* * * Несколько часов спустя оцепенение, в котором пребывала семья, улеглось, во всяком случае в отношении всего, что касалось вопросов религии. Явились служители Инквизиции во всеоружии власти, какою было наделено их судилище, и в великом волнении от известия о том, что Скиталец, которого они долгие годы разыскивают, за последнее время совершил наконец поступок, который делал его подсудным их учреждению, ибо теперь в их власти единственное человеческое существо, с которым он связал свое одинокое бытие. - Все, что в нем есть человеческого, - теперь в наших руках, - промолвил главный инквизитор, основывая свои слова больше на истинах, вычитанных из книг, нежели на собственных чувствах, - и если он сможет порвать эти узы, то это будет означать, что он действительно владеет сверхчеловеческой силой. У него теперь есть и жена и ребенок, и если в нем самом найдется хоть крупица человеческих чувств, если сердце его может привязаться к смертной женщине, мы обовьем эти корни и вместе с ними вытащим и его самого. * * * * * * Прошло несколько недель, прежде чем Исидора могла окончательно прийти в себя. Когда она опомнилась, она увидела, что находится в тюрьме; ложем ей был соломенный тюфяк; в камере ничего не было, кроме черепа и распятия. Луч света с трудом пробивался туда сквозь узкое, заделанное решеткой окно, но усилия его были напрасны: бросив взгляд на убогие стены, он стремился поскорее их покинуть. Исидора осмотрелась кругом: в камере было достаточно светло для того, чтобы она могла разглядеть своего ребенка; она прижала его к груди, к которой он все это время слепо тянулся и которая его кормила, и - заплакала от радости. "Она моя, - шептала она, рыдая, - и только моя! Отца у нее нет; он где-то на другом конце земли; он покинул меня, но я не одна, раз со мною ты!". Ее надолго оставили в полном уединении: никто не приходил к ней, никто ее не тревожил. У тех, в чьи руки она попала, были веские основания к тому, чтобы вести себя с ней именно так. Они хотели, чтобы к началу следствия рассудок полностью к ней вернулся; в их намерения входило также дать ей время глубоко привязаться к невинному существу, которое разделило ее одиночество, дабы сделать это чувство орудием в своих руках и с помощью него раскрыть таинственные обстоятельства, относящиеся к Мельмоту, которые до сих пор Инквизиция была не в силах проведать, ибо он всякий раз от нее ускользал. Все полученные ими сведения сходились на том, что Мельмот никогда не пытался соблазнить женщину и не вверял ни одной женщине страшную тайну своего предназначения {1* Это дает основание предполагать, что они ничего не знали об истории Элинор Мортимер.}; и кто-то слышал, как инквизиторы говорили друг другу: "Ну если уж Далила попала к нам в руки {2}, то недалек тот час, когда мы доберемся и до Самсона". Вечером накануне допроса (а о том, что он будет, она ничего не знала) Исидора увидела, как дверь в ее камеру отворилась и на пороге появилась фигура, которую, несмотря на окружавшую ее темноту, она тут же узнала - это был отец Иосиф. После того как оба они долгое время молчали, потрясенные тем, что случилось, Исидора молча же преклонила колена, чтобы священник благословил ее, что тот и сделал с прочувствованной торжественностью, после чего наш добрый монах, который, хоть и питал склонность ко всему земному и плотскому, все же ни с какой стороны не был в силу этого привержен дьяволу, возвысил голос и горько заплакал. Исидора молчала, но молчание это проистекало отнюдь не от унылого безразличия ко всему и не от закоренелой нераскаянности. Отец Иосиф сел на край тюфяка на некотором расстоянии от узницы, которая тоже теперь сидела, склонившись над ребенком; по щекам ее тихо катились холодные слезы. - Дочь моя, - сказал священник, наконец овладев собой, - разрешением посетить тебя здесь я обязан снисходительности Святой Инквизиции. - Я очень за это им признательна, - ответила Исидора; слезы ручьем хлынули у нее из глаз, и ей от этого сделалось легче. - Мне позволено также предупредить тебя, что допрашивать тебя начнут завтра, чтобы ты могла приготовиться к этому допросу и, если что-нибудь... - Допрашивать! - удивленно воскликнула Исидора, не выказывая, однако, никакого страха, - о чем же меня будут допрашивать? - О твоем непостижимом союзе с существом обреченным и проклятым. - Дочь моя, - добавил он, задыхаясь от ужаса, - значит, ты действительно жена этого... этого... этого существа, от одного имени которого меня мороз по коже пробирает и волосы на голове становятся дыбом? - Да, я его жена. - Кто же все-таки были свидетели вашего бракосочетания и чья рука дерзнула соединить тебя с ним этим нечестивым и противоестественным союзом? - Свидетелей у нас не было: венчались мы в темноте. Я никого не видела, но я как будто слышала какие-то слова и отчетливо ощутила, как чья-то рука взяла мою руку и вложила ее в руку Мельмота: она была холодна, как рука мертвеца. - О, как это все запутанно и страшно! - воскликнул священник, побледнев и осеняя себя крестным знамением; в движениях его был непритворный ужас; он склонил голову и застыл, не в силах вымолвить ни слова. - Святой отец, - сказала наконец Исидора, - вы должно быть, знали отшельника, того, что жил возле развалин монастыря неподалеку от нашего дома; он же был и священником. Это был человек праведной жизни, он и обвенчал нас! - в голосе ее послышалась дрожь. - Несчастная жертва! - простонал священник, не поднимая головы, - что ты такое говоришь! Да ведь все знают, что праведник этот умер в ночь накануне той, когда была твоя ужасная свадьба. Последовало снова тягостное и жуткое молчание; наконец священник его нарушил: - Несчастное существо, - сказал он спокойным и торжественным голосом, - мне позволено перед тем, как ты пойдешь на допрос, поддержать твой дух, исповедовав тебя и причастив. Молю тебя, очисти душу твою от бремени греха и откройся мне. Ты согласна? - Согласна, святой отец. - А ты будешь отвечать мне так, как ответила бы перед судом божиим? - Да, буду отвечать так, как перед судом божиим. И она опустилась перед ним на колени, так, как положено на исповеди. * * * * * * - И ты открыла теперь все, что смущало твою душу? - Все, отец мой. Священник довольно долго сидел в задумчивости. Потом он задал ей несколько вопросов относительно Мельмота, на которые она никак не могла ответить. Вопросы эти вызваны были по преимуществу рассказами о его сверхъестественной силе и о трепете, который он сеял вокруг себя всюду, где бы ни находился. - Отец мой, - спросила Исидора прерывающимся голосом, едва только он замолчал, - отец мой, можете ли вы мне что-нибудь рассказать о моих несчастных родителях? Свяшенник только покачал головой и не ответил ни слова. Потом, правда, тронутый ее настойчивостью, в которой было столько волнения и муки, он с видимой нео"отой сказал, что она сама может догадаться, как повлияли на ее отца и мать смерть сына и заточение дочери в тюрьму Инквизиции, ведь оба они были не только любящими родителями, но и ревностными католиками. - А они живы? - спросила Исидора. - Не спрашивай меня больше ни о чем, дочь моя, - ответил священник, - и будь уверена, что, если бы ответ мой мог принести тебе успокоение, я бы не замедлил тебе его дать. В эту минуту в отдаленной части здания раздался колокольный звон. - Колокол этот, - сказал священник, - возвещает, что допрос твой скоро начнется. Прощай, и да хранит тебя господь! - Погодите, отец мой, побудьте со мной... только минуту... одну минуту! - взмолилась Исидора, в отчаянии кидаясь к нему и становясь между ним и дверью. Отец Иосиф остановился. Исидора упала на пол и, закрыв руками лицо и не в силах перевести дыхание от охватившей ее смертельной муки, вскричала: - Отец мой, скажите мне, ужели я погибла ... погибла навеки? - Дочь моя, - ответил священник уже сурово, - дочь моя, я постарался облегчить твою участь тем утешением, которое было в моих силах тебе дать. Не настаивай на большем, дабы то, что я тебе дал ценой упорной борьбы с собой, не было у тебя отнято. Быть может, ты находишься сейчас в таком состоянии, о котором мне не позволено судить и касательно которого я не могу сделать никакого вывода. Да будет господь к тебе милосерд, и да отнесется к тебе также с милосердием Святое судилище. - Нет, не уходите, отец мой, останьтесь на минуту... на одну только минуту! Дайте мне задать вам еще один вопрос. И, наклонившись над своим соломенным тюфяком, она взяла на руки бледного и ни в чем не повинного младенца и протянула его священнику. - Отец мой, скажите, разве может эта малютка быть отродьем дьявола? Может ли быть им это существо; оно ведь улыбается мне, улыбается вам в то время, как вы готовы обрушить на него столько проклятий? О, ведь вы же сами кропили ее святой водой, произносили над ней святые слова. Отец мой, пусть они разрывают меня своими клещами, пусть они жарят меня на своем огне, но неужели та же участь ждет и мое дитя, невинное дитя, которое улыбается вам сейчас? Святой отец, умоляю вас, оглянитесь на моего ребенка. И она поползла за ним на коленях, держа в руках несчастную девочку, чей пискливый крик и исхудалое тельце взывали о помощи, прося вызволить ее из стен тюрьмы, в которой она обречена была прозябать с самого рождения. Отца Иосифа мольба эта растрогала, и он готов был долго целовать несчастное дитя и читать над ним молитвы, но колокол зазвонил снова, и, спеша уйти, он успел только воскликнуть: - Дочь моя, да хранит тебя господь! - Да хранит меня господь, - прошептала Исидора, прижимая малютку к груди. Колокол прозвонил еще раз, и Исидора знала, что час испытаний настал. Глава XXXVII Не страшись изнеможенья, Лет согбенных маеты, Жгучих мук без облегченья И последней немоты. Мейсон {1} На первом допросе Исидоры предусмотрительно соблюдались те формальности, которыми, как известно, всегда сопровождаются действия этого судилища. Второй и третий были столь же строгими, обстоятельными и - бесплодными, и Святая Инквизиция начала уже понимать, что ее высшие должностные лица бессильны перед находящейся перед ними необыкновенною узницей: соединяя в себе крайнее простосердечие с истинным величием души, она признавалась во всем, что могло служить к ее осуждению, однако с искусством, превосходившим все те изощренные приемы, к которым прибегала Инквизиция, отводила все вопросы, имевшие отношение к Мельмоту. Во время первого допроса судьи вскользь упомянули о пытке. Исидора, в которой, казалось, пробудились ее свободолюбивая натура и воспитанное самой природой чувство собственного достоинства, в ответ только улыбнулась. Заметив совсем особое выражение ее лица, один из инквизиторов шепнул об этом другому, и к разговору о пытке больше не возвращались. Прошло немало времени, прежде чем состоялся второй допрос, а потом - третий, однако заметно было, что с каждым разом допросы эти становились все менее суровыми, а отношение к узнице - все более снисходительным. Юность ее, красота, неподдельная искренность и в поступках ее и в словах, которые при этих исключительных обостоятельствах сказались с особою силой, трогательный облик ее, когда она появлялась перед ними всякий раз с ребенком на руках, когда тот жалобно пищал, а ей приходилось наклоняться вперед, чтобы услышать вопросы, которые ей задавали, и на них ответить, - все это не могло оставить равнодушными даже этих людей, не привыкших поддаваться каким бы то ни было впечатлениям, идущим из внешнего мира. В этой прелестной и глубоко несчастной женщине поразительны были кротость и послушание, раскаяние в содеянном грехе и готовность принять страдание; ее мучило горе, которое она причинила родителям и ее собственное; все это не могло не растрогать даже черствые сердца инквизиторов. После нескольких допросов, на которых от узницы им так и не удалось ничего добиться, один глубокий знаток той анатомии, что умеет искусно расчленять человеческие души, шепнул инквизитору что-то по поводу ребенка, которого она держала на руках. - Она не испугалась