---------------------------------------------------------------
Harry Turtledove "Swords of the legion", 1987 г.
Цикл "Хроники Легиона-4"
Составители серии: Светлана Герцева, Николай Науменко, Николай Ютанов
Перевод Александра Вейцкина, под редакцией Елены Хаецкой, 1997 г
Издательство АСТ, Москва
Terra Fantastica, Санкт-Петербург, 1997 г
OCR and Spellcheck Владимир Афанасьев
---------------------------------------------------------------
Часть первая. МИЛОСТЬ ТУРИЗИНА
Глава первая
- Будь настолько любезен, -- обратился к торговцу Марк Амелий Скавр, --
позволь мне рассмотреть это ожерелье получше.
-- Которое? -- переспросил торговец, толстый, лысый человечек с
курчавой бородкой.
Римлянин показал -- которое. Улыбка мелькнула на хитром лице торговца.
-- О, у тебя отменный вкус, мой господин! Это украшение достойно самой
принцессы.
Военный трибун невольно усмехнулся. Торговец, сам того не зная,
случайно сказал правду. "Для принцессы и выбираю", -- подумал Марк, однако
вслух он лишь заметил сердито:
-- И полагаю, цена у него императорская.
Лучше всего сбить торговца с толку сразу же. Торговец видит, что Скавр
определенно намерен совершить сделку, и попытается воспользоваться этим.
И точно. Не раз игравший в подобные игры толстяк изобразил на своей
пройдошливой физиономии выражение оскорбленной невинности.
-- Кто здесь говорит о цене? Я говорю об искусстве! Взгляни! -- Он
положил ожерелье на ладонь Марка. -- Поднеси к окну, погляди на это
сверкание в лучах солнца. Провалиться мне под лед, если эта вещь не
прекрасна! Убедись сперва в этом, мой господин, и тогда мы сможем продолжить
нашу беседу.
Ставни на окнах ювелирной лавки были сняты. Солнце ярко пылало над
Городом, и лишь время от времени облако, пролетающее под порывами северного
ветра, поглощало на миг ослепительное сверкание сотен золотых сфер,
венчающих храмы Фоса -- больших и малых святынь, разбросанных по всему
Видессу.
Зима была на исходе. В воздухе уже носилось теплое дыхание весны.
Кричали и ссорились в синем небе чайки. Эти птицы никуда не улетали на зиму,
они жили в столице весь год. Неожиданно трибун услышал радостное пение
жаворонка -- ранней весенней птицы.
Марк поднял ожерелье на ладони, поднося его к свету. Судя по весу --
чистое золото. Широкие звенья украшал изящный орнамент. Между золотыми
кольцами крепились девять квадратных граненых изумрудов, светящихся густым
зеленым светом. Великолепные самоцветы.
Марк приблизил лицо к ожерелью: месяцы неустанной работы над налоговыми
документами в имперском финансовом управлении начали сказываться на зрении.
"Эти камни будут чудесно сочетаться с зелеными глазами Алипии Гавры",
-- подумал Марк, снова улыбнувшись.
Между изумрудами переливались восемь жемчужин овальной формы. В
солнечном свете казалось, будто они постоянно меняют цвет и переливаются,
словно выступая из-под воды.
-- Видал я вещицы и похуже, -- ворчливо проговорил Марк, возвращаясь к
торговцу.
Теперь начался настоящий разговор. К тому моменту, когда покупатель и
продавец договорились о цене, оба успели вспотеть.
-- Уф-ф! -- проговорил торговец, вытирая влажный лоб льняным платком и
глядя на трибуна с внезапным уважением. -- У тебя странный акцент и светлые
волосы, вот я сдуру и принял тебя за халогая. Фос свидетель, северяне так и
швыряют свое золото на ветер! Но ты, мой господин, торгуешься, как
прирожденный видессианин.
-- Принимаю это как комплимент, -- молвил Скавр.
Видессиапе нередко ошибались, принимая Скавра за одного из тех рослых
светловолосых северян, что нанимались на службу в императорскую гвардию.
Большинство римлян из легиона Скавра были невысоки ростом, с оливковой
кожей, темными волосами и темными глазами. Внешне они мало чем отличались от
представителей того народа, в чью землю были заброшены колдовством три с
половиной года назад.
Но Марк родился и вырос в северном италийском городе Медиолане.
Какой-то далекий предок-кельт наградил трибуна высоким ростом, носом с
горбинкой и соломенными волосами.
Торговец осторожно обернул ожерелье мягкой шерстью, дабы драгоценные
камни, упаси Фос, не оцарапались. Марк пересчитал золотые монеты. Торговец,
ничего не принимавший на веру, пересчитал их вторично и сложил в увесистый
металлический ящик.
-- Я должен тебе одну шестую, -- обратился видессианин к трибуну. --
Как бы ты хотел получить сдачу -- золотом или серебром?
-- Пожалуй, серебром.
Большие видессианские монеты делились на шесть маленьких, однако малые
золотые были редки. Они часто сгибались или ломались, нередко случалось так,
что им недоставало настоящего веса. Иной раз они содержали значительные
примеси меди.
Марк положил четыре серебряные монеты в пояс, а украшение спрятал за
пазуху. Ему предстояло перейти площадь Паламы, где сновало немало воришек с
тонкими, чувствительными пальцами. Здесь их водилось, во всяком случае,
никак не меньше, чем честных торговцев и ремесленников.
Видессианин понимающе улыбнулся Марку.
-- Ты весьма предусмотрителен. Да, печально было бы расстаться со столь
прелестной вещицей, едва лишь она стала твоей.
Он застыл в поклоне, пока Скавр выходил из лавки. Когда трибун прошел
мимо окна, торговец приветственно помахал ему вслед. Марк ответил дружеским
кивком.
Срединная улица кишела народом. Видессиане спешили кто куда. До
капитана наемников здесь никому не было дела. Эка невидаль -- чужеземец!..
Многие, как и Марк, носили плотные туники и свободные шерстяные штаны,
однако, несмотря на прохладную погоду, несколько человек уже вырядились в
длинные, расшитые серебром и цветными шнурами халаты, которые обычно
предназначались для каких-нибудь торжественных случаев.
Шайки городских хулиганов бродили, разодетые в попугайские туники с
просторными рукавами, плотно схваченными у запястья. Некоторые -- видимо,
следуя новой моде, щеголяли с наполовину обритой головой. Этот обычай они
позаимствовали у намдалени, которые выбривали затылки для того, чтобы шлем
плотнее прилегал к голове.
Когда одна из этих подозрительных личностей, вырядившаяся в тунику и
чулки немыслимого цвета, вдруг выкрикнула имя Марка, тот подскочил от
неожиданности. Бандит уже приближался, лыбясь и протягивая руку. Только тут
Марк вспомнил его -- больше по гнилым зубам, нежели по какой-либо иной
примете. Обитатель городского дна столицы был одним из тех, кто открыл
ворота города, когда Туризин отнял трон у узурпатора Сфранцеза. В тот день
бандит отважно сражался бок о бок с римским отрядом.
-- Привет, Арсабер, -- сказал Марк, пожимая влажноватую ладонь бандита.
-- Рад тебя видеть, ринлянин! -- прогудел Арсабер.
Марк заскрипел зубами. Неужели эта оговорка дурака-лакея, совершенная
почти четыре года назад, навсегда врезана в память видессиан?
Ничего не заметив, видессианин продолжал -- у него было превосходное
настроение:
-- Познакомься с моей дражайшей половиной -- Зенония. А эти три
оболтуса -- мои сыновья: Зетий, Стотий и Боэтий. Дорогая, это -- знаменитый
Скавр, тот, что побил и намдалени, и гусеперщиков-бюрократов, будь они
неладны. -- Арсабер подмигнул трибуну. -- Держу пари, что гусеперщики-то
оказались покрепче "игроков".
-- В некоторых случаях -- да, -- признал Марк, кланяясь Зенонии --
невысокой, оживленной, довольно приятной на вид женщине лет тридцати. На ней
была длинная шерстяная юбка, куртка из кроличьего меха и яркий шелковый
платок. Затем, приняв суровый вид, трибун торжественно пожал руку Зетию,
которому едва ли исполнилось шесть лет. Двое других были слишком малы:
Стотию -- года два, а Боэтий вообще путешествовал на руках у матери,
завернутый в теплое одеяло.
Арсабер сиял. Сейчас бандит казался просто олицетворением примерного
семьянина. Не будь на Арсабере цветастой одежды и не виси на его поясе
кривой тесак устрашающего вида, его можно было бы принять за
благонамереннейшего из граждан богоспасаемой Столицы.
-- Нам пора, -- объявил он, -- иначе мы опоздаем на жареных перепелок к
кузену Драю.
Обменявшись дружеским рукопожатием со Скавром, разбойник удалился.
Трибун поймал себя на том, что смотрит на свои пальцы. Неплохая идея --
пересчитать их после того, как они побывали в руках у Арсабера. Тот вполне
мог спереть у Марка мизинец-другой.
На всякий случай трибун похлопал себя по груди. Но ожерелье,
благодарение богам, оказалось на месте.
Эта случайная встреча опечалила Марка. Семейное счастье Арсабера
болезненно напомнило ему о том времени, когда они с Хелвис жили вместе. Но
кровные узы, связывающие Хелвис с намдалени, оказались крепче ее любви к
Марку. Ребенок, которого она носила, сейчас чуть младше Боэтия. Но Хелвис --
далеко, в княжестве Намдален. Скавр даже не знал, кто родился, мальчик или
девочка... Сын или дочь...
Давным-давно, в юности, Скавр обучался философии в школе стоиков. От
своих учителей трибун знал, что человеку не следует склоняться перед
смертью, болезнью, оскорблением, предательством, интригами. Да, эти идеи
сами по себе весьма благородны. Но когда Марк столкнулся с предательством,
философия оказалась бессильна.
От воспоминаний об Италии Марк перешел к другим -- о римлянах. Тех
римлянах, что уцелели, несмотря на все испытания и беды, обрушившиеся на них
в новом мире. Во многом Марку не хватало соотечественников даже больше, чем
Хелвис и детей. Только римляне говорили на его родном языке, только они
разделяли память о прошлом, которое было безнадежно чужим для видессиан.
Марк знал, что легионеры провели беспечальную зиму в Гарсавре, на
западе Империи. Лаконичные записки Гая Филиппа оповещали об этом трибуна --
время от времени. Старший центурион, несравненный воин, едва владел тайнами
грамоты. Корявые строки его посланий не могли заменить Скавру живой встречи
с легионерами.
Расплескивая сапогами тающий грязноватый снег, Марк прошел мимо
длинного гранитного здания, где располагались имперские архивы и тюрьма.
Мрачное настроение постепенно рассеивалось. Наконец Скавр улыбнулся и сунул
руку за пазуху, чтобы еще раз прикоснуться к ожерелью. Насколько ему
известно, сейчас Алипия Гавра роется в архивных документах, собирая материал
для своей исторической книги.
Этим она занималась и несколько месяцев назад, в День Зимнего
солнцестояния. В ту ночь их отношения перестали быть просто дружескими...
Однако встречи случались куда реже, чем хотелось бы Марку. Алипия была
племянницей правящего Императора, скованная по рукам и ногам дворцовым
этикетом. Кроме того, у нынешнего Императора до сих пор не имелось прямого
наследника.
Римлянин старательно гнал от себя мысли об опасности, которой
подвергается. Если его связь с Алипией будет раскрыта, пощады ждать не
придется. Туризин еще не слишком уверенно сидит на троне. Вне всяких
сомнений, Гавр увидит в Марке еще одного рвущегося к власти офицера, который
к тому же пытается укрепить свои позиции любовной связью с принцессой.
Но площадь Паламы изгнала из мыслей все тревоги. Если город Видесс,
подобно микрокосмосу, отражал космос огромной многонациональной Империи, то
главная площадь столицы вобрала в себя все лики Великого Города. Здесь
появлялись товары изо всех уголков мира. Торговцы со всех краев света бойко
торговали ими.
Несколько кочевников-хаморов пересекли Видесское море. Они прибыли от
дальнего форпоста Империи в степи -- города Присты -- и теперь выкликали
дары Пардрайской степи, предлагая покупателям топленое сало для свечей, мед,
воск. Небольшую лавку установили на площади и великаны-халогаи -- суровых
северян легко было узнать по волосам льняного цвета, заплетенным в косы.
Здесь торговали мехами и янтарем.
Караваны с Запада все еще продолжали прибывать в Видесс -- им не могла
помешать даже война с Йездом. Они привозили на продажу шелка, пряности,
рабов, сахар, но главное -- превосходное оружие, которым испокон веков
славились макуранские мастера. Увы! Теперь цивилизация древнего Макурана
пала под натиском захватчиков-йездов.
А вот и намдалени. Торговец с Востока плюнул под ноги видессианину --
имперец со скучающим видом предложил слишком низкую цену за груз эля. Другой
намдаленский купец стоял возле прилавка с ножами и кинжалами и вовсю
нахваливал свой товар.
Поблизости хатриш -- худой, невысокий человек, который походил бы на
хамора, не одевайся и не говори он как видессианин -- яростно торговался
из-за какой-то мелочи с купцом. Один, кажется, пытался всучить другому груз
строевого леса.
Рядом с чужеземцами торговали и сами видессиане -- гордые, умные,
ловкие, шумные, живые, скорые на язык. Эти не задумаются ответить на
оскорбление и еще быстрее отправят назад бранное словцо.
В толпе бродили музыканты, распевая песни и аккомпанируя себе на
лютнях, барабанчиках, мандолинах или пандурах, у которых был мягкий,
печальный звук. Марк, начисто лишенный музыкального слуха, старался по
возможности обходить их стороной.
Некоторые из местных жителей не утруждали себя подобной любезностью.
-- Эй, почему бы тебе не утопить бедного кота и не прекратить его
мучения? -- крикнул кто-то музыканту. Ответ не замедлил: разъяренный певец
обрушил на голову критика свою лютню. Инструмент треснул. Правда, драчунов
быстро разняли.
Тут и там мелькали в толпе жрецы Фоса и монахи -- заметные издали в
своих голубых плащах. Иные искали людей, которых надлежало обратить в
истинную веру; другие просто выполняли поручения, полученные в храме или
монастыре. Делая покупки, святые отцы торговались с энергией и опытом,
сделавшими бы честь любому далекому от храмовой жизни видессианину.
За складными кафедрами сидели писцы. У каждого в руке гусиное перо;
каждый готов написать для клиента любой документ -- если, конечно, у клиента
удачно сочетаются отсутствие грамотности и наличие денег.
Потаскушки самой разнообразной внешности (и стоимости) вертелись тут
же, принимая изысканные позы и зазывая клиентов. Букмекеры предлагали делать
ставки на ипподроме, воспевая одних лошадей и насмехаясь над другими.
Повсюду бродили лоточники с деревянными досками, подвешенными у груди.
Они наперебой расхваливали свой товар: спрутов, тунцов, угрей, креветок.
Видесс -- большой порт -- предлагал своим жителям самые разнообразные дары
моря. Немало продавалось на площади и другой еды: хлеб и булочки,
всевозможные сыры, каши, лимоны и апельсины из западных провинций, оливки и
оливковое масло, чеснок и лук, острый рыбный соус, очень любимый
видессианами. Вина всевозможных сортов имелись в изобилии, в том числе и
старые, выдержанные. Большинство вин все еще казались Скавру чересчур
сладкими и терпкими. Впрочем, это не мешало Марку их пить.
Дальше потянулись ряды, где продавались ложки, ножи, полосы металла --
меди и бронзы, бокалы, чаши и кружки из металла (в том числе золота и
серебра), дерева, кости. Затем следовали лекарства и снадобья (обычные и
магические) для излечения болезней и укрепления мужской силы, благовония,
иконы, амулеты, книги заклинаний. Магия была здесь, в Видессе, куда более
реальной вещью, нежели в Риме. Трибун старался вести себя осторожно даже с
неопытными и маломощными колдунами.
...Сапоги, сандалии, пояса, соломенные шляпы, изделия из кожи, замши,
льна, драгоценных тканей -- Марк даже не всегда мог разобрать, что именно
предлагают перекрикивающие друг друга торговцы.
Из Амфитеатра -- огромного овального сооружения из известняка и мрамора
в южной части площади Паламы -- донесся оглушительный вопль. Продавец
сушеных фиг ухмыльнулся Скавру:
-- Наверняка хорошая сценка, -- промолвил он тоном знатока.
-- Держу пари на все, что ты прав, -- отозвался трибун. Он купил горсть
сушеных фиг и принялся жевать их.
Здесь он чуть было не столкнулся нос к носу с Провком Марзофлом,
кавалерийским офицером. Марзофл приподнял бровь; презрение пробежало по его
красивому тонкому аристократическому лицу.
-- Неплохо проводишь время, чужеземец? -- осведомился он иронически,
отбросив со лба длинную прядь волос.
-- Да, благодарю, -- отозвался Марк, собрав весь имевшийся у него запас
оптимизма. Он чувствовал, что краснеет под взглядом видессианина.
Хотя Марк был почти на десять лет старше нагловатого кавалериста --
тому не исполнилось и тридцати, -- но Скавр не был видессианином. Это
сводило на нет все остальные преимущества трибуна. Марку не очень-то
улыбалось выглядеть в глазах Марзофла неуклюжим варваром. Однако Марзофл был
из той многочисленной породы имперцев, для которых любой чужеземец --
существо второго сорта.
-- Туризин сказал мне, что мы выступим против йездов и двинемся в
долину Аранда, как только подсохнут дороги, -- проговорил видессианин,
осторожно набирая очки.
Легкое упоминание имени Императора должно было свидетельствовать о том
уважении и доверии, которое Марзофл завоевал у Гавра во время кампании
против захватчиков-намдалени, высадившихся около Опсикиона. Трибун воевал
тогда в западных провинциях против барона Дракса, и из столицы был
незаметен. Новость Марзофл принес с одного из последних военных советов.
Римлянин, все еще находившийся в опале, не был туда приглашен.
Но у Марка уже был готов ответ:
-- Уверен, что мы дадим им по зубам. В конце концов, мои легионеры
удерживали от них Гарсавру целую зиму.
Напоминание об этом не слишком обрадовало Марзофла.
-- Пожалуй, -- признал он нехотя. -- Ну, всего доброго.
Он резко повернулся и исчез в толпе. Трибун усмехнулся, глядя, как
кавалерист удаляется деревянной походкой. "Моя шпилька тебе совсем не
понравилась, ты, самоуверенный хлыщ", -- подумал Марк.
Марзофл стремился подражать Императору и в этом доходил до смешного.
Его маленькая бородка и неряшливые волосы раздражали Скавра. Туризин
относился к своей внешности небрежно, но это проистекало от простой нелюбви
к формальностям. Для аристократа Марзофла это сделалось чистой воды
позерством. Кажется, милейший Провк Марзофл надеялся таким образом завоевать
милость и доверие своего повелителя. При нечесаных волосах Марзофл носил
плащ, обшитый мехом ласки, и пояс с золотыми пряжками; что до сапог со
шпорами, то они были сделаны из мягчайшей и тончайшей кожи, которая
сгодилась бы и для перчаток.
Марк направился к лоточнику, купил несколько копченых сардинок и начал
поглощать их, от души надеясь, что Марзофл в это мгновение наблюдает за ним.
----------
Не без опаски трибун взломал голубую восковую печать на маленьком
пергаментном свитке. Он сразу узнал почерк, хотя не видел его уже почти два
года. Тонкие, как паутинка, буквы.
"Окажи мне честь, навестив меня в моей резиденции завтра в полдень".
Эта печать и этот почерк делали излишней подпись: "Бальзамон, Патриарх
Видесса".
-- Что же ему нужно от меня? -- пробормотал Марк.
Скавр не стал последователем веры Фоса. Подобного обстоятельства
оказалось бы достаточно для того, чтобы любой жрец в Империи запылал
праведным гневом. Однако даже в этом Бальзамон отличался от большинства
служителей Фоса. До принятия сана он занимался научной деятельностью и в
свою патриаршую резиденцию внес весьма необычный для Видесса дух терпимости.
"И все-таки, -- думал Марк, -- все эти превосходные рассуждения ни на
йоту не приближают меня к ответу на главный вопрос: что нужно от меня
Бальзамону". Трибун не льстил себе мыслью о том, что Бальзамон желал
провести время за приятной беседой с чужеземным гостем.
В конце концов Марк последовал стоическому учению, которое наставляло
его не тревожиться из-за тех вещей, что все равно останутся для него
непонятными.
Резиденция Патриарха располагалась в северной части города, возле
Собора Фоса. Это был довольно скромный дом из красного кирпича с купольной
крышей, выложенной красной черепицей. Рядом с великолепным Собором
патриаршая резиденция совершенно терялась -- она как будто исчезала в его
тени.
Перед домом росли старые ели. Они зеленели в любое время года. Всякий
раз, видя эти деревья, Скавр задумывался о древности Видесса. Прочие деревья
и кусты оставались еще обнаженными.
Трибун постучал в прочную дубовую дверь. Он услышал шаги. Вскоре
высокий, крепко сбитый жрец широко распахнул дверь.
-- Чем могу служить? -- спросил он, осмотрев откровенно чужеземное лицо
и фигуру Марка с нескрываемым любопытством.
Римлянин назвал свое имя и передал жрецу письмо Бальзамона. Тот замер,
внимательно читая приглашение.
-- Сюда, пожалуйста, -- молвил он. Теперь в его тоне прозвучало
уважение.
Жрец повел трибуна по коридору, уставленному фигурками из слоновой
кости, старинными иконами Фоса и другими древностями. Судя по уверенной
походке, манере говорить, по шраму, пересекавшему бритую макушку жреца, Марк
мог держать пари на что угодно: этот человек, прежде чем стать жрецом, был
солдатом. Скорее всего, сейчас он исполнял роль шпиона, приглядывающего за
Бальзамоном. Кроме того, разумеется, что прислуживал Патриарху. Любой
Император, не лишенный здравого смысла, должен присматривать за главой
Церкви. Политика и религия в Видессе всегда сплетались в причудливый клубок.
Жрец постучал в открытую дверь.
-- Ну, что там, Саборий? -- донесся старческий тенор Бальзамона.
-- Чужеземец, ваше святейшество. Явился по вызову вашего святейшества!
-- отозвался Саборий, как бы докладывая старшему по званию.
-- Вот как? Явился? Что ж, очень рад. Мы поговорим с ним немного
наедине, знаешь ли. Поручаю тебе заточить наконечники копий. Сходи
куда-нибудь, сделай это.
Последняя фраза только подтвердила предположения трибуна. К тому же она
свидетельствовала о том, что Бальзамон не слишком изменился. Прежнего своего
помощника Патриарх тоже допекал подобными шутками. Геннадий бы нахмурился;
Саборий же ответил так:
-- Все мои копья уже начищены до блеска, ваше святейшество. Может быть,
стоит вместо этого надраить кинжалы?
Жрец кивнул Скавру, чтобы тот заходил. Когда римлянин вошел, слуга
плотно закрыл за ним дверь.
-- Никак не могу выбить из этого человека дух мятежа и неповиновения,
-- проворчал Бальзамон, невольно усмехаясь. -- Садись где хочешь, -- велел
он трибуну, широко махнув рукой.
Подобный приказ было легче отдать, чем выполнить. Рабочий кабинет
Патриарха был завален свитками, книгами, восковыми табличками. Документы
были грудой навалены на стареньком диване Бальзамона, кучами высились на
нескольких стульях и загромождали оба старых кресла.
Пытаясь не нарушить порядка, в котором валялись книги (если только в
этом хаосе имелся какой-то внутренний порядок), Марк снял с одного из кресел
стопку книг, уложил их на каменный пол и сел. Кресло угрожающе заскрипело
под тяжестью трибуна.
-- Выпьешь вина? -- спросил Бальзамон.
-- Пожалуй.
Покряхтев, Бальзамон поднялся с низкого дивана, снял пробку с бутылки и
принялся шарить по захламленной комнате в поисках кружек.
Глядя на этого толстого старика в потертом плаще -- кстати, куда более
поношенном, чем у Сабория, -- можно было подумать, будто это повар на
пенсии, но уж никак не духовный отец Империи Видесс. Однако когда Бальзамон
повернулся, протягивая Скавру кружку с отколотым краем, не оставалось
сомнений: за невзрачной внешностью скрывается недюжинный ум и волевой
характер. Когда Патриарх смотрел человеку в глаза, забывались и бульдожий
нос, и пухлые щеки. В его маленьких глазках, наполовину скрытых густыми, все
еще черными бровями, обитала великая мудрость.
Однако сегодня Скавр видел, как под этими умными живыми глазами залегли
темные круги, а лицо стало бледным. На правой стороне лба поблескивал пот.
-- Как ты себя чувствуешь? -- спросил Марк. Он вдруг ощутил
беспокойство. -- Ты нездоров?
-- Ты слишком молод, чтобы задавать такие вопросы, -- ответил Патриарх.
-- В моем возрасте человек или здоров, или мертв.
Бальзамон усмехнулся, но это не помогло скрыть облегчения, с которым он
осел на диван. Воздев руки. Патриарх быстро проговорил молитву, обращенную к
Фосу:
-- Фос, владыка благой и премудрый, милостью твоей заступник наш,
пекущийся во благовремении, да разрешится великое искушение жизни нам во
благодать.
Затем Бальзамон сплюнул на пол в знак отрицания Зла -- Скотоса,
антагониста Доброго Бога. Завершив обычный видессианский обряд, предваряющий
трапезу. Патриарх осушил кружку с вином.
-- Пей же, -- обратился он к римлянину и приподнял бровь, когда Марк не
стал ни молиться, ни плевать на пол. -- Ах ты, язычник.
Это слово, срываясь с губ жрецов Фоса, иной раз служило призывом к
погрому. Однако в устах Бальзамона оно стало лишь определением -- возможно,
лукавой усмешкой над трибуном, но не более того.
Вино оказалось недурным -- в своем роде, хотя Скавру, как обычно, не
хватало сухого виноградного римского вина. Не отставая от Патриарха, трибун
осушил свою кружку и налил по новой.
Усевшись в кресле-развалюхе поудобнее, Марк стал прихлебывать не спеша.
Под пристальным взором Бальзамона трибун поневоле беспокойно заерзал. Ох уж
эти пронзительные стариковские глаза! Бальзамон был одним из немногих людей,
которые, как чудилось трибуну, могли читать его мысли.
-- Ну так чем же я могу быть полезен вашему святейшеству? --
осведомился Марк, желая по возможности приблизить начало разговора.
-- Ой-ой, какие мы церемонные. Я не являюсь твоим святейшеством, как
нам обоим хорошо известно, -- парировал Патриарх. И добавил не без
восхищения: -- Ты не слишком-то многословен, а? Мы, видессиане, чума на наши
головы, говорим слишком много.
-- Так что ты хотел от меня услышать?
Бальзамон рассмеялся, заколыхавшись брюхом:
-- Ну-ну, святая невинность. Любой, кто не видел тебя в деле, принял бы
тебя за очередного белобрысого варвара, которого обдурить легче, чем тупого
халогая. А ты процветаешь! Это твое знаменитое молчание, должно быть,
полезная штука.
Марк безмолвно развел руками. Бальзамон захохотал еще громче. У
Патриарха был добрый раскатистый смех. Бальзамон словно приглашал любого
разделить его веселье. Неожиданно для себя трибун тоже улыбнулся.
-- Честно говоря, не могу сказать, что этой зимой я так уж процветал,
-- сознался Марк.
-- Кое в чем -- нет, -- отозвался Патриарх. -- Никто из нас не идеален,
да и удача светит нам не всегда. Но кое в чем ином... -- Он выдержал паузу,
почесал подбородок и задумчиво проговорил: -- Как ты полагаешь, что она в
тебе нашла, а?
Хорошо, что Марк не держал свою кружку на весу, -- иначе он уронил бы
ее на пол.
-- Она? -- эхом повторил Марк, надеясь, что голос его звучит не
испуганно, а всего лишь глупо.
-- Алипия Гавра, разумеется. Зачем, по-твоему, я прислал тебе
приглашение? -- деловито спросил Бальзамон. Но увидев, какое у Скавра
сделалось лицо, сменил тон. На смену насмешке пришла забота: -- Не белей,
пожалуйста. Мне вовсе не хотелось так пугать тебя. Допей вино, прошу. Это
наполнит ветром твои паруса. Это Алипия попросила меня позвать тебя сюда.
Трибун машинально допил вино. Слишком много всего сразу. В голове будто
брякали струны расстроенной лютни.
-- Мне кажется, было бы лучше, если бы ты рассказал мне об этом
побольше, -- проговорил Марк.
Он испугался еще и другого. Неужели он приелся Алипии и она пытается
таким образом -- через Патриарха -- дать ему знать об этом? Нет. Если бы
Алипия решила с ним расстаться, она нашла бы в себе достаточно мужества,
чтобы высказать всю правду в лицо. Однако некогда Марка предала женщина,
которой он доверял и которую любил. Ему нелегко было полностью поверить
другой.
Веселый огонек вновь затеплился в глазах Бальзамона. Добрый знак.
Патриарх просто сказал:
-- Она говорила, что тебе будет интересно узнать одну вещь. Через три
дня Алипия назначила мне встречу. Хочет расспросить меня об Ионнакии
Третьем, этом глупом дурачке, что был Автократором целых два несчастливых
года до Стробила Сфранцеза.
-- Так что с того?
Алипия работала над своей "Историей" уже не первый год.
-- Да только то, что она собиралась зайти еще куда-то. И как раз в день
визита ко мне! Из-за моей старческой забывчивости и не припомню, в чем дело.
Болтаю тут разные глупости об Ионнакии Третьем.
У трибуна отвисла челюсть. Изумление и радость наполнили все его
существо. Бальзамон наблюдал за ним исключительно невинным взглядом.
-- Должен признаться, твою старческую забывчивость весьма трудно
заметить, -- сказал Марк.
Подмигнул ли ему Патриарх -- или же это только показалось Марку?
-- О, она то появляется, то исчезает... Предполагаю, кстати, что я
забуду наш маленький разговор уже завтра. Как это печально, не находишь?
-- Да, жалость, -- согласился трибун.
Бальзамон снова стал серьезным. Помахал пальцем у Марка перед носом.
-- Тебе действительно лучше быть достойным ее. И того риска, на который
она пошла из-за тебя. -- Он осмотрел римлянина с головы до ног. -- Надеюсь,
ты умеешь также позаботиться о себе. Алипия всегда довольно толково судила о
подобных вещах. Но после всего, что ей довелось вытерпеть, она просто не
переживет, если ошибется в тебе.
Прикусив губу, Марк кивнул и яростно сжал кулаки.
-- Было мгновение, когда мне страстно хотелось стать йездом, чтобы
воздать Вардану по заслугам.
Подвижное лицо Бальзамона стало строгим.
-- Да, ты ей подходишь. -- Патриарх изучающе глядел на Скавра. --
Кстати, ты подвергаешь себя большой опасности. Знаешь?
Марк хотел было пожать плечами, но взгляд Патриарха остановил его.
-- И если ты останешься с Алипией, опасность будет только возрастать.
Боюсь, ни с чем более ужасным ты еще не сталкивался. Один только Фос знает,
победишь ли ты в конце концов или...
Огненный взор Патриарха, казалось, пронзал трибуна насквозь. Бальзамон
говорил медленно, глубоким голосом. Марк почувствовал, как волосы дыбом
поднимаются у него на голове.
Видессианские жрецы обладали множеством необыкновенных талантов. Но о
Бальзамоне римлянин никогда не думал как о маге. Старый Патриарх Видесса
представлялся Марку необыкновенно мудрым, терпимым человеком -- но никак не
волшебником. Однако в это мгновение Марк уже не был столь уверен в том, что
Бальзамон не владеет искусством магии. Слова Патриарха звучали не простым
предостережением -- в них слышалось пророчество.
-- Что ты еще видишь? -- спросил Марк резко.
Патриарх вздрогнул, словно ужаленный.
-- А? Да так, ничего, -- произнес он обычным голосом.
Скавр проклял свою поспешность.
Разговор перешел на мелочи. Марк вдруг понял, что забыл даже о своем
раздражении, вспыхнувшем из-за того, что он не сумел вызнать побольше.
Бальзамон отличался даром великолепного рассказчика, о чем бы ни зашла речь
-- разоблачал ли он слабости какого-либо жреца, рассуждал ли о своей
коллекции макуранских фигурок из слоновой кости...
-- Кстати, вот еще одна причина ненависти к йездам. Они не только
грабители и поклонники Скотоса, не только убийцы. Они заразили собой
Макуран, как чумой. -- Патриарх поскреб свой поношенный плащ, к которому
прилип яичный желток. -- Видишь, потрепанная одежда имеет свои преимущества.
Будь я во время завтрака облачен вот в это... -- Он махнул на роскошное
патриаршее облачение из расшитого золотыми нитями и жемчужинами голубого
шелка. -- Представляешь, если бы я его испортил? Да меня сразу после
завтрака отлучили бы от Церкви!
-- А у Земарка появилась бы тема для новых обличительных речей, --
добавил Скавр.
Фанатичный жрец Земарк, захвативший власть в Аморионе, то и дело
направлял Бальзамону и Туризину грозные анафемы.
-- Не шути с этим,-- вздрогнул Бальзамон.-- Земарк -- волк в одеянии
жреца. Он безумен. Я пытался уговорить священный совет Амориона переменить
решение, но там меня послали куда подальше. "Незаконное вмешательство из
столицы" -- так они это назвали. Земарк -- это кот из притчи о коте
портного, знаешь? Видишь ли, однажды кот портного упал в чан с голубой
краской. А мышь подумала, что он стал монахом, и перестал есть мясо.
Марк хмыкнул. Однако толстые пальцы Патриарха нервно барабанили по
колену. Бальзамон явно был расстроен.
-- Хотел бы я знать, скольких людей он уничтожил с тех пор, как пришел
к власти? И что я могу сделать, чтобы остановить его?
Патриарх вздохнул и сокрушенно покачал головой. Странно -- огорчение
Бальзамона приободрило трибуна. Было облегчением знать, что не только Марк
Амелий Скавр совершает ошибки. От этого не застрахован даже такой мудрый
человек, как Бальзамон.
Саборий -- исполнительный, как любой солдат, -- распахнул перед Скавром
дверь, едва лишь трибун взялся за ручку.
----------
Алипия Гавра села на узкой кровати и неожиданно ткнула Марка кулачком
под ребро. Трибун вскрикнул.
Нежно коснувшись пальцами тяжелого ожерелья, принцесса проговорила:
-- Ты просто сумасшедший. Оно такое красивое! Я с радостью носила бы
его, да только вдруг меня спросят, откуда я его взяла? Как я объясню? И
почему никто не видел у меня этой вещи прежде?
-- Чума на твою практичность, -- сказал Скавр.
Алипия засмеялась:
-- Подобные речи в устах римлянина звучат, друг мой, сущим
святотатством.
Трибун лениво откинулся на спину.
-- Я просто подумал, что эта вещица будет красиво выглядеть на твоей
груди. Особенно если на тебе больше ничего не надето.
Краска удовольствия медленно залила лицо Алипии. Принцесса краснела
очень заметно; кожа у нее была бледнее, чем у большинства видессианок.
Иногда Марк думал: не имела ли ее мать примеси халогайской крови? Черты лица
Алипии не были такими острыми, как у ее отца или дяди, а глаза удивляли
редким для видессиан зеленым цветом. Сейчас в них плясало озорство.
-- Да ты просто ужасен, -- произнесла она и попыталась толкнуть его еще
раз. Марк увернулся и схватил ее за плечи. Это было ошибкой. Она мгновенно
сжалась, перепуганная до полусмерти. Марк тотчас же выпустил ее. После
Вардана Алипия не в состоянии была вытерпеть любого насилия. Внезапное
движение едва не сбросило обоих с кровати.
-- Вот видишь, -- сказал трибун, -- все эти драчки на кулачках -- моя
дурная привычка. Тебе не стоило перенимать ее. Гляди, что получилось.
-- Я люблю делать все, что делаешь ты, -- ответила она серьезно.
Эти простые слова ошеломили его, как случалось уже нередко. Хелвис
всегда чуть ли не силой вынуждала Марка привыкать к ее обычаям. Хелвис не
желала считаться с обыкновениями своего мужа, не считала нужным уступать
даже в малости. А Алипия старалась ему подражать...
За открытыми ставнями слышалось кудахтанье куриц. Стояла теплая погода.
Свежий воздух врывался в комнату на втором этаже маленькой гостиницы. Марк
видел отсюда величавую громаду Собора.
Однажды зимой Скавр встретился в этой таверне с Алипией, и с тех пор
всякий раз, когда считалось, будто принцесса посещает Патриарха, комнатка на
втором этаже ожидала посетителей. Вряд ли хозяин гостиницы -- его звали
Аэций -- узнал принцессу Алипию Гавру. В любом случае серебро смывает
ненужные воспоминания лучше, чем вино.
Алипия произнесла:
-- Мне на самом деле пора к Бальзамону. Тогда ни меня, ни его не
поймают на лжи.
-- Иди, раз должна, -- проворчал Марк. Он наслаждался каждым
мгновением, проведенным в ее обществе, и никогда не был уверен в том, что
сегодняшнее свидание -- не последнее.
Словно прочитав мысли Марка, Алипия прижалась к нему и заплакала.
-- О Марк, что же нам делать? Рано или поздно Туризин узнает, и
тогда... -- Она оборвала себя на полуслове, не желая даже и думать об этом
"тогда".
Туризин, человек честный, но вспыльчивый, бывал весьма короток на
расправу, коль скоро усматривал в чем-либо угрозу своему трону. Вряд ли
можно винить его за это -- за два с половиной года правления младшего Гавра
Империю непрерывно сотрясали мятежи и усобицы. И Скавр сам поддержал бы
Туризина, если бы подозрения касались кого-нибудь другого.
-- Хотел бы я, чтобы твой дядя наконец женился и породил наследника, --
сказал Марк с легкой обидой. -- Тогда он куда меньше беспокоился бы о тебе.
Алипия резко тряхнула головой.
-- О, тогда я буду в полной безопасности. Меня всего лишь сделают
почтенной супругой одного из его приближенных. Сейчас он не осмеливается
выдать меня замуж просто потому, что опасается моего будущего мужа. А как
только у него появится семья, я превращусь в одну из статей дохода. Мне
придется связать его с одним из богатых и знатных семейств Империи. --
Алипия уставилась в пустоту невидящими глазами. -- А я скорее умру, чем лягу
в постель с мужчиной, которого выбрала не сама.
Скавр не сомневался в том, что это не пустые слова. Он нежно погладил
ее по спине.
-- Если бы я был видессианином, -- проговорил он.
Одна только мысль о том, что принцесса из императорской семьи может
быть отдана в жены офицеру-наемнику, была выше понимания высокомерного
Видесса.
-- Желания, желания, желания... -- проговорила Алипия. -- Что в них
толку? Если мы решимся продолжать наши встречи, опасность будет только
возрастать. Один Фос знает, когда мы избавимся от этого кошмара и выйдем ли
мы победителями из этой борьбы...
Трибун уставился на нее. В Видессе никогда не знаешь наверняка, где
заканчиваются совпадения и начинаются чудеса.
-- Бальзамон говорил мне слово в слово то же самое, -- медленно
произнес он. Под требовательным, внимательным взглядом Алипии Марк рассказал
о том, как Бальзамон вдруг начал пророчествовать.
Когда Марк закончил рассказ, Алипия побледнела. Руки у нее затряслись.
Погрузившись в гнетущее молчание, принцесса сидела неподвижно. Марку
пришлось окликнуть ее несколько раз, прежде чем она наконец ответила:
-- Однажды я видела его таким... Он глядел на меня так, словно видел
насквозь, словно читал в душе, как в книге...
-- Когда?
- Только один раз. Но я знаю, что этот транс поражал его и
впоследствии. "Дар Фоса" -- так он называет его. Мне кажется, "проклятие"
было бы более подходящим определением. Бальзамон разговаривал со мной об
этом несколько раз. Представь себе только, как он мне доверяет, если решил
поделиться столь тяжелой ношей! За всю мою жизнь я не получала более
лестного комплимента. Ты угадал верно, милый Марк. -- Она коснулась его
руки. -- Иногда он предполагает, что наделен даром ясновидения. Но все, что
ему дано видеть, -- это гибель и отчаяние.
Римлянин тихонько присвистнул сквозь зубы.
-- Да, это -- проклятие. Особенно тяжкое для такого жизнелюбивого
человека, как Бальзамон. Знать, что беда неспешно движется к роковой
развязке... Смотреть на нее безмолвно, не дрогнув... Какое мужество!
Лицо Алипии отражало тревогу и страх.
-- Когда ты видела его таким в последний раз? -- снова спросил Марк.
-- Он навещал моего отца перед началом похода на Марагху. Как всегда,
они спорили, обменивались колкостями, шутили... Ты помнишь, как это между
ними случалось. Наконец словесные стрелы иссякли, Бальзамон собрался
уходить. И вдруг его плечи зримо пригнулись под тяжестью неожиданного
выплеска ясновидения. Словно вся печаль мира рухнула на них! Бальзамон стоял
неподвижно. Мой отец и я -- мы пытались посадить его в кресло, думая, что
ему стало плохо. Но он повернулся к моему отцу и уверенно произнес одно лишь
слово...
-- Какое?
-- "Прощай". -- Голос Алипии хорошо передал знающую интонацию пророка.
Жуткое предчувствие, прозвучавшее в нем, на миг оледенило сердце римлянина.
-- Никто из нас не усомнился, что то -- не обычные слова прощания. Мой отец
и Бальзамон пытались скрыть тревогу, но утешительные слова звучали ложью. Я
никогда не видела Бальзамона таким усталым, как на той проповеди в Соборе...
-- Я помню это! -- сказал Марк. -- Я ведь был там с другими офицерами.
Меня немного обеспокоил вид Патриарха. Да и вообще мне казалось, что мы
заслужили лучшего напутствия. Полагаю, нам повезло, что мы вообще его
получили.
-- А теперь он видит опасность, угрожающую тебе, -- продолжала Алипия
тихим голосом. -- Я должна оставить тебя. Клянусь, я уйду, прежде чем
позволю себе навлечь на тебя гибель!
Но вместо этого она прижалась к нему всем телом.
-- Никогда не поверю, что разлука может иметь смысл. Никогда! Что бы ни
говорил несчастный старик, -- сказал Скавр. -- Чему быть, того не миновать.
Стоицизм, однако, оказался куда худшим лекарством для Алипии, нежели
обычный поцелуй. Они опустились на кровать. Старая лежанка тихо вздохнула
под их тяжестью. Через несколько минут Алипия протянула руку, коснулась
ладонью щеки Марка и улыбнулась.
-- А ты упрямец! -- произнесла она с нежностью. В стране, где бороды
носили решительно все, трибун все еще придерживался римских обычаев и
ежедневно брился. Алипия прижала его голову к своей груди. -- Как я могла
даже подумать о том, чтобы оставить тебя? Но как я могу остаться? Я не
должна подвергать тебя опасности!
-- Я люблю тебя, -- ответил Марк. Он держал ее в объятиях так долго,
пока она судорожно не перевела дыхания. Он сказал правду -- но не ответил на
ее вопрос. И хорошо знал это.
-- Я тоже люблю тебя. Для нас обоих было бы куда безопаснее, если бы
этого не случилось. -- Алипия бросила беглый взгляд в окно и грустно
вздохнула, заметив, как удлинились тени. -- Пусти меня, милый. Мне
действительно пора идти.
Марк отодвинулся. Он с восхищением смотрел на ее стройное худенькое
тело. Алипия надела длинное платье из мягкой золотистой шерсти.
Геометрические узоры подчеркивали плавные линии талии и бедер.
-- Оно тебе так идет, -- сказал Марк.
-- Записался в придворные? -- Она улыбнулась, завязала сандалии,
поправила волосы -- прямые и короткие. -- Какая удача, что я не ношу эти
ужасные завитушки, которые сейчас в моде. Их куда труднее приводить в
порядок.
Набросив на плечи льняную шаль, украшенную цветами и бабочками, Алипия
пошла к двери.
-- Сними ожерелье, -- нехотя напомнил Марк. Он тоже встал с кровати и,
набросив тунику, застегивал ее на плече пряжкой.
Марк уже протянул руку к ожерелью, но Алипия остановила его.
-- Пусть Бальзамон посмотрит, прежде чем я спрячу. В конце концов, у
меня не будет другой возможности продемонстрировать ему твой подарок... и
твои безумства.
Марк почувствовал, как его лицо расплывается в счастливой улыбке. Не
слишком-то много добрых слов выпадало на его долю с тех пор, как они с
Хелвис начали ссориться. Алипия изумленно распахнула глаза, когда он снова
поцеловал ее.
-- Ну?! -- гневно вымолвила она. -- Еще один такой поцелуй -- и
Бальзамон не захочет даже глядеть на меня!
-- О, это слишком опасно, -- сказал Марк, призвав на помощь остатки
своей знаменитой римской практичности. Алипия снова пошла к двери. Что-то
брякнуло в ее сумочке. Марк засмеялся:
-- Держу пари, у тебя там восковые таблички. Как звали этого бедолагу,
о котором говорил Патриарх? Ионнакий Второй?
-- Третий. Второй уже триста пятьдесят лет как лежит в могиле. --
Алипия была совершенно серьезна. Историческая наука приучила ее к точности и
терпению. Когда Скавр встретился с ней глазами, она добавила: --
Удовольствия бывают разными, знаешь ли.
-- Не извиняйся, -- быстро ответил Скавр. У него не было оснований
неприязненно относиться к ее научным трудам. Если бы не цепкий, острый ум
принцессы, если бы не ее умение подмечать мельчайшие детали и использовать
их, им не удалась бы и половина их и без того редких встреч. Не говоря уж о
том, что, скорее всего, их связь давным-давно была бы уже обнаружена.
-- Я и не думала извиняться. -- Голос Алипии сразу стал ледяным. Она
терпеть не могла, когда к ее работе относились легкомысленно.
-- Я не об этом, -- мягко сказал Марк и увидел, что она сразу
расслабилась. -- Может, тебе было бы любопытно обменяться записями с моим
другом Горгидом? Он привезет немало интересного, когда посольство вернется
из степей...
Скавр назвал имя Горгида и ощутил внезапный укол одиночества. Что
поделывает сейчас грек? Несмотря на многочисленные колючки, которыми Горгид
старательно себя украшал, грек был тем, кого Гомер именовал "другом
человечества".
Многие видессиане презрительно нахмурились бы при одной только мысли о
том, что могли чему-то научиться у чужеземца. Но Алипия живо отозвалась:
-- Ты как-то говорил мне, что в вашем мире тоже пишут исторические
книги. Как драгоценно было бы для меня узнать совершенно другой взгляд на
жизнь, на искусство! Боюсь, мы здесь, в Видессе, слишком долго копировали
друг друга. -- Она снова посмотрела в окно и скорчила раздраженную гримаску.
-- А теперь я ухожу. В третий раз. И окончательный. Ни слова больше. Я
действительно должна идти.
Она обняла его и крепко, быстро поцеловала, после чего закрыла за собой
дверь.
Марк еще оставался в комнате. Они никогда не выходили вместе. Гостиница
была расположена очень удобно -- совсем рядом с резиденцией Патриарха.
Отчасти это уменьшало опасность. Хозяин же, когда ему хорошо платили, не
задавал лишних вопросов.
Чтобы убить время, трибун спустился в пивной зал и заказал кувшинчик
эля; иной раз он предпочитал эль более сладкому и густому видессианскому
вину. Аэций протянул трибуну кувшин и высокую, обтянутую потертой кожей
кружку. Поглядел понимающе. Римлянин ответил каменным взглядом. Аэций
хмыкнул и, бормоча под нос, отправился обслуживать другого посетителя.
Рано утром, когда Скавр входил в гостиницу, пивная была пуста; теперь
же здесь было полно народу. У Аэция собирались простые люди -- маляры с
пятнами краски на одежде, булочники с мучной пылью на фартуках, сапожники,
плотники, портные, парикмахер с завитой, покрытой воском бородой, какой-то
мужчина весьма женственного вида -- вероятно, служащий бани. Многие из этих
людей были завсегдатаями пивной. Завидев знакомых, они шумно обменивались
приветствиями.
Служанка возмущенно взвизгнула, когда щеголь-парикмахер ущипнул ее за
зад. Один из маляров, осушив гигантскую кружку, затянул песню. Полтаверны
подхватило припев, известный даже Марку: "Вино пьянит, пьянит себя, но мы
пьяней, пьяней вина!"
Скавр прикончил свой эль и начал пробираться к выходу сквозь
прибывающую толпу. Краем уха он уловил, как один из посетителей говорит
своему соседу:
-- Что делает здесь этот грязный чужеземец?
Но внушительный рост Скавра и длинный галльский меч, висевший у него на
левом бедре, обеспечили ему полную безопасность. В таверне не нашлось ни
одного гуляки, который решился бы открыто бросить вызов рослому, хорошо
вооруженному воину.
Большие золотые шары на шпилях Собора отражали багровый свет заката.
Марк направился в сторону Срединной улицы. Он шел медленно. Извилистые
улочки были полны народу. Непрерывным потоком двигались люди -- пешие и на
мулах, в портшезах, на конях и ослах, в повозках и колесницах, запряженных
четверкой или шестеркой коней; телеги, тачки, полные овощей, фруктов,
зерна... Кричали животные, погонщики бранились и замахивались кнутами, борта
телег цеплялись за стены домов, колеса громко скрипели.
-- Что ж, продолжай в том же духе. Тогда я тоже сделаю вид, будто знать
тебя не знаю, -- возмущенно сказал кто-то на ухо трибуну.
Скавр резко повернулся.
-- А, Тасо. Привет. Прости. Я действительно тебя не заметил.
-- Да, конечно. Косматая бороденка делает меня прямо-таки невидимкой.
-- Посол Хатриша фыркнул. Маленький, похожий на птицу, Тасо Ван выглядел бы
истинным видессианином, если бы не борода, падавшая на его грудь неопрятной
копной. Ван охотно подравнивал бы ее, как это делают имперцы, но каган
Хатриша настаивал на соблюдении традиций. Правители Хатриша вели свое
происхождение от хаморов, а те не утруждали себя посещением парикмахерских.
Правда, хаморы-завоеватели за восемьсот лет изрядно смешались в Хатрише с
местным населением, однако подобные мелочи не дозволялось принимать в
расчет, коль скоро речь идет о суровых воинских традициях.
Ван по-воробьиному склонил голову на плечо.
-- Похоже, ты нечасто выбирался из своей норы. Ну что, Туризин снял
тебя с крючка? -- осведомился Тасо с хитринкой в глазах.
-- Можно сказать и так, -- ответил трибун.
Что бы такое наплести хатришу, чтобы вернее скрыть правду? В любом
случае вворачивать вранье надлежит очень осмотрительно; бухнуть Тасо Вану
какую-нибудь выдумку ни в коем случае нельзя -- посол распознает ложь
мгновенно. А поскольку в подобных делах Тасо Вана отличала веселая
циничность, он не сходя с места назовет Марка лжецом.
Однако персона Марка, похоже, сегодня не слишком занимала Вана; у
маленького хатриша было полно новостей.
-- Если бы мы с тобой не встретились случайно, мне пришлось бы
навестить тебя через денек-другой.
-- Ты для меня -- всегда желанный гость.
-- Всегда надоедливый гость, ты хотел сказать, -- усмехнулся хатриш,
Марк принялся возражать, причем вполне искренне. Тасо Ван нравился
римлянину. Веселая откровенность хатриша была для него просто глотком свежей
воды после тухлятины недомолвок и намеков, с помощью которых замысловато и
сложно общались видессиане.
Однако несмотря на свою знаменитую откровенность, даже Ван заколебался,
прежде чем начать разговор.
-- У меня есть весточки из Метепонта, если ты хочешь их слышать.
Скавр сжался, как пружина.
-- Весточки? -- переспросил он, стараясь по возможности говорить ровным
голосом. Метепонт находился на западном побережье княжества Намдален. Город,
где сейчас жила Хелвис. Ее родной город. Вздохнув, трибун проговорил: --
Рассказывай! Лучше мне узнать это от тебя, чем от кого-нибудь другого.
-- Благодарю. -- Выражение замешательства, проступившее на лице Тасо
Вана, было для хатриша весьма необычным. -- Знаешь ли, у тебя в Метепонте
есть теперь дочь. Мои новости устарели на пару недель, но из того, что я
знаю, могу сказать: и мать, и ребенок вполне здоровы. Хелвис назвала девочку
Амелией. Это не намдаленское имя.
-- Римское, -- рассеянно сказал Марк. Разумеется, хатриш не помнил всех
имен трибуна; Ван слышал их на приеме два года назад и с тех пор наверняка
прочно позабыл. Возможно, Хелвис желала посыпать солью душевные раны своего
бывшего мужа. А может быть, имя девочки было своего рода просьбой простить
ее... Марк покачал головой. Амелия. Дочь, которую он никогда не увидит.
-- От кого ты узнал?
-- Угадай с трех раз! Разумеется, от барона Дракса. Старина Дракс снова
набирает наемников -- надо же ему пополнить отряд, который ты покрошил в
прошлом году. Кстати, у барона нашлось словечко и для тебя. Он говорит, что
очень хотел бы видеть тебя на своей стороне. Ты получишь от него достаточно
золота, чтобы не жалеть о перемене хозяина.
С хорошо рассчитанным презрением Скавр сплюнул в щель между булыжниками
мостовой:
-- Он просто дурак, если ему в голову приходят подобные мысли. Любой,
кто предал однажды, предаст и вторично.
Эта мрачная тирада заставила Вана засмеяться:
-- А еще он сказал, что ты именно так и ответишь. Оторви подбородок от
груди и улыбнись, наконец.
Но Марк все еще хмурился. Дракс до сих пор не оставил надежды оторвать
трибуна от Видесса. С барона станется направить какое-нибудь змеиное
послание Туризину, чтобы подозрения Императора довели дело Дракса до конца и
выдавили Скавра из Империи. Многие намдалени подражали видессианским
обычаям, однако барон Дракс даст фору любому имперцу в искусстве вести
двойную игру.
Скавр медленно потряс головой. Прошлое, похоже, продолжало жалить его.
-- А, гляди-ка, кто к нам идет! -- Тасо Ван хлопнул трибуна по спине.
-- Любимчик видессиан, гордость офицерского корпуса!
Трибун обернулся, чтобы посмотреть, кто это удостоился столь
иронического комплимента, -- и хрипло засмеялся. Примерно в ста метрах от
них, скрываясь за тележкой, груженной яблоками, маячил Провк Марзофл.
Кавалерист взглянул на чужеземцев так, словно хотел испепелить их
презрением. Тасо махнул ему рукой. Марзофл нехотя вышел из своего укрытия.
Маленький хатриш отвесил ему изысканно вежливый поклон.
-- О, добрый вечер, ваша светлость. Я вижу, вы гуляете по трущобам?
