удивленный  взгляд  Динни,  спросила:
Значит, я могу отшить американца?
     - Можете. Три тысячи миль между мной и Кондафордом!.. Не выйдет, мэм.
     - По-моему, вам  следовало бы сжалиться  над беднягой.  Он ведь поведал
мне, что вы, как он выражается, его идеал.
     - Опять это слово? - воскликнула Динни.
     - Да, термин неудачный. Но он прибавил, что сходит с ума по вас.
     - Велика важность!
     - В  устах человека,  который  едет  на  край  света разыскивать истоки
цивилизации, это,  вероятно, все-таки  важно. Большинство из нас согласилось
бы поехать на край света, только бы их не разыскивать.
     -  В  тот  день, когда  прекратится история  с  Хьюбертом,  я  порву  с
Халлорсеном, - объявила Динни.
     - Думаю, что для этого вам придется надеть фату. Вы  будете прелестны в
ней, когда  под  немецкую  музыку выйдете  с  вашим  моряком из  деревенской
церкви, как в добрые феодальные времена.
     - Я ни за кого не собираюсь замуж.
     - Это будет видно. Пока что не позвонить ли нам Эдриену?
     У  Эдриена  ответили,  что  его  ожидают  к  четырем.  Динни  попросила
передать, чтобы он зашел на  Саут-сквер, и отправилась собирать свои вещи. В
половине четвертого она  спустилась  вниз и  увидела  на вешалке шляпу, поля
которой напомнили  ей  нечто  знакомое.  Она, крадучись,  повернула  назад к
лестнице, как вдруг услыхала:
     - Вот замечательно! Я так боялся, что не застану вас.
     Динни подала Халлорсену руку,  и они вместе вошли  в гостиную Флер, где
на фоне мебели времен Людовика XV он показался ей до нелепости мужественным.
     - Я  хотел сообщить вам, мисс  Черрел, что предпринято мною в отношении
вашего брата. Я условился с  нашим консулом в Ла Пас. Он разыщет  Мануэля  и
передаст  по телеграфу  его показания под  присягой  о  том, что на капитана
бросились  с ножом. Для разумных людей  этого  достаточно,  чтобы  оправдать
вашего брата. Я пресеку  эту идиотскую историю, хотя бы мне  самому пришлось
поехать в Боливию.
     - Я вам так благодарна, профессор.
     -  Пустое! Теперь я готов сделать для вашего  брата все что  угодно.  Я
полюбил его, как родного.
     Эти  зловещие  слова  были  произнесены  так  просто, с  такой душевной
широтой и щедростью, что Динни почувствовала себя маленькой и жалкой.
     -  Вы  нехорошо  выглядите,  - неожиданно  объявил американец.  -  Если
что-нибудь случилось, скажите мне, и я все улажу.
     Динни рассказала ему о возвращении Ферза.
     - Такая красивая леди! Скверное дело!  Впрочем,  может быть, она  любит
его и ей потом станет, наоборот, легче.
     - Я буду жить у нее.
     - Вы молодчина! Капитан Ферз опасен?
     - Пока неизвестно.
     Халлорсен сунул руку в задний карман и вытащил миниатюрный пистолет:
     - Положите в  сумочку. Меньшего калибра не  бывает. Я  купил его  на то
время, пока я здесь, убедившись, что в вашей стране люди ходят без ружей.
     Динни рассмеялась.
     -  Благодарю  вас,  профессор, но он обязательно выстрелит там,  где не
нужно. И потом, если бы мне даже угрожала опасность, воспользоваться им было
бы нечестно.
     - Вы правы. Мне это не пришло в голову, а вы правы. Человек, пораженный
таким  недугом,  заслуживает  бережного  обращения. Но  мне  очень неприятно
знать, что вы можете подвергнуться опасности.
     Вспомнив наставления Флер, Динни отважно спросила:
     - Почему?
     - Потому что вы мне дороги.
     - Страшно мило  с вашей стороны. Но вам не следует забывать, что  я  не
товар на брачном рынке.
     - Каждая женщина - такой товар, пока не вышла замуж.
     - Кое-кто полагает, что лишь тогда она им и становится.
     - Видите ли, мне лично адюльтер  не нужен, - серьезно сказал Халлорсен.
- Ив вопросах пола, и во всем остальном я люблю, чтобы сделка была честной.
     - Надеюсь, что вам удастся заключить ее.
     Он выпрямился:
     - Я хочу заключить ее с вами. Имею честь просить вас стать миссис
     Халлорсен, и, пожалуйста, не говорите сразу "нет".
     - Я должна это сказать, раз вы хотите честной сделки, профессор.
     Она  увидела, как боль затуманила голубые  глаза американца, и  ощутила
жалость.  Он  приблизился  и   показался  ей  таким  огромным,  что  девушка
вздрогнула.
     - Дело в моей национальности?
     - Не знаю, в чем.
     - Или в неприязни, которую вы питали ко мне из-за брата?
     - Не знаю.
     - Могу я надеяться?
     - Нет. Я польщена и признательна вам, но - нет.
     - Простите, здесь замешан другой мужчина?
     Динни покачала головой.
     - Я думаю, что слишком мало сделал для вас, - сказал он. - Я должен вас
заслужить.
     - Я недостойна служения. Просто у меня нет к вам чувства.
     - У меня чистые руки и чистое сердце.
     - Я уверена в этом. Я восхищаюсь вами, профессор, но никогда не полюблю
вас.
     Словно не полагаясь на себя, Халлорсен отошел на прежнее  расстояние  и
отдал ей  глубокий  поклон.  Он был  действительно  великолепен  -  статный,
исполненный простоты и достоинства. Наступило молчание. Затем он сказал:
     -  Что  ж,  слезами  горю  не  поможешь.  Располагайте  мной,  как  вам
заблагорассудится. Я ваш самый покорный слуга.
     Он повернулся и вышел.
     Когда  Динни  услышала,  как  хлопнула входная дверь, ей что-то сдавило
горло.  Она испытывала боль из-за того,  что сделала ему больно,  и в то  же
время ощущала то облегчение, которое чувствует человек,  когда ему перестает
угрожать  что-нибудь огромное, простое, первобытное - море,  гроза, бык. Она
стояла перед одним из  зеркал  Флер и презирала  себя,  словно  в первый раз
обнаружила, что  у  нее  чересчур утонченные нервы. Как  мог  этот  большой,
красивый, здоровый  мужчина полюбить ее,  чье отражение  в  зеркале казалось
таким изысканным  и тоненьким? Он же переломит ее одной рукой. Не поэтому ли
она  так испугалась?  О, эти широкие бескрайние  просторы,  частицей которых
представлялись ей его рост, сила, здоровье, раскаты голоса! Смешно, пожалуй,
даже глупо,  но  она  по-настоящему испугалась! Нет, она будет с теми,  кому
принадлежит,  -  не с этими просторами, не  с ним.  Сопоставлять такие  вещи
просто комично.
     Динни  с кривой  улыбкой все еще стояла  перед  зеркалом,  когда  вошел
Эдриен. Она круто повернулась. Осунувшийся, измученный и морщинистый, худой,
добрый  и встревоженный! Трудно было  придумать контраст более  очевидный  и
более успокоительный для ее натянутых нервов. Поцеловав дядю, Динни сказала:
     - Мне очень хотелось видеть вас до переезда к Диане.
     - Ты переезжаешь к Диане?
     - Да. Я не верю, что вы завтракали, пили чай и вообще что-нибудь ели.
     Динни позвонила.
     - Кокер, мистер Эдриен выпьет...
     - Бренди с содовой, Кокер. Благодарю вас.
     - Ну что, дядя? - спросила она, когда Эдриен осушил стакан.
     -  Боюсь, ничего существенного мне  там не сказали. По  их мнению, Ферз
должен вернуться в лечебницу. Но зачем ему возвращаться, коль скоро он ведет
себя нормально? Они сомневаются  в  его выздоровлении,  но  не могут указать
никаких подозрительных симптомов за последние недели. Я разыскал его личного
служителя   и  расспросил  этого  парня.  Он  производит   вполне  приличное
впечатление. Он считает, что в данный  момент капитан Ферз  так же нормален,
как и он сам. Но - в этом-то вся беда - он говорит, что Ферз уже был однажды
нормален  целых три  недели,  а потом опять  неожиданно сорвался.  Если  его
что-нибудь всерьез разволнует - хотя бы малейшее противоречие, - Ферзу снова
станет плохо, может быть, еще хуже, чем раньше.
     - Он буйный во время приступов?
     -  Да.  Он впадает в какое-то мрачное бешенство, направленное скорее на
себя, чем на окружающих.
     - Они не попытаются забрать его?
     - Не имеют права. Он пошел туда добровольно: его не зарегистрировали, я
же тебе рассказывал. Как Диана?
     - Вид усталый,  но прелестна. Говорит, что сделает все возможное, чтобы
помочь ему выкарабкаться.
     Эдриен кивнул:
     -  Это на  нее похоже:  в ней  бездна отваги. И в  тебе тоже,  дорогая.
Знать, что ты  с ней - большое утешение.  Хилери готов  взять ее и  детей  к
себе, если она захочет. Но ты говоришь, она не уйдет?
     - Сейчас, конечно, нет.
     Эдриен кивнул:
     - Что ж! Придется тебе рискнуть.
     - Ох, дядя, как мне жаль вас! - сказала Динни.
     - Моя дорогая, какое имеет значение,  что происходит  с  пятым колесом,
раз  телега все-таки катится? Не  позволяй мне  задерживать тебя.  Ты всегда
найдешь меня либо в музее, либо дома. До свидания, и да хранит тебя господь!
Передавай ей привет и расскажи то, что слышала от меня.
     Динни еще  раз поцеловала Эдриена и, захватив вещи,  поехала в такси на
Оукли-стрит.


        XXII

     У  Бобби  Феррара  было  одно  из тех  лиц,  на  которых не  отражаются
грохочущие  вокруг бури. Иными  словами, он  являл собой  идеал непременного
должностного лица - настолько непременного, что трудно было себе представить
министерство иностранных дел без него.  Министры  приходили и уходили, Бобби
Феррар оставался - белозубый, учтивый, загадочный. Никто не знал,  есть ли у
него в голове  что-нибудь,  кроме бесчисленных  государственных  тайн. Годы,
казалось, никак не отразились на нем. Он был низкорослый, коренастый,  голос
имел глубокий и приятный, держался с видом полной отрешенности, носил темный
костюм в узкую  светлую  полоску с  неизменным цветком в петлице и обитал  в
просторной  приемной,  куда проникал  только  тот, кто  добивался  приема  у
министра иностранных  дел и попадал  не  к  нему, а к Бобби,  самой природой
предназначенному  для  роли  буфера.  Слабостью Бобби была криминология.  На
каждом  мало-мальски  интересном  процессе для него  оставляли  место,  и он
обязательно появлялся в зале хотя бы на полчаса. У него хранились специально
переплетенные  отчеты  таких  судебных заседаний. Он обладал характером,  и,
хотя  последний  трудно   поддавался   определению,  наличие  его  явственно
подтверждалось  тем,  что  все,  с  кем  сталкивался  Бобби,  охотно  искали
знакомства с  ним. Люди шли к Бобби Феррару, а не он к людям. Почему? Чем он
добился того,  что для всех  без исключения стал  просто  "Бобби"?  Учтивый,
всезнающий, непостижимый, он всегда умел сохранить за собой последнее слово,
хотя был только сыном лорда с неподтвержденным титулом  и не имел права даже
на эпитет "высокочтимый".  Если  бы Бобби с его цветком  в  петлице и легкой
усмешкой  исчез  с  Уайтхолла,  тот  утратил бы нечто,  придающее ему  почти
человечность. Бобби обосновался  там еще до войны, с которой его вернули как
раз вовремя, чтобы  - как  острил  кое-кто  - эта улица  не утратила  своего
прежнего облика,  а сам Бобби снова успел стать средостением между Англией и
ею. Она не могла превратиться  в ту суетливую сердитую старую  ведьму, какой
пыталась  ее  сделать  война,  пока  дважды  в день  между  тусклых и важных
особняков  проходила  по ней  коренастая,  медлительная,  украшенная цветком
фигура непроницаемого Бобби.
     Утром в день свадьбы Хьюберта  он просматривал каталог цветочной фирмы,
когда ему подали карточку  сэра Лоренса. Вслед за нею появился ее владелец и
спросил:
     - Вам известна цель моего прихода, Бобби?
     -  Безусловно,  -  ответил Бобби. Феррар.  Глаза  у  него были круглые,
голова откинута назад, голос глубокий.
     - Вы видели маркиза?
     - Вчера я завтракал с ним. Он удивительный!
     - Самый замечательный из наших могикан, - согласился сэр Лоренс. Что вы
собираетесь предпринять в этой связи? Старый  сэр  Конуэй Черрел был  лучшим
послом в  Испании,  которого  когда-либо  удалось  откопать в недрах  вашего
заведения, а Хьюберт Черрел - его внук.
     - У него  действительно есть шрам? - осведомился  Бобби Феррар с легкой
усмешкой.
     - Конечно, есть.
     - А он действительно получил его во время этой истории?
     - Вы - воплощенный скепсис. Конечно!
     - Удивительно!
     - Почему?
     Бобби Феррар обнажил зубы в улыбке:
     - А кто это может подтвердить?
     - Халлорсен достанет свидетельские показания.
     - Знаете, ведь это не по нашему ведомству.
     - Разве? Но тогда вы можете поговорить с министром внутренних дел.
     - Гм! - глубокомысленно изрек Бобби Феррар.
     - Или, во всяком случае, столковаться с боливийцами.
     -  Гм!  - еще глубокомысленней повторил  Бобби Феррар и протянул  Монту
каталог: - Видели этот новый тюльпан? Совершенство, правда?
     - Послушайте,  Бобби,  -  сказал сэр  Лоренс,  -  это мой племянник. Он
по-настоящему хороший парень, так что номер не пройдет. Понятно?
     - Мы живем в век  демократии, - загадочно произнес  Бобби. -  Порка, не
так ли? Дело попало в парламент.
     - Но  его можно прекратить, а там пусть шумят.  В  общем,  полагаюсь на
вас. Вы ведь все равно ничего определенного не скажете, просиди я здесь хоть
целое утро. Но вы должны сделать все  от вас зависящее, потому что обвинение
действительно скандальное.
     - Безусловно, - подтвердил  Бобби  Феррар. -  Хотите послушать  процесс
убийцы из Кройдона? Это потрясающе. У меня  есть два места. Я предложил одно
дяде, но  он не желает  ходить  ни на  какие процессы, пока у  нас не введут
электрический стул.
