватало!.. -  воскликнула тетушка, никого не
слушая. - В моем доме она целуется с матросами. Вон! Чтобы ноги вашей
тут не было.
   - Охотно, мисс Н╦ттер, - сказала Китти. - Вот только соберу вещи.
Это мой муж.
   - Муж? Врет! - закричала тетушка.
   - Попрошу вас, мисс... - Матрос Бен шагнул к тетушке.
   Но дедушка отстранил его рукой. На лбу у дедушки появилась большая
морщина.
   - Успокойтесь, Эбигэйль, и уходите к себе в комнату.
   - Я не позволю!.. - крикнула тетушка.
   Она взглянула на дедушку, разом осеклась и вышла из комнаты.
   - Мистер Бенжамен, Китти, - сказал дедушка. - Пойдемте ко мне и
расскажите, в чем дело.
   Мы уселись вокруг стола. Я примостился поближе к Бену и уставился
ему прямо в рот.
   - Одно скажу, - начал матрос Бен и стукнул по столу широкой ладонью.
- Пусть меня смоет шквал, если я  оставил свою жену по доброй воле. Я
ее крепко люблю и любил.
   Китти покраснела, как морковь, и стала крутить в руках уголок
передника.
   - Может, Китти вам рассказывала, что мы после свадьбы поселились в
Нью-Йорке, в гостинице против доков. Хорошие это были деньки. Лучших и
во сне не видать. Надо вам сказать, что мать моя отдала канат на тот
свет раньше, чем я научился звать ее. Мне не было и пяти лет, когда
отец первый раз взял меня с собой на шхуну. С той поры я и шныряю по
морям. Так вот, жили мы с Китти душа в душу три месяца. На четвертый
увидел я, что деньги, - хранили мы их в Киттином чулке, - убывают, как
вода в отлив. Тут я оробел: какая, думаю, работа на суше? А оставлять
бедную мою Китти страх как не хочется. Каждый день крейсирую я в доках:
ищу, как бы подзаработать. Ничего не попадается. И вот в одно утро на
насыпи ╧17 окликает меня какая-то каналья в белой шляпе, делает мне
знаки, зовет. Я подхожу.
   - Здравствуй, старина, - говорит он мне.
   - Здравствуй, сэр - отвечаю я.
   - Что? Работы ищешь? - спрашивает.
   - Ищу, - говорю я. - Да только ее что-то и в подзорную трубу не
видать.
   - Пойдем. Может, за стаканом эля что-нибудь и сыщется.
   И пошел я за ним как дурак в кабачок "Трех морских свинок". Поставил
он передо мною бутылку и говорит:
   - Скажу без лести: много я на своем веку матросов перевидел, но
такие плечи и бицепсы вижу в первый раз. Это просто грех, чтобы такой
человек пропадал в матросах или еще хуже того - в грузчиках. Бьюсь об
заклад на пятьдесят долларов - быть вам боцманом, и я даже знаю, на
каком судне. Ночью из Нью-Берфорда выходит китолов "Буревестник". На
нем как раз не хватает одного человека.
   - Не подходит, - отвечаю. - Я крепко пришвартован к суше. Я человек
женатый.
   А он мне:
   - Вот и пользуйтесь случаем. Место хорошее. Подарков сколько жене
навезете из плавания!
   А сам все подливает мне элю да подливает. Чокнулись мы раз,
чокнулись другой - под ногами пошла самая что ни на есть килевая качка,
и в голове осел такой туман, что маяка не разглядишь. И уж не знаю, что
там дальше было. Помню, какую-то бумагу я подписывал, в шлюпку
спускался... Очнулся я на "Буревестнике". "Буревестник" дует на всех
парусах, и контракт мой подписан на три года.
   - Ах, разбойники! - стукнул по столу дедушка.
   Китти тихонько всхлипнула и вытерла передником глаза.
   Матрос Бен продолжал:
   - Уж какое этот было плаванье, я и рассказывать не стану. Человек я
крепкий, но  между нами скажу, по ночам иной раз ревел, как малый
ребенок. Как подумаю, что осталась моя бедная Китти одна, без копейки
денег, так просто глядеть на свет не хочется. Кончились наконец три
года. Вошли мы в Бедфорд. Я забираю свое жалованье и сразу же
отправляюсь в Нью-Йорк. Как полоумный бегу к гостинице, расталкиваю
прохожих. Батюшки! - нет гостиницы. На ее месте огромный каменный дом.
Говорят, два года тому назад построен. Я в полицию.
   - Где Дан Шекфорд, хозяин береговой гостиницы?
   - Умер в прошлом апреле.
   - Как же мне разыскать теперь мою жену? - пристаю я ко всем.
   Сказали мне, чтобы я дал объявление в газетах. Дал... Никто не
откликается. Пропала моя Китти. Целый год я толкался в Нью-Йорке.
Искал по гостиницам, на улице каждую женщину оглядывал - не Китти ли?
Вышли деньги. Пустился я опять в плаванье. В каждом  порту расспрашивал,
не знает ли кто ирландку Китти Коллинс. Никто не знает. И если бы не
мастер Том, - закончил матрос Бен свой рассказ, - так бы до самой
смерти мы и не встретились с Китти.
   Дедушка встал и подошел к маленькому шкафчику в углу комнаты.
   Он достал другую бутылку мадеры и сам ее раскупорил.
   - По такому случаю следует выпить, - сказал дедушка и налил четыре
стакана.
   - Здоровье мастера Тома, - пробасил матрос Бен.

