-----------------------------------------------------------------------
   Пер. со шведск. - Р.Рыбкин.
   В кн.: "Пер Лагерквист. Избранное". М., "Прогресс", 1981.
   OCR & spellcheck by HarryFan, 2 October 2001
   -----------------------------------------------------------------------



   Заместитель директора банка Йенссон открыл  дверь  роскошного  лифта  и
нежно подтолкнул вперед грациозное создание,  пахнущее  пудрой  и  мехами.
Опустившись на мягкое сиденье, они тесно прижались друг к  другу,  и  лифт
пошел вниз. Маленькая женщина потянулась к Йенссону полуоткрытыми  губами,
источавшими запах вина, и они поцеловались. Они только  что  поужинали  на
открытой террасе отеля, под звездами, и собирались теперь развлечься.
   - Как чудесно было наверху, любимый! - прошептала она. -  Так  поэтично
сидеть там с тобой - будто мы парим высоко-высоко, среди звезд. Только там
начинаешь понимать, что такое любовь. Ты ведь любишь меня, правда?
   Заместитель директора банка ответил поцелуем,  еще  более  долгим,  чем
первый. Лифт опускался.
   - Как хорошо, что ты пришла, моя маленькая, - сказал он. - Я уже  места
себе не находил.
   - Да, но если бы ты знал, какой он несносный! Едва я  начала  приводить
себя в порядок, он сразу же  спросил,  куда  я  иду.  "Туда,  куда  считаю
нужным", - ответила я. Ведь как-никак я не арестантка!  Тогда  он  сел,  и
вытаращился на меня, и таращился все время, пока я  одевалась  -  надевала
мое новое бежевое платье; как по-твоему, оно мне  идет?  И  вообще,  какое
больше мне к лицу? Может, все-таки розовое?
   - Тебе все к лицу, любимая, - восторженно ответил заместитель директора
банка, - но такой ослепительной, как сегодня, я еще не видел тебя никогда.
   Благодарно улыбнувшись ему, она расстегнула шубку, и губы их слились  в
долгом поцелуе. Лифт опускался.
   - Потом, когда я была уже совсем готова и собралась уходить, он схватил
меня за руку и стиснул ее так, что до сих пор  больно,  и  хоть  бы  слово
сказал! Такой грубый, ты себе представить не можешь! "Ну, до свидания",  -
говорю я ему. Он, разумеется, на это ни слова. Такой упрямый,  что  просто
сил нет.
   - Бедная моя малютка, - сказал заместитель директора банка Йенссон.
   - Будто я не имею права немного развлечься! Но знаешь, таких серьезных,
как он, нет, наверно, больше на свете. Не умеет он смотреть на вещи просто
и естественно, для него все вопрос жизни и смерти.
   - Бедная крошка, сколько тебе пришлось вынести!
   - О, я страдала ужасно,  ужасно.  Таких  страданий  не  испытал  никто.
Только встретив тебя, узнала я, что такое любовь.
   - Дорогая! - сказал Йенссон, обнимая ее. Лифт опускался.
   - Какое блаженство, - заговорила она, опомнившись после его объятий,  -
сидеть с тобой там, наверху, и смотреть на звезды, и мечтать; о, я никогда
этого не забуду. Ведь Арвид такой невозможный, всегда серьезный, в нем нет
ни капли поэзии, для него она просто недоступна.
   - Могу представить себе, любимая, как это ужасно.
   - Правда ужасно? Нет, - улыбнулась она, протягивая ему руку, -  к  чему
сидеть  и  говорить  о  таких  вещах?  Сейчас  мы  выйдем   и   хорошенько
повеселимся. Ты ведь любишь меня?
   - Еще как! - воскликнул заместитель директора  банка  и  впился  в  нее
долгим поцелуем - так, что у  нее  перехватило  дыхание.  Лифт  опускался.
Йенссон склонился над ней и осыпал ее ласками; она зарделась. -  Мы  будем
любить друг друга сегодня ночью как никогда прежде, да?.. - прошептал  он.
Она притянула его к себе и закрыла глаза. Лифт опускался.
   Он опускался и опускался.
   Наконец Йенссон встал, лицо его раскраснелось.
   -  Но  что  же  такое  с  лифтом?  -  удивился  он.  -  Почему  он   не
останавливается? По-моему, мы сидим  и  болтаем  здесь  невероятно  долго,
разве не так?
   - Да, милый, пожалуй, ты прав. Ведь время летит так быстро.
   - Мы сидим здесь уже бог знает сколько! В чем дело?
   Он посмотрел сквозь решетку двери. Кромешная тьма - и ничего больше.  А
лифт между тем все опускался и опускался с хорошей, ровной скоростью,  все
глубже и глубже вниз.
   - Бог мой, в чем же дело? Мы будто падаем в бездонную яму, и это длится
уже целую вечность!
   Они пытались разглядеть что-нибудь в этой бездне. Кромешная  тьма.  Они
погружались в нее все глубже и глубже.
   - Спускаемся в преисподнюю, - сказал Йенссон.
