стараясь не пропустить ни
одного слова Гиллеля.
Шмая продолжалъ:
"Вся жизнь -- ничто иное, какъ рядъ облекшихся формой вопросовъ,
таящихъ въ себe сeмя отвeтовъ -- -- и отвeтовъ, чреватыхъ вопросами. Только
глупцы могутъ иначе воспринимать жизнь."
Цвакъ ударилъ кулакомъ по столу:
"Ну, да, пожалуй: вопросы, которые всякiй разъ звучатъ по иному, и
отвeты, который каждый понимаетъ по своему."
"Въ томъ-то и дeло," ласково сказалъ Гиллель. "Лeчить всeхъ людей
однимъ и тeмъ же лeкарствомъ, привиллегiя только врачей. Спрашивающiй
получаетъ тотъ самый отвeтъ, который нуженъ ему: иначе люди не стали бы
слушаться влеченiй своего существа. Неужели вы думаете, что наши еврейскiя
книги случайно написаны однeми согласными буквами? -- каждому
предоставляется возможность вставлять въ нихъ тe 128 гласныя, которыя
сумeютъ раскрыть тайный смыслъ, предназначенный для него одного, -- иначе
живое слово должно было бы превратиться въ мертвую догму."
Марiонетный актеръ не унимался:
"Это слова, рабби, одни только слова! Будь я "pagad ultimo", если я
что-нибудь понялъ."
Пагадъ! -- Это слово, точно молнiей, поразило меня. Отъ страха я едва
не упалъ со стула.
Гиллель отвелъ отъ меня взглядъ.
"Пагадъ? Кто знаетъ, можетъ быть, васъ дeйствительно такъ зовутъ,
Цвакъ!" -- слова Гиллеля доносились до меня точно издали. "Нельзя ни въ чемъ
быть увeреннымъ. -- Кстати, разъ мы уже заговорили о картахъ: Цвакъ, вы
играете въ тарокъ?"
"Въ тарокъ? Разумeется. Съ дeтства."
"Меня удивляетъ, почему вы спросили о книгe, въ которой содержится вся
Каббала, -- вeдь вы же сами тысячу разъ держали ее въ рукахъ."
"Я? Держалъ въ рукахъ? Я?" Цвакъ схватился за голову.
"Да, да -- вы. Развe вы никогда не обращали вниманiя, что въ колодe
картъ для тарока 22 козыря, -- ровно столько же, сколько буквъ въ
древнееврейскомъ алфавитe? И развe рисунки чешскихъ картъ не символы:
глупецъ, смерть, дьяволъ, страшный судъ? -- Неужели, дорогой другъ,
по-вашему, жизнь должна еще громче давать вамъ отвeты? -- Впрочемъ, вы,
навeрное, не знаете, что "tarok" или "Tarot" значитъ то же, что
древнееврейское слово: "Tora" -- законъ, или древне-египетское "Tarut" --
"спрошенная", или на еще болeе древнемъ зендскомъ нарeчiи: 129 "tarisk" --
"я требую отвeта". -- Вамъ это незнанiе, конечно, простительно, а вотъ
ученые должны были бы это знать и не утверждать, что игра тарокъ ведетъ свое
начало отъ временъ Карла VI. -- И подобно тому, какъ пагадъ -- первая карта
въ колодe, такъ и человeкъ -- первая фигура въ своей собственной книжкe съ
картинками, свой собственный двойникъ: -- -- древнееврейская буква 'алефъ',
сдeланная по образу человeка, указываетъ одной рукой на небо, а другой
внизъ, что означаетъ: "тоже, что наверху, то и внизу; что внизу, то и
наверху." Поэтому-то я и сказалъ раньше: кто знаетъ, зовутъ ли васъ
дeйствительно Цвакъ, а не "пагадъ". -- Не ропщите же," -- Гиллель какъ-то
странно взглянулъ на меня, и я почувствовалъ, что за его словами скрывается
бездна тайнаго смысла -- "не ропщите же, Цвакъ! На этомъ пути можно попасть
въ мрачный тупикъ, откуда нeтъ возврата для тeхъ, кто не носитъ съ собой
талисмана. Есть преданiе, что однажды три человeка сошли въ царство тьмы, --
одинъ тамъ лишился разсудка, другой ослeпъ и только третiй, рабби
Бенъ-Акиба, вернулся цeлымъ и невредимымъ. Онъ разсказалъ, что встрeтилъ
тамъ самого себя. Вы скажете -- не разъ уже человeкъ сталкивался лицомъ къ
лицу съ самимъ собой, обычно на мосту или на какой-нибудь перекладинe,
ведущей съ одного берега рeки на другой, смотрeлъ прямо въ глаза себe самому
и при этомъ не терялъ разсудка. Припомните, напримeръ, Гете. Но все это лишь
простое отраженiе собственнаго сознанiя, а вовсе не то, что называется
двойникомъ: не "живое дыханiе кости", не "habal garmin", о которомъ 130
говорится въ писанiи: "какъ нетлeннымъ его опустили въ могилу, такъ
возстанетъ онъ въ день страшнаго суда." -- Взглядъ Гиллеля неотступно
слeдилъ за мною -- -- "Наши бабушки говорятъ про него: "онъ живетъ высоко
надъ землей, въ комнатe безъ дверей, съ однимъ лишь окномъ, черезъ которое
невозможно сноситься съ людьми. Кто сумeетъ его побeдить -- -- и укротить,
тотъ найдетъ миръ внутри себя." -- -- -- Что же касается тарока, то вы
знаете такъ же, какъ я: у каждаго игрока карты располагаются по иному, но
кто умeетъ лучше использовать свои козыри, тотъ и выигрываетъ .... Но намъ
пора, Цвакъ! Пойдемте, -- а то вы выпьете все вино у мейстера Перната и ему
самому ничего не останется." 131
--------
НУЖДА.
Передъ моимъ окномъ бушевала снeжная вьюга. Цeлыми полчищами мчались
снeжные хлопья -- крохотные солдатики въ бeлыхъ пушистыхъ шинелькахъ -- и
все въ одномъ направленiи, -- точно спасаясь бeгствомъ отъ страшнаго, злого
врага. Потомъ вдругъ позорное бeгство имъ надоeло, -- они повернули обратно
и сами яростно перешли въ наступленiе, пока, наконецъ, съ фланговъ, и снизу
и сверху на нихъ не набросились новыя полчища непрiятеля и все не смeшалось
въ общемъ безудержномъ вихрe.
Казалось, прошли уже мeсяцы съ тeхъ поръ, какъ я пережилъ эти странныя
вещи, -- и если бы каждый день по нeскольку разъ до меня не доходили все
новые тревожные слухи о Големe, я думаю, въ минуты сомнeнiя, я началъ бы
вeрить, что сталъ попросту жертвой временнаго помраченья разсудка.
Изъ цeлаго ряда странныхъ событiй, происходившихъ вокругъ, особенно
выдeлялось до сихъ поръ не раскрытое убiйство "масона", о которомъ мнe
разсказывалъ Цвакъ.
Въ то, что къ этому убiйству былъ причастенъ рябой Лойза, я ни минуты
не вeрилъ, хотя и не могъ подавить въ себe смутнаго подозрeнiя: вeдь сейчасъ
же вслeдъ за тeмъ, какъ въ ту ночь Прокопу послышался странный шумъ изъ 132
водосточной рeшетки, мы встрeтили Лойзу въ кабачкe. Правда, -- не было ни
малeйшаго основанiя принимать этотъ крикъ изъ-подъ земли за человeческiя
вопли о помощи: въ концe концовъ онъ вообще могъ намъ померещиться.
Снeжная вьюга за окномъ утомила мое зрeнiе, -- передъ глазами у меня
все закружилось. Я отошелъ и сталъ снова разглядывать лежавшую передо мной
камею. Восковую модель, которую я набросалъ съ лица Мирiамъ, лучше всего
исполнить изъ луннаго камня съ голубоватымъ отливомъ. -- Я былъ очень
доволенъ: совершенно случайно мнe удалось найти въ моемъ запасe камней такой
подходящiй матерiалъ. Черныя прожилки изъ роговой обманки придавали камню
какъ разъ нужное освeщенiе, а форма подходила настолько, какъ будто онъ былъ
созданъ природой спецiально для того, чтобы запечатлeть навeки тонкiй
профиль Мирiамъ.
Вначалe я хотeлъ было вырeзать на немъ камею съ изображенiемъ
египетскаго бога Озириса, -- меня побуждало къ этому видeнiе гермафродита
изъ книги Иббуръ, -- образъ его съ поразительной ясностью сохранился у меня
въ памяти, -- но уже въ самомъ началe работы я уловилъ такое сходство съ
дочерью Шмаи Гиллеля, что измeнилъ свою первоначальную мысль. --
-- Книга Иббуръ! --
Въ волненiи я выпустилъ изъ рукъ штихель. Странно -- -- сколько
пришлось мнe пережить за послeднее время!
Внезапно, какъ человeкъ, неожиданно очутившiйся среди необозримой
песчаной пустыни, я 133 почувствовалъ глубокое, безпредeльное одиночество,
отдeляющее меня отъ другихъ.
Развe могъ бы я подeлиться тeмъ, что я пережилъ, съ кeмъ-нибудь изъ
друзей, -- за исключенiемъ Гиллеля?
Въ долгiе безсонные часы прошлой ночи я вспомнилъ о томъ, что всe юные
годы -- съ самаго ранняго дeтства -- я нестерпимо страдалъ отъ безумной
жажды чуда, -- чего-либо, что находится по ту сторону земного и
преходящаго... Между тeмъ сейчасъ удовлетворенiе этой жажды обрушилось на
меня съ такой силой, что заглушило ликующiй крикъ моего сердца.
Я трепеталъ отъ страха, что настанетъ минута, когда я очнусь и долженъ
буду почувствовать все пережитое, какъ настоящее, во всей его ужасной
реальности.
Только бы не теперь! Только бы сперва насладиться: почувствовать
приближенiе невыразимаго, вeчнаго -- -- --
Но вeдь это же въ моей власти! Мнe стоитъ только пойти въ спальню и
открыть шкатулку, въ которой хранится книга Иббуръ, -- подарокъ незримаго!
Недавно еще я раскрывалъ ее, когда пряталъ туда письма Ангелины.
-- -- -- -- -- --
Глухой грохотъ доносился время отъ времени съ улицы, -- то вeтромъ
сносились съ крышъ большiе комья снeга, -- а потомъ вновь мертвая тишина:
снeжный покровъ на улицe заглушалъ всe звуки.
Я только что сeлъ за работу, -- какъ снизу послышался вдругъ такой
громкiй топотъ копытъ, 134 какъ будто они выбивали искры изъ камней
мостовой.
Открыть окно и выглянуть было немыслимо: рамы крeпко примерзли, а
стекла наполовину занесло снeгомъ. Я увидeлъ только, какъ Харузекъ мирно
стоялъ съ старьевщикомъ Вассертрумомъ, -- повидимому, они о чемъ-то
бесeдовали, -- какъ вдругъ на ихъ лицахъ отразилось изумленiе и они молча
уставились, очевидно, на подъeхавшiй экипажъ, который былъ мнe не виденъ.
Это мужъ Ангелины, мелькнуло у меня въ головe. -- Сама она не могла же
прieхать! Прieхать въ собственномъ экипажe ко мнe -- на Ганпасгассе -- у
всeхъ на глазахъ! Это было бы настоящимъ безумiемъ! -- Но что я отвeчу ея
мужу, если это дeйствительно онъ, -- и если онъ станетъ меня разспрашивать?
Я буду все отрицать.
Поспeшно началъ я комбинировать. Безусловно это ея мужъ. Онъ получилъ
анонимное письмо -- отъ Вассертрума -- что она бываетъ здeсь на свиданiяхъ,
-- а она нашла отговорку: должно быть придумала, что заказала мнe камею или
еще что-нибудь. -- -- -- Вдругъ: яростный стукъ въ дверь -- -- и предо мной
сама Ангелина.
Она не могла промолвить ни слова, но на ея лицe я прочелъ все: ей
нечего больше скрываться. Пeсенка спeта.
Тeмъ не менeе все мое существо возставало противъ мысли объ этомъ. Я
былъ не въ силахъ повeрить: неужели же меня обмануло чувство, что я сумeю
помочь ей? 135
Я подвелъ ее къ креслу. Молча сталъ гладить по волосамъ. И она, какъ
ребенокъ, спрятала голову у меня на груди.
Мы слышали трескъ горящихъ дровъ въ печкe и видeли, какъ мелькалъ по
стeнe красный отблескъ, вспыхивалъ и угасалъ -- вспыхивалъ и угасалъ --
вспыхивалъ и угасалъ -- -- --
"Сердечко изъ коралла, куда же ты пропало?" -- -- -- прозвучало у меня
въ душe. Я очнулся: гдe я? Сколько времени она ужъ сидитъ здeсь?
Я сталъ разспрашивать ее -- осторожно, тихо, совсeмъ тихо, стараясь ее
не будить и не растравлять больной раны.
Изъ отдeльныхъ словъ я узнавалъ все, что мнe было нужно, -- и
составлялъ изъ нихъ точно мозаику:
"Вашъ мужъ узналъ -- --?"
"Нeтъ еще; онъ уeхалъ."
Ахъ, такъ, значитъ, рeчь идетъ о жизни Савiоли. Харузекъ правильно
предсказалъ. Она здeсь именно потому, что рeчь идетъ уже больше не объ ея
жизни, а о жизни Савiоли. Ей и въ голову не приходитъ скрываться теперь, --
понялъ я.
