мых  богатых.  Иными  словами,  и  здесь  чрезвычайно  быстро  шла
социальная  поляризация: с одной  стороны, беднота  превращалась в  рабов, с
другой  --- наиболее  могущественные  стремительно  обогащались. А  тут  еще
недостаток рабочей силы, пополнить которую  из  внешних источников ассирийцы
не  могли:  сравнительно  бедной  стране  рассчитывать  на  brain  drain  не
приходилось.  Что  же  до  недавно  созданной  и  похваляющейся  несколькими
победами   армии,   то   в   конечном   счете   она   сильна   была   только
разглагольствованиями да  угрозами: кичилась и точила  зубы  на всех  и вся,
твердила, что хетты вконец разложились, изнежились, что Египет всего-навсего
папирусный лев, однако выступить активно не могла и  она.  Так что  --- хотя
ассирийцев побаивались  ---  подлинного  международного авторитета у  них не
было. (Настолько, что побитый ими же правитель Вавилона,  вассал египетский,
выражал  Египту дипломатическим  путем протест за  то,  что фараон  в некоем
послании  приветствовал ассирийского царя  обычным среди  равных  обращением
"брат".  А  между  тем  "владыки  ассирийские  были  с  незапамятных  времен
данниками вавилонских царей". Так пенял фараону один из последних касситских
царей  Вавилона, в то  время как  себя самого  именовал вовсе не "братом", а
всего  лишь  "рабом  великого фараона" и  сообщал  в  том же  послании,  что
четырнадцатикратно  припадает к стопам фараоновым, причем семь раз падает на
живот  и  еще семь ---  на спину.  Вот  он, язык дипломатии!..  Ибо Вавилон,
переживая период упадка, особенно гордится своим прошлым, традиционным своим
культурным  превосходством  и  всем  тем,  что  сделали  вавилоняне  во  имя
прогресса. Какой уж тут "брат" --- царь ассирийский!)
     Так выглядел век Treuga Dei на доминирующем континенте.
     А как обстояли  дела  в темной Европе? Вернее, в  единственной ее, чуть
брезжившей светом  точке  ---  Микенах?  Иными  словами,  в городах, главным
образом  пелопоннесских  и ахейских, позднеэлладского периода, среди которых
Микены были primus inter pares * /* Первыми среди равных (лат.). */.
     Города эти с  большим опозданием по сравнению с Азией, но с тем большей
страстью  включались  в кровообращение мира. Около  1500 года  до  нашей эры
извержением   Санторина  было   уничтожено  Критское   государство.   Города
обратились  в развалины,  остатки  населения, весь богатейший некогда остров
стали легкой добычей ахейцев. Восприимчивые эллины  быстро усвоили  критскую
культуру  и  цивилизацию, которая  отличалась  не  столько  оригинальностью,
исключительностью своей, сколько универсальностью. Эта универсальность потом
до  конца оставалась  характерной чертой греческого  миропонимания  и образа
мысли. Оказавшись на  Крите, ахейцы сразу же были включены в Средиземноморье
--- в самом широком  значении этого  понятия.  Помимо всего  прочего, быстро
выстроенный флот ахейцев,  и это особенно  важно,  стал благодаря  обладанию
Критом участником великого союза того времени по торговле и судоходству. Уже
в XIV  веке  до нашей эры  существовали  греческие колонии в дельте Нила,  в
Малой Азии и даже на побережье Палестины, причем в самом мирном сожительстве
и ближайшем соседстве  с  пуническими  городами. (Обосновывавшиеся на  новой
своей  родине  израилиты  также  встречались с  "киввеусами"  ---  ахеянами,
ахейцами,  ---  в Библии  имеется  упоминание о  заключенном  с  ними мирном
соглашении.)
     Это был период расцвета Микен.
     Тринадцатый  же век  рассматривается  историками  как  век  их  упадка.
Греческие  корабли  исчезают  из  мирового  мореходства, колонии,  во всяком
случае  наиболее  отдаленные,  существуют в отрыве  от  материнской державы,
ассимилируются.  В  городах  Пелопоннеса  не  возводят  более  блистательных
сооружений. Становятся проще, беднее и предметы обихода. Дух  ахейский живет
прошлым, не создает нового.
     И причина  всему этому,  по мнению некоторых  ученых,  --- появление на
Севере дорийцев.
     Однако другие признаки, и главным образом устная и письменная традиции,
указывают на то, что век этот еще вовсе не был веком упадка. Упадок наступил
лишь после Трои, и,  как  вообще  любой период  упадка, наступил неожиданно,
внезапно, катастрофически. Тринадцатый век был, напротив, вершиной расцвета.
Дух ахейский, и правда, создавал не города --- они уже были созданы --- и не
предметы  обихода,  еще  более,  чем  прежде, изысканные;  но  именно  тогда
создавалась,  например, мифология. И  вынашивались --- как мы увидим, следуя
за Прометеем, --- грандиозные политические проекты мирового значения.
     Несомненный факт, что Микены в этот период обосабливаются. Но вряд ли в
оборонительной позиции! Правильнее будет сказать: Микены замыкаются в себе.
     И  не из-за дорийцев. (Право,  кого  тревожили  дорийцы  за  неодолимой
истмийской "линией Мажино"!)
     Микены  замыкаются  в себе из-за пунийцев, или финикиян. А за Финикией,
как  мы знаем, следует искать  Египет. Ведь пунийцы политикой не занимаются,
не так ли, --- во всяком случае, политикой с позиций военной силы.
     Пунийцы  ---  странный  народ.  Да  и  народ  ли  это?  Он  не  создает
государства, не делает  даже таких попыток, не захватывает территорий, нет у
него  и  военачальников ---  да, до самого Ганнибала, то  есть еще в течение
тысячелетия:  ни  военачальников  нет,  ни  диктаторов,  ни войска.  Правда,
имеются  города-крепости,  выстроенные на  приморских скалах; когда приходит
беда, все укрываются в этих  городах,  и  тогда каждый берет в  руки оружие.
Есть у них города  и  на родной земле и повсюду;  но единения,  большие, чем
город, им  не  известны.  Их торговый  флот  --- самый значительный: по  тем
временам  он,  можно сказать,  на  морских  просторах  единственный.  Но это
торговый  флот.  Правда,  в случае  необходимости каждый  матрос берется  за
оружие. Впрочем, в те времена "торговец" непременно "человек с оружием", ему
всегда  приходится  быть готовым отразить нападение и  часто  даже место  на
рынке не удается захватить без "поножовщины". (Где торг --- там и сила.)
     С  чем  сравнить мне  древнюю  Финикию,  с  кем  сравнить  пунийцев? Со
швейцарцами, которые столько всего освоили на малых и скупых своих --- как и
у  пунийцев  ---  землях  и  так  ловко  разбогатели,  сторонясь  завихрений
европейской политики? С немцами  Ганзейского союза, с венецианскими купцами,
одна только  подпись которых  открывала доступ  к деньгам и товарам по всему
свету? С  безумно  храбрыми  мореплавателями ---  португальцами,  испанцами,
голландцами?  С  болгарами,  что  повсюду  в  Европе на  ничтожных земельных
наделах создают истинные богатства?
     Только со  всеми вместе.  Ибо пунийцы чем-то похожи на  каждый  из этих
народов,  но на пунийцев в целом  ни прежде, ни с тех пор не  походил никто.
(Однажды  они  отступились от собственной неповторимости ---  и исчезли. Как
исчезли  бы  швейцарцы,  отказавшись  от  своего островка: стали бы немцами,
французами, итальянцами.)
     Пунийцы были умным и храбрым  народом. На своих тощих землях они умерли
бы голодной смертью, если бы не разумно поставленное  интенсивное хозяйство,
которое позволяло  даже экспортировать продукты  питания!  Не относись они к
природным богатствам с умом, их сырьевые ресурсы быстро иссякли бы. Но они в
состоянии были поставлять всему миру самые совершенные промысловые товары  и
самые  красивые  образцы  прикладного искусства.  Множество разнообразнейших
познаний  требуется  и  для  судостроения;  не  случайно  и поныне  на  всех
европейских языках существует пуническое слово "галера" --- ведь они строили
самые лучшие корабли.  Военные корабли тоже --- на экспорт. А сколько ума  и
сметки требуется для мореходства, для торгового дела --- и какое бесстрашие!
     Для  торговли со всем  миром  нужны  деньги  --- они их придумали.  Для
торговли  со всем миром  нужна широко распространенная письменность ---  они
отняли   у  храмов   тайну  письма,  изобрели  простой,  легко  усваиваемый,
применимый  с небольшими модификациями для  всех языков  буквенный  алфавит.
(Геракл тоже распространял эту  письменность, и не только потому, что первая
ее буква --- "алеф" --- означает священного быка Зевса.)
     У  пунийцев  было много рабов --- на продажу. (Собственных бедняков они
продавали   неохотно  ---  только  при  крайней  необходимости  или  крайней
опасности, в  случае разорительной войны или стихийного бедствия.) Из полчищ
рабов они оставляли себе немногих  ---  только тех, кто был  умен, как  они.
Тех,  кто  быстро обучался  интенсивному  ведению хозяйства  ---  поливного,
удобряемого  возделывания овощей, плодов, изготовлению оливкового  масла.  И
работал  на  поле вместе  с  хозяином.  Или  в  мастерской.  Ибо пунийцы  не
стыдились труда. Еще пунийцы оставляли  рабов для своих  галер --- гребцами.
Однако раб-гребец ---  это уже не просто раб: он товарищ в беде и соратник в
бою.  И сидит  на скамье для гребцов рядом со свободными людьми!  Да, у него
одинаковая с ними судьба и питание тоже одно. (Только что волосы ему стригут
коротко, в то  время как  свободные пунийцы носят прическу битлов.  Впрочем,
тут могли играть роль просто религиозные различия.)
     Не  стоит, однако,  преувеличивать:  пунийцы  вовсе  не были  кротки  и
добронравны. Умели они  быть и  злобно-жестокими.  Ни  к  чему не способный,
темный варвар и для них был лишь вещью, товаром или жертвой, предназначенной
на заклание. Зато раб умелый и ловкий был уже не раб, а великая ценность, он
обладал в их глазах "человеческим достоинством".
     Кораблевождение  и  торговля  со  всем  миром ---  это всегда авантюра,
ставящая на карту все:  и бесценные сокровища,  и самое  жизнь. Были и среди
пунийцев богатые  и  бедные; случались даже кровавые сословные  битвы. Но не
было  в  обществе  разделения  окончательного  и  бесповоротного,   не  было
окостенения,   устойчивой  поляризации.   Пуническое   общество   оставалось
динамичным.
     Вот с этими-то пунийцами  --- как равные  с равными  --- вплоть до XIII
века до нашей эры плавали по морям и торговали бок о бок в  мирном священном
содружестве  ахейцы. Но с XIII века все прекратилось. Как ни странно, именно
тогда, когда вековое  равновесие сил уже укрепило мир на суше между великими
державами, морской союз распался.
     Как? Почему? Кто разрушил его?
     Быть  может,  пунийцы ---  чтобы  исключить  конкуренцию  и  монопольно
завладеть всеми водными путями Средиземноморья?
     Кто первым пустился  в самоубийственное пиратство?  Мы  знаем,  то были
греки. Но сами ли по себе, или кто-то их принудил?
     Нам  известен  один  только  факт:  в  начале  века в войско  Хаттусили
поставляли  воинов  и  троянцы,  и  другие  греческие  города-колонии;  зная
политику  Микен, можно  допустить, что  эллины метрополии тоже содействовали
хеттам, прежде всего военным своим флотом; Сидон же, как мы знаем, напротив,
и на суше и на воде сражался на стороне фараона.
     Итак,  вполне  возможно, что  морскому союзу  --- к превеликой  радости
финикиян --- положил конец  Египет: осердясь на  греков вообще, он  лишил их
права  швартоваться  в  его  портах.  Чем  крайне  отягчил  и  сделал  почти
невозможным для них участие в  мировой торговле. (Не  надо  забывать: Египет
был самый крупный и притом самый платежеспособный потребитель!)
     Возможно. Но возможно  также и  другое объяснение. Судостроительство на
Пелопоннесе  было недостаточно  развито,  чтобы эллины могли строить крупные
торговые суда, притом в нужном количестве и с  приемлемыми  для их экономики
затратами;  не было, пожалуй,  у Микен  и  Пилоса необходимого  числа хорошо
обученных мореходов, чтобы стать серьезными соперниками пунийцев в перевозке
товаров по  морю.  Вместе с тем  эллины  были  достаточно  ловки  достаточно
отчаянны  и неосмотрительны,  чтобы  с  небольшим,  но  быстроходным  флотом
превратить пиратство в своего рода национальную статью дохода.
     Факт тот, что в XIII веке до нашей эры --- именно тогда когда они вдруг
выпали  из мировой  торговли, ---  эллины совершали  в своих  водах  опасные
пиратские налеты. И по необходимости, и по доброй воле.
     Да только ведь и пунийцы были не малые дети. Храбрые мореплаватели, они
постоянно  ставили свою жизнь на  карту --- если, конечно, игра стоила свеч.
Чем  могли прельстить  их  греки?  Медью  Немейских рудников? Но  и  в самих
Микенах  потребности знати быстро росли. Главное же ---  росла потребность в
вооружении. Так что немейская медь нужна была самим  эллинам. Что еще  могли
они  предложить?  Продукты сельского хозяйства? Их можно сыскать  и поближе.
Превосходное  вино, например? Только этого пунийцам и не хватало --- создать
конкуренцию собственным винам. Да еще ценою такого риска!
     Во  времена Геракла  сидонские  галеры  уже добрых  полстолетия  далеко
обходили  опасные  берега  Пелопоннеса.  Внешняя  торговля  Микен  предельно
сузилась,  свелась  к  доставке лишь  самого необходимого ---  прежде  всего
олова.
     Таким  образом,  и Пелопоннес  как  бы  замкнулся в своем относительном
богатстве, величии и мощи.