и дыбы, - был ответ. - Тогда испробуйте _эту дыбу_, - посоветовал говоривший. По соблюдении всех надлежащих формальностей Исидоре зачли приговор. Как подозреваемую в ереси, ее присуждали к пожизненному заключению в тюрьме Инквизиции; ребенок должен был быть у нее отнят и отдан в монастырь для того, чтобы... На этом месте чтение приговора прервалось: несчастная мать, испустив душераздирающий крик, такой, каких в этих стенах не исторгали даже под пыткой, упала без чувств на пол. Когда ее привели в себя, ничто уже - ни уважение к месту, где она находилась, ни к судьям, ни страх перед ними - не могло остановить ее дикой исступленной мольбы, исполненной такой неистовой силы, что для нее самой выкрики эти звучали уже не как просьбы, а как приказания, - чтобы последняя часть приговора была отменена: вечное одиночество, годы жизни, которые ей суждено провести в вечной тьме, все это, казалось, нисколько ее не страшило и не печалило, но она рыдала, взывая к ним в бреду, моля не разлучать ее с ребенком. Судьи выслушали ее не дрогнув и в глубоком молчании. Когда она увидела, что все кончено, она поднялась с полу, словно освобождаясь от мук перенесенного унижения, и в облике ее появилось даже какое-то достоинство, когда спокойным и переменившимся голосом она потребовала, чтобы у нее не отнимали ребенка до следующего утра. Теперь она настолько владела собой, что могла уже чем-то подкрепить свою просьбу: она сказала, что дитя может погибнуть, если его с такой поспешностью отнимут от груди. Судьи согласились исполнить эту просьбу, и она была отведена обратно в камеру. * * * * * * Время истекло. Надзиратель, приносивший ей еду, ушел, не сказав ни слова; ничего не сказала и она. Около полуночи дверь отперли, и на пороге появилось двое людей, одетых, как тюремщики. Сначала они медлили, как вестники возле шатра Ахиллеса {2}, а потом, подобно им, заставили себя войти. У людей этих были мрачные и мертвенно-бледные лица; фигуры их выглядели застывшими и словно изваянными из камня, движения - механическими, как у автоматов. И, однако, люди эти были растроганы. Тусклый свет плошки едва позволял разглядеть соломенный тюфяк, на котором сидела узница, но ярко-красное пламя факела ярко и широко озарило дверной свод, под которым появились обе эти фигуры. Они подошли к ней одновременно, и даже шаги их как будто повиновались чьей-то посторонней силе, а произнесенные обоими слова, казалось, были изречены одними и теми же устами. - - Отдайте нам ребенка, - сказали они. - Берите, - ответил им хриплый, глухой и какой-то неестественный голос. Вошедшие оглядели углы и стены; казалось, они не знают, как и где им надлежит искать в камерах Инквизиции человеческое дитя. Узница все это время сидела недвижно и не проронила ни слова. Поиски их продолжались недолго: камера была очень мала, и в ней почти ничего не было. Когда наконец они закончили ее осмотр, узница со странным неестественным смехом вскричала: - Где же еще можно искать дитя, как не на материнской груди? Вот... вот она... берите ее... берите! О, до чего же вы были глупы, что искали мое дитя где-то в другом месте! Теперь она ваша! - крикнула она голосом, от которого служители похолодели. - Возьмите ее, возьмите ее от меня! Служители Инквизиции подошли к ней, и механические движения их словно замерли, когда Исидора протянула им мертвое тельце своей дочери. Вкруг горла несчастного ребенка, рожденного среди мук и вскормленного в тюрьме, шла какая-то черная полоска, и служители не преминули доложить об этом необычайном обстоятельстве Святой Инквизиции. Одни из инквизиторов решили, что это печать дьявола, которой дитя это было отмечено с самого рождения, другие - что это след руки доведенной до отчаяния матери. Было решено, что узница через двадцать четыре часа предстанет перед судом и ответит, отчего умер ребенок. * * * * * * Но не прошло и половины этого времени, как ее коснулась рука более властная, чем рука Инквизиции; рука эта поначалу будто грозила ей, но на самом деле была протянута, чтобы ее спасти, и перед ее прикосновением все неприступные стены и засовы грозной Инквизиции были столь же ничтожны, как все те сооружения, которые где-нибудь в углу сплел паук. Исидора умирала от недуга, который хоть и не значится ни в каких списках, равно смертелен, - от разбитого сердца. Когда инквизиторы наконец убедились, что пыткою - как телесной, так и душевной - от нее ничего не добиться, они дали ей спокойно умереть и даже удовлетворили ее последнюю просьбу - позволили отцу Иосифу ее посетить. * * * * * * Была полночь, но приближения ее нельзя было ощутить в местах, где день и ночь, по сути дела, ничем не отличаются друг от друга. Тусклое мерцанье плошки сменило слабую и едва пробивавшуюся туда полоску света. Умирающая лежала на своей жалкой постели: возле нее сидел заботливый священник; если его присутствие все равно не могло облагородить эту сцену, оно, во всяком случае, смягчало ее, окрашивая ее человеческим теплом. * * * * * * - Отец мой, - сказала умирающая Исидора, - вы сказали мне, что я прощена. - Да, дочь моя, - ответил священник, - ты убедила меня в том, что ты неповинна в смерти девочки. - Я никак не могла быть виновницей ее смерти, - сказала Исидора, приподнимаясь на своем соломенном тюфяке, - одно только сознание того, что она существует, давало мне силу жить даже здесь, в тюрьме. Скажите, святой отец, могло ли дитя мое выжить, если, едва только оно начало дышать, его заживо похоронили вместе со мной в этих ужасных стенах? Даже то молоко, которым кормила его моя грудь, пропало у меня, как только мне прочли приговор. Всю ночь она стонала, к утру стоны сделались слабее, и я была этому рада, наконец они прекратились совсем, и это было для меня великим счастьем! Но при упоминании об этом страшном счастье она расплакалась. - Дочь моя, а свободно ли твое сердце от этих ужасных и гибельных уз, которые принесли ему в этой жизни горе, а в жизни грядущей несут погибель? Исидора долго не могла ничего ответить; наконец прерывающимся голосом она сказала: - Отец мой, сейчас у меня есть сила углубиться к себе в сердце или же с ним бороться. Смерть очень скоро порвет все нити, которые связуют меня с ним, и не к чему предвосхищать это мое освобождение, ибо, до тех пор пока я жива, я должна любить того, кто погубил мою жизнь! Увы! Разве Враг рода человеческого мог не быть враждебен и ко мне, разве это не было неизбежным и роковым? В том, что я отвергла последний страшный соблазн, в том, что я предоставила его своей участи, а сама предпочла покориться своей, я ощущаю свою победу над ним и уверена в том, что меня ждет спасение. - Дочь моя, я не понимаю тебя. - Мельмот, - сказала Исидора, с трудом произнося это имя, - Мельмот был здесь сегодня ночью... был в тюрьме Инквизиции, был в этой камере! Священника слова эти привели в неописуемый ужас; он мог только перекреститься, и, когда он услыхал, как, проносясь по длинному коридору, глухо и заунывно завыл ветер, ему стало чудиться, что хлопающая дверь вот-вот распахнется и он увидит перед собою фигуру Скитальца. * * * * * * - Отец мой, я часто видела сны, - сказала кающаяся, качая головой в ответ на слова священника, - у меня было много снов, много смутных образов проплывало передо мной, но то, что было сегодня, - не сон. В снах моих мне являлся цветущий край, где я увидела его впервые; вновь наступали ночи, когда он стоял перед моим окном, и я дрожала во сне, как только раздавались шаги моей матери, и у меня бывали видения, которые окрыляли меня надеждой: небесные создания являлись ко мне и обещали, что обратят его в святую веру. Но это был не сон: он действительно был здесь сегодня ночью. Отец мой, он пробыл здесь всю ночь; он обещал мне... он заверял меня... он заклинал меня принять из его рук свободу и безопасность, жизнь и счастье. Он сказал мне, - и я не могла в этом усомниться, - что с помощью тех же средств, которые позволили ему проникнуть сюда, он может осуществить мой побег. Он предлагал мне жить с ним на том самом индийском острове, в том раю посреди океана, где не будет людей и где никто не станет посягать на мою свободу. Он обещал, что будет любить меня одну, и - любить вечно, и я слушала его речи. Отец мой, я еще совсем молода, и слова жизни и любви сладостною музыкой звучали у меня в ушах, когда я взирала на тюремные стены и думала, что должна буду умереть на этом вот каменном полу! Но корда он шепотом сообщил мне страшное условие, на которое я должна согласиться, чтобы он мог исполнить свое обещание, когда он сказал мне, что... - Дочь моя, - воскликнул священник, склоняясь над ее изголовьем, - дочь моя, заклинаю тебя тем, чей образ ты видишь на кресте, что я подношу сейчас к твоим умирающим устам, надеждою твоей на спасение души, которое будет зависеть от того, скажешь ли ты сейчас мне, духовному отцу твоему и другу, всю правду, заклинаю тебя назвать мне те условия, которые предложил тебе Искуситель! - Обещайте мне сначала прощение того, что я повторю сейчас эти слова, если последнее дыхание мое изойдет в тот миг, когда они будут у меня на устах. - Те absolvo {Отпускаю тебе грехи (лат.).}, - Произнес священник и низко склонился над нею, чтобы уловить все то, что она ему скажет. Но как только слова эти были произнесены, он вскочил, словно его ужалила змея, и, отойдя в дальний угол камеры, затрясся от страха. - Отец мой, вы обещали мне отпущение грехов, - сказала умирающая. - Jam tibi dedi, moribunda {Я уже дал его тебе в твой смертный час (лат.).}, - ответил священник; в смятении своем он заговорил на языке, привычном для него в церкви. - Да, в смертный час! - ответила страдалица, снова падая на свое ложе. - Отец мой, дайте мне почувствовать в эту минуту вашу руку, человеческую руку! - Обратись к господу, дочь моя! - сказал священник, прикладывая распятие к ее холодеющим губам. - Я любила его веру, - пробормотала умирающая, благоговейно целуя крест, - я любила его веру еще до того, как ее узнала, и господь, должно быть, был моим учителем, ибо другого у меня не было! О если бы, - воскликнула она с той глубокой убежденностью, какою проникается сердце умирающего и которая (если это будет угодно богу) может отозваться эхом в сердце каждого человеческого существа, - если бы я не любила никого, кроме бога, какой бы глубокий покой наполнил мне душу, каким сладостным был бы для меня смертный час... А теперь ... его образ преследует меня даже на краю могилы, куда я схожу, чтобы от него убежать! - Дочь моя, - сказал священник, обливаясь слезами, - дочь моя, твой путь лежит в обитель блаженных, борьба была жестокой и недолгой, но победа зато будет верной; по-новому зазвучат для тебя арфы, и песнь их будет приветствовать тебя, а в раю уже сплетают для тебя венец из пальмовых ветвей! - В раю! - пробормотала Исидора, испуская последний вздох. - _Пусть только он будет там_! Глава XXXVIII Звонили в колокол, месса шла, Свечей колыхалось пламя, Монах и монахиня до утра Молились истово в храме. * * * На вторую ночь... * * * И все быстрей молитвы слова Слетали с их губ дрожащих, И чем грознее гул нарастал. Тем звон становился чаще! * * * Настала третья... * * * Забыли оба слова молитв, И ужас на пол свалил их; Святых они громко сзывали всех Спасти их от темной силы. Саути {1} На этом Монсада закончил рассказ об индийской островитянке, жертве страсти Мельмота, равно как и его судьбы - такой же нечестивой и непостижимой. И он сказал, что хочет посвятить своего слушателя в то, как сложились судьбы других его жертв, тех людей, чьи скелеты хранились в подземелье еврея Адонии в Мадриде. Он добавил, что их жизни еще более мрачны и страшны, чем все то, что он рассказал, ибо речь будет идти о ставших жертвами Скитальца мужчинах, о натурах жестких, у которых не было никаких других побуждений, кроме желания заглянуть в будущее. Он упомянул и о том, что обстоятельства его собственной жизни в доме еврея, его бегство оттуда и причины, побудившие его вслед за тем отправиться в Ирландию, были, пожалуй, столь