К пятнадцати годам тюрьмы. Появляется надпись. X Дача Догсборо. Рассвет. Догсборо пишет завещание и предсмертное письмо. Догсборо. Так честностью прославленный Догсборо, Проживший ровно восемьдесят лет Достойно и почетно, допустил Бесчестную аферу. Люди, люди! Все, кто со мной давно знаком, твердят, Что я не знал, а если б знал, Не мог бы Все это допустить. Но я все знаю. Я знаю, кто поджег капустный склад, Я знаю, кто похитил Рыббе, знаю, Кто опоил его дурманом, знаю, Что Рома был у Шийта в день, когда Скончался тот с билетом в Сан-Франциско; Я знаю, кем на площади убит Бедняга Боул за то, что слишком много Узнал о честном старике Догсборо; Его убийца - Гири, тот, который Убил и Хука, - да, я видел Гири, Как щеголял он в шляпе Хука. Знаю И о пяти убийствах, совершенных Дживолой, - я их ниже перечислю. Я знаю все про Уи, про то, что он Все знал, от смерти Шийта до убийств Дживолы, до проклятого поджога. Я знал все это и терпел все это. Я, честный ваш Догсборо, все терпел Из жадности к богатству, из боязни Почет утратить. Я достоин казни. XI Отель "Мамот". Номер Артуро Уи. Уи, уставясь в одну точку, полулежит в глубоком кресле. Дживола что-то пишет; два телохранителя, ухмыляясь, смотрят из-за его плеча. Дживола. Трактир свой я, Догсборо, завещаю Прилежному и доброму Дживоле, А смелому, но вспыльчивому Гири - Мой загородный дом, Эрнесто Роме Я завещаю сына. Пост судьи Прошу дать Гири, полицейским шефом Поставьте Рому, доброго Дживолу Назначьте попечителем убогих. От всей души рекомендую вам Преемником моим - Артуро Уи, Он этого поста вполне достоин. Поверьте честному Догсборо. - Все. Такое завещанье обеспечит Нам полностью успех. Теперь, надеюсь, Загнется он без проволочек. Надо Похоронить его со всем почетом. Необходимо памятник надгробный Снабдить изящной надписью. Вороны Давно живут старинной доброй славой, Оставшейся от белой их сестры, Которую когда-то кто-то видел. Старик Догсборо - белая ворона, Да, белая ворона среди черных. Но вот что, шеф. Ваш Гири слишком вьется Вокруг Догсборо. Это неприлично. Уи (вскакивая). Что? Гири? Где? Дживола. Шеф, я сказал, что Гири Вокруг Догсборо вьется. Уи. Я ему Не верю. Входит Гири в новой шляпе - это шляпа Хука. Дживола. И я тоже! Милый Гири, Как там кондрашка у Догсборо? Гири. Он Не подпускает доктора. Дживола. Того Искуснейшего доктора, который Так ловко Рыббе вылечил? Гири. Другого Я не пущу к нему. Старик болтает. Уи. А может, и при нем болтают лишку... Гири. Что это значит? (Дживоле.) Ты, брехун, опять Чего-то набрехал здесь? Дживола (озабоченно). Милый Гири, Прочти-ка завещанье! Гири (вырывает у него из рук бумагу). Рому - шефом Полиции? Да вы сошли с ума! Дживола. Он требует. Я, Гири, тоже против. Но с Ромой шутки плохи! Входит Рома, сопровождаемый телохранителями. Милый Рома! Прочти-ка завещанье. Рома (вырывает у Гири бумагу). Дай! А, Гири - Судьей! А где предсмертная записка? Гири. Ее он спрятал, хочет передать. Пять раз ловил я сына на попытке... Рома (протягивает руку). Отдай. Ну! Гири. Что? Да нету у меня! Рома. Врешь, грязный пес. Они в ярости стоят друг против друга. Твои я понял козни. Там дело Шийта, - и оно меня Касается! Гири. Там есть о деле Боула, Оно касается меня! Рома. Конечно. Но вы мошенники, а я мужчина. Тебя я знаю, Гири! Ты, Дживола, - Хромой притворщик, даже хромота Твоя притворна! Что вы тут брехали? Артуро, что они тут про меня Тебе брехали? Берегитесь, вы! Не заходите далеко! Замечу - Сотру вас всех в кровавый порошок. Гири. Ты на своих заплечников ори! Рома (своим телохранителям). А это он про вас! Так в главном штабе Вас называют, - вы для них собаки, Заплечники. Сидят в "Цветной капусте", Рубахи шьют (показывает на Гири) у модного портного, Пока вы заняты работой грязной. (Обращаясь к Уи.) А ты - ты терпишь все. Уи (словно пробудившись). Что я терплю? Дживола. Что по грузовикам Карузера Он вел огонь. Карузер ведь из треста! Уи. Вы что, палили по грузовикам Карузера? Рома. Да нет, мои ребята Разочек самочинно постреляли. Им не всегда понятно, почему Страдают только маленькие лавки, А богачи, спесивые торговцы, Живут спокойно и забот не знают. Шеф, я и сам не все могу понять! Дживола. Трест в бешенстве. Гири. Кларк заявил вчера: Пускай еще хоть раз такое будет... Он даже у Догсборо был. Уи (сумрачно). Эрнесто, Не нужно так! Гири. Шеф, дай им по рукам, А то они тебе на шею сядут! Дживола. Трест в бешенстве! Рома (вынимая револьвер, - к обоим). Так. Руки вверх! (Их телохранителям.) Вы тоже! Все - руки вверх. Довольно, пошутили! К стене! Дживола, его люди и Гири поднимают руки и медленно отходят к стене. Уи (безучастно). Ну, что такое там? Эрнесто, Не надо их пугать. Зачем ругаться? Ну, выстрел по грузовику с капустой! Подумаешь, - уладится! Дела У нас идут отлично, как по маслу. Пожар удался. Лавки платят тридцать Процентов за охрану. Разве худо? Через неделю будет на колени Поставлен целый городской район. Никто не пикнет. А пока задумал Я планы посерьезней. Дживола (быстро). Что за планы? Гири. На планы я чихал! Пока что руки Не худо б опустить. Рома. Артуро, лучше Пусть тянут руки вверх. Дживола. Что, если Кларк Сюда зайдет? Уж то-то подивится! Уи. Эрнесто, спрячь свой револьвер. Рома. Нет, шеф. Проснись, Артуро. Разве ты не видишь, - Они тобой играют и тебя Подталкивают к этим Кларкам, к этим Карузерам с Догсборо? "Если Кларк Сюда зайдет!" Где деньги пароходства? Мы их и не видали. Наши парни Палят по лавкам, банки с керосином Таскают и твердят вздыхая: "Уи Забыл про тех, кому он всем обязан! Он нос задрал и строит господина". Проснись! Гири. Выкладывай начистоту, С кем ты? Уи (вскакивает). Вы мне хотите револьвер Приставить к горлу? Ну уж нет, насильем Вы не добьетесь ни шиша. Со мной Так не пойдет. Хотите мне грозить - Пеняйте на себя. Я - добрый малый. Но я не выношу угроз. Не хочешь Мне слепо доверять - иди к чертям! Здесь я хозяин. Выполняй свой долг И не жалей себя. Вот мой закон. А что ты заслужил - потом увидим. Сначала послужи. Я требую От вас доверья, десять раз доверья! Вам не хватает веры. А без веры Погибло все. Благодаря чему Я столько сделал? Потому что верил. Да, как фанатик верил в наше дело. Вооруженный верой, только верой, Я подошел к Чикаго и его Поставил на колени. Только верой Я победил Догсборо, победил О'Кейси. Я вооружен был только Несокрушимой верой! Рома. С револьвером! Уи. Есть револьвер и у других людей. Но нет у них такой железной веры, Которую должны иметь вожди. Вот почему должны вы верить, верить В меня, - без всяких рассуждений, верить, Что я хочу вам блага и что знаю, В чем это благо. И что только я Найду пути, ведущие к победе. Когда помрет Догсборо, я один Распоряжусь, кого куда назначить. Скажу одно: вы будете довольны Своим вождем. Дживола (прижимая руку к груди). Артуро! Рома (угрюмо). Вольно! Гири, Дживола и телохранители Дживолы, не опуская рук, медленно выходят. Гири (выходя, Роме). Шляпа Твоя мне нравится. Дживола (выходя). Мой милый Рома... Рома. Вон! Шут Гири, не забудь похохотать, Ты, вор Дживола, хромоту свою Возьми с собой - ведь ты ее украл! Уи (после того как они вышли, снова впадает в сомнамбулическое состояние). Оставь меня! Рома. Когда бы я, Артуро, Не обладал такой железной верой В тебя, какую ты изобразил, Не мог бы я смотреть в лицо ребятам! Нам нужно действовать! И сразу! Гири Задумал что-то гнусное! Уи. Эрнесто, Я замыслы великие лелею. Забудь о Гири! Ты - мой старый друг, Мой преданный помощник, и с тобой Хочу я поделиться новым планом. Рома (сияет). Выкладывай! А то, что я хотел О Гири, - подождет. (Садится рядом с Артуро Уи.) Его люди ожидают его, стоя в дальнем углу. Уи. Чикаго - наш, Но этого мне мало. Рома. Мало? Уи. Разве В других местах нет овощной торговли? Рома. Конечно, есть. Но как туда проникнуть? Уи. Как? С заднего крыльца. Парадным ходом. В окно. И в форточку. И в дымоход. Вербуя и моля, грозя и плача. Насильем нежным и стальным объятьем. Как здесь. Рома. Везде особые условья. Уи. Поэтому я думаю, Эрнесто, О генеральной репетиции На небольшом участке. И посмотрим, Иначе ли в других местах. Рома. А где Ты хочешь репетицию устроить? Уи. Где? В Цицеро. Рома. Но там ведь этот Дольфит С его паскудной нравственной газетой Для овощных торговцев - по субботам Меня ругает он убийцей Шийта. Уи. Пусть прекратит немедленно. Рома. Что ж, можно! Враги у борзописца есть. Он многих Приводит в ярость. Например, меня... Да, ругань можно прекратить, Артуро. Уи. Давай-ка действуй! Трест уже ведет Переговоры с Цицеро. Мы будем Торговцам мирно продавать цветную Капусту. Рома. Кто ведет переговоры? Уи. Кларк. Но ему не просто. Из-за нас. Рома. Так. Значит, Кларк ведет игру. Я Кларку Не верю ни на грош. Уи. Там говорят, Что мы за трестом следуем как тени. Они хотят капусту, но не нас. Торговцы нас боятся, и не только Одни торговцы. Дольфита супруга - В правленье фирмы "Импорт овощей", Она вошла бы в трест "Цветной капусты", Но мы ее пугаем. Рома. Значит, план Пойти войной на Цицеро придумал Совсем не ты, а трест "Цветной капусты"? Теперь я понял все, Артуро. Все! Теперь я понял их игру. Уи. Чью? Рома. Треста! Все ясно! Завещание Догсборо Заказано Капустным трестом! Он Стремится Цицеро завоевать. А ты ему мешаешь. Как отставить Тебя? Они еще в твоих