сквозь ветровое стекло на поток людей, переходивших улицу. Внезапно он заметил знакомое лицо. Ну конечно же, это Сэцуко Асимура! Женщина миновала перекресток и пошла в том же направлении, куда должен был ехать и он. Соэда хотел было выскочить из машины, но вспомнил о правилах уличного движения и отказался от своего намерения. Машина медленно двинулась. Соэда не отрывал глаз от Сэцуко, стараясь не потерять ее из виду. - Останови здесь, - сказал он шоферу, когда они обогнали женщину. Он вышел из машины и зашагал в обратном направлении, внимательно разглядывая прохожих. Но Сэцуко как сквозь землю провалилась. Соэда стал беспокойно оглядываться по сторонам: ведь только что она была здесь! Он увидел ее, когда уже совершенно отчаялся и собирался вернуться к машине. Сэцуко была в магазине, торгующем фруктами и фарфоровой посудой. По-видимому, она зашла туда в тот момент, когда Соэда вылезал из машины. Он остановился у входа, закурил и стал ждать. Сэцуко появилась минут через двадцать. - Какая неожиданность! - воскликнула она, увидев Соэду. - Никогда бы не подумала, что встречу вас здесь. - Извините, Сэцуко, не могли бы вы уделить мне полчаса? - сказал Соэда. - Пожалуйста! Но может быть, нам будет удобней поговорить в кафе? Они прошлись немного пешком и вскоре зашли в уютное кафе. На полках из красного кирпича стояли изящные вазы с хризантемами, которые яркими цветовыми пятнами оживляли царивший здесь полумрак и под тихую музыку, казалось, перебирали свои лепестки. - Так вы утверждаете, будто страницы из книг посетителей... - Сэцуко, не моргая, во все глаза глядела на Соэду. - Совершенно верно, - кивнул Соэда. - Были аккуратно вырезаны именно те страницы, где стояла фамилия Коити Танаки. И в Ангоине, и в храме Тоседайдзи. Причем привратники ничего не заметили. Да и могло ли им прийти в голову, что кому-то понадобится вырезать страницы из книги посетителей?! А вы что думаете по этому поводу? - Абсолютно ничего. Просто все кажется таким загадочным. - Мало того, невероятным. Можно было бы считать случайностью, если бы страницу вырезали лишь в одном храме либо в двух этих храмах - разные страницы. А то ведь вырезаны страницы именно с фамилией Коити Танаки, значит, это не случайно. Кого-то она заинтересовала, - сказал Соэда. Сэцуко испуганно посмотрела на собеседника. - Господин Соэда, вы специально были в Наре, чтобы самому взглянуть на эти книги? - Честно говоря, да. Узнав от Кумико о вашем открытии, я решил увидеть все своими глазами, ну, а что из этого вышло, вы только что слышали. - Но все-таки, почему вы вообще этим заинтересовались? Соэда на минуту задумался. - Меня удивила поразительная идентичность почерков Коити Танаки и господина Ногами, - ответил он. - Но теперь я убежден, что это заинтересовало еще кого-то, кроме меня. И этот человек, опередив меня, вырезал в книгах посетителей интересующие нас обоих страницы. Вам не кажется все это странным? На этот раз задумалась Сэцуко. Ее взгляд, остановившийся было на Соэде, устремился в сторону, где молоденькая миловидная официантка разносила посетителям кофе. - Господин Соэда, - тихо сказала она, не отрывая взгляда от девушки. - Вы думаете, мой дядя жив? - Именно так, - без промедления ответил Соэда. - Помните, ваш муж говорил, будто вас водил дух господина Ногами. А я думаю, дело здесь вовсе не в духе, просто сам господин Ногами находится в Японии. - Ну, а как же быть с официальным сообщением о смерти дяди? Если бы сообщение касалось погибшего на поле боя солдата, в его достоверности можно было бы еще сомневаться - такие случаи известны. Но дядя был не солдатом, а первым секретарем нашего представительства, в нейтральной стране. К тому же сообщалось, что он сперва заболел и был помещен в больницу. Просто трудно поверить, что официальное сообщение могло быть ложным. Ведь оно касалось дипломата, занимающего видный пост. Неужели могли при таких обстоятельствах дать ошибочную телеграмму? - В этом все и дело. - Соэда утвердительно кивнул головой. - Мне тоже трудно не верить в правдивость официального сообщения. Вы совершенно правы, говоря, что господин Ногами был не солдатом и погиб не на войне. Это не тот случай, когда кто-то, кого считали убитым на фронте, вернулся домой. И, все же меня почему-то не оставляет мысль, что господин Ногами жив и сейчас находится в Японии. - Этого не может быть, господин Соэда, - сказала Сэцуко, и, хотя на губах ее появилась улыбка, взгляд ее был строг. - Мы не можем подвергать сомнению официальное сообщение правительства. Дядя был дипломатом, он представлял японское государство, он умер в нейтральной стране. Всякая ошибка в сообщении абсолютно исключена. И я прошу вас: оставьте, пожалуйста, все ваши сомнения на этот счет. - Я и сам неоднократно хотел это сделать, - ответил Соэда. - В тех условиях, когда война уже вступила в решающую стадию, трудно предположить, чтобы нейтральная страна и японское правительство в чьих-либо интересах опубликовали заведомо неверную телеграмму о кончине господина Ногами. - И что же? - Сэцуко резко изменилась в лице. - Поэтому, поверьте, я всеми силами старался отбросить в сторону свои предположения, ведь нельзя же, в самом деле, не доверять этим сообщениям. И тем не менее сколько странных совпадений! В нарских храмах обнаруживаются подписи человека, обладающего почерком господина Ногами, а как известно, господин Ногами издавна любил посещать именно эти храмы. Потом кто-то вырезает как раз те страницы в книгах посетителей, на которых расписался этот человек. Может быть, это только мое предположение, но, возможно, Коити Танака был не только в Тоседайдзи и Ангоине. Не исключено, что он побывал еще в каких-либо храмах, расписался и там и что страницы с его подписью там тоже исчезли... - Но почему в мире не может быть человека, почерк которого похож на почерк Ногами? - перебила его Сэцуко. - Простите за резкость, но на этом основании строить версию о том, что мой дядя жив, по меньшей мере глупо. - Вполне возможно, что в своих предположениях я зашел слишком далеко. И все же они не так фантастичны, как могут показаться. Позвольте сообщить вам, что несколько дней назад на глухой окраине Сэтагая был убит человек, который во время войны служил в качестве военного атташе в том же представительстве, что и господин Ногами... Лицо Сэцуко покрыла мертвенная бледность. 8 - Позировать? - спросила Кумико, удивленно глядя на мать. Кумико, во-первых, неприятно поразила неожиданность предложения, а во-вторых, все это было так непохоже на ее мать, которая всегда отличалась большой рассудительностью. Не успела она вернуться с работы, как мать сообщила ей, что один художник желает пригласить Кумико позировать. - Пусть тебя это не пугает, - успокаивала ее мать. - Он лишь просит, чтобы ты несколько сеансов позировала ему в своей обычной одежде. - Такако назвала фамилию довольно известного художника: Кедзо Сасадзима. - Но почему он решил выбрать именно меня? - спросила Кумико. - Говорит, что где-то тебя увидел. - Мне это не нравится. - Художник задумал написать крупное полотно, для которого ему понадобился образ девушки. Он долго искал подходящий типаж и все никак не мог найти. Однажды он увидел тебя и сразу решил, что именно ты отвечаешь его замыслам. Так по крайней мере мне объяснил господин Таки. - Господин Таки?! - Он самый. В свое время господин Таки был специальным корреспондентом в той же стране, где последние годы служил твой отец. Я с ним очень давно не встречалась. И вот неожиданно сегодня он пришел к нам и рассказал о предложении художника. Меня это посещение удивило: ведь мы не встречались лет семь или восемь. - И вы, мама, сразу согласились? - спросила Кумико, поразившись легкомыслию матери. - Что мне оставалось делать? Ведь он столько лет работал с отцом бок о бок. Я не решилась отказать. Но если тебе это предложение неприятно, забудем о нем. Я предупредила господина Таки, что прежде всего нужно твое согласие. И все же дело идет всего лишь о трех сеансах. К тому же господин Таки очень настойчиво просил об этом. - А откуда господин Таки знаком с художником Сасадзимой? - Они давнишние друзья. Оказывается, художник обратил на меня внимание в электричке. Он даже специально сошел не на своей остановке, незаметно проводил-тебя до дома и узнал, кому этот дом принадлежит. - Честно говоря, мне все это очень не нравится. Что за привычка - выслеживать человека? - сердито сказала Кумико. - Художники - они такие. Если увидят подходящий для себя типаж, обо веем забывают. Но ведь пришел сам господин Таки, именно он просил за своего друга. Как же мне было ему отказать, тем более что речь шла всего лишь о трех сеансах. - Но разве трех дней хватит? - с сомнением спросила Кумико. - Художник сказал, что вполне достаточно. Ему надо сделать всего лишь набросок твоего лица. - Ах так? В общем, Кумико понимала, почему мама дала согласие. Все, что было связано с отцом, она принимала близко к сердцу и, конечно, не могла-отказать его старому другу. - Я подумаю, - умерив свою непримиримость, сказала Кумико. При других обстоятельствах она рассердилась бы на мать и наотрез отказалась, но сейчас не хотела ей особенно перечить. - Мне что же, придется ходить к нему по вечерам? - спросила Кумико. Поскольку днем Кумико работала, а вечером посещать незнакомого мужчину девушке неприлично, она рассчитывала, что это убедит мать в неприемлемости предложения художника. Но Такако, по-видимому, обдумала все заранее. - В этом году ты ни разу не брала отпуск, - сказала она. - Да, но ведь я хотела использовать его, чтобы зимой покататься на лыжах. - А ты возьми отпуск только на два дня, да воскресенье прихвати - вот три и получится. Надо пойти навстречу не художнику, нет, господину Таки. - Как вы настойчиво уговариваете меня, мама! - Но ведь господин Таки был другом отца. - Хорошо, - согласилась Кумико, - но, наверно, мне придется позировать не весь день? - Господин Таки сказал, не более двух часов. Кумико согласилась, и Такако успокоилась. Ей казалось, что она исполнила свой долг перед покойным мужем. - А ты знаешь художника Сасадзиму? - спросила она. - Только слышала о нем, - ответила Кумико. - Говорят, он очень талантлив, специалисты высоко ценят его картины, - с улыбкой сказала мать, повторяя, вероятно, слова господина Таки. Кумико действительно приходилось читать о Сасадзиме хвалебные отзывы, в которых за ним признавали большой талант и отмечали необычное увлечение темными тонами. Особенно он пользовался популярностью среди американцев, которые с удовольствием приобретали его картины. Внезапно Кумико вспомнила, что она где-то читала, будто Сасадзима холост. - Мама, - на лице Кумико снова появилось недовольное выражение, - этот Сасадзима ведь не женат. - Да, господин Таки сказал мне об этом, - без всякого смущения ответила Такако. - И заверил, что художник исключительно порядочный человек, ничего лишнего себе не позволит, да и речь-то идет всего о трех днях. - Ну что ж, если вы так считаете, я согласна. И все же сама мысль о позировании мне неприятна, - сказала Кумико. Сасадзима жил сравнительно близко - в том же районе Сугинами, возле станции Митакадай. От станции к его дому вела дорога, постепенно поднимавшаяся в гору. В этом районе большинство домов стояло на обширных участках, где еще с прежних времен сохранились целые рощи. Дом Сасадзимы находился в пяти минутах ходьбы от станции. Участок был необычно велик, а сам дом казался небольшим. Позади дома виднелось еще одно строение, по-видимому мастерская художника. Была суббота, поэтому Кумико смогла прийти к Сасадзиме пораньше. Накануне ее мать сообщила господину Таки по телефону о согласии дочери и о часе первого визита, с тем чтобы он предупредил художника. Миновав ворота и пройдя по дорожке, обсаженной бамбуком, Кумико остановилась перед слегка покосившимся порогом. Она обратила внимание на обилие цветов на участке. Особенно много было роз. Очевидно, Сасадзима любил цветы. Кумико позвонила. Дверь отворил сам художник. Он ласково приветствовал Кумико и извинился за небрежность в костюме. - Проходите, госпожа Ногами. - Художник улыбнулся, прищурив глаза, под ними собрались многочисленные морщинки. Его длинные волосы ниспадали на лоб и закрывали впалые щеки. Он, наверно, был