не скрывая злорадства, обменялись улыбками. -- Как ваша нога? -- спросил Гай после паузы. -- Я заметил, что вы прихрамываете. -- Пустое, -- отмахнулся Датчанин. -- Пойдем лучше посмотрим на этого Гури. Известная личность. Я о нем кое-что слышал... Гури Длинноволосый сидел рядом с шерифом и разглагольствовал. Приятным человеком романскую знаменитость не назовешь. Первое, что бросалось в глаза, -- длинные светлые неопрятные волосы, падавшие на плечи и спину тонкими прядями. За это он и получил свое прозвище Длинноволосый (вернее, "Име-ющий-Волосы-Как-Поводья). Через все лицо Гури тянулся уродливый рубец, так что рот его съехал на сторону. Голос у него был высокий, визгливый. После каждой фразы Гури заливался хохотом, запрокидывая голову и теребя прядь своих похожих на конскую гриву волос. Некоторое время Греттир смотрел на него, широко раскрыв глаза от изумления. Ему не верилось, что столь вульгарная личность могла служить образцом для подражания славным рыцарям. Этот человек словно насмехался над детской мечтой Греттира. Наконец Гури, заполонивший собой все пространство пиршественной залы, стал настолько отвратителен, что Греттир тихонько вышел вон. -- И вот я сижу здесь и пью в полнейшем одиночестве, -- бормотал молодой человек, -- но, клянусь девственностью святой Касильды, это намного лучше, чем пить в обществе Гарсерана... или Гури... имеющего волосы как поводья... Этот тип -- валлиец, так он сказал. Говорят, валлийцы -- предки саксов. Или саксы предки валлийцев? Франки завоевали Галлию. Карл Великий провозгласил себя императором-. Датчане завоевали Англию. Но тогда там уже были валлийцы. Рассвет застал мертвецки пьяного Греттира спящим в кресле. Голова Греттира была запрокинута, рот раскрыт, дыхание с трудом вырывалось из его груди. Ему снились кошмары. Ненастным ноттингамским утром Греттир Датчанин проснулся от лютой головной боли. Он сел в постели, морщась, и сжал ладонями виски. "Если бы здесь был Хелот, я не напился бы вчера как свинья", -- подумал он. Досада на исчезнувшего друга вспыхнула и погасла. Он снова улегся, стараясь поменьше двигать головой. -- У, тронь, -- произнес ненавистный женский голос. Греттир застонал: -- Уйди ты, Христа ради... Послышалось злобное шипение, затем возле постели страждущего материализовался призрак Бьенпенсанты. -- Санта, -- безнадежно взмолился Греттир, -- аминь, рассыпься... -- Ну ты наглец, -- протянула Санта, поудобнее устраиваясь в кресле напротив постели. -- Ведь петухи уже были.. тебе в замке надлежит обитать, призрак! -- Скотина, -- хладнокровно отозвалось привидение. -- Ты же пьешь, животное! Ты каждый день пьешь. В твоем возрасте -- и так надираться. Зачем ты, например, связываешься с этим Гарсераном? Он гнусный тип, спаивает подростка... -- Замолчи, нечистый! Призрак встал, прошелся по комнате, шумя платьем так, словно оно было настоящее. Вместо того чтобы, подобно всем неприкаянным душам, желать вечного успокоения, прабабушка Греттира явно не рвалась в могилу. -- Правильно тебя прадедушка кокнул, -- сказал Греттир, поглядывая на призрак с бессильной злобой. Санта подошла к окну и оперлась на подоконник, подняв острые плечи, с которых складками ниспадало ее старинное одеяние. Отозвалась ехидно: -- Тебе-то этот подвиг повторить не удастся... -- Господи, за что?! -- возопил беспомощный страдалец. -- Не ты первый задаешь этот вопрос, -- задумчиво проговорила Санта, -- не ты последний. "За что?" Действительно -- за что?! Но ты кричишь это, опухший от пьянства, лежа в своей