теческим взглядом и сказал серьезно:
   - Рассказывают, что прежние  мужья  твоей  жены  умерли  при  несколько
странных обстоятельствах и что они незадолго  до  своей  кончины  успевали
солидно застраховать свою  жизнь.  Впрочем,  все  это,  конечно,  скверные
сплетни  и  праздные  домыслы,  которым  не  следует  придавать   никакого
значения. Я, во всяком случае, рад, что вы подошли друг  другу  и  что  вы
счастливы - это, между прочим, большая редкость в наше время. Ну,  Джерри!
Что с тобой? Эй! Ты что, не слышишь меня?
   Джерри точно окаменел. Он молча  устремил  взгляд  прямо  перед  собой.
Затем - словно ноги у  него  подкосились  -  опустился  в  кресло,  тяжело
вздохнул:
   - Спасибо, Исаак... Ты оказал мне большую услугу, рассказав это...
   Будучи прирожденным оптимистом, Исаак имел обыкновение утверждать,  что
черное - это белое. Но сейчас он видел  действительно  белым  только  лицо
Джерри. Он встревожился.
   - Да ты не принимай этого так близко к сердцу. Ты  ведь,  кажется,  уже
должен знать, что сплетни - это  словно  мелкие  шпионы,  которых  хоть  и
боятся, но презирают. Сначала один сообщит другому какой-нибудь  вздор  по
секрету, этот другой  передаст  третьему,  и  пойдут  рассказывать,  точно
большую новость.
   - Это была действительно славная новость, - промолвил Джерри мрачно.  -
А теперь я, со своей стороны, могу рассказать и продолжение этой  истории.
Исаак, я вчера вечером застраховал свою жизнь.
   - Отлично! Так должен делать каждый.
   - На большую сумму...
   - Ты поступил разумно. Я тоже застраховался на три тысячи.
   - Я - больше. Много больше.
   - На сколько?
   - На сто тысяч долларов.
   Теперь наступила очередь Исаака побледнеть. Сначала  он  перекрестился,
потом выругался и наконец спросил:
   - Ты был трезв?
   - Да.
   - Невозможно. Если ты не пил, то не иначе, как жена  выпила  весь  твой
ум. Сто тысяч долларов! Ты знаешь, сколько это?
   - Конечно. Это большая сумма. Двадцать три миллиона финских марок, если
считать по официальному курсу.
   - Больше, больше! Черт возьми, гораздо больше! Только миллионеры  могут
платить за такую страховку!  Джерри,  ты  глуп,  или  просто  сумасшедший.
Твоего годового заработка не хватит на страховые взносы!
   - Я знаю.
   - Знаешь! Так что же ты тогда думаешь делать?
   - Занимать деньги и жить в кредит. Каждый человек может  быть  богатым,
если только вообразит себя таким и станет жить в долг.
   Исаак, казалось, был уже на грани отчаяния.
   - Джерри, не будь сейчас время начинать прием,  я  бы  пошел  вместе  с
тобой и напился. Вином можно залить все, кроме правды, - а теперь  я  хочу
знать, где же правда?
   - Этот самый вопрос давным-давно задавал еще мистер Пилат.
   - Но тогда еще не было долларов.
   - Однако гангстеры  были.  Исаак,  если  со  мною  случится  что-нибудь
неожиданное, прикажи мое тело сжечь и перешли пепел в Финляндию...
   Исаак попробовал было все свести к грубой шутке:
   - Зачем пепел посылать в Финляндию? Они же там не разберутся  и  примут
его за лекарство от рака...
   Беседа на этом оборвалась, так как пришли на  прием  первые  больные  и
хиропрактики снова открыли  свой  позвоночный  театр.  Джерри  для  начала
досталась мисс Рэчел Симпсон,  которая  в  течение  одиннадцати  лет  была
постоянной пациенткой мистера Риверса и которую Исаак называл "заждавшейся
девицей", поскольку она уже была ближе к шестидесяти,  чем  к  пятидесяти.
Мисс Симпсон беспредельно любила птиц. Она всюду носила с собой клетку,  в
которой находились ее маленькие любимцы - Джек и Муриель.
   - Я не могла бы и минуты прожить без канареек, - сказала мисс  Симпсон,
укладываясь на столе хиропрактика обнаженной спиною кверху.
   - Птицы очень милы, - согласился Джерри,  устанавливая  электромассажер
на пояснице мисс. - Так не беспокоит?
   - Нет, ничего. Они больше чем милы. Это маленькие  ангелы.  Я  слышала,
что вы, доктор, женились?
   - Да, на днях. Так не беспокоит?
   - Я только сегодня узнала об этом. Не беспокоит,  хотя  здесь  немножко
беспокоит...
   - А здесь?
   - И здесь тоже. Вы впервые женитесь?
   - Впервые.
   - Ну, тогда в этом есть хоть какая-то новизна... И  я  было  собиралась
однажды выйти замуж. Но выяснилось, что жених мой не любит канареек,  -  и
мы вовремя расстались. Всегда лучше разойтись до венчания. А  в  настоящее
время мне мужчины не очень-то и нужны. Если бы вы знали, доктор, как  мило
бывает проснуться ранним утром от щебетания Джека и Муриеля! Совсем другое
слышу я за стеной, у соседей. Каждое утро  там  раздается  грубый  мужской
голос: "Где мои ботинки? Ну, вставай поживее, корова, заштопай мне носок!"
Ох, это ужасно, доктор. Поистине ужасно! Когда  Джек  и  Муриель  получают
свой завтрак, они благодарят меня приветливым взглядом и веселым пением, -
а в это самое время за стеной  слышится  раздраженный  мужской  голос:  "В
какой лавке резиновых изделий ты купила эту ветчину?  Когда  ты  научишься
жарить яичницу!" О, это совершенно ужасно! Когда я ставлю в клетку чашечку
с водой, то Джек и Муриель начинают плескаться в ней, такие счастливые,  и
грациозно благодарят меня. А от соседей доносится отвратительное  рычание:
"Жена! Опять вода для бритья слишком горяча! Ты что,  принимаешь  меня  за
свинью, которую надо ошпарить? Принеси  холодной  воды!  Да  тише  ты,  не
толкни - хочешь, чтобы я порезался!" О-ох, доктор! Такие возгласы я  слышу
за стеной каждое утро! Поэтому-то я и не хочу выходить замуж...
   - Так не больно?
   - Немножко. Для каждой женщины замужество - это страдание...
   - Выпрямите руки и совсем  расслабьте  их,  а  подбородком  упритесь  в
подушку. Беспокоит?
   - Чуть-чуть, но это ничего... Причем от мужчин ведь и  не  освободишься
потом до самой смерти! Когда Джек  и  Муриель  умрут,  я  велю  набить  их
чучела, и они будут украшением на моем зеркале...
   Джерри молча слушал. Он завидовал канарейкам и всем  мужчинам,  которым
был дан развод до женитьбы. Мисс Симпсон, получив электромассаж и разминку
спины на все три доллара, почувствовала себя  счастливейшим  человеком  на
свете. А Джерри мучился подозрениями. День до  обеда  тянулся  долго,  как
агония паралитика. Для Джерри было очень слабым утешением то, что он умрет
богатым. Когда он около полудня пришел домой готовить жене завтрак,  Джоан
еще лежала в постели, просматривая новый комикс. Джерри приготовил  еду  и
позвал жену к столу, но она попросила подать  ей  завтрак  в  постель.  Ее
желание было исполнено.
   Воцарившееся за едой тягостное молчание нарушила Джоан:
   - Джерри, что ты имел в виду этой  ночью,  когда  назвал  меня  веселой
Магдалиной, а моего брата - инквизитором?
   Я хотел сказать именно то, что сказал.
   - Ты хотел нас оскорбить?
   - Нет, я сказал это в виде комплимента.
   - Ах, какой ты милый! Ты используешь такие тонкие сравнения! Джерри, ты
был на войне?
   Хиропрактика удивил этот вопрос, который свалился  на  него  совершенно
неожиданно.
   - Да. Даже на двух войнах.
   - Наверно, это было увлекательно? Поразительно интересно?
   - Ужасно. Безумно.
   - Правда?
   - Тебе надо было бы увидеть огромные кладбища Европы, чтобы...
   - В Америке есть кладбища во много раз больше.
   - Неужели и кладбища здесь величайшие в мире?
   - Конечно... Что ты хочешь этим сказать?
   - Ничего. Кушай, пожалуйста, пока не остыло.
   Оставив жену одну, Джерри пошел на кухню. Он чувствовал усталость.  Все
ему надоело. Еда, купленная  в  кредит,  казалась  невкусной.  Не  съев  и
половины, он собрался  уходить.  Джоан  нахмурилась.  Она  ждала  десерта:
маленьких супружеских ласк, слов, не имеющих значения, и поцелуев, которые
надо поскорее разменять, как фальшивую монету. Она получила  все  это,  но
слишком мало, и только после того, как попросила.
   - Ты еще ни разу не сказал, что любишь меня, -  недовольно  проговорила
Джоан, удерживая мужа в дверях.
   - Разве это так необходимо? - отвечал он деревянным голосом.
   - Я думаю! Ты еще не знаешь женщин. Тебе следовало бы почаще  ходить  в
кино.
   Джерри заставил себя на минуту  стать  актером  и  попытался  подражать
кинообразцам. Джоан была счастлива. Но и  теперь  она  выпустила  мужа  не
сразу.
   - Джерри, ты должен отнести мои картины в багетную мастерскую, чтобы их
вставили в рамы. Надо заказать очень красивые рамы.
   Джоан сунула мужу под мышку десяток  своих  пастельных  работ.  Проходя
мимо  соседнего  дома,  Джерри  бросил  их  в  открытое  окно  подвала   и
почувствовал, что сделал хорошее  дело:  оказал  большую  услугу  мировому
изобразительному искусству. Он стал пессимистом не на шутку.
   Через три дня Джоан объявила мужу радостную новость:
   - Милый, я так счастлива! Так ужасно счастлива!
   - Уж не собираешься ли ты сказать, что ждешь ребенка? - спросил  Джерри
подозрительно, ибо ему ничто не казалось уже невозможным.
   - Нет, конечно. Что ты! Это же наоборот, было бы  просто  кошмарно!  Ни
одна современная женщина теперь больше на захочет рожать. Да в этом  вовсе
и нет надобности. Если вздумается иметь ребенка - их можно сколько  угодно
купить в Канаде,  по  тысяче  долларов  за  штуку.  Видишь  ли,  в  Канаде
рождается так много  внебрачных  детей,  что  их  продают  даже  сюда,  за
границу. Чарли когда-то занимался этим бизнесом...
   - Но ведь это незаконно, преступно!..
   - Разве? Нет. Может быть, в Европе -  но  не  здесь.  В  Америке  можно
покупать и продавать все что угодно... Но, милый, я же чуть-чуть не забыла
рассказать, какое у нас счастье! Ты знаешь? Твоя страховка утверждена!
   Джоан достала из-за пазухи страховой полис и подала его мужу.
   - Первый взнос надо уплатить в течение сентября, - заметила она как  бы
между прочим.
   Джерри даже не  хотелось  разворачивать  документ.  Он  только  спросил
угрюмо:
   - А сколько это - первый взнос?
   - Не так уж много. Четыре тысячи долларов, с небольшим.
   - Четыре тысячи! Ведь это больше моего жалованья  за  целый  год!  И  я
должен платить два раза в год по четыре тысячи! Джоан,  тут  вовсе  нечему
радоваться. Мы не в состоянии выплачивать такие суммы.
   - Почему же не в состоянии?
   - Нет денег.
   - Да, но ведь ты можешь занять. Послушай, ты как-то говорил, что мистер
Риверс богат. Займи у него.
   - Невозможно, невозможно, Джоан.
   - Потом ты говорил, что какой-то мистер  Крез  тоже  богат.  Нельзя  ли
занять у него?
   - Нет. Он умер...
   - Ах, какая досада! Как раз  теперь,  когда  мы  так  нуждаемся  в  его
помощи! Когда он умер?
   - Примерно две тысячи четыреста лет назад.
   - Джерри! Ты с ума сошел! Тогда же тебя и на свете не было.  Тогда  еще
не было даже Америки.
   - Но Лидия была...
   - Джерри! Не смей говорить мне о своих знакомых женщинах!  Я  нисколько
не ревную, но все-таки не выношу, когда мужчины говорят  о  своих  прежних
связях. Кстати, кто такая эта Лидия?
   Джерри  устремил  взор  далеко-далеко,  в   невозвратное   прошлое,   и
заговорил, точно прорицатель в вещем сне:
   - Древняя страна в западной части Малой Азии, независимое  государство,
которое простиралось вплоть  до  реки  Халис  на  востоке.  Ее  последнего
властителя Креза победил царь Персии Кир в 546 году до нашей  эры...  Крез
был богат; он был богаче мистера Риверса... У него было больше  имущества,
чем у меня долгов... Действительно, если бы я был даже самим Крезом...
   - Ты говоришь так сбивчиво, Джерри. Ты же знаешь, что  в  Америке  есть
миллионы людей, гораздо более  богатых,  чем  мистер  Крез.  Зачем  же  ты
говоришь о такой старине?
   - Затем, что у меня других богатых знакомых нет, - ответил Джерри уныло
и сунул страховой полис к себе в карман.
   - Отдай эту бумагу мне, - поспешно сказала Джоан. - Ты можешь  потерять
ее, и тогда я не...
   Джоан проглотила последние  слова  этой  фразы  и  старалась  придумать
взамен какую-нибудь отговорку:
   - Я хотела сказать...  Лучше,  если  мы  будем  хранить  этот  документ
дома...
   Ложь - очень неполновесный заменитель  правды,  однако  все-таки  имеет
широкое хождение среди людей. Джерри теперь  совершенно  ясно  видел,  что
Джоан лгала. Ее глаза и  уста  лгали.  Единственное,  что  она  могла  еще
сделать, чтобы не осквернять своих уст ложью, - это говорить правду. Или -
начать говорить носом, как советовали циники.
   Джерри стоял как вкопанный и держал руку за пазухой, подобно  Наполеону
или  человеку,  который  опасается  за  свой  бумажник.  Страховой   полис
оставался в его кармане. Он сказал с ледяным спокойствием:
   - Джоан, игра сыграна.
   - Какая игра? Кстати, Джерри, милый, я купила сегодня  новые  игральные
карты. Тебе нравится покер?
   Джерри не ответил. Он продолжал держать руку на груди и чувствовал, что
наступает  момент  его  торжества,  потому  что  -  вот  она,  стотысячная
страховка, у него в руках! Он держит ее крепко, всей пятерней и аннулирует
сегодня же. Посмотрев на жену с некоторой жалостью и  чуточку  отчужденно,
он сказал:
   - Я намерен аннулировать страховку.
   В глазах Джоан блеснул испуг:
   - Ты не можешь! Не смеешь, Джерри!.. Джерри,  милый,  Чарли  убьет  нас
обоих, если узнает об этом.