Сегодня Марзофл сменил щегольскую разноцветную одежду на подержанную
домотканую тунику и потертые штаны, заправленные в сбитые сапоги. Однако,
вырядившись бедняком, он забыл оставить дома свою непробиваемую
самоуверенность.
Смерив Вана взглядом с ног до головы, офицер ответил:
-- Если ты уж так хочешь знать, чужеземец, я надеялся сбить таким
образом цену на одну шлюшку.
Марк не ожидал от кавалериста такой изворотливости.
-- Ну а вы двое, -- продолжал видессианин, -- чем тут занимаетесь?
Небось строите козни?
-- Скорее разрушаем их, насколько в наших силах, -- ответил Скавр. Он
передал Марзофлу новости, которые Тасо получил от Дракса, и добавил: -- Ты
часто видишься с Автократором. Сообщи ему обо всем. Ведь он прислушивается к
тебе.
Марзофл даже не заметил ядовитой насмешки, хотя Тасо Вана внезапно
одолело удушье. Марку даже пришлось хлопнуть хатриша по спине.
Наблюдать за потугами кавалериста быть благосклонным само по себе было
достаточно смешно, хотя, на взгляд Марка, противник слишком быстро оправился
от замешательства. Скавр рассчитывал на несколько неловких минут, а вместо
того получил несколько благодарных фраз.
-- У вас есть еще что-нибудь для меня? -- спросил Марзофл важно -- как
будто Скавр и Ван подошли к нему с докладом. Они молчали. Офицер коротко
кивнул: -- В таком случае -- приятного вам вечера.
Он двинулся по улице с таким видом, будто чужеземцев для него вообще не
существовало. Тасо заорал ему в спину:
-- Так ты нашел эту шлюшку?
Марзофл подскочил от неожиданности.
-- А? -- Затем он пришел в себя и хмуро ответил: -- Нет. Я опоздал.
Какой-то оборванец уже строил с ней шашни. Слишком много чести для этой
потаскухи. -- Он неприятно хмыкнул. -- Да я больше так, из любопытства. Для
жизненного опыта.
И ушел, неловко ступая в стоптанных сапогах.
-- Самолюбивый ублюдок, -- высказался Марк, едва Марзофл отошел на
достаточное расстояние.
-- Да уж. Точнее не скажешь. -- Тасо издал неприятный смешок, ловко
передразнив кавалериста. -- Как большинство людей подобного сорта, он
удовлетворяется очень немногим. -- Хатриш дернул Скавра за рукав. -- Пойдем
со мной. Пошли! У тебя как, в кошельке звякает или сегодня ты пуст? Ну все
равно, поставлю за тебя. Я люблю играть в кости в доме у одного намдалени.
Он тут торгует оловом. Знаешь, островитяне обожают азартные игры. Кроме
того, у старика Фредниса великолепная кухня. Попробуешь его копченых устриц
-- на языке тают! А спаржа в винном соусе с вареными креветками!.. -- Ван
облизнулся, как кот, почуявший сметану.
Римлянин виновато похлопал себя по животу. Бесконечные недели,
проведенные за письменным столом, оставили печальный след: Марк начал
полнеть. В конце концов, решил Скавр, никто ведь не заставит его есть много.
- Почему бы и нет? -- сказал он хатришу.
----------
Спотыкаясь в темноте, Скавр поднимался по каменным ступеням в свою
маленькую комнатку в чиновничьих апартаментах. Коридоры и залы, днем полные
шумных посетителей, сейчас были пусты и отзывались гулким эхом на стук его
сапог. Марк все еще слышал громкое пение Тасо Вана. Хатриш брел,
покачиваясь, к посольским палатам.
Тасо не соврал, вяло подумал трибун. Фреднис-намдалени не скупился на
еду и питье для своих гостей. Да и игра в кости оказалась удачной. С десяток
золотых весело позванивали в поясе Скавра.
Коридор был слабо освещен бледными полосами лунного света, сочившегося
сквозь узкие окна. Скавр внимательно считал двери. Большинство комнат в этом
крыле палат -- кладовые.
А вот и комната Скавра. Желтая, как масло, полоска света струилась
из-под двери... Рука Марка легла на рукоять меча. Как можно тише он вытащил
клинок из ножен. Кто бы ни был тот, кто прячется за дверью, -- вор? шпион?
убийца? -- он пожалеет о вторжении.
Первая мысль Марка была об Авшаре, но символы друидов на галльском
клинке оставались холодными. Когда в действие вступала магия, они начинали
переливаться золотистым огнем.
Что ж, в таком случае Скавра ожидает всего лишь человек.
Марк резко толкнул дверь и прыгнул в комнату.
-- Кто?! -- заревел он и вдруг поперхнулся.
С мечом в руках в боевой позиции за кроватью трибуна стоял Гай Филипп.
Старший центурион никогда не рисковал понапрасну и именно поэтому дожил до
седых волос.
Отсалютовав Скавру мечом. Гай Филипп заметил:
-- Я жду тебя довольно долго. Уже далеко за полночь.
-- Что ты здесь делаешь?
Марк крепко пожал ему руку. Только ощутив прикосновение мозолистой лапы
старого друга, Скавр убедился в том, что перед ним не видение, вызванное
вином Фредниса.
-- Отдыхаю. Вернее, отдыхал, пока ты не появился, -- ответил ветеран,
ухмыляясь при виде замешательства трибуна.
Гай Филипп сказал сущую правду. В углу валялись его сапоги. Похоже,
старший центурион до прихода Марка со всеми удобствами располагался на
кровати трибуна, потягивая винцо. Пустой кувшин, лежавший у изголовья,
свидетельствовал о том, что Гай Филипп не терял времени даром.
-- А помимо этого?
Марк улыбался -- он снова слышал звучную латинскую речь, от которой
отвык за целую зиму. Гай Филипп был истинным римлянином во всех отношениях
-- храбрым, практичным, не обладающим слишком богатым воображением и
достаточно упрямым, чтобы одолеть любое препятствие. Присутствие старшего
центуриона в столице было логическим следствием именно этого последнего
качества.
-- Твои проклятые чинуши не прислали нашим ребятам ни единого золотого
за последние два месяца. И если легионеры не увидят этих гребаных денег в
ближайшие дни, они начнут грабить пригороды Гарсавры. Дисциплина покатится к
едрене матери -- как легко догадаться.
Став наемниками, легионеры вели себя куда свободнее, чем в Риме, где их
связывала мощная римская военная традиция. Но именно то, что еще оставалось
в легионе от этой традиции, и делало подразделение Скавра столь эффективным
в Империи, где почти вся пехота представляла собой беспорядочный сброд.
Неуплата жалованья была наилучшим топливом для бунта.
-- Почему ты не написал мне? -- спросил трибун.
-- Во-первых, проклятые грунтовые дороги! Пойдешь -- утонешь по самые
помидоры. Сам понимаешь -- какой нарочный проедет по такой грязи?
Во-вторых... Ну, я не мастак писать... Да и не люблю я этого дела. Кроме
того... -- Гай Филипп крепко стиснул челюсти, собираясь с силами. Он явно
готовился перейти к сути дела. -- Если хочешь чего-нибудь добиться, лучше
явиться самому. Покажи мне эту чернильную душу, которая занимается нашим
жалованьем. Я лично откручу ему яйца. Если проклятые имперцы хотят нанимать
солдат, то лучше бы они относились к нам как положено. Один из них скоро
запомнит это на всю жизнь.
Скавр знал, кто этот провинившийся бюрократ. Марк тихонько вздохнул от
удовольствия, предвкушая отличное зрелище.
-- Я покажу его тебе, -- обещал он Гаю Филиппу. -- Только я хочу
посмотреть, что ты с ним сделаешь.
-- Справедливо, -- отозвался Гай Филипп.
Он обвел взглядом крошечную комнатушку, где обитал Скавр. Там почти не
было мебели -- за исключением кровати, кресла, служившего одновременно
подставкой для лампы, и изрядно побитого сундучка из сосновой древесины с
вырезанной на крышке скабрезной сценкой.
-- Я думал, ты живешь лучше, -- заметил Гай Филипп.-- Если Туризин
держит тебя в черном теле, то, думаю, лучше бы тебе вернуться к нам. Кстати,
когда ты возвращаешься в легион?
Марк беспомощно развел руками.
-- Все далеко не так просто. С тех пор как Дракс улизнул, я не в
слишком большом фаворе.
-- А! Это... -- с отвращением отозвался Гай Филипп. Конечно, он был в
курсе событий. Легионеры, которых Скавр немедленно отослал назад после того,
как барон Дракс бежал, принесли в Гарсавру все новости.
Поколебавшись, старший центурион позволил себе выразить сочувствие,
облекая его в следующую форму:
-- Чтоб чума забрала эту коварную сучку.
Скавр оказался в ловушке. Он был благодарен другу за понимание и вместе
с тем испытывал странное желание защитить Хелвис. Поэтому Марк просто
промолчал.
После нескольких неловких минут Гай Филипп удачно сменил тему
разговора.
-- Ребята без тебя скучают. Просили передать тебе самые наилучшие
пожелания.
-- Правда? -- Марк был тронут.-- Приятно слышать.-- Неожиданная мысль
мелькнула у него в голове: -- А кто сейчас командует манипулами?
-- Ну, тебя там нет... А Юний Блез... м-м... скончался... -- Гай Филипп
постарался проскочить эту скользкую тему как можно быстрее, поскольку
младшего центуриона убила Хелвис. -- Ну... Я повысил в звании Секста
Муниция, теперь он -- младший центурион. -- Марк вопросительно поднял левую
бровь. Гай Филипп добавил: -- Знаю, он немного молод. Но в звании младшего
офицера проявляет себя неплохо. Усердный, трудолюбивый парень. Отнюдь не
глуп. И достаточно крепок, чтобы выбить дурь из любого, кто отвечает ему
грубостью.
-- Ну хорошо, хорошо. Я уверен, ты и без меня разбираешься, как
поступать.
Старший центурион прослужил в легионах более тридцати лет и, уж
конечно, лучше Скавра мог оценить качества своих солдат. Трибун был, в свою
очередь, достаточно умен, чтобы понимать это.
-- А как откосятся к Муницию другие командиры?
С тех пор как легион оказался в Видессе, в отряде появилось много
новичков из местных солдат. Возможно, Гай Филипп мог не заметить, что
видессиане не приняли Муниция. Но ответ старшего центуриона показал, что и
эту проблему он обдумывал.
-- Гагик неплохо ладит с ним.
Гагик Багратони командовал отрядом из двухсот васпуракан, который был
преобразован в двойную манипулу.
Следующая фраза Гая Филиппа еще больше ободрила Марка:
-- Муниций не настолько горд, чтобы не спрашивать совета у Багратони.
-- Отлично, -- сказал трибун. -- Кстати, я рад, что в свое время у меня
хватало ума поступать точно так же с тобой.
Сейчас Марк превратился в неплохого командира, но в армии Цезаря он был
поначалу зеленым новичком -- скорее политическим выдвиженцем, нежели
военным, -- и почти во всем зависел от своего старшего центуриона.
Гай Филипп хмыкнул с довольным видом.
-- Как поживает Зеприн Красный? -- спросил Марк.
-- Все еще хочет оставаться рядовым бойцом. Что очень обидно, --
ответил ветеран.
Марк покачал головой:
-- Он неплохой солдат, но куда охотнее я увидел бы его в роли офицера.
Великан-халогай Зеприн Красный некогда командовал императорской
гвардией Маврикия Гавра. Император и гвардия погибли в жестокой сече. Зеприн
не уставал винить себя за то, что не пал рядом со своим повелителем, и
наотрез отказывался принимать офицерское звание. Отныне он не желал
подвергать опасности никого, кроме самого себя.
-- А Пакимер? -- продолжал спрашивать Скавр.
Гай Филипп смешливо фыркнул:
-- Пакимер остается Пакимером.
Оба римлянина, усмехаясь, переглянулись. Отряд легкой кавалерии Лаона
Пакимера не состоял непосредственно под командой Скавра; однако хатриши и
легионеры несли службу плечом к плечу -- так повелось со времен Марагхи.
Легкомысленный стиль Пакимера выводил из себя методичного старшего
центуриона. Но как бы небрежно ни делал свое дело Пакимер, результаты -- на
удивление -- получались хорошие.
-- Что еще я хотел сказать? -- пробормотал Гай Филипп, рассеянно
почесывая шрам на правом локте; левая рука, защищенная в бою щитом, шрамов
почти не имела. Затем лицо старшего центуриона просветлело. -- Ах да! Теперь
у нас двое новых оптио: Пулион и Ворен.
-- Оба сразу? -- хитро спросил Марк.
-- Да, оба сразу, -- ответил Гай Филипп, не поддерживая шутки трибуна.
-- Думаешь, у меня хватило бы духа повысить в звании одного и забыть про
другого?
Тит Пулион и Луций Ворен соперничали много лет. Этот спор окончился в
тот день, когда в стычке с отрядом намдалени Дракса они спасли друг другу
жизнь.
-- Все, все, не спорю, -- поспешно сказал Скавр. И вздохнул. Вино,
выпитое в доме Фредниса, замедляло ход его мыслей. -- Похоже, ты отлично
справляешься с моей работой. Не знаю, зачем кому-то скучать без меня.
-- Не говори так! -- вскричал Гай Филипп. -- Ни за какие коврижки я не
хотел бы принять твою проклятую должность! О, я вполне в состоянии
сообразить, кого повысить в звании, кого понизить или наказать; решить,
какой маршрут выбрать для похода, где разбить лагерь, как выстроить манипулы
в боевую линию. Но все остальное!.. Эта дьявольская игра командира
наемников!.. Все эти интриги, партии, фракции!.. Туризин и чиновники тузят
друг друга почем зря!.. Как я могу знать заранее, когда надо открыть рот, а
когда промолчать, как умилостивить какого-нибудь старого пердуна, чтобы тот
не ткнул тебя ножом в спину... Благодарение богам за то, что дорога от
столицы до Гарсавры залита топкой грязью! По крайней мере, имперцы до нас не
добирались и не терзали меня своими тягучими речами. Да забери ты ее назад,
эту должность! Нам нужен ты и только ты!
Это, вероятно, была самая длинная речь, какую Марк когда-либо слышал от
Гая Филиппа.
-- Спасибо, старый друг, -- мягко молвил Марк, искренне тронутый.
-- За что? -- осведомился Гай Филипп, старательно изображая презрение.
Он не любил демонстрировать свои чувства. Однако полностью скрыть
удовольствие не сумел.
Неловко переступив с ноги на ногу. Гай Филипп пнул пустой кувшин.
Кувшин покатился по полу. Ветеран проводил его глазами.
-- Знаешь, -- сказал Гай Филипп Марку, -- мне не хватило. Надо бы
отметить встречу как положено.
Марк подавил стон. Он уже предвкушал свинцовую тяжесть в голове. Однако
не нашел в себе сил отказаться.
-- Почему бы и нет? -- сказал Марк -- второй раз за один вечер. Утром,
вероятно, ему придется пожалеть об этом.
Глава вторая
Лагерь аршаумов проснулся с первыми лучами солнца. Двое неугомонных
фехтовальщиков уже принялись за дело. Клинки ярко сверкали в утреннем свете,
сталь звонко ударялась о сталь. Виридовикс испустил громкий вопль и,
заставив меч описать полукруг, нанес удар сбоку. Горгид пригнулся и шагнул
вперед, нанося своему противнику быстрый колющий удар. Острие короткого
римского гладия остановилось в нескольких дюймах от груди кельта.
-- Чтоб тебе провалиться, пес! -- пропыхтел Виридовикс, откачнувшись
назад и широко разводя руками в знак поражения. Обтерев от пота веснушчатое
лицо и смахнув с глаз мокрую прядь медно-рыжих волос, кельт добавил: --
Гляди ты, нахватался хитрых приемов!
Горгид, сощурившись, глядел на него.
-- Ты уверен, что не сам научил меня всему этому?
Зеленые глаза Виридовикса заискрились весельем.
-- Говоришь, я тебя и выучил, на свою голову? Ха! У тебя хватило ума
воспользоваться добрым уроком, а это главное. Для старого пердуна ты машешь
этой железкой совсем неплохо, -- добавил кельт -- нарочно, чтобы посмотреть,
как Горгид злится.
Горгид был человеком без возраста; его худощавое тело оставалось
жилистым и выносливым, а на лице еще не проступили морщины. То, что ему уже
минуло сорок, выдавала лишь седеющая бородка, которую грек отрастил в
последнее время.
-- Гляди, не лопни от гордости. Ты ненамного моложе меня, -- резко
парировал Горгид.
Ухмылка Виридовикса стала еще шире. Он пригладил волосы и расправил
великолепные рыжие усы, свисавшие почти до плеч. Ни единого седого волоска,
чистая огненная медь!
-- Хвастай, хвастай, -- кисло промолвил грек. -- Но мы оба гораздо чаще
просыпаемся по ночам, чтобы сбегать по нужде, чем несколько лет назад.
Попробуй отрицать, если посмеешь!
-- Вот удар точно в цель! -- ответил Виридовикс. -- А вот и еще один --
для тебя!
Он пружинисто прыгнул вперед. Врач едва успел схватить меч, чтобы
отразить выпад кельта. Удар оказался так силен, что выбил из рук Горгида
короткий меч -- подарок Гая Филиппа. Старший центурион полагал, что гладий
никогда не понадобится греку, и преподнес врачу оружие "на всякий случай".
Гладий, крутясь в воздухе, отлетел в сторону.
-- И все же это было совсем неплохо, -- заметил Виридовикс, вытаскивая
меч Горгида из земли. -- Я хотел хлопнуть тебя по ребрам плашмя.
-- Я должен был удержать меч. -- Горгид сжал и разжал пальцы правой
руки. Пальцы онемели. -- Ну у тебя и лапища, ты, зверюга!
У Горгида хватило честности признать победу за кельтом, но не
приправить похвалу острым перцем грек не мог.
-- Чтоб тебя бросили воронам, гречишка. -- Виридовикс надулся с
притворным возмущением.
Утро выдалось довольно прохладным. Лагерь уже просыпался. Одни
кочевники запрягали низкорослых степных лошадок, расчесывали им гривы и
хвосты; другие сворачивали шатры и наматывали их на шесты.
Иные сидели кружком у костра, готовя завтрак. Кочевники смешивали с
водой сухую простоквашу и хлебали густую, безвкусную жидкость. Кое-кто жевал
длинные полосы вяленой баранины или козлятины. Несколько человек жарили на
копьях колбасу из конского мяса.
Но далеко не все в это утро наелись досыта. Припасов осталось не так
много, и восполнить их было неоткуда.
Конные патрули возвращались в лагерь, потирая усталые после тяжелой
дозорной ночи глаза. Навстречу им скакала смена.
Аршаумы ворчали -- им не нравились строгие дозоры, установленные их
каганом. Предки аршаумов разбили косматых хаморов и отбросили их на восток
от великой реки Шаум! Это случилось полвека назад. Почти никто из аршаумов
не верил, что хаморы посмеют встать у них на пути.
Однако, несмотря на ропот, аршаумы были воинственным народом. Горгид с
Виридовиксом оказались в это утро не единственными, кто упражнялся с
оружием. Кочевники метали в цель короткие копья -- пешими и с седла;
стреляли из луков в подброшенные вверх куски ткани или поставленные на землю
круглые щиты. Двойные луки из рога дикого барана, с тугой тетивой,
сплетенной из конских сухожилий, посылали длинные зазубренные стрелы. Такие
стрелы легко пробивали насквозь и деревянный щит, обтянутый кожей, доспех из
жесткой вываренной кожи, и даже кольчугу.
Рядом с друзьями щелкнула, сорвавшись, тетива лука, послав в воздух
шальную крутящуюся стрелу.
-- Выше голову! -- закричал аршаум. Все вокруг бросились на землю.
-- Зачем вопить всякую ерунду? -- осведомился Виридовикс у Горгида. --
Разъясни-ка мне эту загадку, милый всезнайка.
-- Он кричал это для тебя, -- с удовольствием ответил врач. -- Ведь ты
всегда все делаешь наоборот.
-- Увидишь, настолько ли я глуп, чтобы еще хоть раз обратиться к тебе
за объяснением, -- обиделся Виридовикс.
Рядом со спорщиками бились на кулаках. Один кочевник, перелетев через
плечо своего противника, с шумом упал в грязь. Рядом обменивались ударами
несколько пар фехтовальщиков. Аршаумы предпочитали любому другому оружию
кривые сабли. Ятаганы с утяжеленным острием были удобны при стремительном
рубящем ударе с седла, но не слишком годились для пешего боя.
-- Хватит на сегодня? -- спросил Горгид, вложив меч в ножны.
-- Пока достаточно.
Они принялись бродить по лагерю и остановились возле самой странной
пары соперников в лагере. Ариг, сын Аргуна, обменивался яростными ударами
сабли с Батбайяном, сыном Таргитая. Клинки сверкали серебром в быстром
танце. Оба соперника были сыновьями каганов. На этом их сходство и
заканчивалось.
Ариг -- типичный аршаум: худощавый, стройный, гибкий, смуглый; широкие
скулы, раскосые глаза, приплюснутый нос. На верхней губе и подбородке у него
росло лишь несколько волосков.
Батбайян -- хамор: широкоплечий, крепко сложенный, с густой курчавой
бородой, скрывающей его жесткое широкое лицо, с кривым носом. Он казался бы
красивым молодым человеком, если бы не безобразное красное отверстие на
месте выжженного левого глаза.
Прожив несколько недель в лагере аршаумов, Батбайян преодолел страх
перед ними и, в свою очередь, сумел заслужить их уважение. Крепкое
телосложение позволяло ему рубить саблей и стрелять из лука лучше, чем
большинство аршаумов, и то, что сейчас он отступал под натиском Арига,
говорило лишь о том, что его противник был быстр, увертлив и хитроумен, как
атакующая змея.
-- А, чтоб тебя взяли духи ветров! -- выругался Батбайян на своем
гортанном языке, снова отступая. -- У меня только один глаз! Никак не могу
толком рассчитать расстояние.
Ариг ухмылялся, как хищник, подкрадывающийся к добыче.
-- Дружище! Варатеш и его банда не обратят внимания на твои стоны.
Удары аршаума, казалось, сыпались со всех сторон одновременно. Внезапно
Ариг уставился на свою правую руку -- она была пуста. Его сабля лежала на
земле. Батбайян прыгнул вперед и наступил на нее ногой, а после похлопал
Арига по груди клинком.
Наблюдавшие за боем зрители гикнули, когда роли внезапно переменились.
-- Ах ты, паршивый сын козла! -- сказал Ариг, однако без всякого гнева.
-- Ты поймал меня в ловушку!
Батбайян только кивнул.
Полгода назад он был еще почти мальчишкой, ребячески болтливым, веселым
и любопытным. За эти дни он стал мужчиной. Говорил он редко, а нечастая
хмурая улыбка никогда теперь не шла дальше губ.
-- Бедный парень, -- шепнул Виридовикс Горгиду. -- Жаль, что ты не
можешь вылечить его душу, как сделал это с моим полумертвым телом.
-- Ран души я не целю, -- ответил врач. И признался: -- Да и вообще,
когда я нашел тебя, первая моя мысль была такой: теперь мне придется увидеть
еще и это!
-- Что -- "это"?
- Как ты умираешь.
- Хорошо, что ты этого не увидел. Иначе мой дух преследовал бы тебя
стенаниями, назойливый, как баньши.
-- Ничего удивительного, если твой баньши будет подобен тебе.
-- Почему мы не двигаемся вперед? -- спросил Батбайян. -- Почему стоим
на месте?
Не дожидаясь ответа, он повернулся к Аригу спиной и отправился готовить
своих лошадей к дневному переходу.
Ариг покачал головой:
-- Этот парень пройдет сквозь пламя, лишь бы отомстить.
Аршаумы знали о кровной мести Батбайяна и сочувствовали ей. Но
Виридовикс тревожно вздрогнул, наклонился к уху Арига и тихо проговорил,
стараясь, чтобы молодой хамор не услышал:
-- Не говори при нем о пламени. Пламя Авшара поймало в страшную ловушку
его и остальных... Он никак не может избыть этот ужас.
Кельт и сам содрогнулся, вспомнив высокие, прямые, как стрелы, языки
колдовского пламени, извивающиеся над степью по велению Авшара.
Холодный и сдержанный, как подобает кочевнику, Ариг скрывал любые
добрые чувства под маской равнодушия. И если хоть какие-то эмоции и
позволяли себе прорваться наружу, Ариг неизменно добавлял: "Проклятие, это
Видесс сделал меня мягким, словно каша".
Но сейчас сын кагана только прикусил губу и признал:
-- Я забыл об этом.
Но вот все шатры свернуты и навьючены на лошадей. Все -- за исключением
того, где обитали Ланкин Скилицез и Пикридий Гуделин -- послы Туризина.
Скилицез давно уже был на ногах. Сейчас рослый имперский офицер с
мрачноватой насмешкой наблюдал за своим спящим товарищем по путешествию.
Всунув голову в шатер, Скилицез проревел ужасным голосом:
-- Соня! Подъем! Ты что, собрался провести весь день под одеялом?
Гуделин неловко вскочил, напялил тунику задом наперед, а пояс застегнул
кое-как. Потирая сонные глаза, чиновник нахмурился. Его появление было
встречено развеселыми воплями.
-- Ну ладно, ладно. Я здесь, -- сердито проговорил он. Гуделин и
Скилицез цапались, как кошка с собакой, всю дорогу. -- Что, не нашлось
других способов меня разбудить?
-- Нет, -- лаконично ответил Скилицез. Офицер был большой редкостью --
немногословным видессианином.
Ворча, Гуделин принялся сворачивать шатер. Он делал это так медленно и
неловко, что Скилицез, демонстративно хмыкнув, все-таки пришел ему на
помощь.
-- Неуклюжий олух, -- проговорил он почти дружелюбно, свернув шатер и
приторочив его к седлу.
-- Кто неуклюжий олух? Я? -- Гуделин выпрямился во весь рост, что,
впрочем, не произвело на Скилицеза должного впечатления. -- Я не создан для
полевой жизни, но это не повод для насмешек. -- Поймав взгляд Горгида,
чиновник добавил: -- У этих вояк чересчур узкий взгляд на вопрос о том, что
в жизни важно, а что второстепенно. Не так ли?
-- Несомненно, -- ответил грек, садясь в седло. На его лице показалась
едва заметная улыбка, а голос прозвучал чуть-чуть самодовольно. Самую
малость; но достаточно, чтобы Гуделнн обиделся и скорчил одну из наиболее
выразительных своих гримас.
Здесь, в бескрайней степи, Гуделин -- несравненный мастер дворцовой
интриги -- и впрямь чувствовал себя не в своей тарелке.
Несколько секунд Гуделин тщетно пытался пригладить и заострить клинышек
своей бородки, но затем сдался. Взобравшись на коня, бюрократ похлопал себя
по брюшку -- все еще толстому, даже после целого года, проведенного в
путешествии.
-- Кстати, я не опоздал к завтраку? -- осведомился он.
Скилицез закатил глаза к небу. Виридовикс протянул Гуделину кусок мяса.
Чиновник глянул саркастически:
-- Что это за... э-э... деликатес?
-- Всего лишь полужареное мышиное мясо, -- отозвался кельт,
ухмыльнувшись. -- Прошу прощения. Последнюю колбаску я уже сожрал.
Гуделин стал бледно-зеленым.
-- Не знаю, по какой это причине я вдруг потерял аппетит? Должно быть,
что-то с погодой... Хотя, безусловно, прими, мой друг, сердечную
благодарность за твою несравненную щедрость.
Гуделин вернул мышь Виридовиксу.
-- В таком случае -- вперед! -- Скилицез подхлестнул Гуделина этими
словами, как кнутом. Но когда Гуделин тронул поводья, офицер доверительно
признался Горгиду: -- У меня тоже припасы закончились. Нам бы сделать
остановку и поохотиться.
Грек наклонил голову в знак согласия.
-- Кочевники иной раз питаются кровью лошадей, -- сказал Горгид.
Он не думал, что эти слова будут приняты всерьез. Самая мысль о
подобном казалась греку отвратительной. Однако Скилицез ответил просто:
-- Так поступают, когда положение безвыходное. Лошади утомляются и
болеют.
Армия Аргуна продвигалась на юго-восток. Лохматые степные лошадки -- не
слишком приглядные на вид, но выносливые и крепкие, как железо, -- оставляли
позади одну сотню миль за другой.
Горгид благословлял влажную землю и густую весеннюю траву. Через
месяц-другой конники начнут поднимать густое удушающее облако пыли.
На западе серебряным зеркалом сверкало море Миласа. А степь оставалась
все тем же унылым морем травы, по которой перекатывались волны. Необъятные
степные пространства тянулись от границ Видесса далеко на запад -- дальше,
чем могло охватить человеческое воображение. Этот ландшафт казался Горгиду
скучным и монотонным. Врач вырос среди бесконечного разнообразия природы
материковой Греции -- горы и долины, солнечное море, темные под густыми
кронами деревьев плоскогорья... И любую из долин можно было пройти за
полдня.
Виридовиксу же степные просторы казались не столько скучными, сколько
угнетающими. Леса его родной Галлии давали чувство защищенности. Мир кельта
был уютным, закрытым. Степи заставляли человека чувствовать себя
незначительным, крошечным -- насекомое, ползущее по плоскому подносу.
Виридовикс ехал, окруженный кочевниками, -- другие люди кое-как
прикрывали кельта от пугающей обнаженной бесконечности. То и дело кельт
всматривался в южный горизонт в надежде увидеть Эрзерум -- пики, отделяющие
Пардрайю от Йезда.
-- Когда-нибудь настанет светлый день, и я их увижу, -- говорил
Виридовикс Батбайяну.-- Человеку необходимо знать, что этой ужасной плоской
степи когда-нибудь настанет предел.
-- Почему? -- Батбайян привык к открытой степи, как Виридовикс -- к
сокровенным лесным тропам. Другие кочевники тоже недоуменно покачивали
головами, удивляясь странным привычкам Виридовикса.
Батбайян присоединился к тому десятку видессианских солдат что
сопровождали посольство из Присты в Аршаум. Если не считать Виридовикса и
Скилицеза, кроме этих десяти солдат во всей армии Аргуна не нашлось бы
больше никого, кто говорил бы на языке хаморов. Их командир, Агафий Псой,
был по рождению видессианин, но годы, проведенные на краю Пардрайи, научили
его языку степняков.
-- Местность не имеет значения, -- высказался Агафий с цинизмом старого
вояки, -- другое дело -- ублюдки, которые здесь живут. От них-то все
неприятности.
Виридовикс расхохотался во все горло:
-- Ну вот! А я-то думал, что наконец избавился от Гая Филиппа. Но нет
-- его тень выскочила там, где я меньше всего ожидал ее встретить.
Псой ничего не знал о римлянах и только недоуменно моргнул.
-- Что тут за тарабарщина? -- вмешался кто-то на языке аршаумов.
Виридовикс повернул голову. Каган Аргун и его младший сын Дизабул
приближались к видессианским послам. Люди Шаумкиила говорили на мягком,
шипящем языке; грубоватая гортанная хаморская речь резала им слух.
Однако Аргун шутил. Каган вообще предпочитал управлять людьми с помощью
шуток и уговоров и редко прибегал к грубости и лжи.
Кельт перевел Аргуну разговор -- насколько сумел. Он уже неплохо
понимал язык аршаумов, но говорить на нем давалось Виридовиксу нелегко.
-- А ты что об этом думаешь, Красные Усы? -- спросил Аргун.
Пышные усы экзотического цвета поражали воображение кагана. У самого
Аргуна росло на верхней губе всего несколько волосков.
-- Я? Я -- делать это в обратную сторону. Люди есть люди. Везде. Пейзаж
-- он меняет очень много.
-- Что-то в этом есть, -- кивнул и Аргун.
-- Как ты можешь так говорить, отец? -- воскликнул Дизабул. Его
красивое лицо дернулось в усмешке. -- Он так плохо говорит на нашем языке,
что его почти невозможно понять. -- С улыбкой превосходства Дизабул
повернулся к Виридовиксу. -- Правильно было бы так, чужеземец: "Я бы сказал
наоборот: люди есть люди..." и так далее.
-- Благодарю, -- отозвался галл; однако подумал совершенно иное.
Дизабул был своего рода ошибкой Аргуна. Все желания юного принца
исполнялись немедленно. Результат был понятен и легко предсказуем. Дизабул
терпеть не мог своего старшего брата и всех, кто связан с ним.
-- Испорчен, как рыба, пролежавшая неделю на солнце, -- пробормотал
Виридовикс по-кельтски.
Аргун укоризненно покачал головой:
-- Лучше толковые речи от старой овечьей шкуры, чем злость и глупость,
обернутые в красивые меха.
-- Что ж, давай, слушай и хвали его! -- буркнул Дизабул. Он вспыхнул
даже от мягкой критики. -- Я не желаю терять на него времени.
Он дернул поводья своей лошади и ускакал прочь. Горгид, погруженный в
беседу с шаманом Толаи, бросил на Дизабула беглый взгляд. Он проводил
глазами красивого юношу так, как другой мужчина посмотрел бы на хорошенькую
женщину. Грек слишком хорошо знал, что юный принц -- капризный, вспыльчивый,
самовлюбленный мальчишка. Но простая внешняя привлекательность иной раз
заставляли Горгида забывать об этом.
Неожиданно Горгид понял, что пропустил мимо ушей последнюю фразу Толаи.
-- Прости, я не расслышал. О чем ты говорил сейчас?
-- Когда будет достаточно тепло и появятся лягушки, я приготовлю одно
снадобье. Возможно, оно снимет онемение с ног Аргуна. Дня три-четыре -- и, я
думаю, можно начинать.
Как всегда, когда дело касалось медицины, грек проявлял
заинтересованность.
-- Мне нужно девять лягушек, -- объяснил шаман. -- Я отрежу им головы.
Из их тел вытечет желтая жидкость, которую надлежит смешать в горшке с
вытопленным козлиным жиром. Горшок следует закрыть и на один день оставить
на солнце, а на одну ночь -- на огне. Затем взять мягкую кисточку и смазать
онемевшее тело. Обычно такое масло помогает.
-- Никогда раньше не слышал, -- честно признался Горгид. При мысли о
подобном лекарстве его одолела легкая тошнота. И тут еще одна мысль пришла
ему в голову: -- Хорошо, что Аргун -- не хамор. Иначе он не подошел бы к
такому лекарству и на сто шагов.
Толаи хрипло засмеялся:
-- Что правда, то правда. Еще одно подтверждение тому, что "косматые"
не могут считаться полноценными представителями человеческой расы.
----------
-- Завтра начнем охотиться, -- объявил Аргун, сидя у костра и поглощая
простоквашу. У некоторых аршаумов еще оставалось немного вяленого мяса, но
большинство ели ту же сухую простоквашу.
-- Давно пора. Пардрайя -- глупое место! -- сказал Ирнэк, вождь клана
Черных Овец -- самого крупного после клана Серой Лошади. Иногда эти два
клана соперничали.
В глазах аршаума застыло недоумение. Вождь был умным человеком. То, что
он увидел в Пардрайе, оставалось вне его понимания.
-- Так быть не должно! Эта земля получает много дождя! Она в состоянии
кормить большие стада. Больше, чем в Шаумкииле. Однако ничего подобного мы
не видим. Завтра я уже забуду, как выглядит корова.
Остальные аршаумы сердито загалдели. Они рассчитывали по пути через
Пардрайю к Йезду захватить несколько хаморских стад. Но с тех пор как армия
перешла великую реку Шаум, она не встретила ни одного стада. Время от
времени вылавливали отбившихся овец, коров или коз, однако ни разу не
встретили большого стада. А ведь от таких стад зависела вся жизнь
кочевников, подобно тому, как жизнь крестьян неразрывно связана с урожаем!
Если уж на то пошло, то и хаморов они не встречали тоже. Даже
разведчиков, которым давным-давно полагалось бы висеть у Аргуна на хвосте.
Аршаумы считали это признаком трусости.
-- Что сделают "косматые", когда завидят наше приближение? --
спрашивали аршаумы. И сами же отвечали: -- Кто знает? У нас не будет
возможности это выяснить.
Спутники аршаумов тревожились куда больше. Виридовикс по горькому опыту
знал: Авшар отслеживает любые перемещения зачарованного галльского меча. Ни
одно колдовство не могло причинить владельцу волшебного клинка какого-либо
зла. Но сопротивление любой магии, в свою очередь, помогало князю-колдуну
узнать о его местонахождении.
-- Этот негодяй совсем не случайно забыл устроить нам торжественную
встречу. Наверняка он что-то затевает, -- говорил Виридовикс.
-- Еще более тревожит то обстоятельство, -- добавил Пикридий Гуделин,
-- что к нам не присоединяются большие отряды мятежных хаморов. Вряд ли им
сладко живется под сапогом Авшара.
-- Умная мысль! -- одобрил Горгид. Он и сам размышлял о том же.
-- Две причины, -- сказал Батбайян. -- Первая. Авшар правит через
Варатеша. Варатеш -- бандит, но из семьи кагана. Варатеш -- добрый пес. --
Единственный глаз молодого хамора презрительно сузился.
-- Варатеш, конечно, ублюдок, но он нечто большее, чем просто собака на
веревке у Авшара, -- возразил Виридовикс. Время, проведенное в плену у
Варатеша, научило кельта по-настоящему ценить таланты бандитского вожака.
-- Я говорю то, что говорю, -- ровным тоном проговорил Батбайян. Он
посмотрел кельту прямо в глаза, как бы желая бросить ему вызов. Виридовикс
только пожал плечами. -- Так, -- кратко бросил Батбайян. -- Вторая причина.
Хаморы боятся аршаумов больше, чем колдуна. Я сам был такой, пока ты не
сказал мне о мести. Недовольные -- есть, но аршаумы страшнее Авшара.
-- Возможно, -- согласился Скилицеэ. -- К тому же у Авшара была целая
зима, чтобы покончить с возмущением. Урок-другой -- и теперь всякий дважды
подумает, прежде чем проявлять недовольство.
-- "Дважды подумает"? -- переспросил Гуделин. -- О, неужто ты решил
состязаться со мною в искусстве плетения эвфемизмов, Ланкин? Неужели мы до
сих пор будем именовать эту жестокую зиму "прохладной". Собор Фоса --
"большим", горы Эрзерум -- "всхолмлениями", а дикий ужас перед Авшаром --
"задумчивостью"?
Скилицез криво улыбнулся:
-- Что ж, это честно. Если уж говорить о преуменьшениях, то впредь
можно именовать тебя "болтушкой".
Бюрократ зашипел, а его товарищи расхохотались.
Горгид заставил их снова стать серьезными:
-- Но если Авшар нас атакует -- каким образом мы окажем ему
сопротивление?
-- Будем сражаться, раздавим и убьем, -- зарычал Батбайян. -- Бросим
его труп в степи, пусть его обглодают грифы. Иначе зачем Вридриш привел меня
сюда?
-- Разобьем его. Отлично! Но как? -- настаивал грек. -- Многие уже
пытались сделать это, но пока что ни один не добился успеха.
Батбайян гневно посмотрел на грека. Молодой хамор жил одним -- местью.
Скилицез проговорил:
-- Аршаумы -- лучшие воины, нежели хаморы, Горгид. И те и другие
уверены, что это так. В этом залог победы.
-- Авшару для победы вовсе не требуются хорошие воины, -- возразил
Горгид. -- Вспомни Марагху! Вспомни степные битвы прошлой осенью, когда
против Авшара выступил отец Батбайяна. Победу обеспечила магия, а не
качества бойцов.
Повисло мрачное молчание. Никто не мог отрицать правоты грека. Да
Горгид, как правило, и не ошибался. Наконец Виридовикс промолвил:
-- Ну хорошо, сиятельный военачальник, мудрейший полководец и стратег
величайший. Ты обозначил проблему. Надеюсь, у тебя имеется какое-либо
решение? Или ты просто хочешь, чтобы мы все стали такими же старыми
брюзгами, как ты?
-- Убирайся к воронам, -- раздраженно отозвался Горгид. -- Откуда мне
знать, как планируются битвы? Я -- медик. Ты был крупным вождем у себя в
Галлии. Как бы ты поступил?
Внезапно Виридовикс стал суровым.
-- У меня нет ответа. Я сражался с ублюдком лицом к лицу. Ты знаешь,
каков был результат.
Горгид проклял свой болтливый язык и начал было извиняться. Виридовикс
отмахнулся от него:
-- Вопрос был поставлен честно. А сейчас я собираюсь найти мой шатер и
завалиться спать. Будем надеяться, что во сне меня посетит фея и подарит мне
ответ.
-- Хорошая мысль, -- одобрил грек. У него тоже туманилось в глазах от
усталости.
Но когда наступило утро, Виридовикс еще не нашел выхода из положения.
-- Не повезло мне с феями! Должно быть, истрепали крылышки, пока летели
сюда. Этот мир так далек от Галлии, -- грустно проговорил кельт. Но тут же
оживился.
Охота, объявленная вчера Аргуном, началась.
-- А эти люди по маленькой не играют! -- сказал Виридовикс Горгиду.
Часть огромной армии аршаумов, возглавляемая Аргуном, растянулась по
степи длинной цепью с востока на запад. Другая, под командой Ирнэка,
двинулась на юг. Около полудня люди Ирнэка отправились на соединение с
крылом Аргуна. Цепи загонщиков ловили все, что попадалось на пути.
Хаморы не устраивали столь масштабной охоты. Батбайян был просто
поражен.
-- Это похоже на войну! -- сказал он Аригу.
-- Какой враг злее голода? -- ответил Ариг. -- Или ты любишь, чтобы
кишки липли к хребтине?
Молодой хамор раздвинул губы в усмешке.
Аргун поднял штандарт высоко над головой. На острие копья развевался
длинный черный кафтан -- все, что осталось от предателя-йезда.
Завидев сигнал, воины двинулись вперед. Они били в барабаны, дули в
деревянные и костяные свистки, гудели в рога. Прочие кричали во все горло,
чтобы вспугнуть птиц и зверей.
Гарцуя на коне вместе с остальными загонщиками, Виридовикс откинул
голову назад и испустил жуткий боевой клич.
-- Ничего не могу сказать об этих бедных животных, -- проговорил
Горгид, содрогнувшись, -- но меня ты напугал основательно!
-- А толку-то? Что с тебя ваять, кроме клочка шкуры и нескольких дохлых
костей? Гляди! Заяц!
Аршаум пустил в зайца стрелу как раз в тот момент, когда зверек высоко
подпрыгнул в воздух. Сраженный, заяц упал на землю, несколько раз дернулся и
затих. Кочевник наклонился с седла, схватил его за уши и бросил в мешок.
Виридовикс снова испустил дикий вопль.
-- По крайней мере, я могу приносить хоть какую-то пользу. Не
слишком-то хорошо я стреляю из лука.
-- Я тоже, -- проговорил грек. Хлопнув в ладоши, он прокричал несколько
строф из Гомера и Эсхила.
Возможно, греческие классики сработали -- еще один заяц выскочил из
травы чуть ли не из-под ног у Горгида. Грек рубанул его мечом, но опоздал --
зверек ускакал. Один из аршаумов насмешливо покачал головой и показал на
свой лук. Грек коротко кивнул.
Рядом кто-то звонко заверещал: "Хонк! Хонк!" По траве метнулась тень.
Двое кочевников помчались за нею по пятам. Затем тень внезапно взметнулась
вверх, быстро взмахивая короткими сильными крыльями. На ярко-красном
оперении головы и хвоста металлическим блеском вспыхнуло солнце.
-- Фазан! -- заулюлюкал Виридовикс. С десяток стрел пронзили птицу. У
галла едва не текла изо рта слюна.
-- Хорошо бы потушить его, нашпиговать грибами и тмином, затем снять
лишний жир, добавить масла...
-- Помни, где находишься, -- остановил его Горгид. -- Радуйся, если
удастся его хотя бы поджарить.
Приунывший Виридовикс кивнул.
Один аршаум вскрикнул от неожиданности, а его лошадь в ужасе заржала,
когда на охотника набросился огромный дикий кот. Зверь цапнул когтями по
боку лошади, вонзил зубы в бедро загонщика и исчез прежде, чем ошеломленные
аршаумы успели что-либо сделать. Ругаясь на чем свет стоит, кочевник обмотал
рану чистой тряпицей и продолжил путь. Он делал вид, что не обращает
внимания на насмешки окружающих. Горгид напомнил себе о том, что надо будет
взглянуть на рану, когда охота закончится. Укусы животных почти всегда
воспаляются.
Охотники с плеском перешли маленькую холодную речку и подняли в воздух
сотни уток и гусей. Стрелы полетели в добычу. Виридовикс жадно схватил
подстреленного одним из аршаумов жирного гуся -- тот шлепнулся неподалеку от
кельта.
-- Я его никому не отдам! -- грозно заявил Виридовикс, словно бросая
вызов всей Вселенной. -- Хорошее темное мясо. Свежее, мягкое. Ну, -- добавил
кельт, посмотрев Горгиду в глаза, -- я с удовольствием поделюсь им с
кем-нибудь... если кто-нибудь прекратит насмехаться надо мной.
-- Похоже, я обречен умереть с голоду, -- фыркнул грек.
Гуделин торжественно произнес:
-- Если ты, о чужеземец, ищешь похвал, то я с удовольствием составлю
достойный панегирик твоим достоинствам в обмен на ножку этой сочной птицы.
-- Гуделин принял соответствующую позу, что стоило ему, неопытному
наезднику, немалых усилий, и принялся декламировать: -- О взлелеянный Фосом
чужеземец, храбрейший воин, прославленный подвигами и не ведающий
колебаний...
-- Заткнись, Пикридий, -- оборвал его Скилицез. -- Ты толще этой
чертовой птицы и жирнее гусиного жира.
Не позволив себе смутиться и даже не запнувшись, бюрократ продолжал
импровизировать. Он слишком хорошо знал, что "панегирик" злит Скилицеза.
-- Хотел бы я, чтобы их поймали побольше, -- проговорил Горгид. --
Столько упустили!
-- Поймаем! -- обещал Ариг и махнул рукой. -- Видишь? Толаи уже
приготовился. Как только мы поднимем достаточно большую стаю...
В обычные дни Толаи носил меховую шапку, тунику из мягкой замши,
тяжелую куртку из овчины, кожаные штаны и сапоги из выделанной кожи -- и
ничем не отличался от остальных кочевников клана. Однако сегодня Толаи
красовался в облачении шамана. Длинная разноцветная бахрома покрывала его
одежду. Некоторые полоски бахромы были завязаны в узелки, чтобы поймать злых
духов, другие болтались свободно. Страшная деревянная маска, обтянутая кожей
и раскрашенная, закрывала лицо. Когда шаман мчался на коне, он представлял
собой жутковатое зрелище. Только сабля, висевшая у него на поясе, выдавала в
нем человека, а не демона.
Завидев Толаи, Скилицез очертил на груди большой круг и пробормотал
молитву. Горгид уловил: "...и избави меня от волхвования языческого".
Неустрашимый перед лицом любой другой опасности, Скилицез -- глубоко
верующий видессианин -- весьма подозрительно относился к религии других
народов.
Горгида это рассмешило. Но потешался он вовсе не над Скилицезом. Ведь и
сам Горгид питал недоверие к магии любого сорта. Магия вопиюще противоречила
тому рационализму, с которым Горгид привык смотреть на мир еще с той поры,
когда был безусым юнцом. То обстоятельство, что грек сумел воспользоваться
магией при исцелении больных, отнюдь не помогало ему чувствовать себя легко
и свободно в присутствии колдунов.
Должно быть, последнюю мысль грек высказал вслух. Виридовикс тотчас же
отозвался:
-- Естественно. Ведь этот мир для нас совсем новый. Или ты ничего не
изволил заметить, слишком увлеченный своим царапанием по пергаменту? Знаешь
что? Лично я принимаю вещи такими, как они есть. Так оно лучше, чем ломать
себе голову да гадать: откуда все взялось, да почему это так, а не иначе...
-- Хочешь быть кочаном капусты -- пожалуйста, путь свободен, -- резко
ответил Горгид. -- Что до меня, то я хочу прежде всего понять причину вещей.
-- Кочан капусты? Ну ладно, по крайней мере ты признал, что у меня есть
голова. Стало быть, ты относишься ко мне лучше, чем притворяешься. --
Виридовикс проказливо усмехнулся. Гуделин дразнил Скилицеза помпезными
выходками, а Виридовикс Горгида -- легкомыслием и беспечностью.
Мимо всадников пронеслось стадо диких ослов. Эти животные напоминали бы
небольших лошадей, если бы не хвосты, почти не покрытые шерстью, и короткие
жесткие гривы. Рядом со стадом бежали три волка -- сейчас хищники были не
охотниками, а скорее добычей. Завидев аршаумов, волки метнулись прочь с
такой скоростью, словно повстречали степной пожар.
Лошади перевалили через маленький холм и поспешили к другому ручью.
Барабанное цоканье копыт снова подняло в воздух целую тучу куликов, уток,
гусей и лебедей. Воздух наполнился хлопаньем крыльев. С десяток птиц упало,
пронзенных стрелами, -- кочевники стреляли с большого расстояния. Но снова
Горгиду показалось, будто вся стая счастливо избежала стрел.
Горгид увидел, как дьявольская маска Толаи повернулась к Аргуну. Каган
резко взмахнул рукой. Шаман начал нараспев читать заклинание, плавно поводя
обеими руками; свою лошадь Толаи направлял обоими коленями. В том мире, где
родился грек, всаднику при этом нелегко было бы оставаться в седле. Но
аршауму такую задачу облегчали стремена.
Как только заклинание набрало силу, над ручьем забурлили темные облака.
Они возникали из полной пустоты, поскольку небо оставалось чистым, без
единого облачка. На птиц внезапно обрушился сильный ливень. Прошло всего
несколько секунд с тех пор, как стая поднялась в воздух, -- и вот потоки
воды бросили птиц на землю. Горгид слышал отчаянное кряканье перепуганных
уток. Птичий гвалт перекрыл даже шум колдовского дождя.
Ливень прекратился так же внезапно, как и начался. Птицы лежали по
берегам ручья. У некоторых были сломаны крылья, другие захлебнулись в
потоках воды. Многие находились еще в состоянии парализующего ужаса.
Радостно крича и славя Толаи, кочевники бросились на добычу. Они
оглушали птиц древками копий, рубили саблями, пронзали стрелами.
-- Ах, жареная уточка! -- восторженно возопил Гуделин, хватая
здоровенного селезня с зелеными крыльями. Гордо вскинув голову, бюрократ
добавил: -- Не слыхать тебе теперь от меня панегирика, о чужеземец!
-- Вот уж о чем горевать не стану! -- парировал кельт.
Скилицез коротко фыркнул.
Всадники мчались вперед, разбрызгивая лужи жидкой грязи -- все, что
осталось от колдовского ливня.
Бросив взгляд на солнце, склонявшееся к западу, Аргун передал приказ:
-- Охоту нужно закончить при дневном свете.
Слова кагана разнеслись по цепи охотников. Затем Горгид услышал
радостные крики -- вторая половина армии под командованием Ирнэка показалась
на горизонте. Передвигаясь с безошибочной точностью, какую дает только
многолетний опыт, всадники на флангах помчались галопом, закрывая бреши в
цепи охотников.
Кольцо все теснее сжималось вокруг загнанной добычи. Волки, лисицы,
дикие кошки, зайцы, олени, дикие ослы, овцы, несколько коров и коз -- всех
объединила паника, все были едины в общем страхе перед людьми.
Кочевники без устали осыпали зверей стрелами, срывая один колчан,
притороченный к седлу, за другим. Шум, производимый загонщиками, смешался с
криком раненых животных. Кругом кричали, пищали, ржали, выли, мычали --
какофонию невозможно было передать словами.
Обезумевшие животные делали то, чего при обычных обстоятельствах не
сделали бы никогда. Одни метались из стороны в сторону в поисках спасения.
Некоторые в отчаянии бросались на дико кричащих охотников.
Крупный олень прыгнул между Горгидом и Виридовиксом и исчез, покрывая
расстояние огромными скачками. Ариг быстро повернулся в седле и пустил ему
вдогонку стрелу, но промахнулся.
Сквозь кольцо загонщиков пробилось стадо онагров -- на волю вырвалась
примерно сотня диких ослов. Другие животные бросились в образовавшуюся
брешь.
Дикий осел с размаха налетел на лошадь Агафия Псоя и опрокинул ее.
Видессианский офицер успел соскочить с падающей лошади и сумел увернуться от
скачущего на него во весь опор онагра. Агафия спасли только его многолетний
опыт и знание степной жизни. Он метался, уклоняясь от мчащихся на него
животных, и орал во все горло, пытаясь испугать их, чтобы они принимали его
за препятствие, которое нужно обойти. В противном случае они в паническом
бегстве затоптали бы его.
Один аршаум подобрался ближе к Псою. Агафий вскочил на коня позади
кочевника.
Грек сумел избежать столкновения с онаграми. Честно говоря, Горгид не
ожидал от себя такой прыти в управлении конем.
Он уже поздравлял себя с удачей, когда услышал предостерегающий крик
Батбайяна. Повернув голову, грек заметил огромного волка -- косматого вожака
стаи. Оскалив страшную пасть, зверь прыгнул прямо на человека. Месяцы
тренировок с оружием доказали свою необходимость -- не успев еще толком ни о
чем подумать, Горгид выбросил вперед руку с мечом, направив острие прямо в
рычащую морду. Однако лошадь Горгида в ужасе попятилась, и выпад пропал
впустую. Гладий прочертил по морде зверя кровавую полосу и едва не задел
горящий злобой левый глаз.
Волк яростно взвыл и прыгнул снова. Мимо щеки Горгида свистнула стрела.
Она прошла так близко, что он ощутил дуновение ветерка. Стрела впилась между
ребер волка. Рухнув, зверь стал яростно грызть выступавшее из тела древко
стрелы. Кровавая пена показалась в уголках его рта и ноздрей. Еще две стрелы
пронзили скорчившегося на земле зверя, он дернулся и замер.
-- Хороший выстрел! -- крикнул Горгид, оглядываясь по сторонам, чтобы
увидеть, кто выпустил первую стрелу.
В ответ ему махнул Дизабул. Грек попытался прочитать выражение лица
красавчика принца, но так и не сумел. Затем Дизабул заметил серую лисицу и
пришпорил коня, хватая на скаку стрелу.
-- Ну и что ты об этом думаешь? -- осведомился Гуделин. И
заговорщически подмигнул Горгиду. Чиновник был весел и болтлив, хотя лицо
его посерело от пыли, по которой бежали ручейки пота.
- Ты о чем - спросил грек. Его мысли все еще были поглощены охотой.
-- А, не строй из себя невинного младенца, -- ответил Гуделин. Он
обладал чисто видессианским даром видеть неискренность. -- Скажи мне, думал
ли ты о том, что стрела предназначалась вовсе не волку, а тебе?