же необычны, как и все то, о чем он рассказал. Молодой Мельмот (чье имя читатель, возможно, уже успел позабыть) выказал самое серьезное намерение {2} удовлетворить до конца свое опасное любопытство; может быть, к тому же он еще тешил себя безрассудной надеждой увидеть, как оригинал уничтоженного им портрета выйдет вдруг из стены и возьмется сам продолжать эту страшную быль. Рассказ испанца занял много дней; когда он был закончен, молодой Мельмот дал своему гостю понять, что готов услышать его продолжение. В назначенный для этого вечер молодой Мельмот и его гость снова сошлись в той же комнате. Была ненастная тревожная ночь; дождь, ливший целый день, сменился теперь ветром, который налетал неистовыми порывами и так же внезапно затихал, как будто набираясь сил для предстоящей бури. Монсада и Мельмот придвинули свои кресла ближе к огню; по временам они глядели друг на друга с видом людей, которые стараются друг друга подбодрить, дабы у одного хватило мужества слушать, а у другого - рассказывать, и которые тем более озабочены этим, что ни тот ни другой не чувствуют этого мужества в себе. Наконец Монсада набрался решимости и, откашлявшись, приступил к своему рассказу; однако очень скоро заметил, что ему никак не удается завладеть вниманием слушателя, и - замолчал. - Странно, - промолвил Мельмот как бы в ответ на это молчание, - шум какой-то: будто кто-то бродит по коридору. - Тсс! Погодите, - сказал Монсада, - я не хотел бы, чтобы нас подслушивали. Оба замолчали и затаили дыхание; шорох возобновился; не могло быть сомнения, что чьи-то шаги то приближаются к двери, то снова от нее удаляются. - За нами следят, - сказал Мельмот, приподнимаясь со своего кресла. В эту минуту дверь отворилась, и на пороге показалась фигура, в которой Монсада узнал героя своего рассказа и таинственного посетителя тюрьмы Инквизиции, а Мельмот - оригинал висевшего в голубой комнате портрета и существо, чье непостижимое появление в ту минуту, когда он сидел у постели умирающего дяди, повергло его в оцепенение. Фигура эта стояла какое-то время в дверях, а потом тихо пошла вперед и, дойдя до середины комнаты, снова остановилась, но даже не взглянула на них. Потом она приблизилась к столу, за которым они сидели, медленным, но отчетливо слышным шагом и теперь стояла перед ними. Обоих охватил глубокий ужас, но ужас этот по-разному себя проявил. Монсада беспрерывно крестился и принимался читать одну молитву за другой. Приросший к своему креслу Мельмот уставился невидящими глазами на пришельца. Это действительно был Мельмот Скиталец, такой же, каким он был сто лет назад, такой же, каким, может быть, будет в грядущих столетиях, если возобновится действие того страшного договора, который продлевал его дни. Сокрытая в нем сила не ослабела, однако взгляд его потускнел {3}, в нем не было больше того устрашающего сверхъестественного блеска, какой он всегда излучал: это ведь был зажженный от адского пламени маяк, и он заманивал (или, напротив, предупреждал) отчаянных мореплавателей на рифы, о которые разбивались многие корабли и где иные из них тонули, - этого чудовищного света уже не было; всем обличьем своим он ничем не отличался от обыкновенного смертного, от того, каким он был изображен на портрете, уничтоженном молодым наследником рода, только глаза у него теперь были как у мертвеца. * * * * * * Когда Скиталец подошел совсем близко к столу и мог уже их обоих коснуться, Монсада и Мельмот в неодолимом ужасе вскочили с кресел и приготовились защищать себя, хотя отлично понимали в эту минуту, что все равно никакие средства не помогут справиться с существом, которое сметает на своем пути все и насмехается над слабостью человека. Скиталец взмахнул рукой - жест этот выражал пренебрежение без вражды, - и до слуха их донеслись странные и проникновенные слова единственного на свете существа, которое дышало тем же воздухом, что и другие люди, но чья жизнь давно уже преступила отведенные человеку пределы; голос, который бывал обращен только к несчастным, истерзанным горем и грехом, всякий раз повергая их в новые бездны отчаяния, зазвучал теперь размеренно и спокойно и был подобен отдаленным раскатам грома. - Смертные, - начал он, - вы ведете здесь разговор о моей судьбе и о событиях, которые она за собой повлекла. Предназначение мое исполнилось, а вместе с ним завершились и все те события, которые возбудили ваше неистовое и жалкое любопытство. И вот я здесь, чтобы поведать вам и о том, и о другом! Тот, о ком вы только что говорили, стоит перед вами! Кто может рассказать о Мельмоте Скитальце лучше, чем он сам, теперь, когда он собирается сложить с себя бремя жизни, которая во всем мире возбуждает удивление и ужас? Мельмот, ты видишь перед собой своего предка, того самого, чей портрет был написан еще полтораста лет назад. Монсада, ты видишь более недавнего своего знакомца - (тут по лицу его пробежала мрачная усмешка). - Не бойтесь ничего, - добавил он, видя страдание и ужас на лицах тех, кому приходилось теперь выслушивать его слова. - Да и чего вам бояться? - добавил он, меж тем как злобная усмешка еще раз вспыхнула в глубинах его мертвых глазниц. - Вы, сеньор, отлично вооружены вашими четками, а вы, Мельмот, проникнуты той бесплодной и неистовой пытливостью ума, которая в прежнее время сделала бы вас моей жертвой - (и тут черты его на мгновение до неузнаваемости исказились страшною судорогой), - ну а сейчас дает только повод посмеяться над вами. * * * * * * - Есть у вас что-нибудь, чем бы я мог утолить жажду? - попросил он, усаживаясь за стол. Страшное смятение охватило Монсаду и его собеседника; оба они были словно в бреду, однако Монсада с какой-то странной и доверчивой простотой налил стакан воды и протянул его гостю так же спокойно, как если бы перед ним находился обыкновенный смертный; он только ощутил в этот миг какой-то холод в руке. Скиталец поднес стакан к губам, отпил немного, а потом, поставив его на стол, заговорил со странным, но уже лишенным прежней свирепости смехом: - Знаете вы, - спросил он, обращаясь к Монсаде и Мельмоту, которые с тревогой и в полной растерянности взирали на явившееся им видение, - знаете вы, как сложилась судьба Дон Жуана {4}, только не в той пьесе, что представляют на вашей жалкой сцене, а знаете ли вы его страшную трагическую участь, которую изобразил испанский писатель? {1* Смотри эту пьесу, имеющуюся в несуразном и очень устаревшем переводе.} Там, чтобы отплатить хозяину за его гостеприимство, тот в свою очередь приглашает его к себе на празднество. Залом для этого празднества служит церковь; гость приходит, храм весь освещен таинственным светом: невидимые руки держат лампады, которые горят, хоть в них и не налито масла, освещая богоотступнику час Страшного суда над ним! Он входит в храм, и его там встречает многолюдное общество - души всех тех, кому он причинил на земле зло, кого он убил, тени, вышедшие из могил, закутанные в саваны, стоят там и кланяются ему! Когда он проходит среди них, они глухими голосами предлагают ему выпить за них и протягивают ему кубки с их кровью, а под алтарем, возле которого стоит дух умерщвленного им отца, зияет бездна погибели, которая должна его поглотить! Такой вот прием скоро окажут и мне! Исидора! Тебя я увижу после всех, и это будет для меня самая страшная из всех встреч! Ну что же, надо допить последние капли земной влаги, последние, которым суждено смочить мои смертные губы! Он медленно допил стакан. Ни у Мельмота, ни у Монсады не было сил что-нибудь сказать. Скиталец погрузился в глубокую задумчивость, и ни тот ни другой не решались ее нарушить. Так они просидели в молчании, пока не начало рассветать и бледные лучи зари не пробились сквозь закрытые ставни. Тогда Скиталец поднял голову и устремил на Мельмота застывший взгляд. - Твой предок вернулся домой, - сказал он, - скитания его окончены! Сейчас мне уже даже незачем знать, что люди говорили и думали обо мне. Тайну предназначения моего я уношу с собой. Пусть даже все, что люди измыслили в своем страхе и чему сами же с легкостью поверили, действительно было, что же из этого следует? Ведь если преступления мои превзошли все, что мог содеять смертный, то таким же будет и наказание. Я сеял на земле страх, но - не зло. Никого из людей нельзя было заставить разделить мою участь, нужно было его согласие, - _и ни один этого согласия не дал_; поэтому ни на кого из них не распространится чудовищная кара. Я должен всю ее принять на себя. Не потому разве, что я протянул руку и вкусил запретный плод, бог отвернул от меня свое лицо, врата рая закрылись для меня, и я обречен скитаться до скончания века среди безлюдных и проклятых миров? Ходили слухи, что Враг рода человеческого продлил мою жизнь за пределы того, что отпущено смертным, что он наделил меня даром преодолевать все препятствия и любые расстояния и с быстротою мысли переноситься из одного края земли в другой, встречать на своем пути бури без надежды, что они могут меня погубить, и проникать в тюрьмы, где при моем прикосновении все замки становились мягкими, как лен или пакля. Утверждали, что я был наделен этой силой для того, чтобы искушать несчастных в минуты отчаяния, обещая им свободу и неприкосновенность, если только они согласятся обменяться участью со мною. Если это так, то это лишь подтверждает истину, произнесенную устами того, чье имя я не смею произнести, и нашедшую себе отклик в сердце каждого смертного. Ни одно существо не поменялось участью с Мельмотом Скитальцем. Я исходил весь мир и не нашел ни одного человека, который, ради того чтобы обладать этим миром, согласился бы погубить свою душу. Ни Стентон в доме для умалишенных, ни ты, Монсада, в тюрьме Инквизиции, ни Вальберг, на глазах у которого дети его умирали от голода, никто другой... Он замолчал, и несмотря на то что стоял теперь у самой грани своего темного и сомнительного пути, он, казалось, с горечью и тоской обращал свой взгляд в прошлое, где из дымки тумана перед ним возникала та, с которой он прощался теперь навсегда. Он встал. - Дайте мне, если можно, час отдохнуть, - сказал он. - Отдохнуть? Нет, уснуть! - проговорил он в ответ на изумленные взгляды своих собеседников, - я все еще живу человеческой жизнью! И страшная усмешка последний раз пробежала по его губам. Сколько раз от усмешки этой застывала кровь в жилах его жертв! Мельмот и Монсада вышли из комнаты, и Скиталец, опустившись в кресло, заснул глубоким сном. Да, он спал, но что он видел последний раз в своем земном сне? ----- СОН СКИТАЛЬЦА  Ему снилось, что он стоит на вершине, над пропастью, на высоте, о которой можно было составить себе представление, лишь заглянув вниз, где бушевал и кипел извергающий пламя океан, где ревела огненная пучина, взвивая брызги пропитанной серою пены и обдавая спящего этим жгучим дождем. Весь этот океан внизу был живым; на каждой волне его неслась душа грешника; она вздымалась, точно обломок корабля или тело утопленника, испускала страшный крик и погружалась обратно в вечные глубины, а потом появлялась над волнами снова и снова должна была повторять свою попытку, заранее обреченную на неудачу! В каждом клокочущем буруне томилось живое существо, которому не дано было умереть; в мучительной надежде поднималась на огненном гребне сокрытая в нем душа; в отчаянии ударялась она о скалу, присоединяла свой никогда не умолкающий крик к рокоту океана и скрывалась, чтобы выплыть еще на мгновение, а потом снова кануть ко дну - и так до скончания века! Вдруг Скиталец почувствовал, что падает, что летит вниз и - застревает где-то на середине. Ему снилось, что он стоит на утесе, с трудом сохраняя равновесие; он посмотрел ввысь, но верхний пласт воздуха (ибо никакого неба там быть не могло) нависал непроницаемою кромешной тьмой. И, однако, он увидел там нечто еще чернее всей этой черноты - то была протянутая к нему огромная рука; она держала его над самым краем адской бездны и словно играла с ним, в то время как другая такая же рука, каждое