Хэрри Грей. Однажды в Америке --------------------------------------------------------------- Перевод: С. и О. Харламовы Издательство: "Полярис", 1995 OCR: K.Mezencev --------------------------------------------------------------- Глава I Косой Хими возбужденно перегнулся через парту Взгляд его голубых глаз рассеянно блуждал по сторонам. -- Эй, Макс! Эй ты, Макс! Послушай, а, Макс? -- заискивающе заныл он. Большой Макс быстро взглянул на учительницу, Старую Заколку Монс, сурово возвышающуюся над столом в дальнем конце классной комнаты нашего седьмого класса. После чего неторопливо опустил себе на колени вестерн в бумажной обложке и с отвращением посмотрел на Косого. Его взгляд был прямым и резким, поведение -- властно-спокойным, тон -- полон пренебрежения -- Почему ты не можешь просто заткнуться и читать свою книгу? -- Он поднял свой вестерн. -- Заноза в заднице. В ответ Косой укоризненно уставился на Макса. Потом сутулясь опустился на свое место и обиженно надулся Макс насмешливо посмотрел на него поверх книжки и примиряюще прошептал: -- Ладно, ладно, Косой. Что ты там придумал? Косой замялся. Ответ Макса несколько поубавил его возбуждение: взгляд Косого приобрел осмысленное выражение. -- Я не знаю. Я просто думал... -- пробормотал он -- Думал? О чем? -- Макс начал терять терпение. -- Как насчет того, чтобы удрать из школы на Запад и присоединиться к Джесси Джеймсу и его банде? Большой Макс презрительно посмотрел на Косого и неторопливо выпростал из-под маленькой парты свои длинные ноги. Воздев высоко над головой мускулистые руки, он зевнул и лениво пихнул меня коленкой. -- Эй, Башка, ты слышал это дурацкое кудахтанье? -- с видом отъявленного наглеца проговорил он, оттопыривая губу. -- Ну-ка, скажи, как в одном парне может умещаться столько глупости? Ну-ка, поговори с ним. Бог ты мой, ну и ничтожество. -- Лопоухое ничтожество, -- уточнил я. Подавшись в сторону Косого всем телом и чувствуя как всегда свое полное превосходство, я ухмыльнулся: -- Почему ты никогда не пользуешься своей башкой? Эти парни давным-давно покойники. -- Покойники? -- удрученно переспросил Косой. -- Да, покойники, Кудахтало, -- насмешливо подтвердил я. Косой глупо улыбнулся: -- Ты знаешь все. У тебя на плечах настоящая башка, да, Башка? --_ Он угодливо хихикнул и, видя, что я благосклонно отнесся к его лести, продолжал: -- Ты очень умный, поэтому тебя и прозвали Башкой, правда, Башка? -- И он вновь заискивающе хихикнул. Я с деланной скромностью пожал плечами и повернулся к Максу: -- Чего еще можно ожидать от такого лопуха как Косой? -- Чего ожидать от Косого, Башка? -- переспросил сосед Макса, Простак, имеющий вид самого отпетого хулигана. Мисс Монс бросила в нашу сторону злой, предупреждающий взгляд, который мы проигнорировали. Демонстративно смахнув чуб со своих густых бровей и поджав верхнюю губу, Простак принял обычный агрессивный вид. Издав короткий рык, он задиристо спросил, нарочито произнося слова по слогам: -- Так что этот глупый болтун сказал на сей раз? Роль информатора взял на себя маленький пухлый. Доминик, сидящий рядом с Косым. -- Он хочет отправиться на Запад и вступить в банду Джесси Джеймса, -- тоненьким голоском сообщил он. -- Ему охота поездить на лошадке. -- Доминик начал подпрыгивать, одной рукой удерживая воображаемые удила, а другой похлопывая себя по толстому боку. -- Но, но, -- Косой! -- Затем он принялся щелкать языком. Мы трое присоединились к нему. Дружно подпрыгивая, мы отщелкивали ритм в такт движениям. Улыбка Косого была растерянной и глупой. -- Эй, ребята, кончайте, я ведь пошутил. -- Тс-с-с. Старый боевой топор, -- прошептал Простак. Подобно темной туче, ползущей по ясному небу, по проходу между партами на нас надвигалась необъятная, пышная и взлохмаченная мисс Монс. Ее гаргантюанские бедра были обтянуты множеством черных юбок, скрепленных английскими булавками. Нависнув над нами, она остановилась. -- Вы, вы, ни-на-что-не-годные малолетние бродяги, чем вы тут занимаетесь? Мисс Монс просто распирало от ярости. Стремительно взмахнув рукой, она попыталась выхватить вестерн у Косого. Щеки ее вспыхнули огнями штормового предупреждения. -- Вы... вы... бандиты! Вы... вы... гангстеры! Вы... вы -- истсайдские бездельники, читающие всякую дрянь! Немедленно отдайте мне это грязное чтиво! -- выдохнула она и поднесла руку под нос Максу. Макс не спеша закрыл вестерн и нагло засунул его в ранец. -- Немедленно отдай мне эту книгу! -- рявкнула учительница и яростно топнула ногой. Макс ласково улыбнулся ей. -- А поцелуйте меня в ..., милая учительница, -- ответил он, четко произнося слова на идише. По ее ошеломленному виду я понял, что она догадалась, какую часть тела ее попросил поцеловать Макс. На несколько секунд класс потрясенно затих. Единственным звуком в помещении было' тяжелое, астматическое дыхание, вырывающееся из темно-красных. челюстей нашей учительницы. Затем раздался целый хор сдержанных смешков. Шипя и задыхаясь, она развернулась и в молчаливой ярости обвела глазами остальной класс. Затем отступила к своему столу. Ее громадная корма угрожающе покачивалась. Макс издал губами неприличный звук. В классе стоял радостный шум. Мисс Монс остановилась перед столом, наблюдая за сценой веселья. Ее всю трясло в приступе неконтролируемой ярости. Однако вскоре она взяла себя в руки. На смену ярости пришла холодная язвительность. Учительница откашлялась. Класс затих. -- Вы, пятеро бандитов, по чьей вине начался этот гнусный кавардак, вы получите по заслугам! -- провозгласила она. -- Целый семестр я вынуждена была мириться с вашим мерзким, вульгарным ист-сайдским поведением. За все годы работы я еще никогда не встречалась с такими отпетыми малолетними гангстерами. Впрочем, я ошибаюсь. -- Торжествующая улыбка заиграла на ее губах. -- Много лет назад у меня было несколько жалких негодяев того же пошиба. -- Ее довольная улыбка стала еще шире. -- И во вчерашних вечерних газетах я прочитала подробный отчет о показательном конце двоих из них. Они были точно такими же хулиганами, как вы. -- Она театрально выставила указательный палец в нашу сторону. -- Я предрекаю, что вы пятеро в свое время завершите карьеру таким же образом, как и те двое: на электрическом стуле! Она уселась за стол, улыбаясь нам и покачивая головой в радостном предвкушении. -- Она имеет в виду Луи Левшу и Итальяшку Франка, -- глухо проворчал Простак. Макс плюнул сквозь зубы. -- Пара тупых дурней -- вот кто эти парни! -- Он повернулся ко мне: -- Этот Луи Левша, он что, правда был твоим дядей, а, Башка? Я скорбно покачал головой: я бы только гордился таким родством. -- Нет, он был лишь другом моего дяди Абрама. Знаешь, того, которого друзья выбросили с корабля, когда везли контрабандные алмазы. Макс кивнул. Учительница извлекла из складок черной юбки тяжелые бронзовые часы. -- Слава Богу, осталось всего лишь пятнадцать минут до звонка, -- произнесла она, глядя на нас с довольным видом, точно смаковала предсказанный нам конец. Макс достал из ранца вс-е тот же вестерн и, вызывающе посмотрев на учительницу, склонился над партой. Остальные ученики продолжали заниматься. Я вслед за Максом принял отстраненный вид и, развалившись, сполз под парту, где принялся слушать знакомый шум нижнего Ист-Сайда, доносившийся через открытое окно. Я предался своей любимой фантазии: уличное смятение представлялось мне похожим на неблагозвучную оперетту Пронзительный полицейский свисток был стартовым сигналом дирижера оркестра. Цок-цоки-цок, цок-цоки-цок ломовых лошадей, тянущих по булыжной мостовой скрипящие погромыхивающие фургоны, звучало неумолкающим ритмичным боем барабанов. Звуки рожков грузовых и легковых машин, то опускавшиеся до басов, то поднимавшиеся высоко вверх, были игрой духовых инструментов. Тоненький плач голодных или больных младенцев напоминал печальную музыку скрипок, а низкий гул далекой подземки -- вибрирующее дыхание контрабасов. Мешанина голосов, зовущих и орущих на множестве диалектов, заменяла хор, а зычный речитатив уличного разносчика, расхваливающего свой товар, -- исполнение ведущей мужской 'роли. И над всем этим музыкальным переполохом царил пронзительный хриплый визг толстой женщины, которой я отвел роль примадонны сопрано. Она высовывалась из окна верхнего этажа. -- Шолойми, Шолойми... Эй, эй, Шолойми, не забудь, скажи бакалейщику: отличную, толстую, жирную селедку! Затем я представил себе гоблинов и ведьм, катающихся верхом на волнах звука и запахах, вливающихся в класс. Чудища въезжали в комнату на зловонии от гниющих отбросов из открытых мусорных контейнеров, на вони из водосточных канав, смешанной с острыми ароматами кухни, смрадом сырых комнатушек и едким запахом мочи из школьного туалета во дворе. Они влетали в окно вместе с удушающими волнами. Особенно отвратительными были гоблины, источающие зловонные выделения. Эти звуки и запахи ист-сайдских улиц навсегда запечатлелись в моей памяти. Через несколько секунд я вернулся к реальности и посмотрел на Большого Макса, Простака, Доминика и Косого, пытаясь угадать, о чем они думают. Я представил всех нас на конях с револьверами в руках, удирающих от отряда полицейских. Это было бы весело, подумал я и рассмеялся над собой. Я, Башка, занимаюсь детскими фантазиями. Всего через несколько месяцев я смогу посещать бар, как настоящий мужчина, а мысли в голове дурацкие, как у Косого Хими. -- Чему радуешься, Башка? -- Макс отложил книжку в сторону и посмотрел на меня. -- Да так. Просто думаю. Макс фыркнул: -- И ты тоже? О чем же? -- Я? О Косом, вступающем в банду Джесси Джеймса. -- Да Косой просто тупица. Чтобы мы присоединились к ним, парням из маленького городишки! -- Макс презрительно усмехнулся. -- Конечно, Джесси Джеймс умеет обращаться с револьвером, но ведь ты, Башка, понимаешь, что я хочу сказать. Использовать для налета лошадей! Да эта рухлядь только для мелких городишек годится. Когда мы начнем, то покажем класс! -- Макс вытер нос тыльной стороной ладони. -- Мы добудем миллион долларов, распихаем их по банкам, а потом завяжем. -- Миллион на пятерых, Макс? -- спросил Доминик. -- Нет, по миллиону на каждого. Башка, как тебе нравится миллион долларов? -- Макс был совершенно серьезен. -- Миллион? Да, мне это понравилось бы, но, может быть, хватит и полумиллиона, чтобы завязать? Миллион долларов -- это огромная сумма, Макс, -- нравоучительно произнес я. -- Может быть, для кого-то полмиллиона большие деньги, но для меня это миллион. -- Во взгляде Макса появился вызов. Я пожал плечами: -- Ладно, хорошо. Пусть будет миллион. В данный момент какая, к черту, разница? -- Мы завяжем, когда у нас будет миллион? -- задиристо спросил Простак. -- Да, мы завяжем, переберемся в Бронкс и станем большими шишками, -- объявил Макс тоном, не терпящим возражений. -- Эй, ребята! -- Косой перегнулся к нам через парту. -- А сколько это, миллион долларов? Макс раздраженно шлепнул себя ладонью по голове. -- Ну что за вопросик? Парню перевалило за тринадцать, а он не знает, что такое миллион долларов. -- Косой, ты настоящий дурак, -- вмешался Доминик. -- Миллион долларов это миллион долларов. -- Да, правильно, -- кивнул Косой и улыбнулся. -- Но сколько это? Скажи мне, Домми, сколько это тысяч? Доминик поскреб затылок: -- Я думаю, что миллион -- это десять тысяч долларов. -- Ты что болтаешь? Это больше чем пятьдесят тысяч, -- верно. Башка? -- ехидно спросил Простак. Я был горд: я всегда знал ответ. Вот почему меня ''звали Башкой. в -- Это десять раз по сто тысяч долларов! -- с важным видом произнес я. Простак нерешительно улыбнулся: -- Да, как раз .это я и хотел сказать. -- Чтобы скрыть свою растерянность, он быстро сменил тему разговора: -- Макс, когда мы начнем собирать дрова для костра в честь выборов? -- Мы начнем в это воскресенье, -- рассудительно ответил Макс. Косой заволновался: -- А если Вильсон проиграет, у нас все равно будет большой костер, как и всегда? -- Да. Разве не наш костер всегда был самым большим в округе? Нам плевать, кто победит, Вильсон или Хьюз, у нас все равно будет большой костер. Прозвенел звонок. Мы схватили свои пожитки. Остальные ученики почтительно ждали, когда мы первыми "выйдем из класса. Мисс Монс поднялась со своего места. Когда я проходил мимо, она протянула руку, чтобы остановить меня. -- Ты! -- повелительно произнесла она. -- Кто, я? Я приготовился оттолкнуть ее. Макс остановился рядом, готовый оказать помощь. -- Да, ты, молодой человек. Мистер 0'Брайен хочет с тобой поговорить. -- Опять директор? -- растерялся я. --Зачем? -- Никаких наглых вопросов, молодой человек. Давай отправляйся наверх. Я посмотрел на Макса. -- Подождите меня. Я сбегаю наверх и узнаю, чего от меня хочет старый дурак. Макс проводил меня до лестницы. -- Мы будем снаружи, если тебе понадобится помощь. Свистни -- и мы поднимемся и выбросим старого трутня из окна. -- Нет, он в порядке. Не такой уж он плохой парень, этот 0'Брайен. -- Да, для директора он не так уж плох, -- согласился Макс и пошел к выходу. Я подождал, пока он не скрылся из виду. Мне не хотелось, чтобы он увидел, как я снимаю кепку. Я тихонько постучал в дверь. -- Входите, пожалуйста, -- послышался приятный бас. Я вежливо остановился на пороге и сказал: -- Вы хотели видеть меня, мистер 0'Брайен? -- Да-да, проходи. -- Его большое красное лицо расплылось в приветливой улыбке. -- Проходи и закрывай дверь. Посиди пока, я сейчас закончу. Я как раз знакомлюсь с твоими контрольными работами. Они очень хорошие, очень хорошие. -- Директор посмотрел на меня и нахмурился. -- Но твое заявление с просьбой выдать тебе документы расстроило меня. -- Он вновь уткнулся в бумаги. Я сидел напротив него и чувствовал себя не в своей тарелке. 