        22

   Матрос Бен поселился с Китти в маленьком домике на набережной и
навсегда остался в Ривермуте.
   Домик Бен выкрасил в два цвета: снизу - черным, сверху - зеленым, а
на крыше укрепил мачту с подъемным флагом. Домик стал как настоящий
корабль.
   - Смотрите, мистер Бенжамен, - шутил дедушка, - он того и гляди
уплывет в море.
   Внутри было тоже как на корабле: камбуз (так Бен называл свою кухню)
и каюта. Добрую половину камбуза занимал очаг, по стенам висели медные,
ярко вычищенные кастрюли и сковородки, а в углах стояли удочки, лежали
свернутые каната и сети. В каюте стол был привинчен к полу, вместо
кровати - висячая койка, под окном матросский сундук, а на стене полка
с разными редкостями. Когда я приходил в гости к Бену, он снимал все
редкости с полки и раскладывал их на столе. Там был моржовый клык с
вырезанным на нем эскимосом, челюсть акулы, китайский божок и панцирь
большой черепахи. В рамках из ракушек висели картинки: кораблекрушение
и битва с пиратами. В домике Бена пахло рыбой и морской травой.
   Я познакомил с Беном всю нашу компанию, и мы целыми вечерами торчали
в корабельном домике.
   Бен чудесно вырезал из дерева кораблики. Настоящий фрегат, с
мачтами, с полной оснасткой, висел у него в каюте на крючке, ввинченном
в потолок.
   У каждого из нас было по кораблю с верфи матроса Бена, и городские
мальчишки просто умирали от зависти, когда мы пускали на реке свою
флотилию.
   Бен научил нас управлять парусами, грести ласточкой, закидывать сети
и показал, как ловить рыбу на донную удочку: вместо приманки на леску
привешивается свинцовая рыбка с крючком во рту. Тяжелая рыбка гирей
тянет лесу на самое дно. Оттого удочка и называется донной.
   Бен сам отлил каждому по три рыбки, блестящие, с чешуйками.
   Для рыбной ловли у нас было свое любимое место в конце Старой
Якорной улицы, там, где она упирается в набережную.
   Ни один прохожий не заглядывал сюда, ни одна телега не поднимала
здесь пыли, а трава затянула берег и даже мостовую как в поле.
   Крайний дом по якорной улице был домик Бена. Это было очень удобно.
Всегда можно было сбегать к Китти за краюшкой хлеба с солью или за
веревочкой для оборвавшейся лески.
   Но больше всего мы любили эту часть набережной из-за пушек.
   Пушки остались в Ривермуте от войны с англичанами. Тяжелые старинные
пушки стояли рядом у самого берега и смотрели жерлами на воду. От
дождей, снега и ветра они покрылись плесенью и ржавчиной. Колеса их
вросли в землю. Две пушки свалились набок.
   Как-то раз я, Чарлз Марден, Фил Адамс и Джек Гаррис по обыкновению
пришли на наше любимое место с донными удочками. Но в этот день рыба
не хотела клевать.
   Чарлз Марден воткнул удочку в землю. Он разлегся на траве, болтал
ногами в воздухе и насвистывал.
   Джек Гаррис бросал в воду плоские камешки. Камешки подпрыгивали, как
лягушки, и оставляли на воде дорожку из расходящихся кругов.
   Я сидел верхом на жерле самой большой пушки и считал, сколько раз
подпрыгивает камешек Джека.
   - Всего три раза. Маловато, Джек!
   - Одиннадцать! Вот это рекорд!
   - Черти, распугаете всю рыбу, - ворчал Фил Адамс.
   - Все равно не ловится, - сказал я и хлопнул по шее свою чугунную
лошадь.
   Чугун был горячий от солнца и шершавый. Я ногтем подковырнул
ржавчину: рыжая скорлупка отвалилась, и открылась черно-зеленая
блестящая лысинка. Я вынул перочинный ножик и стал скоблить дальше.
Лысинка превратилась в целую плешь.
   Потом я поворошил веткой в жерле пушки. Высыпалась кучка песка,
щепочек, сухих травинок; выбежал встревоженный паук.
   "А что, если ее как следует вычислить, - подумал я, - выстрелит она
или не выстрелит?"
   Я обошел пушку со всех сторон. Целая.
   - Ребята, знаете? Пушка выстрелит!
   - Вот те на! - сказал Чарлз Марден. - С чего же это она выстрелит?
У тебя на чердаке не все в порядке, Том.
   - У меня на чердаке замечательный план, - ответил я.
   План?
   Джек Гарри оставил камешки и повернулся ко мне.
   - Выкладывай. Давно Сороконожки не выдумывали ничего умного. Можно
было подумать, что они подохли.
   - Я предлагаю вычистить пушку. Задать ей порядочную порцию пороху и
запалить.
   - Браво, - сказал Гаррис. - Бросай свою удочку, Фил. Посмотрим,
можно ли ее отчистить. Марден, сбегай к Бену, попроси у него тряпку,
напильник и какой-нибудь старый нож.
   - А он дома?
   - Дома. Видишь, флаг развевается.
   (Матрос Бен всегда спускал флаг, когда уходил в море на рыбную
ловлю.)
   Целый час мы все вчетвером возились над пушкой.
   - Здорово отчищается, - сказал Адамс, вытирая рукавом мокрый лоб.
   - А что, если мы вычистим еще одну или две?
   - Ну - две?! - закричал я. - Мы все вычистим! Мы такую канонаду
зададим, что весь Ривермут три года помнить будет!
   - Сегодня же я созову экстренное собрание Сороконожек, - сказал
Джек Гаррис. - Дело серьезное. Надо собрать денег и обсудить все как
следует.