Горгид покачал головой. Конечно, у Дизабула не было причин относиться к
нему с большой теплотой. Юный принц поддерживал Боргаза, а Горгид сорвал
коварный план йезда и помешал тому отравить Аргуна. Гордость Дизабула была
ранена. Кроме того, Дизабул вполне мог бы стать каганом, если бы Аргун
умер...
Поразмыслив надо всем этим, Горгид признал:
-- Не думаю, чтобы ты ошибся.
Бюрократ послюнил палец и нарисовал в воздухе "галочку", как бы
поставив себе балл за сообразительность.
Едва стало темнеть, кочевники разошлись и выпустили из ловушки тех
животных, что уцелели. Охотники покидали седла, чтобы собрать и разделать
подстреленных птиц.
Виридовикс демонстративно зажал нос. Запах бойни угнетал и Горгида.
Однако кровавая вонь была не хуже той, что обычно стояла над полями
сражений. А этого Горгид на своем веку повидал немало.
Аршаумы запалили костры. К небу поднялись высокие огненные языки.
Кочевники коптили мясо, стараясь заготовить его впрок как можно больше.
Аргун ковылял от одного костра к другому. Его сопровождал Ирнэк.
-- Жаль, что здесь нет женщин, -- услышал Горгид слова кагана.
-- Жаль, -- согласился Ирнэк. -- Так много шкур, костей и сухожилий
пропало зря только потому, что у нас нет времени употребить их в дело.
Степная жизнь была суровой. Не пустить в дело все, что имеется под
рукой, вопиюще противоречило обычаям, которым при иных обстоятельствах
кочевники следовали неукоснительно.
Привыкшие к полуголодной жизни, кочевники умели, когда предоставлялась
возможность, наедаться до отвала. Непостижимым образом они заглатывали
огромные куски полупрожаренного мяса. Если бы можно было затеять состязание
обжор, степняк переел бы любого.
-- Наши ребята не клюют по мелочи! -- весело сказал Виридовикс, жадно
откусывая от жирного гуся, которого подобрал у ручья.
-- Ты и сам недурно работаешь зубами, -- отозвался Горгид, обгладывая
ножку того же гуся. Перед кельтом уже лежала хорошая горка дочиста
обглоданных костей.
Батбайян сидел один, повернувшись к костру спиной. Едва Горгид утолил
первый голод и начал думать о чем-либо еще, кроме еды, он поднялся, желая
пригласить молодого хамора к своему костру. Увидев, куда собрался Горгид,
Виридовикс приподнялся и остановил его.
-- Оставь парня в покое, -- тихо сказал кельт.
Горгид раздраженно фыркнул:
-- Тебе-то что? Ему будет лучше с нами, чем в мрачном одиночестве.
-- Не думаю. Может быть, конечно, я ошибаюсь... но костры напоминают
ему то дьявольское пламя, которым Авшар поймал Таргитая в ловушку. Я тоже
мог оказаться в числе несчастных, но мне повезло. Если Батбайян захочет
поговорить с нами, он подойдет сам. И можешь не злиться из-за этого.
Грек опустился на траву у костра.
-- Пожалуй, ты прав. Об этом ты и говорил Аригу несколько дней назад,
не так ли? -- Горгид с любопытством взглянул на Виридовикса. -- Я даже не
ожидал от тебя такой деликатности.
Виридовикс задумчиво потянул себя за правый ус. Наконец он ответил:
-- Мучить других без особой нужды -- это развлечение для Авшара. Я
видел, как он это делает. Теперь у меня нет никакого желания подражать нашим
врагам.
-- Ты наконец начал взрослеть, -- сказал грек.
Виридовикс презрительно хмыкнул.
Горгид вдруг проговорил:
-- Если Авшар до сих пор не знал, что такая большая армия вошла в
Пардрайю, то наши огни выдадут нас.
-- Он знает, -- отозвался Виридовикс с мрачной уверенностью. -- Он
знает.
----------
Спустя два дня в лагерь аршаумов прибыл хамор, держа на копье щит,
выкрашенный белой краской, -- знак мирных намерений. Когда его привели к
Аргуну и старейшинам, он смотрел странным взглядом, в котором смешались
страх и самоуверенность.
Хамор выглядел не слишком молодым -- лет сорока; его некрасивое лицо
было отмечено печатью хитрости и лукавства, глаза бегали, половина левого
уха была отрублена. С точки зрения степняков, одет он был очень богато:
шапка из меха куницы, волчья куртка, отороченная соболями, мягкие замшевые
штаны. На указательном пальце правой руки сверкало золотое кольцо с
громадным рубином; уздечка и седло украшены бирюзой и нефритом.
Его пренебрежительный поклон кагану оказался достаточно дерзким, чтобы
вызвать у аршаумов мрачные взгляды. Хамор знал, что представляет здесь
мощную силу. Не обратив внимания на общее негодование, он заговорил:
-- Говорит ли здесь кто-нибудь на моем языке?
-- Я. -- Скилицез сделал шаг вперед.
При виде видессианина хамор на мгновение растерялся, а затем
проговорил:
-- Что ж, крестьянин, -- это презрительное обращение должно было
поставить Скилицеза на место, -- скажи аршауму: я -- Родак, сын Папака! Я
пришел от Варатеша, Великого Кагана Королевского Клана, повелителя всех
кланов Пардрайи!
Нахмурившись, Скилицез начал было переводить. Но Батбайян прервал его
криком:
-- Ты, вшивый бандит! Ты уронил изо рта кусок дерьма, когда назвал
Варатеша каганом, а свору бандитов -- кланом!
Молодой хамор собрался уже наброситься на Родака, но два аршаума
схватили сына Таргитая за плечи и оттащили назад.
Родак держался достоинством. Он глянул на Батбайяна искоса, словно
только что заметил его незначительную персону. Затем обратился к Аргуну:
-- У вас один из разбойников? Вот как! Я не стану отвечать ему! Он
отмечен печатью, как того и заслуживает!
-- Я -- разбойник? -- кричал Батбайян, пытаясь вырваться из цепких рук
аршаумов. -- А за что твой клан, твой настоящий клан, вышвырнул тебя, Родак?
За что ты объявлен вне закона? Почему от тебя отвернулись твои родичи,
Родак? Ты убил своего брата? Ты украл у своего друга? Может, ты сношал
соседских коз?
-- Кем я был, не имеет значения, -- холодно молвил Родак. Скилицез
бесстрастно переводил речи обоих противников. -- Имеет значение, кто я
сейчас.
-- И кто ты сейчас? -- надрывался Батбайян. -- Надутый кусок овечьего
дерьма! Ты портишь воздух всякий раз, как разеваешь пасть! Кем бы ты был без
черного колдовства Авшара? Вечно голодным, полудохлым изгоем! Да ты и сейчас
-- пес, тощий стервятник, ящерица... ты, лягушка!
Кочевники Пардрайи иррационально боялись и ненавидели лягушек. Один
хамор не мог нанести другому более страшного оскорбления.
Рука Родака метнулась к рукояти сабли. Но посланник Варатеша тотчас же
замер: две дюжины стрел одновременно нацелились ему в грудь.
Медленным, осторожным движением он убрал руку от оружия.
-- Так лучше, -- сухо заметил Аргун. -- Послов-предателей здесь уже
видели. Таким лучше не подходить к нам с оружием в руках.
-- А с оскорблениями? -- отозвался Родак. Губы у него побелели от
гнева.
-- Какое слово сделает тебя гнуснее, чем ты уже есть? -- сказал
Батбайян.
-- Довольно! -- проговорил Аргун. -- Я без тебя разберусь, кто он
такой.
Батбайян замолчал. Аргун отдавал приказания мягким тоном; однако кагану
аршаумов повиновались беспрекословно.
Каган повернулся к Родаку:
-- Итак, чего же хочет от нас твой Варатеш?
-- Он предупреждает тебя: поворачивай назад. Иди на свою сторону Шаума!
Иначе ты встретишься с гневом всех кланов Пардрайи!
-- Если твой каган не собирается нападать на меня, то и я его не трону,
-- сказал Аргун. -- Моя война -- с Йездом. Пардрайя -- самая короткая дорога
на Машиз. Пусть Варатеш меня пропустит, и я не стану искать ссоры с
хаморами. Если же только он нападет... -- Аргун оставил фразу незаконченной.
Родак облизал пересохшие губы. Войны с Аршаумом страшным огнем горели в
памяти его народа.
-- Авшар пришел, как говорят, из Йезда. Он принят в Королевский Клан!
После Варатеша Авшар -- второй человек клана.
-- Какое мне дело до этого? -- осведомился Аргун.
Батбайян раздвинул губы в жутковатой улыбке; Виридовикс в это мгновение
напоминал волка, почуявшего кровь. Аргун заключил:
-- Вот мой ответ. Я не поверну назад. Я иду войной на Йезд. Я пройду
мимо Варатеша и не трону его, если он не решится напасть на меня. Передай
это твоему господину.
Скилицез заколебался, прежде чем перевести хамору последнюю фразу.
-- Как я должен это переводить?
-- Дословно, -- ответил Аргун.
Слово "господин", которое употребил Аргун, буквально означало "хозяин
собаки".
Родак гневно смотрел на Аргуна из-под густых бровей.
-- Когда мой... вождь... услышит об этом, -- посмотрим, насколько
смешной он найдет твою шутку. Рядом с тобой стоит одноглазый. Скоро ты
позавидуешь его участи!
Он повернул коня и поскакал прочь.
За спиной хамора Ариг затявкал, как щенок. Хор смеющихся голосов
подхватил насмешку. Аршаумы тявкали и завывали на все лады, провожая Родака
этим издевательским концертом, пока тот не скрылся.
Батбайян подошел к Аригу и хлопнул его по спине, безмолвно выражая
благодарность.
Пока не стемнело, кочевники продолжали смеяться и гавкать друг на
друга.
Однако Горгид не разделял общего веселья. Он записал в свою летопись
все, что случилось с посольством Родака, и добавил: "Хаморы живут ныне,
стиснутые меж двух страхов: старым -- перед западными соседями, и новым --
кошмаром по имени Авшар. Один -- только память о былом кровопролитии, но
второй -- ужасная реальность. Я думаю, что Авшар перевесит все остальное".
Виридовикс спросил грека о том, что тот записал.
-- Так ты думаешь, стычка с Варатешем неизбежна?
-- Похоже на то. Зачем Авшару пропускать нас к Йезду, если он может
сдержать нас этими кочевниками? Хаморы для него -- всего лишь слепое орудие.
Никакого сомнения -- Авшар сумеет натравить их на нас.
Виридовикс вытащил из ножен меч и оглядел его -- нет ли ржавчины. На
самом краю лезвия кельт заметил два крошечных пятнышка. Доведя оружие до
удовлетворительного состояния, Виридовикс снова вложил его в ножны и мрачно
уставился на огонь. Наконец сказал:
-- Думаю, мы побьем хаморов.
-- Если ты так думаешь, то не говори таким похоронным голосом, --
откликнулся Горгид, даже не пытаясь скрыть тревогу.
Плечи кельта, казалось, поникли под грузом печали.
-- В глубине души я в это не верю, -- признался Виридовикс. -- Пусть
аршаумы -- отличные бойцы; что толку? Ты сам несколько дней назад говорил:
победу приносит колдовство Авшара, а не мужество воинов.
Горгид поджал губы, словно ощутив неприятный привкус во рту. От солдат
Авшара требовалось одно: продержаться до того момента, пока в сражение не
вступит вся армия противника. Тогда магия князя-колдуна отыщет у врага
слабое место... или создаст его.
-- Понял! -- закричал вдруг Горгид. От волнения он заговорил
по-гречески.
Виридовикс подскочил от неожиданности и сердито проворчал:
-- Говори на языке, который можно понять.
-- Прости. -- Слова бурным потоком полились с губ Горгида. Ему пришлось
повторить свои бессвязные речи несколько раз, чтобы кельт наконец понял.
Слушая грека, Виридовикс раскрывал глаза все шире.
-- Нет, ты, должно быть, самый большой хитрец в мире, -- выдохнул
кельт. От восторга он испустил громкий боевой клич, а после рухнул на волчью
шкуру, служившую ему одеялом, и захлебнулся от хохота. -- Лягушки! --
просипел он. -- Лягушки!..
Горгид высунул голову из палатки.
-- Толаи!.. -- заорал он.
Глава третья
- Вон он. -- Марк показал на чиновника пальцем. -- Его имя Итзалин.
-- Третий слева? -- спросил Гай Филипп.
Трибун кивнул и тут же пожалел о своей неосмотрительности: голова
раскалывалась от тупой боли. От любого резкого движения в висках принимались
стучать молотки. Вчера Марк слишком много пил и слишком мало спал.
Старший центурион двинулся вперед со словами:
-- Его имя значит для меня не больше, чем собачье дерьмо, в которое он
превратится, когда я закончу разбираться с ним.
Высокий римский шлем едва не задевал потолок жестким гребнем, от
быстрых шагов красный шлем развевался на плечах, кольчуга звенела. Скавр
прислонился к косяку, наблюдая за происходящим. Чиновники в ужасе глядели
из-за гор пергаментных свитков на это воплощение войны, внезапно возникшее в
их маленьком уютном мирке.
Итзалин, погруженный в счета, даже не заметил приближения римлянина. Он
продолжал переводить цифры из одной колонки в другую, тщательно проверяя
каждый столбец. Итзалину едва перевалило за тридцать, однако это был уже
опытный бюрократ. Лицо его было бледным, кожа дряблой, а почерк --
уверенным.
Гай Филипп с громким лязгом вырвал меч из медных ножен. Марк бросился
вперед -- он привел сюда старшего центуриона вовсе не для того, чтобы тот
совершил убийство. Однако Гай Филипп с силой опустил меч на письменный стол
Итзалина. Чернильница подпрыгнула и перевернулась, костяшки счетов
разлетелись в разные стороны.
Чиновник как ужаленный выскочил из-за стола и дико уставился на Гая
Филиппа. С криком ужаса он подхватил толстую бухгалтерскую книгу, спасая ее
из лужи расплывающихся чернил.
-- Что это значит? -- вскричал он дрожащим голосом.
-- Заткни свою паршивую глотку, ты, мешок гнилых яблок! -- басом
заревел Гай Филипп. Старший центурион мог перекрыть голосом даже шум битвы;
в закрытом помещении его рев звучал просто устрашающе. -- Не двигаться! --
Он ткнул несчастного бюрократа в грудь, видя, что тот пытается улизнуть. --
Ты будешь слушать все, что я сочту нужным тебе сказать!
И Гай Филипп ловко плюнул в чернильницу.
Под пронзительным взором старшего центуриона Итзалин съежился. Что ж,
никакого позора в том, что бюрократ перепугался до потери сознания, не было.
Огненный взор Гая Филиппа превращал в пыль даже испытанных в боях
легионеров.
-- Так это ты тот самый гребаный дурень с кочаном капусты на плечах!
Это ты валял дурака с жалованьем для моих солдат! -- рявкнул старший
центурион, кривя губы.
Краска смущения залила сероватое лицо Итзалина.
-- Вполне вероятно, что в связи с некоторыми непредвиденными
обстоятельствами и задержкой, обусловленной... м-м... досадными
недоразумениями и некоторыми промахами в работе, а также... м-м... несколько
временных затруднений, усугубленных обилием...
-- Хватит молоть чушь! -- приказал Гай Филипп. Он не понял и половины
из того, что нес бюрократ. Заметив, что все еще держит меч в руке, Гай
Филипп вложил гладий в ножны. Теперь он мрачно тыкал в лицо бюрократу
пальцем.
Перепуганные глаза Итзалина были прикованы к этому пальцу.
-- А теперь слушай меня! Слушай хорошенько, понял? -- заговорил
ветеран. Итзалин послушно кивнул, не смея поднять глаз. -- Это вы, проклятые
богами, чернильные души, придумали нанимать солдат! Это вы перестали
доверять видессианам, потому что те любили своих господ больше, чем вас.
Так? -- Гай Филипп встряхнул несчастного чиновника. -- Так или нет?
-- Я... э-э... Полагаю, что нечто в этом роде действительно имело
место, хотя подобная политика... м-м... была внедрена в обычную практику до
того, как я имел честь быть переведенным в данный отдел.
-- Клянусь членом Марса! Ты что, всегда так разговариваешь? -- Римлянин
хлопнул себя рукой по лбу, пытаясь осознать услышанное. -- Если бы спросили
меня, я бы ответил вам так: да вы, ребята, задницей думали!.. Ладно, хрен с
этим делом. Слушай, ты, ублюдочный сын козы! Если ты хочешь, чтобы солдаты
сражались за деньги, то почему ты вздумал задержать им жалованье? Отвечай,
голозадый бюрократ! -- Голос Гая Филиппа зазвучал еще громче, хотя Марк не
думал, что такое возможно. -- А если бы сюда пришли мои солдаты?.. Уж они-то
вовсе не такие мягкосердечные добряки, как я, не думай! Знаешь, что бы они с
тобой сделали? Они оторвали бы твою ослиную башку и помочились на нее!
Будешь знать, как задерживать их деньги!
Казалось, Итзалин с минуты на минуту потеряет сознание. Решив, что с
несчастного чиновника, пожалуй, хватит, Марк вмешался:
-- Ну, раз уж ты у нас такой мягкосердечный добряк, Гай, то скажи: что
же ты с ним сделаешь? Ну коли не станешь отрывать ему голову и мочиться на
нее?
-- Э? Я? Хм... -- Старший центурион на мгновение смешался, но почти
сразу же великолепно пришел в себя. Придвинувшись к бедняге Итзалину
вплотную, он прошипел тому прямо в глаза: -- Даю тебе четыре дня! Ты
отправишь нам все до последнего золотого! И в старых монетах, а не в том
мусоре, который чеканил Ортайяс! Иначе я забуду дорожку в уборную и все свои
струйки солью на тебя. Ты меня понял?
После третьей попытки Итзалин выдавил:
- Да.
-- Вот так-то оно лучше. -- Гай Филипп сурово огляделся по сторонам. --
А вы, паршивые бездельники, почему не работаете? -- зарычал он на
ошеломленных бюрократов и скорым шагом покинул комнату.
-- Всего вам доброго, господа! -- любезно сказал Марк чиновникам,
следуя за Гаем Филиппом. Уже в коридоре трибуна посетила удачная мысль. Он
снова заглянул в комнату и добавил: -- Наемники -- ужасные люди. Иметь дело
с видессианскими аристократами было куда приятнее, не так ли?
----------
Алипия Гавра весело смеялась, когда трибун рассказывал ей эту историю.
-- И он получил жалованье?
-- До последнего медяка. Оплата была выслана в Гарсавру специальным
курьером дней десять назад. Гай Филипп решил остаться в Видессе и дождаться
известия от Муниция о том, что деньги получены. Если произойдет задержка или
Муниций недосчитается хотя бы одной монетки... ох, не хотел бы я в таком
случае оказаться на месте Итзалина.
-- Совсем неплохо время от времени устраивать бюрократам хорошую
взбучку, -- серьезно отозвалась Алипия. -- Чиновники необходимы, чтобы
Империя оставалась могущественной. Но иногда они начинают думать, будто
жизнь сводится к бухгалтерским книгам. Столкнуться с реальностью лицом к
лицу... Полезный урок.
Марк усмехнулся:
-- Да уж. Думаю, Гай Филипп -- воплощенная реальность. Во всяком
случае, он куда реальнее, чем хотелось бы Итзалину.
Алипия поднялась с постели. Прошла несколько шагов до столика, где
стоял кувшин вина. Налила себе и Марку. Это было лучшее вино, какое нашлось
в таверне. Правда, и оно оказалось не слишком хорошим.
По сравнению с постоялым двором Аэция этот был маленьким и грязным. В
узкое окно врывался непрестанный звон молотков -- в этом квартале жили
медники.
Отставив кружку -- безобразный на вид предмет желтого цвета, кое-как
приспособленный для питья, -- трибун поймал взгляд Алипии. Принцесса
смотрела на него с любопытством.
Марк свел брови в дугу. "Что?" Помедлив, Алипия нерешительно спросила:
-- Ты говорил Гаю Филиппу... о нас?
-- Нет, -- тут же ответил Скавр. -- Чем меньше людей знает, тем лучше.
-- Это так, -- кивнула принцесса. -- И все же, если даже половина того,
что говорит о Гае мой дядя, -- правда, то он никогда тебя не предаст. Он
верный соратник и добрый твой друг. Об этом можно судить хотя бы по тому,
как слаженно вы работаете в паре.
-- Ты права. Гай никогда не предаст меня, -- согласился Марк. -- Но
если я ему откроюсь, моя жизнь легче не станет. Зато его -- существенно
осложнится. Он увидит только риск. Он никогда не поймет, что ты стоишь
любого риска.
-- Никогда не говори, что не рожден быть придворным, милый Марк, --
прошептала Алипия. Ее глаза засияли.
Марк крепко обнял ее. Кожа Алипии, как теплый шелк, коснулась его щеки.
С улицы донесся грубый голос:
-- Прочь с дороги!
По каменной мостовой процокали подкованные копыта. Алипия еще
оставалась в объятиях трибуна; все, что происходило за окном, ее не
интересовало. Однако трибун почему-то отметил этот шум. Квартал медников был
небогатым. Всадники нечасто появлялись здесь.
Спустя короткое время весь второй этаж таверны задрожал от грохота.
Несколько человек в тяжелых сапогах затопали по деревянным ступеням.
Марк нахмурился.
-- Что за чушь? -- пробормотал он, скорее раздраженный, нежели
испуганный. Лучше заранее подготовиться -- вдруг это бандиты или...
Марк вскочил на ноги, вырвал меч из ножен и обмотал тунику вокруг левой
руки.
Дверь с треском рухнула. Алипия вскрикнула. Скавр бросился было
вперед... и вдруг замер. В коридоре стояли четыре лучника. Стрелы были
нацелены Скавру в живот. Позади ждали копейщики -- их оказалось не меньше
полудюжины.
С широкой улыбкой вперед выступил Провк Марзофл:
-- Ну, еще шаг, чужеземец! Давай!
Трибун оцепенел. Он перестал что-либо чувствовать, пораженный страшным
несчастьем. Медленно Марк опустил меч.
-- Не хочешь? -- спросил Марзофл, видя, что Марк не двигается. -- Тем
хуже для тебя. Тогда -- прочь с дороги!
Римлянин повиновался.
-- Всемогущий Юпитер, -- проговорил он, -- Юпитер, Юпитер, Юпитер...
Это не было ни молитвой, ни проклятием. Просто первым словом, которое
он смог произнести.
Лучники вошли в комнату. Трое наставили луки на Марка, четвертый -- на
Алипию. Принцесса замерла на постели, как изваяние. Скрывая наготу, она
натянула на себя одеяло. Ее расширенные глаза стали дикими, как у пойманного
в ловушку зверька.
-- Нет необходимости целиться в нее, -- мягко сказал Марк.
Лучник -- судя по горбатому носу и влажным карим глазам, это был
васпураканин, -- кивнул и опустил лук.
-- Заткнись! -- бросил Марку Марзофл, стоявший у двери. Внезапно он
заметил, что трибун все еще держит в руке меч. -- Брось! -- приказал он и
зло рявкнул на васпураканского лучника: -- А ты, Артаваст, подбери этот меч,
если уж тебе больше нечем заняться.
Глаза Марзофла скользили по лицу Марка.
-- Что, продолжаешь каждый день скрести физиономию бритвой? --
Видессианин почесал бородку и неприятно усмехнулся. -- Ничего! Когда Туризин
закончит с тобой разбираться, тебе уже не придется срезать щетину со щек.
Будешь гла-аденьким и пу-ухленьким...
Голос Марзофла тоненько задребезжал, как у евнуха. Он размашисто
хлопнул себя между ног в очень понятном жесте. У Марка кровь застыла в
жилах. Инстинктивно он прикрылся рукой. Один из копейщиков позади Марзофла
засмеялся.
Парализующий страх вдруг отпустил Алипию.
-- Нет! -- крикнула она в ужасе. -- Это я виновата, не он!
-- А тебя никто не спрашивает, шлюха! -- холодно произнес Марзофл. --
Давай, щебечи. Сперва валялась в постельке у обоих Сфранцезов, теперь стала
подстилкой варвара.
Алипия побелела как полотно.
-- Закрой свой грязный рот, Марзофл, -- проговорил Скавр. -- Ты
заплатишь за все, обещаю.
-- Чего стоят твои обещания? -- Кавалерист подошел к трибуну и сильно
ударил его по лицу.
Марк тряхнул головой, отгоняя слабость. В ушах у него звенело.
-- Со мной можешь делать что угодно, но относись с уважением к ее
высочеству. Туризин тебя не похвалит, если она пожалуется.
- Да? Не похвалит? -- Но в голосе Марзофла послышалось легкое сомнение.
Лучники, которым напомнили о титуле Алипии, быстро переглянулись.
Однако Марзофл очень скоро пришел в себя:
-- Жаль, у меня нет времени поступать с тобой так, как мне бы хотелось.
Давай, натягивай штаны.
Скавр подавил нервный смешок. Он знал, что, начав смеяться, уже не
остановится.
Марзофл повернулся к Алипии.
-- А ты, моя госпожа, -- молвил он, превращая вежливое обращение в
оскорбительное, -- вылезай из тепленького гнездышка. Неужели ты думаешь, что
я оставлю тебя здесь дожидаться следующего клиента?
-- Будь ты проклят, Провк, -- сказал Скавр.
Алипия стояла неподвижно, кутаясь в одеяло. На ее лице застыл ужас.
Марк знал, что новое унижение может сломать Алипию навсегда. Когда Марзофл
протянул руку, желая сорвать с нее одеяло, трибун крикнул:
- Стой!
- С какой стати?
- Она все еще племянница Императора! Что бы Туризин ни сделал со мной,
он не отблагодарит тебя за громкий скандал с его родственницей.
Выпад попал в цель. Римлянин видел, как в голове негодяя вихрем
проносятся различные доводы. Получив крошечное преимущество, Марк тут же
принялся развивать его:
-- Пусть она оденется без свидетелей. Куда она отсюда выйдет, подумай?
Марзофл поскреб подбородок, размышляя над услышанным. Наконец он резко
ткнул в Скавра пальцем.
-- Выведите его в коридор. -- Когда лучники повиновались приказу,
добавил, обращаясь к Алипии: -- Поторопись.
-- Благодарю, -- сказала Алипия -- Марзофлу и Марку одновременно.
Марзофл захлопнул дверь и закричал на своих солдат:
-- Что вы тут торчите, как болваны? Свяжите этого ублюдка!
Прежде чем последний узел был затянут на руках Марка, Алипия вышла из
комнаты. На ней было длинное льняное платье золотистого цвета. На лице
принцессы застыла маска спокойствия. Но Марк видел, как дрожала ее рука,
когда Алипия закрывала за собой дверь.
-- Делай, что собирался, -- обратилась она к Марзофлу. Ее голос
прозвучал невозмутимо.
Скавр споткнулся на ступеньках и чуть не упал, но лучник, который нес
его меч, поддержал трибуна за плечо.
Посетители, потягивавшие в пивной эль, уставились на солдат и
пленников. Марзофл, веселый и оживленный, сунул в руку хозяина несколько
серебряных монет.
-- Пусть это окупит причиненное мною беспокойство.
Хозяин таверны жадно схватил монеты.
Лошади стояли во дворе. За ними присматривало еще двое копейщиков.
-- В седло! -- распорядился Марзофл и издевательски поклонился Скавру.
-- На этот раз поскачешь на жеребце, а не на своей шлюхе. Как тебе такая
идея?
-- Ты давно знал!.. -- вырвалось у Марка.
-- Вот именно, -- ответил Марзофл самодовольно. -- У Сабория отменный
слух. Я потратил некоторое время, чтобы убедиться в его правоте, но дело
того стоило.
-- Саборий! -- одновременно воскликнули Скавр и Алипия, обменявшись
взглядом.
-- Фос! Что же теперь мой дядя сделает с Бальзамоном?
-- К сожалению, черт возьми, ничего! -- сказал Марзофл. -- Увы. Ссора с
Патриархом может стоить его величеству бунта. -- С гнусной улыбкой Марзофл
повернулся к Скавру: -- К тебе это, разумеется, не относится. Хотел бы я,
чтобы всех жадных наемников в Видессе можно было скрутить так же легко.
Поехали.
Один из солдат помог Скавру сесть в седло. Неопытный наездник, римлянин
не мог править лошадью без узды.
По злой насмешке судьбы, Марк, в принципе, понимал имперца и даже
соглашался с ним. Видессу лучше бы опираться не на наемников, а на местных
солдат.
Но Алипия возразила:
-- Значит, ты хотел бы избавить Империю от наемников, Марзофл? Тогда
скажи мне, что никогда не превращал крестьян из своих владений в воинов
личной гвардии. Скажи, что ни разу не скрывал доходов от налогового
департамента!
В ее голосе звучало ледяное презрение. Грациозная, как кошка, принцесса
вскочила в седло позади Скавра.
Аристократ покраснел, однако тут же нашелся:
-- И зачем это я стану отдавать проклятым чинушам мое золото? Они ведь
потратят его на новых наемников!
Марзофл ударил шпорами свою лошадь. Она двинулась вперед и потащила за
собой коня, на котором сидел Марк. Трибун чуть не свалился; только быстрое
движение коленями помогло ему не упасть. Марзофл, разумеется, ничего не имел
бы против, если бы Марк рухнул на землю.
-- С дороги! Именем Императора, с дороги! -- снова и снова кричал
видессианский офицер, пробиваясь к дворцу по забитым людьми улицам.
Некоторые горожане отходили в сторону, пропуская процессию. Многие
останавливались и глазели. Марзофл мог бы продвигаться гораздо быстрее, если
бы не поднимал шума, но видессианин не мог не кукарекать во всю глотку о
своей победе.
Марк по возможности мужественно переносил этот печальный путь. От
невеселых дум его отвлекала попытка удержаться в седле. По правде говоря, у
него не хватало сил даже смотреть на Алипию.
Принцесса держалась прямо, не мигая глядя перед собой. Казалось, ни
толпа, ни стражи не имеют к ней ни малейшего отношения. Только один раз она
быстро и испуганно улыбнулась Марку. Лошадь оступилась, и Марк подпрыгнул в
седле, так и не успев ответить Алипии.
После суматохи площади Паламы тихие просторные кварталы дворцового
комплекса всегда казались трибуну облегчением. Так случилось бы и сегодня,
если бы Марзофл не погнал свой отряд почти галопом.
Толстый евнух, спешивший куда-то с серебряным блюдом в руках, отошел в
сторону, на край газона, когда всадники с шумом проносились мимо. Поднос,
звеня, упал на дорожку сада -- евнух узнал пленников Марзофла...
Они проскакали мимо вишневых деревьев, уже покрывшихся душистыми
розовыми цветами, и остановились перед большим одноэтажным зданием,
облицованным мрамором. Это были личные покои императорской семьи.
Часовые замерли, увидев Марзофла... а может быть, -- при виде Алипии?
Еще один евнух, слуга в красном шелковом халате, расшитом золотыми
птицами, показался у двери.
Марзофл сказал:
-- Его величество нас ожидает.
-- Подождите немного.
Евнух исчез. Марзофл и его солдаты спешились. Трибун ухитрился покинуть
седло, не упав на землю и даже не споткнувшись. Некоторые из часовых узнали
Марка и были весьма удивлены, увидев его связанным. Но прежде чем Скавр
успел заговорить с ними, слуга вернулся и разрешил Марзофлу со спутниками
войти.
-- Возьми двоих лучников, -- велел евнух видессианскому кавалеристу. --
Остальных оставь здесь. Его императорское величество не считает, что тебе
понадобится столько солдат.
Марка тащили по коридорам мимо собрания великолепных старинных вещей
изумительной красоты -- то были реликвии полуторатысячелетней истории
Видесса. Солдаты подталкивали пленника, чтобы тот шел быстрее. Однако ни
один не осмеливался дотронуться до Алипии.
Слуга вошел в раскрытые двери и поклонился. Он начал было докладывать,
но Туризин Гавр раздраженно оборвал:
-- Я без тебя знаю, кто они такие! Убирайся.
Слуга с безразличным видом удалился. Марзофл подвел к Автократору
Видессиан Скавра и Алипию.
Гавр резко повернулся. Император двигался быстро и гибко, хотя плечи
его слегка осели, а глаза покрылись красной сеточкой. Он выглядел уставшим.
Марк подумал, что Туризин стал похож на Маврикия. Тяжесть правления ускоряла
бег времени, Автократоры старели рано.
- Убери своих головорезов, Провк, -- нетерпеливо сказал он. -- Если мы
не сумеем справиться с девушкой и связанным мужчиной, то пусть смилостивится
над нами Фос! -- Он хлопнул ладонью по сабле -- боевому оружию в потертых
кожаных ножнах. -- Эй, стой! Артаваст! -- окликнул он одного из стражей.
Ничего удивительного в том, что Император знал солдата по имени, не было.
Любой владыка, который хочет просидеть на троне долго, должен знать как
можно больше своих людей -- по имени и в лицо. -- Это что за меч у тебя в
руках? -- Артаваст показал на Марка. Император кивнул. -- Почему бы тебе не
отнести эту проклятую штуку к Нейпу, жрецу из Академии? Святой отец
давненько пыхтит от желания добраться до этого клинка.
Артаваст отдал честь и вышел.
Марк вздрогнул. Когда у него отобрали меч, он почувствовал себя еще
более нагим и беспомощным, чем в тот миг, когда Марзофл внезапно ворвался в
комнату.
Разлука с мечом оказалась для Марка настолько тяжелой, что трибун даже
пропустил реплику Туризина. Марзофл больно ударил своего пленника кулаком по
ребрам.
Император повторил:
-- Все еще не считаешь нужным вставать передо мной на колени? Даже ради
того, чтобы спасти свою глупую башку? Ах ты, упрямый ублюдок!
-- Что толку вставать на колени? -- спросил трибун. -- Из-за этого ты
не станешь щадить меня.
Марку даже в голову не пришло простереться перед Императором на полу,
как это делали видессиане. Республиканцы не преклоняли колен перед людьми --
даже перед самыми могущественными.
-- Упрямый и гордый ублюдок, -- повторил Туризин. -- Однако
недостаточно гордый, чтобы не спать тайком с дочерью моего брата.
-- Хорошо сказано! -- воскликнул Марзофл.
Скавр почувствовал, как лицо у него запылало. На все эти обвинения он
не находил ответа.
Алипия проговорила:
-- Все это не вполне так, как ты думаешь, дядя. К этим встречам я
стремилась больше, чем он.
-- А ты шлюха, подстилка грязного варвара! -- усмехнулся Марзофл. --
Твои признания не делают чище ни его, ни тебя, гулящая девка.
-- Провк, -- резко оборвал Император, -- с ее высочеством я разберусь
без твоей помощи.
Кавалерист захлопнул рот, громко лязгнув зубами. Он не осмеливался
преграждать путь гневу Туризина Гавра.
-- Я люблю Марка, -- сказала Алипия.
-- А я -- Алипию, -- эхом повторил Марк.
Марзофл готов был лопнуть от злости.
Туризин заорал:
-- Навозные черви Скотоса! Любовь! Какое это имеет значение? -- Он
повернулся к своей племяннице: -- Я-то думал, у тебя хватит здравого смысла
не валять в грязи имя нашей семьи и не делать его предметом сплетен в
пивных!
-- Ах вот оно что... -- протянула Алипия. Ее голос зазвучал опасно. --
Так это я валяю в грязи имя нашей семьи? А как насчет сладенькой потаскушки
Комитты Рангеве, которая кидалась на все, что двигалось? Эта вечно текущая
сучка не пропускала только трупы, и то сомнительно! Интересно, кому это
перемывали кости на глазах у всего города прошлой зимой в Амфитеатре?
У Императора был такой вид, словно его оглушили дубиной. Сперва он
побагровел. Потом побелел как мел.
Провк Марзофл, судя по всему, сейчас истово мечтал провалиться сквозь
землю. Оказаться в эпицентре ссоры в императорской семье! Проклятие, это
дурно сказывается на здоровье, не говоря уж о карьере.
Алипия продолжала еще громче:
-- А если тебя так беспокоят мои встречи с мужчинами, дорогой дядя, то
почему ты не оставил свою драгоценную любовницу, когда взошел на трон?
Почему не женился, не получил наследника?
Отважная Алипия напоминала сейчас Марку воина, окруженного
превосходящими силами врагов, который бросается в последнюю атаку, собираясь
победить или пасть со славой.
Туризин наконец пришел в себя:
-- Все, что делаешь ты, касается меня! Эй, Бизолин! Доменциол! Коркон!
Несколько слуг вбежало в зал. Гавр распорядился:
-- Проводите ее высочество в ее апартаменты. Проследите за тем, чтобы
она оставалась там, пока я не позволю ей выйти. За это отвечаете жизнью.
-- Я все вижу! -- закричала Алипия. -- Когда ты не находишь ответа, ты
прячешься от вопроса, чтобы только не думать!
Слуги вывели ее из зала. Она бросила на Скавра последний взгляд --
однако промолчала, боясь ухудшить его положение.
-- Уф-ф! -- выдохнул Император, вытирая ладонью вспотевший лоб. -- Ты,
должно быть, большой колдун, римлянин. Никогда еще я не видел ее в таком
гневе. -- Туризин невесело рассмеялся: -- Да уж, вот истинная дочь Гавров.
Она скрывает темперамент за этой маской спокойствия, которую таскает, не
снимая. -- Взгляд Туризина вновь сделался суровым. -- Так. Теперь -- к делу.
Что мне с тобой делать?
-- Я предан вашему величеству, -- отозвался Марк.
Марзофл испустил громкий смешок, но затих, точно мальчишка, под
взглядом Туризина.
-- Так ты предан мне? Проклятие! У тебя своеобразная манера это
доказывать! -- Туризин поскреб подбородок. Борода младшего Гавра заметно
поседела за те немногие годы, что Марк знал его. -- Будь ты видессианином, я
нашел бы тебя смертельно опасным. Ты хороший солдат и совсем недурной
чиновник, а это значит, что обе партии тебя бы поддержали. Но даже несмотря
на то, что ты -- варвар, ты очень опасен. Ну-ка скажи мне прямо в лицо, что
ты не честолюбив.
Честолюбие. Скавр знал, что Император станет обвинять его именно в
этом.
-- Разве честолюбие -- грех? -- спросил Марк.
-- Для офицера-наемника -- да. Грех, и непростительный. Вспомни хотя бы
Дракса.
Скавр возразил:
-- Честолюбие не имеет никакого отношения к моим чувствам к Алипии. Уж
ты-то достаточно хорошо ее знаешь. Она сразу распознала бы фальшь, вздумай
какой-нибудь тщеславный или корыстолюбивый человек поволочиться за ней ради
укрепления своей карьеры.
-- Что может распознать глупая девка, изнемогающая от похоти? --
ядовито фыркнул Марзофл.
Туризин на мгновение задумался. Кавалерист мог считать слова Марка
ложью. Однако Император действительно хорошо знал свою умную, рассудительную
племянницу.
-- Будь я предателем, -- продолжал настаивать Марк, -- разве я остался
бы с тобой во время гражданской войны со Сфранцезами? Разве я стал бы
предупреждать о замыслах Дракса, когда ты послал его против Баана Ономагула?
Разве стал бы я воевать с намдалени, когда они захватили западные провинции?
-- Волочиться за принцессой из императорской семьи -- для видессианина
тяжкое преступление. А ты еще и чужеземец, -- сурово ответил Туризин. Сердце
трибуна сжалось. -- Значит, ты у нас чист душой и сердцем? А почему ты
собирался бросить меня? Я знаю, что ты встречался с вожаками намдалени,
когда после неудачного штурма вам показалось, будто я не смогу отнять Город
у Сфранцезов. Что доказывает твоя болтовня о Драксе? Любой отомстил бы
сопернику, если уж подвернулась возможность. Значит, ты подозревал Дракса в
измене? Почему же тогда ты позволил ему удрать и строить против меня новые
заговоры?
-- Ты хорошо знаешь, как все случилось, -- отозвался Скавр, но уже
вяло. Было очевидно, что Туризин не желает слушать никаких оправданий.
Несправедливость обвинений Гавра тем больнее уязвила трибуна, что он
искренне поддерживал правление Туризина и предпочитал его любому другому. В
тревожное для Видесса время Марк не мог представить себе лучшего правителя,
нежели Туризин. А Империя постепенно стала для Марка второй родиной.
-- Я знаю только одно, -- сказал Гавр. -- Доверять тебе я не могу. Для
меня этого достаточно.
Трибун почувствовал, что это -- окончательное решение Туризина. Враги
вторглись в Видесс с запада, рвались с востока. В такой ситуации Император
не мог рисковать, коль скоро речь заходила о его безопасности. Будь Скавр на
месте Туризина, он поступил бы точно так же.
-- Кстати, голова этого распутного ублюдка -- или иная часть тела --
была бы подходящим украшением для Вехового Камня, -- предложил Марзофл.
Веховой Камень -- красная гранитная колонна на площади Паламы -- была
точкой отсчета, от которой измерялось расстояние по всей Империи. Там же
выставляли на кольях головы мятежников и преступников.
-- Не сомневаюсь, -- сказал Туризин. -- Но боюсь, что если я его казню,
то его проклятый отряд восстанет. А эти легионеры -- опасные люди. К тому же
они сидят в Гарсавре, а Гарсавра -- ключ к западным провинциям. Полагаю,
ничего с ним не случится, если я брошу его на недельку в тюрьму, как ты
считаешь?
Марзофл казался разочарованным.
----------
-- Скавр и принцесса? Просто поверить не могу! -- сказал Сенпат Свиодо,
театрально взмахнув руками. Этот широкий жест чуть было не сбросил на пол
кружку вина, стоявшую перед женой молодого васпураканина. Быстрым движением
Неврат успела схватить ее.
-- Расскажи подробнее, братец, -- попросила Неврат, откидывая прядь
густых, волнистых черных волос, упавшую ей на лицо.
-- Да тут не слишком много остается добавить, -- ответил Артаваст,
оглядевшись.
Трое васпуракан сидели у маленького столика в полупустой таверне и
переговаривались на своем родном языке, и все же Артаваст казался
встревоженным. Неврат не могла винить его за это. Новости, которые принес ее
двоюродный брат, были неплохим топливом для бунта -- а вспыльчивым
видессианам только дай повод, чтобы начать громить все подряд.
-- Как вышло, что ты арестовал Скавра? -- спросил Сенпат, погладив
бородку, обрамлявшую его красивое смуглое лицо.
-- Очень просто, -- ответил Артаваст. -- Марзофл пришел в нашу казарму
и забрал мой взвод. Звание у него высокое, должность солидная, никто не стал
возражать. Он до самого постоялого двора не говорил нам, куда мы идем.
-- Но принцесса... М-да... -- протянул Сенпат, все еще качая головой.
Марзофл утверждал, будто они встречались не меньше двух месяцев. В этом
он был уверен. Возможно, и дольше. Судя по тому, что мы увидели, он прав.
Когда мы ворвались в комнату, эти двое больше беспокоились друг о друге...
если ты понимаешь, что я имею в виду.
-- Похоже на Марка, -- кивнула Неврат.
-- Я знаю, что ты и твой муж -- близкие друзья этого человека, сестра.
Вот я и подумал, что вам лучше бы узнать обо всем. -- Артаваст немного
помедлил. -- Быть может, сейчас небезопасно оставаться его друзьями. Не
исчезнуть ли вам из города на некоторое время?
-- Неужели все так плохо? -- встревоженно спросила Неврат.
Артаваст задумался.
-- Возможно, и нет. Туризин слишком умен. Он не станет убивать людей
лишь за то, что они знали кого-то, кто впал в немилость.
-- Надеюсь, -- сказала Неврат. -- Иначе у Туризина -- при его-то
вспыльчивом нраве -- останется не слишком много подданных.
Молодая васпураканка не слишком беспокоилась за себя или Сенпата.
Скорее всего, ее брат правильно судил о здравомыслии Туризина. Но это вряд
ли могло помочь Скавру. Он-то был виновен!
-- Я до сих пор не могу поверить, -- повторил Сенпат.
Неврат тоже с трудом верила услышанному, но по другой причине. Сенпат
не знал, что Марк, погруженный в одиночество и горькое отчаяние, начал
осторожно ухаживать за Неврат. Это было прошлой осенью. Неврат не видела
необходимости рассказывать мужу об этом кратком эпизоде. Трибун понял, что
отказ васпураканки был искренним, и ни на чем не настаивал.
Но это! Как же долго росло чувство между Марком и Алипией? Конечно,
Неврат никто не был нужен, кроме ее любимого мужа... И все же она ощутила
легкий укол самолюбия, когда узнала, что Марк, получив от Неврат отказ, так
быстро нашел ей замену.
-- Над чем ты смеешься, дорогая? -- спросил Сенпат.
Краска смущения залила лицо Неврат. К счастью, в таверне было почти
темно.
-- Над собой, -- ответила Неврат, но больше ничего объяснять не стала.
----------
Забранная решеткой дверь в дальнем конце коридора со скрежетом
раскрылась. Ржавые петли завизжали. Двое стражников втолкнули в коридор
скрипучую тележку. Еще двое встали по обе стороны со стрелами наготове. Все
четверо откровенно скучали.
-- Поднимайтесь, лежебоки! -- гаркнул один из лучников.
В окрике не было необходимости: заключенные уже сгрудились перед
решетками в ожидании кормежки. Еда была единственным, что приятно
разнообразило унылую тюремную жизнь. Марк поспешил вместе с остальными. При
одной только мысли о похлебке в животе заворчало.
Неподалеку затрещал и почти погас факел. Марк закашлялся от едкого
дыма. Эти факелы и без того давали совсем немного света. Тюрьма
располагалась глубоко под землей, в подвальных помещениях здания архива на
Срединной улице. Над головами заключенных, в верхних этажах, кипела
оживленная административная деятельность. Скрытая система вентиляции уносила
часть дыма, так что можно было дышать, но воздух все равно оставался
спертым. Темницу насквозь пропитала нестерпимая вонь гнилой соломы, немытых
тел и испражнений.
Эти ядовитые миазмы едва не свели Скавра с ума, когда солдаты Марзофла
бросили трибуна в темницу. Но прошло четыре или пять дней, и Марк почти
привык к вони.
Скрипя, тележка медленно катилась по длинному узкому коридору. Перед
каждой камерой она останавливалась. Один из стражников передавал глиняный
кувшин с водой в камеру слева; второй совал в камеру справа хлеб и жидкую
похлебку в миске. Затем стражники менялись местами и проталкивали тележку на
несколько шагов вперед.
Трибун вернул пустой кувшин и миску. Ему налили воды и положили дневную
порцию похлебки. Вода была тухловатой, а хлеб -- выпеченным из проса с
соломой. С тех пор как куски рыбы, плававшие в похлебке, были свежими,
утекло немало воды. Но Марк доел похлебку и обтер миску хлебом дочиста.
Он все время хотел есть, однако старался не обращать внимания на
постоянное голодное бурчание в животе. Марк не был истинным стоиком -- во
всяком случае, не настолько, чтобы держать в узде эмоции. Однако физические
неудобства не причиняли ему слишком большого беспокойства.
Стражники обошли все камеры и удалились. Теперь оставалось лишь
коротать время в беседе. Марк почти не участвовал в разговорах заключенных.
На вопрос, за что он попал в тюрьму, Скавр ответил: "За государственную
измену". Раздались свистки и ядовитый смех. Воры, составлявшие основную
массу населения тюрьмы, презрительно относились к "политическим". Кроме
того, Марк не мог научить их ничему новому.
Один из воров без конца рассказывал, как открывать замки и запоры на
дверях.
-- Если у тебя достаточно времени, можешь бросать в замочную скважину
горстки песка, пока стержень не поднимется и ты не сможешь его вытащить. Это
очень медленная, кропотливая и тихая работа. Если замок находится в темном
помещении, сделай сеточку и привяжи ее к тонкой веревочке, а потом протолкни
ключ. Когда ключ упадет на пол -- протащи его под дверью. Дело сделано! Еще
неплохая штука -- тонкие щипчики... Эх, дурни, ведь здесь такие же замки,
как везде! Да только до них не дотянуться. Клянусь Скотосом, я вырвался бы
отсюда через минуту, если бы мог коснуться хоть одного замка.
Скавр вполне верил этому. В голосе взломщика звучала деловая, спокойная
уверенность человека, отлично знающего свое ремесло.
Едва в камере Скавра настала тишина, как издалека донесся чей-то важный
голос, рассказывающий, как надлежит окрашивать стекло, дабы придать ему
видимость драгоценного камня и потом с выгодой продать.
-- Ха! -- выкрикнул кто-то. -- Если ты такой умный, то почему ты здесь
сидишь?
Ответом было оскорбленное молчание.
Разговор перешел на женщин -- еще одна тема, которую заключенные могли
обсасывать целыми днями. У трибуна имелась своя история, которая потрясла бы
его собратьев по несчастью, однако Марк не имел ни малейшего желания
рассказывать ее.
Несколько часов Марк проспал. Раза три его будили укусы насекомых.
Тюремные камеры -- настоящий рай для вшей и блох, гнездившихся в соломенных
матрасах. Марк потерял счет тараканам, которых прибил на кирпичном полу.
Некоторые заключенные ловили их и ели. Однако Марк был не настолько голоден,
чтобы питаться тараканами.
Незадолго до очередной кормежки по коридору загрохотали солдатские
сапоги. Командир взвода видессиан показал пропуск. Начальник стражи прошел
вместе с офицером по ряду камер, пока не остановился возле той, где
находился трибун.
-- Этот, что ли?
-- Дай взглянуть. Да, он самый.
-- Забирай.
Стражник вытащил ключ, открыл засов и распахнул решетчатую дверь.
-- Выходи, ты! -- рявкнул он римлянину.
Марк кое-как вылез наружу. Увидев командира взвода, трибун постарался
взять себя в руки. Лучше уж идти на смерть с высоко поднятым знаменем, чем
сдаться и погибнуть ни за что. Так говорили римские офицеры.
-- Куда ты меня ведешь? -- спросил Скавр резко. -- К Императору?
Если мужество трибуна и удивило видессианина, то тот довольно удачно
скрыл свои чувства. Его лицо осталось невозмутимым.
-- Нет, -- ответил он кисло. -- В баню. От тебя разит, как от выгребной
ямы.
Солдаты схватили Скавра за локти и потащили вон из тюрьмы.
----------
В свежей одежде (правда, она не вполне подходила по размеру), с
чистыми, еще влажными волосами, Марк почувствовал себя заново родившимся. В
конце концов солдаты почти силой вытащили его из теплого бассейна. Марк
намыливался дважды и тер себя пемзой, пока кожа не покраснела. На его
подбородке еще росла колючая золотистая щетина; побриться в Видессе было
делом замысловатым -- бритвы здесь на каждом углу не валялись. Щетина
невыносимо чесалась и делала лицо неопрятным, словно постоянно напоминая о
времени, проведенном в тюрьме.
Марк почувствовал некоторое облегчение, когда стражники провели его не
в Большую Тронную Палату, а в личную резиденцию Туризина. Что бы ни ожидало
его впереди, это, во всяком случае, не будет публичным проклятием.
Видессиане обставляли подобные церемонии с большой помпой.
Марк, конечно, знал, что Алипии он у Туризина не встретит. И все же
отсутствие принцессы лишний раз напомнило трибуну о том серьезном положении,
в котором он очутился.
Туризин Гавр облачился во все императорские регалии. Обычно он
ограничивался красными сапогами. Сегодня на нем красовался пурпурный плащ,
осыпанный драгоценностями, и порфира.
Кроме стражников, самого Императора и Скавра, единственной живой душой
в помещении был один из императорских слуг-евнухов -- Коркон. Он держал
восковую табличку и стило.
Гавр оглядел римлянина с головы до ног:
-- Ты готов выслушать приговор?
-- А у меня что, есть выбор?
Дворецкий в ужасе уставился на Скавра. Император невольно усмехнулся.
-- Нет, -- сказал он и стал суровым. -- Знай. Ты осужден за измену
императорскому дому.
Марк стоял безмолвно. Он только надеялся, что холодок, пробежавший у
него по спине, никак не отразился на выражении его лица.
Слова Императора катились снежной лавиной:
-- Как изменник ты лишаешься своего поста в финансовом департаменте и
должности эпаптэса.
Конечно, мысли Скавра не ограничивались только армией, но потеря
должности эпаптэса не ввергла его в отчаяние.
Туризин продолжал греметь:
-- Обманув наше доверие, ты лишаешься права командовать своим отрядом.
Тебе запрещены любые контакты с римлянами, дабы предотвратить предательство
и мятеж. Твой заместитель, Гай Филипп, с этого мгновения получает твое
звание и твою должность.
Окончательно порвать со всем, что осталось от его народа... от его
мира... Трибун низко опустил голову, ногти больно впились в кожу ладоней.
Очень тихим голосом Марк проговорил:
-- Гай Филипп -- хороший солдат. Ты уже сказал ему, что отныне он --
командир римского легиона?
-- Скажу. Мы еще не закончили разговор, -- ответил Император. -- За
измену существует лишь одно наказание. Ты об этом знаешь. В добавление к
таким мелочам, как потеря званий и титулов, ты должен положить голову под
топор палача.
По сравнению с вечной разлукой с римлянами топор палача не так уж
страшил Марка. По крайней мере, смерть наступит быстро и без мучений.
Марк неожиданно выпалил:
-- Если ты с самого начала собирался приговорить меня к казни, то зачем
вся эта словесная шелуха?
Гавр не стал отвечать прямо.
-- На сегодня достаточно. Коркон, ты можешь быть свободен, --
распорядился Император.
Толстяк евнух низко поклонился и вышел. Тогда Император с кислой
улыбкой повернулся римлянину:
-- Возможно, тебе польстит то забавное обстоятельство, что в этом
городе нашлись люди, которые не желают, чтобы приговор был приведен в
исполнение. Более того, они требуют, чтобы ты остался в живых.
-- Нашлись такие люди? -- откликнулся Скавр.
-- Целая стая. И довольно крикливая, кстати. Во-первых, Алипия. Будь ты
таким невинным, как она утверждает, ты все еще оставался бы грудным
младенцем и уж всяк не лазил бы по чужим постелям. Алипия почти убедила меня
в этом. Но не до конца, Скавр, не до конца. Наличествует также Тарон
Леймокер, друнгарий флота. Отличный, честный человек. Честнее я в жизни не
видел! -- Гавр скосил бровь при мысли о знаменитой несгибаемой честности
адмирала. -- С другой стороны, Леймокер обязан тебе жизнью. Если бы не твое
упрямство, он до сих пор гнил бы в тюрьме. Так чего стоит его
заступничество?
-- Ты единственный, кто может судить об этом, -- ответил Марк. У него
потеплело на душе при мысли о том, что Леймокер не оставил его в беде.
-- Ну вот. И еще несколько персон, чьи мольбы я могу понять. -- Туризин
еще раз смерил трибуна взглядом. -- Но во имя Фоса -- объясни: каким это
образом в толпе просящих за тебя оказался Итзалин?