     - Этот тип в самом деле виноват?
     Бобби Феррар кивнул:
     - Да, но улики очень шаткие.
     - Ну, до свидания, Бобби. Я рассчитываю на вас.
     Бобби Феррар слабо усмехнулся, обнажил зубы, протянул руку и ответил:
     - До свидания.
     Сэр  Лоренс  повернул  налево  к  "Кофейне",  где  швейцар  вручил  ему
телеграмму:
     "Венчаюсь  Джин Тесбери сегодня  два часа  церкви  святого Августина  в
Лугах тчк Буду счастлив видеть вас тетей Эм Хьюберт".
     Войдя в ресторан, сэр Лоренс сказал метрдотелю:
     - Бате, я тороплюсь на свадьбу племянника. Срочно подкрепите меня.
     Двадцать минут спустя  баронет уже мчался  в  такси  к  церкви  святого
Августина.  Он  прибыл  за  несколько   минут  до  двух  и  встретил  Динни,
поднимавшуюся по ступеням.
     - Динни, ты выглядишь бледной и очень интересной.
     - Я всегда бледная и очень интересная, дядя Лоренс.
     - Этот брак кажется мне несколько поспешным.
     - Работа Джин. Я ужасно боюсь: на мне теперь вся ответственность. Это я
ее ему нашла.
     Они  вошли  в церковь и  направились  к передним рядам. Пока что народу
было  немного: генерал, леди Черрел,  миссис  Хилери и Хьюберт, привратник и
двое  зевак. Чьи-то пальцы  перебирали клавиши  органа.  Сэр  Лоренс и Динни
заняли отдельную скамью.
     -  Я  рад,  что Эм  не приехала, - шепнул баронет. - Обряд до  сих  пор
действует  на  нее.  Когда  будешь  выходить   замуж,  вели   напечатать  на
пригласительных билетах: "Просят не плакать".  Почему на свадьбах всегда так
влажно? Судебные приставы и те всхлипывают.
     -  Всему  виною  фата, - ответила  Динни. - Сегодня ее нет,  и слез  не
будет. Смотрите - Флер и Майкл!
     Сэр Лоре  не направил на вошедших свой монокль. Его  невестка и сын шли
по боковому проходу.
     - Восемь лет назад я был на их свадьбе. В целом все получилось у них не
так уж плохо.
     - Да, - подтвердила Динни. - Флер вчера сказала мне, что Майкл - чистое
золото.
     -  В  самом  деле?  Это  хорошо.  Было  время,  Динни,  когда  я  начал
сомневаться.
     - Не в Майкле, надеюсь?
     - Нет, нет. Он - первоклассный  паре'нь. Но Флер раза два  переполошила
их курятник. Впрочем, после смерти отца она ведет себя примерно. Идут!
     Заблаговестил орган. Ален Тесбери шел по проходу под руку с Джин.
     Динни залюбовалась  его  спокойной осанкой. Джин  казалась  воплощением
яркости и живости. Когда она вошла, Хьюберт, который стоял, заложив руки  за
спину, словно  по команде "вольно",  обернулся, и  Динни  увидела,  как  его
хмурое,  изборожденное морщинами  лицо посветлело, словно озаренное солнцем.
Что-то  сдавило девушке горло. Затем  она увидела Хилери, уже в стихаре:  он
незаметно вошел и стоял на алтарной ступени.
     "Люблю дядю Хилери!" - воскликнула про себя Динни.
     Хилери заговорил.
     Против своего обыкновения  девушка слушала священника. Она  ждала слова
"повиновение"  -  оно не раздалось;  ждала  сексуальных намеков  - они  были
опущены. Хилери попросил кольцо. Надел  его. Теперь  он молится. Вот молитва
уже окончена, и они направляются к алтарю. До чего же все это быстро!
     Динни поднялась с колен.
     - Безусловно  удивительно,  как сказал бы  Бобби Феррар,  - шепнул  сэр
Лоренс. - Куда они потом?
     - В театр. Джин хочет остаться в городе. Она нашла квартиру  в доходном
доме.
     - Затишье перед бурей. Хотелось бы, Динни, чтобы вся эта история с
     Хьюбертом была уже позади!
     Новобрачные вышли из алтаря, и орган заиграл марш Мендельсона.
     Глядя на идущую  по проходу  пару, Динни поочередно испытывала  чувства
радости  и  утраты, ревности  и  удовлетворения.  Затем, заметив,  что  Ален
Тесбери  посматривает на нее так, словно и сам питает известные чувства, она
поднялась  со скамьи и направилась  к  Флер и  Майклу,  но увидела Эдриена у
входа и повернула к нему.
     - Что нового, Динни?
     - Пока все благополучно, дядя. Я сразу же обратно.
     У  церкви, с присущим  людям интересом к чужим  переживаниям, толпилась
кучка прихожанок Хилери,  проводивших  пискливыми  приветствиями Хьюберта  и
Джин, которые уселись в коричневую дорожную машину и укатили.
     - Я подвезу вас в такси, дядя, - предложила Динни.
     - Ферз не возражает  против  твоего пребывания у них? - спросил Эдриен,
когда они сели в автомобиль.
     -  Он безукоризненно вежлив, но  все время молчит и не спускает глаз  с
Дианы. Мне его ужасно жаль.
     Эдриен кивнул.
     - А как она?
     - Изумительна. Ведет себя так, словно все идет  как обычно. Вот  только
он не хочет выходить. Сидит целыми днями в столовой и за всем наблюдает.
     - Ему  кажется,  что все  в заговоре против  него. Если он  продержится
достаточно долго, это пройдет.
     - А  разве  он  обязательно должен  опять  заболеть?  Бывают же  случаи
полного выздоровления.
     -  Насколько  я  понимаю,  это  не тот  случай, дорогая.  Против  Ферза
наследственность и темперамент.
     - Он мне даже нравится - у него такое смелое лицо. Но глаза страшные.
     - Видела ты его с детьми?
     - Пока что нет, но они говорят о нем очень любовно и непринужденно, так
что он, видимо, их не напугал.
     - В лечебнице я наслушался всякой тарабарщины - комплексы, одержимость,
депрессия, диссоциация, но все-таки понял, что болезнь  проявляется у него в
крайней подавленности, которая перемежается приступами крайнего возбуждения.
В  последнее  время  эти симптомы настолько смягчились,  что  практически он
превратился в нормального человека; однако нужно следить, не усилятся ли они
снова.  В  Ферзе всегда  сидел  бунтарь: во  время войны он восставал против
диктаторских замашек правительства, после войны - против демократии. Теперь,
вернувшись, он опять  против чего-нибудь восстанет.  Динни, если в доме есть
оружие, его надо спрятать.
     - Я скажу Диане.
     Такси свернуло на Кингз-род.
     - По-моему, мне лучше не подъезжать к дому, - печально вымолвил Эдриен.
     Динни вылезла  вместе с ним. С минуту постояла, глядя, как он удаляется
- высокий, сутуловатый, - потом повернула на Оукли-стрит и вошла в дом. Ферз
стоял на пороге столовой.
     - Зайдите ко мне, - попросил он. - Хочу поговорить.
     Комната с панелями была  отделана в зеленовато-золотистые тона. Завтрак
уже кончился, посуду убрали. На узком столе лежали газета, коробка с табаком
и несколько книг.  Ферз  подал  Динни  стул  и  встал  спиной к  камину, где
поблескивал  слабый намек на пламя. Он  смотрел  в  сторону, поэтому девушке
впервые представилась возможность хорошенько разглядеть его. На это красивое
лицо было тяжело смотреть. Высоко посаженные скулы, решительный  подбородок,
вьющиеся   волосы   с   проседью  лишь   оттеняли  его  голодные,   горящие,
синевато-стальные глаза. Сама его поза - Ферз стоял прямо, упершись руками в
бедра и наклонив голову вперед, - и та  лишь оттеняла эти  глаза. Испуганная
Динни со слабой  улыбкой откинулась на спинку  стула. Ферз повернул голову и
спросил:
     - Что говорят обо мне?
     - Я ничего не слыхала: я была на свадьбе брата.
     - Вашего брата Хьюберта? На ком он женился?
     - На девушке по имени Джин Тесбери. Вы ее видели позавчера.
     - Как же, помню! Я ее запер.
     - Зачем?
     - Она  показалась  мне опасной.  Знаете, я  ведь  сам согласился уйти в
лечебницу. Меня туда не увезли.
     - Это мне известно. Вы находились там по собственному желанию.
     - Не такое уж плохое место. Ну, довольно об этом. Как я выгляжу?
     Динни ответила мягко:
     -  Знаете,  я раньше  видела вас только  издали. Но,  по-моему,  сейчас
выглядите вы хорошо.
     - Я здоров. Я  сохранил мускулатуру. Мой служитель в лечебнице  за этим
следил.
     - Вы много там читали?
     - В последнее время - да. Так что же обо мне говорят?
     Услышав этот повторный вопрос, Динни взглянула Ферзу в лицо:
     - Как могут люди говорить о вас, если вы с ними не встречаетесь?
     - По-вашему, это нужно?
     - Не мне об этом судить, капитан Ферз. Впрочем, почему  бы и нет? Вы же
встречаетесь со мной.
     - Да, но вы мне нравитесь.
     Динни протянула ему руку.
     - Только не говорите, что жалеете меня, - торопливо сказал Ферз.
     - За что мне вас жалеть? С вами же все в полном порядке.
     Он прикрыл глаза рукой:
     - Надолго ли?
     - Почему не навсегда?
     Ферз отвернулся к огню.
     Динни робко заметила:
     - Если вы не будете расстраиваться, с вами ничего не случится.
     Ферз круто обернулся:
     - Вы часто видели моих детей?
     - Нет, не очень.
     - Есть у них сходство со мной?
     - Нет, они похожи на Диану.
     - Слава богу! А что она думает обо мне?
     На этот  раз  его глаза впились в Динни,  и  девушка поняла,  что от ее
ответа может зависеть все, - да, все.
     - Диана просто рада.
     Он яростно замотал головой.
     - Невероятно!
     - Правда часто бывает невероятной.
     - Она меня очень ненавидит?
     - За что ей вас ненавидеть?
     - Ваш дядя Эдриен... Что между ними? И не уверяйте, что ничего.
     - Мой дядя боготворит ее,  -  невозмутимо ответила Динни. - Поэтому они
только друзья.
     - Только друзья?
     - Только.
     - Это все, что вы знаете?
     - Я знаю это наверняка.
     Ферз вздохнул.
     - Вы славная. Как бы вы поступили на моем месте?
     На Динни опять навалилось беспощадное сознание своей ответственности.
     - Думаю, что поступила бы так, как захочет Диана.
     - Как?
     - Не знаю. Пожалуй, она сама тоже не знает.
     Ферз отошел к окну, затем вернулся обратно.
     - Я обязан что-то сделать для таких горемык, как я.
     - Что? - встревоженно воскликнула Динни.
     - Мне ведь еще повезло. Другого  бы просто  зарегистрировали и упрятали
подальше, не  считаясь  с  его  желаниями.  Будь  я беден,  такая  лечебница
оказалась  бы нам не по карману. Там  тоже достаточно ужасно, но все-таки  в
тысячу раз лучше, чем в обычном заведении. Я расспрашивал моего служителя, -
он работал в нескольких.
     Ферз замолчал, и Динни вспомнила слова  дяди:  "Он  против  чего-нибудь
восстанет, и это вернет его к прежнему состоянию".
     Неожиданно Ферз заговорил снова:
     -  Взялись  бы вы  ухаживать  за умалишенными, будь  у  вас возможность
получить другую работу? Нет, не взялись бы -  ни вы, ни  никто, у кого  есть
нервы  и сердце. Святой,  может быть, и взялся бы, но где же набрать столько
святых? Нет, чтобы ухаживать за нами, вы должны быть железной и толстокожей,
должны  забыть  о  жалости  и  нервах.  У  кого  есть  нервы, тот  еще  хуже
толстокожих,  потому  что  выходит  из  себя, а  это отражается на  нас. Это
какой-то порочный круг! Боже мой, уж я ли не искал из него выхода! А тут еще
деньги.  Ни  одного  человека с деньгами  нельзя отправлять  ни  в  одно  из
подобных мест. Никогда, ни за что! Устраивайте ему  тюрьму дома - какнибудь,
где-нибудь!  Не знай я, что могу в любое  время уйти, не  цепляйся  я за эту
мысль в самые жуткие минуты, меня бы здесь не  было, я давно бы стал буйным.
Господи, да я  бы конечно  стал буйным! Деньги! А у многих  ли  они есть? От
силы  у пяти из ста. А остальные девяносто пять несчастных  заперты - добром
или силком, а заперты. Плевать мне на то, что это научные, что  это полезные
учреждения!  Сумасшедший дом - это всегда  смерть  заживо.  Иначе и  быть не
может. Кто на воле,  тот считает нас все равно что  мертвыми. Так кому какое
дело  до  помешанных!  Вот  что  кроется за научными  методами  лечения!  Мы
непристойны,  мы больше не люди. Старое представление о  безумии  не умерло,
мисс  Черрел. Мы -  позор семьи, мы -  отщепенцы.  Значит, надо упрятать нас
подальше, - пусть мы хоть провалимся! - но сделать это гуманно - ведь сейчас
двадцатый  век. А  вы попробуйте  сделать это  гуманно!  Не  выйдет! Так что
остается одно - подлакировать  картину. Больше ничего не поделаешь, поверьте
моему слову, моему мужскому слову. Я-то знаю.
     Динни слушала оцепенев. Вдруг Ферз рассмеялся.
     - Но мы  не мертвецы,  вот  в  чем несчастье, - мы не мертвецы! Если мы
хотя  бы  могли умереть!  Все  эти  мученики -  не  мертвецы:  они по-своему
способны страдать - так же, как  вы, сильнее, чем вы. Мне ли не знать? А где
лекарство?
     Ферз схватился за голову.
     - Как замечательно было бы его найти! - сочувственно вставила Динни.
     Он удивленно взглянул на нее:
     - Лекарство? Погуще развести лак  - вот  и все, что  мы  делаем и будем
делать.
     У Динни так и просилось на язык: "А тогда зачем же убиваться?" - но она
сдержалась и сказала только:
     - Может  быть,  вы  и найдете  лекарство,  но  это  требует терпения  и
спокойствия.
     Ферз расхохотался.
     - Я, наверно, до смерти надоел вам.
     Динни незаметно выскользнула из комнаты.