заядлый курильщик: зубы у него уже потемнели от никотина, но это не вызывало неприятного ощущения. Не дав Кумико ответить на приветствие, он проводил девушку в гостиную. - У нас гости, - громко крикнул он куда-то в глубину дома. Когда спустя несколько минут пожилая женщина, по-видимому служанка, внесла чай, Кумико поняла, что именно к ней обращался Сасадзима. Стены гостиной, словно картинная галерея, были увешаны работами художника. Кое в каких мелочах чувствовался тот самый беспорядок, который присущ лишь холостякам. Но может, Кумико это показалось, поскольку она знала, что Сасадзима не женат. - Прошу простить меня за то, что вынудил вас посетить мой дом, - сказал Сасадзима. - Причину вам, вероятно, господин Таки объяснил. - Да, - коротко ответила Кумико и слегка покраснела под пристальным взглядом художника. - Позвольте искренне поблагодарить вас за согласие позировать мне. Я хотел бы сделать лишь несколько набросков вашего лица. Прошу вас чувствовать себя совершенно свободно, сядьте вот здесь, возьмите книгу и почитайте, - сказал художник, успокаивающе улыбаясь. Кумико в самом деле успокоилась. Это спокойствие возникло из уважения и пока еще смутного доверия, какое она начала испытывать к художнику. - Когда мы начнем? - спросил Сасадзима. Кумико сказала, что хорошо бы с завтрашнего дня, с воскресенья. - Откровенно говоря, я не был уверен, что вы согласитесь позировать, - добавил он. Вошла служанка, она поздоровалась с Кумико, расставила чашки, налила чай и сразу же вышла. - У меня нет жены, - смущенно улыбаясь, сказал художник, - поэтому в доме беспорядок. Вам придется потерпеть, тем более что с завтрашнего дня прислуги не будет. Кумико испуганно взглянула на Сасадзиму. Его слова вновь возбудили в ней беспокойство: ведь ей придется в течение трех дней находиться наедине с художником в этой огромной мастерской со стеклянной крышей. - Не люблю, когда во время работы по дому бродят посторонние люди, - объяснил художник. - Некому, правда, будет меня обслуживать, но я к этому привык. Ну, а кофе я вам сам сварю. Протестовать бессмысленно, подумала Кумико, уж раз дала согласие, надо терпеть. Теперь художник мог воспринять ее отказ как оскорбление. Уж два-то часа она как-нибудь выдержит. К тому же Кумико не хотелось так просто потерять то чувство доверия, которое она начала испытывать к художнику. - В какое время вам будет удобнее приходить? - спросил Сасадзима. - Я бы хотела в первой половине дня... - Прекрасно. В эти часы наиболее подходящее освещение. Жду вас завтра в одиннадцать, - сказал художник, не отрывая взгляда от Кумико. Пустых разговоров художник, должно быть, не любил. Поэтому, договорившись о встрече, он сразу умолк, тем самым намекая, что ей пора уходить. Подобная невежливость, как ни странно, еще более успокоила Кумико. Сасадзима проводил девушку до порога и с легким поклоном простился с ней. Кумико той же дорогой направилась к станции. Она никак не могла разобраться в своих впечатлениях. В ожидании электрички Кумико глядела в ту сторону, где она только что была. Там, на холме, среди деревьев, виднелась сверкающая на солнце стеклянная крыша мастерской Сасадзимы. Кумико охватило странное чувство: ей казалось, что не она, а кто-то другой будет завтра позировать в этой мастерской. Кумико предполагала, что художник будет рисовать ее в мастерской, но Сасадзима сделал иначе. Он усадил ее в плетеное кресло на террасе и сказал: - Начнем с эскизов. Ему хотелось уловить ряд естественных выражений лица, естественных поз, и здесь, на террасе, этого было легче добиться, чем в мастерской, где обстановка принуждала к официальности, объяснил он. Кумико тоже чувствовала себя на террасе более свободно. С террасы открывался вид на обширный, хорошо ухоженный сад с многочисленными клумбами, обрамленными бордюром из красного кирпича. На каждой клумбе были высажены цветы определенного сорта. Кумико особенно понравились хризантемы, которые были в самом цвету. Человек, который так любит цветы, должен быть добрым, подумала она. На этот раз на Сасадзиме был модный свитер в клетку, в котором, как казалось Кумико, он больше походил на художника. Он сел напротив в плетеное кресло, разложил на коленях этюдник и взял в руки карандаш. Лицо его, как и вчера, озаряла легкая улыбка. Половину лица и плечо художника мягко освещали лучи утреннего солнца. Те же лучи освещают и меня, подумала Кумико, и ей стало понятно, почему Сасадзима вчера обрадованно сказал, что в этот час освещение особенно хорошее. Вначале Кумико ощущала некоторую скованность: ведь она впервые позировала, да еще известному художнику. Сасадзима это сразу уловил и, продолжая держать в руке карандаш и посасывая трубку, завел непринужденную беседу. Сасадзима был человеком широко образованным. Он сперва показался Кумико молчуном и нелюдимом. Но вскоре она убедилась, что он очень интересный собеседник. Говорил он тихо и проникновенно, так, что его слова невольно запоминались. Его негромкий голос удивительно гармонировал с окружающей тишиной и прозрачным воздухом. Во время беседы глаза художника неотступно следили за выражением лица Кумико. - Вам нравится ваша служба? - спросил Сасадзима, делая набросок. Он брался за карандаш только тогда, когда лицо Кумико обретало естественность. - Ничего особенного, обыкновенная работа, каждый день утром - на службу, вечером - домой. - И все же работать лучше, чем сидеть дома сложа руки. Такой, совершенно обыденный, разговор успокаивающе действовал на Кумико, снимал напряженность, чего художник и добивался. Кумико вначале думала, что ей придется по приказанию художника принимать различные позы, но Сасадзима просто беседовал с ней, а когда схватывал понравившийся ему ракурс, мгновенно наносил на бумагу несколько штрихов. - Скажите, пожалуйста, почему вы до сих пор не женаты? - осмелилась спросить Кумико, когда основательно освоилась с обстановкой. Бесцеремонность подобного вопроса смягчалась девической непосредственностью, с которой он был задан. Художник улыбнулся. - Я в молодости интересовался только живописью. Вот и упустил время. А теперь поздно, да и привык уже к одиночеству, думаю, что сейчас жена только стесняла бы меня. Нынешним утром лицо художника было каким-то просветленным. Когда накануне, неряшливо одетый, он появился перед Кумико, она подумала: что за неопрятный старый холостяк. Теперь же, особенно когда Сасадзима работал, он казался ей подтянутым и моложавым, хотя его волосы уже посеребрила седина. Ну что ж, подумала Кумико, может, вполне естественно, что он не женат. Такова, должно быть, судьба всех, кто посвятил себя искусству. А может, в молодости он испытал безответную любовь и с тех пор дал обет безбрачия. Но спросить его об этом Кумико пока еще не осмеливалась. И все же сами эти мысли были лишним доказательством того, что девушка уже освоилась и не дичилась сидевшего напротив художника. Внезапно Кумико заметила какого-то человека, бродившего по саду. По-видимому, садовник, решила она. Чтобы не мешать художнику, он не глядел в их сторону и бесшумно переходил от одной клумбы к другой, что-то срезая садовыми ножницами. На нем была старая широкополая шляпа и защитного цвета рубашка. Художник действительно любит цветы, если нанимает человека специально ухаживать за садом, подумала Кумико. Сасадзима работал быстро. Закончив один набросок, он тут же принимался за следующий. Кумико было интересно узнать, как она выглядит на рисунках, но сама взглянуть на наброски не решалась, надеясь, что потом художник ей их покажет. В течение часа он сделал четыре или пять эскизов. - Я хочу сделать их как можно больше, - сказал Сасадзима, - с тем чтобы потом выбрать наиболее удачный. Он взглянул на часы и отложил карандаш в сторону. - Время обеда, пора и нам перекусить, - сказал он, поднимаясь с кресла. - Благодарю вас, я совсем не голодна, - запротестовала Кумико. - Не говорите так, сейчас я приготовлю что-нибудь вкусненькое, - сказал художник и отправился на кухню. - Может быть, вам помочь? - Нет-нет, вы гостья! - замахал руками художник. - Я давно привык все делать сам. А вы посидите здесь, отдохните. Сасадзима ушел на кухню, а Кумико осталась, на террасе. На кресле лежал оставленный художником этюдник. Кумико нерешительно подошла к креслу, открыла этюдник и стала разглядывать наброски. Карандашные зарисовки свидетельствовали о большом таланте художника. Кумико поразили точно схваченные особенности ее лица. На некоторых рисунках она была удивительно похожа, на других лицо ей казалось чужим. По-видимому, в последних художник стремился отобразить свое видение натуры. Далее следовали отдельные фрагменты: лоб, брови, нос, глаза, губы. Пока Кумико перебирала рисунки, из сада время от времени доносилось характерное полязгивание ножниц. Она поглядела в сад. Там бродил старик в широкополой шляпе. Тени от высоких кустов падали ему на спину. Зря я отказывалась идти сюда, подумала Кумико, хотя ей по-прежнему было неприятно, что ее лицо будет изображено на какой-то картине. Она ощутила некую неповторимость момента и подумала, что в жизни ей редко приходилось чувствовать подобное умиротворение. - Очень рада, - сказала мать, выслушав Кумико. - Вот, оказывается, он какой, этот знаменитый художник. - Сначала я подумала, что у него, наверно, скверный характер, но он оказался удивительно приятным человеком. А какие сандвичи он приготовил - объедение. Не хуже настоящего повара, - весело рассказывала Кумико. - Выходит, на все руки мастер! - Волей-неволей ему пришлось всему научиться, ведь он живет один. - Да, ты права. Но говорят, мужчины вообще умеют готовить лучше женщин. Кстати, ты не чувствовала неудобства от того, что тебе пришлось так долго позировать? - Нисколько! Сасадзима был очень любезен, развлекал меня интересной беседой. Только я никак не могу понять, почему такой хороший человек до сих пор не женат. Я даже осмелилась спросить у него об этом. Он ответил, что не хочет на себя брать лишнюю обузу. - Среди художников иногда попадаются такие люди. Но как ты решилась задать ему этот неприличный вопрос? - Он не обиделся. Он вообще очень искренний и доброжелательный человек. - Я очень рада, что он тебе понравился. Сначала, когда я дала согласие господину Таки, меня, откровенно говоря, беспокоило, как ты к этому отнесешься. Значит, завтра опять пойдешь? - Пойду. На лице у Такако появилось довольное выражение. И не потому, что Кумико пошла ей навстречу, а потому, что дочь исполнила просьбу Таки - друга своего отца. На следующий день, в понедельник, Кумико, как было условлено, в одиннадцать часов приехала к Сасадзиме. Она сейчас совсем не жалела, что ей пришлось для этих сеансов пожертвовать два дня своего отпуска. Как и накануне, дверь открыл ей сам художник. - Заходите, - сказал он со своей доброжелательной улыбкой. - Я уже вас жду. Сегодня предполагалась работа в мастерской художника, но Сасадзима, по-видимому, изменил свои планы и вновь провел ее к плетеному креслу на террасе. - Я решил, что здесь нам будет уютней, чем в мастерской, хотя и просторной, но неприветливой. На террасе и позировать будет вам не так утомительно: можно любоваться и цветами, и дальней рощей. Кумико охотно согласилась. Погода стояла хорошая, осеннее солнце еще ярко освещало цветочные клумбы. Как и в прошлый раз, по саду бродил старик в широкополой шляпе и орудовал садовыми ножницами. - Должно быть, ваша матушка вчера беспокоилась? - улыбаясь, спросил художник. - Напротив. Когда я рассказала ей о своем визите к вам, она совсем успокоилась. - Вот как! Это очень приятно. Теперь и я спокоен. Художник раскрыл этюдник и взял карандаш. Но опять-таки он не сразу приступил к работе. - Мне сказали, будто вы случайно обратили на меня внимание. Где же мы могли с вами встретиться? - полюбопытствовала Кумико. - Значит, Таки все же проговорился. - Художник досадливо поморщился. - Я увидел вас в электричке. Погодите, где же это было? Что-то не припомню. - Художник поднял глаза к потолку, как бы пытаясь вспомнить эту встречу. - По-видимому, на центральной линии. Я обычно выхожу на станции Огикубо. - Верно, верно! Я увидал вас на станции Ееги, - сказал художник. Странно, подумала Кумико, именно на Ееги он не мог меня встретить, я ведь еду