вопрос. - Сейчас, сейчас. - Поросячьи глазки детектива сверкнули. - Если что вдруг не так - ну, к примеру, если вы заявите, что у вас нет наличных, потому как вы забыли, что банки в этот день не работают, - я вызову полицию там же, в Чикаго. - Но ведь и вам тогда придется многое объяснять. Хотя бы почему вы перегнали машину на север. - Ничего нет проще. Скажу, что вы заплатили мне пару сотен - они как раз будут при мне, - чтоб я пригнал вашу машину в Чикаго. Вы-де сказали, что для вас этот путь слишком утомителен. Сами же с герцогом пожелали лететь. А я, только когда добрался до Чикаго и как следует пригляделся к машине, понял, что к чему. Вот так-то... - Детектив передернул своими огромными плечищами. - Мы не собираемся изменять своему слову, - заверила его герцогиня Кройдонсная. - Но как и вам, мне хотелось убедиться, что мы понимаем друг друга. Огилви кивнул. - По-моему, понимаем. - Приходите в пять, - сказала герцогиня. - Деньги будут приготовлены. После ухода Огилви герцог Кройдонский покинул свое добровольное уединение и возвратился на прежнее место. На столике стояли рюмки и бутылки - запас их со вчерашнего дня был обновлен. Налив в стакан виски, герцог плеснул туда немного содовой и залпом выпил. - Я вижу, вы с самого утра опять за свое, - ехидно заметила герцогиня. - Надо же прополоскать себя. - Герцог снова налил висни, но на этот раз отхлебнул совсем немного. - Я словно весь вывалялся в грязи после того, как побыл в одной комнате с этим типом. - Зато так называемый "тип" явно менее разборчив, - парировала жена. - А то он мог бы сказать, что не желает быть в одной комнате с пьяницей, сбившим ребенка... Герцог побелел. Трясущимися руками он поставил стакан. - Ну, уж это удар ниже пояса, дорогая. - ...и постыдно бежавшим потом, - добавила герцогиня. - Ну нет, клянусь, это вам с рук не сойдет! - гневно вскричал герцог. Он сжал кулаки и, казалось, сейчас набросится на нее и ударит. - Ведь вы же виноваты, вы! Это вы заставили меня уехать, даже остановиться не дали. Если б не вы, я бы остановился. Вы сказали, что это ни к чему: что сделано, то сделано. Вот вчера хотел же я пойти в полицию. Вы воспротивились! А теперь у нас на шее сидит эта проказа... этот мерзавец, который лишает нас последних остатков... - Герцог не договорил и умолк. - Можно считать вашу истерику оконченной? - осведомилась герцогиня. Ответа не последовало, и она продолжала: - Могу ли я напомнить вам, что мне не пришлось долго вас убеждать. Если бы вы захотели или намеревались поступить иначе, мое мнение не имело бы для вас никакого значения. А что касается проказы, то вы едва ли заразитесь: вы так старательно отходили подальше, - предоставив мне одной вести все переговоры с этим чудовищем. - Зря я начал этот разговор, - вздохнул герцог. - Простите великодушно. - Если вам необходимо поспорить, чтобы привести в порядок свои мысли, - безразличным тоном заметила герцогиня, - извольте: я не возражаю. Герцог снова взял свой стакан. - Странно, - сказал он, медленно поворачивая стакан в руке, - но у меня некоторое время назад вдруг появилось такое чувство, будто случившееся, несмотря на весь ужас, как-то сблизило нас! Это было сказано явно с намерением заключить мир, и герцогиня заколебалась. Для нее разговор с Огилви тоже был унизительным и тягостным. Где-то глубоко внутри у нее тоже возникла жажда покоя. И все же она не могла пересилить себя и пойти на примирение с герцогом. - Если даже и так, - сказала она, - то я этого не почувствовала. - И не без яда добавила: - Во всяком случае, сейчас не время для нежностей. - Вы правы! - И точно слова супруги были сигналом, снимавшим запрет, герцог одним духом допил виски и снова наполнил стакан. Герцогиня бросила на него испепеляющий взгляд: - Была бы вам очень признательна, если бы вы, по крайней мере, сохранили ясность сознания. Полагаю, мне самой придется иметь дело с банком, но может понадобиться ваша подпись на документах. Уоррену Тренту предстояло выполнить две добровольно взятые на себя миссии, и обе были ему неприятны. Во-первых, предъявить Тому Эрлшору обвинение, с которым выступил против него накануне Кэртис О'Киф. "Он беззастенчиво обирает вас, - сказал магнат о старшем бармене. - И, судя по всему, уже давно". О'Киф сдержал слово и подкрепил свое обвинение документом. Утром, в начале одиннадцатого, некий молодой человек, который назвался Шоном Холлом из корпорации отелей О'Кифа, вручил Уоррену Тренту докладную на семи страницах, составленную на основе наблюдений, - с фактами, датами и даже указанием точного времени. Человек, доставивший этот доклад лично Уоррену Тренту в его апартаменты на пятнадцатом этаже, был явно смущен. Владелец отеля поблагодарил его и тут же сел читать документ. По мере того как Трент читал, выражение лица его становилось все мрачнее. В отчете разоблачались не только махинации Тома Эрлшора, но и других служащих, которым Трент доверял. Особенно неприятным было то, что его обманывали главным образом те работники, которых он вообще не считал необходимым проверять, а некоторых - как, например, Тома Эрлшора - даже считал своими личными друзьями. Было также очевидно, что в масштабе всего отеля эти хищения приводили к более значительным убыткам по сравнению с указанными в отчете. Внимательно прочитав отпечатанные на машинке страницы. Трент аккуратно сложил их и спрятал во внутренний карман пиджака. Трент понимал, что, если бы поддался первой реакции, его ярость не знала бы предела и тогда он стал бы изобличать и карать одного за другим всех тех, кто обманул его доверие. От такого поступка он мог бы даже получить некоторое, хоть и грустное, удовлетворение. Но чрезмерный гнев в последнее время оставлял у него чувство опустошенности. Надо самому лично, лицом к лицу встретиться с Томом Эрлшором, решил он, и больше ни с кем другим. Этот отчет, думал Уоррен Трент, оказался полезным, по крайней мере, в том, что освободил его от всяких обязанностей по отношению к служащим. До вчерашнего вечера, размышляя о "Сент-Грегори", Уоррен Трент всегда помнил о своем долге перед преданными ему подчиненными. Теперь же, убедившись в их нечестности, он был свободен в своих действиях. И как результат перед ним открывалась возможность, которую до этого он старался избегать, а именно: распорядиться отелем так, как он сам сочтет нужным. Но даже и теперь такая перспектива казалась ему в высшей степени отталкивающей, и именно поэтому он решил сделать то, что ему было менее неприятно, - до конца выяснить отношения с Томом Эрлшаром. Бар "Понталба" находился на первом этаже отеля и сообщался с вестибюлем через украшенные бронзой и кожей двустворчатые двери, которые вращались в любую сторону. Три застланные ковром ступеньки вели в помещение, где были расставлены столики и удобные мягкие кресла, а также находились отдельные кабины. В отличие от других баров и коктейль-холлов "Понталба" был ярко освещен. Завсегдатаи могли видеть друг друга и весь бар, напоминающий по форме букву "Г". Перед стойкой бара высилось около десяти табуретов с мягкой обивкой - для посетителей, пришедших в бар в одиночестве. Эти табуреты вращались, что позволяло людям обозревать весь бар. Было без двадцати пяти двенадцать, когда Уоррен Трент вошел в бар "Понталба". Зал был почти пуст, если не считать молодой парочки в одной из кабин да двух мужчин со значками участников конгресса, которые негромко беседовали за столиком у дверей. Приток посетителей ожидался лишь минут через пятнадцать, когда наступит время ленча, и уж тогда Тренту навряд ли представилась бы возможность спокойно все выяснить. Но ему, решил владелец отеля, хватит и десяти минут для того разговора, который он намеревался провести. Официант, заметив хозяина, ринулся было к нему, но тот движением руки дал понять, что не нуждается в его услугах. Том Эрлшор стоял за стойкой бара спиной к залу и сосредоточенно рассматривал таблицу в газете, разложенную на кассовом аппарате. Уоррен Трент решительно прошел через зал и сел на табурет у стойки. Теперь ему хорошо было видно, что старший бармен изучает бюллетень скачек. "Значит, вот куда уплывают мои денежки", - подумал Уоррен Трент. Эрлшор резко повернулся - на лице его отразился испуг, тотчас сменившийся легким удивлением, а затем и показной радостью. - Ах, мистер Трент, так ведь можно человека и на тот свет отправить. - Он проворно сложил бюллетень и сунул в задний карман брюк. Его испещренное морщинами лицо и обрамленное, как у Деда Мороза, бахромой седых волос вокруг лысой макушки, расплылось в улыбке. "Почему я раньше не замечал, что улыбка у него такая заискивающая?" - подумал Уоррен Трент. - Давненько вы к нам не заглядывали, мистер Трент. - А ты хотел бы, чтоб было иначе? Эрлшор помедлил, прежде чем ответить. - Почему же?.. - Я, например, считал, что, когда человека не беспокоят, это ему только на руку. Еле заметная тень промелькнула по лицу старшего бармена. И он принужденно рассмеялся. - Вы всегда любите пошутить, мистер Трент. Но раз уж вы заглянули сюда, я сейчас вам кое-что покажу. Давно собирался подняться к вам в кабинет, да все никак не было времени. - Эрлшор открыл ящик под полками, достал конверт и вынул цветную фотографию. - Это Дерек - мой третий внук. Здоровый растет чертенок, весь в мать, а все благодаря тому, что вы для нее сделали. Этель - вы, конечно, помните, так зовут мою дочь, - часто спрашивает про вас, всегда посылает вам приветы, как и вся моя семья. - Он положил фотографию на стойку бара. Уоррен Трент взял снимок и, даже не взглянув на него, тут же вернул назад Эрлшору. - Что-нибудь случилось, мистер Трент? - в замешательстве спросил Том Эрлшор. И не получив ответа, добавил: - Может быть, смешать вам коктейль? Трент было отказался, но передумал: - Джина с шипучкой. - Слушаю, сэр! Сейчас будет готов! - Том Эрлшор быстро взял с полок нужные бутылки. Наблюдать за его работой всегда было удовольствием. Обычно, принимая у себя гостей, Уоррен Трент вызывал Тома Эрлшора обслуживать их, главным образом, чтобы похвастать искусством своего бармена, чья техника в приготовлении коктейлей не уступала их вкусовым качествам. Вот и сейчас тот с блеском продемонстрировал свое искусство и, в последний раз высоко взмахнув миксером, поставил напиток перед хозяином. Уоррен Трент отхлебнул и удовлетворенно кивнул головой. - Угодил? - спросил Том Эрлшор. - Вполне, - ответил Уоррен Трент. - Ничуть не хуже тех, что ты обычно готовишь. - Взгляды их встретились. - Мне особенно приятно сказать тебе это, Том, потому что это твой последний коктейль в моем отеле. Смущение бармена сменилось явным испугом. - Вы, конечно, это не серьезно, мистер Трент. Вы не могли сказать такое всерьез. Пропустив мимо ушей эти слова, хозяин отодвинул стакан. - Зачем ты это делал, Том? Почему именно ты - из всех моих служащих? - Клянусь богом, я не понимаю... - Не обманывай меня, Том. Ты и так слишком долго меня обманывал. - Я же говорю вам, мистер Трент... - Брось врать! - резкий окрик разорвал тишину зала. Мирный говор за столиками смолк. По тому, как тревожно забегали глаза старого бармена, Уоррен Трент понял, что за его спиной все повернулись в их сторону. Он почувствовал, как гнев, которому он не хотел давать воли, захлестывает его. Эрлшор судорожно глотнул. - Прошу вас, мистер Трент. Ведь я работаю здесь уже тридцать лет. И вы никогда не говорили со мной в таком тоне. - Голос его был еле слышен. Уоррен Трент достал из внутреннего кармана пиджака докладную, подготовленную людьми О'Кифа, перевернул две страницы и, закрыв рукой часть текста на третьей, рявкнул: - Читай! Эрлшор нащупал очки, надел их на нос. Руки его дрожали. Он пробежал глазами несколько строчек и остановился. Затем бросил взгляд на Уоррена Трента. Теперь в его глазах уже не было оскорбленного изумления. Только животный страх загнанного зверя. - Вы ничего не сумеете доказать. Уоррен Трент стукнул ладонью по стойке. Уже не обращая внимания на посетителей, он повысил голос и дал волю гневу: - Если я пожелаю этим заняться, то докажу. И не заблуждайся на этот счет. Ты воровал и обманывал меня и, как