     Относительном. Ведь по сравнению с азиатскими великими державами Греция
все-таки  была  маленькой страной. Правда, ее границ эти  великие державы не
трогали;  на континенте  же  большей  силы еще  не было. Ее  богатство  было
богатством  лишь в сравнении с государствами Средней и  Северной Греции. Это
стало  очевидным  именно теперь --- когда понадобилось произвести не слишком
эффектные, но тем более  дорогие капиталовложения. Эллины не видели смысла в
том, чтобы пробиваться на малонаселенный и бедный Север,  да еще поссориться
из-за этого  с варварами-дорийцами.  Однако дорийцы вызывали  у них тревогу.
Поэтому следовало прежде всего обезопасить себя с севера. Была построена уже
упоминавшаяся линия  укреплений на  Истме;  весь  полуостров покрылся  сетью
военных  дорог,  чтобы  союзные ахейские города  могли быстро поспешать друг
другу на  помощь; повсюду были подновлены городские стены.  (Микенские башни
достигали  двадцати  метров  в высоту, а толщина  стен  ---  восьми метров!)
Отвели  воды источников прямо в крепости, выкопали резервуары  для  дождевой
воды,  чтобы города способны были выдержать длительную  осаду.  А ведь после
поражения  в  Египте  им  пришлось  еще  ---  следов  этого  нельзя найти  в
раскопках, но мы знаем  по Гомеру --- заново  выстроить и оснастить огромный
военный  флот.  Наконец,  и  во времена Великого  перемирия повсюду  упорно,
неустанно создавались запасы оружия.
     Словом,  нетрудно понять,  какой груз отягощал национальный доход Микен
--- отягощал, попросту говоря,  народ. Нетрудно понять, что  в этом обществе
также  должна  была  пройти  страшная  поляризация,  скорее  всего, за  счет
древнейшего населения ---  пеласгов. И нетрудно понять, как много --- причем
все  больше,  все больше! ---  требовалось  рабов,  которых уже нельзя  было
раздобыть  извне  в  разбойном  набеге  и  потому  приходилось  использовать
внутренние ресурсы.
     Понятно,  что  находки,  относящиеся  к  той   эпохе,  в,  сравнении  с
великолепной  выделки  обиходными  вещицами  и  предметами  роскоши  прошлых
столетий  свидетельствуют  об упрощении  и обеднении  жизни. Самые знатные и
богатые и так уже имели все, чего могли пожелать, даже больше того. Среднему
же слою и беднякам  из-за усиленных поборов и бесконечных общественных работ
едва хватало  на  самое  необходимое  и  непритязательное.  Да  и  микенские
ремесленники,   заваленные  многочисленными  и  всегда   срочными   военными
заказами, отвлекались на изготовление предметов обихода неохотно,  выполняли
их между делом, наспех.
     Что  же  касается  микенской  культуры,  то, нимало  ее не принижая, мы
должны все же  признать  ее вторичность. В истории греков она сыграла важную
роль,  ибо  сосредоточила  в  малом  своем  мирке  все  наследие Востока.  И
оказалась тем самым  посредницей, сохранив немалые  ценности  для позднейших
завоевателей  и  сложившейся четыре-пять-семь  столетий спустя блистательной
греческой  культуры. Но микенская культура  еще не была греческой культурой.
Ее своеобразие --- разве что в том  провинциализме,  с каким она  копировала
великие   образцы.   Да,   богатые   микенцы   тоже,  скажем,  мечтали  быть
захороненными, как фараоны и их сановники. Однако искусства  бальзамирования
они не знали, а пирамиды были им  не по карману. Золотые посмертные маски да
кое-где могильный купол --- вот микенские пирамиды.
     Поэтому я  и  говорю: то,  что  обнаруживаем  мы в  Микенах,  было лишь
обедненным, провинциально-снобистским ОТражением Азии и Африки той  поры. Но
окостенение,  внешнеторговый  и  военно-политический "пат"  (особенно  после
египетской   авантюры),  потеря   социальной   динамики   и  всевозрастающие
внутренние противоречия были в точности такими же.
     В таком  обществе  (мы можем  наблюдать  это и  в  наши  дни)  молодежь
неспокойна. В  том возрасте, когда смерть представляется человеку еще чем-то
далеким и нереальным, почти невероятным, он  особенно хочет от жизни чего-то
--- прежде  всего  не  хочет оставаться  там, куда  роковым  образом  угодил
согласно  общественно-координационной  системе:  в  этом  возрасте   человек
нелегко   мирится   с   застывшими   ограничительными   рамками.  Он  жаждет
приключений,  риска. И готов даже на жертвы, лишь  бы показать: он не такой,
как  все,  пусть  какой  ни есть,  а  иной.  Не  часто  встретишь способного
семнадцати-двадцатипятилетнего  студента, который согласен тихо приладиться,
мирно влиться в затхлую из-за своей неподвижности общественную структуру.
     По  счастливому  стечению  обстоятельств  мы  можем  изучать  некоторые
явления этого порядка на наших же современниках. Так, нетрудно заметить, что
разнообразные  анархические  движения молодежи  возникают  не в  бедных, а в
богатых,  но  увязших в  потребительстве  странах: в Бельгии, Голландии  ---
provo  *  /* Provo  --- от  provokers (англ.)  --- ультралевые  политические
группы  на  Западе.  */,  в  Америке,  Швеции  ---  всевозможные  хиппи,  от
уголовников  и  наркоманов  до   проповедников-мистиков.   И   только  самая
мужественная молодежь приходит к  конструктивным революционным  идеям. Таким
образом,   в   потерявших   динамику   развития,   разъедаемых   внутренними
противоречиями обществах большие или  меньшие группы молодежи так  или иначе
закономерно превращаются в out-laws * /* Отверженных (англ.). */.
     С такими отверженными  людьми и группами мы встречаемся  на Пелопоннесе
XIII века до нашей эры весьма часто.
     Мифология  свидетельствует  о бесчисленных царях-разбойниках,  главарях
разбойничьих банд.  Не стану пускаться  в детали, да и стоит  ли вступать  в
спор  с теми,  кто находит  объяснение  этому явлению  в  "морали  эпохи", в
"примитивном состоянии общества" и, по  моему мнению, ошибается. Остаюсь при
своей "сердитой молодежи". Мы знаем два --- по меньшей мере два --- ее типа.
Один  ---  это герои жеста,  чье недовольство,  так  сказать, бессмысленно и
бесцельно. Таковы,  например,  молодые  Диоскуры  --- Кастор и Полидевк. Или
друг  юности Тесея необузданный  Пиритой, да и сам Тесей, пока находился под
его влиянием. Другой тип --- Геракл и его  соратники.  Все свои  деяния, всю
свою жизнь Геракл строил  под знаком конструктивной и  прогрессивной для его
времени  идеи, он был подлинным героем. И к тому же на практике  осуществлял
политическую  программу.  То  есть был великим  историческим деятелем.  Что,
однако ---  и мы  в этом еще  убедимся, ---  нисколько не мешало ему быть  в
Микенах out-law.
     Граница между героизмом этих двух видов проступает не всегда отчетливо.
Вспомним   путешествие   аргонавтов:  это  и  подвиг,   имеющий   выдающееся
идейно-политическое значение, и в то  же время истинно хулиганская авантюра,
поскольку в ней принимали участие не только Геракл, но и Диоскуры.
     Любопытно, сказал бы я, если бы не видел тому и ныне великое  множество
примеров,  --- любопытно, как  легко и  быстро  недовольные  псевдогерои  из
отверженных превращаются в самых  шаблонных  обывателей, ---  взять  хотя бы
того же Нестора.  Зато Геракл, с его конструктивными идеями, даже в старости
остается "сердитым юношей" в глазах "мудрецов" --- Эврисфея и иже с ним.
     Итак, возвратимся к отправному пункту: тот не слишком почтительный тон,
каким говорили в  кругу Геракла о богах,  отчасти объяснялся, несомненно ---
как  бы тут выразиться, --- "хипповостью" этой компании. Бунтари, "не такие,
как все", они не знали и не желали знать изысканных манер верхушки. Конечно,
у иных такое --- всего  лишь проформа, у них же  это  было, как мне кажется,
проявлением чистосердечия и искренности.
     С определенной точки зрения мы можем сравнить  Геракла и его "ватагу" с
моряками  эпохи  Великих  открытий на заре Нового времени  или  с  бродячими
подмастерьями, странствующими ремесленниками. Воины Геракла исходили вдоль и
поперек  все  доступные в  те  времена  земли,  набрались  огромного  опыта.
Сравнение,  правда,  хромает: они-то не  могли  применить  у себя  на родине
накопленный опыт, в такого  рода опыте там никто не нуждался. Напротив. Он и
сделал их у себя же дома людьми подозрительными.
     Однако  тот, кто в  стольких  краях побывал, узнал  столько  обычаев  и
богов, невольно  --- без  малейшего  желания  богохульствовать  --- по-иному
смотрит уже и на своих собственных небожителей.
     Они  для  него уже  не  единственны  и абсолютны, они --- лишь  один из
неисчислимых возможных  вариантов. По существу,  конечно, заслуга  Геракла и
его соратников лишь  возрастает  от  того,  что после  всего  виденного  они
сознательно избрали своими богами именно олимпийцев. Правда, и не испытывали
уже потребности говорить о своих избранниках с тем священным, из глуби веков
идущим трепетом, какого требовали от своих подданных, например, коронованные
и некоронованные земные владыки.
     "Избрали своими богами", ---  сказал я. Нет, не просто  избрали: они за
этих богов сражались. А речь воинов вообще не слишком почтительна: их ставка
--- не благоговейное слово, но жизнь и смерть. Парадные историки утверждают,
будто Камброн под Ватерлоо крикнул англичанам: "Французская гвардия умирает,
но не сдается!" Однако мы-то знаем, что он сказал им.
     И  наконец,  я вновь  и  вновь  хочу  подчеркнуть:  для  Геракла  и его
сотоварищей зевсизм  не был религией. Да, уже появились в то время люди, для
которых зевсизм  действительно  был религией,  ---  мы  еще  познакомимся  с
Калхантом.  Но Геракл  и его друзья не бальзамировали  Идею, превращая  ее в
религию!
     Словом, и молодежь эта, и старики, молодые душой, иной раз выговаривали
о  богах  такое, что в Микенах особо ретивые  богомольцы  уже  подзывали  бы
блюстителей  порядка. Но при всей этой непочтительности  воины Геракла  и он
сам, несомненно, гораздо больше  почитали олимпийцев. отличенных ими от всех
прочих богов, чем те их соплеменники, которые страшились только олимпийского
гнева.  Больше  почитали  и, главное, больше любили.  Ибо не  дано  человеку
любить Совершенство: он способен любить лишь того,  кто подобен  ему самому,
то есть кому хоть сколько-то  присущи его же слабости. Даже величие он видит
достойным любви лишь в спектре слабостей его.
     Обо  всем,  что  напомнил  я  самому  себе  в  этой   главе  касательно
политических  отношений того  времени и моих героев, Геракл  и  его спутники
постепенно, в течение долгого пути информировали  Прометея во  всех деталях.
Прометей же дивился: значит, вот каковы Человек и человеческое общество?
     Но  тут,  вероятно, недоверчиво  удивится  кое-кто из  моих  Читателей:
Прометей --- дивился?! Возможно ли это! Он знал богов, знал и Человека, а уж
за миллион лет нетрудно и догадаться, да еще при  божественном-то разумении,
чем мог стать Человек, все возможные варианты перебрать. Нет, Прометея ничто
не могло застать врасплох, а если так --- с чего бы ему дивиться?
     Миллион лет --- это и в самом деле выглядит  внушительно.  И Прометей в
самом деле был очень умен.
     Но да  позволено  мне будет  обратиться к излюбленному моему примеру! В
"улти"  *  /*  Распространенная в Венгрии карточная  игра.  */ играют  всего
тридцатью двумя картами, и по  сравнению с  жизнью правила этой игры  весьма
несложны. Тем не менее три самых быстрых "ултиста", сражаясь по восемь часов
в день,  играли  бы примерно двадцать пять  миллиардов лет,  прежде чем одна
какая-то партия могла с  неотвратимостью точно во всем повториться. Подумать
только:  двадцать пять миллиардов лет! Звездное  небо --- Вселенная,  как мы
его именуем, --- существует  всего десять-двенадцать миллиардов лет. Возраст
Земли --- всего-навсего семь миллиардов лет.
     Тот,  кто  знает, что  такое дерево, и умеет рисовать, может по памяти,
без какой-либо модели  нарисовать дерево вообще. Но никогда  он  не нарисует
таким способом определенное, реально существующее дерево.
     Итак, отнюдь не абсолютизируя опыт, я решаюсь без колебаний утверждать:
в течение  двухмесячного  пути  от Арарата до Трои Прометей  узнал о  мире и
людях больше, чем за весь миллион лет отвлеченных о том размышлений. Миллион
лет он раздумывал и спрашивал себя; что  <i>может</i> быть? Сейчас он узнал --- что
<i>есть</i>. Значит, узнал нечто новое. И поэтому, конечно же, он дивился.
     А ведь это было еще только начало.

        Троя

     Чем  ближе  подходили  они к Трое, тем оживленнее  становилась  дорога.
Удивительно,  как  умеют явить  себя путнику  большие  города! Словно из-под
земли вырастают,  право. Десятью верстами  раньше все пусто, и  через десять
верст пусто  опять:  откуда же берется это людское  скопище, куда  исчезает?
Только-только  блеснули  вдали  сквозь  дымку  и  пыль  башни  Трои,  а  уже
приходится колонне  наших героев  сбавить шаг --- даром  что воины,  которых
спокойнее пропустить  без  помех! Тесно  становится на  дороге  --- точно  к
Кечкемету нашему подъезжаешь по пятому шоссе.