Вассертрумъ былъ опять у Савiоли. Угрозами и силой проникъ прямо къ
постели больного.
А дальше что? Дальше! Что ему отъ него было нужно?
Что было нужно? Отчасти она знала, отчасти догадывалась: онъ хотeлъ,
чтобы -- -- чтобы -- онъ хотeлъ, чтобы докторъ Савiоли покончилъ съ собой.
Ей извeстна теперь и причина безумной, безсмысленной ненависти
Вассертрума: "Когда-то докторъ Савiоли довелъ до самоубiйства его сына,
глазного врача Вассори." 136
У меня тотчасъ же, какъ молнiя, блеснула мысль: побeжать внизъ,
разсказать все старьевщику: что все это дeло рукъ Харузека -- онъ
дeйствовалъ изъ засады -- -- а не Савiоли -- -- Савiоли былъ только
орудiемъ. -- -- -- "Предатель! Предатель!" услышалъ я негодующiй вопль. "Ты
хочешь предать, значитъ, несчастнаго, чахоточнаго Харузека, который
согласился помочь и тебe, и ей?" -- Мое "я", истекая кровью, раздиралось на
двe половины. -- Но вдругъ я услышалъ голосъ, спокойный и холодный, какъ
ледъ: "Глупецъ! У тебя же есть еще выходъ! Возьми острый напильникъ на
столe, пойди внизъ и вонзи его старьевщику въ горло такъ, чтобъ конецъ его
вышелъ наружу сзади, съ затылка."
Сердце мое преисполнилось благодарностью къ Господу Богу.
-- -- -- -- -- --
Я сталъ ее разспрашивать дальше:
"Ну, -- а что докторъ Савiоли?"
Онъ, навeрное, покончитъ съ собой, если она его не спасетъ, Сестры
милосердiя ни на минуту не оставляютъ его одного, -- ему впрыснули морфiй,
но онъ можетъ внезапно проснуться -- какъ разъ вотъ сейчасъ -- и -- и --
нeтъ, нeтъ, она должна eхать, ей нельзя терять ни минуты, -- она напишетъ
мужу, напишетъ всю правду -- пусть онъ отниметъ ребенка, -- зато будетъ
спасенъ Савiоли: она вырветъ этимъ единственное оружiе у Вассертрума, --
больше у него нeтъ ничего, только этимъ онъ и грозитъ.
Она сама во всемъ признается мужу.
"Вы не сдeлаете этого, Ангелина!" вскричалъ я и вспомнилъ опять о
напильникe. Но сказать 137 ничего больше не могъ -- отъ счастливаго сознанiя
своей силы.
Ангелина хотeла уйти. Я ее не пускалъ.
"Только одно еще: подумайте, -- неужели вашъ мужъ повeритъ старьевщику
на слово?"
"У Вассертрума есть доказательства, -- мои письма, -- навeрное, и
фотографiя, -- все, что было въ письменномъ столe въ ателье."
Письма? Фотографiя? Письменный столъ? -- Я не отдавалъ себe отчета въ
томъ, что я дeлаю: я привлекъ Ангелину къ себe на грудь и поцeловалъ. Въ
губы, въ лобъ и въ глаза.
Ея бeлокурые волосы закрыли мнe лицо золотистой вуалью.
Я взялъ ее за маленькiя узкiя ручки и торопливо сталъ ей разсказывать,
что бeдный чешскiй студентъ, смертельный врагъ Аарона Вассертрума, отыскалъ
ея письма и фотографiю и что всe они у меня въ полной сохранности.
Она обвила мою шею руками, -- смeялась и плакала. Потомъ поцeловала и
быстро направилась къ двери. Но еще разъ вернулась и снова поцeловала.
Наконецъ, дверь закрылась за нею.
Я стоялъ, точно пьяный, и все еще чувствовалъ на своемъ лицe дыханiе ея
устъ.
До меня донесся шумъ колесъ по мостовой и яростный топотъ копытъ.
Потомъ воцарилась опять тишина. Какъ въ могилe.
Тишина и въ душe у меня.
-- -- -- -- -- --
Неожиданно скрипнула дверь, и въ комнату вошелъ Харузекъ. 138
"Простите, мейстеръ Пернатъ, -- я долго стучалъ, но вы, должно быть, не
слышали."
Я молча кивнулъ головой.
"Надeюсь, вы не подумаете, что я помирился съ Вассертрумомъ, -- вeдь вы
видeли, какъ я разговаривалъ съ нимъ? -- По саркастической улыбкe Харузека я
понялъ, что онъ хочетъ ядовито сострить. "Знаете, мейстеръ Пернатъ -- мнe,
кажется, теперь повезло: эта каналья начинаетъ мнe довeрять. Странная
все-таки вещь -- голосъ крови," -- добавилъ онъ тихо -- какъ бы про себя.
Я не понялъ, что онъ хотeлъ этимъ сказать, -- и рeшилъ, что я
чего-нибудь не разслышалъ. Я былъ еще слишкомъ потрясенъ всeмъ, только что
пережитымъ.
"Онъ хотeлъ подарить мнe пальто," продолжалъ Харузекъ. "Разумeется, я
съ благодарностью отказался. Меня достаточно жжетъ ужъ моя собственная кожа.
А деньги онъ мнe все-таки навязалъ."
"Вы ихъ приняли?" чуть не вырвалось у меня, но я во время удержался.
На щекахъ у студента показались круглыя багровыя пятна.
"Деньги, понятно, я взялъ."
Въ головe у меня помутилось.
"-- -- взяли?" пробормоталъ я.
"Никогда я не думалъ, что тутъ, на землe, можно испытать такую
неподдeльную радость!" -- Харузекъ замолчалъ на мгновенiе и скорчилъ
гримасу. -- "Развe не отрадно видeть повсюду мудрый и благостный перстъ
Провидeнiя?!" -- Онъ говорилъ, какъ пасторъ, и позвякивалъ при этомъ 139
деньгами въ карманe. -- "Я почту, конечно, своимъ священнeйшимъ долгомъ
употребить сокровище, ниспосланное мнe милосердной рукой, цeликомъ безъ
остатка на благороднeйшую изъ всeхъ цeлей въ мiрe."
Онъ пьянъ? Или сошелъ вдругъ съ ума?
Неожиданно Харузекъ измeнилъ тонъ:
"Не правда ли -- адски курьезно, что Вассертрумъ уплатитъ самъ за -- --
лeкарство? Вы не находите?"
Я сталъ смутно догадываться, на что намекалъ Харузекъ. Его сверкавшiе
лихорадочнымъ блескомъ глаза вызывали во мнe ужасъ и содроганiе.
"Впрочемъ, оставимъ это пока, мейстеръ Пернатъ. Поговоримъ сперва о
текущихъ дeлахъ. Вeдь эта дама -- "она"? Какъ рeшилась она сюда открыто
прieхать?"
Я разсказалъ все Харузеку.
Онъ перебилъ меня радостно:
"У Вассертрума безусловно нeтъ никакихъ доказательствъ. Иначе онъ не
сталъ бы сегодня утромъ опять обыскивать ателье. -- Удивительно, какъ вы его
не слыхали. Онъ былъ тутъ почти цeлый часъ."
Меня изумило, откуда онъ все знаетъ такъ точно, и я ему высказалъ это.
"Вы разрeшите?" -- вмeсто отвeта онъ взялъ со стола папиросу, закурилъ
и сказалъ: -- "Вотъ видите: если вы сейчасъ откроете дверь, то сквозной
вeтеръ изъ сeней погонитъ туда табачный дымъ. Повидимому, это единственный
изъ всeхъ законовъ природы, извeстный господину Вассертруму; дeло въ томъ,
что въ стeнe ателье, выходящей на улицу, онъ велeлъ сдeлать небольшое, 140
незамeтное отверстiе вродe отдушины, -- вeдь это его домъ, какъ вы знаете.
Снаружи къ этой отдушинe онъ прикрeпилъ маленькiй красный флажокъ. Когда
кто-нибудь входитъ или выходитъ изъ комнаты и открываетъ при этомъ дверь,
Вассертрумъ замeчаетъ это сейчасъ же снизу по колебанiямъ флажка. Правда, въ
эту тайну посвященъ теперь также и я," сухо добавилъ Харузекъ, "я тоже могу
теперь наблюдать изъ подвала, въ которомъ милосердная судьба мнe даровала
прiютъ. -- Отдушина съ флагомъ хотя и патентъ достопочтеннаго патрiарха, но
этотъ прiемъ мнe давно уже извeстенъ."
"Какую нечеловeческую ненависть должны вы питать къ нему, чтобы такъ
слeдить за каждымъ его шагомъ! И къ тому же, повидимому, уже давно!"
замeтилъ я.
"Ненависть?" Харузекъ судорожно разсмeялся. "Ненависть? Ненависть --
неподходящее слово. Слово, которое могло бы выразить мое чувство къ нему,
еще нужно придумать. -- Въ сущности говоря, я ненавижу не его самого. Я
ненавижу его кровь. Вы меня понимаете? Какъ хищный звeрь, я чую, когда хоть
одна капля его крови течетъ въ жилахъ другого, а -- это" -- онъ стиснулъ
зубы, --" это бываетъ нерeдко здeсь, въ гетто," Онъ былъ не въ силахъ
говорить отъ волненiя, подошелъ къ окну и уставился внизъ. Я слышалъ, какъ
онъ съ силой подавилъ приступъ кашля. Оба мы замолчали.
"Смотрите, что это?" вскрикнулъ онъ вдругъ и махнулъ мнe рукой. "Да
скорeй же, скорeй! У васъ есть бинокль или что-нибудь вродe этого?"
Мы стали осторожно наблюдать изъ-за занавeски. 141
У входа въ лавку старьевщика стоялъ глухонeмой Яромиръ и -- насколько
мы могли догадаться по его жестамъ -- предлагалъ Вассертруму купить у него
маленькiй блестящiй предметъ, который онъ держалъ въ рукe. Вассертрумъ, какъ
коршунъ, выхватилъ у него этотъ предметъ и скрылся въ лавку.
Черезъ мгновенiе онъ вновь появился -- блeдный, какъ смерть -- и
схватилъ Яромира за шиворотъ. Тотъ не поддался, и между ними началась
свалка. -- Но неожиданно Вассертрумъ оставилъ его и о чемъ-то задумался, съ
злобнымъ видомъ закусивъ свою заячью губу. Потомъ бросилъ на мое окно
подозрительный взглядъ и, дружески взявъ Яромира подъ руку, повелъ его въ
лавку.
Мы ждали около четверти часа: очевидно, они никакъ не могли
сторговаться.
Наконецъ, глухонeмой съ довольнымъ лицомъ вышелъ на улицу и скрылся изъ
виду.
"Что вы на это скажете?" спросилъ я. "Повидимому, ничего серьезнаго не
было? Бeдняга просто напросто хотeлъ ему что-то продать -- --"
Студентъ ничего не отвeтилъ и молча подсeлъ къ столу.
Очевидно, онъ тоже не придалъ никакого значенiя происшествiю, потому
что началъ съ того, на чемъ прежде остановился:
"Да. Такъ я сказалъ уже вамъ, что ненавижу его кровь. -- Прервите меня,
мейстеръ Пернатъ, если я опять начну волноваться. Мнe хочется сохранить
хладнокровiе. Я не имeю права расточать лучшiя свои ощущенiя. А то потомъ я
какъ будто раскаиваюсь. Человeкъ, обладающiй чувствомъ стыда, долженъ
говорить спокойно, 142 безъ пафоса, какъ проститутка или -- -- или какъ
поэтъ. -- Съ тeхъ поръ, какъ мiръ существуетъ, никому не пришло бы и въ
голову отъ горя "ломать себe руки," если бы этотъ "пластическiй" жестъ не
выдумали актеры."
Я понялъ, что онъ умышленно отклоняется отъ сути дeла, чтобы прежде
всего успокоиться.
Но это ему не удавалось. Онъ нервно бeгалъ взадъ и впередъ по комнатe,
хватался за различныя вещи и разсeянно ставилъ ихъ обратно на мeсто.
Потомъ вдругъ снова заговорилъ:
"Я различаю его кровь по малeйшимъ, ничтожнeйшимъ движенiямъ человeка.
Я знаю дeтей, похожихъ на "него" -- ихъ считаютъ его дeтьми, -- но они не
его породы, меня нельзя обмануть. Много лeтъ я не зналъ, что докторъ Вассори
его сынъ, но въ концe концовъ -- -- я это почуялъ.
Еще мальчишкой, когда я не имeлъ и понятiя, что меня связываетъ съ
Вассертрумомъ," -- онъ на мгновенiе посмотрeлъ на меня испытующе, -- "еще въ
дeтствe я обладалъ этой способностью. Меня топтали ногами, меня били, -- на
тeлe у меня нeтъ мeста, которое не испытало бы мучительной физической боли,
-- меня заставляли страдать отъ жажды и голода -- но никогда я не могъ
ненавидeть тeхъ, кто меня истязалъ. Я не могъ ненавидeть. Во мнe не было
больше мeста для ненависти. Вы меня понимаете? Но несмотря на это, все мое
существо было проникнуто этимъ чувствомъ.