0'Брайен отодвинулся вместе со стулом от стола, откинулся на спинку и, заложив руки за голову, стал покачиваться взад и вперед. Его умные синие глаза поблескивали в такт движению. Он смотрел на меня и молчал. Мне стало совсем не по себе. Внезапно он перестал раскачиваться и подался в мою сторону, перегнувшись через край стола. Его лицо приняло суровое выражение. -- Иногда я даже не могу понять, почему проявляю к тебе интерес, -- сказал он. -- Может быть, потому что вижу твои возможности. Твои школьные успехи свидетельствуют, что ты необычайно одаренный мальчик. Поэтому я решил поговорить с тобой. -- 0'Брайен встал и принялся мерить шагами кабинет. -- Но не подумай, что это очередная нотация. Нет. В этой школе тебе осталось пробыть несколько месяцев, поэтому то или иное твое поведение не так уж и важно для нас, но... -- он театрально поднял палец, -- то, как ты поведешь себя в будущем, очень важно для тебя и именно для тебя. Этот момент может оказаться поворотным в твоей жизни. Я повторяю, если бы ты не был умным мальчиком, я бы не стал тратить на тебя время. Я бы не пытался заставить тебя понять, по какой дороге идете ты и твои дружки. Поверь мне, эта дорога не приведет ни к чему хорошему. -- Он произнес все это с прочувствованной серьезностью. Я сидел, ожидая,, когда старик выговорится. Что знает о ребятах такой старик, как он? Да е^у по меньшей мере сорок пять, и он уже одной ногой в могиле. Впрочем, он просто замечательный ирландец. И как директор самый лучший из тех, кого мы видели в этой помойке. Совсем не такой, как тот последний старый ублюдок, который вечно давал волю рукам. Директор продолжал: -- Конечно, в чем-то виновата твоя среда обитания. Ты понимаешь, что я подразумеваю под этим словом? На секунду я забылся. -- Знаю ли я, что такое среда обитания? -- Я пре- зрительно фыркнул. Он рассмеялся: -- Я забыл, ты тот, кого называют Башкой. Ты знаешь все. Растерявшись, я изменил поведение и пробормотал: -- Среда обитания? Вы имеете в виду Ист-Сайд*? --Ида и нет. Но в основном нет. Многие, очень многие преуспевающие и хорошие люди были рождены и воспитаны в этом районе. -- Он остановился.и какое-то время пристально меня разглядывал. -- Эта последняя ∙заварушка, в которую попали ты и твои друзья. Что послужило настоящим поводом? Почему вы это сделали? Я пожал плечами. -- Ты знаешь, о чем я говорю? Я помотал головой. Я врал. Мое лицо горело. Откуда он узнал об этом? -- Ты знаешь, о чем "я говорю. -- Голос директора зазвучал жестко. -- Послушай, молодой человек, давай будем честны друг с другом. -- Он опять начал шагать по комнате. Я чувствовал себя, как арестант на перекрестном допросе. -- Я говорю о кондитерской Шварца, в которую ты и твои друзья вломились несколько дней назад. Мне захотелось провалиться сквозь пол. Значит, он знал. Значит... Ну и черт с ним. -- Разве ты не понимаешь, что если бы не твой раввин, не священник твоих дружков-католиков и не моя небольшая помощь в разговоре с властями, то вы, ребята, были бы отправлены в исправительное заведение? Я пожал плечами. Это он, дурак, так считал. Он не знал, кто действительно замял дело. Я не мог сообразить, должен ли объяснить ему, что это сделал дядя Большого Макса, хозяин похоронного бюро. Он пошел к гангстеру Монаху, а Монах пошел к районному лидеру Демократической партии, и этот самый парень и дал * Беднейшая часть Нью-Йорка. (Здесь и далее примеч. ред.) II указания судье еще до того, как раввин, священник или 0'Брайен успели с ним встретиться. Тупые дурни, вот они кто. Монах и районный лидер -- вот парни, за которых надо держаться. Они начальники всему -- полиции, судьям, всему. -- Я обращаюсь к тебе, молодой человек. Почему ты не отвечаешь? Я пожал плечами. Я не мог заставить себя взглянуть-ему в лицо. Он продолжал расхаживать взад и вперед. -- Я спрашиваю, для чего вы это сделали? .Из озорства? Из-за денег? Скажи-ка, мальчик, ты получаешь деньги на карманные расходы от своих родителей? -- Иногда, когда у отца бывает работа, -- пробормотал я. -- Сейчас он работает? Я отрицательно покачал головой. -- Сколько раз я тебе говорил, что невежливо мотать головой или пожимать плечами. Отвечай словами, а не телодвижениями. У тебя это становится дурной привычкой. Я снова пожал плечами. Директор в отчаянии всплеснул руками. -- Ну ладно... Есть еще один вопрос, который я хотел бы прояснить... -- Он на мгновение замешкался. -- На протяжении всего семестра мне было интересно... Только имей в виду, я вовсе не собираюсь совать нос в твои личные дела, мне просто интересно узнать, чтобы я мог в дальнейшем ориентироваться... Почему это ты и твои приятели не пользуются бесплатными горячими завтраками, которые предоставляет школа? Вместо этого, как я заметил, вы, ребята, каждый день во время еды играете во дворе в баскетбол. Ты такой худой, и думаю, что где-то в полдень ты смог бы справиться с порцией горячего супа. -- Он говорил доброжелательно и нерешительно. -- Скажи, "это из-за того, что этот суп вовсе не то, что вы называете кошером*? Я покачал головой: -- Нет, кошер для-меня ничего не значит. -- Тогда почему? Мне действительно интересно узнать. -- Я не ответил и пожал плечами. * Кошерная еда -- еда, которую разрешается употреблять благоверным иудеям. -- Город берет на себя пусть небольшие, но расходы и заботы, чтобы предоставлять эти бесплатные завтраки, -- продолжил директор. .-- И очень многие из вас, детей, Могли бы воспользоваться щедростью города, но не делают этого. -- Щедростью, -- презрительно фыркнул я. -- Да, щедростью, -- повторил он. -- Что плохого в этих завтраках? -- Суп, -- насмешливо сказал я. -- Суп? -- Да, благотворительный суп, -- проворчал я. -- Хм-м-м... Да, к сожалению, на самом деле именно суп с хлебом -- это основное блюдо, поставляемое, чтобы разнообразить домашнюю диету недокормленных детей в наших перенаселенных районах. -- "Суповая" школа, -- с презрением произнес я. Директор грустно улыбнулся: -- Да-да, я это уже слышал. "Суповые" школы. Ладно, давай на минуту забудем о супе, хорошо? Я кивнул. -- Хорошо, хорошо. На чем мы остановились? -- спросил он с улыбкой. -- Ах да, твой отец, к несчастью, безработный? Я опять кивнул. Он печально покачал головой и со-.чувственно поцокал языком. Я опять начал чувствовать себя неуютно. Он глубоко вздохнул: -- Значит, поэтому ты и подал заявление, чтобы тебе выдали документы для устройства на работу? И поэтому ты не собираешься кончать школу? Ты хочешь зарабатывать деньги, чтобы помогать семье? -- Да. -- Это довольно похвально, но все-таки, не мог бы ты продолжить обучение? Я пожал плечами. -- Так да или нет? Я пожал плечами еще раз. -- Послушай, я хочу тебе помочь. Я смогу тебе по-∙мочь, если ты изменишь свое поведение. Не держись за своих дурных приятелей, продолжай ходить в школу Только при помощи учения... Я перебил его: -- Я не могу окончить школу. Мне надо работать. У моего отца нет работы. -- Как долго твой отец без работы? -- Как долго? Около трех месяцев. -- Хм-м-м... -- 0'Брайен потер подбородок. -- Ладно, у меня есть одна идея, и я реализую ее в твоем случае. 1ы очень одаренный и в общем-то не испорченный, ты еще можешь стать добропорядочным и преуспевающим гражданином. Я сделаю так, чтобы агентство по социальной защите занялось твоим делом и помогло твоей семье. Так что ты сможешь продолжить учебу. Только держись подальше от своих друзей. -- Он самоуверенно улыбнулся, считая, что решил проблему. Его голос повеселел: -- Ну? Ведь совсем неплохо? Они помогут тебе помочь самому себе. Ты продолжишь обучение и при хорошем поведении сможешь преуспеть.. Ты ведь хочешь * добиться успеха в этой жизни, верно? Чтобы получить свою долю от богатств мира, ты должен специализироваться. Мне кажется, что у тебя замечательные способности к математике. Почему бы не продолжить и не попытаться стать счетоводом, а может быть, и бухгалтером? Не следует брести по жизни без определенной цели. Специализированные знания -- это острый нож, который поможет тебе пробиться сквозь жизненные затруднения к своей цели. К успеху. Ты понял, что я хочу сказать? Да, я понял, что он хотел сказать, но сыграл в дурачка. -- Да, я достану себе большой нож. Директор впервые вышел из себя. -- Черт подери твою тупость! -- взорвался он. -- Я думал, ты понимаешь, о чем я говорю. Я пожал плечами. Все это стало действовать мне на нервы. -- Ну? -- обеспокоенно спросил он. -- Что? -- я сделал вид, что не понимаю. Он пристально посмотрел на меня. Я опустил глаза. Тогда до него дошло, что я понял, о чем он говорил. Да, я понял, о чем он говорил. Он хотел, чтобы я не бросал школу, откололся от Макса и остался без миллиона долларов, которые мы собирались сделать на налетах .и всем остальном. Я буду получать помощь от агентства по социальной защите? Ха! Все станут смотреть на нас сверху вниз. Благотворительность. Фу! Какой толк в образовании? Я знаю достаточно для того, чем собираюсь заняться. Умею писать. Знаю арифметику. Могу читать. Я умный. Я умею использовать свою башку. Да, именно поэтому меня и прозвали Башкой. Потому что я умный. Да, и я достану себе настоящий острый нож. Он будет моим ножом специализированных знаний. 0'Брайен остановился напротив меня с суровым выражением лица. -- Я сделаю так, чтобы агентство помогло твоей семье, а ты не бросай школу, -- сказал он. Его тон был категоричным. Я поднялся со стула. Я чувствовал себя героем, вроде крутого Натана. -- Я не желаю вашей благотворительности и не нуждаюсь в ней. Я ухожу из школы. Он был славным парнем. Мне даже стало его жаль. Он выглядел таким расстроенным из-за всех нас, малолеток. -- Хорошо-хорошо, мы кончили, сынок. -- Он похлопал меня по спине. Я подошел к двери и обернулся. -- Так мне. отдадут документы для устройства на работу? Он не ответил, а лишь посмотрел на меня и безнадежно вздохнул. Я не отставал: -- Мне они нужны, мистер 0'Брайен. Он печально кивнул: -- Ты их получишь. Друзья ждали меня возле выхода. -- Чего хотел старый болтун? -- спросил Макс. -- Ничего особенного. Он в основном разговаривал сам с собой. Он хотел, чтобы я остался в школе. ∙Косой вытащил губную гармошку. Мы пошли вниз по улице, напевая "Прощай, моя крошка с Кони-Айленд". У Макса был замечательный баритон. Простаку достался посредственный бас. Доминик пел высоким фальцетом: у него ломался голос. А я пел голосом, который считал тенором. В любом случае мы очень гордились нашим уличным квартетом. Мы дружно маршировали под музыку вдоль по улице. Вдруг мы резко затормозили и вытаращили глаза: перед нами стоял величайший в мире человек. В наших глазах он был более великим, чем Джордж Вашингтон в глазах большинства школьников. И он смотрел прямо на нас. -- Привет, ребята. Мы замерли в благоговении. Макс всегда был самым решительным. -- Привет, Монах, -- ответил он. Это был Монах, самый крутой человек во всем Ист-Сайде, а значит, когда это касалось нас, то и во всем мире. -- Ребята, я хочу, чтобы вы оказали мне одну услугу, -- сказал Монах -- Все что угодно, Монах, -- ответил Макс. -- Отлично, тогда пошли. -- Монах жестом указал дорогу. Мы последовали бы за ним даже в ад, если бы он попросил нас об этом. Он завел нас в салун на Ладлоу-стрит. Внутри коротали время за пивом десять здоровенных громил с приплюснутыми носами и помятыми лицами. Монах со смехом обратился к ним: -- Ну, как вам моя новая банда? Громилы глядели на нас и улыбались. -- Отлично, Монах. Очень крутая банда. Как насчет пива, детки? -- спросил один из них. До этого мы ни разу не пробовали пява. Вкус оказался ужасным. Но мы осушили свои кружки. У нас немного