----------------------------------------------------------------------------
Перевод Ю. Н. Верховского
Giovanni Boccaccio. Elegia di madonna Fiammetta. Il ninfale fiesolanо.
Джованни Боккаччо. Фьямметта. Фьезоланские нимфы
Издание подготовили И. Н. Голенищев-Кутузов, А. Д. Михайлов
Серия "Литературные памятники"
М., "Наука", 1968
----------------------------------------------------------------------------
I {1}
Амур мне петь велит {2}. Пора настала.
Он в сердце, как в дому, провел лета.
Великолепье сердце мне связало,
Блеск ослепил; я не нашел щита,
Когда лучами душу пронизало
Сиянье глаз. Владеет мною та {3},
Что, ночь и день из слез и воздыханий
Сплетя, томит - вина моих терзаний.
II
Амур меня ведет и побуждает
В труде, что я отважился начать!
Амур меня на подвиг укрепляет,
И дар, и мощь - на всем его печать!
Амур меня ведет и просвещает,
Внушив мне долг - о нем повествовать!
Амур меня подъял для воссозданья
Старинного любовного преданья!
III
И вот - всю честь ему воздать я смею:
Ведь водит он один пером живым,
Что вручено мне донною моею
Достойнейшей: никто с ней не сравним.
Всех выше добродетелью своею,
Красой и благородством неземным,
В упрек она не слышала б ни слова,
Когда б хоть миг была не столь сурова.
IV
Теперь молю у вас я обороны,
Любовники счастливые! Мой враг -
Завистник злоречивый, распаленный
Да всякий, кто в любви и нищ, и наг.
И вас, все в мире дорогие донны,
Не с сердцем ледяным, от ваших благ
Молю - молить одну: не. будь надменной
С тем, кто перед тобою - раб смиренный!
V
Давно когда-то Фьезоле {4} не знало
Ни стен, ни частокола; весь народ -
А было там людей в те поры мало -
Ютился у излюбленных высот
Окружных гор; и брошена лежала
Внизу равнина - из-за терпких вод
Болотных, непригодных человеку
И разливавшихся в большую реку {5}.
VI
Царила вера ложная в то время
В порочных, лживых, грубых, злых богов,
И так взросло зловреднейшее семя,
Что всякий мнил: их светлый лик таков
На небе, как и здесь. Людское племя
Им не жалело празднеств, и даров,
И почестей. А всех превыше чтили
Юпитера в его державной силе,.
VII
Еще царила той порой богиня,
Что названа Дианою. Она,
Для многих жен заветная святыня,
От девственниц особо почтена.
И той - ее прямая благостыня,
Что век свой целомудрию верна.
И с торжеством таких она немало
В свои леса и рощи принимала.
VIII
А многие бывали при рожденье
Посвящены родителями ей -
То по обету, то в благодаренье
За милости и блага для детей.
Диана всех брала в свое владенье
Охотно: для нее всего милей
Девичество хранить, бежать пред мужем:
Пускай мы браку, суетные, служим.
IX
Итак, по всей земле высоко чтили
Богиню-девственницу. Но к холмам
Вернемся фьезоланским. Тут служили
Ей ревностно. Во славу ей, а вам
В услышанье перескажу я были
О девственном содружестве. Все там
Тогда прозваньем _нимфы_ величались
И с луком и со стрелами являлись.
Х
Из этих дев Дианой набиралось
Число большое тут, в краю холмов,
Хоть в их среде открыто оставалась
Она лишь изредка: па ней трудов
Лежала тьма: для всей земли старалась
Дать от обид мужских она покров;
Но ежели во Фьезоле бывала,
Такой и вид, и облик принимала:
XI
Стройна и высока, равна красою
Величью, взором и лицом она
Лучилась столь лучистою звездою,
Что верилось - в Эдеме создана,
Вблизи слепила смертный взор собою,
Сиянием лучей окружена,
А кудри светлые - не словно злато:
Их цвет к лицу шел более богато.
XII
Она обычно вольно распускала
Над шеей незакрытой их разлив;
Туника в легких складках ниспадала,
Стан стройный покрывала, не сокрыв;
Ткань тонкая вся белизной сияла
Безукоризненной; на ней красив
Был крепкий пояс; а поверх порою
Пурпурный плащ - огнистою игрою.
XIII {6}
Летами - двадцать пять - являлась дева,
Как юной мощи полная пора.