Вассертрумъ никогда ничего мнe не сдeлалъ дурного, -- вeрнeе говоря,
онъ никогда меня не билъ, не толкалъ и даже не бранилъ, когда я шатался тутъ
съ уличными мальчишками: я 143 прекрасно сознавалъ это -- -- а все же вся
моя злоба, вся моя жажда мести устремлялась противъ него одного. Только
противъ него!
Но удивительно, что несмотря на все это я ребенкомъ не сдeлалъ ему ни
одной гадости. Когда другiе что-нибудь замышляли, я всегда уходилъ. Но зато
я часами могъ стоять въ воротахъ за дверью и смотрeть на него черезъ щель до
тeхъ поръ, пока отъ необъяснимой, мучительной ненависти у меня не темнeло въ
глазахъ.
Въ то время, повидимому, во мнe и зародилось особое чувство, которое
всегда появляется, какъ только я вхожу въ соприкосновенiе съ людьми или даже
вещами, имeющими къ нему какое-нибудь отношенiе. Должно быть, я
безсознательно изучилъ тогда въ совершенствe всe его движенiя: его манеру
носить сюртукъ, -- какъ онъ eстъ и пьетъ, какъ онъ кашляетъ и беретъ въ руки
вещи, -- все это настолько въeлось мнe въ душу, что я съ перваго взгляда
безошибочно различаю его слeды во всемъ и повсюду.
Впослeдствiи это стало у меня чуть ли не манiей: я отбрасывалъ отъ себя
самыя невинныя вещи только потому, что меня мучила мысль, не прикасались ли
къ нимъ его руки, -- другiя, наоборотъ, я особенно цeнилъ и лелeялъ, --
любилъ ихъ, какъ друзей, которые хотятъ ему зла."
Харузекъ замолчалъ на мгновенiе и разсeянно устремилъ взглядъ въ
пространство. Его руки нащупали механически напильникъ на столe.
"Когда же потомъ сострадательные люди собрали для меня деньги и я сталъ
изучать философiю и медицину, -- а главное, научился самъ мыслить, -- я
понялъ мало-помалу, что такое ненависть: 144
Такъ глубоко ненавидeть -- можно лишь то, что составляетъ часть насъ
самихъ.
И когда впослeдствiи мнe удалось постепенно узнать все: и то, кeмъ была
моя мать и -- и кто она и сейчасъ, -- если она еще жива -- -- и то, что мое
собственное тeло" -- онъ отвернулся, чтобы я не видeлъ его лица, --
"пропитано его отвратительной кровью -- ну, да, Пернатъ -- къ чему мнe
скрывать отъ васъ: онъ мой отецъ! -- тогда, наконецъ, мнe все стало ясно....
Порой я готовъ даже объяснить себe этимъ и болeзнь свою и то, что я харкаю
кровью: тeло мое протестуетъ противъ всего, что принадлежитъ въ немъ "ему" и
съ отвращенiемъ извергаетъ его кровь наружу.
Иногда моя ненависть пробовала утeшить меня, являя мнe въ сновидeнiяхъ
всe тe страшныя пытки, которыя я бы могъ ему уготовить, но всякiй разъ я
самъ отвергалъ ихъ: онe оставляли во мнe тягостный осадокъ
неудовлетворенности.
Когда я размышляю о себe самомъ и съ изумленiемъ вижу, что -- кромe
"него" и его крови -- нeтъ, въ сущности, во всемъ мирe никого и ничего, что
я ненавидeлъ бы или къ чему бы попросту даже испытывалъ антипатiю, -- мною
часто овладeваетъ непрiятное чувство: вeдь я могъ бы быть тeмъ, кого принято
называть "добрымъ". Но, къ счастью, это не такъ. -- Я сказалъ уже вамъ:
больше сердце мое не вмeщаетъ.
Не подумайте только, что меня такъ ожесточила печальная участь. Что онъ
сдeлалъ съ моей матерью, я узналъ сравнительно только недавно. -- Нeтъ, -- и
у меня былъ счастливый день, -- самый счастливый, какой только можетъ
выпасть 145 на долю смертнаго. Я не знаю, знакомо ли вамъ внутреннее,
искреннее, пламенное благоговeнiе, -- до того дня я тоже его никогда не
испытывалъ, -- но въ тотъ день, когда Вассори покончилъ съ собой и я стоялъ
внизу и смотрeлъ, какъ "онъ" получилъ это извeстiе, -- какъ съ тупымъ видомъ
принялъ его, -- какъ потомъ цeлый часъ простоялъ неподвижно, поднявъ только
еще выше свою багровую заячью губу и -- какъ-то особенно -- обративъ взглядъ
внутрь себя самого, -- -- -- въ эти минуты я дeйствительно почувствовалъ
благостную близость архангела. -- -- Вы знаете черную икону Богоматери въ
нашей церкви? Я опустился передъ ней на колeни, и священный мракъ рая
окуталъ все мое существо." --
-- -- -- Я смотрeлъ на стоявшаго передо мною Харузека, на его большiе
мечтательные глаза, полные слезъ, -- -- и мнe вспомнились слова Гиллеля о
томъ, что неисповeдимъ темный путь, по которому идутъ братья смерти.
Харузекъ продолжалъ:
"Внeшнiя обстоятельства, которыя "оправдывали бы" мою ненависть или, по
крайней мeрe, могли бы ее объяснить профессiональнымъ судьямъ, васъ,
навeрное, не интересуютъ: факты напоминаютъ намъ вeхи, на самомъ же дeлe они
не стоятъ и выeденнаго яйца. Они -- все равно, какъ оглушительное хлопанье
пробокъ отъ шампанскаго, которое только глупцу кажется существенной
составной частью пиршества. -- Мою мать Вассертрумъ заставилъ подчиниться
себe всeми тeми сатанинскими средствами, которыми пользуются такiе люди,
какъ онъ, -- -- а, можетъ быть -- кто знаетъ -- дeло обстояло еще и похуже.
А 146 потомъ -- потомъ -- потомъ онъ продалъ ее въ домъ терпимости, -- -- --
это вовсе не такъ уже трудно, когда находишься съ полицiей въ прiятельскихъ
отношенiяхъ. Но онъ сдeлалъ это не потому, что она ему надоeла, -- нeтъ,
нeтъ! Я слишкомъ хорошо его знаю: онъ продалъ ее въ тотъ самый день, когда
съ ужасомъ вдругъ убeдился, какъ горячо ее любитъ. Такiе, какъ онъ,
поступаютъ иногда какъ будто безсмысленно, но зато всегда одинаково. Жажда
собственности пробуждается въ немъ всякiй разъ, когда является покупатель и
хотя бы за хорошую цeну покупаетъ у него что-нибудь изъ старья. Онъ
испытываетъ при этомъ только, что его "вынуждаютъ" отдать эту вещь. Онъ весь
пропитанъ чувствомъ собственности, -- и если бы онъ вообще способенъ былъ
создавать себe идеалы, то наивысшимъ его идеаломъ было бы -- когда-нибудь
раствориться въ абстрактномъ понятiи "обладанiя".
Вотъ и тогда его цeликомъ захватилъ безумный страхъ, что онъ ужъ не
можетъ больше на себя полагаться,-- что онъ не хочетъ, а долженъ съ чeмъ-то
разстаться, -- что кто-то незримый сковываетъ его волю или, вeрнeе, то, что
ему представляется волей. -- Такъ было вначалe. Ну, а потомъ все совершилось
автоматически. Все равно, какъ со щукой: она механически захватываетъ своей
пастью всякiй, проплывающiй мимо блестящiй предметъ, -- безразлично, хочетъ
она того или нeтъ.
Продажа моей матери въ домъ терпимости была для Вассертрума лишь
естественнымъ слeдствiемъ. Она удовлетворяла двумъ, еще оставшимся у 147
него потребностямъ: жаждe денегъ и извращенному наслажденiю самобичеванiемъ.
-- -- -- Простите, мейстеръ Пернатъ," голосъ Харузека зазвучалъ неожиданно
такъ сухо и такъ дeловито, что я испугался, -- "простите, что я говорю обо
всемъ этомъ такъ страшно спокойно, -- но когда учишься въ университетe, то
приходится читать множество всякихъ нелeпыхъ книгъ и невольно прiучаешься
говорить какимъ-то идiотскимъ языкомъ." --
Ради него я заставилъ себя улыбнуться. Въ глубинe души я хорошо
понималъ, что онъ еле сдерживаетъ рыданiя.
Чeмъ-нибудь ему нужно помочь, подумалъ я, -- по крайней мeрe хоть
немного облегчить его участь, -- поскольку это въ моихъ силахъ. Я незамeтно
досталъ изъ коммода послeднiе сто гульденовъ и спряталъ въ карманъ.
"Когда вы очутитесь въ лучшей обстановкe и будете работать, какъ врачъ,
я убeжденъ, господинъ Харузекъ, что вы успокоитесь," сказалъ я, желая
придать нашей бесeдe болeе мирный характеръ. "Вы скоро сдаете докторскiе
экзамены?"
"Очень скоро. Я долженъ это сдeлать для своихъ благодeтелей. Хотя
смысла, въ сущности, нeтъ ни малeйшаго: мои дни сочтены."
Я хотeлъ было возразить изъ приличiя, что ему представляется все въ
черезчуръ мрачномъ свeтe, но онъ прервалъ меня, улыбаясь:
"Это къ лучшему. И безъ того не большое удовольствiе разыгрывать изъ
себя исцeлителя, и въ концe концовъ, въ качествe дипломированнаго отравителя
колодцевъ, удостоиться еще дворянскаго титула. -- -- Жаль только вотъ," 148
добавилъ онъ съ желчной усмeшкой, "что я вынужденъ буду прервать свою
благотворную дeятельность въ гетто," Онъ взялся за шляпу. "Я не буду мeшать
вамъ. Намъ вeдь не о чемъ больше говорить по дeлу Савiоли? Кажется, нeтъ? Во
всякомъ случаe извeстите меня, если услышите что-нибудь новое. Самое лучшее:
повeсьте здeсь у окна зеркало, -- я тогда буду знать, что мнe надо зайти къ
вамъ. Ко мнe въ подвалъ вы заходить не должны: Вассертрумъ тотчасъ же
заподозритъ, что мы заодно съ вами. -- Вообще же мнe очень хотeлось бы
знать, что онъ предприметъ теперь, послe прieзда къ вамъ этой дамы.
Сошлитесь на то, что она привезла вамъ въ починку какое-нибудь украшенiе, а
если онъ будетъ очень настойчивъ, то сдeлайте видъ, что вы сердитесь."
Я никакъ не могъ улучить подходящiй моментъ, чтобы дать Харузеку
деньги. Переложивъ восковую модель съ подоконника на столъ, я обратился къ
нему: "Пойдемте, я спущусь вмeстe съ вами. Меня ждетъ внизу Гиллель,"
солгалъ я.
Онъ удивился:
"Вы съ нимъ близко знакомы?"
"Знакомъ. А вы его знаете? -- -- Вы относитесь къ нему недовeрчиво или
же -- -- можетъ быть, тоже -- --?" Я не могъ удержаться отъ улыбки.
"Избави Боже!"
"Почему вы это такъ серьезно сказали?"
Харузекъ задумался:
"Самъ не знаю. Въ этомъ есть что-то безсознательное: всякiй разъ, какъ
я его встрeчаю на улицe, мнe хочется сойти съ троттуара и преклонить колeна,
какъ предъ священникомъ, несущимъ Св. Дары. -- Вотъ видите, мейстеръ 149
Пернатъ: это человeкъ, въ которомъ каждый атомъ не такой, какъ у
Вассертрума. У христiанъ здeсь въ еврейскомъ кварталe -- они, какъ всегда,
въ этомъ случаe освeдомлены очень плохо -- онъ слыветъ за скопидома и
тайнаго миллiонера, -- на самомъ же дeлe онъ страшно бeденъ."
Я вскричалъ удивленно: "Бeденъ?"
"Да, да -- пожалуй, еще бeднeе меня. Слово "брать" ему кажется,
знакомо, только изъ книгъ. Когда онъ перваго числа возвращается изъ ратуши,
всe еврейскiе нищiе окружаютъ его: они знаютъ прекрасно, что онъ готовъ
отдать первому встрeчному все свое скудное жалованiе, чтобы потомъ -- вмeстe
съ дочерью, умирать самому съ голода. Если правда, что говоритъ древнее
преданiе Талмуда, -- будто изъ двeнадцати еврейскихъ колeнъ десять прокляты,
а два священны, то онъ олицетворяетъ оба святыя колeна, а Вассертрумъ -- всe
остальныя десять. -- Вы никогда не замeчали, что творится съ Вассертрумомъ,
когда мимо него проходитъ Гиллель? Очень любопытно. Такая кровь смeшаться не
можетъ. Дeти родились бы мертвыми. Если бы только сами матери не умерли
раньше отъ ужаса. Между прочимъ, Гиллель -- единственный человeкъ, къ
которому не рeшается подходить Вассертрумъ. Онъ боится его, какъ огня.
Навeрное, потому, что въ Гиллелe воплощается для для него все непонятное,
все таинственное. А, можетъ быть, онъ считаетъ его еще и каббалистомъ."
Мы спускались по лeстницe.
"По-вашему, сейчасъ есть еще каббалисты -- -- и вообще Каббала
что-нибудь значитъ?" спросилъ 150 я, съ нетерпeнiемъ ожидая его отвeта. Но
онъ, повидимому, не разслышалъ.
Я повторилъ свой вопросъ.
Онъ уклонился отъ отвeта и показалъ на дверь, сколоченную изъ старыхъ
досокъ.