кружилось в головах, и мы почувствовали себя важными персонами. Монах Истман объяснил, для чего мы ему понадобились. Каждому из нас дали по две бейсбольные биты и сказали, чтобы мы ждали Монаха и его ребят в парке на Джексон-стрит. Шайка ирландских хулиганов взяла в привычку устраивать налеты на парк и досаждать старым евреям, которые там собирались. На сей раз ирландцев должен был ждать сюрприз. По такому случаю Монах собрал самых крутых ребят со всей округи. Это была шайка всех звезд, такая же сборная, как бейсбольная команда всех звезд, которую собирают из лучших игроков обеих лиг. Кроме Монаха здесь были Кидала Кид, Буксир, Кочан Аби, Большой Луи, Псих Изя -- все парни с громкими именами. Если Монах и его команда пойдут с битами по улице к парку, то это наверняка станет известно полиции и ирландской шайке. Нас пригласили именно по этой причине. Монах и его ребята входили в парк по одному, делая вид, что не знают друг друга. Они подсаживались на скамейки к своим престарелым единоверцам, доставали из карманов еврейские газеты и в буквальном смысле слова уходили в них с головой, чтобы их никто не узнал. Мы с битами наготове расположились неподалеку. Ждать пришлось недолго. Мы увидели ирландцев, входящих в парк со стороны реки. Около пятнадцати человек крутой портовой шпаны. Кроткие набожные евреи сразу же устремились вон из парка. Кочан Аби находился ближе всех ^приближающейся толпе Кроме всего прочего он славился размерами своей огромной головы, которая отнюдь не была такой же мягкой, как кочан капусты. Скорее она была твердой, как валун. Самый здоровый ирландец подошел к Аби и проворчал: -- Проваливай, пока цел, жидовская морда. Пшел из парка, чертов шут. Аби медленно поднялся со скамейки с таким видом, будто готов был задать деру. Затем, низко опустив голову, он, словно бык, бросился в атаку. Не дожидаясь сигнала от Монаха, мы подбежали со своими битами. Монах и его ребята повскакивали со скамеек. Каждый схватил у нас по бите, и бойня началась. Мы наблюдали, стоя с камнями в руках. Если бы голова какого-нибудь ирландца привлекла наше внимание, то мы впятером наверняка вырубили бы его. Нам было чертовски весело. Именно там мы впервые увидели Пипи, Веселого Гонифа и Глазастика. Макс первым заметил что-то необычное. Трое пацанов примерно нашего возраста мелькали в тех местах, где драка разгоралась наиболее жарко. Макс пихнул меня: -- Смотри, двое еврейских пацанов и один ирландский. Они действуют заодно. Наверняка у них что-то на уме. В один момент пацаны оказывались в самом центре группы дерущихся, затем разбегались в разные стороны и в следующий момент мчались к следующей группе. -- Они не дерутся, -- заметил я. -- Что они там делают? Макс пожал плечами. Наконец со звоном прикатил арестантский фургон, и полицейские в жестких высоких шлемах замахали своими дубинками. Все, кто мог, бросились наутек. Мы с Максом подхватили по бите, Макс крикнул остальным, чтобы не отставали, и мы стали преследовать двух малолетних евреев и ирландца. Наконец мы догнали их на берегу реки. Ирландец совсем запыхался, но улыбнулся нам и произнес с сильным акцентом: -- Может быть, хватит драться? Давайте будем друзьями. -- Он протянул руку и представился: -- Мои друзья называют меня Пипи, ,а это мои кореша -- Веселый и Глазастик. Веселый тоже протянул руку, улыбнулся и сказал с отчетливым еврейским акцентом: -- Рад встрече с вами, мальчишечки. Макс поднял биту и проговорил: -- В помойку весь этот мусор о дружбе. Башка, проверь их карманы. Я передал Простаку свою биту. Он держал ее наготове, пока мы с Домиником обшаривали карманы пацанов. Содержимое их просто поразило нас. На троих у них оказалось три бумажника и две пары часов с золотыми брелоками. Мы достали деньги из бумажников, около двадцати шести долларов. Макс вручил Пипи, Веселому и Глазастику по два доллара. Немного подумав, он сунул каждому из них еще по доллару. Веселый Гониф был рослым парнишкой, Пипи -- низеньким и тщедушным, а Глазастик -- коренастым, с огромными навсегда удивленными глазами. Они настолько отличались друг от друга,, что их союз показался мне очень странным. Однако, узнав их поближе, я понял, что в душе они очень похожи. Они все были "свеж-ими" иммигрантами. Иммигрантами из разных стран, но с одинаковым озорным юмором и инстинктивной тягой к воровству. Тогда мы встали кружком и начали слушать, как Пипи хвастает о своих подвигах. Это оказалось ошибкой. К нам быстро подбежал Вайти, местный полицейский. Для начала он вытянул Гонифа дубинкой по спине. -- Вы те ребята, которых описали парни в кутузке. Быстро давайте их бумажники и часы. -- Он прошелся по нашим карманам и изъял все, чем мы только что завладели. -- А теперь проваливайте, пока я вас не отвел в участок. Мы грустно побрели прочь. -- Этот чертов Вайти, -- горько подосадовал Макс. -- Он жулик. Могу поспорить, что он ничего не отдаст обратно. Все оставит себе. -- А ты как думал? -- ехидно ответил я. -- Ты что, разве не знаешь, что все жулики? Что все правонарушители? -- Да, ты прав, -- согласился Макс. -- Конечно, Башка прав, -- произнес Простак. -- Все воры. Мы вышли, из парка. --.Надеюсь, еще увидимся, ребята. -- Пипи широко улыбнулся нам и вместе с Веселым и Глазастиком двинулся, прочь, в сторону Брум-стрит. -- Да, приходите, -- бросил им вслед я. -- Мы бываем рядом с кондитерской Джелли на Деланси-стрит. -- Конечно, придем, -- откликнулся веселый Гониф. Мы шли вдоль по улице. Мы уже забыли неприятную встречу с Вайти. Приближался вечер пятницы. Солнце, улицы, все на свете воспринимается совсем по-другому, по пятницам, ближе к вечеру. Мы были счастливы и беззаботны. В нашем распоряжении была целая вечность: целых два дня праздника, два волшебных дня без школьных занятий. Я был голоден, и сегодня вечером меня ждала самая великая еда недели, еда Субботы -- единственная плотная еда за каждые семь дней. Вечером не будет черствого хлеба, натертого чесноком и, если его не запивать чаем, застревающего в горле. Мама сейчас печет. И будет горячая плетенка, и заливная рыба, и свежий соус из хрена. Мой рот наполнился слюной. Боже, как я был голоден! И похоже, что не один я. Косой перестал играть на гармошке и сказал: -- Как Насчет того, чтобы пойти в пирожковую Юни Шиммеля и взять парочку? -- У кого есть деньги? -- поинтересовался Простак. -- У тебя есть деньги? -- У меня есть цент, который не отобрал Вайти, -- ответил Косой. -- У кого-нибудь еще есть деньги? -- Макс протянул руку за монетой Косого. Доминик достал из потайного кармана два цента. У остальных не оказалось ни гроша. -- Мы купим пирожок за два цента и пакет жареных орешков на оставшийся. Купив горячий пирожок и орешки, мы остановились на углу, и каждый получил по кусочку и по нескольку орешков. Вкус был изумительный, но от этого нам стало еще голоднее. Мы двинули по Орчард-стрит, где уличные торговцы с ручными тележками собирали свои товары, чтобы пораньше вернуться домой к субботней еде. Они настороженно смотрели на нас. Им уже было известно, кто мы такие. Совершив несколько хитроумных маневров, Макс и Простак умудрились схватить по апельсину Торговец посылал проклятия нам вдогонку: -- Бандиты! Будьте вы прокляты! Разделив апельсины, мы не спеша побрели по Де-ланси-стрит, по улице, на которой я жил. -- Смотрите, вон стоит Пегги, --заикаясь от волнения, проговорил Косой. На моем крыльце, томно привалившись к двери, стояла белокурая дочка дворника, нимфоманка Пегги. -- Привет, мальчики! -- окликнула она нас. -- Башка, угости меня долькой своего апельсина. -- Я угощу тебя долькой своего, если ты угостишь меня кусочком своей... -- Простак не договорил и с надеждой посмотрел на Пегги. -- Свежий мальчик. -- Она хихикнула, довольная своей шуткой, и прощально помахала рукой. -- Потом, не сейчас, проваливай. И не за апельсин. Если хочешь чего-нибудь хорошенького, то принеси мне заварное пирожное. Проходя мимо, я крепко тиснул ее. -- Ой, Башка, не здесь, пойдем на лестницу, -- прошептала она. Я был молод, однако ответил: -- Нет уж, не сейчас. Я жрать хочу. --> Приходи после ужина к кондитерской, Башка! -- прокричал мне вслед Макс. -- Конечно! -- ответил я. Я бегом преодолел пять пролетов скрипящих ступенек и влетел в нашу темную квартиру. Вся она была наполнена великолепными запахами с кухни. -- Ужин готов, мама? -- прокричал я, швыряя учебники в угол. -- Это ты, мой мальчик, мой милый? -- Да, мам. Я спросил, готов ли ужин. -- Ты разве спрашивал? -- Да, мам. Я спросил, готов ли ужин. -- Да, да, готов, .но надо подождать, когда папа с твоим братом вернутся из синагоги и я зажгу субботние свечи. -- Я есть хочу, мам. Почему я должен ждать субботних свечей и папы? -- Потому что, если бы ты был таким же, как твои папа и брат, ты бы не попадал все время в неприятности и, может быть, не был бы все время таким голодным, и, возможно, иногда думал бы о синагоге. -- Мама глубоко вздохнула. -- Я думаю о еде и о том, как заработаю денег. Огромное количество денег, мам. Миллион долларов. -- Миллион долларов? Ты такой глупенький, сыночек. Поверь мне, миллион долларов -- это для миллионеров. Для бедных людей -- синагога. А теперь, пожалуйста, не отвлекай меня. Мне надо закончить стирку, чтобы мы все смогли перед субботой выкупаться в лохани. И не забудь мне напомнить, чтобы я ополоснула тебе голову керосином. -- Мам, папа занял денег, чтобы заплатить за квартиру? С кухни донесся глубокий вздох. -- Нет, сынок. Я нашел "Робина Гуда", которого одолжил мне Макс, л начал его перечитывать. Я был страстным книгочеем и * читал все, что попадало в мои руки. Я слышал, как мама энергично трет белье в лохани. Постепенно комнату наполнили сумерки, читать стало трудно. Я зажег спичку и, взобравшись на стул, попытался открыть газ, но он не шел из рожка. -- Мама, у нас нет газа! -- крикнул я. Она тяжело вздохнула: -- Я его весь использовала на готовку и горячую воду для купания. -- Тогда дай мне двадцатипятицентовик для счетчика. -- Не могу, сынок. -- Почему, мам? -- Сегодня вечером у нас будут свечи. -- Но я не могу читать при свечах. -- Мне жаль, сынок, но я не могу дать тебе четвертак. Я опущу его в счетчик завтра вечером. Тогда его, может быть, хватит на всю неделю. Я хлопнул дверью и направился в расположенный на лестничной площадке туалет, которым пользовались все шесть семей, проживающих на нашем этаже. Целая минута у меня ушла на то, чтобы привыкнуть к запаху.' В потайной нише за бачком унитаза у меня хранилась коробка с сигаретными окурками, которые я собирал на улице. Чтобы хоть как-то побороть чувство голода, я выкурил три окурка. Гвоздь, на котором обычно висела оберточная бумага из-под апельсинов, снова был пуст, и я отметил про себя, что надо не забыть набрать ее на Атторни-стрит, где ее выбрасывают уличные торговцы фруктами, распаковывающие свой товар. В качестве запасного варианта можно будет стащить телефонную книгу из кондитерской Джелли. Услышав звук приближающихся шагов, я с надеждой посмотрел на дверь. Дверь открылась, и на пороге появилась Фанни, которая жила на одной с нами площадке. Она была моей ровесницей. -- Ах, это ты! -- В ее возгласе слышались испуг и радость. -- Почему ты не закрываешь дверь, как положено? Я шутовски поклонился: -- Проходите, проходите, сказал паук мухе. Она стояла в дверях и улыбалась. -- С какой это стати, неопытный младенец? Чтобы ты мог потрогать меня своими неопытными руками? Она хихикнула и, положив ладони на широкие бедра, качнула ими назад и вперед. Узкое короткое платье не скрывало высокую круглую грудь и пухлые очертания невысокой фигуры. Это необычайно меня взволновало. Я просунул руки в вырез ее платья и начал ласкать теплую, гладкую грудь. Фанни покачивалась, закрыв глаза и часто дыша. -- Тебе это нравится, Фанни? -- прошептал я. Она открыла глаза и улыбнулась. -- Тити для младенцев, чтобы они кормились молоком, а не для мальчиков, чтобы они забавлялись. -- Зайди, -- взволнованно прошептал я. "- Мы закроем дверь и замечательно поиграем. -- Я взял ее за РУКУ. Фанни подалась назад. -- Вначале сходи в кондитерскую и купи мне заварное пирожное. -- Где ты этому научилась? У Пегги? -- проворчал я. Она хихикнула. -- Ладно, ты купишь мне одно? Если купишь два, то я разрешу тебе поиграть с моими ногами. -- Да, да, -- пропыхтел я. -- Я куплю тебе целую коробку заварных пирожных. Она засмеялась над нотками безумия, прозвучавшими в моем голосе. Я обхватил ее за мягкие, пухлые ягодицы и, потянув на себя, попытался закрыть дверь. Утробный рев, похожий на мычание коровы, зовущей своего теленка, резонируя, долетел с дальнего конца лестничной площадки: -- Фанни, Фанни, поторопись с