от Касумигасэки до Синдзюку, а там пересаживаюсь на центральную линию и никак не могу оказаться на Ееги. Наверно, что-то перепутал, решила Кумико, но ничего не сказала. - Вы не скучаете вдвоем с матушкой? - переменил тему Сасадзима. - Иногда бывает скучно, даже очень. - Ваш отец, я слышал, умер за границей? - Да, за год до окончания войны он заболел там и умер. Сюда привезли только его прах. - У меня нет подходящих слов, чтобы выразить вам свое сочувствие. И все же ваша матушка должна быть довольна, имея такую прекрасную дочь. - К сожалению, я у нее одна. Будь у меня братья, ей было бы веселее. А так вы все вдвоем да вдвоем. Разговаривая, художник не забывал о деле: внимательно глядел на Кумико, делал несколько быстрых штрихов, снова глядел и снова пускал в ход карандаш. Кумико привыкла к его быстрым взглядам, они ее уже не тревожили. Когда Кумико вернулась домой, мать снова встретила ее вопросом: - Ну, как сегодня? - Очень хорошо, - ответила Кумико. - А как подвигается его работа над картиной? - Не знаю. Почему-то он все рисует меня в разных позах. - Интересно, как все получится? Мне бы тоже хотелось взглянуть. - Пока еще нельзя. Когда Сасадзима на минуту вышел, я потихоньку заглянула в этюдник и удивилась, как это он, непрерывно болтая, так много сделал рисунков, и, знаешь, на некоторых, я очень похожа. - На то он и художник, да еще такой известный. А нельзя ли будет у него потом попросить несколько рисунков? - Что вы, мама! - А что тут дурного? Не все же они ему понадобятся для картины. И потом, я все же хочу нанести господину Сасадзиме визит вежливости, хотя его просьба исходила от господина Таки, а не от него лично. Кстати, Таки сегодня звонил. Он сказал, что Сасадзима несказанно рад, что рисует тебя, и о тебе он самого лучшего мнения. Если всем доставляют такую радость эти сеансы, подумала Кумико, то она готова ходить к художнику не три дня, а больше. - Господин Сасадзима прекрасный человек и непосредственный, как ребенок, - сказала она. - Чем он угощал тебя сегодня? - поинтересовалась мать. - Рисом с карри. Причем все так вкусно было приготовлено, лучше, чем у нас. - В самом деле? - И нисколько не хуже, чем в самом дорогом ресторане. Такому человеку и жена не нужна. Откровенно говоря, мне нравится не столько позировать, сколько лакомиться его угощениями. Интересно, чем завтра он будет меня потчевать? - мечтательно сказала Кумико. На следующее утро Кумико вышла из дому в начале одиннадцатого. Стоявшая несколько дней хорошая погода начала портиться. По небу плыли тяжелые тучи, и от этого все вокруг стало серым. Тучи приглушили яркие краски осени. Кумико забеспокоилась, сможет ли художник в такую погоду работать. Накануне он предупредил, что сегодня начнет писать акварелью. В одиннадцать часов Кумико подошла к знакомому дому и позвонила. Обычно художник не заставлял себя ждать и сразу же открывал дверь. Сегодня он что-то не спешил. Кумико позвонила еще раз. Внутри дома было тихо. Кумико подождала минут десять и вновь нажала кнопку звонка. И снова никто не вышел. Кумико вспомнила о старике, который ухаживал за садом. Она подошла к ограде. Ограда была довольно низкая и позволяла заглянуть в сад. Но и в саду никого не было. Тогда Кумико вернулась к входной двери и долго звонила. Но и на-эти звонки никто не отзывался. Может быть, он куда-то ушел? Но она сразу отбросила эту мысль. Ведь он же знал, что она придет ровно в одиннадцать. Может, он работал допоздна, очень устал и все еще спит? Но ведь звонок звонит очень громко, его невозможно не услышать. Кумико не знала, как ей поступить: то ли подождать еще немного, то ли вернуться домой и прийти на следующий день. Во всяком случае, звонить она больше не решилась. В полной растерянности Кумико вернулась домой. Труп Сасадзимы обнаружили на следующий день. Его обнаружила прислуга, пришедшая прибрать дом после трехдневного отпуска. Художник лежал на кровати под одеялом в небольшой комнатушке, которая служила ему спальней. На ночном столике у изголовья стоял пустой пузырек из-под снотворного, а рядом - чашка, Он, видно, пользовался ею, запивая лекарство. Экспертиза, произведенная полицией, установила, что художник умер накануне ночью, вероятно приняв чересчур большую дозу снотворного. Вскрытие подтвердило это предположение. Художник не оставил ни письма, ни записки, и полиция решила, что он либо покончил жизнь самоубийством, либо непреднамеренно принял слишком много снотворного. Сасадзима был одинок, родственников не имел, и было трудно ухватить какую-либо нить, чтобы выяснить, что же произошло в действительности. Приходящая прислуга появлялась обычно утром, а вечером уходила. Короче говоря, ночью, в момент смерти, он был абсолютна один. Во время допроса прислуга заявила, что в последние дни у Сасадзимы было прекрасное настроение, так что версия о самоубийстве отпадала. Оставалось предположение о чрезмерной дозе снотворного. Прислуга подтвердила, что художник имел привычку принимать его на ночь. Детектив Судзуки тщательно обследовал место происшествия. На столе в спальне его внимание привлек этюдник. В этюднике лежал незаконченный рисунок лица молодой женщины. Кто бы это мог быть? У него невольно возникло подозрение, что смерть Сасадзимы как-то связана с женщиной, лицо которой художник запечатлел на бумаге. 9 Похороны художника Сасадзимы состоялись на другой день вечером. Сасадзима был одинок, и заботы, связанные с похоронами, взяли на себя его друзья-художники. О смерти Сасадзимы сообщили газеты, и проститься с ним пришло довольно много народа, в том числе и незнакомые почитатели его таланта. Пришел на похороны и детектив Судзуки. Незаметно он наблюдал за присутствующими. Вскоре он обратил внимание на девушку, лицо которой как две капли воды походило на лицо, изображенное на рисунке, обнаруженном им в этюднике. - Прошу прощения, - подойдя к ней, вполголоса произнес Судзуки и показал ей свою визитную карточку. - Я из полиции. Хотел бы задать вам несколько вопросов. Пройдемте, пожалуйста, в соседнюю комнату. Девушка взглянула на визитную карточку и молча последовала за детективом. В отличие от просторной мастерской, где прощались с покойником, сюда никто не заходил, и они могли спокойно побеседовать. - Вы давно были знакомы с господином Сасадзимой? - приветливо улыбаясь, спросил Судзуки. - Нет, я познакомилась с ним несколько дней назад, - ответила девушка. Глаза у нее были красные. По-видимому, она только что плакала. - Как вас зовут? - Кумико Ногами, - сказала она, затем назвала также свой адрес и место работы. - Значит, вы служите? - Да. Сегодня я отпросилась пораньше, чтобы попасть на похороны. - Вы сказали, что познакомились с ним недавно. Вероятно, ваше знакомство связано с его профессией? - Да, он обратился ко мне с просьбой позировать ему. Судзуки и не ожидал другого ответа. - Почему он обратился именно к вам? - спросил детектив. - Один его знакомый попросил об этом мою мать. И вот четыре дня назад я впервые пришла сюда. - Значит, прежде вы никогда с ним не встречались? - Нет. - Вас не удивило, почему он избрал именно вас? - Удивило, - сказала Кумико. - Сасадзима не оставил ничего, что могло бы пролить свет на причину его смерти, и мы пока не можем составить на этот счет определенного мнения. Положение усугубляется тем, что он был одинок. Мы, конечно, допросили прислугу, но она ничего не знает. Может, вы могли бы что-либо сообщить по поводу этого происшествия? Ведь именно вы бывали у него в последние дни. - К сожалению, я не могу вам ничем помочь, - сказала Кумико, и Судзуки понял, что девушка говорит правду. - С какой целью просил он вас позировать? - Точно не знаю. Кажется, он задумал большую картину. Для этого ему надо было сделать наброски нескольких лиц, и я попала в их число. - Об этом вам сообщила ваша матушка? - Да. - Работа продвигалась успешно? - Да, каждый день он делал несколько набросков. - А сколько же всего? - Точно не помню, но, думаю, не меньше восьми. - Восьми?! Он что, собирался кому-нибудь их подарить или продать? - спросил Судзуки. - Не думаю. Он лишь сказал, что ему для будущей картины необходимо сделать несколько набросков. - Дело в том, - помедлив, сказал Судзуки, - что все наброски исчезли. В этюднике сохранился лишь один. А вы говорите, что их было не менее восьми. Если он их не порвал и не сжег, значит, кто-то их взял. Кумико эта новость крайне удивила. Сасадзима с таким подъемом рисовал. Нет-нет, он небезразлично относился к этим рисункам. Куда же они могли исчезнуть? Если, как подозревает детектив, они попали в чужие руки, это ужасно неприятно. Ведь Сасадзима с ней не договаривался, что он их может кому-нибудь передать, речь шла исключительно о набросках для него, для его картины. Но если они действительно исчезли, это произошло только незадолго до его смерти. Ибо позднее уже никто не мог незамеченным зайти в дом и взять их. - Прислуга тоже ничего не смогла сказать, - продолжал Судзуки. - Обычно она приходила к нему утром и уходила вечером. Работала она у него около пяти лет и должна бы знать все, что касается его личности? Но о набросках ей ничего не известно. Дело в том, что художник отпустил почему-то ее домой как раз на те три дня, когда вы должны были ему позировать. Действительно, это было так, вспомнила Кумико. Когда она была у художника в первый раз, он сам отворил ей дверь, но вскоре появилась пожилая женщина, которая принесла им чай. И тут художник предупредил Кумико, что отпускает прислугу на три дня, ибо не любит, чтобы кто-либо мешал его работе. - Значит, вы ходили позировать в те дни, когда прислуги уже не было, - заключил Судзуки. - И вы в эти дни ничего необычного не заметили? Кумико задумалась, затем сказала, что в первый день они только договорились о времени сеансов, потом она посещала Сасадзиму дважды. На третий день никто ей дверь не отворил, и она вернулась домой. Но тогда художника уже не было в живых. Накануне он был весел, шутил, и ничто в его поведении не говорило, что он намерен покончить жизнь самоубийством. Напротив, в тот день он рисовал с большим подъемом и, прощаясь с Кумико, сказал, что ждет ее завтра, в условленное время. Просто невозможно было представить такой неожиданный, такой трагический конец. Внимательно выслушав Кумико, детектив спросил: - Во время сеансов вы были только вдвоем? - Да, - ответила Кумико. - И он сам готовил еду и чай, когда мы устраивали перерыв. Внезапно Кумико вспомнила про старика, который работал в саду. В доме действительно они были вдвоем, но, пока художник рисовал, в саду все время мелькала защитного цвета рубашка садовника. Детектива чрезвычайно заинтересовало это сообщение. - Как он выглядел? Сколько, на ваш взгляд, ему лет? - спросил он. - Трудно сказать, мне он показался довольно пожилым. - А внешность? На этот вопрос Кумико ответить не могла. Она видела только спину садовника, да и о преклонном возрасте могла судить лишь по медлительности, с которой тот управлялся с садовыми ножницами. Помимо всего, его лицо все время находилось в тени из-за широкополой шляпы, которую он ни разу, пока находился в саду, не снимал. - Не разговаривал ли с этим мужчиной Сасадзима? - При мне - нет. Мужчина все время работал в саду. - Значит, он находился от вас на довольно значительном расстоянии и в дом не заходил? - Мне кажется, не заходил. Детектив попросил Кумико немного подождать и вышел из комнаты. Вернулся он минут через двадцать. - Я только что беседовал с прислугой, - сказал Судзуки, извинившись за долгое отсутствие. - Она ничего Об этом человеке не знает. Мало того, он ни разу в ее присутствии в доме не появлялся. А вы увидели его в первый же день, когда пришли позировать? - Да, в первый же день. - Получается, что Сасадзима нанял его как раз на те три дня, когда прислуга была в отпуске, - продолжал рассуждать Судзуки. Кумико удивляла дотошность детектива. Значит, он сомневается в версии самоубийства, подумала она. - Позвольте вас спросить, - обратилась к нему Кумико. - По-вашему, остается, что-то неясное в причине смерти господина Сасадзимы? - Видите ли, - после некоторого колебания сказал Судзуки, - причина смерти художника установлена достаточно ясно - он принял слишком большую дозу снотворного. Это подтвердило и