---------------------------------------------------------------
     (c) Thomas Bernhard "Ist es eine Komoedie? Ist es eine Tragoedie?", 1967
     (с) Андрей Гордасевич, перевод (prose@prose.ru)
     Любое  редактирование  и  коммерческое  использование  данного  текста,
полностью или частично, без ведома и разрешения переводчика запрещены.
---------------------------------------------------------------



     Комедия?.. Или трагедия?..
     Долгие недели  я не был в  театре, но вот вчера мне захотелось  сходить
туда, однако  уже за два часа до начала спектакля я засомневался: не следует
ли вс╦  же  отказаться от посещения театра?.. То есть  у меня ещ╦ в  комнате
возникли сомнения,  когда погрузился - или не успел? - в  мою научную работу
по медицине:  в  конце концов  надо ее  завершить,  сделав  одолжение скорее
собственной перегруженной голове, чем моим родителям.
     "Восемь или десять недель я не ходил в театр, - сказал я самому себе, -
и знаю, почему больше не хожу туда: я презираю театр, ненавижу актеров, весь
театр - одна подлая дерзость, дерзкая подлость,  и вдруг мне снова надо идти
туда? На спектакль? С чего бы это?"
     "Ты  знаешь,  что театр - похабщина,  - сказал я себе, - и ты  напишешь
исследование о театре, которое уже готово  у тебя в голове, - исследование о
театре, в котором ты вс╦ о н╦м выложишь начистоту раз и  навсегда! Что такое
театр, кто такие акт╦ры, директора, кто пишет пьесы и т.д..."
     Вс╦ сильнее притягивал меня театр, вс╦ меньше - проблемы патологии: моя
попытка  игнорировать  театр  и  во что  бы то  ни стало  заниматься  наукой
провалилась. Провал! Провал!
     Я оделся и вышел на улицу.
     Чтобы добраться до  театра пешком, мне нужно всего лишь  полчаса. В эти
полчаса я понял, что не могу пойти в театр, что мне раз и навсегда запрещено
посещать театр - ходить на спектакли.
     "Вот когда ты  закончишь свое исследование, - думал я, - тогда настанет
время, тогда  тебе вновь будет дозволено сходить туда, чтобы убедиться: твой
трактат верен!"
     Мне уже  одно то  было неприятно,  что дело  вообще могло  зайти  столь
далеко, что я купил себе билет - не получил в подарок, а купил - и в течение
двух  дней мучился  мыслями о  том, чтобы пойти в  театр, увидеть спектакль,
акт╦ров,   и  за  всеми  этими  акт╦рами  разглядеть   ничтожного,  вонючего
режисс╦ришку (господина Т.Х.!) и т.д... Но что самое  главное: я  переоделся
для театра. "Ты переоделся для театра", - думал я.
     "Исследование о театре! Однажды ты напишешь исследование о театре!  То,
что тебе  ненавистно, хорошо  описываешь, думал я.  Мо╦  исследование  скоро
будет готово -  пять, возможно, семь глав  под названием  "ТЕАТР  - ТЕАТР?".
(Когда   оно   будет  готово,   ты  сожж╦шь  его,  потому  что   публиковать
бессмысленно,  ты прочтешь его - и сожжешь. Публикация  - это смешно: ложная
цель!) Первая глава - АКТ╗РЫ,  вторая глава - АКТ╗РЫ В АКТ╗РАХ, третья глава
- АКТ╗РЫ В АКТ╗РАХ АКТ╗РОВ и т.д... четв╦ртая глава - СЦЕНИЧЕСКИЕ ЭКСЦЕССЫ и
т.д... последняя глава - ИТАК, ЧТО ЖЕ ТАКОЕ ТЕАТР?"
     С этими мыслями я вошел в Фольксгартен1 .
     Я сажусь  на  скамейку  рядом с кафе -  хотя  садиться  на  скамейки  в
Фольксгартене  в это время года  смертельно  опасно, - сосредоточиваюсь  изо
всех сил и, довольный, напряженно наблюдаю, кто и как входит в театр.
     Я испытываю удовлетворение от того, что не вхожу.