движение которой было непостижимым образом связано с движениями первой, как будто обе они принадлежали одному существу, столь чудовищному, что его невозможно было представить себе даже во сне, указывала на установленные на вершине гигантские часы; вспышки пламени озаряли огромный их циферблат. Он увидел, как единственная стрелка этих таинственных часов повернулась; увидел, как она достигла назначенного предела - полутораста лет (ибо на этом необычном циферблате отмечены были не часы, а одни лишь столетия). Он вскрикнул и сильным толчком, какие мы часто ощущаем во сне, вырвался из державшей его руки, чтобы остановить роковую стрелку. От этого усилия он упал и, низвергаясь с высоты, пытался за что-нибудь ухватиться, чтобы спастись. Но падал он отвесно, удержаться было невозможно - скала оказалась гладкой как лед; внизу бушевало пламя! Вдруг перед ним мелькнуло несколько человеческих фигур: в то время как он падал, они поднимались все выше. Он кидался к ним, пытаясь за них уцепиться - за одну, за другую... Это были Стентон, Вальберг, Элинор Мортимер, Исидора, Монсада: все они пронеслись мимо; к каждой он бросался во сне, к каждой протягивал руки, но все они, одна за другой, покидали его и поднимались ввысь. Он обернулся последний раз; взгляд его остановился на часах вечности; поднятая к ним гигантская черная рука, казалось, подталкивала стрелку вперед; наконец она достигла назначенной ему цифры; он упал, окунулся в огненную волну, пламя охватило его, он закричал! Волны рокотали уже на-д его головой; он погружался в них все глубже, а часы вечности заиграли свой зловещий мотив: "Примите душу Скитальца!". И тогда огненная пучина ответила, плещась об адамантовую скалу: "Места здесь хватит!". Скиталец проснулся. Глава XXXIX И пришел тогда, с огнем в глазах. Дьявол - за мертвецом. Саути {1} Настало утро, но ни Мельмот, ни Монсада не решались подойти к двери. Только в двенадцать часов дня они осторожно постучали и, не получив ответа, медленно и нерешительно вошли в комнату. Все было в том же виде, в каком они оставили ее ночью, или, вернее, на рассвете, было темно и тихо; ставни так и не открывали, а Скиталец все еще спал в кресле. Услыхав их шаги, он приподнялся и спросил, сколько времени. Они сказали. - Час мой настал, - промолвил Мельмот, - вам нельзя этого касаться и нельзя находиться при этом. Часы вечности скоро пробьют, но уши смертных не должны слышать их боя! Они подошли ближе к нему и с ужасом увидели, как за последние несколько часов он переменился. Зловещий блеск его глаз померк еще раньше, но теперь каждая черта лица выдавала его возраст. Волосы его поседели и были белы как снег, рот запал, мускулы лица ослабели, появились морщины; перед ними было воплощение немощной старости. Он и сам был, казалось, удивлен впечатлением, которое на них произвел. - Вы видите, что со мною, - воскликнул он, - это значит, что час настал. Меня призывают, и я должен повиноваться; у господина моего припасена для меня другая работа! Когда по небу пронесется метеор, когда комета огненною стезею своей устремится к солнцу, взгляните ввысь, и, может быть, вы тогда вспомните о духе, которому велено вести за собой блуждающее и пламенеющее во тьме светило. Внезапно начавшееся воодушевление столь же внезапно сменилось у него подавленностью. - Оставьте меня, - сказал он, - я должен побыть один последние несколько часов моей земной жизни, если им действительно суждено быть для меня последними. - Слова эти он произнес с каким-то внутренним содроганием, которое оба его собеседника ощутили. - В этой комнате я впервые увидел свет, - сказал он, - и здесь же мне, может быть, придется закрыть глаза. О, лучше бы... мне никогда не родиться! * * * * * * - Уходите, оставьте меня одного. Какие бы звуки вы не услыхали этой ночью, не вздумайте даже подходить близко к этой двери; это может стоить вам жизни. Помните, - сказал он, возвышая голос, который все еще звучал громко, - помните, что за непомерное любопытство вы можете поплатиться жизнью. Именно оно-то и заставило меня согласиться на ставку, которая была больше, чем жизнь, и - я проиграл. Уходите! Они ушли и весь остаток дня даже не вспомнили о еде; охватившее их жгучее волнение, казалось, разъедало у них все внутри. Вечером они разошлись по своим комнатам, и хотя каждый из них прилег, ни тот ни другой и не помышлял о сне. Да и все равно уснуть было бы невозможно. Звуки, которые после полуночи стали доноситься из комнаты Скитальца, вначале особенно их не беспокоили, однако вскоре сменились другими, исполненными такого ужаса, что Мельмоту, который предусмотрительно отослал на ночь всю прислугу в соседние службы, стало уже казаться, что люди и там могут их услыхать. Сам не свой от неимоверного волнения, он поднялся с постели и принялся расхаживать взад и вперед по коридору, который вел в комнату, где творился весь этот ужас. В это время ему показалось, что в другом конце коридора появилась чья-то фигура. Он пришел в такое смятение, что сначала даже не узнал в этом человеке Монсаду. Они не стали ни о чем расспрашивать друг друга и вместе продолжали молча ходить по коридору. Вскоре звуки сделались такими душераздирающими, что даже грозное предостережение Скитальца едва удержало их от того, чтобы не ворваться в комнату. Описать их нет никакой возможности. Казалось, что все самое разнородное соединилось вдруг воедино. Ни тот ни другой не могли понять, были это стоны и мольба - в душе они надеялись, что это именно так, - или же, напротив, - кощунство и брань. Перед рассветом звуки вдруг стихли - произошло это за один миг. Последовавшая затем тишина первое время показалась им даже страшнее всего предыдущего. Переглянувшись, они кинулись к двери, распахнули ее - комната была пуста: страшный гость не оставил после себя никаких следов. Оглядывая в замешательстве своем комнату и нигде ничего не обнаружив, они вдруг обратили внимание на небольшую дверь в противоположной стене. Дверь эта, которая вела на заднюю лестницу, была открыта. Подойдя к ней, они увидели на полу следы ног, ступавших, как видно, по сырому песку и глине. Следы эти не оставляли никаких сомнений, они привели их по лестнице к другой двери, которая выходила в сад; дверь эта тоже была открыта. Следы вели дальше - по узенькой, посыпанной гравием аллее, которая кончалась возле сломанной ограды, а потом - по поросшему вереском склону, доходившему до половины скалы, которая другой стороной своей смотрела в море. День был дождливый, и следы на вересковом поле были отчетливо видны. Мельмот и Монсада пошли по ним. Несмотря на ранний час, береговые жители, - а все это были бедные рыбаки, - не спали; они рассказали Мельмету и его спутнику, как ночью они были разбужены и напуганы странными звуками. Примечательно было то, что, хоть это были люди суеверные и привыкшие к преувеличениям, все, что они говорили, на этот раз точно соответствовало действительности. Есть сила убежденности, которая сметает все на своем пути; все мелкие особенности, отличающие манеру выражения и характер человека, - все отступает перед выжатою из сердца истиной. Многие хотели пойти вместе с ними, но Мельмот сделал им знак остаться и только вдвоем с Монсадой стал подниматься к нависающему над морем обрыву. Терновник, покрывавший скалу почти до самой вершины, был примят так, как будто по нему кого-то тащили; на всей этой узкой полосе не было уже видно ничьих следов, кроме следа от тела, которое волокли. Мельмот и Монсада поднялись в конце концов на вершину скалы. Внизу был океан, его необъятные и пустынные глубины! Немного пониже их, на утесе, что-то развевалось по ветру. Мельмот спустился туда. В руке у него оказался платок, который прошлой ночью он видел на шее Скитальца. Это было все, что осталось от него на земле! Мельмот и Монсада с невыразимым ужасом поглядели друг на друга и в глубоком молчании пошли домой. ПРИМЕЧАНИЯ  1. ТЕКСТ  Первое английское издание "Мельмота Скитальца" вышло в свет в четырех томиках в 1820 г. {См. выше, "Библиографические материалы"; см. также воспроизведение титульного листа на с. 561. В самом начале своего "Предисловия" к этому произведению Метьюрин сделал оговорку, что в данном случае он не делает различия между терминами "роман" или "повесть" и определяет "Мельмота Скитальца" как "Romance (or Tale)". Поэтому воспроизводя титульный лист первого издания этой книги, мы в соответствии с русской традицией в употреблении этих терминов удержали обозначение "роман".} Так как авторские рукописи этой повести не сохранились, а при жизни автора она была напечатана только однажды, издание 1820 г. стало основой последующих довольно многочисленных переизданий этого произведения на английском и других языках, выпускавшихся в XIX-XX вв. Между тем лишь недавно редакторы этих переизданий, их переводчики, а также исследователи творческого наследия Ч. Метьюрина обратили внимание на то, что издание 1820 г. имеет некоторые неточности и что его нельзя перепечатывать механически, без желательных или даже необходимых исправлений или изменений. В самом деле, некоторые текстологические особенности изданий 1820 г. таковы, что они не могли не быть учтены переводчиком и редактором настоящего русского издания "Мельмота Скитальца". Некоторые неточности в издании 1820 г. следует отнести за счет небрежности лиц, готовивших его к выпуску в свет, в частности плохой вычитки и недостаточной правки корректур; следовательно, они не отражают сознательных намерений автора и беспрепятственно могут быть устранены из воспроизведений текста романа даже и в том случае, когда ошибка случайно была допущена автором в рукописи и повторена в печатном тексте. Так, например, в новейших английских и американских изданиях текст "Мельмота Скитальца" состоит из тридцати девяти глав, тогда как текст 1820 г. заканчивается главой XXXVI. Причиной этого несовпадения является то, что нумерация глав в первом издании ошибочна: две главы - XVII и XXXII - обозначены одними и теми же цифрами дважды подряд; так, вслед за главой XVII следует снова глава XVII (вместо XVIII), а за главой XXXII также вновь следует глава XXXII (вместо XXXIII). Естественно, что воспроизводить эти случайные оплошности не имело никакого смысла; поэтому и в настоящем русском переводе эти неправильные цифровые обозначения устранены и общий порядок нумерации глав восстановлен. В издании 1820 г. оказалось также довольно много типографских опечаток (в частности, в собственных именах); так, например, в тексте стоит Corvat вместо ожидаемого Coryate, deperate вместо desperate, thier вместо their и т. д. Все эти и подобные им опечатки в английском тексте подлежат безоговорочному исправлению и в русском издании в соответствующих местах не оговариваются. Однако в некоторых случаях допущенные в тексте издания 1820 г. опечатки представляются не столь очевидными, хотя все же вероятными, и поэтому на те из них, которые могут иметь значение для перевода, сделаны указания в пояснительных примечаниях. Так, в тексте главы XXVIII дважды встречается испанское слово alcaide. Мы предполагаем, что здесь вместо него должно было стоять другое слово - alcalde, что значит "судья", "представитель местной администрации или судебной власти", тогда как похожее по написанию слово "алькайд" значит, собственно, "начальник тюрьмы" и, судя по ходу повествования XXVIII главы, автором не имелось в виду; подтверждением такого предположения может служить то, что слова alcalde в точном соответствии с его смыслом употребляется автором уже в XI главе его романа. В "Предисловии" к лондонскому изданию "Мельмота Скитальца" 1892 г. было особо отмечено плохое знание Метьюрином испанского языка, сказавшееся, в частности, в неправильном употреблении им испанских титулов и названий, что "бросается в глаза всем, имеющим хотя бы поверхностное знакомство с этим языком". Добавим к этому от себя, что частичным оправданием автора могло служить отсутствие в английской типографии начала XIX в. соответствующих испанских