     Сравнив  с Кечкеметом, я, мне кажется, достаточно точно обрисовал Трою,
нисколько  ее не  преуменьшив. В самом деле: на всем земном шаре проживало в
те  времена двадцать миллионов  человек. В  том  числе  --- густо населенные
долины  рек  в Индии и Китае; в том  числе  --- малообжитые, но колоссальные
территории Европы, Америки, Центральной Азии,  Австралии,  Океании.  Вряд ли
останется на  все Средиземноморье  --- Египет  с  его  поливным  интенсивным
земледелием, Месопотамию, Малую  Азию, Элладу с ее многочисленными городами,
---  вряд ли  придется  на все это,  даже  теперь, когда давно  уже не  было
больших  кровопролитий,  половина  человечества.  Десять миллионов  человек,
население Венгрии, разбросанное по двум третям полукружия Средиземного моря,
от Северной Африки до Греции; все равно как если бы в Венгрии жило сто тысяч
человек, даже меньше. В этих условиях город Кечкемет --- огромный город!
     Сравнение удачно еще и потому, что вокруг Трои, как и вокруг всех почти
городов той поры, мы увидим  далеко разбегающиеся  во  все стороны поселения
---  хутора.  Да  и самое  оживление  на дороге --- хотя попадались на ней и
караваны  верблюдов  из  Сирии,  и телеги,  доставляющие  металлы  с  горных
выработок, --- было в основном за счет местного люда: гуськом шли по обочине
землеробы  с поклажей, либо катили  ручную тележку, либо восседали на тяжело
груженном возу;  бежали  рабы  с хозяйским товаром на продажу; рабыни  несли
вытканные на станках шерстяные ткани, льняное и пеньковое полотно. На берегу
Скамандра привольно раскинулась ярмарка.
     На берегу Скамандра всегда была ярмарка,  если в гавани стояли на якоре
суда. А в гавани  Трои  всегда стояла дюжина-другая  судов. Оборот товаров в
этом  порту,  прежде  всего  сырья, был чуть  ли  не самым значительным в ту
эпоху. Не только собственные владения Трои были богаты  и густо заселены, за
нею стоял еще огромнейший тыл --- половина Хеттского царства. Оттуда все еще
шло потоком  золото,  серебро,  медь,  поступала древесина  ---  хоть  и  не
ливанский  кедр,  но  добротная  и дешевая  древесина для  постройки домов и
судов;  привозились  ткани,  полотна,  кожа  и  самые  необходимые  массовые
продукты питания: зерно,  сыр, вяленая  рыба. Таковы  были основные  товары,
всегда имевшиеся на складах, которые  Троя  могла предложить в любой момент.
Перечислить  же  все,  что  продавалось  на  этой  ярмарке,  куда  привозили
продукцию с  четырех сторон света, поистине  немыслимо. Ведь  там были целые
ряды  горшечников,  скорняков,  кузнецов-оружейников,  шорников,  были  ряды
дервишей-прорицателей,  торговцев амулетами  и даже ряды дурных женщин,  как
это обычно водится в крупных  портовых городах.На  скамандрской ярмарке было
все.
     Если же вы представите себе соответствующий этому оглушительный шум, то
не  забудьте и о таком  статистическом указании: больше  половины тогдашнего
двадцатимиллионного  человечества  составляли дети  до десяти лет!  В  самом
деле, детишки рождались и умирали, рождались и умирали. Так что, вглядываясь
в эту ярмарочную  толпу и еще  прежде  --- в  суетливое  движение на большой
дороге,  мы непременно должны увидеть целые гроздья детей;  один восседает у
матери на закорках, другой справляет  свои делишки у обочины дороги,  третий
ни за что не хочет вылезать  из-под телеги... И даже не разберешь, чьи вопли
пронзительнее --- детей или призывающих их к порядку матерей.
     У Геракла  было под Троей свое  место  для лагеря --- на  берегу  моря.
Между морем  и  длинным  рвом.  Его  используют  позднее  и  осадившие  Трою
греческие отряды.  Что это было? Пепелище древней Трои, быть может той Трои,
которую  погубило  ферское  бедствие,  или  той, что  разрушили  хетты двумя
столетиями ранее? Действительно ли троянцы соорудили  его для Геракла, чтобы
защитить от морского  чудища, которое явилось за Гесионой? Или, может  быть,
его  построил  сам  Геракл  со  своими людьми,  когда  готовился напасть  на
вероломного Лаомедонта? Неважно. Факт тот, что Геракл именно там разбил свой
лагерь и тотчас  отправил в город гонца сообщить Приаму о своем прибытии и о
том,  что  не замедлит  посетить его.  Военачальники  назначили стражу, дали
увольнительные, воины и  рабы  принялись  за обычные  в такое время дела.  А
вожди и предводители привели себя в порядок и облачились в  парадное платье.
Жертвоприношений  совершать  не  стали --- Приам,  естественно, сам пожелает
вознести обильные жертвы в честь их прибытия.
     Тем больше были они потрясены,  когда гонец вернулся от Приама с  такою
вестью: Приам не советует входить в город и не примет их там как гостей, ибо
не отвечает за  их жизнь. Если они  хотят поговорить с ним, пусть прибудут в
летнюю его резиденцию, где он будет ждать их. Впрочем,  лишь богам известно,
стоит ли им еще друг с другом беседовать.
     Весть, в самом деле, ошеломляющая, не так ли? Да еще от Приама, доброго
друга и недавнего соратника, обязанного Гераклу столь многим! Однако вестник
не затем же вестник, чтобы лишь приносить и уносить сообщения, да еще только
те,  что  ему вкладывают прямо  в рот. У нашего  --- то  есть  Гераклова ---
вестника  тоже имелись приятели в Трое, а руки были  развязаны; он, конечно,
господии, но ведь и  слуга! Поэтому заглянул он мимоходом  к знакомым парням
на  конюшни (там  всегда что-нибудь да услышишь), не оставил  без внимания и
парочку питейных заведений. И мог теперь рассказать,  что барышня Кассандра,
говорят, тронулась умом, а господин Приам запер ее в башне за то, что громко
пророчествовала  о крови и  об огне, сея  тем  уныние и тревогу.  Слышал  он
также,  будто  с великой  княжной Гесионой опять что-то  было неладно. То ли
сбежала она, то ли еще что.
     Вообще-то с  Гесионой всегда  что-нибудь  было  неладно, а главное,  не
ладилось  с  нею  у  мифографов:  ее  история  --- сплошные  противоречия  и
фальшивые  аналогии. Договаривались уже до того, будто бы у нее была связь с
Гераклом в благодарность за спасение.  Неправда. Гесиона  была еще ребенком,
когда Лаомедонт пожелал принести ее в жертву морскому чудищу. (Какое там ---
пожелал! Троянский верховный совет потребовал!) Далее: с кем бы ни вступал в
связь Геракл, от него всякий  раз --- примеров  тому нет числа --- рождалось
дитя,  притом  мальчик.  (Единственное  исключение ---  Медея,  но  мало  ли
запретных уловок знала эта ведьма!)  У Гесионы же  от Геракла детей не было.
Не имеем мы положительных сведений  и о том, чтобы  она  была  красива, умна
либо  выделялась  чем-то  еще.  Вот разве  что  приходилась  младшей сестрою
Приаму.  К  описываемому  периоду  ей было  около тридцати лет. Старая дева?
Невеста?  Жена  какого-нибудь  мало известного  троянского  сановника? Может
быть, Антенора?  (Я имею  в виду, первая  его жена?)  Нам про  это ничего не
известно. Не известно, а впрочем, и неважно. Как неважно это и Гераклу с его
соратниками. Сбежала так сбежала.
     Безумие  Кассандры  ---  тоже  не  новость.  Несчастная   получила  дар
прорицания,  как  говорят,  от  самого  Аполлона.  Но  не  проявила  должной
благодарности,  за что бог плюнул ей в рот; это означало: пророчествовать ты
сможешь, да только  никто не станет верить твоим  предсказаниям.  По другой,
более распространенной тогда версии (отсюда и недоверие к ее речам), Аполлон
попросту отобрал свой дар. Кстати, Кассандра всегда  предрекала невероятное,
и притом  невероятно  плохое.  Вот  ее  и заперли.  Ну  что же, заперли  так
заперли.  Что тут  особенного? Ежели б я сегодня, в поистине просвещенную  и
свободную  эпоху,  пустился   с   пророческими  воплями  по  улицам  или   в
произведениях своих  вздумал  бы предрекать невероятные вещи,  меня  бы тоже
заперли. (Увы, с тех пор как я занимаюсь предсказаниями, мне еще не довелось
предсказать что-либо столь плохое, что не подтвердилось бы.)
     Геракл, Пелей,  Тесей и  другие из самых знатных велели запрягать и без
проволочки отправились к Приаму, в летнее его жилище. Оно находилось часах в
полутора езды от Трои, в ласковой речной долине, посреди большого фруктового
сада.
     Мы  можем  смело утверждать, что  Геракл  планировал  поначалу  "ввести
Прометея в общество" именно в Трое. Божественный  их спутник  был теперь уже
совершенно здоров, прояснились для него, в общих чертах, и дела мира; а Троя
была первым большим  городом, милым Гераклу городом,  эллинским, родственным
--- зевсистским  городом: Троя вполне подходила для приема многострадального
бога,  она,  так  сказать,   освятила   бы  его   реабилитацию.  Но   теперь
обстоятельства  изменились,   и  Геракл  отказался,   очевидно,   от  своего
намерения.
     Если судить по рассказу гонца, разговор  предстоит крупный, может дойти
и до  ссоры. Зачем же Прометею быть свидетелем такой сцены, да еще на первых
порах?  Речь зайдет,  вероятно,  о  вопросах  политического,  династического
характера, Прометею это не интересно, да  он, пожалуй, и не  поймет  ничего.
Тем  более  что  ---  по  моему мнению и,  думаю,  по  мнению любого  трезво
мыслящего человека --- ничто не интересовало в тот  момент Прометея  больше,
чем  шумевшая вдоль Скамандра  ярмарка.  Итак, Прометей провел остаток этого
дня,  а  также  следующий день, пока  Геракл вел  переговоры с  Приамом,  на
ярмарке.   В   обществе   Асклепия  и,   может   быть,   одного-двух  воинов
порасторопнее.  Нашлось  у  них,  разумеется,  и  несколько  шекелей,  чтобы
перекусить и  купить гостинцы. Но  все --- при абсолютном инкогнито. Так что
никаких следов этой прогулки по ярмарке не осталось.
     Я не упомянул (да оно, вероятно, и лишнее) про обычай, сохранившийся до
самого  появления железных дорог:  путнику  полагалось прибывать  в  большой
город  на рассвете. Под  вечер  остановиться на расстоянии одного-двух часов
пути, там переночевать на каком-нибудь  постоялом дворе --- для наших героев
это означало  раскинуть  лагерь  --- и  уже  на  следующий  день  спозаранку
проделать оставшийся путь. Зная это да прибавив еще поездку гонца туда-сюда,
некоторое время на раздумья, на ожидание, пока впрягут коней в колесницы, и,
наконец,  полтора  часа езды, нетрудно  рассчитать, что  Геракл с товарищами
прибыл  в  летнюю резиденцию  Приама вскоре после полудня. Приам  холодно их
приветствовал,  после  краткой  молитвы  принес в  жертву  барана, пшеничные
лепешки, вино; все сели  за стол. Во время  трапезы почти  не разговаривали,
разве что: "Как удался переход?", "Скот и рабы здоровы?", "Нет  ли  чесотки,
запала, колик?", "Благодарение Зевсу!", "Хвала Аполлону!" Вот в таком роде.
     После обеда Приам протянул мальчику-виночерпию золотую  чашу, несколько
капель выплеснул  наземь,  потом выпил чашу до дна,  оглядел гостей своих и,
когда все чаши поставлены были на стол, заговорил:
     --- Теламон, сын Эака, силою увлек за собой меньшую мою сестру Гесиону.
Родичи мои, Антенор и  Анхис, бросились за ним  вдогонку.  Но саламинцы  уже
подняли якорь и только хохотали  нагло... "Если вам нужна Гесиона, приходите
за  нею с  войском!  Но только с  большим войском, ибо за нас  подымется вся
Эллада!"
     Геракл и его соратники сидели бледные, потрясенные. Приам продолжал:
     ---  Тут-то  как раз вернулся  и я с амазонской  земли. Троянский совет
старейшин  желает кровью  смыть  постигший город  позор...  Война!  Вот  что
принесли вы мне и моему народу, ахейские братья!
     В глазах его стояли  слезы. Скорей  слезы гнева,  чем боли.  Приам  был
сейчас в расцвете мужской поры. Приам, вольноотпущенный раб  Геракла... (Как
давно это  было!  С тех  пор --- пятьдесят сыновей,  двенадцать  дочерей  от
возлюбленных жен его. Уже есть и  внуки. Но ни в волосах, ни в бороде --- ни
единого седого волоса.)
     Геракл выговорил хрипло, с трудом:
     --- Пусть Зевс будет мне свидетелем, будь свидетелем и ты сам, царь: не
затем пришли мы в Азию. Мы хотели, чтоб воцарился мир.
     --- Вы-то не  затем,  вы нет...  --- И вдруг вскрикнул: --- Но  Теламон
явился в Трою вместе с вами!
     Теламон!  Красивый, обходительный, гостеприимный, могучий  --- истинный
герой.  И  ---  иониец.  А это значит,  что  даже  столетия  спустя  афиняне
старались, как могли, ради чести своей, отмыть его имя от любой грязи. Между
тем свою жизнь он начал с братоубийства,  потом взвалил ужасное преступление
на Пелея. Афинские мифографы, хотя и не верят ему, делают  все-таки вид, что
тут не все  ясно. Но они  и  похищение Гесионы  стараются  объяснить.  По их
мнению, после путешествия на "Арго" Теламон вместе с Гераклом принял участие
в вызволении  Гесионы и даже  превзошел  в мужестве Геракла;  Гесиону  тогда
пообещали  ему, поэтому  он  выкрал теперь лишь  то,  что было его "законной
собственностью", --- и вообще Гесиона ушла за ним своею волей!
     Этому,  пожалуй, можно и поверить. Пожалуй. Гесиона --- образ  довольно
смутный,  она долго  жила на  Саламине  наложницей,  родила  Теламону  сына.
(Небезызвестного Тевкра, что сражался под Троей в колеснице Аякса-старшего.)
Правда,  в  конце концов  она оттуда  сбежала,  но ведь когда?! Теламон,  по
утверждению всех  очевидцев, был очень хорош собой, но Гесиона красавицей не
была.
