что Матушка Елена считает больше всего для нее подходящим. Лишь однажды сбылась ее мечта, хотя через несколько лет она и догадалась, что этим чудом обязана была лишь стараниям Начи, которая какое-то время выкраивала из своих заработков деньги на покупку "кинишка", увиденного Титой в витрине одной из городских лавчонок. "Кинишком" этот аппаратик называли потому, что тот отбрасывал на стену разные картинки с помощью керосиновой лампы, служившей источником света, и этим напоминал всамделишное кино, хотя настоящее название этого приспособления было "зоотроп". Тита неописуемо обрадовалась, когда, проснувшись поутру, увидала его рядом со своей туфелькой. Долгими вечерами сестры наслаждались чередой картинок, которые были нанесены на полоски стекла и содержали самые разнообразные увлекательные сюжеты. Какими далекими казались ей сейчас те счастливые дни, когда рядом была Нача!.. Нача! Тита все бы отдала, чтобы снова услышать, как она пахнет фасолевым супом, чилакйлес (Рагу из крошеных маисовых лепешек, сваренных в соусе из перцев на мясном отваре), чампуррадо2, перетертыми в каменной ступе-молкахете специями, хлебом на сливках, былыми временами. Навсегда останутся непревзойденными вкус ее маисового киселя-атоле, ее отвары, ее катышки жира на висках от мигрени, то, как она заплетала ей волосы, укрывала на ночь, ухаживала за ней, когда Тита болела, готовила, что только Тите ни взбрело бы на ум, молола какао! Если бы Тита могла хоть на миг вернуться в ту пору да прихватить по возвращении чуточку той радости, испечь Королевский крендель с той же охотой! Если бы потом она могла лакомиться им вместе с сестрами, как в те добрые времена, за шутками и прибаутками, когда еще она и Росаура не должны были оспаривать любовь одного и того же мужчины, когда она еще не догадывалась, что ей на всю жизнь заказано замужество, а Гертрудис не знала не ведала, что убежит из родного дома и будет работать в борделе, когда, вытащив из кренделя фарфоровую кукляшку, она от всей души верила, что как загадает, так все точь-в-точь и исполнится. Жизнь научила ее понимать: не все так просто, как кажется, далеко не всем, даже из тех, кто считает себя сметливым, удается достичь задуманного, какие бы усилия они к тому ни прилагали, и, чтобы добиться права распоряжаться своей собственной жизнью, придется приложить куда больше стараний, чем она предполагала. И больше всего ее удручало, что эту борьбу она должна будет вести одна. Хоть бы Гертрудис была рядом! Но, кажется, скорее мертвый воскреснет, чем Гертрудис вернется домой. С той поры, как Николас передал ей в борделе ее одежду, о ней не было ни слуху ни духу. На эти воспоминания ушло как раз то время, которое было необходимо, чтобы остудить плитки шоколада, так что Тита могла наконец приступить к изготовлению Королевского кренделя. ПРОДУКТЫ: 30 граммов свежих дрожжей, 1,25 килограмма муки, 8 яиц, 1 ложка соли, 2 ЛОЖКИ ЛИМОННОЙ ВОДЫ, 1,5 чашки молока, 300 граммов сахара, 300 граммов сливочного масла, 250 граммов неочищенных фруктов, 1 фарфоровая фигурка. Способ приготовления: Руками или с помощью вилки раскрошить дрожжи в четверти килограмма муки, постепенно вылив в муку полчашки теплого молока. Все это, слегка замесив, скатать в ком и подождать, пока тесто увеличится вдвое. Не успела Тита замесить тесто, как в кухне появилась Росаура. Она пришла попросить Титу помочь ей с диетой, которую прописал Джон. Вот уже несколько недель, как у нее серьезные проблемы с пищеварением, ее донимают газы, а во рту появился дурной запах. Эти расстройства так ее удручают, что она даже приняла решение спать с Педро в разных комнатах. По крайней мере, так она будет меньше смущаться при неизбежном испускании газов. Джон рекомендовал ей воздерживаться от употребления в пищу корнеплодов и других овощей и советовал как можно больше двигаться и работать по дому. Последнее затруднялось ее чрезмерной полнотой. Трудно было объяснить, почему со дня возвращения на ранчо Росаура стала так толстеть, ведь ела она то же, что и всегда. Неимоверного труда стоило ей приводить в движение свое громоздкое, студенистое тело. Все эти несчастья доставляли ей массу неприятностей, из коих наихудшей было то, что Педро все больше и больше от нее отдалялся. Нет, Росаура не винила его, она и сама едва выносила источаемый ею смрад. И надо было что-то предпринять -- она, что называется, дошла до точки. Впервые Росаура раскрывала перед Титой душу, да еще касаясь столь стыдной темы. Она даже призналась, что раньше не обращалась к ней ни с чем подобным, так как ревновала. Она думала, что между Титой и Педро существует скрытая любовная связь, прикрываемая видимостью семейной дружбы. Но сейчас, видя, как Тита влюблена в Джона и насколько близко ее замужество, она поняла всю абсурдность ревности. И считала, что самое время восстановить добрые отношения. А отношения между Росаурой и Титой до последнего времени и впрямь напоминали отношения воды и раскаленной сковородки! Со слезами на глазах Росаура умоляла не держать на нее зла в сердце за то, что она вышла замуж за Педро. И просила совета: чем возместить нанесенный сестре ущерб. Как будто Тита могла ей дать такой совет! С горечью поведала Росаура о том, что вот уже несколько месяцев Педро не выказывает ни малейшего желания спать с ней. Практически он избегает ее. Это не очень ее заботит -- Педро никогда не был сексуально одержимым. Но в последнее время в его действиях появилась открытая неприязнь к ней. Более того, она могла точно сказать, с каких пор, так как прекрасно помнила это: с той самой ночи, когда начал появляться призрак Матушки Елены. Она не спала, ожидая, когда вернется с прогулки Педро. По возвращении он почти не уделил внимания ее рассказу о призраке, вид у него при этом был отсутствующий. Всю ночь она делала попытки его обнять, но он или очень крепко спал, или притворялся спящим, так как совершенно не реагировал на ее намеки. Чуть позже она услышала его еле слышный плач и тоже сделала вид, что не замечает этого. Она чувствовала, что ее полнота, газы и дурной запах изо рта с каждым днем все больше отдаляют от нее мужа, и не видела выхода из создавшегося положения. Поэтому-то она и прибегла к помощи сестры, в которой нуждалась как никогда и которую никто, кроме нее, не сможет ей оказать. Положение Росауры становится все более тяжелым. Она не знает, что делать. Если вдруг заговорят, что Педро бросает ее, она не переживет этого. Единственное утешение для нее -- дочурка Эсперанса, которая, к счастью, обязана быть при ней до самой ее -- Росауры -- смерти. До этого места все шло как нельзя лучше, хотя первые слова Росауры и покоробили Титу, но, когда она во второй раз услышала, какая судьба уготована ее племяннице, ей пришлось сделать над собой поистине нечеловеческое усилие, чтобы не крикнуть сестре: это самая вздорная идея из всех, какие ей доводилось когда-либо слышать! Однако сейчас не время было вступать в спор, который лишил бы ее возможности восполнить Росауре (а она от всей души хотела этого) ущерб, греховной виновницей которого она себя чувствовала. Не распространяясь на эту тему, она пообещала составить специальную диету, с тем чтобы сестра могла сбавить вес. И дружелюбно подсказала ей домашний способ избавления от дурного запаха изо рта. Истоки дурного запаха -- в желудке, а причин, способствующих этому, несколько. Чтобы избавиться от него, надо начать с полосканий горла соленой водой с несколькими каплями камфарного уксуса, втягивая ее также через нос. Кроме того, надо постоянно жевать листки мяты. Придерживаясь этого, можно избавиться даже от самого неприятного запаха. Росаура горячо поблагодарила сестру за доброе участие и со всех ног бросилась в сад нарвать листьев мяты, не забыв прежде попросить Титу держать все это в секрете. На лице Росауры было написано большое облегчение. А Тита, наоборот, чувствовала себя разбитой. Что она натворила! Как она искупит вину перед Росаурой, Педро, Джоном, ею самой? С каким лицом она встретит жениха, когда он через несколько дней вернется из своей поездки, -- Джона, к которому она должна испытывать одно только чувство благодарности, Джона, который вернул ей рассудок, Джона, который показал ей путь к ее освобождению! Джон -- само спокойствие, выдержка, здравомыслие... Вот уж, действительно, кто не заслужил такого! Что сказать ему? Что ей надлежит делать? Как бы там ни было, надо было заняться Королевским кренделем: дрожжевое тесто, подходившее все то время, что она разговаривала с Росаурой, было готово для дальнейших манипуляций. Килограмм муки высыпается в центре стола, и на нее выкладывают все ингредиенты, которые мало-помалу замешивают, начиная с центра и прихватывая муку, пока она вся не замесится. Когда ком дрожжевого теста увеличится вдвое, его надо снова как следует вымесить с только что приготовленной заправкой, пока оно не станет легко отлипать от ладоней. Скребком отдирается и тесто, прилипшее к столу; оно также добавляется к общей массе. Все это выкладывается в круглую смазанную маслом посуду, накрывается салфеткой и оставляется, пока тесто вновь не увеличится вдвое. При этом надо учитывать, что тесто удваивает свой объем не раньше чем через два часа, а перед тем, как ставить его в печь, надо, чтобы это произошло трижды. Когда Тита накрыла салфеткой посуду, в которой она оставила тесто, сильный порыв ветра ударил в дверь, распахнув ее настежь и наполнив кухню холодом. Салфетка улетела, и по спине Титы пробежали мурашки. Она резко повернулась и ужаснулась, увидев перед собой Матушку Елену, мрачно сверлившую ее взглядом. -- Сколько раз я тебе говорила, чтобы ты не приближалась к Педро! Почему ты сделала это? -- Я... не хотела, мамочка... Но... -- Но что? То, что ты сотворила, не имеет названия! Ты забыла, что такое мораль, уважение, хорошее поведение! Грош тебе цена, если ты сама себя ни во что не ставишь! Ты запятнала позором весь наш род от самых давних предков до этого несчастного существа, которое ты вынашиваешь в своей утробе! -- Нет! Не проклинай моего ребенка! -- Я проклинаю его! Будь он проклят! И он, и ты, на веки вечные! -- Нет, умоляю, пожалуйста... Появление Ченчи заставило Матушку Елену метнуться к двери, через которую она за несколько мгновений до этого проникла в кухню. -- Затвори дверь, голубка, -- сказала Ченча Тите. -- Такая холодина на дворе. В последнее время, гляжу, ты уж совсем рассеянная стала. Может, чего не так, а? Ничего особенного. Просто месяц, как у нее нет менструаций, похоже, она забеременела. То ли сказать про все Джону, когда он вернется, чтобы жениться на ней, то ли отложить замужество, то ли покинуть ранчо, чтобы родить ребенка без огласки, то ли навсегда отступиться от Педро, -- сколько можно шкодничать за спиной Росауры! Только это, что же еще, всего ничего!.. Но разве она могла это сказать! Сделай она такое, весь городок тут же узнал бы об этом -- такая уж Ченча сплетница. Она предпочла не откровенничать и переменила тему, как это обычно делала сама Ченча, когда Тита заставала ее врасплох или ловила на какой-нибудь промашке. -- Надо же! Тесто убежало! Дай мне хоть крендель испечь, а то до самой ночи не управимся. Тесто из посуды, куда его поместила Тита, вовсе не убегало, просто это был безотказный способ отвлечь внимание Ченчи на что-нибудь постороннее. Когда тесто во второй раз удваивается в размерах, его вываливают на стол и растягивают в длинную кишку. По желанию внутрь кладут куски фруктов. Или одну только фарфоровую фигурку на удачу. Кишка свивается, ее концы пропускают в кольца. Потом укладывают на смазанный маслом и присыпанный мукой противень, подвернув концы кишки под нее самое. Затем ей придают вид кренделя, оставляя достаточно места между ним и краем противня, так как пирог этот еще раз увеличится вдвое. Печь разжигают заранее, чтобы в кухне нагрелся воздух, что необходимо для последнего разбухания теста. Перед тем как засунуть фарфоровую фигурку в тесто, Тита внимательно ее разглядела. По традиции в ночь на шестое января крендель разламывают, и тот, кому достанется спрятанная внутри фигурка, обязан устроить праздник второго февраля, в день Канделарии (Народное название праздника Сретения Господня), день