именно в  это время (а не  сразу по  прибытии  в
Микены) получил  и  Прометей  собственными руками изготовленный  перстень  с
обломком  кавказской  скалы  ---  как  орден  Великого  Огнедарителя третьей
степени.  (Первая  степень,  надо   думать,   полагалась  мужам,  облеченным
верховной государственной властью, да и на  вторую могли рассчитывать только
активные зевсисты, находившиеся на самых ответственных постах.)
     Тех,  кто желает  в  моих  гипотезах  видеть лишь игру фантазии,  прошу
обратить  внимание  на следующее: даже  если  бы я  решился  безответственно
фантазировать на столь серьезную тему, игре  этой преградил бы путь, свел бы
ее почти на нет ряд строго бесспорных закономерностей!
     Ибо, повторяю еще и еще раз:
     Освобожденного  Прометея   человечество   забыло.  И   это  не   просто
забывчивость!
     Следовательно, освобожденный Прометей не совершил,  по-видимому, ничего
исключительного,  хорошего  или   дурного,  что  как-то   выделялось  бы  из
обыденного. Ничего такого, чего не помнить нельзя.
     Далее:  освобожденный  Прометей,  помимо  вещей  обыденных,   совершал,
напротив, такие вещи  ---  либо  с  ним  происходили такие вещи, --- которые
человечество склонно предавать забвению, забывает охотно и с психологической
точки зрения даже неизбежно.
     Вот это оно и есть. То, о чем не только не помнят,  но что хотят забыть
--- женщины, мужчины, все решительно, и чем скорее, тем лучше.
     Поверьте,   с  присущей   мне,  в   меня   въевшейся   строго   научной
педантичностью я неутомимо  рассмотрел, одну за  другой, все  без исключения
возможности, которые хоть как-то могли идти в расчет.  И теперь со спокойной
совестью  говорю:  пока кто-то еще,  действуя  в строго очерченных  границах
имеющихся фактов, существующих закономерностей и необходимостей, не выдвинет
новые гипотезы, посрамляющие мою (в чем я весьма сомневаюсь),  до тех пор мы
должны принять за истину полученные мною результаты.

        И напоследок еще немного мифо-гео-историко-архео-этно-социо-психо-филологии

     В первой песне  "Илиады", если не  ошибаюсь, Нестор  перечисляет давних
своих друзей и боевых товарищей --- и все они,  как на подбор, первоклассные
герои,  выдающиеся мифологические фигуры.  Уже в этой своей "выходной  арии"
Нестор показывает  себя  несравненным хвастуном.  В  списке  его фигурируют,
например,  Тесей и  Пиритой. Конечно, он мог с  ними  встречаться,  мог  при
случае ---  чего  не бывает! ---  пригласить их  к себе, повести в окрестные
леса поохотиться либо к  заливу  порыбачить. Но  это  не  выходило  за рамки
заурядного  шапочного знакомства,  быть  друзьями-соратниками они  никак  не
могли; в цикле легенд о Тесее --- Пиритое я не  обнаружил даже намека, чтобы
и  Нестор участвовал в какой-нибудь их геройской ---  тогда-то еще,  скорей,
хулиганской --- вылазке...
     Получается что-то  вроде  того,  как,  скажем, в наши дни я  знакомлюсь
где-нибудь в доме отдыха, к примеру, с товарищем Кишем * /* Распространенная
венгерская  фамилия  ("kis"  ---  "маленький").  */.  В  течение  первых  же
нескольких минут, во всяком случае двух-трех часов, я узнаю, сколько и каких
именно  высокопоставленных  персон  числит  он в  своем  родстве,  с  какими
знаменитыми и выдающимися людьми дружит, с кем из них учился в школе... и, к
слову, непременно будет сказано, что в теннис он играет обыкновенно с Самим.
(Если же это "к слову  сказанное" я не уясню себе сразу, то есть  приму,  не
отвесив достаточно глубокого поклона, оно  будет  повторено  с  нажимом  еще
несколько раз.) А дальше случай столкнет меня с Самим, допустим, в самолете,
и Сам  от нечего делать вздумает со мной  побеседовать.  Поскольку же  время
тянется медленно, то среди всего прочего упомянет он  и о том --- мимоходом,
конечно, в связи с проблемами общественного здравоохранения, --- что, как ни
много  у него дел, он,  хоть  трава не расти, еженедельно дважды по два часа
занимается  теннисом. На  что  я  с  видом  посвященного:  "Да-да,  знаю.  С
товарищем  Кишем". Он же: "С товарищем  Кишем?.." И этот характерный, словно
ускользающий взгляд, и потом как будто фальцетом:  "А-а..." Из чего я тотчас
понимаю,  что  товарищ  Киш однажды действительно играл,  <i>по  обыкновению</i>, с
Самим, когда у того почему-то не случилось другого партнера. Правильно?
     Вот и с Нестером понимать следует  так: Нестор  упивается рассказами  о
дружбе  с Тесеем и  Пиритоем, они же не поминают его ни единым словом. Любит
Нестор прихвастнуть своей причастностью к "хорошему обществу"!  (Кстати, эту
его  слабость отмечают многие античные  авторы и даже указывают, что, скорее
всего, и кичится-то он не по праву, ибо свидетелей нет: он пережил всех.)
     А теперь заметим себе хорошенько: Геракла Нестор не упоминает!
     Геракла, который во время Троянской войны был уже богом.
     Геракла,   в  легендах   о   котором   Нестор,   напротив,  упоминается
неоднократно и даже часто.
     В самом деле:
     В  жестокой битве Геракл перебил всех старших сыновей Пелея --- Нестора
же, младшего, сделал царем Пилоса.
     Целый ряд авторов  утверждает,  что Нестор  вместе  с Гераклом принимал
участие в походе аргонавтов.
     Пожалуй, этого  достаточно.  И  я не верю,  чтобы именно Нестор  первым
поклялся именем обожествленного Геракла.  Этому противоречит  его поведение,
засвидетельствованное "Илиадой".
     Ибо,  как я уже сказал, кого только не  перечисляет он в  "Илиаде"  как
былых своих друзей и соратников, но Геракла даже не упоминает.
     Допускаю,  что многие  нынешние читатели  "Илиады"  не  приметили этого
вопиющего  факта.  Ведь  нынешние  читатели  "Илиады"  в  большинстве  своем
понимают-трактуют  сообщаемую Гомером информацию несколько позитивистски. Не
принимая во внимание, что "Илиада" --- как и любое произведение или создание
искусства  ---  цельна  не  сама по себе, она цельна  цельностью социального
фона, современного ей общественного сознания.
     Обстоятельство немаловажное, право. Ведь если, представим себе, далекие
наши потомки займутся раскопками три тысячи двести лет спустя и с удивлением
обнаружат, что в Венгрии двадцатого века  количество мелкой разменной монеты
намного превосходило количество денежных знаков того же достоинства в других
странах,  ---  к  каким они придут выводам? Если социальный  фон  и  уровень
общественного сознания окажется им незнаком,  они скажут: в Венгрии все было
очень  дешево, венгерская  валюта котировалась весьма высоко. Иначе  говоря,
они  сделают  ошибочные выводы. Тогда как, зная конкретный  социальный фон и
уровень  общественного  сознания, дали  бы  точное заключение:  несоразмерно
большое  количество  мелкой  монеты   по  отношению  ко  всей  сумме  денег,
находившейся в  обращении, объясняется  тем, что венгры любили  сразиться  в
"улти".
     В  других местах своего повествования, в связи с другими лицами,  Гомер
много  раз упоминает Геракла.  Да и смешно  допустить, будто Гомеру мог быть
неизвестен  именно цикл легенд о  Геракле  и  внутри этого цикла --- тесная,
вероятно, даже интимная, дружба полубога и Нестора (пусть то не была любовь,
пусть тема их любви --- более позднее наслоение, не это важно).
     То же относится и к современникам Гомера, его слушателям.
     Гомер знал, что  монолог  Нестора  в  первой песне  "Илиады"  вызовет у
слушателей-читателей  возмущение. Они  будут  потрясены тем,  что Нестор  не
упомянул Геракла. И современники его,  слушатели-читатели, прекрасно  знали,
почему Нестор  не называет  Геракла и почему Гомер заставляет их возмущаться
поведением Нестора.
     Итак, по какой причине Нестор выпустил Геракла из своего реестра?
     Быть может,  по  той  причине, что  Геракл разгромил Пилос и  уничтожил
семью Пелея?
     Какое! Пелей сам напал на Элиду, где находились  имения Пелопидов и где
правил  Авгий,  нужный Эврисфею  союзник.  Геракл  отбил  нападение  по воле
Эврисфея. Одиннадцать сыновей Пелея пали в битве. Война эта имела, очевидно,
и  идейную  подоплеку: в  городе  Пилосе  почитали Геру, Посейдона, Гадеса и
Ареса (точнее  --- их "языческие" аналоги)  и  не приносили жертв  Зевсу.  С
Нестором ---  обратившимся  в Зевсову веру! ---  победитель  Геракл обошелся
милостиво,  что же до ущерба,  который  он невольно нанес  городу  во  время
войны, то  Геракл  потом вознаградил пилосцев,  присоединив  к  их владениям
новые территории.
     Дальнейшие  доказательства  излишни: Нестор рассердился  на  Геракла не
из-за смерти братьев, ведь их дружба <i>началась как раз после этого</i>!
     Впрочем,   слово   "рассердился"   явно  недостаточно   ---   настолько
поразительно  отсутствие имени Геракла в упоминавшемся  перечислении: Нестор
ненавидел Геракла.
     Но за что? Нет никаких, ни  малейших следов того, чтобы Геракл как-либо
обидел Нестора.
     Однако подумаем: разве ненавидят непременно обидчика?  Не чаще  ли,  не
сильнее ли ненавидим мы, например, того, кого обидели сами? Еще точнее: кого
обидели  несправедливо? И кто с тех пор самым своим  существованием является
постоянным раздражителем, источником угрызений совести!
     На этот раз случайная, можно сказать, аналогия привела меня к истине. К
той истине,  которую я затем всесторонне  проверил с помощью как психологии,
так и фактов.
     Быть  может,  кое-кто  из  любезных  моих  читателей  не  счел  за труд
поинтересоваться скромной  особой автора этих строк и, таким образом, знает,
что  вследствие свойственных  мне неусидчивости  и  лени  я делаю  множество
различных вещей, занимаюсь, например,  журналистикой. И потому читаю, просто
по долгу службы, мировую  прессу.  В  1956  году, после XX  съезда  партии в
Советском Союзе и так называемых "венгерских событий",  немало интеллигентов
во всем мире вышло из рядов коммунистической  партии. Многие из них по всему
миру  начали издавать газеты.  Левые газеты.  По  крайней  мере таковы  были
первоначально их планы.  Они даже писали в этих газетах, что намерены спасти
подлинный коммунизм. Каковы были их намерения  в действительности, разбирать
не  буду.   Факт  тот,  что  ныне   эти  газеты   стали   сборными  пунктами
антикоммунизма.   Застарело-консервативные,  сыто-буржуазные  газеты,  вроде
"Нойе  Цюрхер",  "Таймc",  и  даже тот  или  иной  листок  Шпрингера  подчас
объективнее информируют или конструктивнее критикуют  там, где  эти  "левые"
брызжут слюной.  Да  теперь  у  них и вовсе  нет  уже иной программы,  кроме
антикоммунизма.
     Логика ренегата: "Я тебя покинул, следовательно, ненавижу".
     Да  не  поймут меня неправильно!  Человек с  течением жизни закономерно
изменяет  свои  убеждения.  Накапливаются познания, впечатления,  и, как это
обычно бывает, накопленное количество  перерастает однажды в новое качество.
Я, например, был глубоко верующим католиком. Ныне я коммунист. Но католицизм
не  ненавижу.  Вспоминаю о нем, как  о счастливой юности. Понимаю  верующего
человека  и  сочувствую ему. Сказать  по правде, даже завидую  тому ощущению
мира и облегчения, какое испытывает верующий, причастившись. Мне, увы,  вряд
ли доведется еще когда-либо испытать нечто подобное. Точно  так же завидую и
тому  ученику,  который  выучил  сегодня  уроки на завтра и тем  покончил  с
делами. Ибо  мне, увы, никогда уже не дано будет ощутить и  этого.  (Правда,
остается еще смерть. Если,  конечно, она  --- избавление. Но, к сожалению, я
знаю, что это не так.) Словом, убеждения мои изменились, но сам я в каком-то
смысле остался прежним. Не превратился в ренегата.
     Я  думаю,  у  ренегата  никогда и не  бывало подлинных убеждений.  Свое
неверие  он   "перевыполнял"  за   счет  изъявления  веры.  И   теперь   это
перевыполнение в изъявлении веры старается сверхперевыполнить ренегатством.
     Факт  остается  фактом:  то,  что  Нестор,  перечисляя  своих  друзей и
соратников  ---  хвастливо,   преувеличенно  хвастливо  их  перечисляя,  ---
забывает  назвать Геракла, своего наставника и действительно близкого друга,
"перевыполнение" потрясающее.
     Это --- поведение ренегата.
     Подробная биография Нестора  до нас не дошла. Мы знаем, что начинал  он
другом  Геракла. Был аргонавтом,  то есть служил делу партии мира.  Считался
человеком   не   глупым,  но   трусливым  и   неслыханно  меркантильным.  По
осторожности   своей  и   скупости,  естественно,  был  противником  военной
авантюры.  И  вот  мы  встречаемся с  ним позднее.  Теперь он  --- наряду  с
Одиссеем --- духовный руководитель всей  троянской эпопеи! Похоже, Атрей был
прав: стоило  хорошенько припугнуть  его  конфликтом, возникшим  из  истории
Теламона --- Гесионы, затем "выдоить"  --- и  Нестор сам побежал вдогонку за
своими денежками:  эти  потраченные на  подготовку к  войне средства он  мог
воротить уже только из военной добычи.
     Но  ведь такая метаморфоза во  взглядах произошла не  с одним Нестором.
