широкоизвестный дон Панта- леон Пантоха, оказавшийся, как выяснилось вчера ко всеобщему удивлению, капитаном Интендантской службы Перуанской армии. Оплакиваемая нами Ольга Арельано Росаура, незабвенная и горячо любимая Бразильянка, как любовно называли тебя мы, тебя знавшие, и как ты значилась в нашем журнале! Мы облачились сегодня в славный офицерский мундир Перуанской армии, дабы проводить тебя к твоему последнему земному приюту, ибо наша обязанность пред лицом всего мира -- с высоко поднятой головой и глубоким чувством ответственности заявить, что ты пала, как мужественный солдат, служа любимой родине -- Перу. Мы пришли сюда, чтобы не стыдясь и с гордостью показать, что мы были твоими друзьями и вышестоящим начальством и что для нас было честью служить вместе с тобой нелегкому делу, требующему самопожертвования (что ты, почитаемая всеми нами подруга, доказала собственной жизнью), на благо нашим соотечественникам и родине. Ты -- несчастная жертва долга и людской низости и вероломства. Презренные трусы, подстрекаемые демоном алкоголя, низменными инстинктами похоти или сатанинским фанатизмом, соревновались в ущелье Касика Кокамы близ Науты в подлом обмане и вероломстве, чтобы, захватив пиратским путем наше речное судно "Еву", затем со зверской жестокостью утолить свои скотские желания, и не ведали, что красу, которой они преступно овладели, ты не скупясь, щедро дарила нашим труженикам-солдатам. Оплакиваемая нами Ольга Арельано Росаура, незабвенная Бразильянка! Эти солдаты, твои солдаты, не забудут тебя. И сейчас, в самых отдаленных уголках нашей Амазонии, в ущельях, где царствует владыка болотной лихорадки анафелес, на самых затерянных лесных прогалинах -- повсюду, где стоят Перуанские войска, утверждая и защищая нашу независимость, везде, куда ты, не колеблясь, добиралась, невзирая на насекомых, болезни и неудобства, неся свою красоту, заразительную, открытую веселость в дар часовым Перу, везде есть такие, что вспоминают тебя со слезами на глазах, и сердца их преисполняются гневом к садистам-убийцам. Они никогда не забудут твоего очарования, твоего веселого лукавства и свойственного тебе стремления делить с ними тяготы походной жизни, которая благодаря тебе становилась для наших сержантов и солдат гораздо более сносной и приятной. Оплакиваемая нами Ольга Арельано Pocaypa, незабвенная Бразильянка! Мы называли тебя так потому, что тебе привелось жить в этой братской стране, куда тебя увлекли свойственные юности мятежные порывы, мы называли тебя так, хотя -- и это следует сказать -- все в тебе, до последней капли крови, до тончайшего волоска, было исконно перуанским. Знай же, что вместе с опечаленными солдатами, рассеянными по просторам нашей Амазонии, тебя оплакивают, скорбя, твои товарищи по Роте добрых услуг для гарнизонов и частей Амазонии, в интендантском центре на реке Итайа, где ты была роскошным, благоуханным цветком, и мы все восхищались тобой, уважали тебя и любили за высокое понимание долга, за никогда не изменявшее тебе расположение духа, замечательное чув- ство товарищества и сотрудничества и еще за множество других твоих удивительных достоинств. От имени всех этих людей я хочу сказать тебе, сдерживая плач скорби, что твоя жертва не будет напрасной: твоя юная, зверски пролитая кровь отныне свяжет нас священными узами еще теснее, а твой пример будет изо дня в день вести нас за собой, повелевая выполнять долг с тем же совершенством и бескорыстием, с какими выполняла его ты. И наконец, позволь, приложив руку к сердцу, поблагодарить тебя от себя лично за твое расположение и понимание и за то многое, глубоко личное, чему ты меня научила и чего я никогда не забуду. Оплакиваемая нами Ольга Арельано Росаура, незабвенная Бразильянка, МИР ПРАХУ ТВОЕМУ! Хроника событий в Науте ПРЕСТУПЛЕНИЕ В УЩЕЛЬЕ КАСИКА КОКАМЫ, ИЗЛОЖЕННОЕ ПОСЛЕДОВАТЕЛЬНО И В ПО- ДРОБНОСТЯХ: КРОВАВАЯ ЛЮБОВЬ, СТРАСТЬ, САДИСТСКАЯ НЕКРОФИЛИЯ И РАЗГУЛ ИНС- ТИНКТОВ Наута, район Рекены: "Эль Ориенте" публич- но выражает горячую благодарность полков- нику Гражданской гвардии Хуану Амесаге Риофрио, начальнику V полицейского округа и старшему инспектору Перуанской сыскной полиции (ПСП) в Лорето Федерико Чумпита- су Фернандесу, ответственным за расследова- ние трагических событий в Науте, за то, что они, жертвуя своим драгоценным временем, любезно помогли нам получить информацию об этих событиях. Мы хотели бы отметить ту готовность со- трудничать со свободной и демократической прессой, которую обнаружили эти выдающие- ся полицейские руководители, с коих другим представителям властей нашего департамента следовало бы брать пример. Заговор в Рекене В ходе расследования событий, имевших место в Науте, обнаруживаются обстоятельства, которые подтверждают первоначальные предположения, распространяв- шиеся в печати и по радио. Так, все менее вероятным выглядит утверждение, согласно которому нападение в Науте, смерть и распятие Ольги Арельано Росауры (она же Бразильянка) были обрядом "жертвоприношения и очищения кровью", совершенным Братством по кресту, а семеро субъектов, его осуществивших, были всего лишь орудием в руках этой секты. Таким образом, пламенная кампания, которую наш коллега Герман Лаудано Росалес вел в программе "Говорит Синчи" в защиту Братства и отвергающая как лживые заявления преступников о том, что они якобы подчинялись приказанию брата Франсиско, кажется все более правдивой. Предположение Синчи, что эти признания всего лишь хитрость, к которой прибегли арестованные, чтобы смягчить собственную вину, похоже, имеет фактическое подтверждение. Равным образом первые допросы, которым были подвергнуты в Икитосе заключенные, -- вчера по реке они были доставлены в Икитос из Науты, где содержались под стражей со 2 января, -- также позволили руководству Гражданской гвардии и ПСП отвергнуть имевшую хождение версию, согласно которой нападение в Науте было осуществлено под влиянием момента, в алкогольном опьянении, и подтвердили, без сомнения, что оно было замышлено заранее и спланировано во всех мельчайших и ужасающих деталях. Все началось, по-видимому, за пятнадцать дней до зловещей даты во время встречи, носившей светский характер (а вовсе не религиозный, как утверждалось) под невинным предлогом дружеской вечеринки в селении Рекена. Она состоялась, вероятно, 14 декабря в доме бывшего алькальда селения Теофило Морея в связи с тем, что ему исполнилось пятьдесят четыре года. В ходе застолья, в котором принимали участие все обвиняемые, а именно Артидоро Сома, 23 лет, Непомусено Килка, 31 года, Кайфас Санчо, 28 лет, Фабио Тапайури, 26 лет, Фабрисиано Писанго, 32 лет, и Ренан Маркес Куричимба, 22 лет, было выпито немало спиртного, и все поименованные опьянели. На этой вечеринке сам бывший алькальд Теофило Морей -- личность, хорошо известная в Рекене своими чувственными наклонностями, любитель поесть и выпить, -- предложил, как заявляют некоторые из обвиняемых, устроить засаду на оперативную группу, когда та будет направляться в какой-нибудь военный лагерь, и, захватив ее, насладиться прелестями падших женщин. (Как помнят наши читатели, налетчики сначала утверждали, что мысль о нападении якобы возникла во время вечерней службы в Хранилище креста в Рекене и будто бы жребием было решено, что именно эти семеро "братьев" выполнят миссию, задуманную всеми присутствующими на церемонии, каковых, по их словам, было более сотни.) Предложение с энтузиазмом было принято остальными обвиняемыми. Все они признали, что эта тема -- женщины из Роты добрых услуг -- вообще была у них очень популярной и что они неоднократно обращались с письменными протестами к военному Командованию, прося разрешить вышеупомянутым дурным женщинам обслуживать и гражданскую клиентуру в тех селениях Амазонии, которые они посещали по долгу службы, и однажды даже, создав комиссию из молодых людей Рекены, отправились к начальнику речной базы Санта-Исабель, расположенной по соседству с селением, чтобы заявить протест против, по их мнению, несправедливой монополии вооруженных сил на женщин легкого поведения. Если учесть все это, то понятно, что предложение бывшего алькальда Морея, обещавшее им исполнение долго сдерживаемых желаний, было принято арестованными с восторгом и неистовой радостью. Точно неизвестно, были ли семеро заговорщиков последователями брата Франсиско и часто ли посещали они тайные обряды в Хранилище креста в Рекене, как они утверждают, или все это ложь, на чем настаивает кое-кто из апостолов секты в посланиях, которые они рассылают в редакции газет и радио из своих укромных убежищ, и о чем заявил даже сам брат Франсиско (см. с. 3--3 и 4 столбцы). На этой самой пирушке семеро друзей набросали примерный план, договорившись, что осуществят свои преступные намерения подальше от Рекены, дабы не компрометировать доброго имени селения, а также для того, чтобы сбить с толку власти, если начнется расследование. Они решили тайком разузнать ближайшие даты прибытия оперативных групп в Науту или в Багасан, сочтя эти близко расположенные пункты наиболее удобными для совершения налета. Бывший алькальд Морей сам предложил добыть нужные сведения через офицеров речной базы Санта-Исабель, с которыми у него были служебные связи. Не раздумывая долго, обвиняемые взялись за дело и усовершенствовали свой план, для чего собирались еще два или три раза. Теофило Морей на самом деле хитростью дознался у младшего лейтенанта Вооруженных сил Германа Уриосте, что оперативная группа из шести рабочих единиц прибудет по реке из Икитоса, с тем чтобы в первые дни января объехать части, расположенные в Науте, Багасане и Рекене, причем в первом из этих пунктов она будет 2 января около полудня. Собравшись вновь в доме бывшего алькальда, семеро злоумышленников уточнили свой преступный план, договорившись подкараулить оперативную группу в окрестностях Науты, чтобы жертвы и полиция подумали, будто сексуальный разбой совершили жители этого исторического селения. С целью запутать следы родилась идея оставить на месте засады крест с распятым на нем зверьком, чтобы казалось, будто нападение -- дело рук братьев из Науты. Они запаслись гвоздями и молотками, не подозревая, как утверждали, что случай будет чудовищным образом поспешествовать их планам и они получат возможность распять не зверька, а тело юной и прекрасной, но заблудшей женщины. Семеро заговорщиков порешили разбиться на две группы, и каждая группа по-разному объяснила друзьям и родным, почему их не будет в Рекене. Так, например, группа, состоявшая из Теофило Морея, Артидоро Сомы, Непомусено Килки и Ренана Маркеса Куричимбы, ушла из селения 29 декабря на лодке с подвесным мотором, принадлежащей первому из поименованных, сказав всем, что направляется на озеро Карауите, где они хотят провести новогодние праздники, занявшись здоровым спортом -- ловлей рыбы бешенки и гамитаны. Другая группа -- Кайфас Санчо, Фабио Тапайури и Фабрисиано Писанго -- ушла только на рас- свете 1 января на глиссере, принадлежащем последнему из названных, уверив знакомых, что отправляются на охоту в сторону Багасана, где незадолго до того в окрестностях селения видели ягуаров. На самом же деле обе группы, как и было задумано, направились вниз по реке в сторону Науты и проплыли мимо этого селения, не останавливаясь, точно так же, как они проплыли и мимо Багасана, ибо их целью было добраться незамеченными до места, расположенного километра на три ниже истока Амазонки, нашей широкой, как море, реки, а именно до ущелья Касика Кокамы, носящего это название благодаря легенде, которая гласит, будто здесь в период ливней плавает у самого берега призрак знаменитого касика дона Мануэля Пакайи, пионера, 30 апреля 1840 года основавшего при