Перевод М.Беккер
      OCR: Владимир Есаулов, 12.2003
---------------------------------------------------------------



     Двое мужчин шли  по тропе там,  где она вилась  между берегом  и густой
стеной кипарисов, эвкалипта и колючих кустарников. Один, постарше, нес чисто
выстиранный и чуть, ли не выглаженный джутовый мешок. Второму, судя по лицу,
не было еще и  двадцати. Как  обычно  бывает  в середине июля,  река заметно
обмелела.
     - В такой-то воде он уж наверняка рыбачит, - сказал молодой.
     -  Если ему пришла охота порыбачить,  - отозвался тот, кто нес мешок. -
Они  с  Джо  только  тогда  ставят  перемет,  когда  Лонни  приходит   охота
порыбачить, а не тогда, когда рыба клюет.
     - Они так  и так должны быть у перемета, - сказал молодой. - Лонни ведь
все равно, кто его рыбу с крючков снимет.
     Вскоре тропа, поднялась к расчищенной площадке на мысу в излучине реки.
Здесь стоял шалаш, сооруженный  из заплесневелой  парусины,  разнокалиберных
досок и выпрямленных  молотком  бидонов из-под масла. Над конической  крышей
торчала скособоченная печная труба, рядом  притулилась скудная  поленница, к
которой был прислонен топор и связка тростниковых жердей. Потом они  увидели
на  земле  возле  открытой  двери  несколько  коротких шнурков,  только  что
отрезанных  от  валявшегося тут  же мотка, и  ржавую  консервную  банку,  до
половины набитую массивными рыболовными крючками. Несколько крючков уже было
прикреплено к шнуркам. Но нигде не было ни души.
     -  Раз ялика  нет,  значит,  в  лавку  он не пошел,  - сказал  старший.
Заметив,  что  парень  направился  дальше,   он  набрал  в  легкие  воздуха,
намереваясь крикнуть, как вдруг из  кустов выскочил человек и, остановившись
перед  ним,  заскулил  настойчиво  и  нудно.  Он  был  невысокого  роста,  с
широченными  плечами и огромными ручищами, взрослый, но с повадками ребенка,
босой, в потрепанном комбинезоне, с  пронзительным взглядом,  какой бывает у
глухонемых.
     - Здорово, Джо, - сказал тот, кто нес мешок, нарочито  громко, как люди
обычно говорят с теми, кто не способен их понять. - Где Лонни? - Он  помахал
мешком. - Рыба есть?
     Но  глухонемой  только смотрел  на него,  продолжая прерывисто скулить.
Потом повернулся и побежал  по тропинке вслед за скрывшимся из  виду парнем,
который как раз в эту минуту крикнул:
     - Глянь-ка ты на этот перемет!
     Старший пошел за  ними. Младший, вытянув шею, нагнулся  над водой возле
дерева,  с которого,  туго  натянувшись,  уходила  в  воду  тонкая  бечевка.
Глухонемой стоял  у него  за спиной, все  еще скулил и переступал  с ноги на
ногу, но прежде чем старший успел подойти, повернулся и, минуя его, помчался
обратно к шалашу. При таком мелководье в воду должны были погрузиться только
шнурки с  крючками, а  отнюдь не бечевка, перекинутая через реку между двумя
деревьями. И все же она от конца  до конца ушла под воду,  отклонившись вниз
по течению, и старший даже издали увидел, как она дергается.
     - Да она огромная, с человека будет! -- воскликнул парень.
     - Вон  его  ялик, - сказал старший.  Теперь парень тоже его увидел - на
противоположном берегу, ниже по течению, он застрял среди зарослей ивняка  в
излучине реки. - Плыви-ка  на тот берег,  возьми его, тогда и посмотрим, что
там за рыбина поймалась.
     Парень сбросил башмаки и комбинезон, снял рубашку, пошел сначала вброд,
потом поплыл прямо  к противоположному берегу, так чтобы течение отнесло его
вниз к ялику,  взял ялик и стал выгребать назад, пристально вглядываясь в то
место, где тяжело  провис  перемет,  у середины  которого лениво  колыхалась
вода,  взбаламученная  каким-то  подводным  движением.  Он  подвел  ялик   к
старшему, который как раз в  эту минуту заметил, что глухонемой  опять стоит
позади него, прерывисто и натужно скуля и пытаясь забраться в ялик.
     - Не лезь! - сказал старший, отталкивая его назад. - Не лезь, Джо!
     -  Скорей,  - крикнул  парень,  когда  прямо  у  него  на глазах  возле
провисшей бечевки что-то медленно  поднялось на поверхность,  а потом  снова
ушло  под  воду. -  Там что-то  есть,  черт  побери!  И впрямь громадное,  с
человека!
     Старший  спустился  в   ялик  и,   держась   за  бечевку,  стал  руками
перетягивать его вдоль перемета.
     Вдруг  с берега  позади них  раздался какой-то  вполне  членораздельный
звук. Это кричал глухонемой.






     - Дознание? - спросил Стивенс.