   - Мне страшно, любимый, - прохныкала женщина, повисая на  его  руке.  -
Прошу тебя, потяни скорее аварийный тормоз!
   Йенссон потянул изо всех сил. Не помогло: лифт по-прежнему спешил вниз,
в бесконечность.
   - Ужас какой-то! - закричала она. - Что нам делать?!
   - А какого черта тут сделаешь? - отозвался Йенссон.  -  Это  похоже  на
бред.
   Маленькую женщину охватило отчаяние, она разрыдалась.
   - Перестань, дорогая, не плачь, надо отнестись  к  этому  разумно.  Все
равно тут ничего не поделаешь. Так, а теперь присядем... Ну  вот,  посидим
спокойно,  рядышком,  и  посмотрим,  что  будет  дальше.  Должен   же   он
когда-нибудь остановиться, хотя бы перед самим сатаной!
   Так они сидели и ждали.
   - И подумать только, - сказала женщина, - чтобы такое случилось с  нами
именно тогда, когда мы собрались развлечься!
   - Да, черт знает до чего глупо, - согласился Йенссон.
   - Ты ведь любишь меня, правда?
   - Дорогая  малютка!  -  И  Йенссон  крепко  прижал  ее  к  груди.  Лифт
опускался.
   И наконец стал. Яркий свет вокруг слепил глаза. Они были  в  аду.  Черт
предупредительно открыл решетчатую дверь лифта и, отвесив глубокий поклон,
сказал:
   - Добрый вечер!
   Одет он был с шиком, только сзади  фрак  топорщился,  будто  на  ржавом
гвозде: очень уж выпирал на волосатом  загривке  черта  верхний  позвонок.
Испытывая головокружение, Йенссон и женщина кое-как выбрались наружу.
   - Где мы, о боже?! - закричали они, цепенея от  ужаса  при  виде  этого
жуткого существа.
   Черт, немного смутившись, объяснил им, куда они попали.
   - Но это не так страшно, как принято думать, - поспешил он добавить,  -
надеюсь, господа даже получат удовольствие. Только на одну ночь, насколько
я понимаю?
   - Да-да! - торопливо подтвердил обрадованный Йенссон. - Только на  одну
ночь! Оставаться дольше мы не собираемся, ни в коем случае!
   Маленькая женщина, дрожа, вцепилась в его  локоть.  Желто-зеленый  свет
был так  резок,  что  почти  невозможно  было  что-либо  разглядеть.  Дело
скверное, решили они. Когда глаза их немного привыкли,  они  увидели,  что
стоят на  площади,  вокруг  которой  высятся  во  мраке  дома  с  докрасна
раскаленными подъездами; гардины  были  задернуты,  но  сквозь  щели  было
видно, что внутри полыхает огонь.
   - Господа, кажется, любят друг друга? - осведомился черт.
   - Да, бесконечно, - ответила женщина, и ее прекрасные глаза засияли.
   - Тогда прошу за мной,  -  любезно  предложил  черт.  Пройдя  несколько
шагов, они свернули с площади в темный переулок. У замызганного  парадного
висел старый, треснувший фонарь. - Сюда, пожалуйста. - Он открыл  дверь  и
деликатно отступил назад, пропуская их.
   Они  вошли.  Их  встретила  толстая,  льстиво  улыбающаяся  чертовка  с
большими грудями и  катышками  фиолетовой  пудры  в  бороде  и  усах.  Она
пыхтела, ее глаза, похожие  на  горошинки  перца,  смотрели  дружелюбно  и
понимающе, рога на лбу были обвиты прядями  волос  и  перевязаны  голубыми
шелковыми ленточками.
   - Ах, это господин  Йенссон  с  дамой!  Пожалуйста,  восьмой  номер,  -
сказала она, протягивая им большой ключ.
   Они двинулись вверх по засаленной лестнице. Ступени блестели  от  жира,
того гляди поскользнешься; подниматься  пришлось  на  два  марша.  Йенссон
отыскал восьмой номер, и они  вошли.  Комната  была  небольшая,  воздух  -
тяжелый, затхлый. Посередине стоял стол,  покрытый  грязной  скатертью,  у
стены - кровать с несвежими простынями. Комната показалась им уютной.  Они
сняли пальто, и губы их слились в долгом поцелуе.
   Незаметно в другую дверь вошел человек в одежде официанта,  но  смокинг
был опрятный, а манишка такая чистая, что казалось, светится  в  полутьме.
Ступал он бесшумно, шагов слышно не было, и двигался как автомат, будто не
сознавая, что делает. Неподвижные глаза на  строгом  лице  смотрели  прямо
перед собой. Человек был мертвенно-бледен, а на его виске  зияло  пробитое
пулей отверстие. Он прибрал  комнату,  вытер  туалетный  столик,  поставил
ночной горшок и ведро для мусора.
   Они не обращали на  него  никакого  внимания,  но,  когда  он  собрался
уходить, Йенссон сказал:
   - Пожалуй, мы возьмем немного вина, принесите нам полбутылки мадеры.