руках. Ты нужен им для темных махинаций, И до сих пор они тебя терпели. Куда тебя девать? А ну, Догсборо, Давай пиши предсмертное письмо. Вокруг него стоит Капустный трест, Потом они растроганно находят Конверт с письмом; потом его, рыдая, Вскрывают на глазах у журналистов: Старик раскаялся и умоляет - С чумой, которую он сам призвал, Немедленно расправиться и снова Вернуться к честной овощной торговле. Таков их план. Замешаны тут все: И Гири, - он Догсборо завещанье Велит писать, - он друг-приятель Кларка, Который в Цицеро переговоры Ведет, "встречая трудности", который Желает деньги загребать лопатой, А руки не марать. Дживола тоже, Он сразу чует падаль. А Догсборо этот, Честнейший хрыч Догсборо, тот, который Строчит предательское завещанье, Где ты измазан с ног до головы Дерьмом, - так вот, старик Догсборо должен Сейчас же окочуриться, иначе Твой план захвата Цицеро сгорел! Уи. Ты думаешь, что это тайный сговор? А в самом деле, к Цицеро они Меня не подпускают. Я заметил. Рома. Артуро, я налажу это дело, Позволь мне, слушай: я сегодня ночью С десятком верных молодцов отправлюсь На дачу к старому Догсборо, брошу Его в машину, объявлю - в больницу, И - прямо в мавзолей. Уи. Но там на даче Эмануэле Гири. Рома. Что ж, он сможет Там и остаться. Они смотрят друг на друга. Чистка! Уи. А Дживола? Рома. К нему заеду по пути назад, Куплю венок в его цветочной лавке Для честного Догсборо. И для Гири. Я заплачу наличными. (Показывает на свой револьвер.) Уи. Эрнесто, Постыдный, вероломный этот план Догсборо - Кларков - Дольфитов меня Убрать с дороги, вытеснить из дела Сорвать необходимо. Доверяюсь Тебе. Рома. Я принимаю эту честь. Но прежде, чем начнется это дело, Ты должен воодушевить ребят. Оратор из меня плохой. Уи (пожимает ему руку). Согласен. Рома. Я знал, Артуро! Вместе, только вместе Мы победим. У нас ведь цель одна! Мы вместе! Как в былые времена. (Своим людям.) Ну, что я вам сказал? Артуро - с нами! Уи. Приду. Рома. В одиннадцать. Уи. Куда? Рома. В гараж. Ура! Мы снова поднимаем знамя! (Быстро уходит, сопровождаемый своими людьми.) Уи (ходит взад и вперед, репетируя речь, которую он произнесет перед телохранителями Ромы). Друзья! Я с сожалением узнал, Что за моей спиной составлен гнусный, Изменнический заговор. Мои Ближайшие сотрудники, которым Я безгранично доверял, недавно, Объятые безмерным честолюбьем И алчностью, вступили в тайный сговор С Капустным трестом... Нет, так не годится! Вступили в сговор... С кем же? Нет, не с трестом - С полицией, чтоб уничтожить нас. И чтоб со мной расправиться. Терпенье Иссякло. Я приказываю вам, Чтоб под водительством Эрнесто Ромы - Ему я верю - ночью... Входят Кларк, Гири и Бетти Дольфит. Гири (так как у Уи очень испуганный вид). Это мы. Кларк. Артуро Уи, примите миссис Дольфит. Трест просит выслушать ее и с ней Прийти к согласью. Уи (мрачно). Хорошо. Садитесь. Кларк. В переговорах о слиянье, кои Велись между чикагским трестом и Зеленщиками Цицеро, торговцы, Как вам известно, выдвинули против Вас, как акционера, возраженья. С трудом "Цветной капусте" удалось Их опровергнуть. Миссис Дольфит здесь... Миссис Дольфит. Чтоб выяснить все недоразуменья. Сначала я должна, по просьбе мужа, Сказать вам, что кампания в газете Была не против вас. Уи. Не против нас? Кларк. Я буду прям: "самоубийство" Шийта Всем в Цицеро внушило отвращенье. Каков бы ни был Шийт, судовладелец Не просто кто-нибудь, о ком никто Не скажет ничего. Еще Карузер Добавил: по его грузовику Стреляли из засады. Оба раза Замешаны, Артуро, ваши люди. Миссис Дольфит. Все знают в Цицеро: капуста ваша Покрыта кровью. Уи. Это клевета! Миссис Дольфит. О, вы чисты! С тех пор как мистер Кларк За вас ручается, мы только против Эрнесто Ромы. Кларк (быстро). Хладнокровье, Уи! Уи. Не буду слушать! Что я вам, мальчишка? Довольно! Хватит! Рома - мой помощник. Кто смеет мне указывать, кого Мне приближать к себе! Я не стерплю Такого срама! Гири. Шеф! Миссис Дольфит. Игнатий Дольфит С такими, как Эрнесто Рома, будет Бороться до конца. Кларк (холодно). И будет прав. Его поддержит в этом деле трест. Уи, будьте рассудительны: торговля И дружба - вещи разные. Ну, что же? Уи (так же холодно). Мне нечего прибавить, Кларк. Кларк. Печально! Сударыня, о результате встречи Я глубоко жалею. (Выходя, Уи.) Глупо, Уи! Оставшись наедине, Уи и Гири не смотрят друг на друга. Гири. Да, после нападенья на машину Карузера не миновать борьбы. Уи. Я не боюсь борьбы. Гири. Ну, что ж, не бойся! Ты бросишь вызов разве только тресту, И прессе, и сторонникам Догсборо, И городу Чикаго... Слушай, шеф! Попробуй быть благоразумным, - это... Уи. Я обойдусь без твоего совета. XII Гараж. Ночь. Слышится шум дождя. Эрнесто Рома и юный Инна. На заднем плане гангстеры. Инна. Уже второй! Рома. Артуро задержался. Инна. А может быть, колеблется? Рома. Возможно. К своим сторонникам он так привязан, Что сам погибнет, а людей не тронет. Давно убрать бы этих крыс - Дживолу И Гири. Он колеблется и медлит, Воюет сам с собой. Так может длиться До двух часов, до трех... Но он придет. Артуро Уи я знаю, Инна. (Пауза.) Только Когда увижу труп мерзавца Гири, Мне полегчает, словно я держался И наконец отлил. Инна. Дождь бьет по нервам! Какая ночь! Рома. Люблю такие ночи. Из всех ночей - темнейшие люблю, Из всех машин - быстрейшие люблю, А из друзей - решительных. Инна. Давно ли Вы с ним знакомы? Рома. Восемнадцать лет. Инна. Давно. Гангстер (выходит вперед). Ребята просят выпить. Рома. Нет. Они должны быть трезвыми. Телохранители вводят низкорослого человека. Низкорослый (задыхаясь). Тревога! Там два броневика, битком набитых Полицией! Рома. Спустить стальную штору! Нас это не касается, но лучше Семь раз примерить... Стальная штора, медленно опускаясь, закрывает дверь в гараж. А проход свободен? Инна (кивает). Табак - вещь странная. Вот человек, Который курит, кажется спокойным. А станешь, как спокойный человек, Закуривать, и сам спокойным станешь. Рома (улыбаясь). Дай руку, покажи! Инна (вытягивает руку). Дрожит. Как худо! Рома. А что худого? Вот быки спокойны. Бесчувственны. Ничто их не тревожит. Рука же пусть дрожит. Она - как компас, Стальная стрелка компаса дрожит, Пока не станет. И рука желает Понять, где полюс. Вот и все. Крик с улицы: "Машины с полицией!" Рома (резко). Остановились? Голос. Нет. Один из гангстеров (входит). Остановились за углом машины С погашенными фарами! Рома. Они Артуро ловят! Гири и Дживола Его пристукнут. Это западня! Пойдем встречать его! Гангстер. Самоубийство! Рома. Самоубийство? Пусть самоубийство! Ведь нашей дружбе восемнадцать лет! Инна (звонким голосом). Оружье наготове? Гангстер. Да. Инна. Эй, штору! Стальная штора медленно поднимается, быстрыми шагами входят Артуро Уи и Дживола в сопровождении телохранителей. Рома. Артуро! Инна (тихо). И Дживола! Рома. Что случилось?! Артуро, мы боялись... (Громко смеется.) Черт возьми! Ну, все в порядке! Уи (хрипло). Почему бы нет? Инна. Мы думали, беда... Пожмите руку, Шеф, другу вашему - он только что Нас звал в огонь - за вас, Артуро Уи. Уи подходит к Роме и подает ему руку. Рома, смеясь, берет ее. В тот момент, когда он не может протянуть руку к револьверу, Дживола молниеносно выхватывает браунинг, прижав его к бедру, стреляет. Рома падает. Уи. Загнать их в угол! Люди Ромы стоят в растерянности; всех, во главе с их начальником Инной, загоняют в угол. Дживола наклоняется над лежащим на полу Ромой. Дживола. Дышит. Уи. Доконай. (Обращаясь к стоящим у стены.) Ваш заговор против меня раскрыт, И ваши замыслы насчет Догсборо Раскрыты тоже. Я нанес удар В последнюю минуту. Бесполезно Сопротивляться. Я вас научу Мне изменять! Гнездо предателей! Дживола. У всех оружье! (Поглядев на Рому.) Ишь, зашевелился! Он оживает... Не везет ему! Уи. Мы встретимся на даче у Догсборо. (Стремительно выходит.) Инна (стоя у стены). Вы гады! Вы предатели! Дживола (очень взволнован). Огонь! Стоящих у стены скашивает пулеметная очередь. Рома (приходит в себя). Дживола, черт! (Тяжело поворачивается, лицо его бело как мел.) Что было здесь? Дживола. Не важно. Двух-трех лягавых стукнули. Рома. Ты сволочь! Что ты с людьми моими сделал? Дживола не отвечает. Что С Артуро?.. О, я так и знал! Убийцы! (Поднимает голову, осматривается - он ищет на полу труп Артуро Уи.) Где он? Дживола. Ушел. Рома (в то время как его подтаскивают к стене). Собаки! Ах, собаки! Дживола (холодно). Я хромоног? А ты - хромоголов. Ступай теперь к чертям - без лишних слов. Появляется надпись. XIII Цветочная лавка Дживолы. Входят Игнатий Дольфит - это мужчина ростом с мальчика - и Бетти Дольфит. Дольфит. Не хочется. Бетти. А почему? Ведь Рома Исчез. Дольфит. Убит. Бетти. Не все ли нам равно? Кларк говорит, что Уи перебесился, Он стал степенный, больше не грубит. А продолжать нападки - это значит Вновь пробуждать все скверные инстинкты. Ты сам, Игнатий, пострадаешь первым, А если замолчишь, они тебя Не тронут. Дольфит. А поможет ли молчанье? Не думаю. Бетти. Но ведь они не звери! Из бокового входа появляется Гири, на нем шляпа Ромы. Гири. Хелло! Вы тут уже? И шеф пришел. Он будет рад. А я бегу. Простите. Бегу, пока меня никто не видел. Я эту шляпу свистнул у Дживолы. (Хохочет так, что с потолка сыплется штукатурка, и, помахивая рукой, выходит.) Дольфит. Их брань страшна, но смех еще страшнее. Бетти. Молчи, Игнатий, здесь молчи! Дольфит (горько). Теперь Везде молчать придется... Бетти. Что поделать? Всем в Цицеро уже известно: Уи Наследует умершему Догсборо. Торговцы овощами склонны с трестом Объединиться. Дольфит. У меня пока что Разбили две печатные машины. Предчувствую недоброе! Входят Дживола и Уи, протягивая руки, как для объятия. Бетти. Хелло! Уи. Я рад вас видеть, Дольфит! Дольфит. Мистер Уи, Я медлил к вам явиться... Уи. Почему же? Такой храбрец - всегда желанный гость. Дживола. Тем более такая дама! Дольфит. Уи, Не скрою, до сих пор считал я долгом Сражаться против... Уи. Недоразуменье! Нам надо было с самого начала Вступить в контакт, и мы бы обошли Все трудности. Ведь я всегда хотел Все сделать по-хорошему. Дольфит. Насилье... Уи. ...