   Джерри кинулся к дверям, забыв даже  приготовить  завтрак  жене.  Джоан
последовала за мужем, и едва Джерри открыл дверь, она вцепилась ему в полы
пиджака и повисла, рыдая. Но хиропрактик принял решение и не  намерен  был
отступать. Он предоставил жене тащиться за ним хвостом до самой лестничной
площадки, но здесь повернулся и сделал бешеный рывок. Джоан не  удержалась
и упала. И тут оправдалась старинная мудрость: вверх надо лезть и лезть, а
вниз - только один шаг. Набрав разгон, Джоан покатилась  со  ступеньки  на
ступеньку и  остановилась  лишь  у  наружной  двери.  Руководимая  женским
инстинктом, она защитила руками лицо - это удалось ей, но только  в  ущерб
спине. На лице  не  оказалось  ни  единой  царапины.  Зато  спина  -  и  в
особенности  ее  нижняя   часть   -   соприкоснулась   непосредственно   с
одиннадцатью  железобетонными  ступеньками.  Джоан  жалобно  застонала   и
попыталась подняться, но ноги отказались служить разбитому телу, и она тут
же, на месте, упала без чувств.
   Джерри,  смотревший  этот  спектакль  с  высоты  одиннадцати  ступенек,
заметил, что Джоан была теперь, несомненно, сама собой. Она уже не  играла
- она действительно потеряла сознание. Джерри  поспешил  к  жене,  бережно
поднял ее на руки и отнес в спальню. Джоан очень тихо  простонала  и  чуть
приоткрыла глаза. Затем она словно  погрузилась  в  глубокий  сон.  Джерри
бросился к телефонному справочнику и стал искать  адреса  врачей,  живущих
неподалеку. Он снял трубку и едва  успел  набрать  три-четыре  цифры,  как
Джоан устало спросила:
   - Джерри, кому ты звонишь?
   - Ты жива? - воскликнул он,  положил  на  место  трубку  и  подбежал  к
постели жены. - Джоан, ты очень ушиблась? Вызвать врача или скорую помощь?
   - Не надо скорую помощь, - ответила Джоан слабым  голосом,  -  она  так
ужасно орет!.. Хуже, чем пожарная машина.
   - Что же мы будем делать?
   - На той стороне  улицы,  недалеко,  есть  дом  врачей...  Отвези  меня
туда...
   - На чем? На такси?
   - Не знаю, - ответила Джоан страдальческим голосом. - Теперь ты видишь,
как нужно было бы нам иметь собственную машину. Джерри, мы  должны  купить
машину сегодня же...
   Джерри вспомнил, что этажом  выше  жил  некий  ветеран  первой  мировой
войны, у которого было современное кресло-коляска.  Инвалид  был  ранен  в
руку, но, уезжая каждый  вечер  просить  милостыню,  он  пользовался  этим
экипажем. Он имел законное разрешение нищенствовать в определенном месте и
в определенные часы. Щадя свои ноги, он ездил в коляске,  которая  внушала
уважение - дорогу ей уступали даже автомобили. Ни слова не говоря,  Джерри
оставил свою жену спокойно  лежать  в  постели,  а  сам  помчался  наверх.
Ветеран войны Конелли быстро согласился на предложение Джерри и  сдал  ему
свою коляску напрокат на исключительно льготных условиях: полдоллара в час
или доллар за три часа. Но необходимо было вернуть  транспортное  средство
владельцу не позднее шести часов вечера, когда в мире темнеет и на  улицах
становиться светло. Коляска удобно помещалась в лифте. У нее было ручное и
ножное управление, смена скоростей и замечательные тормоза.  Развернувшись
на площадке своего этажа, Джерри захотел опробовать машину и въехал на ней
прямо в спальню к жене. Больная сидела на краю постели, охая от боли.
   - Джерри! - воскликнула она с ужасом. - Что ты задумал?
   - Не спрашивай ни о чем. Я отвезу тебя к доктору.
   Джоан  смотрела  то  на  коляску,  то  на  своего  супруга  и   наконец
проговорила, не на шутку обеспокоившись:
   - Мне это ничуть не нравится, ничуть. Один раз я могу поехать на  этом,
но потом ты должен купить машину... Пускай  будет  открытая  -  спортивная
модель, но не из самых дешевых. Ты обещаешь?
   Джерри не стал обещать. Вместо этого он лишь помог ей усесться  получше
в коляску, подложив для удобства пару подушек. Джоан  печально  посмотрела
на мужа и спросила:
   - Милый, что ты скажешь, если я умру? Спина у меня, наверно, сломана.
   - Ты не умрешь, - постарался он утешить жену, хотя  и  знал  прекрасно,
что от смерти, так же как и от налогов, никуда не уйти.
   Джерри  готов  был  уже  отправляться,  но  в  последний  момент  Джоан
вспомнила, что еще не сделала обычного грима.
   - Джоан, теперь  не  до  того,  -  резко  сказал  Джерри.  -  Уж  врачи
как-нибудь поймут, что  с  тобой  случилось  несчастье.  Мы  должны  ехать
немедленно.
   - Я еще никуда не еду! - таков был  непреклонный  ответ.  -  Я-то  знаю
врачей. Они прежде  всего  смотрят,  как  больная  выглядит,  а  потом  уж
начинают осматривать да выслушивать. Джерри, подай мне мою сумочку!
   Супруг был вынужден подчиниться. Он стал наблюдать за тем, как  женщина
ловко, прямо на глазах, меняла свою внешность - быстрее,  чем  настроение.
Он показался себе несчастным  червяком,  который  ползал,  извивался,  ища
убежища, - и наконец попал-таки... в клюв курицы.
   - Джоан, я тебя не понимаю, - сказал он,  начиная  терять  терпение,  -
если действительно у тебя сломана спина, то необходима спешная помощь.
   Джоан кончила прихорашиваться и недовольно захлопнула сумочку:
   - Тебе не понять сердца женщины! Неужели в  Европе  все  мужчины  такие
тираны?
   - Нет, не все. Иные бьют  своих  жен  по  щекам.  Лучшее  лекарство  от
капризов и истерик - это крепкая пощечина.
   - Джерри, Джерри! Ты ужасен. Ах, господи, как болит спина...
   Джоан действительно побледнела, став  белее,  чем  пудра  на  ее  лице.
Джерри пожалел о своей бестактности и смиренно  попросил  прощения.  Затем
ему было разрешено тронуться в путь, подталкивая кресло-коляску, в котором
охала и стонала его прелестная, девственно юная жена. Они  уже  въехали  в
лифт, как вдруг Джоан снова что-то вспомнила и знаком велела остановиться:
   - Вези меня обратно.
   - Зачем?
   - Вези, вези! Не могу же я в таком виде дать себя осматривать  доктору!
У меня ноги  -  просто  ужас!  -  наверно,  целых  две  недели  не  бриты.
Поторопись! Ты мне поможешь.
   Хиропрактик Джерри Финн испил свою чашу до дна. Он украсился  смирением
и покорностью и больше не перечил. Вот он намылил  стройные  голени  своей
жены,  затем  ловко  поработал  бритвой,  вытер  горячими  полотенцами   и
хорошенько напудрил порозовевшую кожу. Он  не  возражал,  желая  сослужить
жене последнюю службу - перед разводом. Как меняются времена! В дни юности
Джерри благовоспитанные мужья застегивали и шнуровали своим женам  высокие
ботинки - а теперь они бреют женам ноги!
   Джоан посвежела. На лице и шее у нее выступил румянец.
   - Спасибо, милый, - сказала она, слабо улыбнувшись.  -  Не  правда  ли,
теперь мои ноги выглядят совершенно иначе? А в Европе женщины  тоже  бреют
ноги?
   - Не знаю, может быть...
   - Может быть, у них и волосы на ногах не  растут,  раз  они  там  вечно
недоедают? У американских  женщин  -  обильная  волосатость.  Это  хороший
признак: мы такие здоровые! Джерри, скажи, что ты меня любишь.
   Джерри молчал и смотрел куда-то мимо жены. Наконец, он словно очнулся и
сказал:
   - Да, конечно. Теперь ты, наверно, уже можешь ходить.
   Джоан ответила на вопрос дерзко: она встала с коляски. Но  едва  успела
она сделать шаг-другой, как ноги ее подкосились и  она  с  громким  криком
упала на пол. Маленький барабанщик раскаяния вторично забил дробь в голове
Джерри. Прося  прощения,  он  снова  усадил  жену  в  коляску.  Затем  они
отправились в путь, как молодожены, позабыв о мелких размолвках,  которые,
как говорят, лишь укрепляют супружеские отношения.
   На улице была обычная  суматоха.  Люди  куда-то  спешили,  предоставляя
слово своим локтям. Джерри  только  теперь  понял  по-настоящему  ветерана
войны Конелли: в самой дикой тесноте и давке люди  расступались  и  давали
дорогу коляске.
   - Джерри, милый, не гони так  быстро!  -  несколько  раз  замечала  ему
Джоан.
   Но заботливый супруг не  слушал  этих  предупреждений.  Он  гнал  легко
катившуюся колясочку бегом до самого перекрестка,  где  любезный  полисмен
остановил на  минуту  целую  лавину  автомобилей.  Отчаянная  скорость  на
повороте даже заставила Джоан закрыть глаза, и она имела вид  больной,  за
жизнь которой врачи бы не поручились. Еще миг -  и  они  въехали  прямо  в
подъезд шестиэтажного дома врачей. Джерри остановил "коляску у  первой  же
двери,  на  которой  была  дощечка:  "Доктор  Дрэйк,  специалист.  Мировое
первенство по операции аппендицита". Скользнув по  этой  надписи  глазами,
Джерри смело позвонил и стал ожидать. Вскоре дверь немного приоткрылась  и
светловолосая Мэрилин утомленно спросила:
   - Что с вами?
   - Моя жена повредила себе спину,  -  заговорил  Джерри  быстро,  -  она
находится в очень тяжелом состоянии. Не может ли доктор принять ее  сейчас
же...
   - Не может, - перебила сестра. - Доктор Дрэйк специалист. Он  оперирует
только аппендицит.
   Дверь  закрылась,  как  обычно  закрываются  двери  перед  просителями,
нуждающимися в помощи. Джерри подошел к соседней  двери  и  быстро  прочел
надпись "Доктор Весс, специалист". Он снова нажал  кнопку  звонка,  сказав
несколько слов утешения стонущей от боли Джоан. Прошло добрых пять  минут,
пока из двери появилась Мэрилин номер два, с папироской во рту.
   - Вы заранее записаны на это время? - спросила сестра,  обдавая  Джерри
табачным дымом.
   - Не успел... Несчастье случилось только что.
   Лишь теперь миловидная привратница заметила сидевшую в коляске  больную
и проговорила, тряся головой:
   -  Доктор  Весс  не  может  вам  помочь.  Он  оперирует   исключительно
миндалины. Разве вы не прочли на двери, что он специалист?
   Дверь медленно закрылась, и Джерри представился случай дочитать вывеску
до конца: "Только удаление миндалин. Бескровная и безболезненная операция.
Восемь дипломов".
   Джерри отер со лба холодный пот и покатил коляску к третьей  двери,  на
которой значилось только: "Доктор  Джеймс  У.Д.Геден,  всемирно  известный
специалист. Записываться обязательно заранее".
   Джерри взглянул на жену и спросил:
   - Джоан, попробуем позвонить сюда?
   - Делай, что хочешь, - ответила Джоан устало.
   Дверь отворило существо  с  волосами  цвета  красной  меди  и  с  таким
маленьким  ротиком,  для  которого  и  земляничку  пришлось  бы  разрезать
пополам.
   - Чем я могу помочь вам? - вежливо спросило существо.
   - Не мне, а моей жене.
   Сестра заметила Джоан, лежавшую неподвижно в коляске, подошла к  ней  и
принялась рассматривать ее серьги.
   - Да, но ведь у вас уже имеются дырочки в ушах.
   - Это верно, но почему это вас  беспокоит?  -  взорвалась  Джоан.  -  Я
сломала спину, и мне нужна помощь.
   - Я очень сожалею, но доктор Геден специалист.  Он  только  прокалывает
маленькие дырочки в дамских ушках, чтобы можно было носить серьги. И кроме
того, вы хотя бы договорились предварительно о времени!
   Джоан закрыла глаза и лишь вздохнула, а Джерри горячо воскликнул:
   - Барышня! Вы, безусловно, самая красивая женщина в мире, скажите  мне,
есть ли в этом доме хоть один такой специалист, который  сумел  бы  помочь
моей жене?
   -  Ну,  конечно,   конечно!   На   шестом   этаже,   сэр.   Пожалуйста,
воспользуйтесь лифтом.
   Джерри повез жену на шестой  этаж  и  снова  начал  изучать  психологию
вывесок.
   "Доктор Энрико Иенсей, специалист. Переломы берцовой кости".
   "Доктор Уолт Бэрнет, специалист. Переломы челюсти и  носа.  Специальное
лечение для боксеров".
   "Доктор Лео Кейпхарт, специалист. Резаные раны".
   "Доктор Дж.Г.Л.Брикер, специалист. Повреждение позвоночника..."
   - Наконец-то!  Наконец-то!  -  воскликнул  Джерри  и  подкатил  коляску
поближе.
   Джоан улыбнулась грустной улыбкой,  но,  когда  отворилась  дверь,  она
сразу застонала.
   - Прежде чем я впущу вас, вы должны уплатить триста долларов, - сказала
сестра, как две капли воды похожая на Джоан.
   - У меня только десять, - ответил Джерри.
   - В таком случае мы ничем не можем вам помочь. Доктор -  специалист,  и
его минимальная такса - триста долларов за прием.
   - Я постараюсь достать деньги попозже, - почти умолял Джерри.
   - Доктор никого не  лечит  в  рассрочку.  Поищите  врача  подешевле.  В
Гарлеме есть врачи-эмигранты, бежавшие из Европы, которые лечат чуть ли не
даром.
   - Нет, мисс... Мы не можем ехать  туда.  Неужели  вы  не  поговорите  с
доктором, чтобы он...
   - Чтобы он повторил вам то же самое, что сказала я? - перебила женщина.
И полупрезрительно добавила:
   - Советую вам отвезти вашу жену в какую-нибудь больницу.
   - А где здесь поблизости какая-нибудь общественная больница? То есть  я
имею в виду - такая, в которой лечение бесплатное.
   - Бесплатное? О чем вы, собственно, говорите?
   - Просто... Я говорю об  общественной,  государственной  или  городской
больнице.
   Сестра смерила взглядом несчастного супруга:
   - Господин, я замечаю, что вы иностранец.
   - Я Джерри Финн.
   - Это не играет роли. Знаю я вашего брата. Будет умнее всего,  если  вы
отвезете вашу жену в Англию, или  в  Швецию,  или  в  какую-нибудь  другую
страну. Там вы, наверно, получите общественное лечение...