Были  под  Троей  и  другие, кто  вообще  не  хотел  служить  великоахейским
мечтаниям  либо согласился лишь вынужденно. Вспомним  хотя бы Ахилла. Однако
они вовсе не ненавидели Геракла.
     Даже  среди  инициаторов  войны кое-кто  принадлежал  некогда  к  числу
близких Гераклу  людей.  Но и они сейчас отнюдь его не ненавидели. Например,
Тиндарей,  отец  Диоскуров и Елены,  который  тоже  троном  своим был обязан
Гераклу. Причем еще больше обязан, чем Нестор. Гиппокоонт изгнал Тиндарея из
Спарты, Геракл же --- вскоре после победы  у Пилоса --- вернул ему власть. И
даже  был тяжело ранен в  бою с Гиппокоонтом. Тиндарей,  как  мы знаем, стал
позднее политическим противником своего спасителя. Но нет никаких сведений о
том, чтобы он ненавидел Геракла.
     Ахилл  или  Тиндарей ренегатами  не были.  Нестор  же был  ренегат. Его
ненависть --- типично ренегатская  ненависть;  ненависть по типу:  "Я  нанес
тебе сокрушительный удар, потому и ненавижу".
     Да,  но  когда Нестор нанес  этот удар Гераклу? Прямо и честно,  лицо к
лицу, ---  нет,  такого быть не могло,  для  этого он  был  слишком труслив.
Поскольку речь идет о Несторе, мы можем предположить только, что он выступил
вдохновителем  какого-то оскорбления Гераклу. Но  какого? Что  это  было  за
оскорбление, если Нестору пришлось  из-за него так  возненавидеть  героя? Он
просто  не  мог  заставить  себя  выговорить  его  имя,  долго  и  хвастливо
перечисляя  знакомых  героев,  не  мог  ---  хотя  в  ту  пору  и  при   тех
обстоятельствах это должно было поразить решительно всех!
     Несомненно, <i>оскорбление было не пустячным</i>. Но  нам и не придется искать
долго:  старому Гераклу  кто-то однажды дал подножку,  а  позднее, косвенно,
стал причиной и  самой его  смерти, взбунтовав против  героя, точнее, против
старинного друга его Хирона, часть племени кентавров.
     Что мы знаем еще? Знаем, что, совершив свои двенадцать подвигов, Геракл
---  уже пятидесяти восьми  лет  от  роду, на закате  поистине изнурительной
жизни, ---  не потребовал себе ни микенского, ни даже тиринфского трона:  не
потребовал хотя бы права наследования для себя или своих сыновей; он даже не
отдохнул. Набрав, в Аркадии небольшое войско, Геракл покинул Пелопоннес.  Он
направился в  Калидонию --- вероятно, на  корабле,  через Коринфский пролив,
--- затем  в Фивы, Афины, побывал в Додоне, на дорийских землях, в средней и
северной Греции, повсюду.  Мифографам  известна целая серия его приключений,
однако,  по  своему  обыкновению,   каждое  из  них  они  рассматривают  как
самостоятельный,  отдельный  эпизод  из жития Геракла. Но, даже  несмотря на
это, выявить в  них дополнительные  наносные,  чужеродные элементы нетрудно,
как  и  установить с  приемлемой точностью, почему  все-таки Геракл  покинул
Пелопоннес (в  сущности, бежал: его  мать,  Алкмена,  и  многие его  сыновья
остались  в  Тиринфе!) и что он  делал, над  чем трудился между 1212  и 1208
годами, последними четырьмя годами своей жизни.
     Наконец,  еще  один  эпизод,  весьма существенный  как раз  в отношении
Прометея.  И  притом  невероятно  запутанный:  так  и мерещится, что  кто-то
сознательно перетасовал-смешал в нем все данные.
     Странная вещь:  греки бережно хранят память о Троянской войне ---  этом
единственном победоносном (двусмысленно победоносном) эпизоде  колоссального
и  бесславно рассыпавшегося  в прах замысла.  Бережно  хранят  они  и  образ
Геракла  ---  "буйволомощного сына  Зевеса".  Но  смысл  идейно-политической
работы Геракла смазывают! Неужто же народы настолько боятся взглянуть в лицо
своим  --- даже  очень  давним --- заблуждениям,  слепой глупости?  Это  все
равно,   как   если  бы  мы  помнили  о  героизме  венгерского  солдата  ---
несчастного, обманутого венгерского солдата --- в первой мировой войне, а не
о мудром и героическом "пораженчестве" Михая Каройи.
     И все-таки достаточно самой малой толики фактической истины, вплетенной
в  сказку,  или,  скажем,  попытки  вкраплением  реальных  сведений  придать
достоверность  старательно   продуманной  исторической   подтасовке,   чтобы
наблюдательный глаз  рано или поздно  во всем разобрался. Точно так  же  как
ученый  отличит  благородный, резьбою  украшенный камень, использованный  на
стенной  кладке,  от  всех  прочих, а потом  еще реконструирует, пожалуй, из
нескольких таких резных камней вишеградский дворец короля Матяша.
     Но  вернемся к  нашему  предмету:  я имею в виду битву,  происшедшую  в
пещере кентавра Фола,  тот эпизод, который упоминается, можно сказать, всеми
мифографами  (намек на  него мы встречаем и в "Энеиде"), вплетается то туда,
то  сюда, но чаще всего  приписывается молодому  Гераклу,  а местом действия
указывается Пелопоннес.
     Позволю себе в нескольких словах напомнить  этот эпизод на случай, если
кто-либо призабыл его.
     На  одной из своих путей-дорог Геракл завернул в пещеру кентавра  Фола.
Кентавр принял его как гостя и достал в его честь  ту самую  амфору с вином,
которую припас еще  бог Дионис специально для этого случая. Но когда  прочие
кентавры  учуяли  запах вина, они  буквально  взбесились. Началось ужасающее
сражение, во время которого кентавры бились чем попало --- вырывали с корнем
сосны, швырялись  целыми скалами. Геракл  (по  другим  источникам  ---  Фол)
пользовался  отравленными,  вымоченными  в крови  Лернейской гидры стрелами.
Одна такая  стрела случайно впилась  в колено  царя Хирона,  любимого  друга
Геракла. Раны от этих  стрел,  как нам  известно, не  знали исцеления. Хирон
испытывал  адские муки  и, будучи бессмертным, пожелал себе смерти.  В конце
концов,  с ним поменялся  Прометей, <i>согласился принять бессмертие  на  себя</i>;
Зевс это соглашение утвердил, и Хирон почил в мире. Взбунтовавшиеся кентавры
разбежались, какая-то часть их --- под водительством Несса.
     Что в этой истории неправда и что --- правда?
     Неправда, что  произошло  это с молодым Гераклом,  ибо  как тогда попал
сюда  Прометей? (И откуда возьмется  опять живой Хирон,  выступивший  --- по
времени гораздо позднее --- как друг Пелея и воспитатель Ахилла?!) Неправда,
что произошли эти события на Пелопоннесе. Мифографы помещают их туда,  чтобы
"объяснить" названия гор, рек, вонь от серного источника, --- иными словами,
историческую память  здесь затуманивают  типичные, сложенные  для  пояснения
названий  легенды,  лишь  позднее  кое-как   увязанные  с  Гераклом   (такое
наблюдается  часто).  Неправда,  будто   Хирон  поменялся  с  Прометеем,  из
бессмертного став  смертным ---  удивляюсь, как  это не остановило  внимания
мифологов! ---  ибо  Прометей  и  всегда  был бессмертным богом,  тогда  как
"бессмертие" Хирона  означало всего лишь, что, уверовав  в Зевса, он основал
царство патриархального типа  и царствовал долго, не желая по истечении года
(года  в широком смысле)  принести себя в жертву. (Кстати: всегда, с тех пор
как я впервые  прочитал эту  историю, меня более всего  удивляло, как вообще
попал  в  нее  Прометей.  И почему именно  Прометей?  Как  странно,  что  ни
Аполлодору, ни остальным это никогда не бросалось в  глаза!) Неправда  --- и
случай  с амфорой вина;  этот  мотив  явно перекочевал сюда из  рассказов  о
свадьбе   Пиритоя.  Неправда  ---  вырванные  с   корнем   сосны   и  прочая
гиперболизированная бутафория: обычные россказни бывалых вояк.
     А  вот  междоусобная  война  кентавров,  их восстание  против  Хирона и
Геракла ---  правда. И  что  вождем бунта был Несс, ставший позднее  убийцей
Геракла, --- тоже правда. Правда ---  что Хирон получил смертельную рану и к
его  ложу  призвали  Прометея,  сведущего  во  врачевании,  как  и в  других
ремеслах.  (Некоторые  утверждают,  что был там и  Асклепий,  иными словами,
состоялся консилиум, в котором принял участие  сам больной, тоже известный и
выдающийся врачеватель.) Достоверно звучит и то, что в результате консилиума
Хирон попросил своих друзей-медиков об аутаназии, милосердном  вмешательстве
ради  скорой  и  безболезненной  смерти. Вполне  возможна,  кстати  сказать,
отравленная  стрела,  только принадлежала  она  не Гераклу. Это домысел ради
"полноты картины". Населявшие Грецию народы издревле владели  тайнами ядов и
в битвах часто пользовались отравленными стрелами.
     А произошли  названные события  --- и это  правда --- на  горе Пелионе:
ведь  Геракл  давно  уже  вернул Хирона и  кентавров в  исконные их пределы,
откуда они  были изгнаны лапифами. Правда, наконец, и то,  что случились эти
события  в последние  годы --- вероятно, даже  в последние месяцы  --- жизни
Геракла.
     И  наконец, бунт  Несса не был  случайным, и время  для него выбрано не
случайно. Несса кто-то нанял.  Судя по всему, он должен был вместе со своими
людьми застигнуть  врасплох  участников  важной  встречи  в  "пещере  Фола".
Главная цель, очевидно, была уничтожить Геракла, ведь немного позже Несс ---
при содействии несчастной Деяниры --- и  в  самом деле  привел в  исполнение
смертный приговор Гераклу.
     Рискну  заметить,   что  и   упомянутый  выше  обмен   "смерть  ---  на
бессмертие", пожалуй,  не без основания попал  в нашу  историю. Мотив сам по
себе не кажется  полностью выдуманным. Прометей, надо думать, испробовал все
для  спасения  Хирона. Быть  может,  применил  обычное.  в  случаях тяжелого
отравления  переливание крови.  То есть влил  Хирону кровь  --- обыкновенную
человеческую кровь!
     (Возможно  и другое. Прометей  просто-напросто был ранен  в битве, и из
его  раны  вместо ихора, жидкости, текущей, как  известно,  по  жилам богов,
показалась  обыкновенная кровь. Этому  нетрудно поверить, ведь Прометей  уже
несколько лет вкушал  людскую пищу, ел  хлеб и  пил вино, что,  насколько мы
знаем,  богу  как-то и  не следовало бы,  ---  короче  говоря,  теперь  ихор
заменился в  нем кровью.  Два  независимых  друг от  друга, но совпавших  по
времени события --- смерть царя кентавров и очевидный  признак, обнаруживший
смертность   Прометея,  ---  легенда  худо-бедно  связала  воедино,  позднее
какой-нибудь мифограф с ученой  важностью примешал  сюда взятое "с  потолка"
бессмертие Хирона и тем окончательно все запутал.)
     Как бы то ни было, это последнее, хотя  и весьма туманное свидетельство
о пребывании Прометея  в Элладе. И  в то  же время намек,  пусть  нечеткий и
противоречивый, --- намек на то, что он смертен.
     (Нет, все-таки не могу удержаться, чтобы не вставить: Хирон, едва успел
умереть,  тут  же обратился в созвездие,  и не  в какое-нибудь второсортное:
Кентавра. Говорю об  этом  лишь потому,  что Прометею,  как я отмечал  уже в
предисловии, не досталось ни созвездия, ни звезды, ни хотя бы малой, видимой
простым глазом планеты!)
     Потянем  же ниточку там,  где нам  сподручнее:  начнем с  Геракла. И на
некоторое время  забудем легенду --- ведь и легенда забыла многое. Попробуем
восстановить,  "вспомнить"  былое,   пользуясь  доступными   нам  останками,
обломками реальной истины.
     Главный вопрос, на который  еще  нужно получить  ответ: почему  Геракл,
совершив свои двенадцать подвигов, покинул Пелопоннес, почти бежал, во главе
крохотного аркадского войска? По трезвом рассуждении --- и логике сказки ---
именно  тогда  ему полагалось бы  получить  какое-то  вознаграждение,  затем
царствовать  в  мире  и  славе  либо  уйти  на  покой  и  "до  самой  смерти
жить-поживать припеваючи".
     Почему  порвал он  с  Микенами, которым  всю свою жизнь  самоотверженно
служил верой и правдой? Да,  речь идет именно о разрыве. Это  подтверждается
обстоятельствами его ухода. А также со всей очевидностью тем, что оставшиеся
ему  годы  жизни  он  провел в  средней  и северной  Греции, в новых,  можно
сказать,  совсем  неприметных по  сравнению с  прежними  походах  и вылазках
местного значения.
     Быть может, его обманули при расплате?
     Такой вопрос можно поставить лишь смеха ради. В  ходе своих приключений
и  подвигов Геракл  мог  бы,  как я  уже говорил, составить  себе  несметное
богатство. Если бы богатство его интересовало. Взять хотя бы только Египет с
его  политикой brain  drain: неужто  Египет  не  пытался заполучить для себя
этого выдающегося политического деятеля и полководца? Который, между прочим,
и  народу  египетскому  так  полюбился, что остался  предметом  религиозного
культа на многие столетия?! Чужеземец Геракл --- в  кичливом Египте!  Неужто
не  соблазняли  его  землями поболее дорийского царства, состоянием, высоким
саном и властью? Да еще доказывали, быть  может, что в Египте и из Египта он
сможет  успешнее  служить  зевсистской своей миссии,  осуществлять идейную и
политическую свою программу. Вот то-то и оно!
     Да и Пелопиды, по-моему, ничего не желали так пылко, как "расплатиться"
с Гераклом --- деньгами, чинами, некоторой властью.