Во длани лук она держала слева,
Колчан висел у правого бедра,
Весь полный стрел, - разить в порыве гнева
Не только зверя, - нет: разит, бодра,
За нимф и за себя пылая местью,
Мужей, кто б ни был - шаг ступи
к бесчестью!
XIV
И Фьезоле такою посещала
Диана - нимф любезных повидать,
Им милости и блага расточала
И часто их любила собирать
У светлого ль ручья, иль где ширяла
Лесная тень, - в те дни, когда сиять
Дано все выше солнцу и согрето -
Не в холоде, не в зное - медлит лето.
XV
Тут нимф она в беседах укрепляла
Блюсти священный девственный обет.
Подчас охоты, ловли обсуждала -
Занятий их любимейший предмет -
Меж тех холмов: они зверей немало
Травили, их отыскивая след.
К успехам впредь и ради упражненья
Она давала девам наставленья.
XVI
Она была их мудрая опора,
Как я сказал, в ловитвах и стрельбе.
А уходя, всего того собора
Наместницу Диана по себе
Им оставляла - нимфу, властно, скоро
Ее избрав. И в клятве и божбе
Все обещали ей служить покорно
Иль гибнуть от ее стрелы позорно.
XVII
Ей подчинялись с ревностью великой,
Она как бы Дианою была.
И каждая, одетая туникой
(Льняная, тонкотканна и бела), -
Гроза смертельная всей твари дикой,
У каждой лук - на смелые дела.
Хоть леопард ей попадется пестрый, -
Без промаха сражен стрелою острой.
XVIII
Тогда земля цвела красою мая,
Цветами яркими светился луг,
И соловьи, блаженство изливая,
У светлых вод влюбленность пели вслух.
И юноши, в огне любви пылая,
Отвагой, радостной питали дух,
Когда во Фьезоле пришла Диана
Держать совет средь воинского стана.
XIX
Среди цветов и трав земного лона,
У светлого ручья, что чуть шумит,
И медленно влечет волну у склона
Чечер-горы {7}, с той стороны, где вид
На солнце в полдень, в выси небосклона
Лицом к лицу слепительный открыт, -
Ручья, что ныне все зовут Аквелли {8},
С Дианой нимфы всей толпой сидели.
XX
Итак, толпа блестящая шумела
На светлом берегу у ручейка.
Одна из нимф нежданно, быстро, смело
Воспрянула, пряма, стройна, легка,
И в рог певучий громко зазвенела,
Чтоб смолкли все. И рог молчит. Рука
Рог опустила. Все сидят. Молчанье.
Все смотрят на Диану в ожиданье.
XXI
Она сказала, как обыкновенно,
Что каждая должна себя блюсти,
Чтоб муж не подошел к ней дерзновенно.
"А лишь случись мужчину здесь найти,
Извергну, как врага, его мгновенно, -
Посмей он к вам с обманом подойти
Или с насильем. Та ж, кто обольстится, -
Та жизни от руки моей лишится".
XXII
А между тем, сокрытый в чаще темной,
Где этот грозный заседал совет,
Безусый юноша, румяный, скромный, -
Да было ль Африко хоть двадцать лет? -
С кудрями светлыми, с улыбкой томной,
Весь - словно лилия иль роза, нет -
Как яблочко (здесь, недалеко, с детства
С родителями жил он без соседства), -
ХХIII
Вдруг юноша, сокрытый, очутился
Вблизи Дианы. Шаг еще ступил -
И говор нимф, что звонко разносился,
И вид живой его остановил.
Тогда в пещеру тихо он сокрылся,
И слушал, и дыханье затаил.
Невидимый блистательным собором,
В него впился он напряженным взором.
XXIV
Глядит: Диана, властная, сурова
В делах и в мыслях, выше всех стоит {9},
И говорит, и запылать готова,
И гневно луком, стрелами грозит;
А нимфы робки, не проронят слова,
Страшит их и чарует грозный вид
Ее чела, - безмолвны, бездыханны,
Потрясены угрозами Дианы.
XXV
И видит: по велению богини,
Встает одна из нимф, легка, быстра
(А избрана по той она причине,
Что всех достойнее). "Пришла пора, -
Глас прозвучал, - вас покидаю ныне.
Сидите. Слушайте. Стоит сестра
Пред вами, Альфинея. Почитайте
Ее теперь как бы меня. Прощайте".
XXVI
Стоял и слушал Африко, дивуясь.
И приковала взор его одна.
И через миг, лицом ее любуясь,
Почуял: сердце ранено до дна.