туалетом! -- Это мама, -- прошептала Фанни. -- Мы идем ужинать к моей тете Рифке. Тебе лучше отпустить меня. Я разрешу поиграть со мной в другой раз. Мне не хотелось ее отпускать. Я был слишком возбужден. -- Пожалуйста, отпусти меня, мне надо пи-пи, -- сказала она. -- А то я сделаю это прямо здесь. Я выпустил ее. Она подняла платье, спустила штанишки и уселась на унитаз. Почувствовав отвращение, я вышел. Нет, она ужасно вульгарна. Я спустился вниз, надеясь встретить Пегги, зашел в подвал, заглянул в туалеты на всех этажах и посмотрел на крыше. Ее нигде не было. Расстроенный, я стоял на крыльце и отпускал оскорбительные замечания в адрес проходящих мимо девчонок. Появился Большой Макс, спешащий куда-то, и махнул мне рукой: -- Пошли, Башка. Я сбежал по ступенькам и зашагал рядом с ним. -- В чем дело, Макс? -- Идем, надо поехать с моим дядей. -- Он получил заказ на катафалк для жмурика? -- обрадованно спросил я. -- Да, в Гарлеме. На Медисон-авеню. Ему надо помочь. Это незапланированная работа. Запыхавшиеся, мы добрались до похоронного бюро как раз вовремя, чтобы помочь дяде Макса, гробовщику, занести в катафалк длинную плетеную корзину, после чего гордо уселись на широком переднем сиденье. Когда мы проезжали вдоль парка на Пя-юй авеню, дядя Макса ткнул пальцем в сторону шикарных домов и насмешливо произнес: -- Все равно очень похоже на Ист-Сайд. Готов поспорить, что в этих домах едва хватает денег на еду. Замечание напомнило мне о моем хроническом голоде. -- Может быть, нам удастся раскрутить твоего дядю на несколько бутербродов с сосисками или еще что-нибудь? -- прошептал я Максу. Макс кивнул, подмигнул и, пихнув меня, громко сказал: -- Когда-нибудь мы будем в состоянии купить целую кучу бутербродов с сосисками. -- Когда бы это ни случилось, боюсь, мне все равно будет трудно дождаться, -- ответил я. -- Ребята, хотите сосисок? -- Дядя Макса улыбнулся. -- Отлично, я умею понимать намеки. Перекусим, когда заберем жмурика. На обратной дороге дядя Макса остановил катафалк у закусочной и купил нам по два бутерброда, которые были съедены тут же, у катафалка. Когда мы забрались внутрь, дядя в шутку предложил нам сигары и очень удивился, когда мы не отказались и закурили. -- Вы ребята что надо! -- довольно хохотнул он. Мы помогли ему занести тело в похоронное бюро. -- Спасибо, мальчики, -- сказал он, затем снова хохотнул и поправился: -- Спасибо, мужики, -- и сунул нам по двадцатипятицентовой монете. -- Рады были помочь тебе, дядя, -- ответил Макс. -- Если еще раз понадобимся, дай мне знать. Дядя ласково посмотрел на Макса. -- Ты становишься большим парнем. -- И он ласково похлопал племянника по спине. -- Спасибо за поездку и все остальное, -- сказал я. -- Не стоит. Всего хорошего, мужики, -- ответил он и улыбнулся нам на прощание. Мы вошли в кондитерскую Джелли, попыхивая сигарами и ощущая себя хозяевами мира. Простак, Доминик и Косой уже ждали нас. -- Эй, крупняки, где это вас носило? -- поприветствовал нас Простак. Макс швырнул свой четвертак на прилавок и произнес: -- Всем по солодовому коктейлю и заварному пирожному. За прилавком в грязном фартуке на большом животе стоял сын Джелли, Толстый Мои. Он подхватил четвертак и начал внимательно его изучать. -- Что ты там рассматриваешь, толстяк? -- сердито проворчал Простак. -- Ничего, Простак, ничего, ∙- пробормотал Мои извиняющимся тоном. -- Вот и займись тогда коктейлями. Мы сидели на круглых табуретах около прилавка и, шумно высасывая крем из пирожных, следили за крутящимся вихрем в электрической машине, приготовляющей коктейль; Такие машины были последней новинкой в Ист-Сайде. В кондитерскую ввалились наши новые приятели с Брум-стрит: Веселый Гониф, Глазастик и Пипи. Мы обменялись приветствиями. -- Как вы отнесетесь к тому, чтобы послушать новую поэму? -- спросил Веселый. -- Поэму? -- с сомнением произнес Макс. -- О чем? Ты что, поэт что ли? -- Веселый всегда рассказывает поэмы и загадки, -- сообщил Пипи. -- Он сам их сочиняет. -- Да, обычно грязные, -- добавил Глазастик. -- Но все равно хорошие. -- Да, только грязные и бывают хорошими, -- согласился я. -- Ну ладно, давай послушаем одну, -- сказал Макс, которому, по-видимому, надоел этот разговор. Мы развернулись на табуретах лицом к Веселому. Тот встал в позу и с улыбкой на чумазом лице продекламировал: Говорила славная малышка поганой малышке. "Фу, как трудно быть славной" Говорила поганая малышка славной малышке-"Ну, так положено быть, что трудно быть славной" Он замолчал и посмотрел на нас, ожидая одобрения. -- Это все? -- спросил Макс. -- Да. Ну как, понравилось? -- с надеждой спросил Веселый. -- Дурно пахнет, -- ответил Макс. Веселый явно растерялся. -- Веселый, попробуй задать им загадку, -- предложил Пипи. Веселый обрадовался и с улыбкой спросил: -- Почему наша река похожа на ноги девушки? Никто из нас не знал ответа. -- Потому что чем выше вы поднимаетесь, тем прекрасней становится. Он с улыбкой уставился на нас, стараясь заметить какие-нибудь признаки одобрения на наших равнодушных лицах. Мы дали каждому из них отпить по глотку коктейля из наших стаканов. Пипи углядел на прилавке коробку заварных пирожных, и вся его компания устремилась к ней. -- Эй вы, парни, тормозите! -- завопил Толстый Мои. -- У вас есть деньги? Пипи достал долларовую бумажку. Веселый Гониф взял ее у него и, помахав ею в воздухе, спросил у нас: -- Ребята, хотите пирожных? Мы взяли по два. -- Ребята, где вы достали деньги? -- спросил Макс. Веселый с гордостью обхватил Пипи за плечи: -- Пипи обчистил пьяного на Бовери. -- Ага, он оказался слабаком, -- скромно произнес маленький Пипи. -- А еще я забрал у него вот это. -- И он вытащил большой нож. Я вспомнил 0'Брайена с его "ножом специализированных знаний". Это было чем-то вроде знамения. Нож предназначался мне, и я должен был получить его. "Он наделит меня магической силой", -- подумал я и спросил: -- Можно посмотреть, Пип? Он отдал нож мне. Это был кнопочный нож германского производства с пружинным механизмом. Послышался завораживающий щелчок -- и большое блестящее лезвие выскочило наружу. Нет никаких сомнений -- он должен остаться у меня. Я открывал и закрывал его перед носом у Пипи, и тот испуганно попятился. Внимательно наблюдавший за мной Макс спросил: -- Он тебе нравится, Башка? Хочешь оставить его у себя? -- Да, он великолепен, -- ответил я. -- Тогда оставь, он твой, правда, Пип? Макс слащаво улыбнулся Пипи, затем умильно посмотрел на Веселого и Глазастика. Те уловили, что улыбка Макса и мое поведение ничего хорошего не предвещают. Простак наклонился и, приблизив лицо к лицу Пипи, пробурчал: -- Ты ведь делаешь Башке подарок, правда, Пипи? Доминик и Косой зашли к ним со спины и встали наготове. Я не отводил взгляда от Пипи и продолжал открывать и закрывать нож возле его горла. На короткое время в кондитерской установилась напряженная тишина. Напряжение разрядил Веселый. Рассмеявшись, он сказал: -- Да, конечно, ты можешь взять его, Башка. Он все равно слишком большой и опасный для такого маленького мальчика, как Пипи. Я подошел к полкам с' книгами в бумажных переплетах, разглядывая и любовно гладя лезвие. Оно было заточено с обеих сторон и имело прочный и острый как игла конец. Длина самого лезвия была по меньшей мере сантиметров пятнадцать. Стоило надавить на кнопку, и оно уходило в рукоятку примерно такой же длины. Это было грозное оружие, которое как раз уместилось в кармане моих брюк. Непроизвольно я стал разглядывать ряды соблазнительных книжек в бумажных переплетах. Это был завораживающий мир Ника Картерса, Даймонда Дика, самых разнообразных вестернов. Я принялся листать книжку Горацио Алджера "В богачи из оборванцев", размышляя, что лучше: купить книжку или опустить полученный от дяди Макса четвертак дома в газовый счетчик. Я подумал, что если куплю книгу, то останусь без света и не смогу сегодня ночью читать, лежа в кровати. Ко мне подошел Толстый Мои. -- Эй, Башка, засунь ее себе в карман, пока не появился мой старик. Только не перегибай ее слишком сильно и принеси назад завтра утром. Ладно? -- прошептал он. Чувствуя себя абсолютно счастливым, я запихал "В богачи из оборванцев" в карман и благодарно сказал: -- Я буду очень аккуратен, Мои, спасибо. Завтра утром я принесу ее обратно. Мне вдруг стало так хорошо, что жизнь показалась совершенством. У меня были четвертак для газового счетчика, новый нож и книжка для ночного чтения. -- Ну ладно, ребята, -- произнес Макс, снимая пиджак и галстук. -- Пора двигать. Вы, парни, составите нам компанию? -- он посмотрел на Веселого, Пипи и Глазастика. -- А что вы собираетесь делать? -- спросил Веселый. -- Небольшую пробежку на длинную дистанцию, -- ответил Макс. -- Нет, это не для нас, -- сказал Веселый. -- Зайдем к вам как-нибудь еще. -- И они удалились. Мы вслед за Максом сложили одежду на стул и потрусили по направлению 'к центру. Началась наша ежедневная вечерняя пробежка. Макс бежал впереди, задавая темп. Когда дело касалось тренировок, он вел себя как спартанец. -- Когда мы вырастем, это нам очень пригодится. У нас будут мускулы и дыхалка, и мы будем железными парнями. Мы трусили плотной группой, следя за мелькающими впереди длинными ногами Макса. Через десять кварталов пухлый Доминик, задыхаясь и хватая ртом воздух, выдавил из себя: -- С меня хватит, Макс, у меня внутри все разрывается. Макс обернулся. Он дышал без всякого напряжения. -- Домми, твоя проблема в том, что ты ешь слишком много спагетти. Когда-нибудь ты пожалеешь об этом. Доминик отстал. Мы продолжали бежать в сторону центра, меняя темп: один квартал пробегали изо всех сил и спокойно трусили по следующему. Добежав до финансового района в центре города, мы остановились и сели отдохнуть на поребрике. Перед нами высилось огромное здание, окна которого закрывали густые железные решетки, а вход защищала тяжелая железная дверь. -- Похоже на тюрьму, -- произнес Простак. ~ -- Здесь, в центре, нет тюрьмы, -- сказал я. -- Откуда ты знаешь? -- возразил Простак. Макс рассмеялся: -- Не спорь с Башкой. Он знает все. Спроси его, он подтвердит. -- Да, я секучий, я всегда знаю ответ, -- улыбнулся я. -- Он имеет в виду, что он нюхучий и всегда знает. где туалет, правда. Башка? Мы все посмеялись за мой счет. -- Эй, мистер! -- окликнул Макс прохожего. Человек остановился: -- Да? -- Это что там за здание? Тюрьма? Человек улыбнулся: -- Тюрьма? Нет, это место, где хранятся все деньги -- И много денег? -- заинтересовался Простак. -- О да, -- довольным голосом сказал человек. -- Много миллионов. Это Федеральный резерв. -- И он, улыбаясь, пошел дальше. Макс подошел поближе и попробовал заглянуть внутрь. Вернувшись, он сказал: -- Когда-нибудь мы грабанем это заведение. Что скажешь, Башка? -- Я не против, но, судя по виду, это очень непростая работа. Да, очень скверно выглядит. Как ты собираешься его грабануть? -- Не беспокойся, что-нибудь придумаю. Я взглянул на Макса. Он, не отрываясь, смотрел на здание. На память мне пришла виденная где-то карикатура: мышь, бросающая вызов слону. -- Из-за миллиона долларов когда-нибудь распотрошу эту лавочку, -- пробормотал Макс. Всю обратную дорогу до кондитерской мы тоже одолели бегом. Доминик стоял возле входа, болтая с сестрой Толстого Мои, хорошенькой брюнеткой, недотрогой Долорес. Мы все втайне были от нее без ума. Через ее левое плечо были перекинуты балетные тапочки. Увидев нас, она холодно улыбнулась и поздоровалась только с Косым. -- Здравствуй, Хай, -- сказала она. -- Ты не мог бы сегодня вечером поиграть для меня, пока я буду заниматься? -- Конечно, Долорес, с удовольствием. -- Радость переполняла Косого. -- Когда угодно, когда угодно, для тебя -- когда угодно, -- восторженно зачастил он. Они направились в заднюю комнату кондитерской. Мы прошли вслед за ними и стали наблюдать, как Долорес надела тапочки и начала выполнять упражнения под музыку, которую наигрывал Косой. Ее танец захватил меня. Я как очарованный следил за каждым ее па и пируэтом, за легкими грациозными поворотами. Она остановилась, чтобы отдышаться, и села поболтать с Косым. -- Эй, Долорес! -- окликнул ее Макс. -- Эге-гей -- это для лошадей. Ты с кем разговариваешь? Думаешь, что с Пегги? Я не привыкла, чтобы ко мне так обращались. Она повернулась к Максу спиной и продолжила беседу с Косым. Приятная дрожь пронзила мое тело. Я впервые испытал сладкий до боли приступ восхищения и безумной влюбленности в Долорес. Это было чистое, возвышенное чувство, совершенно не похожее на те ощущения, которые я испытывал по отношению к Пегги и другим соседским девчонкам. Глядя на изящную и независимую позу, с которой она сидела на стуле, я подумал, что