        23

   - Ну, значит решено, - сказал Джек Гаррис после долгого и шумного
собрания Сороконожек.
   - В кассе у нас шесть долларов. Каждому выдается по полдоллара. На,
Блэк! Считай! Верно? Забирай, Фил! Держи, Нокс!.. Все получили?
Отлично! Только не вздумайте все разом идти в одну лавку. Том, Перец
Виткомб, Генри Блэк и я пойдем к толстому Пеллю. Все - в разные дни.
Вы - в портовую лавчонку. Остальные - в магазин на верхней улице. С
завтрашнего дня начинаем чистку батареи. Тащите с собой тряпки, ножи,
машинное масло, если у кого есть. Том Белли, не забудь! Ты обещал
разузнать про фитили.
   - Я сейчас побегу а матросу Бену, - ответил я.
   - Ты ему все расскажешь? - спросил Лангдон.
   - Нет, что ты? Я к нему подъеду осторожно. Уж я знаю, как с ним
разговаривать. Начну про морскую битву и выспрошу все, что нужно.
   - Так, значит, в субботу? - спросил Чарлз Марден.
   - Непременно в субботу! - закричал я. - Вы только подумайте:
переполоху хватит на все воскресенье. Гаукинс заболеет со страху, и
утром не будет проповеди.
   - Ну, можно и по домам, - сказал Гаррис.
   - Подожди, Джек! - крикнул Перец. - Ребята, за то,что Том придумал
такую знатную штуку, я предлагаю назвать нашу батарею - батареей Белли.
   - Ура! Батарея Белли! Батарея Белли! - закричали все.
   Целую неделю мы возились с пушками. На набережную мы приходили с
удочками и ведерками. Но в ведерках вместо червяков лежали свернутые
тряпки, ножи, бутылочки с маслом и порох.
   В сухом месте под камнем мы вырыли яму, поставили туда жестяной ящик
и ссыпали в него наши запасы пороха. Ящик мы забросали хворостом,
засыпали песком и камешками.
   Фитили были уже готовы. Матрос Бен не только рассказал мне, как надо
их делать, но сам сделал столько фитилей, что их хватило бы на три
батареи Белли. Я подробно выспросил, как надо обращаться с фитилями,
сунул их в свое ведерко и побежал на набережную. Было решено, что
фитили заложит Фил Адамс, а подпалю их я. Это нужно было делать ночью,
ловко и очень осторожно.
   В назначенную ночь, с субботы на воскресенье, в половине
двенадцатого я сунул в карман коробок спичек и надвинул на глаза шапку.
   Ощупью, на цыпочках, я спустился по лестнице и прошел по коридору.
Громко щелкнул ключ выходной двери. Я прижался к стене и прислушался.
Все было тихо. Я нажал плечом дверь и выскользнул на улицу.
   На улице было темно и пусто. Дома стали серые, незнакомые, окна,
закрытые ставнями, были как спящие глаза. Трубы, крыши, углы кто-то
обвел угольным карандашом. Конец улицы провалился в темноту.
   Я поежился. Жалко все-таки, что я не взял с собой Фила.
   Ну, надо идти. Я тихонько сбежал со ступенек и пошел к Якорной,
стараясь держаться поближе к домам. Возле домов лежала тень, густая,
как вакса.
   Вдруг за дощатым забором залаяла собака.
   Я вздрогнул, разбудит сторожа...
   Собака лаяла на всю улицу.
   - Чего ты? Дура! - Я побежал бегом.