"У васъ тутъ новые сосeди, -- евреи, очень бeдные: сумасшедшiй
музыкантъ Нефтали Шафранекъ съ дочерью, зятемъ и внучатами. Когда темнeетъ и
онъ остается одинъ съ внучками, на него что-то находитъ: онъ привязываетъ
ихъ другъ къ другу за большiе пальцы рукъ, чтобы онe не разбeжались, сажаетъ
ихъ въ старый курятникъ и обучаетъ ихъ "пeнiю", чтобы впослeдствiи онe сами
могли себe зарабатывать на пропитанiе, -- онъ заставляетъ ихъ разучивать
самыя безсмысленныя пeсни, какiя только вообще существуютъ -- съ нeмецкими
словами, -- онъ ихъ самъ гдe-то слышалъ и сейчасъ его помраченному мозгу они
кажутся прусскими военными гимнами или еще чeмъ-нибудь въ этомъ родe."
И дeйствительно: за дверью слышалась тихая, странная музыка. Смычокъ
неимовeрно высоко и однообразно тянулъ какой-то вульгарный мотивъ, а два
тоненькихъ дeтскихъ голоса напeвали нелeпую пeсенку:
Фрау Пикъ,
Фрау Хокъ,
Фрау Кле-пе-таршъ,
Стоятъ рядкомъ,
Толкуютъ ладкомъ.
Я невольно громко расхохотался.
Харузекъ продолжалъ:
"Дочь Шафранека продаетъ школьникамъ стаканами огуречный разсолъ на
яичномъ базарe, -- а 151 ея мужъ бeгаетъ цeлыми днями по конторамъ и
выпрашиваетъ старыя почтовыя марки. Дома онъ ихъ сортируетъ и, если
попадаются такiя, которыя проштемпелеваны только съ одного края, онъ ихъ
складываетъ и разрeзаетъ пополамъ. Нештемпелеванныя половинки онъ потомъ
склеиваетъ и продаетъ ихъ, какъ новыя. Вначалe дeла его процвeтали, онъ
зарабатывалъ иногда -- до гульдена въ день. Но въ концe концовъ объ этомъ
пронюхали крупные пражскiе евреи -- негоцiанты -- и сами этимъ теперь
промышляютъ. На ихъ долю достаются всe сливки."
"Скажите, Харузекъ -- вы помогали бы бeднымъ, если бы у васъ были
лишнiя деньги?" быстро спросилъ я. Мы стояли уже у двери Гиллеля. Я
постучался.
"Неужели вы считаете меня такимъ негодяемъ и думаете, что я не сталъ бы
этого дeлать?" отвeтилъ онъ изумленно.
Я слышалъ уже шаги Мирiамъ, но ждалъ, пока она нажметъ ручку двери. Въ
эту минуту я быстро сунулъ ему деньги въ карманъ: "Нeтъ, Харузекъ, не думаю,
но зато вы должны были бы считать меня негодяемъ, если бы я самъ этого не
сдeлалъ."
Онъ не успeлъ мнe отвeтить, какъ я пожалъ ему руку и закрылъ за собой
дверь. Поздоровавшись съ Мирiамъ, я прислушался, что онъ будетъ дeлать.
Онъ постоялъ немного, потомъ тихо заплакалъ и медленно, невeрной
походкой сталъ спускаться по лeстницe. Какъ человeкъ, который долженъ
держаться за перила, чтобы не упасть. -- -- --
-- -- -- -- -- --
152
Я впервые былъ у Гиллеля въ комнатe.
Въ ней было пусто, какъ въ тюремной камерe. Полъ тщательно вымытъ и
посыпанъ бeлымъ пескомъ. Изъ мебели только два стула, столъ и коммодъ. И
деревянныя полки по стeнамъ, справа и слeва.
Мирiамъ сидeла передо мной у окна; я исправлялъ свою восковую модель.
"Развe нужно видeть передъ собою лицо, чтобы уловить сходство?" робко
спросила она только для того, чтобъ нарушить молчанiе.
Мы старались не встрeчаться съ ней взглядами. Она не знала, куда дeвать
глаза отъ страданiя и стыда за свою убогую комнату, а у меня горeло лицо отъ
угрызенiй совeсти, почему я давно уже не подумалъ о томъ, какъ живетъ она и
ея отецъ.
Но я долженъ былъ все же отвeтить:
"Не столько для того, чтобы уловить сходство, сколько чтобы сравнить,
вeрно ли нарисовалъ себe образъ." -- Говоря это, я сознавалъ, что мои слова
-- сплошная ложь.
Долгiе годы я слeпо придерживался ошибочнаго правила, будто для
художественнаго творчества необходимо изучать внeшнюю природу; и только съ
тeхъ поръ, какъ въ ту ночь меня разбудилъ Гиллель, я постигъ тайну
внутренняго созерцанiя: истиннаго зрeнiя съ закрытыми глазами, которое
тотчасъ же вновь угасаетъ, какъ только откроешь глаза. Эту способность
приписываютъ себe почти всe, -- на самомъ же дeлe часто изъ миллiона людей
ни одинъ ею не обладаетъ.
Какое же право имeлъ я говорить въ такомъ случаe о возможности грубыми
средствами 153 реальнаго зрeнiя провeрять непогрeшимыя велeнiя внутренняго
духовнаго созерцанiя!
Повидимому, Мирiамъ думала то же самое. По крайней мeрe я понялъ это по
ея удивленному виду.
"Вы не должны понимать моихъ словъ буквально," попробовалъ я
оправдаться.
Она смотрeла внимательно, какъ я водилъ штихелемъ по модели.
"Страшно трудно, вeроятно, переносить потомъ въ точности все это на
камень?"
"Нeтъ, это ужъ работа почти механическая."
Молчанiе.
"Мнe можно будетъ взглянуть на камею, когда она будетъ готова?"
спросила она.
"Она предназначена только для васъ, Мирiамъ."
"Нeтъ, нeтъ. Я не хочу -- -- не нужно -- --," я замeтилъ, какъ руки ея
задрожали.
"Неужели даже такой пустякъ вы не захотите принять отъ меня?" перебилъ
я ее, "мнe бы хотeлось имeть право сдeлать для васъ что-нибудь большее."
Она отвернулась поспeшно.
Что я сказалъ! Я, должно быть, ее глубоко оскорбилъ! Вышло такъ, какъ
будто я намекнулъ на ея бeдность.
Удастся ли мнe скрасить свои слова? Или получится еще хуже?
Я попытался:
"Выслушайте меня спокойно, Мирiамъ! Прошу васъ! -- Я безконечно обязанъ
вашему отцу -- вы себe даже не представляете -- --"
Она посмотрeла на меня нерeшительно и, очевидно, не поняла. 154
"Да, да: -- безконечно обязанъ. Обязанъ больше, чeмъ жизнью."
"За то, что онъ вамъ помогъ, когда съ вами былъ обморокъ? Но вeдь это
же само собой разумeется."
Я почувствовалъ: она не знаетъ, какiя узы связываютъ меня съ ея отцомъ.
Осторожно я сталъ зондировать почву: о чемъ я могу говорить, не выдавая
того, что онъ скрывалъ отъ нея.
"Внутренняя поддержка гораздо важнeе, по-моему, чeмъ внeшняя помощь. --
Я говорю о духовномъ влiянiи одного человeка на другого. Вы понимаете,
Мирiамъ, что я разумeю подъ этимъ? Человeка можно исцeлить не только
физически, но и душевно."
"И -- что же -- развe отецъ -- --"
"Да, да, вашъ отецъ это сдeлалъ!" -- Я взялъ ее за руку. -- "Такъ
неужели же вы не понимаете, что для меня великая радость доставить
удовольствiе если не ему самому, то хоть кому-нибудь, кто такъ близокъ ему?
-- Будьте со мной хоть немного откровенны. -- Неужели у васъ нeтъ ни одного
желанiя, которое я могъ бы исполнить?"
Она покачала головой: "Вы думаете, я недовольна судьбой?"
"Нeтъ, нeтъ. Но, можетъ быть, у васъ бываютъ заботы, которыя я могъ бы
разсeять? -- Вы обязаны -- слышите? -- вы обязаны со мной подeлиться! Зачeмъ
вы оба стали бы жить здeсь, на этой темной печальной улицe, если бы васъ не
заставляла нужда? Вы вeдь такъ еще молоды, Мирiамъ, такъ -- --"
"Вы сами же живете здeсь, господинъ Пернатъ," улыбаясь перебила она,
"что васъ связываетъ съ этимъ домомъ?" 155
Я замолчалъ. -- -- Да, да, это правильно. Почему, въ сущности я живу
здeсь? Я не могъ себe объяснить, что связываетъ меня съ этимъ домомъ.
Разсeянно я повторялъ эту фразу, не находилъ ей объясненiя и на мгновенiе
совсeмъ позабылъ, гдe я. -- Потомъ вдругъ очутился гдe-то высоко, высоко --
-- въ какомъ-то саду -- впивалъ волшебный ароматъ цвeтущихъ кустовъ бузины
-- -- смотрeлъ на разстилавшiйся у моихъ ногъ городъ -- -- --
"Я затронула вашу рану? Причинила вамъ боль?" донесся до меня откуда-то
издали голосъ Мирiамъ.
Она наклонилась ко мнe и съ робкой боязнью смотрeла въ глаза.
Должно быть, я долго просидeлъ неподвижно, если она такъ взволновалась.
Еще мгновенiе во мнe происходила борьба, -- потомъ на меня нахлынуло
что-то, съ силой прорвалось наружу, и я излилъ передъ Мирiамъ всю свою душу.
Какъ старому доброму другу, съ которымъ прожилъ всю жизнь и отъ
котораго не можетъ быть тайнъ, разсказалъ я Мирiамъ всю свою повeсть, --
какъ узналъ я изъ словъ Цвака, что еще молодымъ лишился разсудка и потому
совершенно не помню своего прошлаго,-- какъ за послeднее время во мнe все
чаще и чаще пробуждаются образы, относящiеся, навeрное, къ этимъ далекимъ
годамъ и какъ я содрогаюсь при мысли, что настанетъ минута, когда вновь
предо мной все воскреснетъ и вновь помрачитъ мой разсудокъ.
Я скрылъ отъ нея только то, что -- какъ мнe казалось -- было связано съ
ея отцомъ: мои переживанiя подъ землей и все дальнeйшее. 156
Она придвинулась близко ко мнe и, затаивъ дыханiе, слушала меня съ
такимъ глубокимъ участiемъ, что меня охватило невыразимо отрадное чувство.
Наконецъ-то я нашелъ человeка, съ которымъ смогу подeлиться, когда
душевное одиночество будетъ уже слишкомъ меня тяготить. Правда, былъ еще
Гиллель, но для меня онъ былъ существомъ съ заоблачныхъ высей, -- онъ
появлялся и исчезалъ, точно лучъ свeта, -- я не могъ подходить къ нему
близко, когда испытывалъ въ этомъ потребность.
Я высказалъ это ей, и она меня поняла. Она такъ же относилась къ нему,
хотя онъ и былъ ей отцомъ.
Онъ ее безконечно любилъ, и она его тоже -- "а все-таки я отдeлена отъ
него какъ будто стеклянной стeной," довeрилась она мнe, "и стeну эту я
проломить не могу. Сколько я себя помню, всегда было такъ же. -- Когда еще
ребенкомъ, я его видала во снe у своего изголовiя, онъ всегда былъ въ одеждe
первосвященника: на груди -- золотыя скрижали Моисея съ двeнадцатью камнями,
а у висковъ голубоватые сiяющiе лучи. -- По-моему, его любовь безконечна, --
она слишкомъ сильна, чтобы мы могли ее воспринять. Такъ думала и мать, когда
мы съ ней тайкомъ говорили о немъ." -- -- Она вздрогнула вдругъ и
затрепетала всeмъ тeломъ. Я хотeлъ было встать, но она меня удержала: "Не
безпокойтесь. Ничего. Мнe только вспомнилось. -- -- Когда умерла моя мать --
только я знаю, какъ любилъ онъ ее, я была тогда еще совсeмъ маленькой, --
мнe казалось, я умру съ горя: я побeжала къ нему, 157 уцeпилась за его
сюртукъ, хотeла кричать, но не могла, -- я была вся какъ будто парализована;
онъ посмотрeлъ на меня, улыбнулся, -- у меня и сейчасъ еще при воспоминанiи
объ этомъ морозъ пробeгаетъ по кожe, -- поцeловалъ меня въ лобъ и провелъ
рукой по глазамъ -- -- -- И съ той минуты до сихъ поръ я не испытала ни разу
горькаго чувства по поводу утраты матери. Когда ее хоронили, я не проронила
ни слезинки: солнце на небe казалось мнe сверкающей дланью Господней, -- я
удивлялась, почему другiе такъ плачутъ. Отецъ шелъ за гробомъ вмeстe со
мной, и всякiй разъ, когда я къ нему поднимала глаза, онъ тихо улыбался, --
я замeчала, какъ всe обращали на это вниманiе и ужасались."
"Но вы вeдь счастливы, Мирiамъ? Счастливы? Скажите -- васъ никогда не
страшитъ сознанiе, что вашъ отецъ на голову выше всeхъ остальныхъ?"
осторожно спросилъ я.