мне тоже ненавистно. Для чего Была бы сила там, где правит разум? Дольфит. Но цель моя... Уи. Она же и моя: Мы с вами оба за расцвет торговли. За то, чтоб мелкий овощной торговец, Которому приходится несладко, Спокойно продавал товар. И мог бы Рассчитывать на сильную защиту. Дольфит (решительно). И сам решал, желает ли защиты. Вот в чем я твердо убежден. Уи. И я. Он должен сам решать. А почему? Да потому, что, если он свободно Избрал защитника и возложил Ответственность на некоего друга, Которого он сам избрал, тогда Царит доверье, - в овощной торговле Оно необходимо, как и всюду. Я это утверждал всегда. Дольфит. Я рад От вас услышать это: Цицеро Насилья не потерпит. Уи. Что ж, понятно! Насилья без нужды никто не терпит. Дольфит. Скажу вам прямо: ежели слиянье С "Цветной капустой" повлечет такой же Кровавый хаос в Цицеро, как тот, Что здесь, в Чикаго, - я вам не союзник! Пауза. Уи. Я, мистер Дольфит, тоже буду прям, Я знаю: в прошлом иногда случалось, Что нарушались, может быть, невольно, Законы высшей нравственности. Это В борьбе бывает. Но среди друзей Такого быть не может. Милый Дольфит, Я только одного хочу: чтоб вы Мне верили, меня считали другом, Который никогда в беде не бросит. Нигде и никогда. Но вы в дальнейшем - Я к делу перейду - в своей газете Не публикуйте больше страшных басен, Которые людей лишь бесят. Разве Чрезмерны эти требованья? Дольфит. Нет. Молчать о том, чего не происходит, Не трудно. Уи. Если же возникнет стычка, По мелочи - ведь люди только люди, - Так вот, надеюсь, нам никто не станет Кричать сейчас же: караул! Убийцы! Не стану обещать, что никогда Шофер не матюгнется. Все бывает. А если тот или иной торговец Тому или иному человеку Поставит пару пива за доставку Цветной капусты, не вопите сразу О вымогательстве. Бетти. О, мистер Уи, Мой муж гуманен. Дживола. Это всем известно. И раз мы все так мирно обсудили И выяснили все, я предлагаю Вам показать, друзья, мои цветочки... Уи (пропуская Дольфита вперед). Нет, нет, прошу вас, мистер Дольфит! Они идут осматривать цветочную лавку. Уи ведет Бетти, Дживола - Дольфита. В дальнейшем они все снова исчезают позади корзин с цветами. Появляются Дживола и Дольфит. Дживола. Японские дубочки перед нами. Дольфит. Они цветут над круглыми прудами? Дживола. И в зарослях тропического сада. Дольфит. Злодеям, говорят, цветов не надо. Исчезают. Появляются Бетти и Уи. Бетти. Насилье - это слабость силача. Уи. Раб слышит только щелканье бича. Бетти. Всех убедит разумный аргумент. Уи. Не тех, кому платить большой процент. Бетти. Но попирать оружием права... Уи. Реальная политика трезва. Исчезают. Появляются Дживола и Дольфит. Дольфит. Цветам чужды коварство или злоба. Дживола. За это я люблю цветы до гроба. Дольфит. Как безмятежно жизнь у них течет! Дживола (лукаво). Конечно! Нет газеты - нет забот. Исчезают. Появляются Бетти и Уи. Бетти. Я слышала про вас, что вы спартанец. Уи. Я не терплю курильщиков и пьяниц. Бетти. Ужели вы святых отцов святей? Уи. Я человек, не знающий страстей. Исчезают. Появляются Дживола и Дольфит. Дольфит. Как хорошо тут жить, в оранжерее... Дживола. Да, хорошо, когда бы жить, жирея... Исчезают. Появляются Бетти и Уи. Бетти. Вы набожны? Уи. Я так отвечу вам: Я христианин. Достаточно, мадам? Бетти. А заповеди Ветхого завета? Уи. В быту суровом ни к чему все это. Бетти. Прошу вас осветить, хотя бы кратко, Проблемы социального порядка. Уи. О, это ясно из моих речей: Меня волнуют судьбы богачей. Исчезают. Появляются Дживола и Дольфит. Дольфит. Тюльпаны эти кажутся грустны. Дживола. Они для похорон припасены. Дольфит. Ах, я забыл, что кормят вас цветы. Дживола. С моей клиенткой смертью мы на "ты". Дольфит. Но вы, надеюсь, не в союзе с ней? Дживола. Лишь против несговорчивых людей. Дольфит. Так, знаете, легко дойти до точки. Дживола. До цели. Впрочем, это все цветочки. Дольфит. Ах, да! Дживола. Как вы бледны! Дольфит. От духоты. Дживола. Мой друг, я вижу, вам вредны цветы. Исчезают. Появляются Бетти и Уи. Бетти. Я рада - вы договорились с мужем? Уи. Да, нет сомнений, мы отныне дружим. Бетти. Друг, обретенный в бурях, грозах, драмах... Уи (кладет ей руку на плечо). Я одобряю чуткость в милых дамах. Появляются Дживола и Дольфит - он белый как мел. Замечает руку Уи на плече своей жены. Дольфит. Пойдем, жена. Уи (идет к нему навстречу, протягивает руку). Вы приняли решенье, И это, мистер Дольфит, превосходно! Оно послужит Цицеро на благо. Союз таких людей, как вы и я, - Залог успеха. Дживола (дает Бетти цветы). Нежное идет К прекрасному! Бетти. Ах, посмотри, Игнатий! Прощайте, мистер Уи! Уходят. Дживола. Вопрос решен, Все к лучшему... Уи (мрачно). Мне не по вкусу он. Появляется надпись. XIV Колокольный звон. За гробом, который несут в мавзолей города Цицеро, идут Бетти Дольфит в трауре, Кларк; Уи, Гири и Дживола несут по большому венку. Уи, Гири и Дживола, передав венки, остаются перед входом в мавзолей. Оттуда доносится голос священника. Голос священника. Безвременно почив, Игнатий Дольфит Здесь успокоится. Окончен путь, Мощенный не доходами - трудами, Трудами, приносившими богатство, Но не тому, кто умножал его И кто безвременно ушел из мира. У врат небесных бдительный архангел Положит руку на плечо пришельцу, Где ткань костюма вытерта до дырки, И скажет: "Этот человек пронес Тяжелый груз". В муниципалитете, На заседаньях, после прений все Немного помолчат. Все будут ждать, Что вот заговорит Игнатий Дольфит. Сограждане охотно шли за ним. Он честен был. Сегодня умерла С ним совесть города. Он был нам нужен, Особенно сейчас, и он ушел, Ушел от нас тот человек, который, Закрыв глаза, прямой дорогой мог Идти, который знал закон и право. Был ростом мал, но духом был велик. Свою газету сделал он амвоном, И этот звучный голос разносился, Пространство и границы побеждая. Игнатий Дольфит, в мире спи. Аминь. Дживола. У пастора есть такт: о том, как Дольфит Преставился, - ни слова. Гири (на нем шляпа Дольфита). У него Не такт, мой друг, а семеро детей. Из мавзолея выходят Кларк и Малберри. Кларк. Вы, сволочи, над гробом сторожите, Чтоб не пробилась истина? Дживола. Ах, Кларк, Зачем так грубо? Можно ли ругаться В священном месте? Да и шеф сегодня Шутить не расположен. Малберри. Душегубы! Игнатий Дольфит слова не нарушил, И он молчал. Дживола. Невелика заслуга - Нам помогать молчаньем. Мы хотим Поддержки не молчаньем, а речами, И громкими. Малберри. Он мог одно сказать: Вы - душегубы! Дживола. Дольфита убрать Необходимо было. Он был порой, Через которую сочился пот Испуганных торговцев. Слишком пахло Трусливым потом. Гири. А капуста ваша? Ей рынок сбыта нужен или нет? Малберри. Нам не нужны убийства! Гири. Чистоплюи! Мы режем скот, но ростбиф вы едите! Кричите: мяса! А потом бранитесь На повара, который точит нож! Вы, дурачье, должны на нас молиться, А не ругать нас. Марш домой! Малберри. Ах, Кларк, Ты в черный день привел их к нам. Кларк. Я знаю. Оба угрюмо уходят. Гири. Не поддавайся, шеф! Не омрачат Нам эти гады праздника! Дживола. Тсс, Бетти! Из мавзолея выходит Бетти Дольфит, ее поддерживает под руку женщина. Уи делает несколько шагов ей навстречу. Из мавзолея доносится органная музыка. Уи. Примите, миссис Дольфит... Она молча проходит мимо. Гири (орет). Эй, ты! Стой! Она, остановившись, оборачивается. Видно, что лицо ее бело как мел. Уи. Примите соболезнованье. Друг мой И ваш супруг покинул этот мир. Но овощи остались. Допускаю, Что вы забыли о своей капусте, Что слезы вам туманят взор, и все же Постигшее вас торе не должно Заставить вас забыть, что пули наглых, Трусливых террористов поражают Грузовики с капустой и что льется На мирную капусту керосин. Но рядом с вами - я и наши люди. Мы предлагаем вам защиту. Бетти (подняв глаза к небу). Боже! Он не остыл еще! Уи. Я вместе с вами Скорблю о смерти друга моего, Убитого из-за угла рукой Предателя. Бетти. Да, Дольфита убила Рука, которую он пожимал... Не ваша ли? Уи. Все та же клевета, Все то же распусканье гнусных слухов, Все то же нежеланье нас понять, И недоверье к искренности дружбы, И ложное истолкованье лучших Моих порывов как враждебных действий, И подозрительное отверганье Моей протянутой руки! Бетти. Руки, Протянутой, чтоб задушить! Уи. То было Рукопожатье дружбы! Бетти. Как удав Хотел быть другом кролика! Уи. Слыхали?! Вот так мне отвечают! Дольфит тоже Считал мое сердечное стремленье, Мой искренний порыв - сухим расчетом, И слабостью - мое великодушье. На