     Между прочим, Теламон  не мог участвовать в освобождении Гесионы вместе
с Гераклом, его даже не было среди аргонавтов. Сама идея похода аргонавтов в
корне  противоречила  его  политике.  Следовательно,  Гесиона  не  была  его
"законной собственностью". Возможно,  Теламон и  не похитил  Гесиону, но, во
всяком  случае, соблазнил ее.  От отца своего  (Эак, как мы  знаем, принимал
участие  в  возведении крепостных  стен  Трои)  он прознал,  где был  тайный
подземный ход, и выкрал Гесиону. Нет, не из любви. Он хотел развязать войну!
     Совершенно очевидно, что Теламон был ставленником Пелопидов.
     Это  видно  уже  из  того, что слово за  слово  рассказал  Приам  своим
сотрапезникам. Начал он с самого начала.
     Микены  и в 1229 году хотели втянуть Трою в египетскую авантюру. Теперь
же, потерпев там поражение,  объявили виновницей  Трою. Если бы Троя приняла
участие,  если  бы прихватила  и  своих союзников...  Хетты  ---  колосс  на
глиняных ногах, их царство развалилось бы от первого же натиска, а тогда и с
суши  путь на Египет  свободен... С запада --- Ливия, с Востока --- ахейцы и
союзные войска... Победа и так-то была у них почти в руках.
     --- Почти  в  руках!  --- Приам не знал, плакать ему или  смеяться. ---
Фараон разбил их наголову за шесть часов --- за шесть часов, господа! В щепы
разнес  объединенный  ахейский  флот!  Еще  и  нас  хотели впутать  в  такую
авантюру! Как же --- "если бы и вы были с нами!..". Теламон начал с того же,
как только застал меня одного. Если бы там были и мы! А ради чего это нам?..
Что мы там  забыли?..  Ах,  так! В  моей груди бьется не  эллинское  сердце!
Болван!  Мое сердце  --- это мой народ. А  мой народ богат и счастлив, и  не
нужно  ему  мирового господства. Наш  город --- сильная крепость, с отличной
гаванью, нам  принадлежит Геллеспонт. Разве  этого не достаточно?  Зачем нам
связываться  с хеттами? Мы  выплачиваем ежегодную  дань Хаттусили и  живем с
ними  в  мире. Когда их  посланцы начинают зарываться  --- прогоняем:  пусть
жалуются царю своему, если недовольны, их же суд на нашу сторону станет, нас
там  уважают и  ценят, ведь  это  мы  их кормим,  а не те,  кого  они  к нам
присылают. Мелкие царьки да князьки тоже не докучают, знают --- войско у нас
храброе, если понадобится, сумеет проучить их. Да они  и не пытаются, уже  и
деды наши позабыли  про их  набеги.  Так что  хеттов  мы  видим разве что  с
товаром на  ярмарке.  В  конечном счете  они нам  же па пользу: авторитет их
царства --- наш щит.
     Для  Геракла все это было не ново. Он знал позицию Трои. И сам разделял
ее.
     ---  И  разве  не  так следовало  бы  рассуждать  тем  же Микенам?  ---
продолжал Приам. --- Смотрели бы на Сидон,  брали бы пример с пунийцев, если
Троя им не по нраву. Тысячи островов в ахейских  морях, тысячи дружественных
гаваней, пресная  вода, пищевые припасы. Не  пиратские бы суда там  прятать!
Лучше строили бы галеры, торговали  бы! Вот  тогда и я стал бы за них горой.
Еще и отец  мой тянулся к ахейцам, не  так  ли, а  уж он-то и вправду не был
"добрым  эллином",  с бессмертными богами обошелся будто с рабами. Однако же
аргонавтам помог. Ведь и Трое на пользу, если не одни  лишь пунийцы бороздят
ее воды,  если разные  народы, как  можно  больше народов,  посещают  берега
Скамандра,  привозят-увозят товары. Это я и сказал Теламону. Он мне ответил:
вонючие  пунийцы  обогнали  нас на  сотню  лет; бороды внуков  наших  успеют
побелеть, покуда мы, ахейцы, их догоним.  Ну  и что  же! А разве лучше, если
уже  сыновья наши сгинут  на поле  брани?  Или, коротко  остриженные, станут
служить  тем же финикиянам? Оставьте  политику великим державам! Работайте и
плавайте с миром! У меня  пятьдесят сыновей, но даже одного-единственного  я
пожалел бы обречь на смерть от оружия. А Теламон мне: вот как! А Зевс, а его
слава? Но, по-моему, Зевсу тоже кровь и  война ни  к  чему. Да и  пунических
богов,  видно  же, почитают во всем мире.  Тут  он опять закатился: "Вонючие
сидонцы!" А потом заорал, чтоб  я  по крайней мере не  становился им поперек
дороги. Да я и не становлюсь, говорю, но ведь что понимать под этим! Храбрые
мои   сторожевые  суда  и  впредь,  мол,  будут  топить  в   море   пиратов,
осмеливающихся  заходить в мои  воды;  вместе с союзными царями мы обеспечим
--- во  славу  Зевса --- свободное  плавание  вдоль  наших  берегов. Теламон
ногами топал от ярости, грозил: "Микены  прежде всего должны смести с дороги
Трою". Я только  смеялся над ним: "Неизвестно еще, кто кого!" Не ведал я, по
дурацкой  своей  доверчивости, какую  подлость он задумал. Теламон растоптал
честь моей родины, унизил  город мой, дочь моя Кассандра  мечется по улицам,
кровь и огонь пророчит, мужчины Трои  --- мужья, отцы, братья  --- кипят  от
гнева; что станется с нашими женщинами, если мы это  стерпим,  твердят они в
один голос. Совет весь в сборе и  призывает к войне: "У нас отличное оружие,
вдоволь  денег  для  наемного войска, у  нас  верные союзники,  мы растопчем
грязное гнездовье Теламоново!"
     Никому  из  сидевших  за  столом  не  было  так  неловко  и  худо,  как
несчастному  Пелею.  В  конце  концов, Теламон  ---  его  старший  брат. Как
объяснить,  как  доказать,  что  он  и  на  этот  раз  не  причастен  ---  с
давних-давних пор,  еще  с отрочества,  не причастен к позорным делам своего
брата?  Что старший брат  для  него истинное проклятье, чудовищный  и  самый
заядлый враг? Как,  не произнеся ни слова, доказать это, если уж самая жизнь
его, Пелея,  не служит достаточным доказательством? Но  только  без  единого
слова: не  подобает  человеку  позорить  свою семью,  свою кровь,  даже если
требует того нравственное его чувство.
     Я  сказал  --- "несчастный" Пелей. В самом деле: за исключительное свое
благочестие  он  был  удостоен  совершенно невероятной  милости ---  на  его
бракосочетание явились все олимпийские боги. (Это  примерно то же, как  если
бы  сегодня  к кому-то, за его нравственные и политические  заслуги, явилось
Политбюро в полном составе!) И что же?  Именно там, на свадебном пире, Эрида
подбросила трем богиням пресловутое  яблоко. То есть ---  как разумели певцы
---  там  положено было начало  Троянской  войне.  (И  ---  можем мы  теперь
добавить --- окончательное уничтожение  ахейской, микенской культуры.) Пелей
сегодня этого еще не  знает. Не знает и Приам; его сын Парис, отвергнутый им
из-за зловещего предсказания,  жив; он мирно пасет стадо на Иде, там же, где
некогда  пастушествовал  Аполлон; быть  может, как  раз сегодня  глупый юнец
присудил  яблоко  Афродите и  скоро  объявится  при  дворе отца  (который  в
довершение всего  еще  и обрадуется ему!). Одним словом, Пелей пока знать не
знает,  ведать не  ведает  о деле с яблоком и его последствиях. Но о  подлом
деянии старшего своего брата Теламона он уже знает. Это  тоже может положить
начало Троянской войне, как  оно  и было, по мнению некоторых  более поздних
мифографов. Именно в эту минуту троянский совет проголосовал за войну!
     Но приглядимся и к дальнейшим несчастьям Пелея. Его жена Фетида изводит
ворожбой одного за другим шестерых Пелеевых сыновей, последнего  ему удается
спасти, ценою малого увечья, в самую последнюю  минуту. Этот седьмой сын ---
Ахилл. Фетида покидает за  это  мужа,  семья рушится. (Она не  пожелала даже
выкормить  грудью сына Пелея: отсюда и имя его  --- "Ахилл"  * /* Ахилл  ---
по-гречески:  не  вскормленный грудью.  */.) Пелей  воспитывает  мальчика  у
Хирона,  царя  бедных  и  простодушных  кентавров  ---  у  Великого  Старца,
поборника  древних добродетелей и  мира. Позднее,  когда  начало  собираться
панэллинское ополчение,  он переодевает сына в девичье платье  и  прячет  на
женской  половине,  не желая,  чтобы сын отправился  в  Трою. Да и  Ахилл не
слишком  туда рвется. Правда, хитрец Одиссей все-таки заманил его в ловушку,
но Ахилл упорно ищет предлога, чтобы выйти вместе со  своими мирмидонцами из
войны.  У него нет ни малейшего желания  отойти  в царство мертвых ради двух
заносчивых хлыщей --- сынов Атреевых. И все-таки он погибает. Пелею  же  ---
который  знает, предсказывает заранее,  что взявший меч от  меча и погибнет,
--- приходится дожить до исполнения ужасного предсказания. (Вспомним: он так
любил сына, что ради него отказался даже от бессмертия!)
     Пелей сейчас в расцвете лет, почти  сверстник  Приама,  на два-три года
старше.  По возрасту  он как раз посередине между Тесеем и Гераклом. Гераклу
пятьдесят  два --- ошибка на год-другой не в счет. Тесею тридцать --- может,
тоже годом-двумя  больше  или меньше;  значит,  Пелею  сорок --- сорок один.
Любопытно  исследовать,  в  чем,  собственно,  состояло  необыкновенное  его
благочестие  --- те  исключительные нравственные и политические  заслуги,  о
которых поминают все  мифографы,  но  ни  один  не  излагает  их  суть.  Ибо
очевидное понятно само собой. Им, но не нам.
     Обратись  к юности  его, мы увидим, скорее,  этакого лохматого  "хиппи"
самого дурного толка. Даже обвинение  в убийстве младшего  брата с  него  не
смыто.  (Мне-то  кажется  более  вероятным,  что  он лишь  принял  участие в
похоронах убитого  мальчика,  но  свидетельствовать против  старшего  своего
брата все-таки не стал.) Отец, во всяком случае, от него отказался и прогнал
с Эгины. К счастью, он попал во Фтию, и славные тамошние мужи позаботились о
его воспитании. Однако на калидонской охоте он опять совершает  убийство ---
теперь  уже несомненное.  Убивает,  правда случайно,  благодетеля  своего  и
господина.
     Да и сама эта калидонская охота, между прочим,  типичная затея "хиппи",
которым тесно  в собственной шкуре.  Особенный, необыкновенный вепрь! Травля
затевается   по  всем   правилам,  охотников   расставляют  полукружием,  на
расстоянии  ста  шагов,  чтобы  не  попасть  друг  в друга  копьями.  Однако
участники, горячие головы, плюют  на правила  безопасности: они толкутся все
скопом, ревниво следя, чтобы удача не выпала другому.
     (За  исключением   легендарно   трусливого   Нестора.   Уклониться   от
приглашения он  --- он, слава Пилоса, не так ли! ---  не мог: слишком  силен
был нравственный нажим. Но при первом же шорохе  поспешил залезть на дерево.
Лазать, ползать  он  умел. Нестор был  легендарно труслив. Превыше  трусости
была в нем только скупость. Лучшие образцы прелестной иронии Гомера --- там,
где  он  рассказывает о  "геройстве"  Нестора,  особенно же,  когда  Нестор,
бегущий,  кстати, и с  поля боя, начинает  у него хвастаться  былыми  своими
подвигами. Древние греки за животы держались от смеха.)
     Итак, охотники, как я  сказал, буквально наступали друг другу на пятки.
Поэтому и вепря-то в этой суматохе едва поспели уложить. ("Трансляция" --- с
помощью  легенды   ---  калидонской   охоты  очень   напоминает   трансляцию
футбольного матча венгерской сборной.) И вот тут  Пелей попал случайно не  в
вепря, а  в  Эвритиона --- того, кто очистил его от скверны убийства, принял
как брата и ввел в круг калидонских храбрецов, "цвет и славу Эллады"!
     Затем, когда он служил уже новому  господину, жена благодетеля пожелала
соблазнить  его.  Словом,  произошло то, что  случалось иной раз  в жизни со
мною, с вами,  любезный  мой Читатель, с любым зрелым мужчиной: история жены
Потифара и Иосифа. Пелей проявил себя  нравственно стойким. Впрочем,  особой
заслуги в  том еще  нет.  Ведь  и я, и  вы, мой Читатель, и  любой  взрослый
мужчина также  не раз  оказывались высоконравственными  в подобной ситуации.
Если жена Потифара была не слишком хороша собой. (Но жена Потифара всегда не
слишком хороша собой, иначе зачем бы ей так заигрывать со мною, с вами и так
далее, любезный Читатель!)
     Короче говоря, Пелей повел себя, конечно, весьма и весьма  нравственно,
но это еще не причина, чтобы Политбюро в полном  составе почтило его свадьбу
своим  присутствием.  (У меня,  например,  было  три свадьбы ---  и все  три
праздновались в самом тесном семейном кругу.)
     Но в чем же состояли в  таком случае особые нравственные и политические
заслуги Пелея?
     Посмотрим, что нам известно о нем еще?
     Его брак.
     Фетида была жрица, притом весьма высокопоставленная и фанатичная жрица.