-- Итзалин? -- переспросил трибун, пораженный. Затем он выдавил нервный
смешок: одной встречи с Гаем Филиппом, вероятно, оказалось достаточно, чтобы
несчастный чинуша возмечтал о том, чтобы Скавр жил вечно.
Туризин скривил рот:
-- Не думай, будто я переменил свое мнение, чужеземец. Твоя вина не
подлежит сомнению. Должен признать, однако, что все же на волосок усомнился
в неблаговидных мотивах твоего поведения. Поэтому я дам тебе такой же
волосок возможности искупить вину.
Марк рванулся вперед, но стражи удержали его за руки.
-- Так что ты со мной сделаешь, Туризин?
-- Положи конец мятежу Земарка в Аморионе! Его проклятия приносят мне
одни неприятности! Этот фанатик заводит по всей Империи узколобых жрецов и
их тупорылых последователей. Погаси мятеж -- и я скажу, что ты заслужил мое
прощение. И... благодарность. Я пожалую тебе титул, земли. В этом я могу
поклясться в Соборе перед любым жрецом, которого ты назовешь, за исключением
Бальзамона... Хотя нет! И перед Патриархом тоже -- если ты сомневаешься в
моих словах.
-- В этом нет необходимости. Я согласен, -- тут же сказал Марк.
Туризин был вспыльчив и подозрителен, но слово держал крепко. Мысли
Марка быстро завертелись: прямая атака на Аморион, подкуп...
-- Какой отряд я могу взять?
-- Я могу пожертвовать тебе от щедрот хорошую кавалерийскую лошадь, --
ответил Император.
Скавр начал было улыбаться, но тут же одернул себя. Лицо Туризина было
жестким, глаза -- смертельно-серьезными.
-- Я не шучу, римлянин. Заслужи свое спасение, если можешь. Но от меня
ты помощи не получишь.
Один человек против толпы мятежников? Фанатик-жрец сумел отбиться даже
от йездов!
-- Итак, твои руки останутся незапятнанными, а совесть -- свободной от
укоров, не так ли? Ты посылаешь меня на смерть вместо того, чтобы убить
своими руками? -- уже не сдерживаясь, горько спросил трибун. Ему все стало
безразлично. Теперь он не считал необходимым обдумывать каждое слово.
-- Ты успел доказать, что ты -- предатель. Я могу сделать с тобой все,
что захочу, -- напомнил Гавр, скрестив на груди руки. -- Называй мое
поведение, как тебе вздумается, Скавр. Я не собираюсь с тобой спорить.
-- Отдай мне хотя бы мой меч. Если уж я должен спасти себя сам, -- Марк
произнес эти слова с издевкой, -- то дай мне хотя бы возможность сделать
это.
Туризин подумал немного.
-- Справедливая просьба. -- Он нашел листок пергамента, окунул перо в
красные чернила и что-то яростно нацарапал. -- Держи, Спект. -- Туризин
передал записку одному из солдат. -- Отдашь Нейпу из Академии. Когда жрец
вернет тебе меч, принесешь сюда. Римлянин может взять оружие на корабль.
- На какой корабль? -- спросил трибун.
-- Неужели ты думаешь, будто я отправлю тебя по суше? Чтоб ты побежал к
своим римлянам и поднял их один Фос знает на что? Нет уж, спасибо. Кроме
того, -- Император слегка наклонился к Марку, -- морем быстрее, чем по суше.
Если ты высадишься в порту Наколея к северу от Амориона, тебе останется
пройти совсем небольшое расстояние. Правда, эту территорию удерживают йезды,
зато дорога совсем короткая. Постарайся попасть в город к началу панегириса
-- торговой ярмарки, посвященной святому Моисею. В эти дни в Аморион
стекаются торговцы и ремесленники со всего Запада. Может быть, ты сумеешь в
их толпе проскользнуть незамеченным.
Скавр кивнул, благодарный за совет.
-- Еще одно, -- сказал римлянин.
-- Что? -- зарычал Туризин. -- Ты не в том положении, чтобы
торговаться, негодяй.
Но Скавр, и без того приговоренный к смерти, пребывал по другую сторону
страха.
-- Можешь отрубить мне голову. Хуже уже не будет.
Император криво усмехнулся:
-- Ладно, что там у тебя?
-- Если я одолею Земарка, ты пожалуешь мне земли и титул, не так ли?
-- Я же сказал тебе!
Скавр глубоко вздохнул, словно собираясь в следующее мгновение
распрощаться с жизнью.
-- Хорошо. Если я каким-то чудом вернусь из Амориона, то думаю,
доказательств моей преданности будет достаточно даже для тебя. В таком
случае... если я вернусь... позволь мне ухаживать за твоей племянницей
открыто.
-- Ах ты, наглый сукин сын! Ты посмел просить меня об этом прямо
сейчас?
Гавр, казалось, вырос прямо на глазах у Марка.
Один из охранников, не сдержавшись, выругался. Марк почувствовал, что
руки стражников сжимают его еще крепче. Один из солдат обнажил меч.
Однако в ответ на вопрос Императора Марк кивнул. Холодный пот выступил
у него на лбу.
-- Чтоб тебе провалиться под лед! -- заорал Туризин. -- Чтоб Скотос
оледенил твою душу, Скавр! Теперь я должен Алипии пятьдесят золотых. Она
говорила, что ты попросишь меня об этом. Никогда не думал, что в тебе
сыщется столько наглости.
-- Итак? -- спросил Марк. От облегчения у него слабели колени.
-- Если ты вернешься, то за подобную просьбу я не убью тебя на месте,
-- произнес Император через силу. Он повернулся к стражникам и повелительно
махнул рукой: -- Уберите его отсюда!
-- Мой меч, -- напомнил Марк.
-- Ты что, хочешь увидеть, близко ли край пропасти, римлянин? -- Гавр
яростно ударил кулаком по столу. -- Теперь я начинаю понимать, почему у
твоего народа нет царей. Кому захочется взваливать на себя такое бремя?
Избави нас Фос от подобных подданных! -- Он снова обратился к стражам: --
Дайте ему любое оружие, любые доспехи, какие он выберет, но только уведите
его с глаз моих! Пусть... Пусть ждет свой проклятый меч во дворе! -- И
наконец Гавр снова повернулся к Марку, словно пользуясь правом владыки
оставить за собой последнее слово: -- Ну так что, Скавр, пожелать тебе
успеха?
----------
"Пенитель моря" был грузовым судном с острым носом и кормой. По каждому
борту имелось десять длинных весел, а широкий квадратный парус неподвижно
висел на мачте, пока корабль покачивался на волнах у причала.
Слегка сгибаясь под тяжестью мешка с вещами, Марк остановился у доски,
переброшенной с корабля на берег. Взвод императорских гвардейцев наблюдал за
ним с причала.
-- Разрешите подняться на борт! -- крикнул Марк, опознав капитана по
короткой, до колен, тунике и небольшому мечу на поясе. Большинство моряков
носили только набедренные повязки и кожаные пояса с ножом в ножнах.
Матросы перекатывали в трюм большие кувшины с вином, амфоры с
маринованной рыбой и тюки необработанной шерсти.
Капитан поглядел на трибуна.
-- Так это ты -- наш особый груз? Валяй, лезь! Эй, Озакий! Помоги
сухопутному господину!
Матрос протянул Скавру руку. Марк довольно неуклюже прыгнул на палубу
-- спасибо, не мешком свалился. Истинный римлянин, он не был привычен к
морю.
Капитан пожал ему руку:
-- Меня зовут Стилиан Зота. Я капитан этой посудины.
Видессианину, худому седобородому человеку, было около пятидесяти лет.
Его густые брови сходились на переносице, а кожа потемнела от многолетнего
морского загара. Когда капитан снял шапку, чтобы почесать голову, трибун
увидел, что тот почти лыс.
Позади Марка на палубу ступил Тарон Леймокер. Моряки замерли, прижав
правые кулаки к сердцу.
-- Здорово, ребята! -- произнес адмирал своим громким хриплым басом, а
затем положил руку на плечо трибуна: -- Береги его, Стил. Он хороший парень.
А что попал в опалу к его величеству... Насколько мне известно, добиться
этого очень просто.
Друнгарий флота тряхнул головой, отбрасывая с глаз светлую прядь. После
того как Туризин выпустил его из тюрьмы, он так и не подстриг волос.
-- Я в любом случае стал бы беречь своего пассажира, -- отозвался Зота.
-- Если с ним что-нибудь случится, это запятнает всех нас... Но где его
лошадь? Что-то ее до сих пор не доставили!
-- Сухопутные швабры! -- презрительно бросил Леймокер. На борту корабля
не было места для ошибок, забывчивости и неточности. -- Хотел бы я
задержаться подольше, но времени нет. Нужно снарядить корабли для береговой
патрульной службы. Да пребудет с тобой Фос, чужеземец.
Леймокер крепко сжал плечо Скавра, хлопнул Зоту по спине и прыгнул на
причальную доску.
Погрузка на "Пенитель моря" продолжалась. Марк наблюдал, как несут в
трюм тюки соломы -- для лошади. Той самой, что до сих пор не было видно.
Взвод видессианских солдат все еще стоял на причале. Марк громко
окликнул их, пытаясь выяснить, что же случилось с лошадью. Командир
видессиан недоуменно развел руками.
Зота сказал:
-- Прости, Скавр, но если твоя лошадь не появится к полудню, придется
отплыть без нее. У меня важные донесения. Они не могут ждать. Возможно, в
Наколее ты найдешь коня или мула.
-- Возможно, -- с сомнением отозвался трибун.
Время тянулось медленно. Марк поглядывал то на пирс, то на палубу,
пытаясь понять, скоро ли закончится погрузка.
Двое матросов уронили на палубу кувшин с вином. Липкую лужицу они
затерли шваброй, а осколки кувшина выбросили за борт. Зота выругался. В
довершение беспорядка один из них порезал босую ступню об острый осколок и
ушел, прихрамывая, перевязать рану.
-- Лучше бы тебе ходить за плугом, Алор, -- бросил ему капитан.
Товарищи незадачливого матроса тут же окрестили его "Алор - пахарь".
Наблюдая за этим происшествием, Марк отвлекся от пирса и подскочил от
неожиданности, когда со сходней донесся громкий голос:
-- Эй там! На борту! Ахой! Или как у вас принято орать, вы, ублюдки?
Можно мне залезть в вашу чертову лоханку?
Трибун резко повернулся:
-- Гай! А ты что здесь делаешь?
-- Ты что, знаешь этого увальня? -- осведомился Зота, красный от гнева.
Капитану вовсе не понравилось, что его любимого "Пенителя" обозвали
"чертовой лоханкой".
Марк объяснил капитану, кто такой Гай Филипп. Зота нехотя сказал тому:
-- Если хочешь -- поднимайся.
Старший центурион, крякнув, приземлился на палубу и покачнулся, что
неудивительно -- Гай Филипп явился в полном боевом облачении; в шлеме с
высоким поперечным гребнем, кольчуге, кожаном поясе с металлическими
бляшками, в медных поножах, с тяжелым мешком за плечами. Все это снаряжение,
начищенное до блеска, ослепительно сверкало.
Марк поддержал Гая Филиппа за плечо и с любопытством уставился на
своего старшего офицера:
-- Никак ты пришел проводить меня? Мне кажется, для этого ты слишком
принарядился.
-- Иди ты в задницу с этими проводами. -- Гай Филипп хотел презрительно
харкнуть, но под суровым, предупреждающим взглядом капитана сплюнул за борт,
а не на палубу. -- Я еду с тобой.
-- Что? -- Скавр схватился за рукоять меча. Неужели Туризин решил
отдать легион кому-то из своих офицеров? -- Гавр обещал, что передаст тебе
мою должность и мое звание, как только я окажусь за пределами столицы.
-- Вот именно! Он мне это и предложил. Что было, то было. Я посоветовал
Гавру засунуть эту должность себе в задницу.
У Зота отвисла челюсть. Никто еще не разговаривал с Автократором
Видессиан подобным образом.
Гай Филипп бросил взгляд на видессианского капитана и предусмотрительно
перешел на латынь.
-- Ну, можешь меня распять! -- сказал он трибуну. -- Я не приму легион
из рук человека, который лишил тебя звания.
-- У него были на то причины, -- ответил Скавр и торопливо, путаясь в
словах, поведал старшему центуриону, в чем эти причины заключались. -- Так
что, если ты захочешь изменить свое решение, Гавр, скорее всего, отдаст тебе
легион. Он очень хорошего мнения о тебе. Я не раз слышал об этом от него
самого.
Узнав о любви между трибуном и Алипией, Гай Филипп воскликнул:
-- Ты, должно быть, рехнулся! Так играть с огнем!.. -- И старший
центурион вынес приговор вполне в его духе: -- Нет, женщины приносят куда
больше неприятностей, чем радости. Я тебе и раньше об этом говорил.
Марк промолчал.
-- Но почему он заподозрил тебя в измене? Вот что удивительно, --
продолжал Гай Филипп. -- Что дало бы тебе низвержение Гавра? Кто бы ни
пришел ему на смену, он будет хуже.
-- Именно так я и считаю.
-- Разумеется. Ведь ты не полный дурак. И я назад не вернусь. Лучше мне
бедствовать под твоей командой, чем процветать под началом Его
Подозрительного Величества. -- Гай Филипп усмехнулся: -- Ну вот я и стал
настоящим наемником! Для меня мой командир важнее целого государства.
-- Я этому рад, -- просто сказал Марк. И добавил: -- Но имей в виду:
веселого нас ждет мало.
-- А, ты о Земарке? Так ведь нас теперь будет двое, а это увеличивает
наши шансы ровно в два раза. А то и больше. Да, -- добавил ветеран в ответ
на невысказанный вопрос Скавра. -- Туризин сказал мне, куда тебя посылает.
Насколько я понимаю, тебе повезло. Гавр в такой ярости! Я просто удивлен,
что он не прикончил тебя на месте.
-- Да я и сам, по правде сказать, до сих пор этому удивляюсь, --
сознался Марк. -- Впрочем, пока я собирал вещи и оружие, у меня было время
поразмыслить над решением Туризина. Если Земарк меня убьет -- результат
будет равен обычной смертной казни. Фью! Нет Скавра! А если я уничтожу
Земарка -- что ж, правда, Скавр останется коптить небо, зато Туризин
избавится от сумасшедшего фанатика, который во сто крат опаснее меня. Ну а
если мы с милейшим Земарком каким-либо удачным образом угробим друг друга...
В таком случае Гавр убьет сразу двух зайцев.
Гай Филипп плотно сжал губы.
-- Ты прав, -- признал он. -- Эти видессиане еще более верткие, чем
греки, клянусь! Чума на них! Три комбинации! И во всех трех Гавр выходит
победителем. -- Старший центурион взглянул на трибуна из-под поднятой брови.
-- Единственная неприятность заключается в том, что в двух из трех ты --
вернее сказать, мы -- проигрываем.
----------
Путь под парусами из Видесса до Наколеи -- при условии, что удержится
попутный ветер, -- занимает дней семь. Зота давал команде возможность
отдохнуть и не прикасаться к веслам. Голубой парус нес "Пенителя" на восток.
Конь Скавра, в конце концов доставленный на корабль, был привязан к
мачте в носовой части корабля. Поначалу великолепное животное испуганно
стригло ушами, прислушиваясь к незнакомым звукам. Но затем решило, что они
не представляют угрозы, и перестало обращать на них внимание.
Трибун делал все, что мог, чтобы конь привык к новому хозяину. Марк,
разумеется, знал, что не совладает с крупным серым жеребцом, если между ними
не возникнет взаимопонимания; одного опыта, весьма небольшого, римлянину не
хватит.
Поэтому Марк расчесывал коню шелковистую серую гриву, гладил за ухом,
кормил сушеными абрикосами и яблоками, выпрошенными у кока.
Конь принимал ласку горделиво. Казалось, он считал, что такое отношение
полагается ему по праву.
Скавр легко приспособился к судовым порядкам. Он носил только легкую
тунику, а из оружия оставил себе меч. Так делали на корабле многие. Гай
Филипп упорно таскал штаны и не снимал подбитых гвоздями сапог. На босые
ноги трибуна старший центурион поглядывал с явным неодобрением.
-- Я решил, что лучше будет последовать примеру матросов, -- пояснил
Марк. -- Они знают о море больше, чем я.
-- Будь они еще умнее -- остались бы на суше. -- Гай Филипп вынул из
ножен гладий и попробовал ногтем острие. -- Не хочешь размяться? После
долгой зимы, которую ты провел, зарывшись по уши в пергамент, тебе это не
повредит.
Трибун вытащил из ножен свой меч и вдруг замер от неожиданности. Вокруг
клинка был обмотан длинный свиток. На краях он был залеплен древесной
смолой, чтобы не разворачивался.
-- Что там у тебя? -- спросил Гай Филипп, увидев, что трибун
замешкался.
-- Сам еще не знаю.
Скавр развернул пергамент и очистил ногтем клинок от прилипшего кусочка
смолы.
-- От кого это? Что там написано? -- Гай Филипп подошел ближе,
вглядываясь в замысловатую вязь видессианских букв. В отличие от трибуна.
Гай Филипп так и не научился читать на языке Империи. Ему хватало проблем и
с родной латынью.
-- От Нейпа, -- ответил Марк.
Он не стал читать вслух, а быстро пробежал глазами свиток и пересказал
записку по-латыни.
"Да хранит тебя Фос! -- писал маг из Академии. -- Я рад, что у меня
наконец появилась возможность хорошенько исследовать твое необычное оружие.
Я сожалею лишь о том, что обстоятельства, позволившие мне сделать это, столь
печальны. Моя записка содержит краткое изложение результатов моих
исследований. Закованный в железо дурень уже топочет у меня под дверью..."
Марк улыбнулся. Он словно въяве увидел Нейпа, лихорадочно строчащего
письмо под злющим взглядом солдата. Впрочем, Скавр не сомневался: солдату не
слишком удалось погонять Нейпа.
"Заклинания, наложенные на твой меч, чрезвычайно сильны. Должен
признаться, подобного я еще не встречал. Я предполагаю, что это явление
обусловлено весьма слабой природой чародейства в твоем мире. Ты и твои
товарищи нередко говорили мне об этом. Только необыкновенно сильные чары в
состоянии действовать в вашем мире хоть каким-то образом. Следствие: чары,
наложенные на твой меч, сотворены для более суровых обстоятельств. В нашем
мире они сделались необыкновенно могучими. У меня возникли затруднения даже
на начальном этапе исследований.
Я не мог понять природу их происхождения. Грубая сила твоего меча
затрудняла мою работу -- все равно что измерять море, черпая его чайной
ложкой. Прости, я отвлекся.
Итак, что же я все-таки выяснил. На меч наложены два различных вида
заклинаний. Первое охраняет меч и его владельца от чар врага. Ты был
свидетелем этому, и не один раз. Я весьма сожалею о том, что не могу
сказать, как именно эти чары были наложены на оружие.
Поскольку защитные чары меча столь велики, второе заклинание удалось
выявить лишь косвенными методами. Боюсь, в данном случае результаты не
вполне удовлетворительны. Это заклинание способно защитить не только того,
кто носит на себе меч, но и весь его народ. Ни один видессианский маг не
смог бы создать ничего подобного. Будь у меня сейчас меч твоего рыжеволосого
друга, я мог бы предложить тебе более исчерпывающую информацию. Впрочем,
думаю, возьми я в руки оба меча, я погиб бы на месте.
Прими мои извинения за то, что не могу рассказать больше. Не думаю,
чтобы ты оказался в Видессе случайно. Но это лишь догадка. Я не могу
подтвердить ее никакими доказательствами.
Добавлю, что один историк, которого мы оба хорошо знаем, разделяет мое
мнение. Мы оба желаем тебе успеха! Благостью Повелителя Доброго Разума мы
надеемся увидеть тебя снова.
Нейп".
Трибун не стал переводить для Гая Филиппа последние несколько фраз. Но
на душе у него потеплело. У Алипии Гавры не было никакой возможности
встретиться с ним открыто. Однако она предположила, что галльский меч
вернется к трибуну и Марк получит письмо Нейпа.
Скомкав пергамент, Марк бросил его в море.
Гай Филипп осведомился:
-- Ну и что толку знать, что меч заколдован? Ты ведь не колдун, чтобы
возиться с заклинаниями.
- К сожалению. Будь я магом, я опалил бы бороду Земарка чарами.
-- Поменьше болтай. Ты ведь не сможешь это сделать, -- сказал Гай
Филипп. -- Вот тебе мой совет: пользуйся оружием как надо! Иначе ты не
доживешь даже до встречи с Земарком. Берегись!
Он прыгнул к трибуну, направив острие гладия в грудь Марка. Скавр
пружинисто отскочил. Моряки столпились вокруг, наблюдая за поединком.
Глава четвертая
Простое, черное как сажа знамя, некогда бывшее флагом бандитской шайки,
ныне заставляло трепетать всю Пардрайю. Гордые каганы признали Варатеша
главой только что поднявшегося Королевского Клана и прислали ему отряды,
чтобы воевать с аршаумами. Несдобровать бы этим гордецам, вздумай они
отказаться! И они об этом хорошо знали.
Варатеш ударил шпорами свою лохматую степную лошадку. Рядом широкой
рысью несся громадный черный жеребец. Глядя на всадника в белых одеждах,
возвышающегося на черном коне, Варатеш хмурился.
"Королевский Каган"! "Повелитель Степи"! Так называли теперь Варатеша.
Авшар, как и остальные, громогласно именовал этими титулами бывшего вожака
бандитов. Но и князь-колдун, и сам Варатеш слишком хорошо знали, что это
ложь. Игрушка, которую дергают за веревочки! Орудие в руках колдуна!
Не будь Авшара, Варатеш до сих пор оставался бы жалким вожаком голодной
стаи бандитов. Блохой, которая куснет и поскачет дальше, если не прихлопнут.
Иногда Варатешу хотелось, чтобы смерть настигла его поскорей. До
встречи с Авшаром ему не раз приходилось убивать. Но даже тогда Варатеш еще
не знал, что такое настоящее зло.
Он стал плохо спать. В кошмарах ему виделись раскаленное докрасна
железо, обгоревшая плоть, крики ослепленных людей. И это он сделал сам,
своими руками. Он отдал приказ, он участвовал в пытке. Но, пройдя через
ужас, он стал Королевским Каганом, и теперь одно его имя наводило страх.
Авшар хмыкнул. Его смех был ледяным, как воды зимней реки. Под порывами
ветра за спиной князя-колдуна развевался белый, как саван, плащ. Черный конь
нес всадника на юго-запад.
-- Мы разобьем их, -- проговорил колдун, усмехаясь. Он говорил на языке
хаморов без малейшего акцента, хотя и не был кочевником. Варатеш знал, что
скрывается под просторными белыми одеждами. Лучше бы ему никогда не видеть
этого!
-- Да, мы разобьем их, -- повторил Авшар. -- Они заплатят за
оскорбление, нанесенное Родаку, а значит, и тебе, о мой повелитель.
Колдун легко и естественно назвал Варатеша "повелителем", но это не
могло обмануть бандита. Игрушка! Орудие! Эти слова жгли мозг Варатеша.
Авшар добавил:
-- Твои отважные воины и мои хитроумные чары навсегда развеют сказку о
неуязвимости "непобедимых аршаумов".
При звуке этого голоса, в котором слышалась неутолимая жестокость,
Варатеш содрогнулся. Но логика колдуна была безупречна. Аршаумы шли через
Пардрайю, несмотря на запрет, исходивший от Великого Кагана. Что же, он,
Варатеш, -- глупая овца или несмышленый мальчишка, чтобы эти аршаумы не
обращали на него никакого внимания?
- Предвещает ли гадание удачу? -- спросил Варатеш.
Авшар обратил на кочевника свой страшный взор. Варатеш отшатнулся.
С леденящим душу смешком князь-колдун ответил:
-- Какое мне дело до суеверий? Я не энари, Варатеш! Я не жалкий
трясущийся в экстазе шаман, что испуганно всматривается в будущее. Будущее я
создаю сам!
----------
-- Что предвещают приметы? -- Сам того не зная, Горгид повторил вопрос
Варатеша. Большой скептик, грек слабо верил в предсказания, но чудеса нового
мира заставили даже упрямого Горгида усомниться в некогда непоколебимом
рационализме.
-- Скоро узнаем, -- отозвался шаман. Голос звучал приглушенно из-под
страшной оскаленной демонской маски.
Протянув руку, энари взял тоненькую палочку из ивовой древесины. При
этом движении множество полосок бахромы, нашитых на шаманскую одежду, пришло
в движение. Сняв с пояса кинжал, Толаи разрезал палочку на две части.
Вожди аршаумов окружали верховного шамана.
-- Дай руку, -- молвил Толаи, обращаясь к Аргуну. Каган безмолвно
повиновался. Он даже не дрогнул, когда шаман сделал надрез на его пальце.
Размазав кровь Аргуна по одной из половинок, Толаи пояснил:
-- Это будет обозначать нас.
Он вонзил вторую палочку в землю Пардрайи, испачкав ее почвой.
-- А это -- хаморы.
-- Я могу дать свою кровь, если нужно, -- предложил Батбайян.
Из-под неподвижных губ маски прозвучало:
-- Мне следовало бы добавить: хаморы, являющиеся нашими врагами.
Батбайян слегка покраснел.
Толаи заключил:
-- Довольно разговоров! Посмотрим, что скажут нам духи -- если они
смогут ответить мне.
Шаман взял барабанчик, края которого были покрыты такой же затейливой
бахромой, как и его одежда. Встав, Толаи принялся тихо постукивать по
натянутой коже. Глухие удары словно исходили из недр земли. Они звучали в
унисон протяжному монотонному пению Толаи. Шаман тянул без слов, выплясывая
вокруг двух палочек -- сначала медленно и осторожно, затем все быстрее.
Пляска стала стремительной. Шаман подпрыгивал все выше, метался
вправо-влево все резче. Теперь он не замечал собравшихся вокруг вождей.
Вот хриплый голос выкрикнул что-то на непонятном языке. Звук послышался
на высоте примерно трех метров над головой шамана. Ему ответил другой голос,
высокий, похожий на женский.
От неожиданности Горгид подскочил. Скилицез прошептал побелевшими
губами молитву и очертил круг у сердца. Сперва Горгид подумал, что это сам
шаман разговаривает под маской на два голоса, но тут оба голоса зазвучали
одновременно. Ни один шутник не смог бы этого сделать.
Толаи исступленно вертелся по кругу.
-- Покажи мне! -- закричал он.
Удары барабана гремели, как раскаты грома.
-- Покажи мне! Покажи мне! Покажи мне!
Первый голос ответил грубо и резко. Демон явно отказывал в просьбе.
-- Покажи мне! Покажи мне! Покажи мне!
Теперь целый хор голосов присоединился к шаману:
-- Будущее! Покажи мне будущее!
Гневный вопль чуть не оглушил Горгида. Внезапно настало мертвое
молчание.
-- Вы только поглядите! -- воскликнул Виридовикс. А Ирнэк
удовлетворенно произнес:
-- А!
Обе палочки, одна красная от крови Аргуна, вторая темная от земли,
поднимались, как живые существа. Они медленно двигались по воздуху, пока не
повисли на высоте половины человеческого роста. Затем замерли.
Аршаумы напряженно смотрели на них. От изумления Виридовикс разинул
рот.
Как атакующая змея, черная палочка устремилась к красной. Палочка,
вымазанная кровью, в ответ атаковала противника. Вдруг обе замерли, словно
заколебавшись, и медленно опустились вниз, время от времени пытаясь
наброситься друг на друга. Окровавленная поднялась над своей противницей и
так зависла.
Аршаумы радостно закричали, но тут же прикусили язык: внезапно красная
палочка откатилась в сторону.
И снова у вождей вырвался громкий крик, на этот раз -- испуганный и
недоуменный. Кровь внезапно исчезла с поверхности древесины, а палочка
разломилась на три части.
Наблюдая за вождями аршаумов, Горгид пришел к выводу, что во время
прошлых гаданий шамана ничего подобного они не видели.
В этот миг "хаморская" палочка также разломилась, но на двенадцать
кусков. Некоторые вспыхнули ярким пламенем. Самый большой обломок исчез.
Потеряв сознание, Толаи рухнул ничком. Горгид успел подхватить шамана
прежде, чем тот коснулся земли. Сорвав маску с лица шамана, грек мягко
похлопал его по щекам. Толаи застонал и медленно пошевелился. Склонившись
над Толаи, Ариг прижал к его губам бурдюк с кумысом. Толаи закашлялся и
открыл глаза.
-- Еще, -- просипел он.
-- Ну? -- сказал Ирнэк. -- Такого предсказания мы еще не видывали. Что
оно означает?
Толаи смахнул со лба холодный пот. Шаман был настолько бледен, что даже
темный цвет кожи не мог этого скрыть. С большим трудом Толаи сел.
-- Эту головоломку вы должны разрешить сами, -- проговорил он,
вздрогнув от ужаса. -- Я не могу разъяснить вам, что именно вы видели. Эта
магия намного сильнее моей. Она окутала мои чувства туманом, она едва не
вышибла из меня дух. Я был точно хорек, гнавшийся за мышью и не заметивший
медведя, пока тот не поддал ему лапой.
-- Авшар! -- тут же сказал Горгид.
С этой догадкой Батбайян и Виридовикс едва не опередили его.
-- Не могу сказать наверняка. Не думаю, чтобы проклятый колдун вообще
чувствовал мое присутствие. Будь это так, от меня остался бы лишь хладный
труп. Я никогда еще не соприкасался с такой страшной магией. Черный ледяной
туман... Холодный, влажный, смертоносный... -- Толаи провел рукой по липу,
пытаясь стереть память об этом жутком прикосновении.
Внезапно Скилицеза охватил ужас. Офицер выкрикнул имя Скотоса и снова
обвел круг вокруг сердца. Пикридий Гуделин, не имевший обыкновения призывать
Божество всякую минуту, последовал примеру Скилицеза.
Горгид не разделял веры видессиан, но описание Толаи действительно в
точности совпадало с атрибутами дьявольского противника Фоса. Грек
нахмурился.
-- Ну и что? -- сказал Аргун. Для него и Фос, и Скотос были лишь
пустыми словами. -- Скотос? Какой-то дух, которому поклоняетесь вы,
видессиане? Какое отношение он имеет к нашей степи? Здесь не его дом. Лучше
бы ему поберечься!
-- Мы не поклоняемся Скотосу! -- сурово произнес Скилицез и начал
развивать идею единого универсального божества.
Горгид оборвал его:
-- Авшар -- не бог и не дух. Когда Скавр в Видессе сразился с ним на
мечах, из ран Авшара текла кровь. И в конце концов Скавр побил его.
-- Это правда, -- подхватил Ариг. -- Я был при этом. В тот день мы с
тобой и встретились, Вридриш, -- помнишь? О! Два высоких воина, и каждый
мастерски владеет мечом!
-- Увы! Я слишком рано ушел с пирушки и не видел поединка, -- сказал
кельт. -- Тем хуже для меня. Я удрал с глупой девкой. Вместо того чтобы
полюбоваться отличной схваткой, я убил время с какой-то неуклюжей шлюхой.
Ирнэк задумчиво проговорил:
-- Не люблю я идти вперед совершенно вслепую.
-- Когда дело касается битвы, узнать смысл предсказания всегда
непросто, -- возразил Толаи. -- Сильные чувства сражающихся затемняют даже
глаза духов. Черные дьявольские чары окружают будущую битву, закрывают ее
густыми тенями. Скоро мы без всяких предсказаний узнаем всю правду, так что
нам больше не придется ломать себе голову над этой загадкой.
----------
Разведчики Аргуна заметили приближающуюся армию врага, когда она
находилась на расстоянии целого дня пути к северо-востоку от аршаумов. В
любом другом случае такое заблаговременное предупреждение принесло бы
большое преимущество, но когда речь шла об Авшаре и его колдовстве, все это
не имело большого значения.
Готовясь встретить передовые отряды Варатеша, аршаумы развернули боевые
порядки. Они были, как заметил Виридовикс, куда более организованны, чем
хаморы. Хаморы воевали кланами, семьями или просто каждый сам по себе.
Каждая небольшая группа имела своего вождя.
Аршаумы делили кланы на небольшие подразделения по десять человек;
десятки объединялись в сотни, сотни -- в тысячи. Каждое подразделение имело
командира, так что приказы передавались быстро и исполнялись с точностью,
поразившей кельта.
-- Да им самое место в римском легионе! -- сказал Виридовикс Горгиду
почти жалобным тоном, когда отряд кочевников Аргуна разбился по команде на
взводы и снова перестроился в один отряд. Построение происходило в полной
тишине. Приказы отдавались черно-белыми сигнальными флагами.
В ответ грек только хмыкнул. За свою жизнь он повидал сражений больше,
чем мог или хотел припомнить. Но при этом он всегда оставался только врачом,
надежно укрытым от опасности за стальными рядами легионеров.
Оказавшись в армии аршаумов, Горгид был обречен взять в руки оружие.
Среди кочевников не мог находиться человек, который не принимал бы участия в
сражении. Даже Толаи брал в руки лук и саблю и сражался наравне с
остальными.
Горгид педантично осмотрел свои доспехи и оружие. Он убедился в том,
что гладий хорошо заточен, панцирь из твердой, как камень, кожи и маленький
круглый щит не имеют уязвимых мест, а подпруга хорошо затянута.
-- Из тебя еще получится хороший воин, -- одобрительно заметил кельт.
Виридовикс мог легкомысленно относиться почти ко всему, но только не к
оружию. Здесь он мог дать фору даже дотошному греку.
- Не приведи бог! -- отозвался Горгид. -- Но если что-нибудь случится,
винить в этом мне придется только самого себя.
Он ощущал холодок, бегущий по спине, и одновременно с тем -- теплоту в
груди. Отчасти это было вызвано возбуждением, отчасти -- желанием так или
иначе покончить с предстоящей опасностью. И это было совсем не похоже на то
чувство, которое он обычно испытывал перед боем, оставаясь просто врачом
легиона. Прежде Горгид переживал лишь отвращение к предстоящей бойне.
Это возбуждение, такое новое и незнакомое, отчасти устыдило грека.
Когда он попытался рассказать об этом Виридовиксу, тот понимающе кивнул.
-- У меня тоже так было, и не раз. Жажда крови -- это жарче сжигающей
горячки, крепче вина, слаще поцелуя красавицы... -- Виридовикс оборвал фразу
и помрачнел, вспомнив Сейрем. -- И если бы твое искусство исцеления могло
излечить человека от этого жестокого чувства, то лучшего и желать нельзя!
-- Так ли? -- Горгид покачал головой. -- Но если мы все исцелимся от
жажды убийства, то как нам защищаться от убийц и захватчиков?
Кельт потянул себя за длинный ус.
-- Убирайся к воронам, трепло! Мы с тобой уже десять раз обежали вокруг
дерева. Теперь ты будешь доказывать мне, что в войне есть своя
необходимость! А я хочу лишь одного: чтобы войнам настал конец. Гай Филипп,
этот угрюмый вояка, ржал бы до рези в животе, если бы мог услышать нас.
-- Думаю, Гай Филипп сказал бы, что наш спор не стоит и выеденного
яйца. Не слишком-то он любит долгие разговоры о том, что "правильно", а что
"неправильно". Он принимает жизнь такой, какова она есть. Гай Филипп умеет
приспособиться к обстоятельствам и при этом не умничать. Римляне всегда
таковы. Раньше я частенько думал: что это -- величайшая мудрость римлян или
же их проклятие?
Несколько отрядов аршаумов выступило вперед, оторвавшись от основной
армии. Они желали схлестнуться с хаморами и проверить их на прочность в
первой стычке. Некоторые аршаумы держали пари, что одного их вида будет
достаточно, чтобы рассеять хаморов Варатеша.
Батбайян молчал. Его раздирали противоречивые чувства. Он хотел
надеяться на то, что аршаумы окажутся правы и хаморы побегут... И в то же
время не мог не гневаться, слыша, как потешаются над его соплеменниками.
Передовой отряд вернулся задолго до того, как сгустилась темнота.
Несколько человек вели коней без седоков. Пятеро были ранены. Пока разбивали
лагерь, аршаумы забросали своих товарищей вопросами.
-- Было странно. Непонятно, -- сказал один из разведчиков. Он стоял
неподалеку от Горгида, так что грек слышал каждое слово.-- Мы столкнулись с
несколькими отрядами "косматых". Такие же передовые части, как наша. Первый
отряд пустил в нас несколько стрел и удрал. Но второй сражался, как
одержимый. -- Аршаум почесал в затылке. -- Так чего же нам ожидать?
-- М-да, не густо, -- проворчал Виридовикс. -- Ну да ладно. Скоро мы и
без того все будем знать. Вот уж точно!
----------
Багровый свет ночных костров освещал лежавших на земле обнаженных
кочевников. Их было с десяток. Они не были связаны, однако не могли
пошевелиться. Одни хаморы наблюдали за ними со страхом, другие ухмылялись.
-- Смотрите, какова награда за трусость! -- сказал Авшар. Голос
князя-колдуна звучно гремел, разносясь по всему лагерю.
Авшар сделал два быстрых и в то же время плавных движения руками.
Рукава его просторного белого одеяния развевались, как крылья.
Раздался душераздирающий крик. Один из беспомощно распластавшихся на
земле хаморов застонал от боли, когда его руки -- сперва одна, а потом и
другая -- выскочили из суставов.
Затем послышался еще один дикий крик. Нога второго кочевника
вывернулась из сустава и отлетела в сторону, как сорванная ветром ветка.
Варатеш до крови прикусил губу, едва заслышав крики несчастных. Вождь
бандитов и сам не был новичком в таких делах. Для достижения своих целей он
нередко прибегал к жестокости, однако никогда не наслаждался ею, как Авшар.
Крики перешли в протяжные слабеющие стоны. Хлынула кровь. Голоса
умирающих стали затихать -- на этот раз навсегда.
Наконец настала мертвая тишина.
Авшар сказал:
-- Похороните эту падаль. Урок окончен. Вы получили хорошее
предостережение на будущее.
Собравшись с духом, Варатеш обратился к князю-колдуну:
-- Это было чересчур жестоко. Так ты только вызовешь ненависть к нам
обоим.
Насытившийся кровавым зрелищем, Авшар усмехнулся. Варатеш с трудом
удержался, чтобы не бежать от него прочь.
-- Это только взбодрит их, -- беспечно сказал колдун, жадно поглядывая
на искалеченные трупы. -- Пусть ненавидят, лишь бы боялись. Завтра аршаумы
позавидуют этим негодяям. Я проделал сложную работу, зато заклинания мои
надежны.
----------
Кровь из раны над бровью стекала по лицу конного разведчика, но он,
казалось, не замечал этого.
-- Если они будут двигаться с той же скоростью, -- устало сказал он
Аргуну, -- то будут здесь через час.
Каган кивнул:
-- Спасибо, друг.
Разведчик развернул коня и поспешил к своему отряду.
-- Мне тоже пора к моим, -- сказал Ирнэк. -- Удачной охоты!
-- Ну, Толаи, -- обратился к шаману Аргун, -- ты готов?
-- Уже давно. -- Шаман улыбнулся. Маску демона он держал под мышкой.
День выдался теплым и солнечным, а Толаи не хотел взмокнуть от пота, нацепив
маску слишком рано. -- Я начну, когда захочешь. Будем надеяться, что
заклинания сработают. Если же нет... -- Он пожал плечами.
-- Надеюсь, что они не сработают! -- вмешался Дизабул. -- Я хотел бы
одолеть врага в честном рукопашном бою! Резня будет страшнее, если мы
порубим их саблями!
Дизабул взмахнул рукой, как мечом. Его глаза загорелись волчьим огнем.
-- Страшная резня будет и среди наших людей, болван! -- ответил Ариг.
-- О них и следует думать в первую очередь!
Дизабул вспыхнул, но, прежде чем ссора между братьями разгорелась не на
шутку, Аргун быстро заговорил с видессианами:
-- Ну, мои союзники, примете ли вы участие в битве?
Скилицез кивнул, быстро и уверенно. Гуделин наклонил голову с неохотой.
Толстый чиновник никогда не скрывал своего отвращения к военному делу.
Агафий Псой потянулся через плечо, взял из колчана стрелу и положил ее на
тетиву лука. Что касается Батбайяна...
- Сегодня я полностью на стороне Дизабула, -- сказал молодой хамор. Его
единственный глаз горел огнем, как у хищника, поджидающего добычу.
-- И я. Прости уж, милый Ариг, -- подхватил Виридовикс. Прикрыв глаза
рукой от яркого солнца, кельт оглядел степь, ожидая появления передового
отряда хаморов. -- Сегодня я хочу отомстить!
-- Нам вполне хватит просто победы. Неважно, какими средствами она
будет достигнута, -- сказал Горгид. -- Наша основная цель -- Йезд. Мне
хотелось бы, чтобы эта битва была выиграна малой кровью. Чем меньше потерь
мы понесем сейчас, тем сильнее будет наша армия, когда мы подойдем к Машизу.
Греку пришлось приложить некоторые усилия, чтобы голос его не дрожал.
Сердце билось учащенно, в горле застрял ком. От многих солдат Горгид слыхал,
что эти неприятные ощущения исчезают, когда дело действительно доходит до
битвы. Он ждал начала сражения, надеясь, что ветераны не лгут.
На левом фланге громко загудели трубы. Качнулись вверх-вниз сигнальные
флаги.
-- Они увидели неприятеля! -- воскликнул Ариг, пристально вглядываясь в
сигналы флажков. -- Ирнэк отходит. Они, должно быть, обошли его с флангов.
-- В таком случае крыло хаморов оголится, и мы сможем атаковать их, --
отозвался Аргун. Каган махнул знаменосцу, и тот еще выше поднял на длинном
копье черный кафтан Боргаза.
Сигнальщик взмахнул флагами, и армия двинулась на запад. Большой
барабан отбивал глухие удары. Барабанщик, неподвижно сидящий на телеге,
подвергался большой опасности. Он был едва ли не единственным аршаумом,
защищенным кольчугой.
-- Вперед! -- крикнул Аргун. Начало боя пьянило старого кагана.
Горгид дернул поводья своей лошади, и она понеслась вперед за
остальными. Только Толаи и другие шаманы остались на месте. Они занимались
последними приготовлениями.
Виридовикс придвинулся поближе к греку.
-- Довольно долго ты будешь для них бесполезен, -- предупредил он. --
Сперва в дело вступают лучники. А потом начнется рукопашная. Тогда гляди --
не оплошай!
Горгид нетерпеливо наклонил голову в знак согласия. Ему уже доводилось
видеть нечеловеческую меткость лучников.
Впереди показались движущиеся точки. Кто это скачет -- друзья или
враги?
У аршаумов, в отличие от грека, сомнений не возникло. Одним слаженным
движением они натянули тетиву до уха и пустили первые стрелы. Иным пришлось
откинуться в седле назад, такой тугой была тетива.
Кони и всадники валились наземь, убитые врагами, которых они даже не
успели увидеть.
Глаза Горгида расширились. Стрелять по неподвижной мишени -- это одно,
но поражать на таком расстоянии движущуюся цель, да еще на скаку, с седла...
Да, это было нечто совсем иное!
Однако хаморов было слишком много, чтобы стрелы могли истребить их
всех. У самого уха Горгида свистнула вражеская стрела. Затем пролетело мимо
еще несколько. Один из солдат Псоя вскрикнул и схватился за ногу. Неподалеку
с седла рухнул аршаум. В горле у него застряла стрела.
Горгид внезапно понял, что имел в виду Виридовикс. Он выхватил меч и
выкрикнул проклятие Варатешу. К несчастью, греку пришлось бессильно ждать,
пока противник подойдет ближе.
Враждующие стороны стремительно опустошали колчаны. То и дело отряды из
нескольких лучников молниеносно приближались к врагу, выпускали град тяжелых
длинных стрел и тут же неслись прочь. С более дальнего расстояния кочевники
посылали более легкие стрелы с тонкими и острыми, как иглы, наконечниками.
Эти стрелы были не столь смертоносны. Тяжелые же пробивали даже
металлический доспех.
Степная война развивалась в постоянном движении. Римлянам с их точными
маневрами и правильными передвижениями пехотных частей здесь просто не
нашлось бы места. В отступлении степняки не усматривали никакого позора.
Наоборот, зачастую это был лишь маневр, цель которого -- завлечь врага в
ловушку.
Аршаумы с их более крепкой дисциплиной и умелой системой командования
владели этой хитрой игрой лучше, чем хаморы. То и дело они пускались в
притворное бегство, а затем обходили врага с флангов полумесяцем и отсекали
вырвавшихся вперед хаморов от основных сил.
Битва стала еще более жестокой. Попавшие в окружение хаморы отчаянно
пытались пробиться к своим товарищам.
Пришпорив лошадь, Виридовикс помчался туда, где схватка кипела наиболее
яростно, и тут же столкнулся с хамором, истекающим кровью. Хотя щека и плечо
кочевника были рассечены, он продолжал сражаться. Его лицо казалось сплошной
маской боли и ярости. С криком хамор замахнулся на кельта, пытаясь поразить
его ударом сверху, а потом сделал выпад, который едва удалось отбить. Враги
обменялись несколькими ударами.
Длинный меч Виридовикса давал кельту некоторые преимущества, но
превосходство кочевника в мастерстве управления конем сводило это
преимущество фактически на нет. Хамор без всяких усилий направлял коня одним
движением коленей и легко удержался в седле, когда один из выпадов
Виридовикса заставил его покачнуться.
Кельта спасла лишь сила его рук. Иначе он не удержал бы яростного удара
кочевника. Сабля разрезала штанину, и кельт почувствовал, как холодное
лезвие коснулось кожи.
В этот момент в бок лошади хамора впилась стрела. Животное взвилось на
дыбы. Всадник отвлекся от противника -- его силы были направлены на то,
чтобы удержаться в седле. Прежде чем он обрел равновесие, меч Виридовикса
перерубил ему горло. Хамор рухнул на траву. На его лице навсегда застыло
выражение недоумения и ужаса.
Кельт не почувствовал того свирепого возбуждения, которого так ожидал,
когда ввязывался в битву. Он ощутил лишь удовлетворение от того, что
по-прежнему хорошо делает свою работу. Но радость так и не пришла.
-- Что ж, мне пришлось это сделать, ничего не поделаешь, -- сказал он
самому себе. Затем он на мгновение замер, недовольный таким ходом мыслей. --
Чтоб меня разорвали боги! Похоже, я превращаюсь в римлянина!
Гуделин вступил в поединок с хамором, который был еще толще, чем
чиновник. Однако тучный кочевник оказался умелым бойцом. Бюрократу
приходилось туго. Хамор легко отбивал неуклюжие выпады Гуделина и уже успел
несколько раз несильно кольнуть имперца. Пока что удача сопутствовала
видессианину и уберегала его от гибели.
-- Да не целуйся ты с ним, Пикридий, во имя Фоса! -- взревел Панкин
Скилицез. -- Руби, руби!..
Но суровый видессианский офицер был поглощен схваткой с врагом. У него
не было никакой возможности прийти Гуделину на помощь.
Бюрократ плотнее сжал зубы, когда еще один скользящий удар зацепил его
ногу.
Горгид пришпорил лошадь и галопом помчался к Гуделину. Хамор бросил
беглый взгляд в сторону нового врага. Завидев бородатое лицо, он принял
грека за одного из людей Варатеша и решил, что тот скачет на подмогу, желая
добить врага. Хамор осознал свою ошибку как раз вовремя, чтобы успеть отбить
выпад Горгида.
-- Да кто ты такой, кусок овечьего дерьма? -- заорал он в гневе, нанося
врачу удар по голове.
Хамор был сильным человеком. Но Горгид привык иметь противником
Виридовикса и потому удержал удар. Затем он снова сделал резкий выпад,
вложив в этот колющий удар всю силу своего тела. Глаза хамора расширились,
когда гладий проткнул жесткую кожу панциря и вошел между ребер. Раненый
успел нанести греку рубящий удар саблей, но в этой атаке уже не было мощи.
Алая кровь запузырилась у ноздрей хамора. Он вдохнул, и изо рта у него
хлынула кровь. Кривая сабля выпала из ослабевшей руки. Глаза хамора
побелели, и он рухнул с коня.
-- О, ты очень храбро бился! -- крикнул Гуделин, размахивая саблей и
чуть не отрубив Горгиду ухо.
Врач уставился на свой окровавленный меч. Легионеры, похоже, оказались
правы. Ни для страха, ни для размышлений времени попросту не остается. Тело
реагирует автоматически -- и вот уже враг лежит на земле мертвым.
Горгида наконец вырвало.
Кислый привкус еще держался у него во рту, когда другой кочевник,
пытаясь вырваться из окружения, вдруг с мрачной решимостью стал наступать на
грека. Глаза Горгида были полны слез, его мутило, но тем не менее он успел
поднять щит, отражая натиск хамора. Щит треснул, и его пришлось отбросить в
сторону.
Второй противник Горгида умел защищаться от колющего удара не больше,
чем первый, однако на этот раз Горгид бил не так точно. Кочевник покачнулся,
схватившись за кровавую рану на плече. Грека охватил гнев, когда он понял,
что противник его остался жив.
Уличив себя в кровожадности, Горгид ужаснулся.
Рукопашный бой шел уже по всей линии фронта. Колчаны опустели. Если у
аршаумов и имелось какое-то преимущество, то оно оказалось незначительным.
Бандиты Варатеша -- повелители степи -- бились с яростью обреченных, которым
было нечего терять. Кланы, которых силой вынудили примкнуть к банде
Варатеша, держались менее мужественно. Однако вид громадной фигуры в белых
развевающихся одеждах, восседающей на крупном черном жеребце, оставался для
них немой угрозой. Хаморы знали: бегство равнозначно страшной гибели от рук
Авшара, и потому предпочитали биться насмерть.
Виридовикс зарубил еще одного противника. Наблюдая за тем, как тот
валится с седла, кельт чуть было не пропустил второго врага -- тот был
вооружен легким копьем.
У хамора было преимущество над кельтом: копье оказалось длиннее
галльского меча. К счастью для Виридовикса, всадник находился слишком близко
и не мог набрать скорости для атаки. Поэтому он просто ткнул копьем, целясь
в лицо кельта. Виридовикс пригнулся и, подхватив копье за древко, сильно
дернул. Первый удар меча перерубил древко пополам. Кочевник едва не
перелетел через голову лошади. Удерживая равновесие, хамор широко взмахнул
руками. Виридовикс нанес ему удар. Хамор дико вскрикнул и рухнул на землю.
Половина его лица была снесена мечом.
Батбайян прикрыл изуродованный глаз меховой шапкой, сдвинув ее влево.
Теперь он не отличался от любого другого хамора. Гибкий и стремительный, как
змея, Батбайян наносил удары саблей и исчезал прежде, чем жертва успевала
понять, от чьей руки гибнет. Когда трое аршаумов напали на Батбайяна, не
узнав его, он на мгновение приподнял шапку. Они тотчас же отступили, узнав
страшный шрам.
Ариг был весь забрызган чужой кровью.
-- Мы тесним их! -- прокричал сын кагана на полном скаку.
Левый фланг Варатеша стал подаваться назад. Это отступление не было
обманным маневром. То здесь, то там хаморы выскакивали из боя и уносились к
северу, спасая свою жизнь. Другие продолжали упрямо сражаться. Но хаморы
больше не могли сдерживать более крепкую и дисциплинированную армию
аршаумов.
Вдруг один из аршаумов рухнул навзничь -- длинная стрела с черным
оперением пронзила его насквозь. Почти сразу же упал еще один. Затем -- еще.
Две лошади наскочили на павшую. Поднялась суматоха.
За линией отступающих хаморов натягивал свой лук Авшар -- смертоносный
стрелок, не знающий промаха. Его колчан всегда был полон. Дальность полета
его стрел превосходила даже ту, что показывали кочевники, а точность
вызывала ужас.
Командиры аршаумов гибли от черных стрел один за другим. Наступление
захлебнулось. Аршаумы стали медленно откатываться, словно убегающая от
берега волна.
-- Это и есть тот самый колдун? -- спросил Аргун. Ноги кагана были еще
слабы, но руки повиновались ему, как и прежде. Сидя в седле, Аргун сразил
мечом не меньше десятка хаморов.
Вот еще один аршаум рухнул с седла. Черная стрела впилась ему в живот.
Он забился в агонии и спустя несколько секунд затих.
-- Да, это Авшар, -- проговорил Горгид. Со странным чувством, в котором
смешались ужас, ненависть и трепет, почти благоговение, грек смотрел на
князя-колдуна, самозваную Немезиду Видесса. Высокая, облаченная в белое
фигура, похоже, даже не замечала его. Одна за другой срывались с тетивы
смертоносные стрелы.
-- Кем бы он ни был, этот колдун, из лука он стреляет отлично, --
сказал Аргун. Его непроницаемое лицо окаменело. Еще один аршаум захлебнулся
кровавым кашлем. -- Он перебьет нас по одному, если будет продолжать пускать
свои стрелы. Против такого нам не продержаться.
Что касается Виридовикса и Батбайяна, то никакого трепета в их
ненависти к Авшару не чувствовалось. Жажда мести пылала в их душах чистым,
ярким огнем. Одним слаженным движением они пришпорили коней, готовые
изрубить всех хаморов, что встанут между ними и колдуном. Однако аршаумы не
поддержали их атаки. Галл и кочевник убили несколько врагов, но пробиться к
Авшару сквозь ряды хаморов так и не смогли. Силы оказались слишком неравны.
Авшар узнал их и презрительно поклонился в седле, а потом еще и махнул
им рукой. Затем он взял еще стрелу и двинулся в их сторону.
----------
Варатеш тряхнул головой. Кровь стекала из раны на лбу и заливала глаза.
Он страшно устал. Дыхание тяжело вырывалось из его груди. Варатеш опирался
на седло. Лошадь его также была ранена. Руки вождя дрожали; сабля, которую
он сжимал, казалось, налилась свинцом.
А этот Ирнэк был сущим дьяволом. Изрядно потрепанный отряд аршаумов,
окруженный Варатешем на флангах, сумел перестроиться, выровнять боевую линию
и ударить в ответ - с такой силой, что похолодела кровь даже бывалого
бандита.
Один урок Варатеш извлек из этого: отступлению аршаумов никогда нельзя
доверять, каким бы паническим оно ни казалось. Ошибка стоила ему раны над
бровью; могла стоить и жизни.
Это случилось около полудня. С того времени Ирнэк больше не отступал.
Его конники продолжали давить на Варатеша, выискивая слабые места и
увеличивая бреши в строю хаморов. Хаморы не обладали той дисциплиной,
которая отличала их врагов, и поэтому при отступлении были уязвимы. Еще
несколько атак -- и их строй легко будет сломан.
Варатеш подозвал к себе гонца, ненавидя себя за это. Он полагал, что
сможет выиграть битву без помощи Авшара; он мечтал освободиться от власти
колдуна. Но сейчас он находился на грани поражения. А Варатеш уже вкусил от
сладкого пирога власти Великого Кагана. Он не собирался опять становиться
изгоем -- а это лучшее, на что он может рассчитывать, если битва будет
проиграна.