все, что я твердил, ответом было Холодное молчанье. Да, молчанье! Не теплая душевная поддержка. А я-то как надеялся - в ответ На чуть ли не униженные просьбы О дружбе, о вниманье, или просто О дружеском участье - на взаимность! Напрасно я надеялся! Презренье Мне бросили в лицо. И даже это Молчание, обещанное нам С угрюмой неохотой, - нарушают При первом поводе! Куда, к примеру, Теперь оно девалось? А? Куда? Кричат о страхах, распускают басни Чудовищные!.. Я прошу иметь В виду: мое терпенье безгранично, Но может лопнуть! Бетти. У меня нет слов. Уи. У сердца есть слова. Бетти. Так это сердце Вас делает таким красноречивым? Уи. Я говорю, как чувствую. Бетти. Ужели Так можно чувствовать? Да, верю, верю! Вы убиваете от всей души! Вы так же искренне преступны, как Другие добродетельны! Обману Вы верите, как люди верят правде! Вы неизменны лишь в любви к измене! Честны во лжи! В корысти - бескорыстны! Вас доблестным порывом не подкупишь! Воспламеняет вас звериный пыл! Вас вдохновляет кровь! Насилье! Им Вы дышите с восторгом. Подлость вас Растрогает до слез. А добродетель Вселит в вас ненависть и жажду мести! Уи. Таков мой принцип, миссис Дольфит, - я Противника не прерываю, даже Когда меня поносят. Да, я знаю: В таких кругах, как ваш, - меня не любят. Мое происхожденье - я ведь сын Кварталов Бронкса - мне в вину вменяют. "Он деревенщина, не знает даже, Какою вилкой надо есть десерт! Ну как его в коммерцию пускать? Зайдет ли речь о займах, о тарифах И о других финансовых вопросах, Он по ошибке - ножик хвать! Ну, нет, Так дело не пойдет. Он нам не нужен!" Я, миссис Дольфит, прям, я называю Все вещи собственными именами, И этого мне тоже не прощают. Так вот, со мной враждует предрассудок, И победить могу я только сам Руками и делами. Миссис Дольфит, Вы связаны с торговлей овощами. Я тоже. Это между нами мост. Бетти. Его не перекинешь через пропасть, На дне которой - труп! Уи. Печальный опыт Внушает мне, что с вами говорить Мне следует по-деловому: я - Влиятельный политик, вы - хозяйка Торговли овощной. Прошу ответить: Что вы надумали с торговлей? Жизнь Идет вперед, минуя наши беды. Бетти. Да, жизнь идет - и потому я людям Скажу о той чуме, что им грозит! Я мертвому клянусь: возненавижу Свой голос, если он произнесет: "Хочу обедать" или: "С добрым утром", А не одно и то же: "Уничтожьте Артуро Уи!" Гири (с угрозой). Дитя мое, потише! Уи. Мы посреди могил. Для нежных чувств Час не пришел. Я говорю о деле, А не о мертвецах. Бетти. Ах, Дольфит, Дольфит! Зачем меня покинул ты? Уи. Вы правы. Поймите, Дольфита на свете нет. Кто в Цицеро поднимет голос против Террора, издевательства, насилья? Потеря ваша невознаградима! Вы беззащитны во враждебном мире, Где слабый обречен. У вас осталась Одна последняя защита - я. Бетти. Вы смеете об этом говорить Вдове того, кто вами умерщвлен? Чудовище! Я вас ждала, я знала, Что вы придете обвинять других В злодействах черных, совершенных вами. "Не я, другой!", "Я ни о чем не знаю!". "Я изнасилован", - кричит насильник, "Убийство! Отомстим!" - кричит убийца. Уи. Мой план незыблем: вам нужна защита. Бетти (слабо). Он не пройдет! Уи. Увидим скоро. Бетти. Боже, О, защити нас от такой защиты! Уи. Какой же вы дадите мне ответ? (Протягивает ей руку.) На дружбу вы согласны? Бетти. Нет! Нет! Нет! (В ужасе убегает.) Появляется надпись. XV Спальня Артуро Уи в отеле "Мамот". Уи, мучимый кошмарами, ворочается в постели. На стульях сидят его телохранители, держа револьверы на коленях. Уи (во сне). О, сколько крови! Сжальтесь, тени! Прочь! Стена позади него становится прозрачной. Появляется дух Эрнесто Ромы; во лбу огнестрельная рана. Рома. И это все напрасно. Это все - Резня, коварство, ярость и угрозы - Все зря, Артуро. Потому что корень Твоих злодейств - гнилой. Им не расцвесть! Предательство - дурной навоз. Лги, режь, Пускай страдают Дольфиты и Кларки - Своих не трогай! Слышишь, Уи! Не трогай! Пусть заговор твой оплетет весь мир, Но заговорщиков не трогай! Все Топчи ногами - береги лишь ноги, Их не топчи! Лги всем в лицо, - однако Не вздумай оболгать вон то лицо, В том зеркале! Ты мне нанес удар, Но ты нанес удар себе, Артуро. Я другом был тебе, когда еще Ты был известен только вышибалам. Теперь я перешел в небытие, А ты на "ты" с хозяевами жизни. Предательство возвысило тебя, Предательство тебя низвергнет. Так же, Как предал ты помощника и друга Эрнесто Рому, - так ты всех предашь, И так же всеми будешь предан сам. Зеленая земля покрыла Рому, Но не твое предательство. Оно Стоит, раскачиваясь на ветру, Над тихими могилами, и люди Взирают на него. Настанет день, Когда восстанут все, кого убил ты, Восстанут все, кого еще убьешь, И двинутся стеною на тебя, Ты, окруженный ненавистью, будешь Искать защиты... Да, как я искал, Как я кричал и проклинал, моля, - Грози, моли. - Безмолвствует земля. Уи (вскакивая). Сгинь, гад! Стреляйте! Сгинь! Вы что, заснули? Телохранители стреляют в то место стены, на которое указывает Уи. Рома (исчезая). Стреляйте, я теперь неуязвим для пули. XVI Сити. Собрание чикагских торговцев овощами. Они очень бледны. Первый торговец. Шантаж! Убийство! Произвол! Грабеж! Второй торговец. А тут смиренье! Раболепье! Трусость! Третий торговец. Нет, не смиренье! В январе ко мне Явились в лавку двое: руки вверх! Я их испепелил своим презреньем И произнес спокойно: господа, Я уступаю силе, - дав понять, Что с ними даже знаться не желаю И этого одобрить не могу. Я был суров. Мой непреклонный взор Им говорил: ну что ж, берите кассу, Но если б не оружье ваше... Четвертый торговец. Верно. Я умываю руки! - так я сразу Сказал супруге. Первый торговец. Что же, значит - трусость? О нет, расчет! Казалось, если молча Отдать им кассу, душегубы эти Отстанут и уйдут. Не тут-то было! Шантаж! Убийство! Произвол! Грабеж! Второй торговец. Лишь с нами можно так. Мы - без хребта! Пятый торговец. Нет, без оружья! Я торгую свеклой, И я не гангстер. Третий торговец. Все-таки надеюсь, Что этот пес нарвется на таких, Которые ему клыки покажут. Пусть где-нибудь попробует еще раз! Четвертый торговец. Ну, скажем, в Цицеро! Входят торговцы овощами из Цицеро. Они белые как мел. Торговцы из Цицеро. Хелло, чикагцы! Торговцы из Чикаго. Хелло, друзья из Цицеро! Хелло! Каким вас ветром занесло в Чикаго? Торговцы из Цицеро. Нас вызвали сюда. Торговцы из Чикаго. Кто? Торговцы из Цицеро. Он. Первый торговец из Чикаго. Как может Он вызывать вас? Как он может вами Командовать? Первый торговец из Цицеро. Он взвел курок! Второй из Цицеро. Пришлось Насилью уступить. Первый из Чикаго. Проклятье! Трусость! Вы разве не мужчины? Разве судей Нет в Цицеро? Первый из Цицеро. Нет судей. Третий из Цицеро. Больше нет. Третий из Чикаго. Послушайте, бороться надо, люди! Остановите черную чуму! Не допустите, чтобы саранча Сожрала все. Первый из Чикаго. Второй, десятый город, А там, глядишь, он всю страну проглотит. Во имя всей страны - боритесь! Второй из Цицеро. Мы? За всю страну? Мы умываем руки. Другие пусть... Четвертый из Чикаго. А мы, болваны, верим, Что этот пес нарвется на таких, Которые клыки оскалят. Под звуки фанфар появляются Артуро Уи и Бетти Дольфит (в траурном одеянии), за ней - Кларк, Гири, Дживола и телохранители. Уи проходит вперед. На заднем плане выстраиваются телохранители. Гири. Хелло! Из Цицеро все прибыли? Первый из Цицеро. Да, все. Гири. А из Чикаго? Первый из Чикаго. Все. Гири (Уи). Все собрались. Дживола. Добро пожаловать, торговцы! Трест "Цветной капусты" вам передает Привет сердечный. (Кларку.) Мистер Кларк, прошу. Кларк. Я сообщу вам новость: после долгих Переговоров, протекавших вовсе Не так уж гладко (я вам выдал тайну), Оптовая торговля Бетти Дольфит Решила влиться в трест "Цветной капусты". Теперь все будут получать товар От названного треста. Очевиден Ваш выигрыш: поставки здесь надежней. У нас уже утверждены расценки - Слегка повышенные. Миссис Дольфит, Вы стали членом треста, разрешите - Я руку вам пожму. Кларк и миссис Дольфит пожимают друг другу руки. Дживола. Имеет слово Артуро Уи. Уи (подходит к микрофону). Торговцы из Чикаго И Цицеро! Сограждане! Друзья! Когда честнейший господин Догсборо Меня призвал - то было год назад - И слезно умолял взять под защиту Чикагскую торговлю овощами, Я тронут был, но не совсем уверен, Смогу ли оправдать его доверье. Догсборо умер. Завещанье старца Известно всем. Покойный выражает Мне, названому сыну, благодарность За все, что сделал я с того момента, Как согласился на его призыв. Торговля овощами - луком, свеклой, Цветной капустой - в городе Чикаго Отныне под надежною защитой. Я не боюсь сказать: благодаря Молниеносным действиям моим. Потом я внял другому обращенью: Игнатий Дольфит упросил меня Взять под защиту Цицеро - вторично Пришлось мне согласиться. Я поставил Одно условье: пусть меня попросят Торговцы сами. Пусть они решат И призовут меня. Я запретил Оказывать на Цицеро давленье! Ваш город волен сам меня избрать! Я не желаю, чтоб цедили "ладно" Сквозь зубы или соглашались морщась. Я требую ликующего: "Да!" - Звучащего решительно и твердо. И так как я сказал, чего хочу, А то, чего хочу, хочу сполна, Я снова обращаюсь к вам, чикагцы. Меня вы лучше знаете, и, верю, Вы по заслугам цените меня. Так вот: кто за меня? Замечу в скобках, Что