     - Лонни Гриннап. - Коронером был старый сельский  врач. - Сегодня утром
его нашли два парня. Он утонул на собственном перемете.
     - Не может быть! - воскликнул Стивенс. - Дурень несчастный. Я приеду.
     Как  окружной прокурор, он не имел к этому делу ни малейшего отношения,
даже если бы речь шла не о несчастном случае. Он и сам это  знал.  Он  хотел
увидеть лицо покойника по причине  чисто сентиментального свойства. Нынешний
округ Йокнапатофа был основан не одним пионером,  а сразу тремя{1}. Все трое
приехали  верхом из Каролины через  Камберлендский  перевал, когда на  месте
Джефферсона был  еще лагерь  правительственного  чиновника  по делам племени
чикасо, купили  у индейцев землю, обзавелись семьями, разбогатели и сгинули,
так что теперь,  сто лет  спустя, во  всем округе, основанном с их участием,
остался лишь один представитель всех трех фамилий.
     Это  был сам Стивенс, потому что последний член семьи Холстонов  умер в
конце  прошлого  века, а Луи  Гренье, на  чье  мертвое  лицо  Стивенс  хотел
посмотреть,  отправляясь  жарким  июльским  днем  за  восемь  миль  м  своем
автомобиле, никогда и  понятия не имел,  что он Луи Гренье. Он не умел  даже
написать  имя Лонни  Гриннап,  которым  он  себя  называл,  - сирота, как  и
Стивенс,  человек чуть  пониже среднего роста,  лет  тридцати пяти, которого
знал весь округ,  с  тонкими, а если внимательно всмотреться,  даже изящными
чертами  лица, уравновешенный, неизменно  спокойный и  веселый,  с  пушистой
золотистой  бородкой,  никогда  не  ведавшей  бритвы,  со  светлыми  добрыми
глазами, "слегка тронутый", как о нем говорили, но если что его и затронуло,
то уж  действительно  слегка, отняв  слишком  мало из того,  чего ему  могло
недоставать, - он из года в год жил в лачуге, которую сам соорудил из старой
палатки, нескольких  бросовых досок и выпрямленных бидонов из-под масла, жил
там  вместе с глухонемым  сиротой, которого привел к себе в шалаш десять лет
назад, кормил, одевал и воспитывал, но едва ли сумел поднять далее до своего
умственного уровня.
     В сущности,  его шалаш, перемет и ловушка  для рыбы находились  почти в
самом центре той  тысячи акров земли, которой некогда владели его предки. Но
он и об этом ничего не знал.
     Стивенс был  уверен, что он бы отбросил, не захотел  воспринять  даже и
мысль о  том, что кто-то может или должен владеть  таким большим количеством
земли - ведь она принадлежит всем и существует на пользу и на радость любому
человеку, - и  вовсе не считал себя хозяином тех тридцати или  сорока футов,
на которых стоял его шалаш, или берегов реки, между которыми он натянул свой
перемет, того клочка земли, куда каждый мог прийти  в любое время - неважно,
был он дома  или нет, - прийти, ловить рыбу его снастями и есть его припасы,
покуда  этих припасов хватало. Время от времени  он подпирал поленом  дверь,
чтобы  внутрь  не  забрались  дикие  звери,  и  вместе  со  своим глухонемым
товарищем без  всякого  предупреждения и  приглашения  приходил в  дома  или
хижины  миль  за десять  - пятнадцать  от  своей  лачуги и оставался  там на
несколько недель - спокойный, вежливый, он ничего ни от кого не требовал, ни
перед кем не раболепствовал, спал там, куда хозяевам было удобно его уложить
- на сеновале, в спальне  или в комнате для гостей, а глухонемой укладывался
на крыльце или прямо на земле неподалеку, в таком месте, откуда мог услышать
дыхание того,  кто  был ему и братом, и  отцом - единственный доступный  ему
звук  во всей  безгласной вселенной. Он безошибочно его  узнавал.  Было часа
два-три  пополудни. Необъятные дали голубели от зноя. Вскоре на краю длинной
равнины, там,  где  шоссе пошло  параллельно речному руслу,  Стивенс  увидел
лавку. В  такое  время дня она обычно  пустовала, но  теперь он  еще  издали
разглядел  сгрудившиеся  вокруг потрепанные  открытые  автомобили,  фургоны,
оседланных лошадей и мулов, чьих шоферов и возниц он знал по фамилиям. И что
еще важнее, все они знали  его, из года в год за него голосовали и звали его
по имени, хотя и не совсем его  понимали, равно  как не понимали и того, что
означает ключик Фи-Бета-Каппа на  цепочке его  часов. Он  подъехал к лавке и
остановился рядом с автомобилем коронера.
     Дознание,  как  видно,  происходило  не  в  самой  лавке,  а  рядом,  в
мукомольне, где перед открытой дверью  молча  стояла  плотная толпа мужчин в
чистых  воскресных  комбинезонах  и  рубашках,   с  непокрытыми  головами  и
загорелыми  шеями,  на которых белели  полосы, аккуратно  выбритые по случаю
воскресенья. Они молча посторонились,  чтобы он мог войти. В  мукомольне был
стол и три стула, на которых сидели оба свидетеля и коронер.