Уже вздыхал и чувствовал, волнуясь,
Огонь любви. Так жарко зажжена
Желания вся нега: любоваться
Лишь ей одной, одной - не оторваться.
XXVII
Он говорил себе: "О, кто б со мною
Равнялся в счастье, - только бы ее,
Вот эту девушку - назвать женою?!
Мне сердце шепчет вещее мое:
Никто б не жил блаженней под луною.
Когда б не гнев богини - о, свое
Свершил бы я, - ее бы взял я силой,
И у меня никто б не отнял милой".
XXVIII
Так чаща свежая еще таила
Любовника влюбленного, -воздев
Чело, Диана видит, что светило
Дневное в небе никнет, потускнев,
Лишенное лучистости и пыла, -
И вот она и лик веселый дев
Идут на холм, поют, непринужденны,
Прекраснейшие песни и канцоны.
XXIX
И Африко, очей не отрывая,
Глядит и слушает. Встают, и вот
Его любимую зовет другая:
"Пойдем же, Мензола!" Она встает -
И так легка, подружек нагоняя!
Рассыпался прекрасных нимф народ
По хижинкам укромным понемногу,
Диану проводивши в путь-дорогу.
XXX
Пятнадцать {10} было нимфе лет едва ли,
Златились кудри длинные у ней,
Ее одежды белизной сияли,
Прекрасен был лучистый взгляд очей.
Кто в них глядел, не ведал тот печали;
Вид ангела, движенья - нет стройней,
Рука стрелой играет заостренной.
Но где теперь покинутый влюбленный?
XXXI
Оп одинок, задумчивый, унылый,
Безмерному страданью обречен.
Оставленный прекрасноликой милой,
Без сил прервать мелькнувший страстный
сон, -
"Увы мне! О, с какою мучит силой
Минувший миг блаженный! - молвит он. -
Подумать только: где и как найду я
Теперь ее, в отчаянье тоскуя?
XXXII
Не знаю той, что вдруг меня сразила,
Хоть слышал: Мензола - так имя ей.
Покинув, осмеяла, изъязвила,
Меня не видев, о любви моей
Не ведая. О, знай: мне все не мило,
И груз любви - что миг, то тяжелей!
Ах, Мензола прекрасная, мне больно!
Твой Африко покинут, хоть невольно!"
XXXIII
Потом он сел, где милая сидела,
Где только что он любовался ей, ,
Прелестною; все глубже пламенела
Огнем кипящим грудь, все горячей,
И, наземь повергаясь то и дело,
Он длил игру Амуровых затей,
Лобзал траву, шепча: "О, ты блаженна:
Тебя касалась та, что совершенна".
XXXIV
И говорил: "Увы мне! - воздыхая. -
Судьбина зла. Сегодня же вела
И соблазняла - о, совсем иная!
Счастливого - злосчастью обрекла, -
И девушка-дитя, сама не зная,
На жалкий путь страдальца повлекла.
Мне нет вождя, хранителя, - все втуне.
Одной любви я верен - и Фортуне.
XXXV
Хоть знала бы она, как пламенею
Любовью к ней, иль видела б меня!
Нет, страстью бы испугана моею
Она была, - и, всякого кляня,
Кто, полюбя, владеть хотел бы ею,
Она бежала б этого огня,
Смятенная: она ведь ненавидит
Всех нас, мужчин, какого ни увидит.
XXXVI
Что делать мне? Все кончено. Ужели
Открыться ей? Себя же погубить.
Молчать - нет сил, молчать всего тяжеле:
Огонь в груди все будет злей томить.
Так, умереть. Жалеть о жизни мне ли?
Пусть этой муки оборвется нить:
Ведь не погаснет этот пламень жгучий, -
Смерть все равно предстанет неминучей".
XXXVII
Таких речей излил тогда немало
Влюбленный юноша. Но видит он -
Заря погасла, ночь уже настала
И вызвездил давно уж небосклон, -
И как душа помедлить ни желала
На месте милом, молвил как сквозь сон,
Себя одолевая: "Так, злосчастный,
Пускай хоть встречу день, мой день
ненастный".
XXXVIII
Он все же встал, побрел, едва шагая {11},
Исполнен дум, долиною речной
В родной приют, печально понимая:
"Оттуда шел один, придет - иной".
Вот перед ним и хижина родная.
Так безотчетно он пришел домой:
Идти долиной было далеко ли?
Ну, с четверть мили, уж никак не боле.