она походит на танцующего ангела, на что-то совершенно неземное. Да, так оно и было. Я любил Долорес Улыбаясь, я подошел к ней. -- Что это был за танец? Как он называется? Она надменно взглянула на меня через плечо. -- А я думала, что ты знаешь все. Это интерпретирующий танец, раскрывающий смысл музыки. Ты вовсе не такой умный, каким себя воображаешь. Я стоял с горящим лицом, не в силах найти нужный ответ. -- Долорес занимается, чтобы стать профессиональной танцовщицей, -- произнес Косой. -- Когда-нибудь она станет звездой Бродвея. -- Он постучал по гармонике, лежащей у него на ладони, и в быстром темпе заиграл "Да, сэр, это моя крошка". Долорес вновь поплыла по комнате в ритме музыки. Почему-то ее внимание к Косому ни капли меня не беспокоило. Я ревновал ее к Максу. Пока она танцевала, Макс с озорным видом забросил за скамейку ее туфли. Окончив танец, она остановилась и с улыбкой сказала Косому: -- Большое спасибо, Хай. Ты прекрасно играешь. Косой покраснел и пробормотал что-то невнятное. Когда Долорес с сердитым видом начала искать туфли, я залез за скамейку и достал их оттуда. Она бросила на меня разъяренный взгляд и, не произнеся ни слова, стала переобуваться. Я готов был убить Макса. Надменно подняв голову и сердито сверкая зелеными глазами, девушка удалилась. Подавленный, я молча вышел из кондитерской и остановился в дверях. Я чувствовал себя так, будто мир рушился на моих глазах. Долорес очень много значила для меня, а Макс все испортил. Мои мрачные размышления прервал виноватый голос Макса: -- Башка, хочешь "Свит Корпорал"? -- Макс протягивал мне сигарету. Я принял его предложение о мире. Мы стояли и курили. К кондитерской не спеша приближался мистер Джелли. У входа в свое заведение он остановился и шепотом обратился к нам: -- Мальчики, вы принесете мне утром несколько пачек? Макс кивнул: -- Конечно. Ведь мы всегда снабжаем вас утренними газетами. Мистер Джелли погладил Макса по голове. -- Завтра утром прихватите мне пачку "Тагеблатт", ладно? -- Да, -- ответил Макс и легонько меня пихнул. -- Завтра придется встать пораньше, Башка. -- Во сколько? -- Примерно в четыре тридцать. Я буду ждать тебя на углу. Мы стояли, загораживая дверной проход и пытаясь найти тему для разговора. К дверям подошел посетитель, и мы подвинулись в стороны, освободив ровно столько места, чтобы хорошо одетый, усатый Профессор смог пройти. Мы почувствовали приятную гордость, когда он, ласково улыбнувшись, поинтересовался: -- Как дела, мальчики? -- Отлично, Профессор, -- ответил Макс. -- Отлично, Профессор, -- повторил я. -- Ребята, подождите меня. Я скоро выйду. -- Конечно, Профессор, -- сказал Макс. Профессор направился к телефону. Макса переполняло восхищение. -- Он очень умный, этот парень, у него полным-полно мозгов. Он всего неделя как из тюрьмы, и могу поспорить, что он снова начнет заниматься опиумом. Хотел бы я знать, где он его достает? -- У него есть связи. Думаю, что он его импортирует. У нас в стране он не растет, -- произнес я с важным видом всезнайки. -- Откуда, как ты думаешь. Башка, из Италии? -- Может быть. А может быть, из Китая. В основном его курят китаезы. Где-то я про это читал. -- А для чего люди курят опиум? -- После они видят прекрасные сны. -- Влажные сны о девчонках? -- ухмыльнулся Макс. Мы рассмеялись, и я сказал: -- Я бы хотел, когда-нибудь его покурить. -- Я тоже. Это называется ловить кайф в лежку, так, Башка? Я кивнул и многозначительно улыбнулся. Профессор вышел из кондитерской, попыхивая большой сигарой. -- У меня есть для вас работа, мальчики, -- прошептал он. -- Пойдемте ко мне. Мы двинулись за ним. Он завернул за угол, вошел в темное подвальное помещение под магазином, распахнул дверь, пропустил нас и запер ее на засов. В темноте мы прошли вслед за ним в дальнее помещение. Он чиркнул спичкой и зажег газовый рожок. У Профессора была целая мастерская с разноооразным плотницким инструментом, ручными дрелями и небольшим штамповочным прессом в углу. Я присмотрел маленький камень для хонингования* и, дождавшись, когда Профессор повернулся ко мне спиной, сунул его в карман. На скамейке стояла большая деревянная коробка с откинутой крышкой. Внутри виднелись колесики и шестеренки. В ее задней и передней стенках были прорезаны щели, а по бокам приделаны рычаги. Мы с Максом подошли поближе. стенки коробки были тщательно отполированы, и она казалась совершенно неуместной в этом грязном пбдвале. Профессор стоял, глядя на нас и подкручивая свои усы. Макс кивнул в сторону коробки; -- Что это? -- Это? -- Профессор с довольным видом закрыл крышку и проговорил: -- Позвольте мне продемонстрировать мое последнее изобретение. Оно из тех вещей, которые должны находиться в каждом доме. Он повернул рычаг. Было слышно, как внутри загремели шестеренки, и к нашему изумлению из прорези выполз хрустящий десятидолларовый банкнот. Профессор отошел в сторону и сказал: -- Ну ладно, давайте на время забудем об этой машине. Вы, парни, нужны мне для... -- Он замолчал и внимательно посмотрел на нас, подкручивая загнувшийся вниз ус. -- Вы ведь хотите подзаработать, верно? -- Конечно, Профессор, мы за этим и пришли, -- сказал я. Его взгляд посуровел. * Отделочная обработка поверхностей. 32 -- Я знаю, что вы умные парни, и верю, что вы не будете распускать языки, верно? -- Верно, -- хором ответили мы. Он улыбнулся, обнажив крупные белые зубы: -- Прекрасно, прекрасно, вы --хорошие парни, как раз такие, каким я могу доверять. Я бы не стал просить кого-нибудь другого, потому что в большинстве своем молодые ребята слишком много болтают. Ну а теперь, для чего вы мне понадобились: вы знаете, где находится Мотт-стрит? -- Конечно, Профессор, -- гордо ответил Макс. -- Башка знает город, как прочитанную книгу. -- Мотт-стрит в Китайском городе, -- сказал я. -- Правильно. -- Профессор достал из выдвижного ящика маленький, круглый, по виду восковой шарик. -- Держите его в кармане. Отнесете в магазин по адресу, который я назову. Там просто оставите на столе и уйдете Понятно? Он заставил нас повторять адрес магазина, пока мы его не запомнили. -- Будьте осторожны с этой штукой. Она ценная, и не надо с ней играть. Макс кивнул: -- Да, Профессор, мы знаем, что внутри. Профессор вопросительно поднял брови. -- Опиум, -- сказал я. Профессор хмыкнул и похлопал меня по спине. -- Умный мальчик. Я буду ждать ^вас здесь, и вы получите по доллару, когда вернетесь. Добравшись до Китайского города, мы без труда нашли магазин. Когда мы открывали входную дверь, мимо, помахивая дубинкой, прошел полицейский, но не обратил на нас никакого внимания. Колокольчик, висевший над дверями, издал слабый, надтреснутый звон, и мы вошли Освещение было таким сумеречным, что мы не сразу обратили внимание на здоровенного китайца, сидящего за столом Он злобно смотрел в нашу сторону Я был рад, что у меня с собой нож Он придавал мне ощущение полной уверенности в себе Я ответил китайцу точно таким же взглядом и ласково потрогал кнопку, освобождающую лезвие Мысленно я несколько раз всадил нож в его жирное горло, а в конце полоснул его по лицу И тут случилась странная вещь: я вдруг увидел, что глаза китайца расширились от страха. Могу поклясться, 2 Однажды в Америке 33 что он прочитал мои мысли. Он понял, что единственное, что мне оставалось сделать, -- это приблизиться к нему еще на один шаг. И тогда я искромсал бы его физиономию своим волшебным ножом. Он в ужасе отвернул от меня свое мучнистое обвислое лицо. Я засмеялся и плюнул на пол. Макс положил шарик на стол, и мы вышли на улицу. -- Над чем ты смеялся, Башка? -- спросил Макс. -- Над тем, что мог бы управиться с этим китаезой или с кем-нибудь еще, -- похвастался я. Макс с любопытством посмотрел на меня. -- Это был большой китаеза. Я пожал плечами: -- Ну и что? Я бы подстрогал его до своих размеров. Макс рассмеялся и похлопал меня по спине. -- Да, я забыл, что у тебя нож Пипи. -- Мой нож. -- Да, твой нож. Тебе хорошо оттого, что у тебя есть такая классная вещь, да, Башка? Я кивнул: -- Да, сразу чувствуешь, что ты кое-что значишь. -- Я тоже хочу завести кое-что для себя, -- сказал Макс. Он поднял с тротуара сигарный окурок и сунул его в уголок рта. -- Я хочу когда-нибудь завести себе револьвер. Надо будет спросить у Профессора. Он протянул мне окурок. Я затянулся несколько раз и вернул его Максу. Профессор распахнул перед нами дверь и придерживал ее, пока мы входили в подвал. -- Все в порядке? Вы отнесли это куда надо? -- обеспокоенно спросил он. -- Да, все в порядке. Мы отнесли это куда надо. -- Макс сплюнул на пол и затянулся сигарным окурком. Я холодно глядел на Профессора. Он рассмеялся и вручил нам по доллару. -- Вы, детки, далеко пойдете. У вас хорошие способности. -- Да, Профессор. Мы ищем, где бы подзаработать. Нам нужны деньги, -- сказал я. -- Вы, ребята, будете много зарабатывать. Я покажу вам как. -- Вы ведь Профессор, -- сострил Макс. Профессор хмыкнул и, потер руки. -- Да, да, я могу научить вас, парни, множеству уловок. И возможно, что к нашей взаимной выгоде -- Эй, Профессор... -- Макс неуклюже провел по полу носком ботинка. -- Да, Макс? -- Вы можете достать нам с Башкой пару пушек? -- Пушек? -- удивленно переспросил Профессор -- Да, пару пушек, то есть револьверов. -- Да, Макс, я понял, о чем ты говоришь. -- Он подкручивал ус и очень пристально смотрел на нас. -- Для чего они вам? -- Ну, мы думаем, что они нам смогут пригодиться -- К примеру, когда и для чего? -- Ну, чтобы сделать налет. -- На кого ты собрался делать налет, Макс? Макс немного помялся, а затем сказал: -- Ну, конечно, нам надо еще разработать план. -- Что ж, давай послушаем твой план. Может быть, я смогу вам дать несколько советов, как лучше подойти к делу. На кого вы собрались делать налет? На кондитерскую Джелли? -- Нет, мы собрались ограбить Федеральный резервный банк, -- взволнованно сообщил Макс. Профессор отвернулся и прижал ко рту платок. Вначале нам показалось, что он смеется. Но мы ошиблись. У него был сильный приступ кашля. Отдышавшись и выте-рев глаза, он извинился: -- У меня сильный кашель. Сами понимаете, жить в сыром подвале... Ну а теперь насчет ограбления Фе-деральногорезерва. Вы, парни, пока еще немного малы для этого. Подождите несколько лет. После того как вы набьете руку в небольших делах вроде кондитерских и аптек, вы постепенно дорастете до Федерального резерва. Договорились, парни -- Он широко улыбнулся -- Приходите всегда, когда понадобится помощь. -- Так вы сможете достать нам револьверы? -- упрямо спросил Макс. -- Да, да, я могу достать все. Предоставь это мне, Макс. Когда я решу, что вам можно доверить оружие, вы их получите. Это тебя устраивает? Одна из вещей, которым ты должен научиться, -- это не быть чересчур импульсивным, понятно, дружок? -- Он похлопал Макса по спине -- Как называется книга, которая лежит у тебя в кармане? -- спросил он у меня Я достал и показал ему книгу. Он неприязненно взглянул на нее и проворчал: -- "В богачи из оборванцев"... Не слишком ли она детская для твоего возраста? Я пожал плечами. -- Ты любишь книги? -- улыбнулся Профессор. -- Да. Я люблю читать. -- Почему ты не берешь хорошие книги в публичной библиотеке? -- Библиотека для маменькиных сынков. Он рассмеялся: -- Ладно. Тогда вот что я тебе скажу. Я разрешу тебе пользоваться моей библиотекой. Иди выбирай. Она вон там -- Он показал на туалет. -- Вы держите книги там? -- Да, иди выбирай. Это лучшее место для библиотеки. Место, где человек по-настоящему может сосредоточиться на том, что читает. Я зашел в туалет. Две стены от самого потолка до пола были увешаны полками с книгами. И не было ни одного знакомого мне названия. "Образование" Генри Адамса, книга парня по имени Йейтс и другие такие же, о которых я никогда не слышал. -- Ну, нашел себе что-нибудь по вкусу? -- крикнул Профессор. Я увидел название, которое для меня имело какой-то смысл: "Жизнь Джонсона" Босуэла. Я подумал, что это может быть интересным. Все про Джека Джонсона, чемпиона по боксу. Я взял книжку и вышел. -- Что ты выбрал? -- спросил Профессор. Я показал ему книгу. Он с сомнением посмотрел на меня -- Ты думаешь, что она тебе понравится и ты там что-то поймешь? -- Вы что, издеваетесь? -- усмехнулся я. -- Она несколько сложновата для мальчика. -- Вы не знаете Башку, Профессор. Он очень умный парень. Самый умный на Деланси-стрит. -- Ну ладно. Башка, после того как ты ее прочитаешь, мне будет интересно узнать, что ты о ней думаешь Да, я вам расскажу, -- пообещал я. 36 Глава 2 -- Я найду вас, когда понадобитесь, -- прошептал Профессор нам вслед, когда мы поднимались по лестнице из подвала. Мы направились в кондитерскую. -- Что