все воры и преступники, оставил за собой следы. От страха Тома Эрлшора прошиб пот. У него было такое чувство, словно мир, в котором он чувствовал себя так уверенно и безнаказанно, вдруг взорвался и рассыпался на куски. Он уже и не помнил, когда начал обманывать хозяина, и за эти годы привык к мысли о своей неуязвимости. И сейчас он со страхом думал о том, догадывается ли владелец отеля, как велик отхваченный им кусок. Уоррен Трент ткнул пальцем в лежавшую между ними на стойке докладную. - Эти люди почуяли вонь, потому что - в противоположность мне - у них не было слепого доверия к тебе, они не считали тебя своим другом. - От внезапного волнения у него перехватило дыхание. - Но если понадобится, - продолжал он, - я найду улики. На твоей совести ведь куда больше грехов, чем здесь написано, так? Том Эрлшор нехотя кивнул. - Ладно, можешь продолжать спать спокойно: я не собираюсь отдавать тебя под суд. Если я это сделаю, у меня будет такое чувство, точно я уничтожил часть себя. Некое облегчение отразилось на лице старшего бармена, но он все еще желал лучшего исхода. - Клянусь вам, - взмолился он, - если вы поверите мне, это никогда больше не повторится. - Ты хочешь сказать, что теперь, когда тебя накрыли после стольких лет мошенничества и воровства, ты наконец окажешь мне честь и перестанешь у меня воровать? - Мне ведь будет очень трудно, мистер Трент, в мои-то годы найти себе другую работу! А у меня семья... - Знаю, Том, - спокойно сказал Уоррен Трент. - Я это хорошо помню. Эрлшор покраснел, и это свидетельствовало хоть о каком-то запоздалом пробуждении совести. - Денег, которые я здесь получал, - неуклюже начал он, - никогда не хватало. Всегда долги: то что-то надо купить детям... - И еще букмекеры, Том. Не будем забывать о них. Букмекеры вечно преследовали тебя, не так ли? Вечно требовали денег. - Это был выстрел наугад, но молчание Тома Эрлщора показывало, что Трент попал в цель. - Ну, хватит, Том, - резко сказал Уоррен Трент, - мы уже достаточно наговорились. А теперь вон из отеля и никогда больше не смей сюда приходить. Тем временем зал бара стал наполняться, люди шли через широкие двери из, вестибюля, громко переговариваясь. Шум возобновился и все нарастал. Молодой помощник бармена подбежал к стойке и стал поспешно готовить напитки, которые уже нетерпеливо ожидали официанты. Он изо всех сил старался не глядеть на владельца отеля и своего бывшего начальника. Том Эрлшор растерянно моргал глазами. Машинально он пробормотал: - Ведь уже час ленча... - Это тебя теперь не касается. Ты больше не работаешь здесь. По мере того как бывший бармен осознавал безнадежность своего положения, выражение лица его разительно менялось. Маска почтительности сошла, на ее месте появилась кривая усмешка. - Хорошо, - объявил он, - я уйду. Но и вы здесь недолго задержитесь, великий и всемогущественный мистер Трент, потому что вас тоже вышвырнут отсюда, как собаку, - все об этом знают. - Что же они такое знают? Глаза Тома Эрлшора сверкнули. - Они знают, что вы уже ни на что не способны, вы - отработанный пар, вздорный полоумный старик, который, куда там отелем, пустой коробкой из-под сигарет не способен распорядиться. Вот почему вам не видать скоро этого отеля, как своих ушей. И когда вы наконец полетите отсюда вверх тормашками, я вместе с другими от души повеселюсь. - Он на секунду умолк, тяжело дыша и прикидывая, продолжать поношения или лучше остановиться. Возобладала жажда мщения. - Всю жизнь, насколько я себя помню, вы распоряжались такими, как я, словно своей собственностью. Допустим, вы действительно платили на несколько центов больше других и бросали своим служащим подачки, корча из себя Иисуса Христа и Моисея в одном лице. Но вам не удалось никого из нас одурачить. Мы все раскусили: вы делали это, чтоб заткнуть рот профсоюзам, а еще потому, чтобы иметь возможность сказать: вот какой я щедрый и великодушный. Так что эта милостыня нужна была больше вам самому, чем нам. Ну, а мы уж сами о себе заботились и потешались над вами вдосталь. Можете мне поверить, никто не терялся, и вам никогда не узнать всей правды. Эрлшор наконец умолк, сам испугавшись, не слишком ли далеко он зашел. Позади них зал быстро наполнялся. Уже были заняты два последних табурета рядом с ними у стоики. Под нарастающий гул зала Уоррен Трент барабанил пальцами по обтянутой ножен стойке. Странно, но злость его куда-то ушла. Ее место заняла твердая решимость не медлить больше и тотчас взяться за выполнение второй миссии. Он поднял глаза на человека, которого, как ему казалось, так хорошо знал в течение тридцати лет, но в котором на самом деле ошибался. - Том, тебе никогда не понять, каким образом и почему ты оказал мне сейчас большую услугу. А теперь уходи, пока я не передумал и не отправил тебя в тюрьму. Том Эрлшор повернулся и, ни на кого не глядя, вышел из зала. Уоррен Трент прошел через вестибюль гостиницы по направлению к выходу на Каронделет-стрит, стараясь избегать взглядов своих служащих, которые с почтительностью смотрели вслед ему. Он был в плохом настроении, убедившись сегодняшним утром, что улыбка может прикрывать предательство, а за радушием способно скрываться самое мерзкое неуважение. Язвительные слова о том, что над его попытками улучшить положение служащих весело глумились, основательно ранило его, главным образом, потому, что в этом была известная доля правды. Ну хорошо, думал он, дайте мне еще пару дней, тогда посмотрим, кто будет смеяться последним. Он вышел на залитую солнцем улицу. Завидев его, швейцар в форме почтительно шагнул к нему навстречу. - Такси! - приказал Трент. Вообще-то он намеревался пройти квартала два пешком, но резкая боль в ноге, как ножом полоснувшая его, когда он спускался по ступенькам, заставила изменить решение. Швейцар свистнул, из плотного потока машин вынырнуло такси и подкатило к подъезду. Уоррен Трент с трудом уселся на заднее сиденье. Швейцар подобострастно прикоснулся к фуражке и услужливо захлопнул дверцу. Вот еще один никому не нужный жест, подумал Уоррен Трент. Он знал, что с сегодняшнего дня будет с подозрением относиться ко многому, на что раньше не обращал внимания. Машина тронулась, и, поймав в зеркальце вопрошающий взгляд шофера. Трент сказал: - Поезжайте прямо. Мне нужен телефон. - Телефонов полно в гостинице, босс, - ответил шофер. - Это уж мое дело. Мне нужен телефон-автомат. - Трент не склонен был объяснять, что предстоящий телефонный разговор слишком секретный, чтобы вести его из отеля. Шофер пожал плечами. Проехав два квартала, он свернул к югу на Канал-стрит и еще раз внимательно посмотрел на своего пассажира в зеркальце машины. - Прекрасный сегодня денек... А телефоны там, у гавани. Уоррен Трент кивнул, довольный тем, что у него есть еще несколько минут до решающего шага. После того как они пересекли Чупитулас-стрит, движение на улицах стало заметно меньше. Вскоре машина остановилась у стоянки напротив здания управления порта. Телефонная будка находилась всего в нескольких шагах. Трент дал шоферу доллар и не взял сдачи. Потом, уже направившись к будне, вдруг передумал, пересек площадь Иле-плаза и остановился на набережной Миссисипи. Полуденная жара сразу навалилась на него, тепло асфальта проникало даже сквозь подошвы ботинок. Солнце, вот кто истинный друг стариковских косточек, подумал Трент. На другом берегу реки, ширина которой здесь составляла полмили, в жарком мареве виднелся город Алджирс. В этот день от реки шло особенно сильное зловоние. Впрочем, нечистоты, грязь и тухлый запах ила давно уже стали неотъемлемым свойством владений Отца Вод. Таи и в нашей жизни, подумал Уоррен Трент, застой и грязь неизменно окружают тебя. Мимо в сторону моря проплыло грузовое судно, - его сирена заунывно приветствовала шедший навстречу караван барж. Баржи несколько изменили курс, и грузовое судно прошло мимо них, не сбавляя хода. Скоро оно сменит одиночество реки на еще большее одиночество океана. Интересно, подумал Уоррен Трент, сознают ли это люди там, на борту, или же им это безразлично. Быть может, нет. А может быть, как и он сам, они давно уже свыклись с мыслью, что в этом мире нет места, где человек не был бы одинок. Трент вернулся к телефонной будке, вошел и плотно прикрыл за собой дверь. - Оплата в кредит - по абонементу, - сказал он телефонистке. - Вашингтон, округ Колумбия. Несколько минут ему пришлось отвечать на вопросы, по какому делу он звонит, прежде чем его наконец соединили с человеком, который ему был нужен. В трубке послышался резкий, грубоватый голос одного из самых влиятельных в стране профсоюзных лидеров, и, как поговаривали, одного из самых продажных. - Слушаю. Да говори же. - Доброе утро, - сказал Уоррен Трент. - Я надеялся, что успею вас застать до того, как вы уйдете обедать. - Вы заказали три минуты, - вмешалась телефонистка, - прошло уже пятнадцать секунд. - Некоторое время назад, - быстро заговорил Уоррен Трент, - при нашей встрече вы сделали мне одно предложение. Возможно, вы уже и не помните о нем... - Я всегда все хорошо помню, хотя кое-кому и хотелось бы, чтоб это было не так. - Очень сожалею, что в тот раз я был чрезмерно краток. - Передо мной секундомер. Прошло полминуты. - У меня к вам есть деловое предложение. - Я занимаюсь только деловыми предложениями. Это всеми признано. - Раз уж время для вас - главнейший фактор, - отпарировал Уоррен Трент, - не будем его растрачивать на казуистику. Вы уже несколько лет пытаетесь проникнуть в гостиничное дело. А кроме того, вам хочется укрепить позиции вашего профсоюза в Новом Орлеане. Я предлагаю помощь вам и в том и в другом. - Сколько это будет стоить? - Два миллиона долларов - под первую закладную на отель. За это вы получите возможность открыть отделение вашего профсоюза и подписать контракт на тех условиях, какие вы поставите. Я считаю это естественным, поскольку вы вложите в дело деньги. - Так, - в раздумье произнес собеседник. - Так, так, так... - Скажите, вы можете выключить этот проклятый секундомер? - спросил Уоррен Трент. На другом конце провода послышался смешок. - Я его и не включал. Кстати, удивительно, что подобным способом можно заставить людей пошевеливаться. Так когда вам нужны деньги? - Деньги - в пятницу. Решение - завтра до полудня. - Значит, ко мне вы обратились к последнему, да? Когда все остальные вам уже отказали? Лгать не имело смысла, и Уоррен Трент коротко ответил: - Да. - Понесли большие убытки? - Не столь большие, чтобы нельзя было поправить дело. Люди О'Кифа считают положение не безнадежным. Они хотят купить отель. - А может, стоит принять их предложение? - Если я его приму, для вас дело будет закрыто. Наступило молчание, и Уоррен Трент не нарушал его. Он понимал, что человек на другом конце провода прикидывает, подсчитывает. У Трента не было никаких сомнений в том, что его предложение обдумывается со всей серьезностью. За последнее десятилетие Международное содружество поденных рабочих неоднократно пыталось проникнуть в гостиничное дело. Но до сих пор в этой области - в отличие от большинства других настойчиво и успешно проводившихся операций - все их усилия оставались тщетными. Причиной тому было необычайное единство - правда, лишь в данном конкретном случае - между владельцами отелей, которые опасались Сообщества, и более честными профсоюзами, презиравшими его. Таким образом, для Сообщества контракт с "Сент-Грегори", отелем, до сих пор не охваченным профсоюзами, явился бы брешью в этой цитадели организованного сопротивления. Что до Содружества, то сумма в два миллиона долларов - если оно решит пойти на такую трату - не представит большого ущерба для профсоюзной казны. Ну, а сам Уоррен Трент - это он прекрасно понимал, - если они обо всем договорятся с Содружеством, будет оплеван и заклеймлен позором, как предатель, предпринимателями и владельцами отелей. Даже собственные служащие осудят его за подобный поступок - по крайней мере, те из них, кто окажется достаточно информированным и узнает, что он их предал. В течение уже многих лет суммы, во много раз превышающие эту, расходовались на никак не удававшиеся попытки