     "Однако,  -  думаю я, - с учетом твоей бедности тебе следовало бы пойти
туда и продать билет". "Иди", - говорю я  себе и, размышляя об этом, получаю
величайшее наслаждение, истирая билет  между большим  и указательным пальцем
правой руки, истирая театр в порошок.
     "Сначала, - говорю я себе, - вс╦ больше людей входит в театр, затем вс╦
меньше. В конце концов никто уже не входит в театр".
     "Спектакль начался", - думаю я, встаю и направляюсь к центру города.  Я
озяб, ничего не ел и -  мне  внезапно приходит на ум - вот уже больше недели
ни с кем не  разговаривал, как  вдруг ко  мне обращаются:  со мной заговорил
мужчина.  Я  слышу,  как он спрашивает меня, который  час, слышу свой голос:
"Восемь". "Восемь часов, - говорю я. - Театр начался".
     Тут я оборачиваюсь и вижу этого мужчину.
     Он высокий и худой.
     "Кроме него, в Фольксгартене никого нет", - размышляю я.
     И сразу же решаю, что мне нечего терять.
     Но  произнести  слова "Мне нечего терять!",  сказать их  в полный голос
кажется мне  нелепым,  и я не произношу их,  хотя  у меня сильнейшее желание
произнести эту фразу.
     Мужчина сказал, что якобы потерял свои часы:
     - С тех пор как я потерял  часы, приходится время от времени обращаться
к людям.
     Он рассмеялся.
     - Если бы я не потерял часы, я бы не обратился к Вам, - сказал он, - ни
к кому не обратился бы.
     Ему,  сказал  мужчина,  в  высшей  степени  интересно само по  себе  то
наблюдение,  что теперь,  после того,  как я сказал  ему, что  сейчас восемь
часов,  он знает,  что  сейчас, насколько ему стало известно, восемь часов и
что он  сегодня одиннадцать  часов  подряд -  "без передышки",  сказал он  -
ходил, погрузившись в одну-единственную мысль, "не туда-сюда", а "вс╦  время
прямо, но, как вижу теперь, вс╦ время по  кругу, - сказал он. - С ума сойти,
правда?.."
     Я заметил, что  на  мужчине  дамские туфли, а мужчина  заметил,  что  я
заметил, что на нем дамские туфли.
     - Да, - сказал он, - теперь у Вас есть повод призадуматься.
     - Я собирался, - сказал я быстро, чтобы отвлечь мужчину от его туфель и
отвлечься самому, - пойти в театр, но перед самым театром повернул обратно и
не стал входить внутрь.
     -  Я частенько  бывал в этом театре, - сказал мужчина, он представился,
но я  тут же забыл его имя: имена  не держатся у меня в памяти.  - И однажды
сходил  туда  в  последний раз:  каждый  ид╦т  когда-то  в  последний  раз в
какой-нибудь театр. Не смейтесь! - сказал мужчина. - Вс╦ однажды случается в
последний раз. Не смейтесь!
     - Ах,  да! -  сказал он.  - Что сегодня  играют?  Нет-нет,  - сказал он
быстро, - не говорите мне, что сегодня играют...
     Мужчина сказал, что он каждый день ходит в Фольксгартен:
     -  С  начала сезона я  всегда хожу  в это  время  в Фольксгартен, чтобы
отсюда, из этого угла, от стены кафе, наблюдать  за  теми, кто идет в театр,
понимаете? Странные люди, - сказал он.
     - Конечно,  надо бы знать, что сегодня играют,  - сказал он, - но Вы не
должны говорить мне,  что  сегодня  играют! Мне  жутко интересно  однажды не
знать, что ид╦т. Комедия? Или трагедия? - спросил он и сразу же прибавил:
     - Нет-нет, не говорите мне что. Не говорите!
     "Ему лет пятьдесят - пятьдесят пять", - думаю я.
     Мужчина предложил пройтись в направлении Парламента.
     -  Пройдемся  до Парламента  и обратно,  -  сказал он.  -  После начала
спектакля всегда удивительно тихо... Я люблю этот театр...
     Он шел очень быстро, и, глядя на него, я едва сдерживался: мысль о том,
что на н╦м дамские туфли, вызывала у меня тошноту.
