оли, - продолжал А Фе все с той же непостижимой быстротой речи, - ты много болтай. Она говоли: я много болтай. Она говоли: Максуэлл много болтай. Все много болтай. Она говоли, не надо много болтай. Она говоли, мало болтай. Она говоли, лот заклой. Понимай? Она говоли: после болтай, и все в полядке. Понимай? - А где же она? Где ее найти? - спросил Гэбриель. А Фе вернулся к прежней каменной бесстрастности. Простой вопрос Гэбриеля - словно он провел влажной губкой по исписанной грифельной доске - стер с лица китайца даже малейшие следы только что игравшей на нем мысли. Поглядев в глаза собеседнику недвижным отсутствующим взглядом, он принялся тянуть вниз свои длинные рукава, пока не прикрыл ими пальцы с покрытыми лаком ногтями, после чего, скрестив руки на восточный манер, покорно застыл в ожидании, пока Гэбриель опомнится и придет в себя. - Послушай, - сказал Гэбриель как можно более убедительно. - Тебе это все равно, а мне ты окажешь огромную услугу, если только ты скажешь, где найти Жюли, то есть миссис Конрой. Я знаю, ты поклоняешься кумирам из камня и дерева и христианское милосердие тебе чуждо. Но я взываю к тебе как брат к брату - истые люди везде братья, каков бы ни был цвет их кожи, - и говорю: открой мне, где эта женщина, моя жена, соединенная со мной таинством брака. Взываю к тебе, как с собрату-язычнику, и говорю: вообрази, что она мой кумир, и открой мне, где она! На лице китайца заиграла задумчиво-грустная простодушная улыбка, как если бы он внимал доносящейся откуда-то издалека непонятной ему мелодии. Потом он сказал ласково и доброжелательно, но уходя в сторону от темы разговора: - Мой твоя не понимай, амеликанец! Мой лубаска стилай! Двенадцать лубаска - полтола доллала! 5. ДЕЛО НЕИЗВЕСТНОГО, ИМЕНУЮЩЕГО СЕБЯ ГЭБРИЕЛЕМ КОНРОЕМ, И НЕИЗВЕСТНОЙ, ИМЕНУЮЩЕЙ СЕБЯ ЖЮЛИ КОНРОЙ. СУДИТ СУДЬЯ БУМПОЙНТЕР День начала процесса был выдающимся днем в жизни Гнилой Лощины. Задолго до десяти часов не только зал суда, но даже и коридоры заново отремонтированного судебного здания были заполнены любопытными. Думаю, что не ошибусь, если скажу, что суть дела была уже всеми основательно позабыта. Волновало собравшихся другое. То, что на процесс прибыли из Сакраменто некоторые прославленные политические деятели; что обвиняемого будет защищать один из самых модных санфранцисских адвокатов, потребовавший за свое выступление не то пятьдесят, не то сто тысяч долларов; что иск потерпевшей стороны будет поддерживать знаменитый полковник Старботтл из Сискью; что прения сторон неминуемо выльются в жестокую словесную схватку, а в дальнейшем - дай-то бог! - и в смертоносную дуэль; что ожидаются скандальные разоблачения, затрагивающие некоторых лиц самого высокого ранга; вдобавок, почему-то считалось, что, поскольку полковник Старботтл южанин по происхождению, а мистер Пуанзет - северянин, в ходе их соперничества должны будут так или иначе всплыть более широкие разногласия, отражающие взаимоотношения северной и южной части страны. Ровно в десять часов Гэбриель, сопровождаемый своим адвокатом, вступил в зал; сразу за ними следовал полковник Старботтл. Одновременно появившийся судья Бумпойнтер весьма сердечно приветствовал полковника и гораздо холоднее Артура. Во внеслужебное время судья поддерживал приятельские отношения с окружным прокурором и преотлично знал полковника Старботтла как опасного карточного партнера. Сейчас его несколько беспокоила скептическая гримаса на лице знаменитого молодого адвоката из Сан-Франциско. Артур был, конечно, достаточно умен, чтобы не выказывать перед судьей своего высокомерия; тем не менее судье Бумпойнтеру сразу пришло в голову, что для сегодняшнего заседания секретарю суда следовало, пожалуй, надеть чистую рубашку; да и сам он напрасно явился без воротничка и галстука, хоть то и был привычный его туалет на выездных судебных сессиях. Будущие присяжные тоже посматривали недружелюбно на элегантного молодого адвоката; между собой они уже окрестили его "франтиком". Приметив это обстоятельство, судья приободрился к окинул суровым взглядом сперва присяжных, а потом и Артура. Все ждали споров при утверждении списка присяжных заседателей. Поскольку суду предшествовала попытка линчевать подсудимого, предполагалось, что защита будет жестоко браковать присяжных. Ожидания были обмануты: защитник, если и задавал вопросы, то лишь самые незначительные, касающиеся места рождения кандидата. Вскоре открылось, что присяжные, пропущенные защитой, были в подавляющем большинстве люди, родившиеся и выросшие в южных штатах. Полковник Старботтл, который в качестве хранителя южного кодекса чести сам прибегал к подобной тактике, когда защищал людей, обвиняемых в оскорблении действием или в убийстве, оказался в тупике и не смог парировать действия защиты. Однако, когда выяснилось, что на скамье присяжных всего лишь два северянина, остальные же в большинстве своем бывшие подзащитные самого полковника Старботтла, он решил разоблачить интриги противника. Скорблю, что эта вступительная речь полковника Старботтла, охарактеризованная в "Знамени" как "шедевр судебного красноречия, не имеющий равных в юридических анналах Калифорнии и заставляющий обратиться взором к достославным временам Юниуса", не дошла до меня полностью. По тому, что осталось от нее, следует заключить, что никогда еще полковник Старботтл не оказывался "в столь необычной, столь щекотливой, столь... гм... затруднительной ситуации, чреватой, уважаемые джентльмены, глубочайшими социальными... гм... юридическими и даже - я позволю себе это с полной ответственностью утверждать - политическими последствиями". Да, полковник Старботтл знает, отдает себе полный отчет, что своим выступлением рискует навлечь на себя неодобрение и, более того, резкую критику со стороны "некоторых лиц". Но он намерен неукоснительно выполнить свой долг. Тем более тверд он в принятом решении, что обращается к уважаемым присяжным, лица которых дышат стремлением к... гм... справедливости, - неколебимой справедливости! - проникнуты духом рыцарственности, отмечены тем высокохарактерным выражением, которое происходит от... гм... (с грустью вынужден констатировать, что в этот решающий момент, когда оратор, слегка помахивая пухлой рукой, завершал свой риторический период, кто-то из задних рядов добавил похоронным голосом: "...от неумеренного потребления виски...", тем самым полностью профанировав физиономическое явление, которое полковник силился объяснить присутствующим). Судья, сдерживая улыбку, приказал помощнику шерифа обеспечить порядок в зале; тот, зорко вглядевшись в толпу за скамьей присяжных, сказал так, что было слышно всем: "Или ты заткнешься, Джо Уайт, или я выставлю тебя вон!" - после, чего полковник, нисколько не обеспокоенный инцидентом, продолжал свою речь. Да, он отлично понимает мотивы, по которым за щита возлагает свои надежды на почтенных джентльменов. Опыт подсказывает ему, что защита попытается доказать, что убийство было вынуждено некими обстоятельствами, к которым... гм... не может отнестись равно душно человек чести; что насилие было ответом на насилие, являлось... гм... самозащитой семьянина, отстаивающего святость домашнего очага. Но он покажет всю необоснованность такой точки зрения. Покажет, что преступник руководился низменной, корыстной целью. По кажет, что не только последнее преступление подсудимого, но и все его предшествующие деяния лишают его да же малейшего права на уважение... гм... порядочных людей. Покажет, что подсудимый знал о некоторых... гм... отклонениях своей жены от строгого супружеского долга и мирился с этим, что уже само по себе лишает его морального права на отплату обидчику. Покажет, что убийство было совершено грубо, не по-джентльменски (он принимает на себя полную ответственность за эту, последнюю, формулировку), и потому не может рассматриваться как убийство на поле чести. Убийство такого рода подобает китайцу или негру. Полковник Старботтл не хочет, чтобы его превратно поняли. Не пред лицом Красоты (тут полковник выдержал паузу и, извлекши из кармана носовой платок, элегантно помахал им в направлении смуглой Мануэлы и неистовой Сол; причем обе дамы восприняли жест полковника в качестве личного комплимента и обменялись враждебным взглядом), не пред лицом очаровательной и всесильной половины человечества надлежит оспаривать ее власть над мужчинами; но я докажу, что эта сладкая... гм... отрава, эта упоительная и... гм... фатальная страсть, которая равно правит и на поле сражения, и в роскошном дворце богача, и... гм... в хижине последнего бедняка, всегда была чужда расчетливому сердцу Гэбриеля Конроя. Поглядите на него, джентльмены! Поглядите и скажите по чести, скажите как люди, всегда ведающие, что есть истинное поклонение прекрасному полу, способен ли такой человек пожертвовать собой для женщины? Посмотрите на него и скажите со всей ответственностью, таков ли он, чтобы подвергнуть себя хоть малейшему риску ради ласкового взгляда любимых глаз, принести себя в жертву на алтарь Афродиты? Все уставились на Гэбриеля. Действительно, было трудно в этот момент усмотреть в нем сколько-нибудь значительное сходство с воздыхающей Амариллис или неистовым Отелло. Он сидел озадаченный, сумрачный, со своей обычной, несколько сконфуженной миной на лице. Когда же обвинитель привлек к нему внимание зала, Гэбриель залился яркой краской и засунул куда-то под стул свои длинные ноги (он давно уже порывался упрятать их подальше, чтобы его массивные колени не торчали у всех на виду). А когда выяснилось, что полковник решил продлить свою риторическую паузу и зал по-прежнему смотрит на него, Гэбриель не спеша вытащил из кармана небольшой гребешок и неловко принялся причесывать волосы, дабы показать, что он занят своими делами и решительно ничего не замечает. - Нет, сэр, - сказал полковник с суровым укором, который производит столь неотразимое впечатление а судебных речах, - вы вольны, конечно, причесывать свою шевелюру, но вам не удастся пригладить ее