     Так  что это предположение нужно  отбросить, как и другое --- будто  бы
спор  в Микенах разыгрался вокруг престолонаследования. У Геракла были сотни
случаев захватить верховную власть силой. А он не только не сделал этого, но
вся его деятельность поначалу служила как раз укреплению позиций Эврисфея.
     Так, может  быть,  его  оскорбили?  Возможно. Однако такое случалось  и
раньше, но  Геракл, как это  ни  поразительно,  никогда  не противопоставлял
своего самолюбия Микенам. Стирал грязь и продолжал служить.
     Нет,  нет, если мы хотим как-то продвинуться вперед, нужно во что бы то
ни стало нащупать главный  нерв всей этой структуры. Ради  чего  жил Геракл,
ради  чего  всю  жизнь,  не ведая устали, служил  Микенам,  какова  была его
программа?
     Мы  это   уже  знаем:  он   хотел   создать  современную,  гуманную   и
универсальную идеологию на основе зевсизма, установить мир и  безопасность в
Средиземноморье;  сделать безопасными дороги, сухопутные и морские; добиться
справедливого  и  равномерного  статута  в  портах;  в  рамках   же  мирного
Средиземноморья хотел  единства  греков своих,  хотел,  чтобы  они трудились
усердно, на социально-техническом уровне современного мира, чтобы включились
в   разветвленную  сеть  мировой   торговли,  заняли,  соответственно  своим
способностям, достойное место в мирном соревновании с другими народами.  Это
благоденствие было,  пользуясь нынешней терминологией, программой патриота и
интернационалиста. (Той  программой, которую, кстати,  осуществили  столетия
спустя  "истинные" греки и благодаря которой они вписали свое имя  огромными
сверкающими буквами в летопись человечества.)
     Гераклу пришлось нелегко. Я не стану  перечислять его подвиги. Ему, как
мы видели,  пришлось нелегко  уже в  войне  с амазонками. Я воспроизвел этот
эпизод  лишь  вкратце,  не   рассматривая   по  порядку  все   переговоры  и
посреднические  операции Геракла в Малой Азии, а  также  ---  поскольку в те
времена это был один из способов разрешения конфликтов ---  его поединки; не
собирался я, наконец, и резюмировать относящуюся сюда  часть легенд из цикла
о Геракле,  которые любезному  Читателю известны, во всяком  случае, так же,
как мне. Эти  легенды становятся на диво немногословными  при описании  двух
последних  его подвигов  ---  великих  морских переходов. Впрочем, навряд ли
удалось  микенцам  разузнать о них подробно,  ведь конфликт разразился сразу
же. Во  всяком  случае, очевидно,  что  эти два трехгодичных путешествия ---
вдоль  берегов  Италии, Галлии, Испании, по  Океану вверх до Британии,  быть
может, даже до Северного моря, и затем (второе) от Мавритании  до Египта или
Палестины --- были  труднее всех прежних. Героям тяжко пришлось и физически,
они   испытали   много  лишений,  а  тут  еще  бесчисленные  дипломатические
переговоры,   сопряженные   с   постоянной  психической   перегрузкой!  Всех
подробностей мы, повторяю, не знаем --- известно только одно: оба невероятно
трудных, заранее, казалось,  обреченных на провал  замысла Геракл выполнил с
честью.
     И что же нашел он в Микенах по возвращении?
     Ответ на это дают исторические факты.
     Микены прочно  главенствовали на всем  Пелопоннесе. Ну что  ж, и Геракл
хотел этого.
     В  Микенах объявили национальной классикой раздутую и  все  раздуваемую
легенду об Ио: у Священной Коровы становилось все  больше сыновей, дочерей и
внуков, решительно  все города  подлунного мира были  основаны, оказывается,
роднею  Пелопа. Об  этом  вопила нищая детвора у городских ворот,  эта  тема
открывала  двери  Академии.  Геракла  бесит  подобное  тупоумие в культурной
политике --- ведь какая тенденциозная глупость, и,  увы, не единственная!  А
он даже  сказать ничего не может:  ему смеются  в глаза,  он-то, мол, и  сам
потомок Ио!
     Микены  распространили  "зону"  своего  политического  влияния на  весь
окружающий  островной мир  ---  от  Итаки  через  Крит  до Родоса,  Лесбоса,
Лемноса. Но и это бы еще не  беда --- все это,  по существу,  греческие, или
хотя  бы   по  происхождению  греческие,  союзнические   территории.  Однако
завладение  портами  Родоса,  Лесбоса  и  Лемноса,  вовлечение  именно  этих
островов  в  перевозки  форсируемого  Атреем  оснащения  армии,  присутствие
возрожденного   микенского  флота,   пусть  даже   чисто   символическое,  в
непосредственной близости --- взглянем на карту! --- от малоазийских берегов
представляет  серьезную  угрозу  интересам  пунийцев,  хеттов  и,  косвенно,
Египта,  но  прежде  всего  и  самым  непосредственным  образом  затрагивает
интересы Трои. Если,  конечно, одновременно не возобновлен и прежний договор
о мореплавании.
     Но мы знаем: этот договор не был возобновлен.
     И наконец, самое тяжкое: мы знаем, что микенский флот, чуя за собой уже
грозную и всевозрастающую мощь, пустился в  наводящее ужас  пиратство.  Я не
говорю,  будто бы  официально.  Зачем же!  На все  существует  форма!.. Если
однажды, как-то, где-то, государственное руководство  ---  преднамеренно ли,
по   недомыслию  или   вынужденно  ---  оставляет  для  спонтанных  движений
возможность  прорыва   в  системе   исторических  установлений,  то   прорыв
происходит. Эти движения, разумеется,  могут быть добрыми,  их можно, познав
определенные закономерности, направить на пользу обществу. Но они могут быть
и дурными, вредными, самоубийственными. В случае с Атреем  у нас имеются все
основания полагать, что  для "прорыва" пиратства, о  размерах которого  дают
представление документы того времени, он оставил щель преднамеренно. То есть
счел это спонтанное движение полезным для себя, для своих целей.
     Геракл  --- напротив.  Утомленный  последними тяжкими  испытаниями,  он
рассматривал это как  подлое  торпедирование его  начинаний, обессмысливание
всей его работы, осмеяние всей его жизни.
     Он не стал, очевидно, толочь воду в ступе --- разговаривать с недотепой
Эврисфеем,  ---  а  прямо бросился к Атрею, его  и  призвал к ответу со всею
страстью.
     Не  буду  приводить их  спор  "дословно". С  одной стороны,  не хочется
снизить исключительную серьезность темы игрою  фантазии, хотя  бы такая игра
могла позабавить и меня самого и, пожалуй, Читателя. С  другой же стороны, в
споре  этом довольно густо звучали такие словеса, которыми древние греки ---
и не только древние греки --- пользовались, правда, и при письме, но которые
жестоко оскорбили бы наш вкус, вздумай мы употребить их  не только в обычной
нашей повседневной  живой  речи, но  и изобразить  на  бумаге. Итак, не буду
подвергать  испытанию  вкусы  Читателей,  тем  более  что смело  уповаю  ---
поскольку речь идет о моих соотечественниках --- на собственную их фантазию.
     Присмотримся лучше к сути их спора.
     Геракл  нападал  и  призывал к ответу.  Атрей  твердил  о  своих добрых
намерениях и безусловной  воле к миру. Так ведь и принято. Он объяснял, что,
с  тех пор как находится у власти, единственная  его забота  --- утверждение
мира и  взаимопонимания (в  согласии с волей  Зевса и Геракла, а как же!) на
возможно  большей  части  греческих земель. Рассказывал,  что  заставил-таки
господ  союзников,  упрямых  "родичей"  раскошелиться  во имя  общего  дела.
Теперь-то  имеются  все  предпосылки  тому,  чтобы  Эллада  не   как  бедная
родственница,  а   с   позиции  силы  включилась  в   мирное   экономическое
соревнование  между  народами.  Впрочем, Гераклу  это  должно быть  понятно:
условием мира является военная сила.  Для устрашения. Торгового мореплавания
без  соответствующего военного  флота  быть  не может. Есть военный флот и у
Сидона,  у Египта и  Трои.  Военно-морская дипломатия испокон  веков  играла
важную  роль  при  заключении  торговых  соглашений,  в поддержании  мира на
морских  путях.  Геракл  просто мечтатель,  ежели полагает,  будто Приам или
фараон  сдержат данные ему  обещания  без  равновесия  сил  на море. А всего
лучше, говоря по  правде,  чтобы  силы Микен  ради  вящей безопасности  хоть
немного перевешивали в этом равновесии.
     Но пиратство! --- упорно возвращался к больному вопросу Геракл.
     Поначалу  Атрей  клялся,  что  Дворец  к  пиратству непричастен.  Потом
вздыхал:  воинов, особенно  моряков,  держать  в узде  труднее,  чем блох  в
горсти. Вспомнил случай,  когда все началось с контратаки сидонцев. Вспомнил
другой случай, когда самолично, и  именно  за пиратство, приказал разодрать,
привязав к хвостам  лошадей, некоего командира  галеры --- прямо в аргосском
порту. (Незадачливый капитан, как видно, попытался прикарманить добычу.)
     Однако  Геракл  "не с  луны  свалился"  (эти  слова, если  не ошибаюсь,
принадлежат  не  Аполлодору).   У  него  имелись  доказательства:  к  обеду,
например,   подали  ливанские   вина   ливанского  же   разлива;  во  дворце
поразительно много  прислужников с  характерной  семитской  наружностью  ---
среди них и тот "привилегированный" слуга, почти гость, за которого надеются
получить солидный  выкуп;  у  самого же  Атрея  в  кабинете  стоит множество
новехоньких   декоративных   предметов   из  золота  и   стекла,  несомненно
финикийского происхождения,  которые  из-за эмбарго вряд  ли могли попасть в
Микены прямым путем.
     В  конце концов, Атрей  --- не со зла,  поскольку он  был высокомерный,
холодно  расчетливый человек,  а просто  в сознании  своей власти  --- также
возвысил голос  и  цинически бросил  гостю  в лицо: военные  экспедиции  ---
лучший способ дисциплинировать солдата; без пиратства нет добычи, без добычи
же  ---  пусть Геракл, если может, из собственного  кармана  оплачивает этот
паршивый жадный наемный сброд; вообще нет маневров лучше, ближе к реальности
боевой обстановки, чем пиратские набеги.
     --- Маневры? --- поймал его Геракл на слове. --- Зачем?
     Атрей  попытался замять  этот  вопрос. Стал что-то бормотать  о древних
правах  дома  Пелопа  в  Малой  Азии,  которые  он  намерен восстановить ---
разумеется, мирным  путем и именно поэтому  ---  с позиции  силы;  мямлил  о
"вызывающих действиях" Трои, о сидонском "двуличии", о "запутанном положении
в средней и северной  Греции". И  еще,  разумеется, о благосостоянии народа,
разоряющемся  свободном  земледельце, о необходимости  удовлетворить воинов,
когда придет пора распустить их по домам...
     Иными словами, перед Гераклом открылась --- если  воспользоваться опять
нынешней    терминологией     ---    националистическая,    шовинистическая,
империалистическая   программа   Атрея,  приправленная  обычной   социальной
демагогией.
     Я  бы просто назвал  ее  фашистской,  если бы  не  боялся  обвинения  в
анахронизме. Ведь мы это слово, неизвестно почему, привязали  к определенной
общественной формации  определенной  эпохи.  Хотя  прекрасно  понимаем,  что
значение его много шире.
     Ну да и бог с ним, назовем это явление на сей раз атреизмом.
     Я, однако же, думаю, что сам Атрей не был атреистом. Такое случается, и
часто. Атрей  был умнее, Атрей лишь использовал атреизм как орудие власти. Я
и сейчас знаю людей,  которые сами не националисты --- они для этого слишком
умны, --- однако используют национализм  других для  раздувания  собственной
популярности. Ибо  "атреизм" и ныне  товар дешевый и  пользующийся  спросом.
Народу необходим  серьезный  исторический  опыт  и  большая зрелость,  чтобы
вытравить  из   себя  националистическую   мечту  о  своем  превосходстве  и
утверждать собственное величие служением человечеству. Греки научились этому
в  очистительном  огне   одного  катастрофического  поражения  и  более  чем
четырехсотлетней тьмы. В исследуемую же эпоху  атреизм, по  всем  признакам,
был   популярен.   Благодаря   военной  конъюнктуре,  благодаря  оживившимся
городским рынкам, чему способствовали не в последнюю очередь успехи пиратов,
пламя великоахейской амбиции взвивалось высоко.
     Вот почему  после  жаркой  перепалки  и решительного  разрыва с  Атреем
Гераклу  пришлось  оставить   Пелопоннес.  Правда,  он  был  герой,  он  был
популярен. Но в свете событий и популярность его приобрела иной характер: он
был герой, ибо был непобедим, был герой, ибо олицетворял собой силу эллинов,
их национальное величие. Но <i>по идеям своим</i> он уже не был для них героем.
     Удивляюсь  я лишь тому, что все это не сломило столько уже  испытавшего
на  своем веку пятидесятивосьмилетнего мужа.  Люди в те времена были скроены
не крепче,  чем нынешние: Калханта  вон хватил удар и вовсе из-за  ничтожной
причины  (сын  Тиресия  в  деле  совершенно второстепенном  оказался  лучшим
прорицателем, чем он сам).
     Во главе крохотного аркадского войска Геракл водным путем --- то есть в
обход  усиленно охраняемой "линии Мажино" --- отправился в Калидонию, оттуда
в Фивы.
     Упомянутое Атреем "запутанное положение" в средней и северной Греции на
самом деле не было таким уж запутанным. Пока его не запутали сознательно!  В
чем же тут была хитрость?