XXXIX
В свою каморку он тихонько входит,
Где спал один, вздыхает, еле жив,
Там ощупью постель свою находит
И падает, словца не проронив
Родителям, и ночь без сна проводит,
И только света ждет, нетерпелив,
И мечется на ложе, изнывая,
Все Мензолу со стоном призывая.
XL
Не думайте, что люди воздвигали
Чертогов и домов блестящий строй,
Как ныне там. Хочу, чтобы вы знали, -
Избушке были рады той порой,
Стен даже известью не укрепляли;
Бревно да камень грубый и простой -
И все; а кто доволен был, суровый,
Мазанкой земляной и тростниковой.
XLI
Домка в четыре было все селенье
У низких и пологих берегов,
Вершины высились лишь в отдаленье,
Здесь было низких несколько холмов.
Вернусь туда, где горькое мученье
Нес Африко, все полон тех же снов
О Мензоле; но нимфа не являлась,
Хотя других и много повстречалось.
XLII {12}
Амур, с его обычною повадкой,
Хотел огонь страдания раздуть,
Вдруг юноше как будто отдых краткий
Давал, чтоб вновь пылала жарче грудь.
И цепью все тягчайшею украдкой
Его сковать старался как-нибудь,
Умея разжигать своею властью
Огонь страданья вместе с нежной страстью.
XLIII
И ночью раз имел во сне влюбленный
Видение: в слепительных лучах
Жена явилась ярко озаренной,
И мальчик обнаженный на руках {13},
С колчаном, с луком; вмиг, разгоряченный,
Достал стрелу и целит впопыхах.
Жена сказала: "Погоди, сынишка,
И торопиться надо без излишка".
XLIV
И к Африко она оборотилась
И говорит: "Скажи, что за напасть?
Что за печаль? И в мыслях помутилось
Из-за чего? Иль выпало на часть
Перепугаться Мензолы? Явилась -
Что ж не возьмешь над сердцем девы власть,
Но, словно трус, от грусти и печали
Поник? Лови любовь в ее начале!
XLV
Вставай скорей! Ищи ее ты в долах,
Ищи в горах - ее ты уследишь,
Веселую среди подруг веселых,
В лесах дремучих милую узришь.
Хоть на бегу и нет меж них тяжелых,
Уверен будь - ее ты победишь.
Дианы ж нечего тебе страшиться:
Издалека не скоро возвратится.
XLVI
Тебе я помощь обещаю, зная:
Противиться никто не в силах ей;
Вот этот сын мой, выстрелить желая
Из лука, делал волею моей.
Я ведаю - и власть моя такая,
Чтобы помочь наукою своей.
Все - и Юпитер с многими богами
Против нее бессильны были сами".
XLVII
Потом рекла: "Мой сын, скорей за дело!
Уверь его в могуществе своем
Пылающем, и лед взломи всецело
В его груди и в сердце ледяном.
Ну, делай, сын мой, как тебе велела,
Как можешь ты". И вот - в пылу таком
Лук мощно натянул Амур руками,
Что, выстрелив, сошелся он концами {14}.
XLVIII
Пощады! Поздно. Глубоко вонзилась
В грудь Африко стрела - он ощутил, -
Прошла насквозь, и сердце раздвоилось,
Так что, проснувшись, грудь рукой схватил,
Как будто в ней стрела остановилась.
Глубок и узок ход кровавый был.
Глядит: ведь с мальчиком жена взирает,
Как, ею пораженный, он страдает.
XLIX
Но нет ее. Она из глаз пропала,
И оборвался ею данный сон,
А раненое сердце все стучало,
И боль жила. И тотчас вспомнил он
Любимую, какою покидала
Она ручей. И в сердце обновлен
Прелестный образ, неизменно милый,
И в сердце он остался с чудной силой.
L
И молвил он: "Жена, я полагаю,
Венера с сыном. Их увидел я.
И если речь богини понимаю,
Мне обещала, что вся боль моя,
Какою я от Мензолы страдаю,
Вскипит ив ней. Так. Лишь бы нимф семья
Была подальше, - я решаюсь: ею -
Любовью ли иль силой - овладею".
LI
Так в нем опять желанье запылало,
Наполнив грудь. Он Мензолу решил
Разыскивать во что бы то ни стало,
Пока найдет. И день уж наступил
Свершенья помыслов. Так жадно ждало
Живое сердце! Одинокий пыл
Не в силах умерять, к желанной цели
Он из дому спешит - к ручью Аквелли.
LII
Вновь повздыхал, здесь посидев немного;
"Отсюда, - молвил, - раненному в грудь
Стрелой любви, мне был назначен строго
И слез, и воздыханий новый путь".