литер и знаков, в частности тильды (в таких словах, как do~na "донья") или смягченного "шепелявого" с (с) (что вызвало неверную передачу и произношение первыми переводчиками "Мельмота Скитальца" имени Moncada как Монкада, а не Монсада). Отражать в русском переводе все эти особенности первопечатного текста в неправильной передаче испанских слов представлялось, естественно, нецелесообразным; во всех случаях употребление испанских слов, титулов, имен и названий в русском переводе приведено в полное соответствие со звучанием и употреблением их в испанском языке. Подобным же (и особо оговоренным) исправлениям подверглась в русском переводе вся система передачи Метьюрином индийских географических названий и имен индуистской мифологии во вставной "Повести об индийских островитянах". В передаче их Метьюрин был малосамостоятельным, основываясь преимущественно на семитомном труде английского историка и поэта Томаса Мориса (см. о нем в примечаниях к этой вставной повести) "Индийские древности" (1800-1806), из которого Метьюрин заимствовал "местный колорит" для своего повествования. Он писал Seeva, т. е. Сива, и, более того, назвал это мужское божество индуистов "черной богиней Сивой". Хотя русский перевод по возможности точно воспроизводит текст английского оригинала, но мы сочли возможным, оговорив допущенную автором ошибку, все же дать более привычную для русского читателя транскрипцию имени индийского божества Шива вместо Сива оригинала. Небольшие изменения внесены в русские транскрипции также некоторых других собствен ных имен, например Типпо Саиб (в тексте гл. XVI стоит Tippoo Saib, следует Tippo Sahib). В первоначальном тексте "Мельмота Скитальца" встречается два нотных примера (в гл. XXXI); в большинстве переизданий романа, в частности даже в тех, которые приближаются к изданиям "критическим", а также во всех переводах эти нотные примеры опущены как малозначительные и несущественные для читателя {Например, в издании "Мельмота Скитальца" под ред. Ф. Экстона (F. Axton; см. выше "Библиографические материалы"). В издании повести под редакцией Дугласа Гранта (D. Grant) нотный пример сохранен, хотя и не сопровождается никакими пояснениями.}. В настоящем издании нотный пример, напротив, сохранен и воспроизводится в той транскрипции, которая дается в издании 1820 г. Отметим также, что в оригинальном английском тексте "Мельмота Скитальца" есть примечания к отдельным местам, напечатанные в сносках. В русском переводе они сохраняются с обозначением цифрой со звездочкой. Все переводы стихотворных эпиграфов и встречающихся в тексте стихов выполнены А. М. Шадриным. Им же переведены (в сносках) иноязычные тексты как стихами, так и прозой, за исключением особо оговоренных. Настоящий перевод является первым полным переводом оригинального текста "Мельмота Скитальца" на русский язык. Он сделан с издания: Ch. Rob. Maturin. Melmoth the Wanderer. Oxford University Press, London, 1968. 2. ОБЪЯСНИТЕЛЬНЫЕ ПРИМЕЧАНИЯ Ниже помещены в последовательном порядке, по главам, объяснительные примечания к тексту "Мельмота Скитальца", целью которых является содействие лучшему пониманию этого произведения Метьюрина. Среди довольно многочисленных изданий романа - как в подлиннике, так и в переводах - комментированных в нашем смысле изданий не существует. Лишь два недавних издания - американское Ф. Экстона 1966 г. (город Линкольн, изд-во университета штата Небраска) и Д. Гранта, профессора университета в городе Лидсе, изданное оксфордским университетом (1968), могут быть упомянуты с благодарностью как издания, оказавшие помощь в подготовке комментария к настоящему изданию; однако нижеследующий комментарий потребовал от составителя длительного и самостоятельного труда. Издание Ф. Экстона, собственно, примечаний не имеет, кроме нескольких случайных пояснений в ссылках, с обозначением в скобках "Editors note", чтобы их можно было отличить от ссылок автора (Метьюрина), воспроизведенных полностью под соответствующими страницами текста, но без всякого дополнительного указания на их происхождение. Но "примечаний издателя" здесь помещено так мало, что они не могли служить подспорьем составителю комментария в данной книге 3. Значительно большую ценность имеют примечания Д. Гранта, выделенные в его издании в особый отдел "Explanatory notes" (p. 543-560). Эти примечания, однако, отличаются лаконичностью и подлежали проверке по первоисточникам; кроме того, имея в виду прежде всего английских читателей, издатель не разъяснял того, что необходимо истолковать или уточнить читателям русского перевода, недостаточно посвященным в подробности и реалии испанского или английского быта XVII-XIX вв., исторические даты или географические названия. В ряде необходимых случаев, когда дополнительная проверка сведений, сообщенных в двух указанных изданиях, не могла быть произведена (например, когда можно предполагать, что тот или иной эпиграф, даже с обозначением своего мнимого источника, сочинен самим Метьюрином), в настоящих объяснительных примечаниях сделаны ссылки на эти издания (они даются сокращенно: F. Axton, D. Grant). КНИГА ПЕРВАЯ  Глава I 1 Он жив еще?.. - Эпиграф - Шекспир. Генрих VI, ч. II, (III, 3, 12-13). 2 ...Дублинского Тринити колледжа... - Тринити колледж (протестантский колледж св. Троицы) - первый и важнейший из колледжей, составивших университет в главном городе Ирландии - Дублине; основан указом английской королевы Елизаветы в 1591 г, и служил оплотом протестантизма среди католиков Ирландии. 3 ...это было графство Уиклоу... - Графство и порт на юго-западе Ирландии; в путеводителях по этой стране первой половины XIX в. отмечалось, что "романтический пейзаж" живописной гористой местности этого графства привлекал к себе много путешественников. 4 ...призрак Беатрисы из "Монаха"... - Метьюрин имеет в виду знаменитый готический роман английского писателя Метью Грегори Льюиса (Lewis, 1775-1818) "Монах" ("The Monk", 1796), традициям которого в известной мере следовал он сам в "Мельмоте Скитальце". Характеристику "Монаха" см. в статье "Ч. Р. Метьюрин и его "Мельмот Скиталец"", с. 537, 569, 577, 579, 581. 3 На 402 страницах издания Ф. Экстона, где воспроизводится текст "Мельмота Скитальца", мы находим лишь четыре "примечания издателя", помещенные на страницах 7, 25, 51, 78; без такой пометы приводятся переводы древнегреческих и латинских цитат. 5 ...молотка на месте не оказалось. - Дверные молотки, иногда весьма причудливой формы, употреблялись в то время в Англии вместо звонков. 6 ...целый киш... - Киш - большая плетеная корзина, в которой ирландцы носят торф. 7 ...иссохшая Сивилла... - У народов античного мира сивиллами назывались женщиныпророчицы, принадлежавшие разным временам и народам; однако известия древних о сивиллах, их числе, именах и происхождении несогласны между собой: некоторые из сивилл пользовались широкой известностью из-за своего долголетия. В Риме почиталась Кумская сивилла, которой приписывали сивиллины книги (см. ниже, прим. 53 к гл. III). 8 ...касательно "дурного глаза"... - В суеверных представлениях ряда народов некоторые люди обладали таинственно-магической силой взгляда, которым можно причинить зло человеку. 9 ...за пределами нашего разумения. - Слова Форда из комедии Шекспира "Виндзорские насмешницы" ("Merry Wives of Windsor" IV, 2, 190). 10 ...сплести магическую нить... - Описанные в главе народные гадания к началу XIX в. в Англии уже почти исчезли вовсе, но еще сохранялись в глухих углах Шотландии и Ирландии. Интересные параллели к гаданиям девушек о суженых в "Мельмоте Скитальце" содержатся в стихотворении шотландского поэта Роберта Бернса "Канун дня всех святых" ("Hallowe Ewe", 1786), представляющем собою ценный источник для истории фольклора в Шотландии и сопредельных странах. Берне указывает (в прозаических примечаниях, сопровождающих это стихотворение), что ночь накануне дня всех святых (All Hallow Ewe), т. е. ночь с 31 октября на 1 ноября, в его время считалась "ночью волшебства", так как именно в это время, по древним поверьям, происходили сборища ведьм и чертей; поэтому она особенно удобна для вопрошания судьбы и гаданий всякого рода. В примечании к строфам 11-й и 12-й своего стихотворения Берне поясняет, что гадающая девушка опускает "нить из мотка голубой пряжи" в некий "горшок" или "яму"; если нить застревает там, спрашивает: "Кто держит?" ("Wha bauds?"), и что якобы может раздаться голос, который назовет имя будущего жениха. В примечании к строфе 13-й описан другой способ гадания: перед зеркалом ставят свечку, девушка ест яблоко и расчесывает свои волосы гребнем; образ суженого может отразиться в зеркале, появляясь из-за плеч гадальщицы. В примечании к строфе 24-й описан еще один способ: в воду речки в том месте, где сливаются три (или четыре) ручья, окунают рубашку, затем ее просушивают в комнате у огня, после чего она может принять форму тела будущего жениха. Приведенные параллели к указанному месту "Мельмота Скитальца" наводят на мысль, что Метьюрину было известно стихотворение Р. Бернса. Впрочем, скорее всего, Метьюрин знал это стихотворение по изложению в хорошо известной ему книге Н. Дрейка "Шекспир и его время" (Nathan Drake. Shakespeare and his times, vol. I. London, 1817, p. 344-345), который утверждает, что в эпоху Шекспира подобные гадания были распространены по всей Англии. 11 ...не осмеливаемся поминать в "благовоспитанном обществе"... - Возможно, что эта фраза представляет собою отклик на стихи 149-150 II части "Послания к графу Берлингтону" ("Epistle to the Earl of Burlington", 1731) Александра Попа (A. Pope, 16881744); поэт говорит, что проповедник грозит вечными муками тому, кто осмелится произнести слово "ад" в обществе воспитанных людей ("...who never mentions Hell to ears polite"). 12 ...лорд Литтлтон... - Неясно, о каком лорде Литтлтоне идет речь, так как Метьюрин не называет его христианского имени. По мнению Д. Гранта (D. Grant, p. 543), здесь имеется в виду лорд T. Lyttleton, или Томас Хромой (1744-1779), который якобы предсказал свою смерть за три дня до самого события, увидев во сне, что он умер. Но упоминание о высокой образованности и репутации скептика, которые Метьюрин приписывает называемому им лицу, позволяет думать, что речь может идти о другом лорде Литтлтоне (Cieorge Lyttelton, 1709-1773), известном политическом деятеле и писателе-просветителе, авторе сатирических произведений, написанных в подражание французским писателям Монтескье и Фонтенелю, - "Диалоги мертвых" ("Dialogues of the Dead", 1760), друге Филдинга, который посвятил ему свой роман "Том Джонс". О кончине Дж. Литтлтона 22 августа 1773 г. подробные воспоминания оставил некий д-р Джонстон (см.: В. Bock. George Lord Lyttelton und seine Stellung in der englischen Literatur des 18 Jahrh's Gottinaen 1927, 321). 13 ...вампир... - Возможно, что имеется в виду повесть "Вампир" (1819), приписанная Байрону, но сочиненная (по устным рассказам поэта) его секретарем Джоном Вильямом Полидори. 14... повесть мисс Эджворт "Помещик в отъезде". - Речь идет об известной повести ирландской писательницы Марии Эджворт (M. Edgeworth,1767-1849) "Помещик в отъезде" ("The Absentee", 1812), входящей в цикл ее "Повестей из светской жизни" ("Tales of Fashionable Life", vol. VI); в начале повести рассказывается об ирландском помещике, лорде Клонброни, жена которого, англичанка по происхождению, заставляет его вести суетную и разорительную жизнь в Лондоне. 15 ...о своем деде, который был деканом в Киллале... - Церковный приход в небольшом городке северо-западной Ирландии, в котором между 1724-1741 гг. деканом (старшим священником) был прадед писателя - Питер Джеймс Метьюрин (см. статью, с, 534). 16 ...настоящим Амфитрионом этого пиршества... - В комедии Мольера "Амфитрион" (1668), основанной на латинской комедии Плавта, есть реплика: "Настоящий Амфитрион- Амфитрион, у которого обедают" (III, 5), ставшая распространенной поговоркой. Имя Амфитрион сделалось синонимом хлебосольного хозяина. 