Горькие слова душили Варатеша, однако он сумел выдавить:
-- Скачи к Авшару. Скажи, пусть начинает.
----------
-- Убирайся, болван! -- зарычал Авшар. -- Если бы я всякий раз ждал
разрешения от Варатеша, его дело было бы проиграно давным-давно. Пошел вон!
Испуганный хамор резко отвернул коня и ускакал. Князь-колдун забыл о
нем еще до того, как тот скрылся из виду. Заклинания, над которыми работал
Авшар, требовали полной сосредоточенности. Если бы этот глупый кочевник
прервал его работу полчаса назад, даже его жизни не хватило бы для того,
чтобы возместить потери.
Авшар вытащил из мешка, притороченного к седлу, большую ядовитую змею.
Она бешено извивалась, норовя укусить мучителя, но колдун крепко держал ее
позади головы. Его пальцы в железной перчатке стиснули гибкое тело змеи.
Раздался сухой треск. Авшар бросил змею со сломанным позвоночником -- она
была еще жива -- в небольшой костер. Пламя вспыхнуло ярче, пожирая добычу.
Авшар начал читать подготовительное заклинание, произнося нараспев
слова на старинном диалекте и сопровождая их отточенными главными
движениями. Ошибка, даже совершенная в самом начале, могла привести к
катастрофе.
Облака закрыли солнце. Краем чувств, сейчас обостренных до предела,
Авшар ощущал еще одну магическую силу. Крошечную по сравнению с той, которой
обладал он сам. Она действовала где-то рядом. Когда магическая работа будет
закончена, Авшар, пожалуй, позволит себе такую роскошь, как смех. Кто-то
поблизости вызывает дождь. Надо же! Неужели враги думают, будто он настолько
лишен воображения, чтобы повторить тот фокус со стенами огня? Тем хуже для
них. Авшар даже в мыслях не имел ничего подобного. На этот раз оружие будет
иным.
Как храм, возводимый кирпич за кирпичом, строилось здание заклятий.
Колдун хмыкнул, довольный сравнением. Однако он не позволил себе
отвлекаться. Спешка могла повредить работе. Можно упустить что-нибудь важное
или допустить ошибку. Даже такому могущественному колдуну, как Авшар,
нелегко давалось вызывание демонов. Контроль над созданиями ада требовал
максимального напряжения воли. Если власть Авшара ослабнет хотя бы на миг,
демоны разорвут его в клочья.
Авшар мог перечислить на пальцах обеих рук все случаи, когда он вызывал
демонов ада, на протяжении долгих веков с того дня, как впервые признал
господство Скотоса над миром. Ему доводилось заключать демона-убийцу в
кинжал -- демона, который должен был выпить до дна проклятую душу Скавра.
Почему-то эта затея провалилась. А ведь несколько десятилетий назад подобные
же чары сработали точно, как часы: демон уничтожил Вархана, последнего Царя
Царей Макурана, и открыл эту страну для йездов.
Воспоминания растворились, как дым, когда могучая сила вызвала демонов
из небытия. Создания ада забурлили в костре, ударяясь о невидимую преграду,
созданную Авшаром на их пути. Колдун жестоко укротил их, наслав на них муки
за то, что они осмелились бунтовать. Страшные вопли, полные мучительной
боли, волной пробежали в мозгу колдуна.
Решив, что демоны наказаны достаточно, Авшар начал медленно и осторожно
освобождать их из клетки. И вот демоны появлялись перед ним, один за другим.
Каждый из них был слаб и мал. Такими же маленькими и ничтожными были бы осы.
Но несколько сотен ос, собравшихся вместе, представляли собой грозную силу.
Аршаумы рухнут, как деревья, подрубленные топором.
Авшар удовлетворенно потер бы руки, если бы не держал в ладонях белый
порошок, который сейчас бросил в огонь. Костер вспыхнул ярким голубым
пламенем. Ужасные голоса завопили из огня, завывая и требуя. Авшар успокоил
их.
-- Скоро, -- сказал он. -- Скоро.
В вышине раздался отдаленный рокот грома. Полил дождь. Несколько капель
упало с небес здесь, несколько капель -- там. Пульсирующее холодное пламя не
погасло. Оно даже не зашипело под водой. Огонь в костре поддерживался не
топливом, но железной волей колдуна. Авшар чувствовал, как сила выходит из
его тела. Но и того, что у него еще оставалось, вполне достаточно.
Он поднял руки над головой и сделал сложный жест, после чего начал
ритмично, словно в бреду, читать заклинание. Первый рой демонов сейчас
вылетит и будет делать то, что им приказано.
Среди языков голубого пламени стала формироваться неясная тень. Она
ворочалась из стороны в сторону, как слепая, пока не увидела колдуна. Тень
низко поклонилась, признав в Авшаре своего повелителя. Авшар наклонил в
ответ голову, но тут же предупредил ледяным тоном:
-- Помни, кто я. Твоим братьям тоже лучше не забывать этого.
Демон сжался от злобы и страха.
----------
Варатеш едва расслышал отдаленный гром. Он сражался с упорным аршаумом
и наконец убил его ударом сабли. Темные облака поползли по небу и внезапно
закрыли солнце. Варатеш не обратил на это внимания. Вероятно, какой-то
побочный эффект магии Авшара. Бандитский вожак не собирался вдаваться в
колдовские дела. Он даже думать об этом не хотел.
На щеку попала дождевая капля. Снова прогремел гром -- на этот раз
ближе и громче. Что-то упало Варатешу на шею. Машинально он смахнул это
рукой. Ладонь стиснула что-то маленькое, мягкое и живое -- существо в руке
Варатеша задергалось.
Варатеш разжал пальцы. Замирая от страха, на ладони у него сидела
зеленовато-коричневая древесная лягушка. Ее горло раздувалось и сокращалось.
Варатеш вскрикнул и отбросил крошечное создание как можно дальше, после
чего несколько раз вытер руки о штаны из овчины.
Лягушки с их холодными липкими телами и тонкими голосами считались
обиталищами душ умерших. Услышать кваканье считалось плохой приметой, но
куда хуже -- коснуться лягушки. Для хамора лучше смерть, чем встреча с этим
омерзительным созданием.
Дрожа, Варатеш попытался выбросить из головы дурное предзнаменование.
Но вот еще один лягушонок свалился с неба и шлепнулся на гриву коня,
запутавшись в ней. Другой приземлился на колено Варатеша и скакнул в сторону
прежде, чем он успел раздавить его.
Когда четвертая лягушка быстро проползла по его лицу и спрыгнула на
землю, Варатеш сплюнул и моргнул несколько раз. Его замутило.
Другой хамор, отмахиваясь, как безумный, от настоящего ливня лягушек,
потерял контроль над своей лошадью и налетел на Варатеша.
-- Осторожней! -- крикнул вождь. Он едва не упал с коня. Но кочевник
даже не услышал его. Все еще отбиваясь от лягушек, он мчался, не разбирая
дороги и не помышляя о врагах. Ухмыляющийся аршаум быстро зарубил его.
Только теперь -- увы, слишком поздно! -- Варатеш сообразил, что облака,
сгустившиеся над головой, не были частью магии Авшара. Падая из туч
настоящими потоками, лягушки сеяли среди хаморов хаос и панику. Некоторые
воины бежали, крича от ужаса. Другие, как тот несчастный, что столкнулся с
Варатешем, были слишком ошеломлены видом лягушек, чтобы помнить о
собственной безопасности. Что ж, примета сбылась: лягушки принесли
несчастье. Охваченные ужасом хаморы гибли один за другим -- их легко рубили
саблями и подстреливали из луков аршаумские воины.
Тех, кто остался крепок и решился воевать, оказалось совсем немного. И
уж явно недостаточно для того, чтобы сдержать атаку аршаумов, бросившихся на
смятенного врага.
Ярость уничтожила все страхи Варатеша. Он отчаянно ругался, пытаясь
остановить испуганных, растерянных воинов.
-- Стойте! -- надрывался вождь. -- Остановитесь, вы, грязные псы,
вонючие шакалы, ублюдки!
Но они не останавливались. Ни призывы Варатеша, ни его сабля не смогли
сдержать панического бегства. По двое, по трое, группами и целыми отрядами
армия хаморов мчалась на север, к своим кланам, увлекая за собой и Варатеша.
----------
Когда лягушки посыпались с неба дождем, а хаморы стали отступать,
Виридовикс радостно завопил.
-- Ты только погляди на этих милых ужасных лягушаток! -- усмехался он.
Несколько упали прямо на кельта. Виридовикс очень тепло отнесся к маленьким
созданиям и любезно позволил им оставаться там, где они оказались. Здесь, на
коне, лягушечки находились в безопасности, в то время как на земле их могли
бы раздавить эти огромные страшные лошади.
Подъехав поближе к Горгиду, кельт хлопнул того по спине так сильно, что
грек резко повернулся и схватился за рукоять меча, думая, что его атакуют.
-- Да ты просто гений с твоими лягушками! -- крикнул Виридовикс. --
Ублюдки бегут, как глупые курицы с отрубленными головами, которые не знают,
падать им на месте или слепо прыгать по двору! Теперь-то уж им конец!
-- Похоже, -- отозвался Горгид, наблюдая за тем, как двое хаморов
столкнулись на полном скаку. Он снял лягушку со своей меховой шапки. --
Толаи и его шаманы проделали неплохую работу, не находишь?
-- И это все, что ты можешь сказать? -- возмутился Вирндовикс. -- Если
на этом заканчивается твоя жизнерадостность, дружище, то ты -- просто
хладный труп! Где веселье? Где хвастовство? Где были бы Толаи и его колдуны,
если бы не твоя хитрая выдумка?
-- А, убирайся к воронам! -- сказал Горгид. Но улыбка сама собой
озарила его лицо. Строй хаморов был смыт дождем лягушек, как горсть соли
сильным ливнем. -- Бреке-ке-кекс! -- весело закричал грек. -- Коакс! Коакс!
Виридовикс удостоил его странным взглядом:
-- Это что? Это так разговаривают лягушки у вас в Греции? Дай мне любую
кельтскую жабку, она тебе быстренько квакнет -- и дело с концом.
У Горгида не было времени ответить какой-нибудь ядовитой репликой. К
ним неслись трое хаморов. Это были три крепких воина, решивших пожертвовать
собой ради того, чтобы дать своим товарищам возможность спастись.
Горгид узнал Родака, сына Папака. Бывший посол пришпорил лошадь и
помчался вперед, крича:
-- Варатеш! Варатеш!
Все, что успел сделать Горгид, -- это ускользнуть от вихревой атаки
Родака. Сейчас греку было не до колющего римского выпада мечом и иных
премудростей фехтования. Он вскрикнул, когда хаморская сабля прочертила
кровавую полосу на его руке. Затем голова Родака вдруг соскочила с плеч и
покатилась по земле.
Горгид увидел Батбайяна. Пока труп еще содрогался в агонии, сын
Таргитая бросился наперерез к следующему бандиту и отсек ему кисть левой
руки. С громким воплем хамор зажал рану правой рукой, пытаясь остановить
кровь. Он резко повернул коня и погнал назад, спасая свою жизнь.
Батбайян галопом подлетел к Виридовиксу, чтобы помочь тому разделаться
с третьим бандитом. Лягушки не страшили Батбайяна. Он пережил гибель своего
клана, пытки, смерть семьи.
Виридовикс зарубил своего противника прежде, чем Батбайян оказался
рядом. Молодой хамор обернулся и посмотрел на штандарты армии Варатеша. Они
колебались. Одни бежали в одном направлении, другие -- в противоположном,
третьи метались по полю, как будто знаменосцы были одержимы лихорадкой.
-- Я знаю эти кланы, -- проговорил Батбайян. -- Они не могут все быть
негодяями. Клан Рыси, клан Четырех Рек, клан Пятнистых Лошадей, Сокола... --
Он пришпорил коня и поскакал к хаморам, крича: -- Сюда! Ко мне! Поднимайтесь
против Варатеша и его грязных бандитов! Мы -- Волки! -- И он испустил дикий
вой, который был когда-то кличем его клана.
Холодок пробежал по спине Виридовикса. Один только Батбайян мог сейчас
вспомнить этот клич. Хотя -- нет... Остался еще один человек из клана Волка!
Разве они с Таргитаем не смешали кровь, как братья? Виридовикс откинул
голову назад и завыл, подхватив крик Батбайяна.
-- Волки! Вы слышите меня? Волки!
Он помчался вслед за Батбайяном. Даже в момент всеобщего замешательства
многие хаморы обернулись на эти голоса. Волна бегущих в панике хаморов
показалась с юга. Их преследовали аршаумы.
-- Ирнэк! -- сказал Ариг. -- Он окружил их.
-- Да, -- согласился его отец. -- Если мы нанесем удар сейчас, мы
полностью окружим их.
Аргун вырвал из рук знаменосца знамя -- воздетый на копье кафтан
Боргаза -- и указал им на отступающих в беспорядке хаморов. Новая волна
беглецов смешалась с отдельными отрядами, все еще пытавшимися сражаться.
Следом за Батбайяном и Виридовиксом аршаумы клана Серой Лошади
устремились в атаку.
----------
Когда с неба упала первая лягушка, Авшар подумал было, что это еще одна
шутка природы, и раздавил ее сапогом. Затем упало еще несколько, потом --
целая пригоршня. В нескольких сотнях метров от него шум битвы стал меняться.
Князь-колдун поднял голову, насторожившись, как старый волк, почуявший
перемену ветра. Едва лишь он отвлекся, как демон, брошенный в колдовской
огонь, как в клетку, попытался вырваться на свободу. Авшар покачнулся.
-- Хочешь испытать меня? -- заревел он громовым голосом, обрушив свою
ярость на мятежного демона.
Тот противился, но в огне не мог объединить все силы дьявольского роя.
Его товарищи были отделены от него волей Авшара. Колдун отбил атаку демона и
стал хлестать его с яростью, удивившей даже его самого. Последним движением,
в которое он вложил всю свою ненависть, князь-колдун обрубил нити,
соединяющие вожака стаи демонов и его подчиненных. Ошеломленный, испуганный
и одинокий, демон стонал и выл.
-- Ты заслужил худшего, подлый червяк! -- прошипел Авшар. Заклинание,
которое соединило бы демона с остальным роем и заставило их выполнить приказ
Авшара, было готово, но времени читать его уже не осталось.
Пока Авшар сражался с демоном, битва подошла к концу. Хаморы мчались
прочь, слишком напуганные лягушками и аршаумами, чтобы устрашиться еще и
колдуна. И сами аршаумы находились всего в сотне метров от Авшара. Они были
злы, сильны, полны ненависти, они мчались к нему, чтобы отомстить за
проклятые черные стрелы, убившие сегодня столько храбрых воинов.
Авшар сжал кулаки. Гнев едва не задушил его. Его, князя-колдуна, побило
какое-то грошовое камлание жалкого шамана! Но он пережил за свою бесконечную
жизнь слишком многое, чтобы поддаться сейчас соблазнительной страсти гнева.
Авшар вскочил на своего черного скакуна. Длинный меч вышел из ножен.
Если нельзя пустить в ход магию, то остается холодная сталь.
Хотя... Колдун поднял меч. Голубые огоньки дьявольского костра погасли.
Демон вышел на свободу. Авшар указал мечом на восток.
-- Убей вождя этого проклятого сброда, и я позволю тебе соединиться с
твоими собратьями.
Когти демона жадно сжались. Его узкие глаза горели ужасом и
одиночеством. Он поднялся в воздух на тонких перепончатых, как у летучей
мыши, крыльях и закружил в поисках жертвы.
Князь-колдун уже не смотрел на него. Он мчался галопом на юг. Хаморы
были теперь всего лишь негодным орудием, о котором следовало забыть. У
Авшара в запасе имелись другие.
Виридовикс не обращал внимания на светящиеся золотым огнем символы
друидов на галльском клинке. Золотистые искорки пробегали по зачарованному
мечу с того момента, как Толаи и его шаманы начали свое колдовство.
Кельт столь усердно выкрикивал боевой клич Волков, что в конце концов
охрип. Горло точно песком присыпало. Несколько раз он слышал ответные крики.
Затем увидел двух хаморов, замахнувшихся друг на друга топорами. Армия
Варатеша, скрепленная лишь страхом, при первом же поражении рассыпалась.
Как будто одной мысли было достаточно, чтобы притянуть Варатеша, точно
магнитом, показался бандитский вожак. Виридовикс заметил его всего в
двадцати метрах от себя.
Варатеш встретился с ним глазами. Виридовикс поднял меч, вызывая его на
бой. Варатеш кивнул и повернул коня, ударив саблей плашмя по плечу одного из
своих воинов:
-- Прочь с дороги! Это наш бой!
Они настороженно двигались друг другу навстречу -- каждый хорошо знал
силу противника. Будь сражение пешим, Виридовикс был бы уверен в исходе. В
поединке на мечах кельт был куда более опытным бойцом, нежели кочевник. Но
хамор всю жизнь провел в седле, и это сводило на нет почти все преимущества
кельта.
Уверенный в своем искусстве наездника, Варатеш первым нанес удар, целя
в голову кельта. Виридовикс с легкостью отбил его. Бандит отсалютовал ему
саблей.
-- Как жаль, что все должно закончиться вот так. Если бы духи сделали
мир немного иначе, мы могли бы стать с тобой друзьями.
-- Друзьями?! -- Виридовикс резко развернул лошадь и ответил ударом на
удар. Варатеш гибко пригнулся, уходя от меча.
Воспоминания красным туманом пронеслись перед глазами кельта, едва не
ослепив его: вот Варатеш бьет его ногой в плечо; вот мертвый лагерь
Таргитая, где бандиты устроили настоящую бойню; вот тело убитой девушки...
Память о Сейрем ударила Вирдовикса, как ножом. Вспомнил он и об ослепленных
людях с кровавыми глазницами, ковыляющих за одноглазыми поводырями...
-- Быть другом тебе, грязный убийца? Да Скотос Видесса плюет на тебя!
Он снова ударил Варатеша мечом; гнев придал Виридовиксу сил. Варатеш
отбивал атаку за атакой. Следующий выпад кельта оказался более удачным. Он
почувствовал, как сталь задела живую плоть. Боль искривила губы хамора. Но
казалось, страдания причиняет ему не столько рана, сколько жестокие слова
Виридовикса.
-- Я знаю, что ты обо мне думаешь, -- сказал он. Кельт не мог не
поверить искренности этих слов, такая в них звучала сила и убежденность. --
Эти жестокости, которые я совершал... Меня принудили силой! Я ненавидел себя
за каждое новое зверство. Но мне приходилось поступать так. Иначе -- смерть,
ведь меня несправедливо поставили вне закона!
Варатеш говорил отчаянно, едва не умоляюще -- словно пытался убедить и
Виридовикса, и себя в том, что говорит правду. На миг кельт ощутил нечто
вроде сочувствия, но затем глаза его вновь стали суровыми и рука опять
крепко сжала рукоять меча.
-- Упав в кучу навоза, человек может выбраться и смыть с себя грязь, а
может зарыться еще глубже. Подумай, какой выбор ты сделал!
Вспышка гнева, который делал Варатеша опасным и для врагов, и для
друзей, превратила его красивое лицо в маску, еще более ужасную, чем
деревянный демон Толаи. Он обрушил на кельта град ударов сабли.
Виридовикс крутился в седле, отбиваясь, как мог. Он почувствовал, что
сталь куснула его, но сейчас он даже не сумел понять, опасной ли была рана.
Лошадь оказалась менее удачливой -- сабля Варатеша разрубила ей плечо.
Животное заржало и попятилось. Виридовикс кувырнулся через голову лошади и
тяжело плюхнулся на землю. Когда Варатеш повернул коня, чтобы покончить с
кельтом, тот уже успел вскочить на ноги и схватить поводья, надеясь вскочить
в седло. Но лошадь, обезумев от боли, понеслась прочь, лягаясь и крича.
Жуткая ухмылка Варатеша стала еще шире.
Широко расставив ноги и подняв меч, Виридовикс ожидал приближения
бандита. Сражение пешего с конным могло иметь только один исход, и кельту
это было хорошо известно.
Но когда Варатеш направил свою лошадь на Виридовикса, к нему подлетел
всадник. Вожак бандитов повернулся, чтобы встретить неожиданного врага,
однако было слишком поздно. Кривая сабля Батбайяна с силой обрушилась на
него.
-- За моего отца! -- крикнул он.
Из раны хлынула кровь.
-- За мою мать!
Варатеш покачнулся.
С ужасающей силой Батбайян нанес два перекрестных удара по лбу
умирающего врага.
-- За Сейрем!
Варатеш застонал от боли.
-- За меня!
Варатеш издал последний крик, захлебнувшись кровью. Сабля хлестнула по
лицу, зацепив левый глаз. Возмездие свершилось. Бандит рухнул на землю и
остался недвижим.
-- Забери его лошадь, -- сказал Батбайян Виридовиксу и двинулся вперед.
Варатеш застонал и перекатился на спину. Виридовикс поднял меч, чтобы
прикончить умирающего, но взгляд единственного уцелевшего глаза Варатеша
остановил кельта. Губы бандита дрогнули.
-- Несправед...ливо... -- с трудом выдохнул он. -- Клянусь... Кодоман
первый... выхватил нож.
Он издал звук, похожий на кашель, и застыл.
Лошадь заплясала под непривычной тяжестью тела Виридовикса, но тот
смирил ее.
-- Как ты думаешь, -- спросил Виридовикс Батбайяна, -- он говорил
правду?
Батбайян нахмурился.
-- Мне плевать. Он получил по заслугам! -- На миг из-под суровой маски
искалеченного воина вдруг выглянул юный сын Таргитая, почти мальчик. --
Прости! Я вмешался в твой поединок!
-- Лично я очень рад, что ты вмешался, -- ответил Виридовикс вполне
искренне. Раны уже начали болеть. -- Хоть он и был негодяем, но воин был
отменный, этого у него не отнимешь. Кроме того, -- добавил кельт тихо, -- у
тебя имелась важная причина убить его своей рукой.
Гибель вожака усилила панику хаморов. Они откатывались на север,
преследуемые лавиной аршаумов.
Окруженный сыновьями, Аргун догнал Виридовикса и Батбайяна, скачущих в
головном отряде преследователей.
-- Ты знаешь, кого вы убили? -- спросил каган молодого хамора.
-- Да, -- коротко ответил Батбайян.
Лицо Аргуна озарилось улыбкой. Это была улыбка человека, которому война
все еще приносит радость. Улыбка полководца, который видит свою близкую
победу.
-- Неудивительно, что они дрогнули! Отличная работа. Вы оба доблестно
сражались.
Виридовикс хмыкнул; Батбайян не проронил ни слова. Даже Арига
покоробило при виде грубости двух друзей. Но кельту было безразлично даже
это. Некоторые победы даются слишком дорогой ценой, чтобы радоваться им.
Кто-то дернул Виридовикса за рукав. Оглянувшись, он увидел Горгида. Это
было все равно что встретить пришельца из другого мира.
- А... Ты еще жив? -- спросил Виридовикс неопределенно.
Улыбка грека была усталой.
-- Боюсь, в этом нет моей заслуги. Всякий раз, как у меня появлялась
возможность отправиться на тот свет, я принимал благое решение впредь сидеть
тихонько над своей рукописью и описывать битвы, а не принимать в них
участие. Так оно проще. -- Затем, снова став серьезным, врач вынул из мешка,
притороченного к седлу, длинную полосу чистой ткани. -- Дай-ка перевяжу твою
руку. А рана под панцирем подождет, пока у меня появится время снять с тебя
доспех и осмотреть ее хорошенько.
Только сейчас Виридовикс сообразил, что тупая боль в груди была вызвана
не утомлением. Он почувствовал, как теплая струйка крови стекает по ребрам.
В панцире из жесткой кожи обнаружилась дырочка. Неглубокая рана, просто
задета кожа, решил Виридовикс. Будь она посерьезнее, он бы уже задыхался.
Кельт протянул Горгиду руку для перевязки и вдруг резко отдернул ее.
Символы друидов на мече загорелись тревожным желтым огнем. Но дождь из
лягушек уже закончился, значит...
-- Авшар! -- вскрикнул кельт, озираясь по сторонам в поисках
князя-колдуна.
Но опасность неожиданно обрушилась с неба и стремительно ринулась вниз,
как атакующий орел.
Внезапно застонал Аргун. Штандарт выпал из его рук. Черное чудовище
размером с ворону сидело у кагана на шее. Оно рвало человека когтями,
клевало острым как нож клювом. Аргун отчаянно вцепился в мерзкую тварь,
пытаясь отодрать ее от себя. Все вокруг услышали, как хрустнула кость.
Крылья летучей мыши накрыли тело Аргуна, как тень смерти. Сопротивление
человека слабело.
Ариг и Дизабул закричали одновременно. Никто не мог бы сказать, кто из
братьев первым опустил меч на спину демона. Но металлическая шкура и сильное
колдовство отразили удары стали. В узких глазах, красных, точно заходящее
солнце, пылала ненависть. Демон ни на миг не ослабил смертельной хватки.
Тогда Виридовикс обрушил на чудовище удар своего меча. Символы друидов
вспыхнули молнией, когда клинок врубился в дьявольскую плоть. Кельт прикрыл
глаза рукой, едва не ослепнув от вспышки.
Демон пронзительно вскрикнул. Черная вонючая жидкость полилась из раны.
Несколько капель упало на руку кельта, сжимающую рукоять меча. Виридовикс
отдернул кисть; кровь демона обжигала, как кислота.
Все еще завывая, демон отпустил Аргуна и упал. Его корчило в агонии. С
яростью, порожденной ужасом и отвращением, Виридовикс разрубил чудовище
пополам. Вой прекратился, но каждая половина еще долго трепетала и
содрогалась, потрясая неправдоподобной живучестью. Наконец плоть демона
превратилась в серый пепел, который быстро сдуло ветром.
-- С дороги, будьте вы прокляты! -- закричал Горгид, пробиваясь к
кагану.
Аргун неподвижно сидел в седле, навалившись на шею лошади. Горгид с
шумом втянул воздух, увидев широкую рану на горле кагана. Кровь еще текла.
Грек схватил Аргуна за руку, но пульса не нащупал.
Охваченный паникой, Горгид начал входить в транс жреца-целителя. Но он
не мог ощутить страшных ран Аргуна. Положив на них руки, Горгид послал в
тело кагана всю заживляющую энергию, какую только мог собрать. Тщетно.
Ответа не последовало. В теле не тлело ни единой искорки жизни, которую
можно было бы раздуть. Горгиду была знакома эта страшная внутренняя пустота.
Так отвечало ему тело Квинта Глабрио...
Очень медленно Горгид пришел в себя. Он старался не смотреть в лицо
Аригу и Дизабулу. Беспомощно развел руками, красными от крови их отца.
-- Его больше нет, -- сказал им Горгид. Голос его дрогнул; грек не мог
продолжать. В последние несколько месяцев Аргун относился к Горгиду как к
собственному сыну.
Дизабул и Ариг не плакали -- это не в обычаях аршаумов. Вместо этого
они рассекли ножами кожу на щеках, чтобы оплакать отца кровью, а не слезами.
Затем, все еще держа кинжалы в руках, уставились друг на друга, охваченные
внезапным подозрением. Один из двоих должен стать каганом. Но Аргун не
назначил себе преемника.
Когда штандарт выпал из рук Аргуна, преследование хаморов остановилось.
Аршаумы стали приближаться к кагану, желая узнать, что же произошло. Один за
другим они следовали примеру его сыновей в знак своего горя. Ни секунды не
колеблясь, Ланкин Скилицез поступил так же, как кочевники. Остальные члены
посольства оплакивали кагана по-своему, однако не менее горестно.
-- Куда удрал колдун? -- спросил Ариг, обращаясь к толпе воинов,
растущей вокруг мертвого кагана. Он указал подбородком в ту сторону, где
расстилались клубы пыли за бегущими в страхе врагами. -- Если он с этой
бандой, я буду преследовать его хоть до края земли.
Несколько воинов Ирнэка переговорили со своим вождем. Тот выехал вперед
и поклонился братьям с точно рассчитанной беспристрастностью. Ариг и Дизабул
снова внимательно посмотрели друг на друга. Ирнэк улыбнулся. Он стравил их,
пока они подавлены горем, понял Горгид, чтобы ослабить клан Серой Лошади и
усилить свой клан Черных Овец. Этот хладнокровный аршаум маневрировал с
расчетливостью истинного видессианина.
Но слова Ирнэка, однако, никак не могли быть частью этой интриги:
-- Высокий всадник в белом плаще пробился сквозь строй моих воинов и
умчался на юг.
Аршаумы закричали, подтверждая эти слова. Сабля одного из них была
сломана, точно игрушечная, -- аршаум столкнулся с Авшаром и почитал себя за
счастливчика, поскольку не лишился при этом головы.
-- Проклятие на косматых! Пусть бегут! -- сказал Ариг. -- Возьмите
свежих лошадей и отправляйтесь за колдуном. Мне плевать, насколько быстр его
черный жеребец. У него нет запасных коней. Рано или поздно мы нагоним его.
-- При этой мысли он оскалился.
Когда несколько всадников поспешили выполнить приказ, Дизабул подскочил
к своему брату:
-- Кто ты такой, чтобы распоряжаться?
Ирнэк еле заметно шевельнул бровью, но его лицо оставалось таким
неподвижным, что трудно было что-либо заметить.
-- А ты кто такой, чтобы задавать мне подобные вопросы? -- Голос Арига
прозвучал опасно мягко.
Аршаумы клана Серой Лошади незаметно передвинулись. Одни выстроились
вокруг старшего брата, другие -- за спиной младшего.
Горгид не на шутку встревожился, увидев, сколько человек поддерживает
Дизабула. Юный принц уже оправился от презрения, которое преследовало его --
сторонника Боргаза. Сейчас немалое число соплеменников охотнее поддерживали
его, нежели Арига. По мнению аршаумов, старший сын Аргуна слишком много
времени провел в Видессе, вдали от родных степей.
Ирнэк спокойно сидел на лошади, прикидывая соотношение сил.
-- Одну секундочку! -- Пикридий Гуделин прорвался к Аригу и Дизабулу
сквозь толпу. Толстый посол был с головы до ног покрыт грязью, потом и
кровью. Но голос его оставался по-прежнему звучным, и замашки привыкшего к
публичным выступлениям оратора не оставили видессианина. -- Приказ был
весьма толковым, независимо от того, от кого он исходил.
Гуделин не был изощрен в тонкостях языка аршаумов, но говорил на нем
теперь вполне бегло.
-- Подумайте -- кто больше выиграет, если мы, победив, передеремся
между собой! Только Авшар! Победить его -- самая главная цель. Остальное
отступает на задний план. Не так ли?
-- Это правда, -- серьезно отозвался Ариг.
Дизабул, все еще пылая от гнева, нехотя кивнул.
Кочевники клана Серой Лошади расслабились. Губы Ирнэка были все еще
плотно сжаты, но и он наклонил голову в знак уважения. Дипломатический опыт
Гуделина был оценен по достоинству.
Но в этот миг в разговор вступил Батбайян.
-- Нет, это не так! -- Все удивленно повернулись к молодому хамору.
Батбайян повторил: -- После смерти Варатеша -- пусть злые духи вечно жуют
его паршивое тело -- после того как мы изгнали отсюда Авшара, самое главное
-- излечить Пардрайю, уничтожить зло, чтобы в нашей степи никогда больше не
взошли эти дьявольские семена. -- Он двинулся в ту сторону, куда отступали
хаморы. -- Вридриш! Ты со мной?
Кельт вздрогнул. Он не ожидал этого вопроса. Открытая просьба, почти
мольба в голосе Батбайяна резанули его сердце ножом. Жизнь в клане Таргитая
не была похожа на ту, что он вел в Галлии, но она имела свою
привлекательность для Виридовикса. Два года назад кельт готов был оставить
Видесс ради Намдалена. Но сейчас... Кельт заглянул в свою душу и обнаружил
там лишь легкое искушение. Он даже пожалел о том, что оно не оказалось более
сильным.
Виридовикс печально покачал головой:
-- Не могу, дружище. Авшар -- главное зло. Он корень всех бед и мой
враг. Не могу я сейчас отвернуться от него.
Батбайян вздрогнул и как-то сразу осунулся, точно получил рану.
-- Что ж, тогда я ухожу один. У меня есть свои обязанности. А у тебя --
свои... или ты решил, что они у тебя есть.
Услышав эти суровые слова, Виридовикс сжался. Тогда молодой хамор
добавил очень тихо:
-- В моем шатре всегда найдется место для тебя, друг.
Он повернул лошадь.
-- Подожди! -- крикнул ему Ирнэк.
Батбайян задержался. Вождь Черных Овец сказал ему:
-- Ты не хотел бы пойти туда с нами? Мои воины -- за твоей спиной!
Когда твои косма... -- Он поперхнулся. -- Когда твои люди в таком смятении,
аршаумы легко сделали бы тебя повелителем Пардрайи.
Горгид подумал о том, что Ирнэк не упускает ни единой возможности
усилить свою власть. Батбайян, должно быть, прочитал его мысли, поскольку в
ответ лишь коротко рассмеялся:
-- Если бы я согласился на такое, аршаум, то твои воины ехали бы на
моей спине, а не за ней! Я не поведу мой народ с кольцом в ноздрях и
колокольчиком на шее к твоей юрте. Мы хорошо помним, как вы прогнали нас за
Шаум! Точишь зубы на Пардрайю? Не выйдет. Я стану победителем или умру, но
сам, без твоей помощи.
-- Так ли? -- проговорил Ирнэк. Он все еще улыбался но только уголками
губ. В его глазах появился стальной блеск. Воины Ирнэка зашевелились, словно
ожидая приказа броситься на Батбайяна.
Батбайян потянулся за саблей.
Ариг неожиданно вмешался:
-- Клянусь духами ветров! Пусть делает что хочет! Он дорого оплатил это
право.
На этот раз Дизабул поддержал своего брата. В рядах клана Серой Лошади
послышалось одобрительное бормотание: аршаумы успели узнать Батбайяна и
научились уважать его. Они словно бросали вызов Ирнэку.
Но Ирнэк не решился ответить на этот вызов. Он знал, что силы неравны,
-- клан Черных Овец проиграет. Поэтому Ирнэк лишь рассмеялся -- коротко и
почти искренне:
-- Странное настало время! Аршаумы опускаются до споров о судьбе
косматого! -- Теперь Ирнэк не видел надобности быть вежливым по отношению к
Батбайяну. -- Уходи, коли тебе так хочется!
Батбайян махнул Аригу, затем простился с Виридовиксом и умчался.
Сумерки вскоре поглотили фигуру одинокого всадника.
-- Мне кажется, когда-нибудь он станет Королевским Каганом, --
прошептал Виридовикс, обращаясь к греку.
-- Думаю, ты прав. Если только не погибнет раньше, -- отозвался Горгид.
Он вспомнил, как Толаи вопрошал духов о будущем. Палочка, символизировавшая
хаморов, распалась на несколько кусков; некоторые из них запылали. Варатеш
убит, власть его рухнула. В Пардрайе начнется война. И Батбайян -- грек был
уверен в этом -- хорошо знал, какой большой опасности подвергается.
----------
Когда сгустилась темнота, аршаумы принялись бродить по полю боя,
подбирая трофеи и добивая раненых хаморов. Некоторые избавляли от мучений
тех аршаумов, которые были ранены смертельно.
Шаманы и Горгид делали все, чтобы помочь тем, кто еще мог выжить. Грек
применил видессианское искусство исцеления, чтобы спасти двух тяжело
раненных воинов. Результат оказался хорош, но сам целитель едва не потерял
сознание. Он и без того утомился после долгого дня сражения; усталость
охватила все тело.
Трупы остались непогребенными -- добыча для стервятников, гиен и
шакалов. Похоронили только Аргуна и еще несколько погибших вождей. Аршаумы
клана Серой Лошади при свете костров выкопали большую могилу, чтобы положить
тело вождя и его коня.
В соответствии с обычаем Толаи на самом краю ямы перерезал горло коню
Аргуна. Обычно жертву приносил сын вождя, но ни Ариг, ни Дизабул не хотел
уступить эту честь другому.
Горгид вернулся в лагерь, когда ссора между братьями разгорелась с
новой силой. Грек без сил рухнул на землю возле костра, где сидели
видессиане, и начал лениво жевать кусок копченого мяса. Было уже далеко за
полночь. На небе появился серп полумесяца.
Сыновья Аргуна продолжали осыпать друг друга проклятиями.
-- Ты, испорченный, капризный щенок! Неужели ты думаешь, что заслужил
власть?
-- Как красиво ты говоришь! А кто провел столько лет вдали от Шаумкиила
и вернулся, чтобы отобрать у меня...
-- Они недолго будут переругиваться, -- сказал Виридовикс с мрачной
уверенностью. Подобные стычки он наблюдал и в Галлии. -- Еще пара горячих
слов -- и в спор вступят мечи.
Грек опасался, что Виридовикс праз.
-- Ты будешь сношать паршивых коз! -- шипел Дизабул.
-- Не рискну, пока ты валяешься с ними в обнимку! -- кричал Ариг.
-- Вот и еще одна беда, -- заметил Виридознкс при виде Ирнэка, который
быстро шел мимо костров. -- Что ему нужно?
-- Увеличить свою власть, -- ответил Горгид.
Под пристальным взором Ирнэка сыновья Аргуна замолчали. Он был старше
их и опытнее; одно его присутствие на чьей-либо стороне само по себе
являлось оружием.
-- Надеюсь, не помешал? -- спросил он.
В ответ Дизабул удостоил его гневным взглядом, а Ариг нахмурился.
-- Что тебе нужно? -- бросил Ариг. Высокомерие старшего сына Аргуна
заставило вождя Черных Овец на мгновение замешкаться. Но, как обычно, Ирнэк
быстро оправился от замешательства.
-- Я хочу кое-что сообщить кагану клана Серой Лошади, -- сказал Ирнэк.
-- Как бы его сейчас ни звали. -- Он не нашел нужным сделать паузу и дать
соперникам возможность вспыхнуть снова. -- Поскольку ваш... э-э... друг
Батбайян однозначно дал понять, что мой клан не будет радостно
приветствоваться к востоку от Шаума, я решил вернуться к нашим стадам. Мы и
без того слишком надолго уходили с наших пастбищ. Завтра мы выступаем.
У обоих братьев вырвалось недовольное восклицание.
-- Чего же стоят тогда все твои красивые обещания помочь нам? --
взорвался Дизабул. У него были основания тревожиться -- Ирнэк командовал
доброй четвертью войск аршаумов.
-- А чем мы, по-твоему, занимались сегодня? -- возразил Ирнэк. В его
словах была доля справедливости. -- Я потерял убитыми почти сто человек,
почти двести ранены. Разве я тебе не помогал? Скажу тебе, это более чем
достаточно. В конце концов, это твоя война, не моя.
Он повернулся и зашагал прочь, оставив Дизабула кипеть от негодования.
-- Ты, должно быть, крестьянин, если так любишь свою землю! --
презрительно усмехнулся юный принц.
Спина Ирнэка напряглась, однако он не замедлил шага.
-- Хорошо сказано! -- Ариг хлопнул брата по плечу.
Вражда с Ирнэком, по крайней мере на время, пригасила их ссору. Ариг
крикнул вслед вождю клана Черных Овец: -- Ну что ж, мы пойдем в поход без
тебя!
Ирнэк, не оборачиваясь, пожал плечами.
Горгид и Гуделин подняли головы одновременно. Глаза их встретились.
-- Они не замечают опасности. Как нам исправить их ошибку? -- спросил
Горгид.
-- Нам? -- удивился Гуделин. -- Для Империи будет лучше, если мы
оставим их в покое.
Виридовикс и Ланкин Скилицез смотрели на них так, словно их товарищи
вдруг заговорили на непонятном языке.
-- Да, нам! -- рассердился Горгид. -- Несправедливо взвалить на них
весь риск и допустить, чтобы их земли были разорены. Кроме того... они мне
просто нравятся.
-- Ах, эти зеленые новички в дипломатии! -- вздохнул Гуделин. -- Какое
значение имеет справедливость? Что в том, что кто-то тебе нравится или не
нравится?
Несмотря на это заявление, Гуделин высказал несколько дельных советов.
Виридовикс и Скилицез неожиданно начали понимать происходящее.
Чиновник заключил:
-- Ты сам хочешь втолкнуть мой совет в их упрямые головы? Или лучше это
сделать мне?
-- Я попробую, -- сказал Горгид, поднимаясь. Его колени хрустнули. Он
сделал уже несколько шагов к аршаумам и вдруг повернулся к Гуделину: --
Скажи, Пикридий, если справедливость для тебя не имеет никакого значения, то
чем же ты в таком случае отличаешься от Авшара?
Он не стал дожидаться ответа.
Сыновья Аргуна устанавливали свои легкие шатры из войлока, когда грек
подошел к ним. Ариг кивнул ему дружески, Дизабул -- резко. Горгид так и не
понял, был ли Дизабул благодарен ему за спасение Аргуна от боргазова яда.
Теперь ему уже никогда не узнать этого.
По старой эллинской традиции Горгид облек совет в форму вопроса.
-- Как вы думаете, что будет делать Ирнэк в Шаумкииле, пока мы
преследуем Авшара?
-- Вернется к своим стадам, разумеется, -- ответил Дизабул. Он не сразу
сообразил, что вопрос отнюдь был не праздным.
Ариг понял это гораздо быстрее. В этот момент он как раз забивал в
землю колышки своего шатра тяжелой рукояткой кинжала. Услышав вопрос
Горгида, старший сын Аргуна с проклятием швырнул кинжал на землю.
-- Ответ один: все, что захочет, -- отчеканил Ариг. -- Там не будет
никого, кто мог бы его остановить.
-- Мы не можем позволить ему делать это, -- сказал Дизабул. Едва речь
заходила об интересах клана Серой Лошади, братья обретали полное согласие.
Что толку становиться каганом разоренного клана?
-- Неужели ты забыл, зачем мы здесь и какой у нас счет к Йезду? Теперь
он еще увеличился. -- Ариг с презрением посмотрел на младшего брата.
Кочевники все еще забрасывали могилу Аргуна землей. Это происходило совсем
рядом.
-- Нет... Но что мы можем сделать? -- беспокойно отозвался Дизабул.
Ариг в задумчивости пожевал губами.
-- Могу я дать вам один совет? -- спросил Горгид.
И снова Ариг кивнул первым.
-- Вы оба -- вожди одного клана. Вам лучше действовать сообща, а не
друг против друга. Пусть один отправится в поход на Йезд, а второй возьмет с
собой часть армии и вернется в степи Шаумкиила. Этот отряд не обязательно
должен быть таким же большим, как армия Ирнэка. Но ему лучше быть достаточно
сильным, чтобы заставить Черных Овец подумать дважды, прежде чем начать
мутить воду.
Грек видел, как братья взвешивают различные варианты. Кто бы ни
отправился в погоню за Авшаром, у него в руках будет большая часть армии.
Зато другой получит возможность укрепить свои позиции на родной земле.
Гуделин продумал все так, что каждая из ролей имела свои привлекательные
стороны.
Братья очнулись от раздумий одновременно.
-- Я возвращаюсь, -- заявил Дизабул, в то время как Ариг сказал:
-- Лично я собираюсь продолжать поход.
Они удивленно воззрились друг на друга. Горгид изо всех сил сдерживал
улыбку. Видессианам были известны такие фокусы, какие Ирнэку и не снились.
После этого спор шел лишь о том, сколько всадников пойдет с Аригом и
сколько их отправится в Шаумкиил с Дизабулом. Не все кочевники, что
поддерживали Дизабула, принадлежали к клану Серой Лошади; некоторые были из
небольших кланов. Они тоже беспокоились, подозревая Ирнэка в вынашивании
подлых замыслов.
-- Мне очень не по душе отдавать Дизабулу столько бойцов, -- сказал
Ариг Горгиду, когда братья наконец договорились. -- Но выбора нет!
Врач чувствовал себя пьяным от усталости.
-- Выбора у тебя нет. Но не думаю, что количество бойцов имеет большое
значение. Авшар превосходит силой нас всех вместе взятых.
Ариг потер порезанную щеку и мрачно кивнул.
Глава пятая
Под сильным напором противника Неврат отступала. Едва успев отбить
удар, она снова шагнула назад. Следующий выпад пришелся выше. И снова она
отразила его в последнее мгновение. Едкий пот стекал по ее лицу. Неврат не
успевала даже смахнуть его с глаз.
Противник с хитрой усмешкой подскочил к молодой женщине. Быстро
вспыхнула сталь... Вот! В обороне соперника появилась брешь! Неврат
уклонилась от удара, приблизилась. Все еще улыбаясь, ее противник резко
отшатнулся.
Неврат нахмурилась. Ее темные глаза глядели теперь опасно.
-- Лед на тебя, Вазкен! Ты нарочно открылся, ведь так? Не вздумай
повторить этот фокус! Иначе я пущу тебе кровь по-настоящему.
Вазкен театрально развел руками.
-- Мне нелегко рубиться по-настоящему с красивой женщиной.
-- Ты полагаешь, йезды будут столь же любезны? -- бросила Неврат.
На счету молодой васпураканки было куда больше боев и мелких стычек,
чем у ее противника по тренировке. Иной раз разведка оказывалась куда более
опасным делом, чем сражение, когда плечом к плечу с тобой стоят товарищи. Но
говорить об этом вслух Неврат не стала. Она не хотела обижать Вазкена
понапрасну. Однако тренироваться с этим человеком Неврат больше не хотела.
Ей нужно фехтовать в полную силу, иначе тренировка теряет всякий смысл.
Заметив своего двоюродного брата Артаваста верхом на лошади. Неврат
вздохнула с облегчением. Теперь она могла спокойно уйти от Вазкена и
отпадала всякая необходимость посылать этого любезника "под лед".
Неврат приветствовала Артаваста ослепительной улыбкой. Он ответил не
сразу. Неврат вдруг с удивлением поняла, что ее брат чем-то испуган.
Она отвела Артаваста в сторону от Вазкена. Одной из тех вещей, которым
васпуракане очень быстро научились в Видессе, было удовольствие
посплетничать. Артаваст подождал, пока Вазкен отойдет достаточно далеко, а
затем наклонился к уху Неврат и тихо сказал:
-- Садись-ка на лошадь за мной. Меня прислал один человек. Он хочет,
чтобы я кое-куда тебя доставил. Срочно едем в город.
-- Ты должен меня куда-то доставить? -- переспросила Неврат, не
двигаясь с места. -- Но к кому?
-- К Алипии Гавре, -- ответил ее брат. -- Если ты не встретишься с ней,
у нас могут быть большие неприятности.
Такой ответ заставил Неврат быстро сесть в седло. Артаваст едва
дождался, пока она устроится удобно, и пришпорил коня.
-- Фос милосердный! -- воскликнула Неврат. -- Не могу же я в таком виде
встречаться с принцессой! Посмотри на меня! Вся эта полевая кожаная
одежда... Да я больше похожа на йезда. И воняю, как один из них. Давай
остановимся у казармы, я хоть умоюсь и переоденусь.
-- Нет, -- просто сказал Артаваст.-- Сейчас главное -- скорость.
-- Ох, братец, лучше бы ты не ошибся.
Артаваст поскакал по Срединной улице. Когда он свернул с нее и двинулся
в северную часть города. Неврат поинтересовалась:
-- Ты хоть знаешь, куда мы едем?
-- Туда, куда мне было ведено, -- ответил он.
Неврат хотелось схватить его за плечо, встряхнуть, вырвать ответ. Но
она пересилила себя. Ну, если братец вздумал над ней пошутить! В таком
случае, поклялась она себе, во дворце Туризина скоро появится еще один
евнух.
Однако спустя недолгое время она взорвалась:
-- Во имя Васпура Перворожденного! Неужели ты тащишь меня в Собор?
Громада Собора вырастала прямо на глазах с того мгновения, как Артаваст
свернул со Срединной улицы. Однако до сей поры Неврат и в голову не
приходило, что они могут направляться именно туда. Васпураканское
религиозное учение настолько сильно отклонялось от ортодоксальной доктрины
Видесса, что соотечественники Неврат никогда не возносили молитвы вместе с
имперцами.
Артаваст повернулся в седле и бросил на Неврат удивленный взгляд:
-- Ты близка к истине. Но как ты догадалась?
-- Не имеет значения. -- Как бы ей хотелось, чтобы ее догадка оказалась
ошибочной!
Со вздохом облегчения Неврат соскочила с лошади. Артаваст привязал
животное к дереву рядом со зданием, расположенным сбоку от Собора. Они
осторожно приблизились к резиденции Патриарха. Неврат взяла дверной
молоточек и дважды постучала.
Им открыл сам Патриарх. Неврат едва не потеряла дар речи, завидев его в
дверях.
-- Входите, друзья мои, входите, -- просиял улыбкой Бальзамон.
Эта улыбка была похожа на солнечный свет. "Ничего удивительного, --
подумала Неврат, -- что видессиане так любят своего Патриарха".
-- Но где же твои слуги, господин? -- спросила она, пока Бальзамон вел
их с Артавастом по коридору.
-- У меня только один слуга, -- отозвался Бальзамон. -- А сейчас
бедняга Саборий допустил одну ошибку, отправившись разгуливать с моими
сапогами. Ну, это не совсем ошибка... И все же он оплошал куда больше, чем
полагает.
Патриарх засмеялся.
Неврат не поняла, в чем соль шутки, однако тоже улыбнулась.
Патриарх привел обоих васпуракан в свой захламленный кабинет. Молодая
женщина, ожидавшая там гостей, очистила небольшое пространство, чтобы можно
было сесть.
Гостья Бальзамона была одета очень просто. Из украшений на ней было
только ожерелье из изумрудов и жемчужин. Но Неврат потребовалось лишь
мгновение, чтобы догадаться, кто она такая.
-- Ваше высочество... -- начала было кланяться Неврат, но Алипия быстро
остановила ее.
-- На это нет времени, -- сказала она. -- Да и в любом случае я хочу
просить тебя об одолжении -- не как принцесса, а как простой друг.
-- Не беспокойся, дорогая, -- сказал ей Бальзамон. -- Саборию еще долго
шляться без моих сапог.
-- Даже Нейл не знает, как долго продержится заклинание, -- возразила
Алипия и торопливо пояснила: -- Саборий, шавка моего дяди, поставленный
шпионить за Бальзамоном, ушел с парой голубых сапог Патриарха. Их надо
покрасить заново. Пока действует магия Нейпа, Саборий не заметит, как долго
он бродит по городу. Кроме того, надеюсь, никто не обратит внимание на мое
отсутствие во дворце. Но мы не можем жонглировать двумя заклинаниями вечно.
Поэтому лучше бы нам поторопиться.
-- Тогда позволь сразу спросить: чего же ты от меня хочешь? -- спросила
Неврат. -- И почему ты называешь себя моим другом? Ведь мы ни разу не
встречались!
Ошеломленный Артаваст разинул рот при виде такой смелости, но Алипия
одобрительно кивнула:
-- Вопрос честный. Мы с тобой прежде не встречались, это так. Но обе мы
принадлежим к числу добрых друзей Марка Амелия Скавра.
На миг эти тихие слова повисли в воздухе.
-- Это так, -- произнесла Неврат. Она внимательно посмотрела на
принцессу и добавила: -- Однако мне кажется, что ты -- куда более близкий
друг Скавра, нежели я.
Несмотря на свою роль простого посредника, Артаваст был готов
провалиться сквозь землю. Неврат не обращала на своего вспотевшего от ужаса
двоюродного брата никакого внимания. Молодая васпураканка хотела увидеть,
как отреагирует на ее смелые слова Алипия.
Однако первым заговорил Бальзамон:
-- Мне кажется, Скавр каким-то образом заражает своей ужасной прямотой
всех, кто с ним сталкивается.
Если бы голос Патриарха звучал сердито, возможно, Неврат испугалась бы.
Но казалось, что Бальзамон лишь забавляется.
-- Тихо, тихо, -- проговорила Алипия. -- Да, мы с ним -- куда больше,
чем обычные друзья. Именно поэтому мой дядя отправил его на верную гибель.
Принцесса рассказала, какое поручение Туризин дал Марку, чтобы тот
искупил вину.
- Земарк! -- воскликнула Неврат.
Молодая женщина слишком хорошо знала, какой погром устроил в Аморионе
жрец-фанатик, расправляясь с беззащитными васпураканами. Мысль о возможном
мщении горячей волной вскипала в душе Неврат.
Но она не могла не согласиться с Алипией: у Скавра, кажется, не было
шансов победить.
Неврат почти сразу оставила всякую мысль рассказать принцессе о том,
как Скавр пытался ухлестывать за ней. Подобная история могла бы излечить от
легкой влюбленности. Но теперь Неврат была убеждена, что чувство Алипии куда
глубже и сильнее. О Скавре и говорить не приходится, если он готов в
одиночку броситься на Земарка, завоевывая право быть рядом с любимой
женщиной.
-- В таком случае скажи мне, что я должна делать, -- проговорила Неврат
просто.
Глаза Алипии загорелись от радости. Однако она не стала терять времени
на слова благодарности.
-- Чтобы уничтожить Земарка, думаю, требуется целая армия. Римляне
стоят в Гарсавре. Если они узнают, что случилось с их командиром... Твое
мнение -- как они поступят?
Неврат не колебалась ни секунды. Дать возможность Гагику Багратони
отомстить подлому, жестокому убийце? Дать возможность Муницию спасти
любимого командира?
-- Они немедленно выступят на Аморион -- и пусть Фос спасет любого, кто
вздумает встать у них на пути!
-- На это я и надеюсь.
Неврат изумленно смотрела на Алипию:
-- И ты поступаешь так, несмотря на приказы Императора?
-- Какие еще приказы? -- Принцесса была воплощенная невинность. --
Бальзамон! Ты как Патриарх и духовный глава Империи лучше меня осведомлен
обо всем, что происходит во дворце. Разве его императорское величество
когда-либо приказывал мне не передавать в Гарсавру ни слова о разжаловании
Марка?
-- Что-то не припомню подобного распоряжения, -- ответил Бальзамон
строго. Однако уголки его губ дрогнули.
"Только потому, что Туризину никогда и в голову бы не пришло, что ты в
состоянии сделать это", -- подумала Неврат. Но вслух она произнесла совсем
другое:
-- Полагаю, Марку сильно повезло, если ты так любишь его.
-- В таком случае его везение весьма своеобразно, -- отозвалась Алипия
с горечью. -- Ты едешь?
- Разумеется. Правда, Сенпат разозлится...
- Надеюсь, что нет. Я объясню ему...
- ...Ведь ему придется остаться в городе, -- заключила Неврат.
Принцесса закончила свою фразу одновременно с ней:
-- ...что у него здесь есть обязанности. К тому же, полагаю, ему
нелегко будет выбраться из Видесса незамеченным.
