- подумал  он про
себя. - Они исчезли, и это конец.  У кого они? У японцев? Или они отдали  их
священнику? Без бортового журнала и карт ты не сможешь проложить путь домой.
Ты никогда  не вернешься домой...  Это неправда.  Ты  сможешь  найти  дорогу
домой, если будешь осторожен и если очень  сильно  повезет... Не  глупи!  Ты
прошел половину пути  вокруг света, через враждебные земли, через  вражеские
руки, и вот у тебя нет ни бортового журнала, ни карт. О, Боже, дай мне силы!
"
     Родригес внимательно следил за ним. Через какое-то время он сказал:
     -  Извини,  англичанин.  Я  знаю, что ты чувствуешь - со мной так  тоже
однажды было.  Он тоже  был  англичанин,  тот вор,  может быть, его  корабль
разбился и он горит в аду и будет гореть вечно. Давай вернемся обратно.


        x x x

     Оми  и остальные  ждали  на  пристани,  пока  галера не обогнула  мыс и
исчезла. На западе ночные облака уже заволакивали малиновое небо. На востоке
ночь соединила небо и море, горизонт исчез.
     - Мура, сколько времени займет погрузка всех пушек обратно на корабль?
     - Если  работать всю  ночь, завтра  к середине дня,  Оми-сан.  Если  мы
начнем на рассвете, мы кончим до захода солнца. Безопасней работать днем.
     -  Работайте  ночью.  Сейчас приведи священника  к яме.  Оми глянул  на
Игураши, главного заместителя Ябу, который все еще  смотрел  в сторону мыса,
его  лицо  вытянулось,  синевато-багровый  шрам на  пустой  глазнице  мрачно
темнел.
     - Мы рады, что вы остались, Игурапя-сан. Мой дом беден, но, может быть,
мы сможем сделать его удобным для вас.
     -  Спасибо,  - сказал старик, отворачиваясь от  него, -  но мой  хозяин
приказал вернуться сразу же в Эдо, поэтому я вернусь сразу. - Заметно  было,
что он озабочен. - Хотел бы я быть на галере.
     - Да.
     - Мне не нравится мысль о  том, что Ябу-сама на ее борту только с двумя
людьми. Мне это очень не нравится.
     - Да.
     Он показал на "Эразмус".
     - Чертов корабль, вот что это! Правда, много сокровищ.
     - Конечно. Разве господин Торанага не обрадуется подарку господина Ябу?
     - Этот набитый деньгами грабитель провинций так переполнен  собственной
важностью,  что он  даже не  заметит того  серебра,  которое отнял у  нашего
хозяина. Где твои мозги?
     -  Я  думаю, что только беспокойство о  возможной опасности  для нашего
господина вынудило вас сделать такое замечание.
     - Ты  прав,  Оми-сан.  Я не хотел обидеть.  Ты был очень  умен  и помог
нашему  хозяину.  Может  быть, ты прав и в вопросе о Торанаге тоже, - сказал
Игураши, а сам подумал:  "Наслаждайся  своим  вновь  обретенным  богатством,
бедный  глупец. Я  знаю своего  хозяина лучше, чем  ты,  и  твое  увеличение
владений совсем не принесет тебе добра. Твоя удача  была платой  за корабль,
драгоценности и оружие. Но  теперь они исчезли.  И из-за  тебя  мой хозяин в
опасности. Ты послал письмо и сказал: "Первым осмотри чужеземцев", соблазнив
его. Мы должны были уехать вчера. Да, тогда мой хозяин был бы в безопасности
сейчас,  с  деньгами и оружием. Ты  предатель? Ты  действуешь для  себя, или
своего глупого отца, или для врагов?  Для Торанаги, может быть? Это неважно.
Ты можешь  верить мне, Оми, ты  молодой дурак, ты  и твоя ветвь клана Касиги
недолго продержитесь на этой земле. Я  должен был  сказать тебе это прямо  в
лицо,  но  тогда  я  должен  был  бы  убить тебя и  лишиться  доверия  моего
господина. Он сам должен сказать, когда это сделать, а не я".
     - Спасибо за ваше гостеприимство, Оми-сан, - сказал он. - Я загляну вас
повидать, но сейчас у меня свои дела.
     - Вы не могли бы оказать мне услугу? Пожалуйста, передайте привет моему
отцу. Я был бы очень благодарен.
     - Я буду счастлив сделать это. Он  прекрасный человек. И я не поздравил
еще вас с увеличением ваших владений.
     - Вы слишком добры.
     -  Еще  раз  благодарю  вас, Оми-сан. -  Он  поднял  руку  в  дружеском
приветствии,  подозвал  своих  людей и повел группу всадников  на  выезд  из
деревни.
     Оми подошел к  погребу. Священник был уже  там. Оми мог видеть, что тот
был в гневе, и надеялся, что он сделает  что-нибудь открыто,  публично, так,
чтобы он мог избить его.
     - Священник,  скажи  чужеземцам, чтобы  они вышли из ямы. Скажи им, что
господин Ябу разрешил им опять жить среди  людей,  - Оми  говорил  намеренно
простым языком. - Но  малейшее нарушение правил - и двое из  них будут снова
отправлены  в яму. Они  должны хорошо вести  себя  и выполнять  все приказы.
Ясно?
     - Да.
     Оми заставил священника повторить ему все, как делал и раньше. Когда он
удостоверился, что священник все  делает правильно, он приказал ему говорить
с моряками.
     Люди  выходили один  за другим. Все были испуганы.  Некоторые  помогали
друг другу. Один  был в плохом состоянии и  стонал, когда кто-нибудь касался
его руки.
     - Их должно быть девять.
     - Один мертв. Его тело лежит там внизу, в яме, - сказал священник.
     Оми минуту размышлял.
     - Мура,  сожги  труп и  держи золу  вместе с прахом  другого чужеземца.
Размести  их  в том  же  доме, что и прежде. Дай им много овощей  и рыбы.  И
ячневый суп,  и  фрукты. Вымойте  их. Они  воняют. Священник, скажи им, что,
если они будут себя хорошо вести и слушаться, их будут продолжать кормить.
     Оми  следил  и внимательно слушал. Он  видел, что все  они  реагируют с
благодарностью, и  с презрением  подумал: "Какие глупцы!  "  Я освободил  их
только на два дня, потом верну их  в скудные условия, и тогда они будут есть
дерьмо, действительно будут есть дерьмо".
     - Мура, научи их правильно кланяться, а потом убери отсюда.
     Потом он повернулся к священнику:
     - Ну?
     - Теперь я уйду. Поеду домой, уеду из Анджиро.
     - Лучше уезжай и не возвращайся никогда, и ты, н другие, такие, как ты.
Может быть,  в  следующий  раз,  когда один из вас  придет  в  мои владения,
некоторые   из   моих  крестьян   или  вассалов-христиан   будут   считаться
изменниками, -  сказал он,  используя скрытую  угрозу  и классический прием,
который самураи, настроенные против  христианства, применяли для контроля за
неограниченным распространением чуждых  догм в  своих владениях, поскольку в
отличие от  иноземных  священников их японские новообращенные  не были ничем
защищены.
     - Христиане - хорошие японцы.  Всегда.  Хорошие вассалы. Никаких плохих
мыслей.
     - Я рад слышать это.  Не забудьте, мои владения протянулись на двадцать
ри во всех направлениях. Вы поняли?
     - Я понимаю.
     Он  проследил, как  священник с  усилием поклонился  -  даже чужеземные
священники должны иметь хорошие манеры - и ушел.
     - Оми-сан, -  обратился к нему один  из самураев. Он был  молод и очень
красив.
     - Да?
     - Пожалуйста, извините меня, я знаю, что вы не забыли, но Масиджиро-сан
все еще в яме.
     Оми  подошел  к крышке  люка  и посмотрел вниз на самурая.  Мужчина там
сразу встал на колени, уважительно кланяясь.
     Два прошедших  дня состарили его. Оми  взвесил  его  прошлую  службу  и
будущую судьбу. После этого он взял с пояса молодого самурая кинжал и бросил
его в яму.
     У  подножия  лестницы  Масиджиро  с  недоверием  смотрел на  нож. Слезы
потекли по его щекам.
     - Я не заслужил такой чести, Оми-сан, - сказал он жалко.
     - Да.
     - Благодарю вас.
     Молодой самурай рядом с Оми сказал:
     - Пожалуйста, можно попросить, чтобы вы разрешили ему совершить сеппуку
здесь, на берегу?
     - Он провинился. Он останется  в яме. Прикажите крестьянам засыпать ее.
Уничтожьте все следы. Чужеземцы осквернили ее.


        x x x

     Кику засмеялась и покачала головой.
     - Нет,  Оми-сан, извините, пожалуйста, но не надо мне больше саке, а то
волосы растреплются, я упаду, и где мы тогда будем?
     -  Мы упадем вместе,  будем любить друг друга, - с удовольствием сказал
Оми, его голова кружилась от выпитого вина.
     -  Но я бы стала храпеть, а вы не  сможете  любить храпящую,  противную
пьяную девушку. Поэтому извините. Ой, нет, Оми-сама, хозяин нового огромного
владения,  вы заслуживаете  большего, чем  это! - Она налила еще одну порцию
теплого вина не более  наперстка в изящную  фарфоровую  чашку и протянула ее
обеими  руками: указательный и большой  пальцы левой руки аккуратно  держали
чашку, указательный палец правой руки касался донышка. -  Вот, потому что вы
великолепны!
     Он принял чашку и выпил, наслаждаясь ее теплотой  и вкусом выдержанного
вина.
     - Я так рад, что смог убедить вас остаться еще на день, вы так красивы.
Кику-сан.
     - Вы тоже красивы  и нравитесь мне. - Ее глаза мерцали  в  свете свечи,
помещенной в бумажный фонарь среди  цветов, свисающих  с кедровой балки. Это
была лучшая  из  комнат  в чайном домике  у площади.  Она наклонилась, чтобы
помочь ему взять еще риса из простой  деревянной мисочки, стоящей перед  ним
на низком столике, покрытом черным лаком, но он покачал головой.
     - Нет, нет, спасибо.
     - Такому сильному человеку, как вы, нужно больше есть.
     - Я сыт, правда.
     Он не предлагал ей ничего, потому что она едва  притронулась к салату -
тонко  нарезанному огурцу  и изящно нашинкованной  редиске,  маринованной  в
уксусе, - это все, что она  съела за ужином. Были  еще ломтики сырой рыбы на
шариках, рис, суп, салат и немного свежих овощей, приготовленных с пикантным
соусом из сои и имбиря.
     Она  мягко  хлопнула  в  ладоши,  седзи  тут  же  раздвинула ее  личная
служанка.
     - Да, госпожа?
     - Сьюзен, убери все это и принеси еще саке и новый чайник зеленого чая.
И фрукты. Саке должен быть теплее, чем в прошлый раз. Торопись, бездельница!
- Она постаралась, чтобы это звучало строго.
     Сьюзен  было  четырнадцать  лет: это была  милая,  старающаяся  угодить
девушка, ученица-куртизанка. Уже два года Кику отвечала за ее подготовку.
     Кику с  трудом  отвела  глаза  от чистого белого риса,  который она так
любила, и подавила свой голод.
     "Ты  ела до прихода сюда  и поешь позже, напомнила  она себе.  - Да, но
даже тогда было слишком мало".
     - Госпожа  должна иметь умеренный  аппетит, очень  умеренный аппетит, -
говорила обычно ее учительница. - Гости едят и пьют - чем больше, тем лучше.
Госпожа так  не делает  и, конечно, никогда  не делает  этого с гостями. Как
госпожа  может  говорить  или  развлекать гостей,  играть  на  сямисене  или
танцевать,  если  у  нее  набит  рот?  Ты  поешь  позднее,  будь  терпелива.
Сконцентрируйся на своем госте.
     Следя за Сьюзен, критически оценивая ее искусство, она рассказывала Оми
истории,  которые  заставили его смеяться и  забыть  про все на свете.  Юная
девушка  стала на колени  сбоку Оми, расставила маленькие мисочки  и палочки
для еды на лаковом  подносе  в  том  порядке, как ее учили.  Потом она взяла
пустую бутылку из-под  сахе, попробовала  налить,  чтобы убедиться, что  она
пустая, -  считалось  дурным тоном  встряхивать  бутылку -  потом  встала  с
подносом, бесшумно  подошла  к двери  из седзи,  стала на колени,  поставила
поднос,  открыла  седзи, встала, прошла  через дверь, опять стала на колени,
подняла  поднос и  перенесла через  порог, так  же бесшумно положила  его  и
совсем закрыла за собой дверь.
     - Мне,  правда, скоро придется  искать другую служанку, - сказала Кику,
не очень расстроившись. "Этот цвет ей идет, - подумала она. - Надо послать в
Эдо  еще за  шелком. Что за стыд думать, что  это дорого! Неважно,  при  тех
деньгах, которые  заплатят Дзеко-сан за прошлую ночь и за  сегодняшнюю, моей
доли  будет  более  чем  достаточно, чтобы  купить маленькой Сьюзен двадцать
кимоно. Она такой приятный ребенок и действительно очень грациозная".
     - Она создает столько шума на всю комнату - извини.
     -  Я  не  заметил  ее,  только тебя, - сказал  Оми, допивая  вино. Кику
обмахивалась своим веером, улыбка осветила ее лицо.
     -  Вы  делаете  мне  приятно,  Оми-сан.  И  позволяете чувствовать себя
любимой.
     Сьюзен  быстро принесла саке. И зеленый чай. Ее хозяйка налила Оми вина
и передала ему. Девушка беззвучно наполнила чашки. Она не пролила ни капли и
подумала,  что звук, который издает жидкость,  льющаяся в  чашку, напоминает
тихий  звонок, после  чего вздохнула задумчиво,  но  с огромным облегчением,
опустилась на пятки и стала ждать.
     Кику рассказала занимательную историю, которую она слышала от одной  из
подруг в Мисима, и Оми рассмеялся. Рассказывая, она  взяла один из маленьких
апельсинов и с помощью  своих длинных ногтей раскрыла его, как цветок-дольки
апельсина напоминали лепестки.
     - Вам нравится апельсин, Оми-сан?
     Первым порывом Оми было сказать:  "Я не могу разрушить  такую красоту".
"Но  это  было бы неуместно, - подумал  он, пораженный ее артистизмом. - Как
мне  похвалить  ее и  ее безымянного  учителя? Как могу  я вернуть  счастье,
которое она дала мне, позволив следить, как ее пальцы создавали  нечто столь
прекрасное, сколь и эфемерное? "
     Он подержал цветок  в руках, потом быстро отделил четыре дольки  и съел
их  с  наслаждением. Остался новый  цветок. Он  удалил  еще  четыре  дольки,
получилась  третья  цветочная  композиция.  Тогда  он  взял  одну  дольку  и
отодвинул вторую, так что оставшиеся три превратились в еще один цветок.
     После  этого  он взял две  дольки и  заменил  оставшиеся  в  сердцевине
апельсина, в центре со своей стороны, словно полумесяц в солнце.
     Одну он очень медленно съел. Затем он положил еще одну дольку на ладонь
и предложил ей.
     - Это должна съесть  ты, потому что  это предпоследняя. Это мой подарок
тебе.
     Сьюзен дышала с трудом. Для кого же была последняя?
     Кику взяла  дольку и  съела.  Это было самое  вкусное из  того, что она
когда-либо пробовала.
     - Это последняя, - сказал Оми,  с серьезным  видом кладя ее  на  ладонь
правой руки,  - это мой подарок богам, кто  бы они и  где бы они ни  были. Я
никогда не съем этой дольки, - разве что из твоих рук.
     -  Это  слишком, Оми-сама, - сказала Кику. - Я освобождаю вас от вашего
обета! Это было сказано под влиянием ками, который живет во  всех бутылках с
саке.
     - Я отказываюсь освободиться от обета. Они были очень счастливы вместе.
     - Сьюзен, - сказала она, - теперь оставь нас. И пожалуйста, пожалуйста,
дитя, сделай это грациозно.
     - Да, госпожа. - Молодая девушка вошла в соседнюю комнату  и проверила,
чтобы футоны были удобны, любовные инструменты  и бусы для удовольствий были
под рукой  и цветы в полном порядке. Незаметная  складка  на  и без того уже
гладком  одеяле была разглажена. После  этого, удовлетворенная, Сьюзен села,
вздохнула  с  облегчением, обмахнула жар  с лица  своим сиреневым  веером и,
довольная, стала ждать.
     В  соседней комнате, которая была самой приятной из всех комнат чайного
домика, потому что только она одна имела собственный выход в сад, Кику взяла
сямисен  с  длинной  ручкой.   Это  был   трехструнный,  похожий  на  гитару
инструмент, и первая  парящая нота заполнила комнату. Потом она начала петь.
Сначала мягко, потом  возбуждающе, снова мягко, потом более громко и, сладко
вздыхая, она пела о взаимной и неразделенной любви, о счастье и печали.