принесения младенца Иисуса в храм. С самого раннего их детства это обыкновение превратилось в своего рода соревнование между ней и ее сестрами. Считалась удачливой та из них, которой выпадало счастье заполучить фигурку. На сон грядущий счастливица могла загадать любое желание, как можно крепче сжимая ее в руках. Внимательно вглядываясь в нежные очертания фигурки, Тита думала о том, насколько просто загадывать желания в детстве. В эту радостную пору нет ничего невозможного. А когда ребенок подрастает, он узнает про вещи, о которых не имеет смысла мечтать, так как вещи эти либо недосягаемые, либо греховные, либо бесчестные. Но что такое честность? Отвержение всего, что по-настоящему любишь? Вот бы она никогда не выросла, никогда не узнала Педро, не роптала на то, что беременна от него! Вот бы мать перестала ее терзать, настигать везде и всюду, корить за непристойное поведение! Вот бы Эсперанса, как Росаура ни пыталась бы этому воспрепятствовать, вышла замуж, не познав печали и тягот безмужней жизни! Вот бы ей, подобно Гертрудис, достало сил бежать из дому, если это потребуется! Вот бы Гертрудис вернулась домой, чтобы поддержать Титу, в чем она так сейчас нуждалась!.. Мысленно прося Бога обо всем этом, она сунула фарфоровую фигурку в крендель и поставила его на стол, чтобы он подошел еще больше. Когда тесто удвоится в объеме в третий раз, его украшают неочищенными фруктами, мажут взбитым яйцом и обсыпают сахаром. После чего ставят на двадцать минут в печь и затем остужают. Когда крендель был готов, Тита попросила Педро помочь ей отнести его к столу. Она могла бы обратиться с этой просьбой к кому-нибудь другому, но решила побеседовать с Педро с глазу на глаз, -- Педро, мне надо поговорить с Вами. -- Чего проще, почему бы не сделать это в темной комнате? Там нам никто не помешает. Я жду не дождусь, когда Вы наконец туда придете. -- Вот об этих-то встречах я и хочу поговорить. Их беседу прервал приход Ченчи, сообщившей о прибытии на торжество семьи Лобо, так что только их и ждут, чтобы, значит, почать крендель. Тите и Педро не оставалось ничего другого, как прервать разговор и понести в столовую печеное чудо, ожидаемое всеми с великим нетерпением. Когда они шли по коридору, в дверях столовой Тита увидела мать, бросавшую на нее злобные взгляды. Тита застыла как вкопанная. Пес Пульке залаял на Матушку Елену, которая грозно двинулась в сторону Титы. От страха шерсть на холке пса поднялась дыбом и он, оскалив зубы, начал пятиться. Его замешательство привело к тому, что он попал задней лапой в низкую жестяную урну с налитой туда водой. Урна находилась в конце коридорчика рядом с папоротником, и, пытаясь убежать, Пульке стал колошматить этой посудиной по полу, разбрызгивая по сторонам содержимое урны. Шумное происшествие привлекло внимание всех двенадцати приглашенных, которые собрались в гостиной. Крайне обеспокоенные, они выглянули в коридор, и Педро вынужден был им объяснить, что Пульке, скорее всего по старости, позволяет себе в последнее время необъяснимые выходки, но, право, опасаться нечего. Как бы там ни было, Пакита Лобо заметила, что Тита вот-вот упадет в обморок. Она попросила, чтобы кто-нибудь вместо Титы помог Педро отнести крендель в столовую, так как девушка, на ее взгляд, сделать это не могла. Она взяла ее под руку и увела в гостиную. Тите дали понюхать ароматическую соль, и через некоторое время она полностью пришла в себя. Тогда все прошли в столовую. Прежде чем двинуться туда, Пакита на миг задержала Титу и спросила ее: -- Ты хорошо себя чувствуешь? Мне кажется, что ты еще не пришла в себя, а уж взгляд у тебя!.. Если бы я не знала, что ты девушка порядочная, я бы поклялась, что ты беременна. Рассмеявшись, чтобы скрыть замешательство, Тита ответила: -- Беременна? Только Вам такое при-мнится! И какое отношение к этому имеет взгляд? -- Я по глазам сразу определяю, когда женщина беременна. Тита была благодарна Пульке за то, что он снова вызволил ее из затруднительного положения, потому что тарарам, который он учинил на дворе, позволил ей уклониться от разговора с Пакитой. Сквозь лай Пульке можно было различить топот лошадей. Все приглашенные прибыли. Кто еще мог пожаловать в такое время? Тита быстро направилась к дверям, открыла их и увидела, что Пульке радостно вьется у ног лошади с человеком, возглавляющим отряд революционеров. И, когда человек этот приблизился, она глазам своим не поверила, увидев, что впереди отряда скачет... ее родная сестра Гертрудис! Рядом с нею гарцевал на коне ставший ныне генералом Хуан Алехандрес, тот самый, что похитил ее. Гертрудис спрыгнула с лошади и, словно бы и не пролетело время, непринужденно сказала, что так как нынче день преломления кренделя, то она приехала на чашку свежевзбитого шоколада. Тита, с волнением обняв сестру, тут же повела ее к столу. В доме неукоснительно следовали традиции, от выпечки кренделя до приготовления шоколада, который являлся наиважнейшей частью этого домашнего ритуала. Неумение его взбивать может привести к тому, что шоколад высшего качества превратится в отвратительную жижицу, то же происходит, когда его упускают при варке, когда он чересчур густ или подгорел. Избежать всего вышесказанного просто. Воду с плиткой шоколада ставят на огонь. Количество воды должно несколько превышать то количество, которым в дальнейшем наполнят кастрюльку, где шоколад будут кипятить. При первом закипании посуду снимают с огня. В горячей воде плитка легко растворяется, и смесь пропускают через мельничку, чтобы шоколад хорошо перемешался с водой. Снова ставят смесь на огонь. Когда она закипает и начинает убегать, посуду снимают с огня. Тут же снова ставят, и так -- до трех вскипаний. После этого шоколад взбивают. Половина подается, а вторая половина снова взбивается. Тогда подается остаток, причем поверхность шоколада должна быть покрыта пенкой. Вместо воды может быть исполь- зовано молоко, но в этом случае допускается лишь одно вскипание. При втором кипячении смесь надо как следует перемешивать, чтобы она не загустела. Лучше усваивается шоколад, приготовленный на воде, нежели на молоке. Гертрудис закрывала глаза каждый раз, когда делала глоток из стоявшей перед ней чашки. Жизнь была бы намного краше, если бы каждый мог взять с собой туда, где ему приходится бывать, запахи материнского дома. Конечно, этот дом уже не был домом ее матери. Она ведь только сейчас узнала, что Матушки Елены нет в живых. И сильно огорчилась, когда Тита сообщила ей об этом. Гертрудис хотела похвастаться перед матерью своими успехами. Не она ли стала генералкой революционной армии? Этого назначения она добилась своими собственными усилиями, геройски сражаясь на поле битвы. Умение командовать было у нее в крови, так что, едва вступив в армию, Гертрудис стала быстро расти в чинах, достигнув наивысшего положения. Приехала она также и за тем, чтобы удивить мать своим счастливым замужеством. С Хуаном они вновь повстречались после того, как не виделись целый год, и та же самая страсть, что и в день, когда они впервые познали друг друга, с новой силой вспыхнула в их сердцах. О чем еще можно было мечтать! Ей так хотелось увидеть мать и чтобы та увидела ее -- для того хотя бы, чтобы Матушка Елена строгим взглядом указала ей на необходимость вытереть с губ остатки шоколада. А шоколад был приготовлен как в старые добрые времена. Гертрудис, прижмурив глаза, молча послала Тите пожелание долгих лет жизни для сохранения кулинарных секретов их семейства. Ни она, ни Росаура не владели ими, и поэтому со смертью Титы, видимо, умрет и все прошлое их рода. Закончив трапезу, гости перешли в гостиную, где на-: чинались танцы. Комната была хорошо освещена невиданно большим количеством свечей. Хуан восхитил присутствующих великолепной игрой на гитаре, губной гармонике и аккордеоне. А Гертрудис каблучком отбивала ритм исполняемых Хуаном вещей. Из своего угла Тита с гордостью наблюдала за сестрой, которую восхищенные поклонники осаждали вопросами о ее участии в революции. Со всей непринужденностью Гертрудис, дымя сигаретой, рассказывала фантастические истории о сражениях, в которых ей довелось побывать. Разинув рты, все внимали тому, как она командовала первым в ее жизни расстрелом, однако, заслышав польку "Иезуит в Чиуауа", замечательно исполняемую Хуаном на американском аккордеоне, она, не в силах удержаться, пустилась в пляс. С большой простотой, легко и весело отплясывала она этот танец, задирая юбку чуть ли не до колен. Это ее поведение вызвало скандальные комментарии присутствующих дам. Росаура шепнула Тите: -- Не знаю, откуда у Гертрудис такая прыть? Маме не нравилось танцевать, да и папа, как рассказывают, делал это плохо. В ответ Тита лишь пожала плечами: она-то прекрасно знала, от кого Гертрудис унаследовала чувство ритма и кое-что еще. Тита хотела унести Матушкин секрет в могилу, но сделать это не сумела. Через год Гертрудис родила мулатика. Хуан был взбешен и пригрозил бросить ее. Он не мог простить Гертрудис, что она, как он вбил себе в голову, принялась за старое. И тогда Тита, чтобы сохранить их семью, рассказала им все как есть. К счастью, она не решилась сжечь письма с безусловно черным прошлым матери, и они сослужили добрую службу, подтвердив невиновность сестры. Как бы там ни было, для Хуана это был сильный удар, но, по крайней мере, они не разошлись и навсегда остались вместе, проведя больше времени в радости, нежели в распрях. Все-то она знала: и почему Гертрудис так ритмична, и отчего разваливается семья Росауры, и от кого она беременна. Сейчас Тите хотелось бы знать, как лучше всего выйти из столь затруднительного положения. Это было самым важным. А самое утешительное -- что теперь есть кому поведать свои печали. Она надеялась, что Гертрудис пробудет на ранчо достаточное время, чтобы выслушать ее и присоветовать, что делать. Обратного желала Ченча. Ей ли было не злиться на Гертрудис, -- ну не на саму Гертрудис, а на ее прожорливое войско, которое доставило ей столько лишних хлопот! Вместо того чтобы насладиться семейным торжеством, в это позднее время она должна была накрыть большой стол на дворе и готовить шоколад на пятьдесят воинских ртов отряда Гертрудис. Продолжение следует... Очередное блюдо: Гренки на сливках. Глава X ОКТЯБРЬ ГРЕНКИ НА СЛИВКАХ ПРОДУКТЫ: 1 чашка сливок, 6 яиц, корица, фрукты в сиропе Способ приготовления: Разбив яйца, отделить белок. Шесть желтков взбить в чашке сливок до получения ровной смеси. Все это вылить в смазанную жиром кастрюльку. Уровень смеси не должен превышать толщины пальца. На медленном огне довести ее до загустения. Тита готовила гренки по просьбе Гертрудис -- это был ее любимый десерт. Она давно не лакомилась им и хотела отведать его хотя бы разок, прежде чем покинет ранчо, а отбыть она намеревалась завтра. Дома она провела неделю, гораздо дольше, нежели предполагала. Пока Гертрудис смазывала жиром кастрюльку, куда Тита должна была вылить взбитую смесь, она без устали тараторила. Ей столько надо было рассказать сестре, что она не управилась бы и за месяц, говори она хоть днем и ночью. Тита слушала ее с большим интересом и с опаской ждала момента, когда та выговорится, -- ведь тогда настанет ее черед. Она понимала: чтобы поведать Гертрудис о своих заботах, ей остается лишь сегодняшний день, и, хотя ей не терпелось открыть душу сестре, она не могла угадать, как та посмотрит на ее признание. Пребывание на ранчо Гертрудис и ее отряда не только не утомило Титу, но дало ей нежданную передышку. Присутствие такого количества людей в доме и повсюду на дворе давало ей возможность избегать домогательств Педро. Толчея на ранчо Титу устраивала, поскольку к окончательному разговору с Педро она не была готова. Прежде чем сделать это, она хотела хорошенько обдумать возможные выходы из создавшегося положения, связанного с ее беременностью, чтобы выбрать наиболее приемлемый. С одной стороны -- ее взаимоотношения с Педро, с другой -- ущерб, наносимый родной сестре. Росаура была бесхарактерной, для нее важнее всего было мнение общества, она оставалась все такой же толстухой, источала неприятный запах -- средства Титы нисколько не помогли ей в ее ужаснейшем положении. И если Педро бросит жену