Джек Финней. Меж двух времен
--------------------
Изд.: Finnej J. Time and Again : New York, Simon and Schuster, 1970
Сокращенный перевод с английского О.Г.Битова и В.Л. Тальми, 1972 г.
OCR, правка - Aleksandr Evmeshenko (A.Evmeshenko@vaz.ru)
--------------------
Все шло как обычно: я сидел без пиджака и набрасывал на
бумаге эскиз куска мыла, прикрепленного клейкой лентой к
верхнему углу чертежной доски. Золотистая фольга обертки была
тщательно отогнута, чтобы покупатель мог прочесть большую
часть названия фирмы, выпускающей именно этот сорт мыла; я
перепортил полдюжины оберток, прежде чем добился желаемого
эффекта. Идея заключалась в том, чтобы показать продукт
готовым к употреблению: возьмите его в руки, и, как говорилось
в сопроводительном тексте, "ваша кожа станет нежна и на бархат
похожа", - а моя задача состояла в том, чтобы изобразить его,
это мыло, на бумаге под разными ракурсами.
Работа была не менее скучной, чем ее описание, и я решил
передохнуть и взглянуть, благо сидел у окна, со своего
двенадцатого этажа на крохотные головы прохожих внизу, на
тротуаре Пятьдесят четвертой улицы. Был солнечный,
пронзительно ясный день в середине ноября, и так хотелось
окунуться в него, попасть туда, на улицу, и чтобы впереди
лежал целый день и не маячило никаких дел - никаких
обязательных дел...
У монтажного стола стоял Винс Мэндел, наш шрифтовик, худой
и смуглый, - наверно, как и я, он чувствовал себя здесь
сегодня взаперти; в руках он держал распылитель, а на носу у
него красовалась марлевая хирургическая маска. Он наносил слой
краски телесного цвета на фотографию девицы в купальном
костюме, вырезанную из журнала "Лайф". Результатом его трудов
должна была явиться та же девица, но уже без купальника -
совершенно голенькая, не считая ленты с надписью "Мисс Арифмо-
метр" от плеча к поясу. Такого рода метаморфозы стали для
Винса излюбленным занятием в рабочее время с тех самых пор,
как он изобрел этот фокус; когда ретушь будет закончена,
фотография, вероятно, займет место в ряду других подобных
творений на доске объявлений нашего художественного отдела.
Фрэнк Дэпп, заведующий отделом, кругленький деятельный
человечек, пробежал рысцой к себе в кабинет, отгороженный в
углу общего загона. По пути он выбил оглушительную дробь по
дверце большого железного шкафа, где мы держали всякие
подсобные материалы, и издал громоподобный рык. Это был
привычный для него способ выпустить излишки энергии - подобно
тому, как паровоз выпускает излишки пара. Ни Винс, ни я, ни
Карл Джонас, работавший за соседней доской, даже не подняли
головы.
Был самый обыкновенный день, обыкновенная пятница, и
оставалось еще двадцать минут до обеда, пять часов до конца
работы и начала уикэнда, десять месяцев до отпуска и тридцать
семь лет до пенсии. И тут зазвонил телефон.
- Какой-то мужчина спрашивает вас, Сай, - сообщила Вера,
телефонистка с коммутатора. - Но заранее он с вами не
договаривался...
- Ничего. Это мой родственник. Он должен мне кое в чем
помочь.
- Вам уже никто не поможет, - сказала Вера и повесила
трубку.
Я направился к двери, размышляя, кто бы это мог быть;
художник рекламного агентства, как правило, не страдает от
избытка посетителей. Главная приемная находилась этажом ниже,
и я пошел самой длинной дорогой, через бухгалтерию и отдел
печати, но ни одной новой девушки, достойной внимания, не
обнаружил.
Фрэнк Дэпп называл главную приемную "Микро-Бродвеем". Ее
украшали настоящий восточный ковер, несколько стендов со
старинным серебром из коллекции жены одного из совладельцев
агентства и матрона с волосами цвета старинного серебра, в
обязанности которой входило передавать Вере просьбы
посетителей. Когда я вошел, мой посетитель стоял и
рассматривал одну из наших реклам, развешанных в рамках по
стенам. Я не люблю признаваться в этом, но при встрече с
незнакомыми людьми я робею, хотя и научился кое-как
маскировать свою робость. Вот и теперь, едва он обернулся на
звук шагов, я ощутил знакомый легкий страх и мимолетное
замешательство. Он был лысый и низкорослый, его макушка едва
доходила до уровня моих глаз, а во мне самом-то росту едва сто
восемьдесят. На вид я дал бы ему лет тридцать пять - так я
решил, приближаясь к нему, и еще отметил, что у него мощная
грудь и весит он явно больше меня - а ведь не толст. Одет он
был в оливково-зеленый габардиновый костюм, который совсем не
шел к его розовым щекам и рыжим волосам. "Надеюсь, он не
коммивояжер", - подумал я. Тут он улыбнулся - улыбка у него
оказалась настоящая, она сразу понравилась мне, и волнение мое
улеглось. "Ну нет, - сказал я себе, - этот ничем не торгует",
- и не мог бы ошибиться сильнее, чем ошибся тогда.
- Мистер Морли?
Я кивнул, улыбнувшись ему в ответ.
- Мистер Саймон Морли? - повторил он вопрос, будто опасался,
что у нас в агентстве несколько человек с фамилией Морли, и
хотел увериться, что я именно тот, кто ему нужен.
- Да.
Но он все еще не был удовлетворен.
- Вы случайно не помните свой воинский номер?
Взяв меня под локоть, он двинулся из приемной в сторону
лифтов, подальше от секретарши. Я отбарабанил свой номер, даже
не успев удивиться, почему это я отвечаю ему, незнакомому
человеку, без всяких встречных вопросов.
- Все верно! - сказал он с одобрением, и я почувствовал
себя польщенным. Мы уже вышли в коридор, поблизости никого не
было.
- А вы что, из армии? Если да, то у меня сегодня штатское
настроение...
Он улыбнулся, но, как я про себя отметил, оставил вопрос
без ответа.
- Меня зовут Рюбен Прайен, - заявил он и выждал, словно
думал, что я узнаю его по имени, потом продолжал: - Конечно,
следовало позвонить и договориться с вами о встрече, но я
очень спешу, вот и рискнул заскочить к вам...
- Это не страшно, я тут ничем, кроме работы, не занят. Чем
могу быть полезен?