        x x x

     - Госпожа?  -  Шепот  не  разбудил бы самого  чутко спавшего, но Сьюзен
знала, что  ее хозяйка  предпочитает не  спать после Облаков и Дождя, как бы
они ни были сильны. Она предпочитает отдыхать в спокойной полудреме.
     - Да, Сью-чан? - спокойно прошептала Кику, используя "чан", как говорят
с любимым ребенком.
     - Вернулась жена Оми-сана. Ее паланкин только что пронесли по дорожке к
его дому.
     Кику  взглянула  на Оми.  Его шея  удобно покоилась на обитой  войлоком
деревянной подушке, руки переплетены. Егo тело было  сильным и  чистым, кожа
твердой   и  золотистой,  местами  блестящей.  Она  нежно   приласкала  его,
достаточно,  чтобы он почувствовал это  сквозь сон,  но недостаточно,  чтобы
разбудить его. Потом она выскользнула из-под стеганого одеяла,  собирая свои
раскиданные вокруг кимоно.
     Кику потребовалось немного времени, чтобы  обновить макияж, пока Сьюзен
причесывала и  укладывала ей волосы  в  стиле Шимода.  После этого хозяйка и
служанка бесшумно  прошли  по  коридору,  вышли на  веранду  и через сад  на
площадь. Лодки, как светлячки, курсировали от корабля чужеземцев к пристани,
где еще оставалось семь пушек. Все еще была  глубокая ночь, до рассвета было
далеко.
     Две женщины проскользнули вдоль узкой аллеи  между  скоплением  домов и
начали подниматься по тропинке.
     Покрытые пятнами  пота и усталые носильщики стояли вокруг  паланкина на
вершине  холма у дома Оми. Кику не постучала  в садовую дверь. В доме горели
свечи и слуги бегали туда и сюда.  Она  сделала знак Сьюзен, и  та  сразу же
подошла  к веранде около передней двери и  постучала. Через  мгновение дверь
открылась.
     Кровать  матери  Оми  еще не  была  разобрана.  Она сидела,  неподвижно
прямая, около маленького алькова. Окно было открыто в сад. Мидори, жена Оми,
сидела напротив нее.
     Кику  стала  на колени.  Неужели  всего  лишь  вчера  она  была  здесь,
напуганная Ночью Стонов? Она поклонилась сначала матери Оми, потом его жене,
чувствуя напряжение  между этими двумя  женщинами, и  спросила  себя, почему
неизбежно  такое  недоброжелательство  между  свекровью и  невесткой.  Разве
невестка  в  свое  время  не  станет  свекровью?  Почему  она  потом  всегда
обращается со своей невесткой  так зло и делает ее жизнь несчастной и почему
эта девочка потом делает то же самое?
     - Я сожалею, что беспокою вас, госпожа-сан.
     - Милости просим. Кику-сан, - ответила старуха. - Ничего не  случилось,
я надеюсь?
     - О нет, я просто не знала, хотите вы или нет, чтобы я разбудила вашего
сына, - сказала она, уже зная ответ. - Я думала, лучше спросить вас, как вы,
Мидори-сан,  -  она  повернулась,  улыбнулась и  слегка поклонилась  Мидори,
которая ей очень нравилась, - как вы добрались?
     Старуха сказала:
     -  Вы очень добры.  Кику-сан, и очень предусмотрительны. Нет,  оставьте
его в покое.
     -  Очень хорошо.  Пожалуйста, извините меня за то,  что я так  надоедаю
вам, но я подумала,  что лучше всего спросить. Мидори-сан,  я  надеюсь, ваше
путешествие было не очень тяжелым?
     -  Прошу прощения, но это было  ужасно, - сказала Мидори. - Я рада, что
вернулась, я не люблю уезжать. С моим мужем все в порядке?
     - Да, все  хорошо. Он много смеялся в этот вечер и казался  счастливым.
Он ел и пил умеренно и крепко спит.
     -  Госпожа-сан  начала  рассказывать  мне  об  ужасных  вещах,  которые
произошли, пока меня не было...
     - Тебе не следовало уезжать. Ты была нужна здесь, - прервала ее старуха
с ядом в голосе. - Или, может быть, нет.  Может быть, тебе постоянно следует
отсутствовать. Может быть,  ты  привела  к нам  плохого ками в дом вместе со
своим постельным бельем.
     - Я никогда не делала этого, госпожа-сан, - сказала Мидори терпеливо. -
Пожалуйста, поверьте мне, что  я  скорее бы  покончила с  собой, чем бросила
мельчайшее пятно на ваше доброе имя. Пожалуйста, простите мне мое отсутствие
и мои ошибки. Простите меня.
     -  С  того  времени, как  сюда  пришел этот чертов корабль,  у нас одни
неприятности.  Это все  злой ками. Очень плохой. А где ты была, когда ты так
нужна здесь? Сплетничала в Мисима, объедалась и пила саке.
     - Умер мой отец, госпожа-сан. За день до моего приезда.
     - Ну, у тебя даже  не хватило вежливости или предчувствия, чтобы быть у
смертного одра твоего собственного отца. Чем  скорее  ты навсегда уедешь  из
нашего дома, тем лучше для всех нас.  Я хочу  чаю. У нас здесь гостья,  а ты
даже не вспомнила о своем воспитании, не предложила ей освежиться!
     - Чай заказан сразу же, в тот момент, как она...
     - Но он не подан сразу же!
     Седзи  открылись. Служанка нервно внесла зеленый чай  и сладкие  кексы.
Сначала Мидори  подала  старухе,  которая  резко  обругала служанку  и стала
грызть кекс, прихлебывая питье.
     - Вы  должны  извинить  служанку. Кику-сан,  -  сказала старуха. -  Чай
безвкусный. Безвкусный! И горячий. Чего еще можно ожидать в этом доме.
     - Вот,  пожалуйста,  возьмите  мой,  - Мидори  аккуратно подула на чай,
чтобы охладить его. Старуха недовольно взяла его.
     - Почему нельзя было сразу дать хороший чай?
     -  Что вы думаете обо всем этом? -  спросила Мидори Кику. - О корабле и
Ябу-сама и Хиро-Мацу-сама?
     -  Я  не знаю, что  думать. Что  касается чужеземцев, кто  знает?  Они,
конечно, сборище  очень необычных  людей.  И  этот  великий дайме,  Железный
Кулак? Очень интересно, что  он приехал почти  в то же время, что и господин
Ябу, да? Ну, вы должны извинить меня. Пожалуй, я должна идти.
     - О нет, Кику-сан, я не могу и слышать об этом.
     - Но ты  же  видишь, Мидори-сан,  - старуха нетерпеливо прервала  ее, -
нашей гостье неудобно, и чай ужасный.
     - О нет, чай мне  понравился, хозяйка-сан, правда. Вы извините меня,  я
ведь немного  устала.  Может быть, завтра перед  отъездом вы  позволите  мне
навестить вас? Мне так приятно беседовать с вами.
     Старуха  позволила  обмануть себя, и Кику  с Мидори вышли на веранду  и
прошли в сад.
     - Кику-сан, вы такая предусмотрительная, - сказала  Мидори, держа ее за
руку и любуясь ее красотой. - Это очень мило с вашей стороны, спасибо.
     Кику на мгновение оглянулась на дом и вздрогнула:
     - Она всегда такая?
     - Сегодня вечером она была  вежлива  по сравнению с другими днями. Если
бы не Оми и мой сын, клянусь, я  отряхнула бы  пыль этого дома  с моих  ног,
обрила  голову и стала  монахиней.  Но у меня  есть  Оми  и мой сын, и я все
терплю. К счастью, она предпочитает Эдо и не может долго оставаться здесь. Я
только благодарю всех ками  за это, -  Мидори печально  улыбнулась, - просто
привыкаешь не слушать,  вы  знаете,  как это бывает. - Она вздохнула,  очень
красивая в лунном свете. - Но это все пустяки. Расскажите мне, что произошло
здесь с тех пор, как я уехала.
     Именно  для  этого  Кику так  быстро  пришла в этот  дом,  так как было
очевидно, что  ни  мать,  ни  жена  не  захотят, чтобы  Оми  разбудили.  Она
рассказала  милой  госпоже Мидори все, что  могло помочь  ей защитить Касиги
Оми,  так же как  она сама пыталась защищать его. Она рассказала ей все, что
знала,  за  исключением  того, что  происходило  наедине с Ябу. Она добавила
слухи и рассказы, которые дошли до нее от других девушек или были  придуманы
ими. И все, что ей рассказал Оми, его надежды,  страхи и планы, - все о нем,
за исключением того, что произошло у них сегодня вечером. Она знала, что это
неважно для его жены.
     - Я боюсь, Кику-сан, боюсь за моего мужа.
     -  Все, что он советовал, было  разумно, госпожа.  Я думаю, что  он все
делал  правильно.  Господин Ябу нелегко награждает  кого-либо, и  три тысячи
коку повышения платы он заслужил.
     - Но корабль теперь у господина Торанаги, и все эти деньги у него.
     - Да, но  для Ябу-сама  предложить  корабль  в  качестве  подарка  было
гениальной  идеей. Оми-сан  подал  идею  Ябу,  -  конечно, за  это уже плата
достаточная,  не  так  ли?  Оми-сан  должен  был  зарекомендовать  себя  как
преданный вассал.  - Кику немного исказила правду,  зная, что  Оми-сан был в
большой опасности, а с ним и его близкие. "Что будет,  то будет, - напомнила
она себе. - Но невредно облегчить опасения приятной женщины".
     - Да,  я могу это видеть, - сказала Мидори. "Пусть это будет правдой, -
молилась она. - Пожалуйста, пусть это будет правдой". Она обняла девушку, ее
глаза  наполнились слезами. -  Спасибо. Ты так добра, Кику-сан, так добра, -
Ей было семнадцать лет.