     В    Фивах     Креонт    исподволь,     потихоньку    укреплял     свое
патриархально-зевсистское царство. Расправиться с Тиресием он  не мог, ну да
умрет же когда-нибудь и сам  по себе старый мракобес! Увы, это долготерпение
окажется впоследствии роковым  как для  Креонта, так и для  города.  Тиресий
выжил из ума, окончательно впал в маразм. Сейчас-то время мирное, так что он
тоже попридержал свои фанатически-консервативные  речи,  но что  будет, если
начнется смута? Представим себе нечто вроде Йожефа Миндсенти * /* Миндсенти,
Йожеф  (1892--1975)  ---  примас  католической  церкви  в  Венгрии,  крайний
реакционер.  */  ---  родственность   генов  совершенно  потрясающая,   хотя
доказательств их прямой кровной связи у меня нет.
     В Афинах по тому же  зевсистскому образцу строит свой город-государство
Тесей.  Он  поладил миром  --- не без  некоторого,  впрочем,  нажима  ---  с
двенадцатью  главами родов,  выделил им  места для  застройки в самом центре
города  и объявил их эвпатридами. Город обнес стеной  и  провозгласил  Афины
священным приютом  всех гонимых. Здесь, как в  иностранном легионе, никто не
выведывал у беглеца, чей  он сын  и откуда родом, интересовались только, что
умеет  делать.  Но   уж  работу  спрашивали  со  всей  строгостью.  Конечно,
интенсивное   строительство  не   обходилось  без   затруднений:  чрезмерные
капиталовложения,  вздутые цены. В  такое время  народ ворчал.  Случалось, и
среди  эвпатридов  возникало  недовольство:  они завидовали  возвышению друг
друга, все вместе завидовали возвышению Тесея. В эти периоды народу усиленно
напоминали   об   идиллической  красоте   доброго  старого  времени.   Когда
недовольства  разных  сословий  ---  по  всем признакам  подогреваемые извне
Микенами ---  встречались, государственная власть оказывалась в опасности, и
Тесей вмешивался  твердой рукой.  Рукой,  обагренной  кровью. Он убивал,  и,
сообразуясь с духом закона, если уж убивал, то сразу многих, целыми семьями.
(Я упоминал ранее об этом законе: если обвинитель --- родственник,  он прямо
обвиняет в убийстве, и  тогда Тесей должен быть осужден на вечное  изгнание,
дабы  не осквернить перед  лицом богов весь  город. Если же родственников не
осталось, царь может сам обвинить себя в том, что "ради общественной пользы,
ради  благополучия  города"  совершил  "по необходимости"  человекоубийство,
замолить которое  можно  и кратковременным пребыванием  за пределами города.
Практично.)
     Ипполита  умерла молодой. Умерла, если  судить по некоторым источникам,
разрешаясь от бремени первенцем --- Ипполитом. Тесей оплакивал ее много лет,
потом женился  вторично. Конечно,  не  на афинянке, тут  он  был начеку.  Он
выбрал себе  в жены дочь критского царя  Федру, младшую  сестру Ариадны. Это
был брак  по расчету:  породнившись  с критским царствующим  домом,  он  мог
рассчитывать на  его поддержку,  если  бы вдруг  довелось защищаться  против
Микен. Федра даже  жаловалась, что  Тесей  пренебрегает ею, открыто изменяет
направо  и налево. (Подробнее об этом смотри у Расина.) Последнее  я  считаю
сомнительным.  Во-первых,  у  Тесея,  как говорится,  уже обсохло молоко  на
губах.  Во-вторых, с  него  хватало  дел  государственных, недосуг  ему было
бегать за юбками. Похоже, что и Федру-то ублажать было некогда.
     Во  всяком случае, среди забот, трудностей,  а  подчас  и кровопусканий
Афины  росли  и  развивались;  это  был уже  город  с  несколькими  тысячами
населения, богатый город, влиятельный на всей земле ионийской.
     На северо-востоке управлялся  Пелей:  он  обратил в Зевсову  веру своих
мирмидонцев, дал им современное государственное устройство, обеспечил тесный
союз  с кентаврами,  мир с лапифами. Мирмидонцы  жили теперь не в пещерах! У
них было уже несколько городов. Правда, городов  маленьких, земледельческих,
в  сравнении  с  Микенами  ---  скорее,  деревушек,  но  все-таки  это  были
укрепленные поселения, с постоянными оседлыми жителями.
     На северо-западе обитали дорийцы. Они медленно распространялись к  югу.
Впрочем,  все   предрассудки   ложны,  даже  ---  иногда  ---   предрассудки
ученых-историков.  До конца XIII столетия до нашей эры дорийцы  не совершили
ни  единого нападения на какой-либо эллинский город и город-государство. Они
прибирали  к  рукам  территории,  заселенные  нецивилизованными аборигенами,
ничейные  земли. И аборигены, собственно, даже  не  могли на них жаловаться.
Правда, де-юре  землю у них  отобрали, однако де-факто дорийцы лишь облагали
данью бывшего ее владельца,  скотовода или землепашца. А за это  защищали их
поселения от  грабительских  набегов извне  и  от  местных бродяг (налеты  и
убийства,  совершаемые   самими   дорийцами,  были  не  в  счет,   считались
законными), обеспечивали  порядок  на дорогах  и на рынках; хотя и презирали
"дикарей", но  материально  весьма  ценили  работу их  ремесленников,  одним
словом  ---  поддерживали  жизнь  местного   населения   в  русле   терпимых
регламентаций.   Чего  еще   ждать   от  государства?   Повторяю:   отбросим
предрассудки! В конце концов, существуют же для чего-то раскопки, существует
точная  наука!  Раскопки явственно свидетельствуют: дорийцы, суровый военный
народ, оставили куда  меньше развалин  на путях своих завоеваний, чем ахейцы
несколькими столетиями раньше. Мы, правда, не знаем, насколько  упорнее было
встреченное ахейцами сопротивление.
     Можно ли назвать это "запутанным положением"?
     С точки зрения  Атрея  --- да. Так  же как,  помните, Гитлер  кричал  о
"Knochenerweicherung"  *  /*  "Размягчение  костей"  (нем.).  */  французов,
"разболтанности"  англичан,  о   советском  "колоссе   на  глиняных  ногах".
Города-государства   средней   и   северной  Греции   не   присоединились  к
великоахейскому атреизму,  не поддержали честолюбивых  планов. Свинство,  не
правда ли? Собственно говоря, они  ведь тоже извлекали пользу из сложившейся
конъюнктуры --- цены на сельскохозяйственные продукты  подскочили везде! ---
однако приносить жертвы ради <i>дела эллинов</i> не желали. Им было хорошо и у себя
дома.  С  микенской же "пятой  колонной" они  расправлялись иной  раз весьма
круто. И Тесей,  и Креонт. Нет, не везде встречали микенских агитаторов, как
братьев. Словом, "запутанное положение".
     Геракл поэтому  и отступил сюда. Ударение на слове "поэтому". Ибо нужно
знать Геракла. Действительно ли затем  пожаловал он  в  Фивы,  чтобы  выдать
бывшую жену свою Мегару замуж за дорогого своего друга,  брата и товарища во
всех предприятиях Иолая?  Действительно  ли  "просто так" оказался  на земле
дорийцев,  когда спас чрезмерно чувствительную Деяниру, весьма невротическую
особу, из реки Ахелой? (Как сказано  в легенде: "Он сразился за деву с богом
реки Ахелоем".)  И действительно ли "просто так" забрел в "пещеру Фола", где
произошла  пресловутая битва,  описание  которой  изобилует  столь странными
умолчаниями и столь же странными добавлениями? В самом ли  деле случайность,
что в этой битве предводительствует восставшими Несс и Несс же окажется тем,
кто при содействии невинно виновной Деяниры убьет Геракла?
     Очевидно, что  это  не  так. Геракл, который  всю свою  жизнь  подчинил
выполнению долга под  знаком  единой, точной и бесконечно  важной программы,
преследовал в средней и  северной Греции какую-то  цель,  над чем-то  упорно
трудился.
     Самое меньшее, что можно сказать по этому поводу: он хотел организовать
эолийско-ионийско-дорийскую  коалицию  против  микенской   агрессии,  против
распространения атреизма, во имя защиты независимости трех народов.
     Но можно сказать больше  и  точнее:  эта коалиция должна была провалить
Пелопидов и самый атреизм.
     Пожалуй, различие между  тем и  другим не слишком велико. Ведь если  бы
Советскому  Союзу  удалось создать  в  тридцатые  годы  систему коллективной
безопасности  и общей обороны в Лиге  наций, на что  и была  направлена  его
внешняя  политика, война едва ли  разразилась бы и Гитлер, чьи планы были бы
сорваны полностью, несомненно провалился бы.
     Мы  должны принять  во внимание два исторических фактора,  и тогда  нам
станет ясно, что же произошло в "пещере Фола".
     Фактор первый: как мы еще увидим, в течение предшествовавшего Троянской
войне  десятилетия  в  эолийских  и  ионийских  городах  действовали  отряды
микенской  "пятой  колонны".  С  помощью  серии  диверсионных  актов и  даже
отдельных интервенций они втягивали среднюю и северную Грецию в  агрессивный
союз против Азии.
     Фактор  второй --- дорийцы. (Которые  до сих  пор, повторяю, все еще не
совершали нападений на эллинские города, а если и распространялись к югу, то
захватывали  лишь  "белые  пятна".)  Свободных  территорий для них  хватало,
трудно поверить,  чтобы в их замыслы входило развязывание  братоубийственной
завоевательной войны. Однако после смерти Геракла, ссылаясь на его, Геракла,
наследство,  под  водительством  Гераклидов  они  обрушились  на Пелопоннес.
Почему? Зачем  этот чудовищный риск,  когда у них уже  была своя территория,
свои  обширные  земли?  Не  удивительно  ли,  что  они  не  тронули   притом
расположенные  на  их  пути  фессалийские,  беотийские, аттические города  и
устремились прямо на ахейцев, на неприступную истмийскую твердыню? Ведь если
речь  шла действительно лишь  о миграции народов  ---  разве  народы в  этих
случаях движутся не по линии наименьшего  сопротивления?! И кроме того,  нет
ни малейших признаков, чтобы дорийцев в то время подталкивала к  переселению
какая-либо внешняя сила. Нет, война Гераклидов была войной политической.
     Иначе  говоря:  Геракл, покинув Пелопоннес, действительно трудился  над
созданием  эолийско-ионийско-дорийской коалиции, хотел втянуть  в  нее также
независимые  племена   аборигенов,  всю  среднюю  и  северную  Грецию,  дабы
расстроить военные  планы Пелопидов. А  Микены  со своей стороны  делали все
возможное, чтобы эта коалиция не стала реальностью.
     В "пещере Фола" --- на самом же деле в резиденции Хирона (а возможно, и
правда в каком-нибудь тайном месте, например  в горах,  где обитали кентавры
действительно  в какой-нибудь пещере) --- состоялось  решающее  по  важности
совещание. На этом  совещании должны были увенчаться успехом усердные, почти
четырехлетние дипломатические труды Геракла.  Присутствовал на нем Хирон ---
он, разумеется, и председательствовал: мудрый старец повсеместно пользовался
в Элладе уважением..: Мы  знаем,  что был там и молодой Ахилл, именно тогда,
как  говорят, он  свалил гигантского вепря (но было ему не шесть лет, это уж
обычная  для  легенд гипербола, а  лет двенадцать --- четырнадцать; впрочем,
справиться  с подобным  чудищем и  для  этого  возраста  --- дело  великое).
Присутствовали также, надо  полагать, Пелей и  Патрокл, генштаб мирмидонцев.
Явились  ли Тесей и Креонт, неизвестно, однако представители Афин и Фив, вне
всякого  сомнения,  прибыли;  эти  два  города  и  стали  основным  костяком
коалиции!  Вместе  с Гераклом пришли несколько  его  сыновей, и среди них  в
первую  очередь --- дориец  Гилл.  (Некоторые  мифологи  считают  его  сыном
Деяниры, поскольку родом он из  северной Греции; это совершенно исключается:
Гиллу  в  это  время  лет тридцать,  в дорийской армии  он  занимает высокое
положение, вскоре мы вновь увидим его,  уже военачальником.) Присутствовали,
судя по  всему, и другие  знатные дорийцы. Вместе с сопровождающими лицами и
охраной их набралось немало,  ведь в конечном  счете они обратили  в бегство
хорошо подготовившихся к нападению бунтарей.
     Отступники-кентавры   атаковали   участников   совещания   ночью.   Они
пользовались отравленными  стрелами, так что речь шла не просто о  путче или
военном набеге --- а  тем более  не о "внезапном приступе ярости, охватившем
их,  когда  они учуяли  запах вина", ---  но  о  загодя  обдуманной  попытке
убийства.  (Мифология  даже  столетия  спустя  старается  как бы  выгородить
Микены. Еще бы, престиж  Пелопидов! Ну а  разве во Франции не  чтят и поныне
Наполеона, принесшего страшные  разрушения и разгром? "Gloire"! * /* "Слава"
(франц.). */ Даже если она самоубийственна, эта слава!)
     Как удалось Микенам организовать это восстание? С одной стороны, против
старого царя, как  бы ни был он мудр, всегда существует оппозиция. За долгие
годы царствования  он может сделать много добра, но и обидеть успеет многих,
вовсе того не желая. Ну, а потом  ведь  с помощью "великоэллинских" лозунгов
даже  в  наше время,  не  так  ли,  можно  сплотить иной  раз  оппозиционную
группировку, будь "царь" и вовсе нестар и действительно популярен. Возможно,
имелись на землях  кентавров и  внутриполитические-экономические  неурядицы.
Почему  бы нет?  Внутриполитические и экономические неурядицы бывают везде и
всегда. А бунтовщикам,  очевидно, посулили деньги, чины, высокое положение в
объединенной  армии, солидную долю из общей  добычи.  И наконец,  во  многих
источниках (среди прочих  и у  серьезного Геродота) я обнаружил  указания на
то, что  в ходе создания коалиции  у  Геракла  случались  и столкновения,  в
результате которых он нажил  себе  врагов, причем многие из  них  сбежали  в
Микены, к Эврисфею. Вполне вероятно, что во Дворце оказалась под рукой целая
группа отступников-кентавров. Факт тот, что  нужные  люди  нашлись и заговор
был создан.