проникнуть в гостиничное дело. Именно служащие теряли в этом случае больше всего. Парадокс заключался в том, что если бы Трент подписал контракт с профсоюзом, то жалованье служащим пришлось бы даже немного повысить - в качестве дружелюбного жеста. Но в любом случае жалованье следовало повышать - давно следовало; Уоррен Трент сам намеревался это сделать, если бы удалось уладить дело с закладной. А кроме того, существующий порядок распределения пенсий был бы ликвидирован и заменен тем, который действует в профсоюзе, а выиграла бы от этого лишь казна Сообщества. Но главное: служащим пришлось бы в обязательном порядке платить взносы - от шести до десяти долларов в месяц. Таким образом была бы сведена к нулю не только надбавка к жалованью, но служащие стали бы приносить домой даже меньше того, что приносят сейчас. Что ж, размышлял Уоррен Трент, придется пережить осуждение коллег - владельцев отелей. Что же до всего остального. Трент старался заглушить свои чувства воспоминанием о Томе Эрлшоре и ему подобных. Резкий голос в трубке прервал его мысли. - Я пришлю к вам двух своих помощников по финансам. Они сядут на самолет сегодня днем. За ночь они уже разберут по косточкам все ваши книги. Я подчеркиваю: буквально разберут по косточкам, поэтому не пытайтесь скрыть от них того, о чем нам следует знать. - Угроза, отчетливо прозвучавшая в этих словах, лишний раз напоминала о том, что только отчаянному смельчаку или человеку легкомысленному могло бы прийти в голову сыграть шутку с профсоюзом поденных рабочих. - Мне нечего скрывать, - возмутился владелец "Сент-Грегори". - Вы будете иметь доступ к любым моим документам. - Если завтра утром мои люди доложат, что все в порядке, вы подпишете с нашим профсоюзом контракт на три года, указав, что в вашем отеле будут работать лишь члены нашего профсоюза. - Это было сказано уже ультимативно, а не вопросительно. - Естественно, я с удовольствием подпишу его. Конечно, предстоит еще получить согласие на собрании служащих, но я уверен, что смогу гарантировать благоприятный исход. - Уоррен Трент на какой-то миг почувствовал себя неловко: а может ли он это гарантировать? Его служащие будут несомненно против альянса с Содружеством. Тем не менее многие посчитаются с его рекомендацией, если она окажется достаточно весной. Но удастся ли ему собрать большинство голосов? - Никакого голосования я не допущу, - отрезал президент поденных рабочих. - Но ведь в соответствии с законом... - Не вам учить меня законам о труде! - прервал его резкий сердитый голос. - Я знаю их досконально и получше вашего. - Наступила пауза. Затем он буркнул, поясняя: - Это будет Соглашение о добровольном присоединении. А в законе ничего не сказано о том, что добровольное присоединение требует голосования. Конечно, подумал Уоррен Трент, можно сделать все и так. Процедура была неэтичной, аморальной, но, бесспорно, законной. Подпись владельца отеля на контракте сама по себе обяжет всех служащих, хотят они того или нет, присоединиться к соглашению. Ну и пусть, мрачно подумал Трент, пусть будет так. Это лишь упростит дело, а исход его все равно одинаков. - Как вы собираетесь оформить сделку? - спросил Трент. Он понимал, что это щекотливый вопрос. Ревизионные комиссии Сената неоднократно строго взыскивали с руководителей профсоюза поденных рабочих за то, что они вкладывают крупные капиталы в предприятия, с которыми у них имеются трудовые соглашения. - Вы дадите расписку пенсионному фонду нашего профсоюза и получите два миллиона долларов на условиях восьми процентов годовых. Расписку дадите под первую на отель. Южное отделение профсоюза будет хранить закладную в интересах пенсионного фонда. Дьявольски хитроумная махинация, подумал Тоент, она, по сути дела, противоречит духу всех законов об использовании профсоюзных денег и в то же время юридически не задевает ни одного из них. - Кредит будет дан вам на три года, но мы тут же аннулируем вашу расписку и пустим в ход закладную на отель, если вы дважды подряд не уплатите своих восьми процентов. - Согласен, - задумчиво проговорил Уоррен Трент, - но кредит мне нужен на пять лет. - Мы дадим вам только на три. Условия были кабальными, но и за три года можно попытаться сделать отель хотя бы конкурентоспособным. - Хорошо, я согласен, - нехотя выдавил из себя Уоррен Трент. Раздался щелчок - на другом конце провода повесили трубку. Выходя из телефонной будки, несмотря на возобновившийся приступ боли, Уоррен Трент улыбался. После злополучной сцены в вестибюле отеля, закончившейся демонстративным отъездом доктора Николаса, Питер Макдермотт сокрушенно подумал, какие еще неприятности ждут его впереди. По здравому размышлению он решил, что ничего не добьется, войдя в объяснения с руководителями конгресса стоматологов. Если доктор Ингрэм выполнит свою угрозу и уговорит участников конгресса выехать из отеля, это едва ли произойдет раньше завтрашнего утра. Следовательно, сейчас вернее и благоразумнее переждать часок-другой, пока не остынут страсти. Потом, если потребуется, он поговорит и с доктором Ингрэмом, и с другими руководителями конгресса. Что же до присутствия газетчика во время этой злополучной сцены, то ущерб уже нанесен и тут ничего не поделаешь. Питер, исходя из интересов отеля, лишь надеялся, что тот, кто принимает решения относительно публикации материалов, сочтет инцидент малозначительным. Вернувшись к себе в кабинет, он провел остаток утра в обычных делах. Его так и подмывало пойти разыскать Кристину, но он удержался от искушения, инстинктивно понимая, что здесь тоже не нужно спешить. Правда, он отдавал себе отчет в том, что довольно скоро придется перед ней извиниться за допущенную утром оплошность. Он решил заглянуть к Кристине около полудня, но выполнить свое намерение не сумел. Раздался звонок от дежурного помощника управляющего, который сообщил, что в номере, занимаемом мистером Стэнли Килбриком из Маршаллтауна, штат Айова, побывал вор. Судя по всему, ограбление произошло ночью, хотя гость заявил об этом лишь только что. В числе пропавших вещей указано много ценностей, а также внушительная сумма денег - постоялец, по словам помощника управляющего, крайне расстроен. Детектив из охраны отеля уже побывал на месте преступления. Питер набрал номер начальника охраны. Он понятия не имел, на месте ли Огилви, так как часы, когда толстяк должен находиться на службе, были тайной, ведомой лишь ему самому. Вскоре, однако, Питеру сообщили, что Огилви уже взялся за расследование и сообщит о ходе его, как только сможет. Через какие-нибудь двадцать минут он собственной персоной вошел в кабинет Питера Макдермотта. Начальник охраны медленно и грузно опустился в кожаное кресло, лицом к Питеру. - Что скажете? - спросил Питер, пытаясь подавить в себе инстинктивную неприязнь к детективу. - Пострадавший - настоящая нюня. Попался на удочку. Вот список украденного. - И Огилви положил перед Питером исписанный лист бумаги. - Копия осталась у меня. - Спасибо. Я передам его нашим страховым агентам. Ну, а комнатаесть следы взлома? Полицейский отрицательно покачал головой. - Дверь явно открыли ключом. В том-то вся и загвоздка. Килбрик признался, что гульнул прошлой ночью в Квартале. Я думаю, ему бы следовало прихватить с собой мамашу. Утверждает, что потерял ключ. С этого его не сдвинешь. Я же думаю, что он просто влип в историю с какойнибудь шлюхой. - Разве он не понимает, что правильные показания дадут нам лишние шансы найти украденное? - Я это уже слазал ему. Не подействовало. С одной стороны, он чувствует себя довольно глупо. А с другой, он, видно, подсчитал, что по страховке получит с отеля все, что потерял. А может, даже и больше. Кстати, он говорит, что в бумажнике у него было четыреста долларов. - Вы ему верите? - Нет. Ну что же, подумал Питер, их гостю придется спуститься на землю. Отель компенсирует стоимость исчезнувших вещей на сумму до ста долларов; что же до наличных, - ничего. - А что Бы думаете об этом вообще? Вам это кажется единичным случаем? - Нет, - ответил Огилви. - Я считаю, что у нас в отеле орудует профессиональный вор. - Какие у вас для этого основания? - То, что случилось сегодня утром - об этом поступила жалоба из номера шестьсот сорок один. До вас она, видно, еще не дошла. - Если мне и докладывали, то я забыл, - сказал Питер. - Рано утром - насколько я понимаю, еще до рассвета - какой-то тип открыл дверь шестьсот сорок первого ключом. Постоялец проснулся. А тот, другой, притворился пьяным и сказал, что спутал этот номер с шестьсот четырнадцатым. Постоялец из шестьсот сорок первого снова заснул, а проснувшись, удивился, как это ключ от шестьсот четырнадцатого мог подойти к шестьсот сорок первому. Вот тогда-то я обо всем и узнал. - Портье мог по ошибке выдать не тот ключ. - Мог, да не выдал. Я уже проверял. Ночной дежурный клянется, что не выдавал никаких ключей. К тому же, в шестьсот четырнадцатом - супружеская пара; они рано легли вчера вечером и больше не вылезали. - У нас есть описание человека, который заходил в шестьсот сорок первый? - Да, но недостаточно точное, так что проку от него мало. Для полной уверенности я свел вместе клиентов из обоих номеров - из шестьсот четырнадцатого и шестьсот сорок первого. И тот, что заходил в шестьсот сорок первый, был не из шестьсот четырнадцатого. Про ключи я тоже не забыл: ключ от одного номера не открывает двери другого. - Похоже, вы правы: это профессиональный вор, - подумав, сказал Питер. - И в таком случае пора разработать соответствующие меры. - Кое-что я уже сделал, - заметил Огилви. - Я предупредил портье, чтобы в ближайшие дни дежурный спрашивал имена всех, кому выдает ключи. Если дежурный заметит что-то неладное, он должен выдать ключ, но при этом хорошенько рассмотреть человека, который его взял, и тут же поставить в известность одного из моих людей. Уже предупреждают горничных и посыльных, чтобы присматривали за всяким сбродом и подозрительными личностями, которые шатаются по отелю. Мои люди будут работать сверхурочно, по ночам на каждом этаже выставим пост. Питер одобрительно кивнул. - Звучит внушительно. А вы сами не думаете переехать в отель на день-другой? Если хотите, я устрою вам номер. На лице Огилви, как показалось Питеру, промелькнуло встревоженное выражение. Полицейский отрицательно замотал головой. - Это излишне. - Но вы хоть будете поблизости, чтобы с вами можно было связатьс я? - Конечно, я буду поблизости. - Сказано это было поспешно, но как-то недостаточно уверенно. И словно почувствовав свою промашку, Огилви добавил: - Даже если меня не будет здесь все время, мои люди знают, что делать. Все еще не успокоившись на этот счет, Питер спросил: - Ну, а как вы договорились с полицией? - Они дают пару детективов в штатском. Я расскажу им о том, другом происшествии, и они, думаю, проверят, кто из голубчиков находится сейчас в городе. Если это жулик с послужным списком, нам, может, посчастливится поймать его. - А тем временем наш приятель - кто бы он там ни был - тоже ведь не будет сидеть сложа руки. - Это точно. И если мозги у него варят так, как я полагаю, то он уже смекнул, что мы нацелились на него. Поэтому он постарается побыстрее прокрутить все дела и смыться отсюда. - И это лишний раз доказывает, - подхватил Питер, - что вы всегда должны быть под рукой. - По-моему, я обо всем подумал, - возразил Огилви. - Я тоже так считаю. Собственно, никаких упущений я просто не вижу. Единственное, что меня беспокоит: в ваше отсутствие кто-то может оказаться недостаточно быстрым или смекалистым. Ведь что ни говори, подумал Питер, а начальник охраны знает свое дело, когда соизволяет взяться за него. Питера бесило то, что из-за отношении, существовавших между ними, ему приходилось всякий раз упрашивать Огилви, хотя тот - как, например, в данном случае - просто обязан был находиться на своем посту. - Словом, волноваться вам нечего, - изрек полицейский, подался вперед, высвобождая из кресла свои необъятные телеса, и враскачку направился к двери, однако Питер инстинктивно чувствовал, что тот сам не очень спокоен. Через секунду-другую Питер, в свою очередь, поднялся