ради нее!.. Как это скажется на Росауре? Что будет с маленькой Эсперансой? -- Верно, тебе наскучила моя болтовня? -- Что ты, Гертрудис, совсем нет! -- Я это к тому, что ты вот уж несколько минут как смотришь в сторону. Скажи, что с тобой? Все дело в Педро, я угадала? -- Да... -- Если ты все еще его любишь, так почему же выходишь за Джона? -- Я не выйду за него замуж, не могу этого сделать... Тита обняла Гертрудис и тихо разрыдалась у нее на плече. Гертрудис нежно гладила ее по голове, не сводя при этом глаз со стоящих на плите гренок. Было бы жаль не полакомиться ими. Они едва не начали подгорать, и, отстранив Титу, Гертрудис мягко сказала ей: -- Я только сниму гренки с огня, и можешь плакать дальше, хорошо? Тита улыбнулась: в такой момент Гертрудис больше озабочена судьбой гренок, нежели судьбой родной сестры. Конечно, поведение Гертрудис можно было оправдать: с одной стороны, она не знала всей сложности сестриных обстоятельств, а с другой -- ей до ужаса хотелось гренок. Вытерев слезы, Тита сама сняла гренки с огня, так как Гертрудис, пытаясь сделать это, обожгла руку. Когда гренки остывают, их нарезают на маленькие кусочки, но так, чтобы они не крошились. Взбив белки, макают в них эти кусочки и затем поджаривают их на растительном масле. После чего поливают сиропом из фруктов и присыпают молотой корицей. Пока гренки остывали, Тита поведала Гертрудис все свои печали. Сперва она показала, как у нее вздулся живот -- платья и юбки на нем с трудом застегиваются. Потом рассказала, что поутру, когда встает, она испытывает головокружение и тошноту. Груди так болят, что она кричать готова, когда кто-нибудь их случайно заденет. И наконец, как бы это сказать, она и говорить-то не хочет, но вроде бы, кто знает, скорее всего, что всего вероятнее, оттого все это, что она немножечко как бы... забеременела. Гертрудис выслушала ее бормотание совершенно спокойно, ни чуточки не удивившись пиковому положению, в котором оказалась сестра. В революции она навидалась и наслышалась вещей пострашнее. -- А скажи, Росаура об этом знает? .;:< -- Нет! Не знаю... Что бы она сотворила, если бы узнала правду!.. -- Правду! Правду! А ведь правда, Тита, только в том, что ее, правды-то этой, и нет вовсе, и зависит она от того, как кто на нее смотрит. В твоем случае, к примеру, правда в том, что Росаура вышла за Педро не по-доброму, ей плевать было, что вы по-настоящему любите друг друга, вот тебе и вся правда! Или не так? -- Конечно, но ведь сейчас-то его жена не я, а она? -- Ну и что! Разве их свадьба изменила ваши нежные чувства? -- Нет. -- Правда ведь? Ну вот! Поэтому любовь ваша взаправду, самая что ни на есть правдашняя из всех, которые я встречала. И вы с Педро совершили ошибку, скрыв всю правду, но еще не поздно. Подумай сама, мама умерла, она и впрямь не понимала что к чему. Другое дело Росаура, знает кошка, чье мясо съела, и она эту правду должна понять. Скажу больше, я думаю, в глубине души она ее всегда понимала. Так что вам ничего больше и не остается, как держаться своей правды, и дело с концом. -- Значит, ты советуешь поговорить с ней? -- Видишь ли, я считаю, что на твоем месте... ты приготовила бы пока фрукты в сиропе для моих гренок... а то мы не управимся, потому что, сказать по правде, уже поздно... Тита, тут же откликнувшись на предложение сестры, начала готовить фрукты в сиропе, стараясь не упустить ни единого слова из ее рассуждений. Гертрудис сидела лицом к кухонной двери, выходящей на задний двор, а Тита -- по другую сторону стола, спиной к двери, так что не могла видеть, как Педро приближается к кухне, неся на плече мешок с фасолью для солдатского пропитания. Гертрудис, определив наметанным глазом нюхавшего порох бойца время, за которое Педро достигнет кухни, в момент его появления на пороге выпалила: -- И я думаю, хорошо бы Педро знать, что ты ждешь от него ребенка. Снаряд попал точно в цель! Педро, как если бы в него угодила молния, пошатнулся и уронил мешок на пол. Любовь к Тите переполнила его сердце. А она, испуганно обернувшись, увидала Педро, глаза которого увлажнились. -- Педро, как раз и Вы тут! Сестре надо Вам кое-что сказать. Почему бы Вам не пойти поговорить в сад, а я пока займусь фруктами в сиропе. Тита не знала, упрекать или благодарить сестру за ее помощь. Она потом поговорит с ней, а сейчас не оставалось ничего другого, как объясниться с Педро. Молча она передала Гертрудис кастрюльку, в которой начала готовить сироп, достала из ящика стола мятую бумажку с записанным на ней рецептом и передала ее Гертрудис на случай, если она запамятовала способ приготовления фруктов в сиропе. И в сопровождении Педро покинула кухню, Конечно, Гертрудис нуждалась в рецепте, без него у нее ничего бы не получилось. Не торопясь она начала его штудировать, чтобы в точности следовать всем предписаниям. Один белок взбивают в половине куартильо (Мера жидкости емкостью в четверть литра) воды на каждые два фунта сахара; соответственно два белка -- в двух стаканах воды на пять фунтов сахара; и так далее в зависимости от количества. Сироп кипятят до трех раз, кипение приостанавливают несколькими каплями холодной воды всякий раз, когда сироп начинает убегать. После трех кипячений сироп остужают и снимают пенку. Добавляют еще немного воды, а также апельсинные корки, анис и гвоздику по вкусу, после чего кипятят еще раз и снова снимают пенку. Когда сироп достигает густоты шарика, его процеживают через сито или растянутую в пяльцах тряпицу. Гертрудис читала рецепт как китайскую грамоту. Она понятия не имела, что значит пять фунтов или один куартильо воды, а тем более густота шарика. Уж у нее-то точно от этого рецепта шарики зашли за ролики! И она вышла во двор, чтобы справиться обо всем у Ченчи. Та заканчивала накладывать фасоль пятой группе солдат. Это была последняя группа, которую Ченча должна была обслужить, но вслед за тем она тут же должна готовить новую еду, чтобы первая группа революционеров, принявшая ниспосланный свыше завтрак, могла приступить к обеду, и так без остановки до десяти часов вечера, когда вахта Ченчи заканчивалась. Можно было хорошо понять ее раздражение, если не ярость, по отношению к каждому, кто приблизился бы к ней с просьбой о сверхурочной работе. Не стала исключением и Гертрудис, какой генералкой она ни была. Ченча наотрез отказалась помочь ей. Она не была приписана к ее отряду, вот и не должна сломя голову исполнять приказания на манер находящихся под ее началом мужчин! Гертрудис очень хотелось прибегнуть к помощи Титы, но здравый разум не позволил ей сделать это. Могла ли она прервать беседу Титы и Педро в такую минуту! Может быть, самую решающую в их жизни. Тита медленно брела между фруктовыми деревьями сада, запах апельсинового цвета смешивался с ароматом жасмина, источаемым ее телом. Педро с бесконечной нежностью вел ее под руку. -- Почему Вы не сказали мне об этом? -- Потому что сначала хотела принять решение сама. -- И Вы его приняли? -- Нет. -- Я полагаю, что прежде Вы должны знать и мое мнение. Иметь с Вами ребенка -- наивысшее для меня счастье, и, чтобы со всей полнотой насладиться им, я бы хотел находиться с Вами вместе как можно дальше отсюда. -- Мы не можем думать только о себе. А Росаура и Эсперанса? Что будет с ними? Педро ничего не мог ей ответить. До этого момента он не думал о них. Говоря по правде, ему вовсе не хотелось причинять им вред. Тем более расставаться с маленькой дочкой. Надо было найти решение, которое устроило бы всех. И найти его должен был он. В одном он был теперь твердо уверен: Тита никогда не покинет ранчо с Джоном Брауном. Их встревожил шум за спиной. Кто-то шел по их стопам. Педро мгновенно выпустил руку Титы и словно невзначай оглянулся, чтобы увидеть соглядатая. Это был пес Пульке, который, наслушавшись на кухне крикливых причитаний Гертрудис, искал тихое местечко, где бы мог вздремнуть. Хотя их и не застали на месте преступления, они решили продолжить разговор позже. В доме было много народу, и было опасно в такой обстановке обсуждать столь деликатные дела. На кухне Гертрудис безуспешно пыталась заставить сержанта Тревиньо довести сироп с фруктами до нужной кондиции -- никакие ее приказы этому не помогли. Она раскаивалась, что избрала для столь важного дела именно Тревиньо. А все дело в том, что, когда Гертрудис спросила на дворе у группы солдат, кто знает, что такое фунт, именно он первый сказал, что фунт соответствует четыремстам восьми- десяти граммам, а куартильо -- четверти литра, вот она и сочла, что он все знает, да просчиталась. Надо сказать, что Тревиньо впервые не исполнил ее поручение. Она вспомнила случай, когда должна была обнаружить шпиона, который завелся у них в отряде. Одна приставшая к отряду девка, бывшая его любовницей, прознала о его деятельности, и предатель, страшась, что она на него донесет, безжалостно разрядил в нее целую обойму. Гертрудис возвращалась после купания с реки и застала ее при смерти. Та успела сообщить одну его примету: на внутренней стороне правой ляжки у негодяя было красное родимое пятно в форме паука. Гертрудис не могла осмотреть всех мужчин отряда: не говоря о том, что это было бы неверно понято, шпион, раньше времени догадавшись, убежал бы прежде, чем его нашли. Она поручила эту миссию Тревиньо. Для него это тоже было нелегким делом. Начни он заглядывать в промежности мужчинам своего отряда, о нем могли бы подумать еще хуже, чем о Гертрудис. Набравшись терпения, Тревиньо дождался прибытия отряда в Сальтильо. Тут же после вступления в город он приступил к обходу всех действующих борделей, завоевывая сердца местных шлюх одному ему известными доблестями, главной из которых было то, что он относился к ним, как к дамам высшего света, так что они возомнили себя чуть ли не королевами. Вел он себя крайне воспитанно и галантно. Предаваясь любви, он читал им наизусть стихи и целые поэмы. Не было ни одной, которая не попалась бы в его сети и не была бы готова ради него служить революционной цели. Благодаря этой уловке не прошло и трех дней, как изменник стал известен: с помощью своих высокочтимых шлюх Тревиньо устроил ему засаду. Предатель пришел в комнатенку публичного дома к одной крашенной перекисью водорода блондинке по прозвищу Хрипатая, а за дверью притаился Тревиньо. Он захлопнул дверь и позволил себе с неслыханной жестокостью умертвить предателя, собственноручно забив его до смерти. После чего отрезал ему мошонку. Когда Гертрудис спросила, зачем он убил его так зверски, если можно было сделать это одним выстрелом, Тревиньо ответил, что это был акт его личной мести. Незадолго до этого человек, у которого на внутренней стороне ляжки было красное пятно в форме паука, изнасиловал его мать и его сестру, которая перед смертью, так же как недавняя жертва, рассказала об этой примете. Вот он и смыл позор со своего семейства, и это была единственная в его жизни жестокость. В дальнейшем он выказывал во всем одну только тонкость и изысканность, не исключая случаев, когда ему приходилось убивать. Делал он это с крайней щепетильностью. Со времени захвата предателя за Тревиньо укрепилась слава закоренелого бабника, что было недалеко от истины, хотя любовью всей его жизни стала Гертрудис. Долгие годы он понапрасну стремился завоевать ее расположение, никогда не теряя надежды на успех, пока Гертрудис снова не встретила Хуана. Тогда-то он и понял, что потерял ее навсегда. Сейчас он попросту служил ей как верный сторожевой пес, защищая ее от любых напастей, не покидая ее. Он был одним из лучших ее солдат на поле боя, но на кухне показал полную свою никчемность. Гертрудис, однако, было жаль его прогонять: Тревиньо был очень чувствителен и, когда она, случалось, давала ему нагоняй, неизменно напивался. Вот и не оставалось ей ничего иного, как скрепя сердце смириться с тем, что выбрала его, и попытаться вместе с ним сделать все наилучшим образом. Вдвоем они внимательно и не торопясь изучили упомянутый рецепт, пытаясь его понять. Для изготовления особо чистого сиропа, необходимого, например, для подслащивания ликеров, нужно после всего вышесказанного наклонить кастрюльку или горшок, в котором он находится, чтобы отстоялся осадок, который потом отделяется от