кто не за, тот против и пускай Сам на себя пеняет. Все. Я кончил. Вы можете свободно выбирать! Дживола. Послушайте сначала миссис Дольфит, Вдову борца за ваши интересы! Бетти. Друзья! Теперь, когда заступник ваш, Мой незабвенный муж, Игнатий Дольфит, Ушел... Дживола. Почиет в бозе! Бетти. И не может Вас поддержать - совет мой: изберите Защитником своим Артуро Уи, Как я его избрала, в это время Тяжелое узнав его - и ближе И лучше. Дживола. Начинаем! Гири. Кто за Уи, Поднимем руки! Некоторые сразу же поднимают руки. Один из Цицеро. Ну а выйти можно? Дживола. Любой свободен делать все, что хочет. Торговец из Цицеро нерешительно выходит. Следом за ним - два телохранителя. Раздается выстрел. Гири. Так. Вы теперь! Как ваш свободный выбор? Все поднимают руки - каждый тянет вверх обе руки. Дживола. Шеф, выборы окончены, торговцы Из Цицеро, а также из Чикаго Взволнованно тебя благодарят За то, что ты встаешь на их защиту. Уи. Я принимаю эту благодарность. Пятнадцать лет назад, когда я, сын Кварталов Бронкса, безработный, начал, Услышав голос рока, путь в Чикаго В сопровожденье лишь семи надежных Товарищей, - мечтал я прочный мир Завоевать для овощной торговли. В то время было мало нас, кто страстно Стремился обеспечить этот мир. Теперь нас много. Прочный мир в чикагской Торговле овощами - не мечта, А грозная реальность. Чтобы мир Надолго обеспечить, я сюда Велел доставить новые орудья, Броневики, гранаты, пулеметы И сотен пять резиновых дубинок; Защиты нашей просят ныне все - Не только Цицеро с Чикаго, но и Другие города: Детройт! Толедо! Бостон! Лос-Анжелос! И Вашингтон! Там тоже продают капусту. Флинт! Линкольн! Атланта! Санта-Фе! Сент-Пол! Шайенн! Чарлстон! Колумбия! Нью-Йорк! Все молят: "Защити нас, помоги!" Всех защитит и всем поможет Уи, Бой барабанов, фанфары. Во время речи Уи появилась надпись. XVII Цицеро. Из грузовика пробитого пулеметной очередью, выбирается обливающаяся кровью женщина. Шатаясь она выходит вперед. Женщина. Спасите, люди! Ради бога! Люди! Мой муж убит в машине! Помогите! Мне руку прострелили!.. Кто-нибудь, Скорее, бинт!.. Они нас убивают, Как мух, летающих над кружкой пива! О боже!.. Никого!.. Ах, помогите! Мой муж!.. Убийцы! О, я знаю, кто Его убил! Артуро Уи! (Яростно.) Ты изверг! Подонок ты, мерзейший из подонков! Ты грязь, которая грязнее самой Червивой грязи! Вошь! Ты - хуже вши! Уи, люди, это Уи! Поблизости стрекочет пулемет, и она падает. О, почему Не истребили до сих пор чуму! ЭПИЛОГ А вы учитесь не смотреть, но видеть, Учитесь не болтать, а ненавидеть. Хоть человечество и было радо, Отправив этих выродков налево, Торжествовать пока еще не надо: Еще плодоносить способно чрево, Которое вынашивало гада. ХРОНОЛОГИЯ (надписи, появляющиеся в конце каждой сцены) Сцена I 1929-1932. Всемирный кризис особенно сильно потряс Германию. Когда он достиг наивысшей точки, прусские юнкеры предприняли несколько попыток получить заем от государства. Долго эти попытки оставались безуспешными. Рейнские промышленники мечтают о завоеваниях. Сцены II и III Помещики, стремясь заинтересовать президента Гинденбурта в своих нуждах, преподносят ему почетный дар - имение. Сцена IV Осенью 1932 года партия Гитлера и его личная гвардия стояли перед угрозой финансового краха, а значит, и немедленного роспуска. С решимостью отчаяния Гитлер стал рваться к власти. Но долго ему не удавалось получить аудиенцию у Гинденбурга. Сцена V В январе 1933 года президент Гинденбург несколько раз отказывался назначить лидера национал-социалистской партии на пост рейхсканцлера. Но он боялся расследования скандального дела с "восточной помощью", в котором он сам был замешан. За подаренное ему имение Нойдек Гинденбург взял государственные деньги и израсходовал их не по назначению. Сцена VI Когда рейхсканцлер генерал Шлейхер пригрозил президенту разоблачением финансовых афер и злоупотреблений, Гинденбург 30 января 1933 года передал Гитлеру власть. Следствие было прекращено. Сцена VII Судя по некоторым источникам, Гитлера обучал декламации и сценической пластике провинциальный актер Базиль. Сцена VIII В феврале 1933 года вспыхнуло здание рейхстага. Гитлер обвинил своих противников в поджоге и подал сигнал к ночи длинных ножей. Сцена IX После громкого судебного процесса о поджоге рейхстага трибунал в Лейпциге приговорил к смертной казни полусумасшедшего бродягу. Настоящие поджигатели вышли сухими из воды. Отныне германская юстиция работает на Гитлера. Сцены X и XI Близкая смерть Гинденбурта вызвала ожесточенные схватки в лагере нацистов. Влиятельные круги настаивали на удалении Эрнста Рема. Вскоре предстояла оккупация Австрии. Сцена XII В ночь на 30 июня 1934 года Гитлер совершил нападение на своего друга Эрнста Рема в гостинице, где Рем ждал его, чтобы начать совместные действия против Гинденбурга и Геринга. Сцена XIII В 1934 году австрийский канцлер Энгельберт Дольфус согласился на требование Гитлера - запретить австрийской печати нападать на нацистскую Германию. Сцены XIV и XV Оккупации Австрии предшествовало убийство Энгельберта Дольфуса, австрийского канцлера. Нацисты неутомимо вербовали в Австрии сторонников. Сцена XVI 11 марта 1938 года Гитлер вступил в Австрию. В условиях нацистского террора 98 процентов избирателей голосовали за Гитлера. Германия вступила на путь завоеваний. После Австрии наступил черед Чехословакии, Польши, Дании, Норвегии, Голландии, Бельгии, Франции, Румынии, Болгарии, Греции. ИЗ ДНЕВНИКА БРЕХТА  10 марта 1941. Мне снова пришла в голову та мысль, которая родилась в свое время в Нью-Йорке, - написать пьесу о гангстерах, которая бы напомнила некоторые всем известные события. Быстро набрасываю план - 11-12 сцен. Конечно, все должно быть написано в высоком стиле. 28 марта 1941. Невзирая на хлопоты о визе и подготовку к путешествию, я упорно работаю над новой "гангстерской историей". Не хватает только последней сцены. Трудно предвидеть, каким будет воздействие двойного "эффекта отчуждения" - гангстерская среда и высокий стиль. Так же трудно предсказать, какое впечатление произведут пародии на классику - сцена в саду Марты Швертлейн, сцена из "Ричарда III". Познания Стефана в области связей гангстерского мира с властями мне очень полезны. 1 апреля 1941. В "Уи" задача вот в чем: исторические события должны постоянно просвечивать, но, с другой стороны, гангстерское "облачение" (являющееся разоблачением) должно иметь самостоятельный смысл, потому что - теоретически говоря - оно должно воздействовать и без всяких исторических намеков; слишком тесная связь обеих линий (гангстерской и нацистской), то есть форма, при которой гангстерская линия оказалась бы только символическим выражением второй линии, - была бы непереносима: зритель постоянно доискивался бы до значения той или иной подробности, до прототипа каждого из персонажей. Это было особенно сложно. 2 апреля 1941. Приходится возвращаться к уже написанному, чтобы выровнять ямбы "Карьеры Артуро Уи". Ямб у меня был очень расхлябанный - я обосновывал это частично тем, что пьеса будет ставиться только по-английски, а частично тем, что моим персонажам к лицу развинченный стих. Грета сосчитала, что из 100 стихов хромали 45, и оба моих довода назвала отговоркой. По ее мнению, опустившихся персонажей можно изображать иначе, не посредством дурных ямбов. Джазовый ямб с синкопами, которым я часто пользовался до сих пор (пятистопник, но спотыкающийся), - нечто совсем иное, он ничего не имеет общего с небрежностью - его трудно строить, он требует искусства. Но, главное, она считала, что, если ямбы не будут ровными, пострадает эффект отчуждения. Интересно, удастся ли мне сообщить стремительность эпическому, - ведь не следует же думать, что оно от природы размеренно. По сути дела, и в эпосе можно замедлять действие и ускорять его, да и потрясение, и обнаженный конфликт, и столкновение противников в эпическом произведении возможны так же, как и в драматическом. Надеюсь, что моя пьеса докажет и это тоже. 9 апреля 1941. Мир снова затаил дыхание - германская армия катится в направлении на Салоники с той скоростью, с какой едут ее автомашины... Кажется, что только эта армия сохранила способность двигаться, только она одна владеет игральной костью, которой в наше время важнее овладеть, чем полем битвы. Устарелые армии не могут с ней конкурировать, как древняя прялка - с современным прядильным станком "Дженни". Храбрость отступает перед твердостью шофера, неутомимость - перед точностью, выдержка - перед усердием. Стратегия стала хирургией. Вражескую страну сначала оглушают наркозом, затем "вскрывают", после чего дезинфицируют, накладывают швы и т. п. - и все это в высшей степени спокойно. 12 апреля 1941. Не говоря о том, что белый стих никак не может прижиться на почве немецкого языка (ср. ужасные стихи в "Тассо"!), для меня в нем всегда чувствуется нечто анахронистическое, нечто фатально феодальное. Стоит его лишить свойственного ему придворного изысканного тона и витиеватой официальности, как он тотчас становится пустым, вульгарным - выскочкой. Заставляя гангстеров и торговцев цветной капустой говорить ямбами, я достигаю преимущественно пародийного эффекта, ибо только при этих условиях светом рампы озаряется неадекватность их победоносного возвышения, и все же там, где белый стих изуродован, искалечен, обрублен, - там образуется новая форма, которая может послужить материалом для современных стихов с нерегулярными ритмами; у этого материала еще все впереди. 