постели. А ведь могло быть и иначе. Подумай, сколько людей пытались узнать: "за что?!" За что их пытали, ничего не спрашивая, а потом казнили, ничего не доказав... Греттир застонал в голос. -- И только я одна не спросила твоего прадедушку, за что он меня задушил. Потому что знала. И в этом мне повезло больше, чем многим. -- Привидение подсело к Греттиру на кровать и обиженно отвернулось. -- Мог бы быть со мной и откровеннее. Мы все-таки не чужие... -- Ах, как мне плохо, Санта... -- сдался Греттир. Бьенпенсанта тотчас оживилась: -- Дай слово, что бросишь пить. -- Честное слово. Прохладные ладошки призрака скользнули по лбу и вискам, снимая боль. -- Дружил бы с Гисборном, он такой положительный.. -- Гай вечно занят в казарме. И потом, Санта, ты же знаешь, у меня есть настоящий друг. Хелот из Лангедока. Но он уехал. И такая без него тоска, право... Поневоле потянешься к первому встречному. -- Твой Хелот -- подозрительный тип, бродяга, -- назидательно сказала Санта. -- С разбойниками водился... ужас. Исцеленный от похмелья Греттир даже подпрыгнул в постели. -- Водится с разбойниками! Это идея! Он вскочил и забегал по комнате, собирая разбросанную одежду. Санта, сидя на кровати, с удивлением следила за воскресшим правнуком. Ее бледное личико выражало крайнее неудовольствие. -- Что ты задумал, убогий? Греттир уже гремел оружием. -- Поеду в лес, -- объяснил он. -- Может быть, там о нем слышали. -- Что-о? Да ты с ума сошел! -- Возможно, Санта. Возможно. Впервые со времени исчезновения Хелота юноша ощущал такой подъем. Он ласково взял привидение за подбородок и поцеловал в бесплотный лоб. -- Хелот -- мой друг, поняла? Санта качнула гладко причесанной головкой. Четким движением Греттир отправил в ножны свой недлинный меч. -- Если меня убьют, я составлю тебе компанию, -- легкомысленно сказал он. -- Буду завывать в камине, а ты примешься рыдать в шкафу у шерифа сэра Ральфа. Надеюсь, он не пересыпает свои тряпки нафталином. Бьенпенсанта тяжело вздохнула: -- Не так уж просто быть призраком, как тебе кажется, Греттир. Но правнук уже скрылся за дверью. Санта поднялась и в развевающихся темно-синих одеждах стремительно прошла из спальни в галерею, оттуда вниз, на кухню, где прихватила светлое токайское, и снова вернулась в спальню. Она разлеглась поудобнее на кровати и принялась потягивать вино, думая о своем. Ее беспокоили странные изменения Силы, которые она впервые ощутила в ту ночь, когда Хелот клятвенно обещал Дианоре найти и освободить возлюбленного девушки. Маленький мирок Санты нарушился. В нем как будто распахнули настежь дверь и окно, и потянуло сквозняком. Внизу загремели дверные засовы. Послышались шаги. Слуга сказал кому-то, тщетно пытаясь остановить вторжение: "Почивать изволят". Шаги неуклонно приближались, и Санта поморщилась. Посреди галереи шаги замерли. Видимо, визитер никак не ожидал, что хозяин дома в такой ранний час может куда-то уйти. Он стоял в недоумении, не вдруг сообразив, где же спальня. "Почивать изволят", как же! -- Сэр Греттир, где вы? -- позвал голос, и Бьенпенсанта, узнав Гарсерана, скривилась. -- Явился... -- проворчала она, вздохнула и устроилась поудобнее на мягких шкурах. Заложив за голову руки, она уставилась на паутину под потолком и деликатно, по-кошачьи, пару раз зевнула. Дверь спальни скрипнула. Вот ведь наглец. -- Вы спите, сэр? "Настырный тип, -- подумала Санта. -- Но показываться ему ни в коем случае нельзя. Донесет, подонок, на Греттира, решит, что мальчик привечает ведьму или водится с нечистой