17 ...и тот усладил свое чрево". - Имеется в виду следующее место в заключительной (LXXIV) главе II части "Дон Кихота" Сервантеса ("О том, как Дон Кихот занемог, о составленном им завещании и о его кончине"): "...в течение трех дней, которые Дон Кихот еще прожил после того, как составил завещание, он поминутно впадал в забытье. Весь дом был в тревоге; впрочем, это отнюдь не мешало племяннице кушать, а ключнице прикладываться к стаканчику, да и Санчо Панса себя не забывал: надобно признаться, что мысль о наследстве всегда умаляет и рассеивает ту невольную скорбь, которую вызывает в душе у наследников умирающий" (перевод Н. Любимова). 18 ...будь то сама Пифия на треножнике... - Пифии (их было три) - жрицы-пророчицы, вещательницы при храме Аполлона в Дельфах. Пифия отпивала глоток воды из священного ручья, жевала листья священного лавра и занимала место на золотом треножнике над расселиной скалы; выкрикивавшиеся ею слова толковались жрецами храма как воля Аполлона. 19 ...с их умершими мужьями. - Имеется в виду "История Синдбада-морехода" (у Метьюрина ошибочно Синбад) из "Тысячи и одной ночи", арабского сборника сказок, ставшего известным в Европе по французскому переводу Галлана (Париж, 1704-1717). История Синдбада была особенно популярна у английских романтиков (M. P. Conant. The oriental tale in England in the eighteenth century, N. Y., 1908, p. 253-254). Метьюрин цитирует сказку неточно; в рассказе о четвертом путешествии Синдбада говорится, что, заброшенный бурей на некий остров, он по повелению короля этого острова женится на придворной даме, когда же она умирает, его погребают живым "вместе с покойницей, в соответствии с обычаем этой страны"; таким образом, в арабской сказке идет речь о жертвоприношении вдовцов, а не вдов (V. Chauvin. Bibliographie des ouvrages arabes, vol. VII. Liege-Leipzig, 1893, p. 19-20). 20 ..."холодный, как камень". - Метьюрин цитирует то место хроники Шекспира "Генрих V" (II, 3, 24-28), где хозяйка лондонского трактира в Истчипе, бывшая миссис Куикли, недавно ставшая женой Пистоля, рассказывает о смерти Фальстафа: "...тут он велел мне потеплее закутать ему ноги. Я сунула руку под одеяло и пощупала ему ступни, - они были холодные, как камень; потом пощупала колени - то же самое, потом еще выше, еще выше - все было холодное как камень". 21 ...имя им легион, потому что их много. - Неточная цитата из Евангелия от Марка (5, 9), где идет речь об изгнании бесов из бесноватого. 82 ...как о недалеком стражнике Догберри, что "читать и писать ее научила сама природа". - Стражник по имени Догберри - действующее лицо комедии Шекспира "Много шуму из ничего" (III, 3, 9-10, 16-15); откуда и заимствована приводимая в тексте цитата. 23 Талаба. - Приведенное двустишие заимствовано из большой эпической поэмы Роберта Саути (Robert Southey, 1774-1843) на сюжет из восточной сказки "Талаба-разрушитель" ("Thalaba the Destroyer", 1801; II, 5, 10-11). Метьюрин хорошо знал ранние произведения Саути и вдохновлялся некоторыми их эпизодами в "Мельмоте Скитальце"; из поэмы "Талаба-разрушитель", в частности, взят эпиграф для XIII главы романа. 24 ...бедный Батлер в своем "Антикварии"... - Речь идет об английском писателе-сатирике Семюэле Батлере (Samuel Butler, 1612-1680), автор поэмы "Гудибрас". "Бедным Батлером" он назван Метьюрином потому, что последние годы своей жизни сатирик провел в бедности и ему почти ничего не удавалось печатать. Лишь более чем три четверти века спустя впервые опубликованы были оставшиеся от него рукописи произведений в стихах и прозе; среди последних были "Характеры" - типические очерки и портреты его современников, написанные ярко и живо, с присущей ему сатирической направленностью; среди них имеется и очерк "Антикварий"; однако Метьюрин ошибся: характеристика, которую он имеет в виду, находится в другом очерке того же цикла - "Занимательный человек" ("A Curious Man"). "Характеры" Батлера напечатаны во втором томе издания: The Genuine Remains in Verse and Prose of Mr. Samuel Butler, ed. by R. Thyer, 2 vols. London, 1759. 25 ...fades Hippocratica... - Имеется в виду лицо человека с признаками приближающейся смерти, как оно описано знаменитым греческим врачом Гиппократом (460-357 гг. до н. э.). Глава II 1 Ты, что стонешь... - Эпиграф заимствован из трагедии Николаса Роу (Nicholas Rowe, 1674-1678) "Прекрасная грешница" ("The Fair Penitent", 1703 - V, 1), представляющей собою переделку более ранней пьесы Филипа Мессинджера (Philip Massinger, 1583-1640) "Роковое приданое" ("Fatal Dowry", 1632). 2 ...наподобие вергилиевской Алекто... - Одна из фурий (или эринний), богинь проклятия, мести и кары, по верованиям греков и римлян. Об Алекто, "коей по сердцу война, клевета, и гнев, и засады", Вергилий упоминает в "Энеиде" (VII, 324-326). Далее в поэме рассказывается, что Алекто, явившаяся (во сне) царю рутулов Турну в образе престарелой жрицы Юноны, чтобы побудить его к войне с троянскими пришельцами, встретила его возражения и мгновенно приняла свой подлинный страшный образ (VII, 415-455). 3 ...подобно "проклятому чародею, знаменитому Глендауру"...Исторический Оуев Глендаур (Glendower, Glyndwr, 1364-1416) - уэльский князек, один из вождей восстания против английского короля Генриха IV. Метьюрин цитирует историческую хронику Шекспира "Генрих IV", приводя не вполне точно слова короля о "знаменитом колдуне, проклятом Глендауре" ("The great magician, damn'd Glendower", см. ч. I, I, 3, 83). 4 ...Драйден составлял гороскоп своего сына Чарлза... - Джон Драйден (John Dryden, 1631 -1700) - виднейший английский поэт XVII в.; о нем не раз будет идти речь в последующих примечаниях. О том, что Драйден был любителем астрологии и что он производил вычисления по положению звезд для того, чтобы узнать судьбу своего сына, Метьюрин узнал, по-видимому, из "Собрания сочинений" Драйдена, изданного В. Скоттом, см.: Dryden Works, vol. XVIII. London, 1808, p. 207-213. 5 ...нелепые сочинения Гленвила были в большом ходу... - Английский священник и философ-идеалист Джозеф Гленвил (Joseph Glanvill, 1636-1680) - автор многочисленных произведений философского и публицистического характера, направленных, в частности, против свободомыслия и атеизма его времени (последний, в соответствии со словоупотреблением, принятым у философов Кембриджа в XVII в., именовался им "саддукейством"). Гленвил проявил себя как убежденный поборник веры в колдовство и "нечистую силу". Одной из его наиболее популярных книг был трактат в двух частях "Ниспроверженное саддукейство, или Полные и очевидные доказательства существования ведьм и привидений" ("Saddukismus Triumphatus, or a full and plain Evidence concerning Witches and Apparitions", 1681; и последующие издания 1683, 1689, 1700, 1729 гг.). Саддукеи - иудейская секта, враждебная фарисеям, свято чтившим талмудическое предание, со всеми вошедшими в него суевериями. Таким образом "саддукейство" для Гленвила, глубоко веровавшего в существование ведьм, - нечестивое заблуждение. Ранее Гленвил издал "Философские рассуждения о ведовстве" ("Philosophical Considerations concerning Witchcraft", 1666). Одна из этих книг была в руках Метьюрина, и именно о них отзывается он как о "нелепых сочинениях" (см.: Hartwig Habicht. Joseph Glanvill, ein speculativer Denker in England der XVII Jahrh. Eine Studie uber das fruhwissenschaftliche Weltbild. Zurich und Leipzig, 1936, S. 152). Хотя в XVIII в. в Англии никто уже не верил в существование колдуний, но эти средневековые суеверия поддерживались здесь и с церковной кафедры, и с судейской скамьи: даже после официальной отмены наказания за колдовство в Англии в 1736 г. Джов Уэсли (J. Wesley), основатель учения "методистов", высказывал сожаление по этому поводу и писал: "Англичане вообще, и собственно большая часть людей науки в Европе, отвергли все показания о колдуньях и ведьмах как сказки старых баб. Меня это очень огорчает... Отвергнуть колдовство значит, по правде говоря, отвергнуть Библию". 6 ...Дельрио и Виерус были настолько популярны... - Мартин Антон Дельрио (Martin Anton Delrio, 1551 -1608) - иезуит, автор книги "Исследование колдовства в шести книгах" ("Disquisitionum magicarum libri sex", 1509); Иоганн Вейер или Виерус (J. Weyer, 1516-1588) - знаменитый врач, автор трактата "Об обманах, творимых нечистой силой, и колдовских чарах и зельях" ("De Praestigiis daemonum et mcantationibua ас veneficiis", 1564). 7 ...один из драматургов (Шедуэл) обильно цитировал их... - Речь идет о пьесе поэта и плодовитого драматурга Томаса Шедуэла (Thomas Shadwell, 1642? - 1692) "Ланкаширские ведьмы" ("The Lancashire Witches", 1681); в предисловии Шедуэл писал: "В отношении всякого колдовства я не надеялся сравняться по богатству фантазии с Шекспиром, создававшим свои колдовские сцены силой воображения... и поэтому решил обратиться к авторитетным источникам... Вот почему в этой пьесе нет ни одного действия, мало того, ни одного слова, имеющего отношение к колдовству, которое не было бы взято из сочинений какого-либо древнего или современного колдуна". Глава III 1 Появлялся призрак старика (Apparebat eidolon senex). - Та же латинская цитата, но в более полном виде и с более точным указанием на источник, приведена в тексте гл. XXIII, с. 346; она вята из "Писем" латинского писателя Плиния Младшего (Gaius Plinius Secundus, 62-114). Приводим эту цитату полностью (VII, 27) в переводе А. И. Доватура: "Был в Афинах дом, просторный и вместительный, но ославленный и зачумленный. В ночной тиши раздавался там звук железа, а если прислушаться внимательно, то звон оков слышался сначала издали, а затем совсем близко; потом появлялся призрак - старик, худой, изможденный, с отпущенной бородой, с волосами дыбом; на ногах у него были колодки, на руках цепи, которыми он потрясал. Жильцы поэтому проводили в страхе, без сна, мрачные и ужасные ночи: бессонница влекла за собой болезнь, страх рос, и приходила смерть, так как даже днем, хотя призрак и не появлялся, память о нем не покидала воображения, и ужас длился, хотя причина его исчезала. Дом поэтому был покинут, осужден на безлюдье и всецело предоставлен этому чудовищу; объявлялось, однако, о его сдаче на тот случай, если бы кто-нибудь, не зная о таком бедствии, пожелал бы его купить или нанять" (Письма Плиния Младшего. М.-Л., 1950, с. 223). 2 ...самому Михаэлису... - Михаэлис (Johann David Michaelis, 1717-1791) - известный немецкий теолог XVIII в., автор многотомных сочинений по критике текста Библии и по библейской археологии. 3 ...подобно Тому Кориету... - Томас Кориет (Thomas Coryate. 1577-1617) - чудаковатый английский путешественник, современник Шекспира, исколесивший, большею частью пешком, многие страны Западной Европы, Азии и Африки и описавший свои странствования в нескольких книгах весьма экстравагантного стиля. Первая из опубликованных им книг называлась "Сырые плоды Кориета, наскоро проглоченные им во время скитаний, поспешно совершенных в течение пяти месяцев во Франции, Савойе, Италии, Ретии, обычно называемой страной гризонов, Гельвеции или Швейцарии, в некоторых частях верхней Германии и Нидерландов, ныне же переваренные в голодной земле Одкомба в Сомерсете" ("Coryats Crudities, hastile gobled up in five months in FranTj ce, Savoy, Italy, Rhetia, commonly called the Grison's country, Helvetia alias Switzerland, some parts of high Germany and the Netherlands; newly digested in the hungry aire of Od combe of Somerset", 1611). В 1612 г. Т. Кориет совершил путешествие в Индию, побывал также в Константинополе, Алеппо, Иерусалиме и в Месопотамии. Это путешествие по Востоку также описано им в еще более чудаковатом сочинении, посвященной его друзьям по лондонской таверне "Русалка", в котором он сам именует себя "Иepyсалимско-сирийско-армянско-парфяно-индийским разминателем ног Томасом Корнетом из Одкомба в Сомерсете" ("the Hierosolymitan-Syrian-Mesopotamian-Armenian-Parthian-Indian Legge-stretcher of Ddcombe in Somerset", 1616). 