   Дома кончились. От реки пахнуло холодной сыростью. Двенадцать пушек
стояли правильным полукругом. Черные жерла смотрели вверх. "Вот такие
были они в настоящем деле", - подумал я.
   Мне показалось, что за рекой раскинут неприятельский лагерь.
Главнокомандующий послал меня открыть огонь. Враг может заметить меня
каждую минуту.
   Я обошел пушки. Запалы были в порядке. От запалов тянулись белые
фитили. Они сплетались в один главный. Главный фитиль извивался по
земле, как большой жирный червяк.
   "Молодец Фил! Ничего не забыл. Теперь только зажечь привод".
   Я нагнулся. Дорожка пороха шла к концу главного фитиля. Я вытащил
коробок и, повернувшись спиной к ветру, зажег спичку.
   Прикрыв огонек ладонью, я поднес спичку к приводу.
   А вдруг сразу вспыхнет?! Я бросил спичку и отскочил в сторону.
Огонек мелькнул в темноте и погас.
   Под ногами у меня хрустнул прутик. Я поднял его, зажег и осторожно
коснулся красным язычком пороховой дорожки. Голубой светлячок
подпрыгнул и с легким треском побежал по песчинкам. Он добежал до
фитиля, и фитиль загорелся.
   Готово! Домой!
   Я бросился бежать.
   Только бы успеть! Только бы успеть! Что, если они начнут палить
раньше, чем я нырну в постель?
   Вот наконец и наша улица. Наше крыльцо.
   Я перескочил через три ступеньки и толкнул дверь. Сердце колотилось
так громко, что казалось - и тетушка Эбигэйль и дедушка непременно
услышат.
   Я пробрался к себе в комнату и юркнул под одеяло, не раздеваясь, -
в куртке и башмаках.
   Уф, слава богу! Теперь пусть стреляют!.. Что же они не стреляют?!
Вдруг ветер задул огонь? Вдруг фитиль оборвался? Все пропало!
   Я сел на кровати.
   Бум-м... - тяжело грохнуло на улице.
   Задрожали оконные стекла. На умывальнике подпрыгнул таз.
   Бум... Бах... Ба-ах...
   Ура! Заговорила батарея Белли!
   Внизу кто-то взвизгнул, хлопнула дверь. Зашлепали ночные туфли
дедушки.
   Я вскочил, скинул куртку и высунулся за дверь.
   - Вы слышите, дедушка? Что это такое?
   - Понять не могу, мой друг. Одевайся, выйдем на улицу, посмотрим.
   Я опять надел куртку и спустился вниз.
   ...Трах... Барабах...
   Тетушкина дверь распахнулась.
   Белое привидение вылетело в столовую и бросилось к дедушке.
   - О, Даниэль! Мы погибли! Город взорвался!
   Тетушка была в ночной рубашке до пят. Из-под чепчика, как рожки,
торчали две папильотки.
   - Пустяки, Эбигэйль. Мы проживем еще сто лет. Все уже закончилось.
   Бум... Бум... Бум... Тарарабах... - ответила батарея Белли.
   Тетушка заметалась по комнате, ломая руки.
   - Примите ваши пилюли, Эбигэйль, и ни о чем не беспокойтесь. Мы
сейчас узнаем, в чем дело. Идем, Том.
   Город нельзя было узнать. Десять минут тому назад все дома спали,
словно проглотили сонный порошок.
   А теперь...
   Все ставни распахнулись. В окнах торчат ночные колпаки и чепцы.
Хлопают двери. Мелькают фонари. По улицам мечутся  полуодетые люди.
   Какая-то старушка,с мышеловкой в одной руке и подушкой в другой,