Он скорчил смешную физиономию - мол, объяснить сие не
так-то просто.
- Мне придется занять у вас около часа времени. И не
откладывая, если можно. - Он и сам был, видимо, слегка смущен.
- Вы уж извините меня, по... поверьте мне пока на слово, и я
буду вам очень признателен...
Тут-то я и попался - он меня заинтересовал.
- Ладно. Сейчас без десяти двенадцать. Вы не хотите
перекусить? Могу уйти на обед чуть пораньше...
- Отлично, только я не хотел бы разговаривать в помещении.
Давайте возьмем бутербродов и пойдем в парк. Договорились?
Сегодня не очень холодно.
Я кивнул.
- Схожу за пальто и вернусь к вам сюда. Вы меня просто
заинтриговали. - Я постоял в нерешительности, присмотрелся
внимательно к этому приятному, крепко сбитому лысому человеку,
а затем высказался начистоту: - Да вы, наверно, и сами это
знаете. Ведь не в первый раз проделываете такую штуку, не
правда ли? Включая и показное замешательство...
Он усмехнулся и слегка прищелкнул пальцами.
- А я-то думал, что у меня получается! Что ж, придется еще
порепетировать перед зеркалом. Идите же за своим пальто - мы
теряем время...
Мы вышли на Пятую авеню и пошли на север, мимо немыслимых
зданий из стекла и стали, стекла и блистающего металла, стекла
и мрамора - и зданий постарше, в которых больше камня, чем
стекла. Умопомрачительная, прямо невероятная улица; я никак не
могу к ней привыкнуть, да, должно быть, и никто не может. Есть
ли в мире другая такая улица, где гряда облаков отразилась бы
целиком в окнах одной стены одного-единственного дома да еще и
место осталось бы? Сегодня на Пятой авеню было особенно
хорошо, температура поднялась градусов до десяти, и воздух
наполняла приятная прохлада поздней осени. К тому же наступил
полдень, и изо всех контор, мимо которых мы проходили,
выбегали, пританцовывая, красивые девушки, и я подумал: как
жаль, что с большинством из них я никогда не познакомлюсь и
даже не перекинусь словом. Вот тут-то мой маленький лысый
провожатый и заговорил:
- Я сейчас выскажу то, с чем пришел к вам, а потом вы
можете задавать вопросы. Не исключено, что я даже отвечу на
некоторые из них. Однако все, что я вправе сообщить вам по
существу, затянется самое большее на два квартала. Я
проделывал это уже тридцать с чем-то раз, но до сих пор не
знаю, какие выбрать выражения, чтобы они звучали не как
совершенный бред. Ну, ладно, слушайте.
Дело касается некоего проекта. Пожалуй, следует сказать -
правительственного проекта. Секретного, разумеется, - впрочем,
в наше время несекретных дел у правительства просто не
осталось. По моему убеждению и по убеждению горстки
осведомленных лиц, этот проект важнее, чем все ядерные
программы, космические исследования, спутники и ракеты, вместе
взятые, важнее, хотя и значительно меньше по масштабам. Скажу
сразу, что не могу позволить себе даже намека на то, какой
характер носит этот проект. А вы сами, уж поверьте мне, ни за
что не догадаетесь. Зато могу и хочу сказать другое: ни одно
предприятие, когда-либо затеянное людьми за всю сумасшедшую
историю человечества, не идет ни в какое сравнение с этим
проектом по смелости. Когда мне впервые случилось осознать его
суть, я две ночи не спал, и я ничуть не сгущаю краски - не
спал в буквальном смысле слова. Да и на третью ночь уснул
только после снотворного, а ведь считаюсь человеком
уравновешенным и спокойным. Вы слушаете меня?
- Слушаю, Если я вас правильно понял, вы открыли наконец
нечто еще более интересное, чем любовь.
- Может, со временем вы и сами убедитесь, что не
преувеличили. Даже путешествие на Луну покажется пресным по
сравнению с тем, что вам, возможно, предстоит испытать. Это
величайшее из приключений. Я отдал бы все, что у меня есть, и
все, что когда-нибудь будет, просто за то, чтобы побывать в
вашей шкуре, отдал бы годы жизни за один только шанс как-то
подменить вас. Вот, собственно, и все, дружище Морли. Я мог бы
говорить еще и буду говорить еще, но в сущности все, что я
должен был сказать, я уже сказал. Кроме одного: вас приглашают
участвовать в этом проекте. Приглашают не из-за каких-то
особых ваших добродетелей или достоинств, а просто в силу
слепого счастья. Теперь вы вольны принять это предложение или
отказаться. Дело ваше. Понимаю, что предлагаю кота в мешке, но
знали бы вы, какого кота!.. Тут на Пятьдесят седьмой улице
неплохой кулинарный магазин - какие бутерброды вы любите?
Мы купили бутербродов и яблок и прошли еще два квартала до
Сентрал-парка. Прайен ждал хоть какого-нибудь ответа, и с
полквартала мы прошагали в полном молчании, потом я
раздраженно пожал плечами - я и хотел бы быть вежливым, но не
придумал никакого ответа.
- Что, по-вашему, я должен вам сказать?
- Что хотите.
- Ну, ладно: почему я?
- Ну что ж, как выражаются политические деятели, я рад, что
вы задали этот вопрос. Нам нужен не просто любой человек, а
такой, который обладает определенными качествами. Довольно
специфическими качествами, и список их достаточно велик. Кроме
того, эти качества должны быть представлены, так сказать, в
определенной пропорции. Сначала мы этого не знали. Думали -
подойдет почти любой энтузиаст, если он умен и молод.
Например, я. Но теперь мы знаем - или думаем, что знаем, - что
наш кандидат должен отвечать определенным требованиям и
физически, и психологически, и по темпераменту. У него должен
быть особый взгляд на вещи. Он должен обладать способностью,
оказывается довольно редкой, видеть все вокруг таким, как оно
есть, и одновременно таким, как оно могло бы быть. Если только
вы понимаете, что я имею в виду. Может, и понимаете. Может
статься, нам нужен именно такой взгляд на мир, какой присущ
художнику. Это лишь некоторые из требований к кандидату - есть
и другие, но о них я пока умолчу. Вся беда в том, что по той
или иной причине нашим требованиям не удовлетворяет почти
никто на Земле. Единственным целесообразным способом выявления
возможных кандидатур оказалось изучение армейских тестов для
новобранцев - вы их, наверно, помните...