   Дверь  захлопнулась,   и   Джерри   пришлось   ухватиться   за   спинку
кресла-коляски, чтобы устоять на ногах. Не говоря  ни  слова,  он  покатил
свою карету в лифт и нажал  кнопку.  Когда  они  стали  спускаться,  Джоан
открыла глаза и жалобно спросила:
   - Джерри, откуда ты взял эти десять долларов? Мы ведь  условились,  что
ты будешь отдавать мне все деньги. Ты не честен.
   Джерри  молчал.  Он  действительно  утаил  эти   десять   долларов   на
собственные расходы и сейчас чувствовал себя преступником, жизнь  которого
постепенно устремляется к электрическому  стулу.  Он  потерял  все,  кроме
разве лишь накапливаемого опыта.
   Лифт опустился на первый этаж, и Джерри покатил коляску к выходу.
   - Куда ты меня везешь? - спросила Джоан обеспокоенно.
   - Не знаю. Может быть, в Англию или в Швецию...
   - Нет, Джерри! Я не хочу покидать Америку!
   Какой-то любезный господин помог им открыть двери и спросил на  ломаном
американском языке:
   - Не могу ли я вам чем-нибудь помочь, господа?
   - Пожалуйста, - сказал  Джерри,  -  не  укажете  ли  вы  нам  ближайшую
больницу?
   - Через две улицы отсюда, к северу, сэр.
   - О'кэй, благодарю вас!
   Кресло-коляска двинулось в путь. Прохожие сторонились, уступая  дорогу,
и  быстро  соображали:  интеллигентный  слуга  везет  богатую  хозяйку  за
покупками. Можно было даже предположить, что слуга принадлежит  к  высшему
сословию. Он вполне мог оказаться  троюродным  братом  русского  царя  или
членом бывшего королевского дома Румынии.
   Джерри сбавил скорость и подкатил коляску к  воротам  госпиталя  святой
Марии. Пожилая монахиня открыла  смотровое  окошечко  и  спросила  хриплым
голосом:
   - Что вам нужно?
   - Случилось несчастье,  -  отвечал  запыхавшийся  Джерри.  -  Моя  жена
переломила себе спину и получила тяжелое сотрясение мозга.
   Монахиня перекрестилась и начала расспрашивать:
   - Вы из какого прихода?
   - Мы из Свидетелей Иеговы, - брякнул Джерри, совершенно не думая.
   - Не можем вас принять. В нашей больнице лечат только католиков.  Разве
вы не знаете, что это католический госпиталь?
   - А имеются тут поблизости другие лечебницы?
   - Вероятно, но нам о них не полагается ничего знать.
   Монахиня захлопнула окошечко, и молодожены  остались  у  закрытых  врат
размышлять о бренности быстротечной жизни и о величии  папского  престола.
Джоан заплакала. Теперь все казалось напрасным и безнадежным. Для кого  же
она прихорашивалась, красила губы и ресницы? Для кого брила ноги?
   - Для кого? Для кого? - восклицала она в отчаянии,  утирая  бегущие  по
лицу слезы.
   Джерри, видимо, не понял вопроса, и ответ его ушел несколько в сторону:
   - Для папы римского...
   Но именно в тот момент,  когда  их  отчаяние  достигло  своего  апогея,
неожиданно явилась  помощь.  Какой-то  мужчина  средних  лет,  похожий  на
спирита, остановился и сочувственно спросил:
   - Вы в больницу? Или только что оттуда?
   - И то и другое, - ответил Джерри, которому все надоело. - Я уже  битых
два часа ищу врача для моей жены - но все напрасно.
   Незнакомец поглядел на Джоан и спросил:
   - Разбило параличом?
   - Не совсем, - ответил Джерри. - Она сломала себе спину.
   - Стало быть, повреждение спины. Для этого нужен специалист.
   - Да, конечно. Особый врач!.. А особому врачу особая плата.
   Незнакомец почесал подбородок и, казалось, старался  что-то  вспомнить.
Вдруг его словно осенило:
   - Кажется, я могу порекомендовать вам настоящего человека.
   Физиономии Джоан и Джерри начали проясняться.  Неизвестный  самаритянин
продолжал не торопясь:
   - Повреждения спины, повреждения спины... Совершенно  верно.  Теперь  я
вспомнил. Отсюда налево, через несколько улиц. Я не помню номер  дома,  но
это напротив аптеки Стива. Там живет  всемирно  известный  хиропрактик.  К
нему еще недавно прибыл коллега из Европы...
   - Риверс! - воскликнула Джоан.
   - Совершенно верно, - обрадовался незнакомец. - Доктор Риверс.  Он  вам
поможет, мадам. Но еще лучше, если бы вы попали на прием к его коллеге...
   - Джерри! -  Воскликнула  Джоан  громче  прежнего.  -  Ты  можешь  меня
вылечить! Поедем скорее домой!
   Коляска покатилась, развивая бешеную  скорость.  Незнакомец  еще  долго
смотрел вслед забавному семейному выезду молодоженов, покачивая головой.




        11. ПРОИСХОДИТ СОВРЕМЕННАЯ СЕМЕЙНАЯ ДРАМА, ПОСЛЕ<br> ЧЕГО ДЖЕРРИ ФИНН ЗАБИРАЕТ ЧЕМОДАН И УХОДИТ

   Начинающий профессор  хиропрактики  Джерри  Финн  после  основательного
исследования нашел, что главное повреждение  было  в  четвертом  позвонке.
Считая снизу. Копчику, этому атавистическому  напоминанию  о  стародревних
временах, когда  наши  прародители  жили  еще  на  деревьях  и  ходили  на
четвереньках, тоже досталась небольшая контузия. Там и сям по спине  Джоан
были рассыпаны синяки и кровоподтеки, что напоминало сделанный  на  тонком
пергаменте набросок географической карты.
   Джерри помассировал хребет своей жены. Позвонки весело постреливали под
его пальцами, как кофейные зерна на  сковороде.  Джоан,  лежа  на  животе,
тихонько стонала:
   - Не впивайся так сильно, Джерри! Я умру...
   Но Джерри продолжал суровую процедуру. Пересчитав позвонки раз двадцать
и пройдясь по всему хребту маленькими  щипочками,  он  положил  в  области
четвертого позвонка согревающий компресс и укрыл больную стеганым одеялом.
Затем закурил и присел на пуфик возле кровати. Наступило долгое  молчание.
Джоан задремала.  Лицо  ее  приняло  невинное  детское  выражение,  вполне
гармонировавшее с ее духовной  незрелостью.  Джерри  почувствовал  горячее
желание видеть свою жену всегда спящей. Насколько спокойнее  и  счастливее
был бы тогда их брачный союз! Ибо всякий человек хорош, когда  спит.  Даже
законная супруга.
   Убедившись в подлинности жениного сна Джерри поспешил вернуть  коляску.
Мистер Конелли посмотрел на часы и заметил, что средство передвижения было
в пользовании три часа и десять минут. Но у ветерана войны  была  все-таки
широкая душа: он удовольствовался одним долларом, а десять  минут  подарил
Джерри. Джерри дал десятидолларовую бумажку и получил - целую кучу мелочи,
нищенских медяков.
   - Что же доктора нашли у вашей супруги? - спросил мистер Конелли, когда
Джерри собрался было уходить.
   - Ничего страшного, - ответил уклончиво Джерри, а затем  добавил  почти
свирепо: - А если и есть что-нибудь более  серьезное,  так  выяснится  при
вскрытии трупа.
   - Все-таки надо бы обратиться к какому-нибудь  специалисту,  -  заметил
герой войны, которому шел седьмой десяток и который не  привык  шутить  со
здоровьем.
   - Я так и сделал. Мы обошли не один десяток специалистов.
   - Очень хорошо. Я слышал, кстати, что вы недавно приехали из Европы.
   - Да, немногим больше месяца.
   Жена ветерана тоже вышла в переднюю  и  бросала  на  Джерри  любопытные
взгляды. Послушав несколько минут болтовню  супругов,  Джерри  понял,  что
весь дом был в курсе его семейных дел.
   - Я знаю вашу супругу очень хорошо, - сказала миссис Конелли.  -  Джоан
уже более трех лет живет в этом доме. Слышала от миссис Говард  с  шестого
этажа, что вы хотите взять щенка.
   - Я?
   - Да. Миссис Говард сказала, что вы - бывший  собачий  доктор  и  скоро
вступите в бруклинский Спаниель-клуб.
   - Совершенно верно. Это правда, - ответил Джерри рассеянно.
   - И у нас тоже была собака  -  такой  славный  пес,  -  сказал  ветеран
печально. - Но он умер...
   - Убили, - поправила жена. - Какой-то бездушный  человек  накормил  его
крысиным ядом.
   - Умный был пес... - вздохнул мистер Конелли.
   - Его звали Фидо, - заметила жена.
   - Совершенно верно. Фидо был умен. Однажды произошел  очень  интересный
случай. Мы пошли в город за покупками. Это было три года назад...
   - Да не три, а два, - поправила его жена. - В августе исполнилось ровно
два года.
   - Ты права, - согласился муж. - Да, два года назад мы втроем: моя жена,
я и Фидо - отправились на Прогулку...
   - Мы отправились за покупками.
   - Вот именно. Мы пошли за покупками...
   - В лавку мистера Кроникопелоса. Вы, наверно, его знаете. Он  грек.  Вы
как-то купили у него маленький молоточек.
   Джерри почувствовал, что краснеет, и пробормотал:
   - Да, кажется, припоминаю... Действительно я, должно быть, купил...
   Мистер Конелли продолжал  свой  рассказ,  который,  хотя  и  прерывался
несколько раз, был тем не менее целой историей.
   - Итак, мы направились в лавочку Кроникопелоса кое-что купить, так  как
у нас в кладовке завелись крысы...
   - Мыши, - поправила жена.
   - Совершенно верно. Поскольку в нашей кладовке были мыши и  нужно  было
достать для них яду...
   - Ты перепутал, Джон. Мы ходили не за ядом, а  за  мышеловкой.  Хорошо.
Можешь продолжать.
   - Итак, мы купили мышеловку...
   - Извини, Джон. Это же я купила!
   - Да, купила ты. Значит, моя жена купила мышеловочку - такой  маленький
капканчик, - и мы вернулись домой. И как-то вдруг мы замечаем...
   - Я же заметила!
   - Моя жена заметила, что мышеловки-то  и  нет.  Стали  искать;  искали,
искали - и наконец находим...
   - Я же и нашла!
   - Значит, моя жена ее и нашла. Да, и угадайте, где? На хвосте у собаки.
Мы не могли понять, когда и как она туда попала,  во  всяком  случае,  она
висела на хвосте, и Фидо страшно визжал.
   - Кстати, это было хорошим уроком, - снова перебила жена.
   - Да, конечно. Это было для Фидо хорошим уроком, чтобы  не  совал  свой
хвост куда попало.
   - Это было  уроком  для  тебя,  чтобы  ты  был  осторожнее  с  опасными
предметами.
   - Ну да, действительно. Это было уроком для меня.
   - И, конечно, для Фидо тоже.
   - Но потом Фидо заболел...
   - Через два месяца.
   - И мы повезли его к доктору...
   - Я его повезла. Ты тогда был занят - деньги зарабатывал.
   - Именно так. Моя жена повезла собаку к доктору - но уже было поздно.
   - Дело вовсе не во мне, - резко оборвала его жена. -  Я  сразу  повезла
Фидо к доктору.
   - Да, так оно действительно и было. Но  доктор  установил,  что  собака
съела...
   - Что ее накормили!
   - Что собаку накормили крысиным ядом. И это был конец  Фидо.  Мы  очень
горевали.
   - Я горевала больше, - подчеркнула жена.
   - Джерри  искренне  посочувствовал  их  горю  и  сделал  новую  попытку
откланяться. Он восхищался великой  кротостью  ветерана  и  высокоразвитой
способностью его жены разрубать  фразу,  как  морковку.  Супружеская  чета
проводила Джерри до дверей, где его снова задержали.
   - Только я надеюсь, мистер Финн, вы не англичанин?  -  спросила  миссис
Конелли.
   - Нет, я не...
   - Это хорошо. Я терпеть не могу англичан, и Джон  тоже  не  слишком  их
любит.
   - Вовсе не выношу, - подтвердил муж.
   - Вы ведь не француз, мистер Финн?
   - Нет, нет...
   - Это еще лучше. Я ненавижу французов. И Джон точно также.
   - Да, конечно, - согласился кроткий муж.
   Джерри сделал было еще шаг-другой, но чета следовала за ним.
   - Простите, мистер Финн, но только вы ведь не немец  и  не  русский?  -
спросила миссис Конелли с опаской.
   - Нет. Я гражданин вселенной.
   - О, это еще лучше. Я совершенно не перевариваю ни русских, ни  немцев.
И Джон их не слишком переваривает.
   - Это правда, - поддержал мистер Конелли, - нисколечко не  перевариваю.
Америка была бы гораздо счастливее, если бы здесь жили одни ирландцы.
   - Да, видите ли, мистер  Финн,  я  ирландка,  а  Джон  -  стопроцентный
американец.
   - Прошу прощения, - вежливо сказал Джерри, - но меня ждет жена. Вы были
исключительно добры.
   - Все ирландцы очень добры, - ответила миссис Конелли.  -  И  если  вам
снова  понадобится  кресло-коляска,  так  вы  приходите  и  берите.   Джон
пользуется им только по вечерам...
   Джерри поспешил к своей больной, думая о том, что люди  изредка  бывают
гуманными существами.  Джоан  уже  проснулась  и  снова  выглядела  вполне
здоровой.
   - Где ты был? - осведомилась она настороженно.
   - Отвез коляску хозяевам.
   Джоан приняла сидячее положение и задала следующий вопрос:
   - Джерри, теперь я желаю знать,  для  чего  ты  утаил  от  меня  десять
долларов? Пожалуйста, сейчас же давай их сюда!
   - Теперь у меня уже только девять.
   - Девять!
   - Да. Один доллар я уплатил мистеру Конелли за прокат коляски.
   - Это совершенно напрасно. Ты бы мог сказать, что заплатишь  как-нибудь
в другой раз. Положи те, оставшиеся девять долларов в мою сумочку, а потом
сядь со мною рядом.
   Джерри выполнил приказание. Из него уже начал постепенно вырабатываться
кроткий  Фидо  семейства  Финнов,  который  мог  есть  из  рук  и  лежать,
распластавшись на полу у ног хозяйки.
   - Ты чувствуешь себя лучше? - спросил он.
   - Да, лучше, но спина снова  начинает  болеть,  как  только  я  пытаюсь
ходить. Поцелуй меня.