     Главарь (или один  из  главарей)  заговора Несс  имел, помимо  прочего,
особое задание  ---  за  что следовало  и особое  вознаграждение  ---  убить
Геракла.
     Геракл  и его  товарищи нападение отбили.  Не  думаю  даже,  чтобы этот
инцидент мог серьезно повредить делу коалиции. Не считая, конечно, того, что
Хирон  получил смертельную  рану. Несс  спасся  бегством, однако  не сдался:
ставка, очевидно,  была  велика.  Он  выслеживал Геракла.  Битва разыгралась
ночью, в темноте, так  что ему не  приходилось особенно  опасаться,  что его
узнают. Когда Геракл --- несколько недель  спустя  после  смерти  Хирона ---
двинулся в обратный путь, к себе во Фракию,  вместе с Деянирой и несколькими
спутниками, Несс  поспешно  забежал вперед,  у  речной  переправы  оглушил и
сбросил в реку перевозчика, сел на его место и стал ждать.
     Здесь нужно сказать несколько слов  о  браке  Геракла. Это был брак  по
любви. Любовь старика по  глубине и  пылкости не уступает юношеской любви. И
вполне  простительно, что именно  поэтому мужчине то и дело  приходит тут на
память его первая любовь и другие, более поздние. Впрочем, вспоминал  Геракл
былое или нет --- Деянира и сама знала все о том, кто спас ее из вод Ахелоя,
кто прижимает ее к груди и шепчет ей по ночам жаркие слова.  Да, она знала о
нем все.  Уже  в  те времена  существовал  в  обществе дурной обычай ревниво
следить и немедленно предавать гласности  --- то ли из зависти, то ли себе в
оправдание  ---  решительно  все  интимные  истории  людей,   пользовавшихся
известностью.  Деянира была счастлива и  горда, но, слушая жаркие речи мужа,
не могла не думать про себя: это же говорил он Мегаре,  и другой, и третьей,
и  десятой  ---  великому множеству  женщин, говорил  даже пятидесяти в одну
ночь,  а если и не в одну ночь, то, во всяком случае, подряд, ночь за ночью,
---  когда  царь  Теспий  пожелал  с   его  помощью  стать  дедом  полусотни
четверть-богов.  "Все мужчины одинаковы", ---  вероятно,  твердила про  себя
Деянира и --- напрасно клялся Геракл водами Стикса, что она первая настоящая
любовь его, --- не верила герою. Она любила этого храброго, сильного, умного
и такого ласкового старого воина, любила его  все горячее. И в страсти своей
очень  быстро утеряла все  преимущества,  поначалу  несомненные  в  силу  ее
юности.  Впрочем,  Деянира   вообще  была  беспокойное,   нервное  создание,
возможно, и в  Ахелой она упала неспроста --- собиралась, верно, покончить с
собой. Нас этим не удивишь. В Будапеште таких  случаев ---  по двадцать пять
на дню... Чем больше влюблялась она в своего супруга,  тем сильнее охватывал
ее страх, что Геракл лишь играет с нею, что он будет ее обманывать,  а там и
вовсе покинет, как  до  нее уже  стольких других женщин! К тому же у Геракла
было  в  то  время  множество  забот  всемирно-исторической   важности,  ему
приходилось то и дело выезжать куда-то, где-то что-то делать, обсуждать. Ну,
и   потом,  в  одном  последняя  любовь   все  же  не   похожа   на  первую:
шестидесятилетний мужчина, даже будь он Геракл, не способен уже  так часто и
бурно  оскорблять  наш  вкус,  как хотелось  бы  молодой,  страстно  любящей
женщине.
     Итак, они подошли  к  переправе,  где поджидал их Несс. Геракл заметил,
что  прежде, когда они ехали сюда, их перевозил другой лодочник, однако Несс
его  успокоил: старик умер и теперь  волею богов перевозчиком назначен  он в
награду за  его  благочестие. Однако в распоряжении Несса  был всего-навсего
маленький  рыбачий  челн,  так что за  один раз он мог перевезти лишь одного
пассажира. Разумеется, первой рыцарски отправили Деяниру. И вдруг --- что же
они  видят?  Едва челнок достиг противоположного берега, как  "благочестивый
лодочник"  решил  воспользоваться  случаем  и  изнасиловать  Деяниру.  Зачем
поступил так Несс? Вообще-то, как говорят, бывают и на  это любители; однако
на сей раз главная  мысль его была иная: Геракл, разумеется, тут же бросится
вплавь, чтобы поспеть  жене на  помощь, и  будет  в воде  отличной  мишенью.
Деянира  сопротивлялась,  они стали бороться, видеть это было мучительно.  А
река  глубокая  и быстрая,  лодки  нет,  стрелять  опасно:  можно  попасть в
Деяниру. Но  ведь это Геракл, великий стрелок из лука!  Сталкиваясь во время
походов своих с племенами Центральной Азии, истинными виртуозами стрельбы из
лука, он научился множеству  уловок,  гарантирующих попадание в цель, узнал,
например, что  лук  можно  натягивать,  не только держа перед собой.  Я  уже
говорил:  немногие  владели тогда этим  искусством. Так  что смелость  Несса
объяснялась еще и тем, что стрела, по греческим понятиям, не могла перекрыть
ширину реки. Что же делает Геракл? Он натягивает лук свой на восточный манер
и точно  попадает  в  цель. Да только Несс был  фанатиком,  даже  умирая, он
послужил тем, кто нанял его. К тому же в микенской "шпионской школе"  давали
хорошую  подготовку,  Несс был точно  осведомлен о  самых  интимных сторонах
жизни Геракла. Кентавр сказал Деянире:
     ---  Если  хочешь иметь  средство, которое сохранит  тебе любовь твоего
мужа,  смешай  семя, пролитое мною на землю,  с кровью,  что вытекла из моей
раны, и  окупи  в это  снадобье хитон Геракла. Надев  этот хитон, он уже  не
сможет быть тебе неверным!
     Так говорится в легенде.
     Более  вероятно, впрочем, что  умирающий  кентавр  посоветовал  Деянире
совсем не такую неаппетитную  смесь (весьма характерно для древних греков!),
а просто сообщил ей какой-нибудь колдовской  рецепт. Мы знаем,  в тех  краях
среди  коренных  жителей  колдовство  все  еще  было  в  почете, они  ведали
множество наркотических средств, ядов и отравных зелий.
     Деянира  поверила  Нессу. Она  вообще  верила  всем,  не верила  только
Гераклу.  Между  тем  караван  подошел  к  горе  Эта,  и  тут  Геракл  решил
отправиться с Филоктетом и другими молодыми своими спутниками на охоту.
     ---  Вы  спокойно располагайтесь, место для лагеря  хорошее, да и тебе,
дорогая, отдых  не  повредит. Мы  же позаботимся  о  чем-нибудь  свеженьком,
поищем лакомый кусочек.
     "Ага! --- так и вскинулась Деянира. --- Лакомый кусочек! Значит, у него
здесь кто-то  есть. Женщина!" Она поспешно приготовила зелье, окунула в него
хитон и,  по  обыкновению  добрых  жен, пекущихся о  здоровье  своих  мужей,
старых,  по  все еще подозреваемых в успехе у  представительниц  прекрасного
пола, обратилась к нему со словами:
     ---  Береги себя,  милый, не простудись. Сам ведь знаешь, поясница-то у
тебя...  (либо мочевой,  либо желчный  пузырь,  либо  почки  ---  и  все это
громогласно,  при  всех,  особенно  при  женщинах!) Как только подыметесь на
гору, непременно надень этот теплый хитон...
     По  другой версии, это случилось  позднее, когда  у Деяниры, и  правда,
была некоторая  причина  для ревности.  Геракл  вышел из  дому с тем,  чтобы
вместе с  друзьями принести  Зевсу  жертвы. Уже  с  дороги кого-то  послал к
Деянире за праздничной  одеждой, приличествовавшей ему для свершения обряда.
Ну, а та, бедняжка: "Ах, жертва, слыхали мы про такие жертвы! Знаю, для чего
тебе праздничная одежда понадобилась!" Она быстренько смочила хитон в отраве
и послала Гераклу. Решив заодно попробовать варево на краску, окунула в него
другую тряпицу и бросила во двор посушить. Но тряпка под воздействием солнца
вспыхнула вдруг сильным пламенем. Тут только поняла  несчастная женщина, что
она натворила, в отчаянии послала гонца за Гераклом, но, увы, опоздал гонец.
     Все  версии  сходятся  на  том,   что  тело  Геракла  сплошь  покрылось
мучительными  ожогами,  какие  причиняет  фосфор  или  напалм,  кожа сходила
клочьями, кое-где вместе  с мясом; мучения героя были столь несносны, что он
--- как и Хирон --- возжелал немедленной смерти. Он попросил поднять его  на
вершину горы,  повелел друзьям сложить костер, сам взошел на него и, вознеся
молитву, приказал разжигать. Никто, ни один человек не решился  это сделать,
и только Филоктет понял, что, подчинившись, окажет Гераклу величайшую, самую
добрую  услугу и совершит  угодное Зевсу дело. Ибо то будет  не человеческая
жертва, но акт обожествления  Геракла.  В благодарность  Геракл подарил  ему
свои волшебные стрелы и лук.  Когда же языки пламени охватили тело героя,  с
неба ударила в костер молния. В знак того, что огню подвластна лишь смертная
жизнь Геракла.  Сущность  же его  ---  пусть Гера хоть лопнет  от злости ---
останется бессмертной, и место Геракла отныне в самом преддверии Олимпа.
     А теперь: какое отношение ко всему этому имеет Нестор?
     А такое, что ему принадлежала львиная доля во  всех диверсионных акциях
Микен --- операция "Фол" была измыслена им, он же нанял и Несса.
     На чем основываю я столь ужасное  обвинение против мужа, которого Гомер
--- иронически! --- именует "почтенным старцем"?
     Это  прежде всего догадка, и возникла она из  того, что Нестор, некогда
сторонник партии мира, друг и товарищ Геракла, стал в годы, предшествовавшие
Троянской войне,  главным spiritus rector * /* Духовный вдохновитель (лат.).
*/  великоахейской  партии и авантюристических  ее  планов. Да,  именно так.
Одиссей  и  Нестор. Но Одиссей  пока  еще не появился на сцене, завербует же
его, как всем известно, не кто иной, как Нестор! Завербует, говоря прямо, на
самую грязную  работу, да  и для чего  другого  нужен  бы был Микенам этакий
Одиссей? Пока же всю грязную работу  выполняет, во всяком случае направляет,
Нестор. Разумеется, на свой лад, как позднее и под Троей: сражений избегает,
если и попадет ненароком в какую-нибудь  заваруху,  поскорей улепетывает  со
всех ног, зато везде  и всюду суется со своими "мудрыми" советами и только и
делает, что  тасует-перекладывает  карты,  безопасно  устроившись в глубоком
тылу.
     Отсюда и наша догадка. Уверенность  же --- из упоминавшейся выше первой
песни  "Илиады", где Нестор перечисляет всех  своих былых высокопоставленных
друзей,  достославных  героев.  За исключением  Геракла. Случайных  знакомых
вспоминает, но  опускает того,  с кем участвовал  в действительно  серьезном
походе. Забывчивость поразительная. Вопиющая. Забывчивость, которая выдает с
головой.  Думаю,  что  нам  удалось  найти единственно возможную мотивировку
этого  таинственного  умолчания. Мотивировка, которая  современникам  Гомера
была еще совершенно очевидна!
     Впрочем, я чувствую, что на  этот  раз  слишком  увлекся обрисовкой так
называемого   общественно-исторического   фона,   словно   исследование  мое
посвящено Гераклу и Пелопидам, Нестору или даже прелестной бедняжке Деянире,
а не Прометею  ---  единственной моей заботе и теме. Прометею,  о котором не
рассказывается в  легендах, о  котором ничего  не  писали,  которого забыли.
Тогда как о Геракле рассказывали, писали без конца --- я не говорю, будто бы
не заслуженно,  ---  но все-таки! И Нестора  не  забыли,  вон каким холодным
душем окатил его Гомер, и тоже по заслугам.
     Итак,  подчеркнем еще раз: речь идет о  Прометее.  О  Прометее, который
оказался на данном этапе нашей истории в истинно парадоксальном положении.
     Даритель огня,  бог  всех ремесел  --- par exellence *  /* Прежде всего
(франц.). */ активное, действенное существо. И вот  мы  видим, что  в  самом
сгустке  важнейших, друг на друга и друг против друга направленных акций ---
какой представляется нам история Эллады XIII века до нашей эры  --- Прометей
никак не участвует, то есть но действует.
     Ошеломляющий  парадокс,  не правда  ли?  Начинаешь  уже подумывать, что
Прометей  превратился  в  этакое  пассивное, держащееся  от  всего в стороне
убожество... но ведь  это невероятно! Или что история, какой мы ее видим, на
самом деле вовсе не "сгусток важнейших акций". Но тогда что она? И что такое
важнейшие акции?
     Ибо  Прометей  политику  Атрея  не  поддерживал, это  очевидно.  Но  не
поддерживал он и политику Геракла, --- если  бы  это было не так, если бы он
сыграл в ней  хоть какую-то роль, <i>мы бы о том знали</i>. Знаем же  мы, право,  и
форменные  пустяки,  вроде  того,  что  он  был  у  смертного  одра  Хирона.
Следовательно,  Прометей  не  участвовал  в  последнем  великом  предприятии
Геракла хотя  бы  по  одной только причине:  Геракл не мог  подвергать столь
много  перестрадавшего  бога риску и трудностям  предстоявшего ему бегства и
связанным с ним изнурительным лишениям.
     Прометей оставался в Микенах,  жил своей  жизнью.  Когда бога вызвали к
смертному одру тяжко заболевшего Хирона, микенские власти беспрекословно его
выпустили. Можно представить даже такой элегантный жест с  их  -стороны, что
они сами же  его  послали  туда, чтобы помог, если возможно,  старому  царю.