- Смутно.
- Уж и не знаю, сколько подобных тестов пришлось
проанализировать, это вне моей компетенции. Вероятно,
миллионы. На первой стадии применяются
электронно-вычислительные машины - они отделяют всех, кто явно
не подходит. А таких абсолютное большинство. После этого в
дело включаются живые люди. Мы не хотим пропустить ни одной
возможной кандидатуры - потому что выяснили, что их чертовски
мало. Мы просмотрели бог знает сколько миллионов личных дел на
военнослужащих обоих полов. Почему-то среди женщин кандидаты
выявляются чаще, чем среди мужчин; хотелось бы, чтобы в армии
было больше женщин. Но так или иначе некто Саймон Л. Морли с
названным вами многозначным воинским номером похож на
вероятного кандидата. Как случилось, что вы дослужились только
до ефрейтора?
- Отсутствие наклонностей к шагистике и прочим идиотским
вещам.
- Кажется, это называется "что ни шаг, то с левой"? Из всех
выявленных нами кандидатов - а их всего-то около сотни -
примерно пятьдесят выслушали то же, что и вы до сих пор, и
наотрез отказались. Пятьдесят других согласились, но более
сорока из них провалились на последующих испытаниях. И вот
после чертовой уймы работы у нас остались пять мужчин и две
женщины, которые, быть может, подойдут. Большинство из них,
если не все, вероятно, не смогут выполнить первое же настоящее
задание - у нас нет ни одного, в ком мы можем быть
действительно уверены. Мы хотели бы заполучить кандидатов
двадцать пять, если сумеем. Хотели бы сотню, да не верим, что
столько наберется во всем мире; во всяком случае, мы не
ведаем, как их разыскать. И вот вы, возможно, один из
немногих...
- Ну и ну!
У Пятьдесят девятой улицы мы остановились по сигналу
светофора, я увидел своего собеседника в профиль и сказал:
- Рюбен Прайен. Ну да! Вы же играли в регби. Когда это
было? Лет десять назад... Он повернулся ко мне с улыбкой.
- Вспомнили!.. Только было это пятнадцать лет назад - я
вовсе не так завидно молод, как вам, наверно, кажется.
- За кого же вы играли? Что-то я не припомню.
Зажегся зеленый свет, и мы сошли с тротуара на мостовую.
- Уэст-Пойнт*.
------------
*Уэст-Пойнт в штате Нью-Йорк, где Академия генерального штаба
американской армии и некоторые другие военные учреждения. -
Здесь и далее прим. перев.
------------
- Так я и знал! Значит, вы в армии?
- Ну да...
Я затряс головой.
- Тогда прошу прощения, но меня вы не заманите. Придется
вам вызвать пятерку дюжих ребят из военной полиции и тащить
меня волоком, и то я буду орать и лягаться всю дорогу.
Перспектива бессонных ночей в армии меня не соблазняет, я свое
отслужил.
Мы пересекли улицу, поднялись на тротуар, потом свернули на
грунтовую аллею Сентрал-парка и пошли вдоль нее, высматривая
свободную скамейку.
- Чем же плоха армия? - спросил Рюбен с напускной обидой.
- Вы сказали, вам понадобится час. Мне потребовалась бы
неделя, чтобы только перечислить по пунктам...
- Ладно, не надо в армию. Идите во флот, мы вам присвоим
любое звание от мичмана до капитан-лейтенанта. Или в
министерство внутренних дел, - Рюбен снова был в хорошем
настроении, - в министерство связи, если хотите. Выбирайте
себе любое правительственное ведомство, кроме госдепартамента
и дипломатического корпуса. Любую должность, лишь бы она была
не выборная и с окладом не выше двенадцати тысяч долларов в
год. Потому что, Сай, - можно мне называть вас Сай?..
- Разумеется.
- А вы зовите меня Рюб, если хотите. Так вот, Сай, неважно,
где вы будете числиться в штате. Когда я говорю, что проект
секретный, я имею в виду именно то, что говорю. Наш бюджет
рассыпан по бухгалтериям всевозможных департаментов и бюро, а
сотрудники наши числятся где угодно, только не у нас.
Официально нас просто не существует, а я - да, я все еще
военный. Служба идет, пенсия приближается, и, кроме того, как
ни странно, но армия мне нравится. Правда, мундир мой висит в
шкафу, честь я никому сейчас не отдаю, а приказы по большей
части получаю от историка, временно откомандированного из
Колумбийского университета... На скамейках в тени прохладно,
давайте сядем на солнышке.
Мы выбрали местечко метрах в десяти от аллеи подле большого
черного валуна, присели на солнечной стороне, откинувшись на
теплый камень, и развернули свои бутерброды. К югу, западу и
востоку вздымались громады зданий, нависали над границами
парка, как банда, готовая напасть на него и залить всю зелень
бетоном.
- Вы, наверно, еще в школу ходили, когда читали про Рюба
Прайена, быстроногого полузащитника...
- Наверно. Мне сейчас двадцать восемь. Я откусил кусок
бутерброда.
- Вам будет двадцать восемь одиннадцатого марта, - сказал
Рюб.
- Вы и это знаете? Ваши сыщики недаром хлеб едят...
- Это же у вас в армейском личном деле записано. Но нам
известно кое-что, чего там нет. Например, мы знаем, что два
года назад вы развелись с женой, и знаем, почему.
- А вы не могли бы мне рассказать, почему? Я лично все еще
не знаю.
- Вы все равно не поймете. Нам также известно, что за
последние пять месяцев вы встречались с девятью женщинами и
только с четырьмя из них больше одного раза. Что за последние
полтора месяца все отчетливее выделяется одна. Тем не менее мы
полагаем, что для второго брака вы еще не созрели. Может, вы и
подумываете об этом, но, наверно, все еще боитесь. У вас есть
два приятеля, с которыми вы время от времени обедаете вместе
или ужинаете. Родители ваши умерли. У вас нет ни братьев,
ни...
Кровь бросилась мне в лицо; я почувствовал это сам и
постарался, чтобы мой голос звучал как можно ровнее.
- Рюб, - сказал я, - лично вы мне нравитесь. Но, мне
думается, я могу спросить: кто дал вам или кому бы то ни было
право совать свой нос в мои дела?
- Не сердитесь, Сай. Не стоит. Мы не так уж далеко залезли.