слиянии рек Мараньон и Укайали селение Науту. Семеро обвиняемых выбрали это место, несмотря на страх, который внушали некоторым из них вышеупомянутые предрассудки, потому что речное русло тут частично скрыто обильной растительностью и можно было остаться незамеченными. Обе группы встретились в ущелье Касика Кокамы под вечер 1 января, разбили лагерь в низине и всю ночь пировали. Ибо, будучи людьми бывалыми, каждый из них запасся не только револьвером, карабином, гвоздями и одеялом для ночевки, но и анисовой водкой и пивом, которые они пили, и пьянели, приходя в возбуждение и не переставая зубоскалить, и в нетерпении ожидали дня, когда сбудутся их злокозненные замыслы. Пиратский налет в ущелье Касика Кокамы Утром спозаранку семеро заговорщиков уже были настороже и, забравшись на деревья, следили за рекой. Для этой цели они запаслись биноклями, которые передавали друг другу, чтобы видеть, что происходит на воде. Так они просидели большую часть дня, и только в четыре часа пополудни Фабио Тапайури разглядел вдали красно-зеленое судно "Ева", которое со своим вожделенным грузом плыло по охранным водам нашей широкой, как море, реки. Злоумышленники тут же приступили к осуществлению своих вероломных планов. Меж тем как четверо из них -- Теофило Морей, Фабио Тапайури, Фабрисиано Писанго и Рене Маркес Куричимба -- прятали среди прибрежной растительности лодку с подвесным мотором и укрывались сами, Артидоро Сома, Непо- мусено Килка и Кайфас Санчо сели в глиссер и поплыли на середину реки, чтобы там разыграть коварный спектакль. Они подошли к "Еве" на малой скорости, и Сома с Килкой стали размахивать руками и кричать, что, мол, Кайфасу Санчо срочно нужна медицинская помощь, потому что его укусила ядовитая змея. Первый унтер-офицер Карлос Родригес Саравиа, услыхав их вопли, приказал застопорить машины и принять больного на борт "Евы"( где имелась аптечка) с похвальным намерением оказать медицинскую помощь симулянту Кайфасу Санчо. Как только эти трое при помощи коварной уловки оказались на борту, они сбросили мирные маски, выхватили спрятанные револьверы и подступили с угрозами к унтер-офицеру Родригесу Саравиа и четырем его подчиненным, требуя повиновения. Пока Артидоро Сома держал группу из шести женщин (Луису Канепу, Печугу; Хуану Барбичи Лу, Сандру; Эдувихес Лаури, Эдувихес; Эрнесту Сипоте, Лорету; Марию Карраско Лунчу, Флор, и несчастную Ольгу Арельяно Росауру, Бразильянку), а также Хуана Риверу, Чупито, возглавлявшего группу, запертыми в каюте, Непомусено Килка и Кайфас Санчо, мерзко сквернословя и угрожая смертью, требовали, чтобы команда снова запустила двигатель и направила судно к ущелью, где дожидались в засаде остальные. И вот в то время как налетчики бесчинствовали, сметливому рулевому Исидоро Ауанари Лейве удалось, находчиво солгав (мол, по естественной надобности), на минуту выйти из каюты и, проникнув в радиорубку, послать отчаянный SOS на базу в Науту, где, не поняв как следует сигнала бедствия, все же решили немедленно отправить вниз по реке катер с санитаром и двумя солдатами на борту, чтобы выяснить, что случилось с "Евой". А между тем судно стояло в ущелье Касика Кокамы, в стратегически избранном месте, наполовину скрытое обильной растительностью, и нелегко было обнаружить его рыбачьим лодкам и моторкам, снующим по середине нашей широкой, как море, реки. Трусливый разбой: насилие и раны С математической точностью, шаг за шагом осуществлялся макиавеллиевский план преступников. В ущелье Касика Кокамы четверо, остававшихся на берегу, поспешили подняться на борт "Евы" и вместе с тремя своими сообщниками безжалостно связали и заткнули кляпом рот унтер-офицеру Родригесу Саравии и четверым членам команды, которых затем пинками и побоями затолкали в трюм, наспех сказав, что они находятся тут по велению Братства, что все это -- кара за греховные деяния Роты добрых услуг. Потом семеро пиратов -- которые, по свидетельству жертв, все больше входили в раж и дрожали от возбуждения -- направились к каюте, где были заперты женщины, чтобы удовлетворить свои разнузданные страсти. Тут пролилась первая кровь. Поняв преступные намерения этих типов, запертые в каюте искательницы легкой жизни оказали им стойкое сопротивление, последовав мужественному примеру Хуана Риверы, Чупито, который, ничуть не тушуясь и невзирая на свой малый рост и физическую немощь, набросился на пиратов, бодая их головой, брыкаясь и бранясь, но, к несчастью, его донкихотское упорство скоро было сломлено -- он был повержен, пираты избили его рукоятками револьверов, пинали ногами и разбили лицо в кровь. Подобная участь постигла и Луису Канепу (она же Печуга), которая тоже энергично, как настоящий мужчина, схватилась с налетчиками, царапаясь и кусаясь, и те избили ее зверски, до потери сознания. Подавив сопротивление, пираты, угрожая револьверами и карабинами, принудили падших женщин удовлетворить их порочные желания, для чего каждый выбрал себе жертву, при этом между ними произошла потасовка, поскольку каждый хотел завладеть несчастной Ольгой Арельано Росаурой, которую в конце концов уступили Теофило Морею, приняв во внимание его превосходство в возрасте. Перестрелка и освобождение: прелестная рабочая единица умирает Пока семеро насильников вершили кровавый разгул, катер, отправленный с базы в Науте, обошел довольно большой участок реки и, не обнаружив никаких следов "Евы", уже собирался возвращаться, как вдруг вдалеке багрянец заката чудесным образом сверкнул на укрытом густой растительностью ущелья Касика Кокамы зелено-красном судне. Катер тут же направился к "Еве" и, к всеобщему удивлению, был встречен градом пуль, одна из которых пробила левую ляжку и внутреннюю часть ягодицы нижнему чину Фелисио Танчива. Оправившись от изумления, солдаты ответили на огонь, завязалась пе- рестрелка, длившаяся несколько минут, в ходе которой была смертельно ранена -- пулями солдат, как установило вскрытие, -- Ольга Арельано Росаура (она же Бра-зильянка). Видя, что они находятся в худшем положении, солдаты решили возвратиться в Науту за подкреплением. Заметив, что патруль удаляется, преступники, охваченные страхом из-за приключившейся на их глазах смерти, растерялись. Первым, похоже, спохватился Теофило Морей, он призвал своих приятелей сохранять спокойствие, убеждая, что, покуда патруль доберется до Науты, у них будет время не только убежать, но и выполнить свой план до конца. И вот тогда кто-то (неизвестно, был ли это сам Теофило Морей, как говорят некоторые, или Фабиан Тапайури, как утверждают другие) предложил распять Бразильянку вместо зверька. Преступники взялись за осуществление своего кровавого плана, выбросили на берег труп Ольги Арельяно и решили для экономии времени не делать крест, а использовать вместо него какое-нибудь дерево. Они были заняты этим черным делом, когда на горизонте показались четыре катера с солдата- ми. Преступники тотчас же пустились наутек и углубились в заросли. Только двоих -- Непомусено Килку и Ренана Маркеса Куричимбу -- удалось поймать сразу. Солдатам, поднявшимся на "Еву", предстало страшное зрелище: по судну в истерике метались охваченные ужасом полуголые женщины, некоторые со следами жестокого обращения на лице и на теле (Печуга), а на берегу, на стволе дерева, было распято прекрасное тело Ольги Арельано Росауры. Пули настигли несчастную в самом начале перестрелки, поразив основные органы -- сердце и головной мозг, что вызвало мгновенную смерть. Несчастную сняли с дерева, накрыли одеялами и подняли на судно, где как безумные рыдали остальные жертвы. Как только первый унтер-офицер Родригес Саравиа и остальной экипаж были освобождены, по радио передали в Науту, Рекену и Икитос тревожное сообщение о случившемся, и тотчас же все посты, речные базы и гарнизоны округа были мобилизованы в погоню за пятерыми бежавшими. В течение суток были выловлены все. Трое -- Теофило Морей, Артидоро Сома и Фабио Тапайури -- попались вечером неподалеку от Науты, куда они пытались пробраться тайком после того, как пробежали много километров по зарослям, разодрав в клочья одежду и до крови расцарапав тело. Двое других -- Кайфас Санчо и Фабрисиано Писанго -- были схвачены на рассвете следующего дня, когда они переплывали Укайали на глиссере, который украли в порту в Науте. Один из них, Кайфас Санчо, оказался довольно серьезно раненным -- схватил пулю ртом. Жертвы нападения были переправлены в Науту, где Луисе Канепе и Чупито была оказана необходимая помощь, оба они в своем горестном положении проявили большое мужество и твердость духа. Там же были получены от жертв первые показания о только что пережитых ими ужасных событиях. Труп несчастной Ольги Арельано Росауры из-за юридических формальностей смогли доставить в Икитос лишь 4-го числа на гидроплане "Далила", а в Науту сопровождал ее останки тогда еще лишь сеньор Панталеон Пантоха, и он же проводил первые расследования. Остальные женщины вернулись в Икитос по реке на судне "Ева", которое не пострадало особенно во время налета, а семеро арестованных еще несколько дней пробыли в Науте и были подвергнуты властями изнурительным допросам. Вчера под усиленным конвоем они прибыли в Икитос на гидроплане ПВВС и в настоящее время находятся в центральной тюрьме на улице Сержанта Лореса, откуда, без сомнения, преступники выйдут очень нескоро. Бурной и скандальной была жизнь усопшей Она родилась 17 апреля 1936 года в тогда еще заброшенном селении Нанай (в те времена не было шоссе, которое теперь соединяет курортное местечко с Икитосом) и была дочерью Эрменехильды Арельано Росауры и неизвестного отца. Ее крестили 8 мая того же года в церкви Пунчаны и нарекли Ольгой, дав еще два имени матери. Мать Ольги, по словам тех, кто ее помнит, занималась в Нанае чем придется -- служила уборщицей на речной базе в Пунчане, а также в местных барах и ресторанах, откуда ее всякий раз выгоняли за пристрастие к спиртному, так что в конце концов соседи привыкли видеть, как нетвердо держащаяся на ногах Рюмочка Гермеса -- так ее прозвали -- бродит по кварталу вместе со своей малолетней дочуркой Ольгитой, а прохожие, глядя ей вслед, пересмеиваются. Девочка была невезучей: когда ей исполнилось всего восемь или девять лет, Рюмочка Гермеса пропала из Наная, бросив дочь на произвол судьбы, ее милосердно подобрали адвентисты седьмого дня и поместили в свой маленький сиротский приют, что стоял на углу Саманес Окампо и Напо, где теперь осталась только церковь. В этом заведении бедняжка, до той поры росшая, как дикий зверек, в грязи и невежестве, стала учиться читать, писать, считать и вела жизнь простую, но здоровую и чистую в соответствии с твердыми моральными правилами этой церкви. ("Не так уж они, видно, были тверды, как расписывают, если судить по послужному списку барышни",-- заметил один из наших редакторов, с характерной для него строгостью, добрый католик, в прошлом связанный с армией и знаменитый тем, что в его проповедях постоянно звучит ирония по адресу многочисленных протестантских церквей Икитоса; своего имени он просил не называть.) Драматическая история молодого миссионера "Я хорошо ее помню, -- сказал нам адвентистский пастор, его преподобие Авраам Мак-Ферсон, который стоял во главе сиротского приюта в те времена, когда там находилась маленькая Ольга Арельано Росаура. -- Это была веселая смуглянка, смышленая и живая, послушно выполнявшая распоряжения учителей и наставников, и мы от нее ожидали много хорошего. Погубила ее, без сомнения, великая красота, которой ее одарила природа с отроческих лет. Но как бы то ни было, помолимся за нее и, думая о ее участи, постараемся исправить нашу жизнь, ибо зачем вспоминать о вещах грустных и горьких, добра от этого не будет