Очень  высокопоставленная ---  "богиня"!  И  фанатичная ---  шестерых  своих
сыновей   (число   не  имеет  значения,  пусть  это  был   один-единственный
новорожденный  сын  ее!) она  принесла в  жертву, покорная  велению веры.  И
все-таки боги ---  олимпийцы! --- решили покровительствовать этому браку, не
только Гера,  но, в конце концов,  и Зевс. Почему? Очевидно,  они, и  прежде
всего Зевс, верили  в непоколебимый  зевсизм Пелея.  (Это  примерно так, как
если  бы  очередная  голландская  королева  вышла  замуж  за  непоколебимого
республиканца. Если этот республиканец, в самом деле, абсолютно непоколебим,
на его свадьбу может пойти и вождь республиканской партии. Ибо такая свадьба
означала бы, не правда  ли,  что либо  Голландия в скором времени перестанет
быть  королевством,  либо   брак  окажется  недолговечным.  Не   может  ведь
непоколебимый  человек  стать  ренегатом!)  Одним  словом, участие  на  пиру
олимпийцев  во главе с Зевсом было своего рода  мудрой акцией мира. И Фетида
осталась, правда,  богиней,  но брак  распался.  В  конце  концов,  Пелей не
позволил  колдовать над своими сыновьями.  Таким образом, Пелей доказал, что
остался истинным зевсистом.
     Вот  одно,  что  мы  знаем о  нем.  Но  пойдем  дальше!  И  на этот раз
попытаемся глубже проникнуть в смысл "истинного зевсизма".
     Пелей  принял участие  в экспедиции "Арго". Затем,  пройдя через Босфор
---  вероятно,  где-нибудь  неподалеку  от  дельты Дуная,  ---  он  вместе с
Гераклом покинул Ясона, вместе с Гераклом  освобождал Гесиону, потом осаждал
Лаомедонта.
     Однако,  поскольку я уже неоднократно, попутно и к слову, отзывался  об
аргонавтах  несколько  двусмысленно, настала пора  высказаться  на этот счет
подробнее и отдать взгляды мои на суд Читателя.
     Прежде  всего  я   хотел  бы  внести  ясность  по  поводу  двух  весьма
распространенных заблуждений.
     Одно, так сказать, элементарное:  история "Арго" не  связана с  началом
греческого  кораблевождения, или "изобретением  корабля". Путешествие "Арго"
падает приблизительно на 1240 год до нашей эры. (Один только факт: Тесей еще
не принимал в нем участия, будучи ребенком; Авгий же участвовал в нем --- он
был  еще  жив  и  не  слишком  стар. Целый  ряд других  фактов  подтверждает
названную дату, но  я не хочу сейчас углубляться в это.) Греки уже в течение
многих столетий  знали судоходство и плавали  по  морям. Около 1500 года  до
нашей эры они  захватили Крит. Входили  в международный союз мореплавателей.
Еще  в XV веке греческие колонии, города имелись повсюду --- от дельты Нила,
вдоль  палестинских берегов и до Малой Азии. Следовательно,  "Арго"  не  был
"первым  греческим   кораблем",   а   путь  его   ---  "началом   греческого
судоходства". Другое дело, что экспедиция "Арго" была опасным и очень важным
экспериментом, удивительным и  единственным в своем роде для  XIII века  ---
века микенского пиратства и изоляции.
     "Арго"  ---  это не один корабль. Помимо  всего прочего, можно ли  себе
представить,  чтобы  пятьдесят   героев,  пятьдесят   молодых   царевичей  и
владетельных  особ  Эллады без  всякого сопровождения, на одном-единственном
корабле проделали путь через  все Черное море до берегов Кавказа, до Колхиды
и  обратно?!   С  любой  точки  зрения  ---  общественной,  организационной,
технической  --- это  нонсенс. А  ведь  до нас  дошел  рассказ о  состязании
гребцов,  когда  аргонавты шли по  Мраморному  морю.  Да  если бы  пятьдесят
гребцов состязались,  находясь  на  одном  корабле,  корабль  шел бы  самыми
невероятными  зигзагами. И хорошо еще, если  не поломались  бы весла, а  сам
корабль не  перевернулся бы. По  всей  вероятности, пятьдесят участников ---
это  пятьдесят капитанов  флотилии,  флагманский корабль которой  именовался
"Арго".  Иначе  говоря,  в экспедиции приняло  участие  пятьдесят  кораблей,
вернее, около пятидесяти:  можно допустить, например, что  Геракл,  Иолай  и
Гилас  находились на  одном  судне, Мелеагр и Аталанта также плыли  на одном
корабле (любовь,  вспыхнувшая недавно,  на  калидонской охоте,  побудила  их
отправиться   в   путешествие  вместе).  Во   всяком  случае,   под   "Арго"
подразумевалась целая флотилия.
     И конечно же, торговая флотилия!
     Да.  С определенной  --- фиктивной  или  истинной ---  торговой  целью.
Причем  шли  они  тем  же  курсом,  какой издавна  освоили  грузовые  галеры
пунийцев, перевозившие главным образом руду.
     "Торговая" цель аргонавтов  --- колхидское  золотое руно (символ веры и
власти,  некогда  принадлежавший  Элладе)  ---   могла  быть  фиктивной  или
символической.  В   действительности  экспедиция  должна  была   установить:
существовала ли  для  Эллады  возможность  ---  после распада международного
союза и полувековой пиратской войны, при бойкоте со стороны Египта и морской
монополии пунийцев --- вернуться в мировую торговлю?
     Это  была  очень важная  попытка.  Попытка, предпринятая партией  мира,
партией "пунического пути". (Этих попыток было даже несколько: ведь "Арго" и
в  западном направлении совершил  по  крайней мере одно, а скорее всего, два
путешествия.)
     Но  как  же  тогда  допустили  к  этому  целую  ораву  безответственных
хулиганов, например Диоскуров?  А главное, почему доверили  руководство юнцу
Ясону? Почему не Гераклу, многократно испытанному, популярному  герою партии
мира? Которого к тому же аргонавты поначалу избрали было своим вождем?
     Формально Геракл сам  отказался  стать во  главе экспедиции  и  передал
руководство Ясону.  Почему именно  Ясону? Действительно ли потому, что  Ясон
будто бы и затеял поход? Но  тогда почему аргонавты выбрали  сперва все-таки
Геракла?
     Рассмотрим все по порядку.
     Ясона,  отверженного  престолонаследника Иолкского, с  младенческих лет
воспитывал Хирон, Великий Старец партии мира.  Таким образом, у Геракла были
все  основания  доверять  ему.  Конечно, непререкаемым авторитетом  Ясон  не
пользовался, поэтому особенно властным быть не  мог, да и сам  по незрелости
своей наделал немало глупостей, однако сомневаться  в искренности его добрых
намерений у нас оснований нет. По существу, он совершил  лишь одну серьезную
ошибку: поддался интригам и на полпути покинул Геракла. Если это верно. Если
не  сам  Геракл их  покинул.  Истина, скорее  всего,  находится  посередине:
Геракл, вероятно, чувствовал себя чужим среди этих зеленых юнцов, нередко по
разным причинам корил их но и Ясон не слишком старался всех примирить; очень
уж хотелось ему доказать, что справятся они и без великого Геракла. (Геракл,
между прочим, даже эту историю обернул  на пользу  делу мира: освободив Трою
от  "морского чудовища", победив Лаомедонта  и посадив на трон Приама, он, в
сущности, обеспечил грекам свободный путь через Геллеспонт!)
     Геракл  <i>вынужден</i>  был   отказаться  от  предводительства.  Эврисфей  не
разрешил  ему согласиться.  Потому  ли, что экспедиция "Арго"  была иолкской
затеей  и,  следовательно, делом  эолийцев? Навряд  ли.  Даже наверное  нет!
Микены в те времена, наоборот, старались возглавить все начинания эллинов, и
никто  не оспаривал их права на это.  (Разве только  независимые дорийцы, но
они и  не  считались  эллинами.)  Эврисфей  не  хотел --- да и  не  мог, под
давлением партии  мира, ---  остаться в  стороне  от попытки  аргонавтов, но
руководить походом, взять на себя ответственность за него желал еще менее. В
душе  Эврисфей (вернее, его  советники)  уже тогда  был  сторонником  партии
войны. Итак, хотите попытать счастья, пожалуйста, но Гераклу во главе похода
не быть. Правда, в это  время Геракл рассорился с Эврисфеем,  возможно,  как
раз из-за "Арго",  но нарушить прямой приказ того, кого сам же  избрал своим
повелителем, герой не мог. Эврисфей разрешил  ему только --- как, впрочем, и
другим пелопоннесским юношам --- принять в экспедиции  участие на равных  со
всеми началах. Если бы он не позволил и этого, ему не удалось бы "подсунуть"
аргонавтам  нескольких  сторонников  партии войны. Ибо  Диоскуры  --- все их
поведение это  доказывает --- были именно сторонниками партии  войны, людьми
Эврисфея. Нестор? Думаю, Нестор --- нет. Еще нет. Он пока  не успел  забыть,
что  Геракл совсем  недавно возвел его на пилосский  трон, и был  благодарен
герою. Нестор все еще был сторонником партии мира.  Он ничем не  отличился в
ходе  экспедиции  --- да  и когда же  он  отличался?  --- но  как будто и не
карабкался на деревья со страху.
     Эврисфей захотел участвовать в предприятии  Иолка еще и потому, что ---
ведь кто  знает, а вдруг?.. Он  государь --- ему приходится быть  готовым ко
всему. А что, если партия мира окажется права, что, если ей удастся...
     И удалось?
     И да и нет.
     Удалось,  так  как  "Арго"  в  ходе  двух  (или  трех)  своих  плаваний
благополучно   миновал   морские   проливы   (Геллеспонт,  Босфор,  Отранто,
Мессинский  пролив)  и везде, от Кавказа  до  Сицилии, от Истрии  до  Ливии,
возобновил связи с основанными в прошлом веке греческими колониями.
     Но ведь  сколько глупостей натворила молодежь! Уже в  самом начале пути
--- лемносские женщины! Ну-ка вспомню просто для себя этот столь характерный
эпизод!
     Однажды ночью женщины  Лемноса перебили все мужское население  острова.
(За  исключением  старого  царя,  которого  спасла  дочь его  Гипсипила  ---
посадила  в  лодку  и  столкнула  ее  в море. За это прочие женщины  продали
Гипсипилу, царицу, в рабство. Святотатство!) Целый год прожили они одни, без
мужчин,  и пришли к выводу, что это нехорошо. Не говоря уж о прочем, за этот
год  на Лемносе ни  разу --- а ведь и ветры дули, и бобовых зернышек хватало
--- не случилось родов.  Ну,  и  вообще  нехорошо,  просто  нехорошо! Короче
говоря, когда в  один прекрасный день к  берегу  Лемноса пристали аргонавты,
женщины  буквально  озверели. Столько мужчин, и  все сплошь  --- молодые! Не
стану  входить в  детали. Тем более что  это  и  неправда.  Не  все  женщины
накинулись  на героев  откровенно и нетерпеливо.  Не все.  Иные подступались
исподволь,  со вкусом. Были  и такие,  особенно из молодых, которые  даже не
обратили на мужчин внимания; эти --- так, словно были на морском берегу одни
и  просто-напросто  собирались  купаться,  ---  неторопливо, одну за  одной,
сбрасывали с  себя одежды,  так  же неторопливо  их  складывали  аккуратными
горками, а потом, когда стояли уже по колено в воде, вдруг обнаруживали, что
на них  смотрят, что чужеземный герой уже совсем  рядом, и в ужасе  пытались
как-то  прикрыться, затем с визгом пускались наутек, то и дело озираясь, ---
бежали,  испуганно-призывными  криками  маня в прибрежные  заросли.  Ведь  и
женщины  не все  на  один лад. Нет, конечно. И  мужчины бывают разные,  но и
женщины --- тоже.
     Факт тот,  что на  кораблях  остался только Геракл.  (Впрочем, остались
еще, хотя мифографы странным образом  забывают об этом,  Мелеагр с охотницей
Аталантой: ведь это было их свадебное  путешествие.) Что же до Геракла, то я
очень хотел бы, чтобы это взяли на заметку те, кто,  памятуя  о бесчисленных
женщинах и сыновьях героя, полагают, будто его облик не отвечает требованиям
социалистической  морали:  да-да, он остался  на  берегу,  охранял  корабли!
Натура у него была, разумеется, горячая, но все же он сказал: нет! Называйте
это,  как  хотите  ---  религиозной  непримиримостью  или,  наконец,  просто
жертвой, --- но с этими убийцами, с этими ведьмами он  спать не будет, ни за
что  на  свете.  Мелеагр  и  Аталанта, надо думать,  не скучали. Другое дело
Геракл --- время-то шло! А тут еще стали долетать до него слухи, что женщины
вознамерились навсегда оставить аргонавтов на Лемносе и даже Ясон не ответил
на это решительным "нет". Геракл ждал несколько дней, ждал несколько недель,
но  потом  решил,  что  хорошенького  понемножку, и  даже  подумал: "Это  уж
слишком!" --- причем, вполне вероятно, так думал уже не один он; тогда-то он
подхватил  свою  палицу  и  ночью обошел  все улицы, постучал во  все  окна:
тревога!
     И  поспешили герои  к  кораблям  ---  кто в  окно, кто  в дверь --- под
отчаянные   вопли   женщин  и  сыпавшиеся  вдогонку  проклятия:  "мерзавец",
"подлец",  "обманщик" (мы-то знаем,  сколь чувствительна женская гордость!).
Но в героях вдруг, и притом с сокрушительной силой, воскресло сознание долга
своего  и ответственности  --- и  они без проволочек  подняли якоря и дружно
взмахнули веслами.
     Но, бог ты мой, что это была за гребля! Поначалу-то еще куда ни шло ---
пока слышались с берега женские голоса, --- а уж потом!..
     Зато население Лемноса  резко  возросло. И с тех пор лемносские женщины
стараются уже не доходить до абсурда в своем благочестии.
     Лемносская  история  --- хотя в конечном счете вполне  понятная, скажем
так: по-человечески понятная, ---  показывает, какой незрелой  еще  была вся
эта  компания. Любопытно, что  уже в те времена половое созревание наступало
раньше,   чем    соответствующее   ему   нравственно-духовное    созревание.
(Соответствующее?  Как часто одно, можно  сказать, исключает другое!) А если
бы мы еще вздумали перечислять их драки! Иной раз, правда, из самозащиты. Но
сколько  раз --- просто  так,  из  чистого молодечества!  А не  то  начнется
паника, и  наши юнцы бросаются вдруг с дубинками на ничего  не подозревающую
толпу, высыпавшую на берег, чтобы их приветствовать. (Возглавляли провокации
всякий раз, разумеется, Диоскуры.)