настолько, чтобы убедить уважаемых заседателей, что вы находились под властью... гм... Далилы. Далее полковник набросал в высшей степени поэтичный портрет погибшего Рамиреса. Уроженец здешних мест, джентльмены, натура глубоко симпатичная каждому южанину; дитя тропиков, горячий, порывистый; беззащитный - как и все мы - перед чарами красоты. Полковник не считает уместным останавливаться более подробно на этом последнем пункте. Здесь, в этом самом зале, уважаемые присяжные, находятся две дамы, к которым были устремлены лучшие чувства покойного; их присутствие скажет вам больше, чем мои слова. Покойный, продолжал полковник, принадлежал к старейшей из наших испанских фамилий, отпрыск древнего рода, помнящего времена... гм... Сида и... гм... Дон-Жуана. И этому человеку суждено было стать жертвой интриг миссис Конрой и презренных страхов Гэбриеля Конроя, жертвой коварства и безжалостного клинка! Полковник Старботтл заявил, что покажет суду, как, выдав себя за Грейс Конрой, исчезнувшую сестру подсудимого, и присвоив ее имя, миссис Конрой (тогда еще госпожа Деварджес) обратилась к доверчивому, ничего не подозревавшему Рамиресу с просьбой помочь ей утвердиться в законных правах на землю, коей владел в то время подсудимый (выкравший ее, как известно, у своей сестры). Он расскажет, как Рамирес, веривший всем россказням госпожи Деварджес, помогал ей с готовностью открытой щедрой натуры, пока брак ее с Гэбриелем Конроем не показал ему всю глубину ее предательства. Полковник Старботтл воздержится от оценки этого брака. Уважаемые присяжные не нуждаются в его разъяснениях. Они достаточно проницательны, чтобы самим понять, что это был заключенный под эгидой святейшего из таинств гнусный союз двух сообщников против злосчастного Рамиреса. Если кто правил на том свадебном пиру, то уже скорей... гм... Меркурий, нежели... гм... Гименей, и союз тот был заключен для мошенничества и смертоубийства. Едва уверившись, что добыча у них в руках, они решили избавиться от свидетеля своих преступных деяний; орудием убийства стал супруг. И как же свершил он свое черное дело? Вызвал свою жертву на честный бой при свидетелях? Или, быть может, прикинувшись оскорбленным, ревнующим мужем, послал сопернику формальный вызов? О нет, джентльмены! Бросьте взгляд на великана-убийцу, поставьте мысленно рядом с ним хрупкого, изящного юношу, павшего от его руки, и вы без слов поймете, сколь чудовищным было свершенное преступление. После речи полковника обвинение вызвало своих свидетелей и представило суду факты, окрашенные более или менее пристрастно, в зависимости от личных симпатий каждого из свидетелей и от его умения разобраться в том, что он видит, а также и от того, предпочитает ли свидетель излагать фактические обстоятельства дела или же свои размышления о них. Когда слепые сообщили, что они увидели, а безногие рассказали, как они бегали, обвинение отпраздновало свою первую победу. Свидетельскими показаниями было установлено, во-первых, что убитый скончался от ножевого ранения; во-вторых, что у Гэбриеля была ссора с Рамиресом и что Гэбриеля видели на холме за несколько часов до убийства; в-третьих, что немедленно после убийства Гэбриель бежал из Гнилой Лощины, как и его жена, поныне неразысканная; наконец, в-четвертых, что Гэбриель имел достаточный повод, чтобы совершить вменяемое ему преступление. Правда, многое в этих показаниях было оспорено защитой при перекрестном допросе свидетелей. Так, например, когда хирурга, производившего судебное вскрытие и признавшего, что Рамирес был болен чахоткой, спросили, не мог ли мексиканец скончаться в ту самую ночь попросту от легочного кровоизлияния, он не сумел ответить ни да, ни нет. Свидетель, утверждавший, что он лично видел, как Гэбриель тащил Рамиреса за шиворот, не решился под присягой подтвердить, что дело именно так, как ему показалось, а не наоборот; что касается инкриминируемого миссис Конрой самозванства, то это, в конце концов, были всего лишь слухи. Тем не менее пари в публике заключались за Старботтла и против Пуанзета. То была обычная форма, в которой Гнилая Лощина оценивала фактическое положение вещей. Когда закончился допрос свидетелей, поднялся Пуанзет и потребовал немедленного освобождения подсудимого из-под стражи, поскольку, во-первых, обвинение не сумело доказать связь Конроя с Рамиресом или хотя бы их знакомство в период, предшествующий убийству, и, во-вторых, обвинение не представило доказательств сообщничества Конроя с действительным убийцей, против которого, собственно говоря, и были направлены все свидетельства и аргументация прокурора. Суд отклоняет требование защиты. Громкий вздох облегчения, в зале и на скамье присяжных. Экая наглость, право! Из-за какой-то там юридической закорючки их, законопослушных граждан Гнилой Лощины, чуть не лишили полагающегося им развлечения! Когда Артур встал, чтобы говорить, он сразу почувствовал, что весь зал ненавидит его, как ненавидят человека, пытающегося сплутовать в честном соревновании. Сколь ни странно, но враждебность аудитории словно подстегнула Артура, пробудила в нем лишь еле тлевший до того боевой дух. Оценив общую ситуацию и настроение слушателей, он решил, что выступит сейчас как сторонник полковника Старботтла. Если в чем он, Пуанзет, расходится с уважаемым коллегой, то лишь в оценке настоящего дела как исключительного или своеобычного. Напротив, в системе нашего насколько неорганизованного калифорнийского правосудия это весьма банальное, я бы сказал даже, пребанальнейшее дело. Поистине своеобычно во всем деле лишь то, что наш уважаемый и красноречивый коллега почему-то вообразил, будто обвиняет подсудимого, хотя выступил на самом деле в его защиту. Учитывая это обстоятельство, он, Пуанзет, не станет сейчас касаться отдельных промахов, допущенных обвинением, и тех противоречий, в которых запутался полковник Старботтл. Неудивительно! Столь свойственное полковнику чувство справедливости столкнулось с ошибочными исходными посылками его речи. Впрочем, он, Пуанзет, позволит себе сейчас устранить эти прискорбные противоречия. Он готов принять остроумную гипотезу обвинения, что подлинным убийцей Рамиреса следует считать или миссис Конрой (кстати сказать, совсем не упомянутую в обвинительном заключении), или иное, третье лицо. Но тогда почему же мы судим Гэбриеля Конроя, как связать одно с другим?! Нельзя не подчеркнуть весьма слабую обоснованность обвинения. Чтобы не тратить времени, он сейчас вызовет к свидетельскому столу самого обвиняемого; он просит присяжных заседателей обратить особое внимание на то, что этот человек, вопреки всем существующим законам, - как божеским, так и человеческим, - вторично вынужден бороться за жизнь в том самом здании, в котором лишь несколько дней назад толь ко чудом спасся от гибели. Да, он вызовет в качестве свидетеля самого Гэбриеля Конроя! Заявление защитника вызвало сенсацию. Гэбриель неторопливо распрямился во весь свой могучий рост, после чего степенно направился к свидетельскому столу. Встреченный отчасти укоризненными, отчасти насмешливыми взглядами окружающих, он слегка порозовел от волнения; те, близ кого он проходил, пробираясь в толпе, утверждали позднее, что он тяжело дышал. Добравшись до свидетельского стола, Гэбриель несколько приободрился и направил рассеянный взор на полковника Старботтла. Секретарь суда торопливо прочитал слова присяги. Гэбриель сел на свое место. - Ваше имя? - спросил Артур. - Вы хотите знать мое настоящее имя? - переспросил Гэбриель, чуть извиняющимся, по обыкновению, тоном. - Разумеется, настоящее имя, - нетерпеливо повторил Артур. Полковник Старботтл навострил уши; когда он взглянул на Гэбриеля, тот ответил ему тяжелым обжигающим взглядом, но тут же снова равнодушно уставился на потолок. - Настоящее мое имя, доподлинное имя - Джонни Дамблди. Джонни Дамбл-ди. По залу прошел трепет, потом наступила мертвая тишина. Артур и Максуэлл вскочили, как по команде. - Что такое? - сказали они в один голос. - Джонни Дамблди, - повторил Гэбриель не спеша и с полным присутствием духа. - Настоящее мое имя - Джонни Дамблди. Я часто называл себя Гэбриелем Конроем, - непринужденно пояснил он, оборачиваясь к изумленному судье Бумпойнтеру, - но то была неправда. Женщина, на которой я женился, действительно Грейс Конрой. Меня с души воротит от богопротивного вздора, который городил здесь насчет моей жены этот старый лгун (Гэбриель указал пальцем на доблестного полковника). Да, моя жена была и есть истинная Грейс Конрой. (Обращая грозный взгляд на полковника.) Слышите вы, что я говорю? Хочу заявить вам, ваша честь, и вам, уважаемые присяжные заседатели, что единственный, кто здесь самозванец, - это я! 6. ПРОВАЛ ОБВИНЕНИЯ Потрясение, вызванное ответом Гэбриеля, было столь всеобщим, что никто не успел заметить, что защитники Гэбриеля удивлены ничуть не менее всех остальных. Максуэлл уже приготовился было встать, чтобы задать вопрос подсудимому, но Артур положил руку ему на плечо. - Он же спятил! Это самоубийство! - взволнованно прошептал Максуэлл. - Нужно прервать его показания! И все объяснить суду! - Тсс! - быстро возразил Артур. - Ни слова! Стоит им заметить, что мы не ждали этого, и все пропало! В следующее мгновение взоры присутствующих обратились к Артуру, который остался стоять как был, сохраняя глубочайшее спокойствие. Все думали только об одном: какое новое откровение принесет второй вопрос защитника? Когда тишина стала уже почти нестерпимой, Артур обвел сперва зал, а потом и скамью присяжных безмятежным, удовлетворенным взором, словно оценивая, верно ли он нанес свой тщательно продуманный, заранее подготовленный удар. А когда в зале не осталось ни единого человека, который не вытянул бы шею до отказа и не превратился бы целиком в слух, Артур изящным, чуть небрежным движением повернулся к судье. - Больше вопросов нет, ваша честь, - спокойно заявил он и сел на место. Невозможно передать эффект этого простого, более чем естественного и абсолютно логичного хода. Сколько ни