и, выйдя из кабинета, остановился возле секретарши лишь затем, чтобы попросить ее сообщить страховым агентам о недавнем ограблении, а также продиктовать опись краденого, которую он получил от Огилви. Покончив с этим, он направился к Кристине. К сожалению, ее не оказалось на месте. Он решил, что зайдет к ней еще раз, сразу после ленча. Затем он спустился в вестибюль и направился в главный зал ресторана. Едва переступив порог, Питер сразу заметил, что сегодня клиентов обслуживают очень быстро, - значит, отель перегружен. Питер приветливо кивнул устремившемуся к нему метрдотелю Максу. - Здравствуйте, мистер Макдермотт. Столик на одного? - Нет, сегодня сяду со всей бандой. - Питер редко пользовался своей привилегией, позволявшей ему, как заместителю управляющего, занимать отдельный столик в ресторане. Как правило, он садился вместе с остальными служащими за большой круглый стол, отведенный для них рядом с входом на кухню. Ревизор Ройял Эдвардс и Сэм Якубек, коренастый, лысеющий главный бухгалтер, уже обедали, когда Питер сел рядом с ними. Док Викери, главный инженер, подсевший к ним несколькими минутами ранее, изучал меню. - Ну, что там достойного внимания? - спросил Питер, опускаясь на стул, отодвинутый Максом. - Попробуйте суп из зелени, - посоветовал Якубек, с аппетитом поглощая свою порцию. - Не сравнится с домашним, чертовски хорош. - Сегодня гвоздь программы - жареные цыплята. Мы уже заказали, - добавил своим скрипучим бухгалтерским голосом Ройял Эдвардс. Не успел отойти метрдотель, как возле них беззвучно возник молоденький официант. Несмотря на все инструкции, самостийно сложившаяся "колония" руководства отеля неизменно обслуживалась наилучшим образом. Как уже не раз убеждался Питер и другие, трудно было втолковать работникам ресторана, что клиенты, которые платят за услуги, важнее, чем администраторы. Главный инженер захлопнул меню и, глядя на официанта поверх очков в толстой оправе, которые по обыкновению сидели у него на самом кончике носа, сказал: - То же самое и мне, сынок. - Присоединяюсь. - И Питер вернул официанту меню, так и не раскрыв его. Официант замялся. - Я не очень уверен в жареных цыплятах, сэр. Лучше бы выбрать что-нибудь другое. - Ну вот, - сказал Якубек, - самое время предупреждать об этом. - Я легко могу поменять ваш заказ, мистер Якубек. И ваш тоже, мистер Эдвардс. - А что случилось с жареными цыплятами? - удивился Питер. - Может, мне и не следовало аам об этом говорить. - Официант в растерянности переминался с ноги на ногу. - Дело в том, что тут у нас были жалобы. Похоже, что посетителям не нравятся цыплята. - И он повернул голову, оглядывая оживленный зал. - В таком случае, - сказал Питер, - мне бы хотелось знать - почему. Таи что оставьте мой заказ без изменений. Остальные нехотя тоже кивнули. Когда официант ушел, Якубек спросил: - Что это я слышал, будто конгресс стоматологов собирается покинуть наш отель? - Вы правильно слышали, Сэм. Сегодня к вечеру станет ясно, действительно ли это только слухи. - Питер отхлебнул супа, который, словно по мановению волшебной палочки, появился перед ним, потом описал скандал, произошедший час назад в вестибюле. Чем дальше рассказывал Питер, тем серьезней становились лица сидевших за столом. - По моему опыту, - заметил Ройял Эдвардс, - беда редко приходит одна. Судя по нашим финансовым итогам, о которых все вы, джентльмены, знаете, эта история - лишь одна из многих наших неприятностей. - Если все идет так плохо, - заключил главный инженер, - можно не сомневаться, что вы перво-наперво урежете бюджет на технические нужды. - Или вычеркну его вообще, - добавил ревизор. Главный инженер лишь невесело что-то буркнул. - Может, всех нас вычеркнут из списка служащих этого отеля, - заметил Сэм Якубек. - Если банда О'Кифа возьмет верх. Он вопросительно взглянул на Питера, но тут Ройял Эдвардс подал знак, предупреждая, что возвращается официант. Все хранили молчание, пока молодой человек ловко обслуживал ревизора и главного бухгалтера под неумолчный, ровный гул ресторана, в котором временами выделялся звон тарелок и хлопанье ведущей на кухню двери. Когда официант отошел от их столика, Якубен спросим делая ударение на каждом слоге: - Так какие же у нас новости? Питер пожал плечами. - Мне ничего неизвестно, Сэм. Разве что суп был чертовски вкусен. - Если помните, - вставил Ройял Эдвардс, - это мы вам его посоветовали, а теперь дадим еще более обоснованный совет: уходите, пока вас не попросили. - И он занялся жареным цыпленком, которого только что принесли ему и Якубеку. Однако, не успев положить кусок в рот, он опустил на тарелку нож и вилку. - В следующий раз я бы рекомендовал с бОльшим уважением относиться к словам нашего официанта. - Неужели так плохо? - спросил Питер. - В общем-то, наверное, съедобно, - ответил ревизор. - Если, конечно, обладать пристрастием к тухлой пище. Под пристальными взглядами остальных Якубек нерешительно попробовал то, что было у него на тарелке. Наконец он изрек: - Скажем так. Если бы с меня спросили деньги за это блюдо, я бы отказался платить. Чуть приподнявшись, Питер перехватил взгляд метрдотеля, находившегося на другом конце зала, и поманил его к столу. - Скажите, Макс, повар Эбран дежурит сегодня? - Нет, мистер Макдермотт, насколько мне известно, он болен. Сегодня на кухне за главного - Лемье. - И метрдотель, явно волнуясь, добавил: - Если это насчет жареных цыплят, уверяю вас, все меры уже приняты. Мы сняли это блюдо и заменили его всем, кто пожаловался. - Его взгляд упал на стол. - Немедленно заменим и вам. - В данный момент, - сказал Питер, - меня куда больше интересует, почему так получилось. Вы не попросите шефа Лемье оказать нам любезность и подойти сюда? При том, что дверь на кухню находилась совсем рядом, Питера так и подмывало зайти туда и выяснить на месте, почему фирменное блюдо оказалось подпорченным. Но этого не следовало делать. В своих отношениях с поварами администрация отеля соблюдала этикет, не менее традиционный и нерушимый, чем этикет какого-нибудь королевского двора. На территории кухни власть шеф-повара или его помощника считалась неоспоримой. Управляющий отеля и подумать не мог о том, чтобы войти на кухню без приглашения. Шеф-повара можно было уволить, что время от времени и делалось. Но пока этого не произошло, границы его королевства были неприкосновенны. А вот вызвать шеф-повара из кухни - в данном случае к столику в зале - было в порядке вещей. Фактически такое приглашение имело силу приказа, поскольку в отсутствие Уоррена Трента Питер Макдермотт был главным в отеле. Питер мог также подойти к кухне и, остановившись в дверях, дождаться, чтобы его пригласили. Но в данном случае, когда на кухне явно произошло ЧП, Питер понимал, что первое решениесамое правильное. - Если хотите знать мое мнение, - заявил Сэм Якубек, пока они ждали повара, - старому Эбрану уже давно пора на покой. - Представим себе, что он уйдет, думаете, кто-нибудь заметит разницу? - Все поняли, что Ройял Эдвардс намекает на частые отлучки шефа; очередная, судя по всему, как раз произошла сегодня. - Скоро нам всем придет конец, - проворчал главный инженер. - Ясное дело, никому не хочется ускорять его. - Все знали, что добродушный главный инженер частенько не выдерживал едкой колкости бухгалтера. - Я еще не знаком с новым помощником шефа, - сказал Якубек. - По-моему, он не высовывает носа из кухни. Ройял Эдвардс посмотрел на цыпленка, к которому он едва притронулся. - Если так, то у него на редкость плохое обоняние. Не успел ревизор договорить, как дверь кухни широко распахнулась. Младший официант с грудой грязной посуды почтительно отступил, давая дорогу метрдотелю Максу. Следом за ним, соблюдая дистанцию, шел высокий стройный человек в белоснежной одежде, в высоком поварском колпаке. Лицо его выражало предельное отчаяние. Джентльмены, - обратился Питер к сидевшим - за столом, - если кто еще не знаком, представляю вам нашего повара, Андре Лемье. - Мсье! - Молодой француз остановился и беспомощно развел руками. - Надо же такому случиться... Я в отчаянии. - И он умолк. Питеру Макдермотту уже несколько раз доводилось встречаться с новым помощником шеф-повара за те полтора месяца, что Лемье проработал в "Сент-Грегори". И с каждым разом Питер убеждался, что новичок все больше нравится ему. Андре Лемье поступил на эту работу после внезапного отъезда своего предшественника. Прежний помощник шеф-повара, промучившись не один месяц и так и не сумев ничего добиться, внезапно взорвался и выложил своему начальнику, стареющему мсье Эбрану, все, что он думал. Будь это обычная перепалка, все могло бы и обойтись - ведь и раньше случались стычки между шеф-поварами и их подчиненными, как это бывает на любой большой кухне. Но на этот раз бывший помощниц шеф-повара запустил в своего начальница миской горячего супа. По счастью, в ней был протертый суп, иначе последствия могли бы быть куда более серьезными. В ходе этой незабываемой сцены мсье Эбран, весь мокрый, в потеках горячей жижи, протащил своего помощника к служебному выходу и с удивительной для старого человека силой вышвырнул на улицу. А неделю спустя наняли Андре Лемье. Его профессиональная квалификация была отличной. Он учился в Париже, работал в Лондоне - в ресторане "Прунирс" и в "Савое", потом некоторое время в нью-йоркском "Павильоне" и наконец добрался до Нового Орлеана, где получил довольно хорошее место. Но как подозревал Питер, даже за то непродолжительное время, что Лемье проработал в "Сент-Грегори", у молодого повара возникли те же трения с шефом, которые довели до взрыва его предшественника. Происходили они из-за непреклонного нежелания мсье Эбрана согласиться на некоторые изменения процесса приготовления пищи, несмотря на то, что сам он часто отсутствовал и его помощнику приходилось отвечать за все. Во многом, подумал Питер, от души сочувствуя молодому французу, это напоминало отношения между ним самим и Уорреном Трентом. - Может быть, вы присядете, - сказал Питер и указал на свободное место за их столом. - Благодарю вас, мсье. - И молодой человек торжественно уселся на отодвинутый метрдотелем стул. Не успел он сесть, как к столу подошел официант и, никого не спрашивая, поменял все четыре заказа на эскалопы из телятины. Заодно он убрал со стола две оставшиеся тарелки с цыплятами, которые тут же унес на кухню подскочивший помощник. Четырем служащим принесли мясо, а помощнику повара подали лишь черный кофе. - Это уже больше похоже на еду, - одобрительно сказал, отведав эскалоп, Сэм Якубек. - Вам удалось выяснить, почему так получилось? - спросил Питер. Помощник шеф-повара горестно посмотрел в сторону кухни. - Причин тут много. Сейчас, например, все выходит из-за жир, на котором готовить цыплят, он прогорклый. Но виноват я... в том, что жир не заменили, как я думать. И я, Андре Лемье, допустить, чтоб такая стряпня выносить за порог кухни! - Он недоуменно потряс головой. - Один человек не может за всем уследить, - сказал главный инженер. - Каждый, кто возглавляет ту или иную службу, знает это. - К сожалению, - заметил Ройял Эдвардс, высказывая вслух мысль, которая как раз пришла в голову и Питеру, - мы никогда не узнаем, сколько людей жаловаться не стали, но больше сюда не придут. Андре Лемье мрачно кивнул. - Прошу меня извинить, мсье, - сказал он, ставя на стол недопитую чашку кофе. - Мсье Макдермотт, когда вы покушать, может быть, мы побеседовать с вами наедине, хорошо? Через четверть часа Питер открыл дверь, соединявшую ресторан с кухней. Андре Лемье тотчас поспешил к нему навстречу. - Очень любезно, что вы пришел, мсье. - Просто я люблю бывать на кухне, - возразил Питер. Оглядевшись, он заметил, что на кухне уже нет той суеты, которая обычно сопутствует ленчу. Некоторое количество блюд все еще продолжало поступать в зал, предварительно проходя перед двумя контролерами - немолодыми женщинами, которые, словно недоверчивые школьные надзирательницы, восседали за кассовыми аппаратами. Но куда больше тарелок возвращалось из зала, по мере того как официанты и подносчики убирали столы, а ресторан пустел. У