вскрытие. Значит, Сасадзима покончил с собой, тем более что на пузырьке, где было снотворное, и на чашке, из которой он, очевидно, запивал лекарство, обнаружены только его отпечатки пальцев. Это установила тщательная экспертиза. Если бы кто-то другой хотел его напоить чрезмерной дозой снотворного, он мог бы это сделать лишь обманным путем: смешать лекарство с пивом или фруктовым соком. Однако в желудке покойного оказалось лишь небольшое количество воды, которой, по-видимому, было запито лекарство. Отсюда напрашивается вывод, что художник добровольно принял снотворное. - Может быть, он по ошибке принял больше, чем было нужно? - Подобные случаи встречаются довольно часто. Обычно те, кто регулярно пользуется снотворным, постепенно увеличивают дозу. По словам прислуги, художник принимал по восемь-девять таблеток. Однако вскрытие установило, что на этот раз он принял их около ста. Так что версия о случайности в данном случае отпадает. Правда, вызывает сомнение сам факт: сто таблеток. Принять сразу такую дозу довольно сложно. Кумико страшно расстроилась. Ведь она почти ничего не знала о Сасадзиме. Сидела напротив Да глазела, как он то посматривает на нее, то делает быстрые штрихи карандашом на бумаге. Судзуки, видимо, понял ее состояние и переменил тему. - Итак, вы не можете ничего сказать о внешности этого садовника? - К сожалению, ничего, - ответила Кумико. Странно. Прислуга говорит, что художник никогда не нанимал садовника, а тут вдруг садовник понадобился как раз на те три дня, когда ее не было. Кумико возвратилась домой вечером, когда в городе уже зажглись огни. Услышав звук открываемой двери, навстречу ей вышла мать и сказала: - Погоди минуту у порога. Потом она вынесла соль и, следуя старинному обычаю [по древним японским верованиям соль отгоняет все нечистое], посыпала ею плечи девушки. - Теперь входи, - сказала она. - У нас в гостях Сэцуко. Я ведь говорила ей, что ты ходишь позировать. И вот она прочитала в газетах о смерти художника и сразу же примчалась к нам. Обычно, собираясь вместе, они весело проводили время, радуясь таким встречам, но сегодня все сидели опечаленные. - Ну, как там было? - спросила Такако. - Проститься с покойным пришло много народа, - ответила Кумико и коротко рассказала о похоронах. - Неужели никто из друзей господина Сасадзимы не знает о причине его самоубийства? - Об этом никто не говорил, а вот меня допрашивал полицейский. - Полицейский?! - разом воскликнули сестра и мать. - По-видимому, в полиции узнали, что в последние дни я позировала покойному, и детектив, господин Судзуки, интересовался, не располагаю ли я какими-либо фактами, проливающими свет на причину смерти художника. Такако и Сэцуко, затаив дыхание, слушали рассказ Кумико о ее разговоре с детективом. - Значит, в полиции считают, что это, может быть, вовсе и не самоубийство, - заключила Такако, глядя то на Сэцуко, то на дочь. - Во всяком случае, господин Судзуки сказал, что в версии о самоубийстве не все сходится. Забыла еще сказать вам, что все наброски моего лица, сделанные художником, исчезли. Остался лишь один незаконченный рисунок. Полицию это крайне озадачило. - Куда же они могли деться? - Такако была явно расстроена этим сообщением. - Неизвестно. Мне было, бы неприятно узнать, что художник их отдал кому-нибудь, - все же там изображено мое лицо. И потом, это ведь его последняя работа. Жаль, если она окажется в чужих руках. - К кому бы они могли попасть? - Такако задумалась, вопросительно глядя на Сэцуко. - А ты не запомнила мужчину, который работал в, саду? - обратилась она к Кумико. - Нет. Об этом меня тоже спрашивали. На садовнике была шляпа с широкими полями, и, кроме того, он все время находился ко мне спиной. - Значит, этот человек был там в те дни, когда прислуга отсутствовала. - Прислуга сказала полицейскому, что ни разу не видела у Сасадзимы садовника. Мать и Сэцуко переглянулись. - Тетушка, - вступила в разговор Сэцуко. - Вы говорили, что просьбу художника передал вам господин Таки? - Да, он. - Вы сообщили ему о смерти художника? - Я сразу же позвонила ему по телефону, но мне ответили, что он вчера утром отправился в путешествие. - Значит, он уехал, когда труп художника уже обнаружили, но газеты об этом еще сообщить не успели. - Видимо, так. - Не исключено, что он даже не знает о его смерти. - Вполне возможно. Сообщение о смерти художника появилось лишь вчера в вечерних выпусках, и Таки, уезжая, мог, конечно, не знать об этом, если кто-то ему специально не сообщил. Но теперь, должно быть, он уже прочитал газеты. Сообщение о смерти столь известного художника, безусловно, перепечатала и местная, пресса, подумала Сэцуко. - Вам не сказали, куда именно он уехал? - спросила она. - Я пыталась это выяснить у его жены, но она ответила, что не знает. - Странно. Неужели он даже жене не сообщил куда едет? - Мне показалось, что она знает, но почему-то не хочет сказать, и я, не желая быть назойливой, решила не донимать ее расспросами. - Не исключено, что он поехал отдохнуть. А может быть, и по делам своей ассоциации, что нетрудно выяснить - достаточно позвонить к ним в правление, - сказала Сэцуко. - Прости меня, Сэцуко, за нескромный вопрос, но почему тебя так заинтересовала поездка Таки? - спросила Такако. - Чего же тут непонятного? Ведь это он познакомил Кумико с Сасадзимой, и, если ему уже известно о смерти художника, правила приличия обязывают его телеграфировать или, на худой конец, позвонить вам по междугородному телефону. Все же он должен испытывать какую-то ответственность перед Кумико в связи со случившимся. Рассуждения Сэцуко были вполне логичны. - Наверно, господин Таки еще не знает о его смерти, - пробормотала Такако, сдаваясь перед доводами племянницы. Кумико показалось, будто Сэцуко чересчур раздраженно говорит о Таки. Она взглянула на двоюродную сестру и удивилась бледности ее лица. Письмо от Таки прибыло тридцатого октября, через четыре дня после состоявшегося между женщинами разговора. Кумико была на службе, и мать сразу же ей позвонила. - Только что получила письмо от господина Таки, - сообщила она дочери. - Сначала думала подождать тебя, а потом решила позвонить сразу же. - Что он пишет? - Слушай: "Извините за долгое молчание. Из местной газеты узнал о самоубийстве Сасадзимы. Никогда бы не подумал, что такое может случиться. Не могу успокоиться, что доставил Кумико неприятности: ведь именно по моей рекомендации она согласилась позировать художнику. Разумеется, эта смерть никакого отношения к вам не имеет, и убедительно прошу вас не беспокоиться". Письмо отправлено из Синсю, с горячих источников Асама, - добавила Такако. - Из Синсю? - переспросила Кумико. - Да. Более подробного адреса и названия гостиницы не указано. - Так, - неопределенно протянула Кумико, не зная, как ей реагировать на это сообщение. - Спасибо, мама. - Ты сегодня когда придешь? - Постараюсь пораньше. Правда, по дороге мне надо кое-куда зайти, - ответила Кумико, решив, что ей необходимо встретиться с Соэдой. После этого разговора у Кумико до конца дня все валилось из рук. Она все время думала о письме Таки и о том, что по этому поводу говорила Сэцуко. В каком-то смятении она набрала номер телефона Соэды. Журналист оказался на месте. Они не виделись более двух недель, и Соэда ничего не знал о том, что Кумико позировала художнику. - Мне нужно с вами срочно поговорить. С двенадцати до часу у нас обеденный перерыв. Если вам удобно, мы могли бы встретиться в кафе неподалеку от моего учреждения. - Договорились, - сразу же согласился Соэда. - У меня как раз в том районе есть дело. Думаю, что полчаса сумею выкроить. Кумико назвала кафе, куда она придет, и повесила трубку. Как хорошо, что не надо дожидаться вечера, подумала она. В двенадцать часов Кумико уже подходила к кафе. Неподалеку стояла машина, принадлежащая газете, где служил Соэда. Соэда сидел почти у самого входа и пил сок. - Зачем это я вам так срочно понадобился? - спросил он улыбаясь, но, увидев расстроенное лицо Кумико, сразу погасил улыбку. - Вы знаете о самоубийстве художника Сасадзимы? - спросила Кумико. - Да, где-то читал. - Извините, я не говорила вам, что в течение двух дней позировала этому художнику - как раз накануне его смерти. - Что вы говорите?! - Соэда выпустил изо рта соломинку и изумленно уставился на девушку. Кумико подробно рассказала о своих посещениях художника. Соэда слушал внимательно, изредка перебивая ее рассказ вопросами. Он очень серьезно отнесся и к ее сообщению о письме Таки. - Вы утверждаете, что художник сделал восемь набросков и все они исчезли? Остался лишь один незаконченный рисунок? - переспросил он, ероша на голове волосы. - Да, о пропаже мне сообщил детектив, он не верит, что художник сам уничтожил наброски. - Я тоже не верю. Скорее всего, они попали в чьи-то руки, и это надо непременно выяснить. - Выяснить? - удивилась Кумико. - Мне просто неприятно, что мое изображение находится в руках незнакомого мне человека, и только. Но с какой стати надо выяснять, у кого они? - Считайте, что это мое дело. Я сам попытаюсь все разузнать, - перебил девушку Соэда. - Скажите, Кумико, а наброски были очень похожи на оригинал? - Да, - ответила Кумико. - Его наброски настолько точно передавали разные выражения моего лица, что мне почему-то было даже неловко. - Вот как? После ваших слов мне особенно хочется взглянуть хотя бы на один из них. Расставшись с Кумико, Соэда поехал в Дом зарубежной культуры. Оставив машину у подъезда, он вошел в вестибюле, пересек просторный холл и подошел к справочному бюро. За столом сидел мужчина в белой сорочке, с галстуком-бабочкой. - Я хотел бы кое-что выяснить относительно господина Таки, - сказал Соэда, вручая ему свою визитную карточку. Мужчина сразу же поднялся и стал ее внимательно изучать. - Я слышал, господин Таки находится на отдыхе? - спросил Соэда. - Да. - Мне как раз и хотелось кое-что узнать в этой связи. - Как быстро, как быстро... - вдруг не к месту пробормотал мужчина. Его слова заставили Соэду насторожиться. Интуиция газетчика сразу подсказала ему, что за этим что-то кроется. Но по профессиональной привычке он постарался скрыть свою настороженность. - Итак, смогу ли я поговорить с вами на интересующую меня тему? Мужчина еще раз взглянул на визитную карточку. На ней стояло название солидной газеты. Он был явно в затруднительном положении, и это откровенно отразилось на его лице. - Извините, что отнимаю у вас время, но мне необходимо с вами переговорить, - настаивал Соэда, видя, что мужчина медлит с ответом. - Мне известно, что господин Таки в настоящее время находится на горячих источниках Асама, но на поездку туда пришлось бы потратить много времени, поэтому я хотел бы кое-что выяснить здесь, на месте. По-видимому, осведомленность Соэды сыграла свою роль, и мужчина сказал: - Здесь нам будет не слишком удобно беседовать, пройдемте в холл. Соэда удовлетворенно кивнул. Из холла открывался вид на обширный японский сад. В протекавшем через сад ручейке играли солнечные блики. В холле было пусто. Лишь несколько иностранцев сидели за дальним столиком. - Прошу вас, - сказал мужчина, указывая на кресло. - До чего же быстро узнали, - повторил он, удивленно глядя на Соэду. Соэда мгновенно решил, что в этих словах кроется что-то имеющее отношение к Таки, и спросил наобум: - Почему господин Таки решил выйти в отставку? Собеседник сразу же попался на крючок. - Мы и сами теряемся в догадках, - в замешательстве признался он. - Господин Таки прислал письмо с просьбой об отставке уже с курорта. - Вот оно что. Какую же он выдвигает причину? - Ссылается на плохое состояние здоровья, по его словам, ему необходим длительный отдых. Больше нам ничего не известно. - Извините, - перебил его Соэда, - а какой пост занимаете здесь вы? - Я начальник канцелярии. - Так. Значит, вы видели письмо господина Таки и, вероятно, направили ему телеграмму или заказали телефонный разговор с ним? Ведь надо же выяснить истинные причины столь неожиданной отставки. - Пытались связаться, но безуспешно, - замялся начальник канцелярии. - В письме нет даже адреса отеля, на конверте стоит: "Синсю, горячие источники Асама". Так что мы даже телеграфировать не смогли. Соэда вспомнил, что Таки и в письме госпоже Ногами не указал