     Таким образом, если экспедиция аргонавтов не  удалась  ---  удалась  не
полностью, ---  если не доказала с достаточным блеском  правоту партии мира,
правильность "пунического пути", то это прежде всего следует отнести за счет
необузданной горячности молодежи, недостатка дипломатического чутья.
     Но  и это бы еще не беда.  Ведь даже кровавую колхидскую авантюру можно
было как-то замять. В самом деле, каких-нибудь несколько лет спустя царь Ээт
уже готов был простить побег Медеи и совершенное ею чудовищное убийство  его
сына; теперь он требовал назад не золотое руно и даже не преступную дочь,  а
лишь  чисто символическую, ничтожную мзду, миролюбивый жест --- словом, хоть
что-нибудь.  В  конечном счете  Колхиде тоже пошла бы  на пользу  регулярная
торговля с Микенами. Но --- нет! Микены ссылаются на  эпизод легенды об Ио и
грубо выпроваживают посланцев Колхиды.
     А в легенде об Ио, как мы увидим, нашла  свое выражение великоэллинская
мечта --- притязания  Микен на  мировое  господство; она была идеологическим
фундаментом партии войны, можно сказать, ее "Майн кампф".
     Итак, у Геракла (хотя относительно аргонавтов  он тоже не имел иллюзий)
сомнений  быть  не  могло: не  принцип зевсизма  и мира  потерпел  фиаско  в
предприятии  Ясона,  но партия войны  силою свела на нет то,  что экспедиция
"Арго" в конечном счете все-таки доказала.
     И  вот теперь, под  Троей, опять точно  та же картина! Геракл совершает
подвиг ---  в конечном счете по приказу Эврисфея! ---  и,  уже  успокоенный,
полагает,  что  тем самым восстановил добрые отношения  между Малой Азией  и
Элладой, а прежде всего между Троей и Микенами, --- но тут Теламон обманом и
насилием все разрушает, все успехи оборачивает изнанкой. Если бы Геракл умел
плакать, он плакал бы от ярости и отчаяния.
     Что же до Пелея, то  вполне вероятно, что он-то плакал.  Ибо к ярости и
отчаянию у  него прибавлялся стыд: ведь Теламон  --- какие бы  ни были между
ними отношения --- приходился ему братом.
     --- Я не желаю войны, --- сказал Приам. --- Но если того желают боги, я
против  них  лишь простой смертный.  Пока  мне  удалось  добиться  у  совета
отсрочки. Есть тут у меня главный жрец и прорицатель, человек незаурядный, а
уж сын его и отца превзошел. Его имя Калхант. Теологию знает в совершенстве,
пылкий  зевсист,  благословенный  сын  Аполлона  ---  еще  борода  толком не
выросла, а уже в дальних краях известен как прорицатель.
     (Что, как мы знаем, означает не только "предсказатель  будущего". Это и
проповедник, оратор, политик, дипломат,  агитатор  --- как когда и как  кому
нравится.)
     --- Этого  юношу я послал на Саламин по следам  Теламона,  снарядил для
него самый быстрый корабль. Верю, что миссию свою он исполнит с успехом. Его
слову  непременно  внемлют  старейшины  Эллады,  они  поймут:  Троя  сильна,
справедливость  на нашей стороне, за нас стоят боги.  Поймут: война принесет
лишь  смерть, рабство, разорение.  Вот почему он призовет  эллинов ---  ради
священного  мира, во имя общих богов наших и древнего  родства, --- наказать
нечестивца и  возместить позор,  обрушенный им  на  нашу родину.  Я  жду его
возвращения.  Если он вернется с успехом, и город мой, и  сердце  останутся,
как  и прежде, открыты для эллинов Греции,  общей  матери  нашей. Если же не
прислушаются они к речам,  подсказанным Аполлоном, нет у меня  такой власти,
чтобы предотвратить войну.
     Геракл разгадал ход Приама. Зная же Теламона и, главное, тех, кто стоял
за его спиной,  осознал и реальность угрозы. Он был человек мирный, но не из
пугливых. Дело мира, которому посвятил свою жизнь, всего себя, он толковал в
том  смысле,  что это равное благо для всех. Не то  чтобы одному это хорошо,
другому же безразлично. Мир --- сам  по  себе  благо. Благо  для людей,  для
людей вообще. Ибо мир для человека --- это жизнь. Война --- смерть. Поэтому,
взяв себя в руки, он подавил накапливающееся раздражение и заговорил:
     ---  Ты  мудро распорядился, царь Приам, и богам  угоден твой поступок.
Душа моя кипит от постигшей тебя обиды. И  не только потому, что ты друг мне
и я тебя люблю. А потому, что всякое оскорбление, нанесенное одним человеком
другому,  задевает  каждого.  И  среди   всех  оскорблений   самое  для  нас
нестерпимое  --- несправедливость. Ты принял Теламона в своем доме, ты делал
ему  добро,  он  же  заплатил черной  неблагодарностью.  Когда  нас,  людей,
постигает такое, мы вправе взывать к небесам о мести. Но ты-то, Приам, ты не
только человек, ты еще и царь. О, дай-то нам всем Аполлон,  чтобы муж, коего
ты назвал Калхантом, добился успеха и за руку привел Гесиону к трону твоему!
Но  если того не  случится,  если  преступники  заупрямятся и к  оскорблению
добавят новое оскорбление, вправе ли ты, царь, даже  в этом случае слушаться
лишь своего сердца? Не должен ли, как  подобает царю, обдумать стократно то,
что собираешься сделать?
     ---  Ведь чего  хотел  Теламон, подлый авантюрист,  позор  Греции?  ---
продолжал Геракл. ---  Чего он хотел? Гесиона  была  ему нужна?  Всего  лишь
женщина?! Ты сам тому не веришь.  Нашу  обстановку  ты знаешь. Теламон хотел
войны. То есть именно  того, чего готов пожелать и ты, если миссия  Калханта
окончится неудачей. Да, ты  как человек... Но  как царь  можешь ли ты желать
этого?!  Теламон  хочет выманить  тебя из  твоей крепости, Приам.  Заставить
сесть на корабли, отправиться в рискованный дальний  военный поход по чужой,
враждебной  земле. И ты прекрасно знаешь, Теламон --- это не только Теламон.
Теламон --- это также Микены. И еще --- союзные города  Пелопоннеса, Беотии,
Истма, Аттики. Теламон --- это партия войны. Явиться сюда, напасть на тебя в
твоем городе, среди твоих союзников  они не смеют. Поэтому хотят заманить  к
себе,  чтобы тебе, а не им  негде  было взять  пополнения, чтобы  твой  флот
оказался  в  смертельной опасности, когда Эол обрушит зимние ураганы и  море
сделается  несудоходным.  Но   и  это  еще  не  все.  Да,  Теламон  совершил
святотатство --- но если ты пойдешь на него  с войском, за Теламона выступят
даже  те,  кто сейчас  осуждает  его.  Многие сторонники  партии  мира  тоже
схватятся  за оружие, чтобы  защитить  Теламона. Верно говорю  я тебе, царь,
возрадуются враги  твои, друзья  же  окажутся  в безвыходном положении, если
Троя --- как ни справедлив ее гнев --- с оружием вступит на землю Эллады.
     Затем Геракл --- один из крупнейших, а может,  и самый крупный  стратег
своего времени ---  объяснил с четкостью  профессионала: если  Приам решится
напасть на эллинов,  шансов на победу у него  очень  мало, даже если  бы  он
выступил совместно с дорийцами, однако Троя не имеет с ними никаких  связей;
оказавшись  на  эллинской территории, Приам  рискует не  только не  получить
Гесиону,  но  и  сам  оказаться в  плену;  но  если  бы  он  и победил,  что
маловероятно, ему, во всяком случае, пришлось бы оставить на произвол судьбы
Трою и растратить немалую толику ее сокровищ; а много ли стоит Троя без этих
сокровищ? Однако,  допустим,  он  все-таки  одержит  победу ценою  множества
жизней и  материальных  затрат, --- на  какую добычу, в самом деле, может он
рассчитывать на острове Саламине, да и в Средней  Греции (ведь не мечтает же
он преодолеть линию укреплений на Истме!)?  Чем вообще можно там поживиться?
Козьими орешками? Этого добра, действительно, хватает.  Еще и бараньи  есть,
они покрупнее.
     Приводя  довод  за  доводом,  Геракл  не  забывал настойчиво  и  упорно
подчеркивать  --- вполне  искренне!  ---  что  поступок  Теламона  вопиющий,
позорный. К небесам вопиющий! Величайший позор партии войны!
     (Но ведь что еще натворит этот дурень Приам, если развяжет войну!..)
     И  Приам  --- который до  сих пор, собственно говоря, хитрил,  так  как
желал  войны в  великом гневе своем именно он,  а не совет старейшин, совет,
напротив, его отговаривал, --- Приам понял Геракла.
     Ведь какие доводы  приводил скудоумный совет? "Война из-за Гесионы?  Но
ведь  Гесиона  в  конечном-то  счете... правда,  женщина  она  домовитая.  И
благочестивая, вот-вот, благочестивая. А с другой стороны, Теламон... ну, не
дитя  же она, в самом деле! Да, может,  Гесиона обо всей  этой истории... не
так  уж  и сожалеет..."  От подобных  рассуждений  совета  кровь только пуще
бросалась Приаму в голову. Никогда не следует убеждать царей, что обида,  им
нанесенная, не столь уж и велика. От таких доводов  избави боже! Нет,  нужно
всячески  подчеркивать  обиду,  доказывать,  что  она  огромна,  неслыханна,
вопиюща. И  только после этого воззвать  к  мудрости царя, его  великодушию,
подлинному величию и так далее и тому подобное. Такая метода применима также
по  отношению к начальникам,  учителям,  милиционерам, к  любому  чиновнику,
восседающему за официальным столом, к работникам сферы обслуживания, словом,
даже  в  самом  развитом обществе, --- по отношению ко всем,  кого  всеобщее
демократическое равенство ставит над другими.
     Итак, совет  старейшин  только  распалял  Приама.  Геракл  же с успехом
охладил его. Однако они еще долго беседовали, пока  Приам не выразил наконец
своего согласия с ним и вслух.
     --- Вспомним о скипетре, священном знаке, который я вручил тебе по воле
Зевса. Будь тем, кем ты был всегда,  --- мудрым отцом своего народа. И  если
вдруг не получишь  удовлетворения через Калханта,  доверь  отмщение  друзьям
своим. Смотри, Тесей  возвращается сейчас к  себе в Афины, будет царствовать
сам... Теламону уже недолго куражиться!
     --- Ты прав, сын Зевса. Я не окажу Теламону  любезности, какую он  ждет
от меня.  Человек  плачет, но  глаза царя  остаются сухими.  Греко-троянской
войны не будет!
     Геракл же, одолеваемый тяжкой заботой, выдохнул в ответ "аминь".
     Приам был искренен, он сказал то, что чувствовал. Но при этом знал: это
еще не встреча на высшем  уровне. Позиции  Геракла в Микенах... Н-да...  да,
да... "Моральная сила"...  Позиция Тесея в Афинах и Афин в Элладе  ---  дело
будущего.
     Приам это знал, Геракл знал тоже.
     А еще Геракл знал: назавтра у Приама может быть другое настроение. Да и
военная партия не замедлит сделать следующий ход.
     Кому-то может  показаться, будто  война  активна,  мир пассивен;  чтобы
развязать  войну,  нужно  действовать,  а чтобы царил мир,  можно  не делать
ничего, решительно ничего. Оно бы и неплохо!
     В   конце    концов   ---   после   взаимных   посещений,   празднеств,
жертвоприношений (в последний день Приам  даже  роздал  награды  за  услуги,
оказанные Трое в войне с амазонками) ---  троянцы и  эллины,  находившиеся в
свите Геракла, с прохладной любезностью распрощались.
     Замечу  еще, что, прощаясь, Приам  сказал нечто весьма умное. (Кажется,
похоже на то, что в моих глазах Приам немного  придурковат. Отнюдь! Гением я
его не считаю --- да и когда ему при полусотне сыновей и двенадцати дочерях!
--- но и глупцом не  считаю тоже. К тому же он,  малоазийский грек, знал то,
чего дети Эллады не знали.) Итак --- имея в виду  на этот раз лишь Теламона,
который  был,  как  известно,  иониец  и   не  получил   истинно  микенского
воспитания, --- Приам бросил такую фразу:
     --- Бойтесь неофитов, что ратуют за Великую Элладу!
     Геракл же подумал о Пелопидах. Этот род разбогател в Малой Азии, однако
не поладил с хеттами и спешно перебрался назад, в родные места. А теперь он,
Геракл, в сравнении с ними --- ахеец второго сорта!
     Естественно, войско  переправилось через Геллеспонт на кораблях Приама.
Даром. Что и в те  времена  обходилось  дороже  всего. От смотрителя  порта,
поставленного городским советом, до последнего матроса --- все ожидали мзды.
Трофеи-то на что! (Четыре лучшие кавказские лошади  были отведены  в конюшни
Приама.)
     Обо  всем этом наши  герои  Прометею не рассказывали.  Запутанные  ведь
дела, с  непривычки,  пожалуй, и  не поймет. (Да и стыдно  как-то. Вообще за
Человека --- стыдно.) Прометей бродил по  ярмарке. Тут  он  все  понимал.  И
восхищался. Не хотели спутники портить ему настроение всей этой политической
грязцой.  Однако  за время  пути из  отдельных  слов, фраз,  обрывков беседы
Прометей в общих чертах понял все-таки ситуацию в микенской  Греции.  А  вот
какое сложилось у Прометея мнение, мы знаем точно.
     Чтобы Человек выжил, Прометей  дал ему огонь и  ремесла. Направил, если
угодно, по "пуническому пути".
     Так-то оно  так, но в  рабовладельческом обществе  грабительские  войны
ради приобретения рабов --- "отрасль народного хозяйства". То есть ремесло!