большого отсека для мытья посуды, находившегося в глубине кухни и напоминавшего своими хромированными поверхностями и контейнерами для отходов перевернутую стойку кафетерия, трудилось шестеро мойщиков в резиновых фартуках - они еще справлялись с потоком посуды, поступавшей из всех ресторанов отеля, а также из расположенного наверху банкетного зала. Питер отметил, что специальный подсобный рабочий, по обыкновению, снимал с тарелок нетронутые кусочки масла и сбрасывал их в большой хромированный бак. Впоследствии, как это заведено в большинстве ресторанных кухонь, хотя это мало кто признает, собранное масло пойдет на приготовление пищи. - Я хотел потолковать с вами наедине, мсье. Понимайте, есть вещи - трудно говорить при всех. - Мне бы хотелось прояснить одно обстоятельство, - задумчиво проговорил Питер. - Правильно ли я понял, что вы распорядились заменить жир для приготовления пищи, но ваше распоряжение не было выполнено? - Правильно. - Что же случилось? Лицо молодого повара выражало смущение. - Утром я отдавать распоряжение. Мой нос - он подсказать мне: жир плохой. Но мсье Эбран... ничего мне не сказать... просто отменить мое распоряжение. Потом он, мсье Эбран, уходит домой, а я вот тут - с плохой жир. Питер невольно улыбнулся. - Почему же он отменил ваше распоряжение? - Жир стоит дорого, очень дорого, - тут мсье Эбран прав. Последнее время мы часто его менять. Очень часто. - А вы пробовали выяснить причину этого? Андре Лемье в отчаянии воздел руки к небу. - Я предлагать - каждый день предлагать - делать химический анализ на свободная жирная кислота. Его можно делать в лаборатории, даже здесь. Тогда можно - по-научному - искать причина, почему жир портится. Но мсье Эбран не соглашаться - ни с чем не соглашаться. - Вы считаете, что многое у нас тут делается не так? - Очень многое. - Это было произнесено отрывисто, даже нелюбезно; казалось, что на этом разговор и закончится. И вдруг словно прорвалась плотина, хлынули слова: - Мсье Макдермотт, здесь многое не такэто я вам говорю. На такой кухне трудно гордиться за своя работа. Это, как у вас говорят, "жарено-парено" - дурная пища: старые рецепты - плохие, новые - тоже плохие и очень много продукт зря идет. Я хороший повар, кто угодно сказать. Но хороший повар должен радоваться тому, что он делает, иначе он не хороший. Да, мсье, я бы много здесь изменить, очень много - и отелю было бы лучше, и мсье Эбрану, и всем. Но мне приказывать, будто я младенец какой-ничего не меняй, все делай по-старому. - Вполне возможно, - сказал Питер, - у нас тут будут вообще большие перемены. И очень скоро. - Если это вы про мсье О'Кифа, - и Андре Лемье горделиво выпрямился, - я его перемена видеть не хочу, меня здесь не будет. Я не собираюсь быть повар-скороварка в стандартном отеле. - А если "Сент-Грегори" останется независимым, какого рода перемены вы бы произвели? - не без любопытства спросил Питер. Разговаривая, они прошли почти до другого конца кухни, представлявшей собою прямоугольник, простиравшийся во всю ширину отеля. В каждой из стен, словно выходы из центра управления, находились двери, ведущие в ресторанные залы отеля, к служебным лифтам и разделочным, расположенным на том же этаже и ниже. Обойдя двойной ряд суповых котлов, бурливших, точно адские тигли, они подошли к застекленному отсеку, откуда оба главных повара - шеф и его помощник - должны руководить своими участками. Неподалеку, заметил Питер, находилась большая жаровня с четырьмя шомполами - виновница сегодняшних неприятностей. Подсобный рабочий счищал с нее жир; его было столько, что сразу становилось ясно; часто менять жир нельзя - слишком дорого это стоит. Андре Лемье задумался над вопросом Питера, и они остановились. - Вы говорить: какие перемены, мсье? В нашем деле самое главноекачество пищи. Для некоторых фасад - как блюдо выглядит - важнее, чем его вкус. В этом отеле масса денег тратить на decor [декорацию (франц.)]. Вокруг все обкладывать петрушка. А в соус ее класть мало. Салат лежать на блюде, а он больше нужен для суп. А уж эти фокусы с разноцветной желатиной! - И Лемье в отчаянии воздел к небу руки. Питер сочувственно улыбался. - Ну, а уж вина, мсье! Dieu mere! [слава богу (франц.)], за вина я не отвечать. - Насчет вин вы правы, - согласился Питер. Он тоже был невысокого мнения о винном погребе "Сент-Грегори". - Словом, мсье, обыкновенный табльдот. Чтоб так не уважать продукт, так тратить деньги на внешний вид - прямо плакать хочется. Плакать хочется. Плакать, мсье! - Лемье помолчал, передернул плечами и добавил: - А ведь если столько не выбрасывать, у нас могла бы быть какая кухня - и желудку хорошо, и вкусно. Не то, что сейчас - все одно и то же, с виду - красота, а на вкус - ничего особенного. А ведь Андре Лемье, подумал Питер, видимо, не очень-то представляет себе, что нужно "Сент-Грегори". Как бы угадав его мысль, помощник шеф-повара заговорил снова. - Да, действительно, у отеля есть своя специфика. Тут ресторан не для утонченный гурман. Такой он быть не может. Надо готовить много блюд и быстро, обслуживать сразу много людей, а все они по-американски спешат. Однако же и тут можно добиться определенный совершенство. Чтоб совесть была чиста. А мсье Эбран говорит, мои идеи слишком дорого стоят. Это неправда, я уже доказал. - Как же вы это доказали? - Пойдемте, пожалуйста. И молодой француз повел Питера в свой застекленный закуток. Это была крошечная клетушка с двумя столами, картотекой и шкафами, занимавшими все три стены. Подойдя к столу поменьше, Андре Лемье открыл ящик, вынул большой конверт и из него извлек папку, которую протянул Питеру. - Вы спрашивать насчет перемен. Здесь все сказано. Питер Макдермотт с любопытством открыл папку. В ней лежала стопка бумаги, исписанной мелким, каллиграфическим почерком. Несколько листов большего размера были сложены пополам - на них оказались диаграммы, нарисованные от руки и так же тщательно пронумерованные. Питер понял, что перед ним - план коренной реорганизации системы общественного питания в отеле. На других страницах были сделаны подсчеты расходов, наброски меню, план осуществления контроля за качеством изготовляемых блюд и наметки штатов. Даже при самом беглом знакомстве документ поражал своей смелостью и знанием детален. Питер поднял на молодого француза глаза и встретился с ним взглядом. - Если позволите, я хотел бы поближе ознакомиться с вашей работой. - Берите. Все равно этим бумагам еще долго лежать. - Губы помощника шеф-повара скривились в горькой усмешке. - Мне все время говорят, ни одна моя лошадка в стойло не придет. - Меня вот что удивляет: как это вы могли за столь короткий срок все изучить и так тщательно продумать. Андре Лемье пожал плечами: - Чтобы понять, что плохо, не надо много времени. - Так, может, следуя этому принципу, мы сумеем разобраться и в неполадках с жаровней. В глазах молодого повара загорелся было веселый огонек и тут же сменился выражением досады. - Touche! [ваша взяла! (франц.)] Правильно: я видел жир не такой, а когда разогрели - не понюхал. - Неправда, - возразил Питер. - Вы же сами сказали мне: вы почувствовали, что жир негоден, но, несмотря на ваше распоряжение, его не заменили. - Мне надо было узнать, почему жир испортиться. Все иметь причина. И если ее скоро не обнаружить, может случиться большая беда. - Какая, например? - Слава богу, сегодня мы мало готовить на испорченный жир. А завтра, мсье, надо зажарить шестьсот порций на ленч для участники конгресса. Питер лишь тихонько присвистнул. - Только и всего! Они вышли из стеклянной клетушки и подошли к жаровне, с которой в это время как раз счищали последние остатки злополучного жира. - Завтра жир, конечно, будет свежий. А когда его меняли в последний раз? - Вчера. - Вот как! Андре Лемье кивнул. - Мсье Эбран, он не шутить, когда жалуется на большой затрат. Но почему жир портится - тайна. - Я сейчас пытаюсь вспомнить, что я знал из пищевой химии, - медленно проговорил Питер. - Свежий, доброкачественный жир начинает чадить при температуре... - Четыреста двадцать пять градусов. Больше нагревать нельзя, иначе он гореть. - А если жир подпорчен, то он начинает чадить при более низкой тем пературе. - Да, и чем больше портится, тем ниже температура, когда он чадить. - Вы здесь жарите... - При температуре триста и шестьдесят градусов - наилучшая температура для ресторанный кухня и для домашний. - Словом, если жир не горит при температуре около трехсот шестидесяти градусов, все в порядке. Если же чад появляется при более низкой температуре, значит, жир испорчен. - Совершенно верно, мсье. И тогда еда иметь плохой запах, прогорклый вкус, как сегодня. В мозгу Питера зашевелились некогда заученные, но стершиеся за долгие годы сведения. Для будущих управляющих отелями в Корнеллском университете читали курс по пищевой химии. Питеру смутно вспомнилась лекция в Статлер-Холле... За подернутыми морозным узором окнами сгущались сумерки. Он вошел тогда с улицы, с морозного, обжигающего воздуха. Внутри было тепло и успокаивающе-монотонно звучал голос лектора... жиры и катализаторы... - Есть такие субстанции, - напрягая память, сказал Питер, - которые при соприкосновении с жиром играют роль катализаторов и довольно быстро вызывают распад. - Верно, мсье. - Андре Лемье принялся перечислять по пальцам: - Это влага, соль, медь или латунь на стенках жаровни: когда температура очень высокая и когда оливковое масло. И вдруг Питера осенило. Память заработала под впечатлением увиденного, когда минуту назад жаровню очищали от жира. - Из чего сделаны решетки для жарки? - Из хромированного металла, - несколько озадаченно ответил Лемье. Хром, как им обоим было известно, не мог испортить жир. - А интересно, - сказал Питер, - хорошо ли они хромированы? И если слои хрома где-то стерся, то канон металл находится под ним и не покрылся ли он кое-где окисью? Лемье обдумал слова Питера, и глаза его вдруг расширились. Он молча вынул одну из решеток и тщательно протер ее тряпкой. Поднеся решетку к свету, они внимательно осмотрели ее со всех сторон. От непрерывного и долгого пользования хромированная поверхность была вся покрыта царапинами. Кое-где хром сошел совсем. В поцарапанных и протертых местах виднелся металл желтоватого цвета. - Это же латунь! - Молодой француз хлопнул себя ладонью по лбу. - Жир испортиться из-за нее! Какой же я дурак - сразу не догадаться! - Не понимаю, при чем тут вы, - прервал его Питер. - Задолго до вашего появления кто-то у нас, видно, сэкономил и купил дешевые решетки. К несчастью, в конечном счете это обошлось нам куда дороже. - Но я должен был обнаружить это раньше - вы же сделать это сейчас, мсье. - Андре Лемье чуть не плакал. - Мсье приходить на кухня из вашей paperasse [бумагомаралки (франц.)] и показать мне, где непорядок. Да меня же засмеют теперь! - Если такое случится, - сказал Питер, - то винить вам придется только себя. От меня никто ничего не услышит. - Люди - они говорили мне, вы хороший человек, умный. Теперь я сам видеть: это правда, - медленно проговорил Андре Лемье. Питер похлопал по папке, которую держал в руке. - Я прочитаю ваш труд и скажу вам свое мнение. - Спасибо, мсье. А я потребовать новый решетки. Из нержавеющей стали. Они сегодня же вечером будут здесь, даже если мне придется размозжить кому-то башку. Питер улыбнулся. - Знаете, мсье, я тут еще об одном думать. - О чем же? Молодой помощник шеф-повара колебался. - Может, вы решить - как бы лучше выразиться - это нахально с моей стороны. Но вы и я, мсье Макдермотт, дай нам волю, мы бы сделать этот отель первоклассный заведение. И хотя молодой француз тут же громко расхохотался, Питер думал о его словах все время, пока шел в свой кабинет. Постучавшись в дверь номера 1410, Кристина Фрэнсис подумала: а почему, собственно, она сюда пришла. Вчера ее визит к Альберту Уэллсу выглядел вполне естественно после того, как он чуть не умер накануне и она приняла участие в его судьбе. Но сейчас мистер Уэллс был окружен необходимым вниманием и, оправившись от приступа, вновь стал обыкновенным постояльцем среди тех полутора тысяч, что проживали