     -  Каждый день я прохожу  по  этому пути  одно и то же  число шагов,  -
сказал он. - То есть в этих туфлях я отсчитываю  от  кафе до Парламента,  до
садовой  ограды,  ровно триста  двадцать восемь шагов. В туфлях с пряжками -
триста десять.  А  до  Швейцарского  флигеля  - он  имел в  виду Швейцарский
флигель Хофбурга2 - в этих туфлях я отсчитываю четыреста четырнадцать шагов,
а в тех, что с пряжкой, - триста двадцать девять! Я  знаю, Вам, должно быть,
противно, Вы, наверное, думаете: "Дамские туфли..." - сказал мужчина.
     - Впрочем,  я  же  выхожу  на  улицу,  только когда  стемнеет. Как  Вы,
возможно,  догадываетесь,  некое  потрясение  послужило  причиной  тому, что
каждый  вечер  в это время,  за полчаса  до  начала спектакля,  я прихожу  в
Фольксгартен.  Уже двадцать два  года прошло с того потрясения.  И оно очень
тесно связано с дамскими туфлями. Случай, - говорит мужчина. - Один  случай.
Точно  такое  же настроение,  как  тогда: только  что  поднятый  театральный
занавес, акт╦ры начинают игру, снаружи  безлюдно... А теперь,  - говорит он,
когда мы снова стоим у кафе, - пойд╦мте к Швейцарскому флигелю.
     "Сумасшедший?"  -  думал я,  пока мы рядом  шли к Швейцарскому флигелю.
Мужчина сказал:
     - Вы, может быть, не знаете, но мир  целиком и полностью, весь насквозь
пронизан юриспруденцией. Мир -  сплошная чудовищная юриспруденция. Мир - это
каторга!
     Он сказал:
     - Ровно сорок восемь  дней назад  в  это  же  время  я в последний  раз
повстречал здесь, в Фольксгартене, человека. Этого человека  я тоже спросил,
который  час.  Этот  человек  тоже  ответил  мне:   "Восемь".  По  странному
совпадению я всегда спрашиваю в восемь часов, который час. Этот человек тоже
прош╦лся со мной до Парламента и до  Швейцарского флигеля.  Кстати, - сказал
мужчина, -  если хотите знать правду, я не  потерял часы,  я часов не теряю.
Вот  мои часы, видите? - сказал он и вытянул  руку перед моим лицом, чтобы я
мог разглядеть часы на его запястье.
     -  Уловка!  - сказал  он.  - Однако  далее:  этот человек,  которого  я
встретил сорок восемь дней назад, был Вашего  возраста. Такой же молчаливый,
как Вы,  сперва такой же  нерешительный,  затем  решился пройтись  со  мной.
Студент, изучал естественные науки, -  сказал мужчина.  - Я и ему рассказал,
что потрясение, случай из далекого прошлого стал причиной того, что я каждый
вечер  бываю здесь,  в  Фольксгартене.  В  дамских туфлях.  Та же реакция, -
сказал мужчина и прибавил:
     - Кстати,  я здесь  еще  никогда  не видел ни одного полицейского.  Уже
несколько дней полиция не появляется в Фольксгартене, они сосредоточили силы
на Штадтпарке, и мне известно почему...
     - Вот  теперь, - сказал он,  - было бы действительно интересно  узнать,
что ид╦т в театре  сейчас, когда мы подходим к Швейцарскому флигелю: комедия
или трагедия?.. В первый раз я не знаю, что ид╦т. Но Вы не смеете мне  этого
сказать... Нет, не говорите! Вероятно,  изучая Вас, сосредоточившись на Вас,
занимаясь исключительно Вами,  было бы несложно догадаться, -  сказал он,  -
ид╦т  ли сейчас в театре комедия или трагедия. Да, - сказал  он,  - изучение
Вашей  персоны  постепенно объяснило  бы мне вс╦, что происходит в театре, и
вс╦, что происходит вне театра, - вс╦ в мире, что всегда так тесно связано с
Вами. В  конце концов мог бы действительно настать тот час, когда  мне стало
бы известно о Вас вс╦, потому что я изучаю Вас самым тщательным образом...