4 Великолепные руины двух вымерших династий... - Речь идет о римлянах и арабах, некогда живших на Иберийском полуострове. 5 ...по мнению д-ра Джонсона... - Слова Семюэла Джонсона (Samuel Jonnson, 1709-1784), известного английского лексикографа, писателя и литературного критика, сказанные им в беседе с Адамом Фергюсоном 26 марта 1772 г., записаны биографом Джонсона Джеймсом Босвелом и помещены в книге "Жизнь Джонсона" (J. Boswell. Life of Johnson. 1876, vol. II, p. 33-34). 6 Горе побежденным (Vae victis). - По преданию, рассказанному Титом Ливнем и другими римскими историками, во время осады Рима галлами один из галльских вождей, Бренн, наложил на побежденных римлян контрибуцию в тысячу фунтов золота. "К постыднейшей уже самой по себе сделке прибавилось еще новое унижение, - пишет Ливии, - весы, принесенные галлами, были неверны; когда трибун [Кв. Сульпиций] стал возражать против этого, нахальный галл положил еще на чашку весов свой меч, и римлянам пришлось выслушать тягостные слова: "Горе побежденным!"" (см.: Тит Ливии, Римская история от основания города. Перевод с латинского под ред. П. Адрианова. М., 1892, т. I, кн. V, с. 483). 7 ...подвиги Сида... - Сид (историческим прототипом которого был Родриго Диас)национальный герой средневековой Испании, воспетый в ряде произведений испанского героического эпоса. О борьбе Сида за отвоевавие захваченных маврами территорий Испании (в частности, Валенсии) рассказано в двух дошедших до нас поэмах о Сиде: древней (около середины XII в.), довольно близкой к действительным историческим фактам, и более поздней ("Родриго", XIV в.), а кроме того, в обширном цикле "романсов" о Сиде (XV-XVI вв.). 8 ...над развалинами. Сагунта... - Сагунт (Saguntum)-торговый город в Испании, к северу от Валенсии. Основанный греками недалеко от морского берега, Сагунт был предметом борьбы между карфагенянами и римлянами. В 219 г. до н. э. Сагунт был завоеван Ганнибалом и почти совершенно разрушен после героического сопротивления в течение долгой осады; восемь лет спустя отвоеван римлянами. 9 ...историю английского мальчика из Билдсона... - История этого мальчика не раз приводилась в различных книгах о колдовстве. В 1620 г. он обвинил некую Джоун Кок (Joan Kock) в том, что она околдовала его, и для доказательства этого представил якобы воткнутые ею в его тело иголки и булавки; Джоун Кок была судима, но обман мальчика раскрылся, и мнимая "колдунья" была оправдана. В издании Ф. Экстона "примечание издателя" полнее и точнее называет предполагаемый первоисточник цитаты у Метьюрина - брошюру 1622 г. "Мальчик, из Билсона" (Билстона?). Вот ее полное заглавие: "Мальчик из Вильсона, или Правдивое разоблачение новейших заведомых обманщиков из римско-католических священников в их притворном экзорцизме (заклинании) или изгнании дьявола из маленького мальчика по имени Вильям Перри... из Билсона... Здесь же, с позволения, приводится краткое теологическое рассуждение о путях предостережения от них, для наиболее легкого распознавания подобных католиков-плутов" и т. д. ("The Boy of Bilson, or a true discovery of the late notorious impostures of Certaine Romish priests in their pretended Exorcisme or expulsion of the Diuell out of a young Boy, named William Perry ...of Bilson... Hereunto is permitted a brief Theological Discourse by way of Caution for the more easie disoerning of such Romish spirits, etc"). Эта брошюра была издана в Лондоне неким Ричардом Беддели (Richard Baddeley) и затем, по-видимому, переиздавалась анонимно (см.: F. Axton, p. 25; D. Grant, p. 34, 545) 10 ...была применена пытка водой... - Описание "пытки водой" в трибунале Инквизиции, а также всех прочих мучительств, применявшихся Инквизицией во время суда над обвиняемыми, несомненно было известна Метьюрину из книги каноника и главного секретаря испанской Инквизиции Хуана Антонио Льоренте "Критическая история испанской инквизиции" (Juan Antonio Llorente. Histoire critique de l'inquisition d'Espagne. Paris, 1817). Ставшая одним из источников "Мельмота Скитальца" (см. статью, с. 584), основанная на архивных данных, книга Льоренте разоблачила многие преступления испанской Инквизиции, о которых читатели ее ранее могли только догадываться; изданная на французском языке в переводе с испанской рукописи, она была запрещена в Испании и Италии. "Пытка водой" была одной из самых мучительных и нередка кончалась смертью истязаемого. По свидетельству Льоренте, она заключалась в следующем: в рот пытаемого "вводят до глубины горла тонкую смоченную тряпку, на которую вода из глиняного сосуда падает так медленно, что требуется не менее часа, чтобы влить по каплям поллитра, хотя выходит она из сосуда беспрерывно. В этом положении осужденный не имеет промежутка для дыхания, так как смоченная тряпка препятствует этому. Каждое мгновение он делает усилие, чтобы проглотить воду, надеясь дать доступ струе воздуха, но вода в то же время входит через ноздри... Поэтому часто бывает, что по окончании пытки извлекают из глубины горла тряпку, пропитанную кровью от разрыва сосудов в легких или в соседних частях" (Хуан Антонио Льоренте. Критическая история испанской инквизиции, т. 1, М., 1936, с. 336-337; к книге приложена и литографическая картинка, изображающая "пытку водой"). 11 ...по выражению Догберри, можно было "проверить недостоверное", - Цитата (неточная) заимствована из комедии Шекспира "Много шуму из ничего" (V, 1); о комической фигуре Догберри, чванливого глупца, см. выше, прим. 22 к гл. I. 12 ...описанной Саллюстием походкою Катилины... - Метьюрин имеет в виду сочинение римского историка Гая Саллюстия Криспа (86-34 гг. до н. э.) "О заговоре Катилины", где о Катилине-заговорщике Саллюстий писал, что "совесть терзала его потрясенную душу. Отсюда его бледность, омерзительный взгляд, походка то торопливая, то медленная, словом, все признаки душевного расстройства как во всей наружности, так и в выражении лица" (см.: Гай Саллюстий Крисп. О заговоре Катилины; Марк Туллий Цицерон. Речи против Катилины. Перевод С. П. Гвоздева. М.-Л., 1934, с. 110). 13 ...остепенялись маски. - Стихи взяты из знаменитой дидактической поэмы "Опыт о критике" ("An Essay on Criticism", 1711; II, 540-541) Александра Попа (16881744). 14 Ювенал (ок. 55-ок. 128 г.) - римский сатирик. Метьюрин хорошо знал его произведения и несколько раз цитировал в "Мельмоте Скитальце". 15 ...первой исполнительницы роли Роксаны... - Роксана - героиня пьесы Натаниэла Ли "Королевы-соперницы" (1677). Та же актриса, миссис Маршалл, играла роль Роксаны в трагедии графа Оррери "Мустафа" (1668). Похитителем актрисы был, однако, Обри де Вир, граф Оксфорд (Aubrey de Vere, Earl of Oxford). 16 ...ожидала карета со стеклами... - Кареты с окнами из стекла (glass-coach) вошли в моду в Англии около 1667 г. 17 ...увезти Кинестона... - Речь идет об Эдуарде Кинестоне (Edward Kynaston, 1670?-1706?) - одном из последних английских актеров, по старой традиции исполнявшем женские роли. Метьюрин называет его Адонисом за его красоту, уподобляя прекрасному юноше, о котором рассказывается в древнегреческом мифе. 18 ...становится понятным название пьесы Уичерли "Любовь в лесу". - Первая пьеса Уильяма Уичерли (William Wycherley, 1640-1716) имела заглавие "Любовь в лесу, или Сент-Джеймский парк" ("Love in a Wood, or St.-James's Park", 1671). СентДжеймский парк в Лондоне, разбитый к югу от Сент-Джеймского дворца, служившего в то время резиденцией короля, - любимое место прогулок лондонской знати. 19 ...картины Лели... - Питер Лели (Lely, 1618-1680) - английский художник голландского происхождения, написавший много портретов придворных Карла II. 20 ...мемуары Граммона... - "Мемуары" графа Филибера Граммона (1621-1707), Французского дворянина, одного из самых типичных и блестящих представителей двора Карла II, написаны были на французском языке шурином Граммона А. Гамильтоном ("Memoires de la vie du comte de Grammont"); английский их перевод впервые опубликовал В. Скотт. Эта книга представляет собою ценный источник, дающий полное и яркое представление о жизни и нравах английской аристократии при дворе Карла II после Реставрации. 21 ...даже самому Принну. - Вильям Принн (William Prynne, 1600-1669) - ученый юрист, пуританин-публицист, ополчавшийся на порочные нравы своего времени. "Иногда Принн считал страшным грехом, что мужчины носят длинные локоны (Love-locks, как их называли) или пьют за чье-либо здоровье; иногда таким грехом было для него неправильное толкование вопроса о предопределении. Наконец, Принн обратил свое внимание на театры. Тут для бича сатиры открывалось весьма обширное поле" (Р. Гардинер. Пуритане и Стюарты, 1603-1660 гг. СПб., 1896, с. 104-105). О трактате Принна "Бич актеров" ("Histriomastix", 1634) и его последствиях см. ниже, прим. 34 и 37 к гл. XXX. 22 ...будь то герцогиня Портсмутская... - Луиза Рене де Керуай (Louise Renee de Kerouaille, 1649-1734) приехала из Франции в Англию в свите сестры английского короля Карла II Генриетты, герцогини Орлеанской. Керуай поручена была тонкая миссия - склонить английского короля к заключению союза с Людовиком XIV. Исполнить это поручение ей, правда, удалось в малой степени, но Керуай стала первой любовницей английского короля, присвоившего ей титул герцогини Портсмутской 19 августа 1673 г. 23 ...или Нелл Гдинн... - Элинор Гуинн (Eleanor Gwynn, ок. 1640-1687), или "маленькая Нелли", как ее называли обычно, первоначально была продавщицей апельсинов в королевском театре; затем она сделалась актрисой, любовницей лорда Бакхерста, позднее ее избрал своей наложницей Карл II; она имела от короля двух сыновей; один умер в младенчестве, второй носил имя Чарлза Боклерка, а затем ему был присвоен титул герцога Сент-Олбанского (S. J. Low and F. S. Pulling. The Dictionary of English History. London, 1884, p. 523). 24 ...они... поносили Драйдена... - О Драйдене см. выше, прим. 4 к гл. II. 25 ...Ли и Отвея... - Драматург Натаниэл Ли (Nathaniel Lee, 1653-1692) в 70-х годах XVII в. (между 1675 и 1680 гг.) написал восемь трагедий; большой известностью пользовалась поставленная на сцене в 1677 г. пьеса "Королевы-соперницы, или Смерть Александра Великого", за которой следовал "Митридат, царь Понта" (1678); затем Н. Ли в сотрудничестве с Драйденом создал пьесы "Эдип" (1679), "Феодосии, или Сила любви" (1680). Т. Отвей (Thomas Otway, 1652-1685) занимал видное место среди драматургов того же времени; им написаны "Алкивиад" (1675), "Дон Карлос" (1676), кроме того, известны его переделки пьес Расина и Мольера, знаменитая трагедия в белых стихах "Спасенная Венеция" ("Venice Preserv'd, or a Plot Discover'd", 1682), пользовавшаяся долголетней популярностью. 26 ...цитировали Седли и Рочестера. - Чарлз Седли (Sir Charles Sedley, 1639?-1701) - автор двух незначительных трагедий и нескольких комедий, из которых лучшими считались "Белламира" ("Bellamira", представлена в 1687 г.) и "Шелковичный сад" ("The Mulberry Garden", 1668), частично основанная на "Школе мужей" Мольера. Граф Джон Уилмот Рочестер (John Wilmot earl of Rochester, 1648-1680) - любимец Карла II, поэт, автор сатир (среди них "Сатиры против человечества", 1675) и стихотворений весьма нескромного содержания. 17 ...Не то еще в паписты угодите. - Стихотворные строки заимствованы из четвертой сатиры Джона Донна (John Donne, 1571 (1572?)-1631) в стихотворной переделке Александра Попа (см.: A. Pope. The fourth Satire of John Donne versifyed, 256-257). 28 Смотри "Старый холостяк"... - Речь идет о первой комедии драматурга Вильяма Конгрива (W. Congreve, 1670-1729) "The Old Bachelor" (1693); называя ее, Метьюрин, однако, допускает ошибку: в комедии Конгрива не Араминта, но ее кузина БелинДа просит своего возлюбленного Бельмура в разговоре с ней не употреблять обращения "отвратительного вкуса". 29 ...