     Стивенс увидел  человека лет  сорока,  который держал  в  руках  чистый
джутовый  мешок, сложенный в несколько раз так, что  он  напоминал книгу,  и
молодого  парня,  на чьем лице  застыло выражение  усталого, но  неодолимого
изумления. Тело,  закрытое одеялом,  лежало на  низком  помосте,  к которому
крепилась  бездействующая  сейчас  мельница.  Стивенс  подошел,  поднял угол
одеяла,  посмотрел на  мертвое  лицо,  опустил одеяло, повернулся  и  пошел,
намереваясь ехать обратно в город, но передумал и обратно в город не поехал.
Присоединившись к мужчинам, которые со  шляпами в  руках стояли вдоль стены,
он стал слушать свидетелей  -  усталым  изумленным  голосом, словно не  веря
самому  себе, давал показания парень, - которые  заканчивали рассказ  о том,
как нашли тело. Глядя, как коронер подписывает свидетельство и кладет перо в
карман, Стивенс понял, что обратно в город не поедет.
     - Полагаю, что дело окончено, - сказал коронер. Он поглядел на дверь. -
Все в порядке, Айк. Можете его унести.
     Вместе  с остальными Стивенс посторонился,  глядя, как  четверо  мужчин
идут к одеялу.
     - Вы хотите взять его, Айк? - спросил он.
     Старший из четверых оглянулся.
     - Да. Он оставил деньги себе на похороны  у Митчелла  в лавке, - сказал
он.
     - Вы, и Поуз, и Мэтью, и Джим Блейк, - сказал Стивенс.
     На этот раз Айк оглянулся на него удивленно и даже с досадой.
     - Если потребуется, мы можем добавить, - сказал он.
     - Я тоже, - сказал Стивенс.
     - Благодарствую, - отозвался Айк. - У нас денег хватит.
     Потом рядом с ними появился коронер и брюзгливо буркнул:
     - Ладно, ребята. Дайте им дорогу.
     Вместе со всеми Стивенс  снова вышел да воздух, в  летний день.  Теперь
почти вплотную к двери стоял фургон, которого прежде там не было. Его задняя
стенка была откинута, дно устлано соломой, и Стивенс вместе со всеми, стоя с
непокрытой  головой,  смотрел,  как  четверо  мужчин  выносят  из мукомольни
завернутый в  одеяло сверток и приближаются к фургону. Еще трое или  четверо
подошли на  помощь, Стивенс  тоже  приблизился  и тронул  за плечо  молодого
парня, снова заметив на его лице выражение усталого невероятного изумления.
     -  Значит,  когда ты добрался до лодки, ты  еще ничего не заподозрил, -
сказал он.
     - Вот-вот, - ответил парень. Вначале он говорил довольно  спокойно. - Я
переплыл  реку, взял  лодку и  стал  грести  обратно.  Я так и  знал, что на
перемете что-то есть. Я видел, что он натянулся...
     -Ты  хочешь сказать, что ты поплыл обратно и потащил за собой  лодку, -
сказал Стивенс.
     - ...натянулся и ушел глубоко под... Как вы говорите, сэр?
     - Ты  поплыл обратно и потащил  за собой лодку. Переплыл реку, добрался
до лодки и поплыл с ней обратно.
     - Да  нет же, сэр! Обратно я греб. Я стал выгребать прямо через реку! Я
ничего не подозревал! Я увидел этих рыб...
     - Чем ты греб? - спросил Стивенс. Парень изумленно на него уставился. -
Чем ты выгребал обратно?
     - Как чем? Веслом! Взял весло и стал выгребать прямым ходом назад и все
время видел,  как  они там  в  воде  бултыхаются. Они  как  клещами  в  него
вцепились! Ни  за что его не отпускали, даже  когда мы его из воды тащили, и
все время его жрали! Рыбы! Я знал,  что  утопленников жрут черепахи, но  там
были рыбы! Они его жрали! Мы так  и думали, что там рыбы! Они там и были!  Я
теперь никогда рыбу есть не стану! Ни за что!
     Прошло, казалось,  совсем немного  времени,  но  день  куда-то  пропал,
забрав с  собой какую-то часть  зноя. Снова сидя в своем автомобиле  и держа
руку на ключе зажигания, Стивенс смотрел  на фургон,  уже  готовый отъехать.
{Тут что-то не  так, подумал он. Концы  не  сходятся  с концами. Что-то еще,
чего я не заметил, не увидел. А может, что-то еще будет.}
     Фургон уже пересекал пыльную пешеходную тропу, направляясь к шоссе;  на
облучке сидели двое  мужчин, а  другие двое ехали рядом на оседланных мулах.
Рука Стивенса повернула ключ, мотор заработал. Быстро  набирая скорость,  он
обогнал фургон.