        XXIII

     Ресторан "Пьемонт", это  прибежище людей, которые все знают,  был полон
всезнающими  людьми:  одни  из  них  уже  успели  насытиться, другие  только
начинали  насыщаться.  Они тянулись друг к  другу,  словно еда  была звеном,
соединяющим их души, и сидели по двое, а порой  и вчетвером и впятером. Лишь
кое-где попадались отшельники,  пребывавшие  в дурном  настроении  и  мрачно
поглядывавшие  вокруг  поверх  длинных  сигар.  Между   столиками   носились
проворные худощавые официанты,  и на лицах  их было написано  неестественное
напряжение - следствие перегрузки памяти. Лорд Саксенден и  Джин, сидевшие в
углу со  стороны входа, успели съесть омара, выпить  полбутылки  рейнвейна и
поболтать  о  всякой  всячине,  прежде чем  она  медленно  отвела  глаза  от
опустошенной клешни, подняла их на пэра и спросила:
     - Итак, лорд Саксенден?
     Он  перехватил этот брошенный из-под густых ресниц взгляд, и  глаза его
слегка выпучились.
     - Недурной омар, а? - спросил он.
     - Потрясающий.
     -  Я  всегда  захожу  сюда,  когда  хочу  вкусно  поесть.  Официант, вы
собираетесь подать нам куропатку?
     - Да, милорд.
     -  Так поторопитесь.  Попробуйте рейнвейн,  мисс  Тесбери, вы ничего не
пьете.
     Джин подняла свой зеленоватый бокал:
     - Вчера я стала миссис Хьюберт Черрел. Об этом напечатано в газетах.
     Щеки  лорда  Саксендена чуть-чуть надулись,  - он раздумывал:  "В какой
мере это  касается  меня? Интереснее  эта  юная леди, когда она свободна или
когда она замужем?"
     - Вы не  теряете времени, - сказал он и взглянул на нее так пристально,
словно его глаза искали доказательств тому,  что ее положение изменилось.  -
Знай я об этом, я не осмелился бы пригласить вас позавтракать без мужа.
     -  Благодарю  вас, он  сейчас будет  здесь, - ответила Джин и взглянула
из-под ресниц на пэра, глубокомысленно осушавшего свой бокал. -  Есть у  вас
новости для меня?
     - Я видел Уолтера.
     - Какого Уолтера?
     - Министра внутренних дел.
     - Это ужасно мило с вашей стороны!
     - Да, ужасно. Терпеть его не могу. Не будь волос, голова у него была бы
форменное яйцо.
     - Что он сказал?
     - Юная леди, никто ни в одном официальном учреждении никогда ничего вам
не скажет. Там не говорят, а "продумывают вопрос". Так и подобает власти.
     -  Но  он, разумеется, прислушается к тому, что вы  говорите. Что же вы
сказали?
     Ледяные глаза лорда Саксендена, казалось, ответили: "Ну, знаете, это уж
слишком!" Но Джин улыбнулась, и они постепенно оттаяли.
     -  Вы  самая  непосредственная  девушка,  с  какой  я  сталкивался.  По
существу, я сказал ему: "Уолтер, прекрати это!"
     - Как чудесно!
     - Ему это не понравилось. Он, видите ли, поборник законности.
     - Можно мне повидаться с ним?
     Лорд Саксенден  расхохотался.  Он  смеялся, как человек, нашедший нечто
очень драгоценное.
     Джин выждала, пока он успокоится, и сказала:
     - Итак, я еду к нему.
     Последовавшую за этим паузу заполнила куропатка.
     -  Послушайте,  -  неожиданно  начал  лорд  Саксенден,  -  если  уж  вы
действительно  решили  это сделать, то  есть  один  человек,  который  может
устроить вам встречу. Это  Бобби Ферар. Он работал с Уолтером, когда тот был
министром иностранных дел. Я дам вам к нему записку. Сладкого хотите?
     - Нет, благодарю. Но я бы выпила кофе. А вот и Хьюберт.
     У входа, выскочив из вращающейся двери-клетки, стоял Хьюберт, отыскивая
глазами жену.
     - Позовите его сюда.
     Джин  пристально  посмотрела  на  мужа.  Лицо  его  прояснилось,  и  он
направился к ним.
     -  Ну  и  взгляд  у вас!  -  пробормотал  лорд  Саксенден,  поднимаясь.
Здравствуйте. Ваша жена - замечательная женщина. Хотите кофе? Здесь недурной
бренди.
     Пэр вынул карточку и написал на ней четким, аккуратным почерком:
     "Роберту Феррару, эсквайру, М. И. Д.
     Уайтхолл.
     Дорогой Бобби,
     Примите  моего молодого друга  миссис Хьюберт Черрел и,  если возможно,
устройте ей встречу с Уолтером.
     Саксенден".
     Затем подал карточку Джин и потребовал счет.
     -  Хьюберт, покажи лорду  Саксендену свой шрам, - распорядилась Джин и,
расстегнув  манжету,  закатала мужу  левый  рукав.  На  фоне белой  скатерти
синевато-багровый рубец выглядел особенно странным и зловещим.
     - Н-да! - выдавил лорд Саксенден. - Полезный удар!
     Хьюберт опустил рукав.
     - Джин вечно вольничает, - проворчал он.
     Лорд Саксенден уплатил по счету и предложил Хьюберту сигару:
     -  Простите, мне  пора удирать. А вы оставайтесь и допивайте  кофе.  До
свидания, и желаю вам обоим успеха!
     Он пожал  им  руки  и стал пробираться между  столиками.  Молодые  люди
смотрели ему вслед.
     - Странно!  Деликатность, насколько мне известно,  не относится к числу
его слабостей, - удивился Хьюберт. - Ну как. Джин?
     - Что означает М.И.Д.?
     - Министерство иностранных дел, моя провинциалочка.
     - Допивай бренди, и едем к этому человеку.
     У подъезда молодоженов окликнули:
     - Кого я вижу! Капитан! Мисс Тесбери!
     - Моя жена, профессор.
     Халлорсен сжал им руки:
     -  Ну, не  замечательно ли? У  меня в кармане каблограмма, капитан. Она
вполне заменит свадебный подарок.
     Через плечо Хьюберта Джин прочла:
     "Реабилитирующие показания  Мануэля  высылаем почтой  тчк  Американское
консульство Ла Пас".
     -  Великолепно,  профессор. Не  хотите  ли зайти с  нами в министерство
иностранных дел? Мы должны повидаться с одним человеком насчет Хьюберта.
     - Что за вопрос! Но я не люблю терять время. Возьмем машину.
     Сидя  в  такси  напротив молодых, Халлорсен  весь  излучал  изумление и
благожелательность.
     - Вы действовали с потрясающей быстротой, капитан!
     - Это все Джин.
     - О да, - сказал Халлорсен, как будто ее и не  было в машине, - когда я
встретился с ней в Липпингхолле, я сразу увидел, что она - энергичная особа.
Ваша сестра довольна?
     - Довольна она. Джин?
     - Надеюсь.
     -  Замечательная  юная  леди!  Знаете,  в низких  зданиях  есть  что-то
приятное. Ваш Уайтхолл  вызывает у меня симпатию. Чем больше  солнца и звезд
можно увидеть  с улицы, тем выше моральный уровень  народа.  Вы  венчались в
цилиндре, капитан?
     - Нет, так, как сейчас.
     -  Жаль. В нем есть  что-то забавное: он похож  на символ  проигранного
дела, водруженный  вам  на голову.  Вы,  кажется,  тоже из старинной  семьи,
миссис Черрел? В таких семьях у вас принято из поколения в поколение служить
своей стране. Это очень достойный обычай, капитан.
     - Я над этим не задумывался.
     - В Липпингхолле я беседовал с вашим  братом, мэм. Он рассказал, что  у
вас в семье испокон веков кто-нибудь обязательно служит во  флоте. А  у вас,
капитан,  - в  армии.  Я верю  в наследственность. Это и  есть  министерство
иностранных дел?
     Халлорсен взглянул на часы.
     - Интересно, на месте ли этот парень? У меня сложилось впечатление, что
такие люди всю свою работу делают за едой.  Пойдем-ка лучше в парк и до трех
посмотрим на уток.
     - Я только занесу ему эту карточку, - сказала Джин.
     Вскоре она вернулась:
     - Его ждут с минуты на минуту.
     - Значит, он явится не раньше чем через полчаса, - заметил Халлорсен. -
Там есть одна утка. Я хотел бы слышать ваше мнение о ней, капитан.
     Пересекая широкую дорожку, ведущую  к пруду, они  чуть не стали жертвой
неожиданного столкновения двух  автомобилей,  водители которых растерялись в
непривычной  обстановке. Хьюберт  судорожно прижал  к  себе Джин.  Лицо  его
побелело  под загаром. Машины разъехались. Халлорсен, успевший схватить Джин
за другую руку, сказал, нарочито растягивая слова:
     - Еще немного, и дело кончилось бы плохо.
     Джин промолчала.
     -  Я  иногда спрашиваю  себя, - снова заговорил американец,  когда  они
подошли к уткам, - окупается ли скорость теми  деньгами,  которые мы на  ней
зарабатываем. Что вы думаете, капитан?
     Хьюберт пожал плечами:
     -  Число  часов,  которые  мы теряем, разъезжая  в  автомобилях  вместо
поезда, в общем равно тому, которое мы выигрываем с их помощью.
     - Верно, - согласился Халлорсен. - Самолеты  - вот что реально экономит
время.
     - Сначала подведите окончательный итог, а потом уж расхваливайте их.
     -  Вы  правы, капитан. Мы  держим курс  прямиком  в ад. Следующая война
дорого обойдется тем, кто примет в ней участие. Допустим, Франция сцепится с
Италией.  Не пройдет и двух недель, как не останется ни Рима, ни  Парижа, ни
Флоренции,  ни  Венеции, ни Лиона, ни  Марселя. Они превратятся в зараженные
пустыни. А флот и армия, может быть, не успеют даже открыть огонь.
     - Да. Все правительства это знают. Я - военный, но я  не понимаю, зачем
они продолжают  тратить сотни  миллионов  на  солдат  и  матросов,  которых,
видимо, никогда  не пустят  в дело. Если жизненные  центры страны разрушены,
армией и флотом управлять нельзя. Сколько продержатся Италия и Франция, если
подвергнуть газовой атаке  все  их  большие  города?  Англия  и  Германия не
протянули бы и недели.
     - Ваш дядя, хранитель музея, уверял меня, что  при  современных  темпах
человек снова быстро опустится до уровня рыбы.
     - Рыбы? Каким образом?
     -   Очень   просто:  двигаясь  по  эволюционной  лестнице  в   обратном
направлении  - млекопитающие,  птицы,  пресмыкающиеся, рыбы. Мы скоро станем
птицами,  в  результате  этого  начнем  пресмыкаться   и  ползать  и  кончим
где-нибудь в море, когда суша станет необитаемой.
     - Почему бы не закрыть воздух для войны?
     - А как его закроешь?  - вставила Джин. -  Государства не доверяют друг
другу. Кроме того, Америка и Россия не входят в Лигу наций.
     -  Мы-то,  американцы,  согласились бы войти.  Но  наш  сенат, пожалуй,
заартачится.
     -  Сенат  у  вас,  кажется,  вечный  камень  преткновения, -  проворчал
Хьюберт.
     - Такой  же, каким была ваша  палата лордов, пока ее  не  отхлестали  в
тысяча девятьсот десятом. Вот эта утка.
     Халлорсен указал на редкую птицу. Хьюберт долго рассматривал ее.
     - Я стрелял таких в Индии.  Это... Забыл, как  ее называют.  Идемте. До
нее можно дотянуться с мостков. Подержу в руках - тогда вспомню.
     -  Нет, нет,  - запротестовала Джин. -  Сейчас четверть четвертого. Он,
наверно, уже на месте.
     И,   не   определив  породу  утки,  они  возвратились  в   министерство
иностранных дел.
     Манера Бобби Феррара здороваться пользовалась широкой известностью.  Он
вздергивал руку антагониста кверху и оставлял ее висеть в воздухе. Не успела
Джин водворить свою руку на место, как сейчас же приступила к делу:
     - Вам известна эта история с выдачей, мистер Феррар?
     Бобби Феррар кивнул.
     - Вот  профессор  Халлорсен,  который был главой экспедиции. Угодно вам
взглянуть на шрам моего мужа?
     - Очень, - сквозь зубы процедил Бобби Феррар.
     - Покажи, Хьюберт.
     Хьюберт со страдальческим видом вновь обнажил руку.
     - Удивительно! - объявил Бобби Феррар. - Я же говорил Уолтеру...
     - Вы виделись с ним?
     - Сэр Лоренс просил меня об этом.
     - А что сказал Уол... министр внутренних дел?
     - Ничего. Он  видел  Бантама, а  Бантама  он не  любит и поэтому  отдал
распоряжение на Боу-стрит.
     - Вот как! Значит ли это, что будет выписан ордер на арест?
     Бобби Феррар, погруженный в созерцание своих ногтей, кивнул.
     Молодожены посмотрели друг на друга.
     Халлорсен с расстановкой спросил:
     - Неужели никто не в силах остановить эту банду?
     Бобби Феррар покачал головой. Глаза его округлились.
     Хьюберт встал:
     - Сожалею, что разрешил посторонним впутаться в это дело. Идем, Джин.
     Он отдал легкий поклон, повернулся и вышел. Джин последовала за ним.
     Халлорсен и Бобби Феррар стояли, глядя друг на друга.
     -  Непонятная  страна! -  воскликнул  американец. - Что  же нужно  было
делать?
     -  Ничего,  -  ответил  Бобби  Феррар.  - Когда дело  попадет к  судье,
представьте все свидетельские показания, какие сможете.
     -  Разумеется,  представим. Счастлив  был  встретиться  с вами,  мистер
Феррар.
     Бобби. Феррар усмехнулся. Глаза его округлились еще больше.


        XXIV

     В установленном законом порядке Хьюберт был препровожден на Боустрит по
ордеру, выданному одним из судей. Пребывая в  состоянии пассивного протеста,
Джин  вместе  с  остальными  членами  семьи  высидела  до  конца  заседания.
Подтвержденные  присягой   показания  шести  боливийских  погонщиков  мулов,
которые  засвидетельствовали  факт  убийства  и  утверждали,  что  оно  было
неспровоцированным,  -  с одной  стороны;  прямо  противоположные  показания
Хьюберта, демонстрация  его шрама, оглашение его послужного списка и  допрос
Халлорсена в  качестве  свидетеля -  с другой,  составили  тот  материал, на
основании  которого   судье  предстояло  вынести  решение.  Он  вынес   его.