        ГЛАВА ВОСЬМАЯ

     - О чем ты думешь, англичанин?
     - Я думаю, будет шторм.
     - Когда?
     - Перед закатом. Дело было около полудня, они стояли  на юте галеры под
серыми облаками. Шел второй день, как они вышли в море.
     - Если бы это был твой корабль, что бы ты сделал?
     - Как далеко нам до места? - спросил Блэксорн.
     - Прибудем после заката.
     - Как далеко до ближайшей земли?
     -  Четыре или пять часов,  англичанин.  Но заход в укрытие будет стоить
нам полдня, и я не могу решиться на это. Что бы ты сделал?
     Блэксорн подумал минуту.  Первую ночь  галера шла  на  юг  к восточному
берегу полуострова Изу, используя большой парус на мачте в середине корабля.
Когда они вышли на траверз самого южного  мыса, мыса Ито, Родригес взял курс
запад-юго-запад и ушел от безопасного берега в открытое море,  направляясь к
мысу Шинто, что был в двухстах милях.
     - Обычно на таких галерах мы держались побережья  - для безопасности, -
сказал Родригес, -  но  это занимает слишком много времени,  а время  важно.
Торанага просил меня свозить  Лизоблюда в  Анджиро и  обратно. Быстро.  Меня
ждет награда, если мы сделаем  это очень быстро.  Один из их кормчих  хорошо
плавает на такие короткие расстояния, но бедный сукин сын до  смерти напуган
перевозкой такого важного дайме, как Лизоблюд, особенно в открытом море. Они
не  привыкли плавать  по океанам, эти японцы  - великие  пираты и  воины, но
только  прибрежные  мореплаватели. Глубина  их пугает.  Старик  Тайко  издал
закон, чтобы на тех немногих океанских кораблях, которыми владеют япошки, на
борту всегда  был португальский кормчий. Этот закон еще действует в стране и
по сей день.
     - Зачем он издал такой закон?
     Родригес пожал плечами.
     - Может быть, кто-нибудь надоумил его.
     - Кто?
     - Твой краденый  бортовой журнал, англичанин, был португальский. Чей он
был?
     - Я не знаю. На нем не было ни подписи, ни имени.
     - Где его взяли?
     - У главного купца голландской Восточно-Индийской компании.
     - А он откуда взял его?
     Блэксорн пожал плечами. Родригес засмеялся, но невесело.
     - Ну, я и не ожидал, что ты мне  скажешь, но, кто бы ни украл, надеюсь,
он горит в аду!
     - Торанага тебя нанял, Родригас?
     - Нет, только приплыли в Осаку, мой капитан  и я. Мой капитан предложил
меня. Я кормчий. - Родригес замолчал. - Я забываю, что ты враг, англичанин.
     - Португальцы и англичане были союзниками много веков.
     - А сейчас нет. Пошли вниз, англичанин. Ты устал, и я  устал, а усталые
люди ошибаются. Поднимемся на палубу, когда ты отдохнешь.
     Так Блэксорн  оказался внизу,  в каюте кормчего, и лег у него на койке.
Бортовой журнал  Родригеса  с описанием  маршрута  лежал на  морском  столе,
который  был прикреплен к переборке, как стул  кормчего ка юте. Книга была в
кожаном переплете и имела подержанный вид, но Блэксорн не стал смотреть ее.
     - Почему ты оставил ее? - спросил он сначала.
     - Если бы я не оставил, ты бы  искал  ее. Но  ты не тронул ее - даже не
поглядел на  нее без приглашения. Ты кормчий - не солдат или  купец, вор или
проститутка со свиным брюхом.
     - Я посмотрю его, если позволишь.
     - Но  не без разрешения, англичанин. Кормчий так не  сделает. Даже я бы
не сделал!
     Блэксорн  мгновение смотрел на книгу,  а потом  закрыл глаза.  Он  спал
крепко весь этот день и часть ночи, и проснулся перед рассветом, как всегда.
Потребовалось время, чтобы приспособиться к непривычному ходу галеры и дроби
барабана,  который заставлял весла  двигаться  как одно.  Он  удобно лежал в
темноте на спине, положив руки под голову. Блэксорн думал  о  своем корабле,
он  отбросил  в  сторону  все беспокойство о  том, что  случится, когда  они
достигнут  берега и  придут в  Осаку. Всему свое время. Думай  о  Фелисите и
Тюдоре и  о доме. Нет, не сейчас. Думай, что  если другие португальцы похожи
на Родригеса, у тебя появляется хороший шанс. Ты получишь корабль. Кормчие -
не враги, и черт со всеми остальными! Но ты не можешь сказать этого, парень.
Ты англичанин, ненавистный еретик и антихрист. Католики владеют  этим миром.
Пока владеют им. Мы и голландцы собираемся разгромить их.
     Ну что за вздор все это! Католики и протестанты, кальвинисты и лютеране
и прочее дерьмо.  Ты родился  католиком. Это  просто твой рок привел отца  в
Голландию,  где он встретил женщину,  Аннеке  ван Дрост,  которая стала  его
женой, и он увидел  испанских  католиков, священников  и инквизицию в первый
раз.
     "Я рад, что у него открылись глаза, - подумал  Блэксорн. - Я рад, что у
меня они тоже открылись".
     После  этого он пошел на палубу. Родригес был в своем кресле, его глаза
покраснели  от  бессонной  ночи,  два японских моряка, как и  прежде, стояли
около штурвала.
     - Можно я постою эту вахту за тебя?
     - Как ты себя чувствуешь, англичанин?
     - Отдохнул. Могу я постоять на вахте вместо тебя? - Блэксорн видел, что
Родригес рассматривает его. - Я разбужу тебя, если ветер  изменится  или еще
что.
     - Спасибо, англичанин. Да,  я немного посплю. Держись этого курса.  При
повороте  бери на четыре градуса  западней, а  при следующем  еще  на  шесть
градусов западней. Ты показывай рулевому новый курс на компасе. Вакаримаска?
     - Хай!  - Блэксорн засмеялся. - Четыре точки западней. Спускайся  вниз,
кормчий, твоя койка очень удобная.
     Но Васко  Родригес не пошел вниз. Он только натянул пониже свой морской
плащ  и глубже  уселся в свое кресло.  Как раз перед  следующим  переворотом
склянок он мгновенно проснулся,  проверил изменение курса, не  тронувшись  с
места,  и сразу опять заснул. Еще раз, когда ветер переменил направление, он
проснулся и, увидев, что нет никакой опасности, снова уснул.
     Хиро-Мацу и Ябу вышли  на  палубу утром. Блэксорн заметил их удивление,
когда  они  поняли,   что  он  ведет   корабль,  а  Родригес  спит.  Они  не
разговаривали с ним, а продолжили свой разговор и позже снова ушли вниз.
     Около  полудня Родригес  поднялся  со  своего  кресла  и  посмотрел  на
северо-восток, проверил  направление ветра, все его чувства были  напряжены.
Оба кормчих посмотрели на море, небо и несущиеся облака.
     -  Что бы ты делал,  англичанин, если  бы это был твой корабль? - снова
спросил Родригес.
     - Я бы поплыл к берегу, если бы я знал, где он, - в  ближайшую точку. У
этого судна  небольшая  осадка, и в шторм все  бы  обошлось.  Шторм начнется
через четыре часа.
     - Тайфуна не будет, - пробормотал Родригес.
     - Что?
     -  Тайфун. Это  огромные  ветры  -  самые  сильные  штормы, которые  ты
когда-либо видел. Но сейчас не сезон тайфунов.
     - Когда это будет?
     -  Не теперь, противник, -  Родригес засмеялся.  - Нет,  не  теперь. Но
могло быть  очень  плохо, поэтому я не воспользуюсь  твоим хреновым советом.
Правь на северо-восток.
     Как  только  Блэксорн указал  новый курс и  рулевой аккуратно  повернул
судно, Родригес подошел к поручням и закричал капитану:
     - Изоги! Капитан-сан. Вакаримаска?
     - Изоги, хай.
     - Что это значит? Скорее?
     Уголки глаз Родригеса сморщились от удовольствия.
     -  Тебе не вредно знать японский язык, а? Конечно,  англичанин, "изоги"
значит скорее. Все, что  нужно  здесь,  это около  десяти  слов, и тогда  ты
можешь  заставить педераста обосраться, если захочешь.  Если им найти нужные
слова, конечно, и если они в настроении. Я спущусь и поем.
     - Ты и готовишь тоже?
     - В Японии каждый культурный  человек  должен  либо готовить сам,  либо
лично  обучить этому одну из этих обезьян,  либо умереть  с голоду. Они  все
едят сырую рыбу,  сырые овощи в  сладком  уксусном маринаде. Но  жизнь здесь
может быть "писскутер", если ты знаешь, как это сделать.
     - "Писскутер" - это хорошо или плохо?
     - В основном это  очень хорошо, но иногда ужасно плохо. Это все зависит
от того, как себя чувствуешь, а ты задаешь слишком много вопросов.
     Родригес  спустился  вниз.  Он  закрыл дверь  своей  каюты на  засов  и
тщательно проверил замки  на своем ящике для карт. Волос, который он положил
так осторожно,  все еще был там. И такой же волос, одинаково невидимый всем,
кроме  него самого,  который он положил на обложку  своего журнала, также не
был тронут.
     "Ты не можешь быть слишком осторожным  в этом мире, - думал Родригес. -
Что страшного в том, чтобы знать, что ты кормчий  "Нао дель Трато" -  самого
большого Черного Корабля того года  из Макао? Может, и нет, потому что тогда
ты  должен  объяснить,  что  это  крупное  судно,  одно  из  самых  богатых,
крупнейших  судов  в мире,  более чем  в шестнадцать  сотен  тонн. Ты можешь
соблазниться и  сказать им все о своем грузе, о торговле и  о Макао и всяких
вещах,  проливающих  свет  на многое,  очень  и очень личное,  очень и очень
секретное. Но мы воюем, мы воюем против Англии и Голландии".
     Он  открыл  хорошо  смазанный  замок  и  вынул  личный  журнал,  чтобы,
проверить некоторые азимуты на  ближайшую  гавань.  Его глаза  наткнулись на
запечатанный пакет,  который священник, отец  Себастьян,  дал ему перед тем,
как он покинул Анджиро.
     "А не в нем ли лежат бумаги англичанина? " - спросил он себя опять.
     Он взвесил пакет и поглядел на печати иезуита, очень желая сломать их и
посмотреть самому. Блэксорн сказал ему, что голландская эскадра прошла через
пролив Магеллана  и  еще немного. "Англичане  задают  массу  вопросов  и  не
охотники отвечать, - подумал Родригес. - Он проницателен, умен и опасен".
     "Это его бумаги или нет? Если это они, зачем они святым отцам? "
     Он пожал плечами, думая об иезуитах, францисканцах и остальных монахах,
священниках и  инквизиции. "Есть хорошие священники и плохие священники, и в
основном  среди  них плохие, но они все же священники.  Церковь должна иметь
священников, и без них, если бы они не вступались  за нас, мы заблудшие овцы
в  сатанинском  мире.  О  Мадонна,  защити меня  от  всех дьяволов и  плохих
священников! "
     Родригес  был в своей каюте с  Блэксорном  в  Анджирской гавани,  когда
дверь  открылась и без приглашения вошел  отец  Себастио. Он кинул взгляд на
остатки пищи.
     -  Ты преломляешь хлеб с  еретиком? - спросил священник. -  Есть с ними
опасно. Они все заразные. Он сказал тебе, что он пират?
     - Христианин должен быть великодушен  со своими врагами, отец. Когда  я
был в  их  руках, они были  благородны  со мной. Я  только  возвращаю им  их
милосердие. - Он  стал на  колени и  поцеловал крест священника. После этого
встал и, предлагая вино, сказал: - Как я могу помочь вам?
     - Я хочу попасть в Осаку. Вашим кораблем.
     - Я  пойду и сразу  спрошу  их. - Он ушел спросить капитана, и  просьба
постепенно  дошла до Тода Хиро-Мацу, который ответил, что Торанага ничего не
говорил о  доставке иностранного священника из Анджиро, поэтому он сожалеет,
что не может взять его на борт.
     Отец Себастио хотел поговорить с  Родригесом наедине, поэтому он выслал
англичанина на палубу и потом, в тишине каюты, вынул запечатанный пакет.
     - Мне хотелось бы, чтобы вы передали этот пакет отцу-инспектору.
     - Я не  знаю, будет ли  еще его  преосвященство в Осаке, когда я попаду
туда, - Родригесу не хотелось быть носителем иезуитских секретов. - Я, может
быть,  вернусь  обратно  в Нагасаки.  Мой  адмирал может оставить  для  меня
приказы.
     -  Тогда отдайте его отцу Алвито. Необходимо быть абсолютно  уверенным,
что вы отдадите это только в его руки.
     - Непременно, - пообещал Родригес.
     - Когда вы в последний раз были на исповеди, сын мой?
     - В воскресенье, отец.
     - Вам не хотелось бы исповедаться мне сейчас?
     -  Да, благодарю вас, - Он был благодарен  священнику, что тот  спросил
его  об этом, так как жизнь на  море  опасна,  и впоследствии он  будет, как
всегда, чувствовать себя намного лучше.
     Теперь,  в  каюте,  Родригес  положил  пакет обратно, чувствуя  большое
искушение.  "Почему отец Алвито? Отец Мартин Алвито был главный  торговец  и