   Это было как раз то, чего Джерри не надо было воровать. Он уже приобрел
в этой области известный опыт, за который ему следовало  быть  благодарным
своей   учительнице.   Джоан   обладала    несомненными    педагогическими
способностями, с которыми она удачно сочетала современную технику. С какой
ловкостью во время поцелуя ее маленькая  ручка  скользнула  во  внутренний
карман его пиджака, извлекая оттуда страховой полис!
   - Я спрячу это у себя, - сказала она затем совершенно  спокойно.  -  Ты
можешь потерять документы. Джерри, ты меня любишь?
   - Отдай страховые  бумаги  мне!  -  заявил  Джерри  твердо.  -  Я  хочу
отказаться от страховки. Она  идиотски  велика.  Мне  такая  страховка  не
нужна.
   - Ты думаешь только о себе. Ты жесток.
   По лицу Джерри забегали мрачные тени. Он устремил требовательный взгляд
прямо в зеленоватые глаза Джоан и сказал решительно:
   - Джоан, мне не до шуток. Если ты не отдашь мне бумаги,  я  сам  возьму
их.
   - Тогда я закричу.
   Джерри не стал дожидаться. Правой рукой он стиснул  запястье  Джоан,  а
левой ладонью закрыл ее рот. Документ выпал из руки любящей жены,  которая
и ахнуть не успела, и вновь укрылся в кармане мужа.  Для  верности  Джерри
включил радио, создавшее громогласный музыкальный фон для семейной  драмы.
Джоан и не пыталась перекричать радио, а бросилась на кровать  и  выразила
свое чувство слезами. Но гидравлическая сила слез на этот раз нисколько не
подействовала на мужа. Он был хладнокровен, точно химик, видящий в  слезах
лишь  воду  с  известной  примесью  хлористого   натрия,   называемого   в
просторечии поваренной солью.
   Джерри Финн не  был  садистом,  хотя  и  повидал  десятки  кинофильмов,
ведущей темой которых был прелестный садизм.  Нет,  он  ненавидел  садизм!
Однако он тем не менее относился равнодушно к рыданиям Джоан и к  раствору
поваренной соли, который струился по лицу женщины,  попадая  в  ямочки  на
щеках и на подбородке... Конечно, эта холодность имела свою причину:  ведь
они были женаты. Джерри теперь ясно увидел печальную  истину:  они  должны
разойтись. Сурово и решительно стал он укладывать свои  вещи  в  небольшой
чемодан, в то время как рыдания его жены стремились заглушить вой радио.
   Гражданин вселенной никогда не вбивает колышки  своей  палатки  слишком
крепко, поскольку нигде, ни на каком градусе широты у него нет ни дома, ни
родины. Джерри был готов к отъезду, готов  сказать  своей  жене  последнее
"прости" и дать своей  больной  последние  врачебные  указания.  Он  вынес
чемодан в прихожую, убавил громкость радио и подошел к постели  Джоан  как
муж и хиропрактик.
   - Тебе нужно дня два полежать и ставить на  больные  места  согревающий
компресс, - начал он спокойно. - Затем приобрести себе  небольшой  плотный
шар - лучше всего теннисный  мяч.  Три  раза  в  день  будешь  проделывать
следующую процедуру: лечь навзничь на пол, чуть  выгнув  спину,  подложить
под поясничные  позвонки  мяч,  затем  опираясь  на  него  всей  тяжестью,
двигаться таким образом, чтобы мяч коснулся поочередно каждого позвонка...
   Джоан слушала очень внимательно, но не Джерри,  а  радио.  Наконец  она
воскликнула:
   - Джерри! Тише! Это поет Бинг Кросби, разве ты не слышишь?
   Джерри начал отступать к выходу. Бинг Кросби пел последнюю  музыкальную
новинку: "Любовь моя горит в  ночи  Арабистана..."  Джерри  вспомнил,  что
арабские женщины не имели  права  видеть  своего  супруга  до  свадьбы.  В
Америке наоборот: женщины очень редко видят своих мужей после свадьбы.
   Бинг закончил песню  и  предусмотрительно  уступил  место  диктору  для
рекламы лучших в  мире  телевизоров.  Джерри  услышал  зачарованный  голос
Джоан:
   - Ах, какой мужчина! Изумительный!..
   В это время Джоан заметила Джерри, стоявшего в дверях в полной походной
готовности.
   - Куда это ты собрался? - спросила она удивленно. - Ты разве не думаешь
готовить ужин?
   Джерри не шелохнулся  и  не  произнес  ни  звука.  Джоан  продолжала  в
упоении:
   - Скажи, разве ты не влюблен в голос Бинга? Он мировой король пения.  У
него настоящий ирландский тенор. Ирландцы славятся на весь мир как  лучшие
певцы. О боже, как я люблю Бинга!
   Джерри молчал. Он вновь обнаружил в своем образовании огромную брешь  -
целую пропасть, на дне которой пели ирландские теноры. Он медленно подошел
к жене и сказал бесцветным голосом:
   - Джоан, нам нужно с тобою разойтись.
   - Разойтись! Из-за чего? - удивилась Джоан.
   - Из-за того, что мы муж  и  жена.  И  потому,  что  мы  совершенно  не
подходим друг другу. У меня страшно тяжелый характер.
   Джоан забыла свою боль, вскочила с постели и  бросилась  на  шею  мужу.
Джерри  был  теперь  начеку,  опасаясь,  что  рука  жены  невзначай  опять
скользнет в его карман.
   - Нет, Джерри, ты вовсе не тяжелый, - говорила Джоан. - Том и Эрол были
гораздо тяжелее тебя. Они не понимали меня совершенно,  хотя  и  родились,
как я, в Америке. Их, наверно, раздражало то, что я  так  умна.  Хотя  мой
отец был только фермер, он постарался  дать  мне  образование.  И  Чарльзу
тоже.
   Рука Джоан тихонечко направилась в карман мужа. Но Джерри помешал этому
движению, схватив жену за  оба  запястья.  Глядя  ей  прямо  в  глаза,  он
печально произнес:
   - Джоан, ты слишком хороша для меня. Я просто очень  низменная  натура.
Почти всю жизнь я сидел в тюрьме.
   - Джерри, милый, это же ничего не значит! И Чарли тоже сидел  в  тюрьме
два раза. Да и Эрол! Он тоже  был  в  тюрьме.  За  какую-то  аморальность,
кажется, а может - за воровство. Я уже не помню точно. Ах, Джерри,  как  я
сейчас люблю тебя!
   - Я совершил тяжкие  преступления,  -  продолжал  Джерри  мрачно.  -  Я
гангстер.
   - О-о, я обожаю гангстеров! Они такие смелые и сильные! Они не  бояться
даже смерти.
   - Вот то-то и оно. А я боюсь...
   - Тебе пока нечего бояться. Недели  две  по  крайней  мере.  Мне  нужно
скорее поговорить с Чарльзом.
   - О чем?
   Джоан запнулась и не знала, что отвечать. Джерри почти грубо  оттолкнул
ее и сказал леденящим душу голосом:
   - Актриса!
   Джоан быстро обрела равновесие:
   -  В  детстве  я  всегда  мечтала  стать  актрисой.  У  меня   находили
способности, а кроме того, я похожа на  Джоан  Кроуфорд.  Джерри,  у  тебя
золотое сердце!
   - Да, это так. Оно такое же твердое и желтое. Теперь его не  возьмет  и
бриллиант. Ты сообщница в преступлениях своего брата. Сначала вы  навязали
мне чудовищно огромную страховку, а сейчас планируете несчастный случай  и
мою неожиданную гибель.
   - Это неправда! - воскликнула Джоан. - Мы еще ничего  не  наметили.  Ты
просто выдумываешь. У тебя воображение... О, как ты жалок! Теперь я  верю,
что все европейские мужчины - трусы. Они хвастаются своей культурностью  и
не умеют драться.
   - О чем идет речь? - раздался вдруг низкий голос Чарльза.
   Он открыл дверь своим ключом и вошел, на замеченный  обоими  супругами.
Джерри невольно  коснулся  заднего  кармана.  Молоток  был  на  месте.  Он
проверил и внутренний карман пиджака. Страховые бумаги были при нем.
   - Что это за чемодан там, у дверей? - спросил Чарльз. - Я чуть об  него
ноги не поломал. Джоан, глоток виски у тебя найдется?
   Чарльз, зевая, уселся на тахту и сдвинул шляпу на затылок.
   - А в самом, деле, о чем это вы тут болтали? - спросил он снова,  когда
получил свое виски.
   Джоан и Джерри молчали. Лениво отхлебнув, Чарльз опять спросил:
   - Что у вас, телефон испорчен? Я звонил весь день, и никто не подходил.
   - Нас несколько часов не было дома, - проговорила Джоан как-то робко. -
Джерри возил меня в больницу...
   - Он что, бил тебя? - спросил Чарльз настороженно.
   - Нет... Я упала на лестнице и сильно ушибла спину. Но теперь  мне  уже
лучше, гораздо лучше. Только голова болит ужасно.
   - Не надо так много курить, - посоветовал  брат  и  перевел  взгляд  на
Джерри.
   - Ну, как твой бизнес? - спросил он молчаливого шурина. -  Много  сгреб
сегодня чистенькими?
   - Джерри немного устал, - поспешила объяснить Джоан. - У  него  сегодня
был тяжелый день.
   - Деньги никому легко не даются, - заметил Чарльз. - Кстати,  я  пришел
сообщить, что страховка - о'кэй.
   - Мы знаем это, - ответила Джоан, взглянув с опаской на мужа.
   - Что творится с твоим супругом? - спросил Чарльз. - Ведь  эти  монголы
такие болтуны! На другое-то они и не способны.
   - Не обижай Джерри, - сказала Джоан.
   Джерри стоял, не двигаясь с места, и смотрел на  дверь,  что  звала  на
свободу. Джоан подошла к нему и спросила примирительно:
   - Милый, ты хочешь виски?
   - Нет, - коротко ответил он.
   - Твой муж не понимает  хороших  вещей,  -  заметил  Чарльз,  встал  и,
потягиваясь, подошел к Джерри. - Ну, старина, что ты скажешь теперь, когда
твоя жизнь застрахована? Я действовал быстро и...
   - И глупо, - закончил Джерри, вспоминая афоризм мистера Риверса.
   - А-а, вот ты как? - проговорил Чарльз, меняя тон. -  Если  ты  начнешь
слишком раскрывать рот, я тебя живо успокою. Здесь страна сильных людей. У
нас делать бизнес и драться - всегда готовы. Давно у  тебя  последний  раз
брали кровь на анализ?
   Джоан поспешила вмешаться.
   - Чарли, что ты так петушишься? Сядь на место и оставь Джерри в покое.
   - Я голоден, - ответил братец. - Пошли своего мужа на кухню.
   Джерри стиснул зубы так,  что  хрустнули  скулы;  затем  он  решительно
направился к дверям и взялся за чемодан.
   - Не думаешь ли ты убраться назад, к  себе  на  родину?  -  осведомился
Чарльз.
   Джерри в ответ на это только презрительно усмехнулся.
   - Прощай Джоан, - произнес он с горечью и стал отпирать дверь.
   Но Чарльз в два прыжка  оказался  возле  него  и  крикнул,  загораживая
дверь:
   - Не вздумай только со мною шутить! Со мною и с моей сестрой!  Если  ты
имеешь что-нибудь сказать - давай поговорим! Снимай пиджак и поговорим!
   - Джерри, не уходи, - взмолилась Джоан, - я люблю тебя! Чарли,  не  дай
ему уйти.
   - Брось чемодан! - крикнул Чарльз. - Я готов.
   - Я не дерусь с дураками, - ответил Джерри сухо.
   - А я дерусь! - заревел Чарльз и выхватил чемодан у Джерри. -  Я  готов
драться когда угодно с европейцами, а тем более с англичанами.
   - Джерри не англичанин, он из Финляндии,  -  закричала  Джоан,  пытаясь
помещать столкновению.
   - Такой страны нет вообще! - ответил разгоряченный брат.
   - Есть, есть, - уговаривала Джоан. - Это возле Кореи... Ах,  боже  мой,
ну помиритесь как-нибудь! Как нехорошо,  когда  родные  дерутся!..  Чарли,
сядь, успокойся. А ты, Джерри, - пойдем на кухню. Я помогу тебе.
   Решение Джерри было бесповоротно:
   - Я ухожу!
   Но едва лишь он  нагнулся  за  чемоданом,  как  получил  такой  удар  в
подбородок, что отлетел на другой конец передней.
   - Теперь ты, парень, больше не будешь фокусничать со своим молотком!  -
крикнул Чарльз ему вдогонку. - Я тебе покажу! Желтая рожа!
   Джерри лежал ничком у стены. Одна его рука была согнута под животом,  а
другая, расслабленная, откинута в сторону. Он был в сознании,  но  не  мог
подняться. Закрыв глаза и насторожив уши, он решил притвориться, что лежит
без чувств.
   - Чарли! Что ты сделал? - закричала Джоан в ужасе.
   - Не подходи к нему! Пусть отдохнет: его разморило.
   - А вдруг он умрет?
   - Ты дурочка, Джоан. Как же я мог убить? Но что это за цирк тут у вас?
   - Он хочет развестись со мною, - захныкала Джоан. - А я старалась  быть
с ним такой хорошей!..
   - Ну, он получит развод - недолго ждать! - зло усмехнулся Чарльз.
   - Нет, я не хочу расставаться с ним...
   - Не хочешь?
   -  Да,  Чарли.  Ты   должен   понять   меня.   Он   что-то   чувствует,
догадывается... И я не хочу, чтобы с ним случилось несчастье.  Чарли...  я
люблю его...
   - Это от тебя и требуется.
   - Я люблю его на самом деле. Это совсем не спектакль, Чарли. Сегодня  я
убедилась, что люблю его. С Джерри ничего не должно случиться. Я хочу быть
его женой всю жизнь. Чарли, это опасная игра. Если он вдруг  умрет,  я  не
смогу больше жить...
   - Прекрати это нытье, Джоан! Ты опять  сходишь  с  ума.  Где  страховые
документы?
   - Они у меня...
   - Я хочу посмотреть на них.
   - Нет, Чарли, я тебе их не дам.
   - Я только посмотрю!
   - Я не могу показать...
   - Джоан, если ты сию минуту не покажешь мне страховку, я больше тебе не
брат. Поняла? Я буду просто Чарльз Лоусон. Сейчас же подай бумаги сюда.  А
не то...
   - Они не у меня... Они у Джерри в кармане...
   Джерри показалось, что через  него  пропустили  электрический  ток.  Он
собрал всю свою силу воли и приготовился защищаться. Когда Чарльз  подошел
и толкнул его в бок ногой, он не подал никаких признаков жизни. Только  на
волосок приоткрыл глаз и  позволил  Чарльзу  перевернуть  его.  При  этом,
незаметно для Чарльза, правая рука Джерри  оказалась  у  заднего  кармана.