Обвиняемый  заключался под  стражу впредь до прибытия затребованных  защитой
документов. Затем началось обсуждение столь часто опровергаемой  на практике
презумпции  британской   законности:   "Пока   преступление   не   доказано,
задержанный  считается  невиновным",  - в  связи  с  просьбой  последнего  о
передаче его на поруки, и Динни затаила дыхание. Мысль  о том,  что Хьюберт,
только  вчера женившийся и по закону считающийся  невиновным, будет брошен в
тюремную камеру вплоть до прибытия плывущих через Атлантику документов, была
ей  нестерпима. Однако солидный залог,  предложенный сэром  Конуэем  и сэром
Лоренсом, был в конце концов  принят,  и девушка вышла  из  зала, облегченно
вздыхая и высоко подняв голову. На улице ее нагнал сэр Лоренс.
     -  Наше  счастье,  что у  Хьюберта  вид человека, неспособного солгать,
сказал он.
     - Этим, наверно, заинтересуются газеты, - пробормотала Динни.
     - Голову даю на отсечение, что да, милая моя нимфа.
     - Как это отразится на карьере Хьюберта?
     -  Думаю,  что положительно. Запрос в палате общин дискредитировал его,
но когда появятся заголовки: "Британский офицер против боливийских метисов",
- они вызовут у публики чувства, которые мы питаем к нашим родным и близким.
     - Больше всего мне жаль папу. С тех пор как это началось, волосы у него
заметно поседели.
     - В этой истории нет ничего позорного, Динни.
     Девушка вздернула голову:
     - Конечно, нет.
     -  Динни,  ты  напоминаешь  мне необъезженного  жеребенка-двухлетку.  В
загоне он брыкается, на старте  отстает,  а  приходит  все-таки  первым. Вон
летит твой американец. Подождем его? Он дал очень ценные показания.
     Динни пожала плечами и почти сразу же услышала голос Халлорсена:
     - Мисс Черрел!
     Динни обернулась:
     - От души благодарю вас, профессор, за все, что вы сказали.
     - Для вас я готов был даже солгать, только случай  не представился. Как
поживает больной джентльмен?
     - Там покамест все в порядке.
     - Рад слышать! Я беспокоился за вас.
     Сэр Лоренс вступил в разговор:
     - Профессор, ваше заявление о  том, что легче умереть, чем иметь дело с
этими погонщиками, совершенно ошарашило судью.
     -  Жить с  ними тоже достаточно неприятно. Могу  подвезти  вас  и  мисс
Черрел, - меня ждет машина.
     - Если ваш путь лежит на запад, отвезите нас на границу цивилизации.
     - Итак,  профессор,  - продолжал сэр Лоренс, когда все расселись, - что
за мнение  вы составили себе  о Лондоне? Самый ли  это варварский или  самый
цивилизованный город на свете?
     - Я просто люблю его, - ответил Халлорсен, не сводя глаз с Динни.
     - А я - нет, - тихо возразила та. - Ненавижу контрасты и запах бензина.
     - Как мне, иностранцу, объяснить, за что  я  люблю Лондон? Наверное, за
то,  что  он  такой многообразный,  что  он -  смешение свободы  и  порядка.
Пожалуй,  еще  за  то,  что  он  так  отличается от наших городов.  Нью-Йорк
великолепен, жить в нем интересней, но он не такой уютный.
     -  Нью-Йорк,  -  вставил   сэр  Лоренс,  -  подобен  стрихнину:  сперва
взбадривает, потом валит с ног.
     - Я бы не мог жить в Нью-Йорке. Мое место - Запад.
     - Широкие бескрайние просторы, - вполголоса произнесла Динни.
     - Правильно, мисс Черрел. Они бы вам понравились.
     Динни тускло улыбнулась:
     - Никого нельзя безнаказанно вырывать с корнем, профессор.
     -  Верно,  - поддержал  ее  сэр  Лоренс.  - Мой  сын  как-то  поднял  в
парламенте вопрос о необходимости организовать эмиграцию, но убедился, что у
народа крепкие корни, и бросил эту затею, как горячую картофелину.
     - Прямо не верится! - воскликнул Халлорсен.  - Когда я смотрю на  ваших
горожан - низкорослых, бледных, разочарованных, я всегда  удивляюсь, какие у
них могут быть корни.
     -  Чем  ярче выражен у человека городской тип, тем крепче у него корни.
Широкие просторы для такого - пустой  звук. Улицы,  жареная рыба, кино вот и
все, что ему нужно. Не высадите ли меня здесь, профессор? Динни, а ты куда?
     - На Оукли-стрит.
     Халлорсен остановил машину. Сэр Лоренс вышел.
     -  Мисс   Черрел,   окажите  мне  честь,  позвольте  доставить  вас  на
Оуклистрит.
     Динни наклонила голову.
     Сидя рядом с американцем в закрытой машине,  она испытывала неловкость.
Как он использует представившуюся возможность? Внезапно, не глядя на нее, он
сказал:
     -  Как только  решится  судьба  вашего  брата,  я  отплываю.  Собираюсь
предпринять  экспедицию  в Новую  Мексику.  Я всегда  буду  считать  большим
счастьем знакомство с вами, мисс Черрел.
     Он стиснул  руки,  на которых не  было перчаток,  и сдавил их коленями.
Этот жест тронул девушку.
     - Я искренне сожалею,  профессор,  что сначала, так  же как  мой  брат,
составила себе неверное представление о вас.
     - Это  было естественно. Когда закончу здесь свои  дела и  уеду, буду с
радостью вспоминать, что заслужил ваше расположение.
     Динни порывисто протянула ему руку:
     - Да, заслужили.
     Он  взял  руку  девушки,  медленно поднес к  губам и осторожно опустил.
Динни почувствовала себя глубоко несчастной. Она застенчиво прибавила:
     - Вы научили меня по-новому смотреть на американцев, профессор.
     Халлорсен улыбнулся:
     - Это уже кое-что.
     -  Боюсь,  что я  очень  заблуждалась. Я  же, в сущности, их совсем  не
знала.
     - В этом наша беда. Мы, в сущности, не знаем друг друга. Из-за  какихто
пустяков  действуем  друг другу на нервы. Но  я  всегда буду помнить вас как
улыбку на лице вашей страны.
     - Вы  очень любезны, - сказала Динни.  - Мне хочется, чтобы так было на
самом деле.
     -  Если  бы  я  мог  получить  вашу  фотокарточку, я хранил бы ее,  как
сокровище.
     -  Разумеется, получите.  Не  знаю, найдется  ли у  меня приличная,  но
лучшая из всех - за вами.
     - Благодарю.  Если  разрешите,  я, пожалуй,  сойду здесь. Я  что-то  не
слишком уверен в себе. Такси вас довезет.
     Халлорсен постучал в стекло и отдал распоряжение шоферу.
     -  До свидания,  - сказал он и  снова взял  ее руку, подержал  в своих,
пожал и вышел из машины.
     -  До свидания! -  прошептала  Динни, откидываясь на  спинку  сиденья и
чувствуя, как что-то сжимает ей горло.
     Пять  минут  спустя  машина  остановилась у подъезда  Ферзов,  и Динни,
подавленная, вошла в дом.
     Когда  она проходила  мимо  комнаты  Дианы,  дверь открылась  и  Диана,
которую девушка не видела со вчерашнего дня, шепнула:
     - Зайдите ко мне, Динни.
     Голос  был такой настороженный, что у Динни по коже  побежали  мурашки.
Они сели на кровать с пологом, и Диана тихо и торопливо заговорила:
     - Ночью он вошел  ко  мне и пожелал остаться. Я не посмела отказать. Он
изменился. Я  чувствую,  что это  опять начало конца. Он теряет контроль над
собой. По-моему, надо  отправить куда-нибудь детей. Хилери  не согласится их
взять?
     - Разумеется, согласится. И моя мама тоже.
     - Пожалуй, лучше второе.
     - А не уехать ли и вам?
     Диана со вздохом покачала головой:
     - Это только ускорит развязку. Можете вы отвезти детей без меня?
     - Конечно. Но неужели вы действительно думаете, что он...
     -  Да.  Он  опять  пришел  в  возбужденное  состояние.  Я ведь  изучила
симптомы. Вы заметили,  Динни, каждый вечер он все больше пьет. А  это  тоже
признак.
     - Если бы он мог преодолеть свой страх и начал выходить!
     - Вряд ли это  поможет.  Здесь, что бы ни произошло, - пусть даже самое
худшее,  - мы хоть знаем, как быть.  А случись это при посторонних, мы сразу
же лишимся свободы действий.
     Динни пожала ей руку:
     - Когда увезти детей?
     - Поскорее. Я ему ничего не  скажу, а вы постарайтесь уехать как  можно
незаметнее. Мадемуазель приедет потом, если ваша мама не будет возражать.
     - Я, разумеется, сразу же обратно.
     -  Динни,  это  было  бы нечестно  по  отношению  к вам.  У  меня  есть
горничные. Утруждать вас моими горестями просто недостойно.
     - Ну что вы! Я, разумеется, вернусь. Я попрошу у Флер ее машину. Он  не
будет возражать против того, что детей увозят?
     - Только если  догадается, что  это  связано с его состоянием. Я скажу,
что вы давно уже приглашали их погостить.
     - Диана, - внезапно спросила Динни, - вы его еще любите?
     - Люблю? Нет.
     - Значит, просто жалость?
     Диана покачала головой:
     -  Не  могу объяснить. Тут и  прошлое, и  сознание того,  что  покинуть
Роналда - значит помочь враждебной ему судьбе. А это страшная мысль!
     - Понимаю. Мне так жаль вас обоих и дядю Эдриена!
     Диана провела руками по лицу, словно стирая с него следы тревог.
     - Не знаю, что будет, только ничего хорошего  не жду. А вы, дорогая, ни
в коем случае не позволяйте мне портить вам жизнь.
     - Вы  напрасно тревожитесь.  Встряска мне полезна.  Старая  дева  - все
равно что лекарство: перед употреблением взбалтывать.
     - Когда же вы найдете себе употребление, Динни?
     - Я  только что отвергла  широкие  бескрайние просторы и чувствую  себя
изрядной скотиной.
     - Слева - широкие  бескрайние просторы, справа - глубокие моря, а вы на
распутье. Так?
     - И, по-видимому, останусь на  нем. Любовь достойного человека и прочие
подобающие случаю слова - все это словно замораживает меня.
     - Подождите. Цвет ваших волос не подходит для монастыря.
     - Я их перекрашу  в свой  истинный цвет - светло-зеленый,  как  морская
вода. Это цвет айсбергов.
     - Я уже сказала вам - подождите!
     - Подожду! - согласилась Динни.
     Два дня спустя Флер в своем автомобиле подъехала к дому Ферзов. Детей и
кое-какую поклажу погрузили без инцидентов, и машина тронулась.
     Эта  несколько  бурная  поездка  -  дети  еще не привыкли  к машинам  -
принесла Динни подлинное облегчение. До сих пор она не отдавала себе отчета,
как  сильно трагическая атмосфера  Оукли-стрит уже  отразилась на ее нервах,
хотя после ее приезда в город из Кондафорда прошло всего десять дней. Краски
осенней листвы стали темнее. Погожий октябрьский  день заливал землю  ровным
мягким светом. Чем дальше от Лондона, тем чище и звонче  становился  воздух;
из  труб  коттеджей  поднимался  пахнущий  лесом  дымок;  над нагими  полями
кружились грачи.
     Машина  прибыла  как  раз  к завтраку.  Оставив  детей  с  мадемуазель,
приехавшей  поездом,  Динни  свистнула  собак и пошла  прогуляться.  Осевшая
дорога привела ее к старому  коттеджу. Динни остановилась. Дверь открывалась
прямо в жилую  комнату.  У камелька,  где горел слабый  огонь, сидела старая
женщина.
     - Ох, мисс Динни! - вскрикнула она. - Я уж так вам рада.  Весь месяц ни
разу вас не видела.
     - Я уезжала, Бетти. Как вы себя чувствуете?
     Маленькая, в полном  смысле  миниатюрная старушка  торжественно сложила
руки на животе:
     - Опять с животом плохо. Все остальное - лучше  не надо, доктор говорит
- прямо  замечательно. Только  вот  животом  маюсь.  Он  говорит, надо  есть
побольше.  Аппетит у  меня, слава  богу, хороший, мисс Динни,  а  проглотить
ничего не могу - сразу тошно. Истинная правда!
     - Как мне вас жаль, милая  Бетти! Живот - очень больное место.  Живот и
зубы. Не понимаю, зачем они нам.  Нет у нас зубов - желудок не варит, есть -
тоже не варит.
     Старушка хихикнула.
     - Он  говорит,  мне надо выдернуть  все зубы, какие  остались, да мне с
ними неохота расставаться, мисс Динни. Вот у хозяина моего  их  вовсе нет, а
он все-таки может жевать яблоко, ей-богу, может. Но в мои  годы десны уж так
не затвердеют.
     - Но ведь вам, Бетти, можно сделать красивые вставные зубы.
     - Ох, не  хочу я  вставных  - один  обман. Вы бы и сами не стали носить
фальшивые зубы, мисс Динни. Ведь не стали бы, а?
     - Конечно, стала бы. Теперь их чуть ли не все носят.
     -  Все смеетесь над  старухой? Нет, это не  по мне. Все равно что парик
надеть. А волосы-то у меня остались густые, как прежде. Я ведь для своих лет
замечательно  сохранилась, есть  за  что  бога  благодарить. Только  животом
маюсь. Похоже, там что-то есть.
     Динни увидела в ее глазах испуг и страдание.
     - Как поживает Бенджамен, Бетти?
     Взгляд  старухи изменился. Глаза повеселели, хотя  остались  такими  же
рассудительными, словно она смотрела на ребенка.
     - Ну,  с отцом-то все в порядке, мисс. С ним, кроме ревматизма, никогда
ничего не бывает. Он сейчас в огороде - пошел в земле покопаться.
     -  А как Голди? - осведомилась Динни, с грустью глядя  на  сидевшего  в
клетке щегла. Ей было невыносимо видеть  птиц в клетках, но у нее не хватало
духу намекнуть старикам на их маленького любимца, веселого даже за решеткой.
Кроме  того, они утверждали, что, если  ручного щегла выпустить на волю, его
сейчас же заклюют до смерти.
     - Ох! - воскликнула старушка. - До чего же он заважничал, с тех пор как
вы подарили ему клетку побольше.  - Глаза ее загорелись. -  Подумать только,
мисс Динни! Капитан женился, а  тут против  него такое ужасное дело затеяли.
Что  они  там  думают?  За всю  жизнь такого не слыхивала.  Чтобы  одного из
Черрелов таким манером потащили на суд, - это уж слишком!
     - И все же это так, Бетти.