сиропа. Осадок, впрочем, может быть аккуратно удален и без изменения положения сосуда, в котором он готовился. В рецепте не говорилось, что такое густота шарика, и Гертрудис приказала сержанту поискать разъяснение в большой поваренной книге, находившейся в чулане. Тревиньо старался обнаружить необходимую информацию, но так как он едва знал грамоту, то читал, медленно водя пальцем по строкам, чем окончательно переполнил чашу терпения Гертрудис. Различают несколько степеней готовности сиропа: сироп ровной густоты, сироп большой ровной густоты, сироп жемчужной густоты, сироп большой жемчужной густоты, сироп густоты обдувания, сироп густоты пера, просто густой сироп, сироп леденцовой густоты, сироп густоты шарика... -- Наконец-то! Вот она, густота шарика, моя генералка! -- А ну-ка, дай сюда! Я уж и надеяться зареклась. Громким голосом и с завидной беглостью Гертрудис прочитала сержанту окончание инструкции. Чтобы определить данную степень густоты, необходимо намочить пальцы в чашке с холодной водой, обмакнуть их в сироп и снова быстро опустить в чашку с водой. Если остывший сироп похож формой на шарик, а вязкостью -- на пасту, то это свидетельствует о том, что он достиг густоты шарика... -- Понял? -- Да вроде бы, моя генералка! -- Смотри у меня, вот прикажу тебя расстрелять, попляшешь! : В конце концов Гертрудис собрала все искомые сведения, и теперь оставалось только, чтобы сержант приготовил сироп, что и даст ей вожделенную возможность полакомиться гренками. Тревиньо, над головой которого нависла суровая угроза наказания в случае, если он как надобно не состряпает веденное на- чальством блюдо, несмотря на полное отсутствие опыта, изловчился выполнить приказ. Его подвиг был принят на ура. Тревиньо был на верху блаженства. По поручению Гертрудис он собственноручно отнес несколько гренок Тите, чтобы та оценила содеянное. Тита не спустилась к столу и провела вечер в постели. Тревиньо вошел в спальню и поставил гренки на столик, который Тита использовала в случаях, подобных этому, когда не хотела спускаться к ужину. Она поблагодарила сержанта, поздравив его с удачным блюдом: гренки и вправду получились вкусные. Тревиньо опечалился, что Тита плохо себя чувствует, потому что уж так был бы рад, если бы она соизволила разок сплясать с ним во время танцев, которые устраиваются во дворе по случаю отъезда ихней генералки. Гертрудис. Тита пообещала, что со всей охотой станцует с ним, если наберется сил спуститься вниз. Тревиньо тут же ретировался и с гордостью оповестил все воинство о Титином обещании. Как только сержант ушел, Тита снова прилегла, у нее не было никакого желания покидать спальню, боли в животе не позволяли ей сидеть подолгу. Тита вспоминала, сколько раз ей приходилось проращивать пшеницу, фасоль, люцерну, другие семена и зерна, не задумываясь, что все они испытывают, когда растут и столь невиданно преображаются. Сейчас она изумлялась их готовности лопаться, позволять воде проникать в свое нутро, чуть ли не взрываться -- только бы открыть дорогу новой жизни. С какой гордостью выпускали они первый росток будущего корешка, с какой скромностью теряли присущую им форму, с каким изяществом показывали миру свои листочки! Вот бы, думала она, стать простым семечком, чтобы не надо было никому рассказывать, что творится у тебя во чреве, а просто носить у всех на виду созревший живот, ничуть не страшась быть отвергнутой обществом. У семян нет подобных забот и, главное, нет матери, которой бы они боялись, страха, что их осудят. Конечно, физически у Титы теперь тоже не было матери, и все же она до сих пор никак не могла избавиться от ощущения, что в любой момент на нее обрушится неописуемо жестокое наказание, и не откуда-нибудь, а свыше и по наущению Матушки Елены! Это ощущение было ей знакомо с детства: оно связывалось с ужасом, который она испытывала, когда не следовала неукоснительно предписаниям рецептов. Всегда она стряпала, уверенная в том, что Матушка Елена обязательно углядит какое-либо отступление от правил и, вместо того чтобы похвалить, обрушит на ее голову громы и молнии за то, что Тита осквернила священные предписания. Но разве могла она воспротивиться соблазну преступить столь жестоко навязанные матерью законы кухни и... жизни? Какое-то время она набиралась сил, полулежа в постели, и тут услышала, как Педро запел под окном песню о любви. Одним прыжком она приблизилась к окну и распахнула его. Возможно ли, чтобы Педро осмелился на такое! Увидев его, она все поняла. За версту было видно, что он чертовски пьян. Стоявший рядом Хуан подыгрывал ему на гитаре. Тита насмерть перепугалась. Только бы Росаура не проснулась: проснется -- тут уж держись! И конечно, разъяренная Матушка Елена не преминула тут же ворваться в спальню с криком: -- Видишь, как далеко все это зашло! Какие же вы с Педро бесстыдники! Если не хочешь, чтобы в доме произошло кровопролитие, убирайся туда, где ты никому не сможешь причинить вреда! -- Кому и надо убраться отсюда, так это Вам. Устала я от Ваших мучительств. Раз и навсегда оставьте меня в покое! -- И не подумаю, пока ты не станешь себя вести, как хорошая женщина, то есть порядочно! -- Что значит -- вести себя порядочно? Как Вы, что ли? -- Именно! -- Почему же непорядочная именно я? Разве не Вы прижили дочь на стороне? -- Ты поплатишься за то, что осмелилась так со мной разговаривать! -- А Вы как со мной разговариваете? -- Заткнись! Ты кто такая?! -- Ваша дочь Тита! Существо, имеющее полное право жить так, как ему заблагорассудится. Оставьте меня раз и навсегда, глаза бы мои на Вас не глядели! Скажу больше, ненавижу Вас и всегда ненавидела! Эти магические слова позволили Тите спровадить Матушку Елену туда, откуда она впоследствии больше не возвращалась. Впечатляющий образ матери стал таять, пока не превратился в слабое подобие тени. По мере того как наваждение исчезало, облегчение растекалось по всему телу Титы. Перестало печь в животе и колоть в грудях. Мускулы в глубине ее чрева расслабились, открыв путь бурной менструации. Это на долгие дни задержавшееся излияние немного развеяло ее печаль, позволив ей глубоко и успокоенно вздохнуть: она не была беременна. Но этим ее беды не ограничились. Неожиданно робкая тень материнского образа начала быстро кружиться. Она пронзила оконное стекло и вылетела во двор, с шипением крутясь, как сумасшедшая пороховая шутиха. Педро в подпитии не заметил грозящей ему опасности. В окружении охмелевших, подобно ему, революционеров он с упоением горланил под окном Титы романс Мануэля М. Понсе "Звездочка". Гертрудис и Хуан тоже не почувствовали запаха жареного. Как юные влюбленные, при свете нескольких керосиновых ламп, расставленных по всему двору для освещения празднества, они как ни в чем не бывало танцевали. Внезапно бешено крутящаяся шутиха подобралась к Педро и яростно зашипела, в результате чего ближайшая к нему керосиновая лампа, взорвавшись, разлетелась на тысячи мелких кусочков. Пылающий керосин метнулся на лицо и тело Педро! Тита, закончив все, что долженствует сделать при начале месячных, услышала шум, вызванный неожиданным происшествием. Она метнулась к окну, снова распахнула его и ужаснулась, увидев, как Педро мечется по двору, превратившись в живой факел. К нему бросилась Гертрудис. Одним рывком оторвав подол юбки, она набросила его на Педро, одновременно повалив его наземь. Тита не помнила, как скатилась с лестницы, -- подле Педро она оказалась буквально через несколько секунд, как раз в тот момент, когда Гертрудис срывала с него тлеющую одежду. Педро выл от боли. Ожоги были у него по всему телу. Несколько солдат бережно отнесли пострадавшего в его комнату. Тита взяла его за левую -- необожженную -- руку и не выпускала ее. Когда они поднимались по лестнице, на пороге своей комнаты показалась Росаура. Вышла она потому, что учуяла вблизи сильный запах паленого. Она подошла к лестнице, намереваясь спуститься, чтобы посмотреть, не случилось ли чего, и тут столкнулась с людьми, которые несли дымящегося Педро. Рядом шла безутешно рыдавшая Тита. Первым побуждением Росауры было броситься на помощь мужу. Тита решилась выпустить руку Педро, чтобы Росаура могла приблизиться к нему, но Педро, испуская стоны, воскликнул, впервые обратившись к ней на ты: -- Не уходи, Тита! Не оставляй меня... -- Успокойся, Педро, я не сделаю этого. Она снова взяла Педро за руку. Росаура и Тита на миг смерили друг дружку взглядами соперниц. И тогда Росаура поняла, что ей здесь нечего больше делать, и, убежав в свою комнату, заперлась на ключ. Не показывалась она целую неделю. Так как Тита не могла, да и не хотела отлучаться от Педро, она приказала Ченче принести взбитые на растительном масле яичные белки и как можно больше сырого, хорошо размятого картофеля. Это были лучшие из известных ей средств от ожогов. Белок наносится на обожженную поверхность кожи тонким перышком, с повторными нанесениями этого мягчительного средства тут же после его высыхания. Затем надо наложить пластырь из сырого размятого картофеля, чем смягчается само воспаление и отчасти снимается боль. Тита провела всю ночь, пользуя страдальца этими домашними средствами. Накладывая картофельный пластырь, она, не отрываясь, вглядывалась в любимые черты. От его густых бровей и больших ресниц не осталось и следа. Квадратный подбородок, вздувшись от ожога, стал овальным. Тите было безразлично, что останется от той или иной подробности его облика, но Педро это было небезразлично. Что сделать, чтобы избежать рубцов? Нача тут же пришла на помощь с советом, который в свое время дала Тите и Свет-рассвета: всего лучше в таких случаях приложить к коже кору дерева тепескоуйте (астущее в Мексике дерево, кора которого используется при ожогах и различных инфекционных заболеваниях кожи, экземах, аллергиях, послеродовых осложнениях и т. п.). Тита тут же, несмотря на то что была глубокая ночь, разбудив Николаса, послала его раздобыть с лучшим в округе знахарем упомянутую кору. Только к утру ей удалось немного унять боль, которую испытывал Педро, и он на короткое время забылся сном. Она воспользовалась передышкой, чтобы проститься с Гертрудис, так как незадолго до этого услышала беготню и голоса солдат, которые седлали лошадей, готовясь к отбытию. Гертрудис долго не отпускала Титу, она сожалела, что не могла остаться, помочь ей в этом несчастье, но пришел приказ штурмовать Сакатекас. Гертрудис поблагодарила сестру за то, что смогла провести вместе с ней несколько счастливых дней. Она посоветовала Тите не отступаться от Педро и, прежде чем тронуться в путь, рассказала, каким способом солдатки избегают беременности: после каждой интимной встречи они подмываются кипяченой водой с несколькими каплями уксуса. Подошедший Хуан, прервав их беседу, напомнил Гертрудис, что пора уезжать. Хуан крепко обнял Титу и передал Педро пожелание скорейшего выздоровления. Тита и Гертрудис с волнением обнялись. Гертрудис вскочила на лошадь и ускакала. Но не одна: рядом с ее ногой в переметной суме позвякивала банка с детством -- гренки на сливках в сиропе с фруктами. Тита проводила их со слезами на глазах. То же и Ченча, с той разницей, что, в отличие от Титы, слезы ее были слезами радости. Вот уж она отоспится! Когда Тита входила в дом, она услышала испуганный крик Ченчи: -- Быть не может! Возвертаются! И действительно, похоже было, что кто-то из отряда скачет к ранчо, только вот из-за пыли, поднятой при отъезде конскими копытами, женщины никак не могли разглядеть, кто это. Приглядевшись, они разглядели повозку Джона. Он возвращался. Увидев его, Тита, однако, почувствовала замешательство. Она не знала, что должна сделать или сказать. С одной стороны, она была несказанно рада его возвращению, с другой -- чувствовала крайнее неудобство от того, что должна нарушить брачное обязательство. Джон подбежал к ней с огромным букетом цветов. Он крепко обнял Титу и, поцеловав, сердцем почувствовал в ней неуловимую перемену. Продолжение следует... Очередное блюдо: Крупная фасоль с перцами-чиле по-тескокски. Глава XI НОЯБРЬ КРУПНАЯ ФАСОЛЬ С ПЕРЦАМИ-ЧИЛЕ ПО-ТЕСКОКСКИ ПРОДУКТЫ: крупная фасоль, свинина, шкварки, широкие перцы-чиле лук, тертый сыр, салат-латук, авокадо, редис, перец-торначиле оливки