Да и не делали ничего сверхъестественного и ничего
противозаконного. Мы не то что иные правительственные
учреждения, которые я мог бы и назвать, - мы не считаем себя
подотчетными только господу богу. Мы не подслушиваем
телефонных разговоров, не устраиваем тайных обысков. Короче,
закон и про нас писан. Но перед тем как нам расстаться, я
хотел бы просить у вас разрешения обыскать вашу квартиру до
того, как вы туда сегодня вернетесь.
Я плотно сжал губы и покачал головой. Рюб улыбнулся,
наклонился ко мне и тронул меня за руку.
- А я просто дразню вас. Но надеюсь, вы еще передумаете.
Ведь я предлагаю вам чертовски увлекательную вещь, самую
замечательную из всего, что когда-либо пережито человеком.
- И не хотите сказать мне о ней ничегошеньки? Удивляюсь,
как вы семерых-то нашли. Даже одного...
Рюб уставился на траву, размышляя, что бы мне еще сказать,
потом опять взглянул на меня.
- Мы хотели бы знать больше, чем знаем, - сказал он
раздельно. - Хотели бы подвергнуть вас некоторым испытаниям. В
то же время нам, кажется, и сейчас известно кое-что о вас, о
строе ваших мыслей. Например, у нас есть две картины кисти
Саймона Морли, приобретенные прошлой весной на выставке вашего
художественного отдела, плюс одна акварель и несколько эскизов
- за все заплачено сполна. Нам известно в общем, что вы за
человек, да и сегодня я кое-что узнал. Думаю, что могу вам
сказать: я почти гарантирую вам, нет, я, пожалуй, прямо
гарантирую, что если вы примете мои слова на веру и подпишете
контракт на два года, то - при условии, что благополучно
пройдете дальнейшие испытания, - скажете мне спасибо. Увидите,
что я был прав. И скажете даже, что вас бросает в дрожь при
мысли о том, как легко вы могли бы упустить свой шанс. Как,
по-вашему, Сай, сколько всего людей когда-либо родилось на
свет? Пять-шесть миллиардов? Так вот, если вы выдержите
испытания, то станете одним из десятка, а может, и вообще
одним-единственным на все эти миллиарды, кто пережил
величайшее приключение за всю историю человечества!..
Тирада произвела на меня впечатление. Я молча жевал яблоко,
уставившись в одну точку. Внезапно я повернулся к нему:
- А ведь вы так и не сказали ни черта сверх того, с чего
начали!..
- Вы это заметили? Некоторые не замечают. И это, Сай, все,
что я вправе сказать!
- Вы просто скромничаете. У вас все расписано, как по
нотам. Черт возьми, Рюб, что вы хотите, чтобы я вам сказал?
"Да, согласен, где расписаться?.."
Он кивнул.
- Трудно, я знаю. Но другого способа просто нет, вот и все.
- Он посмотрел на меня пристально и тихо сказал: - Вам-то
легче, чем многим другим. Вы не женаты, детей у вас нет. И
работа ваша вам осточертела - мы и это знаем. Так оно же
естественно! Работа у вас действительно ерундовая, и делать-то
ее не стоит. Вам скучно, вы недовольны собой, а время идет.
Через два года вам стукнет тридцать, а вы все еще не решили,
что делать в жизни...
Рюб откинулся на теплый камень и отвел взгляд в сторону -
на аллею, на людей, снующих туда-сюда под полуденным осенним
солнцем; он давал мне возможность поразмыслить. А ведь он
только что сказал сущую правду... В конце концов я повернулся
к нему снова - он только того и ждал.
- Рискните, - предложил он. - Сделайте глубокий вдох,
закройте глаза, зажмите нос и ныряйте! Или вы предпочитаете
по-прежнему продавать мыло, жевательную резинку и дамские
лифчики или что там еще есть у вас в репертуаре? Вы же молодой
человек, черт побери!..
Он потер руки, стряхивая крошки, затем легко,
по-спортивному быстро встал. Я тоже встал. Удивляясь
собственному раздражению, спросил:
- Не слишком ли многого вы хотите - чтобы я доверился вот
так, на слово, совершенно незнакомому человеку? А если я влезу
в ваше таинственное предприятие и окажется, что там нет ничего
интересного?
- Исключено.
- Ну, а если?..
- Как только мы удостоверимся, что вы действительно нам
подходите, мы расскажем вам, в чем дело, но мы должны быть
уверены, что вы с нами. Нам нужно ваше предварительное
согласие - только так и не иначе.
- Мне придется куда-нибудь поехать?
- Со временем. Придумав версию для знакомых. Ни к чему,
чтобы кто-нибудь начал вдруг допытываться, куда запропастился
Сай Морли.
- Это опасно?
- Видимо, нет. Но, сказать по правде, мы просто не знаем.
Направляясь к выходу из парка у перекрестка Пятой авеню и
Пятьдесят девятой улицы, я размышлял о том, как сложилась моя
жизнь в Нью-Йорке - два года назад я приехал сюда в поисках
куска хлеба, чужак художник из Буффало с папкой эскизов под
мышкой. Время от времени я обедал с Лэнни Хайндсмитом,
художником, которого встретил на первой своей нью-йорской
работе; после обеда мы обычно шли с ним в кино или в кегельбан
или еще куда-нибудь. Случалось, и довольно часто, что я играл
в теннис с Мэттом Флэксом, бухгалтером из моего нынешнего
агентства; кроме того, Мэтт ввел меня в компанию, где каждый
понедельник собирались и играли в бридж. Пэрл Москетти служила
бухгалтером - экспертом по парфюмерии - это тоже на первой
моей работе; с ней мы встречались, а иногда проводили вместе
весь уик-энд, но в последнее время я ее, признаться, не видел.
Вспомнил я и Грейс Энн Вундерлих, приезжую из Сиэттла, с
которой ненароком познакомился в баре "Лонгчемпс", что на углу
Сорок девятой улицы и Мэдисон-авеню; она сидела за отдельным
столиком и плакала от одиночества над своим коктейлем. С тех
пор при каждой встрече мы слишком много пили, по-видимому
следуя примеру первого раза. Но больше всего я думал о Кэтрин
Мэнкузо, с которой теперь виделся все чаще и чаще и которой,
как начал подозревать, когда-нибудь сделаю предложение.
Думал я и о своей работе. В агентстве мной были довольны, и
зарабатывал я неплохо. Конечно, не о таком я мечтал, когда
учился в художественной школе в Буффало, но, собственно, я
тогда и сам не представлял, чего хочу.