чуть не сшибла нас с ног.
   - Это конец света! Это конец света! - кричала она.
   Посередине мостовой стояла кучка мужчин. Дедушка подошел к ним.
   - Я говорю вам - это английские... - горячился толстый лавочник.
   - Причем тут Англия! - пожимал  плечами доктор Таппертит. - На
свете столько неизученных явлений природы. Землетрясение, подземные
извержения.
   Бух... Б-бах... Бум-м...
   Отряд полицейских промаршировал по улице.
   - Наконец-то, - сказал кто-то в толпе. - Последними в нашем городе
просыпаются полицейские и пожарные.
   Кто-то дернул меня за куртку. Я обернулся. За спиной у меня стоял
Фил Адамс.
   Он подмигнул мне одним глазом и шепнул:
   - Здорово? А?
   Полицейские подошли к пушкам, когда батарея Белли уже умолкла.
   Над набережной стлался густой дым. Пахло порохом и гарью.
   Я и Фил, спрятавшись за углом Якорной улицы, сами видели, как
озадаченно потоптались полицейские на набережной и в том же порядке
вернулись в город.
   - Это палили старые пушки на Якорной, - разнеслось по Ривермуту.
   - Я говорил, что это чья-нибудь злая шутка, - уверял доктор
Таппертит.
   - Вы, сэр, говорили совсем другое, - сердился лавочник.
   - Плохая примета! Страшная примета! - качали головой старушки. -
Пушки сами стреляют - быть войне!
   Только когда начало светать, ривермутские жители разошлись по домам,
двери захлопнулись, ставни закрылись.
   В постели я вспомнил старушонку с мышеловкой и доктора Таппертита в
плаще и ночном колпаке. Я так расхохотался, что мне пришлось уткнуться
носом в подушку, чтобы снова не перепугать тетушку.
   Утром, еще до завтрака, я побежал смотреть на батарею Белли. По
дороге я встретил Фил Адамса и Джека Гарриса.
   - Вы куда?
   - На набережную, понятно.
   В начале Якорной улицы нас догнали Перец Виткомб и Фред Лангдон. В
конце - Чарлз Марден и Генри Блэк.
   Все Сороконожки, точно сговорившись, бежали к реке.
   В каком виде была наша славная батарея!
   Пушки разлетелись в разные стороны, будто их разбросал ураган. Две
скатились по откосу и застряли в тине. Земля почернела от пороха и
топорщилась комьями. Одна пушка дала широкую трещину вдоль всего дула.
Другая - оторвалась от лафета. У третьей - отскочил кусок чугуна, по
крайней мере, с человеческую голову.
   Этот кусок угодил в дымовую трубу матроса Бена.
   Когда мы пришли к Бену, он стоял на крыше и укреплял новую железную
трубу, вместо разрушенной кирпичной.
   - Хороши вы! - крикнул нам с крыши матрос Бен. - Взять под обстрел
корабль дружественной державы! А я-то, старый дурак, собственными
руками приготовил фитили этим пиратам.
   - Не сердитесь, матрос Бен, - сказал я. - С железной трубой гораздо
лучше. Больше похоже на корабль!
   Ривермут так никогда и не узнал, почему палили старые пушки.
Муниципалитет предложил награду тому, кто найдет виновников, но никто
не явился за наградой.
   Сороконожки народ честный.