Обе женщины уставились друг на друга и засмеялись. Неврат подняла вверх
большой палец -- знак одобрения. Этот жест васпуракане переняли у римлян.
Впрочем, Неврат ничуть не удивилась, заметив, что Алипия знает этот жест
тоже.
Принцесса спросила:
-- Как мне отблагодарить тебя за все, что ты делаешь?
-- Разве непонятно? -- ответила Неврат недоумевающей Алипии. --
Пригласив меня на свадьбу, разумеется.
Они снова засмеялись.
-- Клянусь Фосом, я это сделаю, -- обещала Алипия.
-- Все это весьма трогательно, дети мои, -- произнес Бальзамон, -- но
позвольте дряхлому старцу присоветовать вам кое-что. Заканчивайте вашу милую
девичью беседу. Иначе этот бедняга рухнет на пол от сердечного приступа.
Патриарх вежливо кивнул в стороку Артаваста. Васпураканин, казалось,
действительно был готов вот-вот упасть и скончаться.
-- А главное, нам нужно успеть расстаться, прежде чем мой дорогой
коллега Саборий вернется, в конце концов, с моими голубыми сапогами.
Обняв на прощание Неврат, Алипия вышла из резиденции Патриарха через
черный ход.
Неврат и ее двоюродный брат уселись на лошадь.
-- Думаю, если Саборий вас и увидит, -- сказал им Бальзамон, -- то
ничего страшного не случится. Он просто решит, что я все-таки сошел с ума и
теперь встречаюсь с еретиками. -- Патриарх приподнял густую бровь. --
Конечно, я могу дать ему куда более серьезную пищу для размышлений.
Он потрепал Неврат по руке и вернулся в дом.
Васпуракане двинулись в сторону Срединной улицы. Совсем неподалеку от
Собора они встретили жреца с парой голубых сапог в руках. Он шагал твердой
походкой, но на его суровом лице читалось легкое замешательство.
-- Ну, что рот разинул? -- прошипела Неврат на ухо Артавасту. Ее брат
демонстративно уставился в противоположную сторону. "Да, Артаваст явно не
создан для дворцовых интриг", -- подумала Неврат.
Теперь ее мысли были полностью поглощены той авантюрой, на которую она
согласилась. От Гарсавры до Амориона путь неблизкий. Между этими городами
бродит множество банд йездов, наводящих ужас на местных жителей. Сумеют ли
легионеры пробиться? Да и успеют ли?
-- Что ж, единственное, что мне осталось, -- это узнать все самой, --
прошептала она и усмехнулась. Какое еще предзнаменование может быть лучше --
она начала рассуждать как Скавр.
Слежку Неврат обнаружила почти сразу. Она ехала верхом по плодородному
зеленому побережью. На плоской равнине был хороший обзор. Неврат знала, что
всадник, идущий по ее следу, теперь гораздо ближе, чем утром, когда она
впервые заметила его.
Неврат потянула за тетиву лука. Если Туризин настолько глуп, что
отправил в погоню только одного человека -- что ж, шпиону придется пожалеть
об этом. Немногие имперцы могут сравняться с Неврат в опасной игре ловушек и
засад.
С тревогой думала Неврат о Бальзамоне, Алипии Гавре, о своем брате
Артавасте. Что произошло? Что сорвалось в их планах -- там, в городе?
Возможно, Саборий что-то заподозрил, несмотря на хитрую магию, состряпанную
Нейпом. Жрец из Академии пытался усыпить бдительность нескольких человек
одновременно. Сложное занятие, сопоставимое с трюками жонглера,
подбрасывающего в воздух десяток колец. Или -- что куда хуже -- раскаленные
щипцы вытащили правду из Артаваста? Двоюродный брат Неврат не имел высокого
звания, которое спасло бы его от пыток.
Однако сейчас все эти догадки не имели значения. Имело значение только
то, что к Неврат приближается какой-то всадник. Она бросила быстрый взгляд
через плечо. Да, он уже совсем близко. У него неплохая лошадь, хотя вряд ли
это ему поможет.
Неврат спешилась. Дождавшись, чтобы две телеги, запряженные мулами и
нагруженные глиняными кувшинами, полными ягод, поравнялись с ней на дороге,
присела и, скрываясь за телегами, юркнула в чей-то большой миндальный сад.
Один из крестьян заметил:
-- Эй, подружка! Старый Крат не любит, когда по его саду бродят чужие.
-- Чтоб ему провалиться под лед! Неужели он откажет мне в укромном
месте, где я могла бы справить нужду? -- отозвалась Неврат.
Крестьяне засмеялись и прошли мимо. Неврат привязала лошадь к дереву,
незаметному с дороги, повесила ей на морду торбу с овсом, чтобы животное не
выдало засаду ржанием. Затем взяла свой лук и тихо опустилась рядом, хорошо
спрятавшись за густыми кустами.
Какая-то гусеница проползла по ноге. Укусы, оставленные зловредным
насекомым, страшно зудели. Неврат ждала. Наконец преследователь показался на
дороге. Неврат вглядывалась в него сквозь листву. Как и она, он ехал на
крепкой, хотя и не слишком породистой лошадке. Неврат положила стрелу на
тетиву и вдруг замерла, нахмурившись.
Ни один видессианин не надел бы такую шапку -- треуголку со свисающими
сзади разноцветными лентами...
Смеясь, Неврат отбросила лук и поднялась во весь рост.
-- Сенпат! Что ты здесь делаешь?
-- Радуюсь, что нашел тебя! -- ответил муж, придерживая лошадь. -- Я
боялся, что ты сойдешь с дороги, запутывая следы.
-- Именно так я и поступила. -- Улыбка исчезла с лица Неврат. -- Я
думала, тебя подослал Туризин. К тому же ты говорил, будто остаешься в
городе.
Сенпат усмехнулся:
-- Ворочаться одному в холодной постели Фос знает как долго? Такая
тяжесть мне не по силам.
Неврат уперла кулаки в бедра. Ее глаза вспыхнули грозным огнем:
-- Из-за такой малости ты решил рисковать своей и моей жизнью? Ты что,
совсем рехнулся? Мое исчезновение должно было остаться незамеченным! Ты шел
по моим следам. Кто может сказать, сколько имперцев выследили тебя?
- Ни одного. Мой командир страшно огорчился, когда я получил письмо.
Меня умоляли приехать, ибо мой старший брат скончался от укуса змеи. Я
попросил Артаваста написать это послание. Он написал его на васпураканском
языке. Капитан Петес, к сожалению, по-васпуракански не читает.
-- У тебя нет старшего брата, -- заметила Неврат.
-- Теперь уже нет. Бедный парень! Зато у Петеса есть письмо, где об
этом написано. -- Сенпат изогнул бровь. -- Даже если кто-нибудь узнает
правду, будет поздно.
-- Ладно, -- проворчала Неврат. Она не могла долго сердиться на своего
мужа, особенно когда он столь упорно очаровывал ее. К тому же Сенпат прав --
имперцы вряд ли сумеют разобраться во всех его васпураканских хитростях.
-- И все же это было слишком рискованно, -- повторила молодая женщина.
Сенпат хлопнул себя ладонью по лбу:
-- И это я слышу от дамы, которая в одиночку проделала путь от Клиата
до Марагхи? За последние годы мне стало известно, что одна красотка
сражалась и с йездами, и с Земарком... Уж не о тебе ли речь?
Неврат надеялась, что Сенпат не заметит ее смущения. Но он все же
заметил и ухмыльнулся:
-- Я не собираюсь ограждать тебя от опасностей, дорогая. Но, по крайней
мере, позволь разделить их с тобой. Кроме того, Скавр и мой друг тоже.
И снова Неврат задумалась над тем, что бы сказал Сенпат, знай он, что
римлянин ухаживал за ней. Вероятно, посмеялся бы и сказал, что не смеет
спорить со вкусом Марка. Неврат решила даже не затрагивать этой темы.
-- Идем, я отвяжу лошадь. Я привязала ее в орешнике, чтобы напасть на
тебя из засады.
-- О, для меня это большая честь!
Под ногами шуршали сухие листья.
-- Как здесь тихо и красиво, -- заметил Сенпат.
-- Местные жители говорили мне, что старый Крат, хозяин этого сада, не
слишком жалует чужаков, когда те разгуливают по его владениям.
-- Похоже, ты не слишком обеспокоила его, затевая свою замечательную
засаду. -- Сенпат положил руку на плечо жены. -- Как ты полагаешь, этот
настырный дед сможет еще хотя бы некоторое время не совать сюда свой нос?
Неврат прижалась к нему:
-- Давай проверим.
----------
-- Все же не стоило тебе убивать собаку старого Крата, -- сказала
своему мужу Неврат на следующий день. К этому времени они уже почти
добрались до Гарсавры, но Сенпат продолжал ворчать:
-- Ты права, дорогая. Следовало зарубить этого старого идиота, который
вылез так некстати на полянку, где мы с тобой миловались...
-- Ничего, скоро мы все поправим.
-- Верно. -- Сенпат вглядывался в город, раскинувшийся перед ним. --
Почему-то мне кажется, что Гарсавра как-то изменилась... Не находишь?
-- Римляне, как обычно, занимались своим землеройным делом, -- ответила
Неврат.
Земляная насыпь высотой в человеческий рост, укрепленная дерном,
окружала Гарсавру по всему периметру. В течение нескольких столетий город не
имел крепостных стен. Но времена мира и спокойствия для западных провинций
Видесса миновали.
Неврат видела двое ворот: одни обращены к северу, другие -- к востоку.
Видимо, точно такие же ворота располагались к югу и западу.
- Они превратили Гарсавру в один большой легионный лагерь! --
воскликнула Неврат.
-- А что ты ожидала от Гая Филиппа? Ничто на свете не может быть ему
милее, чем старый добрый легионный лагерь, -- усмехнулся Сенпат. --
Интересно, заставил ли он своих римлян повалить половину городских зданий,
чтобы превратить улицы в идеальные прямые дороги?
Неврат отрицательно покачала головой:
-- Он не настолько расточителен. Погляди, как удачно они включили в
оборонительную систему старый форт намдалени.
Неврат находила старшего центуриона чересчур однообразным в суждениях и
достаточно твердолобым. Нельзя сказать, чтобы Гай Филипп ей нравился. Однако
она была рада видеть его своим союзником.
Часовые у северных ворот оказались васпураканами из отряда Гагика
Багратони. При виде приближающихся соотечественников их лица осветились
улыбками. Однако вопросы последовали короткие и деловые. Римская дисциплина
сказывалась и здесь. Наконец солдаты расступились, впуская Неврат и Сенпата
в Гарсавру.
Секст Муниций обитал там, где раньше жили Скавр и Гай Филипп, -- в
резиденции городского губернатора. Муниций -- красивый рослый парень с
черными волосами и отливающими синевой выбритыми щеками -- тепло
приветствовал васпуракан. В том, как он держался, оставалась доля легкой
неловкости. Когда васпуракане впервые оказались в легионе, Муниций был всего
лишь простым солдатом; сейчас он оказался намного выше их по званию.
Узнав новости, Муниций тут же стал собранным, деловым и серьезным.
-- А Гай Филипп с ним, вот как... -- пробормотал он, обращаясь больше к
самому себе, а затем добавил что-то по-латыни. Заметив недоумение на лицах
своих собеседников, Муниций вернулся к действительности и заговорил
по-видессиански: -- Простите. Я сказал, что это на него очень похоже.
Подождите здесь. Я пошлю за Багратони и Пакимером. Правильнее будет, если
они получат новости из первых рук. Так они смогут дать мне хороший совет.
Последняя фраза уничтожила остатки сомнений Неврат касательно того, кто
командует легионом в Гарсавре. Без колебаний Муниций принял на свои плечи
бремя ответственности. И это делало молодого легионера очень похожим на
Скавра.
Первым явился Пакимер. Почему-то это обстоятельство совершенно не
удивило Неврат. Казалось, никто и ничто не могло застать Пакимера врасплох.
Маленький хатриш чуял любую беду издалека и обладал прекрасным даром
останавливать ее загодя.
Муниций нетерпеливо расхаживал взад-вперед в ожидании Багратони.
Накхарар по очереди обнял Сенпата и Неврат. Он знал их еще с той
счастливой поры, когда все они владели поместьями у себя на родине, прежде
чем вторжение йездов изгнало их из Васпуракана.
-- Так, -- сказал наконец Гагик, повернувшись к Муницию, -- я очень рад
видеть этих разбойников, что правда, то правда. Но не думаю, что ради этого
ты вытащил меня из палатки. -- Глубокий голос Багратони звучал уверенно; он
хорошо подходил к внушительной фигуре накхарара и его суровому лицу,
обрамленному густой бородой.
-- Да, -- ровно отозвался Муниций.
Неврат обменялась с мужем взглядом. Немногие выдерживали Багратони,
когда тот начинал давить на человека одним своим присутствием.
Муниций добавил:
-- Увидеть этих разбойников -- одно, выслушать -- совсем другое.
Неврат рассказала почти все. Сенпат иногда дополнял историю, а кроме
того, поведал о том, как сумел выбраться из города. Последний эпизод вызвал
у Пакимера восхищенную усмешку. Неврат заметила, как ее муж расправил плечи:
похвала хитрого хатриша была похвалой выдающегося мастера интриги.
Едва рассказчики замолчали, как Багратони хватил кулаком по столу и
заревел:
-- Мои люди выступают немедленно! Фос, отдай мне Земарка, и я больше ни
о чем тебя не попрошу, ни в этой жизни, ни в вечной!
Именно такой реакции и ожидала от Гагика Багратони Неврат. Но Муниций
удивил молодую женщину. Дождавшись, пока громовой голос Багратони утихнет,
командир легиона сказал васпураканину:
-- Твои солдаты без моего разрешения никуда не пойдут, Гагик.
Черная краска гнева залила лицо Багратони.
-- Да кто ты такой, чтобы указывать мне? Я -- накхаpap, повелитель
Васпуракана! Я распоряжаюсь моими воинами, как мне угодно!
-- Ты сейчас не в Васпуракане, -- отозвался Муниций. -- Ты поступил на
службу к римлянам и стал командиром манипулы. Ты что, успел забыть об этом?
Неврат испугалась, что Багратони сейчас разорвет римлянина голыми
руками.
-- Я вижу Земарка! Больше я не вижу ничего! -- отчеканил накхарар. --
Как ты смеешь помешать мне убить его?
-- Как? Да с помощью моих солдат, если ты вынудишь меня пойти на такое,
-- все так же ровно ответил Муниций. -- Римлян в Гарсавре больше, чем
васпуракан. Посмотри мне в лицо, Гагик. Неужели ты сомневаешься, что я
сделаю это? Попробуй только не подчиниться приказам. Я очень высоко ценю
твой опыт и знания, и тебе это хорошо известно. Но ты обязан повиноваться
старшему по званию. И клянусь богами -- я добьюсь повиновения!
Багратони внимательно посмотрел на молодого командира. Молчание
растянулось на целую вечность.
-- Да, ты умеешь добиваться повиновения, -- задумчиво молвил
васпураканин. -- Хорошо. Ну, и каковы будут, в таком случае, твои приказы?
-- Он почти выплюнул последнее слово.
-- То есть как -- каковы? Идти на помощь Скавру, разумеется! -- тут же
сказал римлянин. Он вовсе не был так спокоен, как притворялся. Пот проступил
на его лице.
-- Зачем же было тогда валять дурака? Ведь мы с тобой хотим одного и
того же! -- воскликнул Багратони.
-- Я знаю, как ты ненавидишь йездов и Земарка. Не могу винить тебя за
это, Гагик. Но я хочу, чтобы ты помнил: твой отряд действует в составе
легиона. Ты не имеешь права бежать сломя голову, куда тебе вздумается.
В разговор вступил Лаон Пакимер.
-- Только вот любопытно: понравится ли Императору, если ты начнешь
бродить там, где тебе вздумается, Муниций? Полагаю, в таком случае ты не
слишком будешь отличаться от Гагика?
Неожиданно Муниций ухмыльнулся:
-- Вероятно. Но в Гарсавре римских солдат, опять-таки, больше, чем
имперских. Уж не знаю, что Туризин сможет тут поделать.
-- Не слишком много! Разве что лопнет от злости. -- Пакимер усмехнулся,
скаля зубы.
-- Если ты захватишь Аморион и отдашь его Туризину, возможно, он не
станет сердиться, -- сказала Неврат Муницию.
-- Она права. -- Пакимер дерзко посмотрел на Неврат. Молодая женщина
подозревала, что одобрение хатриша относится скорее к ее красоте, нежели к
ее образу мыслей. Однако Пакимер отнюдь не был таким дураком, чтобы
приставать к чужой жене.
-- Если йезды разгромят нас по дороге, нам будет безразлично, что
поделает об этом Туризин, -- сказал Муниций. -- Но я рад, что мы хорошенько
дали по зубам Явлаку, когда он устроил налет прошлой зимой. Его кланы не
посмеют нас трогать.
-- Оставь Явлака мне, -- сказал Пакимер. -- Я заплатил ему за нападение
на намдалени, когда нам это потребовалось. Полагаю, немного золота поможет
ему не заметить, как мы проходим через его земли.
-- Это земли Империи, -- поправил Муниций, нахмурившись.
-- Сейчас на этих землях находится Явлак, а Империей на них, прости, и
не пахнет. Неужели тебе так любо рисковать и с боями пробиваться по кишащей
йездами территории? Ты потеряешь на этом Фос знает сколько времени.
Муниций прикусил губу. Неврат поняла, что Пакимер отыскал магическое
слово, которое могло соблазнить командира римлян. Муниций, конечно, не желал
иметь каких-либо контактов с йездами, кроме военных столкновений. Но
время...
Муниций забарабанил пальцами по столу и снова забормотал что-то
по-латыни. Неврат уловила знакомое слово, но всей фразы не поняла. В конце
концов римлянин сказал:
-- Нет. Если мы будем продвигаться достаточно быстро, Явлак не
осмелится тревожить нас.
В отличие от Багратони, Пакимер по тону говорившего сразу почувствовал,
что решение окончательное.
-- Что ж, ты командир, тебе и решать, -- сказал он, махнув рукой.
Обычно этот небрежный жест изображал у хатриша салют старшему по званию. --
В таком случае нет смысла терять время на пустые разговоры, не так ли? Пора
в дорогу.
Он поднялся и вышел. Багратони покинул комнату минутой позже.
Муниций встал.
-- Хатриш прав. Пора готовиться к выступлению.
-- Можно мне спросить у тебя кое-что? -- сказала Неврат. -- Мне
показалось, когда ты говорил по-латыни, что я слышу имя Марка... но я не
разобрала всей фразы.
Римлянин слегка смутился:
-- Мне следовало бы отучиться от дурной привычки разговаривать с самим
собой. Тебе что, интересно? Я просто спрашивал, как поступил бы на моем
месте Скавр. Мне пора идти. Неврат. Одной вещи он бы точно делать не стал.
Он не стал бы терять времени даром.
----------
Сенпат Свиодо перебирал струны лютни, управляя лошадью с помощью одних
коленей. Его песня и тихий плеск Аранда -- вот и вся музыка, сопровождавшая
колонну легионеров на марше. Римская армия, в отличие от видессианской,
обычно передвигалась молча.
Неврат была рада реке, как доброму другу. Центральное плато западных
территорий совсем не походило на цветущие зеленые долины побережья. Вдали от
воды палящее солнце выжигало землю, превращало верхний слой в сухую пыль.
Пение оборвалось. Назад возвращались двое хатришей из отряда конного
прикрытия, который двигался впереди колонны. Между всадников Пакимера ехал
какой-то незнакомый кочевник.
-- Йезд, -- определил Сенпат.
Йезд был облачен в обычную для кочевников одежду из вываренной кожи. В
руках он держал круглый щит, выкрашенный белой краской. По сигналу Муниция
буккинаторы протрубили сигнал остановки.
Йезд подъехал ближе и заговорил на ломаном видессианском:
-- Что вас делать на земле великий Явлак?
-- Мы идем по ней маршем. Кстати, она принадлежит не Явлаку, -- ответил
Муниций.
Йезд пронзил его гневным взором. В поединке взглядов этот кочевник и в
сравнение не шел с Гагиком Багратони, а Муниций устоял даже перед суровым
накхараром. Поэтому испепеляющие взгляды пропали втуне.
Муниций добавил:
-- А если Явлак забыл об этом, то напомни ему, как он посещал Гарсавру.
-- Он бросать ваши трупы в кучу, как поленья, -- пригрозил йезд.
-- Пусть попробует. Сперва скажи ему вот что. Сейчас я ничего против
него не имею. Но если мне придется повернуться к нему лицом, то единственный
кусок земли, который он получит, будет его могилой. А теперь убирайся. Мне
некогда тратить время на бесполезные разговоры.
Муниций кивнул буккинаторам, и те протрубили сигнал к продолжению
марша. Армия двинулась вперед. Йезду пришлось отскочить в сторону, чтобы его
не втоптали в грязь. Зарычав от ярости, он поскакал прочь.
-- Беда, -- сказала Неврат, глядя в спину удаляющегося кочевника.
Сенпат отозвался:
-- Возможно, и нет. Явлак отнюдь не глуп. Он достаточно поумнел, во
всяком случае с прошлой зимы. Кроме того, ему потребуется время, чтобы
собрать людей. А когда эта свора будет готова броситься на нас, мы,
возможно, уже покинем пределы его территории.
Тем не менее Сенпат спрятал свою драгоценную лютню в мешок из мягкой
кожи и стал осматривать лук и колчаны со стрелами.
Несмотря на дурные предчувствия, никакой беды в тот день не случилось.
Возможно, одной из причин была чудовищная скорость, развиваемая легионерами.
Поскольку путь пролегал вдоль реки, солдаты несли при себе лишь
неприкосновенные запасы; ни тяжелых телег, ни бочек с водой, обременяющих
колонну солдат, не было и в помине. Отряд, можно сказать, прыгнул вверх по
течению Аранда. В конце первого дня, когда легионеры начали разбивать свой
обычный -- такой знакомый теперь -- укрепленный лагерь. Неврат спросила
Муниция:
-- Как вам удается идти так быстро? Я видела конные армии, которые
передвигались куда медленнее.
-- Мы учимся совершать марш-броски с первого же дня, как вступаем в
легион, -- ответил Муниций. Несомненно, молодой командир устал. Его лицо
покраснело, а голос звучал хрипло. Но было очевидно также, что Муниций
способен и на большее. -- Мы называем себя "мулами", знаешь. Ведь мы берем в
поход полный набор инструментов, припасов, кольев для палисада и оружия. А
наши васпуракане и видессиане уже достаточно долго прослужили в легионе,
чтобы выдерживать такой темп.
-- Если бы я держала пари, то сказала бы, что Явлак бросит своих
конников туда, где мы были сегодня около полудня.
-- Надеюсь, он вообще не станет атаковать. А если да... Будем
надеяться, что ты права. -- Муниций огляделся по сторонам. -- Да нет же,
идиот! -- заорал он на одного из хатришей. -- Купай своих проклятых лошадей
вниз по течению от лагеря! Этот гребаный Аранд и без того мутен от глины!
Нечего добавлять туда грязи. Ведь нам придется пить из этой треклятой реки.
Неврат была единственной женщиной в лагере. Это обстоятельство ничуть
не смущало ее. Она не беспокоилась бы даже и в том случае, если бы оказалась
здесь без Сенпата. С римлянами она делила немало невзгод, опасностей,
походов и войн. В легионе не нашлось бы человека, который смотрел бы на нее
иначе, как на свою сестру.
На следующий день они встретили несколько йездов. При виде легионеров
кочевники пустились в бегство. Несколько раз они оглядывались, словно не
верили своим глазам. Солдаты Видесса шагают по земле, которую йезды уже
считают своей! Но йездов было пока недостаточно, чтобы завязать с римлянами
бой.
В тот же день, чуть позже, арьергард хатришей галопом подскакал к
основному отряду, чтобы предупредить о большой орде кочевников,
приближающихся сзади.
Муниций отдал Неврат римский салют, выбросив прямо перед собой правую
руку, сжатую в кулак. Она махнула в ответ шапкой.
Затрубили рога.
-- Выставить каре! -- крикнул Муниций.
Легионеры выполнили маневр с той четкостью и быстротой, какие
достигаются лишь бесконечными часами тренировок.
-- Где ты хочешь поставить нас? -- спросил Муниция Лаон Пакимер.
-- Впереди. Надо подавить их лучников. -- Муниций внимательно
осматривал местность. -- И поставь несколько отрядов вон там, в ложбине.
Если нам помогут боги, то йезды будут слишком заняты дракой с нами, чтобы
оглядываться по сторонам. Пусть твои люди выскочат из засады в нужный
момент.
Пакимер кивнул и закричал на языке хатришей. Когда он закончил отдавать
распоряжения, Сенпат спросил его:
- Может, и мне пойти с тобой?
-- Лучше бы твоя красавица жена предложила мне пойти с ней
куда-нибудь... в засаду, -- ответил Пакимер. Неврат фыркнула. После этого
хатриш ответил серьезно: -- Да, идем. Два хороших лука не помешают.
-- Береги себя, госпожа, -- обратился к Неврат один из всадников. --
Если ты попадешь в беду, нам всем придется выручать тебя. О, врагам не
поздоровится -- за тебя мы костьми ляжем! -- Он говорил полушутливым тоном,
каким часто разговаривали хатриши, но Неврат видела, что на самом деле он не
шутит.
-- Спасибо, -- отозвалась она, чувствуя одновременно и радость, и
легкое раздражение. -- Но с этим я как-нибудь справлюсь и сама.
Хатриш помахал ей рукой.
Йезды находились не слишком далеко от тех разведчиков, которые принесли
весть об их приближении. Неврат уже видела лошадей в клубах пыли, слышала
громовой стук подков.
-- Вы делали это и раньше, ребята, -- обратился к своим конникам Лаон
Пакимер, спокойный, словно они разговаривали о покупке телеги бобов в
базарный день. -- Прежде чем начнете стрелять, выберите себе цель. Когда
дойдет до сабель, помогайте своим товарищам.
Из пыли вынырнул штандарт клана Явлака -- конский череп на длинном
колу. Ближе... Ближе... Неврат натянула тетиву до самого уха и пустила
стрелу. Она не стала ждать и высматривать, попала ли в цель, и уже тянулась
за другой стрелой.
Вот одна лошадь споткнулась, другая дико закричала почти человеческим
голосом, когда в нее попала стрела. Солдаты громко вопили, желая напугать
врагов или страдая от ран. Холодок страха пробежал по коже Неврат, когда она
заметила, как по лицу ее мужа стекает струйка крови.
- По щеке задело, -- весело пояснил Сенпат. -- Я отращу бороду чуть
погуще, чтобы закрыть шрам, если тебя это беспокоит.
Сама по себе маленькая ранка была пустяком, но это напомнило Неврат о
том, как легко может случиться и худшее. И как мало может сделать человек,
чтобы избежать летящей в воздухе смерти!
Обмен стрелами закончился быстрее, чем это обычно бывает в степных
сражениях. Похоже, Явлак хотел поскорее уничтожить врага. Конные йезды
давили на хатришей; те отступали.
Причина настойчивости йездов была проста. Неврат услыхала, как Явлак
вопит:
-- Была грязь и снег -- вы побивать нас! Один разок! Мы -- мстить за
все!
На лице Сенпата показалась мрачная улыбка:
-- Он это что, всерьез? Мне кажется, у него кишка тонка. Неврат не
расслышала этих слов. Она яростно отбивалась от здоровенного йезда с
длинными, как у обезьяны, руками. Ей удавалось держать оборону, однако
достать противника саблей оказалось почти невозможно. Ухмыльнувшись, враг
придвинулся ближе. Неврат увидела, что выражение его глаз стало иным. Ярость
исчезла; на смену ей пришло вожделение -- кочевник понял, что сражается с
женщиной, и медленно облизал губы, как бы предвкушая наслаждение.
Однако едва Неврат получила возможность сразиться с ним на близком
расстоянии, как ее сабля вонзилась ему в основание шеи. Неврат так и не
узнала, убила ли она своего противника или же только опасно ранила его. В
битве такое случается сплошь и рядом. Она едва успела отбить атаку еще
одного кочевника -- и тут же забыла о первом.
Давление на хатришей ослабло. Явлак бросил все свои силы на легионеров.
Не веря собственным глазам, Сенпат закричал:
-- Да он идиот! Он что, думает, римляне тотчас же сломаются и побегут?
-- Вероятно, -- отозвалась Неврат, -- единственные пехотинцы, с
которыми он сталкивался после Марагхи, были пастухи, что топорами и луками
пытались защитить от него свои стада.
Радостное возбуждение охватило Неврат при мысли о том ударе, который
сейчас обрушится на вождя кочевников. И поделом! Ее рука крепче обхватила
рукоять сабли.
Сенпат был совершенно прав. У Явлака не хватало людей для того, чтобы
одолеть легионеров. Несмотря на явное преимущество римлян, Явлак упорно пер
вперед. Громко завывая и размахивая саблями, йезды мчались к ровной линии
римских щитов. Если бы им удалось пробить брешь в несокрушимых манипулах, то
численный перевес уже не имел бы значения.
Загудели рога, повторяя команду Муниция. Беспорядочные вопли йездов
утонули в дружном крике римлян. Длинные тяжелые римские копья опустились,
встречая несущуюся на них дикую толпу. Из задних рядов манипул взлетели
дротики.
Первые ряды атакующих пришли в страшное смятение. Смертоносный град
дротиков остановил их. Всадники падали на землю, раненые и убитые лошади
валились под ноги атакующим. Йезды не могли прибегнуть к обычной тактике
кочевников, столкнувшихся с превосходящими силами, -- то есть развернуться и
побежать, -- поскольку их наступающие товарищи продолжали давить на них
сзади.
Несколько минут продолжалась беспощадная бойня. Легионеры облепили
йездов, как муравьи. Римляне привыкли сражаться с врагом, намного
превосходящим их численностью, -- и действовали более чем успешно. Когда же
у легионеров появлялось хотя бы небольшое преимущество в силах -- они были
просто ужасны.
Дико закричала лошадь с подрубленными ногами. Прежде чем она упала,
двое солдат набросились на всадника -- по одному с каждой стороны. Он не
продержался и нескольких секунд.
Еще один римлянин отбил сабельный удар краем своего большого тяжелого
щита и опрокинул йезда на землю. Второй легионер тотчас пронзил упавшего
мечом -- доспех из вываренной кожи не слишком хорошо защищал от стали.
Правое крыло римлян прикрывала река Аранд; левое -- хатриши Пакимера. А
в ближнем бою даже конные не могли сравняться с дисциплинированными, хорошо
обученными, превосходно вооруженными ветеранами, которыми командовал
Муниций.
Сожженные поля, вырезанное население, угнанный скот, разграбленные
поселения Васпуракана -- все это вихрем пронеслось в воспоминаниях Неврат.
Глядя на резню, учиняемую над йездами, молодая женщина чувствовала жестокую
радость.
Однако пехотинцы не могут окончательно уничтожить всадников, если
только те не вздумают биться до конца. Йезды начали отступать -- сперва по
одиночке, по двое, затем большими отрядами.
В этот момент засадный отряд хатришей вылетел из укрытия. Всадники
Пакимера опустошали колчан за колчаном. Отступление Явлака превратилось в
паническое бегство.
-- Скачи к Муницию! -- прокричал Пакимер в ухо Неврат. Она вздрогнула
-- в суматохе боя она не расслышала его приближения. -- Узнай: хочет ли он,
чтобы мы преследовали этих псов!
Ответ римлянина пришел быстро:
-- Отгоните их на такое расстояние, чтобы они не сумели повторить
атаку. Я хочу продолжить путь. Из-за этих беспорядков мы и так потеряли
половину дня. К счастью, это и все, что мы потеряли... -- Из легионеров не
был убит никто, и лишь несколько солдат получили легкие ранения. На
мгновение из-под суровой маски командира, которую носил Муниций, выглянул
юноша: -- А ведь мы неплохо поработали! Явлак получил по заслугам. Нечего
переть, не разбирая дороги.
Взгляд Неврат остановился на солдатах Багратони, которые хмуро
осматривали йездов и беспощадно добивали раненых врагов.
-- Ты хочешь, чтобы я поблагодарила Гагика за то, что он не сломал
строй и не бросился сломя голову в атаку? Наверняка он пылал желанием
отомстить йездам, и все же удержался от порыва.
-- Благодарить его за то, что он выполнил приказ? -- Изумление Муниция
было вполне искренним. -- Клянусь богами, конечно же нет!
Уже ночью, в палатке, когда Неврат пересказала Сенпату свой разговор с
Муницием, молодой васпураканин заметил:
-- А ведь Муниций прав.
Они лежали рядом, слишком усталые даже для объятий, но чересчур
возбужденные недавним боем, чтобы сразу заснуть. Неврат отбросила со щеки
прядь мокрых волос. Смыть грязь и пот было единственным удовольствием, на
которое у нее еще оставались силы после того, как легионеры разбили на ночь
лагерь.
-- Но как он сумел добиться от Багратони полного понимания? --
продолжала Неврат. -- Ведь Гагик понял! И это после всего, что он выстрадал
от йездов! Его ссора с Муницием в Гарсавре потеряла всякое значение. Римляне
никогда не поднимут руку на солдат Гагика -- особенно здесь, посреди
территории, контролируемой кочевниками.
-- Пожалуй, -- согласился Сенпат. -- Иной раз я задумываюсь: а что
произошло бы, отдай Муниций подобный приказ. Хорошо, что нам не пришлось это
узнать. И все же ты права -- не страх перед легионерами удержал Багратони.
- Тогда что же?
- Тебе действительно интересно мое мнение? Думаю, за последние два года
Багратони, сам того не заметив, превратился из накхарара в... Как они это
называют? Да, в центуриона. Римская дисциплина умеет пускать глубокие корни.
Я только рад, что нас с тобой она еще не зацепила.
Неврат задумалась над словами мужа. Представила себе Багратони --
по-римски гладко выбритым, в шлеме с поперечным гребнем -- и улыбнулась в
темноте. Однако Сенпат был отчасти прав. Багратони орал на Муниция, но в
конце концов повиновался ему. Тот Гагик, которого Неврат знала прежде,
заставил бы Муниция выполнить свою угрозу. Он не спустил бы ни резкого тона,
ни оскорбления.
Спустя некоторое время Неврат проговорила:
-- Хорошо. Если римляне не наложили на нас свой отпечаток, то что мы
делаем здесь, на берегу Аранда? Нам с тобой полагалось бы сидеть в столице и
смирненько выполнять распоряжения Автократора!
Ответом ей был храп.
Через несколько минут Неврат тоже крепко спала.
----------
Явлаку приходилось сражаться с римлянами и прежде, но никаких уроков из
предыдущих поражений он не извлек. Вожди кочевников, рыскавших по
центральному плато, ничего не знали о легионерах. Йезды оказались достаточно
глупы, чтобы наброситься на сильное подразделение Муниция маленькими
летучими отрядами, которые они наспех наскребли по всему плато. Несколько
жестоких поражений научили их считаться с римлянами. Весть быстро пронеслась
от клана к клану. Кочевники стали уступать легионерам дорогу. При их
приближении йезды бежали и отгоняли свои стада.
-- Впереди еще один брошенный лагерь, -- доложила, вернувшись из
разведки. Неврат Муницию на вечернем совете. -- Судя по следам, оставлен дня
два назад.
-- Какая бессмыслица! -- отозвался римлянин. -- Если они не станут нас
трогать, мы не будем терять время на их преследование. Я думал, они это уже
поняли.
-- Ты что, скучаешь по йездам? -- пошутила Неврат.
-- Ни мгновения. -- И снова она увидела, как из-за личины сурового
командира выглянул забавляющийся юноша. Впрочем, это длилось лишь миг. -- Я
не доверяю тому, чего не могу понять.
-- Это в обычае кочевников, -- пояснил Багратони. -- Когда подходит
сильный клан, слабый отходит. Теперь они станут драться друг с другом за
пастбища, переходить с места на место, покрывая такие расстояния, какие нам
и за год не пройти.
В голосе накхарара послышалось мрачное удовлетворение,
Лаон Пакимер принял возмущенный вид.
-- Ты что же, хочешь сказать, что мои великие предки были изгнаны в
Хатриш из степей? Ты что, предполагаешь, что на самом деле они не были теми
могучими героями, о которых поют в наших сказаниях?
Багратони понял хатриша буквально:
-- Возможно, и так.
-- Означает ли это,-- медленно проговорил Муниций,-- что мы собираемся
оттеснить йездов к Амориону?
Неврат и Сенпат обменялись встревоженными взглядами. Они даже не
подумали о такой возможности. Багратони сжал свои огромные кулаки.
-- Будет лучше, если мы так и поступим. Земарк и йезды стоят друг
друга. Чем больше они грызутся между собой, тем легче будет нам.
-- В обычных обстоятельствах я согласился бы с тобой и поблагодарил за
совет, -- откликнулся Муниций. -- Но если боги не отступились от нас, то
Скавр и Гай Филипп сейчас уже в Аморионе. В конце концов, мы ведь хотим
спасти их, а не навлечь на них беду.
После этого краткого диалога повисло напряженное молчание, разрушенное
Лаоном Пакимером с его даром указывать на очевидные и в то же время
ускользающие от внимания мелочи.
-- В любом случае -- поворачивать назад уже слишком поздно. Не так ли?
----------
На следующий день Неврат заметила всадника, следующего за легионерами
вдоль Аранда. Сенпат недоуменно хмыкнул, оглянувшись через плечо.
-- Этот парень совсем не похож на кочевника. Посмотри, как он сидит в
седле.
Пакимеру тоже хватило беглого взгляда, чтобы согласиться с Сенпатом.
Йезды -- как, впрочем, и хатриши -- использовали очень короткие кожаные
стремена и ездили, сильно согнув колени. У незнакомого всадника была
совершенно иная посадка.
-- Похоже, один из этих, -- подытожил Сенпат. Если незнакомец --
видессианин, то он мог быть только из Амориона. Один из фанатичных
последователей Земарка. Сенпат просвистел несколько тактов из васпураканской
охотничьей песни и положил стрелу на тетиву лука. -- Прикрой-ка меня.
Эта короткая реплика оборвала все попытки Неврат спорить с мужем.
Она двинулась за Сенпатом, держась на расстоянии полета стрелы. Сенпат
коротко переговорил с чужаком. Затем васпураканин махнул рукой, показывая
жене, что все в порядке. Все еще держа лук наготове. Неврат подъехала ближе.
На лице Сенпата застыло удивленное выражение.
-- Его зовут Арзакий Акрон. Это имперский курьер.
От Акрона исходило чувство уверенности. Этот человек знал себе цену --
себе, своему поручению, своему положению в столице. Впрочем, здесь не
имелось людей, на которых это произвело бы надлежащее впечатление.
Если Арзакий Акрон и удивился, заметив в патруле женщину, то никак не
показал своего удивления. Он кратко произнес:
-- У меня донесение для вашего командира.
-- Мы доставим тебя к нему, -- сказала Неврат.
Истинный видессианин, Акрон любил поговорить и просто обожал, чтобы его
слушали. Он поведал патрульным множество сплетен. Рассказал о том о сем.
Однако, в отличие от большинства своих соотечественников, он не стал
рассказывать им ничего существенного. При этом ни одна деталь не ускользала
от цепкого взора курьера, пока он ехал мимо рядов марширующих римлян.
Муниций шел впереди колонны.
-- Императорский курьер! Вишь ты! -- сказал он, когда Сенпат доложил
ему о прибытии незнакомца.
Муниций отошел в сторону, пропуская мимо себя колонну. Он глядел на
курьера с откровенной неприязнью:
-- Ладно, пусть выкладывает. Что там у него?
Акрон выглядел раздраженным. Он привык к более теплым встречам.
Порывшись в мешке, подвешенном к луке седла, посланник Императора вынул лист
пергамента, на котором красовалась восковая печать со знаком солнца.
Произнеся краткую, но цветистую речь, Акрон передал письмо Муницию.
Римлянин ошеломил курьера, вернув тому пергамент.
-- Перескажи основное на словах. Не слишком-то хорошо я читаю
по-видессиански.
-- Разумеется, ты можешь догадаться, что... -- начал было Акрон.
Муниций резко оборвал его:
-- Зачем я буду о чем-то там догадываться? Вот тут передо мной стоишь
ты. Ты все знаешь. Говори и убирайся.
- Что?!
На этот раз курьер не стал скрывать изумления. С представителем
Императора еще никто не осмеливался разговаривать подобным тоном. Ему стоило
больших усилий взять себя в руки и сломать печать на свитке.
"Его Императорское Величество, Туризин Гавр, Автократор Видессиан, --
Сексту Муницию, командиру имперских войск в Гарсавре, -- привет. К моему
величайшему огорчению, я узнал, что ты забыл свой долг и..."
-- Основное, -- сказал Муниций. -- У меня нет времени выслушивать чушь.
Акрону потребовалось еще несколько секунд, чтобы собраться с мыслями.
Видессианам нелегко выражаться коротко и ясно. Наконец посланец произнес:
-- Возвратись со своим отрядом в Гарсавру, и Император в милосердии
своем забудет о твоем кратком дезертирстве.
-- А, я так и думал. -- Муниций скрестил на груди руки. -- Нет.
Акрон ожидал продолжения. Поняв, что продолжения не последует,
видессианин закричал:
-- Откуда такая неблагодарность? Разве Империя не приняла вас, когда у
вас не было даже крыши над головой? Разве Видесс не накормил вас, когда вы
были голодны?
Римлянин нахмурился.
Ай да Туризин! Неврат и прежде весьма высоко ценила ум его
императорского величества, но сейчас была просто восхищена. Аргумент,
которым Гавр вооружил своего курьера, взывал к самому сильному чувству
римского легионера -- к чувству долга.
Поборов и это чувство, Муниций сказал:
-- Для нас так: сперва Скавр, потом Гавр! Дары Империи мы давно уже
оплатили собственной кровью. А твой повелитель отправил наших командиров на
верную гибель. Ну так где же его хваленое милосердие?
Легионеры, проходившие в этот момент мимо, услышали слова Муниция и
тряхнули копьями, сопроводив этот жест гневным взглядом. Следом проходил
большой отряд васпуракан.
Акрон крикнул Гагику Багратони:
-- Неужели ты оставишь своего господина. Императора, ради какого-то
чужака-наемника?
Оказалось, что Багратони внимательно прислушивался к разговору.
-- Почему бы и нет? Разве Скавр не дал нам крышу над головой, когда
Земарк отнял у нас дом? Разве римляне не накормили нас, когда мы были
голодны?
Глубоко посаженные глаза накхарара сияли. Лицо Акрона одеревенело.
Багратони сухо кивнул Муницию и вернулся в строй.
Сенпат прошептал по-васпуракански:
-- Одного Туризина явно маловато, чтобы удержать Багратони, коль скоро
он решился броситься на йездов и Земарка.
-- Но он сказал не это, -- отозвалась Неврат на том же языке. -- Он
отвечал так, как это сделал бы любой римский центурион.
-- Я передам ваши слова Его Императорскому Величеству, -- молвил Акрон
Муницию.
-- Оставайся лучше с нами, -- попытался уговорить его римлянин. -- Тебе
и так здорово повезло, что ты добрался до нас. Шансов вернуться у тебя
маловато.
Курьер пожал плечами:
-- Возможно. Но у меня есть обязанности. Император должен выслушать
вести.
-- В таком случае -- прощай. -- Муниций отдал салют мужеству Акрона. --
Передай: я не враг ни тебе, ни Туризину. Акрон резко повернул коня и
поскакал на восток. Муниций ускорил шаги, догоняя колонну. Назад он не
оборачивался.
----------
Легионеры шли на северо-запад вдоль реки Итоми, притока Аранда. До
Амориона оставалось всего три дня пути. Возбуждение и нетерпеливое ожидание
охватило всех.
Неврат уже начала надеяться, что Земарк слишком занят теологическими
изысками, чтобы беспокоиться о таких мелочах, как патрули и разведка. Однако
она ошибалась.
К Муницию подскакал разведчик. В руках у него были шлем, сабля и лук --
трофеи короткой стычки.
-- Там два каких-то идиота насели на меня, -- доложил он Муницию. --
Одного я застрелил из лука и забрал этот хлам. Второй ублюдок удрал. Это
были имперцы, не йезды.
Римский командир вздохнул.
-- Лучше бы ты снял обоих. Но все равно -- молодец.
В ответ на похвалу разведчик ухмыльнулся.
-- Теперь наше появление уже не будет неожиданностью, -- заметил Лаон
Пакимер. -- На твоем месте, Секст, я ожидал бы атаки уже сегодня.
-- Даже Явлаку потребовалось время, чтобы собрать силы, -- возразил
Муниций.
-- Явлаку нужны были только кровь и добыча, -- сказал Багратони. --
Лично я согласен с Пакимером. Проклятый лживый пес Земарк вбил в головы
своих людей, что Фос заберет их прямо в рай, если они умрут по воле этого
сумасшедшего фанатика.
Муниций изумленно покачал головой.
И снова молодой командир напомнил Неврат Скавра. Для Марка все
религиозные распри были сущей бессмыслицей. Что касается самой Неврат, то
она выросла в Васпуракане и вполне разделяла веру своего народа. Ей никогда
и в голову не приходило отступиться от своих убеждений. Некоторые
васпуракане, находясь в Видессе, сменили веру, желая облегчить себе
восхождение по служебной лестнице. Для таких у их соотечественников
находилось лишь одно определение: предатели.
-- Не могу поверить, чтобы солдаты поддались такой глупости, --
повторил Муниций.
Пакимер и Багратони принялись спорить с ним, но переубедить римлянина
не смогли. Чем больше они кричали, тем крепче и упрямей он сжимал губы. Но
Неврат знала, что правда на стороне Пакимера и Багратони.
Интересно, а какими аргументами можно было бы убедить Марка?
Поймав взгляд Муниция, Неврат сказала:
-- Ну хорошо. Ты не разделяешь их веры и не понимаешь, что такое
религиозная рознь. Но не позволяй этому обстоятельству ослепить тебя. Если
ты чего-то не понимаешь, это еще не повод считать, будто данного явления не
существует вовсе. Вспомни, что случилось с Багратони и его людьми в
Аморионе!
Пакимер оказался достаточно умен для того, чтобы замолчать и дать
римлянину время подумать. Попутно он толкнул Багратони, чтобы тот перестал
спорить.
Наконец Муниций сказал:
-- Развернем манипулы боевым порядком, однако продолжим продвижение. В
таком случае мы сможем быстро занять позиции, если появится необходимость.
Отдавая приказания, Муниций отчаянно ругался -- он знал, что все эти
маневры неизбежно отнимут время.
Пакимер подмигнул Неврат и неожиданно проговорил на довольно чистом
васпураканском языке:
-- Ты нашла для него умные слова!
Неврат была ошеломлена. Она не подозревала, что Пакимер говорит на ее
родном языке.
-- Никому верить нельзя! -- усмехнулся Сенпат.
Вскоре произошло еще одно столкновение с всадниками Земарка.
-- Сколько их? -- крикнул Муниций, когда хатриш подлетел к нему
галопом, крича на скаку, что его преследуют.
-- У меня не было времени остановиться и пересчитать их, -- огрызнулся
разведчик. Гневный взор Муниция пропал втуне. У легкомысленных хатришей был
особый дар выводить римлян из себя.
-- Занять боевые порядки! -- приказал Муниций и кивнул Пакимеру. --
Похоже, ты был прав. Не могли бы твои ребята немного задержать их, чтобы мы
успели развернуться?
-- Но поторопись с этим, -- сказал Пакимер, махнув в сторону быстро
накатывающего с запада облака пыли.
Легионеры произвели маневр четко и слаженно, как на параде. Казалось,
эта четкость раздражала Пакимера не меньше, чем беззаботность хатришей
выводила из себя Муниция.
-- Вперед! Вперед! -- кричал Лаон Пакимер. -- Вы что, не знаете, какая
великая честь -- умереть за командира, который только что признался в том,
что был не прав?
Затем Пакимер, сидя в седле, отвесил церемонный поклон Сенпату и
Неврат. В это мгновение хатриш напоминал великого правителя.
-- Не угодно ли присоединиться к балу? Танцы вот-вот начнутся!
Вокруг пели стрелы. Аморионские ополченцы оказались ненамного более
организованными, чем йезды. И уж всяк уступали акритай -- хорошо обученным
видессианским всадникам. По сравнению с легионерами их было ничтожно мало.
Однако слова "отступление" эти фанатики не ведали.
-- Земарк! -- кричали они. -- Фос и Земарк!
Этот клич выводил из себя васпуракан. Они кричали в ответ, сопровождая
имя своего врага непристойными жестами и самыми грязными ругательствами.
Даже в строю легионеров солдаты Багратони выделялись густыми черными
бородами и кряжистым телосложением.
-- Васпуры!.. -- завыл командир аморионского отряда. Высоко подняв меч,
он указал на еретиков.
Лаон Пакимер -- холодный, опытный профессионал -- направил конников
вперед, чтобы они охватили врага полукольцом на флангах. Если люди Земарка
не отступят, им грозит полное окружение.
Ни Пакимер, ни любой другой командир, имеющий мышление
профессионального военного, не ожидали, что аморионцы бросятся прямо на
ощетинившуюся копьями линию легионеров. Эта атака оказалась совершенно
неожиданной и принесла атакующим больше удачи, чем могла бы при иных
обстоятельствах.
Неврат пустила стрелу в мчащегося на нее видессианина и, к своему
ужасу, промахнулась. Она низко пригнулась в седле, коснувшись гривы коня, и
услышала, как сабля просвистела над ее головой. Враг промчался мимо, во все
горло выкрикивая имя Земарка.
Конный заслон хатришей расступился, пропуская видессиан. Пришпорив
коней, атакующие бросились прямо на Багратони. Остальной части армии для них
не существовало. Все прочие были для фанатиков лишь преградой, стоящей между
ревнителями веры и еретиками.
Полоса длинных римских копий почти не замедлила атаки. Заржала
умирающая лошадь, падая на стоящих с копьями наперевес васпуракан. Открылась
брешь, и люди Земарка рванулись туда. Они рубили и кололи ненавистных
васпуракан, слепые от ярости.
Но солдаты Багратони отбивались от наседавших врагов не менее упорно.
Сражение не слишком долго оставалось локальным. Римские манипулы, стоявшие
слева и справа от отряда Багратони, обошли фанатиков с флангов. Позади них
кольцо замкнула кавалерия хатришей.
-- Вот пробка и заткнута! -- крикнул Сенпат и вызывающе обратился к
мчащемуся во весь опор аморионцу: -- Эй ты, ублюдок! Сюда! Я тоже принц
Васпуракана!
Фанатизм и отчаяние помогали противнику Сенпата уравновесить силы,
поскольку юный "принц" был куда опытнее в схватке на саблях. Однако
видессианин не заметил Неврат, которая натягивала лук в нескольких десятках
шагов. На этот раз прицел оказался точным. Видессианин замертво свалился с
седла.
-- Ты что, сомневалась во мне? -- спросил Сенпат.
-- Я тоже кое-чему научилась от римлян. Например, не рисковать без
нужды.
-- Ладно, не буду спорить о непролитой крови. Особенно если эта кровь
-- моя. -- Сенпат пришпорил лошадь. Неврат следовала за ним. Во время первой
атаки она сохранила свои стрелы и теперь использовала их с убийственной
точностью, поражая одну цель за другой.
Наконец фанатики сдались. Оставшиеся в живых люди Земарка попытались
пробиться из кольца. Это удалось лишь десятку, прочие погибли. Жестокий
кровавый бой длился не более нескольких минут.
Муниций, неуверенно ступая, приблизился к Гагику Багратони. На шлеме
римского командира красовалась вмятина, в глазах у него темнело. Но сознание
ни на секунду не изменяло Муницию.
-- Отлично сделано, Гагик! Я хотел бы поговорить с пленными, чтобы
знать, что ждет нас впереди.
Васпураканин широко развел руками.
-- Пленные? Какая жалость! Похоже, ни одного не осталось. -- Он смотрел
на Муннция с откровенным вызовом.
-- Ну и не надо. Скоро мы и так все узнаем, -- сказал Муниций. Он
огляделся, ища взглядом Пакимера. Как и следовало ожидать, хатриш оказался
неподалеку. -- Ты не мог бы отправить своих разведчиков немного подальше
вперед, Лаон? Будет очень плохо, если на нас неожиданно набросится большая
банда этих сумасшедших.
-- Я прослежу, чтобы такого не случилось. -- Голос хатриша прозвучал
серьезнее, чем обычно. Жестокая схватка с полурегулярной частью Земарка ему
не понравилась.
Трубы затрубили сигнал к выступлению. Армия двинулась вперед.
Сенпат закончил перевязывать небольшую ранку на шее своей лошади.
-- А ведь мы даже не знаем, добрался ли Скавр до Амориона, -- заметил
он.
-- Да, я тоже все время думаю об этом, -- отозвалась Неврат. -- И еще я
не перестаю думать о том, что может произойти, если он попадет в руки
фанатиков Земарка.
-- Он не васпураканин, -- напомнил ей муж.
-- Да. Он не васпураканин. Об этом я как-то забыла. Но даже если он
проберется в город -- на что ему надеяться? -- Неврат ударила каблуками
лошадь. -- Впрочем, как сказал Муниций: скоро мы и так все узнаем.
Часть вторая
На пути в Машиз
Глава шестая
Глухо ухнула катапульта. Круглый булыжник размером в две человеческие
головы просвистел в воздухе и зарылся в мягкую степную почву. Ветер тут же
сдул пыль, поднявшуюся при падении камня.
Виридовикс погрозил кулаком крепости, которая заграждала южный проход
через Эрзерум. Она была выстроена из темных массивных камней. Нелегко будет
одолеть такое укрепление. Как блохи на шкуре льва, на высоких стенах
суетились люди.
-- Выходите и сражайтесь, трусливые псы! -- крикнул кельт.
-- Это был предупредительный выстрел, -- пояснил Ланкин Скилицез. -- На
таком близком расстоянии они перестреляли бы нас, как щенков, если бы
захотели.
Пикридий Гуделин вздохнул:
-- Похоже, мы с макуранцами строили слишком хорошо... в те годы, когда
умели найти общий язык.
Несколько дней назад Горгид записал историю, рассказанную Гуделином в
лагере. Было время -- с той поры минули столетия, -- когда две великие
державы, Видесс и Макуран, пришли к согласию и решили не пускать степных
кочевников за Эрзерум. Северные проходы по горам видессиане контролировать
не могли, но Макуран выделил немалые средства на строительство укреплений.
Видесс же предоставил строительству опытных архитекторов. Из Империи также
поступали регулярные выплаты местным владыкам, чтобы те поддерживали
крепости в боеспособном состоянии и держали там свои гарнизоны.
Сейчас Макурана больше не существовало, а денежные поступления из
Империи прекратились -- Видесс в последние пятьдесят лет пережил немало
трудностей. Но гарнизоны Эрзерума еще сохранились. Старинные крепости
охраняли горцев не хуже, чем земли, лежащие за хребтом, на юге.