12 апреля 1941. Удивительно, как рукопись во время работы становится фетишем! Я нахожусь в полной зависимости от внешнего вида моей рукописи, в которую я все время что-то вклеиваю и которую эстетически поддерживаю на высоте. Постоянно ловлю себя на том, что я, меняя текст, стараюсь сохранить то же число строк - только для того, чтобы сохранить число страниц! Я писал "Артуро Уи", все время видя его перед собой на сцене, это доставило мне много удовольствия. Но теперь в дополнение к нему хочется написать нечто совершенно нигде и никогда не представимое на театре: "Уи. Вторая часть. Испания (Мюнхен) (Польша) Франция". К ПЬЕСЕ "КАРЬЕРА АРТУРО УИ, КОТОРОЙ МОГЛО НЕ БЫТЬ"  ВВОДНАЯ ЗАМЕТКА  "Карьера Артуро Уи, которой могло не быть", написанная в 1941 году в Финляндии, представляет собой попытку объяснить капиталистическому миру возвышение Гитлера, в связи с чем он и помещен в привычную для этого мира среду. Стихотворная форма позволяет дать масштаб героизма действующих лиц. ПРИМЕЧАНИЯ  В настоящее время широко распространено мнение, будто выставлять на посмеяние великих политических преступников - живых или мертвых - неуместно, да и нецелесообразно. Говорят, что на это болезненно реагирует даже простой народ, и не только потому, что он невольно причастен к преступлениям, но и потому, что уцелевшие посреди развалин не могут над этим смеяться. Стоит ли к тому же ломиться в открытые двери - таковых в развалинах слишком много; утверждают, что люди усвоили урок, - зачем еще и еще раз напоминать о нем этим несчастным? Если же урок не усвоен, то опасно возбуждать в народе смех над правителями - ведь он, народ, и без того недостаточно серьезно к ним отнесся и т. д. и т. п. Сравнительно нетрудно оспорить предъявляемое к искусству требование, чтобы оно проявляло осторожность относительно жестокости правителей, чтобы оно любовно полило слабый росток познания, и тем, которые показали грабли, оно показало, как пользоваться лейкой, и т. д. Можно оспорить и понятие "народ", означающее нечто более высокое, чем "население", и показать, как в головах еще живет призрак пресловутого "народного единства" - единства палачей и жертв, предпринимателей и предпринятых. Этим, однако, вовсе еще не сказано, что сатире не подобает вмешиваться в серьезные вопросы. Именно серьезные вопросы ее и занимают. Великих политических преступников непременно следует выставлять на всеобщее обозрение, и прежде всего на посмеяние. Ведь они прежде всего вовсе не великие политические преступники - просто их руками творятся великие политические преступления, а это далеко не одно и то же. Не надо бояться плоской истины, если только она истинна! Гитлера провал его предприятий не делает дураком, однако и размах его предприятий не делает его великим человеком. Господствующие классы современного государства по большей части пользуются для осуществления своих предприятий весьма заурядными людьми. Даже в особо важной области экономической эксплуатации нет необходимости в исключительных дарованиях. Трест ИГ-Фарбен, ворочающий миллиардами, использует незаурядные таланты лишь в одной-единственной форме - он их эксплуатирует; сами же эксплуататоры, кучка людей, в большинстве случаев получивших власть по наследству, сообща обладают некоторой хитростью и жестокостью, однако их невежество не наносит им коммерческого ущерба, как не помешало бы им и случайное благодушие кое-кого из них. Политические дела они препоручают людям, которые нередко отличаются еще гораздо большей глупостью, чем они сами. Гитлер в подметки не годится Брюнингу, а Брюнинг - Штреземану, в военной области Лакейтель был под стать Гинденбургу. Какого-нибудь военного теоретика вроде Людендорфа, который проигрывал сражения из-за своей политической незрелости, так же нельзя возводить в ранг интеллектуального гиганта, как и эстрадного фокусника, мастера молниеносного счета. Такие люди производят впечатление величия благодаря размаху их предприятий. Однако именно этот размах свидетельствует об их ограниченности; он говорит лишь о том, что было мобилизовано великое множество умных людей, так что кризисы и войны выставляют напоказ умственный уровень населения. К этому надо прибавить, что и само преступление нередко вызывает восторг. О кровавом убийце Кнейзеле обыватели моего родного города не говорили иначе как с благоговением и воодушевлением, так что я и по сей день запомнил его имя. Ни к чему было даже приписывать ему обычные истории о трогательной любви к несчастной старенькой матери; его убийств было вполне достаточно. Историческая концепция обывателей (и пролетариев - до тех пор пока у них нет иной) - концепция по большей части романтическая. Первый Наполеон пленил нищее воображение многих немцев отнюдь не как создатель "Кодекса Наполеона", а как завоеватель, принесший в жертву миллионы человеческих жизней. Завоевателям к лицу пятна крови - это подчеркивает их мужественную красоту. Некий доктор Пехель писал в 1946 году в журнале, справедливо названном "Немецкое обозрение", о Чингисхане, что "если Pax Mongolica была куплена ценой разорения двадцати государств и жизнью многих десятков миллионов людей", то этот "кровавый завоеватель, разрушитель всех ценностей является в то же время властителем, доказавшим, что он обладал не разрушительным умом", и был уже потому велик, что не был мелочен в обращении с людьми. Необходимо разрушить это почтение к убийцам. Повседневная логика не должна отступать в тень, имея дело со столетиями; все то, что верно относительно малых обстоятельств, должно сохранять сбою правоту и касательно крупных событий. Если сильные мира сего дают возможность мелкому мерзавцу стать крупным мерзавцем, это не значит, что мы должны позволить ему занять исключительное положение, не только в свойственной ему мерзости, но и в нашем представлении об истории. В целом же, по-видимому, справедливо утверждение, что нередко трагедия относится к страданиям людей менее серьезно, чем комедия. ЗАМЕТКИ  Куше: "...но в тот момент, когда "Уи" вследствие проецируемых на экран надписей приобретает недвусмысленное значение, относящееся к определенному этапу немецкой истории... приходится задать вопрос: где народ?" "Брехт писал (о "Фаусте" Эйслера): "Мы должны непременно исходить из справедливости положения: концепция, согласно которой немецкая история ничтожна и которая игнорирует народ как потенциальную творческую силу, - такая концепция ложна". "Не хватает того "пустяка", который представляет "потенциальную силу народа"... Разве борьба шла только между гангстерами и торговцами? Разве Димитров (потенциальная сила, которую мы для простоты так называем) был торговцем?" "Уи" - пьеса-притча, написанная с намерением разрушить обычное опасно почтительное отношение к великим убийцам. Круг намеренно узок: он включает в себя только государство, промышленников, юнкеров и обывателей. Этого достаточно, чтобы осуществить авторское намерение. Пьеса не стремится дать общий, исчерпывающий анализ исторического положения в тридцатые годы. В ней нет пролетариата, и здесь его нельзя учитывать в широком масштабе, потому что в данной художественной системе всякое "еще" оказалось бы "чересчур" и отвлекло бы от постановки и без того сложных проблем. (Возможно ли подойти ближе к теме "пролетариат" и не коснуться другой - "безработица"? Или сказать о безработице и оставить в стороне вопрос об обеспечении работой и о партиях, а также об их бессилии? Одно тянуло бы за собой другое, и в итоге получилось бы гигантское сочинение, которое не достигло бы поставленной цели.) Проецируемые надписи - по К., они являются основанием, чтобы искать в пьесе всеобщего анализа, - как мне кажется, только усиливают черты условности, уподобляющие мир пьесы миру паноптикума. Кажется, что все промышленники в равной степени задеты кризисом; тогда как на самом деле слабые погибают под ударами сильных. (Но, может быть, это черта, которая потребовала бы чрезмерной детализации и которой притча поэтому может и пренебречь.) Защитника (сцена IX, процесс о поджоге склада), может быть, следует пересмотреть. В настоящем виде кажется, что он, когда протестует, защищает только свою "профессиональную честь". Так это задумано или нет, но публика будет стремиться видеть в нем Димитрова. Что касается появления духа Рема, то Куше, по-моему, прав. ("Сейчас текст таков, что жирный, спившийся нацист приобретает черты мученика".) Пьеса написана в 1941 году, и автор видел в ней основу спектакля 1941 года. УКАЗАНИЕ ДЛЯ ПОСТАНОВКИ  Чтобы события приобрели то значение, которое они, к сожалению, имеют, пьеса должна быть поставлена в в_ы_с_о_к_о_м с_т_и_л_е; лучше всего - с отчетливыми реминисценциями из елизаветинского театра, то есть с занавесками и помостами. Можно, например, играть перед спущенными сверху занавесками, забрызганными краской цвета бычьей крови. Можно использовать и задники, расписанные перспективными панорамами, допустимы также звуковые эффекты - орган, трубы, барабан. Необходимо пластическое представление в стремительном темпе с