и ни к чему это не приведет". Тем самым преподобный Авраам Мак-Ферсон прозрачно намекнул на случай, наделавший много шуму в Икитосе: на сенсационный побег из сиротского приюта адвентистов седьмого дня тринадцати-летней красавицы, какой была тогда Ольгита Арельано Росаура, с одним из ее наставников, молодым пастором Ричардом Джей Пирсом, незадолго до того прибывшим в Икитос со своей далекой родины, Северной Америки, чтобы получить боевое крещение на поприще миссионерства. Случай этот окончился трагически, как, должно быть, помнят многие читатели "Эль Ориенте", ибо как раз в нашу газету, тогда самую уважаемую в Икитосе, мучимый совестью миссионер, прежде чем покончить с собой, направил письмо, умоляя о прощении общественность Лорето и терзаясь тем, что не устоял перед юной красой Ольгиты, а потом он повесился на пальмовом дереве, неподалеку от селения Сан-Хуан. ("Эль Ориенте" в сентябре 1949 года публиковала полностью его письмо, написанное наполовину по-английски, наполовину по-испански.) Тобогган легкой жизни После этой скороспелой и неудачной любовной авантюры Ольга Арельано Росаура покатилась по наклонной плоскости легкой жизни, чему, безусловно, способствовала ее физическая привлекательность и огромное обаяние. С той поры ее прелестная фигурка стала мелькать в ночных заведениях Икитоса, в таких, как "Мао-Мао", "Сельва", и теперь уже не существующем притоне "Роскошный цветник", который в один прекрасный день властям пришлось закрыть, так как они поняли, что бар полностью отвечает своему названию, поскольку в этом подпольном доме свиданий с четырех до семи ежедневно расставались с целомудрием школьницы города Икитоса. Хозяин заведения -- почти легендарный Умберто Сипа (он же Сморчок), проведший несколько месяцев в тюрьме, -- сделал затем, как всем хорошо известно, блистательную карьеру на этом поприще. Долго пришлось бы излагать все любовные перипетии несчастной Ольгиты Арельано Росауры: молва ей приписывала бесчисленных покровителей и могущественных друзей, многие из которых были женаты и с которыми девушка, не стесняясь, появлялась на людях. Один из таких непроверенных слухов утверждал, будто в конце 1952 года Ольгита была потихоньку выслана из Икитоса тогдашним префектом департамента Мигелем Торресом Саламино, причиной чему была страстная любовь между сбившейся с пути Ольгитой и сыном префекта, студентом инженерного института Мигелито Торресом Сааведрой, чью кончину в мутных водах лагуны Кистокоча считали самоубийством -- так многочисленны были свидетельства глубокого отчаяния, в которое впал молодой человек после исчезновения из города возлюбленной, хотя его семья самым решительным образом опровергала этот слух. Как бы то ни было, неуемная Ольгита отбыла в бразильский город Манаос, и о ней было известно лишь одно: вместо того чтобы исправиться, она с головой окунулась в беспутную жизнь, пустилась во все тяжкие -- другими словами, целиком посвятила себя -- в лупанариях и домах свиданий -- древнейшей профессии проституции. Возвращение на родину Поднаторевшая в непристойном ремесле и красивая, как никогда, Ольга Арельано Росаура, которую наши земляки с лоретанской находчивостью тотчас же окрестили Бразильянкой, года два назад возвратилась в родной Икитос и почти сразу через посредничество местного вербовщика женщин Китайца Порфирио из Вифлеемского квартала поступила в Роту добрых услуг -- учреждение, поставлявшее женщин легкого поведения так, словно это скот или предметы первой необходимости, воинским частям Амазонии. А незадолго до того неисправимая Ольгита стала героиней шумного скандала: во время вечернего сеанса ее застали в последнем ряду кинотеатра "Болоньези" за неописуемыми занятиями с лейтенантом Гражданской гвардии, которого после этого пришлось перевести из Икитоса в другое место. Со стороны супруги этого офицера была даже попытка нападения, и наши читатели, должно быть, помнят, как в один прекрасный чертверг, после вечерней зори, она набросилась на Бразильянку и как они -- в скверике на Пласа-де-Армас -- сцепились, осыпая друг дружку оскорблениями. Ольга Арельано Росаура благодаря своей красоте очень скоро стала звездой первой величины в дурно прославившемся заведении на реке Итайа и подругой сердца тамошнего директора-распорядителя, которого мы до вчерашнего дня наивно считали человеком штатским, дона Панталеона Пантохи, и каковой на самом деле оказался -- к смущению и замешательству многих -- ни более ни менее как капитаном наших Вооруженных сил. Ни для кого в нашем городе не секрет, что имела место тесная и интимная связь между усопшей красавицей и сеньором, пардон, капитаном Пантохой, и нередко можно было видеть, как эта нежная парочка прогуливалась по площади 28 Июля или же страстно обнималась в сумерках на набережной Тарапака. Говорят, что эта не-вольная губительница, источник трагедий, соблазнительная Бразильянка, Ольгита Арельано Росаура, была причиной отъезда из Икитоса покинутой супруги капитана Пантохи, причиной ужасной семейной драмы, которую раскрыл наш коллега, выдающийся радиокомментатор. Трагический финал Вот мы и подошли к кровавой развязке: под вечер второго дня нового, 1959 года в ущелье Касика Кокамы, близ Науты, в расцвете молодости оборвалась ее жизнь, преждевременно и страшно, от предательских пуль, быть может зачарованных той самой красою, которая привлекала стольких мужчин, и в своем смертоносном полете нашедших именно ее, пронзенную затем гвоздями не то преступных выродков, не то фанатиков. Тот, кто посетил -- а таких было немало -- пользовавшееся дурной славой место на реке Итайа, где было выставлено тело покойной Ольги Росауры и куда похоронное агентство "Модус вивенди" отрядило свой первоклассный катафалк, подойдя к гробу, восхищались нетронутой, сверкавшей за прозрачным стеклом в свете погребальных свечей смуглой красою Бразильянки. Исключительное право публикации принадлежит "Эль Ориенте". ПОСЛАНИЕ БРАТА ФРАНСИСКО ДОБРЫМ ЛЮДЯМ О ЛЮДЯХ ЗЛЫХ Ниже наша редакция публикует, имея на то исключительное право, текст, поступивший к нам вчера вечером и написанный собственно- ручно знаменитейшим братом Франсиско, пророком и главой Братства, которого разы- скивает полиция четырех стран, полагая, что он инспирировал распятия, вот уже столько времени орошающие кровью нашу любимую Амазонию. "Эль Ориенте" гарантирует под- линность этого сенсационного документа. Во имя Отца, Святого Духа и СЫНА, КОТОРЫЙ УМЕР НА КРЕСТЕ, я обращаюсь к общественному мнению Перу и всего мира, чтобы с дозволения и по вдохновению небесных голосов, ожидавших ДОБРЫХ ЛЮДЕЙ, опровергнуть и отбросить как злостные, клеветнические и чуждые всякой правде наветы ЛЮДЕЙ ДУРНЫХ, которые пытаются приписать БРАТЬЯМ и СЕСТРАМ ПО КРЕСТУ насилие, смерть и последующее распятие сеньориты Ольги Арельано Росауры, к несчастью имевшие место в ущелье Касика Кокамы близ Науты. Из своего уединенного убежища, где я продолжаю нести КРЕСТ, который Владыке угодно было мне назначить по его щедрой и безграничной мудрости, удерживая меня вдали от нечестивых рук, которые не могут и никогда не смогут схватить меня и оторвать от верующего люда, от люда святого и ДОБРОГО, от СЕСТЕР и БРАТЬЕВ, нашедших божественное единение во имя любви к Господу и во имя ненависти к ЗЛУ, я подымаю руку и, решительно потрясая ею слева направо и справа налево, восклицаю: НЕТ! Неправда, будто это сотворили сестры и братья по кресту, чья цель -- творить ДОБРО, приготовляясь взойти на небо, когда Отец, Святой Дух и СЫН, КОТОРЫЙ УМЕР НА КРЕСТЕ, решат, что этому миру, полному ЗЛОБЫ и жестокости, должен прийти конец от огня и воды, как предрекается ДОБРОЙ книгой Библии, и произойдет это очень скоро -- так возвестили мне голоса, которые я слушаю, голоса нездешнего мира, которым ведомо о преступлении, совершенном ЗЛЫМИ ЛЮДЬМИ, приписывающими его нам, дабы спрятать свою вину и сделать еще толще, еще острее наши ГВОЗДИ и еще шершавее ДЕРЕВО наших КРЕСТОВ. Ни один из обвиняемых в смерти сеньориты Арельано никогда не принадлежал к нашему БРАТСТВУ ДОБРЫХ людей и никогда не присутствовал даже в качестве зрителя или любопытствующего на собраниях в наших ХРАНИЛИЩАХ КРЕСТА ни в Науте, ни в Багасапе, ни в Рекене, где они жили, в чем уверили меня ДОБРЫЕ апостолы этих хранилищ. Никогда и никто не видел их на наших собраниях воздающими хвалу Отцу, Святому духу и СЫНУ, КОТОРЫЙ УМЕР НА КРЕСТЕ, и молящими их о прощении за грехи, дабы душа была чиста и омыта, когда настанет КОНЕЦ. Сестры и братья не убивают, не совершают насилия, не нападают, не крадут, они ненавидят насилие, которое вершит ЗЛО, и этому их наставляет небо моими устами. Кто может бросить нам в лицо обвинение хотя бы в одном поступке, противоречащем ДОБРУ. Неверно, будто мы проповедуем преступление, в чем нас обвиняют те, кто нас преследует и вынуждает скрываться и жить, подобно кровожадным хищникам, в глухой чаще. Но мы прощаем им, ибо они -- всего лишь послушное орудие неба, и оно использует их как КРЕСТЫ, которые даруют нам бессмертие и вечную славу. А бедную Ольгу Арельано, хоть она и не слышала нашего слова, мы отныне включаем в свои моления и станем поминать вместе с нашими мучениками и святыми, которые нас видят, нас слышат, говорят с нами, нас охраняют и заслуженно вкушают там, наверху, небесный мир и покой, вместе с Отцом, Святым Духом и СЫНОМ, КОТОРЫЙ УМЕР НА КРЕСТЕ. БРАТ ФРАНСИСКО Примечание от редакции: Во время погребения на городском кладбище Икитоса действительно у некоторых из присутствующих видели изображения Ольги Арельано Росауры, подобные изображениям других лиц, распятых членами Братства, например знаменитого младенца-мученика из Моронакочи и святой Игнасии. ПРОИЗВОЛ ПО ОТНОШЕНИЮ К ЛОРЕТАНСКОМУ ГАЗЕТЧИКУ (редакционная статья газеты "Эль Ориенте" от 6 января 1959 года) "Послание добрым людям о людях злых" (исключительное право публикации принадлежит "Эль Ориенте"), напечатанное во вчерашнем выпуске и направленное нам из тайного убежища в сельве братом Франсиско, вождем и высшим духовным наставником Братства по кресту, было причиной того, что наш директор, знаменитый журналист, пользующийся международной известностью Хоакин Андоа, стал объектом неслыханного произвола со стороны полицейских властей департамента Лорето и пополнил собою и без того длинный список жертв свободы слова. Дело в том, что наш директор был вызван вчера утром полковником Гражданской гвардии Хуаном Амесагой Риофрио, начальником V полицейского округа (Лорето) и старшим инспектором Перуанской сыскной полиции (ПСП) Федерико Чумпитасом Фернандесом. Ответственные чиновники потребовали сообщить, каким образом газета "Эль Ориенте" получила послание брата Франсиско, этого разыскиваемого законом серого кардинала, инспирировавшего распятия, имевшее место в Амазонии. В ответ наш директор вежливо, но твердо заявил, что источники журналистской информации -- такая же профессиональная тайна, святая и нерушимая, как тайна исповеди, на что оба полицейских чина разразились неслыханно грубой бранью в адрес сеньора Хоакина Андоа, грозя ему даже телесным наказанием ("Вот накостыляем тебе как следует" -- так буквально и выразились), если он не ответит на их вопрос. А поскольку наш директор, как и подобает, отказался нарушить профессиональную этику, его заперли в камере, где продержали восемь часов -- другими словами, до семи вечера, пока его не освободил оттуда префект департамента. Вся редакция "Эль Ориенте", как один человек, единодушно выступает в защиту свободы слова, профессиональной тайны и журналистской этики, негодует по поводу злоупотреблений властей в отношении выдающегося лоретанского интеллектуала и журналиста, а также сообщает, что уже направлена телеграмма протеста в