Сказав, пошел, и от ручья дорога
Вела его на холм {15}. Боясь вздохнуть,
Глядел и слушал, силясь в напряженье
Почуять каждой нимфы приближенье.
LIII
Так, подымаясь, он пустился в горы,
К единой цели устремлен, легок,
Подняв чело и напрягая взоры,
Чтоб ясно видеть каждый уголок,
А ноги наготове, быстры, скоры, -
Мгновенно бег ли нужен, иль прыжок.
Листок ли чуть на ветке шелохнется, -
Уж он бежит: не нимфа ль попадется?
LIV
Но, шутками такими утомленный,
Какою-то обманною игрой,
Все нимф не видя, юноша влюбленный
Пред новою высокою горой
Подумал вдруг: "Куда, ошеломленный,
Карабкаться я буду, сам не свой?
Ведь это третья? {16} Нет, иной дорогой
Теперь пойду, вот этою, отлогой",
LV
И, повернув на Фьезоле, унылый,
Долиною задумчиво бредет,
Все в поисках своей дикарки милой,
Виновницы печалей и забот.
Нет полумили - движим чудной силой,
В укромном месте, между двух высот,
В долинке малой - вдруг услышал пенье.
И видит нимф - желанное виденье!
LVI
К долинке той приблизившись немного,
Вот ангельский он голос уловил
И два других. Он замер. Длани строго
Сложил крестом; колена преклонил,
Склонясь смиренно; тихо молит бога -
Юпитера: "О, если б ты хранил
Тут Мензолу - и, благ, меня подвигнул,
Чтобы с другими я ее настигнул!"
LVII
Тот, кто, поймать кузнечика желая, -
Как длинен, редок, легок шаг! - идет
Без шороха. Походка вся такая
Была у Африко меж тех высот,
Где шел он, пенью нежному внимая
Из той долинки. И, пройдя вперед,
Вот он увидел жадными глазами -
Дубок колеблет легкими ветвями.
LVIII
Сокрытый, смотрит и подходит к цели:
Отсюда шел напев - и не затих;
Три милых нимфы вместе песню пели;
Одна стояла, возле две других,
В канавку ножки опустив, сидели -
Как нежны, белы были ножки их!
Они, поникнув, ножки тихо мыли,
И пели, и на птичек походили.
LIX
Та, что стояла, ветви соплетала
И тем венцом украсила чело,
Кудрями светлыми под ним сияла, -
Уж солнце их ласкало, а не жгло.
Потом подруг венками увенчала
Густыми, пышными; легко, светло
Кос несплетенных пряди разметались
И с ветками зелеными сплетались.
LX
И в мыслях Африко одно звучало:
"Ведь Мензолы меж ними нет моей".
И к ним его все ближе привлекало,
И разгоралась боль еще больней.
"Венера, - молвил, - ты мне обещала,
Но все не вижу милости твоей.
Что делать мне? Себя я им открою,
Спрошу, как свидеться мне с их сестрою",
LXI
И юноша, открыться им решая,
Выходит к нимфам и, ступив вперед,
Смиренно, робко, голос понижая,
Умильную такую речь ведет:
"Диана, ваша госпожа благая,
Вас твердыми и стойкими блюдет,
О нимфы милые! Но не бегите,
Вас умоляю, мне хоть миг внемлите.
LXII
Ищу одну из вашего я строю,
Что Мензолой, я слышал, названа
И будет узнана из вас любою.
Уж месяц - мне не встретилась она,
Ищу, плененный гордою красою,-
Она бежит, суровости полна.
И вот молю - хоть легкий след девицы
Мне укажите, милые сестрицы".
LXIII
Вдруг - как без пастуха бегут барашки
От волка перепуганной толпой,
Туда, сюда - и мечутся, бедняжки,
Блея во весь дрожащий голос свой;
И лисьи как почуявши замашки,
Затрепыхав, летят скорей домой
И бьются куры, и кудахчут дико,
Пока в курятнике замрут без крика, -
LXIV
Так нимфы милые бегут в тревоге,
Его увидя, "ах!" и "ох!" кричат,
Для бега обнажив высоко ноги
Прелестные, поднявши свой наряд,
Не отвечают, яростны и строги,
Хватают луки и спешат, спешат
Пологим берегом к горе, к пещере,
Как дикие затравленные звери.
LXV
А Африко кричит им: "Подождите!
Постойте! Дайте слово произнесть!