Мирiамъ радостно покачала головой:
"Я живу точно въ сладостномъ снe. -- Когда вы меня недавно спросили,
господинъ Пернатъ, нeтъ ли у меня заботъ и почему мы живемъ здeсь, я чуть не
расхохоталась. Развe природа прекрасна? Конечно, деревья зелены, небо
лазурно, но я могу себe представить все это гораздо болeе прекраснымъ, когда
закрою глаза. Развe должна я непремeнно жить въ лeсу, чтобы видeть природу?
-- А нужда -- -- и -- -- даже голодъ? Они тысячу разъ окупаются надеждой и
ожиданiемъ."
"Ожиданiемъ?" переспросилъ я съ удивленiемъ.
"Ожиданiемъ чуда. Вамъ развe оно не знакомо? Неужели? Бeдный, какъ мнe
васъ жаль! -- Какъ мало людей, которымъ оно знакомо. Вотъ, видите, 158
поэтому-то я никуда не хожу и ни съ кeмъ не встрeчаюсь. Прежде у меня,
правда, были подруги -- конечно, еврейки, какъ и я -- но мы не могли
сговориться: онe не понимали меня, а я ихъ. Когда я имъ говорила о чудe, онe
думали сначала, что я шучу, а когда убeдились, что я отношусь къ этому очень
серьезно и понимаю подъ чудомъ совсeмъ не то, что ученые нeмцы въ очкахъ, --
не естественное произрастанiе травы и тому подобныя вещи, а скорeе
совершенно обратное, -- онe готовы были принять меня за сумасшедшую. Но не
рискнули: я была развитeе ихъ, знала древнееврейскiй и арамитскiй языкъ,
умeла читать "targumim" и "midraschim" и еще многое другое. Въ концe концовъ
онe дали мнe прозвище, которое рeшительно ничего не выражаетъ: они называли
меня -- экзальтированной.
Когда я старалась имъ объяснить, что въ библiи и въ другихъ священныхъ
книгахъ для меня самое главное, самое существенное -- чудо и только чудо, а
вовсе не предписанiя морали и этики, которыя служатъ только тайными путями
къ достиженiю чуда, -- онe отвeчали мнe общими фразами, -- онe боялись
откровенно признаться, что и въ религiозныхъ писанiяхъ онe вeрятъ лишь въ
то, что съ такимъ же успeхомъ могло бы быть написано и въ гражданскихъ
кодексахъ. Уже самое слово "чудо" вызывало у нихъ недоумeнiе. По ихъ
словамъ, онe сразу теряли подъ ногами почву.
Какъ будто можетъ быть что-либо болeе прекрасное, чeмъ потерять почву
подъ ногами?! 159
Мiръ для того и созданъ, чтобы мы рисовали себe его гибель, -- сказалъ
однажды отецъ, -- только тогда начнется новая жизнь. Я не знаю, что онъ
разумeлъ подъ "жизнью", но временами я чувствую, что наступитъ день, когда я
"проснусь". Я не представляю себe, что со мной будетъ тогда. Но думаю, что
передъ этимъ должно совершиться чудо.
"Развe ты когда-нибудь уже видeла чудо, что все время его ожидаешь?"
спрашивали меня часто подруги. Я отвeчала имъ отрицательно; тогда онe
начинали радоваться и торжествовать надо мною побeду. Скажите же, господинъ
Пернатъ, вы бы могли ихъ понять? 0 томъ, что мнe все-таки пришлось
переживать чудеса, хотя бы небольшiя, -- -- крохотныя --," глаза Мирiамъ
заблестeли, "объ этомъ я имъ говорить не хотeла -- -- --"
Я услышалъ, какъ въ ея голосe за звучали счастливыя слезы.
--" но вы поймете меня: очень часто, цeлыя недeли и мeсяцы даже," --
Мирiамъ сразу понизила голосъ, -- "мы жили только въ ожиданiи чуда. Когда въ
домe совсeмъ не было хлeба, не оставалось даже кусочка, я всегда
чувствовала: вотъ, теперь часъ наступилъ! -- Я сидeла тутъ и ждала, --
ждала, пока не захватывало у меня дыханiе отъ сердцебьенiя. Тогда -- тогда,
точно повинуясь какому-то зову, я спускалась внизъ и быстро, быстро бeжала
по улицe, стараясь вернуться домой до возвращенiя отца. И -- и всякiй разъ я
находила деньги. То больше, то меньше, но всегда достаточно для того, чтобъ
купить самое необходимое. Иногда посреди улицы лежалъ гульденъ; я замeчала
его блескъ еще 160 издали, а другiе ступали на него, едва не падали,
поскользнувшись, но все же не видали его. Благодаря этому я стала настолько
самоувeренной, что перестала выходить даже на улицу, а просто какъ ребенокъ,
искала на полу въ кухнe, не упалъ ли съ неба хлeбъ или деньги."
У меня блеснула неожиданно мысль, и я невольно, отъ радости, улыбнулся.
Она сейчасъ же замeтила.
"Не смeйтесь, господинъ Пернатъ," сказала она умоляющимъ голосомъ.
"Вeрьте мнe, -- я знаю, что чудеса будутъ множиться и расти и когда-нибудь
--"
Я успокоилъ ее: "Я вовсе не смeюсь, Мирiамъ! Откуда вы взяли? Я
безконечно счастливъ, что вы не такая, какъ всe тe, что для каждаго явленiя
ищутъ привычную причину и сердятся, если ее не находятъ, мы же въ такихъ
случаяхъ говоримъ: слава Богу!"
Она протянула мнe руку:
"И -- правда -- вы вeдь перестанете говорить, господинъ Пернатъ, что
вамъ бы хотeлось помочь мнe -- -- или намъ? Вы вeдь не будете этого дeлать
теперь, разъ вы знаете, что этимъ вы лишите меня возможности испытать чудо?
Я обeщалъ ей. Но въ душe подумалъ другое.
Отворилась дверь, и вошелъ Гиллель.
Мирiамъ обняла его. Онъ поздоровался со мной, - радушно и дружелюбно,
но опять обратился съ холоднымъ "вы".
Онъ былъ, повидимому, слегка утомленъ или чeмъ-то взволнованъ. --
Впрочемъ, быть можетъ, я и ошибался. 161
Можетъ быть мнe такъ показалось, потому что въ комнатe уже было темно.
"Вы, навeрное, пришли, чтобъ со мной посовeтоваться," началъ онъ, когда
Мирiамъ оставила насъ однихъ, "по дeлу этой дамы -- --?"
Изумленный, я хотeлъ было прервать его, но онъ мнe не далъ:
"Мнe разсказалъ все студентъ Харузекъ. Я остановилъ его на улицe, --
меня удивило, что онъ вдругъ такъ измeнился. Да, онъ мнe все разсказалъ. Отъ
полноты сердца. Сказалъ и про то, что вы ему дали денегъ," Онъ пристально
посмотрeлъ на меня и продолжалъ, подчеркивая какъ-то странно каждое слово.
Но я не понялъ его.
"Конечно -- это было нeсколько капель счастья съ небесъ -- и -- на
этотъ разъ, можетъ быть, онe вреда и не принесли, но" -- онъ на мгновенiе
задумался -- "но иногда этимъ и себe и другимъ причиняешь одно лишь
страданiе. Помогать -- не такъ-то легко, какъ вамъ кажется, милый мой другъ!
Иначе было бы просто, совсeмъ просто спасти весь этотъ мiръ. -- Вы не
согласны со мной?"
"Развe вы сами, Гиллель, не помогаете бeднымъ? Развe вы сами не отдаете
имъ часто все, что у васъ есть?" спросилъ я.
Онъ съ улыбкой покачалъ головой. "Мнe кажется, вы стали вдругъ
талмудистомъ: на вопросъ вы отвeчаете тоже вопросомъ. Такъ спорить трудно."
Онъ замолчалъ, какъ будто ожидая отвeта, но я снова не понялъ, что онъ,
въ сущности, хочетъ сказать. 162
"Впрочемъ, вернемся лучше къ дeлу," заговорилъ онъ совсeмъ другимъ
тономъ, "я не думаю, чтобы вашей знакомой грозила въ данную минута
опасность. Предоставьте все дeло времени. Хотя и говорятъ, что умный
человeкъ предвосхищаетъ событiя, но, по-моему, гораздо умнeе тотъ, кто
выжидаетъ и кто ко всему подготовленъ. Быть можетъ, представится случай мнe
встрeтиться съ Вассертрумомъ, -- хотя для этого иницiатива должна исходить
отъ него, -- я не шевельну пальцемъ, онъ долженъ притти сюда первый. Къ вамъ
или ко мнe, безразлично. Тогда я поговорю съ нимъ. И тогда отъ него ужъ
будетъ зависeть -- послeдуетъ онъ моему совeту или нeтъ. Я во всякомъ случаe
буду стоять въ сторонe."
Я робко старался прочесть что-нибудь у него на лицe. Такъ холодно, съ
такой странной угрозой онъ еще никогда не говорилъ. Но позади его черныхъ
глазъ въ глубокихъ впадинахъ зiяла цeлая пропасть.
"Точно стеклянная стeна между нимъ и другими", припомнились мнe слова
Мирiамъ.
Я могъ только молча пожать ему руку -- и удалиться.
Онъ проводилъ меня до двери. Когда я поднимался по лeстницe и
обернулся, то замeтилъ, что онъ все еще стоитъ внизу и привeтливо мнe
улыбается, -- какъ человeкъ, которому хотeлось бы еще что-то сказать, но
который не можетъ этого сдeлать. 163
--------
СТРАХЪ.
Я хотeлъ захватить пальто и трость и пойти поужинать въ маленькiй
ресторанчикъ, гдe каждый вечеръ до поздней ночи сидeли Цвакъ, Фрисландеръ и
Прокопъ и разсказывали другъ другу всякiя невeроятныя исторiи. Но едва я
вошелъ къ себe въ комнату, какъ тотчасъ все мое желанiе пропало, -- какъ
будто чьи-то руки сорвали съ меня все, что я ношу на себe.
Въ комнатe была напряженная атмосфера. Я не могъ сразу разобраться, въ
чемъ дeло, но чувствовалъ эту напряженность, какъ нeчто реальное. Черезъ
мгновенiе она овладeла мной съ такой силой, что отъ волненiя я не зналъ, съ
чего мнe начать: зажечь ли свeтъ, запереть за собой дверь, сeсть или ходить
взадъ и впередъ.
Быть можетъ, за время моего отсутствiя сюда кто-нибудь прокрался и
спрятался? И меня заразила боязнь этого человeка быть тутъ застигнутымъ?
Или, можетъ быть, здeсь побывалъ Вассертрумъ?
Я отодвинулъ гардины, открылъ шкафъ, заглянулъ въ спальню: -- нeтъ,
никого!
Шкатулка тоже стояла на мeстe.
Не лучше ли сжечь поскорeй эти письма, чтобы разъ навсегда избавиться
отъ тревоги за нихъ?
Я уже началъ искать ключъ въ жилетномъ карманe. Но почему же непремeнно
сейчасъ? Вeдь до утра еще достаточно времени. 164
Прежде всего нужно зажечь свeтъ.
Я никакъ не могъ найти спичекъ.
Заперъ ли я за собой дверь? -- Я отошелъ немного назадъ. Но снова
остановился.
Откуда вдругъ этотъ страхъ?
Я хотeлъ было упрекнуть себя въ трусости. Но мысли мои не работали.
Останавливались на полпути.
У меня блеснуло вдругъ сумасбродное желанiе: быстро вскочить на столъ,
схватить кресло и проломить имъ черепъ тому, кто крадется здeсь по полу, --
когда -- когда "онъ" подползетъ ко мнe ближе.
"Вeдь тутъ же нeтъ никого," громко проговорилъ я съ досадой, "развe ты
когда-нибудь въ жизни боялся?"
Но ничего не помогало. Воздухъ, которымъ я дышалъ, сталъ разрeженнымъ и
рeзкимъ, какъ эфиръ.
Если бы увидeть хоть что-нибудь, -- хотя бы самое ужасное, что себe
только можно представить, -- страхъ исчезъ бы мгновенно.
Но ничего не было.
Я обшаривалъ взглядомъ всe уголки:
Ничего.
Повсюду однe только знакомыя вещи: мебель, сундукъ, лампа, картина,
стeнные часы -- безжизненные, старые, вeрные друзья.
Я думалъ -- они измeнятъ свой обликъ и дадутъ мнe возможность хотя бы
иллюзiей объяснить этотъ мучительный страхъ.
Но и этого не было. -- Они точно упорно застыли въ своихъ привычныхъ
очертанiяхъ. Слишкомъ упорно для такого полумрака, -- это было уже
неестественно. 165
"Они въ такомъ же состоянiи, какъ и ты самъ," почувствовалъ я. "Они не
рeшаются даже пошевелиться."
Почему не тикаютъ стeнные часы?
Напряженная тишина поглощала всe звуки.
Я двинулъ столомъ и удивился, что услышалъ все-таки шумъ.
Если бы по крайней мeрe хоть вeтеръ въ трубe завывалъ! -- Даже этого не
было! Или трещали бы въ печкe дрова, -- но они давно ужъ потухли.
И все время это страшное напряженное ожиданiе въ воздухe, --
непрестанное, какъ журчанiе воды.
И эта напрасная напряженность всeхъ чувствъ! Я отчаялся уже въ томъ,
что мнe удастся ее пересилить. -- Комната полна глазъ, которыхъ я лишенъ
возможности видeть, -- полна безцeльно шарящихъ рукъ, которыхъ я не въ
состоянiи схватить.