     Проехав около  мили, он свернул на грунтовую дорогу, ведущую  обратно в
холмы.  Дорога  пошла вверх;  солнце  теперь  то появлялось,  то  исчезало -
кое-где  за гребнями холмов уже наступил вечер. Вскоре дорога  разветвилась.
На самой  развилке  стояла выкрашенная  белой  краской  церковь без шпиля, а
вокруг,  ничем не огороженные, были беспорядочно разбросаны  могилы - одни с
дешевыми мраморными надгробьями, другие  только с поребриком из перевернутых
вверх дном стеклянных банок, осколков посуды и битого кирпича.
     Стивенс  решительно  направился  к  церкви,  развернулся  и   остановил
автомобиль носом к развилке и к дороге, по которой только что приехал, в том
месте, где она закруглялась и исчезала  из виду. Поэтому  стук колес фургона
донесся до него прежде, чем  тот  появился в поле зрения, а потом он услышал
шум  грузовика. Грузовик быстро  спускался с холмов, и  не успел Стивенс его
разглядеть, как он уже замедлил ход; он  был открытый: с низкими бортами, на
которые кое-как накинули брезент.
     У развилки грузовик съехал с дороги, остановился, и тогда Стивенс снова
услыхал стук колес фургона и в сгущавшихся сумерках увидел, как фургон и оба
всадника  выезжают  из-за  поворота,  а  на  дороге рядом с грузовиком стоит
человек, которого он узнал, -  Тайлер  Болленбо, фермер,  женатый, семейный,
слывший  самонадеянным  и  свирепым;  уроженец  округа, он  уехал  на Запад,
вернулся, сопровождаемый, словно неким  ореолом, молвой о суммах, выигранных
в  карты,  потом женился, купил землю, в карты  больше не  играл, но  иногда
закладывал  свой урожай и  на деньги, полученные под закладную, покупал  или
продавал хлопок еще на корню,  - стоит на дороге возле фургона, возвышаясь в
облаке  пыли,  и  тихим  ровным  голосом, не  жестикулируя, разговаривает  с
возницами. Потом рядом с ним появился еще какой-то человек  в белой рубашке,
но его Стивенс не узнал и больше на него не смотрел.
     Рука его опустилась на ключ зажигания;  мотор зарокотал, и машина снова
тронулась. Он включил  фары,  быстро выехал с кладбища на дорогу и уже почти
миновал фургон, как вдруг  человек в белой  рубашке вскочил ему на подножку,
что-то крикнул, и тут  Стивенс узнал  и его - это был младший брат Болленбо,
который много  лет назад  уехал в Мемфис,  где был вооруженным охранником во
время  стачки текстильщиков, а последние два-три года скрывался у брата, как
говорили,  не  от  полиции,  а  от  своих  мемфисских  дружков  или  деловых
партнеров.  Время от  времени  его имя  появлялось в газетных  сообщениях  о
драках  и  скандалах  на  сельских  танцульках или  пикниках.  Однажды  двое
полицейских схватили его и  посадили  в  тюрьму  в  Джефферсоне,  где он  по
субботам имел обыкновение напиваться и  хвастать своими былыми подвигами или
проклинать нынешнее невезение, а заодно и старшего брата, который заставляет
его работать на ферме.
     - За кем вы тут шпионите, черт вас побери? - заорал он.
     -  Бойд, -  проговорил  старший  Болленбо. Он даже не повысил голос.  -
Садись обратно  в грузовик.  -  Он  не  шевельнулся -  высокий и  хмурый, он
смотрел на Стивенса бледными холодными глазами, лишенными всякого выражения.
- Здорово, Гэвин, - сказал он.
     - Здорово, Тайлер, - отозвался Стивенс. - Вы хотите забрать Лонни?
     - А что, разве кто-нибудь против?
     -  Только не я, - отвечал Стивенс, выходя из машины. - Я помогу вам его
перетащить.
     Потом он сел обратно в машину. Фургон тронулся. Грузовик осадил назад и
повернул, с места набирая скорость;  мимо пронеслись оба  лица  - одно,  как
теперь  увидел Стивенс,  выражало не  злобу,  а  страх; на  втором  не  было
никакого  выражения,  с  него  спокойно  смотрели  холодные  бледные  глаза.
Надтреснутый хвостовой фонарь исчез за гребнем  холма. {У него номерной знак
округа Окатоба{2},} подумал Стивенс.
     Лонни  Гриннапа похоронили на следующий день; вынос состоялся  из  дома
Тайлера Болленбо.
     Стивенса на похоронах не было.
     - Джо там, наверно,  тоже  не было,  -  сказал он,  - этого глухонемого
дурачка, воспитанника Лонни.
     -  Да, его  там тоже  не было.  Те,  кто в воскресенье  утром поехали к
шалашу Лонни посмотреть на тот самый перемет, рассказали, что глухонемой все
еще  там, ищет Лонни.  Но на похоронах  его  не было.  На этот раз, когда он
найдет Лонни, он может лечь с ним рядом, но его дыхания уже не услышит.





     - Нет, - сказал Стивенс.