было в дальнейшем успехов в адвокатской практике Артура, никогда он не одерживал такой гигантской, ни с чем не сравнимой, триумфальной победы. О Гэбриеле все попросту позабыли; героем дня стал человек, подаривший им эту потрясающую сенсацию. Никто не знал, проистечет ли от нее хоть какая-нибудь польза для дела, но никто и не заботился об этом. Одно было ясно: раскрыта страшная и заманчивая тайна; на очереди - вторая тайна: кто убийца? Если бы присяжным предложили сейчас вынести вердикт, они, не вставая с места, оправдали бы подсудимого из одной только любви к его адвокату. Пари на Артура заключались два к одному. Прошу читателя учесть, что я пишу о людях импульсивных, повинующихся одним лишь своим желаниям и не стесняемых ни в словах, ни в поступках какими-либо традициями или искусственно вводимыми законодательными ограничениями. Я знаю, что поэты склонны идеализировать таких героев; подчас, как мне кажется, их поднимает на пьедестал и новейшая философия. Судья Бумпойнтер вопросительно взглянул на полковника Старботтла. Тот, сбитый с толку и не на шутку озадаченный необъяснимым поведением защиты, откашлялся, покопался в бумагах, напыжил грудь и поднялся, чтобы подвергнуть свидетеля перекрестному допросу. - Итак, вы заявили, что вас зовут (полковнику пришлось еще раз обратиться к своим бумагам)... гм... Джон Дамблди. Не сообщите ли вы нам, мистер Дамблди, для какой надобности вы назвались Гэбриелем Конроем? Защита заявляет протест. Первое основание: вопрос, заданный свидетелю, в данном случае неуместен (прецедент в деле Хиггинботома против Смизерса; следует ссылка на источник); второе: показание свидетеля при первоначальном опросе не подлежит выяснению (дело Суинка против Суанка, определение судьи Маггинса, "Судебные решения Кальторпа", т.2); третье: свидетель не может быть вынуждаем к даче невыгодных для себя показаний. Судья отклоняет протест. Не приводит никаких мотивов. Подлинное основание - любопытство судьи Бумпойнтера. Полковник Старботтл повторяет вопрос: - Для какой надобности вы назвались Гэбриелем Конроем, каковы были ваши побуждения? _Гэбриель_ (доверительным тоном, облокачиваясь с весьма лукавым видом на ручку кресла). А как вам кажется самому, каковы были мои побуждения? Под дружный смех зала судья строго разъясняет Гэбриелю, что свидетелю не полагается задавать вопросов. Его дело - отвечать. _Гэбриель_. Что ж, Гэбриель Конрой - звучное имя; так звали одного человека, который скончался в Голодном лагере. То, что я назвался его именем, облегчило мне знакомство с Грейс Конрой, его сестрой, на которой я потом женился. Скажу вам откровенно, судья, это было немалой подмогой моему сватовству, а то ведь она презастенчивая; у них вся семья такая. _Вопрос_: Знал вас убитый в течение вашего предыдущего знакомства под именем Гэбриеля Конроя или же... гм... Джонни Дамблди? Артур Пуанзет обращает внимание суда, что факт предыдущего знакомства убитого с Гэбриелем... то есть с Джонни Дамблди, не является доказанным. Просит суд учесть, что защита ограничилась при первоначальном опросе одним лишь установлением имени обвиняемого. Суд принимает возражение защиты; судье Бумпойнтеру не терпится добраться до сути дела. У полковника Старботтла больше нет вопросов. Гэбриеля отпускают на место. Пари на Артура Пуанзета заключаются пять к одному. Многие в зале, до сих пор равнодушные к исходу дела, сердечно пожимают Гэбриелю руку, когда он возвращается на скамью подсудимых. Прокурор спешно совещается с полковником Старботтлом. Полковнику вручают какую-то записку. Мануэла и Сол со жгучим любопытством разглядывают даму под густой вуалью, которую полковник Старботтл с утонченной галантностью ведет через весь зал и усаживает рядом с собой. Волнение в зале и на скамье присяжных. Возобновляется опрос свидетелей защиты. Дает показания Майкл О'Флаэрти, уроженец графства Керри, Ирландия. Занятие: старатель. В вечер, когда было совершено убийство, возвращался домой после работы и видел мексиканца, прятавшегося, как вор, среди деревьев. Немного спустя, пройдя примерно с полмили, нагнал Гэбриеля Конроя, который шел в том же направлении, что и свидетель, и той же дорогой; дошел с ним вместе до конторы юриста Максуэлла. Свидетеля подвергают перекрестному допросу: да, является гражданином Соединенных Штатов. Голосует только за демократов. На старой родине всегда был врагом королевской власти - пропади она пропадом! Ну, нет, не такой он человек, чтобы изменять своим убеждениям! Какой-то китаец привел те же факты, что и он, в подтверждение алиби Гэбриеля? Ему об этом ничего не известно. Что такое алиби, точно сказать не может, но полагает, что если ему показать, узнает с первого взгляда. Китайцы еще почище негров; это - верно! Не раз замечал, что Гэбриель - левша. Амадей Мише приносит присягу в качестве свидетеля защиты. Родился во Франции. Занятие: десятник на руднике "Ля Парфет Юнион". Часто прогуливается для собственного удовольствия в очаровательной роще на холме Конроя. Гуляя там вечером 15-го числа, видел, как Гэбриель вышел из своего дома. Примерно в семь часов, быть может, чуть попозднее, но никак не ранее семи. Был прелестный вечер. Гэбриель помахал ему рукой на американский манер и проследовал мимо. В восточном направлении. И дальше тоже на восток. Глядел вслед мосье Конрою, потому что у него было такое грустное - si triste - выражение лица, словно его томила великая печаль вот в этом месте (свидетель поглаживает себя по левой стороне груди). Видел, как он спустился в лощину. Снова направился вверх по холму и услышал два голоса: мужской и женский. Женский он узнал: то была мадам Конрой. Мужской совсем незнакомый; никогда не слышал раньше. Нет, не Гэбриеля, готов присягнуть. Гулял по лесу еще час. Гэбриеля больше не встретил. Когда возвращался, видел, как двое - мужчина и женщина - спустились с холма и направились по уингдэмской дороге. Почти уверен, что женщина была мадам Конрой. Кто был мужчина, не знает. Не Гэбриель Конрой. Почему так уверен?! Mon Dieu, что я, не отличу великана от обыкновенного человека?! Свидетеля подвергают перекрестному допросу. Я - патриот. С программой демократической партии незнаком. Ненавижу аристократов. Был ли убитый аристократом - не знаю. Нет, не ссорился с мадам Конрой. Нет, не ухаживал за ней. Нет, она меня не завлекала. Говорю искренне. Да, замечал, что подсудимый - левша. Геллинг Дитман. Родился в Германии. Убитого не знает. С Гэбриелем знаком. Вечером 15-го видел его на уингдэмской дороге. Думает, что было начало девятого. Гэбриель беседовал с китайцем. Свидетеля подвергают перекрестному допросу. Нет, никто не говорил ему, что китаец покажет то же самое. Полагает, что китайцы ничем не хуже всех прочих людей. Не понимаю, что вы этим хотите сказать! Нет, не считаю! Да, Гэбриель действительно левша. Вторично опрашивается доктор Прессниц. Он осмотрел труп убитого 16-го в девять часов утра. Пятна крови на теле и на одежде убитого были увлажнены водой и частично смыты. Да, в тот вечер выпала необыкновенно сильная роса; это случилось никак не позднее семи часов. Уже три года подряд он проводит метеорологические наблюдения. Считает, что увлажнение могло быть следствием смешения росы со сгустками свернувшейся крови. Нет, при кровоточащей ране этого произойти не могло. Гигрометр показывает, что позже в этот вечер роса не выпадала. После восьми часов поднялся сильный ветер; повышенной влажности не наблюдалось. Склонен думать, что тело убитого приняло ту позитуру, в которой было найдено, ранее восьми часов вечера. Присягнуть, что убитый скончался до восьми часов, не может. Может присягнуть, что ранение было причинено до восьми часов. Покойный получил ранение, когда стоял с поднятой рукой, как бы замахиваясь, - это видно из характерных очертаний раны. Нет, такая рана не могла быть нанесена левой рукой При перекрестном допросе доктор Прессниц признал, что многие из тех, кого считают левшами, на самом деле свободно владеют и правой и левой рукой. Отрицает, что увлажнение одежды убитого могло произойти от пота. Увлажнение произошло после кончины покойного, когда кровь уже свернулась. Утверждает с уверенностью, что мертвецы не потеют. Опрос свидетелей защиты завершился новой сенсацией. Полковник Старботтл, обретший, как видно, под влиянием оживленной и галантной беседы со скрытой под вуалью незнакомкой, прежнее преотличнейшее настроение, поднялся на своих коротких ножках и, извлекши из жилетного кармана носовой платок, расстелил его на столе перед собой. Затем, прижав платок с краев белыми пухлыми указательными пальцами и как бы перенеся в кончики их всю тяжесть своего корпуса, он грациозно склонился к даме под вуалью и возгласил: - Грейс Конрой. Незнакомка поднялась со своего места, стройная, элегантная, изящная, скользнула сквозь толпу, словно была бесплотной тенью - так форель скользит по мелководью, - и прежде чем всколыхнувшийся зал успел опомниться, уже стояла у свидетельского стола. Быстрым грациозным движением она подняла вуаль (вуаль окутывала ее головку со всех сторон, на испанский манер) и ошеломила всех, включая даже Мануэлу и Сол, редкостной, изысканной красотой. Она приняла присягу с опущенными глазами, но ее длинные пушистые ресницы были столь совершенны, что обе дамы, настроенные критически, сочли это проявление скромности за расчетливое кокетство. Потом она обратила взгляд своих карих глаз на Гэбриеля. Полковник Старботтл помахал рукой с неизъяснимой галантностью: - Назовите... гм... ваше имя. - Грейс Конрой. - Имеется ли у вас брат по имени Гэбриель Конрой? - Да. - Оглянитесь вокруг и скажите, не присутствует ли он здесь? В этом зале? Свидетельница, не сводя по-прежнему глаз с Гэбриеля, подняла затянутую в перчатку руку и указала на него пальцем. - Да, он здесь! - Человек, сидящий на скамье подсудимых? - Да. - Его зовут Гэбриель Конрой? - Да. - Когда вы виделись с ним в последний раз? - Шесть лет тому назад. - Где вы видели его и при каких обстоятельствах? - В Голодном