"Это ужасъ, рождающiйся самъ изъ себя, парализующiй страхъ передъ
чeмъ-то неосязаемымъ, что лишено всякаго облика и разрушаетъ всe предeлы
нашего мышленiя," понялъ я смутно.
Я сталъ упрямо посреди комнаты и началъ ждать.
Ждалъ, навeрное, около четверти часа: быть можетъ, я введу въ искушенiе
это "нeчто", оно подкрадется сзади ко мнe -- -- и я его сумeю схватить?!
Внезапно я обернулся: нeтъ, опять ничего. Все то же страшное,
мучительное "ничто": его нeтъ, но своей ужасающей жизнью оно наполняетъ всю
комнату.
Не убeжать ли мнe? Что мнe мeшаетъ? 166
"Оно пойдетъ слeдомъ за мной," понялъ я тотчасъ же съ непоколебимой
увeренностью. Я чувствовалъ: мнe не поможетъ нисколько, если я зажгу свeтъ.
Тeмъ не менeе я до тeхъ поръ не успокоился, пока не нашелъ спичекъ.
Но фитиль свeчки не загорался и все только тлeлъ: маленькое пламя не
оживало и не умирало, а когда добилось, наконецъ, права на жалкое
существованiе, то такъ и осталось тусклымъ, какъ желтая, грязная жесть.
Нeтъ, темнота все-таки лучше.
Я потушилъ свeчу и, не раздeваясь, бросился на кровать. Началъ считать
удары своего сердца: разъ, два, три -- четыре... до тысячи и потомъ сызнова
-- -- часами, днями, недeлями, какъ мнe казалось, пока губы мои не высохли и
не встали волосы дыбомъ. Но нeтъ, ни на мгновенiе мнe не стало легче.
Ни на мгновенiе.
Я началъ произносить слова, первыя попавшiяся, какiя только приходили
мнe на умъ: "принцъ", "дерево", "ребенокъ", "книга" -- и до тeхъ поръ
судорожно ихъ повторялъ, пока они не превратились для меня въ безсмысленныя,
страшныя звуки первобытныхъ временъ, -- мнe приходилось съ величайшимъ
трудомъ вдумываться въ ихъ истинное значенiе: п-р-и-н-ц-ъ? -- к-н-и-г-а?
Можетъ быть, я сошелъ съ ума? Или умеръ? -- Я сталъ нащупывать вокругъ
себя вещи.
Надо встать съ постели!
Сeсть въ кресло!
Я такъ и сдeлалъ.
Хотя бы, наконецъ, пришла смерть! 167
Только бы не чувствовать этого безкровнаго, страшнаго, напряженнаго
ожиданiя! "Я -- не хочу -- я -- не хочу," -- закричалъ я. "Неужели-же вы не
слышите?"
Безсильно откинулся я назадъ.
Не могъ постичь, что я все еще живъ.
Я былъ не въ силахъ ни дeйствовать, ни разсуждать и тупо устремилъ
взглядъ куда-то въ пространство.
-- -- -- -- -- --
"Почему онъ такъ настойчиво протягиваетъ мнe эти зерна?" надвинулась на
меня неожиданно мысль, -- потомъ снова отошла и снова вернулась. Приходила.
И уходила.
Мало-помалу я осозналъ, наконецъ, что передо мною стоитъ какое-то
странное существо, -- стоитъ давно, быть можетъ, съ тeхъ поръ, какъ я сeлъ
въ это кресло, -- и протягиваетъ мнe свою руку.
Сeрое, широкоплечее существо, вышиной съ плотнаго коренастаго человeка,
опирающееся на узловатую, изогнутую спиралью дубинку изъ бeлаго дерева.
Тамъ, гдe у него должна была быть голова, я различалъ только шаръ,
точно изъ рeдкаго, бeлесоватаго пара.
Отъ него исходилъ запахъ сандаловаго дерева и влажнаго сланца.
Отъ чувства полнeйшей безпомощности я едва не лишился сознанiя. Всe
страданiя, пережитыя мною за эти часы, слились теперь въ смертельный ужасъ и
облеклись въ форму этого существа.
Инстинктъ самосохраненiя подсказывалъ мнe, что я лишусь разсудка отъ
страха и ужаса, если 168 взгляну въ лицо призраку, -- инстинктъ
предостерегалъ меня, кричалъ мнe, -- а меня все же влекло, точно магнитомъ,
-- я не могъ отвести взгляда отъ бeлесоватаго туманнаго шара и старался
различить въ немъ глаза, носъ и ротъ.
Но какъ ни напрягалъ я свое зрeнiе, туманъ оставался непроницаемымъ.
Мнe удавалось, правда, представлять себe всевозможныя головы на этомъ
туловищe, но я сознавалъ всякiй разъ, что онe -- лишь плодъ моего
воображенiя.
Онe дeйствительно исчезали мгновенно, не успeвъ даже отчетливо
обрисоваться.
Дольше всeхъ оставался обликъ головы египетскаго ибиса.
Очертанiя призрака смутно виднeлись въ темнотe,-- они то еле замeтно
сокращались, то опять расширялись, словно отъ медленнаго дыханiя,
пробeгавшаго по всей фигурe. Это было единственное движенiе, которое могъ я
замeтить. Вмeсто ногъ, пола касались обрубки костей, и мясо -- сeрое и
безкровное -- висeло на нихъ вздутыми складками.
Призракъ недвижимо протягивалъ мнe свою руку.
Въ рукe были зерна. Съ горохъ величиной, краснаго цвeта, съ черными
крапинками по краямъ.
Что мнe съ ними дeлать?
Я чувствовалъ смутно: на мнe лежитъ огромная отвeтственность, --
отвeтственность, далеко превосходящая все земное, -- -- я долженъ принять
правильное рeшенiе.
Я чувствовалъ: гдe-то въ царствe извeчныхъ причинъ висятъ двe чаши
вeсовъ, и на каждой 169 изъ нихъ -- половина мiрозданiя. На которую я брошу
пылинку, -- та опустится внизъ.
Такъ вотъ откуда эта страшная напряженность! Я понялъ теперь. "Не
шевелись!" подсказалъ мнe разсудокъ. "Не шевелись, хотя бы никогда не пришла
къ тебe смерть и не избавила тебя отъ этихъ страданiй!"
Но вeдь и въ этомъ случаe ты примешь, значитъ, рeшенiе: ты откажешься
отъ зеренъ! говорилъ мнe внутреннiй голосъ. Возврата назадъ быть не можетъ.
Я умоляюще оглянулся вокругъ: быть можетъ, я увижу знаменье -- что я
долженъ сдeлать. Нeтъ, ничего.
Во мнe самомъ тоже ни воли, ни мысли, -- все пусто, все умерло.
Въ это страшное мгновенiе, жизнь мирiадовъ людей не тяжелeе пера,
понялъ я. -- -- --
Была, должно быть, уже глубокая ночь, -- я не различалъ больше стeнъ
своей комнаты.
Рядомъ въ ателье послышались тяжелые шаги, -- кто-то тамъ двигалъ
шкафами, открывалъ ящики, бросалъ что-то съ грохотомъ на полъ; мнe казалось,
я слышу голосъ Вассертрума, -- своимъ хриплымъ басомъ онъ произносилъ
яростныя проклятiя. Я не сталъ слушать. Мнe было это такъ же безразлично,
какъ если бы въ углу скреблась мышь. Я закрылъ глаза.
Длинными рядами проходили передо мной лица людей. Съ закрытыми вeками,
-- застывшiя, мертвыя маски: -- мой собственный родъ, мои предки.
Все одна и та же форма головы -- хотя и различнаго вида; то съ гладкимъ
проборомъ, то въ 170 локонахъ, то коротко остриженная, то въ сeдомъ парикe,
то въ кудряхъ, -- черезъ вереницы вeковъ, все ближе и ближе, -- -- черты
становились все болeе и болeе знакомыми и превратились, наконецъ, въ
послeднiй обликъ: въ лицо Голема. Имъ завершился рядъ моихъ предковъ.
Затeмъ темнота превратила мою комнату въ безконечное пустое
пространство; я сидeлъ посрединe на креслe, а передо мной опять сeрая тeнь
съ простертой рукой.
Когда я открылъ глаза, вокругъ насъ двумя пересeкающимися кругами
стояли странныя существа: въ одномъ кругe они были закутаны въ лиловыя
одежды, въ другомъ -- въ красновато-черныя. То были люди какой-то невeдомой
расы, огромнаго роста, неестественно худые и изможденные; лица ихъ
скрывались за яркими покрывалами.
Бiенiе сердца въ груди возвeстило мнe, что настала минута рeшенiя. Мои
пальцы протянулись за зернами, -- и я увидалъ, какъ дрожь пробeжала по
фигурамъ красноватаго круга.
Отвергнуть мнe зерна? -- Такая же дрожь въ другомъ кругe. Я пристально
посмотрeлъ на человeка безъ головы: онъ стоялъ неподвижно -- какъ прежде.
Даже дыханiе его прекратилось.
Я поднялъ руку -- еще самъ не зная, что дeлать -- и ударилъ по
простертой рукe призрака: зерна разсыпались по полу.
На мгновенiе, точно отъ электрическаго разряда, я утратилъ сознанiе, --
мнe казалось, я низвергаюсь въ бездонную пропасть, -- но потомъ я снова
сразу очнулся. 171
Сeрый призракъ исчезъ. Вмeстe съ нимъ и фигуры краснаго круга.
Лиловыя же фигуры окружили меня. На груди у нихъ были надписи изъ
золотыхъ iероглифовъ, -- -- между большимъ и указательнымъ пальцемъ, они,
точно въ знакъ заклинанiя, молча держали красныя зерна, которыя я выбилъ изъ
руки призрака безъ головы.
Я слышалъ, какъ шумeлъ за окнами градъ и оглушительный громъ разрывалъ
ночной воздухъ.
Надъ городомъ разразилась зимняя гроза со всей ея безсмысленной
яростью. Съ рeки, съ ритмическими интервалами, сквозь завыванiе бури
доносились глухiе орудiйные залпы: то трескался ледяной покровъ на Молдавe.
Моя комната озарялась сiянiемъ безпрестанныхъ молнiй. Я вдругъ почувствовалъ
себя слабымъ, -- колeни у меня задрожали, и я долженъ былъ сeсть.
"Успокойся," отчетливо произнесъ голосъ подлe меня, "успокойся! Сегодня
"lelschimurim" -- ночь охраненiя."-- -- --
-- -- -- -- -- --
Гроза понемногу утихла, и оглушительный грохотъ перешелъ въ
однообразный стукъ дождевыхъ капель о крышу.
Усталость моя дошла до того, что я только смутно, какъ въ полуснe,
воспринималъ все, что происходило вокругъ.
Кто-то изъ лиловаго круга проговорилъ:
"Кого вы ищете, того здeсь нeтъ."
Другiе отвeтили ему что-то на незнакомомъ мнe языкe. 172
На это первый произнесъ снова тихо какую-то фразу, въ ней было имя
"Генохъ";
остального я не могъ разобрать: слишкомъ громко звучалъ опять трескъ
ломающихся льдинъ на рeкe.
Вслeдъ за этимъ изъ круга вышелъ одинъ, подошелъ ко мнe ближе, указалъ
на iероглифы у себя на груди, -- они были такiе же, какъ у другихъ -- -- и
спросилъ, могу ли я прочесть ихъ. И когда -- еле шевеля языкомъ отъ
усталости -- я отвeтилъ ему отрицательно, онъ простеръ ко мнe руку -- -- и
надпись засверкала у меня на груди. Сперва это были латинскiя буквы:
CHABRAT ZEREH AUR BOCHER
-- -- -- -- -- --
и только потомъ уже онe медленно превратились снова въ iероглифы. -- -- -- Я
заснулъ глубокимъ, крeпкимъ сномъ безъ сновидeнiй, которымъ не спалъ уже съ
той самой ночи, какъ Гиллель вернулъ мнe даръ рeчи. 173
--------
ИНСТИНКТЪ.
Послeднiе дни прошли незамeтно. У меня не хватало даже времени
пообeдать.
Непреодолимое влеченiе къ работe заставляло меня просиживать за
станкомъ съ ранняго утра до поздняго вечера.
Наконецъ, я закончилъ камею, -- какъ ребенокъ, радовалась ей Мирiамъ.
Исправилъ я также и букву "И" въ книгe Иббуръ.
Я усeлся поудобнeе въ кресло и сталъ спокойно перебирать въ умe всe
мелкiя переживанiя этихъ дней.
Вспомнилъ, какъ утромъ послe грозы ко мнe въ комнату прибeжала женщина,
которая у меня убираетъ, и сообщила, что ночью обрушился каменный мостъ. --
Какъ странно: -- обрушился! Быть можетъ, какъ разъ въ ту минуту, когда
я разсыпалъ зерна -- -- но, нeтъ, не нужно думать объ этомъ. А то вдругъ
все, что со мной произошло тогда, приметъ реальный характеръ, -- я же рeшилъ
похоронить все въ душe, пока оно само вновь не проснется, -- не надо этого
трогать.
Вeдь совсeмъ недавно еще я проходилъ по мосту, разглядывалъ каменныя
статуи, -- а теперь отъ него, простоявшаго много столeтiй, остались однe
лишь развалины. 174
Мнe стало грустно при мысли, что я больше никогда не пройду по мосту.
Если его даже снова построятъ, все равно это не будетъ ужъ прежнiй
старинный, загадочный, каменный мостъ.