Во-первых, открытого разрыва между  Пелопоннесом и  прочими греками  еще  не
произошло. Во-вторых,  поджигатели, как  известно, всегда оказываются  ближе
всех к пожару, готовые и затушить его: фабриканты  оружия и ныне трогательно
поддерживают Международный Красный Крест внушительными суммами; изобретатель
динамита  учредил  величайшую  и  по  сей  день  премию  за  заслуги  в деле
обеспечения   мира;  старательно  щиплющие  корпию   дочери   отечества  ---
единоутробные сестры наносящих раны солдат. А какие  великолепные, прекрасно
оснащенные медицинские учреждения содержатся армией! И, кроме шуток, есть же
такой термин --- "солдат медицинской службы"!
     Но, даже отвлекаясь от всего  прочего,  жест Микен, посылающих Прометея
излечить   смертельно  раненного  от  руки  Микен  Хирона,   имеет  огромное
политическое значение. Впору проливать слезы умиления!
     Так что косвенно  Прометей сыграл все же "политическую"  роль и вот ---
память об этом хоть как-то, но сохранилась.
     Остальное  же окружено глухим молчанием.  После  смерти Хирона Прометей
вернулся домой. Геракл не удерживал его при себе, ибо знал, что для него ---
как и для Атрея --- бог бесполезен. Жестокая правда, по правда.
     В самом деле, относительно целого ряда важных, кардинально важных вещей
Прометей  рассуждал  неслыханно, до  смешного наивно.  Он мыслил глобальными
категориями и потому, если можно  так выразиться,  важности подлинно  важных
вещей не придавал значения.
     Не понимал, например,  зачем нужно  производить  оружие.  Атрей сто раз
объяснял ему, Прометей  и  в сотый раз не понимал ничего.  "Поймите же,  они
тоже вооружаются!"  --- "Так ведь они-то про нас говорят то же самое!" Вот и
извольте толковать с ним!
     По  его  суждениям,  основная  функция  жизни  ---  поддержание  своего
существования и существования рода. Он не понимал, почему человек --- именно
человек!   ---  единственное  живое   существо,  которое  изничтожает   свой
собственный род. Как тут разъяснишь ему идею великоахейского могущества!
     Быть может, он был "выше этого"? Какое! Бог,  отсидевший круглым счетом
миллион лет ради Человека --- и  при каких обстоятельствах! --- такой бог не
может чувствовать себя "выше" чего бы то ни было, Человеку свойственного. Он
действительно не понимал.
     Между  тем он  был необыкновенно,  невероятно  умен, и  это  видно было
каждому.  Из-под  его рук выходили изделия необыкновенной  красоты,  сложные
художественные   композиции;   его  остроумные   технические  решения   были
совершенны по мастерству выполнения, деньги к  Кузнецу текли  рекой. Нет, он
не  глуп,  неправда  это.  Вот   только...  "Производя  оружие,  государство
становится  беднее: оно растрачивает труд на  то,  что приносит не пользу, а
только вред!" (И  это говорить  в  самый разгар "бума"!)  "К  чему  человеку
убивать человека? Если бы люди вместо этого работали, земля дала бы  им куда
больше, чем любая военная добыча". Как будто ему вырезали несколько извилин,
честное слово!!
     А теперь  еще новое: смерть.  Только этого  и  не хватало!  Разумеется,
Прометей с давних пор знал о смерти все, что следует и возможно о ней знать.
Но одно  дело  --- знать, и другое дело --- даже для бога --- видеть, причем
видеть не отчужденно, не равнодушно.
     Сперва --- смерть Ипполиты. О ней рассказал Тесей. А Прометей вспоминал
молодую  женщину,  пленительно  живую, влюбленную  женщину, в  великолепных,
напоенных мягкими ароматами лесах Кавказа, вспоминал такой,  какой увидел се
впервые. И вот --- черви земные точат, превращают в прах это дивное тело.
     Затем ---  Хирон, милый мудрый старец,  скончавшийся  у него на руках в
ужасающих страданиях.
     А  теперь  еще и  Геракл.  Прометей познал  скорбь. Сердце  его сжимала
горечь утраты, он годами не видел героя, но знал: у него  есть друг. <i>Есть</i>. А
теперь его нет более. Прометей никогда больше его не увидит. Рассказывали: в
костер ударила  молния, верный знак, что  Зевс взял сына  своего на небо. Ну
да, конечно... Но Прометею больно было, что Геракл  в свой последний час еще
призывал к себе  мать свою  Алкмену, сыновей, рассеявшихся по разным городам
Пелопоннеса, звал всех друзей и  его  самого, надеялся, что  вытерпит адские
муки до их прибытия,  сможет проститься со всеми, выразить им свою последнюю
волю...
     А еще больно было Прометею потерять друга и  освободителя  потому,  что
очень скоро стало ясно, как много значил он в  Микенах, даже отсутствуя. Как
много  значил  уже  тот  факт,  что  он  существует,  что может  вернуться и
потребовать  к  ответу.  Когда  весть  о  смерти его  подтвердилась,  когда,
наконец, Эврисфей  собственными  глазами удостоверился  на горе Эта, что  от
героя остался только пепел, --- тотчас же  был издан указ об аресте Алкмены,
а  также  всех  проживавших  в  Тиринфе и  других ахейских  городах  сыновей
Геракла. Однако в Микенах  тоже существовала, видно,  бесстрашная оппозиция:
попавших  в проскрипционные  списки предупредили, и, пока  явились  за  ними
царские приспешники, им удалось выйти в море, бежать в Афины к Тесею.
     Странное дело, Прометей не  понимал и  этого:  выходит,  обожествленный
Геракл Пелопидам уже не страшен?!
     Жизнь  и  смерть.  С  давних  пор  Прометей  знал, что  жизнь  ---  это
человечество;  отдельный же индивидуум  --- смерть. Но теперь,  приблизясь к
жизни и смерти вплотную, совершенно не мог понять, почему люди держатся так,
будто и не подозревают об этом --- как будто смерть всегда есть удел других,
как будто индивидуум --- единственно сущее.
     Таков  уж  был Прометей:  чего не понимал,  о  том спрашивал. Нередко и
переспрашивал. Он жил  во дворце и, если не удавалось почему-либо  сбежать к
Кузнецу, честно  отсиживал на заседаниях  государственного совета. Так  было
заведено когда-то, и  уклоняться  от  этого он  считал неприличным. Никто не
сказал  ему,  что  давным-давно  уже  неприлично как раз  его присутствие на
совете, что оно стеснительно: еще бы, друг Геракла! Да и вообще ---  что ему
делать здесь, какая от него кому польза!
     Микенцы  уже осознали после десяти бок о бок прожитых лет,  что Великий
Титан,  в  сущности,  совершенно  безвреден. Он действительно, как и  сказал
однажды, "добрый бог". Ну, а если так...
     Большинство,  в  том  числе  и  Атрей,  было  в конечном счете  к  нему
безразлично. Есть --- есть,  нет --- нет. Задает  глупые вопросы  --- что ж,
кому это вредит? Этакий придворный шут, надевший серьезную маску, так его  и
следует принимать. Олимпийцам, как видно, уже нет до  него дела. А если так,
то и нам все равно.
     Однако существовал кое-кто,  кому было  не все равно. Калхант. Для него
Прометей  был  конкурент  --- пусть  даже  такой  безобидный, но  конкурент,
соперник! А престиж  Калханта  к этому времени  сильно возрос. Он предсказал
--- и подтвердил целым каскадом новых небесных знамений,  ---  что  кичливая
Троя падет. Лишь пепел и гарь останутся на ее месте!
     У Калханта имелись все мозговые извилины, в полном комплекте. И он даже
сам позаботился  о том, чтобы после смерти Геракла теологические недоумения,
связанные  с  Прометеем,  опять  встали  на   повестку  дня.  Калхант  вновь
допытывался, какова все-таки божественная генеалогия Прометея; бог терпеливо
объяснял ему: он  сын  титана Япета и нимфы Климены, то  есть  внук Крона по
старшей ветви.  Ну, а как с восстанием титанов? --- не унимался прорицатель.
Прометей повторял:  в восстании он не принимал участия, более того, сражался
на  стороне Зевса,  даже  брата  своего  младшего,  Эпиметея, убедил принять
сторону Зевса. Ну, а вообще --- в каких он был отношениях с Зевсом? Прометей
пожимал плечами:
     --- Нетрудно догадаться, отношения были  неплохие. Да ведь я же помог и
Афине через лоб его на свет появиться.
     ---  Но ремесла ты получил  от Афины. ---  Так рассудил Калхант, в духе
олимпийской ортодоксии.
     --- А не кажется ли вам, людям, что, скорей, было наоборот?! Я-то  куда
раньше существовал, чем Афина!
     --- Небось ты глаз положил на богиню. Свидание на Олимпе подстроил. Вот
Зевс на тебя и разозлился.
     Прометей покраснел до слез:
     ---   Как   не  стыдно!  Неужто  не   известно  здесь,  что  Афина  ---
девственница?!
     --- Но ведь какая-то  причина была!.. Помнишь, ты приказал брату своему
не принимать  Пандору, красивейшую женщину в мире,  которую Зевс создал  для
него специально, чтобы женой его стала?
     --- Она была  красивая, что правда, то  правда, но глупая, тщеславная и
злая. И к тому ж я предвидел, что ока принесет вам беду.
     --- А все-таки Зевса вы этим обидели!
     --- Когда  меня приковали к скале и младший мой брат испугался,  он все
же принял Пандору. А Пандора выпустила  на вас болезни, родовые муки, смерть
--- все то  зло, какое я  на заре творения  переловил  и запер  в ящик. Что,
лучше  вам стало?!  И  разве, свершая  жертвоприношения,  не  просите вы все
Зевса, чтобы избавил вас ото зла?!
     --- Ты уводишь разговор в сторону!.. Значит, ты обидел  Зевса  жертвою.
Ведь когда он поручил тебе разделить тушу животных между людьми и богами, ты
зарезал бычка, изготовил два  мешка из его шкуры, в один сложил самое лучшее
мясо,  но сверху прикрыл  его отвратительным  на вид  желудком,  в другой же
набросал  костей,  по сверху разложил аппетитное сало. И обманутый  бог-отец
выбрал второй мешок. Это и  стало с  тех пор долею богов!  Потому-то Зевс на
тебя рассердился!
     --- Если тебе, Калхант, это так хорошо известно, что ж, дело  только за
тобой!  Почему  ты  не обменяешь "мешки" --- почему  не  сжигаешь  на алтаре
вместе с желудком  и лучшее мясо, почему  не употребляете  вы, люди, в  пищу
кости да сало?  Разве не видишь  сам,  какие говоришь ты  глупости?  Мог бы,
кажется,  знать: Зевс видит все, --- да  и  ты ведь знаешь это! Что же, тот,
кто  видит сквозь толстые стены  этого дворца,  не видел, что лежит в мешке?
Совестно  слушать тебя: главный  теолог, обучавшийся  в лучшей школе, ---  и
вдруг верит такой глупой сказке!
     На этом месте дискуссия, надо полагать, была отложена, поскольку других
аргументов  у Калханта не оказалось. Однако честный прорицатель не поленился
обработать и каждого члена государственного совета поодиночке:
     ---  Поймите же, он просидел миллион  лет, не может быть, чтобы за  ним
ничего не  числилось!  Подумаешь, дал людям огонь,  ремесла! Да на Олимпе  и
нынче здравствует богиня ремесел, а огнем  даже два бога ведают!  Нет,  нет,
вокруг Прометея что-то нечисто.
     --- Вот что хотелось бы мне знать,  --- при первом же подходящем случае
заговорил он опять в присутствии государственных мужей. --- Почему ты у всех
допытываешься,  для чего служит огонь?  Ты живешь среди нас уже более десяти
лет, мог бы убедиться, что  и мы не недоумки. Огнем  пользуемся все,  знаем,
для чего он годен.
     Теперь смутился Прометей.
     --- Но ведь все отвечают мне только, --- пробормотал он, --- что у огня
греются,  на  огне  готовят  жаркое...  Мне  хотелось  бы услышать хоть  раз
настоящий ответ.
     --- А разве наши ответы не настоящие? Так для чего же он, огонь?
     Прометей  смутился  еще  больше, окружающие едва  услышали, когда он  с
пересохшим горлом выговорил:
     --- Я дал человеку огонь затем, чтобы он стал совершенным.
     О, я согласен, очень уж громкие слова, сам я никогда их не употребил бы
ни  в  живой   речи,  ни  письменно.  Однако  любезный  Читатель,  вероятно,
согласится все-таки с тем, что, в конце концов, как-то понял  и  я: у  бога,
который  ради  человека на протяжении  миллиона  лет позволял  терзать  себе
печень, не может быть столь изощренного чувства слова, его весомости,  каким
обладаем  мы,  --- особенно мы, венгры. И смутился он вовсе  не оттого,  что
решил произнести эти громкие слова, а оттого, что боялся --- боялся?! Просто
был  действительно не  способен нанести другим существам хотя бы самую малую
обиду.
     Собравшиеся переглядывались; кое-кто, не  сдержавшись, фыркнул, Калхант
же, посинев лицом, закричал неистово:
     --- Ах,  вот оно что!  Мы, значит, несовершенны! Вот мы, здесь сидящие,
несовершенны!  Атрей,  отец   наш,   для  тебя,  оказывается,  несовершенен!
Государственный совет  --- коллективная  мудрость великоахейского мира,  ---
по-твоему, несовершенен! Вы слышите это, господа?! Слышите?!
     Атрей, однако, почувствовал, что Калхант слишком уж перегибает палку, и
поспешил унять его: "Спокойно, спокойно,  господа!  Вернемся лучше к порядку
дня!" Ведь Атрей, как мы знаем, не был атреистом. Как ни странно это звучит,
во дворце мало-помалу только один Атрей и остался неатреистом, поскольку сам
был Атреем.
     Но Агамемнон,  уже двадцатилетний  княжич, которому  теперь приходилось
иной раз, даже жертвуя конными состязаниями, присутствовать на  совете, знал
о  переживаемых Микенами трудностях. Знал, например, о  все  увеличивающихся
расходах.  Он искренно  полагал, что  его осенила  превосходная мысль, когда
после одного такого заседания отвел Прометея в сторону и спросил:
     --- Скажи мне, прошу... Мы  ведь достаточно давно знаем друг друга, так
что позволь уж  задать тебе один вопросец: что имел ты с того, что дал людям
огонь?