Способ приготовления: Сначала необходимо выварить фасоль в растворе текеските (Минеральное вещество, широко используемое мексиканцами из-за его щелочных свойств), после чего, промыв, снова варить вместе с кусочками свинины и шкварками. Встав в пять часов утра, Тита первым делом поставила варить фасоль. На сегодняшний обед были приглашены Джон и его тетушка Мэри, приехавшая с ним из Пенсильвании исключительно ради того, чтобы присутствовать на свадьбе Титы и Джона. Тетушка Мэри изнывала от желания как можно скорее познакомиться с избранницей своего любимого племянника, но не могла сделать это, учитывая всю неуместность подобного посещения в связи с неважным состоянием здоровья Педро. Они выждали неделю, пока он поправится, и теперь намеревались нанести торжественный визит. Тита была опечалена невозможностью отменить это знакомство. Шутка ли, тетушке Джона было за восемьдесят, а проделала она столь долгий путь исключительно для того, чтобы осуществить заветную мечту -- познакомиться с ней. Приготовить хороший обед было не самое лучшее из того, что Тита хотела бы сделать для милой старушки и Джона, но чем еще могла она уважить их, разве что сообщением, что не может выйти за Джона?.. Она чувствовала себя совершенно опустошенной, подобно блюду, на котором остались лишь жалкие крохи от невиданно красивого торта. Она поискала продукты в чулане, но тех и след простыл -- их словно ветром сдуло. Наезд Гертрудис на ранчо покончил со всеми припасами. Единственное, что оставалось в амбаре, так это маис, из которого можно было сделать вкусные лепешки, да еще рис и фасоль. При хорошем расположении духа и воображении из них тоже можно приготовить достойную еду. Совсем неплохим было бы меню из риса с бананами-мачо (Один из сортов банана, идущих в готовку: его жарят и тушат) и фасолью по-тескокски (Тескоко -- штат в Мексике). Так как фасоль была не столь свежей, как обычно, и поэтому на ее варку уйдет больше времени, Тита поставила ее вариться пораньше, а пока что занялась потрошением широких перцев-чиле. Очистив перцы от прожилок, их вымачивают в горячей воде и перемалывают. Положив перцы вымачиваться, Тита приготовила завтрак и отнесла его Педро. Он успешно поправлялся. Тита то и дело меняла на обожженных местах пластыри из коры тепескоуите, что позволило избежать рубцов. Джон процедуры одобрил целиком и полностью. Любопытно, что он сам на протяжении некоторого времени занимался исследованиями коры этого дерева, которые начала еще его бабка Свет-рассвета. Педро с нетерпением ожидал приходов Титы. Помимо неописуемо вкусных яств, которые она что ни день ему приносила, на его чудесное выздоровление влияла и такая немаловажная вещь, как беседы, которые они вели каждый раз после того, как он поест. Однако этим утром Тита не могла уделить ему много времени -- ей надо было как можно лучше подготовиться к приходу Джона. Педро, закипая от ревности, сказал ей: -- Вместо того чтобы приглашать его на: обед, ты бы твердо сказала ему, что не выйдешь за него замуж по той простой причине, что ждешь от меня ребенка. -- Я не могу ему это сказать, Педро, -- Ага! Боишься расстроить докторишку? -- Не то что боюсь, но разве справедливо так обращаться с Джоном? Он заслужил все мое уважение, и я хотела бы выбрать более подходящий момент для серьезного разговора с ним. -- Не сделаешь этого ты, так сделаю я. -- Нет, ты ничего ему не скажешь. Во-. первых, я не позволяю, а во-вторых, я вовсе не беременна. -- Не понимаю тебя! -- То, что я посчитала за беременность, оказалось простым расстройством. А сейчас все в порядке. -- Вот оно что! Теперь я хорошо понимаю, что с тобой происходит. Ты не хочешь говорить с Джоном потому, наверно, что выбираешь, остаться ли со мной или выйти -за него, так ведь? Расхотелось быть рядом с жалким калекой! Тита не могла взять в толк, почему Педро ; так себя ведет, -- точь-в-точь маленький капризный ребенок. Он говорил так, будто : собирался болеть до конца своих дней, а ведь это не так -- неделя-другая, и он совсем поправится. Скорее всего, несчастный случай помутил его сознание. Может быть, голова его все еще забита дымом от его горевшего тела, и точно так же, как подгоревший хлеб заполняет гарью дом, так что дышать нечем, так и его закопченные мозги исторгают черные мысли, заменяя его всегда вежливые слова злыми оскорблениями? Как он может сомневаться в ней, как может утратить то, что было неизменной чертой его взаимоотношений со всеми, -- достоинство? Она выбежала, задетая поведением Педро, который перед тем, как она затворила дверь, крикнул ей вдогонку, что не желает больше получать еду из ее рук, -- пусть присылает Ченчу, а сама спокойно обнимается со своим Джоном. Вне себя от негодования, Тита влетела на кухню и села позавтракать. Она не успела сделать это раньше -- сперва спешила ублажить Педро, потом пошли обычные дневные дела и всякое разное, да только к чему все это? Почему Педро, вместо того чтобы все это оценить, оскорбляет ее словами и помыслами? Да он со своим себялюбием и ревностью стал настоящим чудовищем! Она приготовила несколько чилакйлес и присела поесть за кухонный стол. Ей не нравилось кушать в одиночестве, но в последнее время ей не оставалось ничего другого, -- Педро не покидал постель, Росаура ни под каким видом не желала выходить из своей комнаты, где сидела взаперти, не принимая пищу, а Ченча, родив первенца, взяла несколько дней отгула. По этой причине чилакйлес не порадовали ее, как всегда: им тоже не хватало компании. Неожиданно Тита услышала шаги. Дверь кухни распахнулась, и появилась Росаура. Титу ее вид поразил. Она была худа, как до замужества. А всего-то не ела одну неделю! Казалось невероятным, что за какие-нибудь семь дней она потеряла тридцать килограммов веса, однако так оно и было. То же самое случилось с ней, когда они переехали жить в Сан-Антонио, -- Росаура быстро похудела, но стоило ей вернуться на ранчо, как ее опять разнесло! С надменным видом она уселась напротив Титы. Час схватки наступил, но не Тита же должна была начать баталию! Она отодвинула тарелку, пригубила кофе и начала медленно отщипывать маленькие кусочки от краев лепешки, которую использовала, когда готовила свои чилакйлес. Обычно они общипывали во время еды края всех лепешек, чтобы после кормить кур, как они делали это с краюшкой хлеба, неизменно находившейся в одном из карманов. Сестры пристально посмотрели друг другу в глаза и помолчали. Первой заговорила Росаура. -- Кажется, у нас есть о чем поговорить, не правда ли? -- Да, конечно. И думаю, мы должны были сделать это, еще когда ты вышла замуж за моего жениха. -- Хорошо, если хочешь, начнем оттуда. Ты заимела жениха неоправданно. Тебе не надлежало его иметь. -- По мнению кого? Мамы или, может быть, по твоему мнению? -- Согласно семейной традиции, которую ты нарушила. -- И которую я нарушу столько раз, сколько будет необходимо, доколе эта проклятая традиция не станет считаться со мной! Я имела такое же право на замужество, что и ты, а ты не имела никакого права становиться между двумя людьми, которые горячо любят друг друга! -- Не так уж и горячо. Сама видишь, как легко Педро сменял тебя на меня. И я вышла за него только потому, что он сам этого захотел. Было бы у тебя хоть немного гордости, ты бы забыла его навсегда. -- Да будет тебе известно, что женился он на тебе лишь для того, чтобы быть рядом со мной. Никогда он тебя не любил, и ты прекрасно это знаешь. -- Вот что, не будем говорить о прошлом, меня не интересуют причины, по которым Педро на мне женился. Женился -- и вся недолга. Но я не позволю, чтобы вы оба смеялись надо мной, заруби это себе на носу! Этого я не потерплю. -- Никто не желает над тобой смеяться, Росаура, ничего-то ты не понимаешь. -- Это я-то? Не понимаю, в какое положение ты меня ставишь? Когда все на ранчо видят, как ты рыдаешь возле Педро и любовно тискаешь его руку? Это я-то не понимаю, зачем ты это делаешь? Да чтобы сделать из меня посмешище! Вот уж Бог тебя не простит! И вот что еще я тебе скажу: мне совершенно безразлично, что ты и Педро попадете к черту на рога за то, что чмокаетесь по темным углам. Более того, отныне и впредь встречайтесь сколько вашей душе угодно. Пока никто не видит, мне и дела нет, что у Педро нужда якшаться с кем попало. Что касается меня, то теперь я его на порог не пущу. У меня-то достоинство есть! Пусть для своего свинства ищет кого хочет, вроде тебя. Только женой в этом доме буду оставаться я. И в глазах посторонних людей тоже. Потому что в тот день, когда кто-нибудь застукает вас и вы снова выставите меня на посмешище, клянусь, вы об этом пожалеете! Крики Росауры перемешались с неутешным плачем Эсперансы. Девочка начала плакать еще за несколько минут до этого, но повышала тон медленно, пока ее рыдания не достигли непереносимо высокого уровня. Определенно она проголодалась. Росаура медленно поднялась и сказала: -- Дочь покормлю я. С этого дня я не желаю, чтобы ты делала это. Еще заляпаешь ее своей грязью. Чего доброго, подашь ей какой-нибудь плохой пример и научишь дурному. -- Уж я-то открою ей глаза. И не позволю тебе отравлять жизнь дочери сумасбродством, которое втемяшилось в твою больную голову. Не позволю загубить ее жизнь нашей идиотской традицией! -- Ах, так! И как же ты этому помешаешь? Или ты возомнила, что я снова подпущу тебя к ней? Так знай, крошка, не бывать этому. Где это ты видела, чтобы уличных девок подпускали к девочкам из порядочных семейств? -- Ты что же, серьезно считаешь, что семейство наше порядочное? I -- Моя маленькая семья, безусловно, порядочная. И чтобы она таковой оставалась, я запрещаю тебе приближаться к моей дочери, иначе я буду вынуждена выгнать тебя из этого дома, который мама оставила в наследство мне. Поняла? Росаура вышла из кухни с кашей, которую Тита сварила для Эсперансы, и отправилась кормить дочь. Ничего худшего для Титы она не могла придумать -- Росаура хорошо знала ее слабое место. Эсперанса была для Титы самым дорогим существом в мире. До чего же больно ей стало! Отщипывая последние кусочки от лепешки, она ото всей своей души пожелала сестре провалиться в тартарары. Это было самое малое, чего та заслуживала. За спором с Росаурой Тита не переставала щипать лепешку, накрошив целую горку. С яростью ссыпав крошки на тарелку, она выскочила во двор покормить кур, чтобы тут же вслед за этим заняться приготовлением фасоли. Все веревки на дворе были заняты белоснежными пеленками Эсперансы. Это были распрекрасные пеленки: домочадцы долгими вечерами с любовью расшивали их по краям. Ветер раздувал их, и от этого казалось, будто по двору перекатываются пенящиеся волны прибоя. Тита едва оторвала от них взгляд. Ей надо было отрешиться от мысли, что девочка впервые ест без нее, если она не хочет, чтобы приготовление обеда пошло прахом. Тита бросилась в кухню и снова принялась за фасоль. Покрошенный лук жарят на жиру. Когда он подрумянится, добавляют перетертые широкие перцы-чиле и соль по вкусу. Когда подливка готова, в нее добавляют фасоль вместе с мясом и шкварками. Мысли о маленькой Эсперансе не выходили у Титы из головы. Когда она сыпала в кастрюлю фасоль, она вспомнила, как нравится девочке фасолевый отвар. Чтобы дать его племяннице, она усаживала малышку на колени, повязывала ей на грудь большую салфетку и кормила с серебряной ложки. Какую радость она испытала в тот день, когда услышала стук ложки о первый зубок Эсперансы! Сейчас у нее появились еще два зубика. Чтобы их не повредить, Тита кормила ее с превеликой осторожностью. Хорошо, если бы Росаура учитывала это. Да разве она способна! Разве хоть раз до этого она кормила ее? Приготовила хоть раз ванну с листьями салата-латука, чтобы маленькой спокойно спалось до утра? Разве умела одевать, целовать, обнимать, баюкать, как это делала Тита? Она подумала: может, и впрямь самое лучшее покинуть ранчо? Педро разочаровал ее. Росаура в отсутствие Титы сможет наладить свою жизнь, и девочка рано или поздно привыкнет ухаживать за родной матерью. Если Тита еще больше привяжется к ней, она будет страдать так же, как страдала по малышу Роберто. Тита не имела к ней отношения, это была не ее семья, в любой момент ее могли выкинуть из дома с той же