В общем и целом все у меня складывалось отнюдь не дурно. Не
считая того, что в этой моей жизни, как и в жизни большинства
моих знакомых, зияла огромная дыра, какая-то чудовищная
каверна, и я понятия не имел ни о том, как ее заполнить, ни
даже о том, что могло бы ее заполнить. Рюбу я сказал:
- Бросить работу. Бросить друзей. Исчезнуть. Почем я знаю,
что вы не какой-нибудь новоявленный работорговец?
- А что, похож?
Выйдя из парка, мы опять остановились у перекрестка.
- Ну вот что, Рюб, - сказал я, - сегодня пятница. Можно мне
хотя бы подумать? Субботу и воскресенье. Не надейтесь, что я
соглашусь, но в любом случае дам вам знать. Не представляю
себе, что еще сказать вам сию минуту...
- Как насчет разрешения на обыск? Я хотел бы сразу же
позвонить из ближайшего автомата, вон из "Плазы", - он кивнул
на старую гостиницу по другую сторону Пятьдесят девятой улицы,
- и не откладывая послать человека к вам домой...
Я вновь ощутил, что к лицу приливает кровь.
- Что вы будете там искать? Сами не знаете? Он кивнул.
- Если там есть письма, он их прочтет. Если что-то
припрятано - найдет.
- Ладно, черт бы вас побрал! Валяйте! Только ни шиша
интересного он там не отыщет!..
- Знаю, - Рюб прямо-таки потешался надо мной. - Он и
смотреть не станет. Никому я звонить не собираюсь. Никто не
будет обыскивать вашу халупу, да никому это и не нужно.
- Какого же дьявола вы мне морочите голову?
- А вы не догадываетесь? - С минуту он пристально глядел на
меня, потом широко улыбнулся. - Вы еще не догадываетесь и даже
не поверите мне, но дело в том, что решение вы уже приняли.
В субботу с утра Кейт и я поехали на денек в Коннектикут.
Погода держалась ясная, солнечная - такой долгой осени я и не
припомню. Мы спешили воспользоваться ею, пока не поздно, и
отправились в путь на принадлежащей Кейт таратайке. Это была
старая-престарая таратайка с подножками, откидным верхом и
выступающим радиатором, и хотя Нью-Йорк - город мало
приспособленный для автовладельцев, Кейт все-таки держала ее:
машина точнехонько втискивалась в узкое пространство между
домами близ ее магазинчика, если, нарушив правила движения,
въехать на тротуар. Правда, забираться в машину и выбираться
из нее приходилось перелезая через багажник, зато не надо было
платить за гараж, что оказалось бы Кейт не по средствам.
У нее был крохотный антикварный магазин на Третьей авеню в
районе Сороковых улиц. Как-то мне понадобилась для очередной
рекламы старинная настольная лампа, и я подошел к магазинчику
Кейт и остановился у витрины, а она в ту минуту доставала
оттуда какую-то безделушку. Я взглянул на Кейт - интересная
девушка, густые темно-каштановые волосы медного, но не рыжего
оттенка, слегка веснушчатая кожа, карие глаза, какие и должны
быть при таких волосах. Но приворожило меня не лицо, вернее не
черты лица, а его выражение. Достаточно было одного взгляда,
чтобы понять: такое лицо принадлежит очень хорошему человеку.
И, наверно, поэтому, едва она взглянула на меня, я набрался
смелости и, прежде чем сообразил, что именно этой смелости мне
обычно и не хватает, сложил пальцы щепоткой и послал ей в
витрину воздушный поцелуй, чуть скосив глаза. Она улыбнулась,
а я, пока не растерял еще непривычную смелость, вошел в
магазин в надежде, что найду какие-нибудь подходящие слова. И
нашел-таки: я заявил ей, что мне нужна новая наполеоновская
треуголка, поскольку прежнюю у меня украли. Она опять
улыбнулась, окончательно доказав мне доброту своей натуры, и
мы разговорились. И хотя мое предложение пойти выпить по чашке
кофе было тогда отвергнуто, я вернулся на следующий день, и мы
поужинали вместе...
Не стану пересказывать здесь того, что касается только Кейт
и меня. Я читал немало таких описаний - со всеми и всяческими
подробностями, без купюр; подчас, когда это было хорошо
написано, мне даже нравилось то, что я читал. Однако сам я
человек другого склада, и точка. Я не хотел бы, я просто не
могу себе представить, чтобы все знали обо мне все. Мне
нравится об этом читать, но у меня нет ни малейшего желания
это описывать. Кроме того, ничего особенного я и не утаиваю.
Так что если вам померещится, что вы что-то такое видите между
строк, то, может, вы и правы, а может, и нет. В любом случае
не подробности наших отношений с Кейт составляют предмет моего
рассказа.
Мне казалось, что за субботу и воскресенье я и не вспоминал
толком о Рюбе и его предложении. Тем не менее в понедельник в
два тридцать пополудни, покончив с последним эскизом из
"мыльной серии", я зашел в кабинетик к Фрэнку Дэппу, положил
эскизы ему на стол и уже повернулся, чтобы уйти, но вместо
того открыл рот и не без удивления услышал, что прошу расчет.
Мне удалось кое-что накопить, сказал я Фрэнку, и теперь, пока
еще не поздно, я хочу посмотреть, не получится ли из меня
серьезный художник. Это была ложь, и тем не менее я о чем-то
таком, случалось, подумывал.
Хотите заняться живописью? - спросил Фрэнк, откинувшись на
спинку стула.
- Нет. В наше время живопись становится все более
абстрактной и беспредметной.
- Вы разве антиабстракционист?
- Да нет. Пожалуй, я даже поклонник Мондриана, хоть и
считаю, что он в конце концов зашел в тупик. Если у меня и
есть какие-то наклонности, то разве к бытовым сюжетам. Судя по
всему, займусь графикой.
Фрэнк задумчиво кивнул. Он и сам мечтал о том же, но у него
было двое детей-школьников, и скоро им придет пора поступать в
колледж. Он сказал, что если мне так уж приспичило, то я могу
уйти, как только сдам текущую работу, да и вообще он хотел бы
по такому случаю выпить со мной на счастье, и я сказал
спасибо, чувствуя себя свиньей из-за того, что солгал ему, и
спустился на лифте в вестибюль, к телефону-автомату. Войдя в
будку, я набрал номер, который дал мне Рюб.