отеля, в котором остановился. - В последнее время господин Таки хоть раз намекал, что собирается в отставку? - спросил Соэда. - Откровенно говоря, об этом не было и речи, и его просьба об отставке застала нас врасплох. - Как у него было со здоровьем? - Он был вполне здоров. До сих пор вообще ни разу не болел, и ссылка на здоровье, по-видимому, неосновательна. - Может быть, вы лично знаете истинную причину отставки? - Абсолютно ничего не знаю. С тех пор как господин Таки пришел к нам, деятельность ассоциации значительно активизировалась, и у всех нас было одно желание, чтобы господин Таки работал здесь как можно дольше. Его просьба об отставке была для нас как гром среди ясного неба. Соэда узнал все, что ему было нужно, и стал прощаться. - Простите... господин Соэда, - остановил его начальник канцелярии. - Крайне нежелательно, чтобы информация об отставке господина Таки просочилась в прессу прежде, чем отставка будет официально принята. Преждевременное сообщение в газете поставило бы нас в затруднительное положение, и я просил бы вас несколько повременить. - Я вас понимаю, - улыбнулся Соэда. - Не беспокойтесь, сейчас я ничего сообщать не буду. Внезапно перед глазами Соэды всплыло враждебно-холодное лицо господина Таки. 10 По пути в редакцию Соэда окончательно решил пока ничего не сообщать в газету об отставке Таки с поста директора-распорядителя Ассоциации по культурным связям с зарубежными странами, тем более что ассоциация это особого веса в общественной жизни страны не имела. Правда, сам Таки прежде занимал пост главного редактора их газеты, и в этом смысле сообщение о нем представляло бы некоторый интерес. И все же Соэда не намеревался сообщать о случившемся. Прежде всего надо было выяснить, в каком отеле в Асама остановился Таки. Соэда зашел в отдел связи и попросил вызвать на провод отделение газеты в городе Мацумото. Через несколько минут зазвонил телефон и отчетливый голос сообщил, что Курода из отделения в Мацумото слушает. - Прошу извинить, что навязываю вам лишнюю работу, - сказал Соэда. - Мне необходимо отыскать одного человека, который находится на курорте Асама. - Это несложно! - ответил Курода. - Асама недалеко от нас, мы имеем с ними постоянную связь. В каком отеле он остановился? - Названия отеля я не знаю. Буду вам крайне обязан, если вы сумеете это установить. Кстати, сколько там отелей? - Думаю, не меньше тридцати. Правда, первоклассных значительно меньше. По-видимому, интересующий вас человек остановился в приличном отеле? При обычных обстоятельствах, подумал Соэда, это было бы именно так. Но Таки фактически сбежал из Токио и мог специально остановиться в самом захудалом отеле - лишь бы его не отыскали. - На этот вопрос ответить затрудняюсь, - сказал Соэда. - Назовите хотя бы его фамилию. У Соэды чуть не сорвалось с языка: Таки! Но в последний момент он удержался. Не исключено, что молодой сотрудник отделения слышал о бывшем главном редакторе, поэтому называть его фамилию было бы неудобно. К тому же у Соэды не вызывало сомнений, что Таки остановился в отеле под чужой фамилией. - Думаю, он зарегистрировался не под своей фамилией, а под какой - не знаю. Может быть, вам удастся найти его по описанию. На том конце провода наступило молчание. - Алло, алло, я вас не слышу! - повысил голос Соэда. - Попытаюсь найти, но, чтобы отыскать человека, не зная ни отеля, где он остановился, ни его фамилии, нужно хотя бы время. - Сейчас я вам его опишу. - Соэда сообщил возраст Таки и подробно описал его внешность. - Все понял. Скажите, если мне удастся найти этого человека, сообщить об этом непосредственно вам или что-нибудь передать ему? - Прошу сразу же связаться со мной. Тот человек не должен даже подозревать, что его разыскивают. - Понятно. Сделаю все, как вы сказали. О результате сразу же сообщу, - ответил Курода и повесил трубку. Соэда возвратился к себе и стал с нетерпением ожидать звонка из Мацумото. Здесь же в комнате начальник отдела политической информации беседовал с посетителем. В свое время он был одним из любимых подчиненных Таки. Поэтому Соэда решил ему ничего не говорить. Он и звонил-то в Мацумото не по своему телефону, а из отдела связи, и не только потому, что оттуда было легче дозвониться, - он не хотел, чтобы начальник отдела услышал его просьбу. Недавно начальник сделал ему замечание: мол, до него дошли слухи, будто Соэда собирает какие-то секретные материалы о дипломатии военного времени, и он, начальник, рекомендует Соэде прекратить это занятие. Замечание начальника последовало вскоре после встречи Соэды с Таки, и Соэда вполне резонно решил, что совет этот исходит от Таки. Таки явно отказывался во время их встречи касаться подробностей смерти Кэнъитиро Ногами и совершенно недвусмысленно даже предостерег Соэду. Но видимо, этого ему показалось мало, он связался со своим бывшим подчиненным и попросил воздействовать на Соэду. Через некоторое время в комнату поспешно вошел молодой сотрудник из отдела связи. - У нас на проводе отделение в Мацумото, - сказал он. Поднимаясь со стула, Соэда почувствовал на себе пристальный взгляд своего начальника. Соэда взял трубку и сразу же услышал голос Куроды: - Мне удалось найти отель, где остановился человек, внешность которого схожа с той, что описывали вы, хотя утверждать ничего не могу. Он снял номер шесть дней назад и живет в нем один. Сердце Соэды радостно забилось. Безусловно, это Таки! - Как называется отель? - "Сугиною". Это приличный отель, хотя и не высшего класса. - Под какой фамилией он зарегистрировался? - Сэйити Ямасиро, пятидесяти пяти лет, служащий компании, постоянно проживает по адресу: город Иокогама, район Цуруми, квартал Н. Соэда прибыл в Мацумото в половине первого. Не заходя в отделение газеты, он сел на станции в такси и поехал прямо в Асама. На фоне безоблачного осеннего неба четко выделялась горная цепь так называемых северных японских Альп, на многих вершинах сверкали снежные шапки. А внизу зеленели яблоневые сады, ветви деревьев сгибались под тяжестью зрелых плодов. Горячие источники находились на склоне пологой горы, а сам городок вытянулся узкой полосой по обе стороны шоссе. Отель "Сугиною" был расположен в самой отдаленной части курорта, за ним сразу начинались горы. Соэда остановил машину у подъезда и вошел в отель. К нему тут же кинулась служанка, предполагая, что он собирается снять номер, но Соэда направился к портье. - У вас остановился господин Сэйити Ямасиро? - спросил он. - Господин Ямасиро? Он уехал сегодня утром. Какая неудача, огорчился Соэда. Во время вчерашнего разговора, когда он узнал, что Таки уже шесть дней живет в этой гостинице, у него мелькнула мысль на всякий случай попросить Куроду проследить, в каком направлении отправится Таки, если тот внезапно покинет отель. Теперь он сожалел, что этого не сделал. - Он вернулся в Токио? - спросил Соэда. - Господин Ямасиро не сказал, куда он направляется. - В котором часу он выехал? - Что-то около семи утра. - Так рано? - Соэда взглянул на расписание поездов. В восемь часов тридцать минут из Мацумото на Синдзюку отправлялась электричка. По-видимому, Таки решил ехать на ней. - Видите ли, я корреспондент газеты, - сказал Соэда, вручая свою визитную карточку. - Что-нибудь случилось? - спросил портье, и у него в глазах мелькнуло любопытство. - Ничего особенного. Просто я разыскиваю этого человека. Скажите, во время пребывания у вас он не отправлял куда-нибудь писем? - Как же, отправлял. Помню, ко мне приходила служанка за почтовыми марками для него. Ошибки нет, решил Соэда, человек, зарегистрировавшийся под фамилией Сэйити Ямасиро, был не кто иной, как Таки. А письмо, которое он отправил, было адресовано Ассоциации по культурным связям с зарубежными странами и содержало в себе просьбу об отставке. Соэда вынул из портмоне фотографию Таки и показал ее портье. - Взгляните, это он? Фотография, правда, сделана давно, на ней он выглядит гораздо моложе, - сказал Соэда. Портье взял в руки фотографию и стал внимательно ее разглядывать. - Это он, - сказал портье, возвращая фотографию. - На всякий случай спросим еще у служанки, которая убирала его комнату. - Да, тот самый господин. Только здесь он моложе, - подтвердила служанка. - Скажите, он не звонил из отеля по телефону? - Нет, и сам не звонил, и ему не звонили. - И никто к нему не приходил? - Гости как раз были. - Гости? - заинтересовался Соэда. - Да, прошлым вечером в отель зашли двое мужчин и сказали, что хотят видеть этого господина. - Расскажите об этом подробней. Почувствовав, что разговор затягивается, портье предложил Соэде пройти в небольшую комнату, расположенную сбоку от входа. Здесь, очевидно, происходила регистрация постояльцев. В углу стоял телевизор, стены были увешаны рекламными фотографиями. - Простите, что доставляю вам беспокойство, - извинился Соэда. Служанка присела на краешек стула и продолжала: - Было около восьми вечера. Я как раз расставляла у входа гэта [японские сандалии на деревянной подошве, которые снимают у входа в дом и надевают, выходя на улицу], когда появились двое мужчин. Оба рослые, стройные. Описав внешность господина, они спросили, не останавливался ли такой человек у нас. - Как? Описали внешность, говорите? А фамилию не назвали? - Нет. Сказали, будто он их друг, а в отеле, должно быть, остановился под чужой фамилией. Я сначала было засомневалась, но, раз люди специально пришли повидать знакомого, решила, что отказывать неприлично, и поднялась в его комнату. - Так-так, - пробормотал Соэда. - Господин очень удивился и некоторое время стоял в раздумье. Потом, видно на что-то решившись, сказал, что он сам к ним спустится. И тут же сошел вниз. - Они встретились как знакомые? - Нет. У нашего господина было такое лицо, словно он видит их впервые. А те повели себя так, будто они с ним знакомы, - вежливо поклонились и сказали, что хотели бы с ним поговорить у него в номере. Наш господин повел их к себе. - Ну, а что было потом? - Потом я принесла им чай, но в номер вошла не сразу, остановилась у дверей, потому что из номера доносились резкие голоса. - ? - Не знаю, удобно ли говорить об этом, но мне показалось, что они о чем-то спорили. Вот я и остановилась, но потом все же, постучав, открыла дверь. Все сразу же замолчали и, пока я разливала чай, только и ждали, когда я уберусь из номера. - Вы не слышали, о чем они спорили, когда стояли в коридоре? - Говорили все больше гости. Но я ведь недолго пробыла за дверью. В общем, они ругали нашего господина за то, что он, мол, не имел права по своей воле бежать сюда. Соэда слушал внимательно, стараясь не пропустить ни одного слова. Странно, думал он, почему эти двое назвали приезд сюда Таки бегством. Значит, они связаны с ним какими-то особыми отношениями. И в то же время у Таки, по словам служанки, было такое лицо, будто он видит их впервые. - Что было дальше? - спросил Соэда. - Не знаю. Я только поняла, что мне надо побыстрее убираться из комнаты, и я ушла. - А как долго эти двое оставались у вашего постояльца? - Думаю, не больше получаса. Потом они спустились вниз и ушли. - Ваш постоялец спустился вместе с ними? - Да, он проводил их до выхода. - Как он себя вел? - Обыкновенно. Как-все люди, провожающие гостей. Только они все время молчали. И когда прощались, ничего не сказали друг другу. Да, - будто что-то вспомнив, добавила служанка, - у нашего постояльца, когда он их провожал, было все-таки какое-то странное лицо... - Как это понять? - Оно было бледное-бледное. Должно быть, его что-то очень расстроило, и, проводив гостей, он сразу же поднялся к себе. - После этого вы его не видели? - Видела, когда пошла прибрать комнату и приготовить постель. - Что он делал? - Сидел в кресле, глядел в окно и о чем-то думал. Из рассказа служанки можно было понять, что посещение незваных гостей расстроило Таки. Кто же это был? Соэда терялся в догадках. Они тоже, выходит, не знали, что Таки остановился в гостинице под фамилией Сэйити Ямасиро. Однако все же они дознались, что Таки находится в Асама. - Через некоторое время, - добавила служанка, - постоялец позвонил вниз и сообщил, что завтра утром уезжает. - До этого он не упоминал об отъезде? - Нет, мы рассчитывали, что он пробудет еще несколько дней. Ведь он говорил, что