Когда затем страховой агент нагнулся, чтобы поинтересоваться его бумагами,
Джерри вдруг рывком левой руки нахлобучил врагу на самые глаза его  шляпу,
а правой пустил в ход свой молоток, - но на этот раз  он  бил  уже  не  по
коленям, а по лбу противника. Все  произошло  настолько  молниеносно,  что
Чарльз не успел даже уследить за ходом событий. Он пошатнулся  от  первого
удара и сделал попытку поднять шляпу на  лоб.  Но  Джерри  натянул  ее  на
голову Чарльзу до самого донышка, продолжая наносить удары.  Плотный  фетр
шляпы,  по  счастью,  их  амортизировал.  Наконец  поверженный   противник
растянулся на полу во весь свой рост,  со  шляпой,  надвинутой  до  самого
подбородка.  Во  избежание  всяких  сюрпризов  Джерри   наскоро   прошелся
молоточком по коленям и локтям Чарльза. Затем поправил  галстук,  причесал
растрепанные волосы и направился к выходу.
   Джоан свернулась калачиком в углу дивана, закрыв  лицо  руками.  Джерри
испытывал к жене глубокое сочувствие и жалость, так как теперь  он  словно
увидел за маской человека.
   - Прощай Джоан, - тихо произнес он.
   Джоан спрыгнула с дивана, но подошла не к мужу, а к телефону.
   - Я позову полицию, - крикнула она. - Тебя задержат, и  ты  попадешь  в
тюрьму.
   Инстинкт самосохранения заставил  Джерри  действовать  решительнее.  Он
поспешил к жене, схватил ее в свои объятия, на руках  отнес  в  спальню  и
уложил на кровать.
   - Негодяй, я ненавижу тебя... - шипела Джоан.
   - Я больше не чувствую к тебе ненависти, - сказал Джерри спокойно, - но
для верности...
   С последними словами он проверил рефлексы своей жены  и  сковал  ее  по
рукам и ногам. Джоан хотела было закричать, но Джерри прижался губами к ее
губам и поцеловал так, что она онемела. Затем он чуть ли не бегом помчался
в переднюю, схватил свой чемодан и вышел.
   Короткая семейная  сцена  была  окончена.  Она  отличалась  от  обычных
семейных раздоров только тем, что в ней по ходу действия никто не бросал в
противника сливочным тортом и не переворачивал мебель.
   В спальне Нью-Йорка был вечер. На улицах загорались миллионы  рекламных
огней. Улица и ночью не знала покоя. Даже  ветер  уснул  где-то  на  своем
насесте, но улица бодрствовала. Прямо в окна квартиры молодоженов  светила
сказочная полная луна...




        12. ДЖЕРРИ ФИНН СТАНОВИТСЯ БЕЗРАБОТНЫМ И ЗАЯВЛЯЕТ О СВОЕМ ОТЪЕЗДЕ<br> НА ЛУНУ, А ДЖОАН НЕСЧАСТНА, ТАК КАК НЕ ЗНАЕТ НОВОГО АДРЕСА МУЖА.

   Было бы ошибкой думать, что Джерри Финн вырвался на свободу, беззаботно
насвистывая, - он скорее беззвучно рыдал. Когда он подошел к двери мистера
Риверса, сердце его стучало почти так, как, бывало, стучал его неразлучный
молоток. Отворив дверь,  Исаак  приветствовал  своего  коллегу  следующими
словами:
   - Ага! Пришел-таки за расчетом? Заходи, заходи. Мы  сразу  выясним  все
наши дела.
   Чего-то в этом роде Джерри ожидал, ибо он уже раньше заметил, что Исаак
был оптимистом лишь до  известного  предела.  А  затем  он  превращался  в
реалиста и тех, кто нарушает правила  игры,  готов  был  послать  ко  всем
чертям на вечное поселение.
   - Первые действительные невзгоды в моей  жизни  начались  в  тот  самый
момент, когда ты женился, - сказал Исаак серьезно.
   - Так же, как и  в  моей,  -  тихо  отозвался  Джерри,  словно  эхо,  и
замолчал, ожидая продолжения.
   Исаак продолжал:
   - Я отдал восемьсот долларов на рекламу моей практики. В первые  дни  у
нас был наплыв, и мы заработали хорошо, и я и ты. А потом?  Да,  потом  ты
избрал своим флагом женскую юбку, за которой и маршируешь вот уже  неделю.
На работу являлся когда вздумается  -  и  отвадил  почти  всех  пациенток.
Сегодня после обеда ты и вовсе не подумал прийти, - и вот мы лишились  как
новых, так и старых больных.
   - Но Исаак... Сегодня у меня возникло  непреодолимое  препятствие...  -
пытался оправдаться Джерри. - Моя жена повредила себе спину...
   - А ты - голову. А больные оказались настолько нечуткими, что  даже  не
пообещали когда-либо впредь нас навестить.  Сейчас  я  сделал  подсчеты  и
установил, что после твоей женитьбы я потерял более  двух  тысяч  долларов
чистыми деньгами. Ты еще не понимаешь, что в наше время  необходимо  вести
жесточайшую борьбу за клиента. Людей надо  уметь  обслуживать.  Они  могут
простоять полдня в очереди за  билетами  на  бокс  -  но  не  на  прием  к
хиропрактику.
   Исаак  достал  из  кармана  пачку  денег  и   отсчитал   коллеге   пять
двадцатидолларовых билетов.
   - Вот твое жалованье за девять дней и гонорар за привлечение больных.
   Джерри сунул деньги в бумажник, но мир не стал от  этого  казаться  ему
менее мрачным. Он  не  находил  жизнь  поэтичной.  Будущее  представлялось
гнетуще серым, в прошлом тоже не было слишком яркого света. Весь  мир  был
полон счастливых браков, а кругом были  несчастные  супруги,  чьи  подушки
стонали в бессонные ночи.
   - Что же мне делать теперь? - спросил он беспомощно.
   - Вот уж этого я не знаю, - ответил Исаак. - Спроси у своей жены.
   - У меня больше нет жены...
   - Кто же тобой тогда командует?
   Подумав, Исаак даже подскочил:
   - Что ты сказал? Нет жены? Разве твоя жена умерла?
   - Нет, я оставил ее...
   - Скверно. Очень скверно. Жену  нельзя  оставить  -  кроме  как  в  том
случае, когда ты застанешь ее в спальне с другим мужчиной и  на  последнем
будет надета твоя пижама. Таков закон.
   Лицо Джерри сделалось еще мрачнее. Он был бессилен, как старый  псалом,
допетый до конца.
   - Исаак, ты должен дать мне совет, - сказал он с мольбой. - Я  не  могу
жить с моей женой. Моя жизнь в опасности...
   - Бей и ты ее, - гаркнул Исаак. - Только не по лицу.  У  меня  когда-то
был напарник - немец.  Я  работал  тогда  в  шахте  в  Миннесоте.  Так  он
регулярно  два  раза  в  неделю  закатывал  своей   бабе   трепку.   Самую
основательную. По голому заду. Ремнем, насколько я помню.
   - Нет, Исаак... Это серьезно.
   - Разумеется. Потому я и даю тебе совет. Я тоже пытался  как-то  задать
жене трепку. Но пока я дошел до того, что оставалось лишь замахнуться, - у
меня весь гнев пропал...
   Джерри сделал нетерпеливый жест. Исаак снова превращался  в  оптимиста,
который чужие беды видел в веселом свете.
   - Должен ли я понять, что ты гонишь меня на  улицу?  -  спросил  Джерри
подавленно.
   - Нет, Джерри. Ты сам себя выгнал. Я устроил тебе блестящее будущее, но
ты женился. Разумеется, в этом нет ничего плохого,  но  ты  свою  практику
сменил на семейную жизнь, - это  уж  слишком.  От  этого  страдает  и  моя
репутация.
   Джерри помолчал, словно припоминая что-то. Наконец он сказал:
   - Ты ведь мой поручитель, и ты должен заботиться обо мне.
   - Только в том случае, если будет установлена твоя  нетрудоспособность.
Я тебе скажу совершенно честно: теперь для  двоих  нам  просто  не  хватит
пациентов. А затевать сейчас новую рекламную атаку бесполезно.
   - Что же со мною будет? - тяжело вздохнул Джерри.
   - Эх, дорогой мой! Тут страна великих возможностей! Попробуй где-нибудь
найти работу. Ну, а если уж нигде не найдешь - тогда приходи обратно.
   Последняя фраза была рассчитана на прощание. Но Джерри  не  двигался  с
места. Он чувствовал, что по отношению  к  нему  совершается  непоправимая
несправедливость. Понятливость Исаака была, по  его  мнению,  ниже  всякой
критики. Исаак был из числа тех  людей,  которые  пишут  скверно,  говорят
кое-как, а думают только в крайнем случае.
   - Можно мне все-таки хоть переночевать у тебя? - робко спросил Джерри.
   - Почему тебе на пойти домой? - ответил Исаак.
   - Не могу... больше.
   - Ну что ж, ничего не поделаешь...
   Исаак собирался сказать еще что-то, но в этот момент зазвонил  телефон,
и он поспешил снять трубку. Джерри услыхал ответы своего попечителя:
   - Да, сэр. Так точно, сэр. В августе... Совершенно верно... Больше  уже
нет... Нет, он уволился сегодня. Получил полный расчет... Конечно,  сэр...
Сбежал?..  Нет,  не  видел...  Ударил  -  чем?..  Молотком...  Значит,  по
голове?.. Да, конечно, сэр... Сообщу немедленно, сэр... Конечно, ведь я же
его поручитель... Спокойной ночи, сэр...
   Исаак положил трубку на место.
   - Кто-то спрашивал обо мне? - спросил Джерри встревоженно.
   - Да. Полиция.
   - Вот как! Что же им нужно?
   - Побеседовать с тобой.
   - Что еще? Говори!
   - Ты как  будто  ударил  одного  гражданина  этой  страны  молотком  по
голове...
   - Верно, Исаак... Это правда... Но я оборонялся...
   - Это уже частности.
   - Он умер?
   - Кто?
   - Брат моей жены.
   - Э, так вот кого ты ударил! Нет, он не умер.
   - Так что же? Ну говори!
   - Дело не стоит выеденного яйца! Парень заявил  в  полицию,  а  полиция
желает знать, что это у тебя за  молоток  такой,  который  не  оставил  на
голове жертвы никаких следов избиения...
   Напряжение несколько разрядилось и Джерри с  облегчением  опустился  на
тахту.
   - Но это еще не все, - продолжал Исаак. - Полиция желает знать,  почему
ты убежал из дому. Я ведь говорил тебе, что жену нельзя бросать,  пока  не
получен развод. И пока не начнешь платить алименты. Может  быть,  все-таки
самое разумное ночевать тебе дома.
   - Возможно, ты и прав, Исаак, - сказал Джерри мрачно. - А почему бы мне
и не умереть для разнообразия?..
   - И вот Джерри Финн взял свой чемодан и ушел.  Исаак  проводил  его  на
лестницу и здесь произнес следующее заключительное слово:
   - Немножко дрянно это выглядит и с моей стороны, но я  ничего  не  могу
поделать. Ты не сердись. Заходи как-нибудь...
   - Спасибо, Исаак. Мне очень жаль, что я разогнал  твоих  больных.  Надо
надеяться, ты все-таки проживешь как-нибудь.
   Выйдя на улицу, Джерри инстинктивно проверил задний карман и  убедился,
что молоток при нем. Жизнь превращалась в  правдивую  повесть  с  плачевно
банальным сюжетом: сбежавший муж возвращается домой и  решает  начать  все
сначала. Теперь, пожалуй, им надо спать, взявшись за руки, чтобы  один  не
мог неожиданно ударить другого.
   В воздухе было уже по-осеннему прохладно, так что дамы могли, не потея,
носить свои новые модные меха. Лоточники, торговавшие в подъездах фруктами
и сластями, стали расходиться по домам.  Постовые  полицейские  проверяли,
все  ли  двери  магазинов  надежно  заперты.  Ночные  профессионалы  улицы
начинали заниматься своим бизнесом. Со всех  сторон  вырывались  на  улицу
ароматы  вареных  сосисок  и  свежеиспеченного  хлеба.  Моряки   торговали
швейцарскими  часами  и  биноклями.  Какой-то  пожилой  господин  продавал
веселые  открытки  и  книжки  с  картинками  для  взрослых,   изданные   в
Буэнос-Айресе. Какой-то несчастный, единственным богатством которого  было
свободное время, пытался торговать большим спасибо и нищенской улыбкой.  С
приближением полуночи стоимость жизни повышалась, а честность падала.
   Одна веселая Магдалина предложила Джерри свое общество, но окостеневший
молодой супруг молча отверг ее предложение и направился к дому, на  втором
этаже которого была дверь с дощечкой: Джоан и Джерри Финн". Их  имена  еще
стояли рядом,  на  одном  уровне,  в  трогательном  согласии...  Маленькая
семейная вывеска гласила о святом союзе, приметным  знаком  которого  были
маленькие круглые кольца: у жены был  окольцован  безымянный  палец  левой
руки, а у мужа - карман.
   Из-за двери слышался обычный голос каждого дома -  голос  радио.  Джоан
хотелось тишины, поэтому она включила радио  и  затихла.  Джерри  выдержал
долгую паузу раздумья: войти или не входить?  В  конце  концов  он,  точно
свидетель, который ничего не помнит, смело отворил дверь и вошел.  Чарльза
уже не было, ибо он также занимался бизнесом преимущественно по  ночам,  и
Джоан была дома одна. Брошенная жена не заметила прихода своего мужа,  так
как  была  поглощена  самодеятельной  хиропрактикой,  требовавшей  большой
сосредоточенности. Джерри сунул чемодан за кушетку  и,  войдя  в  спальню,
остановился в дверях,  наблюдая  за  самостоятельными  упражнениями  своей
ученицы. Это было очаровательно дикое зрелище, описать которое  невозможно
ни на одном языке. Для  передачи  его  потребовался  бы  по  крайней  мере
саксофон или аккордеон. Джоан лежала на полу; весь  костюм  ее  составляли
нейлоновые "трусики-одуванчик"; она разминала  спину  о  маленький  мячик,
похожий на медный шар - украшение от  старинной  кровати;  ее  малюсенькая
грудь ритмично  вздрагивала-всякий  раз,  когда  мяч  попадал  на  больной
позвонок.  Удачное  сопровождение  для  этого  домашнего  балета  создавал
купленный в рассрочку радиоприемник.  Фрэнк  Синатра  сначала  насвистывал
известную пастушью мелодию, а потом  запел  последнюю  рекламную  новинку:
"Любовь горит в груди у нас,  как  нефть  компании  "Техас",  слова  Уилли
Уильямса, мелодия Франца Листа в обработке Боба  Смита.  Джоан  продолжала
массировать спину и пела, помогая Фрэнку Синатре:

   Милый, милый, милый черноглазик...
   Брось меня в огонь любви отныне!