     --- Как  это --- "что имел"?..  Да ничего. Вернее, имел --- миллион лет
на Кавказе, да, около миллиона.
     --- Я не про то, не про Зевса... А  вот  от людей, ну,  словом... Ты-то
что получил от них в обмен?
     --- Ничего. Просто дал, и все.
     --- Но за что?
     --- Ну как ты не понимаешь? Ведь  в то время  всякое живое существо уже
имело  какое-нибудь оружие или обладало свойством, благодаря которому  могло
оберегать свою жизнь. Самая малая букашка умела скрыться, хоть цветом  своим
слиться с окружающим, --- все-все живое было жизнеспособно. И только человек
остался  совершенно голенький, без клыков, без острых когтей или панциря; он
даже  не  мог  бы  спасаться бегством. Я дал ему огонь  и ремесла, чтобы  он
выжил. Выжил и совершенствовался.
     Когда же Прометей покинул зал заседаний, Агамемнон воскликнул:
     --- Он за круглых идиотов нас принимает!
     Эврисфей, слушавший разговор молча, пожаловался:
     ---  И  что  он толкует все: "людям" да "людям"... Прямо зло берет. Что
это значит --- "люди"? Мы или те,  что в свиных шкурах в земле роются, а  то
еще и  рабы, чего доброго?! Да когда же он наконец  уразумеет, что мы-то  не
"люди"!
     Терсит,  слышавший в пол-уха и этот  разговор, как слышал все и всегда,
ничего не  сказал. Про себя  же  подумал: "А ведь  этот бедолага Прометей, о
котором шла  слава, будто  он мудрейший  из  богов,  этот бедолага Прометей,
оказывается, просто дурень".
     Филоктет  сделал  для  Геракла  благое дело.  И  был  за  это  наказан.
Разъяренная Гера наслала на него змей, и он тяжко заболел от их укусов.
     И  Тесей  поступил благочестиво,  когда  принял, приютил Алкмену  и  ее
внуков,  сыновей  Геракла.  Несколько  лот  спустя  на  его  дом  обрушилась
чудовищная  трагедия. Эту историю мы знаем:  дело  Федры  ---  Ипполита  ---
Асклепия.
     Прометей был потрясен вестью об афинской трагедии. Асклепий... еще один
покойник из числа его друзей. Потом он задумался о  том, как поучительна эта
история. "Быть может, теперь меня поймут лучше. И Калхант и прочие микенские
господа..."
     Но Калхант теперь-то особенно усердно  стал обходить, одного за другим,
членов государственного совета, всех тех, чей голос имел вес в Микенах:
     --- Боги могущественны, и гнев их  ужасен! Послушайте меня,  быть беде,
если Прометей и впредь останется в дворцовых стенах!
     Дилемма сверхсложная, великий  урок дипломатии!  Прометей все-таки бог.
Он  все-таки  гость.  Обида, нанесенная  гостю,  может  оскорбить  Гестию  и
прогневить  самого  Зевса.  Но  с  другой  стороны  ---   факты:  история  с
Филоктетом,  с  Тесеем, с  Асклепием. Каждый  случай ---  предупреждение.  С
олимпийцами шутки плохи.
     Тогда-то,  верно, и  придумали подарить Прометею  от  имени государства
усадьбу с садом. Конечно, не в стенах дворца, даже и  не близко, но зато дом
и сад  действительно отличные.  И слугами не обидели,  и  рабами. Обеспечили
приличным ежегодным пособием.
     Поскольку  я  в самом  деле  не хочу приплетать  к  фактам вымысел,  то
признаюсь сразу: когда все это случилось и где именно находилась усадьба, на
берегу  моря  или на  холме  у  аргосской  или  немейской  дороги,  ---  мне
неизвестно. Но это было наверное. Ибо это --- <i>единственно возможное  решение
проблемы</i>.
     И  законы  гостеприимства  были  соблюдены,  и  крепость  избавлена  от
опасности. Если  Зевсу заблагорассудится пустить свой перун, то ударит он за
ее стенами, не заденет  дворец. Собственно говоря, и Прометей на этом только
выиграл. Теперь он может жить  гораздо  свободнее,  независимее,  никого  он
больше не  стесняет и  сам  не  связан неприятным  ему  придворным ритуалом,
может,  сколько  душе угодно, отдаваться своим излюбленным ремеслам. Да и во
дворце, откровенно говоря, не будет больше мешаться под ногами. Ну, да,  да,
коночно, он безвреден, как видно, совершенно безвреден, --- а все-таки лучше
обсуждать  щекотливые  и  секретные государственные  вопросы подальше от его
ушей.
     А эти щекотливые ---  с каждым разом все более щекотливые ---  вопросы,
эти  срочные и важные, совершенно секретные государственные дела чаще и чаще
обсуждались в микенском дворце.

        Иисус в Италии

     Любезный  Читатель, вероятно,  заметил,  как  охотно  я  проверяю  свои
выводы,  контролирую себя с разных сторон. В  конце концов,  я ищу ответ  на
вопрос, который оставался открытым  более трех  тысячелетий, выступаю  здесь
пионером ---  надеюсь, это не сочтут за  бахвальство, ---  прокладываю путь.
Какой именно путь --- вовсе не безразлично. Будет ли он удобен для тех,  кто
позднее --- по  следам  новых раскопок, владея новыми  фактическими данными,
---  дополнит и отшлифует, уточнит то,  что установлено мною?  Или это будет
тропа, которую --- именно в свете вновь обнаруженных фактов ---  потребуется
сперва  закрыть,  забыть  все  начисто  и  вести  исследование  уже  в  ином
направлении, опять  начать с самого  начала? А еще, по правде  сказать,  вот
какие приходят мне в голову мысли: я сын маленького народа, каждое мое слово
должно быть  обосновано многократно, ведь  даже динамо изобрести легче  было
Сименсу, чем Йедлику *  /* Йедлик, Аньош Иштван (1800--1895)  --- венгерский
ученый,  физик  и электротехник. */.  Что же тогда говорить  о моей теме ---
стараниях  разгадать загадку Прометея,  --- которую в  настоящий момент и  в
народном хозяйстве-то  использовать вроде бы трудно. Нет, нет, мои  открытия
должны сверхпрочно стоять на ногах!
     В том, что касается фактов, моя  задача  относительно  --- подчеркиваю:
относительно!  --- несложна.  Имеются  результаты археологических  раскопок,
существуют  установленные исторические  данные  и  существуют тексты.  Сам я
защитил  диплом по  филологии  в  университете имени  Петера  Пазманя  *  /*
Будапештский университет.  */ summa cum  laude  * /* С отличием  (лат.). */,
после чего в течение академического года слушал лекции во всемирно известной
парижской Сорбонне,  да  еще  записался  на  летний  семестр в  Тюбингенский
университет, также имеющий большое прошлое. Благодаря покойному другу моему,
незабвенному Яношу  Хонти  * /*  Хонти,  Янош  (1910--1945)  ---  венгерский
фольклорист. */, я порядочно начитан в фольклористике, особенно  же в той ее
части, которая  занимается  сказкой.  Иными  словами, я в  состоянии, причем
довольно  доказательно,  как  уже мог убедиться  Читатель, отделить, скажем,
повитель стереотипов и наслоений от ствола фактов.
     Нет,  действительные трудности, возникающие у меня, касаются, повторяю,
но фактов, а  хронологии. Ведь мифология связывает события  между собой лишь
от случая  к случаю,  да и то  весьма свободно  и  недостоверно. Обычно  она
выделяет какие-то отдельные эпизоды --- округленные по типу побасенок, --- а
потом  вновь бросает  их в бездонный  океан времени. Объясняют это тем  (как
делал и я), что человек древности еще не умел якобы мыслить исторически. Так
ли это верно? И только ли в этом дело? Йокаи  * /* Йокаи,  Мор  (1825--1904)
---  венгерский писатель. */,  Миксат и их последователи, иначе говоря,  те,
кого называют обычно "главным хребтом" венгерской прозы, также подают разные
эпизоды нашей истории в виде отдельных побасенок,  окаймив их со всех сторон
аккуратным  рубчиком; а уж они-то  достаточно  современны и,  без  сомнения,
принадлежат эпохе, отличающейся историзмом мышления. Мы, венгры, проигрывали
подряд   все  войны  за  последние  пятьсот   лет.  С   другой  стороны,  мы
блистательно, выиграли  много  отдельных сражений. Выглядит это все примерно
так: если мы хотим, чтобы не пострадало наше самолюбие,  --- из всей истории
остается  Браниско *  /*  Горная  цепь  в Словакии,  где 5  февраля 1849  г.
венгерская  революционная  армия одержала крупную  победу над  габсбургскими
войсками. */.
     Около  1180  года  до  пашей эры великоахейские  бредни рассыпались  на
Синайском  полуострове  в  прах,  утонули в крови.  Микены были разгромлены,
катастрофически  провалились.  И  Микены  же,  нам следует это знать,  стали
питательной  средой мифологического предания: действие всей мифологии, можно
сказать, разыгрывается в энеолите  и  бронзовом веке.  Сложилась  она  --- в
дошедшем  до нас  виде  ---  позднее,  в темные столетня,  последовавшие  за
разгромом.  Как? Ну, а  как должна была она  сложиться? В конце  концов, нам
известно  учение психологии  об избирательности  памяти! Так что возможность
тут была только одна,  и  мы уже  указывали  на нее  неоднократно: Синайский
полуостров  утонул в тумане, а Троя ярко  сияет сквозь  века еще  и сегодня.
Место мучительной исторической памяти  заняли  памятные эпизоды, сорванные с
нити времени. (Однако не нужно забывать: греки, трезвый и здоровый народ, на
протяжении  четырех  веков  утешая  себя  мифами  за   утерю  былой   славы,
одновременно  формировали   в   себе   ту  реалистическую   самооценку,  тот
действительный  патриотизм,  с  помощью  коих  вновь вознеслись  высоко  ---
гораздо выше Микен.)
     Из сказанного понятно, я думаю, как трудно мне связывать разорванную на
кусочки  нить  времени, понятно, почему до  сих  пор  я  не раз был вынужден
прибегать к вариантам  при построении гипотез.  Вспомним хотя бы о сомнениях
по  поводу  того,  сразу ли по  прибытии в  Микены  обязали Прометея  носить
пресловутое железное кольцо,  или он получил его позднее, как подобие ордена
Великого Огнедарителя какой-то там степени.
     Впрочем, на сей  раз в  вопросе  хронологии  я чувствую себя  уверенно.
Эпизод в  "пещере  Фола"  непосредственно --- или  почти непосредственно ---
предшествовал смерти Геракла; все детали совпадают точно. Прометей тогда жил
еще во дворце ---  отчасти  благодаря авторитету Геракла, отчасти же потому,
что к  нему там привыкли. Да, он, безусловно,  оставался еще  во  дворце ---
ведь он пока не забыт, о нем имеется даже упоминание  (впрочем, расплывчатое
и искаженное), относящееся к этой поре: в связи с болезнью Хирона.  То  есть
<i>он как личность в то время еще  занимал  собою  общественное мнение</i>. Правда,
жил он в  Микенах уже  слишком  долго, ничем  особенным  ---  ни  дурным, ни
хорошим --- себя не проявляя. И  к Кузнецу ходил что ни день, можно сказать,
примелькался  микенскому  люду,  так  что  любопытство  к  его  божественной
персоне, естественно,  начало ослабевать. Но,  с другой  стороны,  кое-какой
пиетет  в  отношении к нему еще  сохранялся: выходил-то  он  на  улицы, надо
полагать, не один --- власти не могли не обеспечить его приличной свитой; да
и Кузнец ---  по обычаю  всех  ремесленников,  испокон  веков оберегающих от
публики секреты мастерства, ---  не стремился выставлять  напоказ  искусника
Прометея, а потому устроил  его в дальнем углу двора, у самой  стены, где он
был  хорошо защищен от посторонних глаз. Но главное --- бог все еще так  или
иначе оставался обитателем высокого дворца.
     Однако не прошло и двух-трех  лет  после смерти  Геракла, как микенские
владыки определили  Прометею  для  жительства  некую усадьбу в черте города,
впрочем весьма приличную.
     Во-первых,   Калхант  и   до  сих  пор-то   едва   терпел   присутствие
"прозорливца"-бога, а престиж Калханта  к тому  времени  поднялся во  дворце
очень высоко.
     Во-вторых,  целый ряд  "указаний свыше" свидетельствовал, что олимпийцы
разгневаны,  последствия же  их  гнева, как  известно,  ужасны  ---  словом,
пребывание во дворце особы "сомнительной репутации" вызывало вполне законные
опасения.
     Далее: как  мы  увидим,  в  эти годы  события особенно сгустились,  что
постоянно  требовало  важных  и  сугубо  доверительных  обсуждений,  поэтому
присутствие   Прометея  становилось   по-настоящему  обременительно.  Короче
говоря,  удаление Прометея,  по  моим расчетам,  должно было иметь место  не
ранее 1208 года до нашей эры, но и не позднее 1203 года.
     Главный  же наш аргумент состоит в том, что с  этого времени у нас  нет
никаких,  решительно  никаких, хотя  бы  самых  расплывчатых  или искаженных
упоминаний  о  Прометее! Точнее:  об  изделиях  рук  его  ---  приписываемых
Гефесту! --- упоминания еще случаются, их даже немало, но имя его, сам он не
упоминается  вовсе! Следовательно,  Прометей жил уже не во  дворце,  а среди
народа. С ним произошло то же, что с Иисусом  в Италии. Так тому и следовало
быть, ведь мы уже знаем немного этого доброго бога, знаем образ мыслей его и
характер.