     - Говорят, она славная молодая леди. А жить-то они где будут?
     - Пока неизвестно. Надо подождать, - пусть сначала дело кончится.
     Может быть, здесь; может быть, он получит место в колониях. Конечно, им
придется туговато.
     - Страхи какие! В  старое время этого не бывало. Как  теперь насели  на
дворянство, боже  милостивый! Я все вспоминаю вашего прадедушку, мисс Динни.
До чего он ловко четверкой правил! Я тогда еще совсем пигалицей была.  Такой
славный старый джентльмен - обходительный, можно сказать!
     Подобные  замечания  о  дворянстве  всегда  вызывали  у  Динни  чувство
неловкости,  тем более  в  устах старушки, которая, как знала  девушка, была
одной из восьми детей работника с фермы, чье жалованье равнялось одиннадцати
шиллингам  в неделю,  и которая, вырастив семерых детей, существовала теперь
вместе с мужем лишь на пособие по старости.
     - Бетти, милая, что вам можно есть? Я скажу кухарке.
     - Большое вам спасибо, мисс Динни. Кусочек постной свинины вроде иногда
могу съесть.
     Глаза старухи потемнели, в них снова мелькнула тревога.
     - Так ужасно болит! Иногда прямо рада была бы богу душу отдать.
     - Ну, что вы, Бетти, милая! Просто посидите немножко на подходящей пище
и сразу начнете чувствовать себя лучше.
     Старушка улыбнулась:
     - Тревожиться-то нечего - я для своих лет замечательно сохранилась.
     А когда для вас зазвонят колокола, мисс Динни?
     - Не стоит об этом, Бетти. Я знаю одно: сами по себе они не зазвонят.
     - Да,  теперь люди женятся поздно. Семьи  стали маленькие, не то что  в
мое время. Вот моя старая тетка -  та родила восемнадцать детей и  вырастила
одиннадцать.
     - В наши дни для них не нашлось бы ни жилья, ни работы.
     - Эх, изменилась страна!
     - Наша, слава богу, еще меньше, чем другие.
     Взгляд  Динни  обежал  комнату,  где  эти  двое  стариков  провели  лет
пятьдесят жизни. Все  -  от кирпичного пола  до  потолочин - было  тщательно
выскоблено и дышало уютом.
     - Ну, Бетти, мне пора. Я гощу у приятельницы в Лондоне и до ночи должна
вернуться. Я велю кухарке  прислать вам кое-какой еды.  Это будет повкуснее,
чем свинина. Не вставайте!
     Но  маленькая  старушка была  уже  на ногах.  Взгляд ее  стал задушевно
ласковым.
     -  Я  так рада,  что повидала вас, мисс Динни. Храни вас бог, и пусть у
капитана больше не будет хлопот с этими ужасными людьми.
     - До свидания, Бетти, милая. Передавайте привет Бенджамену.
     Динни  пожала  руку  старушке  и  вышла  к  собакам,  ожидавшим  ее  на
вымощенной  плитами дорожке. Как всегда после таких визитов, она  испытывала
умиление, и ей  хотелось поплакать.  Вот  они,  корни!  Их  не  хватало ей в
Лондоне,  их  не  хватало бы  ей  и  на  широких  бескрайних просторах.  Она
добралась до узкой,  вытянутой  в  длину буковой  рощи,  толкнула незапертую
расшатанную калитку, вошла  и влезла на сырой поваленный  ствол, от которого
сладко  пахло корой.  Слева -  иссиня-серое  небо, расколотое  искривленными
стволами деревьев; справа -  вспаханное под  пар поле. Заяц, сидевший там на
задних лапах, повернулся и пустился наутек вдоль живой изгороди. Под носом у
одной из собак с пронзительным криком  поднялся фазан и взмыл над макушками.
Динни  вышла из леска и остановилась, глядя вниз на свой длинный серый  дом,
полускрытый кустами магнолий  и купами деревьев. Над двумя  трубами  курился
дымок, на коньке  крыши пятнышками белели трубастые  голуби. Девушка глубоко
вздохнула  и  простояла там целых десять  минут,  вбирая в себя  живительный
воздух,  словно  политое растение влагу. Пахло  листьями,  свежей  землей  и
близким дождем. Последний раз Динни была здесь в конце мая. Тогда она дышала
летним ароматом, и каждый  глоток его  был воспоминанием и надеждой, болью и
радостью...
     После  чая они  двинулись обратно. Флер снова вела машину, верх которой
пришлось поднять.
     - Должна признаться,  никогда не видела большей глуши, чем Кондафорд, -
объявила ее  безжалостная молодая родственница. - Я бы здесь просто  умерла.
После него даже Липпингхолл не кажется деревней.
     - Потому что здесь все так ветхо и запущено, да?
     -  Знаете,  я  всегда твержу  Майклу, что  ваша  ветвь семьи - одна  из
наименее  колоритных  и  наиболее  интересных  древностей,  еще уцелевших  в
Англии. Вы совершенно незаметны, держитесь в самой глубине сцены.
     Даже  для   писателей  вы  слишком  несенсационны.  Тем  не   менее  вы
существуете и будете существовать, хоть я и не понимаю - как. Против вас все
начиная от налога на наследство и кончая граммофонами. Но вы все-таки упорно
влачите свои дни в разных концах страны, занимаясь тем,  чего никто не знает
и до чего никому нет дела. У большинства таких, как вы, нет даже Кондафорда,
куда можно вернуться умирать, и все же вы сохраняете  корни и чувство долга.
Вот у меня нет  ни того,  ни  другого, - я наполовину  француженка.  У семьи
моего  отца, у  Форсайтов, были корни, но отсутствовало чувство долга  -  по
крайней мере в том  виде,  как у вас. Я хочу  сказать  -  в смысле  служения
чему-то. Я восхищаюсь им, Динни, но оно нагоняет на меня смертную скуку. Это
оно заставляет вас убивать молодость  на историю с Ферзом. Чувство  долга  -
это недуг, Динни, прекрасный недуг.
     - Как же, по-вашему, я должна с ним бороться?
     -  Дать волю своим  инстинктам. Трудно представить себе, что еще старит
человека быстрее, чем то, что вы делаете сейчас. Диана - из той же породы: у
Монтжоев  в Дамфришире есть нечто вроде своего Кондафорда.  Я восхищаюсь  ее
терпением, но считаю это безумием с ее стороны.  Все  равно  - конец один, и
чем дольше его оттягивать, тем будет тяжелее.
     -  Я понимаю,  что она  поступает так во вред себе, но, надеюсь, и сама
сделала бы то же.
     - А я так не поступила бы, - весело призналась Флер.
     - Я не верю, что человек  знает, как он поступит, пока дело не дошло до
самого главного.
     - Вся соль в том, чтобы до него не дошло.
     В голосе  Флер зазвенел металл, складка губ стала жесткой. Динни всегда
находила, что Флер обаятельна именно своей таинственностью.
     - Вы  не видели Ферза,  -  сказала девушка, -  а не увидев  его, нельзя
понять жалость, которую он вызывает.
     - Все это сантименты, дорогая, а я бесчувственна.
     -  Я  уверена. Флер, - прошлое есть и у вас, а тот, у кого оно есть, не
бывает бесчувственным.
     Флер быстро взглянула на нее, прибавила газ и бросила:
     - Время включить фары.
     Остальную дорогу она болтала об искусстве, литературе  и прочих  ничего
не значащих предметах.  Было  около  восьми,  когда  она высадила  Динни  на
Оукли-стрит.
     Диана была дома. Она уже переоделась к обеду.
     - Динни, - сказала она. - Он ушел.


        XXV

     Простые и зловещие слова!
     -  Утром, когда вы  уехали, он был очень возбужден.  Видимо, вообразил,
что мы сговорились все от него скрывать.
     - Так оно и было, - прошептала Динни.
     -  Отъезд мадемуазель  его  еще больше расстроил. Вскоре после этого  я
услыхала, как хлопнула входная дверь. С тех пор его нет. Что будет, если  он
не вернется?
     - Ох, Диана, я так этого хочу!
     - Но куда же он ушел? Зачем? К кому? О господи, как это ужасно!
     Динни с отчаянием смотрела на нее и молчала.
     -  Простите,  Динни!  Вы,  должно  быть, устали и голодны.  Поедим,  не
дожидаясь обеда.
     Тревожна была  их трапеза в "берлоге"  Ферза - этой комнате с панелями,
отделанной в  очаровательных зеленовато-золотистых  тонах.  Затененный  свет
мягко  ложился на  обнаженные  плечи и руки двух женщин,  на фрукты,  цветы,
серебро.  Разговор  касался  лишь  самых нейтральных тем.  Наконец горничная
вышла.
     - Есть у него ключ? - спросила Динни.
     - Да.
     - Позвонить дяде Эдриену?
     - Чем  он поможет? Если Роналд вернется и застанет его здесь, будет еще
опаснее.
     - Ален Тесбери обещал мне приехать в любой момент, если понадобится,
     - Нет, сегодня уж справимся как-нибудь сами, а завтра посмотрим.
     Динни кивнула. Ей было страшно, но мысль, что Диана может это заметить,
страшила девушку  еще  больше:  она здесь для того,  чтобы поддержать  Диану
своей твердостью и спокойствием.
     - Пойдемте наверх. Вы мне споете, - предложила она наконец.
     В гостиной  Диана  поочередно  спела "Долину", "Хижину в Юрте", "Косьбу
ячменя", "Ветку тимьяна", "Дроморский замок",  и прелесть комнаты,  песен  и
певицы  сняла  с  Динни   тягостное  ощущение  кошмара.  Она  погрузилась  в
мечтательную дремоту, как вдруг Диана остановилась.
     - Дверь хлопнула!
     Динни вскочила и встала подле клавикордов:
     - Пойте, пойте! Ни слова ему не говорите и не подавайте вида.
     Диана снова заиграла и  запела ирландскую  песню "Долго ль мне плакать,
тебе рас певать?" Дверь распахнулась, и в зеркале,  стоявшем на другом конце
комнаты, Динни увидела Ферза, который стоял и слушал.
     - Пойте, - шепнула она.
     Долго ль мне плакать, тебе распевать?
     Долго ль еще мне по милой страдать?
     Ах, почему не могу я забыть
     Ту, что не хочет меня полюбить?
     Ферз  по-прежнему  стоял и  слушал. Вид у  него был такой, словно он до
предела  разбит  усталостью  или  мертвецки  пьян:  волосы  растрепаны,  рот
растянут, зубы оскалены. Наконец он шагнул вперед,  явно стараясь не шуметь.
Прошел в дальний угол к кушетке и  опустился  на нее.  Диана умолкла. Динни,
рука которой обвивала  ее плечи,  почувствовала, как дрожит  Диана, стараясь
совладать со своим голосом.
     - Ты обедал, Роналд?
     Ферз не  ответил.  Он смотрел на  противоположную  стену со  странной и
жуткой усмешкой.
     - Играйте, - шепнула Динни.
     Диана  заиграла "Красный сарафан".  Она  вновь  и  вновь  повторяла эту
простую и красивую мелодию, словно гипнотизируя ею  безмолвную  фигуру мужа.
Наконец  она  остановилась.  Наступило трагическое молчание.  Нервы Динни не
выдержали, и она отрывисто спросила:
     - На улице дождь, капитан Ферз?
     Ферз провел рукой по брюкам и кивнул.
     - Ты бы пошел переоделся, Роналд.
     Он уперся локтями в колени и опустил голову на руки.
     - Ты, наверно, устал, милый. Не пора ли тебе лечь? Принести тебе есть?
     Ферз не  шелохнулся. Усмешка сбежала с его губ, глаза закрылись. У него
был  вид  человека,  который  заснул  так же внезапно, как загнанная  лошадь
валится наземь между оглоблями перегруженной телеги.
     - Закройте инструмент, - шепотом бросила Динни. - Идемте ко мне.
     Диана бесшумно опустила крышку и встала. Они немного подождали, держась
за руки. Ферз не шевелился.
     - Он в самом деле заснул? - чуть слышно спросила Динни.
     Ферз вскочил:
     -  Где  уж  там заснуть!  Начинается! Опять начинается!  И я  этого  не
вынесу, видит бог, не вынесу!
     На  мгновение  гнев  преобразил  его.  Но  тут же  он  увидел, как  они
отшатнулись, и упал на кушетку, закрыв лицо руками. Диана шагнула к нему.
     Ферз поднял голову. Взгляд у него был дикий.
     - Не подходи! - зарычал он. - Оставьте меня в покое! Убирайтесь отсюда!
     У дверей Диана обернулась и спросила:
     - Роналд, не вызвать ли врача? Он даст тебе снотворное и сразу уйдет.
     Ферз опять вскочил:
     - Никого мне не надо. Убирайтесь!
     Женщины  выскочили из  гостиной, взбежали  наверх, в  комнату  Динни, и
остановились, обнявшись и дрожа.
     - Горничные уже легли?
     - Они всегда ложатся рано, если только одна из них не уходит в город.
     - Диана, я спущусь вниз и позвоню по телефону.
     - Нет, Динни, пойду я. А кому звонить?
     Весь вопрос заключался  в этом.  Они  зашептались.  Диана  считала, что
нужно звонить прямо ее  врачу, Динни предлагала попросить Эдриена или Майкла
заехать за ним.
     - Тогда, перед катастрофой, он был в таком же состоянии?
     - Нет. Тогда  он не знал, что впереди. Динни, я чувствую, что он  может
покончить с собой.
     - У него есть оружие?
     - Я отдала его служебный револьвер на сохранение Эдриену.
     - Бритва?
     - Только безопасная. Яда в доме нет.
     Динни направилась к двери:
     - Я должна пойти позвонить.
     - Динни, я не допущу, чтобы вы...
     - Меня он не тронет. Это вы в опасности. Заприте дверь, пока я хожу.
     И,  прежде  чем  Диана  успела  остановить  ее,  Динни выскользнула  из
комнаты. Свет еще  горел.  Девушка на мгновение задержалась. Спальня Дианы и
комната Ферза - ниже, на  одном этаже с гостиной. Придется пройти мимо них -
иначе не попасть в холл и  маленький кабинет, где  находится  телефон. Внизу
все тихо. Диана отперла дверь и встала на пороге. В любой  момент  она может
проскочить мимо Динни и спуститься. При этой мысли девушка кинулась вперед и
побежала по лестнице. Ступеньки заскрипели, она остановилась  и сняла туфли.