     В тот  день  он находился в  Моттстауне, столице округа Окатоба. И хотя
было воскресенье и хотя он сам  не знал, чего он  ищет,  покуда не нашел то,
что искал,  нашел он его еще  засветло - агента страховой компании,  которая
одиннадцать лет  назад застраховала Лонни Гриннапа на  пять тысяч долларов с
двойной  гарантией, -  если  его смерть  последует  от  несчастного  случая,
страховку получит Тайлер Болленбо.
     Все   было  вполне   законно.  Врач,  который  освидетельствовал  Лонни
Гриннапа,  прежде  никогда его не видел, но много лет знал Тайлера Болленбо,
Лонни собственноручно поставил на заявлении крестик,  а Болленбо внес первую
страховую премию и с тех пор продолжал их выплачивать.
     Ничего секретного тут тоже не  было, если не  считать  того,  что  дело
происходило в  другом городе, но  Стивенс  понимал, что даже и в этом ничего
особенно странного нет.
     Округ Окатоба находится на противоположном берегу реки, в трех милях от
фермы Болленбо, однако Стивенсу было  известно, что не только Болленбо, но и
многие другие владеют землей в одном округе, но покупают легковые автомобили
и грузовики,  а также хранят свои деньги  в  другом, повинуясь свойственному
сельским жителям смутному,  возможно атавистическому, недоверию - даже не  к
людям в белых воротничках, а просто к мощеным дорогам и электричеству.
     - Значит, пока не ставить  в  известность компанию? - спросил страховой
агент.
     - Нет. Когда он предъявит вам бумаги,  вы их примите,  скажите ему, что
на всякие формальности потребуется примерно неделя, выждите дня три, а потом
пригласите его к себе в контору на следующее утро часам к девяти или десяти,
но  не  говорите,  зачем  и  почему.  А  убедившись,  что  он  получил  ваше
приглашение, позвоните мне в Джефферсон.
     На  следующее утро  перед  рассветом  волна зноя разбилась. Он лежал  в
постели, смотрел  и  слушал,  как  сверкают  молнии, гремит гром  и неистово
клокочет ливень, думал о  том, как мутные глинистые потоки с шумом прорывают
канавки  на  одинокой  свежей  могиле  Лонни  Гриннапа,  вырытой  в   склоне
бесплодного холма возле церкви  без шпиля, и о том, что даже рев разлившейся
реки не может заглушить стук дождя, низвергающегося  на  парусиново-жестяной
шалаш,  где глухонемой, наверное,  все  еще ждет  возвращения  Лонни,  зная:
что-то  случилось, но не зная, как, не зная, почему.  Не зная, как,  подумал
Стивенс. {Они  каким-то образом  его одурачили. Они даже не  потрудились его
связать. Они просто его одурачили.}
     В среду  вечером моттстаунский страховой агент сообщил ему по телефону,
что Тайлер Болленбо предъявил свои бумаги.
     - Прекрасно, - сказал Стивенс. -  В понедельник пошлите ему приглашение
на  вторник.  И известите  меня, когда убедитесь,  что он его  получил. - Он
положил трубку. {Я не игрок, а взялся играть в стад-покер с профессиональным
игроком,  подумал он. Но я, по  крайней  мере, заставил его  взять карту  из
прикупа. И он знает, с кем поделиться выигрышем.}
     Итак, когда в следующий понедельник агент позвонил  ему снова, он  знал
только,  что будет  делать он  сам. Ему  пришло в  голову, что  не мешало бы
попросить  шерифа  послать  с  ним  своего  помощника  или  взять  с   собой
кого-нибудь  из  приятелей.  {Но  даже  и  приятель не  поверил  бы,  что  я
рассчитываю всего  лишь на закрытую карту, сказал он себе, хотя сам я твердо
знаю: один человек,  пусть даже он  неопытный убийца, может считать,  что он
все  за собой убрал. Но когда их двое, ни  один из них не может быть уверен,
что второй не оставил никаких следов.}
     И потому он поехал один. У него был револьвер. Он вытащил его из ящика,
посмотрел и положил его обратно. {По  крайней  мере, никто  меня из него  не
застрелит}, сказал он себе. Он выехал из города, когда уже смеркалось.
     На  этот раз в придорожной лавке было темно. Добравшись до  той дороги,
куда  он  сворачивал  девять дней назад,  он на этот раз  повернул  направо,
проехал с четверть мили и свернул в замусоренный двор, направив горящие фары
прямо на темную  хижину. Он их не выключил. В желтом  свете  желтого луча он
подошел к хижине и крикнул:
     - Нат! Нат!
     Негр тотчас отозвался, хотя света не зажигали.
     -  Я иду в лагерь мистера Лонни Гриннапа. Если я к рассвету не вернусь,
ступай в лавку и скажи им там.
     Ответа не было. Потом женский голос произнес:
     - Отойди от двери!
     Мужской голос что-то пробормотал.
     - Знать я ничего  не знаю! - заорала женщина. - Уходи и не связывайся с
этими белыми!