собирается некоторое время здесь отдохнуть. Сегодня утром, когда я подала ему завтрак, он все так же был молчалив, о чем-то думал и едва притронулся к еде. - У него все время было такое настроение? - Нет, он был спокоен, много, правда, читал, но всегда, когда я заходила в номер, заговаривал со мной, расспрашивал о здешних местах, о нашем отеле. Вот я сразу и заметила, что у него после прихода гостей вдруг испортилось настроение. - Перед отъездом он не просил вас принести ему расписание поездов? - Нет, может быть, у него было свое. - Пожалуй. Но если он покинул отель в семь тридцать, значит, хотел успеть на поезд, уходящий из Мацумото в восемь тридцать. Скажите, тот, кто уезжает отсюда в Токио, пользуется этим поездом? - Нет. Это поезд почтовый, он идет медленно. Обычно все едут экспрессом, который уходит в девять тридцать. Соэда поблагодарил служанку и, решив, что здесь ему больше делать нечего, вернулся на станцию. Вначале он хотел описать кассиру внешность Таки я спросить, не запомнил ли он, куда тот взял билет. Но потом отказался от своего намерения: вряд ли кассир ему что-либо скажет, слишком оживленно в то утро было на станции. Соэда стал разглядывать расписание поездов, и неожиданно ему пришла в голову мысль, что Таки мог и не поехать в Токио. В десять часов пять минут отходил поезд в Нагано. Правда, для того чтобы попасть на него, незачем было в семь тридцать уезжать из отеля, но, с другой стороны, он мог выехать пораньше из опасения нового визита тех двоих. Кроме того, дорога на Нагано пересекается с другой на Хокурику. Не исключено, что Таки мог там сделать пересадку и поехать в другом направлении. Это тем более вероятно, что он и из Токио пытался ускользнуть незаметно. По-видимому, именно здесь, на станции, он раздумывал, какое направление ему избрать. Соэда окинул взглядом станцию и, заметив поблизости туристское бюро, направился туда. В туристском бюро, стены которого украшали рекламные фотографии гор, сидели двое. - Не приходил ли к вам сегодня часов около восьми-девяти этот господин? - обратился к ним Соэда, показывая фотографию Таки. - Правда, теперь он выглядит старше. - Заходил, заходил! - воскликнул один, разглядывая фотографию. Соэда удовлетворенно подумал, что ход мыслей у него оказался правильный. - Он с вами советовался насчет маршрута? - Да, интересовался каким-нибудь тихим курортом с горячими источниками. - Здесь же, в провинции Синсю? - Да. Мы показали ему карту и порекомендовали несколько мест. - На каком же он остановился? - На Татэсине. - Татэсине? - Соэде был знаком этот высокогорный курорт. - Он и отель выбрал? - Нет. Да там всего-то четыре отеля - выбор небольшой. Соэда поблагодарил и вышел. Значит, Таки выехал все же поездом восемь тридцать. В десять пятнадцать, он уже был на станции Тино и, наверно, сейчас отдыхает в одном из тихих отелей курорта Татэсины. Соэда направился к кассе и не колеблясь взял билет до Тино. Он сел в, поезд, отправлявшийся в тринадцать сорок. Кто же те двое, высокие и стройные мужчины? Соэда и в вагоне не переставал думать о них. Почему они спорили с Таки? Наверно, как и я, они не знали, где и под каким именем он остановился, и, вероятно, обошли не один отель, прежде чем его найти. Таки их видел впервые, и их визит явился для него полной неожиданностью. Независимо от предмета их спора можно предположить, что для Таки это были нежеланные гости, даже служанка это заметила. Отсюда напрашивался вывод, что неожиданное бегство Таки в Асама и визит к нему двух незнакомцев имеют определенную связь. Причем Таки сразу после их визита улизнул из Асама. Но не в Токио, а на глухой курорт Татэсину. По-видимому, он почувствовал нависшую над ним опасность. Пожалуй, и из Токио он скрылся в страхе перед той же опасностью. Не исключено, что опасность эта возникла в связи с его просьбой к Кумико позировать художнику Сасадзиме. Но тогда получается, что и смерть Сасадзимы, и бегство Таки каким-то образом связаны с Кумико. Конечно, не непосредственно с ней, а, скорее, с ее отцом. Значит, кто-то угрожает Таки... Но почему? Вот какая цепочка различных предположений возникла в голове у Соэды, пока он ехал в поезде. Поезд прибыл на станцию Каэсунэ. Здесь садилось много пассажиров, возвращавшихся с горячих источников. До Тино оставалось десять минут езды. Поезд тронулся, дорога круто пошла вверх. 11 На площади перед станцией Тино стояло несколько автобусов, но все они совершали рейсы на Камисуву. Соэда спросил о времени отправления автобуса на Татэсину, ему ответили, что этот автобус отходит через час. Соэда решил не дожидаться автобуса и взял такси. Машина миновала Тино и помчались в сторону гор. Они проехали несколько поселков, и везде шоссе было в прекрасном состоянии. Дело в том, что в летние месяцы сюда, спасаясь от жары, приезжает на отдых много жителей больших городов. Через час машина миновала отметку тысяча двести метров над уровнем моря. Тут березы и другие лиственные деревья уже сбросили листву, хотя внизу золотая осень еще была в самом разгаре. Справа блеснуло озеро, затем машина въехали в рощу, среди которой местами проглядывали красные и синие черепичные крыши. Отсюда долина внизу казалась игрушечной. Ближайшим и наиболее посещаемым курортом здесь был Такиною, и Соэда решил в первую очередь заглянуть туда. Если это ничего не даст, он намеревался тут переночевать, а утром продолжить поиски. Еще выше в горах виднелись, частные дачи и пансионаты различных компаний. Соэда остановил машину перед солидным трехэтажным отелем. Предполагая, что и здесь Таки снял номер на вымышленное имя, Соэда сразу же показал служанке его фотокарточку. - Да, этот господин живет в нашем отеле, - ответила она, испуганно глядя на Соэду - служанка, очевидно, решила, что он из полиции. - Я из газеты, - успокоил ее Соэда, протягивая визитную карточку. - Хотел бы повидаться с этим господином. - К сожалению, его сейчас нет в номере. Он пошел прогуляться. Соэда поглядел в окно. Высокогорное плато, насколько хватал глаз, было безлюдным. - В каком направлении он пошел? - спросил Соэда. - Должно быть, повыше, туда, к частным дачам. Вот по этой дороге. - Служанка указала пальцем на узкую тропинку. - В таком случае я тоже прогуляюсь, - сказал Соэда. - Если встречусь с ним, мы вернемся вместе. Он сдал на хранение свой чемодан и вышел. За перекинутым через реку мостом тропинка поворачивала в сторону и сразу же круто уходила вверх. Трава уже пожелтела, и жухлые стебли горных цветов колыхались на ветру. Вскоре Соэда вышел на обширную площадь, где расположилось несколько закусочных и была оборудована спортивная площадка. По-видимому, все это действовало только в летний сезон, а сейчас закусочные были закрыты и площадка пустовала. По пути Соэде пока встретился лишь один мужчина, вероятно хозяин одной из дач, да двое туристов с рюкзаками. Соэда время от времени оглядывался вокруг, надеясь увидеть Таки. Он дошел до чайной, расположенной уже довольно высоко. Отсюда тропинка раздваивалась. Соэда заглянул в чайную, посетителей там не было. - Куда ведет эта дорожка? - спросил Соэда у хозяйки чайной, указывая на тропинку, уходящую вправо. - Через гору Татэсина к станции Такано, - ответила хозяйка. - К Такано? - Да, прямо к станции, где можно сесть на поезд, который идет на Коморо. - Путь неблизкий. - Еще бы! Даже если рано утром выйти, туда только к вечеру доберешься. Ведь через гору надо перевалить. Соэда решил, что вряд ли Таки избрал этот путь, и пошел налево. Тропинка привела его к частным дачам. Вдалеке просматривались уже контуры горы Киригаминэ, а далеко внизу еще были видны дома города Тино. Здесь было уже холодно, под ногами шуршали опавшие листья, и с треском лопались коробочки с созревшими семенами. Соэда полной грудью вдыхал бодрящий холодный воздух. Нигде ни звука, ни человеческого голоса. На частных дачах, и на пансионатах висели замки. Озеро казалось отсюда маленьким белым кружочком. Признаки приближающейся зимы окрасили лесистые горы в желтый и коричневый тона. Соэда поднялся на перевал и увидел, что снизу ему навстречу идет мужчина - очевидно, местный житель: он был в широких рабочих шароварах и тащил на спине большую корзину. - С хорошей погодой вас, - приветствовал он Соэду, решив, что тот из дачников. Соэда остановился и спросил, не встречался ли ему на пути мужчина, и он описал внешность Таки. - Он идет по этой дороге, я его встретил недавно. Соэда ускорил шаг. Вскоре он нагнал шедшего впереди Таки. Таки не обращал на него внимания, пока Соэда не приблизился к нему вплотную. Увидев наконец Соэду, он буквально оторопел. - Здравствуйте, господин Таки. - Соэда приветливо улыбнулся. Таки не сразу ответил на приветствие - настолько неожиданной для него была эта встреча. - А ведь непросто было вас найти, - сказал Соэда. - Ты меня разыскивал? - В первую минуту Таки еще надеялся, что встреча произошла случайно, теперь он на это уже не рассчитывал. - Я думал, что вы отправились в Айама, но там вас не оказалось, и я вынужден был приехать сюда. Таки молча двинулся вперед. Его лицо слегка побледнело. Соэда последовал за ним. Вскоре они добрались до белее широкой дороги и пошли рядом. - Что привело тебя ко мне? - Таки пришел в себя и спрашивал уже своим обычным голосом. На его лице появилось то самое выражение, которое смутило Соэду еще во время их первой встречи в Токио. Таки сразу же дал понять, что его совершенно не интересует, как Соэде удалось его найти. - Говорят, вы отказались от своего поста в ассоциации? - Соэда без лишних слов, приступил к делу, понимая, что Таки некуда от него скрыться - не то что в Токио, где он просто мог сказать: извините, я занят! - Да, я подал в отставку, - признался Таки. - Не согласитесь ли вы объяснить причины, побудившие вас к столь неожиданному решению? - Послушай, - возвысил голос Таки. - Ты что, собираешься из этого сделать сенсацию? Неужели отказ такой персоны, как я, работать в ассоциации - столь важное событие, что оно заставило корреспондента солидной газеты повсюду меня разыскивать? - Таки перешел в наступление. В его словах, как и во взгляде, появилась та самая откровенная ирония, которая запомнилась Соэде еще с прошлой их встречи в Токио. - Представьте, заставило, - ответил Соэда. - Ну что же, тогда послушаем. - Вы, господин Таки, с самого начала с большим энтузиазмом взялись за работу в ассоциации и много сделали для расширения ее деятельности. И вдруг без всякого предупреждения, не посоветовавшись с другими руководителями ассоциации, подаете в отставку. И как! Просто пишете письмо с какого-то курорта. Разве это не сенсация?! Могу сказать, что руководство газеты разделяет это недоумение, иначе зачем же ему было посылать меня в такую даль. Тут Соэда явно покривил душой. Никто его не посылал - он просто взял отпуск. Пусть этот обман вскроется в дальнейшем, все равно! Он чувствовал, что в данной ситуации иначе поступить нельзя. Таки продолжал молча идти вперед. - Никакой особенной важной причины для отставки нет, - наконец глухо выдавил он из себя. - Просто устал и решил немного отдохнуть. Только и всего. - Но, господин Таки, - поспешил возразить Соэда. - В этом случае вы должны были посоветоваться с членами правления. Не в вашем характере решать такие вопросы единолично. Это воспринято так, будто заявление об отставке вы швырнули в лицо ассоциации. На лице Таки появилось выражение беспокойства. - Послушай, неужели все так считают? - спросил он. - Все не все, но многие. Объясните по крайней мере, что заставило вас подать в отставку. - Просто устал - и ничего более, - упорствовал Таки. - Что касается способа... Ну, это, если понадобится, я смогу объяснить руководству ассоциации. - Значит, господин Таки, вы почувствовали себя уставшим? - Да, я уже сказал об этом. - И других причин нет? - Нет. - И никаких разногласий у вас с руководством ассоциации не было? - Не было и не могло быть, - твердо заявил Таки. - Что ж, так и запишем. - Пожалуйста, прошу вас. Удивительно, Таки впервые говорит с ним таким вежливым тоном. Более того, в выражении его лица появилась какая-то беззащитность. Видимо, здесь в отличие от Токио нас сблизила сама обстановка, подумал Соэда. - Благодарю вас, господин Таки. Покончим с этим. Позвольте теперь