-- Отряд на переговоры! -- приказал Ариг.
Выкрашенный белой краской щит поднялся на копье. Пробиваться с боями по
одному из этих узких ущелий было бы обычным самоубийством. Других же дорог,
кроме теснин, здесь, в высоких горах под шапками вечных снегов, не имелось.
Сторожевые ворота открылись. Всадник с таким же знаком мира в руках
выехал навстречу армии аршаумов. Он сидел на крупной лошади.
Ариг быстро набрал группу для переговоров: он сам, Гуделин и Скилицез.
Первого он взял с собой из уважения к его дипломатическому таланту, второго
-- за знание хаморского языка, известного всем, кто живет на границе с
Пардрайей. Кроме того, с отрядом поехал Толаи и, по просьбе Гуделина, один
из солдат Агафия Псоя -- парень неплохо говорил по-васпуракански, а "принцы"
часто имели дело со своими северо-западными соседями.
- Можно мне пойти с вами? -- попросил Горгид.
- Всегда ищешь приключений? -- заметил Ариг с полупрезрительной
усмешкой.
Виридовикс даже не стал спрашивать разрешения. Просто поехал с
остальными, делая вид, будто не замечает нахмуренных бровей Арига.
Эрзерумец махнул им рукой, приказывая остановиться на безопасном
расстоянии. Он походил на васпураканина -- такой же коренастый, темнокожий,
с квадратным лицом и орлиным носом. Его курчавая борода была разделена на
два острых клина. Позолоченная кираса, бронзовый шлем, украшенный плюмажем,
шаровары из дорогого шелка -- все это свидетельствовало о том, что на
переговоры вышел один из командиров. Ему было около сорока лет.
Горец резко махнул рукой, как бы заранее отвечая на любую просьбу
категорическим отказом.
-- Назад! -- сказал он на языке степняков. -- Возвращайтесь! Если вы
пойдете дальше, мы вас разобьем. Это говорю вам я, Вартанг, второй вождь
Гуниба! Мы не глупые смерды, чтобы позволить кровожадным варварам пройти
через нашу землю. Возвращайтесь в степь и благодарите судьбу за то, что мы
не перебили вас всех до единого.
Ариг вспыхнул от гнева. Гуделин быстро сказал:
-- Он говорит больше, чем имеет в виду. В его речах заметен отпечаток
видессианского ораторского стиля, хотя и довольно слабый.
-- Видессианский ораторский стиль? Погоди-ка. У меня есть идея! --
Годы, проведенные в Видессе, не пропали для Арига даром, и сейчас аршаум
решил воспользоваться этим. Он заговорил по-видессиански, пытаясь выражаться
витиевато: -- Зачем столь суровы твои речи, друг? Мы не ищем ссор с тобой и
твоим народом. Мы преследуем Авшара, будь он проклят.
Вартанг поднял брови:
-- Мне знаком язык, на котором ты говоришь. Но я не говорю на нем.
Казалось, только сейчас он дал себе труд рассмотреть стоящих перед ним
людей. Горгид, Гуделин, Скилицез и солдат из Присты -- его звали Нарба Кайс
-- могли в своих мехах и коже сойти за хаморов, хотя и несколько
своеобразных. Но только не Ариг и Толаи. Что касается Виридовикса, то его
длинные густые усы, рыжие волосы, выбивающиеся из-под меховой шапки, и
бледная кожа, усыпанная веснушками, оказались для эрзерумца и вовсе в
диковину. В какой-то миг суровый военачальник дал волю удивлению.
-- Да кто вы такие? -- вырвалось у него.
Гуделин тронул за плечо Нарбу Кайса, который выехал вперед на несколько
шагов.
-- Убедись сперва, что он тебя понимает, -- проговорил чиновник.
Услышав из уст Нарбы васпураканскую речь, Вартанг снова удивился, хотя
на этот раз сумел скрыть свои чувства и ограничиться величественным кивком.
Горгид видел, как Гуделин на ходу составляет речь по всем правилам
пышной видессианской риторики.
-- Скажи ему, Кайс, что я и Скилицез -- посланники великого Автократора
Видессиан! Поведай, откуда явились сюда аршаумы. Скажи, что этот долгий,
многотрудный путь они прошли нашими союзниками в великой войне против
кровожадного Йезда. Чего мы просим у благородного военачальника? Лишь одного
-- безопасного прохода через Эрзерум, дабы атаковать там йездов, на их
собственной территории. Так. Теперь передай ему наши верительные грамоты,
если он их примет.
Чиновник протянул сопроводительное письмо, которое выдал ему Туризин,
-- немного потертое после долгого путешествия, но все еще сохранившее
великолепные росчерки золотых и красных чернил и оттиск печати с
изображением солнца на небесно-голубом воске. Скилицез тоже вынул из-за
пазухи свое письмо.
Держа по пергаменту в каждой руке, так что исключалось всякое
использование оружия, Нарба подал документы Вартангу. Тот сделал вид, что
изучает письма. Если горец не говорил по-видессиански, то уж читать на этом
языке он всяко не умел. Однако он не мог не узнать печатей Автократора
Видессиан. Немного нашлось бы в мире людей, которые не узнали бы их.
С суровым видом эрзерумец вернул верительные грамоты и заговорил снова
-- на этот раз на гортанном васпураканском языке. Нарба Кайс переводил:
-- Даже здесь, далеко на севере, говорит он, знают о Йезде и о том, что
оттуда никогда не придет добра. Они еще ни разу не позволяли армиям
кочевников проходить через их крепости, однако он передаст ваши слова
владыке Гуниба.
-- Передай, что мы благодарим его, -- сказал Ариг и поклонился, сидя в
седле.
Виридовикс наблюдал за своим другом с удивлением и восхищением. В
Видессе аршаум был игроком и гулякой; теперь он овладевал искусством быть
правителем.
Вартанг ответил Аригу столь же вежливо и отвернул коня, желая вернуться
в крепость.
Не успел Вартанг отъехать далеко, как к нему подскакал Толаи. Вартанг
стремительно схватился за оружие, но, бросив беглый взгляд на шамана,
остановился.
Коснувшись рукой плеча горца, шаман проговорил на ломаном хаморском,
которому научился у Батбайяна:
-- Нет -- воевать. Нет -- больно тебе! Только идти ворота -- это все.
Клятва!
Его неправильная, но искренняя речь, похоже, произвела на Вартанга куда
больший эффект, нежели верительные грамоты Туризина. Горгид увидел, как
покраснело толстое лицо самоуверенного чиновника, когда горец отсалютовал
Толаи, приложив кулаки ко лбу, а затем крепко сжал руки шамана. Сторожевые
ворота распахнулись, впуская Вартанга.
-- А теперь что? -- спросил Горгид.
-- Ждать, -- отозвался Ариг.
Горгид и видессиане нетерпеливо переминались с ноги на ногу, но Ариг,
невозмутимый, как всякий кочевник, казалось, был готов ждать хоть целый
день, если понадобится.
Через некоторое время ворота крепости Гуниб слегка приоткрылись.
-- Они доверяют нам. По крайней мере некоторые из них, -- сказал Ариг.
-- Теперь мы можем поговорить о деле.
В окружении солдат в чешуйчатых кольчугах, вооруженных копьями, из
крепости вышли Вартанг и второй, более пожилой военачальник, одетый и
вооруженный еще богаче. Во всей фигуре этого немолодого человека с суровыми
глазами воина на морщинистом лице чувствовалась большая сила.
Оглядев вновь прибывших с придирчивостью, сделавшей бы честь и Гаю
Филиппу, он произнес;
-- Меня называют Грашвил, повелитель Гуниба. Попробуйте убедить меня в
том, что я должен пропустить вас через крепость!
Голос прозвучал сухо; тяжелое лицо с чертами, будто высеченными из
камня, казалось непроницаемым. Послы еще раз сообщили ему то, что уже
рассказывали Вартангу, однако на этот раз передали куда больше подробностей
и деталей.
Несколько раз Грашвил прерывал рассказ вопросами. Его осведомленность о
делах Пардрайи была достаточно глубокой, но не всегда точной. Так, он знал о
взлете Варатеша на вершины власти и о магической помощи Авшара, однако
полагал, что Авшар происходил из народа хаморов.
Когда Ариг описал внешность князя-колдуна и добавил, что тот бежал на
юг, Грашвил ударил себя кулаком по колену:
-- Позавчера человек, похожий на того, кого ты описывал, проходил через
крепость. Он утверждал, что является купцом, что за ним гонятся степные
бандиты. Этот человек был без спутников; он явно не принадлежал ни к одному
из хаморских племен, поэтому у нас не возникло причин сомневаться в его
словах.
Внезапно весь отряд Арига взорвался криками. Авшар все-таки ускользнул
от них! Должно быть, у него наготове оказалась какая-то магия, если он сумел
гнать жеребца день и ночь без остановки! Выносливость черного коня
превосходила всякое воображение. Авшар уходил от аршаумов все дальше и
дальше, не ведая устали, чего не скажешь об отряде Арига. А сильная гроза
замела следы колдуна.
-- Чего ты ждешь? -- крикнул Виридовикс Грашвилу. -- Прикажи своим
людям пойти с нами! Схватим подлого пса! Неужто ты так и будешь сложа руки
сидеть в этой дыре посреди пустыни?
Кельт уже хотел спрыгнуть с лошади и вытрясти душу из глупого вождя,
который ничего не понимает.
Губы Грашвила дрогнули в улыбке, словно его забавляла несдержанность
чужеземца.
-- Возможно, я так и поступлю. -- Он повернулся к Аригу. -- Ты просишь
меня взвалить на плечи тяжкий груз ответственности. Какие гарантии ты можешь
мне дать? Почему я должен поверить, что твоя армия не станет грабить наши
богатые долины, едва ты окажешься за пределами крепости? Может, ты оставишь
в Гунибе заложников, чтобы обезопасить нас от твоего предательства?
-- Гарантии? -- тут же отозвался Ариг. -- Я готов дать клятву твоего
народа или любую другую, какая тебе подойдет. Поклоняешься ли ты Фосу, как
видессиане? Он, похоже, совсем неплохой бог -- для крестьян, конечно.
В устах аршаума эта была высшая похвала чужому божеству, хотя глубоко
верующего Скилицеза передернуло.
Грашвил отрицательно качнул головой. При этом движении вьющиеся
серебристые волосы взметнулись под золотым шлемом.
-- Имперские жрецы в голубых плащах болтают много и красиво -- чего не
отнимешь, того не отнимешь. Но мой народ предпочитает наших старых богов
неба, земли, камней и рек. Я и сам -- старый упрямый человек. Наши боги
забавляют меня. -- В его тоне звучала легкая насмешка над собой, но весь
горделивый облик вождя свидетельствовал о том, что он знает себе цену, и
люди недаром разделяют его мнения.
-- В таком случае -- отлично! -- сказал Ариг. Он заговорил деловито и
сурово, от дипломатической любезности и "видессианского ораторского стиля"
не осталось и следа. -- Оставить тебе заложников, говоришь? Я бы хотел в
таком случае ответных гарантий в том, что никто из моих людей не пострадает.
Если же хотя бы один из них погибнет из-за предательства, пусть дух
эрзерумца последует за ним в загробный мир, и будет ему там рабом.
-- Клянусь Тахандом, Повелителем Громов! Так и будет! -- Грашвил
внезапно принял какое-то трудное решение. -- Я оставлю в крепости лишь
небольшой гарнизон. Остальные мои воины и я сам -- мы отправляемся с вами.
Хаморы сейчас в большом смятении, так что дорога в этом году будет
безопасной. Кроме того, -- добавил Грашвил, бросив на Арига хитрый взгляд,
-- сторожевые псы помогут вернее сдержать все твои красивые обещания.
-- Не сомневаюсь, -- ответил Ариг столь прямо, что Горгид удивленно
воззрился на него. -- Но тебе придется не отставать от нас. Знаешь ли, мы
идем довольно скорым шагом.
Грашвил усмехнулся.
-- Ты хорошо знаешь степь. Поверь, что в горах я справлюсь получше
твоего. Мои люди будут следовать за твoими неотступно, как чертополох,
виснущий на хвостах ваших лошадей. -- Он тронул лошадь и приблизился к
Аригу. -- Договорились?
-- Договорились. Я хочу принести клятву.
-- Будет лучше, если мы принесем ее ночью.
Грашвил повернул голову, чтобы отдать распоряжение Вартангу, но тот уже
мчался по направлению к Гунибу, размахивая руками в знак того, что
переговоры закончились миром. Грашвил громко рассмеялся, глядя на Вартанга:
-- Моя дочь сделала неплохой выбор!
Остаток дня аршаумы и солдаты гарнизона провели у стен крепости,
внимательно наблюдая друг за другом. Ни один из кочевников не был приглашен
в саму крепость. Ариг был оскорблен этим. Гуделин пытался развеять дурное
настроение аршаума:
-- Он нарушил вековые обычаи, вообще согласившись иметь с нами дело.
Будь справедлив к нему!
Немолодой жрец с длинной густой бородой, спускавшейся ниже пояса,
явился, чтобы сообщить Толаи подробности обряда клятвы верности. Переводить
все это пришлось Скилицезу. Религиозный видессианин, вынужденный помогать
двум язычникам-шаманам, чувствовал себя явно не в своей тарелке.
Выслушав эрзерумца, Толаи задумчиво кивнул:
-- Сильный ритуал.
Когда стемнело, жрец -- его звали Тазмак -- запалил два ряда костров.
Пламя пылало справа и слева, создав узкий коридор длиной приблизительно в
десять метров.
-- Нам придется пройти сквозь огонь? -- заинтересовался Виридовикс. Он
уже слышал от Горгида о ритуале в стане аршаумов, но самого обряда не видел.
-- Нет, у них другой обычай, -- отозвался Гуделин.
Тазмак, облаченный в полосатый халат, подвел к кострам собаку. Толаи в
маске демона и бахромчатой одежде присоединился к жрецу. Оба шамана начали
произносить заклинания или молитвы -- каждый на своем языке. Обращаясь к
своим соотечественникам, Толаи сказал так:
-- Это животное будет служить символом нашего договора.
Ничто не заставило бы обычную собаку пройти между узких языков пламени,
рвущихся к небу, но сейчас, повинуясь магии Тазмака, она покорно шла среди
костров.
-- Как собака переборола страх перед огнем, так пусть дружба между нами
переборет все препоны,-- произнес Толаи.
Тазмак вторил Толаи на своем языке -- для эрзерумцев.
В конце пылающего коридора стоял рослый мускулистый горец, обнаженный
по пояс. Он опирался на большой топор, похожий на халогайский. Когда собака
появилась перед ним, горец взмахнул топором и перерубил животное пополам.
Сверкнула и погасла сталь. Эрзерумцы разразились громкими криками, радуясь
доброму знаку.
-- Пусть та же участь постигнет любого, кто предаст наш договор! --
выкрикнул Толаи, вызвав у аршаумов одобрительные возгласы.
Перекрывая гул голосов, Грашвил прокричал на хаморском языке:
-- Выступаем завтра!
Не все аршаумы знали на этом языке хотя бы слово, но смысл сказанного
был им понятен.
-- Жутковатый символизм, -- заметил Гуделин, указывая на принесенного в
жертву пса.
-- И это все, что ты можешь сказать? -- осведомился Горгид. -- Впрочем,
лучше и не пытаться выяснить, какая участь ожидает предателей. Слишком уж
хорошо помнится, что случилось с Боргазом.
-- О-ох, -- в ужасе простонал чиновник и нежно погладил себя по брюшку,
как бы желая удостовериться в том, что лезвие магического топора еще не
разрубило его.
----------
Воздух дрожал в жарком мареве. Внизу расстилалась долина -- еще одна на
пути большой армии. Виридовикс с подозрением вглядывался в открывшийся ему
пейзаж.
-- Любопытно! Что же ожидает нас здесь?
-- Что-то совершенно не похожее на все, что мы видели прежде, --
уверенно ответил Горгид.
При первом же появлении разведчиков-аршаумов пастухи стали перегонять
стада в горы, а крестьяне бросились к укрепленным замкам, принадлежащим
местной знати. Вооруженные всадники собрались в отряды, готовые, если
потребуется, дать отпор.
Виридовикс фыркнул, глядя на грека:
-- А, ты у нас теперь Великий Друид! Только твои предсказания совсем не
похожи на предсказания! Что тебе стоило сказать -- "здесь мы увидим то же,
что и везде"?
-- Я думал, здесь ты чувствуешь себя как дома, -- отозвался грек. --
Эта земля еще противоречивее твоего вертлявого нрава!
Ариг заметил:
-- Я ничего не понимаю. Кочуя, мы покрываем расстояния, в тысячу раз
большие, чем те, которые занимает эта дурацкая куча камней. Но все наши
кланы составляют один народ -- аршаумов.
Ариг выглядел усталым. К армии присоединилось несколько отрядов горцев.
Кагану досталась неблагодарная работа -- следить, чтобы эти вспыльчивые,
разноречивые, непонятные люди не вцепились друг другу в глотку. Горцы
разговаривали на пяти различных языках, исповедовали четыре религии, причем
каждая решительно отвергала остальные три и подчеркивала собственное
превосходство.
-- Как ты прав, дорогой Ариг! -- поддержал его Виридовикс. -- В моей
родной Галлии есть такое племя -- аллоброги, они обитают на юго-западном
направлении от моих лексовиев. Довольно паршивое стадо кельтов. Но все же
кельтов! А здесь один горец не понимает другого, если они сидят на разных
холмах на расстоянии чуть больше плевка.
-- Мы, видессиане, считаем, -- вмешался Ланкин Скилицез, -- что это
Скотос смешал языки Эрзерума, когда местные жители отказались от истинной
веры и не узрели величия Фоса.
-- Какой смысл топить себя в предрассудках и туманить голову
заблуждениями? -- разъярился Горгид. -- Для всего, и этого в том числе,
имеются вполне разумные объяснения! Можно назвать вполне естественные
причины... -- Увидев, что Скилицез готов взорваться, грек добавил: -- Ну
хорошо, ты говоришь, в Эрзеруме потрудился Скотос. И как вмешательство
Скотоса объясняет, например, то обстоятельство, что жители Меша -- такие же
ортодоксы, как и ты? Они понимают древний язык литургии Фоса, но ни слова не
говорят на современном видессианском. И даже Грашвил не разбирает их
диалекта.
Офицер в замешательстве подергал себя за бороду. Он явно не привык
спорить с фактами, когда речь заходила об ортодоксальной видессианской вере.
Наконец Скилицез сказал:
-- Ну хорошо, хорошо. Так что это за знаменитая "естественная причина",
с которой ты так носишься?
-- Во-первых, местность. -- Грек загнул один палец. -- Расстояния
ничего не значат. Шаумкиил и Галлия -- равнинные страны, там нет гор. Люди и
идеи передвигаются свободно, поэтому ничего удивительного, что разные
племена так сходны между собой. Эрзерум разрезан на узкие долины, отделенные
друг от друга почти непроходимыми горами. Каждая долина -- это отдельный
мир, это бастион, это крепость! Ни одно племя не может даже мечтать о том,
чтобы захватить власть над всей страной. Поэтому ни один язык, ни один
обычай не стал общим для всех.
Горгид сделал паузу, чтобы отхлебнуть вина. Вина Эрзерума не были
такими тонкими и выдержанными, как в столице, однако все же лучше, чем
кумыс.
По дну долины, вдоль журчащего речного потока, двигался кавалерийский
отряд, готовясь занять позиции на обоих берегах. Над головами всадников
развевались яркие флаги.
Горгид отложил бурдюк с вином -- он предпочитал добрый спор хорошей
выпивке.
-- Вторая причина такой пестроты... Ха! Очень просто. Эрзерум -- это
мусорная свалка истории. Каждое племя, побежденное Макураном, Видессом,
Васпураканом, Пардрайей, искало убежища здесь. И довольно многие осели в
горах. Это относится, например, к шоргали, бежавшим от хаморов, когда те --
один Фос знает сколько столетий назад -- вошли в Пардрайю. Только так им
удалось уцелеть.
-- Нет, вы только подумайте, какой он у нас умный? -- сияя, сказал
Виридовикс. -- Он сунул свой любопытный нос в грязную лужу и сделал ее
чистой, как утреннее небо. Лично я ни за что бы не догадался!
-- Чистой? -- фыркнул Скилицез. -- Мутной, ты хочешь сказать! Ну-ка
объясни мне, теоретик, почему меши ортодоксальны в вере? Ты растолковал нам,
как они оказались здесь. Но если следовать твоим предположениям, они должны
были воспринять веру от еретиков-васпуракан!
-- Интересный вопрос, -- признал грек. Поразмыслив немного, он медленно
произнес: -- Я бы сказал, они ортодоксальны именно по той же причине, почему
васпуракане не ортодоксальны.
- Ты опять говоришь парадоксами! -- вскричал Скилицез.
- А эти греки для того и созданы, чтобы ходить кругами, -- заявил
Виридовикс.
-- Да провалиться вам обоим к воронам, -- рассердился грек. -- Лучше
выслушайте до конца. Здесь нет никакого парадокса. Васпураканам по душе была
религия Видесса, но они боялись, чтобы влияние Империи не распространилось
на их маленькую страну -- через жрецов Фоса. Поэтому "принцы" так твердо
держатся своего учения. Они чтут Фоса и вместе с тем держатся от Империи на
расстоянии. Однако для меши Васпуракан был тем, чем для самого Васпуракана
был Видесс. Привлекательные идеи, одновременно с тем таящие угрозу потери
политической независимости. Поэтому меши остановились на ортодоксальной
ветви учения Фоса. А Видесс был слишком далеко, чтобы представлять угрозу.
Судя по гримасе, которую скорчил Скилицез, ему нелегко было переварить
все эти доводы. Однако Гуделин, до этого мгновения сохранявший полное
спокойствие, заявил:
- Мне нравится твоя мысль. Она многое объясняет. В частности, почему
хатриши и намдалени до сих пор привязаны к своим глупым ересям...
-- А ведь и верно! -- воскликнул Горгид. -- Об этом я почему-то не
подумал. Что ж, хорошая теория тем и хороша, что объясняет сразу много
фактов. -- Он призадумался, а потом махнул рукой, показывая на пестрые
отряды союзников аршаумов. -- Эрзерум сам по себе -- богатейшая кладовая
разнообразных случаев.
-- Красиво болтаешь, -- сказал Ариг. -- Лично я просто рад тому, что
горцы едины в ненависти к Йезду.
-- Ты совершенно прав, -- согласился Скилицез.
Йезды предавали огню и мечу не только Васпуракан и Видесс. Почти
столько же мародеров пробивалось на север, в эрзерумские долины. Поэтому
местные жители, обычно не жаловавшие чужаков, с радостью приветствовали
любых врагов Йезда. Это было единственным, что помогало Аригу командовать
столь пестрым сборищем. Месть общему врагу казалась слишком заманчивой,
чтобы размениваться на мелкие усобицы.
Аршаум подозвал к себе гонца:
-- Пусть подойдет... как его? Хамрез из Какули. Послушаем, что он
скажет об этих всадниках, которые уже готовы вспороть нам брюхо.
Отряды армии аршаумов все еще двигались вниз по течению. Сквозь
поднятую лошадьми пыль сверкали наконечники копий.
Племя Хамреза обитало всего в двух днях пути отсюда к северу. Вождь был
худощавым человеком мрачного вида с огромными, могучими ручищами. На нем
красовались бронзовый шлем с кольчужной сеткой, закрывающей лицо и шею, и
длинная, до колен, куртка из плотной кожи с нашитыми костяными пластинками.
Хамрез поклонялся Четырем Пророкам Макурана. Несколько строк из их Писания
были вытатуированы у него на лбу.
Ариг спросил Хамреза о местных воинах. Мрачное лицо вождя вытянулось,
он нахмурил лоб, и одна из строк татуировки почти исчезла в морщинах.
-- Они из Братства. Так они зовутся здесь. Не трусы, должен признать. Я
видел их в бою. А соседи их называют... -- Он произнес какое-то слово на
своем гортанном языке и присовокупил к нему грязный жест.
Ариг с ухмылкой повторил:
-- Ублажители злого духа. Я слыхивал подобное выражение. А что оно
означает?
-- Что означает, то и означает, -- ответил Хамрез. Он выглядел
оскорбленным. -- Я не говорю на их языке. Скоро сам все узнаешь, -- заключил
он таинственно и ускакал.
Ариг переглянулся со своими старейшинами. Те один за другим пожимали
плечами.
-- Можешь спросить еще кого-нибудь, -- предложил Гуделин.
-- Зачем терять время? Я скоро сам их увижу, -- ответил аршаум. И
повысив голос, окликнул солдата: -- Нарба, поедешь с нами! Чем дальше на юг,
тем чаще мы будем встречать людей, говорящих по-васпуракански.
Подняв на копье белый щит, всадники поскакали к реке. Горцы проводили
парламентеров насмешливыми свистками, шипеньем и улюлюканьем.
Виридовикс озадаченно подергал себя за рыжий ус:
-- Странно эти эрзерумцы относятся к ребятам из Братства! Можно
подумать, они -- отъявленные бандиты. Однако поглядеть на их выправку и
вооружение -- похоже, они стоят половины нашей армии.
Воины, ожидавшие на противоположном берегу небольшой горной речки, и
вправду выглядели дисциплинированными. Они сидели на хороших конях, их
доспехи -- шлемы с плюмажем, кольчуги, плотные кожаные куртки и бронзовые
поножи -- выглядели весьма внушительно. Вооружены они были копьями и луками.
Разведчики-аршаумы, не желая, чтобы из-за какой-нибудь оплошности
случайно был развязан военный конфликт с горцами, держались от реки на
почтительном расстоянии.
Несколько эрзерумцев из Братства наложили стрелы на тетивы и выехали
вперед, приблизившись к берегу реки.
Завидев отряд аршаумов, высланный на переговоры чернобородый гигант в
оранжевой куртке кивнул молодому воину в такой же оранжевой куртке,
стоявшему рядом, и тот поднес к губам костяной рог. Прозвучало несколько
звонких сигналов. Всадники замерли в ожидании.
Виридовикс внимательно оглядел их строй.
-- Смотрите-ка! Они тут все будто разбиты попарно, и каждая пара носит
свой цвет.
В правоте Виридовикса нетрудно было убедиться. Достаточно было бегло
оглядеть ряды воинов Братства, чтобы увидеть напарников, одетых в зеленое,
фиолетовое, красное, коричневое, синее.
-- Странно, -- молвил Гуделин. Чужие, не сходные с видессианскими,
обычаи всегда вызывали у него неприязнь. -- Любопытно. Что бы все это
значило?
Краска бросилась в лицо Горгида. Сперва его окатило волной жара, затем
по спине прошла ледяная дрожь. Внезапно он понял смысл слов Хамреза.
До этого времени жизнь грека протекала если и не слишком счастливо, то,
во всяком случае, без излишних осложнений. Если догадка верна, то скоро они
получат ее подтверждение.
Впрочем, у Горгида было не слишком много времени для раздумий. Тряхнув
головой, чернобородый великан в оранжевой куртке пришпорил лошадь и двинулся
к берегу. Река оказалась совсем неглубокой -- коню по брюхо. Не колеблясь ни
мгновения, его товарищ с рогом у пояса последовал за ним. Тревожные крики
пронеслись вдоль строя воинов, но великан успокоил их взмахом руки.
Рослый горец на крупной лошади буквально навис над щуплым Аригом. Но
аршаум, чувствуя за спиной сильную армию, выдержал пронзительный взгляд
эрзерумца с царственной надменностью. Наконец горец одобрительно хмыкнул и
проговорил что-то на своем языке. Ариг покачал головой.
-- Видесс? -- спросил аршаум.
-- Нет, -- ответил чернобородый; похоже, это было единственное
известное ему слово на языке Империи. Он попытался заговорить на
васпураканском. Нарба Кайс перевел:
-- Все как обычно: он хочет знать, кто мы такие и что, во имя Зла,
делаем здесь.
- В таком случае они, должно быть, поклоняются Четырем Пророкам? --
сказал Скилицез, узнав типичное выражение приверженцев этой веры.
-- Во имя Зла и есть! Тут он попал в точку. Во имя Авшара, если
выражаться точнее, -- сказал Виридовикс.
Ариг начал рассказывать. Когда он произнес "Йезд", оба воина злобно
заворчали. Младший потянулся за шипастой булавой, висящей у него на поясе.
Крепости, запиравшие ущелья и проходы в горах, -- Гуниб и другие -- не
допускали в Эрзерум кочевников. Единственные степняки, проникавшие сюда,
были бандами йездов с юга. Поначалу горцы решили, что Ариг из их числа, но,
узнав от Нарбы Кайса о своей ошибке, засмеялись.
-- Мы просим пропустить нас через горы и снабдить провиантом и фуражом,
-- сказал Ариг. -- В моем отряде есть теперь и эрзерумцы. Мы не грабим
местных жителей. Полные мешки добычи мы набьем южнее -- в Машизе!
Чернобородый резко обернулся, оглядел армию Арига, отметил в ее рядах
горцев.
-- Мне плевать на них! -- громко сказал он и тут же признал: -- Хотя
они служат доказательством правоты твоих слов.
Но Ариг видел, о чем тот думает: жадный блеск в глазах выдавал мечты о
добыче, которую горец хотел бы захватить в долине. Затем чернобородый взял
себя в руки, словно очнулся от сладкого сна.
-- Вы назвали себя. Теперь мой черед. Меня зовут Килеу, вождь
Клятвенного Братства ирмидо. А это Атрокло, мой... -- Он произнес какое-то
слово на своем языке.
Атрокло, судя по юному лицу и коротенькой курчавой бородке, было не
более двадцати лет. Услышав свое имя, он улыбнулся вождю. Горгид знал такие
улыбки. Он оставил их в своей маленькой провинциальной Элладе, когда поехал
искать счастья в Рим -- казалось, вечность назад. Нет, отныне жизнь его уже
не будет такой, как прежде.
Килеу засмеялся в бороду. У него было суровое, но открытое лицо --
хорошее лицо для вождя.
-- Так вы решили врезать йездам? Мне это нравится!
В разговор вмешался Атрокло. У него оказался звонкий, высокий голос. Он
что-то спросил вождя. Тот махнул рукой, как бы позволяя ему говорить.
Атрокло произнес на ломаном васпураканском:
-- Колдун -- ты говорил. Он прошел здесь. Я так думаю.
Все взгляды, как магнитом, притянулись к молодому воину. Атрокло слегка
покраснел, смущенный всеобщим вниманием. Впрочем, румянец был почти
незаметен на смуглой коже.
-- Четыре дня назад. В поле черный жеребец. Мертвый. Не знали, почему
мертвый. Хорошая лошадь когда-то -- я думаю. Использовали больше смерти...
до смерти! Никогда нет животное так изможденное! Как скелет с кожей. Одно
копыто без подковы -- стерто до крови. Я подумал: так жестоко замучить
лошадь в смерть! Я думаю теперь: отчаяние или магия. Никто не хочет даже
тронуть эту мертвую лошадь. Следующий день -- князь Аболо обнаружить: два
лучших коня исчезнуть. Кто был вор? Нет знания.
-- Авшар! -- воскликнули друзья Арига в один голос.
-- Четыре дня назад, -- горько проговорил вождь аршаумов. -- Мы
потеряли еще два дня. Авшар постоянно опережает нас. Эти эрзерумцы тяжкой
обузой висят у нас на шее и замедляют наше передвижение.
Килеу не сводил с аршаума пристального взгляда. Жесты очень много
говорили внимательному наблюдателю, даже если он не понимал языка. Кратко
переговорив с Атрокло, вождь ирмидо вновь вернулся к васпураканскому языку.
-- Я начинаю верить вам, -- сказал он, взглянув Аригу прямо в лицо. --
Мы тоже пострадали от шакалов Юга! Так случалось не один раз. Ответь мне на
один вопрос. Ты не откажешься принять к себе Клятвенное Братство? Полагаю,
наши прекрасные соседи, -- добавил вождь, и в его густом басе прозвучала
ирония, -- уж как-нибудь стерпят наше присутствие.
-- Почему бы и нет? Один эрзерумец задержит нас с тем же успехом, как и
тысяча. А воины у тебя в отряде, кажется, неплохие. Хамрез из Какули
говорил, будто вы отнюдь не робки в бою.
- Помимо иного прочего, -- добавил Атрокло и рассмеялся.
- Вот вам еще один довод, -- сказал Скилицез, обращаясь к Килеу, --
аршаумы превосходят вас численностью в три раза.
-- Что есть, то есть, -- признал Килеу, разводя руками. -- Выбора у
меня, похоже, нет. Вас не в три, а в десять раз больше, чем нас. Нам вряд ли
удалось бы задержать вас, не пропустив через наши земли. -- Его лицо
помрачнело. -- Что ж! Я прыгну на спину белого леопарда, схвачу его за уши и
стану молиться Четырем, чтобы добрые боги отвели беду от моего стада.
Атрокло снова затрубил в рог. Горгид видел, как на виске юноши
пульсирует жилка. На этот раз прозвучал совершенно другой сигнал --
вероятно, мирный. Клятвенное Братство перестроилось в походную колонну.
-- Если ты предашь нас, клянусь: тебе придется ответить за это! --
сказал Килеу Аригу. -- Передай это Хамрезу и его дружкам. Пусть их больше,
чем нас, -- я заставлю его заплатить.
-- Нет, -- отозвался Ариг, -- если они предадут тебя, то я сам спрошу с
них за это.
- Хорошо сказано, вождь! -- воскликнул Килеу, когда Нарба перевел ему
слова аршаума. -- Слушай. Нынче ночью я приглашаю тебя к себе на пир.
Приходи со своими друзьями. Пригласи от моего имени также эрзерумцев,
которые следуют за твоей армией. -- В голосе вождя послышались веселые
нотки. -- Скажи им: в моем замке будут развлечения на любой вкус, не только
на наш собственный.
-- Я приду на пир, но сяду не в замке, а за его стенами, -- ответил
Ариг.
Ему не нужны были предостерегающие взгляды Скилицеза, чтобы
насторожиться при виде невысокого, но очень прочного замка, на который
показывал ему вождь ирмидо.
Атрокло проговорил что-то гневным тоном, но Килеу оборвал его.
-- Не осуждаю тебя за осторожность, -- сказал Килеу Аригу. -- Лио --
доброе укрепление. Я мог бы отсиживаться здесь десять лет, задумай я
что-нибудь подлое. Что ж! Ты прав. Пусть пир развернется под стенами на
закате. Твои людям лучше разбить лагерь прямо здесь, у воды. Это создаст
должное расстояние между мной и тобой.
Килеу выдержал паузу, пристально наблюдая за Аригом. По реакции
кочевника горец пытался оценить искренность всех высказанных прежде слов. Но
Ариг сказал кратко:
-- Итак, прощай до заката.
Он отвернул лошадь, оставив Килеу размышлять над этим лаконичным
ответом.
Ариг передал приглашение ирмидо другим эрзерумцам. Хамрез, который
относился к Братству хоть и неприязненно, но с уважением, согласился
провести с ними ночь. Грашвил также ответил согласием, добавив, что не знает
об ирмидо ничего -- ни хорошего, ни дурного.
Другие вожди решительно сказали "нет"; на их лицах появилось выражение
ужаса и отвращения. Один из них, Эроми из племени редах, ушел сам и забрал с
собой сотню своих воинов, едва заслышал о том, что ирмидо решили
присоединиться к армии аршаумов.
-- Попутного ветра в спину, -- сказал Скилицез. -- Обойдемся и без них.
Мы приобретем больше, чем потеряем, если эти воры уберутся отсюда.
На стенах замка Лио все еще стояли воины, но надо рвом с водой
опустился подвесной мост. С внешней стороны рва уже устанавливали столы и
скамьи. Суетились воины и слуги. Внутри крепости дымились костры -- там
жарилось мясо. Свежий ветерок доносил запах готовящихся блюд.
Ноздри Виридовикса непроизвольно расширялись, улавливая заманчивые
ароматы, и кельт с довольной ухмылкой поглаживал себя по животу. Но приятные
ожидания не мешали ему внимательно рассматривать ирмидо, пока он вместе с
остальными гостями во главе с Аригом ехал мимо пшеничных полей. Кельт
остался весьма доволен увиденным.
-- Если бы они замышляли недоброе, -- сказал он, привязывая лошадь к
дереву, -- они не стали бы смешивать нас со своими людьми. Останься мы в
одном отряде, лучники со стен легко перестреляли бы нас. Это нетрудно
сделать даже при таком бледном свете. А сейчас, вздумай они осыпать нас
стрелами, им пришлось бы наделать дырок в головах своих вождей. Думаю, за
это их никто бы не поблагодарил.
-- Точно, -- заметил Горгид. Грек снял пылинку со своей расшитой
орнаментами туники, от души надеясь, что жирное пятно на штанах останется
незамеченным. В этот вечер Горгид облачился в видессианскую одежду; меньше
всего ему хотелось, чтобы ирмидо приняли его за степняка.
Килеу и Атрокло одновременно поднялись со скамьи и поклонились
приблизившимся аршаумам, показывая им, где они могут сесть.
Виридовикса засунули между толстым ирмидо, который был на несколько лет
старше кельта, и худощавым -- тот был чуть моложе его. Один немного говорил
на хаморском языке; другой не понимал ни слова. Со сдержанным любопытством
воины Братства поглядывали на необычного гостя. Однако, обнаружив, что тот
совершенно не понимает их языка, вернулись к своему основному занятию --
выпивке.
Виридовикс поднял оловянную кружку, чтобы служанка наполнила ее вином.
Когда девушка отошла, покачивая бедрами, Виридовикс невольно проводил ее
глазами.
После смерти Сейрем кельт дал себе клятву не прикасаться к женщинам до
конца своей жизни. Легко было соблюдать эту клятву, пока он находился в
армии аршаумов. Но время неуклонно залечивало душевные раны, а тело начало
выдвигать свои требования. И оказавшись в горах, он провел ночь в стогу с
девушкой из племени меши. Конечно, одна ночь со служанкой не могла послужить
заменой глубокому чувству, которое кельт испытывал к Сейрем.
На пиру за столом с мужчинами не сидело ни одной женщины. Не было видно
ни жен, ни сестер вождей. Видимо, эрзерумцы придерживались каких-то
макуранских обычаев. Привыкший к более свободным нравам степняков,
Виридовикс скучал. Одним только своим присутствием женщины оживляли любое
пиршество.
От Горгида также не укрылось отсутствие женщин, но грек сделал свои
выводы. Слева и справа от него сидели ирмидо; один сосед Горгида носил
черную куртку, прошитую серебром, другой -- одежду фиолетового и желтого
цвета. Ни один из соседей грека не говорил ни по-видессиански, ни на языке
аршаумов. Горгид вздохнул. Похоже, ему предстоял долгий скучный вечер.
Служанка, подававшая блюда Горгиду, послала ему приглашающую улыбку. В
ответ он сделал каменное лицо. Девушка отвернулась с недовольным видом.
Неожиданно один из ирмидо, сидевший напротив Горгида, заговорил на
видессианском языке:
-- Можно мне говорить с тобой, для тренировки? Я был тогда юноша --
служил два года в Империи, наемный солдат. Потом мой брат умер здесь. Я
получил его земли. Меня звать Ракио.
-- Рад познакомиться, -- искренне ответил Горгид и назвал свое имя.
Ракио было около тридцати лет. Он не отличался особенной красотой, и
все же в его лице чувствовалось своеобразное обаяние. Когда он улыбался,
становилась заметной щербинка в переднем зубе. Он довольно коротко стриг
бороду, у него был крупный нос и густые, выдающиеся вперед брови. Славный
парень, подумал Горгид.
Однако, когда на столе появилась еда, грек на время совершенно забыл о
своем собеседнике. Год в степи не прошел для него даром. Он давно привык к
баранине и козлятине -- они были весьма недурны, особенно с луком и диким
чесноком. Даже мясо, поджаренное наспех на костре из кизяка, Горгид находил
теперь вполне вкусным.
Но горошек, шпинат, спаржа, над которой поднимался парок, были
роскошью, а от нее он уже почти отвык. После плоских жестких лепешек --
настоящий мягкий хлеб, еще теплый, только что вынутый из печи! Это привело
Горгида в состояние, близкое к экстазу. Он слегка распустил пояс.
-- Просто великолепно!
Ракио смотрел на него с улыбкой.
-- Однажды я ел с хаморами, -- сказал ирмидо. -- В Империи. Мне
понимать, что ты чувствовать.
Грек плеснул каплю вина на землю -- в честь богов, и высоко поднял
кружку.
-- За хорошую еду! -- воскликнул он и осушил ее до дна.
Смеясь, Ракио последовал его примеру. Точно так же поступил и Гуделин,
сидевший неподалеку. Слух у толстого бюрократа был таким же обостренным, как
и вкус.
Между столами бродил певец, аккомпанирующий себе на лютне. Неподалеку
от певца подбрасывал в воздух дюжину острых ножей ловкий жонглер. Ножи
сверкали, летая с невероятной быстротой. Кто-то бросил жонглеру монету. Он
подхватил ее на лету, не уронив ни одного ножа.
Две девушки с факелами в руках танцевали между воткнутыми остриями
вверх кинжалами.
Когда служанка, разносившая вино, проходила мимо Виридовикса, тот
улучил момент и обхватил ее за талию. Девушка улыбнулась и провела пальцем
по огненным усам кельта. Уже не в первый раз их цвет завораживал женщин,
привыкших видеть только черные бороды и темные кудри. Виридовикс легонько
куснул служанку за кончик пальца. Та засмеялась, прижавшись к нему теснее.
Килеу прогудел что-то, обращаясь к Виридовиксу. Несколько человек
одобрительно загалдели. Нарба Кайс перевел кельту:
-- Они просят тебя не забирать служанку, пока она не разольет гостям
все вино, что осталось у нее в кувшине.
-- Справедливое требование. -- Виридовикс хлопнул девушку пониже спины.
-- Давай побыстрее, милая.
Не зная по-видессиански ни слова, она тем не менее легко поняла его.
К этому времени Ариг уже растворился в ночи, прихватив с собой
грудастую служанку. Исчезли и Грашвил, и Вартанг -- каждый со своей
случайной подругой.
Килеу оглядывался по сторонам с довольным видом. Он не скрывал радости
по поводу того, что гостям пришлись по душе и пир, и развлечения и что между
хозяевами и приглашенными установились добрые отношения.
Но ни один ирмидо так и не встал из-за стола.
Девушка-прислужница повертелась возле Горгида и снова ушла ни с чем.
Недоумевая, Ракио поднял брови:
-- Она тебе не понравилась? Может быть -- более полную? Более худую?
Может, найти помоложе? Ты -- наш гость. Мы не хотим -- нынче ночью ты один в
холодной постели. -- Озабоченность Ракио выглядела вполне искренней.
-- Прими мою благодарность, -- отозвался грек, -- но сегодня я не хочу
женщины.
Ракио насмешливо пожал плечами, как бы желая сказать: уж не сошел ли ты
с ума, друг?
Горгид опустил глаза, уставившись на свои руки. Он знал, чего хочет, но
понятия не имел о том, как подступиться к делу. К тому же он боялся
ошибиться и тем самым нанести хозяевам смертельное оскорбление. И вместе с
тем порой он был уверен...
Горгид решил на время отложить трудный разговор. Служанка подала блюдо
с засахаренными фруктами.
Но вот и с десертом покончено. Избегать щекотливой темы больше нельзя.
Горгид почувствовал, как отчаянно колотится сердце. Похолодевшими губами он
выговорил -- как можно легче и непринужденнее:
-- Прекрасный вечер. И так много красивых пар мужчин за столом...
Ракио уловил ударение на слове "пары". Он шевельнул бровями, будто
желая предостеречь гостя от необдуманных слов:
-- Чужеземцы считают нас грязными выродками за то, что у нас все не
так, как у других людей... Как вы это называете? Шиворот-навыворот.
Ракио глядел на Горгида с подозрением. Много лет неприязнь,
брезгливость, ужас отгораживали ирмидо от всех остальных племен и народов.
Вспомнив мудрое рассуждение Платона, Горгид постарался передать его как
можно точнее:
-- "Влюбленный, совершив нечто преступное или позорное, предпочтет быть
уличенным кем угодно -- пусть даже родным отцом, -- но только не предметом
своей страсти. Влюбленные никогда не покажут друг перед другом слабости или
трусости. В бою они способны на чудеса храбрости. Армия любовников, какой бы
она ни была малочисленной, может завоевать весь мир".
Вот и все. Слова произнесены. Грека охватило мрачное упорное отчаяние.
Сейчас он поймет, что ошибся. Сейчас Ракио презрительно усмехнется и...
Но ирмидо изумленно раскрыл рот. После секунды ошеломленного молчания
он что-то быстро проговорил на своем языке. Оба соседа Горгида -- и тот, что
в черном с серебром, и разноцветный -- стали пожимать ему руки, хлопать по
спине, предлагать лучшие куски мяса, поднимать кубки с вином в его честь.
Облегчение разлилось по душе Горгида, омывая его сладким дождем. Он
разнял медвежьи объятия соседа и тут же подскочил от неожиданности, когда
кто-то хлопнул его между лопаток.
С широкой ухмылкой за спиной Горгида стоял Виридовикс.
-- Похоже, к тебе они отнеслись более дружески, чем ко мне, хотя ты не
слишком-то оценил их вина. Мне кажется, ты почти не пил.
Горгид кивнул на девушку. Та держала кельта за руку и явно была
недовольна задержкой.
-- Каждому свое, Виридовикс.
-- Ты прав! Например, эта голубка -- мне. Не так ли, моя милая пташка?
Она пожала плечами, не поняв вопроса. Виридовикс пощекотал ее шею.
Девушка засмеялась.
Виридовикс отвел ее подальше от столов, отыскав уютное местечко на
полянке с шелковистой травой. Разложив плащ, Виридовикс похлопал по нему
ладонью. Мягкая трава и запах цветов превращали это ложе в изысканную
постель.
Девушку звали Фамар. Судя по всему, ей не терпелось заняться любовью.
Они торопливо сорвали друг с друга одежду. Виридовикс с удовольствием ощущал
под ладонями теплую, мягкую кожу Фамар. Когда кельт уложил ее на плащ и
приподнялся над ней, девушка вдруг покачала головой, словно не соглашаясь.
Некоторое время она пыталась что-то втолковать ему, и наконец Виридовикс
сдался.
-- Давай сделаем так, как ты хочешь, -- пробормотал он. -- В конце
концов, я никогда не отказываюсь попробовать что-нибудь новенькое.
Девушка повернулась, прижавшись к нему спиной, словно желая сесть к
нему на колени. Капелька пота стекла по ее бедру.
-- Довольно необычная позиция... -- начал было кельт. И вдруг его
осенило.
Внезапно все, что он видел до этого в земле ирмидо, стало ему более чем
понятным. Будто сложились в единую картину разрозненные кусочки мозаики.
Виридовикс громко захохотал. Фамар обернулась. В ее взгляде смешались
удивление и недовольство.
-- Я не над тобой, девочка. -- Кельт нежно погладил ее по колену, все
еще усмехаясь. -- Теперь я понимаю, почему ты предпочитаешь такой способ. А
Горгид, этот бедный дурень!.. Бедный! Несчастный кот, упавший в котел со
сметаной. -- Он рассуждал, словно Фамар могла его понять, но вскоре
разговоры показались ему лишними. -- Ладно. Так на чем мы с тобой
остановились?..
В это время Горгид рассказывал ирмидо о том, как очутился в Империи, и
об обычаях его -- теперь навеки потерянной -- родины. Ирмидо забросали грека
вопросами. Разумеется, самое жгучее любопытство вызывала у них одна тема. На
протяжении многих веков соседние племена презирали ирмидо за их
нетрадиционное сексуальное предпочтение. Тем удивительнее показалось им то
обстоятельство, что нечто подобное имеется и в других странах и мирах.
Грек рассказал им об объединявшихся в пары воинах Спарты, о свободных
обычаях Афин, о Священной Дружине Фив. Сто пятьдесят пар любовников погибли
до единого человека, защищая родные Фивы от Филиппа Македонского.
Этот трагический эпизод потряс многочисленных слушателей грека. У
многих на глазах выступили слезы.
-- А когда закончилась битва? -- спросил Ракио (он переводил рассказ
Горгида для остальных). -- Что, этот царь надругался над телами павших?
-- Нет, -- ответил Горгид. -- Ни один из них не был убит ударом в
спину, все триста человек встретили смерть лицом к лицу. И когда Филипп
увидел это, он сказал: "Позор тем, кто скажет хотя бы одно дурное слово о
столь отважных воинах".
Когда Ракио закончил переводить, из груди собравшихся вырвался дружный
вздох. Наступила тишина. Все склонили головы, отдавая молчаливую дань
почтения людям, павшим почти три столетия назад.
Горгид был по-настоящему тронут. Но спустя короткое время неистощимое
любопытство взяло верх над остальными чувствами:
-- Могу я узнать, с каких времен существует ваше Клятвенное Братство?
Ракио задумался.
-- Думаю, оно существует всегда. Со времен Фраотриша, первого среди
благословенных Четырех. Вот когда.
Горгид знал: это все равно что сказать "вечно". Он еле слышно вздохнул.
В конце концов, в жизни имелись вещи поважнее его любимой истории.
- Мне показалось сначала, что воины вашего Братства разбиты на пары. Но
ты -- один, если я не ошибаюсь.
- Посмотри туда. Видишь -- трое: Падауро, Ристи и Ипейро. Их трое, не
пара. Есть еще тройка, в эту ночь они на юге, в дозоре. Довольно много
таких, как я. Нас называют "сиротами". У меня нет друга навсегда. Пока нет.
Я теперь старший сын в семье, поэтому вошел в Братство, когда стал взрослый.
Собственная ненаблюдательность рассердила грека. Он должен был
догадаться обо всем и сам, когда увидел Ракио одного.
Желая скрыть смущение, Горгид отпил большой глоток вина и только после
этого задал следующий вопрос:
-- А почему ты "сирота"? Ты... м-м-м... ну, не хочешь следовать всем
обычаям Клятвенного Братства?
Ракио нахмурил лоб, не сразу поняв, о чем спрашивает Горгид. Затем на
всякий случай ирмидо уточнил:
-- Ты спрашиваешь -- нравятся ли мне женщины? -- Он улыбнулся и перевел
этот разговор остальным собравшимся. Ирмидо засмеялись; кто-то бросил в
Ракио коркой хлеба. -- Просто я не спешу, -- пояснил Ракио Горгиду.
-- Я так и понял, -- сухо ответил Горгид, перейдя к своей обычной
сдержанной манере разговора.
Брови Ракио дрогнули. На этот раз на его лице был написан откровенный
вопрос. Горгид наклонил голову и вдруг вспомнил, что этот жест, обычный в
Греции, здесь никому ничего не говорит. Тогда он просто кивнул.
Факелы, зажженные вокруг пиршественных столов, постепенно затухали.
Горгид и Ракио ушли рука об руку.
----------
Воронка -- так эрзерумцы называли этот перевал. Далеко на юго-западе в
лучах полуденного солнца сверкала, как моток серебряной проволоки, река
Мауш. Вдоль реки тянулась полоса яркой зеленой растительности, но дальше
начинались серо-коричневые степи плоскогорья. Там заправляли йезды.
Завидев наконец степь, аршаумы разразились радостными воплями. Но
Виридовикс ничуть не пожалел о том, что эта отрадная, с точки зрения
кочевников, картина исчезла из виду, когда армия начала спускаться по южному
склону.
-- Эта пустыня еще хуже той, что мы видели на Видессианском плато, --
сказал кельт. -- Там я, честно говоря, не думал, что бывает еще хуже.
-- Да, это безводная пустыня, -- согласился Гуделин. -- Но там, где
удается провести воду, эта почва приносит обильные урожаи. Ты и сам сможешь
убедиться в этом, когда наш путь пройдет по междуречью Тиба и Тубтуба. Там
снимают три урожая в год.
-- В жизни не поверю, -- заупрямился кельт. Прохладная лесистая Галлия
была плодородна. Виридовикс не мог представить себе, чтобы выжженная солнцем
местность, даже если ее орошать, также способна приносить хороший урожай.
Однако Скилицез поддержал своего соотечественника:
-- Можешь не верить, но это чистая правда. Междуречье Тиба и Тубтуба
называют еще Страной Тысячи Городов, потому что эта земля действительно
может прокормить тысячу городов. Вернее, могла -- с тех пор, как йезды
захватили ее, здесь настали не лучшие времена.
Виридовикс недоверчиво хмыкнул и сменил тему:
-- А где находится Машиз?
-- Моя бы воля, он находился бы на луне, -- грустно ответил Гуделин, --
но, к сожалению, это не так. Тем хуже для нас! Этот проклятый город
располагается в предгорьях Дилбата, к западу от истоков Тубтуба.
Когда армия разбила лагерь на ночь, кельт нарисовал в пыли
схематическую карту местности. Он растолковал значение своих каракулей
Горгиду, а тот несколькими быстрыми точными штрихами скопировал их на
восковую табличку.
-- Любопытно. -- Грек закрыл таблички и сообщил: -- Я ухожу в лагерь к
ирмидо. У них очень интересные рассказы. Думаю, запишу несколько историй.
-- Интересные рассказы? -- Виридовикс еле сдерживал смех. Сейчас Горгид
был почти прозрачен -- кельт легко читал его мысли. Под тем же предлогом
грек уходил в лагерь ирмидо три вечера подряд. Дважды он возвращался после
полуночи, а в третий раз провел всю ночь у Клятвенного Братства.
-- Да, -- невозмутимо отозвался Горгид. -- Например, описание первого
похода йездов в Эрзерум просто поразительно... Чему ты ухмыляешься?
-- Кто ухмыляется? Я? -- Кельт распахнул зеленые глаза. На его лице
появилось выражение полной невинности. Наконец он сдался и фыркнул: -- Ну
конечно, тебя тянет к ирмидо неуемная жажда знаний. Именно поэтому ты теперь
ночами спишь как убитый, а днем с твоего лица не сходит глупая, блаженная
улыбка.
-- Какая еще глупая, блаженная... -- Грек вздрогнул. -- Слушай, если ты
все знаешь и без меня, то зачем спрашивать?
-- Прости, -- быстро сказал Виридовикс. Ему не понравилось тревожное
выражение, появившееся на лице Горгида. Грек всегда сжимался, когда
заговаривали о том, что в римской армии каралось смертью. -- Просто я хотел
сказать: странно видеть такого старого кислого сухаря, как ты, прыгающим от
радости, точно малое дитя.
-- Убирайся ты к воронам.
По привычке грек внимательно поглядел на Виридовикса, словно ожидая
увидеть на его лице выражение убийственного презрения. Но ничего подобного
не было и в помине. В конце концов, о предпочтениях своего друга Виридовикс
узнал не вчера.
Кельт хлопнул Горгида по спине так, что тот пригнулся.