   Поцелуй меня еще хоть разик,
   Пой о скорости и о бензине...

   Джерри бросился к приемнику и свел Франка Синатру  на  пианиссимо.  Его
грубый  и   немузыкальный   поступок   среди   ночи   пробудил   Джоан   к
действительности. Женщина вскочила и возмущенно воскликнула:
   - Джерри! Почему ты мешаешь петь Фрэнку Синатре? Я хочу выучить  слова.
Это прелестная песня, Джерри. И-зу-мительная!..
   - Оденься, Джоан,  -  ответил  муж  бесцветным  голосом.  -  Мне  нужно
поговорить с тобой.
   Джоан надела туфли и жемчужное ожерелье и, перейдя к  будничной  прозе,
начала извергать слова, которые невозможно было ни взвесить, ни сосчитать.
   - Милый, моей спине теперь уже гораздо лучше. Я теперь поверила в  твое
лечение, хотя Чарльз и говорит, что это дрянь и ерунда  сплошная.  Кстати,
Чарльз очень сердился на тебя. Он грозил тебя отделать, но тебе  не  нужно
бояться. Не думаю, чтобы он стал  стрелять.  Насколько  мне  известно,  он
только два раза стрелял в человека и один раз -  в  полицейского.  Но  это
было уже несколько лет назад. Джерри, ты меня любишь?
   - Оденься, Джоан, - сухо ответил муж, отстранив ее.
   -  Зачем?  Мне  нисколько  не  холодно.  Ой,  кажется,  я  понимаю!  Ты
стесняешься. Ах, какая ты  прелесть!  Джерри,  ну  сознайся!  Разве  я  не
красива? Когда спина моя поправится, я начну заниматься  танцами.  У  меня
есть и к этому способности. Но прежде всего мне  надо  достать  очки.  Они
теперь в моде. Особенно такие,  у  которых  дужки  украшены  золотом.  Все
элегантные женщины ходят теперь в очках.
   Джерри было совершенно непонятно, зачем он вернулся домой, а  Джоан  не
могла понять, как это муж не начинает  готовить  ужин,  хотя  новые  сутки
начались уже несколько минут назад. Муж с мрачным видом  уселся  и  достал
пачку сигарет, об отличных качествах которых высказали  свое  авторитетное
суждение  десятки  известных  специалистов  по  сердцу  и  легким.   Джоан
набросила на плечи халатик, подсела к мужу и зажала его ногу своими голыми
коленями. Джерри смотрел в пол,  а  мимоходом  -  на  колени  своей  жены,
которые были красивы, как яблоки.
   - Почему ты такой мрачный? - спросила Джоан и положила ногу на ногу.  -
Ты сегодня должен быть счастлив.
   Джерри оторвал глаза от пола и сказал печально:
   - Я теперь безработный...
   - Разве ты уже не лечишь людей?
   - Нет, у меня пока нет никакой работы.
   - Ах, как чудесно! Значит, ты целыми  днями  будешь  со  мной.  Джерри,
милый! Я всю жизнь мечтала об этом!
   - Ты мечтала о безработице?
   - Ну да. Тут ведь нет ничего  плохого.  Я  однажды  читала  в  какой-то
газете, что безработица - это когда люди увольняются  с  работы.  Надо  же
человеку иногда и отдохнуть и спокойно посмотреть  телевизор.  Я  ненавижу
работу, и потому я так счастлива, что ты можешь побыть  дома.  Теперь  нам
уже не надо будет отсылать белье в прачечную или нанимать  уборщиц.  Купим
стиральную машину и пылесос - и ты сам сможешь  стирать  белье  и  убирать
комнаты. Но прежде всего  нам  необходимо  купить  автомобиль.  Ты  должен
понять, что элегантная женщина не может  садиться  в  инвалидную  коляску,
когда ей надо поехать в больницу. Джерри, ты знаешь, что я все-таки леди и
знаю жизнь. О боже, как я теперь счастлива!
   Джерри схватил жену за руки и, глядя ей прямо  в  глаза,  сказал  очень
серьезно:
   - Джоан, покажи язык и скажи: а-а-а...
   Джоан оскорбилась. Она была леди, которая не терпит, чтобы ее чувствами
играли, точно на бильярде. Она закрыла свои колени и отодвинулась от  мужа
на полметра. Тут же она вспомнила, что  у  них  еще  оставались  кое-какие
невыясненные вопросы.
   - Почему ты вечером был так груб? - спросила она. -  Я  никогда  бы  не
поверила, что ты способен ударить женщину. Да еще молотком.
   - Я только проверил твои рефлексы, - ответил Джерри сухо.
   - Так ты не по-настоящему  бил  меня?  -  удивилась  Джоан.  Она  снова
пододвинулась ближе  к  мужу  и  заговорила  очень  оживленно:  -  Значит,
опять-таки я была права. Чарльз уверял, что это  с  твоей  стороны  подлая
грубость, а я сказала, что это просто любовь. Ах, как это прекрасно, когда
человек любит и любим. Чарльз - настоящий джентльмен и очень много повидал
на свете, но мне кажется, он еще не знает любви. Джерри! Теперь ты  должен
меня поцеловать!  Но  постарайся  быть  джентльменом...  И  подольше!  Как
Грегори Пек или Алан Лэдд. Ох, если бы  хоть  раз  поцеловаться  с  Аланом
Лэддом!..
   Несносная пассивность Джерри опять испортила все настроение. Ему до сих
пор еще очень не хватало  тонкой  чуткости  эстета  и  отточенной  техники
киноактера. Может быть, он слишком редко ходил в кино и читал слишком мало
двадцатипятицентовых книг? Он не  понимал,  что  между  привлекательностью
мужчины и пылкой страстью имеется та разница, что привлекательность  часто
остается еще долго после того, как страсть догорела дотла.
   После очень вялого поцелуя  (словно  он  исполнял  повинность!)  Джерри
сказал с потрясающей безысходностью:
   - Я не понимаю, на что мы будем жить!
   - Ты обижаешь меня, - ответила Джоан. - Надо полагать, мы  будем  жить,
как и все другие.
   - Но я безработный.
   - Опять ты о том же. Я ведь уже говорила тебе по крайней  мере  миллион
раз, что можно жить в долг. Как будто ты не знаешь, что мы и  за  квартиру
не платили уже больше пяти месяцев?!
   Джерри схватился за голову и простонал:
   - Нет, больше так продолжаться не  может!  Я  должен  получить  работу.
Какую угодно.
   Лицо Джоан прояснилось. Она невольно посочувствовала мужу и  попыталась
его утешить:
   - Может быть, Чарли тебя устроит?
   - Ни в коем случае! Я не переношу его.
   - Не говори так о моем брате. Он как раз сегодня вечером  говорил  мне,
что затевает большой бизнес и ему нужен помощник. Джерри, я придумала:  ты
будешь помогать моему брату. Я  уверена,  что  вы  тогда  станете  добрыми
друзьями.
   Джерри помолчал и вдруг словно невзначай спросил:
   - А чем занимается твой брат?
   - Он говорил, что помогает школьникам.
   - Помогает школьникам? - переспросил Джерри.
   - Да, и студентам тоже.
   - Разве твой брат - учитель?
   - Джерри, ты просто глуп! Какой же порядочный человек станет  учителем?
Чарли помогает учащимся иначе.
   Джерри немного оживился и  попробовал  выудить  у  жены  дополнительные
сведения. Джоан опять сделала современный жест: быстро перекинула ногу  за
ногу - и стала рассказывать:
   - Европейцам очень трудно  понять,  что  значит  школа,  потому  что  в
Европе, говорят, школ очень мало. Но здесь другое дело.  В  многих  штатах
обучение в школе является даже обязательным. Это совершенно  ужасно!  Даже
маленькие дети вынуждены ходить в школу. Их заставляют  учиться  читать  и
писать, играть в мяч. Это  действует  на  нервы.  Я  хорошо  помню,  каким
нервным сделался Чарли, когда он ходил в школу и был в футбольной команде.
Вот потому он теперь и старается помочь школьникам.
   Джерри беспомощно замотал головой:
   - Я не возьму в толк, что за пользу может им принести твой брат.
   - Чарли достает им лекарства. Успокаивающие лекарства, которые делаются
в Мексике. Они называются марихуана и гашиш...
   Джерри вскочил с места.
   - Ведь это преступное занятие! - воскликнул он в сильном возбуждении.
   - Это ты так думаешь, - спокойно ответила Джоан. -  А  школьники  очень
благодарны.
   Джерри зажмурил глаза и закричал не своим голосом:
   - Джоан, Джоан... Ты сама  не  знаешь,  что  говоришь.  Неужели  ты  не
понимаешь, что твой брат - опасный преступник?
   - Но ты ведь тоже сидел  в  тюрьме,  -  защищалась  Джоан.  -  Когда  я
рассказала Чарльзу, что ты много лет просидел в крепости, он даже  в  лице
переменился и сказал, что ты вовсе не так  глуп,  как  кажется  с  первого
взгляда.
   Джерри зажал уши  и  только  безнадежно  вздохнул.  Он  начал  серьезно
опасаться, что Джоан слишком рано выпустили из сумасшедшего дома,  или  же
она так наивна, что не может отличить кино от действительности.
   - Нет, я еще глупее, чем выгляжу, - сказал Джерри мрачно.
   - По-моему, ты не глупее, - успокаивала Джоан. - Я не заметила  в  тебе
никаких умственных недостатков. Наоборот: для европейца ты очень умен.
   - Оставь, наконец, в  покое  европейцев.  Что  ты  знаешь  о  Европе  и
европейцах?
   - Ну, я же читаю иногда газеты, а в них пишут, что  Европа  -  нищая  и
больная страна, которая нуждается в помощи.
   - В словах Джоан был сильный привкус газетной краски.
   Джерри начал томиться, как безбожник в церкви. Но у  него  не  было  ни
малейшего желания пойти в спальню и броситься  в  постель.  Он  чувствовал
себя сиротливо и одиноко. Ему хотелось убежать куда-нибудь подальше,  хотя
он и знал достаточно хорошо, что дорога "подальше" всегда слишком  длинна.
Человеку вообще бывает хорошо там, где его нет. Душевного ландшафта  Джоан
никогда не омрачали туманы глубоких раздумий. Поэтому у  нее  всегда  было
гораздо больше решительности и самоуверенности, чем у Джерри, который  все
еще тратил слишком много времени на честность и на различение добра и зла.
   После короткого молчания супруг, пресыщенный самим собой и своей женою,
сказал подавленно:
   - Джоан, я уезжаю. Поеду искать работу.
   - Когда?
   - Сию минуту.
   - Какой же ты ребенок!
   - Да, конечно. Если бы я не рассуждал по-детски, меня бы  теперь  здесь
не было.
   Джоан положила руку на шею Джерри и ласково посмотрела на него.
   - Поедем вместе, - сказала она. - Мне тоже надоело сидеть в  Нью-Йорке.
Поедем на запад.
   Джерри почувствовал, как рука жены скользнула к нему в  карман.  Но  ей
пришлось возвратиться ни с чем, потому что страховые документы  находились
в чемодане.
   - Хорошо, - сказал Джерри. - Тогда одевайся. А я схожу  пока  занять  у
доктора Риверса денег на дорогу.
   - Нет, Джерри. Поедем утрем. Мне нужно еще дождаться Чарльза. Он обещал
вернуться к двум часам ночи.
   Джерри вздрогнул. У него не было ни  малейшего  желания  встречаться  с
человеком, чью тупую голову он  сегодня  вечером  выстукивал,  как  медную
кастрюлю. Он стал изобретать новые предлоги, чтобы поскорее  выбраться  на
свободу. Он уже неплохо знал свою жену и слишком хорошо понимал, что Джоан
не поверит заурядной отговорке.  Поэтому  он  мгновенно  сочинил  историю,
которая могла подействовать на эту женскую душу.
   - Джоан, - прошептал он, как заговорщик. - У меня есть план: мы украдем
автомобиль и на нем уедем.
   - О-о, как увлекательно! - воскликнула Джоан. - Джерри, я люблю тебя!
   -  Сейчас  самое  время  раздобыть  машину.  Уже  половина  второго   и
большинство людей спит. А полицейские как раз сейчас пьют кофе.
   Джерри стал подвигаться к дверям и уже взялся за чемодан.
   - Не бери чемодан с собою, - заметила Джоан.
   - Он совершенно необходим. Если  я  буду  что-нибудь  нести,  никто  не
обратит на меня внимания. Джоан, одевайся поскорей. Через час я вернусь за
тобой.
   Глаза жены засияли, как свечки рождественской елки. Она  посмотрела  на
мужа с неподдельным восхищением, запечатлела на его губах долгий поцелуй и
прошептала:
   - Выбери хорошую машину...
   - Возьму самую изящную в  мире,  -  ответил  Джерри,  приласкал  своего
маленького вампира и поспешил выйти.
   Когда Джерри ушел, Джоан вспомнила одну мелочь: у Джерри не было  прав,
и он даже не умел водить машину. К тому же он был очень близорук. Несмотря
на эти соображения, Джоан стала  собираться  в  дорогу.  Она  всегда  жила
немножко нереальной жизнью, в которой агентами грез служили  кинозвезды  и
герои детективных  романов  со  стальными  тросами  вместо  нервов.  И,  к
великому счастью, она была чересчур  поверхностна  для  того,  чтобы  быть
глубоко несчастной.
   Она надела кричаще красный выходной костюм и широкополую черную  шляпу.
В этом наряде Джоан вполне подошла  бы  на  обложку  любого  журнала.  Она
нетерпеливо ждала Джерри и курила одну сигарету  за  другой.  На  лестнице
послышались голоса  и  странный  шум.  Джоан  открыла  дверь  и  не  могла
удержаться от восклицания:
   - Чарли! Чарли, как тебе не стыдно!
   Ее любезный братец  обметал  животом  ступени,  стараясь  добраться  до
площадки своего этажа.
   - Ты опять нализался сверх всякой меры? - говорила  сестра  с  упреком,
помогая брату подняться на ноги.
   Но они его не держали.  Он  вполз  кое-как  в  переднюю  и  прорычал  в
бешенстве:
   - "Нализался! Нализался!" Если бы я хоть нализался, а то, как назло, до
того трезв, что если с меня портрет писать, так только акварелью...
   - Что же с тобой стряслось? - забеспокоилась Джоан, помогая ему сесть в
кресло.
   - Дай глоток виски, - ответил Чарли, скрипнув зубами от злости.
   - Немного успокоившись, он начал рассказывать:
   - Бизнес шел сегодня совсем ни к  черту...  А  сейчас  иду  домой  -  в
подъезде попадается мне навстречу твой милый муж, этот проклятый немец или
черт его знает, кто он там...
   - Финн, - подсказала сестра.