спросить вас о другом. - Что еще? - Вы были знакомы с художником Сасадзимой? - Соэда сбоку взглянул на Таки. Выражение лица у Таки стало напряженным. - Конечно, - глухо сказал Таки. - А вам известно, что он умер? Это случилось вскоре после вашего отъезда. Дорога сделала поворот. Они начали спускаться вниз. - Известно. Еще в Асама я прочитал об этом в газете, - тихо сказал Таки. - Вас это огорчило? - Еще бы, ведь он был моим другом. - Предполагают, что он покончил жизнь самоубийством. В полиции еще не сложилось окончательное мнения по этому делу. Нет ли у вас каких-либо предположений или догадок на этот счет, ведь вы были близким другом Сасадзимы? Таки резким движением сунул руку в карман в поисках сигарет и, вытащив одну, долго щелкал зажигалкой, хотя погода была совершенно безветренная. - Никаких, - резко ответил Таки. - Да и откуда я мог что-либо знать? Я ведь давно не встречался с Сасадзимой. На лице Таки появилось холодное, неприступное выражение. Вопросы Соэды, по-видимому, были ему неприятны. - В обстоятельствах смерти художника есть много странного, - сказал Соэда. - Странного? Что именно? - насторожился Таки. - Сасадзима замышлял создать большое полотно. В связи с этим он обратился к одной девушке с просьбой позировать ему в течение трех дней. И вот что странно: как раз на эти дни он отпустил домой прислугу. А казалось бы, напротив, она особенно была бы ему нужна в дни сеансов - приготовить обед или подать чай. Почему он специально попросил ее не приходить? Они подошли к чайной, от которой дорога уже вела прямо к отелю. - Но это не все. Случилось и вовсе необъяснимое, - продолжал Соэда. - Художник сделал восемь набросков лица этой девушки. После его смерти выяснилось, что все наброски исчезли. Остался лишь один. Можно предположить, что художник их уничтожил, но я лично думаю, что он не решился бы на такой шаг, поскольку сразу проникся симпатией к позировавшей ему девушке и работал с большим увлечением. Но если художник наброски не уничтожил, значит, их кто-то украл. Странно, не правда ли? Кому понадобилось их красть? Соэда специально не назвал имени Кумико Ногами. - Эта девушка позировала по моей рекомендации. Но неужели все рисунки исчезли? - удивился Таки. - Да... Простите, вы сказали, что эту девушку рекомендовали вы? - Она из знакомой мне семьи. Сасадзима как-то мне позвонил и попросил найти ему кого-нибудь для позирования. Я порекомендовал ему эту девушку, - сказал Таки. Тем временем они миновали лиственничную рощу. Над широким плато плыли облака, отбрасывая на землю причудливые тени. - Вот, значит, как все произошло, - протянул Соэда, делая вид, будто слышит об этом впервые. - Простите, а эта девушка знакома вам по службе? - Нет, она дочь моего старого друга. - Значит, Сасадзима тоже был с ним знаком? - Он давно умер, и Сасадзима его не знал. - Ах, умер? - Послушай, какое все это имеет отношение к смерти Сасадзимы? - возмутился Таки, повысив голос. - Очевидно, никакого, но мне почему-то не нравится эта история с исчезновением рисунков. - Не советую тебе влезать в это дело, - сердито сказал Таки. - Не стоит копаться в том, что тебя не касается. Сасадзима был моим другом, и я не потерплю, чтобы он стал объектом твоего профессионального любопытства. Тем более нет необходимости доискиваться чего-либо в личных делах человека, которого уже нет на свете. Это, на-конец, неприлично. - Впервые за время разговора в словах Таки отчетливо зазвучали нотки протеста. - Газета всегда стремится установить истину. Безусловно, за рамки приличия не следует выходить, однако наша работа заключается именно в том, чтобы не оставлять чего-либо невыясненным. Впрочем, я, кажется, объясняю азбучные истины человеку, сведущему в газетном деле во сто крат больше. - Мог бы и не объяснять! Видишь ли, - начал Таки более мягко, - в жизни каждого человека бывают такие обстоятельства, о которых ему не хотелось бы ставить в известность других. Живой человек еще может оправдаться, а мертвый лишается и этой возможности. - Что вы хотите этим сказать? - не отступал Соэда. - Послушай, Соэда. - Таки впервые за время их вынужденной прогулки взглянул ему в лицо. - В этом мире немало бывает сложных положений, когда человек совершает такое, в чем он не склонен признаться даже перед смертью... В моей жизни тоже случалось многое, о чем не каждому расскажешь - по крайней мере в данный момент. - Значит... когда-нибудь... - Когда-нибудь... - Таки не мог сдержать тяжелого вздоха. - Может быть, перед смертью. - Перед смертью?.. - Соэда невольно посмотрел на Таки. Лицо его спутника освещала странная улыбка. - Не беспокойся, пока я не думаю умирать. И еще. - Таки поднял кверху палец. - Я сейчас гуляю по удивительно красивой местности, каждой клеточкой ощущаю прелесть жизни и, поверь, пика на тот свет не собираюсь. Жаль, что ты потерял столько времени на меня, но разговора у нас не получилось. И забудь обо всем, что я здесь говорил. Они остановились у входа в отель. Соэда понял, что Таки не намерен больше ему отвечать, какие бы вопросы он ни задавал. Он вошел в отель и взял из камеры хранения свой чемодан. - Простите за доставленное беспокойство, - сказал Соэда. - Теперь в Токио? - спросил Таки. - Да, в Токио. - Извини, что не мог быть тебе полезен. - Таки печально улыбнулся. - Что вы! Это я должен принести вам свои извинения за назойливость... Господин Таки, а здесь вы собираетесь долго пробыть? - Очевидно, какое-то время еще поживу. - В этом же отеле? - Не знаю. - Таки посмотрел куда-то вдаль. - Если появится охота, может быть, переберусь на другой курорт. Пока не знаю. Если он переедет, подумал Соэда, то, наверно, еще дальше в горы, куда-нибудь в совсем безлюдное место. - Сегодня я буду в Токио, - сказал Соэда, - и, если вы хотите что-нибудь передать семье, я готов исполнить ваше поручение. - Благодарю, не надо, - покачал головой Таки. Пришла пора прощаться. Таки проводил Соэду до выхода. От гостиницы до остановки автобуса надо было довольно долго подниматься в гору. Когда, миновав водопад и приблизившись к автобусной станции, Соэда оглянулся, отель уже казался совсем игрушечным. И игрушечным казался Таки, все еще стоявший у входа. Вскоре, натяжно урча мотором, показался поднимавшийся в гору автобус. По-видимому, Таки что-то знает о причине смерти Сасадзимы, подумал Соэда, сидя в автобусе. Когда заговорили о смерти художника, в его глазах мелькнул испуг, но тут же сменился другим выражением - будто он предполагал такой конец. Да, Таки явно что-то знает. Один вопрос Соэда все же не решился ему задать: почему он с такой поспешностью покинул горячие источники Асама и переехал сюда? Ведь накануне вечером к нему приходили те двое, и, даже по словам служанки, их приход был ему неприятен. Надо полагать, существует какая-то связь между этим посещением и его поспешным отъездом. Соэде очень хотелось узнать у Таки, кто были эти двое, и вопрос чуть не сорвался у него с языка, но в последний момент он сдержался, решив, что это будет слишком жестоко по отношению к Таки. У Соэды вообще начало меняться прежнее мнение о Таки, особенно после того, как он неожиданно заметил в выражении его лица ту беззащитность... Автобус въехал в поселок, затем миновал школу, украшенную флагами по случаю спортивного праздника. Вскоре показалась большая машина, ехавшая навстречу. Дорога была узкая, и автобусу и машине пришлось резко сбавить скорость, чтобы разминуться. Соэда видел машину сверху, поэтому не смог разглядеть лиц пассажиров. Он заметил лишь, что их было трое: двое в черных костюмах, а один в темно-коричневом. По этой дороге едут в Татэсину, подумал Соэде. Неужели в такое время, когда сезон давно кончился, еще есть желающие там отдыхать? Пропустив машину, автобус стал набирать скорость. Было уже пять часов вечера. Соэда неожиданно почувствовал беспокойство. Оно почему-то возникло после встречи с машиной, что шла в сторону Татэсины, где отдыхал Таки. Правда, в Асама его посетили двое, а в машине совершенно отчетливо он видел троих. Нет, надо иметь чрезмерное воображение, чтобы предположить, будто они направляются к Таки. И все же эта мысль не оставляла Соэду, и он начал испытывать все большее беспокойство. Теперь он почему-то был почти уверен, что трое мужчин едут именно к Таки. Он оглянулся. Машина уже скрылась из глаз, оставив за собой быстро рассеивавшееся облачко пыли. У Соэды мелькнула мысль вернуться назад. А если это лишь игра воображения, подумал он. Представляю, как меня встретит Таки. Нет, хватит! Автобус въехал в город Тино. "Может быть, скажу перед смертью", - вспомнил Соэда слова Таки. 12 На следующий день, придя в редакцию, Соэда первым делом отправился в отдел уголовной хроники - выяснить, на какой из версий о причине смерти Сасадзимы остановилась полиция. - Вас интересует этот художник? - спросил хроникер. - Полиция пришла к выводу, что он умер от несчастного случая. - От несчастного случая? - удивился Соэда. - То есть ненамеренно принял слишком большую дозу снотворного? - Да. - Странно. Смертельная доза превышает сто таблеток. А в пузырьке из-под снотворного, который стоял на столике, их оставалось, по словам приходящей служанки, не более тридцати. Даже если бы художник принял их все, он бы не умер. - Это обсуждалось и в полиции, - сказал хроникер. - Действительно, вскрытие показало, что художник принял примерно сотню таблеток. Однако надо сперва доказать, что его заставили силой принять эти таблетки, а пока... Соэда вернулся к себе. - Послушай, где это ты вчера весь день пропадал? - обратился к нему его приятель, тоже репортер. - Решил проветриться, съездил на день в Синсю. - А вчера тебе несколько раз звонили по телефону. - Кто? - Сначала спрашивала тебя молодая девушка, а во второй раз - похоже, пожилая женщина. Обе очень расстроились, узнав, что тебя не будет весь день. - Они не назвали себя? - Назвали, фамилия у них одна и та же - Ногами. Просили, чтобы по возвращении ты сразу же позвонил. Соэда поначалу собирался предупредить Кумико о своем отъезде в Синсю, но потом раздумал. И ни она, ни ее мать ничего о его поездке не знали. Неужели у них что-нибудь в его отсутствие стряслось, забеспокоился Соэда. Он не стал звонить из редакции, а спустился вниз, где был автомат. Здесь он мог говорить свободно, не опасаясь, что его кто-то подслушает. Сначала он позвонил Кумико на службу. - Ногами взяла вчера на три дня отпуск, - ответили ему. - Она собиралась куда-нибудь поехать? - Сказала, что у нее есть какое-то неотложное дело. Соэда повесил трубку. Это сообщение не на шутку его встревожило. Затем он позвонил Кумико домой. К телефону подошла Такако. - Простите за беспокойство, - сказал Соэда. - Я вчера выезжал по делам в Синсю. Мне передали, что вы искали меня. - Да, и я, и Кумико вчера звонили вам в редакцию. Кумико перед отъездом обязательно хотела повидаться с вами и очень сожалела, что вас нет. - Перед отъездом? Разве Кумико куда-то уехала? - Вчера она уехала в Киото. - Что-нибудь случилось? - По телефону не слишком удобно об этом рассказывать. Буду очень признательна, если вы заглянете ко мне вечером. - Я приеду немедленно, - сказал Соэда и опустил трубку. Его крайне обеспокоил неожиданный отъезд Кумико, и ему не терпелось выяснить, чем он был вызван. Он вышел из редакции, вскочил в такси и помчался к Ногами. Сорок минут пути Соэде показались бесконечными. В его воображении рисовались самые разнообразные картины. Неизвестность пугала и усиливала страх за Кумико. Теперь он корил себя за то, что так не вовремя поехал в Синсю. Соэда прошел вдоль живой изгороди, пересек тщательно подметенный дворик и позвонил. Дверь сразу же отворилась, и Такако провела его в комнату. - Кумико уехала в Киото? - сразу же после традиционных приветствий спросил Соэда. - Да, ей понадобилось срочно туда поехать. - По какому делу? - Она как раз хотела о нем с вами посоветоваться, но... - Прошу извинить меня, я даже не сообщил вам о своей поездке в Синсю... - Это как раз не страшно. Жаль только, что Кумико не смогла встретиться с вами и нам пришлось самим решиться на ее поездку в Киото. - Объясните мне, пожалуйста, что случилось. - Дело в том, что Кумико получила вот это письмо, - сказала Такако и передала конверт Соэде. - Прочитайте. Соэда