Перуанскую национальную федерацию журналистов и Национальную ассоциацию журналистов Перу, высшие профессиональные объединения нашей страны. УБИЙЦЫ ИЗ УЩЕЛЬЯ КАСИКА КОКАМЫ НЕ ПРЕДСТАНУТ ПЕРЕД ВОЕННЫМ ТРИБУНАЛОМ Икитос, 6 января. Из хорошо информированного источника, близкого к командованию V военного округа (Амазония), сегодня утром поступило опровержение упорно циркулирующих в Икитосе слухов о том, что семеро налетчиков из Науты якобы будут переданы военным властям и предстанут перед военно-полевым судом. Как сообщает вышеупомянутый источник, Вооруженные силы никогда не заявляли о своем намерении возложить на себя обязанности по производству суда и вынесению приговора преступникам, и, следовательно, преступники будут судимы обычным гражданским судом. По-видимому, источником опровергнутых слухов явилось поданное в военные инстанции капитаном Панталеоном Пантохой -- род занятий которого хорошо известен в городе -- прошение о том, чтобы военно-полевой суд затребовал следственные материалы по делу обвиняемых в нападении близ Науты под предлогом, что судно "Ева" и его команда принадлежат Военно-морскому флоту Перу, а оперативная группа из публичных женщин входит в состав военизированного подразделения, а именно малопочтенной Роты добрых услуг, которой данный офицер командует. Вооруженные силы охарактеризовали как "в высшей степени странное" -- определение, употребленное информировавшим нас источником, -- прошение капитана Пантохи, отметив, что ни судно "Ева", ни его команда, подвергшиеся нападению, не выполняли никакого военного задания, но были облечены обязанностями чисто гражданского характера, и что так называемая Рота добрых услуг не является и ни в коей мере не может быть признана военизированным подразделением, а представляет собой коммерческое предприятие гражданского характера, которое имело чисто случайные и не поощрявшиеся связи с армией. Тот же источник сообщил нам, что в настоящее время подходит к концу проводившееся с должной тщательностью расследование, начатое по приказу Генераль- ного штаба Вооруженных сил, с целью определить происхождение, состав, род деятельности и доходы Роты добрых услуг, а также ее правомочия и если таковые окажутся недостаточными, то меру ответственности за содеянное и необходимые санкции. 10 Ах да, ты уже встал, сынок. -- Сеньора Леонор дурно проводит ночь, видит во сне, будто таракана съела крыса, крысу -- кот, кота -- кайман, каймана -- ягуар, а ягуара распяли и его внутренности сожрали тараканы, сеньора Леонор поднимается ни свет ни заря, ломая руки, ходит в потемках по гостиной и, дождавшись, когда пробьет шесть, стучится в спальню к Панте. -- Как, ты опять надеваешь форму?! Весь Икитос видел меня в мундире, мама. -- Пантосик убеждается, что гимнастерка выцвела, а брюки висят на нем, как на вешалке, Пантосик принимает позы перед зеркалом, грустнеет. -- Какой смысл играть теперь комедию с сеньором Пантохой. Это решать начальству, не тебе. -- Сеньора Леонор путается в ключах от кухни, сеньора Леонор проливает молоко, вспоминает, что забыла хлеб, не может утихомирить дрожащий в руках поднос. -- Ну выпей хотя бы кофейку. Не уходи из дому, не евши. Ладно, ладно, полчашечки. -- Панта спокойно проходит в столовую, Панта кладет головной убор и перчатки на стол, садится, пьет кофе. --Ну до свиданья, поцелуй меня. Да не делай такого лица, мамуля, а то и я затоскую. Всю ночь такие кошмары снились. -- Сеньора Леонор бросается на софу, сеньора Леонор прикрывает рукой рот, говорит срывающимся, сдавленным голосом:-- Что теперь с тобой будет, Панта? Что будет с нами? Ничего не будет. -- Панта достает из бумажника деньги, Панта кладет их сеньоре Леонор в карман халата, поднимает штору, разглядывает людей, идущих на службу, нищего на углу, с тарелкой и с флейтой. -- А если и будет -- мне наплевать. Слыхали радио? -- Ирис, потрясенная, подскакивает на сиденье, Ирис слышит, как шофер такси вскрикивает и повторяет: "Не может быть, вот беда-то!", расплачивается, хлопая дверьми, влетает на территорию Пантиляндии, орет во весь голос: -- Брата Франсиско схватили! Он прятался на реке Напо, около Масана. Ужас, что с ним теперь сделают. Я ничуть не жалею о том, что делал. -- Панта смотрит, как из дому выходит владелец фабрики надгробных плит, как выходит муж Алисии, как мимо проезжают машины, проходят ребятишки в школьной форме, с учебниками, старушка с лотерейными билетами, Панта чувствует себя не в своей тарелке, застегивается. -- Я поступал так, как мне велела совесть, это и есть солдатский долг. И спокойно встречу то, что меня ждет. Верь в меня, мама. Я всегда в тебя верила, сынок. -- Сеньора Леонор чистит его щеткой, сеньора Леонор наводит на него лоск, поправляет на нем одежду, раскрывает объятия, целует его, обнимает, обращает взгляд к усачу на старой фотографии. -- Слепо верила. Но на этот раз просто не знаю, что и думать. Ты совсем свихнулся, Панта. Надеть мундир, чтобы произнести речь над гробом женщины легкого поведения! Разве твой отец, твой дед поступили бы так? Мама, пожалуйста, хватит об одном и том же. -- Панта видит, как продавщица лотерейных билетов здоровается со слепцом, как по улице идет человек, на ходу читая газету, как пес обильно мочится на углу, Панта поворачивается и идет к двери. -- По-моему, я уже говорил, что раз и навсегда запрещаю касаться этой темы. Ладно, молчу, уж я-то умею слушаться начальства. -- Сеньора Леонор благословляет его, сеньора Леонор прощается с ним на крыльце, возвращается к себе в спальню, бросается на постель, сотрясаясь в рыданиях. -- Дай Бог не раскаяться тебе, Панта. Только об этом и молюсь, но уверена: то, что ты натворил, грозит нам бедой. Разумеется, так и будет, во всяком случае со мной. -- Лейтенант Бакакорсо чуть улыбается, лейтенант Бакакорсо прохаживается среди родственников, столпившихся у тюремных ворот в ожидании свидания, отстраняет ребенка, который громким голосом зовет черепах и обезьянок. -- Я не получу повышения, которого ожидал в этом году, тут уж сомневаться не приходится. Но что говорить, дело сделано, назад ходу нет. Это я приказал привести эскорт солдат, я приказал воздать воинские почести несчастной женщине. -- Капитан Пантоха наклоняется завязать шнурок на ботинке, капитан Пантоха читает над дверями Амазонского банка девиз: "Деньги сельвы -- для сельвы". -- Вся ответственность на мне, и только на мне. Об этом я напоминаю в письме к генералу Кольасосу и то же самое лично скажу Скавино. Вы ни в чем не виноваты, Бака- корсо: устав есть устав. Его застали спящим. -- Пенелопа садится в гамак Синфорсо Кайгуаса, Пенелопа рассказывает окружившим ее женщинам: -- Он сделал себе шалашик из ветвей, целыми днями молился, ни крошки в рот не брал из того, что ему приносили апостолы. Одними корнями кормился и травой. Ну чисто святой, святой, да и только. По правде говоря, мне не следовало вас слушаться. -- Лейтенант Бакакорсо опускает руки в карманы, лейтенант Бакакорсо входит в кафе-мороженое "Рай", просит кофе с молоком, слышит, как капитан Пантоха спрашивает: "Это не тот самый профессор-колдун?", отвечает: "Он самый". -- Между нами говоря, то, что вы мне велели, -- верх глупости. Другой бы, у кого шариков побольше, сразу подался к Скавино и рассказал бы, что вы собираетесь делать, и вас бы успели удержать. Может, теперь вы мне спасибо сказали бы, капитан. Теперь поздно жалеть. -- Капитан Пантоха слышит, как профессор советует какой-то сеньоре, если она хочет, чтобы ее новорожденный вовремя заговорил, пусть разжует и даст ему маисовые зерна. -- Раз так думали, какого же черта не сделали, Бакакорсо. Я бы теперь не мучился совестью, что из-за меня вам не дадут повышения. Шариков не хватило. -- Лейтенант Бакакорсо дотрагивается до лба, лейтенант Бакакорсо пьет кофе с молоком, расплачивается, слушает, как профессор советует своей клиентке, если ее ребенка укусит гадюка, пусть лечит его желчью какого-то зверька, выходит на улицу. -- Вот и жена мне то же самое говорит. Но если серьезно, вы были так убиты смертью этой женщины, что у меня дрогнуло сердце. Директор "Эль Ориенте" казнится, говорит, он не выдавал Брата, льет слезы, клянется, что ничего не рассказывал полиции.-- Кока последней приходит в Пан-тиляндию, Кока возвещает: -- У меня новости, -- тоже садится в гамак и, никому не давая рта открыть, продолжает: -- Как вам это нравится? Уже сожгли его автомобиль и, того гляди, подожгут газету. Если он не уберется из Икитоса, братья его прикончат. Вы думаете, сеньор Андоа знал, где скрывается брат Франсиско? К тому же идея воздать воинские почести проститутке привлекла меня своим безумием. -- Лейтенант Бакакорсо хохочет, лейтенант Бакакорсо идет мимо лотошников и лавочек, торгующих по патенту на улице Лимы, замечает, что на "Современном базаре" появилась новая реклама: "Товары особой прочности и элегантности". -- Не знаю, как это вышло, только вы заразили меня своим безумием. При чем тут безумие, я принял решение в здравом уме и твердой памяти. -- Капитан Пантоха подшибает консервную банку, капитан Пантоха переходит на другую сторону улицы, пропускает грузовичок, вступает в тень Пласа-де-Армас. -- Но это уже другой разговор. Я обещаю сделать невозможное, чтобы отвести от вас удар, Бакакорсо. Будет что рассказать внучатам, только вряд ли они поверят. -- Лейтенант Бакакорсо улыбается, лейтенант Бакакорсо прислоняется к колонне Героев, замечает, что имена не то стерты, не то загажены птицами. -- Хотя для этого и существуют газеты. Знаете, я никак не привыкну видеть вас в форме. Все кажется, что другой человек. Мне самому так кажется, самому странно. Три года -- срок немалый. -- Капитан Пантоха огибает Кредитный банк, капитан Пантоха сплевывает в сторону Железного дома, различает вдали владельца отеля "Империаль", догоняющего девушку. -- Вы уже видели Скавино? Нет, не видел. -- Лейтенант Бакакорсо смотрит на окна комендатуры, облицованной сверкающими изразцами, лейтенант Бакакорсо идет по набережной Тарапака, останавливается перед отелем "Турист"--посмотреть на группку иностранцев с фотоаппаратами. -- Он прислал сказать, что мое особое задание, ну, словом, моя работа с вами, завершено. В понедельник я должен явиться к нему в кабинет. У вас четыре дня, чтобы собраться с силами и подготовиться к буре. -- Капитан Пантоха наступает на банановую кожуру, капитан Пантоха разглядывает облупившиеся стены старинного колледжа Святого Августина, траву, которая его пожирает, ногой стирает в порошок муравьиное семейство, тащившее листик. -- Итак, последний раз мы с вами встречаемся по службе. Сейчас расскажу вам одну сплетню -- посмеетесь. -- Лейтенант Бакакорсо закуривает сигарету, проходя мимо "Ротари-клаб", лейтенант Бакакорсо замеча- ет школьниц, играющих на набережной в волейбол. -- Знаете, что говорили люди, заставая нас с вами в уединенных местах? Что мы -- педерасты, представляете? Ну вот, даже это вам не смешно. Его держат в Масане, селение окружено солдатами. -- Пичуса прилипла ухом к радио, Пичуса громко повторяет все, что слышит, бежит к причалу, указывает на реку. -- Видели? Все спешат в Масан -- спасать брата Франсиско. Сколько лодок, сколько катеров, а плотов-то! Смотрите, смотрите. За эти годы наших наполовину секретных бесед я оценил вас, Бакакорсо. -- Капитан Пантоха кладет ему руку на плечо, капитан Пантоха смотрит, как школьницы прыгают, бьют по мячу, бегают, и, чувствуя, как щекочет в ухе, чешется. -- В этой дикой ситуации с самого начала до конца вы были моим единственным другом. Хочу, чтобы вы это знали. И что я вам очень благодарен. Да и вы мне понравились с первого взгляда. -- Лейтенант Бакакорсо смотрит на часы, лейтенант Бакакорсо останавливает такси, открывает