лагере, в горах Сьерры. Я ушла оттуда искать помощи, чтобы спасти его и сестру. - С тех пор вы его больше не видели? - Ни разу. - Известно ли вам, что до сих пор вы считались погибшей в Голодном лагере? - Да, известно. - Что вы можете сказать по этому поводу? - Когда я уходила, то переоделась в мужской костюм. Свое же платье отдала миссис Питер Дамфи, которая осталась в лагере. Когда ее нашли одетой в мое платье, ее приняли за меня. - Как вы можете удостоверить это? - Показаниями свидетелей. Спросите мистера Питера Дамфи, моего брата Гэбриеля Конроя и еще... - Если суд не возражает (это был холодный, спокойный, чуть скучающий голос Артура Пуанзета), если суд не возражает, защита готова принять свидетельство сестры подсудимого во всем, что касается ее брата и ее самой, без дальнейшего обсуждения. Ваша честь, уважаемые присяжные! Заявление нашего клиента по поводу его имени и личности мы оба, я и мой коллега, считаем опрометчивым и неразумным; то была попытка - вынужденная попытка подсудимого - защитить репутацию своей горячо любимой жены от столь же неразумных и решительно ни на чем не основанных выпадов обвинения. Со своей стороны, мы хотели бы подчеркнуть, ваша честь, что все эти контроверзы не имеют ни малейшего отношения к существу рассматриваемого дела об убийстве Виктора Рамиреса. Добавлю еще, что, принимая показания Грейс Конрой, мы тем самым отказываемся и от перекрестного допроса свидетельницы. Бледное сосредоточенное лицо свидетельницы вдруг заалело румянцем, когда она взглянула на Артура Пуанзета; но у этого превосходно владеющего собою бездельника не дрогнул ни один мускул. Судья Бумпойнтер, в обычных для него утонченных выражениях, сообщил Грейс Конрой, что допрос окончен и она может вернуться на место. Полковник Старботтл заявил, что удовлетворен показаниями свидетельницы. - Я хочу заявить суду, - сказал Артур все тем же спокойным тоном, - что если мы приняли свидетельство сестры против собственного брата, которому угрожает смертный приговор, ничем не оспаривая ее показаний и не пользуясь принадлежащим нам правом перекрестного допроса, то лишь потому, что имеем на руках исчерпывающие юридические доказательства невиновности подсудимого. В настоящем судебном заседании речь идет не о том, проживал подсудимый под своим именем или под чужим, а о том, виновен он или не виновен в убийстве Виктора Рамиреса; об этом достаточно ясно сказано в обвинительном заключении. Потому, отметая в сторону все побочные вопросы, мы просим суд заслушать показания свидетеля, который покажет полную непричастность Конроя к убийству. Мы не вызвали свидетеля ранее по причинам, от нас не зависящим. Мы не упомянули о нем в нашей вступительной речи потому, что всего полчаса назад нам представилась первая возможность вручить ему судебное извещение. Защита вызывает свидетеля Генри Перкинса! Среди зрителей, теснившихся у входа, произошло некоторое движение, и к свидетельскому столу прошествовал странного вида человек, одетый по какой-то давным-давно устаревшей моде. Лицо его было бледно и морщинисто. Седые волосы - как все это заметили без труда - недавно еще были окрашены в темный цвет. Занятие: переводчик с испанского и архивариус в Земельной комиссии. Также выполняет специальные экспертизы. Видел подсудимого лишь однажды, за два дня до убийства, проходя по холму Конроя. Подсудимый сидел на пороге заброшенной хижины; с ним была девочка-подросток. Убитого видел дважды. Первый раз в доме дона Педро в Сан-Франциско. Рамирес заказывал там фальшивую дарственную грамоту на землю, чтобы обесценить подлинную грамоту, которой владела жена подсудимого. Второй раз видел Рамиреса на холме Конроя беседующим с женой подсудимого. Рамирес был в крайнем волнении; внезапно выхватил нож и бросился на жену подсудимого; свидетель вмешался, чтобы спасти беззащитную женщину; тогда Рамирес в умоисступлении бросился на него; свидетель оказал сопротивление, пытался отобрать у Рамиреса нож, стал звать на помощь; вскоре понял, что обезоружить Рамиреса ему не удастся; оборонялся, с трудом сдерживая противника; в разгар борьбы услышал приближающиеся шаги и снова принялся звать на помощь. На призыв свидетеля кто-то ответил на ломаном английском языке; слов он не разобрал; кажется, то был китаец. Услышав приближающиеся шаги и голос, Рамирес вырвался из рук свидетеля, отступил на несколько шагов, вонзил себе нож в грудь, упал. Свидетель подбежал к нему, снова призывая на помощь. Рамирес поглядел на него с жуткой усмешкой, пригрозил: "Посмей позвать кого-нибудь, и я скажу, что ты меня зарезал!" Больше он ничего не сказал и впал в беспамятство. Свидетель стоял, напуганный угрозой Рамиреса. Колебался, бежать за помощью или нет. Пока он раздумывал, вернулась миссис Конрой, жена подсудимого. Свидетель рассказал ей обо всем, что случилось, сообщил об угрозе Рамиреса. Она посоветовала свидетелю немедленно бежать, сказала, что и сама уедет с ним. Свидетель пошел, нанял двуколку и в половине десятого подъехал к условленному месту близ дороги, где она его поджидала. Довез ее до Марклевилла, оставил под вымышленным именем, а сам отправился в Сан-Франциско и далее, в миссию Сан-Антонио. Там, от допрошенной только что свидетельницы, Грейс Конрой, сестры подсудимого, он узнал об аресте ее брата по обвинению в убийстве Рамиреса. Свидетель немедленно вернулся в Гнилую Лощину, но там уже бесчинствовали виджилянты. Понимая, что если он им откроется, то не поможет тем Гэбриелю и наверняка погибнет сам, свидетель спрятался в штольне на холме Конроя. По чистой случайности, после землетрясения и успешного побега Гэбриель Конрой со своим приятелем нашли убежище в той же штольне, что и он. Улучив момент, когда Гэбриель вышел, свидетель представился мистеру Джеку Гемлину и обещал ему, что в случае суда над Гэбриелем немедля прибудет на суд и даст все нужные показания Когда свидетелю стало известно, что Гэбриель вновь задержан и отпущен до суда под залог, он отправился в Сан-Франциско, чтобы собрать там сведения о фальшивой дарственной и о злых умыслах Рамиреса против миссис Конрой. Свидетель может представить суду нож, купленный Рамиресом у оружейника восемь месяцев тому назад, когда он впервые замыслил убийство миссис Конрой. Обвинение протестует. Судья, весьма заинтересованный показаниями свидетеля и желающий услышать, что будет дальше, отклоняет протест. - Свидетель закончил свои показания, - объявил Артур. В наступившей тишине все заметили, что полковник Старботтл, сидевший рядом с Грейс Конрой, не проявляет никаких признаков активности. Лишь после того, как Грейс прошептала ему что-то на ухо, доблестный полковник напыжил грудь, и на лице его выразилось прежнее самодовольство. - А по какой же... гм... причине, столь... гм... любящая жена Гэбриеля Конроя, бежавшая с вами и тем способствовавшая аресту своего мужа, почему она не прибыла сюда, чтобы помочь мужу оправдаться? Почему ее нет? - Она в Марклевилле. Она захворала, тяжко захворала. От волнения и усталости у нее начались преждевременные роды... Возле скамьи подсудимых начался переполох. Полковник Старботтл обменялся торопливым взглядом с Грейс Конрой и махнул рукой свидетелю, отпуская его. Поднялся Артур Пуанзет. - Не угодно ли вам будет прервать заседание, ваша честь? Подсудимый в глубоком обмороке. 7. ДЕЛА СЕМЕЙНЫЕ Гэбриель очнулся на полу в совещательной комнате для присяжных; Олли поддерживала ему голову; стройная изящная дама, только что склонявшаяся над ним, сейчас отступила в сторону, как бы чуждаясь его взгляда. То была его сестра Грейс. - Вот тебе и получше стало, - промолвила Олли, беря брата за руку и не обращая никакого внимания на сестру, с которой Гэбриель не сводил глаз. - А ну поднимись-ка, сядь на стул... молодец... так тебе будет удобнее. - Это Грейси! - хрипло прошептал Гэбриель, по-прежнему не отрывая глаз от стройной нарядной дамы, которая холодно разглядывала его, стоя в дверях. - Олли, это же твоя сестра, Грейси! - Она сделала все, что могла, чтобы подвести тебя под петлю, Гэйб; специально приехала сюда для этого. На что мне такая сестра? - возразила Олли, бросая на свою элегантную сестру уничтожающий взгляд. - Даже если она в кружевах и оборках - тем хуже для нее! - Ты женился на женщине, присвоившей мое имя, и тем лишил меня моих законных прав, - холодно промолвила Грейс. - Сейчас, в тяжелую минуту, ты под присягой отрекся от нашего честного имени! Я ничего не требую от тебя, кроме права называться Грейс Конрой. - Верно, - тихо сказал Гэбриель. Уткнув лицо в ладони, он содрогнулся от тяжкого рыдания. - Не смен разводить истерику перед этой крокодилицей, - вскричала Олли, склоняясь над братом. - Не надо!.. Не плачь, Гэйб! - взмолилась девочка, сама разражаясь рыданиями при виде слез, просочившихся сквозь стиснутые пальцы Гэбриеля. - Не унижай себя перед ней!.. Через голову обессиленного от горя великана сестры обменялись яростным взглядом. Тут в комнату вошла третья представительница прекрасного пола, миссис Маркл; сочувственно взглянув на Гэбриеля, она грозно оглядела обеих сестер. Ее приход имел ту положительную сторону, что положил конец семейным раздорам. - Все в порядке, Гэбриель! Вас оправдали! - сказала миссис Маркл, полностью игнорируя присутствующих дам. - А вот и мистер Пуанзет. Адвокат вошел быстрым шагом, но, встретив холодный взгляд Грейс Конрой, смешался и слегка покраснел. Впрочем, тут же преодолев смущение, он подошел к Гэбриелю и сказал с искренним чувством: - Поздравляю вас, Гэбриель. Прокурор официально отказался от обвинения. Вы освобождены из-под стражи. - Вы хотите сказать, что я свободен? - спросил Гэбриель, стремительно отнимая ладони от лица. - Свободны как птица. - А она? - живо спросил Гэбриель. - Кого вы имеете в виду? - откликнулся Артур, невольно посмотрев на Грейс, которая в ответ лишь презрительно опустила ресницы. - Жену мою, Жюли. Ее тоже оправдали? - В пределах предъявленного обвинения - да, - ответил Артур, гораздо равнодушнее, чего Гэбриель не мог не