силой. И никто, ха-ха, не поверит, что я привидение и проклятие его рода. Связываться с ними, инквизиция, то-се..." -- Сэр, я пришел пожелать вам доброго утра. Красавец Гарсеран открыл дверь и встал на пороге. -- Мегdе(убийца)! -- выругалась Санта и немедленно дематериализовалась. Робин из Локсли сидел на поваленной березе, поджав под себя одну ноту, и мучительно ставил заплатку на свой зеленый плащ. Заплатка вздувалась, напоминая пузырь на месте ожога. Пальцы разбойника были исколоты иглой, веснушчатая физиономия кривилась. Собственно говоря, можно было бы и не ставить никаких заплаток, а заново кого-нибудь ограбить, но все так просто только в рассуждениях дилетантов. Локсли продолжал трудиться, скрипя зубами. Было начало лета, но жара стояла немилосердная. Комары и прочие летучие гады бурно праздновали начало брачного сезона, летали тучами и сделались совершенно невыносимы. Чтобы отпугнуть от себя кровососущих, Робин разложил маленький костерок. Когда дым летел в его сторону, мошка временно отступала, зато на глазах появлялись слезы. Стоило дымной завесе отклониться, как насекомые тучами облепляли уши и шею. К тому же жарило солнце. -- Нет, это какой-то ад, -- пробормотал Робин, в очередной раз втыкая иглу себе в палец. Он сунул палец в рот и оглянулся по сторонам. Пиршество природы продолжалось. Ей не было никакого дела до страданий отдельно взятого разбойника. Робин горестно вздохнул, подбросил в костерок гнилушку, которая тут же отчаянно задымила, и, кашляя, снова уткнулся в работу. За его спиной затрещал под чьими-то тяжелыми шагами хворост. "Интересно, -- подумал Робин, -- кто там ломится -- лось или отец Тук?" Робин обернулся, и тут костерок внезапно подпрыгнул и лизнул Робина за пятку. Разбойник отдернул ногу, потерял равновесие и упал по другую сторону березового полена, на котором сидел. -- Все, -- сказал он, -- мое терпение лопнуло. -- Привет, Робин! -- крикнул, появляясь на поляне, отец Тук. Его круглая красная физиономия была покрыта капельками пота. Робин поднялся на ноги, расправил свой плащ с уродливым горбиком заплатки, встряхнул его, потом присел и пошарил в траве. Отец Тук подошел поближе, с любопытством вытянув шею. Сидя на корточках, Робин торжествующе улыбнулся. -- Иголка потерялась, -- объявил он. -- Теперь моя совесть чиста, ибо утрачено орудие труда. -- И ты еще говоришь мне о совести, бездельник, -- укоризненно заметил Тук. -- Да пока ты тут занимаешься не своим делом, в харчевню Тилли и Милли нагрянули многочисленные враги. -- Пойдем лучше выпьем, -- предложил Робин. -- Тебе необходимо восполнить запасы утраченной влаги, Тук. -- Я не шучу, -- ответил бывший монах. -- Ко мне прибежала Милли вся в слезах... -- Эк удивил, Милли вечно вся в слезах, -- сказал Робин и нехотя встал. -- Ладно, поглядим, что там у них случилось. Оба затоптали костер и двинулись в чащу леса. Милли, сидевшая на пеньке в самом начале тропинки, поспешно встала. -- Как хорошо, что ты пришел, Робин, -- зачастила она. -- Представляешь, он явился к нам в харчевню,.. Ох, сама не знаю, как и удалось выскользнуть, Робин, ведь он такой глазастый, и все высматривает, высматривает, и все вынюхивает, вынюхивает... -- Успокойся, -- сказал ей Робин, видя, что Мели-санда даже приседает от волнения. -- Все будет хорошо. Кто к вам пришел? Гай Гисборн, говоришь? -- Да нет, какой там Гисборн... Уж этого-то мы знаем, слава Богу,.. Все трое двинулись по тропинке к харчевне: впереди отец Тук, за ним Робин, который внимательно слушал Мелисанду, то