в отеле. Поэтому Кристина и подумала, что особой необходимости заходить к нему просто нет. И все же в этом маленьком старичке было что-то притягивавшее Кристину. Возможно, подумала она, это из-за его отеческого отношения к ней, из-за того, что, как ей казалось, некоторыми чертами он напоминал ей отца, с лотереи которого за пять долгих лет она так и не свыклась. Нет, не то! Ведь отец всегда был для нее поддержкой. Тогда как в случае с Альбертом Уэллсом сильной стороной была она - к примеру, выступила против частной медицинской сестры, чтобы уберечь его от бессмысленной траты денег. А может быть, подумала Кристина, это идет от стремления заглушить щемящее чувство одиночества, охватившее ее, когда она узнала, что их свидание с Питером сегодня вечером не состоится. Кстати, просто ли огорчение испытала она или более сильное чувство, когда узнала, что вместо свидания с нею Питер будет ужинать с Маршей Прейскотт? Если быть честной, призналась Кристина, то она сегодня утром очень рассердилась; правда, она надеялась, что сумела это скрыть, хотя легкадосада все-таки прорвалась в ядовитом тоне, каким она говорила с ним Было бы большой ошибкой показать, что она имеет виды на Питера, или доставить этой мисс Марше удовольствие, дав основание думать, будто она одержала над ней, Кристиной, победу, хотя в общем-то она ведь ее одержала. Кристина продолжала стоять у двери - никто не откликнулся. Вспомнив, что там должна быть сестра, Кристина постучала снова, уже громче. На этот раз из-за двери донесся звук отодвигаемого стула и послышались шаги. Дверь открылась - на пороге стоял Альберт Уэллс. Он был при полном параде и выглядел вполне здоровым. На лице у него даже играл румянец, который стал еще ярче, когда он увидел Кристину. - Я надеялся, что вы зайдете, мисс. Если бы вы не пришли, я сам отправился бы вас разыскивать. - Я думала... - удивленно проговорила Кристина. Старичок, очень напоминавший воробья, хмыкнул. - Вы думали, что меня так и будут держать пришпиленным к кровати - как видите, это не удалось. Я почувствовал себя достаточно хорошо и попросил вашего гостиничного врача послать за тем специалистом из Иллинойса - доктором Аксбриджем. Вот у кого голова! Он сразу сказал: если больной чувствует себя хорошо, значит, так оно и есть. Мы отправили сестру домой, и вот я к вашим услугам. - Альберт Уэллс буквально сиял. - Ну что же вы стоите, мисс, проходите. Кристина прежде всего обрадовалась тому, что ему не нужно больше тратить большие деньги на оплату частной медсестры. Она подозревала, что это соображение в значительной степени повлияло на настроение Альберта Уэллса. Она прошла вслед за ним в комнату, и он спросил: - Это вы стучали немного раньше? Она ответила утвердительно. - У меня мелькнула мысль, что кто-то стучит. Но я, видно, был слишком увлечен вот этим. - И он показал на столик у окна. На нем была разложена большая сложная игра-головоломка, уже составленная на две трети. - Или, может, я подумал, что это Бейли, - добавил Уэллс. - А кто это Бейли? - полюбопытствовала Кристина. В глазах старичка загорелись огоньки. - Если вы немножко здесь побудете, то увидите его. Во всяком случае, если не его, то Барнума. Ничего не понимая, Кристина пожала плечами. И подойдя к окну, склонилась над головоломкой, чтобы внимательнее ее рассмотреть. Из уложенных кусочков уже складывались очертания Нового Орлеана. Город был изображен сверху, в наступающих сумерках; по нему змеилась, сверкая в лучах заходящего солнца, широкая лента реки. - Когда-то очень давно и я играла в эту игру, - сказала Кристина. - Мне помогал отец. - Наверняка найдутся такие, кто сочтет это не совсем подходящим времяпрепровождением для взрослого человека, - заметил подошедший к ней Альберт Уэллс. - Однако я обычно сажусь за эту игру, когда возникает желание кое-что обдумать. И случается, что одновременно находишь и ключевой кусочек и ответ на свою проблему. - Ключевой кусочек? Я никогда о таком не слышала. - Это мое собственное изобретение, мисс. Могу поклясться, что существует ключ к любой проблеме, точно так же как есть главный кусочек и в этой игре. Иногда кажется, что ты его нашел, а на поверку выходит - ошибся. Но если действительно нашел, то сразу все проясняется и начинаешь понимать, как складывается вся картина. Внезапно раздался резкий, властный стук в дверь. Губы Альберта Уэллса беззвучно произнесли: - Бейли! Когда дверь открылась, Кристина, к своему удивлению, обнаружила за ней коридорного в форме. Через плечо у него было перекинуто несколько костюмов на вешалках; в вытянутой руке он держал отутюженный синий саржевый костюм, старомодный покрой которого явно указывал на то, что принадлежал он Альберту Уэллсу. Натренированно-быстрым движением коридорный повесил костюм в шкаф и направился к выходу, возле которого его ждал старичок. Левой рукой коридорный придерживал перекинутые через плечо костюмы, правую автоматически вытянул ладонью вверх. - Я уже благодарил тебя, - сказал Альберт Уэллс. Глаза его искрились смехом. - Сегодня утром, когда ты приходил за костюмом. - Это был не я, мне вы ничего не давали, сэр. - Коридорный решительно потряс головой. - Не тебе, но твоему другу. А это то же самое. Коридорный не сдавался: - Мне об этом ничего неизвестно. - Ты хочешь сказать, что он не делится с тобой? Протянутая рука опустилась. - Я не понимаю, о чем вы говорите. - Да что ты! - Альберт Уэллс широко улыбнулся. - Ты же - Бейли. А я дал на чай Барнуму. Тут коридорный увидел Кристину. И во взгляде его отразилась растерянность, как только он ее узнал. Он жалко осклабился. - Совершенно верно, сэр, - сказал он и вышел, закрыв за собой дверь. - Объясните же, что все это значит? Старичок хмыкнул. - Вы работаете в отеле и не знаете, что такое Барнум и Бейли? Кристина отрицательно покачала головой. - Это же простейшая штука, мисс. Коридорные в гостиницах работают попарно, и берет у вас костюм один, а приносит - другой. Они это специально устраивают, чтоб два раза получить чаевые. Потом складывают выручку и делят поровну. - Понятно, - сказала Кристина. - Но мне это в голову не приходило. - Как и многим другим. Вот потому-то им и удается сорвать двойной куш за одну и ту же услугу. - Альберт Уэллс задумчиво потер свой носик-клювик. - Для меня это стало вроде игры: считать гостиницы, где вытворяют подобные трюки. - А как же вы их раскрыли? - смеясь спросила Кристина. - Признался один такой - после того, как я намекнул, что вижу его насквозь. Он мне еще не то рассказал. Вы, конечно, знаете, что есть отели, где внутренняя телефонная связь идет напрямую, без коммутатора. И вот Барнум или Бейли - словом тот, что на дежурстве, - звонит в номер, куда он должен что-то отнести. Если никто к телефону не подходит, он ждет какое-то время и звонит снова. Если же в номере подняли трубку - а это значит, что-там кто-то есть, - он на своем конце тут же вешает трубку. И через несколько минут является с вашим костюмом и получает вторые чаевые. - А вы не любите давать на чай, мистер Уэллс? - Да нет, не в том дело, мисс. От чаевых не уйдешь, как от смерти, так зачем волноваться попусту? Но я хорошо отблагодарил Барнума сегодня утром - как бы заранее заплатил за развлечение, которое позволил себе с Бейли минуту назад. Только вот чего я не люблю - это когда меня за дурачка считают. - Я думаю, это случается не так уж часто. - Кристина начинала подозревать, что Альберт Уэллс куда меньше нуждается в опеке, чем она предполагала. Но она по-прежнему получала удовольствие от общения с ним. - Вполне возможно, - признал он. - Только вот что я хотел бы вам сказать. У вас в отеле куда больше жульничества, чем в других местах. - Почему вы так считаете? - Потому, мисс, что я держу глаза открытыми и люблю поговорить с людьми. И мне они рассказывают то, чего не скажут вам. - Что же именно? - Ну, во-первых, многие тут считают, что им все сойдет с рук. А все потому, что, как я понимаю, нет у вас хорошего хозяина. Дело можно бы хорошо поставить. И потому что оно не поставлено, ваш мистер Трент и попал сейчас в такой переплет. - Просто непостижимо, - сказала Кристина. - То же самое и почти в тех же словах говорил мне Питер Макдермотт. - Она внимательно посмотрела на старичка. Хоть он и производил впечатление человека не тертого, но, видимо, врожденным чутьем доходил до истины. Альберт Уэллс одобрительно кивнул. - Да, этот молодой человек с головой. Мы с ним вчера беседовали. Это удивило Кристину. - Как, Питер приходил сюда? - Совершенно верно. - Я этого не знала. - Впрочем, подумала Кристина, это вполне в духе Питера Макдермотта: если его что-то заинтересовало, он будет упорен и не выпустит это из виду. Она и раньше подмечала его умение думать о больших проблемах, но не забывать и о мелочах. - Вы что, собираетесь за него замуж, мисс? Вопрос был задан так неожиданно, что Кристина опешила. - Почему вы так решили? - спросила она и, к своему великому удивлению, почувствовала, что краснеет. Альберт Уэллс хмыкнул. Временами, подумала Кристина, он напоминает озорного эльфа. - Догадался - по тому, как вы произнесли его имя. Кроме того, я решил, что, работая вместе, вы должны часто видеть друг друга, и если у этого молодого человека есть голова на плечах, в чем я не сомневаюсь, то рано или поздно он поймет, что от добра добра не ищут. - Мистер Уэллс, вы переходите все границы. Читаете чужие мысли, а потом... потом излагаете их вслух и еще краснеть заставляете. - Но теплая улыбка на лице Кристины показывала, что она вовсе не сердится. - И пожалуйста, перестаньте называть меня "мисс". Меня зовут Кристина. - Для меня это имя особенное, - тихо произнес Альберт Уэллс. - Так звали мою жену. - Звали? Альберт Уэллс кивнул. - Да, она умерла. Умерла так давно, что порой мне кажется, будто мы никогда и не жили вместе. И не было у нас в жизни ни радостей, ни горестей, а на самом деле хватало и того и другого. А иной раз кажется, что все это было лишь вчера. Вот в такие минуты меня с особой силой одолевает чувство одиночества. Детей-то у нас не было. - Мистер Уэллс запнулся, задумчиво глядя куда-то. - Никогда ведь не знаешь, насколько ты привязан к человеку, пока эта связь не оборвется. Вот и вы с вашим Питером - не теряйте ни минуты. Зачем тратить время попусту - его ведь не наверстаешь. - Я же говорю вам: вовсе он не мой, - рассмеялась Кристина. - По крайней мере, еще не стал им. - Если как следует возьметесь за дело, - станет. - Возможно, - Кристина посмотрела на незаконченную игру-головоломку. - Хотелось бы знать, действительно ли есть, как вы говорите, ключ ко всему, - задумчиво промолвила она. - А когда найдешь, как знать наверняка, что это он, или можно лишь догадываться и надеяться... - И не успев опомниться, она принялась изливать душу маленькому старичкурассказала все; про трагедию в Висконсине, последовавшее затем одиночество, про свой переезд в Новый Орлеан, как она приспосабливалась к новой жизни и вот только сейчас впервые почувствовала, что перед ней открывается возможность зажить полнокровно, интересно. Кристина рассказала Альберту Уэллсу и о том, как у нее сорвалось сегодня вечером свидание и как она этим огорчена. Дослушав ее, Альберт Уэллс глубокомысленно кивнул. - События часто разворачиваются сами по себе. А иногда надо подтолкнуть - тогда людм начинают шевелиться. - Можете что-то предложить? - как бы между прочим спросила Кристина. Мистер Уэллс отрицательно покачал головой. - Вы женщина, и вы должны в этих вопросах лучше разбираться. Но одно скажу. Учитывая то, что произошло, я не удивлюсь, если этот молодой человек пригласит вас завтра куда-нибудь. - Возможно, - улыбнулась Кристина. - Ну, а вы придумайте себе какое-нибудь другое свидание. Заставьте его потерпеть денек - он только больше ценить вас будет. - Что ж, придется что-нибудь выдумать. - В этом может и не быть необходимости. Я как раз собирался пригласить вас, мисс... извините, Кристина. Мне хочется поужинать с вами вдвоем - в знак благодарности за то, что вы сделали для меня вчера. И если вы способны вынести общество старого человека, я был бы счастлив заменить вам недостающую