заметить. - Тогда я еду, - сказал Гэбриель, вставая. Он уже сделал несколько шагов по направлению к двери, но потом остановился, как бы задумавшись о чем-то, и повернулся к Грейс. В лице его мелькнула прежняя робость и смущение. - Простите меня, мисс, - сказал он, виновато глядя на свою вновь обретенную сестру, - простите, что я так нелюбезен с вами и не могу сейчас сдать вам с рук на руки ваш дом на холме Конроя. Дом в полном порядке; это вам и юрист Максуэлл подтвердит. Я давно отдал распоряжение, чтобы вас пустили, как только вы приедете; можете о том спросить молодую женщину, что смотрит за домом. Я непременно отвел бы вас туда сам, но только мне нужно ехать повидать Жюли. Повидать мою жену, миссис Конрой; а то ведь она там ждет не дождется. Не меня, конечно, я вовсе не то хотел сказать. Она ждет ребенка, моего ребенка. Должно быть, я и доехать не успею, а там уже появится дитя, крохотное, беспомощное создание такого вот росточка, - Гэбриель поднял указательный палец, желая показать рост своего будущего ребенка, - а значит, как отцу семейства мне нужно быть с ними. К сожалению, вынужден отметить, что присутствующие дамы, прослушав эту речь Гэбриеля, лишь пренебрежительно переглянулись между собой; зато юрист Максуэлл и мистер Пуанзет наградили оратора дружелюбным и сочувственным взглядом. Чтобы рассеять общую неловкость, а также преследуя некоторые свои личные планы, Артур сказал: - Разумеется, Гэбриель, мы отлично понимаем ваши чувства. Не теряйте времени. - Я еду с тобой, Гэйб, - всхлипнула Олли, поворачиваясь к Гэбриелю и зло посмотрев на сестру. Гэбриель, протянув свои огромные лапищи, схватил Олли в охапку. - Милая ты моя девочка, - сказал он и тотчас же пропал вместе с нею. С их уходом в комнате осталось четверо: миссис Маркл, Грейс Конрой и двое мужчин - Пуанзет и Максуэлл. Наступившее молчание прервала миссис Маркл; она решительно взяла под руку юриста Максуэлла и увела его с собой. Артур и Грейс остались одни. Первый раз в жизни Артур растерялся и решительно не знал, что ему сказать. Глядя на стоявшую перед ним Грейс, он смущенно думал о том, что ему не поможет сейчас ни светскость, ни апелляция к былой любви. - Я жду свою горничную, - сухо сказала Грейс. - Буду вам очень обязана, если вы пошлете ее ко мне, когда вернетесь в зал суда. Артур поклонился в некотором недоумении. - Вашу горничную? - Ну да. - Подняв брови, она выразила холодное удивление. - Надеюсь, вы еще помните ее, мистер Пуанзет? Мою Мануэлу! Кровь отхлынула от щек Артура, потом прилила вновь. Мало того что он вел себя все время как дурак, вдобавок он был еще смешон. - Моя просьба, видимо, затрудняет вас. Я пойду сама, - пренебрежительно сказала Грейс. - Обождите минуту, мисс Конрой, - сказал Артур, делая невольно шаг вперед, словно для того, чтобы помешать ей уйти, - одну минуту! - Он помолчал и потом, изменяя привычке, выработанной за последние шесть лет, сказал горячо и не особенно раздумывая над каждым словом. - Быть может, вы снисходительнее отнесетесь к своему брату, если я вам скажу, что и я сам, имевший счастье повстречать вас после вашего исчезновения... не захваченный иною страстью... и я оказался столь же глуп и слеп, что и он. Примите же мое признание, мисс Конрой, примите его и как похвалу вашему необыкновенному искусству перевоплощения... успеху вашего замысла скрыться от света... примите и как просьбу великодушно извинить промахи вашего брата - не смею говорить о своих! Да! Я не узнал вас! Грейс Конрой помолчала, потом подняла на Артура свои темные глаза. - Вы говорите, что мой брат захвачен иною страстью... любовью к женщине. Да, для нее он готов на все... готов пожертвовать сестрой... отдать собственную жизнь. Как женщина, я понимаю его. А вы, дон Артуро, или вы позабыли, я не виню вас, да и кто я, чтобы винить вас, вы позабыли о донне Марии Сепульвида? Она ушла, прошуршав шелками и кружевом. Почувствовав внезапное волнение, он хотел бежать за ней, но в дверях, выставив вперед напыженную грудь, уже стоял полковник Старботтл. - Позвольте мне, сэр, как джентльмену и... гм... человеку чести... поздравить вас, сэр! Не думал я, когда мы расставались в Сан-Франциско, что мне предстоит удовольствие, - столь редко выпадающее на долю полковника Старботтла, как в частной жизни, так и на общественной арене, - принести публично свои извинения, сэр! Сто чертей, сэр, я это сделал! Сто чертей, сэр, когда я только что объявил суду, что отказываюсь от дальнейшей защиты исковых требований, я сказал себе, - будь я трижды неладен, если лгу! - я сказал себе: ты приносишь публично свои извинения, Стар! Но это твой долг, Стар, твой долг чести! - Весьма обязан, - рассеянно сказал Артур, силясь не потерять из виду удаляющуюся Грейс Конрой и испытывая внезапную зависть к своему собеседнику. - Благодарю вас, полковник, от себя лично и от имени своего подзащитного. - Сто чертей, сэр, - сказал полковник Старботтл, преграждая путь Артуру и переходя на более доверительный тон. - Сто чертей, сэр, это еще не все. Как вы помните, наше последнее свидание в Сан-Франциско было посвящено обсуждению одного щекотливого дельца. Свидетельские показания на только что закончившемся процессе, - рад вам сообщить об этом, сэр, - наилучшим и, я бы сказал, законнейшим образом исчерпывают его. С момента появления Грейс Конрой и... гм... юридического признания ее личности, иск моего клиента лишается основания, сэр. Передайте своему клиенту, мистер Пуанзет, что я на свою... гм... ответственность прекращаю это дело. Артур Пуанзет вышел из задумчивости и пристально поглядел на полковника. Сколь ни были далеки в этот момент его мысли, он оставался юристом. - Вы хотите сказать, что отказываетесь от иска миссис Дамфи к мистеру Дамфи? - спросил он. Доблестный воин не ответил на этот вопрос, Зато он расслабил мышцы на левой стороне лица таким образом, что левый глаз его почти закрылся. - И еще, сэр... Остается небольшой вопрос о нескольких... гм... тысячах долларов... за которые я несу... гм... личную ответственность. - Давайте забудем об этом, полковник, - сказал, улыбаясь, Артур. - Уверен, что таково будет и мнение мистера Дамфи. Да вот и он сам! 8. СНОВА СЛЕДЫ Мистеру Джеку Гемлину было очень худо. Срочно вызванный из Сакраменто доктор Дюшен сразу принял с больным самый снисходительный тон; с Питом Он был строг и придирчив; оставаясь же один, впадал в необыкновенную мрачность. Все, знавшие знаменитого врача, понимали по этим признакам, что он не надеется вылечить Джека. С Олли, ставшей за эти дни удивительно ловкой и внимательной сиделкой, он сперва избегал всяких разговоров о здоровье Джека, а потом, оставшись однажды с девочкой наедине, спросил ее более грустным тоном, нежели хотел, не известно ли ей из бесед с мистером Гемлином хоть чего-нибудь о его родных или друзьях. Олли, наделенная незаурядным женским чутьем, уже не раз сама подумывала об этом; ей приходило в голову известить о болезни Джека "Лазореньку". Теперь, после обращения доктора, настроившего ее на самый печальный лад, она стала вспоминать все, что ей успел рассказать Джек о красавице испанке во время их ночного путешествия вдвоем. Как-то вечером, когда жар у Джека чуточку спал и он лежал - увы! - покорный и безгласный, она принялась за дело, которое только что оставил врач, - стала зондировать полузажившую рану больного. - Наверно, вам было бы много приятнее, если бы эта история приключилась с вами в Сан-Франциско, - сказала Олли. Джек озадаченно поглядел на маленькую мучительницу. - Тогда вместо меня с Питом здесь сидела бы эта мексиканка, ваша милая, - уточнила свою мысль хитроумная Олимпия. Джек чуть не выпрыгнул из кровати. - Что ж, я, как бездомный калека, как попавший в переделку бродяга, расположился бы у нее в доме?! Послушай, Олли, - сказал наставительно мистер Гемлин, облокачиваясь на подушку, - если ты вообразила, что та девушка хоть чуть похожа на лазаретных дамочек, которые шмыгают вокруг каждого больного с флаконом камфарного масла в одной руке и с душеспасительной брошюрой в другой, выбрось эту ерунду из головы. Девяткой не бьют козырного туза! И никогда больше не называй ее моей милой - это звучит просто... просто кощунственно. До такого грубого блефа я еще в жизни не опускался! Хотя день процесса был совсем близок, мистер Гемлин не проявлял к нему ни малейшего интереса; было ясно, что он не одобряет слабость, проявленную Гэбриелем, и воздерживается от резких суждений, лишь щадя чувства Олли. Однажды он снисходительно разъяснил ей свое видимое безразличие к исходу дела: - На суде выступит один свидетель, Олли, который начисто снимет вину с Гэбриеля, - к вящему его позору! Тот-то уж убил Рамиреса наверняка! Я полностью на его стороне! Во всяком случае, волноваться тебе не о чем, Олли, если он не выступит на суде, я выступлю; так что перестань хныкать. А если хочешь послушаться меня, не ходи пока на суд совсем; пусть там адвокаты грызутся вволю. Вот когда пришлют за мной, будет на что посмотреть! - Но вы не сможете пойти, вы еще не окрепли, - сказала Олли. - Ничего, Пит приведет меня под руку; а потребуется - и на плечах притащит; во мне сейчас не так много веса, - сказал Джек, грустно поглядывая на свои исхудалые белые руки. - Я все продумал заранее, Олли; если даже со мной что случится, у Максуэлла лежит мое письменное показание, заверенное по всей форме. Тем не менее в день суда Олли, не уверенная, как всегда, в Гэбриеле и опасающаяся, что он вдруг "возьмет да что-нибудь и выкинет", нервничала и волновалась. Наконец прибыл посланец от Максуэлла с запиской о благополучном выступлении Перкинса в суде и с устной просьбой поскорее прислать Олли. - Кто такой Перкинс? - спросила Олли, торопливо надевая шляпку. - Перкинс - молодец! - несколько загадочно ответил Джек. - Не задавай лишних вопросов. С Гэбриелем теперь все в порядке, - добавил он успокоительно. - Считай, что он оправдан. Счастливого пути, мисс Конрой! Нет, минутку. Поцелуй меня на прощание. Слушай, Олли, неужели