дверцу, садится в машину, уезжает. -- Мне кажется, я единственный, кто понял, какой вы на самом деле. Ну, удачи вам у начальства, дело серьезное. Пожмите эту руку, капитан! Входите, я вас ждал! -- Генерал Скавино встает, генерал Скавино идет ему навстречу, не подает ему руки, смотрит на него без ненависти, без злости, начинает ходить вокруг как наэлектризованный. -- И с нетерпением, представьте себе. Посмотрим, что вы скажете в оправдание своих подвигов. Ну, начинайте же. Добрый день, мой генерал. -- Капитан Пантоха щелкает каблуками, капитан Пантоха здоровается, думает: "Вроде не так уж и зол, странно". -- Убедительно прошу вас передать мое письмо вышестоящему начальству, но сначала прочтите. Всю вину за происшедшее на кладбище я целиком возлагаю на себя. Другими словами, лейтенант Бакакорсо ни в чем... Отставить, об этом типе -- ни слова, он у меня в печенках сидит. -- Генерал Скавино на мгновение застывает, генерал Скавино подымает руку и снова начинает ходить кругами, а в голосе чуть проскальзывает раздражение. -- Запрещаю вам даже упоминать о нем в моем присутствии. Я считал его своим доверенным лицом. Он должен был следить за вами, сдерживать вас, а он превратился в вашего приспешника. Клянусь, он пожалеет, что привел эскорт на похороны проститутки. Он выполнял мой приказ. -- Капитан Пантоха стоит на своем, капитан Пантоха говорит мягко, не спеша и четко выговаривая слова. -- В письме все подробно объяснено, мой генерал. Я принудил лейтенанта Бакакорсо привести на кладбище эскорт. Не спешите бросаться на защиту, вы сами нуждаетесь в защите. -- Генерал Скавино снова садится, генерал Скавино смотрит на него долгим победным взглядом, ворошит газеты на столе. -- Полагаю, вы уже видели плоды своих трудов. Это вы, конечно, читали. Но лимских газет у вас еще нет, редакционных статей в "Ла Пренсе" и "Эль Комерсио" вы еще не читали. Шум на всю страну из-за этой вашей Роты. Если мне не пришлют подкрепления, будет худо, мой полковник. -- Лейтенант Сантана выставляет часовых, лейтенант Сантана приказывает примкнуть штыки, отдает команду: по посторонним стрелять после первого предупреждения; возится с портативной радиостанцией, пугается. -- Позвольте мне отправить этого сумасшедше- го в Икитос. Народ прибывает, один за другим высаживаются на берегу, а мы тут, в Масане, никак не защищены, сами знаете. В любой момент могут напасть на хижину, где он у меня сидит. Не думайте, я не собираюсь отказываться от своих поступков, мой генерал. -- Капитан Пантоха чувствует слабость, чувствует, что у него потеют ладони, капитан Пантоха не смотрит в глаза, а лишь на генеральскую лысину в темных родинках, бормочет: -- Позвольте напомнить, что газеты и радио говорили о Роте добрых услуг и до эпизода в Науте. Своим появлением на кладбище я не совершил никакого разоблачения. О существовании Роты знали все. Выходит, появиться в офицерском мундире в компании публичных девок и сутенеров -- обычное дело? -- Генерал Скавино принимает театральную позу, генерал Скавино говорит понимающе, благожелательно, почти добродушно. -- Выходит, отдать воинские почести проститутке, словно речь идет о... Солдате, павшем в бою. -- Капитан Пантоха повышает голос, капитан Пантоха взмахивает рукой, делает шаг вперед. -- Очень сожалею, но с Ольгой Арельано Росаурой дело обстоит именно так, а не иначе. Как вы смеете кричать на меня! -- Генерал Скавино рычит, генерал Скавино багровеет, колышется на стуле, сокрушает порядок на письменном столе, неожиданно стихает. -- Сбавьте-ка тон, а не то велю арестовать вас за дерзость. Вы что, черт подери, забыли, с кем разговариваете? Простите, ради Бога. -- Капитан Пантоха отступает, капитан Пантоха вытягивается по стойке "смирно", щелкает каблуками, опускает глаза, шепчет чуть слышно: -- Виноват, мой генерал. Командование думало продержать его там до получения распоряжений из Лимы, но раз в Масане дело оборачивается так скверно, лучше переправить его в Икитос. -- Полковник Максимо Давила совещается с заместителями, полковник Максимо Давила изучает карту, подписывает накладную на горючее для воздушного транспорта. -- Хорошо, Сантана, высылаю вам гидроплан, заберем у вас пророка. Сохраняйте спокойствие и постарайтесь избежать кровопролития. Так, значит, вы и на самом деле верите в глупости, которые наговорили в своей речи? -- Генерал Скавино снова становится официальным, генерал Скавино снова улыбается, держится начальственно, чеканит каждый слог. -- Чем дальше, тем больше я узнаю вас. Да вы просто циник, Пантоха. Думаете, мне неизвестно, что эта непотребная женщина была вашей любовницей? Вы устроили этот спектакль в минуту отчаяния, потому что расчувствовались, влюблены были в нее по уши. Какого же черта вы разглагольствуете теперь о солдатах, павших на поле брани? Клянусь вам, что мои чувства к этой рабочей единице ничуть не повлияли на то, что произошло. -- Капитан Пантоха краснеет, чувствует, как щеки пылают, капитан Пантоха заикается, впивается ногтями себе в ладонь. -- Если бы жертвой оказалась другая, все было бы точно так же. Это мой долг. Долг?! -- Генерал Скавино весело кричит, генерал Скавино поднимается, ходит по кабинету, останавливается у окна, видит, что за окном льет как из ведра и река скрыта в тумане. -- Выставить на посмешище армию? Клоуна из себя разыгрываете? Показать всему свету, что офицер выступал в лучшем случае в роли сводника? Это ваш долг? На кого вы работаете? Да это же чистый саботаж, подрывные действия! Ну что? Я спорила, что братья его выручат. -- Лалита хлопает в ладоши, Лалита распинает на картонном крестике лягушонка, встает на колени, смеется.-- Только что слышала, Синчи сказал по радио. Его хотели посадить на самолет, чтобы отвезти в Лиму, а братья накинулись на солдат, отняли его и убежали в сельву. Как здорово! Да здравствует брат Франсиско! Всего два месяца назад армия с воинскими почестями провожала в последний путь военврача Педро Андраде, который ушибся до смерти, упав с лошади, мой генерал. -- Капитан Пантоха вспоминает, капитан Пантоха смотрит, как дождь струится по оконным стеклам, слышит, как грохочет гром. -- Вы лично на кладбище произнесли возвышенную речь. Вы намекаете, что проститутки из Роты добрых услуг то же самое, что военврачи? -- Генерал Скавино слышит, как стучат в дверь, генерал Скавино говорит: "Войдите", берет у ординарца пакет, кричит: "Не мешайте мне!" -- Ах, Пантоха, Пантоха, вернитесь на землю. Служба, которую несут рабочие единицы Роты добрых услуг, ничуть не менее важна, чем служба военврачей, военных юристов или армейских капелланов. -- Капитан Пантоха видит, как в свинцовых тучах дрожит и вспыхивает свет, капитан Пантоха ждет и дожидается раската грома. -- Прошу прощенья, мой генерал, но это так, и я могу доказать. Хорошо еще, отец Бельтран не слышит. -- Генерал Скавино разваливается на диване, генерал Скавино листает принесенные бумаги, швыряет в мусорную корзину, смотрит на робеющего, смущенного капитана Пантоху. -- Нужна немалая смелость, чтобы сказать такое. С тех пор как существует Рота добрых услуг, солдаты и сержанты старательнее и веселее несут службу, стали более дисциплинированными и более стойкими к тяготам полевой жизни, мой генерал. -- Капитан Пантоха думает, что в понедельник малышке Гладис исполняется два годика, капитану Пантохе взгрустнулось, он расчувствовался, вздохнул. -- Все исследования, все тесты, которые проводились, подтверждают это. А женщинам, самоотверженно делающим свое дело, никогда не выражали признательности. -- Так, значит, вы на самом деле верите в эти бредни. -- Генерал Скавино вдруг начинает нервничать, генерал Скавино расхаживает из угла в угол, морщится при каждом слове. -- На самом деле верите, что армия должна быть благодарна проституткам за то, что те ублажают нижних чинов. Свято верю, мой генерал. -- Капитан Пантоха смотрит, как по опустевшей улице метет водяной смерч, смывая грязь с крыш, окон, стен, капитан Пантоха видит, как даже самые толстые деревья сгибаются, словно бумажные. -- Я работаю с ними и вижу их в деле. Поминутно наблюдаю за их тяжкой, требующей большой отдачи, неблагодарной и, как мы теперь знаем, полной опасностей работой. После того, что случилось в Науте, армии следовало хотя бы в малой мере воздать им должное. Необходимо было поднять боевой дух. Я так поражен, что не могу даже злиться. -- Генерал Скавино притрагивается к ушам, ко лбу, к лысине, генерал Скавино трясет головой, пожимает плечами, строит страдальческую мину. -- Злости на вас не хватает. У меня ощущение, будто я сплю, Пантоха. Все будто во сне, будто в кошмаре, и сам я как идиот: не понимаю, что вокруг творится. Стреляли, есть убитые? -- Печуга приходит в ужас, Печуга молится, созывает подружек, ждет, чтобы ее утешили. -- Святая Игнасия, лишь бы со Стомордым не случилось беды. Да, он там, отправился в Масан, как все, посмотреть на брата Франсиско. Да не брат он, так пошел, из любопытства. Я предполагал, что эта инициатива не получит поддержки командования, и поступил так самовольно, не испросив разрешения у начальства. -- Капитан Пантоха видит, что ливень прошел, капитан Пантоха видит, как небо светлеет, деревья зеленеют, народ высыпает на улицы. -- Разумеется, я заслуживаю наказания. Но делал я это не ради себя, а во имя армии. И прежде всего во имя будущего Роты. После того, что случилось, рабочие единицы могли пасть духом, разбежаться. Надо было поднять их настроение, впрыснуть заряд бодрости. Во имя будущего Роты. -- Генерал Скавино говорит по слогам, генерал Скавино подходит совсем близко, смотрит на него с сожалением и ликуя -- того гляди, поцелует. -- Выходит, вы верите, что у Роты добрых услуг есть будущее? Нет ее больше, Пантоха, приказала долго жить, проклятая! Рота добрых услуг? -- Капитана Пантоху кидает в озноб, у капитана Пантохи земля пошатнулась под ногами, он видит, как по небу раскинулась радуга, и ему хочется сесть, закрыть глаза. -- Ее больше нет? Не будьте же наивным. -- Генерал Скавино улыбается, генерал Скавино ищет его взгляд, говорит с удовольствием: -- Вы думаете, она способна пережить такой скандал? В день событий в Науте моряки забрали назад свое судно, ВВС -- свой самолет, и до Кольасоса с Викторией дошло наконец, что пора кончать с этой чушью. Я отдал приказ стрелять, но они не повиновались, мой полковник.-- Лейтенант Сантана дважды стреляет в воздух, лейтенант Сантана осыпает руганью солдат, видит, как скрываются последние "братья", зовет радиста.