Я зла не мыслю делать вам, поймите,
Не посягну на вашу жизнь и честь!
Я пошутил! Напрасно вы бежите!
Мне надобна веселость, а не месть:
Ведь вы себе во мне найдете друга,
А вот бежите сразу с перепуга".
LXVI
Но что твое отчаянье, моленье!
Они бегут проворно, что есть сил, -
И ты остался вновь в уединенье,
Какого бы ответа ни просил.
Их не преследуй: всякое стремленье
Их ярый бег равно б опередил:
Летят на ветер все твои приманки,
Уже не остановятся беглянки.
LXVII
Мгновенно нимфы были так далеко,
Что он уж их из виду потерял.
Остановился бедный одиноко,
А сам душой терзался и страдал
По девам диким странно и жестоко.
"Теперь - увы! - что делать? - повторял. -
Мне ни одной из них не видеть боле,
И ждать могу от них лишь худшей доли.
LXVIII
Что все мои приманки и моленья,
Что и молчанье, хоть молчал бы я!
Того не взять и силой, без сомненья,
Что просто мне сказали б, не тая.
Когда б хоть выведать предподоженья,
Где мне искать, где Мензола моя!
Когда б я знал, куда она сокрылась!
Брожу, как будто солнце вдруг затмилось".
LXIX
Все поиски его так развлекали -
И к Мензоле стремленье, все сильней,
И нимфы, что в долинке распевали
Под тенью свежих веявших ветвей,
И бег за ними - как они бежали! -
О, лишь узнать о Мензоле своей, -
Что не приметил он: уж вечер близок,
И солнца лик уж не горяч и низок.
LXX
И вот, раздумчивый и огорченный,
Досадуя, что рано ночь идет,
Походкой медленной и утомленной
Он стал сходить с пещеристых высот.
Здесь поздно оставаться, искушенный,
Боялся он: в лесу густом вот-вот
Зашевелится к ночи гад ползучий:
Укус его тебя отравит жгучий.
LXXI
Так повернул он на дорогу к дому.
Весь день он крошки хлеба не видал,
И ждать его пришлось отцу седому,
Что в грусти и тревоге размышлял:
Уж не попался ль зверю он какому,
А тот его, пожалуй, растерзал, -
Кто знает? И тоскует он о сыне,
А вот его все нету и в помине.
LXXII
Еще страшил его и гнев богини,
Что мог его всечасно поразить:
Всегда враждебная к их роду, ныне
Его Диана может и убить.
Или, по жалости и благостыне,
Хоть в дерево иль камень обратить.
И, останавливаясь, ждал тревожно:
Не то, так это - все тетерь возможно.
LXXIII {17}
А солнце уж достигнуло заката
И скрылось, и последний свет исчез,
И вышли звезды, и луна богато
Сияла в чистом воздухе небес;
Не слышно соловья, и, мглой объята,
Иная птица оглашает лес,
Неведомая времени дневному.
В ту пору Африко подходит к дому.
LXXIV
Вошел - и сына с радостью встречает
Великою заждавшийся отец:
Ни зверь, ничто ему не угрожает,
И невредим вернулся молодец.
И мать спешит и с плачем обнимает,
Жалеет: "Цветик нежный! Наконец!
Где пропадал ты, мой сыночек милый?
Я вся измучилась в тоске унылой".
LXXV
Так и отец расспрашивал не строго, -
Да где ж он был, да целый день не ел? -
А тот, собою овладев немного,
Оправдываться начал, как умел.
В любви была надежная подмога:
Ведь истинно влюбленных благ удел -
Он душу, утончая, научает, -
И юноша, лукавя, отвечает:
LXXVI
"Со мной, отец мой, случай был чудесный.
Я лань увидел там, среди холмов.
Она предстала мне такой прелестной,
Что я глазам не верил, и готов
Сказать: то сон, - руками ль бог небесный
Своими создал стройную? Шагов
Ее нет легче: как журавль! Вся - нега.
И белизна ее белее снега {18}.
LXXVII
Увлекся я, бежал за ней далеко
Из леса в лес, поймать ее решил.
Но так она карабкалась высоко
В горах, что я уж выбился из сил.
Остановился, огорчен глубоко;
Ее сыскать я в сердце положил,
Настигнуть, поздно ль, рано ль - обещался
Раз десять так домой я возвращался.
LXXVIII
Сказать по правде, встал я нынче рано,
Увидел, как погода хороша,
И вспомнил лань, и стало так желанно
Ее поймать, лежала к ней душа.