   - А все равно - пропади он пропадом. Я хотел было показать ему где раки
зимуют, так ведь он меня опередил! И подковал же меня - не  хуже  кузнеца,
дьявол. Мало того, вытащил у меня  из  кармана  пистолет,  нахлобучил  мне
шляпу на глаза да как даст  ногой  в  зад!..  Такого  я  в  жизни  еще  не
испытывал.
   Чарльз едва не плакал от злости. Он осушил свою стопку и продолжал:
   - Это страшный мерзавец. Но уж я его успокою! Клянусь, я выпущу из него
кишки...
   - Неужели он ничего не сказал? - спросила потрясенная Джоан.
   - Сказал только: "Позаботься о своей сестре, я улетаю на Луну..."
   Джоан сняла шляпу, упала на стул и точно окаменела.  Через  минуту  она
разрыдалась:
   - Где же я раздобуду теперь его адрес?




        13. ДЖЕРРИ ВЫСЛУШИВАЕТ ЛЕКЦИЮ О ПСИХОЛОГИИ СМЕХА,<br> А ЗАТЕМ ВСТУПАЕТ В ВЕЛИКОЕ БРАТСТВО БЕЗДОМНЫХ "ХОБО"

   Джерри проснулся от не  совсем  приятных  ощущений:  ужасного  грохота,
крика, смеха и давки. Кто-то тряс его за плечи  и  пробовал  щекотать  под
мышками. Джерри открыл глаза, но оставался некоторое время  на  той  грани
между сном и действительностью, когда  все  воспринимаемое  представляется
нереально туманным и  наполовину  бесплотным.  Он  был  сонный,  как  лиса
весной, веки его тянуло вниз, словно тяжелые крышки  люков.  Но  тряска  и
толчки возобновились с еще большей силой. Казалось, будто  кто-то  шлепнул
его раза два по щекам, а затем зарычал в самое ухо. Он начал просыпаться и
постепенно осознавать обстановку. Тут  он  заметил,  что  сидит  в  битком
набитом вагоне метро. Поле зрения было крайне ограниченно. Он смог увидеть
лишь  несколько  прикрепленных  к  потолку  вагона  рекламных  плакатов  и
какие-то лица. Лица улыбающиеся и смеющиеся во весь рот,  черные,  желтые,
коричневые, серые, синеватые и  бледные.  Вокруг  этого  пестрого  сборища
носилась и колыхалась невероятная смесь  запахов,  ароматов,  благоуханий.
Запахи чеснока, лука-порея,  зубной  пасты,  туалетной  воды,  жевательной
резинки,  пудры,  духов,  мыла  и  сельдерея   щекотали   ноздри   Джерри,
вырывающегося   из    мира    сновидений.    Будничная    действительность
приветствовала его тысячей голосов и запахов. Это был  поезд  нью-йоркской
подземки, которая описывает непрерывный круг - как воротная вена.
   Рослый негр в форменной фуражке наклонился к Джерри и  спросил,  смеясь
во весь рот:
   - Сэр! Куда вы едете?
   - Вперед! - ответил Джерри.
   - Отлично, сэр. Но вы сидите в вагоне уже около семи часов  и  объехали
вокруг Манхэттена много раз. Что это значит, сэр? Какая цель?
   - Никакой цели, - ответил Джерри.
   Поезд замедлил ход, и негр отошел к двери.  Джерри  видел  вокруг  себя
десятки лиц. Смеющиеся лица. Они  напоминали  бесконечный  поток,  который
постоянно меняется и постоянно остается тем же. Те же выражения лиц, те же
запахи и те же голоса. Поезд тронулся, и негр снова протискался  к  Джерри
через толпу. Он ни обвинял, а хотел помочь, так как ему за время работы  в
подземке приходилось видеть тысячи мужчин и женщин,  спавших  по  ночам  в
беспокойно покачивающемся вагоне, в этой общей колыбели  бездомных  людей.
Здесь можно было сидеть на жесткой скамейке, упершись локтями в  колени  -
предварительно уплатив за это десять центов на станции отправления.
   - Да, сэр, - снова  заговорил  человеколюбивый  негр,  -  когда  же  вы
думаете выходить?
   - Сейчас вечер или утро? - спросил Джерри.
   - Утро, сэр. Исключительно красивое утро. Скоро уже восемь часов.
   - А где мы находимся?
   - В Манхэттене, сэр. Точнее сказать в Гарлеме.  Следующая  остановка  -
Сто двадцать пятая улица, дорогой сэр.
   -  Гаарлем,  -  произнес  Джерри  мечтательно,  и   ему   представилась
Голландия, прекрасные поля тюльпанов, деревянные башмаки крестьян,  сочные
сыры,  красиво  раскрашенные  дома  с  ослепительно   белыми   дверями   и
крылечками. - Гаарлем, - снова повторил он. - Так,  пожалуй,  я  выйду  на
следующей остановке.
   - Отлично, сэр, - сказал негр с обворожительной улыбкой.
   Джерри начал пробираться к двери. Тут он вспомнил о  своем  чемодане  и
бросился  обратно  к  только  что  покинутому  месту.  Там  сидел   теперь
желтоватый пуэрториканец и жевал сельдерей.
   - Мой чемодан пропал, - крикнул Джерри чернокожему проводнику.
   - Ничего удивительного, - дружелюбно ответил  негр.  -  В  мире  всегда
что-нибудь пропадает. Но теперь вам надо спешить, сэр.  Поезд  сию  минуту
остановится.
   - Я не могу выйти без чемодана, - твердо сказал Джерри. - У меня украли
чемодан.
   - Это очень обычное дело. В мире ежедневно совершаются  кражи.  Заявите
полиции. Но теперь, сэр...
   Проводник схватил Джерри под руку, а нахлынувшая толпа приперла  его  к
дверям.  Поезд  остановился  и  человеческим  потоком  Джерри  вынесло  на
платформу.
   - Чемодан, мой чемодан пропал! - кричал Джерри громким голосом.
   В ответ  ему  неслись  веселые  смешки,  сияли  бодрые  улыбки,  улыбки
широкие, во весь рот, - всеобъемлющий  социальный  смех.  Казалось,  будто
восемь миллионов жителей Нью-Йорка вдруг разом прыснули  со  смеху.  Поток
вынес Джерри из-под земли на улицу, из подземной  сутолоки  и  давки  -  в
надземную  сутолоку  и  давку.  Он  заметил  полицейского,   регулирующего
движение, и протискался к нему.
   - У меня украли чемодан, - сказал он дрожащим голосом.
   - Что вы говорите!.. - смеясь посочувствовал полицейский. -  Неприятное
происшествие. Но - бывает! Такое случается каждый  день.  Кстати,  сегодня
прекрасная погода. Просто на редкость хорошая для конца сентября!
   - Да, великолепная погода, - согласился Джерри,  и  по  его  лицу  тоже
расползлась улыбка, похожая на гримасу.
   Он оставил полицейского  заниматься  служебными  обязанностями,  а  сам
отправился в дальнейший  путь.  Утро  выдалось  действительно  красивое  и
ласково  теплое.  Но  ловкий  торговый  агент  страны  грез,  оказывается,
всучил-таки  нашему  герою  фальшивые  представления.  Прекрасные  картины
тюльпановых  плантаций  голландского  Гаарлема  отступили   перед   черной
реальностью Гарлема Нью-Йорка.
   Джерри находился теперь в самом сердце негритянского квартала, где  все
было черно. Подобно редкостному альбиносу, он появился на Пятой авеню, где
на тротуарах сидели чернокожие любого  возраста  и  роста.  Казалось,  они
чувствовали себя хорошо среди набросанного  бумажного  сора,  всевозможных
огрызков и прочей дряни. Жирные мухи кружились в вихре  свадебного  танца,
провозглашая вечную непрерывность жизни.  Двое  мальчишек  кормили  ручную
крысу, которая, судя по округлым бокам и сосочкам тугого  брюшка,  ожидала
прибавления семейства. Солнце посылало  свое  горячее  благословение  этой
черной идиллии, которая вся так и сочилась жизнью, улыбающейся, веселой  и
беззаботной жизнью.
   Джерри отовсюду приветствовали, и он отвечал на  приветствия.  Чарующие
цветники Голландии скрывались в душах негров Гарлема. Душой  они  жили  на
цветущем лоне природы и мечтали о садах Эдема, окруженные шумным роем  мух
и лежащим повсюду высохшим на солнце собачьим пометом.  Черный,  бездонный
смех. Живая, сверкающая улыбка. Буйная жизнь, пересаженная на чужую почву.
   Гарлем  улыбался,  но  Джерри  тяготили  мысль  о  пережитом  и  утрата
единственного чемодана.  У  него  не  было  больших  надежд  вернуть  свое
имущество, потому что здесь только вор мог задержать вора.
   На углу Пятой авеню и Сто  двадцать  седьмой  улицы  было  "Кафе  Джо",
предлагавшее каждому отведать "лучший в Гарлеме  кофе".  Джерри  восхитило
чувство  меры  черных  предпринимателей,  которые  не  предлагали  чего-то
лучшего в мире. Джерри зашел в маленький зал, откуда на него сразу хлынули
веселая туча мух, пение Франка Синатры из автоматического проигрывателя  и
густой  чад  подгоревшего  жира.   Десяток   негров,   сидя   у   длинного
стола-прилавка, прихлебывали из чашечек кофе и  жевали  котлеты.  На  лице
каждого светилась солнечная улыбка.  Лысый  хозяин,  которого  можно  было
ухватить за волосы только куском сапожного вара, вышел  навстречу  Джерри,
разразился смехом и весело сказал:
   - Здравствуйте, сэр! Красивое утро, не правда ли?
   - Очень, красивое...
   - У вас мрачный вид.
   - У меня украли чемодан.
   Хозяин   снова   захохотал,   и   его   веселое   настроение   внезапно
распространилось по залу, как сплетня. Через минуту все негры покатывались
от хохота. Джерри стало надоедать это  по-птичьи  беззаботное  настроение,
которое казалось модой, охватившей весь город. Он  выжал  из  себя  жалкую
болезненную улыбку и заказал кофе.
   - А чего-нибудь закусить? - осведомился хозяин. - Нашей  специальностью
являются вишневые пироги и рубленые котлеты. Конины мы не употребляем.
   - Пожалуй, пирога, - сказал Джерри. - И черного кофе.
   - Тридцать центов, - ответил хозяин. - Уплатить можете сразу.
   Джерри сунул руку в карман и затрясся мелкой дрожью. Бумажника не было.
Он  начал  нервно  рыться  в  карманах  и  обнаружил,  что  и  молоток,  и
захваченный у Чарльза пистолет тоже нашли себе нового владельца. Он извлек
из карманов только грязный носовой платок и сломанную расческу.
   - У меня украли все деньги, - пробормотал он.
   Хозяин кафе теперь уже смеялся не только ртом и глазами  -  он  смеялся
всей своей широкой физиономией, животом и даже плечами. И смех  его  снова
заразил всех клиентов.
   - Старая история, слишком старая история, - проговорил  он  наконец.  -
Вот уж это сегодня не пройдет. Я очень сожалею, сэр, но я не  могу  подать
вам ни кофе, ни пирога.
   Последние слова он говорил, трясясь от хохота.
   - Что вы нашли в этом смешного? - возмутился Джерри. Хозяин сдержал  на
миг свое веселье и спросил:
   - Вы из Алабамы, из Миссисипи или из Виргинии?
   - Я из Бруклина. Но какое это имеет отношение к делу?
   - Разумеется, имеет. Вам бы все-таки следовало уметь читать. Посмотрите
вокруг.
   Джерри беглым взглядом окинул маленькое кафе, где на  стенах,  закрывая
грязные, запятнанные обои, были  повсюду  налеплены  большие  плакаты.  На
каждом плакате были изображены смеющиеся лица и футовыми  буквами  один  и
тот же текст:
   НАЦИОНАЛЬНАЯ НЕДЕЛЯ СМЕХА!
   Словно солнце  послало  охапку  своих  лучей,  чтобы  просветить  мозги
Джерри. Теперь он понял, почему сегодня на каждом лице сияла улыбка.
   - Ну, теперь вам понятно, почему  мы  смеемся?  -  проговорил  владелец
кафе. - Сегодня первый день  Национальной  недели  смеха,  проводимой  под
покровительством самого президента. Сейчас опасно быть серьезным. Особенно
нашему брату - сразу попадешь на подозрение. Вы ведь понимаете,  сэр,  что
долг каждого гражданина - смеяться целую неделю.
   - Почему же? - недоумевал Джерри.
   - Потому что так установлено свыше.
   Тут хозяин замолчал и поспешил обслуживать других  клиентов,  а  Джерри
тем временем стал просматривать лежавшую на столе  газету.  Первую  полосу
украшало смеющееся лицо мэра города.  Текст  и  заголовки  в  газете  были
рождены под знаком Недели смеха. В шапке ярко выделялись призывы:

   Продлим человеческую жизнь добрым смехом!
   Мы счастливы - и мы смеемся!
   Мы смеемся в лицо всему миру!
   В Корее война, а мы все равно смеемся!

   Десятки врачей выступали с заявлениями о  пользе  смеха  для  здоровья.
Министры  и  конгрессмены  единодушно  обещали  смеяться   целую   неделю.
Рекламные агентства прославляли смех в каждом объявлении.

   "Зубная паста "Погохондас" придает белизну вашим зубам и позволяет  вам
смеяться когда угодно и где угодно".
   "Специально  для  Национальной  недели  смеха:  искусственные  зубы  за
полцены!"
   "Похоронное бюро  "Гринбелт"  выполняет  все  похоронные  церемонии  до
смешного дешево".
   "Каждый смеющийся человек пьет виски "Кентукки"!
   "Большой праздник смеха в отеле "Астория". Шефствуют мэр нашего  города
и Боб Хоуп..."

   Джерри отложил газету и попытался улыбнуться. Хозяин кафе снова подошел
к нему и, опасливо озираясь по сторонам, заговорил почти шепотом:
   - У вас действительно совсем нет денег?
   - Ни центика, - мрачно ответил Джерри.
   - Ваш акцент... вы иностранец?
   - Я недавно прибыл из Европы.
   Хозяин оказался любопытным.
   - Так вы из Европы? Ну, там, наверно,  страшная  нищета?  Кстати,  меня
зовут Кокс. Джо Кокс. Ка-о-ка-эс.
   - Мое имя Финн. Джерри Финн. Эф-и-эн-эн.
   - У вас есть какая-нибудь  специальность?  А  то  помогите  немного  на
кухне: жена в больнице, и я не справляюсь.
   -  Я  про  профессии  врач,  -  ответил  Джерри,   не   раздумывая.   -
Врач-специалист, моя область - повреждения спины.
   - Повреждения спины! Тогда вы могли бы полечить меня?
   - Все мои инструменты были в  чемодане,  который  у  меня  украли  этой
ночью.
   Джерри немножечко преувеличивал, так как на самом деле в чемодане  были
только маленький электромассажер и грелка.