легко обозримыми мизансценами во вкусе ярмарочных представлений. Следует использовать маски, интонации, жесты, напоминающие о прототипах, но чистой пародии следует избегать, и комическое начало непременно должно звучать до известной степени жутко. КОММЕНТАРИИ  Переводы пьес сделаны по изданию: Bertolt Brecht, Stucke, Bande I-XII, Berlin, Auibau-Verlag, 1955-1959. Статьи и стихи о театре даются в основном по изданию: Bertolt Brecht. Schriften zum Theater, Berlin u. Frankfurt a/M, Suhrkamp Verlag, 1957. КАРЬЕРА АРТУРО УИ, КОТОРОЙ МОГЛО НЕ БЫТЬ  (Der aufhaltsarae Aufstieg des Arturo Ui) На русском языке пьеса впервые печатается в настоящем издании. Замысел пьесы возник у Брехта в 1935 г., во время посещения США. Она написана в Финляндии, в марте-апреле 1941 г. В дни наивысшего подъема и военных успехов германского фашизма Б. Брехт задался целью создать памфлет на Гитлера и его приспешников, пользуясь средствами "высокого стиля", прибегая к пародированию Шекспира ("Ричард III", "Ричард II", "Макбет") и Гете ("Фауст"). Рядом с великими шекспировскими злодеями была особенно очевидной ничтожность Артуро Уи - истерика, труса, мелкого авантюриста и шантажиста, под гангстерской маской которого вполне явно просвечивают черты Гитлера. У большинства действующих лиц пьесы - реальные прототипы. Догсборо-Гинденбург, генерал-фельдмаршал, президент Германской республики с 1925 по 1934 г., в 1933 г. он назначил Гитлера на пост рейсхканцлера (имя "Догсборо" образовано переводом на английский язык составных частей имени "Hindenburg", что по-немецки звучит почти как Собачий город, Собакоград). Эрнесто Рома - Эрнст Рем, соратник и друг Гитлера, с 1931 по 1934 г. начальник штаба СА (штурмовых отрядов), по приказу Гитлера во время резни 30 июня 1934 г. убит. Джузеппе Дживола - Геббельс, с 1933 г. гитлеровский министр пропаганды и информации. Эмануэле Гири - Герман Геринг, гитлеровский рейхсмаршал, премьер-министр Пруссии, командующий военно-воздушными силами Германии, ближайший сотрудник Гитлера, приговоренный нюрнбергским трибуналом к повешению за свои преступления. Рыббе - Ван дер Люббе, деклассированный безработный, голландец - нацисты ложно обвинили его в поджоге рейхстага, во время процесса в Лейпциге оглушали наркотиками, а затем в 1934 году казнили. Игнатий Дольфит - Игнациус Дольфус, в 1932-1934 гг. канцлер и министр иностранных дел Австрии; во время фашистского путча в Вене в июле 1934 г. убит национал-социалистами. Кларк - фон Папен, юнкер и промышленник, дипломат, предшественник Гитлера на посту рейхсканцлера, помог его возвышению; в 1933-1934 гг. вице-канцлер, позднее гитлеровский чрезвычайный посол в ряде стран. Тед Рэгг - Грегор Штрассер, основатель берлинской СА, глава антигитлеровской оппозиции среди штурмовиков. Уничтожен по приказу Гитлера одновременно с Ремом. Пьеса была впервые поставлена почти через восемнадцать лет после ее создания в Штутгартском театре, премьера 19 ноября 1958 г. Режиссер - ученик Брехта Петер Палич, художник - Герд Рихтер, композитор - Ганс Дитер Хозала. Роли исполняли: Артуро Уи - берлинский актер Вольфганг Килинг, Догсборо - Ганс Манке, Ромы - Гергард Юст, Гири - Герберт Штейнмец, Дживолы - Ганс Гельмут Диков, зазывалы и одновременно Бетти Дольфит - Урсула фон Рейбниц. Спектакль имел шумный успех, хотя и не отличался той политической остротой и определенностью, которую приобрела последовавшая вскоре знаменитая постановка "Берлинского ансамбля", премьера 23 марта 1959 г. Режиссеры - Петер Палич и Манфред Векверт, композитор - Ганс Дитер Хозалла, художники - Карл фон Аппен и Гоффман. Роли исполняли: Кларка - Дитер Кнауп, Догсборо - Мартин Флерхингер, Артуро Уи - Эккехард Шалль, Ромы - Гюнтер Науман, Дживолы - Хильмар Тате, Гири - Вольф Кайзер, Докдейзи - дочь Брехта Барбара Берг, актера - Зигфрид Вейс, Дольфита - Вилли Шольц. В то время как в Штутгарте шли первые спектакли, труппа "Берлинского ансамбля" еще репетировала пьесу. Реакционные критики воспользовались случайным приоритетом западногерманского театра, чтобы демагогически провозгласить превосходство своей демократии и злорадно заявить о невозможности поставить "Карьеру Артуро Уи" в ГДР: "Там, в зоне, где тоже живут немцы и где Брехт пользовался славой и почетом как друг режима и даже имел в своем распоряжении собственный театр, там эта пьеса до сих пор не может быть сыграна, - и это, видимо, связано с тем, что слишком подробное описание политических методов гангстера Уи... может вызвать неприятные для тамошних господ сравнения у их подданных" (статья Шнейдера в штутгартской газете "Allgemeine Zeitung fur Wurtemberg", 1958, 2 ноября). Лучшим опровержением подобных выпадов явился, разумеется, спектакль "Берлинского ансамбля". Впрочем, и относительно штутгартского представления следует сказать, что оно сыграло большую политическую роль в общественной жизни ФРГ. Пьеса была несколько перестроена. Так, раненая женщина, появляющаяся у Брехта в самом конце пьесы (сцена XVII), в Штутгарте молила о помощи и проклинала убийц уже в середине спектакля; одной из начальных сцен, когда члены треста "Цветная капуста" решаются прибегнуть к услугам гангстера Уи, это их решение мотивировалось тем, что с улицы доносилась революционная песня, которую пели рабочие, вышедшие на демонстрацию; два персонажа - О'Кейси и защитник - были сведены в одно действующее лицо, напоминавшее Димитрова. Однако режиссер не мог использовать всех брехтовских титров при проецировании их на экран: по соображениям политической цензуры нельзя было назвать имен Шлейхера, Гинденбурга, Дольфуса, актера Базиля. Спектакль "Берлинского ансамбля" пользовался большим успехом - только до конца 1960 г., то есть за год, он прошел девяносто четыре раза - в том числе во время гастрольных поездок в Лейпциг, в западногерманские города Люнен, Марль и Франкфурт-на-Майне. Впечатление, произведенное на зрителей ФРГ во время этих гастролей, было огромным. Состоялись публичные обсуждения спектакля, по поводу которых один западногерманский журналист писал: "Кто дискутировал с некоторыми из этих одержимых коммунизмом политических функционеров, должен будет честно признать, насколько мы уступаем этим диалектикам, насколько мы не доросли до политической дискуссии с ними. И этот постыдный вывод тоже ценен и необходим" ("Ruhrnachrichten", 1960, 8 сентября). В Париже спектакль исполнялся на сцене Театра Наций и был удостоен первой премии этого театра. Рецензент газеты "Юманите" Ги Леклерк назвал эти гастроли в Париже "страстным политическим уроком" ("L'Humanite", 1960, 9 июня). Кроме того, спектакль "Карьера Артуро Уи" был отмечен как лучший Объединением театральных и музыкальных критиков. Постановщики исходили из указаний автора о необходимости сочетать в спектакле высокий стиль елизаветинского (шекспировского) театра с ярмарочным балаганом, снимающим торжественность представления и создающим необходимый "эффект отчуждения". Авторы спектакля писали: "Помосты, постановочный элемент елизаветинского исторического театра, были окружены потрепанными сукнами балагана: таким образом мнимо возвышенное зрелище приобретало черты ярмарочного аттракциона и утрачивало всякий ореол. Зритель призывается к критической, то есть исторически ему подобающей точке зрения и оценке". В соответствии с драматургическим построением пьесы, с переходом от мелких интриг в тресте "Цветная капуста" к событиям большого масштаба, к пародии на большие исторические сцены, меняется и сцена. "Узкий балаган, - продолжают авторы спектакля, - превращается в гигантский цирковой шатер... Стремительность, с которой развивается действие и которая еще возрастет во второй части спектакля, отражает головокружительную быстроту карьеры". В соответствии с замыслом драматурга актеры подчеркивали противоположность между величавым шекспировским стихом и гангстерским жаргоном, послужившим для Брехта языковой основой пьесы. Композитор спектакля Хозалла использовал музыку, которой нацисты сопровождали по радио чрезвычайные сообщения - мотивы из "Прелюдий" Шопена, а в сцене суда в соответствии с указанием автора - траурный марш Шопена, ритмически значительно преобразовав его. В сценическом варианте театр ввел три сонга - шуточную песню Теда Рэгга об ожидании, сентиментальный романс Гринвула и песню Дживолы "О притворстве". Музыкальное сопровождение спектакля давалось в звукозаписи. Обобщая стилистический замысел спектакля, его авторы писали в программе: "От позднебуржуазного обычая романтизировать гангстера и показывать его существом исключительным необходимо отказаться как от искажения реальности. Следовало показать гангстера как гражданина капиталистического мира, - он берется за всякое дело, которое сулит ему доход. Конкурентная борьба вырабатывает в нем навыки специалиста, предприимчивость коммерсанта, целеустремленность предпринимателя". Пресса ГДР отметила некоторые слабости спектакля, отчасти связанные с недоработанностью пьесы. Главные из них: карьера Артуро Уи кажется неудержимой, - каждого, кто пытается протестовать, немедленно уничтожают; нет никакой дифференциации народа - весь он представлен кучкой мелких торговцев овощами. Однако и критики, выдвигавшие подобные возражения (не всегда оправданные стилистикой пьесы и