легкостью, с какой выкидывают какой-нибудь камешек из фасоли, когда перебирают ее. В то же время Джон предлагает ей создать новую семью, которой никто не сможет ее лишить. Он человек замечательный и очень ее любит. Со временем ей нетрудно будет по-настоящему полюбить его. Ее размышления прервало дикое кудахтанье кур. Казалось, что они спятили или поголовно превратились в боевых петухов. Они клевались, пытаясь завладеть последними кусочками лепешки, рассыпанными на земле. Они лягались и беспорядочно носились по двору, с яростью нападая одна на другую. Среди них выделялась одна, самая злая, пытавшаяся выклевать глаза подругам и забрызгавшая кровью наибелейшие пеленки Эсперансы. Перепуганная Тита попыталась остановить схватку, выплеснув на дерущихся ведро воды. Добилась она лишь того, что куры взбесились еще больше, драка превратилась в настоящее побоище. Куры образовали круг, внутри которого они стали с невероятной скоростью носиться одна за другой. Теперь их неудержимо несла сумасшедшая энергия собственного бега, ни одна из них не могла вырваться из вихря перьев, пыли и крови, который все с большим напором кружил и кружил, пока не превратился в могучий смерч, сметавший все, что попадалось на его пути. А в первую очередь это были пеленки Эсперансы, развешанные во всех уголках двора. Тита попыталась некоторые из них спасти, но едва потянулась к ним, как была захвачена мощным торнадо, который поднял ее на несколько метров, заставив сделать смертельные сальто под перекрестными клевками, и с силой перебросил ее на другой конец двора, где она шмякнулась оземь, будто какая-нибудь картофелина. Ни жива ни мертва, Тита лежала, прижавшись грудью к земле. У нее не было желания подняться. Если смерч снова ее подхватит, куры наверняка оставят ее без глаза. А куриный вихрь, буравя двор, сотворил глубокий шурф, в котором на веки вечные и сгинуло большинство кур. Земля поглотила их. Страшную эту сечу пережили лишь три лысые, кривые на один глаз хохлатки. А из пеленок -- ни одна. Отряхиваясь от пыли, Тита оглядела двор: от кур не осталось и следа. Но больше всего ее озаботило исчезновение пеленок, которые она вышивала с такой нежностью. Надо было как можно быстрее заменить их новыми. В общем-то, если подумать, теперь это была не ее забота -- Росаура ведь ясно сказала, что не желает ее видеть подле Эсперансы. Вот и пускай сама занимается своими делами, а у Титы и своих хлопот полон рот. Сейчас, к примеру, самое время закончить приготовление обеда для Джона и его тетушки Мэри. Она поспешила на кухню поглядеть, не готова ли фасоль, и каково же было ее удивление, когда она обнаружила, что за все эти долгие часы фасоль на плите так и не разварилась. Нечто из ряда вон выходящее творилось на ранчо. Тита припомнила, как Нача говорила, что, когда две или больше кумушек спорят, готовя тамали (Острое кушанье из маисовой муки с кусочками мяса, в обертке из бананового листа), они так и остаются сырыми. Их могли варить дни напролет, но они все такими же и оставались, а все потому, что кумушки злились. В этих случаях надобно было тамалям что-нибудь спеть, чтобы они развеселились, и тогда они быстренько доваривались. Тита подумала, что то же самое случилось и с ее фасолью, которая подслушала их спор с Росаурой. И ей не осталось ничего другого, как попытаться сменить печаль на радость и спеть фасоли что-нибудь ласковое: времени оставалось всего ничего, а обед для приглашенных готов не был. Самое верное было вспомнить какую-нибудь превеликую радость и во время пения держать ее в уме. Тита закрыла глаза и запела вальс: Я счастлива с той первой встречи, тебе любовь я отдала и душу чистую в тот вечер... В ее сознании пронеслись картины первой встречи с Педро в темной комнате: нетерпеливая страсть, с которой Педро снимал с нее платье, отчего всю ее плоть пронизало жаром, едва он коснулся своими пылкими руками ее кожи. Кровь запылала в ее жилах, сердце исторгало всплески желания. Мало-помалу горячка пошла на убыль, уступив место бесконечной нежности, успокоившей их разгоряченные души. Тита напевала, а фасоль порывисто булькала, пропитываясь собственным отваром, и стала разбухать, чуть ли не лопаясь от довольства. Открыв глаза, Тита подцепила вилкой одну из фасолин и попробовала ее -- варево было в самый раз готово. У нее оставалось еще время, чтобы до прихода тетушки Мэри почистить перышки. Весьма довольная, она покинула кухню и направилась к себе, чтобы принарядиться. Сперва надо было почистить зубы. Кувыркание на земле, которое ей пришлось пережить во время куриного урагана, привело к тому, что на зубах у нее скрипел песок. Она набрала щеткой порошок и стала с ожесточением полировать зубы. В школе ее научили делать такой порошок. Для его приготовления берут пол-унции (Мера веса, чуть меньше 30 граммов) винного камня, пол-унции сахара и пол-унции кости каракатицы, а также две драхмы (Мера веса, равная одной восьмой части унции, приблизительно 3,594 грамма) флорентийского ириса и драцены, все это измельчают в порошок и перемешивают. Объяснила детям, как самим делать зубной порошок, учительница Ховита, маленькая хрупкая женщина. Она была наставницей Титы в течение трех лет. Все ее долго вспоминали, не столько из-за тех знаний, которые от нее получили, сколько потому, что она была прелюбопытнейшим существом. Рассказывали, что в восемнадцать лет она осталась вдовой при сыне. Она так и не пожелала приискать ему отчима и по собственной воле прожила остаток дней в безбрачии. Одному Богу ведомо, в какой мере она от этого выиграла, в какой мере проиграла, но только с годами бедняжка тронулась рассудком. Чтобы отрешиться от дурных мыслей, она истязала себя работой. Ее излюбленное изречение было: "Лень -- мать всех пороков". Сама Ховита без передышки трудилась с утра до ночи. С каждым днем она работала все больше, а спала все меньше. Со временем домашних хлопот ей стало мало, и для успокоения души она стала выходить из дому в пять часов утра подметать тротуары. Начинала со своего, а после мела и соседские. Постепенно круг ее деятельности расширился до четырех кварталов, и вот так мало-помалу -- in crescendo -- она дошла до того, что перед тем, как идти в школу, навострилась подметать в Пьедрас-Неграс все тротуары. Порой в волосах у нее застревали клочки мусора, и дети насмешничали над ней. Тита, глядя в зеркало, заметила, что ее облик смахивает на облик учительницы Ховиты. Может, единственно из-за того, что после всей этой катавасии в волосах у нее запутались перья, только Тита не на шутку переполошилась. Она никоим образом не хотела превратиться в еще одну учителку Ховиту! Тита стряхнула перья и, взяв гребенку, с силой расчесала волосы перед тем, как спуститься к Джону и его тетушке Мэри, -- об их появлении на ранчо оповещало тявканье Пульке. Тита встретила их в гостиной. Тетушка Мэри была точно такой, какой она ее представляла, -- деликатной и приятной сеньорой в летах. Несмотря на годы, она выглядела безукоризненно. На ней была скромная, пастельных тонов шляпка с искусственными цветами, особенно хорошо выглядевшая на седине. Белоснежные перчатки гармонировали с цветом ее волос. При ходьбе она опиралась на палку красного дерева с серебряным набалдашником в форме лебедя. Ее речь была крайне любезна. Тетушка была в восторге от Титы и горячо поздравила племянника с удачным выбором, а Титу похвалила за ее прекрасный английский язык. Тита извинилась за отсутствие сестры, которой нездоровилось, и пригласила гостей в столовую. Тетушку восхитил рис с поджаренными бананами, похвалила она и то, как была приготовлена фасоль. Она подается с тертым сыром и украшается нежными листиками салата-латука, кусками авокадо, нарезанным редисом, перцами-торначилес и оливками. Тетушка-привыкла к другой пище, но это не помешало ей оценить вкус поданных Ти-той блюд. -- Восхитительно! -- Вы очень любезны... -- Право, тебе повезло, Джонни. Отныне ты действительно сможешь хорошо питаться. Признайся, Кэт готовит из рук вон плохо. Благодаря женитьбе ты еще и располнеешь. Джон, видя состояние Титы, спросил по-испански: -- Тебя что-то заботит? -- Да, но сейчас я не могу тебе ничего сказать, тетушке не понравится, если мы будем говорить не на английском. Джон ответил ей, также на испанском: -- Ничего, она абсолютно глуха. -- Как же она умудряется беседовать? -- Читает по губам. Но лишь по-английски, не беспокойся! К тому же, когда она ест, она не замечает ничего и никого вокруг, так что, прошу тебя, скажи, что тебя беспокоит? У нас не было времени поговорить, а свадьба через неделю. -- Джон, думаю, лучше ее отложить. -- Но почему? -- Не заставляй меня говорить об этом сейчас. Тита, стараясь, чтобы тетушка не догадалась о том, что они разговаривают на весьма деликатную тему, улыбнулась. Тетушка ответила тем же. Смакуя фасоль, она была вполне счастлива и совершенно спокойна. Действительно, испанскую речь она по губам не читала. Тита могла говорить с Джоном без всякой опаски. А он настоятельно требовал ответа. -- Ты меня... разлюбила? -- Сама не знаю... Легко ли было Тите продолжить объяснение, видя, как по лицу Джона прошла судорога? Однако он тут же взял себя в руки. -- В твое отсутствие у меня была связь с человеком, в которого я всегда была влюблена, и я потеряла девственность. Разве теперь я могу выйти за тебя замуж? После долгого молчания Джон спросил: -- Ты больше влюблена в него, чем в меня? -- Я не могу тебе ответить, я не знаю этого. Когда тебя нет, я думаю, что люблю его, а когда вижу тебя, все меняется. Рядом с тобой я чувствую себя спокойной, уверенной, беззаботной... И все же... Не знаю... Прости меня. По щекам Титы скатились две слезинки. Тетушка Мэри взяла ее за руку и с глубокой нежностью сказала: -- Какое чудо видеть влюбленную девушку, которая плачет от счастья. Я тоже не раз плакала, когда, бывало, собиралась выходить замуж. Джон понял, что слова тетушки могут заставить Титу разрыдаться и ситуация выйдет из-под контроля. Он потянулся к Тите, взял ее за руку и сказал, улыбнувшись, дабы тетушка оставалась в неведении: -- Тита, мне все равно, что ты сделала. В жизни случаются вещи, которым не следует придавать большого значения, если они не меняют главного. То, что ты рассказала, не изменит моего взгляда на наши отношения, и я повторяю тебе, что с превеликой радостью стал бы на всю жизнь твоим мужем. Но я хочу, чтобы ты хорошенько подумала, я ли тебе нужен? Если ты ответишь согласием, мы сыграем свадьбу через несколько дней. А нет, я первый пожму руку Педро и попрошу его, чтобы он позволил тебе занять рядом с ним достойное тебя место. Титу не удивили слова Джона -- они соответствовали его сути. Что ее по-настоящему поразило, так это полное понимание Джоном того, что его соперником является Педро. Она не учла удивительного чутья Джона. Тита не могла больше оставаться за столом. Извинившись, она вышла во двор и выплакалась. Успокоившись, она тут же вернулась, чтобы подать десерт. Джон встал и пододвинул ей кресло, сделав это с присущей ему деликатностью и глубоким уважением к ней. Это и впрямь был замечательный человек. Как он вырос в ее глазах! И сколько сомнений прибавилось в ее душе! Жасминовый шербет на десерт принес ей некоторое облегчение, первый же его глоток разлился свежестью по всему телу и прояснил ее мысли. Отведав шербет, тетушка обезумела от восторга. Ей и в голову не могло прийти, что жасмин идет в пищу. Заинтригованная, она хотела выяснить все тонкости приготовления подобного яства, чтобы непременно приготовить такой же шербет по возвращении домой. Тита, не торопясь, дабы тетушка могла со всей ясностью читать по ее губам, сообщила ей рецепт. Истолочь ветку жасмина и хорошенько перемешать массу в трех куартильо воды с половиной фунта сахара. Когда весь сахар растворится, пропустить смесь через плотную ткань и заморозить в шербетнице. Остаток вечера прошел как нельзя лучше. Перед уходом Джон поцеловал Тите руку и сказал: -- Я не хочу оказывать на тебя никакого давления, хочу только уверить тебя, что со мною ты будешь счастлива. -- Я знаю. Конечно, она знала это. Конечно, она учтет это, когда примет решение -- то последнее решение, от которого зависит все ее будущее. Продолжение