Соединиться с ним оказалось нелегким делом. Сперва мне
ответила женщина, потом мужчина, потом пришлось подождать еще
минуты две, и телефонистка потребовала, чтобы я опустил еще
монету. Наконец к аппарату подошел Рюб, и я сказал:
- Звоню вам, чтобы предупредить, что, если я пойду на эту
затею, мне придется поделиться с Кэтрин...
- Ну что ж, пока не убедимся в том, что вы нам подходите,
вам будет нечем особенно-то делиться. Если окажется, что вы не
подходите, мы извинимся за беспокойство, и в таком случае не
возникнет необходимости о чем-либо с ней говорить. Вас это
устраивает?
- Вполне.
- Если же вы действительно станете полноправным участником
проекта и узнаете, чем мы тут занимаемся... - Он помедлил. -
Ну, так, черт побери, скажете ей, если вам так уж этого
хочется. У нас есть двое женатых, и жены их в курсе дела. Мы
взяли с них подписку о неразглашении и надеемся, что все будет
в порядке.
- Ладно. А что, если она проболтается? Или я сам? Все-таки
интересно.
- Ночью к вам по дымоходу спустится некто в черном трико и
в маске и выстрелит в вас из бесшумного пневматического ружья
парализующей стрелой. Затем он замурует вас в прозрачный
пластмассовый куб до 2001 года. О господи, да ничего не будет!
Думаете, вас прикончит ЦРУ или еще что-нибудь в таком духе?
Все, что мы можем, так это подбирать людей, которым, по нашему
мнению, стоит доверять. А вашу Кэтрин мы, между прочим, видели
и кое-что о ней осторожненько разузнали. Если начистоту, то из
вас двоих я бы скорее доверился ей, чем вам. Ну, так по рукам?
Был соблазн выдержать паузу, но я не стал кокетничать.
- По рукам.
- Хорошо. В первый же свободный день приезжайте к нам часам
к девяти утра. Запишите адрес...
И вот три дня спустя, в четверг утром, в начале десятого,
слишком взволнованный, чтобы высидеть в такси, я шел под
дождем - хорошая погода, увы, кончилась - и искал адрес,
который назвал мне Рюб. Недоумение мое все возрастало: я
находился в северо-западной части города, в районе небольших
фабрик, мелкооптовых фирм и мастерских, механических и
переплетных. По обеим сторонам улицы, впритык друг к другу,
теснились машины, поставленные правыми колесами на тротуар.
Сам тротуар был захламлен мокрой бумагой, мятыми картонными
стаканчиками, битым стеклом, и, кроме меня, на улице не было
ни души. Сверяясь с адресом, я шел на запад, к реке. Прошел
мимо грязного, некогда оштукатуренного здания; в окнах
виднелись штабеля картонных ящиков, а вывеска оповещала: "Баз
Баннистер, световые рекламы". Следующими были "Братья Фиоре,
новинки оптом"; на двери красовался висячий замок, а в
подъезде лежала разбитая бутылка из-под вина. Напротив, по
другую сторону пустынной улицы, тянулся металлический сетчатый
забор, а за ним ржавеющие под дождем пирамиды автомобильных
кузовов, побывавших под прессом.
Я начинал подумывать, что пал жертвой розыгрыша и что Рюб
Прайен просто... кто? Актер, нанятый специально для того,
чтобы разыграть меня? Вряд ли - и все же если адрес, который
он дал мне, действительно существовал, то приходился на
следующий квартал, а этот квартал занимало одно огромное
шестиэтажное здание из красного, почерневшего от сажи кирпича;
здание венчала обветренная деревянная водонапорная башня, а
чуть пониже крыши шла выцветшая белая надпись "Братья Бийки,
перевозки и хранение грузов, 555-8811", и, судя по виду
надписи, ее не обновляли много лет.
Окон в здании не было вовсе, кроме двух на ближнем ко мне
углу. Стекло зеркальных витрин, расположенных на уровне улицы,
несло на себе облезлые золотые буквы: "Братья Бийки". Сквозь
стекло просматривалась маленькая контора - за столом у окна
сидела девушка и выбивала счета на электрической счетной
машине. На кирпичной стене, обращенной ко мне, краской в
прямоугольной рамке было обозначено: "Междугородные и местные
перевозки. Складские работы и хранение грузов. Подряды по всем
объединенным грузовым автолиниям", а внизу у железных ворот
стоял зеленый фургон с той же надписью: "Братья Бийки,
перевозки и хранение грузов". Двое в белых спецовках кидали
тюки одеял защитного цвета в заднюю дверь фургона.
Мне ничего не оставалось, как подойти к зданию, хоть я и
знал заранее, что номер будет не тот, который дал мне Рюб. Так
оно и оказалось. Я прошел мимо и двинулся дальше под холодным
дождем вдоль обшарпанной кирпичной стены. Меж стеной и
тротуаром из узкой полоски утрамбованной земли выбивались
хилые обломанные кустики. За их жесткие веточки цеплялись
обрывки целлофана, на стене краскораспылителем были выведены
похабные слова, и я начал даже размышлять, хватит ли у меня
духу попроситься у Фрэнка обратно на работу.
В самом конце здания меня ждала простая деревянная дверь с
потертой медной ручкой и замочной накладкой. Серая краска
потрескалась и местами слезла вообще, а дверь, казалось, не
открывали годами. Однако над ней на мокрых кирпичах - белые
цифры облупились настолько, что почти и не разобрать, - был
нанесен нужный мне номер. Я постучал в дверь. Никакого ответа,
лишь откуда-то сверху доносился будничный грохот большого
города да дождь барабанил по капотам и крышам машин у меня за
спиной. Я не верил, что кто-нибудь отзовется на мой стук, не
верил, что там за дверью есть кто-то, кто мог бы отозваться.
Но я ошибся. Ручка повернулась, дверь открылась, и на
пороге вырос черноволосый молодой человек в белой спецовке;
над нагрудным кармашком спецовки красными нитками было вышито
имя Дон, а в руке он держал номер "Спортс иллюстрейтед".
- Привет, - сказал он. - Заходите. Ну и погодка!
И я вошел. Мы очутились в тесной, не больше десяти
квадратных метров, комнатушке без окон, освещенной лампами
дневного света; там был письменный стол, вращающееся кресло и
три облезлых дубовых стула с прямыми спинками. На стене висел
фирменный календарь "Братьев Бийки" и несколько фотографий -
улыбающиеся шоферы и грузчики у вереницы фирменных грузовиков.