и ты мечтаешь разыскать эту пропавшую сестру, о которой твой тупой братец прожужжал мне все уши? Да? Значит, вы идиоты оба. Так вот, слушай - она нашлась! Воображаю, какое это счастье! Ну, раз-два, шагом марш! Розовые ленточки мелькнули в дверях и исчезли; мистер Гемлин, насмешливо блеснув глазами им вслед, откинулся на подушку. Он был совсем один. В доме стояла глухая тишина. Хозяйка гостиницы, ее помощница, постояльцы - все устремились в зал суда. Даже верный Пят, ни минуты не подозревавший, конечно, что его ассистентка покинет свой пост, и тот пошел насладиться прениями сторон. Вслушиваясь, как шажки Олли замирают постепенно в пустом коридоре, Джек проникся чувством, что он полный хозяин в доме. Он был доволен. Джек был деятельной натурой, ему наскучило хворать, и сиделки, даже самые милые, и ласковые, его раздражали. Ему захотелось встать, одеться и сделать еще тысячу вещей, которые, хоть и были ему решительно запрещены, сейчас по милости всесильного провидения оказались вдруг легко доступны и в его власти. Преодолевая физическую немощь, никак не гармонировавшую с одушевлявшим его нервным подъемом, он встал с постели и оделся. Потом, почувствовав приступ головокружения, проковылял к окну и тяжело опустился в кресло. Прохладный ветерок чуточку освежил его, но встать с кресла он не мог: не было сил. Слабость и головокружение вернулись, он почувствовал, что куда-то проваливается; это нисколько не было противно и даже в какой-то мере отвечало его желанию - провалиться куда-нибудь, где царят тишина, мрак, покой. А потом он оказался снова у себя, в своей постели, и вокруг суетились взволнованные люди, почему-то - просто до смешного - озабоченные его судьбой. Он силился объяснить, что все в порядке, что он ничуть не повредил себе тем, что подошел к окну, но они, как видно, не понимали его. Потом настала ночь, насыщенная болью и знакомыми, но невнятными голосами, а потом снова день - и каждая фраза или даже слово, произнесенное доктором, Питом и Олли, повторялись почему-то тысячу раз, и розовые ленточки Олли тянулись на целые мили, занавесь на окне, не переставая, развевалась, и он должен был решать таинственные ребусы, кем-то начертанные на пледе, которым он был укрыт, и на стенных обоях. А потом был сон, исполненный непокоя и тревожных мыслей, и бодрствование, походившее на летаргический сон; а потом бесконечная усталость и моменты полнейшей пустоты - зловещие предвестники конца. Но одно в этом хаосе оставалось неизменным и затмевало все прочие видения - женский образ; частью он был воспоминанием и заставлял его думать о прошлом; частью - реальностью, противоречившей всему, что его сейчас окружало. Донна Долорес! Порою она являлась из-под сумрачных сводов храма в Сан-Антонио в дымном облаке ладана и вновь окропляла его святой водой; порой, склоняясь над ним, она освежала холодным питьем его запекшиеся губы, поправляла подушку (как странно было наблюдать ее на фоне знакомых обоев) или сидела в кресле у его изголовья. Но она была с ним! А однажды, когда видение задержалось дольше обычного и сознание у него чуточку прояснилось, мистер Гемлин, сделав титаническое усилие, шепнул: - Донна Долорес! Вздрогнув, она склонила к нему свое прелестное лицо, щеки ее вспыхнули божественным румянцем, и она приложила палец к губам: - Тсс! Я сестра Гэбриеля Конроя. 9. МИСТЕР ГЕМЛИН УХОДИТ ИЗ ЖИЗНИ Подчиняясь пленительному призраку, мистер Гемлин затих и погрузился в полусон, полузабытье. Когда он снова открыл глаза, у изголовья его сидела Олли; Пит с очками на носу, уткнувшись в книгу, темнел силуэтом на фоне окна; больше никого не было. Видение - если то было видение - исчезло. - Олли! - еле слышно позвал мистер Гемлин. - Да, - откликнулась Олли, глядя на него приветливо и нежно своими синими глазками. - Сколько времени я в бреду?.. Давно ли это со мной? - Трое суток, - сказала Олли. - Дьявольщина! (Побуждаемый дружбой к мистеру Гемлину, совсем больному и беспомощному, я передаю его восклицание лишь самым приблизительным образом.) - Теперь вы пошли на поправку, - сказала Олли. Мистер Гемлин не знал, вправе ли он считать являвшееся ему видение симптомом поправки. Он повернулся и взглянул на Олли. - Помнишь, ты рассказывала мне про свою сестру? - Да, она вернулась, - сухо ответила Олли. - Приехала сюда? - Да. - Ну и что же? - с нетерпением спросил мистер Гемлин. - Ничего, - ответила Олли, встряхивая кудряшками. - Вернулась. По-моему, давно пора! Как ни странно, очевидное недоброжелательство Олли к сестре словно порадовало мистера Гемлина; быть может, он увидел в том подтверждение, что Грейс - действительно высшее существо и не имеет ничего общего со своими родственниками. - Где она пропадала все это время? - спросил Джек, глядя на Олли темными, глубоко запавшими глазами. - А бог ее знает! Говорит, что жила в какой-то испанской семье на юге; должно быть, там и набралась важности и всех этих штучек. - А она не заходила сюда, в мою комнату? - спросил мистер Гемлин. - Конечно, заходила, - сказала Олли. - Когда я поехала с Гэйбом в Уингдэм к его жене, Грейс предложила остаться и заменить меня здесь. Это когда вы были без сознания, мистер Гемлин. Но я думаю, что она осталась из-за своего милого. - Из-за кого? - спросил мистер Гемлин, чувствуя, как кровь приливает к его бледным щекам. - Из-за своего милого, - повторила Олли, - Эшли или Пуанзета, уж не знаю, как его правильнее называть. Гемлин бросил на Олли такой странный взгляд и так крепко сжал ей руку, что девочка поспешно рассказала ему все, что знала о прежних скитаниях Грейс вместе со всей семьей и о ее любви к их случайному спутнику тех лет, Артуру Пуанзету. В согласии со своим нынешним настроением Олли расценивала все поступки Грейс самым неблагожелательным образом. - Она приехала сюда только для того, чтобы увидеться со своим Артуром. Так я считаю. Чуть не подвела Гэбриеля под петлю, а теперь объясняет, что хотела спасти наше честное имя. Как будто висеть под своим именем такая большая честь! И еще обвиняет этого престарелого младенца Гэйба, что он с Жюли хотел украсть у нее права. Ну и ну! А Пуанзет - она сама это нам рассказала - все это время ни разу не пытался ее отыскать и нас с Гэйбом тоже не искал. А потом рассердилась на меня, когда я откровенно выложила этому Пуанзету, что я о нем думаю. Говорит, что он ни в чем не виноват, что она нарочно от него пряталась. И не желает видеться с Жюли, а та, бедняжка, только что родила и лежит совсем больная в Уингдэме. Нет, не говорите мне о Грейс! - Но ведь твоя сестра не бежала с этим малым. Она ушла с ним, чтобы найти подмогу и спасти вас всех, - лихорадочно прервал Джек, стараясь вернуть Олли к началу ее рассказа. - Ах, вот как! Почему же он не мог найти подмогу сам, а потом возвратиться за ней, если он так уж ее любил? Нет, она сама влюбилась в него, как кошка, не хотела расстаться с ним ни на минуту, бросила ради него и Гэйба, и меня, и всех. А теперь корит Гэбриеля, что он опозорил себя, женившись на Жюли. На себя бы оборотилась, поменьше бы важничала. - Замолчи! - яростно крикнул мистер Гемлин, пряча, лицо в подушку. - Замолчи! Или ты не видишь, что глупой своей болтовней сводишь меня с ума? - Когда, полная тревоги и раскаяния, Олли прикусила язычок, он добавил помягче: - Извини. Я сегодня не очень хорошо себя чувствую. Если доктор Дюшен здесь, пошли его ко мне. Одну минуточку. Вот так! Спасибо. Беги! Олли побежала. Она была строптивой девочкой, но что-то в характере мистера Гемлина заставляло ее слушаться его беспрекословно. Сейчас она была сильно встревожена состоянием его здоровья и тотчас же разыскала доктора Дюшена. Как видно, ее волнение и тревога передались и ему, потому что когда минутой позднее этот прославленный доктор вошел в комнату Джека, на лице его не было обычного спокойствия. Подойдя к постели больного, он попытался пощупать пульс, но Джек уклонился от этого невыгодного для него в данную минуту обследования и, спрятав руку под одеяло, пристально поглядел на врача. - Могу я уехать отсюда? - Вообще говоря да, но, как врач... - Об этом я вас не спрашиваю. Я веду игру за себя, доктор, и, если банк лопнет, вы не будете в ответе. Когда? - Что ж, - сказал доктор Дюшен с профессиональной осторожностью, - если не будет ухудшения (тут он сделал вторую безуспешную попытку послушать Джеку пульс), через недельку мы сможем двинуться. - Нет, - сказал Джек, - я хочу ехать сейчас. Доктор Дюшен склонился над больным. Будучи человеком пытливого и острого ума, он заметил в лице Джека нечто такое, чего не увидели другие. Подумав, он сказал: - Можно и сейчас, но это - риск. Вы рискуете жизнью. - Готов на риск, - быстро ответил мистер Гемлин. - Вот уже шестой месяц, как мне идет плохая карта. Что делать? - Он чуть усмехнулся своей дерзкой усмешкой. - Игра есть игра! Скажите Питу, чтобы уложил вещи и помог мне одеться. - Куда вы поедете? - тихо спросил доктор, пристально глядя на своего пациента. - К чертовой бабушке! - сказал мистер Гемлин, не долго раздумывая. Потом, вспомнив, что он едет со спутниками и должен сообразоваться также и с их вкусами, помолчал и добавил: - Поедем в миссию Сан-Антонио. - Вот и отлично, - откликнулся доктор. Следует ли приписать то снадобьям доктора Дюшена или каким-то скрытым жизненным источникам в организме больного, но только лишь было принято решение ехать, как у мистера Гемлина словно прибавилось сил. Дорожные приготовления не заняли много времени, через два-три часа все было готово. - Не люблю этого прощального кудахтанья, - сказал Джек в ответ на предложение устроить ему проводы. - Пусть пригласят другого банкомета и продолжают игру. Несмотря на столь ясно выраженную волю больного, в момент, когда дорожная коляска уже должна была вот-вот тронуться, появился смущенный и озабоченный Гэбриель. - Я проводил бы вас на двуколке, мистер Гемлин, - сказал он, как бы извиняясь за то, что по причине своего роста и сложения никак не может втиснуться вместе со всеми в коляску, - да