-- Слишком много было фанатиков, особенно женщин. Может, и к лучшему, могло кончиться кровопролитием. Далеко им не уйти. Как прибудет подкрепление, сразу организуем погоню: всех переловим, вот увидите. Это надо срочно исправить. -- Капитан Пантоха бормочет без всякой убежденности, капитан Пантоха чувствует головокружение, прислоняется к письменному столу, смотрит, как люди ведрами вычерпывают воду из домов. -- Рота добрых услуг на небывалом подъеме, три года упорного труда наконец начинают давать плоды, мы способны уже охватить офицеров и унтер-офицеров. Приказала долго жить и похоронена, слава Богу. -- Генерал Скавино встает. Я представлю подробный анализ, статистические выкладки, -- не унимается капитан Пантоха. Немалую роль, конечно, сыграло убийство этой девки и скандал на кладбище. -- Генерал Скавино смотрит на освещенный солнцем, весь в дождевых каплях город. -- Эта проклятая Рота чуть было не доконала меня. Но, слава Богу, с ней покончено, я снова могу ходить спокойно по улицам Икитоса. Диаграммы, анкеты. -- Капитан Пантоха бормочет беззвучно, капитан Пантоха не может шевельнуть губами, видит все как в тумане. -- Не может быть, чтобы окончательно, решение еще можно отменить. Если нужно, поднимите на ноги всю Амазонию, но этого мессию поймайте мне в двадцать четыре часа. -- Тигр Кольасос выслушивает выговор от министра, Тигр Кольасос сам выговаривает командующему V военным округом. -- Хочешь, чтобы над тобой смеялась вся Лима? Что у тебя за офицеры, если четыре ведьмы отбили у них арестованного? А вам я советую подать в отставку. -- Генерал Скавино видит, как первые моторки уходят по реке, генерал Скавино смотрит на дымки, подымающиеся над хижинами Падре Исла. -- По-дружески советую. Ваша карьера окончена. Номер на кладбище был равносилен самоубийству. Если с таким пятном в послужном списке вы решите остаться в армии -- сгниете капитаном. Что с вами? Плачете? Будьте мужчиной, Пантоха. Простите, мой генерал. -- Капитан Пантоха сморкается, капитан Пантоха всхлипывает, вытирает глаза. -- Перенапряжение сказалось. Не сдержался, прошу прощенья за минутную слабость. Сегодня же запрете помещение на реке Итайа и до полудня сдадите ключи в Интендантское управление. -- Генерал Скавино жестом дает понять, что аудиенция окончена, генерал Скавино видит, что капитан Пантоха весь обращается в слух. -- Завтра самолетом отправитесь в Лиму. Кольасос и Виктория ждут вас в министерстве в шесть вечера, расскажете им о своих подвигах. И если вы еще не окончательно потеряли рассудок, послушайтесь моего совета. Просите отставку, ищите работу на гражданке. Ни за что, мой генерал, я никогда по собственной воле не покину армию. -- Капитан Пантоха еще не справился с голосом, капитан Пантоха еще не подымает глаз, с лица еще не сошла бледность, еще мучит стыд. -- Я уже говорил вам, что армия для меня -- самое главное в жизни. -- Тогда валяйте. -- Генерал Скавино снисходит, генерал Скавино торопливо подает ему руку, открывает дверь, смотрит ему вслед. -- Но прежде чем выйти, вытрите сопли и смахните слезы. Так-разтак, кто мне поверит, что я видел капитана наших Вооруженных сил плачущим из-за того, что прикрыли публичный дом. Можете идти, Пантоха. С вашего позволения, мой капитан. -- Синфоросо Кайгуас взбегает на командный пункт, орудует молотком, отверткой, вытягивается по стойке "смирно", халат у Синфоросо Кайгуаса в земле. -- Большую карту со стрелочками тоже снимать? Тоже, но ее не рви. -- Капитан Пантоха открывает письменный стол, капитан Пантоха вынимает кипу бумаг, листает, рвет, бросает на пол, приказывает: -- Вернем ее в Картографический отдел. С диаграммами и графиками закончил, Паломино? Господи, о Господи, преклоните колена, плачьте, осените себя крестным знамением. -- Сандра трясет волосами, Сандра складывает руки крестом. -- Он умер, его убили. Правда, чистая правда. Говорят, брата Франсиско распяли где-то вблизи Индианы. О-о-о-о! Да, мой капитан, все снял. -- Паломино Риоальто спрыгивает со скамейки, Паломино Риоальто подымает битком набитый ящик, идет к грузовичку, стоящему у дверей, ставит ящик, легким шагом, пританцовывая, возвращается. -- Вот еще целая гора карточек, тетрадей, папок. Что с ними делать? Порвать. -- Капитан Пантоха отключает свет, капитан Пантоха отключает рацию, прячет ее в чехол, вручает Китайцу Порфирио.-- А еще лучше -- отнесите все на открытое место да запалите костер. Только поскорее, ну, живей. Что такое, Чучупе? Опять слезы? Нет, сеньор Пантоха, я обещала, не буду. -- На Чучупе платок в цветочках, белый фартук, Чучупе пакует вещи, складывает простыни, запихивает подушки в баул. -- Знали бы, чего мне стоит сдерживаться. Раз-два -- и столько трудов псу под хвост, сеньор Пантоха. -- Чупито выныривает из-за узлов, ящиков, чемоданов, Чупито показывает на пламя, на дым, поднимающийся над огромным костром. -- Как подумаю, сколько ночей вы провели над этими графиками, над картотекой. И мне так жалко, ну нету сил, сеньор Пантоха. -- Китаец Порфирио берет на плечо стул, Китаец Порфирио взваливает на спину связанные гамаки, свернутые в рулон плакаты. -- Полюбил этот дом как лодной, клянусь. Ничего не поделаешь, надо -- значит, надо. -- Панталеон Пантоха вывинчивает лампу, Панталеон Пантоха упаковывает книги, разбирает полку, несет грифельную доску. -- Такова жизнь. Поторопимся, помогите-ка мне вытащить это и выбросить все ненужное. До полудня я должен сдать помещение Интендантскому управлению. Ну-ка, грузите письменный стол. Нет, не солдаты, а сами братья. -- Лохмушка плачет, Лохмушка обнимает Ирис, хватает за руку Пичугу, смотрит на Сандру. -- Те самые, что вызволили его. Он попросил их, приказал: не дайте им схватить меня снова. Распните меня, прибейте гвоздями. Скажу вам одну вещь, сеньол Пантоха. -- Китаец Порфирио наклоняется, Китаец Порфирио считает "лаз-два, взяли", распрямляется. -- Чтобы вы знали, как я тут был доволен всем. В жизни я не мог вынести ни одного начальника больше месяца. А сколько я с вами? Тли года. И будь моя воля, остался бы до конца дней. Спасибо, Китаец, я знаю. -- Панталеон Пантоха берет ведро, Панталеон Пантоха замазывает известкой девизы, пословицы и советы на стене. -- Осторожней на лестнице. Вот так, старайтесь в ногу. И я тоже привык тут, привык к вам всем. Вот увидите, ноги моей долго здесь не будет, сеньор Пантоха, слезы сами льются из глаз. -- Чучупе укладывает в баул горшки, полотенца, халаты, тапочки, панталоны. -- Ну что за идиоты, и кому это в голову пришло закрывать дело в самом расцвете. Какие планы у нас были! Человек предполагает, Бог располагает, Чучупе, что поделаешь. -- Панталеон Пантоха снимает шторы, Панталеон Пантоха сворачивает циновки, пересчитывает ящики и тюки в грузовичке, гонит прочь зевак, толпящихся у входа в интендантский центр. -- Ну-ка, Чупито, хватит сил вытащить эту картотеку? Это все Теофило Молей со своими собутыльниками, если бы не они, мы бы и дальше жили-поживали. -- Китаец Порфирио пытается и не может закрыть баул, Китаец Порфирио просит Чупито сесть на крышку, застегивает ремни. -- Плоклятые, это они нас погубили, так ведь, сеньол Пантоха? Отчасти -- да. -- Панталеон Пантоха схватывает веревкой баул, Панталеон Пантоха завязывает узлы, проверяет, прочно ли. -- Но конец рано или поздно все равно пришел бы. У нас были могущественные враги внутри самой армии. Я вижу, Чупито, тебе уже сняли повязку, двигаешь рукой как ни в чем не бывало. Сорную траву вытоптать трудно. -- Чупито видит, как на лбу у Китайца Порфирио вздулись вены, Чупито видит, что сеньор Пантоха весь в поту. -- Ничего не поймешь. Откуда у нас враги. Сколько народу мы осчастливили, как при виде нас радовались солда-ты. Я себя в казармах чувствовал прямо добрым волшебником. Он сам выбрал дерево. -- Рита сцепляет руки, Рита закрывает глаза, пробует варево, бьет себя в грудь. -- Это, говорит, рубите его и делайте крест. И сам место выбрал, такое симпатичное, у самой реки. Остановитесь, говорит, здесь, здесь, говорит, меня призывает небо. Завистников всегда хватает. -- Чучупе приносит и раздает кока-колу, Чучупе смотрит, как Синфоросо и Паломино подбрасывают в костер бумаги. -- Невмоготу им было видеть, как ладилось у нас дело, каких успехов мы добились, сеньор Пантоха, благодаря вашим выдумкам. Да, на выдумки вы мастак. -- Китаец Порфирио пьет из горлышка, Китаец Порфирио рыгает, сплевывает. -- Все девочки в один голос заявляют: выше сеньола Пантохи только блат Флансиско. А шкафчики, Синфоросо? -- Сеньор Пантоха сбрасывает халат и швыряет его в огонь, сеньор Пантоха бензином смывает краску с рук. -- А ширму из медпункта, Паломино? Скорее, быстренько, на грузовик. Пора ехать, ребята, живее. Почему вы не хотите принять наше предложение, сеньор Пантоха? -- Чупито укладывает туалетную бумагу, Чупито собирает пузырьки со спиртом и склянки с ртутной мазью, бинты, вату. -- Уходите из армии, которая отплатила за все ваши труды черной неблагодарностью, и идите к нам. И скамейки тоже, Китаец. -- Сеньор Пантоха проверяет, не осталось ли чего в медпункте, сеньор Пантоха срывает красный крест с аптечки. -- Нет, Чупито, я уже говорил: нет. Я не покину армию, пока она сама меня не покинет или же пока не умру. И картинку, пожалуйста. Мы разбогатеем, сеньор Пантоха, не упускайте такой возможности. -- Чучупе собирает щетки, швабры, гвозди, белье, ведра. -- Оставайтесь с нами. Будете у нас начальником, а над вами -- никаких начальников. Мы будем вас во всем слушаться, сами станете назначать комиссионные, жалованье, все, что вам угодно. Ну вот, и топчан давайте сюда, вот так, Китаец.-- Панталеон Пантоха отдувается, Панталеон Пантоха видит, что зеваки опять набежали, пожимает плечами. -- Я тебе объяснял, Чучупе, я организовывал это дело по приказу свыше, а коммерческая сторона меня не интере-\сует. И потом, мне нужен начальник. Без начальства я бы не знал, что делать, мой мир рухнул бы. Мы все плакали, а нас утешал его святой голос: "Не плачьте, братья, не плачьте, братья". -- Стомордый утирает слезы, Стомордый не видит Печугу, к которой прижимаются Моника и Пенелопа, наклоняется, целует землю. -- Я все видел, я там был и взял каплю его крови, она дала мне силы идти по горам много часов. Никогда в жизни я больше не притронусь ни к женщине, ни к мужчине. Вот опять слышу: он зовет меня, зовет на небо, я должен принести себя в жертву. Не оболачивайтесь к судьбе спиною, сеньол. -- Китаец Порфирио видит, что зеваки подступают все ближе, Китаец Порфирио берет в руки палку, слышит, как сеньор Пантоха говорит: "Пускай, теперь нам нечего скрывать". -- Будем поставлять девочек солдатикам и штатским, наживем кучу денег. Купим катера, моторки и, глядишь, самолетик, сеньор Пантоха. -- Чупито свистит пароходной сиреной, Чупито рычит самолетным мотором, напевает распу, марширует, отдает честь. -- А вклада вашего не нужно. Чучупе с девочками отдадут свои сбережения, хватит с избытком для начала. А нужно будет -- возьмем в долг, попросим ссуду в банке. -- Чучупе снимает фартук, Чучупе сбрасывает платок с головы, трясет завивкой. -- Девочки согласны. Ни в чем отчета не будем спрашивать -- делайте, что душе угодно. Оставайтесь с нами, помогите, проявите доброту. К нашему капиталу да ваш ум -- целую импелию воздвигнем, сеньол Пантоха. -- Китаец Порфирио моет в реке руки, лицо, ноги. -- Ну, соглашайтесь. Я уже сказал: нет. -- Панталеон Пантоха оглядывает голые стены, пустые помещения, сгребает оставшиеся ненужные вещи в угол у двери. -- Ну пошли, да не стройте такие лица. Если горите желанием, открывайте дело сами, думаю, у вас получится, желаю вам от всего сердца. А я возвращаюсь к своей прежней работе. Я верю, что у нас получится, сеньор Пантоха. -- Чучупе достает висящий на груди медальончик и целует. -- Я дала обет младенцу-мученику, он нам поможет. Ну конечно, если бы вы согласились быть у нас начальником, -- совсем другое дело. И, говорит, он не вскрикнул, ни слезинки не уронил, даже боли не почувствовал. -- Ирис несет в Хранилище креста своего новорожденного, Ирис просит проповедника крестить его, смотрит, как младенец слизывает капельки крови, которыми его окропили. Его прибивали гвоздями, а он говорит: "Крепче, братья, не бойтесь, братья, вы делаете мне благо, братья". Придется нам продолжать это дело, мамочка. -- Чупито мечет камешек в цинковую крышу, Чупито смотрит, как всполошился и рассыпается в разные стороны курятник. -- А что остается? Снова открывать бордель в Нанае? Хоть тресни, а конкуренции со Сморчком нам не выдержать, он нас обскакал. Заведение в Нанае, вернуться к прежнему? -- Чучупе стучит по дереву. Чучупе крестится. -- Снова запереться в четырех стенах, вести дела по старинке? Скуч- но. Гнуть хребет, а легавые будут высасывать из нас всю кровь до капли? Ни за что, Чупон, хоть убей. Тут мы привыкли работать с размахом, как люди современные. -- Чупито раскидывает руки, словно обнимая небо, город, сельву. -- При