взглянул на конверт: адрес был написан хотя и пером, но довольно красивым почерком. На оборотной стороне конверта стояла фамилия отправительницы: Тиеко Ямамото. Соэда вытащил из конверта два листочка почтовой бумаги. Письмо было отпечатано на машинке: "Госпоже Кумико Ногами от Тиеко Ямамото. Это письмо может показаться Вам странным. У меня находятся наброски, сделанные с Вас художником Сасадзимой. Они оказались у меня благодаря стечению обстоятельств, о которых я не имею возможности Вам сообщить. Но прошу Вас поверить, что они попали в мои руки честным путем. Мне хотелось бы встретиться с Вами и вручить эти рисунки Вам. Теперь, когда господин Сасадзима отошел в мир иной, они по праву принадлежат Вам. Понимаю, что мое письмо может вызвать у Вас недоумение, но прошу верить мне и приехать в Киото. Конечно, рисунки можно было бы переслать по почте, но, откровенно говоря, мне хотелось бы воспользоваться этим случаем, чтобы повидаться с Вами. Прошу извинить меня за то, что вынуждаю Вас совершить такую длительную поездку, но я должна сегодня вечером обязательно выехать в Киото и поэтому лишена возможности передать Вам наброски здесь, в Токио. Прошу Вас принять и деньги на билет - они вложены в конверт. Уверяю Вас, ничего плохого с Вами не случится. Причины, по которым я хотела бы повидаться с Вами лично, сообщу при встрече. Позвольте сказать Вам, что наброски, которые находятся сейчас у меня, я сохранила, питая к Вам искреннее расположение. Если Вы сочтете возможным приехать, буду рада с Вами встретиться первого ноября, в среду, с одиннадцати до часу у храмовых ворот Нандзэндзи в Киото. Если мы не увидимся в назначенное время, значит, какие-то обстоятельства помешали нам встретиться. Надеюсь, что Вы будете одна, без провожатых. P.S. Разумеется, я не смею возражать, если кто-либо будет Вас сопровождать до Киото, однако позвольте надеяться, что к месту встречи Вы придете одна. И еще: если у Вас возникнет какое-то недоверие ко мне, прошу Вас не обращаться в полицию. Льщу себя надеждой, что у Вас не возникло сомнений относительно моего доброжелательного к Вам отношения". По мере того как Соэда читал письмо, он все больше волновался. - Странное письмо, не правда ли? - сказала Такако, глядя на взволнованного журналиста и стараясь успокоить его мягкой улыбкой. - Среди наших знакомых нет ни одной женщины по фамилии Ямамото. А что вы думаете по этому поводу? Соэда колебался. У него на этот счет уже сложилось свое мнение, но он пока не решался сообщить его Такако. - Откровенно говоря, у меня нет еще определенного мнения, - сказал он. - А что вы сами думаете об отправительнице письма? - Полагаю, что наброски, сделанные Сасадзимой, действительно находятся у нее, - спокойно ответила Такако. Соэда кивнул в знак согласия. - Скорее всего, - продолжала Такако, она в самом деле намерена передать их Кумико, причем непосредственно из рук в руки. Поэтому она отказалась переслать их по почте. Нет причин не верить и тому, что она действительно должна была срочно выехать из Токио. - Но почему она ничего не сообщает в письме о себе? - Это нам всем показалось странным. По-видимому, на то есть свои причины. - Какие, например? - Не знаю, - ответила Такако. - Не исключено, что это связано со смертью художника. Видимо, какие-то обстоятельства вынудили ее избрать тот способ, который она предложила. - Эта женщина, по всей вероятности, заранее знала, что среди ваших знакомых нет никого по имени Тиеко Ямамото. Что же заставило ее в таком случае печатать письмо на машинке? Другое дело, если бы письмо было деловое, но печатать сугубо личное письмо на машинке... Не кажется ли вам это странным? - Мне это тоже показалось необычным, но, думаю, здесь опять-таки следует принять во внимание некие особые обстоятельства. Знаете, господин Соэда, у меня предчувствие, будто эта встреча сулит Кумико что-то хорошее. Соэда озадаченно взглянул на Такако. - Что вы подразумеваете под словами "сулит что-то хорошее"? - спросил он. - Не знаю. Это предчувствие возникло у меня непроизвольно. Уж такое существо человек - всегда на что-то надеется. - Вы отправили Кумико в Киото одну? - тихо спросил Соэда. На лице Такако отразилось замешательство. - Мы все же обратились в полицию, ознакомили с письмом одного детектива. И он предложил свои услуги - ехать в Киото вместе с Кумико. - Значит, он будет ее сопровождать? - Да. Откровенно говоря, мы не хотели вмешивать в это дело полицию, но Реити, муж Сэцуко, настоял, считая, что так будет для Кумико безопасней. - Нет, так поступать не следовало, - твердо заявил Соэда. - Кумико не должна была ехать вместе с детективом. - Может быть, вы правы, но, повторяю, Реити настоял на том. - Думаю, что отправительница письма никакой угрозы для Кумико не представляет и ваша дочь спокойно могла поехать одна. - Ничего не поделаешь, в Киото ее теперь сопровождает детектив. - Что это за человек? - Зовут его Судзуки. Он занимается расследованием обстоятельств смерти Сасадзимы. Кстати, он сомневается в достоверности официальной версии. - Разве не установлено, что смерть наступила от несчастного случая? - Судзуки имеет на этот счет собственное мнение. Поскольку Кумико уже встречалась с ним, мы решили именно ему показать письмо. Господин Судзуки сам предложил сопровождать Кумико в Киото. Отказывать ему было как-то неудобно. Причем он обещал сопровождать Кумико лишь до Киото и ни в коем случае не идти с ней к месту свидания. Ведь в письме не возражали, если кто-либо будет сопровождать Кумико до Киото, вот мы и дали свое согласие. Сдержит ли Судзуки свое обещание, думал Соэда. Скорее всего, он обязательно пойдет следом за Кумико, хотя бы для того, чтобы выяснять личность отправительницы письма. Именно поэтому он вызвался сопровождать ее. Безусловно, Судзуки постарается пробраться к месту встречи незамеченным, но где гарантия, что его присутствие не будет обнаружено? Соэда опять с огорчением подумал о том, что в такой момент его не оказалось в Токио. Он взглянул на часы: ровно час. Это было крайнее время встречи, назначенной в письме. Соэда вернулся в редакцию, но никак не мог приняться за работу. Наконец он выжал из себя несколько коротких информации, но его мысли были в Киото. - Соэда, - обратился к нему начальник отдела, - ты не смог бы съездить в аэропорт Ханэда? - Что-нибудь срочное? - спросил Соэда, подумав, что шеф заметил его состояние и решил подкинуть ему работу. - В четыре прибывает самолет международной авиакомпании SAS. Возвращается Ямагути - наш представитель на международной конференции. Уверен, ничего путного он не скажет, но все же попытайся взять интервью. - Ясно. Фоторепортера прихватить? - Пожалуй да. Пригласи кого-нибудь на свой выбор. - По-видимому, начальник отдела особого значения этому интервью не придавал. Соэда тут же вызвал фоторепортера, и они отправились в аэропорт. Самолет авиакомпании SAS опаздывал на час. - Ничего не поделаешь, пойдем хоть чайку выпьем, - предложил Соэда. Они отправились в зал, где обслуживали пассажиров международных авиалиний. Здесь царило оживление, было много иностранцев. - Такое впечатление, будто глядишь в окно на широкий мир, не правда ли? - сказал фоторепортер. Но Соэда был занят своими мыслями и ничего не ответил. Удалось ли Кумико встретиться с этой загадочной женщиной? - думал он. - Черт возьми, еще целый час ждать, - ныл фоторепортер. - На дальних международных линиях самолеты часто опаздывают, - ответил Соэда и взглянул сквозь стеклянную дверь в соседний зал. Внезапно он обратил внимание на знакомое лицо. В группе хорошо одетых мужчин стоял не кто иной, как Есио Мурао из департамента стран Европы и Азии министерства иностранных дел. Похоже, чиновники из министерства тоже приехали встречать Ямагути, подумал Соэда. Он глядел на оживленное лицо Мурао, болтавшего с каким-то сослуживцем, и вспоминал свой недавний визит к нему. Наконец самолет приземлился. На трапе, приветственно помахивая рукой, появился седовласый, полный мужчина. Бывший посол, он впоследствии оказался не у дел, но принимая во внимание прежние заслуги, его время от времени посылали на малозначащие международные конференции. Мидовские чиновники дружной толпой двинулись ему навстречу. Когда дошла очередь до Мурао, он вежливо поклонился Ямагути и отошел в сторону. Судя по всему, чиновная братия прибыла в аэропорт лишь из долга вежливости, поскольку и делегат не был важной персоной, и конференции особого значения не придавалось. Соэда взял у Ямагути короткое интервью, не переставая думать о том, как бы заговорить с Мурао. Тогда, во время их первой встречи, Мурао обошелся с ним весьма холодно. Тем не менее Соэде захотелось еще раз поговорить с ним, выяснить его отношение к некоторым вопросам. Ведь Мурао был одним из тех - в этом Соэда был убежден, - кто знал правду о смерти Кэнъитиро Ногами. Соэда более или менее утвердился в своих предположениях относительно смерти Ногами. Сейчас он думал над тем, какие вопросы ему бы задать Мурао. Он, конечно, понимал, что Мурао правду не скажет, но так или иначе на многие вопросы он должен как-то прореагировать, и по его реакции можно будет сделать определенные выводы. Мурао, разумеется, будет уходить от существа дела, давать совсем не те ответы, какие хотел бы от него услышать Соэда. Задавая Мурао вопросы и наблюдая одновременно за выражением его лица, Соэда в общих чертах рассчитывал уяснить ту правду, которую Мурао пытается замалчивать. И, глядя на оживленно беседовавших дипломатов, он рисовал себе в уме тактическую модель своей беседы с Мурао. Взаимные приветствия закончились. Началась небольшая пресс-конференция, к которой газетные репортеры - их собралось человек пять-шесть - особого интереса не проявили, но все же от нее увильнуть не смогли. Пресс-конференция открылась в специально предназначенной для таких случаев комнате рядом с большим залом. Соэда почти не слушал, о чем говорил Ямагути. Он мучительно думал лишь о том, как бы ему поговорить с Мурао, а Ямагути, видимо, с удовольствием начал подробно излагать ход конференции. Соэда время от времени делал короткие записи в блокноте, понимая, что подробности не нужны: все равно в газете это сообщение займет не более пяти-шести строк. Однако Ямагути вошел во вкус и стал даже рассказывать некоторые пикантные подробности. Пресс-конференция затягивалась. Соэда собрался было уйти, но потом раздумал. Мидовские сотрудники, в том числе и Мурао, находились в большом зале, поэтому уход Соэды с пресс-конференции и его намерение заговорить с Мурао у всех на глазах вызвали бы по меньшей мере недоумение. Наконец пресс-конференция кончилась, и корреспонденты разошлись по своим машинам. - Я здесь задержусь по одному делу и приеду на такси, а ты возвращайся в редакцию, - оказал Соэда фоторепортеру. Окруженный толпой встречающих, Ямагути с самодовольным видом спускался вниз по широкой лестнице. Соэда стал разыскивать среди них Мурао, но его нигде не было. - Вы не видели Мурао? - обратился Соэда к знакомому чиновнику. - Странно, действительно его нигде нет, - удивился тот, оглядываясь. - Несколько минут назад я его своими глазами здесь видел. Наконец, когда почти все уже расселись по машинам один из чиновников сказал: - Видимо, господин Мурао потребовался по срочному делу, и он уехал раньше. И надо же было задержаться на этой пресс-конференции, слушать болтовню Ямагути! Такой случай упустил, корил себя Соэда. Он сошел, вниз, в зал ожидания для пассажиров внутренних авиалиний. В громкоговорителе прозвучал голос, сообщавший о начале посадки на самолет, вылетающий в Осаку. Многие пассажиры поднялись со своих мест и плотной толпой направились к выходу на летное поле. У выхода началась проверка билетов. Что-то заставило Соэду поглядеть в ту сторону, и он буквально обомлел: в толпе пассажиров шагал не кто иной, как Мурао. Соэда глядел ему вслед, пока фигура Мурао не скрылась за прожекторами, ярко освещавшими взлетное поле. Итак, Мурао вместо возвращения на службу по срочному делу вылетал в Осаку. Правда, в том, что он вылетал туда самолетом, а не ехал поездом, ничего необычного не было. И все же Соэде показалась странной такая поспешность, тем более что Мурао никому из сослуживцев даже не заикнулся, что улетает в Осаку.