Пошел я по тропинке. Даже странно:
И оглянуться не успел, спеша -
Кругом холмы, а солнце уж высоко,
На полдень поднялось, печет жестоко, -
LXXIX
Как слышу - лист дубков зашевелился.
Тихонько я приблизился чуть-чуть,
Сейчас же за камнями притаился,
Смотрю и слушаю: боюсь дохнуть.
Гляжу - три лани; даже подивился -
Пасутся дружно так; ну как-нибудь
Да изловлю одну. И, еле слышный,
Пошел я к ним с пучочком травки пышной.
LXXX
Да как меня увидели - в минутку
Уж на горе. Не ждали! Впопыхах,
И на себя рассержен не на шутку,
Я вижу, что остался в дураках,-
Да что ж играть на старую погудку?
Не уступлю! И с тем, что нес в руках,
Бежать за ними во весь дух пустился -
И только уж впотьмах остановился.
LXXXI
Теперь, отец, ты знаешь о препоне
К возврату моему, уверен будь".
Отец, который звался Джирафоне,
Конечно, понял россказней всю суть;
В таких делах годами умудренный,
Он тотчас без сомнений мог смекнуть,
Что эти лани, всех венец желаний,
Уж верно нимфы, а совсем не лани.
LXXXII
Но чтоб не показать, что догадался,
Да и не сделать сына вдруг лжецом,
И чтоб желаний пыл не разгорался
И не томил, да и остыл потом,
И сам собой, быть может, миновался, -
Все это вместе думая тайком,
Старик отец немного слицемерил
И так сказал, как будто сказке верил:
LXXXIII
"Ты мне, сынок, желанных всех желанней,
Молю тебя - ах, берегись ты тут
Всех этих виденных тобою ланей;
Пускай своим дурным путем идут:
Они ведь все посвящены Диане,
Поверь ты мне, - и, встретясь, изведут:
Затем и по горам у нас тут бродят,
И воду пить к источникам приходят.
LXXXIV
Диана большей частью ходит с ними,
А знай, ее ведь смертоносен лук.
И если б за охотами твоими
Тебя застала, из своих же рук
Убила б насмерть - было так с другими
Уже не раз, кого не взлюбит вдруг, -
А искони к семье ведь нашей старой
Она враждой пылает самой ярой.
LXXXV
Увы, сынок, я плачу, вспоминая
О том, как умер бедный мой отец,
Как извела его Диана злая,
Терзала и убила наконец.
Сыночек, о грехе его простая
Вот повесть - зрит Юпитер в глубь сердец!
А звался дед, как знаешь ты, Муньоне;
Его отец, как я же, Джирафоне.
LXXXVI
Рассказ мой был бы длинен при желанье
Все злоключенья деда описать.
Но нам сейчас важней их окончанье.
Он шел в горах дичины пострелять,
Как все охотники. В его скитанье
Тревог немало было. Только глядь -
Пред ним река, текущая в долине,
Та, что по нем зовут Муньоне ныне.
LXXXVII
А возле, у прекрасного потока,
Вдруг нимфа {19}, одинешенька-одна,
Увидела его, уж недалеко,
Вскочила девочка, бледна-бледна,
"Беда!" - лепечет, - и уже высоко
Бежит по круче, ужаса полна.
Ее он молит, полн любовным бредом,
И через миг бежит за нею следом.
LXXXVIII
Отец несчастный, ты ведь устремлялся,
Того не зная, к смерти лишь своей,
Ее сетей, бедняк, ты не боялся,
Судьбой захвачен злобною своей!
Желали боги, чтоб, когда он гнался
За нимфою все тверже и быстрей,
Его Диана в птицу превратила,
Или в скалу, иль в дерево внедрила.
LXXXIX
Она реки чуть-чуть не добежала,
Как платьица изящное тканье
Запуталось в ногах; она теряла
Дыханье в беге, страх сломил ее.
Увы, Муньоне радость обуяла,
Он вмиг настиг сокровище свое,
Схватил, держал, обняв ее руками,
К девичьему лицу прильнув устами.
ХС
Тут силой взял он, тут насилье было,
И нимфа тут была осквернена,
Бессильна отвратить, что так постыло.
О жалкий мальчик! О, как ты бедна,
Несчастная! Вас бездна разделила,
Раскаянья безумного полна!
Сама Диана с дальнего пригорка
Двоих обнявшихся открыла зорко.
XCI
Она гремит: "Несчастные! Идете
Вы тотчас вместе, грешники, в Аид!