личный  переводчик Тайко  в  течение многих лет, и  следовательно, близок  к
большинству влиятельных дайме.  Он курсировал между Нагасаки и Осакой и  был
одним из  немногих людей  и единственным из  европейцев,  кто имел доступ  к
Тайко в любое время, -  очень умный человек, который в  совершенстве говорил
по-японски и больше знал о них и их образе жизни, чем любой другой человек в
Азии.  Сейчас  он  был самым  влиятельным  португальским посредником  Совета
регентов, и Ишиды и Торанаги в частности.
     Довериться  иезуитам,  чтобы получить  одного из  их  людей,  - подумал
Родригес со  страхом, - Конечно,  если  бы не общество иезуитов, поток ереси
никогда   бы   не  прекратился,  португальцы   и   испанцы  могли  бы  стать
протестантами, и мы навсегда потеряли бы свои бессмертные души. Мадонна! "
     "Почему  ты все  время  думаешь  о священниках?  -  вслух  спросил себя
Родригес. - Ты знаешь, это же нервирует тебя! Даже  если так, то почему отец
Алвито? Если  в пакете лежат корабельные журналы, значит  ли  это, что пакет
предназначен  для одного  из  христианских дайме,  или  Ишиде, Торанаге, или
просто его преосвященству  самому отцу-ревизору? Или для моего адмирала? Или
их  отправят в  Рим для передачи испанцам? Почему отец Алвито? Отец Себастио
легко мог отдать это любому другому иезуиту.
     И зачем Торанаге нужен англичанин?
     В  глубине души я знаю, что  мне нужно бы убить Блэксорна. Он враг,  он
еретик. Но есть и еще  кое-что. Я  чуствую, что этот  англичанин  опасен нам
всем.  Почему я так думаю?  Он кормчий  - и великий кормчий. Сильный. Умный.
Хороший  человек. Здесь не о чем беспокоиться.  Так  почему же я  боюсь?  Он
дьявол? Он  мне очень  нравится, но я чувствую,  что  мне следует быстро его
убить,  и чем  скорее,  тем лучше. Дело не в гневе.  Просто защитить других.
Зачем?
     Я боюсь его.
     Что же мне делать? Оставить все на волю Бога?  Идет шторм, и это  будет
сильный шторм.
     Боже, покарай меня и мою глупость! Почему я не знаю, что лучше сделать?
"
     Шторм  пришел до захода  солнца и застал их в море. Земля была в десяти
милях. Бухта, куда они  так стремились, была хорошо укрыта и далеко впереди,
когда они  рассматривали  горизонт.  Там не было отмелей или  рифов, которые
надо было бы  преодолевать,  чтобы оказаться в безопасности, но десять  миль
были десять миль, и волны росли все быстрее, вздымаемые ветром с дождем.
     Шторм шел с  северо-востока, как обычно, с правого борта, и часто менял
направление,  шквалы менялись на восточные и ее верные, без  системы,  волны
были зловещими. Курс  галеры лежал  на  северо-запад, так что они шли правым
бортом к волне,  сильно  качаясь,  то попадая в яму,  то с ужасным ощущением
вылетая на  гребень.  Галера была  судном с  мелкой осадкой, построенным для
больших скоростей в  спокойных  водах,  и хотя  гребцы  были  мужественны  и
дисциплинированны, им было трудно удерживать весла в воде и грести  с полной
отдачей.
     - Надо поднять весла и плыть по ветру, - прокричал Блэксорн.
     - Может быть, но не сейчас. Где твои конджоне, англичанин?
     -  Там,  где  им  следует  быть,  ей-Богу,  и где  я  хочу,  чтобы  они
оставались.
     Оба понимали,  что  если бы  они повернули на ветер, они никогда  бы не
выплыли против него, так как прилив и ветер относят их от  укрытия и выносят
в море.  А если бы они плыли по ветру, прибой и ветер тоже относили бы их от
убежища дальше в море, как и в первом случае, но только быстрее. На юге были
большие глубины. На юге не было  земли на тысячи миль, а если вы  неудачник,
то и на тысячу лиг.
     Они были привязаны к нактоузу спасательными веревками, и это было очень
хорошо,  потому что палуба качалась  с  кормы на нос и с  боку  на  бок. Они
висели также и на планширах, как бы сидя верхом.
     Все-таки вода в корабль не попадала. Он был сильно нагружен и шел, сидя
в воде гораздо глубже, чем когда-либо. Родригес подготовился соответствующим
образом в  часы ожидания. Все было задраено, люди предупреждены. Хиро-Мацу и
Ябу  сказали, что  они некоторое  время побудут  внизу, а  потом  придут  на
палубу. Родригес пожал плечами и ясно сказал им, что это будет очень опасно.
Он был уверен, что они не поняли.
     - Что они будут делать? - спросил Блэксорн.
     - Кто знает, англичанин? Но  они не будут  вопить от страха, в  этом ты
можешь быть уверен.
     В  кокпите главной палубы с усилием трудились гребцы.  Обычно на каждом
весле  было  по два  гребца,  но Родригес  приказал  поставить троих,  чтобы
увеличить усилие, безопасность  и скорость. Остальные  ждали в  трюме, чтобы
сменить гребцов,  когда  он  отдаст  приказ. На фордеке  следил  за  греблей
старший над гребцами, его отбивание  такта было медленным, в соответствии  с
ритмом волн. Галера все еще двигалась вперед, хотя каждый раз качка казалась
все  более  сильной  и  возвращение  в горизонтальное  положение  все  более
медленным. Потом шквалы стали более  неравномерными и сбили старшину гребцов
с ритма.
     - Смотреть вперед! - Блэксорн и Родригес прокричали это  в одно и то же
мгновение.  Галера сильно  накренилась,  двадцать весел  ударились  о воздух
вместо  волн,  и  на  борту  начался  хаос. Ударила  первая сильная волна, и
орудийный планшир был смыт. Они стали спотыкаться.
     - Идем вперед, - приказал Родригес. - Пусть они уберут половину весел с
каждой стороны. Мадонна, быстрее, быстрее!
     Блэксорн знал,  что без спасательных  линий он легко мог  быть смыт  за
борт. Но  весла необходимо  было положить  на  палубе,  иначе  бы  они  были
потеряны.
     Он развязал  узел  и устремился по  вздымающейся  грязной палубе, потом
вниз  по  коротким мосткам на  главную палубу. Галера  резко отклонилась  от
курса,  и  его  пронесло вниз,  ноги  его  отпихивали гребцы, которые  также
развязали свои спасательные  веревки и  пытались выполнить приказ и положить
весла. Планшир был под водой, и одного моряка несло за борт. Блэксорн понял,
что  его  тоже  несет.  Он ухватился рукой  за  планшир,  почувствовал,  как
растягивается  сухожилие,  но  держался,  потом  другой  рукой  уцепился  за
поручень и,  оглушенный, подтянулся обратно. Ноги почувствовали палубу, и он
встряхнулся, благодаря Бога, и подумал,  что ушла его  седьмая жизнь. Альбан
Карадок всегда говорил, что хороший кормчий похож  на кошку, за  исключением
того, что кормчий  живет по крайней мере десять жизней, в то время как кошка
удовлетворяется девятью.
     Моряк был у его ног, и он вытащил его из объятий моря, держал его, пока
тот  не оказался  в безопасности,  потом  помог ему  занять  его  место.  Он
обернулся назад, на ют, чтобы обругать  Родригеса, который выпустил  штурвал
из рук. Родригес  махнул,  показал  рукой  и что-то  прокричал, но  крик был
поглощен  шквалом. Блэксорн  заметил, что их курс изменился.  Теперь они шли
почти против ветра, и он знал, что это отклонение было намеренным. "Мудро, -
подумал он. - Это даст нам время для того, чтобы организоваться  по-другому,
но этот негодяй мог  бы предупредить меня. Мне не нравится без необходимости
терять людей".
     Он махнул рукой в ответ и бросился на перераспределение гребцов.
     Вся гребля  прекратилась, за  исключением двух  весел  впереди, которые
держали их строго  против ветра.  Знаками и воплями  Блэксорн  заставил всех
поднять весла в лодку, удвоил число гребущих и опять  перешел на корму. Люди
держались стойко,  и хотя некоторые из них очень ослабли, они  оставались на
местах и ждали приказов.
     Бухта  была близко, но все еще казалась на расстоянии в миллион лиг. На
северо-востоке небо  было темным. Дождь хлестал,  порывы ветра усилились. На
"Эразмусе"  Блэксорн  не  имел бы  оснований  для  беспокойства.  Они  легко
добрались  бы  до гавани  и могли бы спокойно  повернуть на нужный курс. Его
корабль был построен и укреплен для любой бури. А эта галера нет.
     - Что ты думаешь делать, англичанин?
     - Ты будешь делать что  захочешь,  что бы я  ни думал,  -  прокричал он
против  ветра. - Но корабль не выдержит, и мы пойдем ко дну  как камень, а в
следующий раз, когда я пойду вперед, скажи мне, если ты соберешься поставить
корабль против  ветра.  Лучше  спокойно  поставь корабль по ветру, пока я не
привяжусь, и тогда мы оба доберемся до порта.
     - Это была рука Бога, англичанин. Волны бросили корму задом наперед.
     - Это чуть не отправило меня за борт.
     - Я видел.
     Блэксорн измерил их дрейф.
     - Если мы останемся на этом курсе, мы  никогда не  вернемся в бухту. Мы
пройдем в миле или более от мыса.
     - Я хочу остаться на курсе против ветра.  Потом, когда  подойдет нужный
момент, мы попытаемся добраться до берега. Ты умеешь плавать?
     - Да.
     - Хорошо. А я  никогда не учился. Слишком опасно. Лучше утонуть быстро,
чем  медленно,  да? - Родригес  непроизвольно  поежился. -  Святая  Мадонна,
защити меня от водной могилы! Этот сучий  потрох, проститутка,  наш корабль,
собирается попасть в  гавань сегодня вечером. Ты тоже. Мой нос говорит, если
мы повернем и поднажмем,  то будем сбиваться с курса.  Мы к тому  же слишком
перегружены.
     - Нужно облегчить корабль. Сбрось груз за борт.
     - Князь Лизоблюд никогда не согласится. Он должен прибыть  с грузом или
вообще не приплывать.
     - Спроси его.
     -  Мадонна,  разве  ты  глухой? Я же  тебе  сказал!  Я знаю, что  он не
согласится, - Родригес подошел  поближе к рулевому и проверил, понял ли тот,
что нужно держать точно против ветра.
     -  Следи за ними, англичанин. Ты должен вести судно. - Он развязал свой
страховочный линь и спустился  по трапу, уверенно ступая. Гребцы внимательно
следили  за  ним, пока  он  шел  к  капитану-сан  на палубу  полуюта,  чтобы
объяснить  ему знаками и словами план, который он  наметил.  Хиро-Мацу и Ябу
поднялись на палубу. Капитан-сан объяснил этот план им. Оба они были бледны,
но спокойны, их  не тошнило. Они посмотрели  сквозь дождь  в сторону берега,
пожали плечами и спустились обратно вниз.
     Блэксорн смотрел на вход в порт. Он знал,  что план опасен.  Они должны
были  ждать, пока не пройдут точно за ближайший  мыс, потом им нужно уйти от
ветра, повернуть к северу и бороться за свои жизни. Парус им не поможет. Они
должны  рассчитывать  только  на свои силы.  Южная сторона бухты была вся  в
камнях и  рифах.  Если они ошибутся во времени, то потерпят аварию  и  будут
выброшены на берег.
     - Англичанин,  иди  вперед! Родригес  поманил  его к  себе.  Он  прошел
вперед.
     - А что ты думаешь, если поставить парус? - прокричал Родригес.
     - Нет. Это больше повредит, чем поможет.
     - Тогда оставайся  здесь. Если капитан не  справится с барабаном или мы
его лишимся, ты займешь его место, хорошо?
     -  Я никогда  не  плавал  на таких кораблях  - я  никогда не командовал
гребцами. Но я попытаюсь.
     Родригес посмотрел  в сторону земли. Мыс появлялся  и исчезал  в пелене
дождя.  Скоро  он сможет  попытаться.  Волны  становились все больше,  и  на
гребнях  уже  появились  срывающиеся  с  них буруны.  Течение  между  мысами
казалось дьявольски быстрым. "Проход здесь не получится",  -  подумал  он  и
решился.
     -  Иди на корму, англичанин. Возьми штурвал.  Когда я посигналю, иди на
восток-северо-восток к этой точке. Ты видишь ее?
     - Да.
     -  Не мешкай и держи  этот курс.  Внимательно следи за мной. Этот  знак
обозначает круто на  левый  борт,  этот  -  круто на правый,  а  этот  - так
держать.
     - Очень хорошо.
     - Поклянись Святой Девой, что ты будешь ждать моих приказов и будешь их
выполнять?
     - Ты хочешь, чтобы я взял штурвал, или нет?
     Родригес знал, что он в западне.
     - Я должен доверять  тебе,  англичанин, а мне не хочется доверять тебе.
Иди на корму, - сказал он. Он увидел, что Блэксорн понял, что у него на уме,
и ушел.  Потом он  передумал и  позвал его: - Эй ты,  надменный пират! Иди с
Богом!
     Блэксорн повернулся назад и с благодарностью произнес:
     - Ты тоже, испанец!
     - Ссать я хотел на всех испанцев, и да здравствует Португалия!
     - Так держать!