     {Значит, кроме меня, есть  и  другие}, подумал Стивенс,  и ему пришло в
голову,  что  негры очень часто,  почти всегда,  инстинктивно  чуют  зло. Он
вернулся к машине, выключил фары и взял с сиденья фонарик.
     Он нашел грузовик. В коротком  луче  фонаря он  снова прочитал номерной
знак,  который девять дней назад на его глазах скрылся за гребнем  холма. Он
выключил фонарик и сунул его в карман.
     Через двадцать минут ему стало ясно, что фонарь ему не нужен. Ступив на
тропинку между черной стеною зарослей  и рекой, он увидел слабое свечение за
парусиновой стенкой шалаша и услышал  оба  голоса  - один холодный, ровный и
спокойный,  второй  резкий и хриплый.  Он наткнулся на  поленницу,  потом на
что-то  еще,  отыскал  дверь,  распахнул  ее  и  вошел в  разоренное  жилище
умершего,  где валялись сорванные с топчанов  мякинные  тюфяки,  опрокинутая
печка  и  разбросанная  кухонная  утварь  и где  лицом к нему  стоял  Тайлер
Болленбо с пистолетом  в руке,  а его младший брат нагнулся над перевернутым
ящиком.
     - Уходите, Гэвин, - сказал Болленбо.
     - Уходите сами, Тайлер, - отозвался Стивенс. - Вы опоздали.
     Младший Болленбо выпрямился.  По выражению его лица  Стивенс понял, что
тот его узнал.
     - Какого... - начал он.
     - Все кончено, Гэвин? - спросил Болленбо. -- Вы мне только не врите.
     - Полагаю, что кончено, - отвечал Стивенс. - Опустите пистолет.
     - Кто там еще с вами?
     - Народу хватит, - сказал Стивенс. -- Опустите пистолет, Тайлер.
     -  Какого  дьявола,  - сказал младший. Он двинулся  вперед,  и  Стивенс
увидел, как его взгляд перебегает с  него  на дверь. - Врет он все. Никого с
ним нет. Он просто шпионит, как в тот день, сует нос  в чужие дела, но скоро
он об этом  пожалеет. Потому что на этот раз ему несдобровать. - Он пошел на
Стивенса, ссутулясь и слегка расставив руки.
     - Бойд! - сказал Тайлер. Тот приближался к Стивенсу; он не улыбался, но
лицо его сияло каким-то странным светом. - Бойд! - повторил Тайлер. Потом он
тоже двинулся вперед, с  поразительным проворством  догнал младшего  брата и
одним взмахом руки отшвырнул его назад, на топчан. Они стояли лицом к лицу -
один холодно, спокойно, без всякого  выражения, держа перед  собою пистолет,
нацеленный в пустоту, второй - согнувшись и злобно рыча.
     -  Что ты собираешься делать, черт тебя побери!  Хочешь,  чтоб он отвез
нас в город, как двух бессмысленных баранов?
     - Это уж мое дело, - сказал Тайлер. Он взглянул на Стивенса. - Я ничего
такого  никогда  и в  мыслях не имел,  Гэвин. Да, я  застраховал его жизнь и
вносил страховые премии. Но это была просто выгодная сделка - если б он меня
пережил, деньги были бы мне ни к чему, а если б я  пережил его, я получил бы
то, что мне  причитается.  Ничего  секретного тут не было.  Все делалось при
свете белого дня. Про это мог узнать кто угодно. Может, он кому и рассказал.
Я  никогда  не просил его молчать.  Да и кто может  что-нибудь возразить?  Я
всегда кормил его,  когда он являлся ко  мне  в  дом, он всегда  жил у меня,
сколько ему вздумается, и приходил, когда ему вздумается. Но я ничего такого
никогда и в мыслях не имел.
     Внезапно младший брат расхохотался, скрючившись у топчана, куда швырнул
его старший.
     - Ах  вот ты  как теперь запел, -  сказал он. -  Вот,  значит,  как оно
будет. - Потом зазвучал уже не смех, хотя переход был такой легкий, а может,
такой  быстрый, что  остался  почти  незаметным.  Теперь он встал и,  слегка
подавшись вперед, смотрел на брата. - Я его на пять тысяч не страховал! Я не
собирался получать...
     - Замолчи, - сказал Тайлер.
     - ...пять тысяч долларов, когда его труп нашли там, на...
     Тайлер медленно подошел и ударил его по лицу двумя движениями - ладонью
и тыльной стороною одной  руки; в другой руке он все  еще держал перед собою
пистолет.
     - Я  сказал,  замолчи,  Бойд,  -  повторил он.  Он  снова посмотрел  на
Стивенса. -  Я ничего такого никогда и в  мыслях не имел. Не надо мне теперь
этих денег, даже если они намерены их заплатить, потому что я совсем не того
хотел. Совсем не того. Что вы намерены делать?
     - Вы еще спрашиваете? Я намерен предъявить обвинение в убийстве.
     - А вы сперва докажите! - прорычал младший. - Попробуйте  это доказать!
Я его жизнь не страховал...