Держа их в руке, на цыпочках прокралась мимо гостиной. Там - ни звука. Динни
поспешила в  холл, по дороге заметила пальто и шляпу Ферза, брошенные  им на
стул, вошла в кабинет, закрыла за собой дверь и перевела дух. Затем включила
свет, взяла телефонную  книгу, отыскала номер Эдриена и уже протянула руку к
трубке, как вдруг чьи-то пальцы сдавили ей запястье. Она охнула и  повернула
голову.  Перед ней стоял Ферз. Он рывком заставил  ее обернуться  и  пальцем
указал на туфли, которые девушка все еще держала в руке.
     -  Что, решили меня выдать?  -  прошипел  он  и, не  отпуская  девушку,
вытащил  из кармана складной  нож. Откинувшись на всю  длину вытянутой руки,
Динни смотрела ему в  лицо. Ей было гораздо менее страшно, чем раньше, и она
не чувствовала ничего, кроме стыда за то, что держит туфли в руке.
     - Глупо, капитан Ферз! - ледяным голосом процедила она. - Вы же знаете,
что ни я, ни Диана не причиним вам вреда.
     Ферз  отбросил  ее  руку, открыл нож и одним  яростным ударом перерезал
шнур.  Трубка упала  на пол.  Он сложил  нож  и спрятал его в карман.  Динни
показалось,  что этот  жест  привел Ферза  в несколько  более уравновешенное
состояние.
     - Наденьте туфли, - приказал он.
     Динни повиновалась.
     -  Запомните раз и навсегда:  я не позволю соваться в мои дела и мешать
мне. Я сделаю с собой что захочу.
     Динни молчала.  Сердце  ее  бешено колотилось; она боялась,  что  голос
может ей изменить.
     - Вы что, не слышите?
     -  Слышу.  Никто  не  собирается ни соваться в ваши дела, ни раздражать
вас. Мы желаем вам только добра.
     -  Знаю  я это  добро. Хватит с меня! - выкрикнул Ферз, подошел к окну,
резко отдернул штору, посмотрел на улицу и проворчал:
     - Льет как из ведра.
     Затем  повернулся  и уставился  на  девушку,  сжимая кулаки.  Лицо  его
задергалось, он вертел головой из стороны в сторону. Вдруг он закричал:
     - Убирайтесь из комнаты, живо! Убирайтесь! Убирайтесь!
     Динни  опрометью  ринулась  к  двери,  закрыла ее  за  собой и взлетела
наверх.  Диана по-прежнему стояла  на пороге комнаты Динни. Та  втолкнула ее
туда, заперла дверь и упала на постель.
     -  Он вошел вслед за мной, перерезал шнур, - задыхаясь, заговорила она.
-  Он достал себе  нож. Боюсь,  что у него начинается  приступ. Выдержит  ли
дверь, если он станет ломиться? Не придвинуть ли к ней кровать?
     - Тогда мы не заснем.
     - Все равно  не спать,  - возразила Динни  и взялась за спинку кровати.
Они подперли ею дверь.
     - Горничные запираются на ночь?
     - Да, с тех пор как он вернулся.
     Динни облегченно вздохнула, - мысль о том,  что нужно будет снова выйти
и  предупредить  их,  приводила  ее  в  содрогание. Она села  на  кровать  и
взглянула на стоявшую у окна Диану.
     - О чем вы думаете, Диана?
     - О том, что я переживала бы, если бы дети остались здесь.
     - Да, слава богу, что их нет.
     Диана опять  подошла к  кровати и  взяла руку  Динни.  Рукопожатие было
таким долгим и крепким, что у обеих заломило пальцы.
     - Что же нам предпринять, Динни?
     -  Может  быть,  он уснет  и к утру ему станет  лучше. Теперь, когда он
опасен, я чувствую, что мне вполовину меньше жаль его.
     - Я  давно уже ничего  не  чувствую,  - тяжело  сказала Диана.  -  Меня
беспокоит  одно:  знает он, что  я не  у  себя в  комнате? Не следует ли мне
спуститься?
     - Я вас не пущу.
     Динни вынула ключ из  замка и сунула за подвязку в чулок. Его  холодное
твердое прикосновение успокоило ее.
     -  Теперь  ляжем  - ногами к  двери,  - объявила  она. -  Не  стоит зря
изводить себя.
     Охваченные странной апатией, они долго лежали,  прижавшись друг к другу
под  одеялом, не бодрствуя,  но  и не  засыпая. Когда,  наконец, глаза Динни
стали  слипаться,  ее  неожиданно разбудил  какой-то  звук. Она взглянула на
Диану. Та спала - по-настоящему, как мертвая. Свет снаружи полоской пробился
под  дверью, которая  закрывалась неплотно. Динни  приподнялась на  локте  и
насторожилась. Дверная  ручка повернулась и  осторожно задергалась. Раздался
тихий стук.
     - В чем дело? - чуть слышно спросила Динни.
     - Мне нужна Диана, - донесся приглушенный голос Ферза.
     Динни подползла к замочной скважине:
     - Диана нездорова. Она уснула, не надо ее тревожить.
     Наступила  тишина.  Затем, к своему  ужасу,  девушка  услышала  долгий,
страдальческий  вздох,  такой  безысходный,  словно он  был  последним.  Еще
немного, и Динни вытащила бы  ключ. Ее  остановил вид  бледного, измученного
лица Дианы. Нельзя! Что бы ни означал этот  вздох,  -  нельзя! Она отползла,
улеглась  и  стала  слушать. Больше ни звука!  Диана  продолжала  спать,  но
девушка  уже  не  могла  заснуть. "Буду  ли  я виновата,  если он покончит с
собой?" - думала она. Разве такой конец не лучше  для всех  - для Дианы, для
детей,  для  него самого? Но каждый нерв  девушки все еще отзывался  эхом на
этот  долгий полувздох-полустон. Несчастный человек, какой несчастный! Динни
переполняло теперь  лишь  одно  чувство  -  беспредельная  горькая  жалость,
возмущение  против неумолимой  природы,  которая обрекает людей на  подобную
участь. Покориться неисповедимой воле провидения? У кого  хватит на это сил?
Как  все бессмысленно и беспощадно! Динни  лежала рядом с бессильно уснувшей
Дианой,  и дрожь била ее.  Не сделано ли  ими что-нибудь такое, чего  они не
должны были сделать? Нельзя ли было помочь ему больше, чем помогли  они? Что
можно  будет предпринять,  когда наступит утро? Диана шевельнулась.  Неужели
проснется? Но та лишь повернулась и снова погрузилась в тяжелый сон. Дремота
медленно сковала Динни, и девушка уснула.
     Ее  разбудил  стук  в  дверь.  Уже  рассвело. Диана  еще  спала.  Динни
взглянула на свои ручные часы. Восемь. Ее окликали по имени.
     - Все в порядке, Мери! - отозвалась она. - Миссис Ферз у меня.
     Диана села на постели, глядя на полураздетую девушку:
     - Что случилось?
     - Все  в  порядке,  Диана.  Уже восемь!  Давайте  встанем  и  отодвинем
кровать. Вы по-настоящему хорошо выспались. Горничные уже встали.
     Они  накинули халаты и водворили кровать на место. Динни вытащила  ключ
из его необычного пристанища и отперла дверь:
     - Ну, смелее! Пошли вниз!
     На площадке лестницы они задержались и  прислушались, затем спустились.
В спальне Дианы царил порядок. Шторы были подняты, - горничная,  видимо, уже
побывала здесь. Они постояли у двери,  которая  вела в комнату Ферза. Оттуда
не  доносилось ни  звука.  Они вышли на  площадку  и приблизились к наружной
двери. Опять ни звука.
     - Спустимся лучше вниз, - шепнула Динни. - Что вы скажете Мери?
     - Ничего. Она все понимает.
     Столовая и  кабинет  были заперты. На  полу валялась телефонная  трубка
единственное напоминание о ночном кошмаре.
     Вдруг Динни сказала:
     - Диана, нет его пальто и шляпы. Они лежали вот здесь, на стуле.
     Диана  вошла  в  столовую и  позвонила. Из  подвального этажа поднялась
пожилая горничная. Вид у нее был испуганный и встревоженный.
     - Мери, видели вы сегодня утром пальто и шляпу мистера Ферза?
     - Нет, мэм.
     - Когда вы встали?
     - В семь часов.
     - Вы не были у него в комнате?
     - Нет еще, мэм.
     - Ночью мне нездоровилось. Я спала наверху у мисс Динни.
     - Понятно, мэм.
     Втроем они поднялись наверх.
     - Постучитесь к нему.
     Горничная  постучала.  Динни  и  Диана  стояли рядом с  ней. Ответа  не
последовало.
     - Стучите еще. Мери. Сильнее.
     Горничная стучала снова и снова. Никакого ответа. Динни отстранила ее и
повернула ручку. Дверь  открылась. Комната была пуста и в полном беспорядке,
словно кто-то  метался  по ней и  с кем-то боролся. В грелке нет воды, всюду
рассыпан табачный  пепел, кровать не  постелена, но смята. Никаких признаков
приготовлений  к отъезду, из  ящиков  стола  ничего  не  вынуто. Три женщины
уставились друг на друга. Потом Диана сказала:
     - Приготовьте завтрак. Мери, и побыстрее. Нам придется выйти.
     - Слушаюсь, мэм. Там телефон...
     - Поднимите трубку, вызовите монтера и никому ни о чем не говорите.
     Отвечайте  коротко: мистер Ферз уехал  на несколько дней. Чтобы было на
это похоже, приберите комнату. Идем скорей одеваться, Динни.
     Горничная ушла вниз.
     - Есть у него деньги? - спросила Динни.
     - Не знаю. Можно посмотреть, здесь ли его чековая книжка.
     Диана убежала. Динни ждала ее в холле. Наконец та вернулась.
     - Здесь. Она на бюро в столовой. Живо, Динни! Одевайтесь!
     Это  означало... Что это  означало?  Надежда  и  страх боролись  в душе
девушки. Она помчалась к себе наверх.


        XXVI

     Торопливо завтракая, они совещались. К кому обратиться?
     - Не в полицию, - сказала Динни.
     - Конечно, нет.
     - По-моему, прежде всего нам нужно выехать к дяде Эдриену.
     Они послали горничную за такси и отправились на квартиру к Эдриену.
     Было около  девяти. Они застали его за чаем и одной из тех рыб, которые
занимают тем больше места, чем  дольше их едят, что и объясняет евангельское
чудо с насыщением пяти тысяч человек.
     Эдриен,  еще  более поседевший  за  последние  дни, слушал их,  набивая
трубку; наконец он сказал:
     - Предоставьте все это мне. Динни, можешь ты увезти Диану в Кондафорд?
     - Разумеется.
     -  До  отъезда  разыщи  молодого Алена  Тесбери.  Пусть  он  съездит  в
лечебницу и узнает, не там ли Ферз, но не говорит, что тот ушел из дому. Вот
адрес.
     Динни кивнула.
     Эдриен поднес к губам руку Дианы:
     - Дорогая, у вас измученный вид. Не волнуйтесь. Вы отдохнете в
     Кондафорде с детьми, а мы постараемся держать вас в курсе дела.
     - Эдриен, оно получит огласку?
     - Если только этому можно помешать, - нет. Я посоветуюсь с Хилери, и мы
сделаем все, что в наших силах. Вы не знаете, сколько при нем было денег?
     - Последний раз он выписал чек на пять фунтов третьего дня. Но вчера он
где-то пропадал до самого вечера.
     - Как он одет?
     - Синее пальто, синий костюм, котелок.
     - Вы не знаете, где он провел вчерашний день?
     - Нет. До этого он совсем не выходил.
     - Он состоит еще членом какого-нибудь клуба?
     - Нет.
     - Кому из старых знакомых известно о его возвращении?
     - Никому.
     - Вы  говорите, он не взял с собой чековой книжки?  Динни, как скоро ты
можешь разыскать этого молодого человека?
     - Немедленно, если разрешите позвонить, дядя, ин ночует в своем клубе.
     - Звони.
     Динни  вышла  к телефону.  Вскоре она  вернулась  и объявила,  что Ален
Тесбери уже  выезжает и обо  всем  известит  Эдриена.  Он  представится  как
старинный  друг  больного,  сделает  вид, будто не  знает,  что тот  ушел из
лечебницы, и попросит в случае возвращения Ферза сообщить ему об этом, чтобы
он мог навестить его.
     - Молодчина, - одобрил Эдриен. - У тебя есть голова на плечах, дорогая.
А теперь отправляйся и присмотри за Дианой.  Дай мне номер вашего телефона в
Кондафорде.
     Он записал его и усадил женщин в такси.
     - Дядя Эдриен - самый хороший человек на свете, - сказала Динни.
     - Никто не знает этого лучше, чем я, Динни.
     Вернувшись на Оукли-стрит, они поднялись наверх  и уложили вещи.  Динни
боялась, что в последнюю минуту  Диана откажется ехать, но  та дала  Эдриену
слово.  Вскоре они  уже  были  на вокзале. Полуторачасовой переезд прошел  в
полном молчании. Обе они настолько обессилели,  что забились по углам купе и
словно оцепенели. Только  сейчас Динни поняла, какое  напряжение пришлось ей
выдержать.  А ведь, в сущности, ничего особенного не  было ни грубостей,  ни
покушений,  ни даже простой сцены.  Какая жуткая вещь  помешательство, какой
оно  вселяет страх,  как  разрушает  нервы!  Теперь,  когда встреча с Ферзом
больше  не угрожала  девушке, он  опять вызывал  в ней одну  жалость.  Динни
представляла себе, как  он бродит по городу,  теряя рассудок, не  зная, куда
преклонить голову, на чью руку опереться, стоя на грани - может быть, уже за
гранью!  О  этот  страх,   вечный  спутник   самых   трагических  несчастий!
Преступники,  прокаженные, безумцы -  все, чья судьба и недуг вселяют ужас в
окружающих,  безнадежно  одиноки  в   напуганном  ими  мире.  Теперь,  после
вчерашней ночи, Динни гораздо лучше  понимала, почему Ферз с таким отчаянием
говорил  о порочном круге, в котором мечется  умалишенный. Теперь она знала,
что не вынесла бы общения с помешанным, - у нее недостаточно крепкие нервы и
толстая кожа.  Теперь  ей  стало ясно,  за  что  так  жестоко  обращались  с
сумасшедшими в  старину.  Здоровые собаки кидаются на бешеную потому, что их
собственные нервы не выдерживают. Презрение и грубость, которые обрушивались
на  слабоумных, были просто самозащитой.  Здоровые мстили  больным  за  свои
измотанные нервы.  Тем горше, тем мучительнее думать об этом! И по мере того
как поезд  подвозил девушку все  ближе  к  ее мирному  дому, она все  больше
разрывалась между желанием  отбросить всякую мысль о несчастном  отщепенце и
жалостью к нему. Она посмотрела на Диану, полулежащую с закрытыми глазами  в
противоположном  углу купе. Что  же перечувствовала она, связанная  с Ферзом
воспоминаниями,  узами  закона,  детьми? Лицо ее, прикрытое шляпкой,  носило
следы  долгих  испытаний:  его тонкие черты стали  суровыми. Губы  Дианы еле
заметно шевелились, - она не спала. "Какая же сила помогает ей  держаться? -
спрашивала себя Динни. - Она не религиозна,  ни во что особенно не верит. На
ее  месте я  бы все бросила и убежала  куда глаза глядят. Так ли?" Видимо, в
человеке живет сознание  долга перед самим собой, и  оно-то не позволяет ему
ни отступать, ни сгибаться.