        x x x

     Они  пришли  в гавань,  но без  Родригеса.  Его смыло  за  борт,  когда
порвался страховочный линь.
     Корабль был близок к спасению, когда с севера  налетела огромная волна,
и хотя до  этого  начерпали много воды  и уже  потеряли  японского капитана,
сейчас их захлестнуло и отбросило к скалистому берегу.
     Блэксорн видел, как унесло  Родригеса,  как  он задыхался и боролся  со
вспененным морем. Шторм и прилив отнесли корабль далеко в южную часть бухты,
почти на скалы, и все на борту знали, что корабль погиб.
     Как только Родригеса смыло, Блэксорн бросил ему деревянный спасательный
круг.  Португалец  бросился  к  нему,  молотя  руками  по  воде,  но тот был
недосягаем. Сломанное  весло  ткнулось в  Родригеса, и он вцепился  в  него.
Хлынул  такой  сильный  дождь, что  последнее, что видел Блэксорн, - это как
рука Родригеса сжимала  сломанное весло  и точно  над ними прибой, бьющий об
изрезанный берег. Он мог нырнуть с  борта,  и плыть к  нему, и спасти, может
быть,  было время,  но  его  первой  обязанностью  было  быть  с кораблем, и
последней его обязанностью было быть с кораблем, а корабль был в опасности.
     Поэтому он повернулся спиной к Родригесу.
     Волна  смыла  нескольких гребцов,  другие пытались занять их  места  за
веслами. Один  из матросов  смело отвязал свой страховочный линь. Он прыгнул
на палубу полуюта, привязался и возобновил барабанную дробь.  Старший запел,
задавая ритм, гребцы пытались установить порядок в гребле среди этого хаоса.
     -  Исоги!  - закричал Блэксорн, вспомнив слово. Он всем весом навалился
на штурвал,  ставя  нос  против ветра, потом  подошел  к поручням и, пытаясь
ободрить  команду, начал  отсчитывать: - Раз-два, раз-два. Ну, вы, мерзавцы,
давай!
     Галера была  на камнях, по крайней мере камни были  точно за  кормой, с
левого борта  и с правого  борта. Весла опускались и  толкали галеру, но она
пока еще не двигалась, ветер  и прилив сопротивлялись, заметно оттаскивая ее
назад.
     - Ну, давай, мерзавцы!  - снова прокричал Блэксорн, - его руки отбивали
ритм.
     Сначала они сопротивлялись морю, потом победили  его. Корабль сдвинулся
со  скал. Блэксорн держал курс на подветренный берег. Скоро они были в более
спокойном  месте.  Ветер  тут   был  еще  силен,  но  преодолим.  Здесь  еще
свирепствовала буря, но они уже были не в море.
     - Отдать правый якорь!
     Никто не  понял его  слов, но все моряки знали,  что нужно  делать. Они
бросились выполнять  его  приказание. Якорь с  плеском погрузился в воду. Он
дал кораблю немного пройти, чтобы проверить, тверд ли  морской грунт, моряки
и гребцы поняли его маневр.
     - Отдать левый якорь!
     Когда корабль оказался в безопасности, он оглянулся на корму.
     Резко очерченная  береговая линия  была  едва видна  сквозь  дождь.  Он
оглядел море и прикинул свои возможности.
     "Португальский журнал внизу, полузатопленный. Я  могу довести  судно до
Осаки. Я  могу  привести его  обратно в Анджиро. Но будут  ли они правы,  не
выполняя моих приказаний? Я не ослушался Родригеса. Я был на юте. Один".
     - Правь на юг, - прокричал  Родригес, когда ветер и прилив  несли их  в
опасной близости к скалам. - Поворачивай и иди по ветру!
     - Нет! - прокричал Блэксорн в ответ,  веря, что их  единственный шанс -
попытаться попасть в  гавань и что в открытом море они будут залиты водой. -
Мы можем пройти туда!
     - Разрази тебя Господь. Ты убьешь всех нас!
     "Но я никого не убил, - подумал Блэксорн. - Родригес, ты знал и я знал,
что это была моя обязанность  решать - если бы  там было время решать. Я был
прав. Корабль спасен. Остальное не имеет значения".
     Он  поманил к себе моряка, который бросился с полуюта. Оба рулевых были
ранены,  их  руки и ноги были почти вырваны из суставов. Гребцы были подобны
трупам, беспомощно упавшим на свои весла. Другие с трудом поднимались  снизу
на  палубу, чтобы помочь  им. Хиро-Мацу и Ябу, оба сильно пострадавшие, были
выведены на палубу, но, ступив на нее, оба дайме сразу стали прямо.
     -  Хай, Анджин-сан?  -  спросил  моряк.  Он  был  среднего  возраста, с
крепкими белыми  зубами и широким обветренным лицом. Свежий синяк красовался
у него на щеке в том месте, где волна ударила его о планшир.
     -  Ты вел  себя очень хорошо, - сказал Блэксорн, не заботясь о том, что
его слова не будут поняты. Он знал, что его тон говорит  сам за себя, так же
как  и его улыбка. - Да, очень хорошо. Ты теперь капитан-сан. Вакаримас? Ты!
Капитан-сан!
     Человек  уставился  на него  с  открытым ртом, потом  поклонился, чтобы
скрыть удивление и радость.
     - Вакаримас, Анджин-сан. Хай. Аригато годзиемашита.
     -  Слушай,  капитан-сан,  -  сказал Блэксорн. -  Дай  морякам поесть  и
выпить.  Горячей  пищи.  Мы останемся здесь  на  ночь.  -  Знаками  Блэксорн
добился, чтобы тот понял.
     "Хотел  бы  я говорить  на  вашем  варварском  языке,  - подумал  он  с
удовольствием. - Тогда я мог бы поблагодарить тебя, Анджин-сан, за  спасение
корабля  и  вместе  с  кораблем  жизни  нашего   господина  Хиро-Мацу.  Ваше
могущество дает нам всем новые силы. Без вашего искусства мы бы погибли. Ты,
может  быть,  и  пират, но ты  великий  моряк,  и  пока ты кормчий,  я  буду
слушаться тебя во всем. Я недостоин быть капитаном, но я попытаюсь заслужить
твое доверие".
     - Что ты хочешь, чтобы я делал дальше? - спросил он. Блэксорн огляделся
по сторонам. Морского дна не было видно.  Он мысленно взял  пеленги и, когда
убедился, что якоря держат и море неопасно, сказал:
     -  Спусти ялик.  И возьми  хорошего рулевого. Опять словами  и  знаками
Блэксорн добился, чтобы его поняли.
     Ялик был спущен и подготовлен мгновенно. Блэксорн  подошел к планширу и
собирался  спуститься  с борта в шлюпку, но  хриплый голос остановил его. Он
огляделся. Там стоял  Хиро-Мацу,  сбоку  от него Ябу.  У старика были сильно
ушиблены шея  и плечи, но он все равно держал свой длинный меч.  У Ябу текла
кровь из  носа, лицо  было  ушиблено,  кимоно в пятнах  крови, и он  пытался
остановить  кровотечение небольшим лоскутом. Оба были  бесстрастны, казались
нечувствительными к  своим  травмам  и  холодному  ветру.  Блэксорн  вежливо
поклонился:
     - Хай, Тода-сама?
     Снова  раздалась  хриплая  речь,  старик указал  на ялик  своим мечом и
покачал головой.
     - Там Родригес-сан! - ответил  Блэксорн,  показав на  южный берег.  - Я
поеду искать!
     - Ие!  - Хиро-Мацу  опять покачал головой и  долго  говорил,  очевидно,
отказывая ему в разрешении из-за опасности.
     - Я кормчий этого сучьего корабля, и если  я хочу на берег, то я еду на
берег, -  Блэксорн  продолжал  говорить  очень вежливо,  но  твердо,  и было
очевидно, что он имеет в  виду. - Я знаю, что  ялик  не продержится на такой
волне!  Хай! Но  я собираюсь попасть на берег - вон туда. Тода Хиро-Мацу, вы
видите  это место?  К  той маленькой скале. Потом  я собираюсь обойти вокруг
полуострова. Я не  тороплюсь  умереть, и мне  некуда  теперь бежать.  Я хочу
найти  тело  Родригес-сана.  -  Он  поднял  ногу  над  бортом.  Меч  немного
выдвинулся  из ножен. Поэтому он тут же замер. Но  его  взгляд был  прежним,
лицо спокойно.
     Хиро-Мацу стоял перед дилеммой. Он  мог понять, что пират  хочет  найти
тело Родригеса, но  плыть было  опасно,  опасно  было  даже  идти  пешком, а
господин Торанага велел привезти чужеземца в целости и сохранности, что он и
собирался  сделать.  Но  было  столь  же  ясно,  что собирался  сделать этот
человек.
     Он  видел его  в  разные  периоды шторма, стоящего  посреди  кренящейся
палубы как дьявольский  дух  моря, бесстрашного, и  мрачно думал,  что лучше
встретиться  с этим чужеземцем и всеми чужеземцами, подобными ему, на земле,
где можно иметь с ними дело на равных. На море они не в нашей власти.
     Он мог видеть, что пират терял терпение. "Как  они невежливы,  - сказал
он себе. - Даже при  этом  мне  следует поблагодарить тебя. Все  говорят, он
один привел судно в гавань, что Родригес  растерялся и повел нас от земли, и
мы бы наверняка утонули,  и тогда  бы я провинился перед моим господином. О,
Будда, защити меня от этого! "
     Все  его суставы  болели, геморрой воспалился.  Он был измучен попыткой
стоически  держаться  перед   своими   людьми,   Ябу,  командой,  даже  этим
чужеземцем. "О,  Будда, я  так устал.  Я хочу, чтобы  я мог лечь в  ванну, и
отмокать, и отмокать,  и иметь один день на отдых от боли. Только один день.
Оставь свои  глупые  женские  мысли! Ты все время  испытываешь боль. Вот уже
почти шестьдесят лет. Что такое боль для  мужчины? Привилегия! Скрывать боль
- показатель мужества. Спасибо Будде, ты пока еще жив, чтобы защитить своего
господина, хотя уже мог быть мертвым сто раз. Я должен благодарить Будду. Но
я ненавижу море. Я ненавижу холод. И я ненавижу боль".
     - Стой где стоишь, Анджин-сан, - сказал он, показывая для ясности своим
мечом, мрачно наслаждаясь ледяной голубизной огня в глазах этого человека.
     Когда он убедился, что кормчий его понял, он глянул на матроса.
     - Где мы? Это чье владение?
     - Я не  знаю, сэр. Я думаю, мы  где-то  в  провинции Изу.  Мы  могли бы
послать кого-нибудь на берег в ближайшую деревню.
     - Ты можешь провести нас в Осаку?
     - При условии, что мы будем плыть близко к берегу, господин, медленно и
с  большой  осторожностью. Я не знаю этих вод  и не  могу гарантировать вашу
безопасность. У меня нет нужных знаний,  и  на борту  нет  никого, кто бы их
имел,  господин. За  исключением  этого чужеземца. Если  бы это зависело  от
меня, я бы посоветовал вам спуститься на берег.  Мы могли бы достать для вас
лошадей или паланкин.
     Хиро-Мацу  раздраженно покачал головой.  Сойти на  берег  для него было
неприемлемо. Это заняло бы  слишком много времени - путь шел  через горы,  а
дорог было мало,  и  следовало идти через многие  территории, контролируемые
сторонниками Ишидо, врага. Кроме  этой опасности,  там было много бандитских
групп, которые занимали  перевалы. Это означало,  что он должен был бы взять
всех  своих  людей. Конечно, он мог  бы с  боями пройти весь этот путь через
территории,  занятые бандами, но  он никогда бы  не смог пробиться, если  бы
Ишидо или его союзники решили блокировать его. Все это задержало бы его, а у
него  был  приказ  доставить груз,  чужеземцев  и Ябу  быстро  и  безопасным
способом.
     - Если мы пойдем берегом, сколько это займет времени?
     - Я не знаю, господин. Четыре или пять дней, может быть, и больше. Я не
уверен в себе, я не капитан, так что прошу прощения.
     "Это значит,  - подумал  Хиро-Мацу, -  что я должен сотрудничать с этим
чужеземцем. Чтобы не дать ему сойти на берег, я должен был бы связать его. И
кто знает, будет ли он сотрудничать, если его связать? "
     - Сколько времени мы должны оставаться здесь?
     - Кормчий сказал, до утра.
     - Шторм к тому времени кончится?
     -  Наверное,  господин,  но  этого никто и никогда  не знает. Хиро-Мацу
посмотрел на гористый берег, потом на штурмана, колеблясь.
     - Могу я высказать предположение, Хиро-Мацу-сан? - спросил Ябу.
     - Да, да. Конечно, - сказал тот раздраженно.
     -  Как  мы видим, для того, чтобы  попасть  в Осаку,  нам  нужна помощь
пирата, так почему бы не отпустить его на  берег, но послать с ним человека,
чтобы  защитить его, и приказать им  вернуться до темноты. Что касается пути
по  суши, я согласен, что это было бы слишком  опасно для вас - я бы никогда
себе  не  простил,  если бы что-нибудь  случилось с  вами. Как  только шторм
кончится, вам  будет  безопаснее плыть на корабле, и  вы  окажетесь  в Осаке
намного быстрее, не так ли? Наверняка к завтрашнему вечеру.
     Хиро-Мацу неохотно кивнул.
     -  Очень хорошо.  - Он подозвал  самурая. - Такаташи-сан! Возьми  шесть
человек и отправляйся со  штурманом.  Привези обратно тело португальца, если
вы его найдете. Но если  пострадает хоть одна  ресница этого чужеземца, ты и
твои люди немедленно совершат сеппуку.
     - Да, господин.
     - Пошли двух человек в  ближайшую деревню  и узнай точно, где мы  и  на
чьих землях.
     - Да, господин.
     - С вашего позволения, Хиро-Мацу-сан,  я поведу на берег  этот отряд, -
сказал Ябу. - Если мы прибудем  в Осаку без пирата, я буду так опозорен, что
буду вынужден покончить с собой. Мне хотелось бы удостоиться чести выполнять
ваши приказы.
     Хиро-Мацу  кивнул, внутренне  удивленный, что  Ябу  сам сунулся в такое
опасное дело. Он спустился в трюм.
     Когда  Блэксорн  понял,  что Ябу собирается с ним  на берег, сердце его
забилось чаще. "Я никогда  не забуду Пьетерсуна, или  мою команду,  или этот
погреб  -  ни  крики, ни  Оми,  ничего  из  этого.  Опасайся  за свою жизнь,
негодяй".