следует... Очередное блюдо: Перцы-чиле под соусом из орехов и пряностей. Глава XII ДЕКАБРЬ ПЕРЦЫ-ЧИЛЕ ПОД СОУСОМ ИЗ ОРЕХОВ И ПРЯНОСТЕЙ ПРОДУКТЫ: 25 перцев-побланос, 8 гранатов, 100 грецких орехов, 100 граммов свежего сыра, 1 килограмм молотой говядины, 100 граммов изюма, 1/4 килограмма миндаля, 1/4 килограмма маленьких орехов, 1/2 килограмма хитоматес, 2 средние луковицы, 2 цитрона, 1 персик, 1 яблоко, тмин, белый перец, соль, сахар Способ приготовления Орехи очищают за несколько дней до приготовления блюда, так как это очень кропотливая работа, которая растягивается на долгие часы. Освободив ядра от скорлупы, необходимо также очистить их от пленки. Делать это надо с особой тщательностью, чтобы на орехе не осталось ни кусочка пленки, так как эта пленка, попав при перемолке и перемешивании со сметаной в соус, делает его горьким, сведя на нет все затраченные усилия. Тита и Ченча заканчивали чистить орехи, расположившись около обеденного стола. Орехи должны были пойти на приготовление перцев-чиле в соусе из орехов и пряностей как основного блюда к завтрашней свадьбе. Домочадцы оставили их одних, под тем или иным предлогом дезертировав из столовой. Только эти две славные героини продолжали из последних сил сражаться с орехами. По правде говоря, Тита не осуждала дезертиров. Они и так помогали ей всю неделю -- ей ли было не знать, сколь трудно очистить сто орехов. Единственным существом, которое могло, не выказывая ни малейших признаков усталости, выдержать подобное испытание, конечно, была Матушка Елена. Она не только могла перечистить корзины орехов за считанные дни, но еще и получала от этого занятия истинное наслаждение. Давить, крошить, обдирать -- были далеко не все ее увлечения. Матушка Елена не замечала, как летит время, стоило ей воссесть на дворе с мешком орехов на коленях. Она не вставала, пока в мешке не оставалось ни единого ореха. Для нее было бы детской игрой разбить эту тысячу орехов, а им это стоило неимоверных усилий! Данное количество объяснялось просто: при ста орехах на каждые двадцать пять перцев на двести пятьдесят перцев соответственно требуется тысяча. Приглашенных на свадьбу родственников и самых близких друзей оказалось восемьдесят персон. Каждый, буде пожелает, может съесть самое малое три перца. Празднество было чисто семейным, таких давно уже не устраивали, и Тита непременно хотела, чтобы обед был из двадцати блюд. Само собой разумеется, подобный обед не мог обойтись без такого лакомства, как перцы-чиле под соусом из орехов и пряностей, -- запоминающееся событие заслуживало этого, какого бы подвига ни стоила очистка стольких орехов и какими бы черными после этого ни были пальцы у Титы. Свадьба заслуживала подобной жертвы, ведь она имела для Титы особое значение. Для Джона -- так же. Он был счастлив и с воодушевлением принял самое деятельное участие в подготовке торжественного обеда. Джон последним покинул поле битвы, чтобы немного отдохнуть. Он заслужил это. Полуживой от усталости, у себя дома он мыл руки в ванной. После очистки стольких орехов у него ныли ногти. Он испытывал большое волнение, но решил поспать. Через несколько часов он породнится с Титой -- подумав об этом, он испытал неописуемую радость. Свадьба была назначена на двенадцать часов дня. Придирчивым взглядом он осмотрел висевший на стуле смокинг. Все, необходимое к завтрашнему дню, было тщательно подготовлено, ожидая часа, когда будет красоваться на хозяине. Туфли сверкали, как никогда, галстук-бант, кушак и сорочка были безукоризненны. Ну что же, все в идеальном порядке -- он глубоко вздохнул, лег и, едва коснулся головой подушки, крепко заснул. А Педро метался по своей комнате. Адская ревность разрывала ему сердце. Его бесило, что он должен присутствовать на свадьбе и выносить невыносимое -- видеть Титу сидящей рядом с Джоном. Ну и Джон -- у него не кровь в жилах, а кисель-атоле! Знает ведь, что было у него с Титой, и хоть бы бровью повел! Взять нынешний вечер: Тита хотела разжечь огонь и не нашла спичек, -- так этот Джон, вечный ухажер, тут же вызвался пособить ей! Если бы только это, так нет! Запалив огонь, он торжественно вручил Тите коробок спичек, взяв ее руки в свои. Что за идиотская выходка -- нужны Тите эти глупые подарочки! Это ведь только повод, чтобы на глазах у Педро тискать ее руки. Ишь какие манеры! Но он покажет, что должен делать мужчина, когда по-настоящему любит женщину!.. Схватив пиджак, Педро намерился отыскать Джона, чтобы набить ему морду. Но в дверях задержался -- вот уж пойдут сплетни: свояк Титы дерется с Джоном накануне свадебной церемонии. Тита не простит ему этого. Он с яростью отбросил пиджак на кровать и стал искать пилюлю от головной боли. Эта боль сторицей усиливалась от шума, производимого на кухне Титой. Заканчивая чистить немногие из оставшихся на столе орехов, Тита думала о сестре. Росаура была бы так рада этой свадьбе. Но бедняжка год назад умерла. Чтя ее память, они объявили, как того требовал религиозный уклад, годичный траур. Смерть настигла ее самым странным образом. В тот день, поужинав, она по своему обыкновению тут же ушла к себе. Тита осталась побеседовать в столовой с Эсперансой. Педро поднялся пожелать Росауре перед сном спокойной ночи. Сидя в столовой, находившейся в удалении от комнат, Тита с Эсперансой ничего не приметили. Поначалу Педро не удивился, услышав, даже при закрытой двери, как его Росаура портит воздух. Однако насторожился, когда один из этих неприятных свистов затянулся дольше обычного, показавшись ему бесконечным. Педро попытался сосредоточиться на книге, которую держал в руках, подумав, что этот протяженный звук никак не может быть продуктом пищеварительных затруднений его супруги. Пол сотрясался, свет замигал. В какой-то момент Педро решил, что громовые залпы свидетельствуют о возобновлении революции, но тут же отринул эту мысль, поскольку к этому времени в стране воцарился относительный покой. Возможно, этот шум производил мотор соседского автомобиля. Но моторы подобного зловония не распространяли. И еще было странно, что он слышал этот смрадный запах несмотря на то, что предусмотрительно обкурил всю комнату, обнеся ее ложкой с куском тлеющего угля, присыпанного сахаром. Это наиболее действенное средство от дурных запахов. Когда он был мальчиком, подобное неукоснительно делали в комнате, где испражнялся страдавший животом родственник, и с неизменным успехом добивались того, что очищали помещение от смрада. Сейчас это средство не помогало. Крайне озабоченный, он подошел к разделяющей их комнаты двери и, постучавшись, спросил Росауру о ее самочувствии. Не получив ответа, он открыл дверь и наткнулся на жену: у нее посинели губы, тело опало, как прохудившийся мяч, глаза вылезли из орбит, взгляд был отсутствующим. Тут же, у него на глазах, она испустила свой последний пердящий вздох. Джон поставил диагноз: острая желудочная гиперемия. Похороны были немноголюдными, так как со смертью Росауры усилился неприятный запах, исходивший от ее тела. И это не многих воодушевило на посещение кладбища. Но уж кто не отказал себе в присутствии на погребении, так это стервятники-сопилоте, стаями кружившие над кортежем до самого конца погребения. Убедившись, что этой падалью поживиться не удастся, они разочарованно улетели, оставив Росауру почивать в ее вечном прибежище... А Тите пока некогда было отдыхать. Ее тело молило об этом, но, прежде чем позволить ему расслабиться, она во что бы то ни стало должна была покончить с соусом из орехов и пряностей. Так что вместо воспоминаний о былых событиях лучше было поскорее управиться со стряпней и уж тогда вполне заслуженно отдохнуть. Когда все орехи очищены, их перетирают в ступе-метате вместе с сыром и сливками. Соль и белый перец добавляют по вкусу. Этим соусом поливают фаршированные перцы, которые затем украшаются зернами граната. НАЧИНКА ДЛЯ ПЕРЦЕВ: В небольшом количестве растительного масла жарят лук. Когда он подрумянится, к нему добавляют перемолотое мясо, тмин и немного сахара. После того как мясо немного поджарится, с ним вместе тушатся персики, яблоки, орехи, изюм, миндаль и нарубленный хитомате. Затем добавляют по вкусу соль и держат на огне, пока мясо немного не уварится. Перцы-чиле по отдельности поджаривают и очищают от кожицы, после чего надрезают и удаляют из них семена и прожилки. Тита с Ченчей, нагрузив перцами двадцать пять подносов, поставили их в холодное место. На следующий день нанятые слуги отнесли их к столу, и выглядели перцы как нельзя лучше. Слуги обносили вином оживленно беседующих гостей. Прибытие на торжество Гертрудис привлекло всеобщее внимание. Она приехала в двухдверном закрытом скоростном "форде" марки "Т", который только что начали выпускать. По выходе из автомобиля с нее чуть было не слетела огромная шляпа с широкими полями, украшенная страусовыми перьями. Ее платье с большими плечами выглядело вызывающе модным. Хуан не отстал от нее: на нем был элегантный костюм в обтяжку, шоферская фуражка и краги. Их старший сын превратился в скульптурно-стройного мулата. У него были тонкие черты лица. Темная кожа оттеняла голубизну глаз. Цвет кожи он унаследовал от деда, а глаза -- от Матушки Елены. Они были точь-в-точь, как у нее. За ними шел сержант Тревиньо, который после завершения революции стал личным охранником Гертрудис. У входа на ранчо Николас и Росалио, оба в праздничных мексиканских костюмах, отбирали приглашения у все новых и новых гостей. Приглашения были на загляденье. Алекс и Эсперанса сами их изготовили. Бумага и черная тушь, которой были надписаны приглашения, золотая краска, окаймляющая конверты, сургучные печати -- поистине им было чем гордиться. Все было изготовлено согласно традициям и с помощью домашних секретов семейства Де ла Гарса. Черную тушь специально делать не пришлось, она в избытке осталась со свадьбы Педро и Росауры. Конечно, тушь высохла, но в нее налили немного воды, и она залоснилась, как свежая. Для ее приготовления надо смешать восемь унций гуммиарабика, пять с половиной унций чернильных орешков, четыре унции железного купороса, две с половиной унции кампешевого дерева и пол-унции медного купороса. Для позолоты берут одну унцию аурипигмента и одну унцию тонко измельченного хрусталя. Эти порошки взбиваются в пяти или шести яичных белках, пока жидкость не станет похожей на воду. А для приготовления сургуча варят вместе фунт шеллака, полфунта бензоя, полфунта канифоли и фунт киновари. В растопленном виде смесь выливается на стол, заранее смазанный миндальным маслом, и, пока она не застыла, из нее лепят палочки либо бруски. Эсперанса и Алекс долгими вечерами штудировали эти рецепты, они хотели, чтобы приглашения были уникальными, и своего добились. Каждое было произведением искусства, являясь своего рода образцом кустарного художественного производства, которое, к сожалению, стало выходить из моды, подобно длиннополым одеяниям, любовным письмам и вальсам. Но разве мог для Титы и Педро выйти из моды вальс "Юные очи"! Именно его по настоятельной просьбе Педро исполнял в эти минуты приглашенный на торжество оркестр. Под эти звуки они кружились, воплощая собой само изящество и красоту. Тита была обворожительна. Двадцать два года, пролетевшие со дня свадьбы Педро и Росауры, казалось, не тронули ее. В свои тридцать девять она была свежа и аппетитна, как свежесорванный с грядки огурчик. Джон провожал танцующих взглядом, в котором сквозила нежность и безропотная покорность судьбе. Педро то и дело касался щекой щеки Титы, которая ощущала спиной невероятно жаркую ладонь Педро. -- Ты помнишь, когда впервые мы услышали эту вещь? -- Как я могу забыть! -- В ту ночь я не заснул, все думал, как я попрошу твоей руки. И не знал, что через двадцать два года снова спрошу тебя, хочешь ли ты быть моей женой. -- Ты это серьезно? -- Серьезнее, чем ты думаешь. Я не хочу умереть прежде, чем ты станешь ею. Всю жизнь сплю и вижу, как я вхожу с тобой в храм, затопленный белыми цветами, и ты среди них самый красивый цветок. -- И на мне белое платье? -- Конечно! Как пожелаешь. Знаешь, и, если уж мы поженимся, я непременно хочу иметь от тебя ребенка. Нам еще не поздно, разве не так? Эсперанса нас покидает, кто-то ведь должен ее