свете дня, с высоко подня- той головой. Весь смак в том, что тут я постоянно чувствовал, что делаю доброе дело, все равно как милостыню подаю, или утешаю человека в несчастье, или хожу за больным. И только просил: "Поскорей, поскорей прибивайте, пока не пришли солдаты, когда они придут, хочу быть уже наверху". -- Пенелопа подцепляет клиента на площади 28 Июля, Пенелопа обслуживает его в отеле "Рекена", берет с него 200 солей, отпускает. -- А сестрам, которые бились в рыданиях, говорил: "Успокойтесь, я и там, наверху, не покину вас, сестрички". Девочки в один голос твердят, сеньор Пантоха, -- Чучупе открывает дверцу грузовика, лезет в машину, садится, -- он научил нас чувствовать себя полезными, гор- диться своим делом. Все, как одна, были убиты известием, что вы уходите. -- Китаец Порфирио надевает рубашку, Китаец Порфирио садится за руль, разогревает мотор. -- Когда отклоем свое дело, главное -- вдохнуть в них оптимизм, боевой дух. Это самое главное, плавда? А где же они? Исчезли куда-то. -- Панталеон Пантоха закрывает борт грузовичка, проверяет запоры, бросает прощальный взгляд на индендантский центр. Хотел попрощаться, поблагодарить за работу. Пошли в "Каса Мори" покупать вам подарочек. Чучупе шепчет, показывает в сторону Икитоса, улыбается, расчувствовавшись. -- Серебряный медальон с ра- быней, а на нем золотыми буквами -- ваше имя, сеньор Пантоха. Не говорите им, что я рассказала, притворитесь, будто ничего не знаете, они хотят сделать вам сюрприз. Принесут в аэропорт. Черт возьми, вот так штука. -- Панталеон Пантоха крутит в руках ключи, проверяет, хорошо ли захлопнулась дверца, лезет в кузов. -- Они меня доконают своими фокусами, совсем загрущу. Синфоросо, Паломино! Скорей, а то оставлю тут, мы уезжаем. Прощай, Пантиляндия, до свиданья, Итайа. Трогай, Китаец. И в тот момент, как он умер, говорят, небо померкло, а дело было в четыре часа, сгустилась тьма, и полил дождь, народ ослеп от молний и оглох от грома. -- Кока ходит в бар "Мао-Мао", Кока в поисках клиентов ездит по стоянкам сплавщиков леса, влюбляется в точильщика. -- И все дикие звери завыли и зарычали, а рыбы выпрыгивали из воды проститься с братом Франсиско, который возносился. Вещи сложены, сыночек. -- Сеньора Леонор складывает тюки, свертки, постели, сеньора Леонор составляет список вещей, сдает дом. -- Не уложены только пижама, бритвенные принадлежности и зубная щетка. Очень хорошо, мама. -- Панта несет чемоданы в агентство "Фосетт", сдает вещи в багаж. -- Удалось поговорить с Почей? С трудом. -- Сеньора Леонор телеграммой заказывает номер в пансионе на фамилию Пантоха. -- Было плохо слышно. Приятная новость: завтра она едет в Лиму вместе с малышкой Гладис показать ее нам. Приеду, пусть Панта повидается с малышкой, но предупреждаю, этой последней пакости я вашему сыночку в жизни не прощу, сеньора Леонор. -- Почита слушает радио, Почита читает журналы, выслушивает сплетни, чувствует, как на улице на нее указывают пальцем, думает, что стала посмешищем всего Чиклайо. -- Все газеты только и пишут о том, что было на кладбище, и знаете, как его называют? Сутенером. Да, да, сутенером. Никогда не помирюсь с ним, сеньора. Никогда в жизни. Как хорошо, я так хочу повидать малышку. -- Панта обегает магазины на улице Лима, Панта покупает игрушки, куклу, нагруднички, платьице из органди с небесно-голубой лентой. -- Изменилась она, наверное, за год, как ты думаешь, мама? Поча говорит, Гладис как пышечка, толстенькая, здоровенькая. Я слышала по телефону, как она играла, моя милая внученька. -- Сеньора Леонор идет в Хранилище креста в Моронакоче, сеньора Леонор обнимает "сестер", покупает медальончики с изображением младенца-мученика, открытки со святой Игнасией, крестики брата Франсиско. -- А как Почита обрадовалась, когда узнала, что тебя переводят из Икитоса, Панта. Вот как? Ну что ж, это естественно. -- Панта входит в цветочный магазин "Лорето", Панта выбирает орхидею, идет на кладбище, кладет орхидею в нишу Бразильянки. -- Но уж, наверное, не так, как ты. Ты, как узнала эту новость, помолодела на двадцать лет. Того гляди, пойдешь петь и плясать по улицам. А вот ты, наоборот, ничуть не рад. -- Сеньора Леонор переписывает рецепты амазонской кухни, сеньора Леонор покупает ожерелья из семян, из чешуи, из клыков, цветы из птичьих перьев, луки и стрелы из разноцветных ниток. -- Никак этого не пойму, сыночек. Вроде как опечален, что бросаешь грязную работу и снова становишься настоящим военным. Тут пришли солдаты и прямо рты раскрыли, бандиты, как увидели его, мертвого, на кресте. -- Пичуга играет в лотерее, Пичуга переносит воспаление легких, работает служанкой, просит милостыню на папертях. -- Иуды, ироды проклятые. Что вы наделали, сумасшедшие, что натворили, казнился этот, из Орконеса, который теперь лейтенант. А братья его и не слушают, все на коленях, руки кверху и молятся, молятся. Не то чтобы опечален. -- Пантосик всю последнюю ночь бесцельно бродит понурившись по пустынным улицам Икитоса. -- Как ни говори, три года жизни. Мне дали трудное задание, и я его выполнил. Несмотря на все сложности, на непонимание, с которым встречался, я, можно сказать, хорошо поработал. Создал живое дело, оно росло, приносило пользу. А теперь его одним ударом разбивают вдребезги, и мне даже спасибо не сказали. Значит, грустишь? Просто привык якшаться с этими разбойницами, с этим сбродом. -- Сеньора Леонор не знает, что делать с гамаком, и решает забрать с собой в ручную кладь, вместе с чемоданчиком и папкой. -- Другой бы радовался, что уезжает отсюда, а ты грустишь. А ты зря размечталась. -- Панта вызывает лейтенанта Бакакорсо попрощаться, отдает стоящему на углу слепцу ношеную одежду, заказывает такси, чтобы в пол- день ехать в аэропорт. -- Очень сомневаюсь, что место, куда нас пошлют, будет лучше Икитоса. Я рада куда угодно, лишь бы тебе не пришлось заниматься таким свинством, как здесь, -- сеньора Леонор считает часы, минуты, секунды, остающиеся до отъ- езда. -- Хоть на край света, сыночек. Хорошо, мама. -- Панта ложится на рассвете, но так и не смыкает глаз, Панта встает, принимает душ, думает: "Сегодня я буду в Лиме" -- и не чувствует радости. -- Я выйду на минуту проститься с приятелем. Тебе надо что-нибудь? Вижу, он выходит, сеньора Леонор, и думаю, вот случай подвернулся. -- Алисия дает ей письмо для Почи и подарочек для малышки Гладис, Алисия провожает ее в аэропорт, целует на прощанье и обнимает. -- Заскочим на минутку на кладбище, чтобы посмотреть, где похоронена эта девка? Давай, Алисия, заскочим. -- Сеньора Леонор пудрит нос, сеньора Леонор надевает новую шляпку, вся трясется от гнева в аэропорте, садится в самолет, пугается при взлете. -- А потом давай сходим к Святому Августину попрощаться со святым отцом Хосе Марией. Только вас двоих из всего Икитоса я и буду вспоминать с любовью. Голова свесилась на грудь, к самому сердцу, глаза закрыты, лицо заострилось и побелело. -- Рита устраивается к Сморчку, Рита работает семь дней в неделю, за год делает две чистки, три раза меняет сутенера. -- Дождем всю кровь с креста смыло, но братья собирали эту святую воду кто чем -- кто ведрами, кто платками -- и пили ее, очищались от грехов. К удовольствию одних и к слезному горю других, ненавидимый и любимый расколовшимся надвое обществом, -- декламирует Синчи на фоне рокочущих моторов, -- сегодня в полдень отбыл в Лиму ставший причиной стольких споров капитан Панталеон Пантоха. Его сопровождала мать и противоречивые эмоции лоретанской общественности. Мы же, со своей стороны, со свойственной жителям Икитоса вежливостью ограничимся пожеланием: счастливого вам пути, капитан, приличного пути! Какой стыд, какой срам. -- Сеньора Леонор видит внизу под собой зеленую простыню, сеньора Леонор видит густые тучи, снежные пики Кордильер, песчаные пляжи, море. -- Все икитосские девки в аэропорту и ревмя ревут, обнимают тебя. Этот город и напоследок припас мне подарочек. До сих пор все лицо горит. Надеюсь, никогда в жизни не увижу больше никого из Икитоса. Ой, смотри-ка, снижаемся. Прошу прощения, что опять беспокою вас, сеньорита. -- Капитан Пантоха берет такси до пансиона, капитан Пантоха отдает выгладить форму, является в Управление Административной, Интендантской и другими службами Сухопутных войск, просиживает в приемной три часа, наклоняется. -- Вы уверены, что мне следует ждать дальше? Меня вызвали к шести, а теперь уже девять. Нет ли тут ошибки? Никакой ошибки, капитан. -- Сеньорита на минуту перестает полировать ногти. -- Они там совещаются, а вам велели ждать. Потерпите немного, скоро вызовут. Может, дать вам еще один фотороман Корин Тельадо? Нет, спасибо. -- Капитан Пантоха листает все журналы подряд, читает все подряд газеты, тысячу раз смотрит на часы, его бросает в жар, в холод, знобит, хочется есть, пить. -- По правде говоря, что-то не читается, нервничаю немного. Конечно, а как же иначе, -- строит глазки сеньорита. -- Решается ваше будущее. Надеюсь, наказание не будет суровым, капитан. Спасибо, но дело не только в этом. -- Капитан Пантоха краснеет, капитан Пантоха вспоминает праздник, на котором он познакомился с Почитой, как ухаживал за ней, как в день свадьбы товарищи чествовали их. -- Я думаю о жене и дочке. Наверное, они уже приехали из Чиклайо. Я так давно их не видел. Так точно, мой полковник. -- Лейтенант Сантана прочесывает сельву, лейтенант Сантана доходит до Индианы, теряет дар речи, связывается по телефону с начальством. -- Уже несколько дней как умер и разлагается. Смотреть страшно, волосы дыбом встают. Оставить, пусть его заберут фанатики? Или похоронить на этом самом месте? Перевозить его никуда нельзя, дня два или три он тут, вонь такая -- тошнит. А вы не дадите мне еще один автограф? -- Сеньорита протягивает ему тетрадку в кожаном переплете, ручку, сеньорита улыбается ему с обожанием. -- Совсем забыла про двоюродную сестру Чаро, она тоже собирает знаменитостей. С большим удовольствием, раз я уже дал три, почему не дать четвертый. -- Капитан Пантоха пишет "Чаро -- с уважением и наилучшими пожеланиями" и расписывается. -- Но, уверяю, вы ошибаетесь, я вовсе не знаменитость. Давать автографы -- дело певцов. Вы знаменитее любого артиста, такими делами ворочали, ха-ха. -- Сеньорита вынимает губную помаду, сеньорита красит губы, глядясь в настольное стекло, как в зеркало. -- Кто бы мог подумать -- с виду такой серьезный. Можно позвонить по вашему телефону? -- Капитан Пантоха еще раз смотрит на часы, капитан Пантоха идет к окну, видит уличные фонари, смотрит, как сгущаются сумерки, представляет, как сыро на улице. -- Хочу позвонить в пансион. Давайте номер, я наберу. -- Сеньорита нажимает кнопочку, сеньорита крутит диск. -- Кого позвать? Сеньору Леонор? Это я, мамуля. -- Капитан Пантоха берет трубку, капитан Пантоха говорит очень тихо, искоса поглядывает на сеньориту. -- Нет, еще не приняли. Поча с малышкой приехали? Ну, как девочка? Правда, что солдаты прикладами расчищали путь к кресту? -- Печуга орудует в Вифлееме, в Нанае, Пичуга открывает собственное заведение на шоссе в Сан-Хуан, у нее нет отбоя от клиентов, дело процветает, счет в банке растет. -- И что крест рубили топором? А потом брата Франсиско вместе с крестом выбросили в реку на съедение пираньям? Ну расскажи, Стомордый, что видел, хватит молиться. Алло, Панта? -- Поча играет голосом, как кафешантанная певица, Поча счастливо улыбается, смотрит на свекровь, на заваленную игрушками крошку Гладис. -- Милый, как ты? Ой, сеньора Леонор, я так волнуюсь, прямо не знаю, что сказать ему. Гладис тут, рядом со мной. Она такая лапочка, Панта, вот увидишь. С каждым днем все больше на тебя похожа, Панта. Как ты, Поча, дорогая. -- Панта