     На  станции их никто не встретил, поэтому они  сдали вещи на хранение и
двинулись в Кондафорд пешком по тропинке, ведущей через поле.
     - Удивляюсь, - неожиданно заговорила Динни, - как плохо мы, современные
люди, переносим волнение. Но была бы  я  счастлива, если  бы провела тут всю
жизнь, как наши старые фермеры? Вот Клер - той здесь не нравится.  Ей  нужно
все время  быть в  движении.  Наверное, в каждом  человеке обязательно сидит
какой-то чертик.
     - Я не замечала, чтобы он выглядывал из вас, Динни.
     -  Жаль, что  я  была  совсем  маленькой  во  время  войны.  Когда  она
кончилась, мне едва стукнуло четырнадцать.
     - Вам повезло.
     - Не знаю. Вы, должно быть, испытали тогда много волнующего, Диана.
     - Когда она началась, я была в вашем теперешнем возрасте.
     - Замужем?
     - Только-только обвенчалась.
     - Он, наверное, прошел всю войну?
     - Да.
     - Это и послужило причиной?
     - Вернее, поводом.
     - Дядя Эдриен упоминал о наследственности. Дело в ней?
     - Да.
     Динни указала на крытый соломой коттедж:
     - В этом домике живут  двое стариков -  мои  любимцы. Эта пара  провела
здесь пятьдесят лет. Способны вы на такое, Диана?
     - Теперь да. Я хочу покоя, Динни.
     До поместья  они дошли молча. Там их ожидало сообщение от Эдриена. Ферз
в  лечебницу не вернулся, но  они с  Хилери полагают, что напали  на  верный
след.
     Диана побыла с  детьми и ушла к себе  в комнату, а Динни отправилась  в
гостиную к матери.
     - Мама, я должна об этом рассказать. Я молилась, чтобы он умер.
     - Динни!
     - Ради него самого, ради Дианы, ради детей, ради всех, ради меня самой,
в конце концов.
     - Конечно, если он безнадежен...
     -  Безнадежен  он или  нет  -  мне  все  равно.  Это  слишком  страшно.
Провидение - пустой звук, мама.
     - Дорогая!..
     - До него слишком далеко. Наверно, у творца был план, когда он создавал
вселенную,  но  нам, как личностям, он  уделил столько же внимания,  сколько
комарам.
     - Тебе нужно выспаться, родная.
     - Да. Но я и потом буду думать так же.
     - Не позволяй таким мыслям укореняться, Динни. Это портит характер.
     - Не вижу связи между  убеждениями и характером. Я не  начну вести себя
хуже оттого, что перестану верить в провидение или загробную жизнь.
     - Конечно, Динни, но...
     - Нет,  я  начну вести  себя  даже лучше. Если  я  порядочная, то  лишь
потому, что быть порядочным - хорошо, а не потому, что я на этом выигрываю.
     - Но чем же хороша порядочность, если бога нет?
     - О  дражайшая и нежная  матушка,  я ведь не сказала, что  бога нет.  Я
только сказала,  что до  него  слишком  далеко.  Представь  себе, как творец
вопрошает: "А что, этот шарик - Земля еще вертится?" И ангел ответствует: "О
да,  сэр, и вполне исправно". - "Надо взглянуть,  не заплесневел ли он  и не
водятся ли на нем чрезвычайно беспокойные маленькие паразиты..."
     - Динни!
     - "Понятно, сэр. Вы имеете в виду людей?" - "Вот  именно. Мне помнится,
мы их так и назвали".
     - Динни, это ужасно!
     -  Нет, мама,  если  я  порядочна,  то  лишь потому,  что  порядочность
завещана  людьми  на благо  людям, как  красота  завещана людьми  на радость
людям. Я ужасно  выгляжу, правда, дорогая? У меня  такое состояние, словно я
ослепла. Пойду прилягу.  Не знаю, мама, почему меня все это так  расстроило.
Наверное, потому, что я видела его лицо.
     Динни повернулась и вышла с подозрительной быстротой.


        XXVII

     Исчезновение  Ферза  было   праздником  для  чувств  того,   кому   его
возвращение причинило столько  страданий. Даже мысль о том, что  он  положил
конец  этому  празднику,  взяв  на  себя  поиски  Ферза, не  мешала  Эдриену
испытывать облегчение. Он был исполнен почти энтузиазма, когда сел в такси и
направился  к  Хилери, раздумывая  по  дороге,  как разрешить задачу. Боязнь
огласки закрывала для него такой прямой и естественный путь, как обращение к
полиции,  радио и прессе.  Эти  институты пролили бы чересчур  яркий свет на
судьбу  Ферза. Размышляя о средствах,  остающихся в его распоряжении, Эдриен
чувствовал себя так, словно перед ним  один из  тех кроссвордов-головоломок,
которыми он, как и все люди  с развитым интеллектом, сильно увлекался в свое
время.  Рассказ  Динни  не  позволял  точно,  в  пределах  нескольких часов,
установить,  когда ушел  Ферз.  Чем  дольше  откладывать  опрос  соседей  по
Оукли-стрит,  тем  меньше  шансов  наткнуться  на  тех, кто  его  видел.  Не
повернуть ли обратно в Челси? Эдриен,  продолжая ехать  к Лугам,  подчинялся
скорее инстинкту, чем разуму. Хилери был его вторым "я", а когда на человека
возлагается такая  задача, две головы бесспорно лучше  одной. Он  подъехал к
дому священника, не наметив определенного плана и решив просто порасспросить
людей  на набережной  и Кингз-род.  Еще не было половины десятого,  и Хилери
сидел за своей корреспонденцией. Выслушав новость, он позвал в  кабинет жену
и предложил:
     - Давайте подумаем три минуты и обменяемся выводами.
     Все трое стояли треугольником  перед  камином. Мужчины  курили, женщина
нюхала октябрьскую розу.
     - Ну, Мэй, надумала? - спросил наконец Хилери.
     - Только одно, - ответила  миссис Хилери, наморщив лоб. -  Если бедняга
действительно был в таком состоянии, как описывает Динни, следует поискать в
больницах.  Я  позвоню  в те,  куда он мог скорее всего попасть, если  с ним
что-нибудь стряслось. Таких немного -  три или четыре. К тому же  сейчас так
рано, что вряд ли туда успели многих понавезти.
     - Очень мило с твоей стороны, дорогая.  Полагаемся  на тебя: ты сумеешь
скрыть его имя.
     Миссис Хилери вышла.
     - Эдриен?
     - У меня есть одно соображение, но я лучше сперва послушаю тебя.
     - Я вижу две возможности, - объявил Хилери. - Во-первых, нужно выяснить
в  полиции,  может  быть,  кого-нибудь  вытащили  из  реки.  Во-вторых,  это
вероятнее, - остается спиртное.
     - Но где же он мог напиться так рано?
     - А гостиницы? У него были деньги.
     - Что ж, я готов попробовать, если не подойдет мой план.
     - Какой?
     - Я  попытался  поставить себя на место бедняги Ферза. Знаешь,  Хилери,
дойди я сам до такой крайности,  я  бежал бы в  Кондафорд - вернее,  не само
поместье, а  куда-нибудь  поблизости,  где мы играли мальчишками, -  словом,
туда, где  жил, пока судьба не обрушилась на  меня. Раненое животное  ползет
домой.
     Хилери кивнул.
     - Где был его дом?
     -  В  западном  Сэссексе,  к  северу  от Меловых холмов, около  станции
Петуэрт.
     - Да ну! Эта  местность мне знакома. До войны мы с Мэй частенько ездили
прогуляться в Богнор. Мы  заглянем на  вокзал Виктория и выясним, не садился
ли в поезд кто-нибудь похожий  на  Ферза.  Но  раньше я все-таки справлюсь в
полиции насчет реки.  Скажу, что исчез один из  моих прихожан.  Какого роста
Ферз?
     -  Примерно  пять  футов  десять дюймов,  коренастый,  крупная  голова,
широкие  скулы, твердый подбородок, темные волосы, синевато-стальные  глаза,
синие костюм и пальто.
     -  Понятно, - сказал Хилери. - Позвоню  туда,  как  только  Мэй  кончит
наводить справки.
     Эдриен, оставшись  один  у  огня, грустно  задумался. Он был  любителем
детективных  романов  и понимал,  что  решает  задачу  на  французский манер
индуктивным методом психологической догадки; Хилери с Мэй избрали английский
путь - метод  последовательного исключения. Он,  конечно, превосходен, но до
превосходства ли тут? Человек и  без того теряется в Лондоне,  как иголка  в
стогу сена,  а они к тому же связаны необходимостью избежать огласки. Эдриен
с тревогой ждал,  что сообщит  Хилери.  Какая  ирония  судьбы  - он, Эдриен,
страшится,  что несчастный  Ферз утонул или попал под колеса и  Диана  стала
свободна!
     На  столе Хилери  он нашел  расписание. На Петуэрт был  поезд  в  8.50,
следующий в 9.56. Времени мало!  И Эдриен, поглядывая  на дверь,  снова стал
ждать. Торопить Хилери бесполезно - тот мастер экономить минуты.
     - Ну? - спросил он, когда дверь открылась.
     Хилери покачал головой:
     - Все  впустую. Ни в больницы, ни в  полицию никого  не доставляли, там
ничего не знают.
     - Тогда остается вокзал,  - бросил Эдриен. - Поезд будет через двадцать
минут. Можешь ты выехать немедленно?
     Хилери взглянул на письменный стол:
     -  Не  следовало бы,  но  поеду.  Есть  что-то  греховное  в  том,  как
захватывают человека  поиски.  Вот что, старина, я  предупрежу  Мэй и возьму
шляпу, а  ты покамест ищи такси. Иди по направлению  к святому Панкратию.  Я
догоню.
     Эдриен  крупными шагами  пустился  на розыски такси. Он  поймал машину,
съезжавшую  с  Юстен-род, велел шоферу развернуться и стал ждать.  Вскоре он
заметил худую темную фигуру бегущего к нему Хилери.
     - Давно я не тренировался! - выдохнул тот и сел в автомобиль.
     Эдриен заглянул в окно шоферской кабины:
     - Вокзал Виктория. Гоните вовсю!
     Рука Хилери сжала его локоть:
     -  Помнишь, как  мы взбирались  в тумане на  Кармартен Вэн  сразу после
войны? Это была наша последняя прогулка с тобой, старина.
     Эдриен вытащил часы:
     - Боюсь, не поспеем. Ужасное движение.
     Они сидели  молча  и подскакивали  при  каждом  судорожном  рывке такси
вперед.
     Вдруг Эдриен заговорил:
     - Однажды во Франции  я проезжал мимо maison d'alienes, [10] как их там
называют. Никогда  не забуду. Огромное здание вдоль железной дороги, по всей
длине фасада решетка, и к ней прижался  какой-то бедняга: руки подняты, ноги
раздвинуты, вцепился в прутья, как орангутанг. Что такое смерть  в сравнении
с  этим?  Снизу  - мягкая чистая  земля,  сверху  - небо. Теперь  я  бы даже
предпочел, чтобы Ферза нашли в реке.
     - Это еще не исключено, так что наша попытка довольно безнадежна.
     - Осталось три минуты. Опоздаем, - пробормотал Эдриен.
     Однако в последний момент шофер, верный национальному характеру, развил
противоестественную скорость. Машины,  преграждавшие дорогу, словно растаяли
перед такси, которое одним броском подкатило к вокзалу.
     -  Справься  в  первом классе. Я -  в третий: священнику скорее скажут,
бросил на бегу Хилери.
     - Нет,  -  возразил Эдриен, - если он уехал, то в первом. Спроси там. В
случае сомнений главная примета - глаза.
     Эдриен  увидел, как брат просунул  худое лицо в  окошечко  и сейчас  же
отдернул голову.
     - Он  взял  билет! -  крикнул  Хилери. -  На  этот поезд.  До Петуэрта.
Быстрей!
     Братья  ринулись вперед, но не успели  достигнуть турникета, как состав
тронулся. Эдриен рванулся вдогонку, но Хилери поймал его за руку:
     -  Брось, старина, все равно не  поспеем. Он только  заметит нас, и все
будет испорчено.
     Понурясь, они побрели к выходу.
     - Потрясающая  догадка,  старина!  - сказал Хилери. -  Когда этот поезд
прибывает туда?
     - В двенадцать двадцать три.
     - Тогда можно поспеть машиной. Деньги у тебя есть?
     Эдриен пошарил в карманах и уныло ответил:
     - Восемь шиллингов шесть пенсов.
     - У меня тоже  всего  одиннадцать. Дело  дрянь! Стой,  придумал:  берем
такси и едем к юной  Флер. Если  ее автомобиль на месте, она нам не откажет.
Отвезет нас или Майкл или она сама. Нам нельзя связывать себя машиной, когда
приедем.
     Эдриен, слегка ошарашенный верностью своей догадки, только кивнул.
     На  Саут-сквер Майкла не оказалось, но  Флер была дома. Эдриен, который
знал ее гораздо хуже,  чем  Хилери, был поражен той  быстротой, с какой  она
оценила ситуацию и вывела  машину. Через десять  минут  они уже были в пути.
Флер сидела за рулем.
     -  Поедем через  Доркинг  и  Пулборо,  -  объявила  она, обернувшись  к
братьям. - За Доркингом можно дать  скорость. А  что вы будете  делать, если
найдете его, дядя Хилери?
     Этот простой,  но  неизбежный  вопрос  заставил  братьев переглянуться.
Флер, казалось,  затылком  почувствовала  их растерянность. Резко затормозив
перед подвергавшейся опасности собакой, она повернула голову и посоветовала:
     - Вы бы все-таки обдумали это, прежде чем двинемся.
     Эдриен перевел  взгляд с ее  энергичного личика - подлинного воплощения
спокойной, жесткой, уверенной в себе  молодости - на длинное  проницательное
лицо  Хилери, умудренное  многим пережитым и все-таки не  ставшее жестким, и
промолчал: пусть отвечает брат.