Работая надъ камеей, я цeлыми часами вспоминалъ, -- и какъ странно:
точно я никогда не забывалъ того, что теперь передо мною воскресло, --
вспоминалъ, какъ ребенкомъ еще и, потомъ въ болeе позднiе годы, я любовался
изображенiями святой Луитгарды и другихъ, погребенными теперь на днe
разбушевавшихся водъ.
Передо мной проходило множество мелкихъ вещей, которыя были близки мнe
въ молодости, -- я видeлъ также отца, и мать, и всeхъ школьныхъ товарищей.
Никакъ не могъ я вспомнить только того дома, гдe прежде жилъ.
Но я зналъ, что въ одинъ прекрасный день, когда я меньше всего буду
думать о немъ, онъ предстанетъ вдругъ предо мной. И уже заранeе радовался.
Мнe было невыразимо отрадно сознанiе, что теперь все во мнe стало сразу и
простымъ, и естественнымъ.
Когда позавчера я досталъ изъ шкатулки книгу Иббуръ, -- я нисколько не
удивился, что она имeла видъ обыкновенной, старинной книги изъ пергамента,
съ искусными, цeнными заставками, -- мнe показалось это совершенно
естественнымъ. И никакъ не могъ я понять, почему она произвела тогда на меня
такое фантастическое впечатлeнiе.
Она была написана по-еврейски, на языкe, для меня непонятномъ.
Когда же придетъ за ней незнакомецъ? 175
Жизнерадостность, которая незамeтно овладeла мной за работой, вновь
пробудилась сейчасъ со всей своей ободряющей свeжестью и разсeяла мрачныя
ночныя мысли, пытавшiяся на меня снова нахлынуть.
Я быстро взялъ портретъ Ангелины и поцeловалъ его. Подпись подъ нимъ и
посвященiе я срeзалъ.
Все это, конечно, нелeпо и глупо, -- но почему же не помечтать немного
о счастьи, не нарисовать себe блестящей картины и не порадоваться ей, какъ
мыльному пузырю?
Развe въ концe концовъ такъ ужъ несбыточно то, что грезится всeмъ моимъ
сокровеннымъ желанiямъ? Развe такъ уже невозможно, чтобы въ одну ночь я
сталъ знаменитостью? Сталъ бы вдругъ равнымъ ей, -- хотя бы и не по
происхожденiю? Или, по крайней мeрe, равнымъ доктору Савiоли? Я подумалъ о
камеe Мирiамъ: если бы мнe удалась еще одна такъ же, какъ эта -- -- я
убeжденъ, самые извeстные художники всeхъ временъ и народовъ не создавали
ничего лучшаго.
И допустимъ еще такую случайность: что, если умретъ мужъ Ангелины?
Меня бросало то въ холодъ, то въ жаръ: ничтожное обстоятельство -- -- и
надежды мои, всe самыя смeлыя упованiя вдругъ становились реальными. Лишь на
тоненькой ниточкe, могущей каждую минуту оборваться, висeло счастье, которое
выпало бы тогда на мою долю.
Развe со мной не случались уже тысячи разъ чудеса? Вещи, -- о которыхъ
человeчество вообще не имeетъ понятiя, не знаетъ, что онe существуютъ. 176
Развe не чудо, что въ теченiе нeсколькихъ недeль во мнe пробудились
художественныя способности, которыя уже теперь рeзко выдeляютъ меня изъ ряда
другихъ?
А вeдь я еще только въ началe пути!
Развe не имeю и я права на счастье?
И развe мистицизмъ требуетъ непремeнно отсутствiя всякихъ желанiй?
Я подавилъ въ себe утвердительный отвeтъ на этотъ вопросъ, -- помечтать
хотя бы одинъ только часъ, -- всего лишь минуту -- мгновенiе, короткое, какъ
жизнь человeка!
Я грезилъ съ открытыми глазами:
Драгоцeнные камни на столe все росли и росли и окружали меня со всeхъ
сторонъ пестрыми водопадами. Вокругъ меня вздымались деревья изъ опала и
отражали свeтовые потоки небесъ, -- небеса отливали лазурью, какъ крылья
огромной тропической бабочки, и ослeпительными искрами брызгали на
безпредeльные луга, напоенные ароматомъ знойнаго лeта.
Меня мучила жажда, -- я освeжилъ свое тeло въ ледяныхъ струяхъ
родниковъ, журчавшихъ по скаламъ изъ сiяющаго перламутра.
Дуновенiе горячаго вeтра пробeжало по склонамъ, сплошь поросшимъ
цвeтами и пестрой травой, и опьянило меня ароматомъ жасмина, гiацинтовъ,
нарцисса и лавра. -- -- --
Немыслимо! Нестерпимо! Я отогналъ видeнiе. -- Меня мучила жажда.
Таковы мученiя рая.
Я распахнулъ окно и подставилъ разгоряченную голову холодному вeтру.
Въ воздухe уже пахло близкой весной. -- -- -- 177
Мирiамъ!
Я невольно вспомнилъ о Мирiамъ. Какъ она еле стояла на ногахъ отъ
волненiя, когда пришла разсказать мнe, что случилось чудо, настоящее чудо:
она нашла золотую монету въ хлeбe, который положилъ ей булочникъ черезъ
рeшетку въ кухонномъ окнe. -- -- --
Я схватился за кошелекъ. -- Только бы не опоздать и успeть сегодня еще
разъ, такимъ же волшебнымъ путемъ передать ей дукатъ!
Она приходила ко мнe каждый день, -- чтобъ мнe не было скучно, какъ она
говорила, -- но почти совершенно не разговаривала, настолько была
преисполнена этимъ "чудомъ". До глубины души потрясло ее это переживанiе и,
когда я сейчасъ себe представляю, какъ иногда безъ всякой особой причины --
только подъ влiянiемъ своихъ воспоминанiй -- она становилась вдругъ
мертвенно-блeдной, -- у меня кружится голова при одной лишь мысли, что я въ
слeпотe своей могъ сотворить нeчто, заходящее далеко за предeлы возможнаго.
Когда же я вспоминаю послeднiя, туманныя слова Гиллеля и сопоставляю
ихъ съ этой мыслью, у меня по тeлу пробeгаетъ холодная дрожь.
Чистота помысловъ не извиняетъ меня, -- цeль не оправдываетъ средства,
-- я понималъ это ясно.
А что если помыселъ: "желанiе оказать помощь" только кажется мнe
чистымъ? Быть можетъ, за нимъ скрывается какая-нибудь тайная ложь?
Безсознательное, тщеславное стремленiе выступить въ роли спасителя?
Я началъ сомнeваться въ себe самомъ. 178
Я слишкомъ поверхностно сужу о Мирiамъ, -- стало для меня теперь ясно.
Будучи дочерью Гиллеля, она не можетъ походить на всeхъ другихъ дeвушекъ.
Какое же право имeлъ я такъ нелeпо вторгаться въ ея духовную жизнь, которая,
можетъ быть, какъ небо отъ земли, далека отъ меня?
Меня должны были бы предостеречь хотя бы черты ея лица, которыя во сто
кратъ больше подходятъ къ эпохe шестой египетской династiи и слишкомъ
одухотворены даже для той эпохи, не только для нашей, съ присущимъ ей типомъ
разсудочнаго человeка.
"Только глупецъ не довeряетъ внeшнему облику", читалъ я когда-то въ
одной книгe. Какъ это вeрно! Какъ правильно!
Мы съ Мирiамъ были теперь большими друзьями. Неужели же я долженъ ей
признаться, что это я каждый день кладу въ хлeбъ дукаты?
Ударъ былъ бы слишкомъ для нея неожиданнымъ. Онъ ошеломилъ бы ее.
Я не имeю ни малeйшаго права, я долженъ быть осторожнымъ.
Но, можетъ быть, ослабить какимъ-нибудь образомъ "чудо"? Перестать
класть золото въ хлeбъ, а положить монету просто на лeстницу, чтобы, открывъ
дверь, она тотчасъ же увидала ее? Или еще что-нибудь въ этомъ родe? Я
утeшалъ себя: я ужъ придумаю что-нибудь новое, не столь наглядное,
какой-нибудь путь, который изъ мiра чудеснаго приведетъ ее къ
повседневности.
Да! это самое правильное.
Или, быть можетъ, сразу разрубить узелъ? Посвятить ея отца въ мою
тайну, попросить у него 179 совeта? Краска стыда залила мнe лицо. Я успeю
еще это сдeлать, -- раньше нужно испробовать все остальное.
Но только сейчасъ же приступить къ дeлу, не терять ни минуты!
Мнe пришла въ голову хорошая мысль: нужно уговорить Мирiамъ сдeлать
что-нибудь особенное, вырвать ее на нeсколько часовъ изъ привычной
обстановки, чтобы у нея появились новыя впечатлeнiя.
Мы возьмемъ экипажъ и поeдемъ съ ней покататься. Развe насъ кто-нибудь
знаетъ, -- вeдь мы поeдемъ не еврейскимъ кварталомъ?!
Ей будетъ, можетъ быть, интересно осмотрeть разрушенный мостъ.
Если же ей непрiятно поeхать со мной, -- пусть съ ней поeдетъ старый
Цвакъ или кто-нибудь изъ ея подругъ.
Я твердо рeшилъ побороть всe ея колебанiя. --
-- -- -- -- -- --
На порогe своей двери я едва не сбилъ съ ногъ человeка.
Вассертрумъ!
Онъ смотрeлъ, должно быть, въ замочную скважину: онъ стоялъ согнувшись,
когда я столкнулся съ нимъ.
"Вы ко мнe?" сухо спросилъ я.
Онъ пробормоталъ въ оправданiе нeсколько словъ на своемъ невыносимомъ
жаргонe и утвердительно кивнулъ головой.
Я попросилъ его войти въ комнату и сeсть, но онъ продолжалъ стоять на
порогe и судорожно мялъ поля своей шляпы. Въ выраженiи его лица, въ каждомъ
его движенiи сквозила глубокая вражда, которую онъ тщетно пытался скрыть.
180
Еще ни разу я не видeлъ такъ близко этого человeка. Отталкивающее
впечатлeнiе производила не столько его безобразная внeшность (во мнe лично
она вызывала лишь жалость: предо мной было существо, которому при самомъ
рожденiи природа, въ порывe негодованiя и отвращенiя, наступила ногой на
лицо), -- этому было виной скорeй нeчто другое, нeчто неуловимое, исходившее
отъ него.
"Кровь" -- какъ мeтко опредeлилъ Харузекъ.
Я невольно вытеръ руку, которую въ первую минуту подалъ ему.
Какъ ни быстро я это сдeлалъ, онъ все же, навeрное, замeтилъ, потому
что напряженiемъ подавилъ вспыхнувшую вдругъ на его лицe ненависть.
"У васъ тутъ уютно", началъ онъ, наконецъ, запинаясь: онъ понялъ, что у
меня нeтъ ни малeйшаго желанiя начинать разговоръ.
Но какъ бы противорeча своему замeчанiю, онъ закрылъ при этомъ глаза,
-- можетъ быть, просто затeмъ, чтобы не встрeтиться со мной взглядомъ. Или,
быть можетъ, ему показалось, что это придастъ его лицу болeе невинное
выраженiе?
По его произношенiю можно было судить, насколько ему трудно говорить
по-нeмецки.
Я не чувствовалъ себя обязаннымъ ему отвeчать и сталъ ждать, что онъ
еще скажетъ.
Въ смущенiи, онъ взялся рукой за напильникъ, который еще съ прихода
Харузека, Богъ знаетъ почему, лежалъ у меня на столe, -- но тотчасъ же
непроизвольно отдернулъ руку, точно его укусила змeя. Я мысленно удивился
его подсознательной психической чуткости. 181
"Впрочемъ, конечно, для дeла нужно, чтобъ было уютно", заставилъ онъ
себя продолжать, "особенно -- разъ у васъ тутъ бываютъ такiе важные
господа". Онъ хотeлъ было раскрыть глаза, чтобъ посмотрeть, какое
впечатлeнiе произведутъ на меня его слова, -- но потомъ рeшилъ, очевидно,
что время еще не наступило и снова закрылъ ихъ.
Мнe захотeлось прижать его къ стeнe: "Вы имeете въ виду даму, которая
недавно прieзжала ко мнe. Скажите же прямо, на что вы намекаете!"
Онъ помедлилъ немного, -- потомъ съ силой схватилъ меня за руку и
потащилъ къ окну.
Его странный, совершенно непонятный поступокъ напомнилъ мнe, какъ
недавно онъ такъ же потащилъ въ свою берлогу глухонeмого Яромира.
Своими корявыми пальцами онъ протянулъ мнe какой-то блестящiй предметъ.
"Скажите, господинъ Пернатъ -- можно еще что-нибудь съ ними сдeлать?"
Я увидeлъ золотые часы съ настолько погнутыми крышками, что буквально
казалось, будто ихъ умышленно старались изуродовать.
Я взялъ лупу: шарниры были наполовину оторваны, а внутри -- -- тамъ,
кажется, что-то выгравировано? Надпись еле-еле можно было прочесть, -- да и
къ тому же ее только что, повидимому, старались стереть. Я съ трудомъ
разобралъ:
К--рлъ Цот--манъ.
Цотманъ? Цотманъ? -- Гдe я читалъ эту фамилiю? Цотманъ? Я никакъ не
могъ вспомнить. Цотманъ? 182
Вассертрумъ едва не вырвалъ у меня лупу изъ рукъ:
"Внутри все въ порядкe, я ужъ смотрeлъ. Но вотъ крышки"...