        ГЛАВА ДЕВЯТАЯ

     Они  быстро достигли земли. Блэксорн собирался править  лодкой, но  Ябу
занял место рулевого и  задал  быстрый темп, который он выдерживал с трудом.
Другие  шесть  самураев внимательно следили  за  ним.  "Я  никуда  не сбегу,
глупцы", - думал он, не понимая их сосредоточенности, в то  время  как глаза
его  автоматически  рыскали  по   всем  направлениям,  отыскивая  мели   или
спрятанные  рифы, измеряя  пеленги,  его ум  фиксировал детали,  важные  для
будущего описания.
     Их  путь шел  сначала вдоль покрытого  галькой берега,  потом  короткое
карабканье по выглаженным морем скалам на тропинку, которая окаймляла утес и
причудливо тянулась  вокруг мыса с южной его стороны. Дождь прекратился,  но
ветер продолжал дуть. Чем  ближе они подходили к открытому участку, тем выше
был прибой,  обрушивавшийся  внизу  на скалы, вода каплями стояла в воздухе.
Вскоре они промокли.
     Хотя  Блэксорну  было холодно, Ябу и  остальные,  которые были только в
легких кимоно, небрежно заткнутых  за пояс, казалось, не чувствовали  холода
или  сырости.  Он подумал, что  Ро-дригес прав, и его страх вернулся. Японцы
устроены не так, как мы. Они не чувствуют холода или голода, ран или ударов,
как  мы. Они больше похожи  на животных, их нервы притуплены по  сравнению с
нашими.
     Утес вздымался  на двести  футов. Берег  был в пятидесяти  футах внизу.
Вокруг  были  одни  горы.  Не видно было  никакого жилья. Прибрежная  галька
переходила в утесы, гранитные скалы с редкими деревьями на вершинах,
     Тропинка  нырнула вниз  и  поднялась по передней части  утеса  -  очень
опасный  путь,  с ровной  поверхностью. Блэксорн тащился,  наклонясь  против
ветра, и заметил, как сильны и мускулисты ноги у Ябу.  "Ползи,  сукин сын, -
думал  он. - Ползи, свалишься на скалы вниз. Заставит ли это тебя закричать?
Что заставит тебя закричать? "
     Напряжением  воли  он  отвел  глаза  от Ябу и  вернулся  к обследованию
берега. Каждой трещины и расщелины. Ветер с пеной налетал порывами и выбивал
слезы  из глаз. Волны неслись,  кружась и образуя водовороты.  Он знал,  что
почти нет надежды  найти Родригеса, - слишком  много пещер и укромных  мест,
которые  никогда  не  удастся  осмотреть.  Но  он   сошел  на  берег,  чтобы
попытаться.  Он  должен сделать для  Родригеса такую  попытку.  Все  кормчие
безнадежно молятся о смерти и захоронении на  берегу. Все они видели в  море
слишком много раздутых, полуобъеденных и изуродованных крабами трупов.
     Они обогнули мыс и с удовольствием остановились  в затишье. Идти дальше
не было необходимости. Если тела не было на подветренном берегу, то оно было
затеряно, или ушло под воду,  или было унесено в открытое море,  на глубину.
На  расстоянии в полмили на пенящемся  берегу приютилась рыбацкая деревушка.
Ябу подозвал двух  самураев. Они тут же поклонились и вприпрыжку  побежали в
сторону деревни. Последний обзор окрестностей, потом Ябу вытер дождь с лица,
взглянул на Блэксорна и поманил его. Блэксорн кивнул, и они снова двинулись.
     Потом, возвращаясь обратно, они увидели Porwwcca.
     Тело  застряло в  расщелине  между большими камнями,  выше  прибоя,  но
частично  омывалось  им. Одна  рука  была вытянута  вперед.  Другая все  еще
сжимала  сломанное  весло,  которое  слабо двигалось под действием  прибоя и
течения.  Это  движение и  привлекло внимание Блэксорна, когда  он боролся с
ветром, устало тащась вслед за Ябу.
     Единственный путь вниз был по невысокому  утесу. Карабкаться предстояло
всего пятьдесят или шестьдесят футов,  но это  было  точно по  прямой вниз и
почти без зацепок для ног и рук.
     "А  как  прилив? -  спросил себя Блэксорн. -  Вода  поднимается,  а  не
убывает. Она опять вынесет его в море. Боже, это, кажется, уж слишком подло.
Как быть? "
     Он подошел ближе к краю, и Ябу немедленно встал у него на дороге, качая
головой, и другой самурай тоже подошел к нему.
     - Я только попробую  получше разглядеть, ради Бога, - сказал он. - Я не
пытаюсь убежать. Куда, к черту, я могу здесь убежать?
     Он  отступил немного  и наклонился. Они проследили за  его  взглядом  и
затараторили. Ябу говорил больше всех.
     "Надежды никакой,  -  решил он.  - Это слишком  опасно  На рассвете  мы
вернемся сюда  с  веревками. Если  он  будет  здесь, то  я  похороню  его на
берегу".  Нехотя  он  повернулся,  и  как  только он сделал  это, край утеса
обрушился, и он начал падать. Ябу и остальные тут же схватили его и вытащили
назад, и  он сразу  понял, что они  думали только  о его безопасности.  "Они
только пытались защитить меня! "
     "Почему они хотят, чтобы я уцелел? Из-за Тора... как его там? Торанаги?
Из-за него? Да, но также, может быть, и потому, что на борту нет никого, кто
мог  бы вести корабль.  Вот поэтому они  дали мне сойти на  берег.  Да, это,
должно быть, так. Так что теперь  я  имею власть над этим кораблем, над этим
старым дайме и над этим негодяем. Как мне воспользоваться всем этим? "
     Он высвободился и поблагодарил их, его глаза устремились вниз.
     -  Мы должны  попробовать достать его,  Ябу-сан.  Единственный  путь  -
здесь. Через этот утес. Я достану его, Ябу-сан, сам, я, Анджин-сан!
     Он снова подался вперед, как если бы собирался спуститься вниз, и опять
они удержали его, и он сказал с притворной обеспокоенностью:
     - Мы должны достать Родригес-сан. Смотри! Времени немного, темнеет.
     - Ие, Анджин-сан, - сказал Ябу. Он стоял, нависая над Ябу.
     - Если ты не позволяешь мне идти,  Ябу-сан, тогда пошли одного из своих
людей. Или иди сам. Ты!
     Ветер метался вокруг них, воя перед утесом. Он увидел, что Ябу поглядел
вниз,  прикидывая,  как  спуститься по  утесу  и  сколько осталось  светлого
времени,  и понял, что  тот поддается.  "Ты попался, негодяй, твое  чванство
погубило  тебя. Если ты начнешь спускаться, ты покалечишься. Но, пожалуйста,
не убивай себя, только сломай себе лодыжку или колено, а потом утопись".
     Самурай начал спускаться вниз, но Ябу приказал ему вернуться.
     - Вернись на  корабль. Принеси немедленно несколько веревок, - приказал
он. Человек убежал.
     Ябу скинул свои сандалии, сплетенные из кожаных ремней. Он снял мечи  и
надежно укрыл их.
     -  Следи за  ними и чужеземцем. Если что-нибудь случится, я посажу тебя
на твои собственные мечи.
     - Пожалуйста, дайте мне спуститься, Ябу-сама, - сказал Такаташи. - Если
вы пострадаете или потеряетесь, я буду...
     - Ты думаешь, ты сможешь пробраться там, где мне не удастся?
     - Нет, господин, конечно, нет.
     - Хорошо.
     - Пожалуйста, подождите тогда веревок.  Я никогда не прощу себе, если с
вами что-то случится. - Такаташи был низенький и полный, с густой бородой.
     "Почему не подождать веревок? - спросил себя Ябу. - Это имело бы смысл.
- Он взглянул на чужеземца и коротко кивнул. Он знал, что получил  вызов. Он
ожидал и надеялся, что  это произойдет. - Вот почему я вызвался на это дело,
Анджин-сан,  -  сказал он себе,  молча развлекаясь. - Вы действительно очень
просты, Оми был прав".
     Ябу  скинул свое промокшее кимоно и, одетый в одну набедренную повязку,
подошел к краю утеса и пощупал его  подошвами  своих хлопчатобумажных  таби.
"Лучше  не  снимать  их", - подумал он. Его воля  и тело, закаленные жизнью,
которую   ведут  самураи  во  время  подготовки,  превозмогали  холод.  Таби
позволяли  более  твердо опираться -  какое-то время. "Тебе  потребуются все
твои силы и искусство, чтобы спуститься туда живым. Стоит ли? "
     Во время  шторма и попытки пробиться в бухту он выходил на палубу и, не
замеченный  Блэксорном,  занимал  место  на  веслах.  Он с радостью  работал
наравне  с гребцами, ненавидя и запах внизу, и боль, которую  он чувствовал.
Он решил, что лучше умереть на воздухе, чем задохнуться в трюме.
     Сидя вместе  с другими  на подгоняющем их холоде,  он начал  следить за
кормчими.  Он  ясно увидел, что на море  корабль и все на его борту  были во
власти  этих  двух  людей.  Кормчие  были  в  своей  стихии,  расхаживая  по
качающейся палубе так же небрежно,  как сам он ездил на галопирующей лошади.
Ни  один японец  на  борту не смог бы быть  как они.  Ни по  умению,  ни  по
мужеству, ни по знаниям. И постепенно это понимание переросло в удивительную
концепцию:   современный   корабль   чужеземцев,    заполненный   самураями,
управляемый  самураями,  с  капитаном-самураем,  с  моряками-самураями.  Его
самураями.
     "Если  я  сначала  достану  три  корабля  чужеземцев,  я  смогу   легко
контролировать морские пути  между Эдо  и Осакой.  Базируясь в Изу,  я  могу
держать все судоходство  в своих руках. Почти весь рис и  весь шелк. Не буду
ли  я  тогда  судьей  между  Торанагой  и   Ишидо?  Или,  на   худой  конец,
уравновешивать их?
     Ни один дайме никогда не выходил в море.
     Ни один дайме не имел судов или кормчих.
     За исключением меня.
     Я имею судно, имел судно, и теперь оно снова будет моим, судно  снова -
если  окажусь достаточно умен. У меня есть кормчий, и следовательно, учитель
кормчих, если я смогу забрать его у Торанаги. Если я смогу командовать им.
     Если он  станет моим вассалом добровольно, он будет учить моих людей. И
строить корабли.
     Но как сделать из него преданного вассала? Яма не сломила его дух.
     Сначала отделить  его от остальных  и держать его одного - разве не так
советовал Оми?  Тогда он  будет  обучен  хорошим манерам и выучится говорить
по-японски.  Да.  Оми умный  человек.  Может быть, даже слишком  умный, -  я
подумаю  об   Оми   позже.   Сконцентрируюсь  на  кормчем.   Как   управлять
чужеземцем-христианином-дерьмоедом?
     Что  сказал  Оми?  "Они  ценят  жизнь.  Это их главное божество.  Иисус
Христос  учит их любить друг  друга и ценить  жизнь".  Могу  я  вернуть  ему
обратно его жизнь? Спасти ее, да, это будет очень хорошо. Как согнуть его? "
     Ябу  был так  поглощен  своими мыслями, что  почти не замечал  движения
корабля  и волн.  Волна обрушилась на него.  Он увидел, как  она  накрыла  и
кормчего. Но у того не было и тени страха. Ябу был поражен. Как мог человек,
который смиренно позволил врагу мочиться себе на спину,  чтобы  спасти жизнь
мелкого вассала, как мог  этот человек  иметь  силы  забыть  такое  огромное
бесчестие  и  стоять  там на  юте, бросая  вызов  всем  богам моря,  подобно
легендарному  герою,  - чтобы спасти  тех  же  самых врагов? И  потом, когда
громадная волна смыла  португальца и  они попали в такое трудное  положение,
Анджин-сан удивительным  образом смеялся над смертью и  дал им силы  стянуть
судно со скал.
     "Я никогда не пойму их", - подумал он.
     На краю утеса Ябу оглянулся последний раз.
     "Ах, Анджин-сан, я знаю, ты думаешь, я иду на смерть, ты подловил меня.
Я знаю, ты бы сам туда не полез. Я внимательно следил за тобой. Но я вырос в
горах,  здесь, в  Японии,  мы  лазим  по  горам ради  удовольствия  и  из-за
гордости.  Так  что я  поставил  себя  теперь  в мои условия, а не в твои. Я
попытаюсь, и если я умру, то это неважно. Но если мне все удастся, тогда ты,
как мужчина, поймешь, что я  лучше тебя. Ты будешь у меня в долгу тоже, если
я принесу тело обратно. Ты будешь моим вассалом, Анджин-сан! "
     Он с  большим  искусством  спускался  вниз по боковой стороне скалы. На
полпути вниз он поскользнулся.  Его левая рука задержалась на выступе камня.
Это остановило его падение, и он повис  между жизнью и  смертью.  Его пальцы
глубоко  впивались в землю, в то  же время он  чувствовал, что-его захват не