компанию. - Я буду рада поужинать с вами, и вовсе не потому, что мне недостает компании, - ответила Кристина. - Отлично! - просиял старичок. - Думаю, лучше всего будет, если мы устроим это здесь, в отеле. Я обещал доктору, что еще дня два не буду выходить на улицу. Кристина растерялась. Интересно, знает ли Альберт Уэллс о том, как высоки вечером цены в главном ресторане "Сент-Грегори". И хотя ему не нужно было теперь платить частной сиделке, Кристине вовсе не хотелось, чтобы он зря тратил оставшиеся у него деньги. Внезапно ее осенило, как все устроить наилучшим образом. Приняв такое решение, Кристина заверила старичка: - Ужин в отеле меня вполне устраивает. Однако мы должны обставить его поторжественнее. Вам придется отпустить меня домой, чтобы я успела переодеться во что-то более нарядное. Итак, решено: завтра в восемь вечера. Выйдя от Альберта Уэллса, Кристина на площадке четырнадцатого этажа обнаружила, что лифт номер четыре неисправен. Рабочие-ремонтники возились с дверью шахты и что-то чинили внутри кабины. Она вызвала другой лифт и спустилась на бельэтаж. Президент ассоциации стоматологов доктор Ингрэм гневно посмотрел на человека, вошедшего в его номер на седьмом этаже. - Макдермотт, если вы пришли сюда, чтобы замять случившееся, скажу вам прямо: зря тратите время. Вы ведь за этим пришли? - Да, - признался Питер. - Боюсь, что за этим. - По крайней мере, вы не врете, - буркнул старик. - У меня для этого нет оснований, доктор Ингрэм. Я здесь всего лишь служащий. И пока я тут работаю, я обязан делать все, что в моих силах, для этого заведения. - Вы и в случае с доктором Николасом сделали все, что в ваших силах? - Нет, сэр. Представьте себе, я считаю, что хуже поступить трудно. И то обстоятельство, что у меня нет власти отменить порядок, установленный в данном отеле, нисколько не меняет дела. Президент ассоциации стоматологов лишь хмыкнул в ответ. - Если это так, то вам следует набраться смелости, уволиться отсюда и найти себе работу в другом месте. Может быть, там меньше будут платить, зато нравы не такие низкие. Питер покраснел, но сдержался. Он вспомнил, как утром в вестибюле восхищался непримиримостью, с какою пожилой доктор отстаивал свою позицию. С тех пор ничто ведь не изменилось. - Ну, что вы на это скажете? - Живые глаза бескомпромиссно, в упор смотрели на Питера. - Предположим, я уволюсь, - сказал Питер. - Но человек, который займет мое место, может быть вполне удовлетворен существующим порядком вещей. Меня он, по крайней мере, не устраивает. И я намерен сделать все, что в моих силах, чтобы изменить установленные здесь правила. - Нечего сказать - правила! Разумные установления! Сплошной камуфляж! - И без того красное лицо доктора совсем побагровело. - Я сыт этими словами по горло! Меня от них тошнит! Противно, стыдно и тошно от того, что таков род людской! Наступило молчание. - Ну хорошо, - сказал доктор Ингрэм упавшим голосом: внезапная вспышка ярости иссякла. - Согласен, вы не такой фанатик, как некоторые, Макдермотт. У вас хватает собственных проблем, и вряд ли мои наскоки помогут делу. Но разве ты не понимаешь, сынок: ведь именно из-за нашей с тобой чертовой благоразумности и происходит то, что случилось сегодня с Джимом Николасом. - Я понимаю вас, доктор. Но думаю, что все это не так просто, как у вас получается. - Многое не просто, - проворчал пожилой собеседник Питера. - Вы слышали, что я сказал Николасу. Я сказал, что, если перед ним не извинятся и не предоставят ему номер, я сделаю все, чтобы конгресс покинул этот отель. - Ну, а если отвлечься от случившегося, разве на ваших конгрессах не бывает, скажем, дискуссий по медицинским вопросам, демонстраций и прочего, что приносит пользу множеству людей? - осторожно спросил Питер. - Естественно, бывает. - В таком случае, какой же смысл так поступать? Я имею в виду: стоит ли срывать конгресс - кто от этого выиграет? Уж, во всяком случае, не доктор Николас. - Питер умолк, вдруг почувствовав, что слова его не вызывают благоприятного отклика. - Не делайте из меня дурака, Макдермотт, - взорвался доктор Ингрэм. - И поверьте, что у меня хватило ума обо всем этом подумать. - Извините. - Всегда находятся причины, чтобы оправдать бездействие, и, как правило, - достаточно веские. Именно поэтому так мало люден способны отстаивать то, во что они верят или делают вид, что верят. Можете не сомневаться, через какие-нибудь два часа, когда часть моих благонамеренных коллег узнает, что я собираюсь предпринять, они выдвинут точь-в-точь такие же аргументы. - Пожилой врач тяжело перевел дух и посмотрел в глаза Питеру. - А теперь позвольте мне спросить вас кое о чем. Сегодня утром вы признались, что вам стыдно выставлять Джима Николаса из отеля. Так вот, будь вы сейчас на моем месте, что бы вы сделали? - Доктор, не ставьте меня в неловкое положение... - Бросьте вы эту ахинею! Я же спрашиваю вас напрямик. Питер задумался. От того, что он сейчас скажет, решил про себя Питер, для отеля ничего не изменится. Так почему бы не сказать правду? - Думаю, что поступил бы точно так же: отменил бы конгресс, - ответил он. - Вот это да! - Президент ассоциации стоматологов отступил на шаг и внимательно оглядел Питера. - Оказывается, в этой куче гостиничного дерьма затерялся порядочный человек. - Который скоро молот остаться без работы. - Не расставайся с черным костюмом, сынок! В крайнем случае найдешь себе место в похоронном бюро. - Впервые доктор Ингрэм рассмеялся. - Макдермотт, несмотря ни на что, вы мне нравитесь. Вам случайно зуб починить не надо? Питер отрицательно покачал головой. - Если не возражаете, я бы предпочел побыстрее узнать, что вы намерены делать. И чем быстрее я это узнаю, тем лучше. - Ведь если конгресс отменяется, нужно срочно что-то предпринимать. И потери отель понесет катастрофические, как сказал за ленчем Ройял Эдвардс. Но, по крайней мере, можно смягчить удар, приостановив подготовку к завтрашнему и послезавтрашнему дням. - Вы были откровенны со мной, постараюсь ответить вам тем же, - деловито проговорил доктор Ингрэм. - Я распорядился созвать сегодня внеочередное заседание исполнительного комитета на пять вечера. - Взглянув на часы, он добавил: - Это значит - через два с половиной часа. К тому времени большинство членов нашего комитета уже приедут. - Мы, конечно, будем поддерживать связь. Доктор Ингрэм кивнул. Лицо его стало вновь суровым. - Не обманывайтесь, Макдермотт, оттого, что я на минутку сбавил тон. С сегодняшнего утра ничего не изменилось. Я остаюсь при своем и намерен нанести вам удар ниже пояса. Как ни странно, Уоррен Трент почти равнодушно воспринял известие о том, что конгресс американских стоматологов, вероятно, будет отменен и его участники демонстративно покинут отель. Выйдя из номера доктора Ингрэма, Питер Макдермотт сразу же направился в кабинет директора. Кристина - что-то она разговаривает холоднее обычного, подумал он, - сказала, что хозяин у себя. Уоррен Трент, как показалось Питеру, был значительно спокойнее, чем все эти последние дни. Сидя в своем роскошном кабинете за столом с черной мраморной крышкой, он не выказывал и тени раздражительности, отличавшей его еще вчера. Временами на губах его появлялась даже легкая усмешка, хотя она едва ли имела отношение к тому, о чем докладывал Питер. Такое впечатление, подумал Питер, будто хозяин радуется чему-то известному лишь ему одному. Дослушав сообщение Питера, владелец отеля решительно потряс головой. - Они не уедут. Пошумят, но дальше этого дело не пойдет. - Похоже, что намерения у доктора Ингрэма самые серьезные. - Вполне возможно, но у остальных - едва ли. Говорите, у них совещание на сегодня назначено? Могу представить себе, чем все это кончится. Разведут для начала дебаты, затем выберут комитет для подготовки проекта резолюции. Потом - скорее всего завтра - этот комитет сделает сообщение исполнительному комитету. Проект резолюции либо примут, либо отдадут на доработку, - словом, еще какое-то время поговорят. Затем - наверное, послезавтра - резолюцию представят конгрессу. Это я уже не раз видел - весь великий демократический процесс! Да они так разговорятся, что не заметят, как их конгресс и закончится. - Вполне возможно, что так и будет, - сказал Питер. - Хотя, должен признаться, это довольно мерзкая позиция. Сказано это было резко, и Питер приготовился к тому, что Трент сейчас взорвется. Этого, однако, не произошло. Уоррен Трент лишь буркнул: - Я рассуждаю практически, только и всего. Будут разглагольствовать о так называемых принципах, пока язык не отсохнет. Но осложнять себе дело, если этого можно избежать, не станут. - И все же, - упорно гнул свое Питер, - было бы намного проще, если бы мы изменили нашу политику. Я не могу поверить, что, поселив доктора Николаса, мы бы подорвали репутацию отеля. - Само по себе его поселение, возможно, и не подорвало бы. А вот шумиха, которая в связи с этим возникнет, может подорвать. И тогда мы хлебнем горя. - Насколько я понимаю, мы уже хлебнули. - Питер почувствовал, что разговор начинает приближаться к опасной грани. Можно ли еще поднажать или надо остановиться? Кстати, подумал Питер, почему это хозяин сегодня в таком относительно хорошем настроении? Патрицианские черты Уоррена Трента исказила сардоническая усмешка. - Возможно, у нас и были неприятности. Но через день-другой они уже отойдут в прошлое. Кстати, Кэртис О'Киф все еще в отеле? - вдруг спросил он. - Насколько мне известно, да. Если бы он выехал, я бы об этом знал. - Отлично! - На лице Уоррена Трента по-прежнему играла усмешка. - У меня есть новости, которые могут оказаться интересными и для вас. Завтра я пошлю О'Кифа и его корпорацию подальше - пусть катится прямо в озеро Поншартрен. Со своего места за конторкой старшего посыльного Херби Чэндлер незаметно наблюдал за четырьмя молодыми людьми, вошедшими с улицы в вестибюль "Сент-Грегори". Было почти четыре часа дня. Херби узнал Лайла Дюмера и Стэнли Диксона, шедшего, насупясь, впереди остальных к лифтам. Через несколько минут все четверо скрылись из виду. Во время вчерашнего телефонного разговора Диксон заверил Херби, что будет молчать о причастности последнего к скандалу, разразившемуся накануне. Но ведь, кроме Диксона, с опаской думал Херби, есть еще трое. И уж совсем нельзя ручаться за то, как поведут себя остальные - да, пожалуй, и сам Диксон, - если их начнут допрашивать, а возможно, еще и пригрозят. И старший посыльный вот уже вторые сутки продолжал с возрастающим страхом ждать, что будет. Тем временем Стэнли Диксон, выйдя первым из лифта, шел по коридору бельэтажа в сопровождении своих приятелей. Они остановились у двери, на которой поблескивала табличка с надписью: "ДИРЕКЦИЯ". Диксон мрачно повторил: - Запомните, разговаривать буду я. Флора Йетс провела их в кабинет Питера Макдермотта. Бросив холодный взгляд на вошедших, Питер жестом предложил им сесть и спросил: - Кто из вас Диксон? - Я. - А Дюмер? Лайл Дюмер кивнул, он был явно менее уверен в себе. - Мне неизвестны имена еще двоих. - Это ужасно, - сказал Диксон. - Если бы мы знали, то могли бы захватить визитные карточки. - Моя фамилия Глэдвин, - внезапно заявил третий юноша. - А это - Джо Валоски. - Диксон метнул в его сторону раздраженный взгляд. - Все вы, конечно, понимаете, - спокойно сказал Питер, - что я беседовал с мисс Маршей Прейскотт и она рассказала мне о том, что случилось в ночь на понедельник. Если вы не против, я готов услышать и вашу версию. Диксон заговорил сразу же, прежде чем кто-либо успел открыть рот: - Послушайте! Мы к вам в гости не напрашивались - вы сами нас пригласили. И говорить вам мы ничего не собираемся. Если у вас есть что сказать, валяйте. На лице Питера заходили желваки. Но усилием воли он сдержался. - Отлично. Предлагаю начать с наименее важного. - Питер перелистал бумаги, лежавшие у него на столе, и обратился к Диксону: - Номер тысяча сто двадцать шесть - двадцать семь записан за вами. Когда вы сбежали, - Питер сделал ударение на последнем слове, - я понял, что вы забыли сдать номер, и сделал это за вас. Остался счет на семьдесят пять долларов и несколько