"Ихъ надо попросту выпрямить, -- можетъ быть, еще кое-гдe запаять. Это
вамъ, господинъ Вассертрумъ, сдeлаетъ съ такимъ же успeхомъ любой золотыхъ
дeлъ мастеръ".
"Мнe нужно, чтобы это было исполнено аккуратно. Что называется,
артистически", поспeшно перебилъ онъ меня, -- съ какимъ-то испугомъ.
"Ну, хорошо, -- если ужъ вы придаете этому такое значенiе -- --"
"Значенiе!" Онъ задыхался отъ волненiя. "Я вeдь самъ хочу носить эти
часы. И когда я ихъ буду показывать, мнe будетъ прiятно сказать: вотъ,
посмотрите, это работа господина Перната!"
Онъ возбуждалъ во мнe отвращенiе: онъ швырялъ мнe прямо въ лицо свою
гнусную лесть.
"Приходите черезъ часъ, -- будетъ готово".
Вассертрумъ извивался: "Не нужно спeшить. Я не хочу. Черезъ три дня.
Черезъ четыре. Пусть хоть черезъ недeлю. Я всю жизнь буду себя упрекать, что
я васъ торопилъ".
Что съ нимъ? Почему онъ такъ взволнованъ? -- Я зашелъ въ сосeднюю
комнату и заперъ часы въ шкатулку. Въ ней сверху лежалъ портретъ Ангелины. Я
быстро захлопнулъ крышку, -- на случай, если Вассертрумъ за мною
подглядывалъ.
Когда я вернулся, мнe сразу бросилось въ глава, что онъ измeнился въ
лицe.
Я пристально посмотрeлъ на него, но сейчасъ же отказался отъ своего
подозрeнiя: нeтъ, быть не можетъ? Онъ не могъ увидать портрета. 183
"Хорошо. Тогда, значитъ, на будущей недeлe", сказалъ я, стараясь
поскорeе отъ него отдeлаться.
Но онъ, повидимому, не торопился: пододвинулъ кресло и сeлъ.
Сейчасъ, наоборотъ, онъ широко раскрылъ свои рыбьи глаза и упорно не
сводилъ ихъ съ верхней пуговицы моего жилета.
Молчанiе.
"Эта притворщица васъ, навeрное, просила и виду не подавать, что вы
что-нибудь знаете. А?" обрушился онъ на меня неожиданно и ударилъ кулакомъ
по столу.
Было что-то страшное въ неожиданной рeзкости, съ какой онъ измeнялъ
свой тонъ, -- переходя съ быстротой молнiи отъ лести къ грубымъ
ругательствамъ. Я понялъ теперь, почему многiе, особенно женщины, такъ легко
поддаются ему, хотя бы у него было противъ нихъ лишь самое ничтожное орудiе.
Я хотeлъ было вскочить, схватить его за горло и вытолкать въ дверь. Но
потомъ одумался и рeшилъ, что гораздо умнeе сперва выпытать у него все, какъ
слeдуетъ.
"Я, право, не понимаю, о чемъ вы говорите, господинъ Вассертрумъ"; я
старался скорчить какъ можно болeе наивную физiономiю. "Притворщица? Что это
значитъ?"
"Что, мнe учить васъ прикажете?" отвeтилъ онъ по-прежнему грубо.
"Подождите, вамъ придется еще присягать на судe. Понимаете?" -- Онъ началъ
кричать: "Передо мной вы не посмeете отрицать, что она прибeжала къ вамъ
оттуда" -- онъ указалъ рукой на ателье -- "въ одномъ платкe. Больше на ней
ничего не было!" 184
Отъ возмущенiя я пересталъ собою владeть: схватилъ негодяя за грудь и
съ силой тряхнулъ его.
"Посмeйте только сказать еще одно слово, -- я вамъ переломаю всe ребра!
Поняли?"
Блeдный, какъ полотно, онъ повалился на кресло и только пробормоталъ:
"Въ чемъ дeло? Въ чемъ дeло? Что вы хотите? Вeдь я сказалъ только..."
Стараясь успокоиться, я прошелся немного по комнатe и не слышалъ всего,
что онъ бормоталъ къ свое оправданiе.
Потомъ сeлъ прямо противъ него, съ твердымъ намeренiемъ разъ навсегда
выяснить все, что касается Ангелины и если не мирнымъ путемъ, то хотя бы
силой заставить его раскрыть, наконецъ, карты. Быть можетъ, мнe удастся при
этомъ обнаружить его слабыя стороны.
Не обращая вниманiя на его возраженiя, я сразу же заявилъ, что никакiя
вымогательства -- я рeзко подчеркнулъ это слово -- не приведутъ къ цeли: онъ
не можетъ привести никакихъ доказательствъ своему обвиненiю, а я всегда
сумeю уклониться отъ дачи какихъ-либо показанiй, -- если вообще на минуту
хоть допустить, что отъ меня ихъ могутъ потребовать. Ангелина мнe слишкомъ
близка, чтобы я не спасъ ее въ трудную минуту, -- чего бы мнe это ни стоило,
-- хотя бы даже цeной лжесвидeтельства.
Его лицо все подергивалось судорогами, заячья губа возбужденно
поднималась до самаго носа, -- онъ скрежеталъ зубами и все время старался
меня перебить: "Развe мнe что-нибудь отъ нея надо? Послушайте же!" -- Онъ
весь дрожалъ отъ волненiя, что я не давалъ ему говорить. -- "Мнe 185 нуженъ
только Савiоли, -- этотъ песъ растреклятый, -- этотъ -- --" вырвалось у него
неожиданно.
Онъ задыхался. А я вдругъ замолчалъ. Наконецъ-то, я его поймалъ. Но онъ
овладeлъ ужъ собой и опять уставился на мой жилетъ.
"Послушайте, Пернатъ", онъ старался поддeлаться подъ холодный
разсудительный тонъ солиднаго коммерсанта, -- "вы все говорите объ этой
кана... объ этой дамe. Она замужемъ? -- превосходно! Она спуталась съ этимъ
-- -- съ этимъ паршивымъ мальчишкой? -- опять хорошо. Но при чемъ же тутъ
я?!" Онъ махалъ руками передъ моимъ лицомъ, -- сложивъ при этомъ такъ
пальцы, будто держалъ въ нихъ щепотку соли. "Пусть она сама съ нимъ
разсчитывается. -- Послушайте -- мы оба съ вами не маленькiе. И прекрасно
все понимаемъ. Мнe надо только вернуть свои деньги. Вамъ ясно теперь?"
Я удивленно прислушался:
"Какiя деньги? Развe докторъ Савiоли вамъ что-нибудь долженъ?"
Вассертрумъ уклонился отъ прямого отвeта:
"У меня съ нимъ свои счеты. Не все ли равно?"
"Вы его хотите убить!" закричалъ я.
Онъ вскочилъ съ мeста. Зашатался.
"Да, да. Убить! Бросьте эту комедiю!" Я указалъ ему на дверь. "И
убирайтесь отсюда!" Онъ медленно взялъ шляпу, надeлъ ее и повернулся къ
двери. Потомъ вдругъ снова остановился и сказалъ съ такимъ спокойствiемъ,
что я положительно изумился:
"Какъ хотите. Я думалъ васъ пощадить. Не хотите, не надо. Миндальничать
я не люблю. 186 Вамъ слeдовало бы быть поумнeе: вeдь и вамъ сталъ Савiоли
поперекъ дороги. А -- теперь -- я -- всeмъ -- вамъ -- троимъ --" онъ сдeлалъ
характерный жестъ вокругъ шеи -- "надeну веревочку".
На его лицe отразилась такая дьявольская жестокость, онъ былъ настолько
увeренъ въ своемъ превосходствe, что у меня невольно застыла кровь въ
жилахъ. У него въ рукахъ, должно быть, оружiе, о которомъ ни я, ни Харузекъ
и не догадываемся. Я почувствовалъ, какъ почва ускользаетъ у меня изъ-подъ
ногъ.
"Напильникъ! Напильникъ!" прошепталъ мнe внутреннiй голосъ. Я
соразмeрилъ мысленно разстоянiе: до стола одинъ шагъ -- до Вассертрума два
шага -- -- я готовъ былъ ужъ броситься -- -- какъ вдругъ въ дверяхъ точно
изъ-подъ земли выросъ Гиллель.
Комната поплыла у меня передъ глазами. Я видeлъ только -- словно въ
туманe -- что Гиллель остановился на порогe, а Вассертрумъ медленно, шагъ за
шагомъ сталъ отходить къ стeнe.
Потомъ я услыхалъ голосъ Гиллеля:
"Вы знаете, Ааронъ, старое правило: всe евреи поручители одинъ за
другого. Такъ, не лучше ли -- --" Онъ добавилъ еще нeсколько словъ
по-еврейски, которыхъ я не понялъ.
"Зачeмъ вы подслушиваете у дверей?" дрожащимъ голосомъ пробормоталъ
Вассертрумъ.
"Подслушивалъ я или нeтъ -- дeло не ваше!" -- -- Гиллель закончилъ
опять еврейской фразой, въ которой прозвучала угроза. Я боялся, что между
ними вспыхнетъ ссора, но Вассертрумъ не 187 отвeтилъ ни слова, задумался на
мгновенiе и съ рeшительнымъ видомъ вышелъ изъ комнаты.
Съ любопытствомъ взглянулъ я на Гиллеля. Но онъ сдeлалъ мнe знакъ,
чтобъ я молчалъ. Онъ, повидимому, ждалъ чего-то, потому что напряженно
прислушивался. Я хотeлъ было запереть дверь, но онъ остановилъ меня
нетерпeливымъ движенiемъ руки.
Такъ прошло минуты двe, -- неожиданно на лeстницe послышались снова
тяжелые шаги Вассертрума.
Не говоря ни слова, Гиллель вышелъ и уступилъ ему мeсто.
Вассертрумъ подождалъ, пока онъ сойдетъ съ лeстницы, и потомъ
недовольно буркнулъ:
"Отдайте часы".
-- -- -- -- -- --
188
--------
ЖЕНЩИНА.
Гдe же Харузекъ? Прошли уже почти сутки, а онъ все не показывался.
Неужели онъ забылъ о сигналe, о которомъ мы съ нимъ условились? Или,
можетъ быть, просто его не замeтилъ?
Я подошелъ къ окну и направилъ такъ зеркало, что отраженный солнечный
лучъ упалъ прямо на рeшетчатое окошко его подвала.
Вчерашнее вмeшательство Гиллеля въ достаточной мeрe меня успокоило.
Онъ, навeрное, предупредилъ бы меня, если бы мнe угрожала опасность.
Да и кромe того, Вассертрумъ, повидимому, ничего не предпринялъ: прямо
отъ меня онъ вернулся опять къ себe въ лавку, -- я взглянулъ въ окно: ну,
да, конечно, вотъ онъ опять стоитъ передъ своимъ хламомъ, какъ стоялъ тамъ и
утромъ.
Какъ мучительно это вeчное ожиданiе!
У меня кружилась голова отъ мягкаго весенняго воздуха, проникавшаго изъ
открытаго окна въ сосeдней комнатe.
Какъ весело капаетъ съ крышъ! И какъ блестятъ на солнцe эти тоненькiя
струйки воды!
Меня тянуло на улицу. Я нетерпeливо ходилъ взадъ и впередъ по комнатe.
Садился въ кресло.
И снова вставалъ.
Въ груди у меня зародилось чувство неясной влюбленности и не оставляло
меня. 189
Всю ночь я промучился. То ко мнe довeрчиво прижималась Ангелина, -- то
вдругъ я, повидимому, совершенно спокойно разговаривалъ съ Мирiамъ, -- но не
успeлъ еще разсeяться этотъ образъ, какъ снова появилась Ангелина и
поцeловала меня; я вдыхалъ ароматъ ея волосъ, -- ея мягкiй соболiй мeхъ
щекоталъ мнe шею, спадалъ съ ея обнаженныхъ плечъ, -- она превращалась
вдругъ въ Розину и начинала танцовать -- съ пьяными, полузакрытыми глазами
-- въ одномъ фракe, одeтомъ на голое тeло -- -- -- и все это въ полуснe,
совершенно походившемъ на бодрствованiе. На сладостное, изнуряющее,
дремотное бодрствованiе.
А подъ утро у моего изголовья стоялъ мой двойникъ, призрачный Габалъ
Гарминъ, "дыханiе костей", о которомъ разсказывалъ Гиллель, -- и я видeлъ по
его глазамъ: онъ весь въ моей власти, онъ отвeтитъ на всe вопросы, какiе я
задамъ ему о земныхъ и потустороннихъ вещахъ, -- онъ только ждетъ ихъ. -- Но
жажда проникнуть въ вeчныя тайны не вынесла жара моей воспаленной крови,
изсякла на безплодной нивe моего разума. -- Я отогналъ отъ себя призракъ,
приказалъ ему превратиться въ образъ Ангелины, -- онъ скорчился, сталъ
буквою "алефъ", опять сталъ расти и предсталъ передо мной исполинскою
женщиной, обнаженной, какой я ее видeлъ когда-то въ книгe Иббуръ, съ
пульсомъ, подобнымъ землетрясенiю, -- наклонился надо мной, и на меня
пахнуло опьяняющимъ благоуханiемъ разгоряченнаго тeла.
-- -