-- Ты целый год провел с женщинами, -- начал любопытный кельт. -- Не
мог бы ты поделиться со мной впечатлениями? Ну, как тебе теперь мужчины?
-- Проживи ты целый год с парнями -- как бы ты нашел девку?
Кельт присвистнул:
-- Об этом я не подумал. Будь я проклят, если бы не женился на ней, не
сходя с места.
-- Ну, это мне не грозит, -- сказал Горгид, и оба рассмеялись.
Но в шутке Виридовикса было слишком много правды. Ракио никогда не смог
бы занять в душе Горгида то место, которое занимал Квинт Глабрио. Конечно,
Ракио -- как большинство ирмидо -- был отважен в бою и обладал хорошим
чувством юмора. Но он был безнадежно провинциален. Несмотря на то что
некоторое время он провел в Империи, мысли ирмидо никогда не простирались за
пределы его родной долины. А для Горгида весь мир казался недостаточно
великим. Чужой язык и незнакомые обычаи Ракио были самым незначительным из
всего, что разделяло его и грека. Кроме того, ирмидо презирал верность в
любви.
-- Постоянство -- это для женщин, -- сказал он как-то Горгиду. -- А
мужчина должен получать удовольствие.
Что ж, по крайней мере, грек мог радоваться удовольствиям. И пусть
радость длится столько, сколько ей отпущено. На сегодня довольно и этого.
----------
Армия аршаумов и их союзников передвигалась очень быстро. Ариг
собирался перейти реку Мауш и войти в Йезд прежде, чем враги успеют
подготовиться к обороне.
Но он не принял в расчет Авшара. Князь-колдун далеко опередил своих
преследователей и успел предупредить йездов. Плавучие мосты, соединяющие
берега Мауша, были оттянуты. Конные отряды йездов патрулировали южный берег
Мауша. Хорошо обученные воины, куда более дисциплинированные, чем кочевники
(судя по их облику, в их жилах текла макуранская кровь), охраняли брод. У
них имелась катапульта.
Пренебрегая советами эрзерумцев, Ариг попытался с ходу форсировать
реку, но катапульты йездов быстро отбросили аршаумов назад. Камни,
выпущенные из метательных снарядов, летели значительно дальше, чем стрелы.
Кроме того, йезды заряжали катапульты не только камнями. Горшки с горючей
смесью взрывались среди аршаумов, разбрызгивая жидкое пламя. Люди и животные
дико кричали от боли; вскоре в рядах аршаумов началась паника, и они бежали
от берега на безопасное расстояние.
Ариг, не колеблясь, взял вину за эту неудачу на себя.
-- Мне следовало прислушаться к советам. Горцы знают о метательных
машинах куда больше, чем я. -- Вождь почесал шрамы на щеке -- они уже зажили
и стали розовыми. -- С этого часа я буду делать то, что мы, аршаумы, умеем
лучше всего. А йезды пусть сами догадываются, что у меня на уме.
-- Вот слова истинно мудрого военачальника, -- сказал Ланкин Скилицез.
Глаза аршаума вспыхнули от удовольствия.
Ариг вскоре доказал, что похвала Скилицеза -- не пустые слова.
Кочевники были необычайно мобильны. Пользуясь этим, под прикрытием ночи Ариг
отправил сотню аршаумов к самому широкому месту Мауша. Те бесшумно переплыли
реку. К хвостам лошадей были привязаны кожаные мешки с оружием и легкими
доспехами.
Перебравшись на другой берег, они оседлали лошадей. За аршаумами
последовали их товарищи.
По несчастливому стечению обстоятельств один из йездов заметил первых
всадников, когда те выходили на берег. Он громко закричал, поднимая тревогу,
и исчез в темноте.
Йезды и сами были кочевниками. Они быстро реагировали на любые
изменения обстановки, особенно когда доходило до военных действий. Через
несколько минут в темноте уже начался жестокий бой.
Аршаумы яростно сопротивлялись. Йезды, в свою очередь, упорно пытались
оттеснить их к реке прежде, чем основная часть армии сумеет перебраться на
другой берег.
Раздевшись до пояса, Виридовикс плюхнулся в Мауш, разбрызгивая воду. Он
переправлялся в первых рядах. Кто-то из аршаумов насмешливо засвистел ему
вслед.
-- Много ли толку от твоего меча, если ты не видишь, куда бить? --
крикнули ему в спину.
-- Не меньше, чем от твоего лука! -- огрызнулся кельт. -- Или у твоих
стрел выросли глаза, которыми они видят в темноте?
Почувствовав под ногами дно, Виридовикс вскочил и первым делом быстро
вооружился. Совсем недавно он радостно кинулся бы в бой. Но это время ушло
навсегда. Йезды были препятствием, стоящим между ним и Авшаром. Поэтому их
требовалось убрать. И ничего больше.
Виридовикс слышал, как перекликаются впереди враги, и пришпорил коня.
Речь йездов, как ни странно, была ему понятна. Она мало отличалась от
хаморской.
Внезапно из темноты перед Виридовиксом возник всадник. Он находился на
расстоянии шагов пяти.
-- Эй, ты слышишь меня? -- окликнул его кельт на языке хаморов,
которому обучился в шатре Таргитая.
-- Ты кто? -- спросил всадник, подъезжая ближе.
-- Только не твой друг! -- ответил Виридовикс и ударил его мечом. Йезд
со стоном упал.
Сзади кто-то пустил стрелу. Она свистнула мимо уха Видовикса. Тот
выругался.
-- Эй, осторожнее там, вы, туловища с соломенной головой! -- заревел
он, на этот раз на языке аршаумов.
Крик привлек внимание еще одного йезда. Сабля противника скользнула по
левой руке Виридовикса и оставила царапину на его колене. Затем человек
двадцать аршаумов, мокрые, выбрались из Мауша. Увидев впереди такое большое
число врагов, йезд отступил. Его товарищи один за другим начали отходить от
берега.
Отряд, оказавшийся неподалеку от места высадки Арига, был достаточно
велик, чтобы удержать первую волну аршаумов, но на берегу перед йездами
появлялось все больше и больше врагов. Едва очутившись на земле, аршаумы
тотчас же бросались в бой, выручая своих товарищей.
Как всякие кочевники, йезды не привыкли стоять в неподвижном строю,
отражая атаки превосходящих сил противника. Йезды рассеялись, оставив берег
на милость врага.
Было слишком темно, чтобы пользоваться сигнальными флагами. Загудел
боевой барабан. Вестовые Арига разнесли приказ:
-- Всем -- на запад, к броду!
Осторожно двигаясь в темноте по незнакомой местности, аршаумы
направились в сторону брода.
Эрзерумцы пока оставались на северном берегу реки. Тяжелые доспехи и
вооружение горцев не позволяли им переплыть реку с такой легкостью, с какой
сделали это кочевники.
Виридовикс надеялся захватить часовых у брода врасплох, но просчитался.
Высокие костры озаряли лагерь. Там было светло, как днем. Йезды стояли у
катапульт. Длинные дротики, камни и горшки с горючей смесью, сложенные
пирамидами, ждали у метательных орудий. Длинный строй конников с копьями
готов был встретить врага. Это были не набранные где попало добровольцы;
Аригу предстояло схватиться с испытанными ветеранами -- макуранскими
воинами, воюющими за своих новых повелителей.
Ариг весело оскалил белоснежные зубы:
-- Дело простое и легкое -- их всего несколько сотен. Мы раздавим их
прежде, чем они получат подкрепления.
Аршаум начал уверенно разворачивать своих солдат. В это время от рядов
макуранцев отделилась одинокая фигура всадника. Его силуэт, гордый и
величественный, отчетливо вырисовывался на фоне костров. Сердце Виридовикса
болезненно сжалось -- он был почти уверен, что человек этот окажется
Авшаром. Но тут всадник повернул голову, и кельт увидел его суровый профиль.
Это не Авшар, подумал Виридовикс разочарованно. Князь-колдун скрывал лицо
под покрывалом.
Всадник подъехал ближе, держа копье наготове. Он что-то выкрикнул,
сперва на своем языке, которого Виридовикс не понимал, затем на
васпураканском и, наконец, на языке йездов. Кельт разобрал:
-- Эй вы, собаки! Есть ли здесь кто-нибудь, кто осмелится принять мой
вызов? Меня зовут Гаснап по прозванию Кормитель Воронья! На таких поединках
я бросил в пыль четырнадцать воинов! Кто хочет стать пятнадцатым?
Он гарцевал на коне перед строем аршаумов, уверенный в своей
непобедимости, снова и снова повторяя дерзкий вызов. Аршаумы
переговаривались, переводя его речи тем, кто не понимал. Но пока что ни один
не рвался ответить Ганаспу. Макуранец крепко сидел на своей крупной, сильной
лошади. Закованный в металл с головы до ног, Кормитель Воронья походил на
железную башню.
Наконец Ганасп презрительно засмеялся и развернулся к своему отряду.
Тогда Виридовикс, гикнув, ударил коня сапогами.
- Назад, ты! -- услышал он окрик Скилицеза. -- С мечом против копья?
Но кельт даже не оглянулся. В Галлии его бой с легионом Скавра был
почти выигран, и все же Виридовикс принял вызов командира римлян. Не сделай
он этого, все они до сих пор оставались бы на родине... Но что толку
сожалеть о былом? Виридовикс не колебался тогда, не станет колебаться и
сейчас. Вождь стоит сотни обычных солдат, а победа над ним иной раз
оказывается дороже выигранной битвы.
Гаснап отсалютовал кельту копьем, опустил острие и быстро поскакал
вперед. Земля гудела под копытами его коня. С каждым мгновением Гаснап
становился все больше и больше. Его копье было направлено прямо в грудь
Виридовикса. В последний миг кельт сделал ложный выпад, но Гаснап уверенно
отразил его. Слишком уверенно! Наконечник копья скользнул по плечу кельта,
почти не оцарапав, однако лошади с разбегу грянулись друг о друга. Оба
воина, выбитые из седел, тяжко рухнули на землю.
Виридовикс кое-как поднялся на ноги, но сделал это быстрее, чем Гаснап,
-- движения макуранца замедляли доспехи. Копье оказалось придавлено упавшей
лошадью. Гаснап потянулся за тем оружием, что носил на поясе, -- кельт так и
не узнал, что это было -- меч, булава, кинжал?..
Разъяренной пантерой Виридовикс метнулся к врагу. Гаснап едва успел
встать на колено, когда меч кельта обрушился на него. Макуранец беззвучно
упал в пыль. Следуя обычаю своего народа, Виридовикс наклонился, взмахнул
мечом и схватил за волосы отрубленную голову. С головы стекала кровь. Кельт
поднял ее повыше, чтобы все могли видеть.
У костров наступила мертвая тишина.
Степная лошадка Виридовикса ловко поднялась на ноги. Могучий конь
Гаснапа жалобно ржал. Кельт подумал, что у него, вероятно, сломана нога.
Учуяв запах крови, лошадь кельта отшатнулась, когда тот приблизился к
ней со своим трофеем.
-- У меня нет ворот, куда можно было бы прибить эту голову, -- с
сожалением молвил Виридовикс. Лошадь нервно переступила копытами, однако
позволила всаднику вскочить в седло.
Виридовикс отсалютовал мечом аршаумам. Те взорвались радостными
криками.
-- Чего вы ждете?! -- крикнул кельт.
Кочевники помчались на врага. Йезды не стали дожидаться, пока первые
стрелы полетят в них из темноты, и отошли, бросив шатры, катапульты и
охраняемый ими брод.
Когда забрезжил рассвет, Ариг уже стоял на берегу Мауша и махал рукой
эрзерумцам в знак того, что те могут переправляться. Отряд за отрядом
входили в воду. Глубина была невелика, но все же лошади погружались по пояс.
Горгид пересекал реку вместе с Клятвенным Братством. В доспехах из
толстой кожи, вооруженный одним только гладием, грек чувствовал себя не при
деле в отряде ирмидо, носивших тяжелые доспехи и большие копья. Но Платон
оказался прав: грек сделал все, что мог, лишь бы любовник не заподозрил,
будто он струсил.
На рассвете иезды пытались атаковать. Лучники уже обменивались стрелами
-- обычное начало боя у кочевников. Однако ночью они столкнулись только с
аршаумами. Появление эрзерумцев оказалось для них полной неожиданностью.
Отряд легковооруженных кочевников расступился, и крупные лошади горцев
вынесли прямо на йездов рослых, тяжеловооруженных всадников. Те безжалостно
обрушились на врага.
Горгид скакал вместе с ирмидо: на несколько мгновений в рядах йездов
началась паника. Клятвенное Братство выбивало врагов копьями, сшибало их
более легких лошадей своими скакунами. Некоторые ирмидо погибли в этом бою.
Один из них рухнул с рассеченной головой; его лицо превратилось в сплошную
кровавую маску. Второй зарубил кочевника, убившего его друга; по лицу ирмидо
текли слезы.
Однако наступление эрзерумцев не встретило большого сопротивления. Они
прошли сквозь йездов, как нож сквозь масло.
Грашвил прокричал что-то по-васпуракански, обращаясь к Килеу. На
позолоченном шлеме повелителя Гуниба красовалась большая вмятина, однако,
похоже, это обстоятельство не приводило того в уныние. Килеу, усмехаясь,
ответил Грашвилу грязным жестом.
-- Что он сказал? -- спросил Горгид у Ракио, который перевязывал ранку
на левом локте.
-- Сказал Грашвил: в одном вы ублюдки, в другом -- герои. Хорошо
бьетесь!
Для Ракио война была столь же естественна, как дыхание. Пришпорив коня,
он бросился в погоню за йездами. Степная лошадка Горгида недовольно
фыркнула, когда он ударил ее по бокам, но подчинилась.
Неожиданно для всех враг обратился в бегство. Йезды и не думали
остановиться и оказать противнику упорное сопротивление. Каждый спешил
спасти свою жизнь. Аршаумы и горцы весело перекрикивались, пока не охрипли.
Путь на Машиз был свободен.
Глава седьмая
Гай Филипп хлопнул ладонью по гриве костлявой лошадки, на которой ехал.
Назойливый овод улетел.
-- Я еще удивляюсь, -- фыркнул ветеран, -- что этот кусок падали в
состоянии привлекать мух! Вперед, несчастная кляча! Сперва доберись до
Амориона, а там можешь и подыхать!
Лошадка обиженно покосилась на него и с медленного шага перешла в
неторопливую трусцу. Тощие бока клячонки вздымались, словно и такое
небольшое усилие оказалось для нее изнурительным.
-- Да, это старый солдат, -- усмехнулся Марк. -- Скажи спасибо, что нам
не удалось достать лошадь получше этой. Иначе йезды перед ней бы не устояли.
-- Надеюсь, эта падаль их не соблазнит! -- подбоченясь произнес Гай
Филипп, словно испытывая некую извращенную гордость за своего престарелого
скакуна. -- Помнишь того ублюдка, что глазел на нас два дня назад? Он так
хохотал, что чуть не рухнул с лошади!
-- Тем лучше для нас, -- отозвался трибун. -- Вероятно, то был
разведчик, скакавший впереди целого отряда.
При мысли об этом хорошее настроение как рукой сняло. Дорога из порта
Наколея в глубь страны оказалась значительно хуже, чем рассчитывал трибун.
Правда, сам порт все еще находился в руках видессиан, однако пригороды
Наколеи уже кишели йездами. Кочевники беспощадно грабили крестьян. Села за
Наколеей стояли опустошенные. Наколея давно бы вымерла от голода, если бы
имперское правительство не доставляло туда припасы морем.
Почти все города и села вдоль пыльного тракта, ведущего от моря на юг,
были безлюдны. Опустели даже те небольшие городки, которые еще сохранили
крепкие стены. Постоянные налеты йездов сделали невозможным мирный труд на
полях. Чтобы не умереть от голода, население бежало.
Марк сокрушенно покачал головой. Ничего удивительного, что здесь
развивалось еретическое учение о равенстве сил Фоса и Скотоса. В подобное
так легко поверить сейчас, когда дьявольские порождения Зла вышли на волю.
На дороге показалось человек двадцать всадников. Кони быстро несли их
на север. Заметив римлян, командир отряда поднял руку. С такого расстояния
он уже понял, что перед ним не йезды, однако счел необходимым переговорить с
путниками.
Видессиане, вооруженные луками и короткими мечами, не носили доспехов,
за исключением шлемов. Их кони представляли собой весьма пеструю коллекцию--
от кавалерийских лошадей до мохноногих крестьянских коньков. Скавру уже
доводилось видеть на дороге подобных вояк -- это были люди Земарка.
Их командир -- высокий, худощавый человек лет тридцати -- очертил
вокруг сердца знак Солнца. Марк и Гай Филипп ответили тем же жестом; было
слишком опасно не сделать этого.
-- Да пребудет с вами Фос, -- проговорил командир видессианского
отряда. На его суровом, покрытом шрамами лице горели пронзительные глаза.
-- И с вами, -- отозвался трибун.
Видессианин коротко кивнул.
-- Итак, чужеземцы, позвольте спросить: что вы делаете во владениях
Защитника Правоверных?
Титул, присвоенный Земарком, уже достигал слуха римлян. Поэтому,
услышав о "правоверных", трибун и глазом не моргнул.
-- Мы направляемся в Аморион на панегирис святого Моисея, -- ответил
Марк. -- Возможно, наймемся охранниками в караван к какому-нибудь купцу,
каких немало будет сейчас в городе.
Командир видессиан внимательно рассматривал Марка.
-- У тебя светлые волосы и странный акцент, -- сказал он наконец. -- Ты
не видессианин. Однако и на васпураканина ты не похож. Может быть, ты один
из этих еретиков-намдалени?
Случалось, Марк благословлял свои светлые волосы. Хотя они выдавали в
нем чужеземца, зато полностью исключали присутствие в его жилах
васпураканской крови. Принцев Васпуракана фанатики Земарка убивали на месте.
Вместо ответа Скавр произнес слова ортодоксальной молитвы Фосу.
Намдалени обычно добавляли: "...И на это мы поставим свои души" -- последняя
формула выводила из себя видессианских теологов. Гай Филипп старательно
повторил за Скавром, правда, спотыкаясь на каждом слове, но без ошибок.
Всадники сняли руки с оружия.
-- Да, они -- правоверные, в этом нет сомнений, -- проговорил командир.
-- Знайте, никто не причинит вам зла, покуда вы с благоговением в сердце
произносите слова истинной веры. Однако вскоре вы заметите, что многие из
почтения к нашему повелителю Земарку добавляют, окончив молитву: "Да будет
благословен Защитник Истинной Веры!" Это, разумеется, дело личных убеждений
и сердечной веры каждого. Но в Аморионе вас примут куда лучше, если вы
разделите с нами это благословение.
-- Да будет благословен Защитник Истинной Веры, -- повторил Скавр и
снова начертил знак круга.
Земарк, судя по всему, обладал вполне земной слабостью ж
самовосхвалению, пусть даже облаченной в ханжескую оболочку.
-- Благодарим за совет, -- добавил Марк.
-- Не стоит благодарности, -- отозвался видессианин. -- Вы, чужеземцы,
пришли к истинной вере по доброй воле, в чистоте сердца своего и ясности
ума. Одно это уже делает вас достойными нашего уважения. Желаю вам удачи в
Аморионе! Мы патрулируем эту дорогу, чтобы не дать войти в город йездам и
бандитам.
-- И грязным васпураканам, -- добавил один из солдат. -- Вонючие
выродки все еще рыщут вокруг, несмотря на наши усилия выкорчевать этот
сорняк.
-- Все не так уж и плохо, -- проговорил другой солдат. -- Охотиться на
васпуракан интереснее, чем на хорьков. В прошлую зиму я поймал троих. --
Видессианин говорил совершенно спокойно, словно речь шла об обычной ловле
дикого зверя.
Если до этого мгновения Скавра и покусывала совесть за то, что он
лицемерно читал молитвы Фосу, то теперь всякие угрызения совершенно оставили
его.
Командир видессианского отряда коснулся ладонью шлема, кивнул римлянам
и повел своих солдат дальше на север.
Гай Филипп, который на протяжении всего разговора молчал, вдруг
окликнул его. Видессианин остановился.
Тогда старший центурион спросил:
-- Несколько лет назад мне случалось бывать в этих краях. В городе
Аптос у меня остались добрые друзья. Что там сейчас происходит? Кто занял
Аптос -- йезды или Земарк?
-- Этот город находится полностью под нашей властью,-- ответил
видессианин.
-- Рад слышать, -- сказал Гай Филипп.
Марк подозревал, что Гай Филипп тревожится преимущественно о Нерсе
Форкайне, вдове одного из местных владетелей. Ее муж Форк погиб в битве при
Марагхе. Нерсе оказалась единственной женщиной, заслужившей любовь и
уважение старшего центуриона. Впрочем, Гай Филипп сделал все, чтобы Нерсе не
догадалась о его восхищении. Страх перед любовью оказался слишком тяжелым
испытанием для этого мужественного человека.
----------
Аморион казался небольшим даже по сравнению с Гарсаврой. Пыльный
городок в самом середине плато. Жизнь ему дала река Итоми, приток Аранда.
Марк явился сюда во второй раз, и снова Аморион кишел людьми: некогда --
армией Маврикия Гавра, выступившей отсюда на запад, навстречу поражению и
гибели, а сегодня -- толпами торговцев, собравшихся на панегирис.
Уже сгущались сумерки, когда римляне достигли города и двинулись по
дороге между рядами торговых палаток, разбитых за городскими стенами.
Туризин оказался прав. В огромной толпе, в сутолоке ничего не стоило
затеряться еще двум безвестным чужеземцам.
Кругом уже кипела торговля. Макуранский купец с удлиненным лицом и
влажными глазами смеялся с деланным изумлением в ответ на предложение
видессианина купить у него фисташки по заниженной цене. С полдюжины
кочевников в цветных тюрбанах -- худощавые, крепко сложенные мужчины, все
как на подбор с огромными носами (похоже, родственники) -- распаковывали
пряности и благовония. Возле их палаток были привязаны верблюды. Конь Марка
попятился, почуяв непривычный запах.
Поблиэости какой-то жрец торговался с толстым крестьянином из-за мула.
Крестьянин, несомненно, принадлежал к числу правоверных, однако не
усматривал в том повода снизать цену ни на медяк -- даже для жреца.
Марк заметил купца-намдалени, который привел в Аморион вьючную лошадь с
притороченными к седлу тюками. Намдалени привез глиняные лампы и
светильники. Торговля у него шла довольно бойко.
Потерпев неудачу с мулом (услышав цену, предложенную жрецом, крестьянин
рассмеялся святому отцу в лицо), жрец отошел к намдалени и тоже купил себе
светильник.
-- Что-то не вижу, чтобы он обрушил на этого еретика громы, молнии и
прочие анафемы, -- заметил Гай Филипп.
-- Мне кажется, для Земарка "еретиками" являются только васпуракане, --
ответил Скавр. -- Во всяком случае, он рассматривает эти слова как синонимы.
Наш дорогой "защитник правоверных" и его милые последователи довели себя до
такого праведного гнева, что на прочих уклонистов у них просто уже сил не
остается.
В толпе, где были и владельцы караванов, и торговцы, и охранники,
берегущие купцов и их товар, и зеваки, и перекупщики, и простые покупатели,
смешались представители самых различных народов и вероисповеданий -- от
ортодоксальных послeдoвaтeлeй Фоса до сектантов, от еретиков до людей, чья
вера вообще ничего общего не имела с религией Доброго Бога Видесса. Однако
никого из них аморионские жрецы не трогали.
Имелось лишь одно исключение. В толпе не было ни одного васпураканина,
хотя земли "принцев" располагались недалеко отсюда -- к северо-западу от
Амориона. В свое время многие васпуракане осели в этом городе, спасаясь от
набегов йездов. Но после погромов, учиненных Земарком...
От этих мыслей римлян отвлекла громкая, сочная брань. Хозяин одного из
караванов -- широкоплечий рослый мужчина с толстым животом, выбритой
головой, крупным носом и густыми усищами, которым мог бы позавидовать сам
Виридовикс, -- распекал погонщика мулов за то, что животные отвязались.
Толстяк изрыгал проклятия сразу на нескольких языках. Его бас рокотал, как
камнепад.
Не сговариваясь. Гай Филипп и Марк остановились и стали с восхищением
слушать. Усатый торговец краем глаза заметил их, прервал словоизвержение и
заорал напоследок:
-- Чтоб это больше не повторялось, ты, сын козлиной блевотины!
Что и говорить, выглядел торговец чрезвычайно эффектно: вишневая
рубашка, распахнутая на груди, просторные ярко-голубые шаровары,
заправленные в сверкающие черные сапоги. В правом ухе горело золотое кольцо,
в левом -- серебряное. Подбоченясь, он заговорил с римлянами; когда он
ухмыльнулся, блеснули три золотых зуба.
-- Что-нибудь случилось, ребята?
-- Да нет, просто мы пытались запомнить все то, что ты тут говорил, --
отозвался Гай Филипп, усмехаясь в ответ.
-- Ха! Я не сказал ему и половины того, что он заслуживает. -- В груди
купца зарокотал смех. На этот раз он поглядел на римлян куда более
внимательно. -- А вы, ребята, воины, как я погляжу, -- проговорил он
уверенно. Купец и сам был не дурак помахать мечом, который носил на поясе.
-- Знаете, я нанял бы еще несколько охранников. Правда, кляча у тебя, седой,
того и гляди отбросит копыта, ну да ладно.
-- С чего ты решил, что я захочу с утра до вечера слушать, как ты
бранишься? -- возразил Гай Филипп.
-- Ладно тебе. Плата -- золотой в месяц, кормежка от пуза и за
хозяйский счет -- то есть за мой, и доля в прибыли после того, как я все
распродам. Ну что, согласны?
-- Мы вернемся к тебе через денек-другой, -- ответил Марк. -- Сперва
нам нужно закончить в городе одно дельце.
-- Что ж, можете облить меня мочой с ног до головы, если я стану вас
дожидаться. Однако будете свободны и сумеете меня отыскать -- договоримся!
Скорее всего, я буду торговать на этом же месте. Торговля стала никудышной.
Йезды подгадили, да и вся эта дурацкая возня из-за васпупуркан -- тоже. Если
сразу не найдете, спросите Тамаспа.
Макуранское имя объясняло многое: и гортанный акцент торговца, и его
равнодушие к судьбе васпуракан. Тамаспа тревожило лишь то, что все это
мешало торговле.
В этот момент кто-то громко позвал макуранца. Тот крикнул: "Иду!" и на
прощание сказал римлянам:
-- До встречи!
Гай Филипп тронул лошадь.
-- Вперед, ты, улитка-переросток. Знаешь, -- обратился старший
центурион к Марку, -- а я бы не отказался пойти на службу к этому носатому
ублюдку.
-- Да уж. Вот с кем не соскучишься, -- согласился Скавр.
Оба засмеялись.
Близилась ночь. В любое другое время года с наступлением сумерек
Аморион бы опустел. В темноте слышались бы торопливые шаги случайных
прохожих да бег слуг, несущих на плечах носилки с возвращающимся домой
хозяином.
Однако в течение всего панегириса главная торговая улица по ночам ярко
освещалась горящими факелами, чтобы облегчить торговцам охрану своих
товаров. При свете огней по городу двигались религиозные процессии,
сопровождаемые хором, -- город праздновал дни святого Моисея.
-- Не желаешь ли засахаренных фиг? -- обратился к трибуну уличный
разносчик. Поднос с товаром висел у него на груди. Когда Марк купил
несколько фиг, разносчик добавил: -- Да благословят тебя Фос, святой Моисей
и Защитник! Становись сюда. Шествие скоро начнется. Отсюда тебе хорошо
видно.
Опять этот "Защитник", чума на его голову! Трибун нахмурился. Похоже,
Земарк крепко держит Аморион в руках. Нелегко будет сломать его духовную
власть. Хуже всего было то, что у Марка не имелось ни малейшего понятия о
том, как это сделать.
Практичный Гай Филипп оторвал трибуна от тягостных раздумий.
-- Идем, надо найти место для ночлега.
-- Лучше постоялого двора Соанития вам не найти, -- убежденно заметил
продавец фиг. -- Меня зовут Лейкод. Упомяните там мое имя, с вас возьмут
дешевле.
Марк без труда перевел эти речи на простой и ясный язык: Лейкод желает,
чтобы Соанитий узнал, кто направил к нему постояльцев. Наверняка получит
вознаграждение. Однако другого постоялого двора у Марка на примете не
водилось, поэтому трибун попросил Лейкода объяснить, как пройти к этому
самому Соанитию.
К величайшему удивлению Марка, они довольно быстро отыскали постоялый
двор.
-- О, у меня имеются недурные апартаменты! -- воскликнул Соанитий.
"Апартаменты" представляли собой угол в конюшне и клок чистой соломы.
Стоили они как хорошая комната в приличной гостинице. Однако Скавр заплатил
без споров. Скорее всего, почти весь год заведение Соанития пустовало, зато
во время панегириса харчевник с лихвой возмещал убытки. Сейчас гостиница
была переполнена народом.
Устроив лошадей и сунув нехитрые пожитки под солому, Гай Филипп спросил
трибуна:
-- Не хочешь взглянуть на их дурацкое шествие?
-- Почему бы и нет? По крайней мере, поглядим для начала, с чем именно
нам предстоит иметь дело, -- отозвался трибун.
- Если только нас не прихлопнут раньше, -- мрачно заметил Гай Филипп,
но со вздохом последовал за трибуном.
Они выбрались на улицу и вскоре заблудились, но шум и яркий свет
факелов не позволил им потеряться в Аморионе. Сегодня любой мог без труда
выйти на главную торговую магистраль.
Вскоре римляне опять столкнулись с продавцом засахаренных фиг. Лоточник
деловито пробивался в густой толпе. Его поднос почти опустел.
Заметив римлян, он виновато развел руками:
-- Ну вот, теперь я потерял свое отличное место, откуда можно было
смотреть на процессию.
-- Спасибо. Ты уже сделал для нас одно доброе дело, -- ответил Марк.
Втроем они кое-как протолкались вперед. Многие поглядывали на наглецов
мрачновато, но Скавр был на полголовы выше любого в толпе, да и Гай Филипп
не выглядел человеком, с которым стоило связываться.
Они попали в первые ряды как раз вовремя. При виде отряда
телохранителей Земарка толпа разразилась радостными криками. На взгляд
Марка, воины фанатика выглядели недисциплинированными, недостаточно
обученными и слишком пестро вооруженными. Им удавалось отбивать атаки
йездов, опираясь больше на "священную ярость", чем на воинскую выучку, но на
параде они явно не блистали.
Не слишком впечатлили трибуна и хоры, распевающие гимны Фосу и Земарку.
Даже немузыкальное ухо Скавра страдало от махрового дилетантизма певцов.
Кроме того, большинство песнопений исполнялось на архаическом языке
видессианской литургии, которого Скавр почти не понимал.
-- Разве они не великолепны! -- восторженно воскликнул Лейкод. --
Смотри, вон там, в третьем ряду, -- мой двоюродный брат Стасий. Он сапожник.
-- Уличный разносчик замахал руками и закричал: -- Эй, Стасий!
Марк искренне сказал:
-- Я никогда еще не слышал ничего подобного.
-- Я тоже, -- поддержал его Гай Филипп. И добавил: -- Зато не раз
слышал кое-что куда получше. -- Последнюю фразу он произнес по-латыни.
Новый гимн исполнялся в сопровождении аккомпанемента дудок, рожков и
барабанов. Этот шум был просто ужасен.
Хор сменился небольшим конным отрядом юношей -- сыновей богатейших
граждан Амориона. Гривы гарцующих коней были тщательно расчесаны, украшены
разноцветными лентами, золотыми и серебряными нитями.
В толпе поднялся оглушительный крик -- следом за отрядом протащили с
десяток полуобнаженных людей, закованных в цепи. Пленники шли, спотыкаясь,
подгоняемые уколами копий.
-- Проклятые Фосом васпуры! -- завизжал Лейкод. -- Это из-за ваших
грехов и вашей подлой ереси Фос допустил йездам напасть на нас!
Из толпы в пленников швыряли комьями глины, кусками навоза, гнильем.
Трясясь от ненависти, Лейкод запустил в них последними фигами.
Переступив с ноги на ногу, Гай Филипп грязно выругался по-латыни. У
несчастных не было ни единого шанса на спасение. Любое неосторожное движение
-- и озверевшая толпа растерзает васпуракан на части.
Вопли ярости сменились приветственными кликами:
-- Земарк! Земарк! Его святейшество! Защитник! Истинная Вера!
Сейчас в толпе не нашлось бы ни одного человека, который посмел бы не
выкрикивать эти слова во все горло.
Впереди жреца шли зонтоносцы. Разноцветные зонтики символизировали в
Видессе власть -- точно так же, как в Риме -- связки прутьев и топорики
ликторов.
Сосчитав шелковые зонты, Марк присвистнул. Четырнадцать! Даже Туризину
Гавру полагалось только двенадцать.
Земарк шествовал по улице спокойно и прямо, сохраняя на лице
равнодушное выражение. Ни клики приветствий, ни великолепная процессия
зонтоносцев, казалось, не могли задеть его возвышенную душу. Мрачное
изможденное лицо жреца покрывали шрамы. Он заметно прихрамывал.
И хромота, и шрамы достались Земарку от огромного пса, бежавшего рядом
с ним на длинной цепи. Собаку звали Васпуром -- по имени легендарного
прародителя васпуракан. В свое время Гагик Багратони преподнес
насмешнику-жрецу хороший урок -- и пса, и его фанатичного хозяина накхарар
засунул в один мешок. Марк, бывший в тот день гостем Багратони, убедил того
выпустить жреца на волю. Тогда Скавр опасался, что мученическая смерть
превратит Земарка в "святого" и вызовет гонения на васпуракан. Но живой
Земарк оказался куда опаснее мертвого... Сейчас трибун готов был грызть себе
локти, вспоминая, как уговаривал Багратони оставить фанатика в живых.
Проходя вместе с Земарком мимо римлян, пес Васпур вдруг приостановился
и зарычал. Шерсть на загривке животного поднялась дыбом. Трибун похолодел.
Прошло уже почти три года... Неужели пес вспомнил? Неужели он не забыл их
запаха? Васпур видел римлян лишь несколько минут... А Земарк? Узнает ли
Земарк римлян, если увидит их снова? Скавр внезапно пожалел о своем высоком
росте и соломенных волосах. Хотел бы он сейчас не так выделяться в толпе...
Но пес прошел мимо. Следом за собакой ушел и Земарк.
Трибун вздохнул с облегчением. Земарк и прежде был очень опасен. Но
сейчас трибун ощущал заключенное в нем сверхъестественное могущество. Будь
Марк собакой, у него, как у Васпура, сейчас вздыбилась бы шерсть на
загривке. Вряд ли одна только светская власть придавала изуродованному лицу
жреца такое страшное выражение. Что-то темное, дьявольское, нечеловеческое
кипело в душе Земарка. И эта тьма питалась ненавистью, как живительным
соком.
С криками: "Фос да благословит Земарка!" толпа смыкалась позади жреца и
следовала за ним по направлению к центральной площади Амориона. Бушующее
людское море повлекло за собой Скавра и Гая Филиппа. Повсюду толкались
локтями, пробиваясь вперед.
Пленников-васпуракан копьями выгнали на середину площади. Отвязав их от
общей цепи, каждого приковали к столбам, вбитым в землю. Некоторые пленники
пытались вырваться, дергали руками, но большинство стояли неподвижно.
Закончив свою работу, стражники поспешно отошли в сторону, как бы боясь
замараться.
Земарк, хромая, подошел к васпураканам. Пес рычал, ощеривая блестящие
клыки.
-- Боги милостивые, неужели он собирается травить их собакой? --
пробормотал Гай Филипп. -- Что же они такого совершили?
Однако по команде хозяина пес уселся рядом и замолчал. В этот миг лицо
Земарка утратило человеческое выражение. Жрец сам превратился в плотоядного
зверя. Вытянув длинный палец в сторону васпуракан, Земарк словно собрал всю
свою злую волю в узкий пучок. Толпа затихла. Дрожь пробежала по телу жреца.
Скавр почти воочию видел, как чудовищная сила, клубившаяся в душе Земарка,
вдруг протянула к пленникам сфокусированный луч. Марк понял, на что похож
этот отвратительный обряд. Он напоминал работу жреца-целителя. Однако Земарк
вызвал в себе эту мощь вовсе не ради того, чтобы спасти человеческую
жизнь...
- Да будет проклята вовеки и стерта с лица земли подлая раса
васпуракан! -- прокричал он. Пронзительный голос обжигал, как кислота. --
Лживые! Подлые! Безумные! Вы умножили зло в тысячу раз! Вы злобные упрямцы!
Вы уродливые рассадники грязной ереси! Да будьте вы прокляты, прокляты,
прокляты!
Каждый выкрик Земарк сопровождал яростным взмахом руки. Толпа
кровожадно выла. Прикованные к столбам люди извивались и корчились, словно
их хлестали бичами. Двое или трое закричали от боли, но их крик потонул в
реве толпы.
-- Да будут прокляты порождения Скотоса! -- провизжал Земарк.
Пленники обвисли на цепях, кусая губы в нестерпимой муке.
-- Да будет проклят каждый их обряд и каждая молитва! Да будут прокляты
их слова, полные ненависти к Фосу! Да будут прокляты их ядовитые языки,
изрыгающие лишь святотатство!
По густым бородам васпуракан текла кровь.
-- Да будут прокляты эти дикие псы! Да будут прокляты эти отродья змей
и скорпионов! Я проклинаю вас всех и посылаю вас на смерть!
Собрав все свои силы, он еще раз ткнул в сторону пленных острым
пальцем. Глаза умирающих наполнились ужасом и стали вылезать из орбит.
Васпуракане бились, как выброшенные на сушу рыбы, а затем, один за другим,
замирали.
Лишь тогда торжествующий Земарк подошел к ним и, глядя на трупы
горящими глазами, стал пинать их ногами.
Возбужденная религиозным фанатизмом толпа радостно завопила:
-- Да хранит Фос Защитника Правоверных! Да постигнет злая участь всех
еретиков! Да побеждает Истинная Вера всегда и во всем!
Одна женщина выкрикнула приветствие, обращаемое обычно к Императору:
-- Ты победитель еси, Земарк!
Жрец никак не показал, что воздаваемые ему шумные почести как-то
тронули его. Прихрамывая, он в сопровождении пса направился к своей
резиденции. На миг фанатик-жрец обратился к толпе, устремив на нее суровый
неподвижный взгляд.
-- Смотрите! -- крикнул он резко. -- Да не погрязнет никто из вас в
ереси! Следите, чтобы она не заразила ваших друзей и соседей!
В ответ на свирепое предостережение толпа вновь разразилась
приветственными воплями, словно Земарк только что благословил собравшихся.
Толпа расходилась, довольная увиденным.
Когда римляне возвращались в свое жалкое жилище, Гай Филипп обратился к
Марку:
-- Ты уверен, что хочешь вступить с ним в схватку?
-- Откровенно говоря, нет.
Сила колдовства Земарка потрясла даже трибуна. Несколько шагов он
прошел в полном молчании. Наконец Марк сказал:
-- Однако выбора у меня нет. По-твоему, мне следует убить его из-за
угла?
-- Я бы так и поступил, -- тут же ответил Гай Филипп. -- Если бы знал,
конечно, что меня не схватят после этого на месте. Или, что еще более
вероятно, до этого. Во всяком случае, я рад, что в твоем плане мне отведена
незначительная роль.
Марк только пожал плечами:
-- Видессиане -- хитрый народ. А я собираюсь привести их в
замешательство очевидным. Что может быть лучше?
-- Особенно когда это очевидное -- неправда, -- сказал ветеран.
Утро следующего дня обещало страшную жару, какая часто выдавалась в
этих краях. Вода, которой Скавр умыл лицо и руки, была теплой, точно в бане.
Марк почти не притронулся к хлебцам, купленным на завтрак у хозяина
постоялого двора. Зато Гай Филипп с удовольствием умял обе порции. Марк
знал: если бы их роли переменились и Марку предстояло бы остаться в
относительной безопасности, в то время как Гаю Филиппу -- подвергнуться
смертельному риску, старший центурион все равно не утратил аппетита и
невозмутимо позавтракал бы за двоих.
Римляне пережидали жару в тени конюшни, вызывая любопытные взгляды
конюхов и постояльцев, приходивших забрать лошадей.
Едва стало чуть прохладнее, как Марк облачился в полный римский доспех:
медные поножи, пояс с медными бляхами, кольчугу, шлем с плюмажем из конского
волоса и, наконец, красный плащ трибуна. Он мгновенно вспотел.
Гай Филипп в простой легкой тунике уселся на серого коня. Наклонившись
в седле, старший центурион пожал руку Скавру:
-- Я буду наготове. Жду в назначенном месте. Хотя это не слишком-то
поможет, если твой план сорвется. Пусть боги сегодня будут с тобой, чертов
ты дурень.
Неплохая эпитафия, подумал Марк. "Здесь покоится чертов дурень, с
которым пребывают боги".
Гай Филипп медленно двинулся прочь от постоялого двора.
Шагая по улице в доспехе под палящим, безжалостным солнцем, Марк
чувствовал себя омаром, которого варят в панцире. Пока он добрался до
центральной улицы Амориона, за ним увязалась целая стайка ребятишек. Дети
давно привыкли к солдатам, но такого великолепия еще никогда не видели.
Марк раздавал направо и налево медные монеты. Он хотел привлечь к себе
как можно больше внимания.
-- А что, -- спросил трибун, -- Земарк будет сегодня проповедовать?
Некоторые мальчишки вздрогнули при одном только упоминании этого имени.
Другие глядели на трибуна пустыми, ничего не выражающими глазами. Похоже,
Земарк правил в своем городе с помощью страха.
Наконец один из мальчишек улыбнулся:
-- Да, господин. Защитник каждый день разговаривает со своими людьми на
площади.
-- Спасибо, малыш. -- Скавр дал ему еще одну монетку.
-- Это тебе спасибо, господин. Ты собираешься послушать его? Я вижу, ты
приехал издалека! Может быть, ты проделал этот путь только ради того, чтобы
увидеть его? Правда, он удивительный? Ты видел когда-нибудь подобного
человека?
-- Нет, сынок, не видел, -- честно сказал римлянин. -- Я действительно
приехал издалека для того, чтобы увидеть его. Может быть, я даже сумею
поговорить с ним.
Трупы васпуракан все еще лежали на площади. Боль исказила их лица, тела
застыли в мучительной агонии. Однако это зрелище ничуть не повредило бойкой
торговле панегириса. Вокруг мертвецов кипела купля-продажа.
Двое купцов, торгующих коврами, установили лавки друг против друга и
принялись нахваливать свой товар, одновременно высмеивая конкурента.
Оружейник нажимал ногой на педаль отчаянно скрипевшего точильного колеса,
налаживая нож для толстого покупателя. Пышнотелая матрона вертелась перед
большим бронзовым зеркалом, который держал перед ней продавец косметики. С
явной неохотой дама отложила зеркало, после чего торг начался уже
по-настоящему.
Продавцы вина, орехов, жареных куропаток, эля, фруктового сока, фиг,
булочек, посыпанных корицей, сотен других лакомств -- все они бродили в
толпе, выкликая свои товары.
На площади выступали силачи, державшие на голове большие камни,
бродячие музыканты, акробаты. Один эквилибрист ходил на руках, а оловянную
кружку для подаяний привязал к ноге. Здесь можно было увидеть дрессировщика
с говорящей вороной и пляшущими собаками, кукольников и множество других
людей, которых всегда в изобилии на ярмарках. Этому шумному, разгульному
празднеству, казалось, вовсе не было дела до аскетической проповеди Земарка.
Бродили здесь и дамы легкого поведения, привлеченные обилием богатых
купцов и горожан. Марк заметил Гая Филиппа -- старший центурион беседовал с
высокой привлекательной черноволосой женщиной. У нее было немного жесткое
лицо. Возможно, она напомнила Гаю Филиппу Нерсе, подумал трибун. Женщина на
миг стянула платье на левое плечо, показывая центуриону свою грудь. Марк
засмеялся.
Как и говорил мальчишка, Земарк уже вышел на площадь и сейчас стоял
окруженный большой толпой слушателей. Слева и справа от жреца стояли
телохранители. Пес Васпур сидел у ног своего хозяина.
Земарк поднялся на небольшое возвышение, нечто вроде переносной
кафедры. Он что-то выкрикивал, взмахивая кулаками -- видимо, желая придать
своим речам больше убедительности. Скавру не требовалось слышать первую
часть его речи. И без того было ясно, о чем говорит фанатик.
-- Они -- порождение Скотоса! -- выкрикивал Земарк. -- Их цель --
загрязнить чистую веру Фоса дьявольской ересью! Лишь после уничтожения этих
извергов истинная вера восторжествует во веки веков! Другая наша цель --
уничтожение еретиков, засевших в столице. Увы! Снисходительность и
попустительство властей предержащих привели к тому, что эта зараза
расползается по Видессу. Подлые души еретиков будут вечно гнить подо льдом у
Скотоса!
Аморионцы восторженно внимали своему духовному наставнику.
-- Смерть еретикам! -- раздавалось в толпе. -- Да одолеет лицемеров
проклятье Земарка! Да здравствует мудрость Защитника Истинной Веры! Да
здравствует Земарк, гроза васпуров!
Запахнувшись в красный плащ, Марк стал пробиваться к Земарку. Высокая
фигура трибуна выглядела очень впечатляюще. Люди оборачивались, когда Марк
отталкивал их, с явным желанием обругать нахала, однако тотчас же бормотали
слова извинения и расступались.
Вскоре Скавр уже стоял достаточно близко, чтобы видеть, как на горле
Земарка пульсируют жилы. На лбу у него вздулась синяя вена. Распалившись,
жрец продолжал изрыгать проклятия на своих будущих жертв.
-- Анафема на тех, кто вышел из Васпуракана! Анафема на самый корень
нечистого учения! -- вопил он. -- Да провалятся они во тьму Скотоса, да
попадут в рабство к своему грязному повелителю, да насытится он их нечистыми
душами!
В этот момент Марк шагнул в сторону жреца и как можно громче произнес:
-- Какая глупость!
Вокруг все стихло. Послышалось несколько изумленных восклицаний. Земарк
уже раскрыл было рот, готовый разразиться новой громовой тирадой. Но вместо
анафемы еретикам он глупо замолчал и уставился на трибуна. Прошло уже
несколько лет с тех пор, когда кто-то в последний раз осмеливался возражать
ему. Наконец жрец махнул своим стражам:
-- Убить этого святотатствующего негодяя!
Солдаты шагнули вперед.
-- А, посылаешь псов, чтобы они выполнили за тебя твою работу, мясник!
-- ухмыльнулся римлянин. -- А сам ты слишком глуп, чтобы перерезать мне
глотку? Помнишь, как тебя отделали, когда ты выпендривался в доме у
Багратони? Да ты просто подлый убийца, жалкий трус, ничтожный слабак и
фальшивый святоша! Твой пес заклеймил твою харю шрамами -- носи же это
клеймо, ты заслужил его!
Несколько человек, стоявших рядом со Скавром, отшатнулись от него,
словно боясь заразиться проказой.
Пес зарычал. Охранники нацелили на святотатца копья. Трибун положил
ладонь на рукоять меча и, прищурившись, уставился на Земарка.
Жрец, уверенный в своем могуществе, мановением руки приказал воинам
остановиться. Те повиновались.
-- Что ж, несчастный безумец. Пусть будет так, как ты хочешь. Сила
Фоса, заключенная во мне, поражает всех неверных и еретиков! Желаешь, чтобы
я доказал это еще раз -- на тебе? Изволь!
Глаза Земарка алчно засверкали. Он уже предвкушал расправу. Сейчас он
напоминал Скавру старого орла, готового броситься на бегущего внизу зайца.
Внезапно во взгляде жреца-фанатика мелькнуло удивление. В этот миг на
изуродованном шрамами лице появилось человеческое выражение.
-- Я знаю тебя, -- резко бросил он. -- Ты один из тех варваров, что
предпочитают дружбу еретиков-васпуракан общению со светочами истинной веры.
-- Разумеется, мне куда больше по душе общество васпуракан, нежели
твое. Они -- настоящие мужчины, воины, а не искалеченные ядовитые фанатики,
которым уже не под силу ни убить мужчину в честном бою, ни оттрахать
хорошенькую шлюху! -- с оскорбительным злорадством ответил Марк.
Толпа изумленно ахнула. Земарк вздрогнул, будто ужаленный.
-- Они -- настоящие мужчины? -- Жрец устремил палец на трупы
васпуракан, пораженных насмерть злым чародейством. -- Вот они лежат перед
тобой, застигнутые смертью! Справедливость Фоса покарала их.
-- Вранье. Любой злой колдун может сделать то же самое. И ему не
обязательно скрываться под голубым плащом жреца. -- Трибун усмехнулся. --
Справедливость Фоса? Какая чушь! Ты -- жалкая пародия на жреца, Земарк, и
только твоя невероятная жестокость делает тебя опасным. Ну давай, давай!
Демонстрируй силу и справедливость Фоса! Ты говоришь, в тебе живет священный
пламень божества? Вперед, Земарк! Уничтожь меня! Порази меня насмерть силой
Фоса, если сумеешь!
-- Просить меня об этом излишне, -- яростным шепотом проговорил Земарк.
-- Ты получишь по заслугам.
Жрец не сдвинулся с места, но, казалось, стал выше ростом. Марк почти
ощущал, как его враг собирает в себе энергию, чтобы направить ее на свою
жертву. Взор Земарка пылал; глаза, казалось, исторгали два пучка пламени.
Все тело фанатика содрогалось. Энергия ненависти почти зримо собиралась в
мощное копье, которому предстояло поразить святотатца насмерть.
Вот рука Земарка метнулась к Скавру. Трибун покачнулся от невидимого,
но жестокого удара и пожалел о том, что не взял с собой большого римского
щита. В ушах загудело, зрение помутилось, голову словно наполнил
расплавленный свинец. Марк прикусил губу и ощутил солоноватый привкус крови
на языке. Как в тумане, он слышал едкий смешок Земарка.
Тем не менее трибун удержался на ногах. Правой рукой Марк схватился за
меч, однако не вынул его из ножен. Не время.
Фанатизм усилил магию Земарка; магической атаки такой силы Марк еще
никогда не встречал. Возможно, заклинания друидов по мощи могут сравняться с
чарами Земарка.
-- И это все, на что ты способен? -- язвительно осведомился трибун,
выпрямляясь во весь рост.
Ненависть на лице жреца была в этот миг просто ужасной. Собрав силы, он
вновь направил на трибуна магический луч. На этот раз зачарованный галльский
меч отразил атаку с легкостью. Скавр даже глазом не моргнул -- стоял и
уверенно улыбался.
- Не думаю, чтобы Фос обращал на тебя слишком много внимания, -- сказал
Марк. -- Попробуй позвать его еще раз. Возможно, он занят чем-то важным и не
расслышал тебя.
По толпе прокатился ропот. Одних возмущала наглость римлянина, других
удивляли неудачи Земарка.
Жрец бросил в бой еще одно заклинание, но Марк видел в глазах своего
противника искру сомнения -- самого страшного врага магии. Третья атака
оказалась самой слабой. Трибун ощутил легкое головокружение, но без труда
скрыл это.
-- Видите? -- крикнул он толпе. -- Этот старый стервятник лжет, как
дышит!
Марк, правда, забыл упомянуть о том, что, не будь у него галльского
меча, лежать бы ему мертвым рядом с несчастными васпураканами.
-- Ты продал душу Скотосу! Это Скотос закрывает тебя своим черным
щитом! -- взвизгнул Земарк. Изуродованное лицо жреца лоснилось от пота,
грудь тяжело вздымалась, словно он только что вышел из битвы.
Эти слова могли натравить на Скавра разъяренную толпу. Однако Марк
подготовился к такому заранее:
-- Слышите, как лгун хватается за соломинку? Разве не ты, Земарк, учил
нас, что победа Фоса неминуема? Неужто ты вдруг сделался одним из этих
еретиков, что утверждают, что Добро и Зло равно сильны и бессмертны?
При других обстоятельствах выражение лица Земарка показалось бы Марку
просто смешным. Он, который повсюду выискивал ересь, уличался в ней сам!
-- Убить его! -- дико закричал Земарк. Из толпы кто-то бросил в жреца
кочан капусты, ловко угодив Земарку в голову и сбросив его на землю. Далеко
не всем в Аморионе по душе пришлась жизнь под гнетом религиозной тирании.
Однако не все аморионцы ненавидели Земарка. Были у жреца и искренние
последователи. Человек, бросивший в жреца кочаном, вдруг застонал и рухнул
на мостовую -- кто-то пырнул его в бок ножом. Убийца несколько раз ткнул
свою жертву ножом и вдруг сам рухнул ничком, когда женщина, стоявшая позади
него, с силой обрушила ему на голову глиняный кувшин с водой. Кувшин
разбился.
-- Смерть Земарку! -- завопила она. -- Выкопать кости Земарка!
Это был клич, звучавший в начале любого бунта. Сотня голосов подхватила
его.
Однако не меньше нашлось и тех, кто кричал в ужасе:
-- Святотатцы! Защитники еретиков!
Земарк кое-как поднялся на ноги. К нему бросились сразу двое: один с
кулаками, другой -- размахивая палкой. С громким рычанием Васпур вцепился в
горло одного из нападающих. Тот вскинул руки, пытаясь защититься от пса;
зверь разорвал ему руку до кости. Бунтовщик бросился бежать, прижимая к
груди искалеченную руку.
Один из охранников жреца ударил копьем второго нападающего. Тот в
изумлении уставился на копье, торчащее из его живота, потом скорчился и
повалился на землю.
-- Убийца! Убийца! -- завопила та женщина, что разбила кувшин. Ее
голос, громкий и хриплый, прокатился по всей площади.
Толпа двинулась вперед. Прежде чем охранник успел выдернуть из тела
убитого свое копье, толпа уже набросилась на него.
-- Выкопаем кости Земар... -- Голос женщины внезапно прервался, когда
второй охранник ударил ее древком по голове. Спустя мгновение булыжник,
вырванный из мостовой, разможил солдату голову.
- Смерть всем, кто против Защитника! -- вскричал какой-то юноша с дико
горящими глазами. У него хватило глупости ударить Марка кулаком. Увы, бедный
фанатик не ведал, что под одеждой у трибуна был металлический панцирь.
Трибун услышал, как хрустнули костяшки пальцев. Парень взвыл от боли. Марк
нанес ему удар в солнечное сплетение, и парень согнулся, будто в поклоне.
Вооруженный, облаченный в доспех, хорошо обученный военному делу, Скавр
имел в этой бушующей толпе огромное преимущество над прочими. Он стал
размахивать перед собой мечом, описывая в воздухе большие круги. Его целью
не было убийство; Марк пытался отогнать от себя людей и свободно уйти с
площади. Вид длинного сверкающего клинка в руках умелого воина заставлял
даже самого яростного фанатика подумать дважды, прежде чем броси