     Когда мы подошли к стене Швейцарского флигеля, он сказал:
     -  Здесь, на этом месте, со мной попрощался молодой человек, которого я
встретил  сорок восемь дней назад. Вы хотите знать как? Берегитесь! - сказал
он. - Ага! Значит, Вы не прощаетесь? Вы не говорите "Спокойной ночи"? Что ж,
-  сказал он, - тогда пройд╦мся от  Швейцарского флигеля в обратную сторону,
туда, откуда  мы пришли. Откуда же  мы пришли?.. Ах,  да, от кафе.  В  людях
странно то, что они вс╦ время принимают себя за кого-то другого. Так значит,
- сказал  он, - Вы хотели  сегодня  сходить  на спектакль.  Хотя,  по  Вашим
словам, ненавидите театр. Ненавидеть театр? Я люблю его...
     Тут мне бросилось в глаза, что и шляпа на голове у мужчины дамская; вс╦
это время я ничего не замечал.
     И пальто на н╦м было женским - женское зимнее пальто.
     Он и правда одет во вс╦ женское, подумал я.
     - Летом,  -  сказал он, - я не хожу в Фольксгартен, в это время и театр
закрыт. Но всегда, когда театр работает, я хожу в Фольксгартен.  Когда театр
работает, никто, кроме меня, больше  не  ходит в Фольксгартен,  потому что в
Фольксгартене тогда слишком холодно. И только  редко в  Фольксгартен заходят
молодые  люди,  с  которыми,  как Вы знаете, я  сразу  заговариваю  и требую
пройтись со  мной разок до Парламента, разок до Швейцарского флигеля... а от
Швейцарского флигеля  и от кафе снова в обратную  сторону... Но никто ещ╦ не
ходил со мной, - сказал он, -  дважды до Парламента и дважды до Швейцарского
флигеля, то есть четыре раза обратно к кафе, и это меня удивляет. Только что
мы дважды  дошли до Парламента и дважды до Швейцарского флигеля и обратно, -
сказал он. - Достаточно. Если хотите, - сказал он, - проводите меня немножко
в сторону дома. Никогда еще никто не провожал меня отсюда домой.
     Жил он, по его словам, в Двадцатом районе, в квартире своих  родителей,
скончавшихся  ("Самоубийство, молодой человек,  самоубийство!") шесть недель
назад.
     -  Нам надо через Дунайский  канал, -  сказал  он. Этот человек был мне
интересен, и я хотел остаться с ним как можно дольше.
     - У Дунайского канала Вы должны повернуть обратно, - сказал он. - Вы не
смеете провожать меня дальше, чем до Дунайского канала. И  пока мы не дойдем
туда, не спрашивайте меня почему!
     За  казармой  Россауэра, в  ста метрах от моста, ведущего  в  Двадцатый
район, мужчина внезапно остановился и сказал, глядя на воду канала:
     - Вот здесь, на этом самом месте.
     Он обернулся ко мне и повторил:
     - На этом самом месте.
     И прибавил:
     -  Я  мгновенно столкнул е╦ в  воду. Одежда, которая на мне, -  это  е╦
одежда.
     Потом он подал мне знак, означавший: исчезни!
     Он хотел остаться один.
     - Уходите! - приказал он.
     Я уш╦л не сразу.
     Я дал ему выговориться.
     - Двадцать два года  и  восемь месяцев назад,  - сказал он. - И если Вы
полагаете,  что приятно находиться в местах  лишения свободы, Вы ошибаетесь.
Весь  мир -  одна  сплошная  юриспруденция.  Весь  мир - каторга. И  сегодня
вечером там, в  театре, ид╦т комедия. Хотите верьте, хотите нет. Говорю Вам:
правда, комедия.
     1 Фольксгартен - парк в центре Вены, перед бывшим императорским дворцом
(прим. перев.)

     2  Хофбург - бывший императорский дворец. В настоящее время в  Хофбурге
размещаются коллекции Этнографического  музея,  Музея  австрийской культуры,
Картинной галереи, а также Национальная  библиотека и  Концертный зал (прим.
перев.)
     1


     1



Last-modified: Fri, 26 Jul 2002 06:03:39 GMT