     - Едем, - отрезал Хилери. - Обстоятельства подскажут.
     - Когда будем проезжать мимо почты, остановите, пожалуйста, -  попросил
Эдриен. - Хочу послать телеграмму Динни.
     Флер кивнула:
     - На Кингз-род есть почта. Мне тоже где-нибудь придется заправляться.
     Автомобиль нырнул в поток машин.
     -  Что  сообщить  в  телеграмме? -  спросил  Эдриен.  -  Писать  насчет
Петуэрта?
     Хилери покачал головой:
     - Телеграфируй просто: напали на верный след.
     Когда они отправили телеграмму, поезду оставалось два часа ходу.
     -  До Пулборо пятьдесят миль, да за ним еще пять, - прикинула Флер.  Не
знаю, хватит ли горючего. Ну, рискнем, а в Доркинге увидим.
     С  этого  момента  она  целиком  отдалась  езде  и  была  потеряна  как
собеседница, несмотря на то что автомобиль, как известно, представляет собой
небольшой закрытый салон.
     Братья молчали, не сводя глаз с часов и спидометра.
     - Не часто мне случается совершать загородные прогулки, - мягко заметил
Хилери. - О чем задумался, старина?
     - Решительно не понимаю, что мы будем делать.
     - Если бы при моей работе я  обо всем думал заранее, я не протянул бы и
месяца. В  трущобном  приходе ты, как в  джунглях, окружен  дикими кошками и
приобретаешь что-то вроде инстинкта, на который и остается полагаться.
     - У меня нет твоей практики: я живу среди мертвецов, - ответил Эдриен.
     -  Наша  племянница хорошо  ведет машину, -  вполголоса  сказал Хилери.
Взгляни на ее затылок: воплощенная жизнеспособность!
     Затылок  -  круглый и  коротко  подстриженный -  держался на белой  шее
изумительно прямо и убедительно доказывал, что тело  пребывает под острым  и
точным контролем мозга.
     Следующие несколько миль прошли в полном молчании.
     - Бокс-Хилл, - бросил Хилери. - Здесь со мной случилось происшествие, о
котором  я  тебе  никогда  не рассказывал,  хотя  не могу  его  забыть.  Оно
подтверждение того,  что мы  все удивительно  близки от  грани безумия. - Он
понизил  голос  и продолжал: -  Помнишь веселого священника Даркотта, нашего
общего знакомого? Я ведь не сразу попал  в Хэрроу - сначала учился в Бикере.
Он  там  преподавал. Как-то  в воскресенье он пригласил меня  прогуляться на
Бокс-Хилл. Возвращались поездом. В вагоне никого,  кроме нас, не было,  и мы
немножко  повздорили.  Вдруг  на него нашло какое-то бешенство, глаза  стали
голодными и  дикими. Я, конечно,  ничего  не  понял  и страшно  перепугался.
Затем,  так  же внезапно, он  овладел собой.  Все это как гром  среди ясного
неба! Тут и подавленные желания,  и краткий приступ безумия... Словом, ужас!
Между прочим, очень хороший  парень. Да,  Эдриен, в нас всех живут  какие-то
силы!..
     - Демонические. И как только они вырвутся... Бедный Ферз!
     Голос Флер донесся до них:
     - Мотор чихает. Пора заправляться, дядя Хилери. Здесь есть колонка.
     - Чудно!
     Машина остановилась у заправочной станции.
     - До Доркинга всегда тащишься медленно, - сказала, потягиваясь, Флер. -
Зато теперь нажмем. Осталось  всего тридцать  две  мили, а времени еще целый
час. Ну, подумали?
     - Нет. Мы избегали этого, как чумы, - ответил Хилери.
     Глаза Флер,  сверкнув  яркими  белками,  бросили  на него  один  из тех
быстрых проницательных взглядов, которые лучше  всего убеждали окружающих  в
ее уме.
     - Вы намерены увезти его обратно? На вашем месте я этого бы не делала.
     И, достав сумочку, она подкрасила губы и попудрила свой короткий прямой
носик.
     Эдриен следил за ней с почти благоговейным  любопытством: ему не  часто
приходилось   сталкиваться  с  современной  молодежью.  На   него  произвели
впечатление не лаконичные фразы Флер, а заключенный в них глубокий подтекст.
Грубо говоря,  вот  что она  хотела сказать: "Пусть он  идет навстречу своей
судьбе.  Вы бессильны".  Права  ли  она?  Может  быть, он  и  Хилери  просто
потворствуют  свойственной им,  как и всем  людям,  страсти вмешиваться не в
свои дела и заносят святотатственную руку на самое Природу. И все-таки  ради
Дианы  они  должны узнать, что делает  Ферз,  что  он задумал  сделать. Ради
самого Ферза они  должны  позаботиться,  чтобы он  не попал в  дурные  руки.
Хилери чуть заметно улыбается. У  него  есть  дети, думал  Эдриен.  Он знает
молодежь  или, по крайней мере, понимает, как далеко она может зайти в своей
ясной и безжалостной философии.
     Флер  вела  машину по  нескончаемой улице Доркинга,  пробиваясь  сквозь
суетливый поток автомобилей и пешеходов.
     -  Теперь уж  ясно: вы его  поймаете, если только действительно  хотите
поймать, -  бросила  она через плечо и  дала полный газ.  Следующие четверть
часа они летели мимо  пожелтевших рощ,  полей и покрытых дроком пастбищ, где
разгуливали гуси и старые клячи, мимо деревенских домиков, огородов и прочих
атрибутов сельской жизни, все еще не желающей уйти в прошлое. А затем машина
начала скрежетать и подскакивать, хотя до этого шла очень плавно.
     - Баллон спустил,  - объявила Флер, оборачиваясь к братьям. - На что-то
напоролись.
     Она остановила машину, и они вышли. Задняя шина была проколота.
     - Не было печали! - воскликнул Хилери,  сбрасывая пальто. - Поддомкрать
машину, Эдриен, а я сниму запасное колесо.
     Голова  Флер исчезла  в  багажнике, где  лежали инструменты,  и  оттуда
донеслось:
     - Слишком много нянек. Я лучше сама.
     Познания  Эдриена  по  части  автомобилей  равнялись  нулю,  -  он  был
беспомощен во всем, что касалось машин. Поэтому он покорно отошел в сторону,
восхищенно наблюдая  за  Флер и  братом.  Они работали хладнокровно,  четко,
споро, но и у них почему-то домкрат оказался не в порядке.
     - Вот так всегда, когда торопишься, - заметила Флер.
     Прошло двадцать минут, прежде чем они тронулись.
     - К поезду мне теперь не поспеть, - объявила Флер. - Но  при желании вы
легко обнаружите следы Ферза. Станция - сразу за городом.
     Они проскочили на полной скорости Биллингхерст, Пулборо  и  Стопхемский
мост.
     - Поезжайте прямо в Петуэрт,  -  попросил  Хилери. - Если он со станции
пойдет обратно к городу, мы его встретим.
     - Остановиться в таком случае?
     - Нет. Проезжайте мимо и сразу разворачивайтесь.
     Они проехали Петуэрт  и полторы мили,  отделяющие  город от станции, но
так и не встретили Ферза.
     -  Поезд  уже минут двадцать  как пришел. Давайте спросим,  - предложил
Эдриен.
     Носильщик действительно  принял  билет от  джентльмена в синем пальто и
черной  шляпе. Нет,  багажа  у него  не было.  Он пошел к  холмам?  Когда? С
полчаса будет.
     Они вскочили в машину и направились к холмам.
     - Насколько я помню, чуть  дальше - поворот на Саттен.  Вопрос в одном:
повернул он или пошел прямо. Там, кажется,  есть несколько домов. Мы наведем
справки, - может быть, кто-нибудь его видел.
     Сразу за поворотом оказалась почта, располагавшаяся в маленьком домике.
Со стороны Саттена к нему приближался почтальон на велосипеде.
     Флер остановила машину у обочины:
     -  Вы  не  встретили по  дороге в  Саттен джентльмена  в синем пальто и
котелке?
     - Нет, мисс, ни души не встретил.
     - Благодарю. Поедем дальше к холмам, дядя Хилери?
     Хилери взглянул на часы:
     - Помнится, отсюда  до вершины холма, что около Данктен Бикон, примерно
с милю. От  станции мы  проехали полторы. Значит,  у него не больше двадцати
пяти  минут форы, и, поднявшись наверх,  мы, видимо,  нагоним его. С  холмов
видно далеко,  так  что он не скроется. Если не обнаружим его и там, значит,
он пошел в обход. Но какой дорогой?
     Эдриен понизил голос до шепота:
     - Он держит к дому.
     -  То есть  на  восток?  - спросил  Хилери.  -  Поехали,  Флер,  только
помедленней.
     Флер повела машину к холмам.
     -  Залезьте в карман моего пальто, - скомандовала она. - Я захватила  с
собой три яблока.
     - Что за головка! - восхитился Хилери. - Но они вам самой понадобятся.
     - Нет. Я худею. Впрочем, оставьте мне одно.
     Братья,  жуя  яблоки, внимательно  следили за лесом, тянувшимся  по обе
стороны шоссе.
     -  Нет, заросли слишком густы, -  решил Хилери.  - Он должен  держаться
дороги. Если увидите его, Флер, жмите на все тормоза.
     Но  Ферза они не увидели и, все медленней преодолевая  подъем, достигли
вершины  холма.  Справа  -  купа буков: роща Данктен  Бикон,  слева -  гряда
Меловых холмов. Впереди по дороге - никого.
     - Стоп! - бросил Хилери. - Что будем делать, старина?
     - Послушайтесь моего совета, едем домой, дядя Хилери.
     - Поедешь, Эдриен?
     Эдриен покачал головой:
     - Нет, буду продолжать поиски.
     - Ладно. Я тоже.
     - Смотрите! - вскрикнула Флер, протягивая руку.
     Ярдах в пятидесяти слева от дороги  на каменистой тропинке лежал темный
предмет.
     - Мне кажется, это пальто.
     Эдриен выскочил  из машины и  побежал. Он возвратился с синим пальто  в
руках:
     -  Сомнений  больше нет. Либо  он сидел  здесь и забыл  его, либо устал
нести и бросил. И то, и другое - плохой признак. Хилери, пошли!
     Эдриен бросил пальто в машину.
     - Какие инструкции мне, дядя Хилери?
     - Вы молодчина, дорогая. Будьте еще больше молодчиной и подождите здесь
часок.  Вытерпите? Если  мы не  вернемся  за это время, спускайтесь  вниз  и
держите поближе к холмам. Поезжайте,  не  торопясь, на Саттен Богнор и  Уэст
Бартон. Если не обнаружите наших следов и там, выбирайтесь  на шоссе и через
Пулборо  возвращайтесь в  Лондон. Если у  вас  есть при себе  деньги, можете
одолжить нам.
     Флер вынула портмоне:
     - Три фунта. Хватит вам двух?
     - Принято  с  благодарностью,  -  ответил Хилери.  -  У нас  с Эдриеном
никогда  не  бывает  денег.  Мы,  по-моему,  самая  бедная семья  в  Англии.
Благодарю, дорогая, и до свидания. Пошли, старина!


        XXVIII

     Помахав Флер, которая стояла у машины и ела яблоко,  братья направились
по тропинке, уходившей в холмы.
     - Иди первым, - распорядился  Хилери. - Зрение у тебя лучше и костюм не
так бросается в глаза. Если заметишь Ферза, остановись - решим, что делать.
     Вскоре  они   натолкнулись  на  длинную  высокую  изгородь  из  колючей
проволоки, тянувшуюся через холмы.
     -  Она кончается вон  там,  налево, -  сказал Эдриен. -  Обогнем-ка  ее
лесом. Чем ниже мы спустимся, тем лучше.
     Они двинулись  в обход по склону холмов. Трава здесь  была грубее  и не
такая ровная. Они шли, как альпинисты, - высоко поднимая ноги,  словно опять
совершали длительный и  трудный подъем. С одной стороны, они боялись, что им
не удастся  нагнать Ферза, несмотря на все усилия; с другой -  понимали, что
их, может быть, ожидает встреча с буйным маньяком, и это придало их лицам то
выражение,  которое отличает солдат, моряков,  альпинистов, - словом, людей,
привыкших зорко смотреть вперед.
     Они спустились в неглубокий заброшенный  меловой карьер и уже выбрались
на  его  противоположный край,  высотой  всего в несколько футов, как  вдруг
Эдриен прыгнул обратно и потянул за собой Хилери.
     - Он здесь! - шепнул Эдриен. - До него ярдов семьдесят.
     - Он тебя заметил?
     - Нет. Он без шляпы, растрепан и жестикулирует. Что делать?
     - Следи за ним из-за этого куста.
     Эдриен  опустился на  колени  и  высунул  голову из-за  прикрытия. Ферз
перестал жестикулировать, сложил руки на груди и опустил  непокрытую голову.
Он  стоял  спиной  к  Эдриену.  Эта   неподвижная  настороженная  поза  была
единственным признаком, выдававшим  его  состояние.  Вдруг  он опустил руки,
замотал головой и  быстро пошел вперед. Эдриен выждал, пока Ферз не исчез за
кустами, покрывавшими склон, и поманил Хилери за собой.
     -  Не  давай  ему слишком опережать нас, иначе мы  не увидим,  если  он
свернет в лес, - пробормотал Хилери.
     -  Бедняга вынужден  держаться открытых  мест  - ему необходим  воздух.
Осторожней!
     Эдриен пригнул брата к земле. Пологий склон неожиданно перешел в откос,
который  круто спускался к  заросшей травой ложбинке. Фигура Ферза отчетливо
виднелась  на  полпути  к  ней.  Он шел  медленно  -  очевидно,  не  заметил
преследователей.  Время от  времени  он подносил руку к  непокрытой  голове,
словно отгоняя что-то докучающее ему.
     - Боже! Нет сил смотреть на него! - простонал Эдриен.
     Хилери кивнул.
     Они лежали и следили за Ферзом. Перед ними широко раскинулась холмистая
местность,  залитая светом погожего осеннего полудня. Трава еще  пахла после
обильной утренней росы; неяркое  небо было  прозрачно-голубого цвета,  а над
гребнями  Меловых холмов казалось  почти  белым. Было  тихо, как  будто день
затаил дыхание. Братья молча выжидали.
     Ферз  спустился на  дно ложбинки,  затем тяжело  зашагал по каменистому
полю  к рощице.  У него из-под ног  поднялся фазан. Братья увидели, как Ферз
вздрогнул, сл