        24

   Я прислонил письмо к чернильнице и посмотрел на него издали. Потом
наклонил голову и посмотрел сбоку. Строчки шли правильно. Ни одна
буква не выскакивала из ряда. Только под словом "Ривермутской" еще
виднелся след карандашной линии. Я взял резинку и осторожно стер линию.

   Местное
   ***************

        МИСТЕРУ ТРЕНТУ

          Редактору "Ривермутской Утки"

   Готово. Теперь в почтовую контору.
   Я бережно опустил письмо в карман и вышел из дому.
   "Кажется, лучше отнести самому, - думал я. - Еще затеряется на
почте... Приду и скажу: "Доброе утро, мистер Трент. Вот мои стихи.
Называются "Южная ночь". Нельзя ли их напечатать в вашей газете?"
   Мистер Трент прочтет и скажет:
   - Поздравляю вас, молодой поэт. Стихи прекрасные. Они украсят
следующий номер".
   Я представил себе мистера Трента, высокого, сухого, в синих очках.
   "А вдруг он скажет совсем не так:
   - Зачем вы притащили эту дрянь, глупый мальчишка? Занимались бы
лучше своими уроками".
   "Нет, гораздо лучше по почте. Не так страшно. Хорошие стихи -
напечатают. Плохие - выбросят вон, и конец с концом!"
   Я решительно зашагал к почте.
   Почтовый чиновник протянул в окошечко руку, взял у меня письмо,
повертел его, стукнул печатью и бросил в кучу других писем.
   - Оно не потеряется? - спросил я дрожащим голосом.
   - У нас письма не теряются, - ответил чиновник и захлопнул окошечко.
   Я вышел на улицу.
   И зачем я послал? Отвратительные стихи. Мистер Трент будет просто
смеяться надо мной. Расскажет Гримшау... Узнают мальчишки...
Задразнят... Проходу не дадут. Забрать, сейчас же забрать письмо.
   Я взбежал по лестнице.
   Почтовый чиновник сидел за своим окошком и что-то писал в большой
книге.
   Ну, как я ему скажу? Оставлю. Будь что будет.
   "Больше всего на свете я хочу, - думал я вечером, укладываясь в
постель, - чтобы Трент напечатал стихи и чтобы папа и мама поскорее
приехали".
   Целых три года я не видел папу и маму. Я писал им каждую неделю и
получал от них письма. Но ведь это совсем не то. Месяц тому назад мама
написала мне, что они собираются в Ривермут и выедут, как только папа
получит отпуск.
   С этого дня я только и думал об их приезде. Считал вместе с
дедушкой, сколько дней им придется плыть на корабле, каждое утро
смотрел на барометр.
   - Дедушка, я изменился с тех пор, как они уехали? - приставал к
дедушке.
   - Очень, мой друг, - отвечал он.
   - Я вырос?
   - На целую голову.
   - Но они меня все-таки узнают?
   - Узнают, я думаю, - отвечал дедушка, улыбаясь.
   Что-то скажет папа, когда увидит мои стихи, особенно, если их
напечатают? Стихи про Новый Орлеан, про лунную ночь в нашем саду.
Маме-то они, наверное,
понравятся.
   Каждое утро я с тревогой разворачивал "Ривермутскую утку".
   Стихи не появлялись.
   "Выбросили! Конечно, выбросили, - думал я, - значит,стихи дрянь".
   Но на другой день я опять открывал газету.
   И вот в пятницу я цвидел: в конце второй страницы два ровных
столбика коротеньких строчек.
   Над ними мелким шрифтом:
         Стихи юного, но подающего надежды поэта.
       Редакция желает молодому поэтическому дарованию,
       украшающему в настоящее время почтенную школу
       мистера Гримшау, крепнуть и развиваться.