     Мне  кажется, Прометей мог думать только так: война в рабовладельческом
обществе не умножает, а пожирает рабочую силу.

        Тесей

     Точно  восстановить весь  ход  знакомства Прометея с  миром  людей,  их
беседы, взаимные расспросы я бы не мог; думаю, оно и несущественно. В  конце
концов, в этом маленьком опусе интерес представляет не фантазия моя, а самая
действительность: Читателю важны лишь непреложные факты, проливающие свет на
загадку Прометея.
     Итак, непреложный факт: рано или поздно, в той  или иной форме Прометей
спросил:  а  как,  собственно, люди извлекают из  огня пользу?  И не  только
спросил, но спрашивал постоянно,  всех  и каждого, так что со  временем этот
вопрос  стал для  него  как  бы  стереотипом. Скорее  всего, задавал он этот
вопрос  не прямо --- дарителю неловко расспросами  выуживать  похвалы своему
дару.  Существуют  для этого общепринятые  обходные пути, существовали  они,
надо  думать, и в XIII веке до нашего летосчисления. Выведывают же  каким-то
образом у домашнего врача, получил ли он посланную ему к рождеству корзину с
дорогими  заграничными  винами   ---  и  не  затем  даже,   чтобы  выслушать
благодарность, а просто  чтобы  знать, действительно ли  корзина передана по
назначению вечно пьяным посыльным и вообще ---  пришелся ли  подарок кстати,
можно ли  на следующее рождество  послать такой  же. Вот и Прометей не искал
благодарности, ему просто было интересно. И не без причины. То, что нынешний
человек оставил далеко-далеко позади некогда разбередившее  Прометееву  душу
голое  и  беспомощное  существо, бог видел и  сам, хотя бы по шумной богатой
ярмарке, раскинувшейся на берегу Скамандра. Он видел и понимал: начало всему
этому  --- в  огне и ремеслах.  Но знает ли об  этом  сам Человек?  Он хотел
услышать это своими ушами, четко и ясно сформулированное. Случаев подходящих
было  предостаточно,  еще в  горах.  Холодными  ночами  то  один, то  другой
дозорный   подходил  к   костру,  греясь,  потирал  руки,  топал  ногами   и
приговаривал: "Ох, и хорошо же погреться у огонька!" Так что Прометею весьма
скоро предоставился  случай  тонко,  ненавязчиво  задать  свой  вопрос.  Ему
отвечали  охотно: огонь наша  защита, а  как же!  И  от холода,  и от  диких
зверей. Да и  ужин на огне готовят.  Вот  хоть сейчас; насобирали по  дороге
маку, а разве ж его станешь есть, не прогрев, не поджарив? То же  и с другой
пищей. Потом стали перебирать занятия  разные,  с огнем связанные: кто  свое
ремесло назовет,  кто про  других расскажет: в  огне  наконечник деревянного
копья закаляют, глину обжигают, в дыму коптят мясо, чтоб дольше сохранялось,
выделывают  звериные  шкуры,  в огне  же плавят и  отливают  металлы.  Много
всякого  приходило на  ум  собеседникам Прометея. Но  каждый,  о  чем  бы ни
говорил, непременно  упоминал и  о  том, что без  огня  никак  не  обойтись,
совершая жертвоприношения богам.
     Прометея это поразило до глубины  души. Видеть он, конечно, видел, и не
раз, в  самых  разных местах  видел ритуальные костры,  но  не  в  силах был
поверить собственным глазам.  Бывает так. (Ему, вероятно,  даже приходило  в
голову, что люди ради него, специально для него устраивают эти фокусы-покусы
с  огнем!)   Совсем   как   ребенок,  он   спрашивал  снова  и  снова:  "Для
жертвоприношений?  Богам? Зевсу?!"  И,  окаменев от  изумления,  всякий  раз
слышал   в   ответ:   да,   боги  не   только   принимают  жертвоприношения,
приготовленные на огне, но  даже требуют их и, можно  сказать, уже ничего не
вкушают в сыром  виде. Да, мясо, предназначенное в  жертву, бросают теперь в
костер, зерно --- тоже, выплескивают в огонь масло, вино; даже Посейдону ---
вот  уж кто  не имеет с  огнем ничего общего! ---  приносят  в жертву  быка,
зажаренного на вертеле.
     Так, шаг за шагом, открывалась Прометею --- я не люблю громких слов, но
здесь, думаю, проще не  скажешь --- величайшая подлость,  какую только знала
мировая история.
     Значит, вот что! Миллион лет продержали его на скале, миллион лет, день
за днем, насылали орла, чтоб терзал ему печень, и никто из  богов ни разу не
вспомнил  о  нем,  ни  в  чем  не  пожелал  хотя  бы   смягчить   его  кару,
воспользовавшись  законным  своим  правом;   он  был   забыт,   покинут   на
безвременные времена  со смертною своей мукой.  За то, что  наделил человека
огнем. Сами же --- сами у этого огня грелись!
     Чудовищная история! И ведь любопытно, что никто никогда об этом даже не
думал.  Но сейчас,  сидя  лицом к  лицу  с Прометеем, слыша недоверчивые его
расспросы, видя  вдруг окаменевшее лицо, Геракл и его товарищи тоже внезапно
замерли, потрясенные: они поняли всю отвратительность того, что произошло.
     Отвратительность парадокса.
     Парадокса, с которым каждый человек в отдельности --- и Человек вообще,
--- собственно говоря, встречался на своем пути много раз.
     Взять  хотя  бы  Вторую венгерскую армию на Дону: десятки тысяч  людей,
многим  из которых не хватило даже винтовок,  гнали прикладами на передовую;
несколько дней спустя в тылу их же ставили к стенке ("Куда дели оружие?!") и
расстреливали. А  вот  другой пример:  миллионы людей посылали, посылают  и,
похоже, еще  будут посылать на смерть за  "преступление",  в котором  они не
повинны, раскаяться в котором  не могут и в котором виновны в конечном счете
именно их палачи, только  за  то, что они  негры, евреи, цыгане и,  почем  я
знаю, какие еще национальные меньшинства, их обосабливали, делали изгоями.
     Да и вся-то история.
     Славные  революции.  Которые  начинались  под  знаком  полной  свободы,
равенства, братства. А потом на шею  крепостного садился феодал с его правом
палаша,  правом первой ночи;  на шею свободного  крестьянина  ---  помещик и
банкир,  на  шею рабочего --- капиталист. И хорошо еще, если  от перемены не
становилось хуже. Ведь  за столько тысячелетий, горьких  тысячелетий, мы ---
первые, кому удалось наконец осуществить  такую революцию, которая больше не
влечет  за собой появления нового слоя избранных, когда не существует больше
протекции,  человек  не  измывается над человеком, пользуясь властью,  когда
только труд и способности дают право на выдвижение и нет больше разного вида
и ранга воровства и проституции, никто не может, не трудясь, за счет  других
приобрести имущество и власть...  И так  далее, см.  наших  классиков  --- и
самые искренние  наши намерения, на пути осуществления которых, однако, иной
раз возводят препоны отдельные периферийного характера явления.
     Похоже на то, что судьба Прометея --- это древний как мир, человеческий
и  божественный,  ---  исторический  парадокс.  По  размерам   своим   самый
потрясающий, самый ужасный.
     Но  вот  у тех, кто  окружал в тот  миг  Прометея, открылись глаза: они
поняли  весь  ужас  этого  парадокса;  однако  же многие хоть и  поняли,  но
отнеслись с недоверием. Среди них, вне всякого сомнения, был --- насколько я
его знаю --- и молодой Тесей.
     --- А все ж,  наверное,  не только  из-за огня наказан ты, великий бог,
--- как-то вступил  он в беседу. --- Я вот думаю про восстание титанов... Ты
тоже титан.
     Прометей поначалу только рукой махнул. Но потом все же стал объяснять:
     ---  Так  ведь,  если  разобраться,  и  Зевс  титан. А вообще-то я  уже
говорил, что в восстании не участвовал. Из принципиальных соображений. Я был
против  таких  выходок: забросать Олимп камнями ---  смешно  же,  право! Так
сразу и сказал: безумная ваша затея, на меня не рассчитывайте. Я на  стороне
Зевса сражался... Может, тем и повредил себе.
     ---  Но  ведь  тогда... Неужели  только из-за огня?!  Нет, это все-таки
невероятно.
     --- Это было единственное против меня обвинение.
     --- Но все же, --- Тесей почти молил его, --- какая была мотивировка?
     --- Мотивировка?! --- Прометей опять махнул рукой.
     Геракл же укоризненно покачал головой:
     --- Ты еще многого не знаешь, братец. Боги велики.
     Но  Прометей, видя по  лицу юноши,  как  мучительно жаждет он  отыскать
причинно-следственную связь, сказал то, о чем никогда еще никому не говорил.
Правда, и возможности такой у него не было.
     --- Говорят... Сам я  при этом не был, но от верного  свидетеля слышал,
будто  Зевс сказал  примерно такие слова: "Куда же мы  придем,  если  станем
одарять людей просто так!" Дословно не знаю, но что-то в этом роде.
     --- Нет, это неправда, не может быть! Это ошибка, сплетня. Ни за что не
поверю!
     Осмелюсь утверждать,  что этот спор о Прометеем затеял не кто иной, как
Тесей. И не только его характер говорит за  это, но также логика его судьбы.
Ведь именно он окажется тем, кто,  неполных двадцать лет спустя,  получит на
эти свои  сомнения  беспощадно-жестокий  ответ. Получит  ответ  и он,  и еще
некто, присутствующий при этих: спорах, --- а именно  Асклепий;  правда, сам
он,  как  представитель  естественнонаучной  области   знаний,  по  вопросам
политики  не   высказывается,  однако  же  причинно-следственная  связь  его
интересует всегда, и он сомневается вместе с Тесеем.
     Мы  ведь знаем, что  произошло  со злосчастным Тесеем. Его вторая  жена
Федра   ---  очевидно,  по  материнской  линии  сексуальная  психопатка  ---
влюбилась в подростка  Ипполита, сына  Тесея от первого брака,  и попыталась
соблазнить его. Однако  Ипполит, во-первых, обожал отца  и вообще был  юноша
весьма  чистый  помыслами,  во-вторых  же,  он  готовился  к  состязаниям на
колесницах и жил в строгом самовоздержании. Он отверг искусительницу.  Тогда
Федра, опасаясь,  как бы ее не опередили,  воспользовалась  извечным женским
способом и оклеветала Ипполита перед  вернувшимся домой  Тесеем,  обвинив  в
собственном  своем грехе. Тесей  тут же  (а это был самый критический момент
состязаний на  колесницах!)  громко  проклял  своего сына. В результате кони
взвились --- перед ними будто бы вдруг возникло чудище морское  или что-то в
этом роде, --- понесли, перевернули колесницу, и Ипполит  нашел  свою смерть
под  ее  колесами.   Поздно  пришло  к  Федре  раскаяние  ---  в   ужасе  от
свершившегося  она  с  истерическими  воплями призналась  в  преступлении  и
покончила с собой. Тогда-то прославленный домашний  врач Тесея  и добрый его
друг Асклепий пожалел несчастного отца и  воскресил невинно убиенного юношу.
(Обладая истинным врачебным тактом, Федру  он воскрешать не стал.) Зевс же в
наказание  поразил  Асклепия  перуном  и  убил его. Но за  что? ---  мог  бы
спросить Тесей. Впрочем, он теперь уже знал ответ. Ипполит был невинен?  Да.
Справедливо, что он избегнул  смерти?!  Да. Так разве не сделал  доброе дело
Асклепий, разве  не восстановил нарушенное равновесие весов  справедливости?
Конечно, сделал, конечно, восстановил! Тогда за что  же убил его Зевс? А вот
за что: "Куда же мы придем, если станем воскрешать людей <i>просто так</i>?"
     Однако к  тому  времени Тесей,  как и предсказывал Геракл,  уже кое-что
уразумел из области причинно-следственных связей.
     ---  Видите  ли,  друзья  мои, ---  после  долгого  молчания  заговорил
Прометей. --- Обо всем этом я,  как вы догадываетесь, размышлял долго. Время
у меня было. Прежде всего я хотел понять Зевса:  ведь  таков у нас закон ---
искать объяснения своей судьбы.  Из четырех  элементов  мироздания  три  ---
землю, воду  и воздух --- получило все живое. Только  огонь  боги придержали
для себя. Ясного и  определенного  указания на это не было. Так сложилось. Я
же  отдал  огонь Человеку, ибо чем еще мог помочь ему? Тому, кто не обладает
ни толстой шкурой, ни клыками. И даже спрятаться толком не может, как крошки
насекомые, --- велик уж больно. И плодовитостью не одарен, как  мыши-полевки
или  зайцы, которых,  сколько ни уничтожай, останется  предостаточно. Что же
мог я дать ему из того. чем владел  сам, и чем мог бы помочь ему? Конечно, я
знал, что огонь  --- элемент очень мощный. Знал: благодаря ему человек может
стать таким же всевластным, как боги.  Однако  что это такое ---  власть? Вы
видите, я, хотя и происхожу от  первородной ветви, похож, скорее, на меньшее
дитя самого  младшего  брата:  чего-то я, как видно, по  понимаю. Ну, станет
человек сильным и всемогущим, как боги, --- разве же  это плохо?! Отберет ли
он тем хоть малую долю власти у бессмертных? Не весь же огонь отдал я людям,
не  обездолил богов!  Вон  сколько  огня осталось  на небе:  солнце, звезды,
молния! Человеку-то я дал от него самую малость. Боги и не заметили бы, если
б не увидели, как пылает  огонь в ночи перед пещерами --- тогдашней обителью
человека. Нет,  я  не  нанес  ущерба  могуществу  богов, лишь  дал  Человеку
возможность  также  стать  могучим.  Разве  могущество  меньше  оттого,  что
принадлежит многим?  Если больше тех, у  кого  его  больше?  Если даже все и
каждый  станут  всемогущи?  Разве  при этом  не будет  выделяться  тот,  кто
действительно чем-то выделяется, разве не станет он  еще более приметен?.. Я
размышлял об  этом миллион  лет и все-таки не  понял ---  этого понять  я не
мог... Теперь же, когда я слышу: боги требуют,  чтобы  жертвы им приносились
на огне, все  боги этого требуют, даже Зевс, --- теперь я еще меньше понимаю
то,  чего не  понимал  и  до  сих пор... А  ведь  нам,  титанам, которым  не
досталось  наследства,  то  есть власти,  родители, как  это  принято,  дали
хорошее образование. Я не профан, даже если в чем-то и  отстал от века. Да и
потом, чем же  вообще мне  было  заниматься на  протяжении миллиона  лет,  в
моей-то  ситуации,  --- чем  вообще  занимаются,  когда  ничего  не  делают?