это такое 'он сказал про меня? -- спросил Макс. -- Что я должен научиться не вести себя ими.. Как там, ты не помнишь, Башка? -- Импульсивно? -- Да, правильно, импульсивно. Что он имел в виду? -- Не хвататься за дела, не обдумав их хорошенько. -- Хороший совет. Да, надо все обдумывать заранее. Я это запомню. Простак, Косой и Домииик стояли в дверях кондитерской, поджидая нас. -- Где были, ребята? -- спросил Простак. -- Мы с Башкой заработали по доллару, -- произнес Макс, заходя в кондитерскую. Остальные последовали за ним. -- Дай мне свой доллар, Башка, -- сказал Макс. -- Дать тебе мой доллар? Для чего? -- спросил я, не скрывая своего нежелания делать это. -- Мы все в доле, -- напористо ответил Макс. Я неохотно отдал доллар Максу. Он подошел к прилавку, за которым стоял Джелли, и положил перед ним две бумажки: -- Разменяйте мелочью. Макс разделил два доллара на пять равных частей. Я с разочарованием уставился на свои сорок центов. Макс ободряюще улыбнулся: -- Не расстраивайся, Башка. У нас будет куда больше. Он купил пачку сигарет, и мы вышли на улицу. Мы курили, свистели и отпускали непристойные замечания в адрес проходящих мимо девчонок. Появился отец Доминика, вырвал сигарету из губ сына и потащил его домой. Мы насмешливо загалдели им вслед. На противоположной стороне улицы я увидел Долорес, выглядывающую из окна своей комнаты. Макс помахал ей рукой, и она с раздражением захлопнула окно. Я стоял и грезил о ней. Моя первая любовь. Я представлял, как она попадает в различные неприятные ситуации. Как ее преследуют и оскорбляют незнакомые хулиганы. Себе я отводил героическую роль защитника. Себе и своему ножу. Затем я подумал о Пегги. Странное волнение уже совсем другого характера охватило меня. Мне захотелось узнать, не стоит ли она на крыльце нашего подъезда. А может быть, мне повезет, и я смогу немного подержаться за маленькую толстую Фанни? -- Пойду залягу, -- сказал я и двинулся в сторону своего дома. -- Что за спешка? -- крикнул вдогонку Макс. -- Не забывай, Башка, встречаемся рано утром, в четыре тридцать. -- Не беспокойся, буду, -- бросил я через плечо. Пегги на крыльце не оказалось. Крадучись, словно кот, я осмотрел все лестничные площадки в надежде найти ее или Фанни. Входя в нашу погруженную в темноту квартиру, я чувствовал себя оставленным в дураках. Было тихо, вся семья уже спала. На кухонном столе потрескивали субботние свечи Рядом с ними мать заботливо оставила для меня тарелку с заливной рыбой и кусок плетенки. Я жадно проглотил еду и запил ее стаканом воды из кухонной раковины. После чего опустил двадцать пять центов в газовый счетчик, вошел в свою спальню без окон, зажег газовый рожок и разделся. Спихнув младшего брата на принадлежащую ему сторону узкой железной кровати, я достал "Жизнь Джонсона" и открыл первую страницу. Предисловие про парня, написавшего книгу, я пропустил. Какого идиота может интересовать автор? Мне хотелось узнать все о чемпионе и о его боях, и о том, правда ли, Что у него было множество женщин и он был женат на белой? Я начал читать. Что за мусор? В книге говорилось о парне, которого звали Самуэль Джонсон и который был доктором. Я с отвращением положил книгу на пол и полез за "В богачи из оборванцев", но тут вспомнил, как Про фессор чуть не рассмеялся надо мной, когда увидел книгу, которую я выбрал. Он сказал, что мне ее не понять. Чтобы я. Башка, не понял, о чем какая-то вшивая книга? Это был вызов, и я снова взялся за "Жизнь Джонсона". Мне пришлось сходить за толковым словарем на кухнюв Бог ты мой, эта книга была просто до отказа забита прессованными отходами. Этот парень, Джонсон, только и делал, что болтал то о том, то о другом. Не было никакого действия. Я заставлял себя читать и уснул, позабыв выключить свет. Глава 3 Я проснулся внезапно. Свет по-прежнему горел. Который час? Брат, похрапывая, спал на спине. Я спихнул его с моей стороны кровати. -- Ты, паршивец, выключи свет, -- пробормотал он. Я выключил свет, ощупью добрался до кухни и зажег газ. Было еще рано, старый облупленный будильник показывал половину четвертого. Во мне проснулось привычное чувство голода. Я открыл окно и заглянул в служившую нам холодильником жестяную коробку, прикрепленную к подоконнику. Там было две тарелки: на одной лежали небольшие кусочки заливной рыбы, а на другой -- плетенка. Все это предназначалось для субботнего и воскресного ужинов. Своим ножом я отрезал тонкий ломоть плетенки и, вернувшись к столу, съел его. А потом стал думать о том, что мой старик собирается делать с платой за квартиру, что он собирается предпринять, чтобы найти себе работу прежде, чем нас выбросят на улицу. Я точно не знал, за сколько месяцев мы задолжали: за два или за три? Я подумал о нашем паршивом домовладельце, который появляется весь разодетый и вопит, требуя квартплату. Я подумал о том, что этот ублюдок всегда носит в петлице белый цветок и, должно быть, он гомик. Мой дохлый старик, почему он не может найти работу и получить немного денег? Может быть, потому, думал я, что старый дурак неважно себя чувствует? Может быть, он всегда болен... Тогда какого черта он так много времени проводит в синагоге? Два часа каждое утро и два -- каждый вечер. По субботам он портит воздух в этом заведении целый день. Все эти старые дурни с их бородами и шалями, качающиеся взад и вперед во время молитв, бормочущие всякую дрянь в свои бороды... И что она означает? Могу поспорить, что полудохлый раввин сам этого не знает. Это все не для меня! Я умный. И когда вырасту, буду ходить только за деньгами. Бог ты мой! Какого черта я здесь сижу и перебираю весь этот хлам? Так можно и опоздать. Я вымыл две тарелки, которые оставил после ужина, смахнул на пол крошки и тараканов и выпил стакан воды. Достав из кармана сорок центов, я положил их на стол. Мне стало весело, когда я представил себе, как мама и старик накроют деньги листком бумаги и оставят на месте до завтрашнего захода солнца. Ну и глупцы! Правоверные евреи не прикасаются к деньгам во все время шаббата*! Ну и глупцы. А этот еврейский мальчик не таков: покажите мне, где есть деньги, и я найду им нужное применение. В любой день недели, начиная с пятницы, и в любое время субботы. Любой сумме. Бог ты мой. Даже миллиону долларов! Я взглянул на будильник. Было двадцать минут пятого. Я выключил газ, закрыл дверь и осторожно спустился по темной лестнице. На первом этаже остановился. Из-под лестницы донесся шум, и я сунул руку в карман. Рукоятка ножа вернула мне спокойствие. Я положил палец на кнопку и прислушался. Несколько минут я простоял, слушая ритмичный шорох и сдавленное дыхание, затем до меня донесся резкий глубокий вздох мужчины: -- Ох, Бог ты мой, это здорово. Затем захихикала женщина, и к ее смеху присоединился хохот мужчины. Я узнал хихиканье. Это была Пегги. Громко насвистывая, я спустился по последнему лестничному пролету. Под лестницей наступила внезапная тишина. Когда я вышел на улицу, Макс уже стоял там, поджидая меня. -- Я слышал, как Пегги и какой-то парень резвятся под лестницей, -- сказал я. -- Не врешь? -- На лице Макса появилась заинтересованная ухмылка. -- Давай вернемся и посмотрим на них в действии. Мы на цыпочках прокрались в подъезд и остановились. Немного погодя мы услышали шептание под лестницей. Когда раздались мерный шорох и стесненное дыхание, мы начали осторожно подкрадываться ближе и ближе, пока не нависли над тесно переплетенной парой. -- Привет, Пегги! -- крикнул Макс. Я никогда не видел, чтобы два человека та.к быстро разлетелись в разные стороны. Затем пришел наш черед испугаться. Даже в темноте мы узнали партнера Пегги Это был Вайти, участковый полицейский! Все четверо мы стояли, глядя друг на друга с открытыми ртами Первой пришла в себя Пегги. Лишенным выражения голосом она сказала: * Суббота (др-еер). 40 -- Вайти, эти ребята мои друзья. Познакомься: Макс и Башка. Она привела в порядок свою одежду, Вайти -- свою. -- Какого черта вы тут лазаете? -- раздраженно произнес он. -- Почему вы в такое время не дома? -- А что вы делали с Пегги под лестницей? -- нахально осведомился Макс. -- Совершали дежурный обход? Вайти не мог решить, показать ли ему характер или отнестись к словам Макса как к шутке. В конце концов на его лице появилась легкая ухмылка, на смену которой пришла широкая улыбка, в свою очередь уступившая место хихиканью, быстро .превратившемуся в оглушительный хохот. По его щекам заструились слезы. -- Вы, ребята, поймали меня без штанов, так что все верно. Он попытался прекратить свой истерический хохот. Мы направились к выходу. Пегги старалась сдержать хихиканье. Вайти задыхался от смеха и ловил воздух широко открытым ртом. В нескольких кварталах от нашего дома, на Хестер-стрит, около кондитерской Спивака, мы увидели три пачки уже доставленных газет. Мы взяли по пачке, закинули их за спины и поспешили к кондитерской Джелли. По пути Макс заметил: -- На этот раз нам 'не надо высматривать, нет ли где Вайти. Мы знаем, где QH находится. -- И не только сегодня, -- добавил я. -- Мы знаем о Вайги достаточно, чтобы его повесить. С сегодняшнего дня во время его дежурств мы можем делать все, что угодно. Лицо Макса светилось радостным возбуждением. -- Да, ты прав, Башка! Мы поймали его прямо за причинное место. Пегги несовершеннолетняя. От нее прямая дорога за решетку. Ого, ну и неприятности мы можем ему устроить! Мы оставили пачки газет возле дверей в кондитерскую Джелли. -- Пойдем попьем кофе у Сэма, пока Джелли не открылся, -- предложил Макс. Я засмеялся: -- У меня нет денег, Макс. Я оставил их дома, для семьи. -- Ну и что? Что ты переживаешь? У меня есть. -- Макс весело хлопнул меня по плечу. Возле ночной кофейни Сэма на Деланси-стрит стояло такси марки "форд". -- Похоже на тачку брата Косого, -- заметил Макс. В кофейне, на табурете у стойки, мы увидели брата Косого Хими, Крючконосого Симона, уплетающего яичницу с ветчиной и одновременно читающего газету. -- Как дела. Крючконосый? -- окликнул его Макс. Симон поднял голову, помахал нам рукой и вернулся к своей яичнице и своей газете. Мы расположились у дальнего конца стойки, заказали кофе и зарылись в стоящую на стойке чашку с горячими сухариками. Мы сидели, макая сухарики в кофе, когда Макс прошептал: -- Смотри, кто пришел. Это был Вайти, полицейский. Не заметив нас, он сел рядом с Симоном и начал его задирать: -- Эй, осторожней, Крючконосый, а то твой длинный нос застрянет в яичнице. Симон поднял голову и проворчал: -- Один из самых больших паршивцев Нью-Йорка! И почему это ты не дежуришь на улице? -- Дежурить на улице? Сегодня утром я дежурил в другом месте. -- Он добродушно хохотнул. -- И очень после --этого проголодался. -- Он взглянул на тарелку Симона и окликнул Сэма: -- Эй, Сэм! Мне то же, что и у Крючконосого. Ветчину с яйцами. -- Потом пихнул Симона локтем. -- Скажи-ка, Крючконосый, как это получается, что еврей ест ветчину с яичницей? Или это специальная субботняя ветчина из свиньи, которой было сделано обрезание? Симон с раздражением отложил в сторону газету. -- Почему бы тебе не свалить отсюда, пока тебя не застукал сержант? Вайти веселился, довольный тем, что смог его подцепить. -- Эй, Крючконос! А что скажет раввин? Он знает, что ты ешь ветчину? -- Ну-ну, -- пробормотал Симон. -- Чтоб тебя арестовали. Проваливай. Сам, небось, не все говоришь на исповеди своему священнику. И словно глас совести Вайти, Макс проорал во всю глотку: -- Ведь не .