и дело с громким хлопком убивая на шее комаров. -- Приехал на коне, -- рассказывала Милли, -- сам бледный как смерть, и глаза СТРАШНЫЕ. Как будто смотрят не наружу, как у всех нормальных людей, а внутрь, в себя. Такой зарежет и не заметит. -- Она понизила голос. -- Заказал, между прочим, оленину, хоть это и запрещено! -- Как одет? -- обернувшись через плечо, спросил Робин. -- Богато и во все черное, -- заторопилась Мил-ли. -- И вооружен. Меч у него и два кинжала. И что такому нужно в нашей таверне, Робин? -- Да ведь он один? -- А кто его знает? Может, с ним засада какая пришла? Урочище Зеленый Куст открылось сразу же за мелким, пересохшим в жаркое время года ручьем, черное русло которого тонуло в душных белых цветах. Дальше начиналась поляна, край которой цепляла ноттингамская дорога. Робин остановил своих спутников, осторожно осмотрел окрестности, держа лук наготове, но ничего подозрительного не обнаружил. Все трое, озираясь, пересекли поляну и подкрались к двери харчевни. -- Ну, чего стоим? -- сказал Робин. -- Вперед! Он толкнул дверь и остановился на пороге. За столом действительно сидел богато одетый человек в черном и спокойно, без особенного, впрочем, аппетита, поглощал стряпню Мелисанды. Он сидел спиной к двери --не то от беспечности и глупости, не то от дурацкой самоуверенности. Посетитель не мог видеть вошедших, однако перед ним на стене четко обрисовались их тени, и человек этот уверенно произнес: -- Здравствуй, Локсли. На лице Робина мелькнуло удивление. Нахальство беловолосого норманна, сидевшего к нему спиной, неожиданно начало нравиться разбойнику. Он окинул эту спину оценивающим взглядом. Могучей, при всем желании, ее не назовешь. Посетитель, словно догадавшись, обернулся: -- Приглядываешь, куда лучше воткнуть нож, Робин? Робин прищурился: -- А, да это же приятель нашего Хелота. Ты сильно возмужал, парень, с той поры, как Алькасар хотел перерезать тебе глотку. -- Я искал тебя, Робин, -- смущенно отозвался Греттир. Он знал, что краснеет, и это ему совсем не нравилось. К тому же он не ожидал, что его сразу узнают. Локсли уселся на скамью, поставил острые локти на стол. Монах и хозяйка, стоя в дверях, наблюдали эту мирную сцену. -- Вот видишь, Милли, все путем, -- пробасил отец Тук и потащил ее по направлению к кухне. -- Так ведь они подерутся? -- нерешительно спрашивала хозяйка, тщетно пытаясь вывернуться из цепких объятий святого отца. -- Подерутся, ох подерутся, -- гудел бравый служитель церкви уже издалека. Донеслось приглушенное расстоянием взвизгивание Милли, которую, видимо, ущипнули. Локсли сказал: -- Ну что, Греттир, побеседуем? Зачем явился? -- Ты, стало быть, помнишь даже мое имя? Робин усмехнулся: -- Еще бы не помнить. Ведь это ради тебя Хелот провел с нами целый год... Не забыл? -- Будь я проклят, если забуду это. Вошел хозяин с двумя кружками доброго эля и плюхнул их на стол. Пена качнулась, но не расплескалась. Робин кивнул: -- Твое здоровье, Тилли. Хозяин улыбнулся и затопал прочь. Проводив его глазами, Робин повернулся к Греттиру: -- Как, будешь пить напиток грубых саксов? -- Почему бы и нет? -- храбро ответил Греттир и потащил к себе кружку. "Я же обещал Бьенпенсанте не пить", -- мелькнуло у него в голове. -- Так зачем ты сюда явился? -- спросил Робин. Сосуд с напитком грубых саксов на мгновение замер на полпути к цели. -- По делу, -- ответил Греттир и спокойно глотнул. -- Послушай, Локсли, мы с тобой, конечно, заклятые враги, но Хелот -- он был моим другом. Он ушел из Ноттингама к вам, в лес. Я