     - Замолчи! - сказал Тайлер. Он говорил почти ласково, глядя на Стивенса
бледными глазами, в которых не выражалось абсолютно ничего.  - Не надо этого
делать. У меня доброе  имя. Было. Может, пока что никто для  него ничего  не
сделал,  но никто пока ему сильно не навредил. Я никому  ничего не должен, я
ничего чужого не брал. Вы не должны этого делать, Гэвин.
     - Я не должен делать ничего другого, Тайлер.
     Болленбо посмотрел на него. Стивенс услышал, как он  вдохнул и выдохнул
воздух. Но лицо его ничуть не изменилось.
     - Значит, вам надо око за око и зуб за зуб?
     - Это правосудию надо. Может, Лонни Гриннапу  тоже это  надо. А вам  на
его месте что было бы надо?
     Болленбо еще  с минуту на  него смотрел.  Потом  повернулся и  спокойно
показал  рукой  на  дверь сначала брату,  а  потом  Стивенсу  -  спокойно  и
повелительно.
     Потом они вышли из шалаша и остановились в полосе света,  выходящего из
двери; легкий ветерок  налетел неведомо  откуда, прошелестел в листве  у них
над головой и затих, замер.
     Стивенс  сначала  не  понял,  что  Болленбо  задумал.   С  возрастающим
удивлением  он наблюдал, как  тот поворачивается  лицом к брату, протягивает
руку и голосом, теперь уже хриплым и грубым, произносит:
     - С меня хватит. Я дрожал от страха с той  самой ночи, когда ты  пришел
домой и все мне рассказал.  Я должен был воспитать  тебя лучше,  но  у  меня
ничего не вышло. На. Вставай и кончай.
     - Берегитесь, Тайлер! - воскликнул Стивенс. - Не надо!
     - Вы в это дело не встревайте, Гэвин, - если вам нужен труп за труп, вы
его получите. - Он все еще стоял лицом к  брату,  на Стивенса он даже  и  не
глянул, - На. Бери и действуй.
     Потом было слишком  поздно. Стивенс увидел, что Бойд отскочил назад. Он
увидел,  как  Тайлер шагнул  вперед, и ему показалось, в  голосе  его звучит
удивление, недоверие и, наконец, осознание своей ошибки.
     - Брось пистолет, Бойд, - сказал Тайлер. -- Брось пистолет.
     -  Ты,  значит,  хочешь, чтобы  я его тебе вернул?  -  сказал Бойд. - Я
пришел  к тебе в  ту ночь,  сказал, что,  как только кто-нибудь  увидит этот
перемет,  ты сразу  будешь стоить пять  тысяч долларов,  и  попросил  у тебя
десятку, а ты мне не  дал.  Всего десятку, а ты  пожалел.  Так тебе и  надо.
Получай.
     Стивенс увидел вспышку  где-то возле его  бедра; оранжевое  пламя снова
метнулось вниз, и Тайлер упал.
     {Теперь  моя очередь}, подумал Стивенс.  Они стояли лицом  к  лицу;  он
снова услышал, как  короткий порыв ветра налетел невесть откуда,  всколыхнул
листву над головой и стих.
     -  Бегите, пока  не  поздно,  Бойд,  - сказал он. -- Вы  уже достаточно
натворили. Бегите скорей.
     - Убегу, не беспокойтесь. Вам теперь  в самый раз обо мне позаботиться,
потому что и минуты  не пройдет, как у вас уж никаких забот не будет. Убегу,
конечно, да только сперва я должен сказать пару слов кой-каким умникам, чтоб
не совали нос куда не надо, черт бы их побрал...
     {Сейчас он  выстрелит},  подумал  Стивенс  и прыгнул.  На  секунду  ему
почудилось,  будто  он  видит  свой  собственный  прыжок,  каким-то  образом
отраженный слабым светом, исходящим от реки, тем прозрачным сиянием, которое
вода отдает  обратно тьме. Потом он  понял: тот, кого он видел, был вовсе не
он;  то,  что он слышал, был вовсе  не ветер;  он понял это,  когда какое-то
живое  существо, нечто,  лишенное  языка и не нуждающееся в языке, существо,
все эти девять дней ожидавшее возвращения Лонни  Гриннапа, рухнуло  прямо на
спину  убийцы,  уже заранее вытянув руки и сжавшись в  тугую пружину,  молча
направленную к своей смертоносной цели.
     {Он сидел  на дереве}, подумал Стивенс.  Пистолет  вспыхнул. Он  увидел
пламя, но никакого звука не услышал.




     После ужина он сидел на веранде, голова его была аккуратно забинтована.
Вдруг на дорожке появился шериф округа - тоже высокого  роста, приветливый и
любезный, чьи глаза были даже еще бледнее и холоднее и выражали  еще меньше,
чем глаза Тайлера Болленбо.
     - Я только на минутку, - сказал он, - не хочется вас беспокоить.
     - Чем беспокоить? - спросил Стивенс.
     Шериф прислонился боком к перилам веранды.
     - Ну как голова, лучше?
     - Лучше, - сказал Стивенс.