языком Орондата, боготворящего Кассандру... - И в этом месте своего повествования Метьюрин допустил неточности, которые читателю следует иметь в виду. "Кассандр" ("Cassandre") - псевдоисторический "галантный" роман французского писателя Ла Кальпренеда (La Calprenede, Gautier de Coster, 1614-1663), изданный в 1644-1650 гг. в 10 томах (объемом в пять с половиной тысяч страниц); английский перевод - 1676 г.; главным героем романа является Кассандр, царь Македонский (сын Антипатра), а действие происходит во время греко-персидских войн; Кассандр влюблен в дочь Дария, на которой женится Александр Македонский. В побочных эпизодах повествуется о любви скифского царя Оорондата (Oorondates) к Статире и ревности к ней Роксаны, пленницы Александра Македонского. (Подробное изложение этого огромного романа см.: H. Karting. Geschichie des franzosischen Romans in XVII Jahrundert, Bd. I, 2te Ausg. Berlin, 1891, S. 247-281). Таким образом, Метьюрин превратил царя Кассандра в Кассандру, а роль Оорондата и самое его имя представил неправильно. Последняя ошибка произошла, по-видимому, потому, что историю Оорондата Метьюрин знал не из романа Ла Кальпренеда, а из заметки Д. Аддисона в журнале "Зритель", где, в частности, говорится: "Любовь - мать поэзии и до сих пор производит среди малообразованных и грубых людей тысячи воображаемых страданий и любезностей. Она заставляет лакея говорить языком Орондата и превращает неотесанного сельского учителя в галантного пастушка" и т. д. (The Spectator, vol. V, 8th ed. London, 1726, Э 377, Tuesday, May, 13, p. 237-238). Имена Кассандра, Роксаны и Ла Кальпренеда в этой заметке, однако, не упомянуты. 30 ...площадь Ковент-Гарден. - Квартал в Лондоне с рынком овощей, цветов и фруктов, где позднее, после того времени, которое описывается в романе Метьюрина, возник театр Ковент-Гарден (построен в 1809 г.). 31 ...в "Marriage a la mode" Драйдена. - Комедия Драйдена (см. о нем выше, прим. 4 к гл. II) "Брак по моде" представлена на сцене в 1672 г. 32 ...всей премудростью от Аристотеля до Боссю... - Французский писатель Ле Боссю (Le Bossu, 1651-1681) - автор часто переиздававшегося "Трактата об эпической поэме", который высоко ценил теоретик французского классицизма Буало. Греческий философ Аристотель упомянут здесь как автор "Поэтики". 33 ..."шатры Кидарские". - Так неоднократно в Библии образно именуется Аравия и аравийские кочевники (см.: П. Солярский. Опыт библейского словаря собственных имен, т. II. СПб., 1881, с. 599). 34 ...у тетушки Дины в "Тристраме Шенди"... - В романе Лоренса Стерна "Жизнь и мнения Тристрама Шенди" (1760-1767) о приключении Дины, двоюродной тетки рассказчика, "которая лет шестьдесят тому назад вышла замуж за кучера и прижила от него ребенка", говорится несколько раз (см. гл. XXI). Тристрам даже клянется "старой черной вельветовой маской" своей тетушки. 35 Смотри "Оруноко" Саутерна... - Пьеса Томаса Саутерна (T. Southerne, 1650-1746) "Оруноко" ("Oroonoko", 1795), сюжет которой заимствован из романа английской писательницы Афры Бен (Aphra Behn, 1640-1689) "Оруноко, или Царственный невольник" (1678). 36 ...призрак матери Алъмансора... - Имеется в виду героическая драма Драйдена "Завоевание Гранады" ("The Conquest of Granade, or Almanzor and Almahide", 1670); призрак утонувшей матери Альмансора появляется здесь во II части, в 3-й сцене IV действия пьесы. 37 ...дух Лайя... - Имеется в виду трагедия Драйдена (написанная совместно с Н. Ли в 1679 г.) "Эдип" ("Oedipus"), в которой обработан миф об Эдипе, сыне фиванского царя Лайя (III, 1). 38 Смотри письма Леблана. - Имеется в виду аббат Леблан (Jean Bernard le Blanc, 1707-1781), автор весьма популярных в XVIII в. "Писем француза, касающихся правления, политики и нравов англичан и французов" ("Lettres l'un Francois concernant le gouvernement, la politique et les moeurs des Anglois et des Francois". La Hav, 1745; перепечатано в 1751, 1758 гг., английский перевод: "Letters of the English and French Nations". London, 1747, другое издание - Dublin, 1742). "Письма" Леблана написаны во время пребывания его в Англии между 1731-1744 гг., из 90 писем 31 посвящено художественной литературе, 11 - театру. Отзывы Леблана об английской литературе, в частности о Драйдене, характеризованы в статье: George Havens. The Abbe Le Blanc and English Literature. - Modern Philology, 1920, t. XVIII, p. 82; Helene Monod-Cassidy. Un voyageur-philosophe au XVIII s. L'abbe J.-B. Le Blanc. Harvard Univ. Press, 1941 p. 66-75. 39 ...требовали... "сожжения папы"... - Обряд сожжения сделанного из соломы изображения римского папы происходил в Лондоне несколько лет подряд в день рождения королевы Елизаветы, в частности между 1679-1681 гг. в период сильнейшего ожесточения против католиков, которое подогревалось слухами о воображаемом так называемом папистском заговоре против Англии (S. J. Low and F. S. Pulling. The Dictionary of English History, p. 827-828). 40 ...остановили свой выбор на испанских и мавританских сюжетах.Названные Метьюрином драматурги действительно создали ряд пьес, в которых обработаны были сюжеты из истории Испании и ее колоний, борьба испанцев с арабами и т. д. Драматург Роберт Хауард (Robert Howard, 1626-1698) написал "Индийскую королеву" ("The Indian Queen", 1664, напечатана в 1665 г.), продолжение которой создал в том же году Драйден под названием "Индийский император, или Завоевание Мексики испанцами" ("The Indian Emperor, of the Conquest of Mexica by the Spaniards"); выше уже была упомянута пьеса Драйдена "Завоевание Гранады" (см. прим. 36). Элкене Сетл (Elkanah Settle, 1648-1724) создал "Императрицу Марокканскую" ("The Empress of Morocco", 1673) и т. д. 41 Смеяться шутке, что смущает ложи. - Стихи заимствованы из произведения Джона Гея (John Gay, 1685-1792) "Чайный столик. Городская эклога" ("The Tea-Table. A Town Eclogue"). 42 ...давали "Александра"... - Речь идет о пьесе Натаниэла Ли "Королевы-соперницы, или Смерть Александра Великого" (см. выше, прим. 25). 43 ...главную роль исполнял Харт... - Артист Чарлз Харт (Ch. Hart, ум. 1683). 44 ...настоящий "сын Аммана". - Александр Македонский был обожествлен при жизни, объявленный сыном Зевса-Аммона. 45 Смотри "Историю сцены" Беттертона... - Томас Беттертон (Th. Betterton, 16351710) - известный актер и драматург. Его заметки по истории английских театров, делавшиеся им в течение долгого времени, были изданы под заглавием "История английской сцены" ("A History of English Stage", 1741). 46 ...испытал, вероятно, Брюс, открывши истоки Нила... - Речь идет о Джеймсе Брюсе (James Bruce, 1730-1794), шотландском путешественнике, открывшем истоки реки Нил в Африке (так называемый Голубой Нил) и напечатавшем об этом подробный отчет. 47 ...Гиббон, завершив свею "Историю". - Эдвард Гиббон (Gibbon, Edward, 17371794) писал свой знаменитый труд "История упадка и падения Римской империи" ("The History of Decline and Fall of the Roman Empire") в течение многих лет: первый том (в издании in 4o) вышел в свет в 1776 г., второй и третий - в 1781, последние три тома появились в 1788 г. 48 Ларошфуко Франсуа де (La Rochefoucauld, 1613-1680), автор "Размышлений или Моральных изречений и максим" ("Reflexions ou sentences et maximes morales", 1665; много раз переиздавалось). Точно цитируемый текст этой максимы Ларошфуко гласит: "В несчастиях наших лучших друзей мы всегда находим нечто такое, что для нас не лишено приятности". Эта книга пользовалась популярностью также в Англии, Метьюрину, вероятно, хорошо было известно стихотворение Джонатана Свифта, написанное им "при прочтении" этой сентенции Ларошфуко и озаглавленное "Стихи на смерть доктора Свифта" (1731-1732; впервые опубликовано в 1739 г.), в котором он подводит итог своей жизни и дает оценку своей литературно-общественной деятельности как сатирика. Характерно, однако, что английские писатели и философы понимали Ларошфуко односторонне, толкуя его этическую систему как оправдание эгоизма. В полном соответствии с такой точкой зрения находилось, несомненно, и восприятие Ларошфуко Метьюрином. Честерфилд в письме к сыну от 5 сентября 1748 г. пишет: "Ларошфуко порицают и, как мне кажется, напрасно, за то, что главным побуждением, определяющим все поступки, он считает себялюбие. Мне думается, что в этом есть значительная доля истины и уж, во всяком случае, вреда эта мысль принести не может". В этом же письме Честерфилд замечает также: "Вот размышление, которое больше всего осуждается в книге Ларошфуко как жестокое "Человек может находить что-то приятное в горе, которое постигает его лучшего друга". А почему же нет?" (Честерфилд. Письма к сыну. Максимы. Характеры. Л., 1971, с. 70-71). 49 ...огромными глыбами Стонехенджа... - Под этим названием известен гигантский древний памятник из каменных столбов, находящийся в Англии в десяти милях от Солсбери. По-видимому, этот памятник представляет собою развалины храма с алтарем-жертвенником и относится еще к кельтским друидическим временам. В книге Томаса Мориса "Индийские древности", бывшей источником главы "Повесть" (см. о ней ниже, прим. 3 к "Повести"), помещен специальный раздел о "громадном храме солнца" в Стонехендже (vol. VI, р. 123-128), а в приложении к нему дана гравированная картинка, изображающая "вид массивных колонн в Стонехендже при лунном свете". Об историческом значении этого древнего памятника см.: Б. Р. Виппер. Английское искусство. Краткий исторический очерк. М., 1945, с. 5-6. 50 ...капитана Бобадила... - Персонаж комедии Бена Джонсона (Ben Jonson, 1573-1637) "У каждого свои причуды" ("Every Man in his Humor"; поставлена на сцене в 1598 г., напечатана в 1611 г., в новой редакции - в 1616 г.). Бобадил - тип полуголодного, но чванливого и тщеславного хвастуна. 51 ...в Айя-Софии... - Знаменитый христианский храм, после завоевания Константинополя турками (1453) превращенный в магометанскую мечеть. 52 ...навстречу королю Этельберту... - Король англосаксонского Кента Этельберт (Ethelbert, 560-616) был крещен св. Августином в 597 г. 53 ...сивиллины книги... - Книги предсказаний сивилл (см. выше, прим. 7 к гл. I). По древнему преданию, собирать эти книги начал Тарквиний Гордый, приобретший несколько книг от Кумской сивиллы. Последующие правители Рима увеличили это собрание пророчеств, хранившееся в каменном ящике под сводом храма Юпитера в Капитолии, но в 84 г. до н. э. они были истреблены пожаром; позднее собрание было частично восстановлено и пополнено. Как видно из контекста "Мельмота Скитальца", фраза, оборванная на словах о сивиллиных книгах, вероятно, должна была служить началом фразы, в которой мог быть изложен еще один пример, подтверждавший ту "остроумную", по ироническому замечанию автора, мысль, что набожность народа увеличивалась, если богослужение совершалось на неизвестном для него языке; по-видимому, хорошо знавший историю сивиллиных книг, Метьюрин знал также, что древнейшие из них были написаны не на латинском, а на греческом языке. 54 О если б мог мычать я, как горох... - Поэт и драматург Натаниэл Ли (см. о нем выше, прим. 25) окончил свою жизнь в сумасшедшем доме (Бедламе) в 1692 г. Приведенный стих ("О that my lungs could bleat like buttered pease") представляет собой начальную строчку приписанного H. Ли стихотворения, озаглавленного "Бессмыслица" ("Nonsense") и напечатанного в сборнике "Остроты и забавы" ("Wit and Drollery", 1656). 55 Хью Питерс (Hygh Peters, 1599-1660) - священник, пользовавшийся славой красноречивого проповедника. Получив образование в Кембриджском университете, Питере был священником сначала в Лондоне, затем в Роттердаме (в Голландии), прожил несколько лет в Северной Америке (в Массачузетсе), вернулся в Англию в 1641 г., где стал капелланом в различных армейских частях, сопровождал Кромвеля в Ирландию после Реставрации был судим как один из убийц короля Карла I и казнен 16 октября 1660 г. (см.: S. J. Low and F. S. Pulling. Dictionary of English History, p. 817). 56 ...повторял пять пунктов... - Имеются в виду пять основных положений кальвинистской доктрины, о которых шли споры между представителями различных протестантских сект. В различных сочинениях теологического характера в XVII в. эти