чувствует, что сердце у него забилось, Панта думает: я ее люблю, она моя жена, мы больше не будем разлучаться. -- Целую малышку и тебя очень крепко. С ума сойти, как хочу вас видеть. Прости, никак не мог приехать в аэропорт. Я знаю, что ты в министерстве, мама мне объяснила. -- Почита воркует, Почита роняет слезы, обменивается заговорщическими улыбками с сеньорой Леонор. -- Раз не приехал, значит, не мог, глупыш. Что тебе сказали, дорогой, что они с тобой сделают? Не знаю, посмотрим, сам жду не дождусь. -- Панта видит, как за окнами движутся тени, Панта теряет терпение, пугается. -- Как только закончу, примчусь. Ну все, Поча, кончаю, дверь открывается. Входите, капитан Пантоха. -- Полковник Лопес Лопес не подает ему руки, не здоровается, поворачивается к нему спиной, говорит приказным тоном. Добрый вечер, мой полковник. -- Капитан Пантоха входит, капитан Пантоха кусает губы, щелкает каблуками, здоровается. -- Добрый вечер, мой генерал. Добрый вечер, мой генерал. Мы думали, вы мухи не обидите, а вы оказались таким пройдохой. -- Тигр Кольасос качает головой за клубами табачного дыма. -- Знаете, почему вам пришлось так долго ждать? Сейчас объясним. Как вы думаете, кто только что вышел через эту дверь? Расскажите ему, полковник. Министр обороны и начальник Генерального штаба, -- полковник Лопес Лопес взглядом мечет молнии. Невозможно было переправить останки в Икитос, он уже разлагался, Сантана и его люди могли заразиться трупным ядом. -- Полковник Максимо Давила визирует докладную, полковник Максимо Давила отправляется в Икитос на моторке, идет к генералу Скавино, на обратном пути в гарнизон покупает молочного поросенка. -- К тому же эти сумасшедшие последовали бы за нами, похороны могли вылиться черт те во что. Я думаю., это был самый разумный выход. А как вы считаете, мой генерал? Догадываетесь, зачем они приходили? -- Генерал Викториа ворчит, генерал Викториа растворяет в стакане таблетку, пьет, морщится. -- Вынесли порицание за скандал в Икитосе. Выговаривали нам, как новобранцам, капитан, отчитывали, невзирая на наши седины. -- Тигр Кольасос теребит ус, Тигр Кольасос прикуривает от окурка новую сигарету. -- И не впервые мы имеем честь принимать этих господ. Сколько раз они побеспокоились прийти отодрать нас за уши, полковник? Четырежды министр обороны и начальник Генерального штаба почтили нас своим визитом.-- Полковник Лопес Лопес вытряхивает окурки из пепельницы в мусорную корзину. И всякий раз приносит нам в подарок кипу газет, капитан. -- Генерал Викториа прочищает голубым платком уши, нос. -- Где, разумеется, расписаны ваши художества. В настоящий момент капитан Пантоха -- один из самых популярных людей Перу. -- Тигр Кольасос берет газетную вырезку, Тигр Кольасос показывает заголовок: "Армейский капитан восхваляет проституцию", "Воинские почести лоретанской шлюхе". -- Где, вы думаете, был напечатан этот фельетончик? В Тумбесе, ну как вам нравится? Без сомнения, за всю историю страны это единственная речь, которую читали с таким вниманием. -- Генерал Викториа ворошит, тасует, разбрасывает по столу газеты. -- Люди декламируют ее наизусть целыми абзацами, она стала темой анекдотов. А вы известны теперь даже за границей. Наконец-то, наконец-то с двумя страшными кошмарами Амазонии покончено раз и навсегда. -- Генерал Скавино расстегивает штаны. -- Пантоху прикончили, пророк помер сам, Роту добрых услуг рассеяли в прах, Братство рассыпается. И снова этот край станет спокойным, как в старые добрые времена. Ну-ка, Лохмушка, давай, я заслужил награду. Я очень сожалею, что своей инициативой причинил неприятности начальству, мой генерал. -- У капитана Пантохи мускул не дрогнул, капитан Пантоха стоит не дышит, смотрит не мигая на фотографию Президента Республики. -- У меня не было дурного намерения, наоборот. Просто я неверно рассчитал все "за" и "против". Признаю свою вину. И готов понести любое наказание. Хуже всего, что нет достойного наказания за ту чудовищную нелепость, которую вам взбрело в голову выкинуть в Икитосе. -- Тигр Кольасос скрещивает руки на груди. -- Вы причинили такой вред армии, что даже расстреляй мы вас, и то не смыть позора. Чем больше я, Пантоха, ломаю голову над этим делом, тем меньше понимаю. -- Генерал Викториа опирается головою на руки, генерал Викториа смотрит на него лукаво, с удивлением, завистью, подозрением. -- Скажите откровенно, как на духу. Почему вы пошли на такую глупость? Обезумели от горя, потеряв любовницу? Клянусь Богом, мои чувства к этой рабочей единице абсолютно не повлияли на решение, мой генерал. -- Капитан Пантоха стоит вытянувшись, капитан Пантоха, не двигая губами, считает: шесть, восемь, двенадцать -- ордена на мундире Президента. -- В своем рапорте я написал чистую правду: я поступал так, думая о благе армии. Поэтому, воздавая воинские почести проститутке, величал ее героиней, благодарил за то, что она не жалела тела для солдат. -- Тигр Кольасос выбрасывает клубы дыма, Тигр Кольасос кашляет, с ненавистью смотрит на сигарету, шепчет: сам себя убиваю. -- Ты, приятель, служишь нам дурную службу. Еще что-нибудь в этом духе, и опозоришь нас на веки вечные. Поспешил я в отставку, надо было дать последний бой. -- Отец Бельтран откидывается в гамаке, отец Бельтран смотрит на небо, вздыхает. -- Признаюсь тебе, я скучаю по лагерной жизни, по караулам, по нашивкам. Все эти месяцы мне каждую ночь снятся шпаги и сигнальный рожок. Пытаюсь снова вернуть мундир, и, кажется, дело идет на лад. Не забудь таблеточки, Лохмушка. Мои сотрудницы были так потрясены смертью этой рабочей единицы. -- Капитан Пантоха чуть косит взглядом, капитан Пантоха видит карту Перу, а на ней -- большое зеленое пятно сельвы. -- И я решил поднять их боевой дух, подбодрить ради будущего. Я и подумать не мог, что Рота добрых услуг будет распущена. Особенно теперь, когда она на таком подъеме. Вы бы лучше подумали, что эта Рота может существовать только в обстановке строгой секретности! -- Генерал Викториа ходит по кабинету, генерал Викториа зевает, скребет затылок, слушает бой часов, говорит: "Как поздно-то". -- Вас предупреждали тысячу раз, что главное условие вашей работы -- секретность. О существовании и назначении Роты в Икитосе знал каждый, и давно. -- Капитан Пантоха стоит: каблуки вместе, руки по швам, капитан Пантоха, не поворачивая головы, пытается найти на карте Икитос, думает: наверное, вон та черная точка. -- Вопреки моим стараниям. Уверяю вас, я принял все меры, чтобы этого не случилось. Но в таком маленьком городке это невозможно, через несколько месяцев все вышло наружу. Разве это причина, чтобы обывательские слухи превращать в каноническую истину? -- Полковник Лопес Лопес открывает дверь, полковник Лопес Лопес жестом показывает: можете уходить, Анита, я сам запру. -- Если вам захотелось произнести речь, могли произнести ее от собственного имени и в штатском платье. Значит, все о нем скучают? Я тоже, мы были большими друзьями, вот, бедняга, мерзнет, наверное, там, в Лиме. -- Лейтенант Бакакорсо ложится на спину. -- Хорошо еще, из армии не выгнали, он бы не вынес такого. Ну-ка, руку на бедро, голову назад и давай, Кока. Ошибся при расчете последствий, мой полковник. -- Капитан Пантоха не поворачивает головы, капитан Пантоха не косит глазом, думает: как теперь все это далеко. -- Меня мучила мысль, как бы не расклеились дела в Роте после Науты. К тому же с каждым разом все труднее становилось набирать рабочие единицы, во всяком случае высококачественные. Я хотел удержать их, оживить их веру в любовь к учреждению. Очень сожалею, что так ошибся при расчетах. Ваша ошибка стоила нам целой недели неприятностей и бессонных ночей. -- Тигр Кольасос закуривает новую сигарету, Тигр Кольасос затягивается, выпускает дым через рот и нос, волосы у него взъерошены, глаза покраснели, налились усталостью. -- Правда, что вы лично опробовали всех кандидаток в Роту добрых услуг? Это входило в экзамен по специальности, мой генерал. -- Капитан Пантоха краснеет, капитан Пантоха немеет, путается, заикается, впивается ногтями в ладонь, прикусывает язык. -- Проверка способностей. Не во всем можно доверяться сотрудникам. Были случаи подкупа, да и пристрастия. Не понимаю, как вы не допрыгались до чахотки.-- Тигр Кольасос сдерживает смех, смеется, становится серьезным, опять смеется, смеется до слез. -- До сих пор не пойму, кто вы -- наивный до глупости или отпетый циник. Рота добрых услуг пошла ко дну, Братство -- тоже, некого теперь защищать, и ни у кого не выудишь и гроша. -- Синчи хлопает себя по животу, Синчи наклоняется, распрямляется, щелкает языком. -- Всеобщий заговор, хотят, чтобы я умер с голоду. Вот почему я не ответил тебе, а вовсе не потому, что ты мне не нравишься, дорогая Пенелопа. Итак, покончим же наконец, -- ударяет ладонью по столу генерал Викториа. -- Правда, что вы не хотите подавать в отставку? Решительно, мой генерал, -- снова преисполняется энергией капитан Пантоха. -- Армия -- моя жизнь. Мы предоставим вам возможность уйти спокойно, -- генерал Викториа открывает папочку, генерал Викториа дает капитану Пантохе страницу с машинописным текстом, ждет, пока тот прочитает, прячет ее обратно.-- А ведь могли бы передать ваше дело на рассмотрение дисциплинарного совета, приговор можете себе представить: разжалуют и с позором выгонят. Но мы решили не делать этого, потому что сыты по горло скандалом и потому что принимаем во внимание ваши прежние заслуги. -- Тигр Кольасос дымит, Тигр Кольасос кашляет, идет к окну, открывает его, сплевывает на улицу. -- Хотите остаться в армии -- пожалуйста. Но учтите, при наличии этого документа в вашем послужном списке долгонько придется ждать новых нашивок. Я сделаю все, чтобы реабилитироваться, мой генерал. -- У капитана Пантохи веселеет голос, веселеет на сердце, оживает взгляд. -- Нет наказания страшнее мысли, что ты причинил невольный ущерб армии. Ну хорошо, и никогда больше не надрывайтесь так, не лезьте куда не надо. -- Генерал Викториа смотрит на часы, генерал Викториа говорит: "Десять, я пошел".-- Мы дадим вам назначение подальше от Икитоса. Отправляйтесь завтра же утром и по меньшей мере год никуда оттуда не выезжайте, даже на сутки. -- Тигр Кольасос надевает френч, Тигр Кольасос затягивает узел галстука, приглаживает волосы. -- Если хотите остаться в армии, надо, чтоб люди забыли о существовании знаменитого капитана Пантохи. А потом, когда забудут, по-смотрим. Ручки связаны вот так, ножки -- вот так, головка склонилась вот так, на грудку. -- Лейтенант Сантана задыхается, лейтенант Сантана подходит, укладывает, раздевается, примеривается. -- А теперь закрой глаза и притворись мертвой, Пичуга. Вот так. Ах ты, моя бедняжечка, ах ты, моя распятенькая, моя "сестричка", курочка моя. В гарнизоне Помата нужен интендант. -- Полковник Лопес Лопес задвигает шторы, полковник Лопес Лопес запирает шкафы, приводит в порядок письменные столы, берет чемоданчик. -- Вместо реки Амазонки у вас там будет озеро Титикака. А вместо тропической жары -- холод горных вершин. -- Генерал Викториа открывает дверь и пропускает остальных. А взамен рабочих единиц -- маленькие ламы и викуньи. -- Тигр Кольасос надевает головной убор, Тигр Кольасос гасит свет, протягивает руку. -- Да, странное вы насекомое, Пантоха. Можете идти. Брррр, ну и холодина. -- Почита передергивается. -- Где же спички, где эта проклятая свечка, какой ужас жить без электричества. Панта, просыпайся, уже пять. Ты просто ненормальный, не понимаю, зачем тебе самому ходить смотреть, как завтракают солдаты. Такую рань, окоченеть можно от холода. Вот дурак, опять ты меня оцарапал своей рабыней, почему ты не снимаешь ее на ночь? Говорю тебе, уже пять. Просыпайся, Панта.