   Человек поклонился и исчез.
   Йенссон снял пиджак. Женщина колебалась:
   - Ведь он еще вернется.
   - Ну, детка, в местах вроде этого стесняться  нечего,  раздевайся  -  и
все.
   Она сняла платье, кокетливо подтянула штанишки и села к нему на колени.
Это было восхитительно.
   - Подумай только,  -  прошептала  она,  -  мы  с  тобой  одни  в  таком
необыкновенном, романтическом месте!  Как  поэтично!  Я  не  забуду  этого
никогда...
   - Прелесть моя, - сказал он, и губы их слились в долгом поцелуе.
   Человек вошел снова, совсем бесшумно. Неторопливыми движениями автомата
он поставил рюмки, налил в них вино. На его лицо упал свет ночника. В этом
лице не было ничего особенного, просто оно было  мертвенно-бледное,  а  на
виске зияло пробитое пулей отверстие.
   Вскрикнув, женщина соскочила с колен Йенссона.
   - Боже мой! Арвид! Так это ты! Ты! О бог мой, он умер! Он застрелился!
   Человек стоял неподвижно, устремив взгляд прямо перед собой.  Его  лицо
не выражало страдания, оно было только строгим, очень серьезным.
   - О Арвид, что ты наделал, что наделал! Как ты  мог?..  Милый,  если  б
хоть что-либо подобное пришло мне в голову, уверяю  тебя,  я  бы  осталась
дома, с тобой. Но ведь ты никогда ничего такого не говорил. Ты  не  сказал
мне об этом, когда я уходила, ни единого слова! Откуда же мне было  знать,
раз ты молчал? О боже!..
   Ее била дрожь. Человек смотрел на нее как на чужую, незнакомую,  взгляд
был ледяной и бесцветный, этот взгляд проходил сквозь все, что оказывалось
перед ним. Изжелта-белое лицо блестело, кровь из раны не шла,  там  просто
было отверстие.
   - О, это  страшно,  страшно!  -  закричала  она.  -  Я  не  хочу  здесь
оставаться. Уйдем сейчас же, я этого не вынесу!
   Она подхватила платье, шубу и шляпку и выскочила  из  комнаты.  Йенссон
последовал за ней. Они бросились вниз по лестнице,  она  поскользнулась  и
села в плевки и сигарный пепел. Внизу стояла та же  рогатая  старуха,  она
дружелюбно и понимающе ухмылялась в бороду, кивала головой.
   На улице они немного успокоились. Она оделась, привела в  порядок  свой
туалет, припудрила нос.  Йенссон,  словно  защищая,  обнял  ее  за  талию,
поцелуями остановил слезы, готовые брызнуть  из  ее  глаз,  он  был  такой
добрый. Они торопливо зашагали к площади.
   Черт-распорядитель по-прежнему там  прохаживался,  они  снова  на  него
наткнулись.
   - Как, уже все? - сказал он. - Надеюсь, господа остались довольны?
   - О, это было ужасно! - воскликнула женщина.
   - Не говорите так, быть не может, чтобы вы на самом  деле  так  думали.
Посмотрели бы вы, сударыня, как  было  в  прежние  времена!  А  теперь  на
преисподнюю просто грех жаловаться. Мы делаем все, чтобы человек не только
не почувствовал боли, но и получил удовольствие.
   - Что  правда,  то  правда,  -  согласился  господин  Йенссон,  -  надо
признать, что стало гуманнее.
   - О да, -  сказал  черт,  -  модернизировано  все  сверху  донизу,  как
полагается.
   - Конечно, ведь надо идти в ногу с веком.
   - Да, теперь остались только душевные муки.
   - И слава богу! - воскликнула женщина.
   Черт любезно проводил их к лифту.
   - До свидания,  -  сказал  он,  отвешивая  низкий  поклон,  -  и  добро
пожаловать снова.
   Он захлопнул за ними дверь. Лифт пошел вверх.
   - Как все же хорошо, что это кончилось, - с  облегчением  сказали  оба,
когда, тесно прижавшись друг к другу, опустились на мягкое сиденье.
   - Без тебя я бы этого не вынесла, - прошептала женщина.
   Он притянул ее к себе, и губы их слились в долгом поцелуе.
   - Подумать только, - сказала она,  опомнившись  после  его  объятий,  -
чтобы он мог такое сделать! Но он всегда был со странностями.  Никогда  не
умел смотреть на вещи просто и естественно, для  него  все  было  вопросом
жизни и смерти.
   - Ну и глупо.
   - Ведь мог же он мне об этом сказать? Я бы осталась дома.  Мы  с  тобой
могли бы встретиться в другой вечер.
   - Ну конечно, - сказал Йенссон, - конечно, встретились бы в другой раз.
   - Но, любимый мой, что мы сидим и говорим об этом?  -  прошептала  она,
обвивая руками его шею. - Ведь все уже позади.
   - Да, моя девочка, все уже позади.
   Он заключил ее в объятия. Лифт шел вверх.

Last-modified: Fri, 26 Jul 2002 06:04:52 GMT