спектакля!), высоко оценили достижения "Берлинского ансамбля", спектакль которого дает и эстетическую радость и радость познания истины (Heinz Hоfmann, Freiheiten und Grenzen der Parabel. - "Theater der Zeit", 1959, N 5, S. 50-52). Вскоре после гастролей "Берлинского ансамбля" в Париже (июль 1960 г.) французский Национальный Народный театр (ТНП), руководимый Жаном Виларом, поставил "Карьеру Артуро Уи". Премьера (перевод Армана Жакоба) состоялась пять месяцев спустя, 8 ноября 1960 г. Режиссеры - Жан Вилар и Жорж Вильсон, художник - Андре Аккар. В ролях: Уи - Жан Вилар, Ромы - Жорж Жерэ, Гири - Шарль Деннэ, Догсборо (названного в спектакле Гиндсборо) - Филипп Деэден, Дживолы (названного здесь Гоббола) - Жорж Рикье, Дольфита (названного здесь Дольфут) - Ги Сен-Жан, Бетти Дольфит - Кристиана Миназолли, зазывалы - Доминик Патюрель, Докдейзи (названной здесь Нини - Цветок набережных) - Арлетта Сандерс. Пресса разных партий оценила спектакль как одно из высших достижений современного театрального искусства, способствовавших мировой славе драматургии Брехта. Вот несколько откликов: "Эта шекспировская эпопея, полная крови, грохота, ярости и гротеска, пробуждает в нас еще жгучие воспоминания. Она к тому же заставляет нас испытывать угрызения совести и более пристально всмотреться в наше время" ("Le Parisien", 1960, 17 ноября). "Великолепный спектакль ТНП, поставленный Жоржем Вильсоном и Жаном Виларом, убедил меня в том, что "Карьера Артуро Уи"... хроника, которую можно сравнить с хрониками Шекспира. В ней царит такая же динамика... Может быть, это первая театральная фреска, которую вдохновили события новейшей истории. Постановка - образец хронометрической точности и математического расчета. Расчисленность времени и пространства, отчетливость самых малых передвижений, вкус, проявленный художником Андре Аккаром, красота музыки и абсолютная верность ее исполнения - все это не повредило игре актеров и не понизило эмоционального накала спектакля" ("Figaro", 1960, 17 ноября). Многие рецензенты писали о Жане Виларе, исполнителе роли Артуро Уи, подчеркивая глубину его проникновения в сатирическую ^ сущность персонажа - комического и страшного, гротескного и зловещего. После первой жалкой истерики он "внезапно начинает понимать, что номер удался. Тогда голос его набухает, наглеет. Взгляд становится безумным. Он топает ногами, мечется, опьяненный нечаянными завоеваниями. Поворачивается трибуна: он залезает на нее. Видна только мятая шляпа над габардиновым плащом. И хотя его рычание потрясает землю - чувствуется, что он никогда по-настоящему, сам по себе, не существовал, что кто-то им управляет извне..." ("Le Monde", 1960, 17 ноября). Спектакль ТНП был удостоен первой премии Союза французских критиков за лучшую первую постановку иностранного произведения. В январе 1962 г. "Карьера Артуро Уи" была поставлена в варшавском "Театр Вспулчесны". Режиссер - Эрвин Аксер, художники - Ева Старовейская и Конрад Свинарский, композитор - Збигнев Турский. Роли исполняли: Догсборо-Казимеж Опалинский, Дживолы - Эдвард Дзевонский, Гири - Александр Бардини, Артуро Уи - Тадеуш Ломницкий, Кларка - Хенрик Боровский, Ромы - Мечеслав Чехович, Докдейзи - Барбара Вжезинская, актера - Иожеф Конрат. Спектакль шел с неизменным успехом длительное время, выдержав за полтора года более ста пятидесяти представлений (по данным на 1 июля 1963 г.). Советский критик, оценивая его, писал: "В Варшаве "Карьера" сыграна так, что, кажется, лучше сыграть невозможно... Брехт написал яркий гротеск, пьесу-памфлет. Польский театр заострил его до предела. Брехт советовал при постановке пьесы передать "в гротеске атмосферу ужаса". Польский театр сделал спектакль, от которого кровь леденеет в жилах, но мысль работает сурово и безотказано. Брехт предлагал ставить "Карьеру" в пластической манере, в быстром темпе, с четким расположением отдельных групп, в духе старинной исторической живописи. Польский театр создал оживший паноптикум каннибалов - нелюдей, которым ради достижения авантюрных целей ничего не стоит перейти от лживой демагогии и сентиментального целования рук к истерическим угрозам, а затем и к физическому уничтожению тех, кто стал преградой на их пути" (А. Гершкович, Театр наших друзей, М., "Знание", 1963, стр. 6, 9). Другой советский критик в таких выражениях характеризует главного исполнителя: "Игра Тадеуша Ломницкого в "Артуре Уи" стоит целого социологического исследования. Актер безбоязненно углубляется в то, что названо стихией мелкобуржуазности, доходя до ее темных глубин, содрогается от того, что там обнаруживает, и предупреждает остальных... Ломницкий прослеживает не только путь мелкого проходимца к положению главы государства, но и своего рода психологическую карьеру от Untermensch к Ubermensch, от недочеловека к сверхчеловеку. Эти начала взаимосвязаны, тут классический мелкобуржуазный комплекс. Артуро Уи избавляет себя от неполноценности, избавляя другого от полноценности, его угнетали - он хочет угнетать, в отместку за то, что он был жертвой, он жаждет быть палачом. Вас не удивляет у Ломницкого его скрытая, готовая вот-вот прорваться истерия (это и есть "твердая почва") и целая клавиатура чувств от жесткости, нужной ему, потому что только в этом случае он чувствует в себе силу, до страха, когда у него появляется жалобное, почти детски обиженное лицо, - кажется, он сейчас заплачет" (Ю. Юзовский. - "Литературная газета", 1962, 4 октября). Эти строки дают представление о режиссерской концепции пьесы и об исполнителе заглавной роли, который и сам умно и точно характеризовал свою художественную идею: "Я старался, - говорил он в одном интервью, - отыскивать наиболее низменные черты образа, показать его устрашающее, деморализующее влияние. Я пошел по линии создания внутреннего портрета, а не внешнего. Я пытался создать своего рода исследование, как рождается подлость. Я искал отвратительное, патологическое. Демонстрировал это, стоя как бы рядом, ведь в финале я становлюсь нормальным человеком" ("Польша", 1963, Э 8, стр. 39). Успеху спектакля немало способствовало оформление художников Евы Старовейской и Конрада Свинарского, создавших страшную металлическую конструкцию - коробку, внутри которой разыгрывалось действие, и музыка Збигнева Турского, с огромным мастерством использовавшего мотивы Вагнера ("Полет валькирий") и создавшего великолепный по ритму и экспрессии звуковой образ фашизма. Варшавский спектакль "Театр Вспулчесны" был до некоторой степени повторен в Ленинградском Большом драматическом театре им. Горького (премьера 26 июня 1963 г., перевод Е. Эткинда). Здесь, как писал постановщик Эрвин Аксер, "сохранены все основные элементы первоначального режиссерского замысла; изменилось лишь толкование некоторых ролей и некоторые частности. Эти изменения возникли по инициативе ленинградских актеров и связаны с индивидуальными особенностями их дарований". "Однако, - продолжает Аксер, - ...как и в варшавской постановке, форма спектакля определяется принципами "эпического театра". Так же как и при первоначальной трактовке, мы подчеркиваем, что рассказанная в пьесе "гангстерская история" соотносится с событиями в Германии в 1933-1938 гг.; но, сохраняя аллегорию, мы старались в соответствии с желанием автора придать действующим лицам известную самостоятельность". Роли исполняли: Догсборо - В. Полицеймако, Дживолы - С. Юрский, Гири - В. Кузнецов, Артуро Уи - Е. Лебедев, Ромы - Е. Копелян, Инны - В. Рецептер, Догсборо-сына - Б. Рыжухин, Докдейзи - З. Шарко, актера - В. Стржельчик, Бетти Дольфит - Н. Ольхина. Спектакль был го1рячо встречен зрителями и прессой. С. Цимбал писал: "Следуя за Брехтом и развивая его глубокий сатирический замысел, режиссер Эрвин Аксер создает на сцене подчеркнуто условный мир... Художники Ева Старовейская и Конрад Свинарский избежали в решении спектакля навязчивых и прямолинейных аллегорий, которые надо разгадывать как ребус. Важно, что в созданном ими прямоугольном металлическом мире живут люди, успевшие приноровиться к его холодным очертаниям. Стоит им хоть на короткое время воспротивиться господствующему здесь закону предательства и насилия, попытаться вести себя по-человечески, и на их лицах возникает мертвая белизна, означающая, что участь их решена... Чем страшнее каждое новое убийство, совершенное Артуро Уи, тем более неотвратимыми становятся новые и новые его преступления. Таков был исторический путь Гитлера. Под звуки ритмически искалеченного вагнеровского "Полета валькирий", под музыку, в которой слышатся дешевый и разнузданный кураж гитлеровской военщины, сдавленные человеческие стоны и издевательский смех, совершает на сцене свое восхождение кривоногий шут, возомнивший себя властителем мира". Характеризуя игру актеров, критик прежде всего отмечает Е. Лебедева, "новая работа которого с полным основанием может считаться выдающимся достижением нашего актерского искусства. С поразительной гибкостью и пластической виртуозностью рисует Лебедев характер человека, самые тошнотворные и отталкивающие черты которого как раз и приносят ему успех в его гангстерском, политическом восхождении. Нахватавшись поз, жестов и напыщенных интонаций от бездарного провинциального актера, он не раздумывая пускает их в ход. И