только не могу оставить жену. Она еще очень слаба, да и ребеночек совсем маленький... вот такого росточка... хотя, впрочем, как человеку холостому, вам это, может быть, и не понять. Еще хотел сказать - думаю, вам будет интересно услышать об этом, - что я раздобыл денег и внес залог за мистера Перкинса. Он ведь не убивал Рамиреса... тот сам зарезался... об этом и на суде говорилось. Вы хворали тогда, потому и не знаете. Отлично выглядите сегодня, мастер Гемлин. Я очень рад, что Олли едет с вами. Грейс тоже, конечно, проводила бы вас, но она у нас стесняется малознакомых людей. Да еще она помолвлена - вот уже седьмой год - с одним молодым человеком по имени Пуанзет, - он был моим адвокатом на суде, - а сейчас вдруг взяла да повздорила с ним. Впрочем, милые бранятся - только тешатся; вы сами молодой человек, мистер Гемлин, и знаете об этом, наверное, не хуже моего... - Пошел! - яростно крикнул вознице мистер Гемлин. - Какого дьявола ты стоишь?! Лошади рванули, стоявший с виноватым видом Гэбриель скрылся в облаке пыли, мистер Гемлин в изнеможении откинулся на подушки. Когда Гнилая Лощина осталась позади, в его настроении наступил, впрочем, перелом к лучшему. В Сан-Антонио он въехал почти таким же дерзким и бесшабашным, как бывало; все готовы были поклясться, что ему на самом деле лучше; все, кроме лечащего врача. А этот джентльмен, тщательно выслушав больного, сказал вечером Питу, когда остался с ним наедине: - Нервный подъем продлится три дня. Я уезжаю в Сан-Франциско и вернусь точно к сроку, если, конечно, вы не вызовете меня телеграммой раньше. Он весело простился со своим пациентом и грустно со всеми остальными. Перед отъездом он разыскал отца Фелипе. - У меня больной, - сказал доктор, - он в дурном состоянии; гостиница - неподходящее для него место. Нет ли здесь какого-нибудь семейного дома, куда его взяли бы на неделю по вашей рекомендации? Через неделю он окрепнет или же... не будет вообще нуждаться в людской помощи. Протестант? Нет... он - никто. Я слышал, вы имели дело с язычниками, отец Фелипе! Отец Фелипе пристально поглядел на собеседника. Имя его как искусного врача было известно иезуиту; а проницательность и ум доктора были видны в каждом его слове. - Странный, случай, сын мой, - сказал священник, - печальный случай. Я сделаю, что смогу. Он выполнил обещание. Назавтра, под присмотром отца Фелипе, мистера Гемлина перевезли в Ранчо Блаженного Рыбаря; хотя хозяйка ранчо была в отъезде, Джеку было оказано полнее гостеприимство. Когда миссис Сепульвида вернулась из Сан-Франциско, она сперва удивилась, потом проявила интерес к гостю, под конец же была весьма довольна. В госте, привезенном отцом Фелипе, она распознала того самого таинственного незнакомца, которого всего несколько недель тому назад видела возле Ранчо Святой Троицы. Несмотря на болезнь, Джек все еще был хорош собой; больше того, нездоровье сообщало ему то меланхолическое очарование, которое одни лишь женщины - хрупкие, болезненные существа - умеют ценить по достоинству. Она принялась баловать больного; на день уложила его в свой собственный гамак на веранде, на ночь отвела ему лучшую спальню в доме. Когда этот приятно проведенный день подошел к концу она сказала, лукаво улыбаясь: - Мне кажется, я вас однажды уже видела, мистер Гемлин; это было у Ранчо Святой Троицы, в поместье донны Долорес. Мистер Гемлин слишком хорошо знал женщин, чтобы проявлять пред лицом донны Марии излишний интерес к ее подруге. Он лишь вяло признал, что это было действительно так. _Донна Мария_ (теперь уже окончательно уверившись, что предметом внимания мистера Гемлина в тот памятный день была именно она, и начиная испытывать приятное подозрение, что и сейчас далеко не случайно он оказался в ее доме). Бедная донна Долорес! Мы потеряли ее навеки! _Мистер Гемлин_. Когда? _Донна Мария_. Восьмого числа, в день страшного землетрясения! Подсчитав, что десятого числа Грейс появилась в Гнилой Лощине, мистер Гемлин что-то рассеянно пробормотал в ответ. - Ах, как это печально! И все же, быть может, к лучшему. Бедняжка жестоко страдала от безответной страсти к своему юристу, знаменитому Артуру Пуанзету. Как, вы ничего не слышали об этом? Великое счастье, что она умерла, не зная, что его чувства к ней были притворными. Верите ли вы в перст провидения, мистер Гемлин? _Мистер Гемлин_ (с сомнением в голосе). Это когда вам карта идет? _Донна Мария_ (пропуская мимо ушей пример мистера Гемлина). Только послушайте! Бедная донна Долорес! Мы ведь с ней были очень близки. И тем не менее находились сплетники, - вы даже не представляете, мистер Гемлин, как ужасны эти маленькие городишки! - находились сплетники, утверждавшие, что Пуанзет влюблен не в нее, а в меня. Миссис Сепульвида метнула на собеседника лукавый взор, наступило молчание. Потом мистер Гемлин позвал слабым голосом: - Пит! - Да, масса Джек! - Не пора ли мне принять лекарство? Когда приехал доктор Дюшен, он ни с кем не захотел разговаривать и даже не стал отвечать на расспросы встревоженной Олли. Мистеру Гемлину он сказал: - Вы не будете возражать, если я вызову доктора Макинтоша? Чертовски сообразительный парень. У мистера Гемлина не было возражений. Без отлагательства послали телеграмму, и доктор Макинтош приехал. Три или четыре часа врачи толковали на своем тарабарском жаргоне о судьбе человека, который, по искреннему убеждению мистера Гемлина, уже не существовал. После того как доктор Макинтош отбыл, доктор Дюшен, имевший с ним по пути в контору почтовых дилижансов еще один, последний, самый серьезный разговор, пододвинул свой стул к ложу Джека. - Джек! - Да, сэр. - Как дела у вас, в порядке? - Да, сэр. - Джек! - Да, сэр. - Вы очень порадовали Пита сегодня утром. Джек удивленно поглядел на доктора. Тот продолжал: - Вы сказали, что веруете в бога, как и он. Глубоко запавшие глаза Джека заискрились смехом. - Старик истерзал меня своим миссионерством, в особенности с той минуты, что вы вызвали доктора Макинтоша. Вот я и решил сделать ему поблажку, сказал, что во всем с ним согласен. Старик ведь любит меня, доктор, а я - между нами, конечно, - уже не успею ничем его отблагодарить. Получается нечестно. - Вы думаете, что скоро умрете? - строго спросил доктор. - Думаю, что так. - Какие будут у вас распоряжения? - Джим Бриггс из Сакраменто - экая, право, скотина! - взял у меня оправленный в серебро "дерринджер" и так и не вернул. А мне хотелось подарить его вам, доктор! Скажите ему, чтобы отдал без разговоров, не то... - Джек, - прервал больного доктор Дюшен, с огромной нежностью беря его за руку, - пожалуйста, не заботьтесь обо мне. Мистер Гемлин ответил крепким рукопожатием. - Была еще у меня булавка с брильянтом, да она в закладной лавке в Уингдэме; деньги пошли юристу Максуэллу, чтобы добыть свидетелей для этого дурня Гэбриеля. А когда мы с Гэбриелем прятались, я познакомился с Перкинсом, главным его свидетелем; у Перкинса не было ни гроша, и я отдал ему свое кольцо, чтобы он смог поскорее уехать и потом вовремя явиться на суд. А самородок я отдал Олли, чтобы заказать золотую чашечку для детеныша этой бешеной тигрицы, Гэбриелевой жены, госпожи Деварджес. А часы... черт побери!.. кому же я отдал свои часы? - недоуменно промолвил мистер Гемлин. - Не стоит раздумывать об этом, Джек! А нет ли у вас каких-либо поручений? - Нет. Наступило долгое молчание. Такая стояла тишина, что слышно было, как тикают часы на каминной полке. Потом из прихожей послышался смех. Там сидел собрат Джека по ремеслу, сильно подвыпивший и расстроенный профессиональными неудачами. - Скотти совсем не умеет себя вести, шумит в порядочном доме, - прошептал Джек. - Пусть немедленно замолчит, а не то... Ему трудно было говорить, и фраза осталась незаконченной. - Доктор! - Он едва шевелил губами. - Да, Джек! - Не... говорите... Питу... что я... надул... его. - Не скажу, Джек. Несколько минут оба молчали, потом доктор Дюшен осторожно высвободил руку и положил исхудалую белую руку своего пациента поверх одеяла. Потом тихо встал и отворил дверь в прихожую. Двое, или трое сидевших там мужчин выжидающе взглянули на него. - Пит, - сказал он сурово, - пусть войдет только Пит. Старый Пит вошел, еле переступая ногами от волнения. Увидев белое лицо на подушке, он издал вопль отчаяния, вопль, в который вместил всю горестную душу своей расы, и рухнул на колени возле ложа. Черная щека прильнула к белой; обе были залиты слезами. Шагнув вперед, доктор Дюшен хотел было положить руку на плечо плачущему старику слуге, но не успел сделать этого. С неистовой силой негр вскинул вверх черные руки и обратил к потолку свое черное лицо, раскрыв глаза так, словно его взору вдруг открылась синяя небесная твердь. Впрочем, возможно, так оно и было. - О всемогущий боже, искупающий равно своей праведной кровью и грехи черного человека, и грехи белого! О агнец божий! Спаси, спаси моего бедного мальчика. Ради меня, о боже! Вот уже двадцать лет старый Пит служит тебе, о боже, истинно служит тебе, не оступаясь на узкой стезе! О боже великий, если будет на то милость твоя, забудь об этом, обреки Пита на вечную гибель, но спаси _его_! 