   - Может быть, вы бы все-таки осмотрели мою спину? -  не  терял  надежды
мистер Кокс. - Получите бесплатный обед. То есть жаркое.  Могу  поручиться
за то, что оно не из конины.
   Джерри принял предложение. Мистер Кокс подмигнул своим  клиентам  и  со
смехом обратился к улыбающемуся молодому человеку:
   - Хэлло, Фред, займись бизнесом вместо меня.
   - О'кэй, Джо, - ответил молодой человек и поспешил встать за прилавок.
   Джерри  последовал  за  хозяином  в  другую  комнату,   ощущая   легкое
головокружение. Комната была, говоря коротко, не  убрана.  К  этому  слову
ничего нельзя было бы прибавить, даже кавычек. Мистер  Кокс  снял  с  себя
рубаху и лег животом на скрипучую тахту. Черная спина его была шишковата и
жирна. Джерри добросовестно исследовал каждый позвонок.
   - Здесь больно?
   - Да, очень... Ой... Тут уж не до смеха...
   - Какой там смех! Вот здесь, например, очень скверный хрящ...
   - Ой, чуточку полегче, - застонала жертва, когда Джерри начал разминать
больные позвонки. - Всякие недели еще выдумывают, черт возьми... Вовсе нет
ничего смешного.
   Джерри  опять  отметил,  что  наиболее  болезненное  ощущение  вызывает
четвертый позвонок снизу, и дал больному блестящие  наставления  -  те  же
самые, которые выполняла Джоан. Сразу  же  после  первого  сеанса  лечения
мистер Кокс почувствовал себя вполне здоровым и, надев рубаху,  отправился
готовить жаркое. Джерри сразу понял, что это была конина, но тем не  менее
съел все до последней крошки.
   - Милости просим и в другой раз, - весело  сказал  мистер  Кокс,  когда
Джерри выходил на улицу. - И помните, сэр, что  теперь  каждый  должен  по
крайней мере улыбаться.
   Что правда, то правда; улыбка прилипчива. На устах Джерри витала легкая
тень улыбки, и он снова начал  верить,  что  находится  в  стране  великих
возможностей.
   Пятая авеню спускалась в Гарлем, как сточная  канава.  Джерри  тихонько
побрел по этой всемирно известной улице в  направлении  к  ее  началу.  Он
словно попал в самую гущу великой беззаботности, где никто не печалился ни
о вчерашнем, ни о завтрашнем  дне.  Несколько  нищих  попросили  у  Джерри
монетку. Это показывало, что его внешний вид еще внушал известное уважение
и создавал твердое положение в  обществе.  Нищее  и  оборванное  окружение
заставило его позабыть о собственных невзгодах. Он  знал,  что  у  жителей
здешних мест не было недостатка в голоде - и все  же  они  улыбались.  Они
уважали общественное мнение.  Их  черный  смех  был  частью  общественного
мнения.
   Джерри Финн опустился  теперь  на  октаву  ниже  вчерашнего.  Одинокий,
бездомный, без гроша в кармане.  Но  пока  он  еще  не  замечал  опасности
падения. Ноги шагали легко, и сытый  желудок  направлял  мысли  на  поиски
новых возможностей.
   Монотонные ряды домов вдруг прервались широким сквером. Джерри замедлил
шаги и огляделся. Сотни босоногих негритянских  детей  топтали  просторную
пыльную площадку. Во всем безотрадном пейзаже не было ни  одного  светлого
пятна, кроме сверкающих детских зубов да поблескивающих  белков  глаз.  По
краям площадки виднелись маленькие  полоски  пыльной  зелени,  на  которых
росли каштаны и вязы, низенькие тисы и кусты бузины.  Черный  сад  Гарлема
назывался Парком поцелуев. На его прозаических скамейках начинались многие
поэтические романы негритянского квартала. В сумерках прохожий мог увидать
здесь прекрасное вступление к браку: девушку  и  юношу,  чьи  черные  лица
сливаются друг с другом  и  растворяются  в  чернильно-черной  ночи.  Днем
прохожий  останавливался,  чтобы  поглядеть  финал  пьесы:  стаи  детворы,
молодое поколение народа, уходившего корнями в далекую Африку.
   Джерри расстался с улицей и свернул в сквер. Выгоревшая трава  доживала
свой век под целым слоем консервных  банок,  бумажек,  бутылок  и  тряпья.
Справа была небольшая скала, на  покатом  боку  которой  сидело  несколько
черных матерей с грудными детьми на руках.  Джерри  медленно  прошел  мимо
них, отвечая на веселые приветствия.  Вдруг  он  увидел  белого  человека,
сидевшего на уединенной скамье. Джерри хотел было незаметно  пройти  мимо,
но незнакомец поднял очки и весело сказал:
   - Хорошее утро, сэр.
   - Великолепное.
   - А ведь скоро уже октябрь.
   - Не говорите!
   Незнакомец подвинулся на конец скамейки, освободив  место  для  Джерри.
Джерри сел и только теперь заметил, что в руке у  незнакомца  была  книга,
нужную страницу которой он держал пальцем вместо закладки. Джерри взглянул
украдкой на обложку книги и вздрогнул  от  неожиданности:  "Die  Welt  als
Wille  und  "Vorstellung"  -  "Мир,  как  воля  и  представление"   Артура
Шопенгауэра - здесь, в нищем царстве черных!
   - Простите,  уважаемый  сэр,  -  спросил  Джерри  несмело,  вы  читаете
Шопенгауэра в подлиннике?
   Незнакомец снова поднял выпуклые очки, проехал  пятерней  по  огромной,
нечесаной, дикой заросли волос и ответил со сдержанной усмешкой:
   - В подлиннике он доставляет мне большее удовольствие.
   - Ну разумеется, - согласился Джерри. - Но вы редкий  американец,  если
вы умеете читать еще на каком-то языке, кроме английского.
   Незнакомец рассмеялся, суховато, но все-таки рассмеялся:
   - Я американский немец во втором поколении. Мои родители приехали  сюда
из Германии сорок четыре года назад. Я родился в Бостоне.
   Джерри не имел природной склонности к математике, но все-таки он быстро
решил арифметическую задачу. Его собеседнику не было, следовательно, еще и
сорока четырех лет, хотя он  казался  на  первый  взгляд  почти  стариком.
Волосы его были сплошь  седые,  а  под  глазами  висели  забавные  кожаные
кошелечки. По рукам незнакомца легко можно было заметить, что  он  никогда
не работал в шахтах или на ферме.
   - Судя по вашему произношению,  вы  не  коренной  житель  Нью-Йорка,  -
проговорил незнакомец.
   - Да, вы правы, - ответил Джерри, - Я в Америке всего лишь два  месяца.
Приехал сюда из Финляндии.
   -  Ах,  вы  из   Финляндии!   -   весело   воскликнул   незнакомец.   -
Четырехмиллионное  население,  более  шестидесяти  тысяч   озер,   столица
Хельсинки и президент республики Паа-паа-пасси...
   - Паасикиви, - подсказал Джерри.
   - Совершенно верно.
   - Вы бывали в Финляндии? - полюбопытствовал Джерри.
   - К сожалению, нет. Но  я  очень  люблю  географию.  Меня  зовут  Борис
Минвеген.
   - А меня - Джерри Финн.
   -  Финн.  Очень   распространенная   фамилия   в   Шотландии.   Приятно
познакомиться-с вами, мистер Финн. Кстати, каково ваше занятие?
   - В данный момент я безработный...
   - И я тоже. Вот уже скоро десять месяцев гуляю без дела. Да, как раз со
времени моего развода с женой. А вы женаты? Простите, что  я  задаю  такой
интимный вопрос.
   - Да что вы, что за церемонии, мистер Минвеген! Я женат, но мы с  женою
живем врозь... Со вчерашнего дня...
   Мистер Минвеген нисколько не удивился  тому,  что  Джерри  так  недавно
расстался с женой. Он лишь одобрительно кивнул, начал листать свою  книгу,
а потом сказал, как бы себе самому:
   - Причина была во мне. Только во мне. Я обманул свою жену... Я оказался
очень плохим психологом. Моим уязвимым местом всегда  было  плохое  знание
людей. А женщин я совершенно не понимаю.
   Мистер  Минвеген  выдержал  короткую  паузу,   после   чего   задумчиво
продолжал:
   - Мы были знакомы дня два,  когда  поженились.  У  моей  жены  это  был
третий, а у меня - первый брак. Она довольно красивая женщина,  увлекалась
живописью,  немного  музыкой,  литературой  и,  насколько  мне   помнится,
балетом. Ее прежние мужья погибли при несчастных случаях...
   Джерри вздохнул и спросил:
   - Как ее имя?
   Мистер Минвеген бросил на Джерри удивленный взгляд и ответил:
   - Анни.
   Невольный вздох облегчения вырвался у Джерри,  и  он  сказал,  чувствуя
некоторую неловкость:
   - Простите мой глупый вопрос. Я перебил вас...
   - Ничего, что вы. Да, я был  очень  плохим  психологом.  Я  не  понимал
по-настоящему своей жены. И, когда впоследствии мой обман обнаружился, она
потребовала развода.
   - Значит, у вас была другая женщина? - брякнул Джерри неделикатно.
   - Нет, дорогой мой! Ничего подобного... Да  это  вовсе  и  не  было  бы
никаким  обманом:  по  нынешнему  времени   это   такие   пустяки...   Мое
преступление гораздо серьезнее. При нашем знакомстве я убедил Анни в  том,
что я каменщик. Вы же знаете, мистер Финн, как высоко оплачивается  работа
каменщика. Но  Анни  начала  подозревать  меня,  поскольку  мои  недельные
заработки были очень малы. Она наняла частного сыщика,  который  выследил,
чем я занимаюсь, - и вот  меня  разоблачили.  Поскольку  я  вовсе  не  был
высокооплачиваемым  каменщиком,  суд  сразу  же  утвердил  развод.  Да,  я
действительно был очень плохим психологом и плохо знал людей.
   Мистер Минвеген снова начал листать книгу.
   - Простите, мистер Минвеген, - сказал  Джерри  немного  погодя.  -  Мне
любопытно было бы узнать вашу настоящую профессию.
   Мистер Минвеген поднял глаза и сказал чистосердечно:
   - Я профессор университета.
   -  А  что  у  вас  за  специальность?  -  спросил  Джерри  в  некотором
замешательстве.
   - Психология. Но, несмотря на это, я оказался  плохим  знатоком  людей.
Меня сразу же уволили со службы за аморальность.
   Снова возникла длительная пауза. Наконец Джерри нарушил молчание:
   - Я тоже не хочу обвинять мою жену. Я тоже плохо знал  людей.  Часто  я
думал, что жена  моя  лишь  какое-то  редкое  исключение,  но  теперь  мне
кажется, что и ваша жена точно такая же... Странно.
   - Ничего странного в этом нет, - добродушно рассмеялся мистер Минвеген.
- Таких исключений на свете  имеется  не  один  миллион.  Разумнее  всего,
конечно, остерегаться их. Или же пойти в каменщики.
   -  Неужели  вы  не  могли  бы  устроиться   преподавателем   в   другой
университет? - спросил Джерри.
   - Не думаю. Университеты существуют главным образом не средства частных
пожертвователей, и если нет связей  с  этими  меценатами  -  значит,  пути
закрыты. А тем более, когда на тебе такое несмываемое пятно: грубый обман.
Однако я не огорчаюсь, так как пять месяцев назад я сделался  "хобо"  и  с
тех пор веду жизнь, полную разнообразия...
   Мистер Минвеген прервал свой рассказ и повернул голову в сторону улицы,
где в это время как раз  против  сквера  остановился  радиоавтобус.  Через
несколько мгновений Гарлем узнал, что Гарри Трумэн был  единодушно  избран
Первым улыбающимся Соединенных  Штатов  и  что  все  сорок  восемь  штатов
послали многочисленные представительства на выборы  Национальной  королевы
улыбки.  Диктор  радиоавтобуса  закончил   это   сообщение   торжественным
воззванием:

   "Каждый гражданин помнит о своем великом долге  -  улыбаться  во  время
Национальной недели смеха. Улыбка ничего не стоит,  но  она  оплачивается.
Взгляните на портреты наших общественных деятелей: все они  улыбаются  или
смеются. Почему? Потому что они не боятся обнажить свои  зубы,  сверкающая
белизна которых достигнута благодаря зубной пасте "Хлорофилл".  Улыбайтесь
и смейтесь! Улыбайтесь всемирно известной "Хлорофилловой" улыбкой!.."

   Мистер Минвеген сдержанно рассмеялся, но Джерри был  не  в  силах  даже
улыбнуться.
   - В этой стране  всегда  что-нибудь  проводится,  -  проговорил  мистер
Минвеген задумчиво. - Порою кажется, что  люди  живут  исключительно  ради
проведения чего-то.  Что  проводить  -  это  уж  не  так  важно.  Лишь  бы
проводить. Проведение различных месяцев, недель, дней теперь  уже  глубоко
укоренилось в нашей национальной жизни. Проводятся месяцы  безопасности  и
самообороны; недели шелка, хлопка или шерсти; дни консервов, автопокрышек,
нефтепродуктов, помощи Пакистану, стиральных машин и даже дни "ешь  больше
мороженого и сыра". Короче говоря, все месяцы, недели и дни  отведены  для
прославления различных событий, товаров и  выдающихся  личностей.  Поэтому
люди вечно так спешат.  И  за  всей  этой  суетой  -  хитроумный  механизм
коммерции: продать как можно больше и увеличить долговое бремя  на  плечах
людей, потому что все покупают в долг.  К  тому  же  во  время  всех  этих
кампаний от двери к двери ходят сборщики пожертвований  -  каждый  из  них
собирает на какое-нибудь доброе дело.
   Тут, легкая на  помине,  появилась  негритянская  девочка  с  подписным
листом. Сначала она протянула листок Джерри  (вероятно,  потому,  что  его
костюм выглядел лучше и  внушал  больше  почтения,  чем  изрядно  потертый
костюм мистера Минвегена) и с улыбкой произнесла:
   - Сбор средств по случаю Национальной недели смеха, сэр.
   - В пользу кого? - спросил Джерри.
   - В пользу бездомных негритянских детей.
   - Ничем не могу помочь, милая барышня...
   Тогда маленькая мисс предъявила свой листок на другом  конце  скамейки.
Но мистер Минвеген сказал тоном выговора:
   - Разве в вашем комитете тебе не говорили, что ты не должна  просить  у
белых?
   - Конечно, конечно,  говорили.  Но  я  подумала,  что  вы  тоже  жители
Гарлема. Простите, сэр. Пожалуйста, не говорите никому об этом, сэр.
   Девочка оставила в покое сидевших на скамейке и  подошла  к  скале,  на
которой   собралась   большая   группа   чернокожих   мужчин   и   женщин,
наслаждавшихся ласковым солнечным днем, возможно, последним в  этом  году.