все говоришь?! -- Эй, Вайти, -- подхватил я,--а ты расскажешь священнику, сам знаешь что? -- я подмигнул ему. Полицейский вздрогнул и, подняв голову, посмотрел на нас. Мы ответили ему холодными пристальными взглядами. В этом безмолвном обмене мнениями было достигнуто полное взаимопонимание. Вайти опустил глаза: он знал, что он в наших руках. Подошел Сэм и убрал со стойки чашку с сухариками. -- Вы сколько думаете слопать на пятак? С каждого из вас за шесть сухариков. Мы проглотили остатки кофе. Высокомерно улыбнувшись, я громко произнес: -- Эй, Вайти, позаботься о нашем счете! Макс бросил на меня испуганно-восхищенный взгляд. Сэм с удивленным видом вручил Вайти ветчину с яйцами. -- Сосунки. Чертовы сосунки... Ну что скажешь, Вайти? -- Все в порядке, все в порядке, -- пробормотал тот. Сэм обмахнул тряпкой стойку, бормоча себе под нос и качая головой, а затем спросил: -- Ты собираешься заплатить за двенадцать сухариков? За двенадцать сухариков и две чашки кофе? Двадцать центов? За этих сосунков? Вайти вяло кивнул. Мы сказали "Привет!" и со смехом вышли. Мы брели вдоль сточной канавы, выискивая окурки Макс углядел очень большой окурок, на котором даже остался бумажный поясок, и затянулся с видом знатока. -- Замечательный вкус. На, Башка, попробуй. -- Протягивая мне окурок, он взглянул на название: -- А, "Корона-Корона"! Когда я разбогатею, это будет мой сорт. Я тоже затянулся. -- Ну как тебе. Башка? -- Очень хорошая сигара для тех, что можно найти на Деланси-стрит. Макс засмеялся: -- Попозже, днем, мы сходим в финансовый район и поищем там такие же окурки. -- И заодно грабанем Федеральный резервный банк, да, Макс? -- Кончай свои шуточки про Федеральный резерв, Башка. Увидишь, что когда-нибудь мы обчистим это заведение... После того как наберемся опыт?.. -- Он бросил на меня сердитый взгляд. Мы вошли в кондитерскую. Джелли разрезал веревки на пачках газет, которые мы принесли, чтобы разложить их для продажи. Он дал каждому из нас по пятнадцать центов. -- А как насчет солодовых коктейлей и заварных пирожных? -- спросил Макс. Я подошел поближе и проворчал, глядя на Джелли: -- Уговор есть уговор. -- Ладно, ладно, значит, я сейчас приготовлю коктейли, -- сказал он и включил электрическую машину. -- Берите по пирожному. К чему ругаться? -- А как насчет яйца в коктейль? -- спросил Макс. -- Яйца? Хорошо, значит, я добавлю туда одно яйцо. К чему ругаться? Джелли разбил яйцо в готовящийся коктейль. Пока он стоял к нам спиной, Макс стащил с прилавка плитку шоколада. Джелли налил нам два больших стакана. Мы сидели, медленно потягивая коктейль. Макс бесцеремонно развернул шоколадку и дал мне половину. Мы грызли шоколад и запивали коктейлем. Джелли заметил, что мы грызем. -- Откуда вы взяли шоколад? -- сурово спросил он. Макс ответил с нарочитой вежливостью: -- О, мистер Джелли, мы купили его у Спивака, когда ходили за газетами. -- Да, -- произнес я, передразнивая Джелли. -- К чему ругаться? Мы его купили. -- Вы купили его у Спивака? Вы, наверное, не вчера на свет родились, вы жулики, вы... -- он таращился на нас, охваченный праведным гневом. -- Как тебе это нравится? Он назвал нас жуликами! -- насмешливо произнес Макс. -- А как насчет вас, мистер Джелли? Вы что, такой законный? -- поинтересовался я. -- Законный? -- переспросил Джелли. -- Я имел в виду, такой честный, что можете называть нас жуликами? -- А, так вот что ты понимаешь под словом "законный"? -- Ца, вот что я понимаю под словом "законный". 44 -- Значит, я законный? .--. -- Нет, вы, как и все остальные, незаконный. -- Незаконный? Что ты подразумеваешь под словом "незаконный"? -- Вор или жулик -- незаконны. ∙ -- Ты украл, и ты же называешь меня, честного' человека, который не крадет и ходит в синагогу, жуликом? Незаконным? Почему? За что? -- Он пристально смотрел на нас. -- Мы украли для вас. Вы послали нас за газетами Вы купили то, что мы украли, значит, вы такой же, как и мы. Вы незаконный, -- очень по-умному объяснил я -- Ты думаешь, ты умный. Ты искажаешь все вокруг. поэтому вместо того, что ты жулик, получается, что жулик я. -- Джелли фыркнул и всплеснул руками, как будто не понял. -- Значит, я незаконный, а вы -- молодцы! -- он рассмеялся. -- Ты все передергиваешь, ты, умный мальчик. Ты умеешь пользоваться своей башкой, да, мистер Башка? -- Да, я умею ею пользоваться, и вы поняли, что я хотел сказать, вы... вы... -- я чуть было не назвал его словом, означающим его обрезанную часть, но вдруг вспомнил о Долорес. Этот хрен мог когда-нибудь стать моим тестем. Макс продолжил объяснение: -- Эй, Джелли, Башка вот что имеет в виду. когда ты по ночам устраиваешь игры на деньги в задней Комнате, то это незаконно. -- Незаконно? Даже если я плачу полицейскому Вайти десять процентов за разрешение? -- хитрый огонек мерцал в глазах Джелли. Он просто валял дурака. -- А как насчет моих конкурентов за углом? Как ты их назовешь, мой умник Башка? Они что, тоже незаконны? -- О ком вы говорите? -- О церкви за углом. Они устраивают в подвале азартные игры. Два, может быть, три раза в неделю. Там играют в бинго. Это азартная игра, но им не надо платить Вайти за разрешение. -- Он рассмеялся. -- Они завели у себя доходное предприятие. Ну что, умник, ну что, Башка? -- насмешливо кривлялся он. -- Их ты тоже назовешь незаконными? Я пожал плечами: -- Да. Я понимаю это именно так. Вы незаконны. Полицейский Вайти незаконен, и ваши конкуренты за углом тоже незаконны. Старик Джелли хихикнул: -- Так, значит, ты говоришь, что все незаконны? -- Да, -- пробормотал я. -- Все незаконны. Глава 4 В кондитерскую вошел Косой, и мы прекратили этот разговор. У Косого был слишком уж радостный вид. -- Что делаете? Что-нибудь случилось? -- спросил он. -- Случилось? -- ехидно произнес Макс. -- Ты что, думаешь, что находишься на Диком Западе вместе с бандой Джесси Джеймса? В Ист-Сайде ничего не случается. -- Ну, Макс, ты что, все не можешь забыть об этом? -- радостное выражение исчезло с лица Косого. -- Я ведь просто шутил насчет того, чтобы к нему присоединиться. -- Ладно-ладно, Косой. Теперь слушай, что тебе надо сделать. Сходи, разбуди Простака с Домиником и скажи им, чтобы шли к нам в школу. -- А где вы будете? В спортзале? Макс в отчаянии хлопнул себя по голове. -- Боже мой! А где еще мы можем быть в субботу? Учить историю в классе? -- Старик Доминика начнет прыгать до потолка, если я постучусь в дверь, -- проворчал Косой, выходя на улицу. Мы с Максом перелезли через школьную ограду, утыканную пиками, распахнули незапертое подвальное окно с обратной стороны школы и спрыгнули с высоты полутора метров на пол спортивного зала. Сбросив верхнюю одежду, мы босиком бегали по залу, пока не начали потеть. Затем Макс развернул набивной мат и достал из кармана самоучитель по джиу-джитсу Мы отрабатывали друг на друге различные захваты до тех пор, пока Макс не вывернул мою руку так, что от боли я вышел из себя и пнул его в пах босой ногой Он согнулся, но, несмотря на боль, радостно прокряхтел' -- Молодец, Башка, становишься жестким. Мы вступили в поединок без правил, яростно нанося ДРУГ другу беспорядочные удары руками и ногами Максу удалось взять меня в жесткий захват. Он откинул мою голову назад и надавил на горло большим пальцем. Я начал задыхаться, перед глазами поплыли черные пятна. Но тут, к моей радости, раздался звук открываемого окна. В зал спрыгнули Простак и Косой. Макс ослабил хватку и похлопал меня по спине: -- Ты становишься все лучше, Башка. -- Он повернулся к Косому и спросил: -- Где Доминик? -- Его отправили в церковь. В воскресную школу. Макс презрительно фыркнул: -- Церковь -- пустая трата времени. Ладно, ребята, раздевайтесь. Вслед за Максом мы приступили к нашей обычной тренировке: поднятие тяжестей, подтягивание и выполнение разных фигур на брусьях. Потом Макс устроил небольшой отдых, во время которого читал самоучитель. В течение нескольких часов мы отрабатывали приемы джиу-джитсу и рукопашного боя, а напоследок каждый из нас пятнадцать минут яростно лупил боксерскую грушу. Косой ушел первым. Он сказал, что ему пора идти домой завтракать. Макс, Простак и я майками обтерли с себя пот и грязь, вылезли в окно и направились в закусочную Катца на Хьюстон-стрит. Когда мы туда вошли, чарующий запах выставленных на прилавке разогретых солонины и пастромы просто одурманил нас. Словно три прожорливых зверя, мы втягивали в себя этот аромат и, дрожа от вожделения, не отрываясь глядели на горячее мясо. Мы решили взять три порции солонины и три порции пастромы с солеными огурцами. Я дал Максу пятнадцать центов, он добавил к ним пятнадцать своих, положил деньги на прилавок и повелительным голосом произнес: -- И положите побольше мяса на каждый кусок хлеба. Часто дыша, с высунутыми языками, исходя слюной, шестью голодными глазами мы следили за каждым движением продавца. Неся тарелки с бутербродами так осторожно, будто они были нашим самым хрупким и самым ценным достоянием, мы пробрались через переполненную закусочную к дальнему столу. Мы ели медленно, очень медленно, стараясь как можно дольше продлить жизнь каждого из бутербродов. Мы не разговаривали, мы не отрываясь откусывали от них по кругу маленькие кусочки. Мы облизывали губы и издавали утробные звуки, выражавшие животное наслаждение. Но все равно мои бутерброды ∙кончились слишком быстро. Я тщательно собрал с тарелки все волокна мяса и крошки хлеба и слизал с пальцев жир и горчицу. Мы все с завистью посмотрели на человека, сидящего за соседним столом: его завтряк состоял из трех больших бутербродов с солониной, ватрушки, куска салями, картошки фри и бутылки освежающего напитка из сельдерея. Макс пихнул меня локтем: -- Когда-нибудь и мы будем есть, как этот парень. Мы нехотя покинули закусочную и двинулись вдоль сточной канавы, высматривая в ней подходящие окурки. На сигаретные мы не обращали внимания. Макс первым нашел окурок от сигары. Он понюхал его и со словами "дешевый табак" отшвырнул в сторону. Тем не менее, подходя к кондитерской на Деланси-стрит, мы все с удовольствием попыхивали сигарами из разных сортов дешевого табака. Около входа Косой и Доминик о чем-то болтали с Долорес. Впервые в жизни я подумал об убогости и неопрятности своей одежды. Доминик, Косой и Долорес надели свои субботние костюмы. Особенно выделялся Доминик, одетый с иголочки для воскресной школы. Я почувствовал себя неуютно в своих поношенных тесных штанах, вспомнил о грязном, потертом воротничке рубахи, о прорехе в старом пиджаке с отцовского плеча. Мне стало казаться, что все только и делают, что смотрят на эту прореху. С горящим от стыда лицом я безмолвно стоял, глядя на свои стоптанные ботинки. Впервые в жизни я обратил внимание на то, как одет. Потом' я посмотрел на Макса в сдвинутой на ухо кепке с поломанным козырьком. Одет он был ничуть не лучше меня, как, впрочем, и Простак. Благодаря этому я почувствовал себя немного лучше. Затем я вспомнил о наступающих холодах, о ледяных ветрах, проносящихся по Деланси-стрит, и почувствовал жалость к самому себе. Придется ли мне снова набивать подклад пиджака газетами, а ботинки -- картоном, чтобы защититься от холодного ветра? Я готов был поспорить, что мой старик не найдет работы, а значит, у нас не будет угля для печки. Я готов был поспорить, что отморожу себе что-нибудь. Я готов был поспорить, что буду чихать и кашлять и что всю зиму у меня будет капать из иоса. Да, я мог бы поспорить, что мой полудохлый старик не найдет работы, и я мог бы поспорить, что ублюдок домохозяин вышвырнет нас на улицу? И я мог бы поспорить, что, если этот ублюдок с цветком в петлице сделает это, я перережу ему горло. Но в этом не было смысла, надо было что-то делать, чтобы получать деньги... В этот момент Долорес обдала меня холодным взглядом и равнодушно отвернулась. Я почувствовал себя просто ужасно. Если бы я только мог исчезнуть вместе со всеми своими грязными обносками! Если бы я только мог провалиться сквозь тротуар! --Мне стало больно от безнадежности. Жизнь -- паршивая штука. Какой смысл в такой жизни? В горле у меня застрял ком, и, лишь напрягшись изо всех сил, я смог сдержать подступившие к глазам слезы. Мне было отчаянно жалко себя. Никто не обратил внимания, когда я двинулся прочь. Наполненный до краев жалостью к самому себе, несчастный и мрачный, я бесцельно бродил по улицам. Дошел до вест-сайдских доков и постоял там, глядя в холодную черную воду Гудзона. Я добрел до Китайского города, я шатался по улицам до самых сумерек, несчастный, усталый и голодный. Я пришел в себя под грохочущей надземкой, на Бо-вери. Вдоль улицы валялись или брели, покачиваясь, пьяные. Я подумал о Глазастике, проворном Глазастике с ловкими пальцами, который обобрал пьянчугу. Да, это была неплохая идея. Я тоже могу выпотрошить пьянчугу, а если он вдруг начнет кочевряжиться, то у меня есть нож. Я внимательно осмотрел улицу и нырнул в проход между домами. Там я обшарил ничего не соображающего, противно воняющего пьяного, но его карманы были пусты, с него сняли даже ботинки. На память пришли слова многоопытного Глазастика: "Алкаши, валяющиеся в подворотнях, всегда обчищены. У них обычно и цента не найдешь. Надо обрабатывать тех, которые еще держатся на ногах". Словно шакал, я осторожно последовал за здоровенным пьяным, свернувшим на боковую улочку. Меня охватило азартное возбуждение: а вдруг у него окажется целая пачка денег? Пьяный споткнулся о лестничную ступеньку и растянулся возле двери в подъезд. Совершенно ниоткуда к нему подлетел какой-то старик, похожий на бывшего бандюгу. Умело и быстро он обшарил пьяного и засунул что-то себе в карман. От неожиданного появления старика я испуганно замер на месте, не зная, что предпринять, и лишь наблюдал за происходящим широко открытыми глазами. Так же быстро старик расшнуровал и стянул с пьяного ботинки "и устремился с ними в сторону Байярд-стрит, чтобы