держит, и  вжимал кончики пальцев в расщелину, ища другую зацепку. Когда его
левая рука соскочила, кончики пальцев ноги нашли  расщелину и зацепились, он
отчаянно держался за утес, все еще не находя равновесия, прижимаясь к нему и
ища  зацепку.  Потом опора  для  кончиков  пальцев  исчезла.  Хотя он  сумел
ухватиться  за  другой выступ  обеими  руками,  десятью  футами  ниже,  и на
мгновение  повис на нем, этот выступ тоже не удержал его. Остальные двадцать
футов он падал.
     - Он приготовился к падению как  мог, и приземлился на ноги, как кошка,
кувыркаясь по наклонной  поверхности скалы, чтобы смягчить удар. Он обхватил
ободранными руками голову, защищаясь от каменной лавины, которая могла пойти
за  ним. Но камни не посыпались.  Он покачал  головой,  чтобы отряхнуться, и
встал.  Одно  колено  было  вывихнуто.  Жгучая  боль  прострелила от  ног до
внутренностей, и его прошиб пот. Подошвы и  ногти кровоточили, но к этому он
был готов.
     "Боли  нет.  Ты  не  будешь  чувствовать боли.  Стой  прямо.  Чужеземец
наблюдает за тобой".
     Струя  брызг  окатила  его,  холод  помог  преодолеть  ооль.  С большой
осторожностью он проскользнул  по облепленным  морскими водорослями  камням,
пробрался через расщелины и оказался у тела.
     Внезапно  Ябу  понял, что  этот  человек  все еще  живой.  Он  еще  раз
удостоверился в этом,  потом на мгновение присел. "Нужен ли он мне живым или
мертвым? Что лучше? "
     Краб  поспешно  выскочил  из-под  камня и  бултыхнулся  в  воду.  Волны
обрушились на него. Он  чувствовал, что соль разъедает его  раны. Что лучше,
живой или мертвый?
     Он осторожно поднялся и прокричал:
     - Таката-сан! Этот кормчий все еще жив! Отправляйся на корабль, принеси
носилки и позови доктора, если на корабле есть хоть один!
     Ветер почти  заглушил ответ  Такатаси: "Да, господин". Ябу посмотрел на
галеру, мягко  покачивающуюся на якорях. Другой самурай, которого он  послал
за веревками, был уже около яликов. Он следил, как человек прыгнул в один из
них и отплыл. Тут он улыбнулся про себя и оглянулся. Блэксорн подошел к краю
обрыва и что-то настойчиво кричал ему.
     "Что  он пытается сказать? " - спросил себя Ябу. Он увидел, что кормчий
указывает на море, но не понял, что это означает для него. Волны были крутые
и очень высокие, но ничем не отличались от тех, что были прежде.
     В  конце  концов  Ябу  перестал  пытаться  понять  Блэксорна и  обратил
внимание на Родригеса. С трудом он вытащил  его  вверх на скалы, подальше от
прибоя.  Дыхание  португальца  было  затрудненное, но  сердце билось  ровно.
Ушибов было много. Расщепленная  кость  торчала  из левой  икры.  Его правое
плечо казалось смещенным. Ябу поискал, нет ли где кровотечения, но не нашел.
"Если нет внутренних повреждений, тогда он, может быть,  и  будет  жить",  -
подумал он.
     Дайме был ранен  слишком  много раз и видел  слишком  много умирающих и
раненых,  чтобы не иметь  опыта в  диагностике  таких вещей. "Если Родригеса
положить  в тепло, -  решил он, -  дать саке, и  лекарственных трав, и много
теплых припарок, он будет жив.  Может быть, он не будет снова ходить,  но он
будет жить. Да. Я хочу, чтобы этот человек выжил. Если  он не сможет ходить,
неважно. Может быть, это даже к лучшему,  у  меня  будет запасной  кормчий -
этот   человек,  конечно,  обязан  мне   жизнью.  Если  пират   не   захочет
сотрудничать, я смогу использовать этого человека. Может, стоит притвориться
христианином - это привлечет  их ко мне?  А что  бы сделал Оми? Этот человек
умен  -  Оми. Да, Слишком умен?  Оми слишком многое и  слишком быстро видит.
Если  он дальновидный,  он  должен понять, что его отец станет вождем клана,
если  я исчезну - мой сын  слишком неопытен  пока, чтобы выжить одному,  - а
после отца Оми сам  станет вождем клана.  Так?  Что делать с Оми?  Скажем, я
отдам Оми чужеземцам? Как игрушку? Что тогда? "
     Сверху донеслись  тревожные  крики.  Тогда  он понял,  на что указывает
чужеземец. Прилив!  Прилив  наступал  очень  быстро. Он  уже  захватывал его
скалу.  Он вскарабкался повыше  и поморщился,  когда  боль молнией  пронзила
колено.  Он  увидел,  что  отметки  прибоя  над основанием скалы  были  выше
человеческого роста.
     Он  посмотрел на ялик. Тот был около корабля. По  берегу все еще быстро
бежал Такатаси. Веревки вовремя не принесут, сказал он себе.
     Его глаза внимательно осмотрели местность. Вверх  на утес пути не было.
Убежища в скалах не было. Никаких пещер. В море были выходы скал, но до  них
нельзя  было добраться. Плавать  он не умел, и нечего было  использовать как
плот.
     Люди наверху следили за ним. Чужеземец показал на скалы в море и сделал
движения, как будто плавая,  но он покачал головой. Он снова все внимательно
осмотрел. Ничего.
     "Выхода нет, - подумал он, - Теперь ты умрешь. Готовься".
     "Карма",  -  сказал он  себе  и  отвернулся от них,  устраиваясь  более
удобно,  наслаждаясь  великой  истиной,  пришедшей  к  нему. Последний день,
последнее  море,  последний  свет,  последняя  радость, последнее  все.  Как
красиво море и небо, холод и соль. Он начал  думать о последней песне-поэме,
которую он сейчас по привычке сочинял. Он чувствовал себя счастливым. У него
было время все хорошо обдумать.
     Блэксорн кричал:
     -  Слушай, ты,  сукин сын!  Найди  уступ  - там должен быть  где-нибудь
уступ!
     Самураи стояли у него на  дороге, глядя на него как на сумасшедшего. Им
было  ясно, что выхода нет и что  Ябу просто готовится к хорошей смерти, как
сделали бы  и они на его месте. И  они относились к  этому буйству чужеземца
так, как они знали, относился бы к этому Ябу.
     - Смотрите все вниз, все вы. Может быть, там есть какой-нибудь выступ!
     Один  из  них подошел к краю обрыва и посмотрел вниз, пожал  плечами  и
поговорил со своими товарищами, они  тоже пожали  плечами. Каждый раз, когда
Блэксорн пытался подойти ближе к краю обрыва, чтобы найти способ спасти Ябу,
они останавливали его. Он  легко мог  столкнуть одного из них и отправить на
смерть, ему хотелось этого. Но он понимал их и их проблемы. Думай о том, как
помочь этому негодяю. Ты должен спасти его, чтобы спасти Родригеса.
     -  Эй  вы, дрянь, поганые япошки! Эй, Касиги Ябу! Не сдавайся.  Сдаются
только трусы! Ты человек или баран? - Но Ябу не обращал внимания. Он был так
же неподвижен, как скала, на которой он сидел.
     Блэксорн поднял камень и с силой бросил в него. Тот незамеченным ушел в
воду, а самурай сердито  закричал  на Блэксорна... Он знал, что они  в любой
момент могут  навалиться  и связать его. Но как  они  это сделают? У них нет
веревок.
     "Веревки! Нужны веревки! Ты можешь их достать? "
     Его  глаза  наткнулись на кимоно  Ябу.  Он  начал рвать  его, пробуя на
прочность: то, что надо.
     -  Давай! -  приказал он  самураям,  скидывая  собственную  рубашку.  -
Делайте веревки, ну?
     Они поняли, быстро  развязали  пояса,  сняли  кимоно и последовали  его
примеру.  Он  начал связывать  концы,  используя также  и  пояса.  Пока  они
заканчивали  с веревками,  Блэксорн осторожно лег  на землю  и подвинулся  к
краю,  заставив двух  самураев держать  его  за лодыжки.  Он не  нуждался  в
помощи, просто хотел успокоить их.
     Он высунул  голову  как можно дальше,  понимая их  беспокойство.  После
этого  он стал осматриваться,  как  если  бы  смотрел  в  море.  Участок  за
участком.
     Все гладко. Ничего.
     Еще раз.
     Ничего.
     Снова.
     Что это? Как раз выше  линии прилива? Это не трещина в утесе? Или тень?
Блэксорн передвинулся,  остро осознавая, что  море почти покрыло  скалу,  на
которой сидел Ябу, и почти все скалы за ним и основание утеса. Теперь он мог
видеть лучше.
     - Там! Что это?
     Самурай  встал  на   четвереньки  и  посмотрел  за  пальцем  Блэксорна,
вытянутым вперед, но ничего не увидел.
     - Там! Это не выступ?
     Руками он изобразил уступ  и двумя пальцами показал человека, стоявшего
на нем, и еще одним пальцем сделал длинный узел на  плече человека,  так что
теперь человек стоял  на  уступе  - этом уступе - еще с  одним  человеком на
плече.
     - Быстро! Исоги! Объясните это ему - Касиги Ябу-сама! Вакаримасу ка!
     Самурай вскочил,  быстро  заговорил с другими, и  они  тоже посмотрели.
Теперь они все  увидели  выступ. И  начали кричать. От Ябу  не было никакого
отклика.  Он  казался похожим на камень. Они  продолжали кричать, и Блэксорн
почти кричал, но казалось, что никто не издавал ни звука.
     Один  из  самураев коротко  поговорил  с  другими,  они все  кивнули  и
поклонились. Внезапно с криком "Банзааай! " он бросился с утеса и  полетел к
своей смерти. Ябу с усилием  вырвался из своего  транса, повернулся вокруг и
встал.
     Другой самурай кричал и что-то показывал, но Блэксорн ничего не  слышал
и не видел, кроме разбитого тела внизу,  уже  увлекаемого морем. "Что это за
люди? - думал он беспомощно. - Было ли это мужество или помешательство? Этот
человек  явно  совершил  самоубийство,  без  всякого  шанса  спастись, чтобы
привлечь внимание другого, который уже отказался от борьбы за жизнь.  Это не
имело смысла! Они не признавали смысла".
     Он  увидел, как Ябу, шатаясь, поднимается. Он  ожидал, что тот полезет,
оставив  Родригеса. "А что бы сделал я? Я не  знаю". Но Ябу наполовину полз,
наполовину скользил,  таща  бесчувственного  человека с собой  через  мелкие
места,  на которые  накатывал  прибой, к  подножию  утеса. Он  нашел  уступ,
который  был всего  в один фут шириной. Чувствуя  сильную  боль, он втолкнул
Родригеса на уступ, чуть не упав при этом, потом взгромоздился сам.
     Веревка  получилась короче на  20 футов. Самураи тут же  добавили  свои
набедренные повязки. Теперь, если Ябу будет стоять, он достанет конец.
     Несмотря  на всю  свою ненависть,  Блэксорн  восхищался  мужеством Ябу.
Полдюжины раз волны почти поглощали его. Дважды Родригес срывался, но каждый
раз Ябу вытаскивал его.  Где  ты берешь мужество, Ябу? Или ты просто дьявол?
Как и все вы?
     Чтобы спуститься вниз на первую площадку, требовалось мужество. Сначала
Блэксорн думал,  что Ябу действует так из-за бравады,  но вскоре понял,  что
человек  бросил вызов скале и  почти выиграл. Потом он разбился при  падении
так же сильно, как и любой упавший. И с достоинством отказался от борьбы.
     "Боже мой. Я восхищаюсь этим негодяем и ненавижу его".
     Почти час Ябу противостоял морю и своему обессиленному телу. В сумерках
вернулся  Такатаси с веревками. Они сделали  люльку и  спустились с утеса  с
искусством, о котором Блэксорн и не подозревал.
     Тут же был поднят Родригес. Блэксорн попытался помочь ему, но  японец с
густыми  волосами  уже опустился около него на колени. Он смотрел,  как этот
человек,  очевидно  доктор,  осматривал сломанную  ногу. После этого самурай
поддержал плечи Родригеса, пока  доктор всем  телом  налег  на ногу, и кость
скользнула  обратно в  тело.  Его пальцы ощупали  и правильно поставили  ее,
после чего привязали к шине. Он  начал оборачивать  вокруг раны травы, когда
вытащили Ябу.
     Дайме  отказался  от  помощи,  махнул  рукой  доктору,  направив его  к
Родригесу, сел и стал ждать.
     Блэксорн глядел  на  него.  Ябу почувствовал  его  глаза. Два  человека
смотрели друг на друга.
     - Спасибо, - сказал наконец Блэксорн, указывая на Родригеса. - Спасибо,
что  ты спас ему жизнь. Спасибо, Ябу-сан, - Он почтительно поклонился, - Это
за твое мужество, ты, черноглазый сын дерьмовой проститутки.
     Ябу чопорно ответил на поклон. Но в глубине души он улыбался.