   Потом две переплетающиеся веточки и название:
                 ЮЖНАЯ НОЧЬ.
   А внизу подпись:
                 ТОМАС БЕЛЛИ.
   - Напечатали! Напечатали!
   Я вскочил и, как флагом размахивая газетой, три раза перескочил
через стул.
   Поэт Томас Белли.
   Томас Белли - поэт!
   Я распластал газету на столе.
                 ЮЖНАЯ НОЧЬ.
   Неужели это мои стихи? Честное слово, хорошие!
   Я перечитывал стихотворение с первой строчки до последней, потом
опять с первой до последней. И так - раз десять.
   Пойти показать дедушке? Нет, пусть лучше сам заметит. А вдруг он
пропустит? Он никогда стихов не читает.
   Я вертел газету в руках.
   "Из Чикаго нам пишут..."
   "Из Буэнос-Айреса пишут..."
   "Из Нового Орлеана пишут..."
   А ну-ка, что пишут из Нового Орлеана?

         "В городе свирепствует жестокая холера.
       Больницы и госпитали переполнены. По последним
       сведениям (28 сего месяца), за одни сутки было
       отмечено 74 смертных случая. Жители спешно
       разъезжаются".

   Я сразу забыл про стихи.
   - Дедушка! Дедушка! Вы читали? В Новом Орлеане холера! - вбежал я
в делушкину комнату...
   Дедушка сидел грустный.
   - Да, Том, я знаю, - сказал он, - я только что получил письмо от
папы.
   - Они выехали? Едут?
   Дедушка покачал головой.
   - Нет, Том. Папа не получил отпуска. Хозяин конторы сам уехал из
Нового Орлеана и оставил на папу все дела.
   - Как же так?
   Дедушка ничего не ответил. Я поплелся из комнаты.
   Ночью я никак не мог уснуть. Я переворачивался с боку на бок,
вставал и опять ложился. Я думал:
   "В Новом Орлеане холера. Люди падают на улице и бьются в судорогах.
Проезжают черные телеги с мертвыми телами. Надо спасти папу и маму.
Надо их просто увезти".
   И я решил: еду в Новый Орлеан.
   В той же "Ривермутской утке" я нашел объявление: на судно "Роулингс"
требуется мальчик для услуг. "Роулингс через четыре дня уходит из
Бостона в Новый Орлеан.
   Я очень обрадовался. Денег у меня нет. Дедушка меня ни за что не
отпустит, с ним и говорить нечего. Убегу тайком и поступлю на
"Роулингс". Ехать надо завтра же.
   Я собрал свои вещи, связал их в узелок и, когда стемнело, отнес в
конюшню к Джипси.
   Оттуда можно было взять узелок незаметно и уйти, как будто к
товарищу.
   Свой план я рассказал одному только Перецу Виткомбу.
   - Клянись нашей дружбой и своей головою, Перец, что ты меня не
выдашь, - потребовал я.
   - Клянусь головою, - грустно сказал Перец. - Но все-таки это очень
глупо. Во-первых, твои папа и мама на тебя же рассердятся. Во-вторых,
на "Роулингсе" ты досыта наглотаешься подзатыльников.  А в-третьих, ты
непременно умрешь от холеры как дурак.

        25

   Паровоз пронзительно свистнул. Под вагоном что-то зашипело, зашумело.
Вагон вздрогнул, качнулся назад, дернулся вперед и пошел.
   "Наконец-то!" - Я вздохнул с облегчением.
   Самое трудное сделано. Главное было удрать, чтобы никто не заметил.
На "Роулингс" меня примут: я сильный, здоровый и - все говорят - очень
высокий для тринадцати лет.
   Когда поезд пошел полным ходом, я вылез из своего угла (я нарочно
забился в самое темное место, чтобы меня не заметили) и расположился
поудобнее.
   Против меня сидел фермер в шершавой куртке. Рядом толстая дама.
Через проход - сухонький старичок.
   А кто сидит сзади?
   Я встал и заглянул через скамейку.
   "Что такое? Какая знакомая спина у этого человека. Клетчатая шапка...
Бен!.. Честное слово, матрос Бен..."
   Я съежился в своем углу.
   Вот так история! Как попал сюда Бен? Нет, я должно быть ошибся!
   Колеса тарах