     - Вот и хорошо. Надеюсь, вы слышали, где мы нашли Бойда?
     Стивенс посмотрел на него столь же пустым взглядом.
     -  Может, и слышал, -  заметил он любезно. -- Да  только кроме головной
боли я сегодня мало что запомнил.
     - Вы же нам сами сказали, где искать. Когда я туда приехал,  вы были  в
сознании. Вы пытались дать Тайлеру воды. Вы велели нам искать на перемете.
     - Неужели? И чего только не скажет человек, когда он пьян или просто не
в себе. Бывает, он даже прав оказывается.
     - Вы оказались правы. Мы осмотрели перемет, и на одном из крючков нашли
Бойда, мертвого, точь-в-точь как и Лонни  Гриннап. Тайлер  Болленбо лежал со
сломанной ногой,  вторая пуля угодила ему в плечо,  а  у вас на  черепе зиял
такой шрам, что  хоть  целую сигару в  него  прячь.  Как он оказался на этом
перемете, Гэвин?
     - Не знаю, - сказал Стивенс.
     - Ладно. Я сейчас не шериф. Как Бойд оказался на этом перемете?
     - Не знаю.
     Шериф посмотрел на него; они посмотрели друг на друга.
     - Вы так всем своим друзьям отвечаете?
     - Да. В меня же стреляли. Я не знаю.
     Шериф вытащил из кармана сигару и некоторое время не сводил с нее глаз.
     - Джо - тот глухонемой, которого  Лонни  вырастил,  - вроде бы  наконец
исчез. Прошлое воскресенье  он еще там  околачивался, но с тех пор никто его
не видел. А мог бы и остаться. Никто б его не тронул.
     -  Может,  он слишком сильно  скучал  по Лонни, потому и не  остался, -
сказал Стивенс.
     - Может, он скучал по Лонни. - Шериф встал. Он откусил  кончик сигары и
зажег ее. -  Вы  из-за  пули и про это забыли?  Что  все-таки  заставило вас
заподозрить неладное? Что именно, чего мы все не заметили?
     - Весло, - сказал Стивенс.
     - Весло?
     - Разве вы никогда не ставили перемет? Вдоль перемета не гребут веслом,
а  тянут лодку от крючка к крючку, перехватывая бечеву руками. Лонни никогда
не брал с собой весло, он даже привязывал свой ялик к тому же самому дереву,
что и перемет, а весло оставлял дома. Если б вы хоть раз там побывали, вы бы
сами увидели. Но когда тот парень нашел ялик, весло лежало в нем.


     Комментарий
     (А.Долинин)



     Осенью 1948 г., после  успеха  "полудетективного"  романа "Осквернитель
праха", у  Фолкнера возникла идея издать  книгу,  как он говорил, "более или
менее детективных рассказов" с  тем же героем  - окружным прокурором Гэвином
Стивенсом. "У меня есть четыре-пять новелл, в которых Стивенс расследует или
предотвращает преступления, защищая слабых,  восстанавливая справедливость и
наказывая  зло",  -  писал  Фолкнер  редактору  издательства  "Рэндом  Хаус"
С.Комминзу.  Кроме ранее  опубликованных пяти рассказов в  книгу вошла новая
повесть  писателя, над которой  он работал  до мая 1949 г.  В ней, по словам
Фолкнера,   "Стивенс   предотвращает   преступление   (убийство)   не   ради
справедливости,  а  чтобы  снова  завоевать  (когда  ему  уже за  пятьдесят)
возлюбленную, которую он потерял лет  двадцать назад".  Сюжет этой  повести,
получившей,  как и вся  книга, название "Ход конем", кратко изложен в романе
"Особняк".  Сборник  вышел  в  свет 27  ноября  1949 г. Рассказы из  него  в
"Собрание рассказов" не включены.




     Впервые  - "The  Saturday  Evening  Post" (4 ноября 1939 г.).  Вошел  в
антологию "Лучшие американские рассказы" (1940). Название представляет собой
перифраз  строки  из  Ветхого  завета:  "Аарон  простер  руку  свою  на воды
Египетские; и вышли жабы и покрыли землю Египетскую" (Исх., 8: 6).


     {1}. Нынешний округ Йокнапатофа был  основан не одним пионером, а сразу
тремя. - История основания Джефферсона  подробно изложена Фолкнером в романе
"Реквием  по  монахине". Однако  здесь в триумвират отцов основателей города
вместе с Александром Холстоном  и французом-эмигрантом Луи Гренье включен не
Стивенс, а доктор Сэмюел Хэбершем.

     {2}. Окатоба - вымышленное название округа, граничащего с Йокнапатофой.
Впервые упоминается в этом рассказе,  затем переходит в  роман "Осквернитель
праха".   Город  Мотт-стаун,   названный   здесь   его  центром,  в   других
произведениях Фолкнера  выступает как пункт  в  Йокнапатофе (см.,  например,
роман "Свет в августе").

Last-modified: Sun, 22 Feb 2004 15:04:01 GMT