         * ЧАСТЬ ВТОРАЯ * 



        ГЛАВА ДЕСЯТАЯ

     Их переход  от бухты до Осаки был спокойным. Бортовые журналы Родригеса
были полные и очень точные. В первую ночь Родригес пришел в себя. Сначала он
подумал, что умер, но боль сразу заставила его думать иначе.
     - Они  вправили ногу и перебинтовали ее, - сказал Блэксорн. - И стянули
ремнем плечо. Оно  было  вывихнуто. Они не  делали кровопускания, как  я  ни
пытался заставить их.
     - Когда я приеду в Осаку, это могут сделать иезуиты, - измученные глаза
Родригеса вонзились в него. - Как я оказался здесь, англичанин? Я помню, что
попал за борт, а больше ничего.
     Блэксорн рассказал ему.
     - Так теперь я обязан тебе жизнью. Черт тебя побери.
     - С юта было видно, что  мы могли войти в бухту. С носа под твоим углом
зрения все отличалось на несколько градусов. С волной нам не повезло.
     - Не беспокойся обо мне, англичанин. Ты был на  юте у тебя был руль. Мы
оба знали это. Нет, я проклинаю тебя за то, что я теперь обязан тебе жизнью.
Мадонна, моя нога!
     От  боли у  него  хлынули  слезы.  Блэксорн  дал  ему  кружку  грога  и
присматривал  за  ним  всю ночь. Шторм тем временем кончился.  Несколько раз
приходил  японский  доктор и заставлял  Родригеса  выпить горячее лекарство,
клал ему на лоб  горячие полотенца и  открывал  иллюминаторы.  И каждый раз,
когда доктор уходил, Блэксорн закрывал  иллюминаторы, так как всем известно,
что  лихорадка  бывает  от  сквозняка  и  чем  плотнее  закрыта  каюта,  тем
безопаснее и здоровее, если мужчина в таком плохом состоянии, как Родригес.
     Наконец доктор накричал на него и поставил у иллюминаторов самурая, так
что  они  оставались  открытыми.  На  рассвете  Блэксорн  вышел  на  палубу.
Хиро-Мацу и Ябу оба были там. Он поклонился, словно придворный.
     - Кончива Осака?
     Они поклонились в ответ.
     - Осака. Хай, Анджин-сан, - сказал Хиро-Мацу.
     - Хай! Исоги, Хиро-Мацу-сама. Капитан-сан! Поднять якорь!
     - Хай, Анджин-сан!
     Он  непроизвольно улыбнулся  Ябу. Ябу улыбнулся в ответ, потом, хромая,
отошел,  а Блэксорн подумал,  что он только что приветствовал человека, хотя
тот  дьявол  и убийца. "А ты  не убийца тоже? Да,  но  не таким способом", -
сказал он себе.
     Блэксорн с легкостью  вел корабль до цели. Переход занял день и ночь, и
только после рассвета следующего дня они были  около Осаки. На борт поднялся
японский  лоцман,  чтобы  провести  судно  к пристани,  и,  освободившись от
ответственности, он с радостью спустился вниз, чтобы выспаться.
     Позднее  капитан  растолкал  его, поклонился  и  знаками  показал,  что
Блэксорну следует приготовиться идти с Хиро-Мацу, как только они причалят.
     - Вакаримас ка, Анджин-сан?
     - Хай.
     Моряк ушел. Блэксорн снова растянулся на койке,  чувствуя боль во  всем
теле, потом заметил, что Родригес следит за ним.
     - Как ты себя чувствуешь?
     -  Хорошо,  англичанин.  Учитывая,   что  моя  нога  в   огне,   голова
разрывается, я хочу в сортир, а язык как будто в бочке со свиным дерьмом.
     Блэксорн  дал  ему ночной горшок, потом опорожнил его  в  иллюминатор и
налил кружку грога.
     -  Ты становишься медицинской сиделкой, англичанин.  Это твоя  нечистая
совесть.
     Родригес засмеялся, и было приятно снова услышать его смех.  Его взгляд
упал на бортовой журнал, который  лежал открытым на столе, и к его ящику для
карт. Он увидел, что тот открыт.
     - Я давал тебе ключ?
     - Нет. Я обыскал тебя.  Мне нужен был  настоящий журнал. Я сказал тебе,
когда ты проснулся в первую ночь.
     - Это прекрасно. Я  не помню, но это честно. Слушай, англичанин, спроси
любого  иезуита,  где в Осаке  Васко Родригес,  и они проведут тебя ко  мне.
Приходи  навестить  меня  - тогда ты сможешь скопировать  мой  журнал,  если
захочешь.
     - Спасибо. Я уже скопировал  один.  По  крайней мере, я скопировал, что
мог, и очень внимательно прочитал остальные.
     - Твою мать! - сказал Родригес по-испански.
     - И твою.
     Родригес снова вернулся к португальскому.
     - Разговор на испанском вызывает у меня рвоту, хотя на этом языке можно
ругаться  лучше, чем на каком-либо другом. Там, в моем ящике  для карт, есть
пакет. Дай его мне, пожалуйста.
     - Тот, с иезуитскими печатями?
     - Да.
     Он  дал его Родригесу. Тот  изучил  пакет, прощупал пальцами нетронутые
печати,  потом,  видимо,  передумал и положил пакет  на  грубое одеяло,  под
которым он лежал, опять откинув голову на подушку.
     - Эх, англичанин, жизнь такая странная.
     - Почему?
     - Если я жив, по милости божьей, то  благодаря еретику и японцам. Пошли
сюда этого землееда, чтобы я мог поблагодарить его, а?
     - Сейчас?
     - Попозже.
     - Хорошо.
     - Эта  ваша  эскадра, та, которая  напала  на Манилу,  та, о которой вы
рассказали святому отцу, - это правда, англичанин?
     -  Эскадра наших военных кораблей разбила войска вашей империи в  Азии,
ты об этом?
     - Там эскадра?
     - Конечно.
     - Сколько кораблей было в твоей эскадре?
     -  Пять. Остальные  рассеялись в  море неделю  или около  того назад. Я
пошел вперед в поисках Японии и попал в шторм.
     - Ври больше, англичанин.  Но я  не спорю,  мне  говорили те,  кто брал
пленных, сколько. Больше нет кораблей и эскадр.
     - Подожди и увидишь.
     -  Подожду. - Родригес  сделал большой  глоток.  Блэксорн  потянулся  и
подошел  к  иллюминатору,  желая  прекратить   этот  разговор,  и  выглянул,
рассматривая город и берег.
     - Я думал, Лондон самый большой город  в мире, но по сравнению с Осакой
он маленький городишко.
     -  У  них  есть дюжины городов  типа  этого, - сказал  Родригес,  также
радуясь возможности  прекратить этот разговор, игру в  кошки-мышки,  которая
никогда не давала пряника без кнута. - Мияко, столица, или  Киото,  как  его
иногда называют,  самый  большой город в  империи, вдвое больше  Осаки,  так
говорят. Дальше идет Эдо,  столица Торанаги. Ни я, никто из  священников или
португальцев никогда не был там, - Торанага  держит свою столицу на замке  -
запретный город.  Пока,  -  добавил Родригес, ложась  обратно в свою койку и
закрывая глаза, его  лицо вытянулось  от боли. - Пока они не отличаются друг
от друга.  Вся  Япония официально закрыта для  нас,  за  исключением  портов
Нагасаки и Хирадо. Наши священники  попросту не обращают внимания на приказы
и  ходят,  куда пожелают. Но  мы, моряки  или  торговцы, не можем, если  нет
специального  приказа от  регентов  или  великого дайме, например  Торанаги.
Любой из дайме может схватить один из наших кораблей - как Торанага завладел
вашим - за пределами Нагасаки или Хирадо. Таков их закон.
     - Ты хочешь сейчас отдохнуть?
     -  Нет, англичанин.  Разговаривать лучше.  Разговор  помогает  отогнать
боль.  Мадонна, как у меня  болит голова! Я не  могу нормально думать. Давай
поговорим, пока ты не сошел  на  берег. Возвращайся и навести меня - я очень
хотел  тебя  об  этом  попросить.  Дай  мне  еще  грогу.  Спасибо,  спасибо,
англичанин.
     - Почему тебе запрещено ходить куда ты пожелаешь?
     - Что? А, здесь, в Японии? Это сделал Тайко  - он заварил всю эту кашу.
С тех пор как мы первыми пришли сюда в 1542 году, начали работать миссионеры
и  нести им цивилизацию, мы и наши  священники могли двигаться  свободно, но
когда  Тайко получил полную власть,  он начал вводить  свои  запреты. Многие
верят... ты не мог бы подвинуть мне ногу, сними одеяло с  ноги, она горит...
Да,  о Мадонна,  осторожней.  -  так,  спасибо,  англичанин.  Да,  на чем  я
остановился? Многие верят, что Тайко  был  пенис Сатаны. Десять лет назад он
выпустил эдикты  относительно святых  отцов,  англичанин,  и всех, кто хотел
нести  слово  Господа.  И  он  изгнал  всех,  кроме  торговцев,  десять  или
двенадцать лет назад. Это было еще до того, как я пришел в эти воды, - я был
здесь семь лет назад и с тех пор приходил и уходил. Святые отцы говорят, что
это  случилось  из-за языческих священников  -  буддистов, - отвратительных,
ревностных  поклонников идола,  этих  язычников. Они настроили Тайко  против
наших святых отцов, совратили  его,  когда он  был уже  почти  обращен.  Да,
Великий Убийца сам  почти спас  душу. Но он  упустил  свой шанс на спасение.
Да...  Как бы  то ни  было,  он  приказал всем  нашим  священникам  покинуть
Японию... Я сказал тебе, что это было десять лет назад?
     Блэксорн кивнул, он был рад, что тот говорит так, перескакивая с одного
на другое, радуясь возможности слушать и узнавать новое.
     -  Тайко  собрал  всех  отцов в Нагасаки, где был  готов корабль, чтобы
отправить  их в Макао  с  письменными приказами никогда  не возвращаться под
страхом смерти.  Потом, так же внезапно,  он оставил их в покое и  больше не
трогал. Я  рассказывал тебе, что  японцы все с  мозгами  набекрень.  Да,  он
оставил их в  покое, и скоро все стало как раньше, за исключением того,  что
большинство отцов осталось на  Кюсю,  где к нам  хорошо относятся. Я  сказал
тебе, что  Япония состоит из  трех больших островов, Кюсю, Сикоку и Хонсю? И
тысяч мелких островков. Есть еще  один остров  далеко  на севере - некоторые
называют его материком - Хоккайдо, но там живут только волосатые туземцы.
     Япония - перевернутый мир, англичанин. Отец Алвито рассказывал мне, что
все стало опять так, как  будто ничего не  случилось. Тайко стал дружелюбен,
как и прежде, хотя он никогда не обращался в нашу веру. Он  закрыл церковь и
только  прогнал  двух  или  трех христианских дайме -  но это только,  чтобы
получить их земли  - и никогда не вводил в действие свои  эдикты об изгнании
священников. Потом, три года назад, он сошел с ума еще раз и казнил двадцать
шесть отцов. Он распял их в Нагасаки. Без причин. Он был маньяк, англичанин.
Но после убийства двадцати  шести  он больше ничего не сделал.  Вскоре после
этого он умер. Это была рука Бога, англичанин. Проклятие Бога было на нем  и
на его семени. Я уверен в этом.
     - У вас здесь  много новообращенных?  Но Родригес, казалось, не слышал,
ушел в свое полубессознательное состояние.
     - Они все звери, эти японцы.  Я не рассказывал тебе об отце Алвито?  Он
переводчик -  Тсукку-сан,  называют  они  его,  мистер  переводчик.  Он  был
переводчиком  у  Тайко, англичанин, теперь он официальный  переводчик Совета
регентов.  Он говорит  по-японски лучше  большинства японцев  и  знает о них
намного больше  любого  живущего здесь человека. Он сказал мне, что в Мияко,
это столица, англичанин,  есть  холм  земли высотой  пятьдесят футов.  Тайко
собирал  носы и уши всех корейцев, убитых на  войне, и закапывал там  -  это
корейская  часть материка,  западнее  Кюсю. Это  правда, англичанин! Клянусь
Святой  Девой, не было таких убийц, как  он, -  а они все такие же. -  Глаза
Родригеса были закрыты, а лоб пылал.
     - У вас тут  много обращенных?  - осторожно спросил его Блэксорн снова,
отчаянно пытаясь узнать, сколько здесь врагов.
     К его удивлению, Родригес сказал:
     - Сотни тысяч, и с каждым годом становится все больше. Со времен смерти
Тайко мы имеем больше, чем когда-либо, и те,  кто были тайными  христианами,
теперь  открыто  ходят   в  церковь.   Большая  часть  острова  Кюсю  сейчас
католическая.   Большинство  дайме  на   Кюсю   новообращенные.  Нагасаки  -
католический город, иезуиты владеют им, ездят туда и ведут всю торговлю. Вся
торговля  идет через Нагасаки. Мы имеем  там собор,  дюжину  церквей  и  еще
дюжины распространяются на Кюсю, но здесь, на главном острове, Хондо, их еще
немного и...
     Боль снова не дала ему говорить. Через мгновение он продолжал:
     - На одном Кюсю три или четыре миллиона человек  - скоро они все  будут
католиками. На островах есть еще  двадцать  с  липшим миллионов  японцев,  и
скоро...
     -  Это невозможно!  - Блэксорн тут же обругал себя: почему бы не узнать
побольше?
     - Зачем бы  мне  врать? Десять  лет  назад была  перепись. Отец  Алвито
сказал, что Тайко приказал провести ее, а он должен знать, он был там. Зачем
бы ему врать?  -  Глаза Родригеса  были налиты  яростью. -  Это больше,  чем
население всей Португалии, Испании, Франции, Испанских Нидерландов и Англии,
взятых  вместе, и ты можешь добавить сюда всю святую  Римскую империю, чтобы
сравняться с этим!
     "Боже мой, - подумал Блэксорн, - вся Англия не больше трех миллионов. И
это с Уэллсом. Если здесь так много японцев, как мы можем иметь дело с ними?
Если  здесь двадцать миллионов, это  означает, что  они  легко могут собрать
армию  большей численности, чем все наше  население,  если только захотят. И
если они все  такие одержимые, как те, кого я видел - а почему бы им не быть
такими,  - клянусь  ранами  Христа, они  будут  непобедимы. А  если они  уже
частично  католики  и  если  иезуиты  здесь  набрали  силу,  их число  будет
увеличиваться,  а нет  фанатиков больше, чем  новообращенные  фанатики,  так
какой шанс здесь у нас и голландцев проникнуть в Азию? Вовсе никакого".
     - Если  ты  считаешь, что  это много, то  подожди, пока  не попадешь  в
Китай. Там все желтые, все с черными  волосами и глазами.  О, англичанин,  я
скажу  тебе, ты еще много чего узнаешь. Я был  в прошлом году в  Кантоне, на
распродаже шелка. Кантон - город-крепость в южном Китае, на  Жемчужной реке,
к северу  от нашего города, названного по  имени Бога, в Макао. Там в стенах
этого города миллион питающихся собаками  язычников.  В  Китае больше людей,
чем во всем остальном  мире.  Должно быть больше. Подумай  об этом! -  Волна
боли прошла по Родригесу, и его здоровая рука легла на желудок. - У  меня не
было кровотечения? Ниоткуда?
     -  Нет.  Я  проверил.  Только  нога  и  плечо. У  тебя  нет  внутренних
повреждений, Родригес, по крайней мере я не думаю, что есть.
     - А насколько плохо с ногой?
     -  Она  промыта и  очищена морем. В тот момент перелом был чист и  кожа
была чистая.
     - Ты промыл ее бренди и обжег?
     -  Нет, они мне  не  дали  - они меня  прогнали. Но их  доктор, видимо,
знает, что делает. Твои люди сразу же придут на борт?
     - Да. Как только мы причалим. Наверняка.
     - Хорошо. Ты еще расскажешь? О Китае и Кантоне?
     -  Я,  наверное,  сказал   слишком  много.  Будет  достаточно   времени
поговорить о них.
     Блэксорн  видел, как здоровая  рука  Родригеса  играла  с  запечатанным
конвертом, и он опять подумал, что бы это могло значить.
     - С твоей ногой все будет нормально. Ты увидишь это на этой неделе.
     - Да, англичанин.
     - Я  не  думаю,  что будет  нагноение -  гноя  нет,  -  ты  соображаешь
нормально, так что с головой тоже все в порядке. Ты поправишься, Родригес.
     -  Я  тем  не  менее  обязан  тебе  жизнью.  -  Дрожь  прошла  по  телу
португальца, - Когда я тонул, все, о чем  я мог думать, это крабы, ползающие
в  моих глазницах. Я мог чувствовать,  как они копошатся во мне, англичанин.
Третий раз я попал за борт, и с каждым разом это все хуже и хуже.
     - Я падал в море четыре раза. Три раза меня топили испанцы.
     Дверь каюты открылась, и капитан, кланяясь, позвал Блэксорна наверх.
     - Хай! - Блэксорн встал, - Ты ничем мне  не обязан, Родригес, -  сказал
он мягко.  - Ты дал мне  жизнь и помог  мне, когда  я  был в  отчаянии, и  я
благодарю тебя за это. Мы расквитались.
     -  Может  быть,  но  послушай, англичанин,  вот  тебе немного  правды в
оплату:  никогда не  забывай,  что японцы  имеют шесть  лиц  и  три  сердца.
Говорят, что они считают,  что человек имеет фальшивое сердце во рту,  чтобы
видеть весь мир, другое в груди, чтобы  показывать  его своим особо  близким
друзьям  и  своей  семье, и настоящее сердце - истинное, секретное,  которое
никому никогда не известно, за исключением его самого, спрятанное только Бог
знает где. Они вероломны, если не говорить об их вере, норовисты без надежды
на исправление.
     - Почему Торанага хочет видеть меня?
     -  Я не знаю. Клянусь Святой Девой! Я  не  знаю.  Возвращайся проведать
меня, если сможешь.
     - Да. Желаю удачи, испанец!
     - Ты кашалот! Ну даже так, все равно, иди с Богом.
     Блэксорн улыбнулся  в ответ, обескураженный, и вышел на  палубу. Голова
закружилась,  когда  он  увидел  Осаку, ее  просторы, толпы людей и огромный
замок, который царил над городом.
     Над  громадой замка парила главная башня -  поражающее  своей  красотой
центральное здание семи или восьми этажей в высоту,  определяемых по конькам
с  изогнутыми  крышами на каждом этаже,  с позолоченной черепицей и голубыми
стенами.
     "Вот где живет  Торанага", - подумал он, и ледяная  колючка вонзилась в
его кишки.
     В закрытом паланкине  его привезли в большой дом. Там он принял ванну и
поел  неизменного  рыбного супа, сырой и паровой рыбы,  немного маринованных
овощей и выпил горячего травяного настоя. Вместо  пшеничной каши в этом доме
ему  дали  чашку рису.  Он  видел  рис  однажды  в  Неаполе. Он  был  белый,
недробленый, но ему показался безвкусным, его желудок  жаждал мяса и  хлеба,
окорока, пирогов, цыплят, пива и яиц.
     На  следующий  день за  ним  пришла  служанка. Белье,  которое дал  ему
Родригес,  было  выстирано.  Она  следила,  как  он одевается, и помогла ему
надеть новые таби -  носки-ботинки. Снаружи стояла  новая  пара тхонгов. Его
ботинок не  было. Она  покачала  головой  и  показала на  тхонги,  потом  на
паланкин  с зашторенными окнами. Группа самураев  сопровождала  их.  Старший
сделал ему знак поторопиться и тоже вошел в паланкин.
     Они  немедленно  тронулись. Занавеси были плотно закрыты. После долгого
перехода паланкин остановился.
     - Ты не должен бояться, - громко сказал старший и вышел. Перед ним были
гигантские каменные ворота замка. Они были сделаны в тридцатифутовой стене с
перекрывающими  друг  друга  зубцами, бастионами  и  внешними  укреплениями.
Огромная, обитая железом дверь была открыта, кованая решетка поднята. За ней
был  деревянный мост, в двадцать шагов шириной и  двести длиной, проходивший
надо рвом с водой и кончавшийся у огромного подъемного моста и других ворот,
во второй стене, такой же большой.
     Повсюду  толпились  сотни самураев.  Все  они носили  одинаковую  серую
мрачную форму - кимоно с поясом, каждый с  пятью небольшими круглыми знаками
различия - по одному на каждой руке, на каждой стороне груди и один в центре
спины. Знаки различия были голубого цвета, видимо, цветок или цветки.
     - Анджин-сан!
     Хиро-Мацу  прямо  сидел  в  открытом  паланкине,  который несли  четыре
носильщика  в ливреях. Его кимоно было коричневым и аккуратным, пояс черный,
как  и  у пятидесяти самураев, окружавших его.  Их кимоно также  имели  пять
знаков различия, но они были алого цвета, как и флаг на мачте, отличительный
знак  Торанаги.  Эти  самураи  носили длинные  блестящие  пики  с маленькими
флажками у наконечников.
     Блэксорн  поклонился, не  раздумывая,  восхищенный  величием Хиро-Мацу.
Старик формально  поклонился  в ответ,  длинный  меч  он свободно  держал на
коленях и сделал знак следовать за ним.
     У  ворот вперед вышел офицер. Начались церемониальное чтение  пропуска,
поклоны и  разглядывание Блэксорна, после чего они вошли на  мост,  по бокам
как эскорт шли самураи в серой форме.
     Уровень воды во рву был на глубине 50 футов, ров тянулся на 300 шагов в
каждую  сторону, дальше шли  стены,  так  как там  был  поворот на  север, и
Блэксорн  подумал:  "Боже мой, не хотел бы я попробовать идти здесь в атаку.
Защитники могли дать  погибнуть гарнизону  наружной стены  и  поджечь  мост,
тогда они внутри были в безопасности. Боже мой, наружные стены, должно быть,
охватывают  площадь в квадратную милю и  имеют толщину,  видимо, двадцать  -
тридцать футов,  и  внутренняя  стена  такая  же. И она сделана  из огромных
каменных блоков. Каждый из них должен иметь размер  десять на  десять футов!
По крайней  мере! И вырезаны  очень точно и  поставлены на  место без всяких
скре