- Ну, мистер, - сказал человек в спецовке, садясь за стол,
- так чем можем служить? Перевозки? Хранение?..
Я ответил, что мне нужен Рюб Прайен, в глубине души
опасаясь, что он посмотрит на меня с недоумением; однако он
спросил мою фамилию, набрал номер и, показав подбородком в
сторону крючков на стене, предложил:
- Повесьте плащ и шляпу. - Затем в телефон: - Мистер Морли
спрашивает мистера Прайена. - Выслушав ответ, сказал: -
Хорошо, - и повесил трубку.
- Сейчас он придет. Чувствуйте себя как дома...
С этими словами молодой человек откинулся в кресле и
углубился в свой журнал.
Я сидел и старался представить себе, что же будет дальше,
однако зацепиться было совершенно не за что, и я принялся
разглядывать развешанные по стенам фотографии. Одна из них
была подписана: "Наша команда, 1921", и на ней был изображен
фургон фирмы "Бийки", старый-престарый фургон с колесами на
спицах и литыми резиновыми шинами; половина "команды" носила
роскошные усы.
Справа от меня щелкнула дверь, заделанная заподлицо со
стеной. Я обернулся на звук - и обратил внимание, что с нашей
стороны ручки нет и в помине. Появился Рюб, придержал дверь
ногой, чтоб не закрылась. На нем были чистые холщовые штаны и
белая, с открытым воротом футболка.
- Ну что, нашли нас? - Он протянул мне руку. - Привет, Сай.
Рад вас видеть.
- Спасибо. Как видите, нашел. Невзирая на маскировку.
- Собственно, это даже не маскировка. - Он поманил меня и,
когда мы вошли, отпустил дверь; она негромко лязгнула, и я
сообразил, что это окрашенный металл. Мы оказались в коротком
коридорчике с бетонным полом, лицом к лицу с зелеными
эмалированными дверями лифтов, и Рюб протянул из-за моего
плеча руку, чтобы нажать кнопку. - Здание такое, каким оно
было на протяжении многих лет. Во всяком случае, снаружи. Еще
десять месяцев назад здесь действительно находилась фирма по
перевозкам и хранению, этакое семейное дело. Мы купили эту
фирму и до сих пор занимаемся понемногу и перевозками и
хранением в небольшом отгороженном помещении - ровно столько,
чтобы сохранить видимость...
Дверь лифта скользнула в сторону, мы вошли в кабину, и Рюб
нажал кнопку "6". Все остальные кнопки, кроме "1", были
заклеены грязной лентой.
- Прежних работников, кто постарше, отправили на пенсию,
других постепенно заменили нашими людьми. Меня, например,
"наняли", и мне пришлось с месяц поработать такелажником. Едва
не помер...Рюб улыбнулся хорошей, открытой улыбкой, на которую
я невольно ответил. - Потом мы чуть повысили тарифы - немного,
совсем чуть-чуть. И клиенты, как правило, стали обращаться к
конкурирующей фирме. Тем не менее все выглядит по-прежнему.
Дело идет, пришлось даже приобрести два новых фургона. Чертову
уйму барахла вывезли отсюда в этих закрытых фургонах -
собственно, все нутро здания. И, пожалуй, еще больше ввезли...
Зеленая дверь открылась, и мы вышли с коридор. Здесь все
было отчетливо новое, все как в любом современном учреждении:
покрытые пластиковой плиткой, натертые полы и свет, падающий
сквозь окна в потолке; бежевые крашенные стены и черные
стрелки - указатели направлений и номеров комнат; свернутые
пожарные шланги под стеклом; кое-где фонтанчики с питьевой
водой; пронумерованные двери заподлицо со стеной, и у каждой
двери черно-белые пластмассовые таблички. Проходя мимо, я
читал эти таблички в надежде узнать хоть что-нибудь, но на них
стояли только ничего не говорящие мне фамилии: м-р У. O'Нил,
м-р В. Зальян, мисс К. Вич...
Рюб показал рукой на очередную дверь; пластмассовая
табличка сбоку гласила: "Отдел найма".
- Придется начать отсюда: анкеты, налоги, удержания,
страховка и так далее. Без всей этой ерунды даже мы обойтись
не можем... - Он открыл дверь, уступая мне дорогу, и мы
очутились в небольшой приемной, наполовину занятой большим
столом; за столом сидела девушка и печатала на машинке. -
Роза, это Саймон Морли, наш новый сотрудник. Знакомьтесь, Сай,
это Роза Макаби.
Мы поздоровались, и Рюб спросил:
- Сколько вам потребуется. Роза? Примерно полчаса?
Она ответила, что минут двадцать пять. Рюб сказал, что он
вернется за мной, и удалился.
- Сюда, пожалуйста, мистер Морли. - Девушка открыла еще
одну дверь и провела меня в соседний кабинет, без окна и почти
без мебели; свет шел сверху через проем в потолке. - Садитесь,
пожалуйста. - Я подошел к столу и сел во вращающееся кресло. -
Анкеты все здесь. - Она открыла ящик и вынула штук
шесть-восемь скрепленных вместе анкет разных цветов и
размеров. Сняла скрепку и разложила их под настольной лампой,
включив ее свободной рукой. - Вот они. Заполните все подряд,
мистер Морли; сначала эту, длинную. Вот вам ручка. - Она
подала мне шариковую ручку. - Это не должно занять у вас
слишком много времени. Если что будет неясно, позовите меня. -
Она показала кивком на маленький столик около моего кресла;
крышка столика была украшена сложным узором - инкрустацией по
дереву, и на ней, точно в центре, расположился белый телефон.
Девушка улыбнулась и вышла, прикрыв за собой дверь. Я взял
ручку и огляделся. У стены напротив стоял зеленый картотечный
шкаф, за спиной у меня висело зеркало, а справа у двери
небольшая акварель в рамке - крытый мост, сделано неплохо, но
в общем заурядно. Больше смотреть оказалось не на что, и я
сосредоточил свое внимание на бумагах, разложенных под
настольной лампой; тут были формы для удержания налогов,
страховки на возможную госпитализацию и все такое прочее.
Придвинул к себе длинную анкету, озаглавленную "Листок по
учету кадров", и начал заполнять ее. В первый пункт я вписал
свою фамилию и имя, затем место рождения: Гэри, штат Индиана;
день рождения: 11 марта 1942 года - и еще успел подумать:
"Неужели кто-нибудь будет все это читать?.." На столике у
самого моего локтя вдруг зазвонил телефон, я повернулся в
кресле, поднял трубку - и по спине у меня невольно пробежал
холодок: телефон был зеленый. А ведь только что, минуту назад,
он был белым - я твердо помнил это, но тем не менее теперь он
стал зеленым.