центов. Кроме того, есть еще один счет за повреждение гостиничного имущества - на сто десять долларов. Юноша, назвавшийся Глэдвином, слегка присвистнул. - Мы оплатим счет в семьдесят пять долларов, - сказал Диксон. - И больше ни цента. - Ваше право оспаривать второй счет, - заметил Питер. - Но должен вам сказать, что мы это так не оставим. И если потребуется, передадим дело в суд. - Послушай, Стэн... - сказал четвертый юноша, Джо Валоски. Диксон жестом велел ему замолчать. Лайл Дюмер, стоявший рядом, в волнении переминался с ноги на ногу. - Стэн, - тихо сказал он Диксону, - чем бы все ни кончилось, они ведь могут устроить тарарам. В конце концов, поделим на четверых. - И повернувшись к Питеру, заметил: - Если мы решим заплатить вам эти сто десять долларов, может получиться, что мы не сумеем набрать всю сумму сразу. Можно будет выплатить по частям? - Конечно. - Собственно, нет никаких оснований, подумал Питер, не распространять на этих ребят обычную практику отеля. - Кто-нибудь из вас - или все вместе - пусть зайдет к нашему главному бухгалтеру и договорится о рассрочке. - И он обвел взглядом группу. - Ну, как, будем считать, что с этим вопросом покончено? Один за другим все четверо кивнули. - Остается выяснить эту историю с попыткой изнасилования - четверо так называемых мужчин против одной девушки. - В голосе Питера прозвучало презрение, которое он и не старался скрыть. Валоски и Глэдвин вспыхнули. Лайл Дюмер смущенно отвел глаза. Только Диксон держался с прежней самоуверенностью. - Это она так говорит. А по-нашему, может, все было иначе. - Я ведь уже сказал, что готов выслушать вашу версию. - Черта с два! - В таком случае, мне остается лишь принять версию мисс Прейскотт. - Может, жалеете, приятель, что вас там не было? - язвительно спросил Диксон. - Или же вы получили свое потом? - Успокойся, Стэн, - пробормотал Валоски. Питер с силой сжал подлокотники кресла. Его так и подмывало выскочить из-за стола и двинуть кулаком по этой самодовольной осклабившейся роже. Но он понимал, что тогда даст Диксону преимущество, которого тот, по-видимому, и добивался. Ну нет, сказал себе Питер, этого не будет - он не потеряет над собой власти. - Полагаю, - ледяным тоном сказал он, - всем вам ясно, что против вас может быть выдвинуто обвинение в уголовном преступлении. - Если это так, - парировал Диксон, - то кто-то уже успел бы это сделать. Так что не надо брать нас на пушку. - Вы готовы повторить эти слова в присутствии мистера Марка Прейскотта? Если он прилетит из Рима, после того как узнает, что случилось с его дочерью? Лайл Дюмер быстро взглянул на Питера - в его глазах сквозила тревога. Впервые и во взгляде Диксона появилось беспокойство. - А ему скажут? - взволнованно спросил Глэдвин. - Заткнись! - оборвал его Диксон. - Он нас ловит. Не верьте ему! - Голос его, однако, звучал не так уверенно, как минутой раньше. - Уловка это или нет, можете судить сами. - Питер выдвинул ящик стола, достал папку и раскрыл ее. - Вот тут лежит сделанная мной запись показаний мисс Прейскотт, а также описание того, что я увидел, когда в понедельник ночью вошел в номер тысяча сто двадцать шесть - двадцать семь. Бумага еще не завизирована мисс Прейскотт, но она, конечно, ее подпишет, а если сочтет нужным, то и добавит кое-какие детали. Кроме того, у меня есть письменные показания Алоисиуса Рейса, служащего нашего отеля, на которого вы налетели с кулаками. Он подтверждает мой отчет и описывает, что произошло, когда он вошел в номер. Мысль получить такой документ от Рейса пришла Питеру в голову лишь вчера поздно вечером. Он попросил об этом молодого негра по телефону, и сегодня утром тот принес ему бумагу. Отчет был аккуратно отпечатан, мысли изложены четко и ясно - недаром Ройс учился на юриста. Вручая Питеру бумаги, Ройс предостерег его: "Я по-прежнему убежден, что ни один суд в Луизиане и ломаного гроша не даст за свидетельство мальчишки-ниггера по делу об изнасиловании, в котором замешаны белые". Слегка раздраженный вечной ершистостью Рейса, Питер тем не менее заверил, что дело никогда не попадет в суд. "Но мне надо быть во всеоружии", - добавил он. Помог Питеру и Сэм Якубек. По просьбе Питера он осторожно навел справки об обоих молодых людях - Стэнли Диксоне и Лайле Дюмере. Якубек сообщил следующее: "Отец Дюмера, как вам известно, - президент банка, а отец Диксона торгует автомобилями; у него хорошее дело, большой дом. Оба парня, судя по всему, пользуются достаточной свободой и попустительством со стороны родителей, а также, насколько я понимаю, не испытывают недостатка в деньгах, хотя и до определенного предела. Отцы обоих, судя по тому, что мне удалось узнать, не станут кипятиться из-за того, что их сынки переспали с какой-то там девчонкой; скорее всего, скажут: "Я в молодости тоже этим грешил". Но попытка изнасилования, да к тому же дочки Прейскотта - это уже другое дело. Марк Прейскотт пользуется влиянием в городе - не меньшим, чем кто-либо другой. Он вращается в том же кругу, что и родители обоих мальчишек, хотя, пожалуй, Прейскотт по своему положению превосходит, их. И конечно, если Марк Прейскотт напустится на стариков Диксона и Дюмера и обвинит их сыновей в изнасиловании своей дочки или в попытке изнасилования, то дело будет худо, и оба парня понимают это". Питер поблагодарил Якубека и на всякий случай принял услышанное к сведению. - Ваши угрозы прижать нас этим заявлением, - заговорил Диксон, - ничего не стоят. Своими глазами вы ничего не видели, и бумага ваша составлена с чужих слов. - Возможно, вы и правы, - сказал Питер. - Я не юрист и поэтому не могу утверждать наверняка. Но будь я на вашем месте, я не стал бы сбрасывать со счетов этот документ. И еще: чем бы дело в суде ни кончилось, пахнуть оно будет не очень хорошо, и я полагаю, что ваши родители всыплют вам по первое число. Быстрый взгляд, которым обменялись Диксон и Дюмер, показал Питеру, что последний удар достиг цели. - Ребята! - взмолился Глэдвин. - Нам вовсе ни к чему попадать в суд. - Что же вы собираетесь предпринять? - мрачно спросил Лайл Дюмер. - Если мы сумеем договориться, то я ничего не буду предпринимать, во всяком случае, против вас. Если же вы будете продолжать упорствовать, я вечером пошлю телеграмму мистеру Прейскотту в Рим и передам эти бумаги его адвокатам здесь, в Новом Орлеане. - Что вы подразумеваете под словом "договориться"? - резко спросил Диксон. - Это означает, что каждый из вас напишет сейчас полный отчет о том, что произошло в понедельник, включая первую часть вечера, и укажет, кто из служащих отеля так или иначе причастен к случившемуся. - Черта с два! - взорвался Диксон. - Слишком многого захотели... - Кончай, Стэн! - нетерпеливо прервал его Глэдвин. И, обращаясь к Питеру, спросил: - Предположим, мы дадим показания. Что вы с ними сделаете? - Можете положиться на мое слово - хоть мне и очень хочется использовать их соответствующим образом: ваших заявлений не увидит ни один человек за пределами отеля. - Какие у нас гарантии, что вам можно верить! - Никаких. Просто у вас нет другого выхода. В комнате наступила тишина - поскрипывал стул да приглушенно стучала машинка за дверью. - Я согласен, - нарушил молчание Валоски. - Дайте мне что-нибудь, на чем можно писать. - Пожалуй, я тоже напишу, - присоединился к нему Глэдвин. Лайл Дюмер мрачно кивнул в знак согласия. Диксон нахмурился и, пожав плечами, изрек: - Итак, всех засадили за писанину. Теперь-то какая разница - одним больше, одним меньше? Только я люблю писать толстым пером, - сказал он Питеру. - Таков мой стиль. А через полчаса, после того как вся компания удалилась, Питер внимательно перечитал несколько исписанных листов, которые он лишь бегло проглядел при юношах. Перед ним лежали четыре версии того, что произошло в понедельник; они отличались друг от друга в изложении деталей, но в основном совпадали. Они позволяли восполнить существовавшие дотоле пробелы в информации и давали исчерпывающий ответ на просьбу Питера назвать соответствующих служащих отеля. Старший посыльный Херби Чэндлер едва ли мог теперь рассчитывать на то, что ему удастся выйти сухим из воды. Неясная мысль, мелькнувшая было в голове Отмычки, постепенно приобрела вполне четкую форму. Инстинкт подсказывал ему, что появление герцогини Кройдонской в вестибюле отеля одновременно с ним было не просто совпадением. Это было величайшее знамение, указавшее ему путь к сверкающим украшениям герцогини. Ясно, что знаменитая коллекция драгоценностей, принадлежащих Кройдонам, едва ли могла целиком находиться в Новом Орлеане. Известно было, что во время разъездов герцогиня брала с собой лишь часть своих сокровищ Аладдина. И тем не менее добыча могла быть крупной: хотя большинство драгоценностей скорей всего хранилось в сейфах отеля, у герцогини в номере наверняка было кое-что. Как всегда, ключом к решению проблемы был ключ от номера Кройдонов. И Мили Отмычка принялся разрабатывать план, как его добыть. Несколько раз он поднимался на лифтах, меняя их, чтобы не вызвать подозрения. Однажды, когда в кабине лифта не было никого, кроме лифтера, он спросил как бы невзначай: - А правда, что в отеле остановились герцог и герцогиня Кройдонские? - Совершенно верно, сэр. - Наверно, тут есть специальные номера для гостей такого ранга. - Отмычка широко улыбнулся. - Не то что для нас, простых смертных. - Да, сэр, герцог с герцогиней занимают президентские апартаменты. - Вот как! На каком же это этаже? - На девятом. Отмычка мысленно поставил галочку возле "пункта первого" и вышел из лифта у себя на восьмом этаже. "Пункт два" состоял в том, чтобы выяснить номер комнаты. Это оказалось совсем нетрудно. Достаточно было подняться на один марш по лестнице и совершить небольшую прогулку по коридору! Двустворчатые двери, обитые кожей, с вытисненными на них золотыми королевскими лилиями, возвещали о том, что здесь президентские апартаменты. Отмычка запомнил номер: 973-7. Снова вниз, в вестибюль, - на этот раз чтобы с независимым видом пройтись мимо стойки портье. Быстрый, наметанный глаз сразу подметил, что у номера 973-7 было обычное, как у всех номеров, отделение для почты. И там на гвоздике висел ключ. Было бы ошибкой сразу подойти к портье и попросить ключ. Отмычка сел в вестибюле и стал наблюдать. Предосторожность оказалась не лишней. Через несколько минут пристального наблюдения стало ясно, что в отеле приняты меры предосторожности и персонал предупрежден. Обычно портье выдают ключи не глядя, тогда как сегодня они были подозрительно внимательны. Когда у портье просили ключ, он спрашивал фамилию постояльца и сверял ответ с записью в регистрационной книге. Видно, решил Отмычка, весть об удачном рейде, совершенном им утром, распространилась по отелю, в результате чего и приняты дополнительные меры безопасности. При мысли о том, что полиция Нового Орлеана тоже поставлена на ноги и через считанные часы может начать розыск именно его, Милна, Отмычка похолодел от страха. Правда, если верить утренней газете, основное внимание полиции было по-прежнему приковано к розыскам человека, который двое суток назад сбил мать и дочь и умчался на своей машине. Но в полиции наверняка найдется какой-нибудь дотошный тип, который урвет минутку и свяжется по телетайпу с ФБР. И вспомнив о том, какую страшную цену придется ему заплатить при очередной поимке. Отмычка снова чуть было не решил плюнуть на все, рассчитаться в отеле и дать деру из города. И все же продолжал колебаться. Наконец он заставил отступить сомнения, вспомнил об утренней удаче и успокоился. Через некоторое время его долготерпение было вознаграждено. Он заметил, что один из клерков, молодой человек с волнистыми светлыми волосами, нервничает и не слишком уверен в себе. Отмычка понял, что перед ним новичок. Присутствие за стойкой этого молодого человека открывало некоторые возможности, использовать которые, решил Отмычка, будет делом нелегким и рискованным. Но, вероятно, само возникновение такой возможности, как и другие события, произошедшие за сегодняшний день, было уже знаменательно. Итак, он решил ею воспользоваться с помощью уже