10. ОПЯТЬ В СТАРОЙ ХИЖИНЕ Права Грейс, как наследницы доктора Деварджеса, были признаны без каких-либо затруднений; то, что она действительно Грейс Конрой, а не самозванка, было засвидетельствовано мистером Дамфи. Тот пошел на это тем более охотно, что избавлялся таким образом от призрака покойной миссис Дамфи, сохраняя, в то же время привилегию на разработку руды, откупленную им у Гэбриеля и его жены. Правда, с момента "ухода" жилы рудник был фактически заброшен и ценность его стала ничтожной. Однако мистер Дамфи не терял надежды, что жила когда-нибудь еще "прорежется". Через несколько недель после смерти мистера Гемлина Гэбриель и Олли снова стояли вдвоем на холме Конроя и разглядывали голые стены и остов крыши своей старой хижины. На сей раз они явились сюда не размышлять на досуге и не объясняться между собой, а для того, чтобы решить строго практический вопрос: нельзя ли вновь отстроить и приспособить под жилье это раннее их обиталище; Гэбриель отверг предложение Грейс поселиться в новом доме, и миссис Конрой с младенцем пока что жила в гостинице. - Если хочешь знать, Олли, - сказал Гэбриель, - все, что мне надобно, это воз тесу. Через несколько дней домик будет ничуть не хуже, чем когда мы играли с тобой здесь в куклы. - Ты так думаешь? - рассеянно спросила Олли. - А ведь мы славно здесь жили вдвоем, не так ли, Олли? - Конечно, - сказала Олли, думая о чем-то своем. Гэбриель поглядел на сестру с глубоким вниманием; потом взял ее за руку и, сев на приступок, привлек ее на колени, как когда-то. - Ты совсем не слушаешь, голубка, что я тебе говорю. В ответ мисс Олимпия вдруг разрыдалась, обхватив брата своими маленькими ручками. После смерти мистера Гемлина она стала грустной и раздражительной; сейчас, сжимая в объятиях Гэбриеля, она, быть может, обнимала того, кто ушел навеки. Но она представила брату иное объяснение: - Грейси! Я думала о бедной Грейси! - В таком случае, - сказал Гэбриель, отлично во всем разобравшись, но соблюдая требуемый от него в эту минуту такт, - ты вспомнила о ней как раз вовремя. Если глаза мне не изменяют, они вдвоем поднимаются прямо к нам. По тропинке, вырисовываясь на красном закатном небе, шли двое: Артур Пуанзет и Грейс Конрой. Олли поднялась, горделиво вскинув головку. Вот они уже близко, совсем рядом. Сперва никто из четверых не мог вымолвить ни слова. А потом, вопреки доводам рассудка, повинуясь одной только логике чувства, сестры крепко обнялись. Мужчины сдержанно и свысока оглядывали друг друга. А минуту спустя, когда сестры разомкнули объятия, мужчины, хоть и не имели к тому ни малейшего разумного повода, тоже обнялись. И лишь позже, когда Грейс, смеясь и плача, отпустила от себя Гэбриеля, мистер Пуанзет смог внести в этот хаос чувств разумную мужскую ноту. - Теперь, когда вы наконец обрели сестру, позволь те представить вас моей жене, - сказал он, обращаясь к Гэбриелю и беря Грейс за руку. В ответ Олли бросилась на шею к Пуанзету и обменялась с ним родственным поцелуем, означавшим, что и их вражде пришел конец. Ура! - Но ты совсем не похожа на новобрачную, - сообщила Олли по секрету миссис Пуанзет. - Где же твоя фата, где флердоранж?.. Ты в простом черном платье... - Вы забываете, что мы уже семь лет как женаты, - возразил Артур, который всегда все слышал и на все имел готовый ответ. Тут все вчетвером принялись болтать напропалую, словно всю жизнь были в самой тесной дружбе. - Послушай, Гэбриель, - сказала Грейс брату, - мы с Артуром должны завтра ехать в восточные штаты, но он говорит, что не двинется с места, пока ты не согласишься взять себе этот дом, дом твоей жены. Если хочешь знать, _мы_ (в это множественное число от личного местоимения я была вложена бездна довольства и счастья), мы уже переписали дом на твое имя. - Прежде чем толковать о передаче собственности, я должен выполнить некоторые обязательства по отношению к Грейс, - сказал Гэбриель, важно и многозначительно поглядывая на Пуанзета. - Я должен вернуть ей случайно попавшие ко мне ее бумаги. Вот этот документ, - он вытащил из кармана помятый желтый конверт, - я получил с неделю назад; он лежал на почте с самого начала суда, адресованный на мое имя. Он принадлежит Грейси, и я вручаю его ей. Грейс вскрыла конверт, быстро прочитала бумагу, вскрикнула удивленно, залилась румянцем и спрятала бумагу в карман. - А этот документ, - столь же важно заявил Гэбриель, вытаскивая из кармана куртки еще одну бумагу, - я нашел в заброшенной штольне в ту ночь, когда прятался от линчевателей. Он прямо относится к Грейси, но и всем не мешает с ним познакомиться. Здесь удостоверено, что доктор Деварджес открыл первым серебряную руду на холме; тем самым, - тут голос Гэбриеля приобрел особую торжественность, - мои права на эту руду; права мистера Дамфи и всех держателей акций, можно сказать, отменяются. Мистер Пуанзет с интересом взял бумагу и внимательно оглядел ее в тусклом свете гаснувшего дня. - Вы правы, - сказал он. - Документ в полном порядке. - А вот третий документ, - объявил Гэбриель, на сей раз вытаскивая из-за пазухи мешочек из оленьей кожи, в котором оказалась еще одна, сложенная в несколько раз бумага. - Это завещание доктора Деварджеса на имя Грейси; Рамирес - бедняга мексиканец, которого убили, - передал его Жюли, моей жене, а Жюли, - тут Гэбриель мучительно покраснел, - сохранила его для Грейси. Он передал бумагу Артуру; тот взял ее и благодарно задержал в руках огромную ручищу Гэбриеля. - Ну, а теперь, - заключил Гэбриель, - поскольку становится поздновато и все равно пора кончать этот разговор, не пойти ли нам всем вместе в гостиницу? И раз уж вы уезжаете, мистер Пуанзет, не зайдете ли вы с супругой помириться и попрощаться с миссис Конрой? Ребеночка, кстати, посмотрите - он такой крохотный! Вы просто ахнете, мистер Пуанзет, до чего он похож на меня!.. Но Олли и Грейс стояли в стороне, увлеченные каким-то разговором. Грейс заканчивала свой рассказ: - Я вынула камень из огня, вот так... (она подняла с земли обломок от развалившейся печной трубы) в точности такой же закопченный и черный, - сильно потерла об одеяло, и он засверкал, как серебро. Тогда доктор Деварджес сказал мне... - Пора, Грейс, - сказал ей муж, - мы идем проститься с женой Гэбриеля. Грейс в первую минуту была в нерешительности, но муж, беря ее под руку, чуточку сжал ей локоть. В ответ на эту тайную супружескую просьбу она с живостью протянула руку Олли, и все трое весело зашагали вслед за ссутулившимся Гэбриелем, возглавившим шествие по вечернему лесу. 11. СНОВА СЛЕДЫ Досадую, что у меня нет полных сведений об этой примирительной встрече Пуанзетов и миссис Конрой; приходится судить о ней лишь по некоторым беглым замечаниям участников. Когда прощание состоялось и Грейс с Артуром благополучно заняли свои места в уингдэмском дилижансе, Гэбриель склонился над лежавшей в постели миссис Конрой. - Мне показалось, Жюли, что вы с мистером Пуанзетом уже где-то виделись? - сказал Гэбриель. - Да, мне его представили однажды, но это было не здесь. Думаю, Гэбриель, что особой дружбы у нас с ним не будет, - ответила миссис Конрой, и в ее серых глазах холодным пламенем сверкнуло торжество. - Погляди лучше на нашего малыша. Как он смеется! По-моему, он узнал тебя!.. Изумленный и зачарованный столь стремительными интеллектуальными успехами сына, Гэбриель начисто позабыл начало своего разговора с женой. - Послушай, где ты познакомился с миссис Конрой? - спросила Грейс своего мужа, когда они, доехав до Уингдэма, заняли номер в гостинице. - Я не имел чести быть знакомым с миссис Конрой, - возразил Артур, как всегда стремясь к четкой юридической формулировке, - но несколько лет тому назад меня действительно познакомили в Сент-Луисе с дамой, которая носила тогда другое имя, а сейчас является женой твоего брата. Впрочем, Грейс, чем меньше мы будем видеться с ней, тем лучше. - Почему? - Кстати, дорогая, что это за бумагу дал тебе Гэбриель? - спросил Артур, забывая ответить на вопрос жены. Грейс достала из кармашка бумагу, вспыхнула легким румянцем и поцеловала мужа; потом спрятала личико у него на груди. Артур прочитал вслух по-испански: "Настоящим свидетельствую, что 18 мая 1848 года молодая девушка, назвавшаяся Грейс Конрой, обратилась за приютом и помощью в _пресидио_ Сан-Джеронимо. Она не имела ни родных, ни покровителей - одну лишь пресвятую Деву, и святых угодников на небесах, - и я принял ее как дочь и нарек Долорес Сальватьерра. Через шесть месяцев по прибытии, 12 ноября 1848 года, она родила мертвого ребенка, отцом которого назвала необвенчанного с нею супруга своего по имени Филип Эшли. Стремясь сохранить тайну от мира и не желая вернуться назад к своему народу и к своей семье, она решила изменить свою внешность и согласилась, по совету служившей в моем доме индианки Мануэли, каждодневно умывать лицо и руки соком йокото, что должно было придать ее коже оттенок бронзы. Так, переменившись, она, с моего согласия и по моему желанию, была признана как моя дочь от принцессы-индианки Никаты. После чего в законном порядке я сделал ее наследницей всего моего состояния. Дано в пресидио Сан-Джеронимо 1 декабря 1848 года. Хуан Герменисильдо Сальватьерра". - Но как же эта бумага попала к Гэбриелю? - спросил Артур. - Просто... просто не знаю, - сказала Грейс. - А кому ты ее отдала? - Отцу Фелипе. - Тогда все понятно, - сказал Артур. - Значит, ты пропавшая жена мистера Дамфи! - Уж не знаю, что сделал с этой бумагой отец Фелипе, - сказала Грейс, встряхивая головкой. - Я ни во что не вмешивалась. - Ты рассказала ему всю свою историю? - Только не про тебя, дурачок ты мой! Артур поцеловал жену, косвенно признавая тем, что заслужил подобную характеристику. - Кому действительно я должна была поведать все, это миссис Марии Сепульвида, как только она сказала, что ты объяснился ей в любви. Ты уверен, что не сделал ей предложения? - Твердо уверен, - ответил этот достойный молодой человек. 12. ИЗ ПИСЬМА ОЛИМПИИ КОНРОЙ К ГРЕЙС ПУАНЗЕТ "...ребеночек растет. А Гэйб снова напал на эту жилу, подумать только! И все из-за тебя, дорогая. Он даже заявил, что следовало бы по справедливости опять отдать ее тебе, - ты ведь знаешь, он упрям, как мул! Помнишь, ты рассказывала, что доктор Деварджес велел тебе тереть камень, пока он не заблестит, как серебро; когда ты это говорила, ты подняла обломок нашей печной трубы и потерла его для примера. Наутро Гэйб поднял этот обломок, и он блестел в точности, как ты сказала. Он был из чистого серебра! А Гэйб и говорит: значит, мы опять наткнулись на жилу, потому что я складывал эту трубу из породы, которую добывал из самого первого своего шурфа метрах в ста отсюда. На другой день он спустился в старый шурф и нашел там нашу пропавшую жилу. Так что мы снова богаты и на будущий год приедем все вместе вас проведать. А Гэйб все такой же ужасный дурень! Твоя любящая сестра Олимпия Конрой".