Последний час вы на земле живете,
Не видеть вам, как летний день сгорит;
А ваши имена передаете
Навеки водам, видевшим ваш стыд!"
И грозно на любовников взглянула -
И тетиву тугую натянула.
XCII
С последним словом и стрела пронзила
В тот самый миг, мгновенная, двоих.
Сынок, во мне лишь правда говорила!
Хотели б боги лжи от слов моих,
Так до сих пор тоской бы грудь не ныла!
Случилось, что убит один из них:
Стрела, пронзив два сердца, их связала.
Так кончилась любовь их без начала.
XCIII
Кровь бедного отца струи речные
Все красноватым светом налила -
И потекли, как будто кровяные,
И боль его всем явной пребыла.
Хранят здесь тело глубины родные,
Чего душа не знает ни одна,
Как и всего того, что дальше было;
Одна река лишь имя сохранила {20}.
XCIV
Сказал я, что Диана съединила
И кровь, и тело нимфы молодой
С другим и вместе с ним же превратила
В источник чудный, что, журча, с рекой
Вблизи сливался, - так чтоб явно было:
Гнев беспощадно яростный такой
Мгновенно надо всяким разразится,
Кто оскорбить хоть раз ее решится.
XCV
И с тысячью, я знаю, так же было,
Что ныне птицы, горные ручьи,
Иль что она в деревья превратила
Преступников в любовном забытьи.
И в старину еще она убила
Двух кровных братьев - нашей же семьи.
Так берегись, храним небесной силой,
Ее руки, сыночек ты мой милый!"
XCVI {21}
Так Джирафоне старенький, рыдая,
Окончил свой рассказ и замолчал.
Стоял и слушал сын, не прерывая,
Подробности со тщаньем замечал.
Собою несколько овладевая
И поборов смущенье, отвечал,
От своего не склонный отступаться:
"Ну, этого мне нечего бояться!
XCVII
Теперь не трону их, избави боже,
Случится разве, встречу как-нибудь.
Я так устал, ты утомился тоже;
Пойдем, отец, нам надо отдохнуть.
Чтоб засветло прийти, я лез из кожи,
И был нелегок этот горный путь.
Домой добрался - и устал сверх силы.
Итак, пока прервем беседу, милый".
XCVIII
Спать улеглись; но день не занимался, -
Проснулся Африко, вскочил тишком,
Опять туда - к холмам своим пробрался,
Где был все время сердцем и умом.
Он шел и беспрестанно озирался,
Но видно ль Мензолы - искал кругом.
И помогла Амурова наука:
Он от нее стоит - на выстрел лука.
XCIX
He он, она увидела сначала -
И полем тотчас в ужасе спешит.
Тут он услышал, как она кричала,
Взглянул - она взывает и бежит,
И мысль его как светом осияла:
"Ведь это - Мензола!" Он вслед летит,
Ее зовет и молит, именуя:
"Постой, постой, тебя ведь так люблю я! {22}
С
О девушка прекрасная! Мгновенье!
Ведь без тебя не мил мне белый свет.
Давно терплю я от тебя мученье,
Мне день и ночь покоя больше нет.
Не смерть несу тебе, мое стремленье
Тебе вослед не предвещает бед.
Амур один меня к тебе кидает,
Зло иль вражда тебе не угрожает.
CI
Тебя не так преследовать хочу я,
Как коршун куропаточку когтит
Или как волк, свирепо торжествуя,
За бедною овечкою спешит, -
Но любящей душой тебя милуя,
Что красоту твою всех выше чтит.
В тебе моя надежда и желанье,
И было бы моим твое страданье.
СII
Коль подождешь меня, клянусь богами,
О Мензола прекрасная, тебе,
Что я желаю брака между нами
И счастие любви найду себе,
Все мыслимое здесь под небесами,
Тебе врученной вверившись судьбе.
Ты, ты меня ведешь, мной обладаешь,
Ты жизнью всей моей повелеваешь.
CIII
И вот - зачем, жестокая, желаешь
Причиной быть погибели моей?
Неблагодарностью ли отвечаешь
Любви моей, которой нет сильней?
Иль за любовь мою мне смерти чаешь -
И будь она наградой мне твоей?
А не любил бы я? Ты как бы мстила?
Жесточе б ведь со мной не поступила!
CIV
Коль убежишь, ты будешь беспощадней
Медведицы, где медвежата с ней,
И горше желчи; жестче, безотрадней
Холодных, твердых мраморных камней.
Коль подождешь - и меду