Конечно,  философией.  Я  знаю,  что   такое  судьба,   и  знаю,  что  такое
справедливость.  Зачем   же  им  противостоять  друг  другу?  Разве  чувство
справедливости не естественный,  внутри  каждого из нас живущий  закон, хотя
никто  нас тому не учил?  И разве не сама судьба --- тот мир,  в который  мы
рождаемся независимо от  нашей воли и  сознания и который при этом на каждом
шагу все же учит нас причинно-следственной связи? Есть добро и зло, как есть
свет  и  тьма,  жизнь  и  смерть;  и разве  опознание  добра-зла  не  закон,
заложенный в сердцах и умах наших --- системе справедливости?!
     Все помолчали, задумавшись о том же, по крайней мере делая вид, что это
так. Ибо на самом деле каждый думал хотя и о том же, но по-своему.
     Геракл думал: это не совсем верно, нет просто добра и просто  зла; есть
только  больше  добра  и меньше,  больше  зла  и меньше.  Таков  и  он  сам:
несколько-больше-чем   полубог   и   несколько-меньше-чем   получеловек.   В
существующем мире Зевс  --- лучшее, ибо плохого  в нем меньше. Значит, нужно
веровать в Зевса и  подтверждать  это делом. И тогда уже в этом смысле  Зевс
--- абсолютное  добро. А верить нужно и нужно действовать. Так думал Геракл,
но   вслух   ничего   не  сказал.  Не   счел   пристойным,   чтобы  он   ---
несколько-больше-чем полубог  ---  поучал настоящего  бога,  бога  до  мозга
костей.
     Пелей думал:  добро  ---  это  намерение;  зло  ---  то,  что  из  него
получается. Почему это так? Он понял Прометея до конца.  Ибо не понимал того
же, чего не понимал Прометей.
     Асклепий  думал: не  произошли ли за минувший миллион лет  определенные
изменения в мыслительных способностях Прометея и насколько они патологичны?
     Тесей же  думал так: и к  чему ломать из-за этого голову? Даже Прометею
---  ведь теперь-то он свободен! Судьба  титана ужасна и,  действительно, не
совсем понятна.  Что  ж, видно, бывает и  так. Вообще же  все в мире просто,
ясно и чисто. Ну, а  дурное --- так ведь его скоро не будет,  и жизнь пойдет
совсем иначе!
     Можно,  однако, не  сомневаться  в том, что  Тесей почитал, а  главное,
любил Прометея, который, как известно, был не только кладезь премудрости, но
и мастер на все руки (потому и мог подарить Человеку ремесла). Что же до  их
разногласий  ---  такое  случается: кто-то не  приемлет, например, философию
Эйнштейна или социологию Фрейда,  но при  этом учится многому и у  того  и у
другого. Так и  Тесей.  Два месяца, как мы видели, добирались они вместе  до
Трои, да еще около  месяца  занял путь в  Афины и остановка там. Конечно же,
любознательный Тесей  все время, какое оставалось у него от встреч с суженой
его,  Ипполитой   (согласимся  здесь   с   Клидемом,  его  мнение   наиболее
достоверно),  проводил  с Прометеем  в  умной беседе. Несомненно, и Прометей
полюбил молодого героя.
     В одном  отношении Тесей  резко выделялся  из  всей компании.  Он  тоже
принадлежал к  партии мира, по  иначе, чем остальные.  Когда  заговаривали о
"пуническом  пути",  на  его  слух это  звучало  музыкой  весьма отдаленного
будущего. И даже не музыкой,  а чем-то вроде галлюцинации. Для Тесея  Микены
все еще означали прогресс.  В Микенах,  объятых,  как мы  знаем, смертельным
окаменением,  застывших настолько,  что  их  сокровища  оказались на  многие
столетия замурованы в глубине истории, словно подземный ручей, --- в этих-то
Микенах Тесей еще видел цель.
     Это вполне  объясняется положением в Аттике. Афины  XIII  века до нашей
эры еще не были городом.  В  сущности,  они  не могли именоваться тогда даже
селением. Это был всего-навсего древний жертвенник на вершине высокой скалы,
посвященный  Афине  Палладе,  нечто   вроде  общего  места  жертвоприношений
нескольких  союзных  племен. Как тот уголок в наших  баконьских  лесах, куда
ежегодно съезжаются  в  назначенный  день все кочующие по  Венгрии цыганские
племена. Афины многие еще называли крепостью Кекропа, происхождение  которой
теряется в тумане  легенд;  на  пороге второго тысячелетия ионийцы,  по всей
вероятности, уже застали ее,  она была воздвигнута, должны быть, аборигенами
этих мест  ---  пеласгами --- в так называемый период  энеолита. Мы  ведь, в
сущности, ничего не знаем о пеласгах. Их поселения были до основания сожжены
ворвавшимися на полуостров греками.  Во  всяком  случае, раскопки,  достигая
этого  слоя,  всякий  раз обнаруживают обгоревшие  головешки и  золу. Однако
"крепость"  Кекропа  на  вершине скалы  каким-то  образом  избежала  пожара.
Возможно,  еще во  времена пеласгов там было  святилище,  в котором  ионийцы
обнаружили особенно страшного  идола и  не посмели его  коснуться. Факт тот,
что  святилище  это  сохранилось,  существовало  еще  и  во  времена  Тесея,
символизируя единство союзных ионийских племен.
     Расцвет  Микен,  разумеется,  уже  оказывал  некоторое  воздействие  на
Аттику. В конце концов, ионийцы тоже были греки, как и ахейцы, и говорили на
одном  языке,  лишь с некоторыми несущественными диалектными различиями,  за
что их, правда, нередко  высмеивали  и позднее;  но  все-таки они  прекрасно
понимали друг друга, если того желали.
     Они не  были  в  союзе  с  Микенами.  Когда критский  царь выступает  в
карательный поход против Аттики,  будто бы мстя за убийство сына  (вероятнее
же, чтобы  наказать  за пиратство,  ---  Крит  преследовал пиратов  нещадно,
собственные интересы  заставляли  его быть сторонником пунийцев), ---  когда
критяне  взимают с ионийцев дань людьми, Микены даже не ведут ухом. Однако и
в плохие  отношениях они  не  были. Это вполне понятно. Земли  Аттики  столь
скудны,  что было бы бессмысленно  захватывать  их и  население  обращать  в
рабство... Даже  рабы,  сколько их  ни погоняй, не работали  бы  больше, чем
нищие ионийские землеробы на  своих личных или общинных наделах, подгоняемые
одним лишь страхом  голодной смерти. И земельные  угодья  ионийских  храмов,
даже  возделываемые рабами, не могли бы поставлять на микенский рынок больше
шерсти, баранины, зерна,  зелени, фруктов,  оливкового масла,  чем привозили
жители Аттики по доброй воле, в обмен на микенские бронзовые изделия, посуду
и другие товары.
     Тем   не  менее   Аттика   уже  знакома   была  с  институтом  рабства.
Разбогатевшие  потомки  вождей,  патриархи  племен,  именующие  себя царями,
использовали  в  доме  и  в  поле  иноземную рабочую  силу.  Положение  этих
работников,  в сущности, то  же, что  и рабов,  однако  называть  их  рабами
все-таки неверно. Это  ---  обедневший родич, найденыш-ребенок, усыновленный
отпрыск  многодетной семьи и  вообще любой, кто, словно бездомный  пес, ищет
хозяина  и готов  служить  в зажиточном доме за  тепло очага, за кусок хлеба
насущного. Кто кому делает добро в этой ситуации? Во всяком случае, тот, кто
получил  кров, чувствует облагодетельствованным себя. Таким образом,  это не
было рабством в прямом смысле слова, то есть когда образуется многочисленный
угнетаемый класс  и, чтобы держать его в узде, необходимо государство. Здесь
властвовали  древние законы  --- обычаи. А если  и существовали обособленные
поселения  --- общим числом двенадцать, как утверждает традиция, --- было бы
ошибкой называть их городами и даже селами, ибо складывались они по признаку
племенному, по кровному родству, а не на географической основе.
     Не  удивительно,  что  Тесей, выросший  на Пелопоннесе,  в  Трезене,  и
знакомый с цивилизованным миром, еще видел в Микенах по сравнению с  Аттикой
идеал. Ведь и теперь, например, такие явственно загнивающие государства, как
шведское, швейцарское  или канадское, еще являют собой перспективу --- пусть
не социальным своим устройством, но уровнем материальной и духовной культуры
---   для  народов,  составляющих  две  трети  человечества;  как  и  вообще
загнивающее "потребительское общество" в некоторых  отношениях --- скажем, в
вопросе  производительности  ---  может   чему-то  научить  социалистические
страны,  всколыхнувшие  самые  глубинные пласты. Хочу подчеркнуть --- и  это
относится также к Тесею: речь идет о некоторых достигнутых результатах, а не
о положении общества в целом!
     Тесей  лелеял  большие  планы  и много  беседовал  о  них с  Прометеем.
Известно, что одержимые люди только и говорят о своем "коньке", особенно же,
когда  встретят  внимательного  слушателя.  А Прометей,  без  сомнения,  был
внимательный слушатель: планы Тесея, хотя и опосредствованно, объясняли  ему
очень многое.
     Позвольте мне сделать здесь небольшое отступление.
     С  Тесеем  филологу труднее, чем  с  Гераклом. Образ Геракла  сразу  же
запечатлен был в памяти потомков и никогда с тех пор не  забывался.  Правда,
говоря о потомках, мы имеем в виду  не ахейцев, не микенцев,  продержавшихся
после  того  совсем  недолго. Их-то  любое  напоминание  о Геракле,  скорей,
раздражало. С чем  бы мне сравнить это?  На одной из  площадей Будапешта ---
какое-то  время  по крайней мере --- стоял памятник Енё  Ракоши * /* Ракоши,
Енё  (1842--1929)  --- венгерский  писатель, журналист  крайне  реакционного
направления.  */, памятника же  Михаю Каройи * /* Каройи, Михай (1875--1955)
---  венгерский буржуазный политический деятель,  в  1918  году возглавивший
республиканское правительство  Венгрии.  */ нет  и поныне. Сравнение удачное
--- во  всяком  случае,  с  одной  точки  зрения:  куда больше  нравилось им
вспоминать  своих  героев  великоэллинского  толка,  мечтавших   о   мировом
господстве,   чем   Геракла,  без  громких  фраз  спасавшего  свою   родину,
непоколебимого  сторонника  мира,  являвшегося  для  них  вечным  укором как
чистосердечностью  своей,  так  и  мудростью  --- ибо  все  его  пророчества
сбылись!  Увы, нескольким  поколениям надлежит  сойти в  могилу, прежде  чем
нация проникнется к такому герою симпатией! Однако память о Геракле сберегли
дорийцы: сберегли  по  дружбе, в  благодарность  за  то, что он  любил  их и
оказывал  помощь, за  то,  что среди  них растил своего сына (или нескольких
сыновей),  --- и сберегли  также из  государственных  интересов: Геракл  был
обоснованием  их законного  права  на  Микены,  на  Пелопоннес (который  они
захватили бы, разумеется, в любом случае).
     Афины  же  долго  ---  в  течение  нескольких столетий  ---  не  хотели
вспоминать  о Тесее. (Если и вспоминали,  то  только как о  юном  герое,  но
никогда --- о Тесее, государственном муже.) Это было тягостное воспоминание:
ведь они  сами изгнали и, строго говоря, убили основателя  своего  города! И
правда, решительно все свидетельствует  о  том,  что  Ликомед убил  Тесея на
Скиросе не только из  материального интереса, но и  по наущению любимца Афин
демагога Менестея --- во всяком случае "во славу его".
     Таким образом, цикл легенд о Тесее очень позднего происхождения.
     Осложняется их разбор еще и целым рядом аналогий.
     Культ   Тесея   ---   возникший   уже  под   знаком  афино-спартанского
соперничества --- должен был стать противовесом культу Геракла. (Одно  время
афиняне  чуть было не  сделали  своими  национальными  героями Диоскуров ---
весьма характерно! --- но Диоскуры-то, на их беду, были хотя и не дорийцами,
но зато именно спартанцами!) Тогда они приспособили к своим нуждам несколько
эпизодов из легенды о Геракле.
     Самая главная путаница  здесь в том,  что Тесей  действительно подражал
Гераклу. Особенно поначалу. Ведь он с детства избрал Геракла своим идеалом.
     Вот какие трудности  осложняют мою  попытку  воссоздать истинный  образ
Тесея, что я и прошу Читателя любезно  принять во внимание. (Даже  бесценный
Плутарх  по крайней  мере столько  же  затрудняет, сколько и  облегчает  мне
дело!)
     Честолюбие и угрызения совести  афинян, сконцентрированно запечатленные
в легенде, рассказывают: победив  Минотавра на Крите, Тесей вернулся в Афины
как  раз в то время,  когда его отец Эгей умер, и  тотчас взял в руки бразды
правления. С  отцом  у него  был уговор:  если  он  погибнет,  как  все  его
предшественники в  прежние годы, то корабль, под черными парусами вышедший в
свой  скорбный  путь, под  черными же парусами  и вернется.  Если  же  Тесей
победит и останется в живых, он подымет на мачтах своих белые паруса. Однако
опьяненные победой афинские юноши --- так  гласит легенда  ---  позабыли про
уговор.  Что им  за  дело до  цвета парусов --- черные  так  черные, лишь бы
скорее домой. А  царь Эгей, между тем, уже много дней  все  стоял и стоял на
берегу, вглядываясь