     С точки зрения человека, не сведущего в теологии  и опирающегося только
на факты,  главным  божеством  итальянцев  окажется  ---  не  правда ли? ---
Пресвятая дева. Ей посвящено гораздо  больше храмов, нежели Иисусу, перед ее
изваяниями и живописными изображениями горит  гораздо больше свечей, ее чаще
поминают, чаще обращаются к ней в молитвах. Пожалуй, можно сказать, допустив
некоторое преувеличение, что Иисуса они лишь терпят в своем пантеоне, терпят
как  сына   Марии.  Боготворят   же  истинно  ---  и  ставят  превыше   всех
потусторонних властителей ---  ее,  Santa Vergine. То ли потому, что в эпоху
Константина самым распространенным соперником христианства был культ Исиды и
искоренить его  было  невозможно.  То  ли  основываясь на принципе  женского
начала,  гласящего,  что  "мать ---  больше,  нежели  сын".  Так обычно  это
объясняют.
     Иными словами ---  допустим,  что спасителем  итальянцев,  как  и  всех
прочих  человеков,  был действительно  Иисус.  Однако факт остается  фактом:
спасения, насущного спасения от телесных и душевных невзгод итальянцы ищут у
девы Марии.
     Не будем  заходить далеко, взглянем  на  практические и психологические
причины этого. Они лежат на поверхности.
     Во всех  христианских  храмах Иисус  присутствует  самолично,  таинство
причастия неизменно сталкивает с ним лицом к  лицу. Мария <i>является</i> то малому
ребенку, то старушке, --- <i>является</i> изредка, таинственно и, как правило, лишь
на  несколько  кратких мгновений. Иными словами:  Иисус --- будни, Мария ---
праздник;  Иисус  ---  привычная рутина, Мария --- радостная  неожиданность;
Иисус доступен  любому в любое время, ценою исповеди, Мария  --- редкостный,
огромный подарок.
     Главное же:  Иисус сотворил  несколько чудес,  но очень давно,  еще при
жизни  своей; Мария с  тех  пор сотворила  много больше  чудес  и продолжает
творить их до сих пор. Так к кому же предпочтительней обратиться человеку?
     Перебравшись из дворца в город, Прометей  оказался  в том же положении,
что Иисус  в Италии. С тою разницей,  что не  имел  даже  матери  --- такой,
которая бы  хоть  с  помощью  семейных  связей удержала для него местечко  в
пантеоне!
     С точки зрения владык дворца,  это переселение имело свою отрицательную
сторону. (Потому-то они и тянули  с ним,  сколько могли.) К Прометею толпами
повалил народ --- ведь прежде к нему  доступа практически не было. В городе,
раскинувшемся  за  стенами крепости, проживало вдоволь такого  люда, который
полагал, что  помочь ему  может лишь чудо.  Узналось в народе и про то,  что
среди  прочих ремесел ремесло врачевания также подарено  Прометеем, поползли
даже слухи, будто он и мертвых воскрешать горазд. То ли Афина всей мудростью
своей с ним поделилась, то ли сама от него почерпнула то что умела и ведала.
Поэтому мы можем  принять за верное  что Прометею, сколько бы ни потерял  он
при выселении из дворца в престиже своем, все вернулось сторицей, как только
началось к нему всенародное паломничество. По крайней мере в первое время!
     При явной щекотливости  тогдашней политической ситуации  во дворце, как
мы  понимаем,  нимало  не обрадовались  паломничеству  к  Прометею.  Однако,
думается  мне,  особенно  противиться  этому  властям  не пришлось. Как  уже
столько  раз  прежде,  повезло  Атрею  и  теперь.  Прометей  не воскрешал из
мертвых, не излечивал неизлечимых больных  ---  он вообще  не творил  чудес.
Если  существовал бог, который не творил чудес,  то это был именно Прометей.
Он дал человеку  огонь, поставил его на путь овладения  ремеслами, принял за
это адские мучения, но чуда не совершал. Более того, можно без преувеличения
сказать: все,  что он делал, было направлено против чудес! Ведь все, что  он
делал, было нужно затем, чтобы избавить  человека от  отчаяния, чтобы он  не
уповал на чудеса, а справлялся своими силами.
     В довершение  представим  себе  эти  вереницы  обездоленных.  Чего  они
просят? Чего просит самый разнесчастный раб?
     ---  Сделай так, господи, чтобы  другой стал рабом, а не я, чтоб у меня
самого были рабы!
     Что мог ответить на  это Прометей? Лишь правду: что  таким  способом уж
никак ничего не разрешить. Крепко же  поблагодарит бога несчастный за  такой
ответ!  Он-то  ведь просит не  "вообще"  решений  ---  ему  важно  разрешить
единственно  свою  заботу, сугубо  личную и конкретную.  А Прометей и тут не
унимался, всем и каждому свой  заветный вопрос  задавал: на  что нужен людям
огонь? Ему отвечали --- исправно  отвечали обычное: чтобы обогреваться, пищу
готовить,  возносить жертвы богам.  И видели  ясно,  недоволен  Прометей  их
ответами. Придурковат он, что ли?!
     Вот я  и думаю: вмешательства блюстителей порядка  там не понадобилось,
не  было  даже  необходимости  приставить  к Прометею  секретаршу ---  чтобы
требовала от посетителей  отношение с гербовой  печатью, заносила  в список,
выдавала  порядковый  номер  и под конец объявляла,  что его  божественность
отсутствует и приема нет. Всего только два  дня народ валил валом ---  и вот
уже понеслась из  уст в  уста весть: да  ведь этот бог и впрямь не  способен
распорядиться  как следует!  Чудеса творить отказывается,  странные  вопросы
задает, просишь его: "Помоги, мне одному помоги!" --- не может!..
     Пожалуй,  остались  бы  вокруг   него   больные,  да-да,  обыкновенные,
поддающиеся  лечению  больные, если  бы...  если  бы  Прометей  брал  у  них
вознаграждение за труды. По он от  вознаграждения отказывался. Бывает такое.
А "за  так" ---  кто ж в него поверит?!  Вон  сколько в  Микенах  знахарей и
знахарок, но даром никто не лечит!
     Однако оставим теперь,  ненадолго Прометея, рассмотрим то  политические
события,  которые  по  весомости  своей  и   густоте  могут   также  сыграть
существенную  роль  при  решении  нашей  загадки.  (И  вновь  заранее  прошу
любезного  Читателя простить  меня, ибо вынужден, исключительно ради полноты
картины,  воспроизвести  здесь  с профессорской педантичностью  ряд событий,
известных всем  и каждому по крайней мере столь  же хорошо,  как и  скромной
моей особе.)
     Прежде всего  бегство Гераклидов.  На первый  взгляд дело  не  столь уж
важное: взрослые --- способные носить оружие  --- сыновья Геракла жили не на
Пелопоннесе; младшие, дети Деяниры, также проживали в северной Греции. О ком
же может  идти  здесь  речь? О нескольких подростках ---  их  матерей  мы не
знаем, --- которые воспитывались в Тиринфе под присмотром Алкмены. Атрей дал
приказ схватить их, но  карать, возможно, и не  собирался. Скорее всего, они
могли бы послужить заложниками, стать предметом переговоров, сами же по себе
особой ценности для Микен не представляли. Однако их бегство воспринято было
как  пощечина. Теперь  это  уже вопрос престижа,  то  есть вопрос власти,  а
значит, политическое дело первостепенной важности! Побег означал, во-первых,
что и в  Аргосе имеются  еще  сильные сторонники  Геракла. В  конце  концов,
вовремя  предупредить  разыскиваемую  семью,  спрятать,  затем  посадить  на
корабль  и  отправить  в  Афины  ---  для  этого одного верного  друга мало,
необходима  серьезная  организация!  Во-вторых, Афины!  Конечно,  Тесей  был
предельно вежлив, он  отговаривался тем, что его город по статуту --- азилум
*  /*  Убежище  (греч.).  */  для  всех,  поэтому  он  весьма  сожалеет,  но
предпринять  ничего не может --- у них ведь законность и демократия! Как же,
как же! Только куда девается эта законность  и демократия  и  вообще  все их
статуты, стоит  Тесею чего-то пожелать! Нет, Тесей попросту бросает  Микенам
вызов. Атрей знал про Афины все, что было ему нужно, но  тут дело другое ---
это  уже открытый разрыв. Значит, Афины  считают, что  так сильны?  Или  что
Микены так обессилены? Что ж это: будет, если так пойдет дальше?
     Последовала  война  эпигонов.  Столкновение   давно  назрело,  так  что
упрямство Тесея только  подлило  масла в  огонь  ---  надо было  действовать
безотлагательно! Фивы тоже участвовали в сговоре у "Фола",  Фивы ---  родина
Геракла, там  установили его изваяние, воздвигли  храм, ему посвященный, что
ж, придется  их проучить! Завладев  Фивами, Микены получат ключ к Аттике, ко
всей средней и северной Греции! А Фивы --- слабое место. Не случайно сыновья
погибших  героев  --- тех,  что  "Семеро против  Фив", ---  воспитывались  в
Аргосе. ("Право убежища", не так ли?)
     Итак, любезный Читатель видит: когда Геракл порвал с  Атреем, речь  шла
не только о  внешней и военной политике, но и о самом понимании зевсизма! По
Гераклу, правильная, принципиально зевсистская позиция состояла в том, чтобы
Микены всеми силами поддерживали Креонта, который в отсталых Фнвах  создавал
царство нового типа, преодолевая весьма упорное внутреннее сопротивление. Им
следовало также поддерживать  всеми  силами  Тесея.  А тем  временем навести
порядок  в  собственном  подворье,  например  в   Аркадии!  Позаботиться  об
экономическом  и  духовном  подъеме  аркадцев,  не  закрывать  глаза  на  их
антизевсистские людоедские обычаи и, уж во  всяком случае, не потворствовать
им только потому, что они --- хорошие воины!
     В  толковании  же  Атрея  зевсизм прежде всего  ---  могущество  Микен.
Напрасно  объяснял  ему Геракл,  что здесь  нет противоречия. Что  искреннее
приятие зевсизма народами, перестройка государств на его основе вернее всего
обеспечат Микенам надежных и  преданных союзников. Что же  такое могущество,
если не это? Однако Атрей понимал могущество  иначе. (Словно видишь политику
нынешнего Китая.) С аркадскими племенами все в порядке, пусть себе едят, что
им  нравится,  лишь  бы  безоговорочно подчинялись  Микенам! (Не  пройдет  и
полутора десятилетий,  как  Агамемнон  по их требованию согласится  даже  на
человеческую  жертву,  пожертвует собственной  дочерью!  Действительно ли он
принесет ее в жертву или только сделает вид и даст ей возможность бежать? Мы
никогда  точно   не  узнаем,  что  случилось  с  Ифигенией.)  А  вот  Креонт
самостоятельничает, Тесей и вовсе  сопротивляется в открытую!  Их необходимо
сломить!
     Креонта нужно свалить  ---  рассуждал по-зевсистски Атрей, ---  свалить
хотя бы ценой сговора с заклятым  врагом зевсизма Тиресием, этим религиозным
реликтом, законсервированной окаменелостью былого.
     Заварили,  по правде  сказать, такое  грязное  дело, что даже Алкмеона,
предводителя эпигонов, удалось втянуть в войну лишь  обманом, с  помощью его
подкупленной  матери.  Первую  войну  против  Фив Микены  официально еще  не
поддерживали.  Тидея,  как  мы  знаем,  они  вежливо  выпроводили,  даже  не
позволили вербовать  у себя  воинов.  Но теперь эпигонов  снаряжали уже сами
Микены, дали и войско.  И  все-таки  поначалу победа была как  будто  бы  за
Фивами. То ли потому, что у Алкмеона душа не лежала к этой войне, то ли Фивы
не представляли для эпигонов интереса,  не  считая давно  уже остывшей мести
(Фивы представляли интерес только для  Микен); факт тот, что фиванцы чуть не
при  первом налете  эпигонов  жестоко  их разбили,  а Эгиалей, сын  Адраста,
одного из прежней семерки, тут же и погиб.
     И что же делает Тиресий? Он пророчествует: Фивы устоят лишь до тех пор,
покуда жив хоть один из первой семерки героев. Однако в живых из той семерки
оставался к этому времени  только Адраст.  Теперь же,  узнав  о смерти сына,
скоропостижно умирает и он. Итак, Фивы обречены, спасайся, кто может!
     И одержавшие  победу фиванцы под  покровом ночи  покидают  город!  Даже
Креонт --- а что ему оставалось? --- ушел вслед за своим народом.
     На следующий  день  ошеломленные  эпигоны  вступили  в  безлюдные Фивы,
разграбили дома, срыли стены и подожгли город.
     Это и для  нас серьезный урок. В политике можно,  а зачастую необходимо
идти на  компромиссы. Но  <i>в принципиальных  вопросах компромиссу нет  места!</i>
Креонт,  рассуждая так: если  Тиресий чем-то поступится, уступим  и мы,  ---
сохранил за ним его  руководящую позицию; условие же было только одно --- не
возбуждать  народ  против  него,  Креонта,  как  некогда  против  Эдипа,  не
рассматривать  его царскую власть как временную,  принадлежащую ему лишь как
мужу  верховной  жрицы-царицы. Креонт полагал,  что делает тем самым уступку
свободе совести и вероисповедания. Роковое заблуждение!
     Мы   обеспечиваем  нашим   согражданам   свободу   вероисповедания.   С
марксистской точки  зрения это  попросту  обязательный  компромисс.  Мы даем
государственную субсидию для обучения священников, содержим церковь. Это ---
допустимый компромисс. Но представим себе, что мы терпим на высшем церковном
посту фанатически враждебного нашему  строю клерикала,  мнящего  себя  "homo
regius" * /* Букв.: "доверенный представитель  царя" (лат.). */, "законным",
"легитимным"  обладателем верховной  власти,  ---  этакого Йожефа Миндсенти!
Каковы бы ни были ответные уступки! Между тем Креонт совершил эту ошибку. Не
смею слишком строго осуждать его, поскольку не знаю всех обстоятельств, быть
может  лишивших  его  свободы выбора. Одно очевидно:  Тесей не  потерпел  бы
Тиресия в Афинах.
     Правда,  Тесей  тоже  пал. Но по крайней  мере не так  позорно, не  так
глупо.
     (Не  ду