заменить? Тита не могла ему ответить. Ком в горле помешал ей сделать это. По щекам ее покатились слезы. Первые в ее жизни слезы радости. -- И знай, ты не переубедишь меня. Мне все равно, что обо мне подумает моя дочь. Или еще кто-нибудь. Мы прожили долгие годы, опасаясь чужой молвы, но с этой ночи никто не сможет меня с тобой разлучить. По правде говоря, после всего, что выпало на ее долю, Тите тоже было совершенно безразлично, что подумают люди, если им станут известны ее с Педро любовные отношения. Двадцать долгих лет она оставалась верной соглашению, которое они оба заключили с Росаурой, -- теперь с нее хватит! Соглашение состояло в том, что Педро и Тита обещают быть крайне осторожными при своих встречах и держать ото всех в тайне свои интимные отношения, поскольку для Росауры жизненно необходимо поддерживать видимость счастливого семейного очага, где ее дочь растет в атмосфере священных семейных традиций, благодаря которым, по мнению Росауры, только и можно надеяться, что Эсперанса вырастет совестливой женщиной. Для сторонних глаз они останутся самой нормальной семьей. Ради этого Тита воздержится от того, чтобы иметь незаконнорожденных детей. Взамен Росаура согласна, чтобы Тита совместно с ней опекала Эсперансу, но только Тита будет заниматься ее питанием, а Росаура -- воспитанием. Со своей стороны Росаура обязалась жить с ними в мире, избегая сцен ревности и попреков. В основном они держались уговора -- кроме всего, что касалось воспитания Эсперансы. Тита была совершенно не согласна с тем, как Росаура намеревается устроить жизнь дочери. Поэтому, хотя это и не входило, согласно, уговору, в круг ее обязанностей, она использовала каждый момент, когда Эсперанса была рядом, чтобы открывать девочке глаза на вещи, о которых у ее матери было превратное представление. Л А таких моментов было предостаточно, так как кухня была излюбленным местом Эсперансы, а Тита -- ее лучшей наперсницей и подругой. Именно в один из таких вечеров, когда они коротали время за беседой на кухне, Тита узнала, что сын Джона Брауна -- Алекс ухаживает за Эсперансой. Тита первая догадалась, чем кончится дело. По прошествии многих лет Алекс снова увидел Эсперансу во время праздника на подготовительных курсах, где та училась. Алекс успешно заканчивал медицинский факультет. Их сразу потянуло друг к Другу. Когда Тита услышала от Эсперансы, что от взгляда Алекса той показалось, будто она пирожок, попавший в кипящее масло, она поняла, что не миновать Алексу и Эсперансе совместной жизни. Росаура делала все, чтобы помешать этому. С самого начала она открыто и решительно этому воспротивилась. Педро и Тита вступились за Эсперансу, и между ними началась настоящая война не на жизнь, а на смерть. Теперь Росаура открыто кричала о своих правах -- Педро и Тита нарушили соглашение, а это нечестно! Не в первый раз Эсперанса становилась яблоком раздора. Сначала распри возникли по поводу того, что Росаура всячески отваживала дочь от посещения школы, считая занятия пустой тратой времени: если единственная миссия Эсперансы всю жизнь ухаживать за матерью, то и ни к чему ей широкие познания, предпочтительней занятия музыкой, пением и танцами. Знакомство с этими искусствами пригодится ей гораздо больше. Во-первых, музыкой, пением и танцами она поможет Росауре на старости лет коротать вечера, а во-вторых, сделает участие Эсперансы в местных праздниках особенно заметным. Подобным образом она привлечет к себе всеобщее внимание и бу- дет благосклонно принята в высшем обществе. Огромных усилий стоило им после долгих разговоров убедить Росауру, что помимо пения, танцев и занятий на фортепьяно для Эсперансы не менее важно поддерживать интересную беседу с теми, кто к ней подойдет, а для этого посещать школу крайне необходимо. Росаура, скрепя сердце и скрежеща зубами от досады, согласилась пускать девочку в школу, допуская, что получение навыков интересной и приятной беседы позволит дочери еще лучше общаться со сливками общества. Только тогда они смогли определить Эсперансу в самую лучшую школу, где она с удовольствием оттачивала свои знания. Лепта Титы в ее образование была не менее значительной: тайны жизни и любви через посредство кухни. Победа над Росаурой дала временную передышку, однако вскоре возник новый спор, вызванный появлением на горизонте Алекса и вытекающей из этого возможностью замужества Эсперансы. Росауру бесила безоговорочная защита Педро и Титой ее дочери. Она использовала все средства и сражалась как львица, защищая то, что и должна была, согласно семейной традиции, защищать, -- дочь, которой надлежит ходить за матерью до самой ее смерти. Она кричала, топала ногами, вопила, плевалась, блевала, в отчаянии грозила Тите и Педро всеми смертными карами. Впервые она сама нарушила уговор, во всеуслышание проклиная Педро и Титу, бросая им в лицо попреки за все те муки, которые она из-за них приняла. Дом превратился в поле битвы. Хлопанье дверей сотрясало стены. К счастью, эта тяжба не затянулась надолго -- после трех дней яростного и ожесточенного сражения Росаура из-за серьезных проблем, связанных с пищеварением, умерла... вследствие того, отчего умерла. Наивысшим жизненным триумфом стало для Титы то, что она дождалась свадьбы Алекса и Эсперансы. Она испытывала невероятную гордость, видя, как уверена в себе Эсперанса, как умна, воспитанна, счастлива, способна и, в то же время, насколько женственна, насколько -- женщина в самом широком понятии этого слова! Ей так шло подвенечное платье, когда она танцевала с Алексом вальс "Юные очи". Как только музыка стихла, Пакита и ее муж подошли поздравить Педро и Титу. Хорхе обнял счастливого отца. -- Прими наши поздравления, Педро. Вряд ли твоя дочь могла найти лучшую пару, чем Алекс. На десять миль вокруг не сыщешь такого! -- Согласен, Алекс Браун действительно прекрасный юноша. Единственная беда в том, что они нас покидают. Алекс добился стипендии в докторантуре Гарвардского университета. Сегодня же после свадьбы они и уедут. -- Вот напасть! Что же ты теперь будешь делать, Тита? -- не без намека спросила Па-кита. -- С отъездом Эсперансы тебе уже незачем жить в этом доме. Но прежде чем ты уедешь, не забудь дать мне рецепт перцев под соусом из орехов и пряностей. Ты только погляди, какие они аппетитные! Эти перцы не только соблазнительно выглядели, но и впрямь были восхитительными. Никогда прежде они так не удавались Тите. Кушанье это горделиво являло все цвета флага: зелень перцев, белизну соуса, красный цвет граната. Трехцветные подносы продержались недолго: в мгновение ока они были опустошены... И Тита снова вспомнила тот далекий день, когда почувствовала себя последним перчиком в ореховом соусе на подносе, перчиком, который стыдливо оставляют, чтобы не прослыть обжорой... Тита спрашивала себя: исчезновение перцев -- свидетельство того, что люди забыли о хороших манерах, или они действительно получились на славу? Многочисленные сотрапезники были на седьмом небе. Как разительно отличалась эта свадьба от свадьбы Педро и Росауры, когда все гости изошли тошнотой! На этот раз, наоборот, отведав перцы-чиле под соусом из орехов и пряностей, вместо тоски и подавленности присутствующие испытали чувство, близкое к тому, которое испытала Гертрудис, отведав пресловутую перепелку в лепестках роз. И похоже, Гертрудис снова почувствовала приступ того сладостного недомогания. Посреди двора как никогда весело она танцевала с Хуаном польку "Мой любимый капитан*. Каждый раз, выкрикивая слова припева "Ай-я-яй, мой любимый капитан!", она вспоминала ту далекую пору, когда Хуан был еще только капитаном и она встретилась с ним в открытом поле в чем мать родила. Неожиданно она почувствовала знакомый жар в ногах, покалывание пониже живота, ее стали одолевать греховные мысли, и ей захотелось, во избежание бог весть каких неприятностей, как можно скорее уединиться с мужем. Гертрудис первая обратилась в беспорядочное бегство. За ней последовали остальные, под тем или иным предлогом ретируясь с блудливым выражением лица. Новобрачные в душе благодарили их -- это позволяло им, захватив чемоданы, незамедлительно отправиться в далекий путь. Правда, не раньше чем они уединятся в отеле... Не успели Тита и Педро оглянуться, как оказались лишь в компании Джона, Ченчи и их самих. Остальные, включая работников, уже находились в том или ином, подальше от ранчо, укромном местечке, где старательно занимались свальным грехом. Наиболее консервативные -- внутри своих автомобилей, кое-как припаркованных на дороге. Остальные -- где смогли, повсюду: на реке, на лестнице, в корыте, на печной трубе, на прилавке аптеки, в шкафу, в купах деревьев. Потребность -- мать всех выдумок и поз. В этот день было больше зачатий, нежели когда-либо в истории рода человеческого. Со своей стороны Тита и Педро делали все возможное, чтобы не дать сорваться с цепи своему любострастию, но оно было настолько сильным, что прорвало заслон их кожи и вышло наружу жаром и своеобразным запахом. Джон почувствовал это и, не желая быть третьим лишним, простился. Тите больно было видеть, что он уходит один. Джону надо было непременно жениться тут же после того, как она отказалась быть его женой, да он не захотел. После ухода Джона Ченча незамедлительно попросила разрешения поехать в родное селение: вот уже несколько дней, как ее муж отправился строить дом, и ей вдруг сильно захотелось повидать его. Пожелай Педро и Тита уединиться во время медового месяца, они бы и тогда не получили столь быстро такой возможности. Первый раз в жизни они могли спокойно обладать друг другом. Долгие годы им надо было принимать меры предосторожности, чтобы их, паче чаяния, не увидели, чтобы никто ничего не мог заподозрить, чтобы Тита не забеременела, чтобы, не дай Бог, стон наслаждения не сорвался с их уст, когда они до беспамятства растворялись друг в друге. Теперь все это оставалось в прошлом. Не тратя слов, они взялись за руки и направились в темную комнату. Прежде чем войти в нее, Педро поднял любимую, ногой медленно отворил дверь и обомлел: темная комната совершенно преобразилась. Исчезло все барахло. Одна только железная кровать царственно возвышалась в центре. Шелковая простыня и одеяло были белого цвета, точно так же, как ковер из цветов на полу и двести пятьдесят свечей, которые освещали комнату, назвать которую темной было бы теперь несправедливо. Тита пришла в волнение, представив, сколько усилий должен был приложить Педро, чтобы украсить ее столь замечательным образом, но и Педро испытал не меньшее волнение при мысли о том, что все это Тите пришлось делать втайне от него. Чувства настолько переполняли их, что они не заметили, как в дальнем углу Нача, затеплив последнюю свечу, бесшумно растворилась в воздухе. Педро опустил Титу на кровать и начал медленно, одну за другой, снимать с нее все части покрывавшего ее наряда. После взаимных ласк и бесконечно нежных взглядов они дали выход страсти, которую умеряли столько долгих лет. Грохот железного изголовья о стену и горловые стоны обоих смешались с воркованием тысяч голубей, в беспорядочном бегстве поспешно покидавших ранчо. Присущее живым созданиям седьмое чувство подсказало им эту необходимость. То же самое сделали остальные животные -- коровы, свиньи, куры, перепелки, ягнята и лошади. Но Тита не знала об этом. Она так остро чувствовала приближение оргазма, что увидела закрытыми глазами сияющий туннель! В тот же миг она вспомнила слова, сказанные однажды Джоном: "Если из-за очень сильного волнения загорятся сразу все спички, находящиеся в нас, они произведут такую сильную вспышку, что осветят даль, которую мы обычно не в силах охватить взглядом, и тогда перед нашими глазами как бы откроется сияющий туннель, который показывает нам путь, забытый нами при рождении и зовущий нас найти заново наше утраченное божественное начало. Так душа стремится заново обрести место, откуда она происходит, а для этого навсегда покинуть лишенное чувств тело..." Тита сдерживала свои чувства. Она не хотела умирать. Она хотела пережить этот взрыв чувств еще много раз. Это было только начало. Она сделала над собой усилие, чтобы выровнять учащенное дыхание, и только теперь услыхала шум крыльев множества голубе