продать их там на рынке краденого. Я почувствовал себя обманутым и испытал отвращение к самому себе. Этот пьяный должен был достаться мне, я первый его увидел. Все люди устроены одинаково, все тащат, тащат, прямо из-под носа. Я был зол на себя и поклялся, что в следующий раз не допущу подобного. "Ты скотина, -- сказал я себе. -- Ты должен хватать, и делать это быстро, без раздумий, иначе какой-нибудь другой парень опередит тебя. К черту остальных, хватай, хватай для себя!" Мрачное, подавленное состояние вновь охватило меня. Весь мир источал зловоние, все и вся было против меня... Внезапно на мою спину обрушилась дубинка, и мучительная боль пронзила позвоночник. Я потерял над собой контроль и почувствовал, как мои штаны пропитались влагой. Прямо над ухом раздалось злобное ворчание полицейского: -- Какого черта ты делаешь на улице в такое время? Вали отсюда, оборвыш, пока я тебя снова не вытянул дубинкой. Словно побитый, никому не нужный, грязный уличный пес, я крался по пустынным улицам в сторону своего дома. Глава 5 Вильсон был избран президентом. Как всегда, мы отметили это событие самым большим в Ист-Сайде праздничным костром. Еще какое-то время я продолжал посещать "суповую" школу, затем вновь сходил к 0'Брайену и потребовал отдать мне документы для устройства на работу. Он нехотя согласился. Несколько недель я блуждал по улицам в поисках работы, пока наконец не устроился за четыре с половиной доллара в неделю помощником водителя фургона, развозившего клиентам мокрое белье из прачечной. Первая неделя стала суровым испытанием для меня и моей спины. Работа начиналась в шесть утра. Мы с водителем загружали фургон тяжелыми тюками сырого белья. Весь день мы разъезжали по городу, надрываясь, затаскивали сырые тюки по лестницам,-- сносили вниз грязное белье для прачечной. Это была каторжная работа, приводящая к инвалидности. Спина, ноги, руки, все мускулы непрерывно болели. Несмотря на дожди, снег и холода той суровой зимы я был все время покрыт испариной от непосильного труда. Водитель получал процент от выручки, был жаден и обладал чудовищной работоспособностью. Мы делали десятиминутную остановку, чтобы перекусить бутербродами Это заменяло обеденный перерыв. Затем мы вновь приступали к работе и не останавливались до позднего вечера. После скудного ужина я доползал до холодной кровати и валился в нее с одним желанием: не двигаться всю оставшуюся жизнь. Мне снились особенные сны, в которых я ходил с тюками мокрого белья, привязанными к ногам, и еще одним тюком, который лежал на голове. Продирая глаза в холодных предрассветных сумерках, голодный, с ноющими и затекшими мышцами, я горько проклинал удел, доставшийся мне в этой жизни. Каждая частичка моего тела яростно сопротивлялась насилию над собой, и я встречал каждое утро, отводя душу в проклятиях. Я начинал с водителя фургона, затем переходил на хозяина прачечной и заканчивал проклятиями всем живущим на Земле. Четырех с половиной долларов, которые я приносил маме, приползая с работы в десять часов вечера по субботам, едва хватало на скудное питание семьи. Мой старик все больше и больше времени проводил в синагоге, его лицо становилось все бледнее, а борода -- все белей Приступы кашля у него продолжались все дольше и дольше, и наш долг за жилье с каждым месяцем становился все больше и больше. Жизнь для мамы и для нас ухудшалась, но, видимо, она все еще была недостаточно черна. Наступил день выселения. Явился равнодушный судебный исполнитель со своими людьми, и мы оказались на дышащей холодом улице. Весь наш жалкий, покалеченный скарб был грудой свален на тротуаре перед глазами безжалостного внешнего мира. Вокруг нас продолжалась бурная жизнь ист-сайдских улиц, торопливо и равнодушно обтекающая нас на пути к неведомой цели. По" хоже, что ни посещения моим стариком синагоги, ни его молитвы, ни раввин -- ничто и никто не могли или не хотели нам помочь. В тот же день "скорая помощь" увезла старика в госпиталь Бельвью. В конце концов появился мой друг Макс. Он привел с собой своего дядю, чтобы тот поговорил с моей плачущей мамой. После этого дядя Макса сходил и поговорил с районным лидером Демократической партии, и тот пришел к нам на помощь. Он нашел нам квартиру ниже по Деланси-стрит и заплатил за нее за два месяца вперед. Он прислал нам пять мешков угля, и новую печку с вделанным в нее котлом, и двухнедельный запас продуктов -- картошки и бакалейных товаров. Но мой старик уже никогда не вернулся домой. Он умер в госпитале от пневмонии на следующий день. Дядя Макса бесплатно похоронил моего отца. Отупевший от горя и безнадежности, я вновь приступил к перетаскиванию сырых тюков белья из прачечной. В один из дней возле нашей прачечной появился уполномоченный профсоюза грузовых, перевозок. Он интересовался условиями труда и задавал вопросы водителям фургонов и их помощникам. Мой водитель ответил: -- Все нормально. Дела идут неплохо. Немногие решились сказать правду. Они заявили, что условия очень тяжелые. Я сказал представителю, что нас эксплуатируют, что мы работаем более восьмидесяти часов в неделю. Мой водитель посоветовал мне заткнуться и не распускать свой слюнявый язык. Я огрызнулся. Представитель записывал в профсоюз всех желающих, Мой водитель и некоторые другие отказались, я записался. Представитель составил контракт, в котором оговаривались 54-часовая рабочая неделя и десятипроцентное повышение оплаты труда, и предложил подписать его хозяину прачечной. Хозяин посоветовал ему сдохнуть и отправиться к черту на кулички, после чего представитель призвал записавшихся в профсоюз объявить забастовку. Я вышел на пикетирование. Мой водитель, как и многие другие, саботировал забастовку. Они издевались над нами и обзывали нас вшивыми социалистами и агитаторами. Я дежурил в пикете по четырнадцать часов в сутки, днями напролет мы устало таскались вдоль линии пикетирования. Несмотря на все наши усилия, все, кто хотел, нарушали эту линию. Все было безнадежно. Как-то раз полицейские, следившие за соблюдением порядка при пикетировании, вдруг куда-то исчезли. К нам подъехала машина, в которой находились четверо. Они показали нам свои удостоверения частных детективов и объявили, что забастовка окончена. Мы с напарником отказались покинуть свой пост. Тогда они сорвали с нас забастовочные знаки и крепко нас избили. Чуть позже вернулись ухмыляющиеся полицейские. Поинтересовавшись случившимся, они посмеялись над нами и погнали прочь. Мой водитель и его новый помощник стояли рядом и отпускали шуточки по поводу моего подбитого глаза и окровавленной головы. -- Какого черта вы смеетесь? -- спросил я. -- Вали, вали, сопляк, проваливай, пока я тебе не добавил! -- ответил мне водитель. Я чуть было не кинулся на него, но вовремя остановился. Внутренний голос охладил мою ярость, без устали повторяя: "Думай своей башкой, думай своей башкой. Этот парень слишком здоров для тебя". Я поплелся прочь, продолжая размышлять: "Так, значит, вот через что необходимо проходить лишь для того, чтобы зарабатывать жалкие гроши? Это не для меня. Я уже сыт по горло. Неужели я живу для того, чтобы быть помощником фургонщика в прачечной?" Тем же вечером я встретился с Максом, Домиником, Простаком и Косым. Мы перехватили водителя фургона и его помощника на третьем этаже дома на Генри-стрит Я придал своей судьбе нужное направление, располосовав ножом щеку водителя. Мы забрали у него деньги и избили его с помощником до бессознательного состояния. После чего угнали их фургон на берег реки, туда, где на набережной не было ограждения, выпрягли коня и столкнули фургон с бельем в Ист-Ривер. Конь энергично кивал, как бы поддерживая нас, а затем ударил копытами и умчался прочь. Этим вечером мы замечательно поели в закусочной Катца. Чуть позже меня нашел Толстый Мои, который предупредил, что меня ищет полиция и мне лучше не появляться дома. На мое счастье я застал Профессора в его подвале. Когда я рассказал ему о своих проблемах, он пошел и принес мне одеяло. Первый раз я ночевал не в своем доме. Мне не спалось, и я почти до утра просидел в туалете, читая "Дон Кихота". Утром Профессор принес -- мне кофе и свежие сдобные булочки. Потом вручил мне ключ от подвала и сказал: -- Пересиди здесь, Башка, пока все немного не поутихнет. Он был отличным парнем. Вдобавок к ключу он дал мне два доллара. Вскоре я узнал, что представитель профсоюза хочет увидеть меня, и встретился с ним. -- Хорошая работа, Башка, -- сказал представитель. -- Еще одно происшествие вроде того, что случилось с твоим фургонщиком, и забастовку можно будет прекратить. Саботирующие водители боятся выходить на работу. Шрам на лице водителя заставил говорить обо мне как о человеке, умеющем ловко обращаться с ножом. Меня начали называть "Башка с Пером с Деланси-стрит", и я гордился своим новым прозвищем. Мы впятером подстерегли еще одного водителя фургона и его помощника. С помощью ножа я отправил их обоих в больницу. Этот опыт принес мне новые ощущения. Я находился в состоянии радостного возбуждения и счастья. Я понял, что это занятие доставляет мне необычайное наслаждение. Когда мой нож со щелчком открывался, люди вздрагивали и проявляли ко мне уважение, которое раньше никто не проявлял. Все водители фургонов из страха отказались выходить на работу. Хозяин прачечной связался с профсоюзом и был вынужден подписать соглашение о 54-часовой рабочей неделе и десятипроцентном увеличении заработной платы. Представитель профсоюза встретился с нами пятерыми в подвале у Профессора и сделал предложение: -- Ребята, как вы относитесь к тому, чтобы работать на меня и на профсоюз в качестве... ну, чего-то вроде профсоюзных организаторов? Десять долларов в неделю каждому? Это была наша первая постоянная оплата за рэкет Впоследствии мы объединили в этот местный профсоюз грузовых перевозок много других водителей. Полиция продолжала поиски, поэтому я не показывался дома, но раз в неделю посылал к маме человека с деньгами. Глава 6 Президент Вильсон объявил войну Германии*. Дух приключений окутал все вокруг, слава и жестокость шли рука об руку, окрашивая повседневную жизнь в совершенно новые краски. Мы впятером предприняли попытку влиться в основной поток узаконенного насилия, завербовавшись в армию, но над нами лишь посмеялись: мы были слишком молоды. Вся страна пришла в движение, которое возбуждало и пьянило так же, как катание на гигантской карусели. Мы тоже вскочили на свою маленькую личную карусель, крепко схватились за поручни и все ускоряли и ускоряли ее вращение. Кроме десяти профсоюзных долларов в неделю, с которых мы начали, нашлось множество других способов увеличения доходов в самом жестком и изобилующем конкурентами виде деятельности -- бытовом бандитизме. Мы стартовали, имея за плечами неплохую подготовку, поскольку прошли вводный курс в худшей из суровых школ города. Теперь мы приступили к получению среднего образования. Нашими классами были задние дворы, подвалы, крыши, уличные толкучки, речные берега и сточные канавы Ист-Сайда. Мы странствовали по лабиринту улиц подобно африканским охотникам, выискивающим крупного зверя. Нас интересовало абсоютно все. Мы впитывали в себя информацию и переживали ошеломляющие приключения. Мы носили маленькие, с гибкими ручками, обтянутые кожей дубинки собственной конструкции, сделанные из свинцового припоя, вытопленного из крышек от молочных канистр, и подстерегали прилично одетых граждан на узких темных улочках Ист-Сайда. * Американские войска вступили в первую мировую войну в апреле 1917 г После того как доставка опиума от Профессора по адресу на Мотт-стрит стала нашей еженедельной работой, мы тщательно изучили Китайский город, с любопытством приглядываясь и принюхиваясь к незнакомым запахам и картинкам жизни. Здесь мы познакомились с характерными повадками и причудами наркоманов, пользующихся тем или иным зельем. Под руководством Профессора мы получили доступ к секретам и обрели навыки во многих запрещенных законом профессиях. Он же приобщил нас к вызывающему сладкие грезы курению опиума и снабдил разнообразным оружием, необходимым для умелого и, я бы сказал, искусного нанесения увечий. Мы стали гораздо жестче и грубее и действовали со знанием дела в тех случаях, когда возникала необходимость прибегнуть к насилию. Косой Хими много времени проводил за рулем такси своего брата и научился мастерски управляться с машиной. Мы часто использовали его умение и тачку его брата со снятыми номерами, устраивая налеты на небольшие заведения. У нас был свой собственный стиль. Перед уходом мы заставляли пострадавших снимать с себя брюки. Газеты окрестили нас бандой молодых безбрючнико