- Да? - сказал я в трубку.
- Мистер Морли, за вами пришел мистер Прайен. Вы уже
заканчиваете?
- Заканчиваю? Да я только начал!.. Последовала секундная
пауза.
- То есть как это - только начали? Мистер Морли, вы сидите
там уже... - она помолчала, будто сверяясь с часами, - уже
больше двадцати минут.
Я не знал, что и сказать.
- Вы ошибаетесь, мисс Макаби. Я только-только начал...
В голосе ее нетрудно было почувствовать сдержанное
раздражение.
- Будьте добры, заканчивайте, мистер Морли. У мистера
Прайена назначен прием к директору.
Телефон замолчал, и я медленно положил трубку. Неужели я в
самом деле мог замечтаться на целых двадцать минут? Я вновь
взялся за анкету, которую начал заполнять, - и тут же в ужасе
вскочил на ноги; кресло отлетело назад и с треском въехало в
стену. Ибо в анкете против пунктов, следующих за фамилией,
местом и днем рождения, было вписано имя моего отца: Эрл
Гейвин Морли; место и год его рождения: Манси, штат Индиана,
1908; девичья фамилия моей матери: Стронг; мои увлечения:
графика и фотография; полный перечень мест моей прежней
работы, начиная с фирмы "Нэфф и Картер" в Буффало. И все
другие анкеты, все до одной, были заполнены, как и эта, и
несомненно моим собственным почерком. Просто невозможно, чтобы
я проделал все это сам того не ведая, но так оно и было. Никак
не верится, что я провел здесь двадцать минут, - но,
по-видимому, провел. И белый телефон - я снова поглядел на
него - оставался все еще зеленым. Волосы у меня на шее
пошевеливались, пытаясь встать дыбом, и желудок судорожно
сжался от страха.
Потом я опомнился. Я не заполнял этих анкет, я был
совершенно уверен, что не заполнял! Я провел в этой комнате
самое большее три-четыре минуты, и в этом я тоже был
совершенно уверен. Я прищурился, глядя в раздумье поверх
стола, и тут обратил внимание на акварель на стене. Никакого
моста теперь не было, а была гора, заросшая сосновым лесом, с
заснеженной вершиной, - и я рассмеялся в открытую, страх
окончательно исчез. Дверь отворилась, и в комнату вошел Рюб
Прайен.
- Ну как, закончили? Что случилось?
- Послушайте, Рюб, какого черта вы все это затеяли? - Я
стоял и улыбался ему; он приблизился к столу. - Зачем вам
понадобилось уверять меня, будто я провел здесь двадцать
минут?
- Но вы действительно провели здесь двадцать минут.
- И картинка эта, - я кивком показал на нее, - тем временем
стала вместо моста горой?
- Картинка? - Рюб стоял у стола и, повернувшись, взглянул
на акварель с озадаченным видом. - На ней всегда была гора...
- И телефон всегда был зеленый, да, Рюб? Он посмотрел на
телефон.
- Ну да, насколько я помню, всегда. Я медленно покачал
головой, не переставая улыбаться.
- Не выйдет, Рюб. Я пробыл тут от силы пять минут. - Я
показал рукой на бумажки, разбросанные по столу. - И их я не
заполнял, пусть почерк и очень похож на мой - все равно не
заполнял...
Рюб с минуту смотрел на меня через стол, и в глазах у него
читалась озабоченность. Потом он сказал:
- Что если я поклянусь вам, Сай, что вы пробыли тут... - он
бросил взгляд на часы, - чуть меньше двадцати пяти минут?
- Вы соврете.
- А если Роза тоже поклянется?
Я только покачал головой. Затем неожиданно присел возле
телефонного столика и заглянул под крышку. Там висел белый
аппарат - трубку удерживала от падения изогнутая медная дужка,
рядом с ней была прикреплена маленькая железная коробочка, я
от этой коробочки вниз, по внутренней стороне ножки, тянулись
два провода. Я нажал на край крышки столика, где-то в
инкрустации сдвинулась филенка, белый телефон выкатился
наверх, а зеленый скользнул вниз, на поддерживающую дужку. Я
поднял взгляд на Рюба - теперь и он улыбался и через плечо
жестом приглашал кого-то из соседней комнаты.
Вошел мужчина без пиджака, молодой, темноволосый, с тонкими
подстриженными усиками. Рюб представил нас друг другу: "Доктор
Оскар Россоф - Саймон Морли". Мы поздоровались, доктор
протянул мне руку через стол, я подал ему свою, но, вместо
того чтобы пожать ее, он пальцами взял меня за кисть и нащупал
пульс. Спустя минуту он заявил:
- Пульс почти нормальный и еще замедляется. Хорошо. - Он
отпустил мою руку и с довольной усмешкой спросил: - Как вы
узнали? Что вас надоумило?
- Да ничего, кроме того, что это просто невероятно. Просто
я знал, что не заполнял ваших анкет. И что никак не пробыл
здесь двадцати минут. - Невольно осклабившись, я показал на
акварель. - И что две минуты назад эта вот дурацкая гора была
не горой, а мостом.
- Полный самоконтроль, - пробормотал Россоф, даже не дав
мне кончить. - Превосходно, - обратился он к Рюбу, - очень
хорошая реакция. - И опять повернулся ко мне: - Для вас это,
быть может, и пустяки, но, смею вас заверить, многие ведут
себя совершенно иначе. Один тут как подскочил, как бросился
наутек - еле-еле поймали в коридоре, чтобы растолковать, что к
чему.
- Ну и прекрасно, я рад, что прошел. - Я старался не
показать виду, что чувствовал себя, как школьник, только что
выигравший конкурс по правописанию. - Но к чему все это? И как
вы это сделали?
- Ваши анкетные данные мы знали, - ответил Рюб. -
Специалисту по подделке почерков потребовалось четыре часа,
чтобы заполнить анкеты симпатическими чернилами - все пункты,
кроме первых трех, которые мы оставили вам. В настольную лампу
вмонтирована маленькая инфракрасная лампочка - достаточно
включить ее, и симпатические чернила проявятся за несколько
секунд. Роза наблюдала за вами в зеркало у вас за спин