бы очень хотел его видеть... Робин поставил свою кружку на стол и прищурился. -- Я тоже хотел бы его повидать, Греттир Датчанин. -- Что ты имеешь в виду? -- Хелот стал лесным стрелком не по своей воле. Мы все тут привязались к нему, полюбили его чудачества, его стихи. Кто из нас помнил, что он связал себя сроком всего на один год? Для нас тут год -- это уже целая жизнь, прожил и радуйся, благодари Бога за явленное чудо. А он помнил. И когда год прошел... -- Хелот с вами распрощался? -- Греттир не верил своим ушам. -- Ушел, -- подтвердил Робин. -- Честно говоря, я-то думал, что он ушел к тебе, в город. Он говорил мне, что считает тебя своим другом. -- Он так говорил? -- переспросил осчастливленный Греттир. Робин заметил за его спиной отца Тука, который воззрился на Греттира, целого и невредимого, с искренним удивлением. Серые глаза Робина вдруг заискрились, словно он предвидел нечто забавное. -- Сын мой, почему этот вражина еще жив? -- загремел отец Тук возмущенно. -- Мы с Милли уже отслужили по нему панихиду... -- Это не вражина, -- ответил Робин, -- а всего лишь друг нашего Хелота. Отец Тук обошел стол кругом и уселся напротив Греттира. -- Ах, этот... норвег... Хелотище носился с ним как дурень с писаной торбой... Ладно, пусть дышит. -- Он разочарованно махнул рукой. -- Странный он был тип, наш Хелот, -- добавил духовный отец после паузы. -- И ненависти не признавал, и меня убедил в том же. -- Ты теперь тоже ее не признаешь? Святой отец помотал головой: -- Не признаю. Только с позиций гуманизма. Только так. -- Хелот писал хорошие стихи, -- задумчиво сказал Робин. -- Нет, все-таки очень жаль, что он ушел. -- Куда же он мог деться? -- спросил Греттир осторожно. Локсли пожал плечами: -- Может, в Лангедок уехал? За дверью трактира послышалась отчаянная возня. Кого-то явно не то тащили, не то не пущали. Робин поднял голову и звучно произнес: -- А ну прекратить! -- Робин! -- взмолился пронзительный детский голос. -- Скажи ей, чтоб открыла дверь! -- Не велено! -- бубнила Милли. -- Люди разговаривают, дело важное, а ты тут лезешь с пустяками... -- Кем не велено? -- надрывался голос. -- Ну скажи, кем? Робин! -- Милли, пусти его. Ты что, с ума сошла? -- крикнул Робин через закрытую дверь. В трактир ворвался рыжий сын вдовы. Он был неправдоподобно красен и дышал тяжело. За ним следом вошла и Милли и неодобрительно уставилась на мальчишку, распустив губы и скрестив на поясе руки, покрытые веснушками. -- Где?! -- спросил мальчишка. -- Что "где"? -- поинтересовался Робин. -- Куда дели? -- уточнил рыжий. -- Скажи мне, Робин, что именно ты ожидал здесь увидеть? -- спросил Локсли. -- Как это что... Хелот же вернулся! Я сам слышал, что вы тут с ним сидите и пьете... И вот я прибежал. А где Хелот? -- Это всего лишь я, -- сказал Греттир. Сын вдовы разочарованно скользнул по нему глазами. -- А говорили, что Хелот... Он уселся рядом с Греттиром и покосился на него мрачно. Греттир улыбнулся ему, но мальчишка был занят совсем другими мыслями. -- Раз уж я зашел сюда, Милли, -- вкрадчиво начал рыжий, -- накормила бы ты меня? -- Тебя кормить -- даром продукты переводить, -- ответила матрона. -- Милли, душечка. Ведь ты могла бы быть моей бабушкой. Доброй бабулечкой. Милли открыла рот, чтобы достойно ответить, но тут вмешался Локсли: -- И в самом деле, накорми его, Милли. Хозяйка нехотя ушла на кухню, откуда донеслось гневное грохотание медной посуды. Робин-второй радостно сопел. -- Здорово ты ее, Робин. -- Мало тебя мать порет, -- отозвался Локсли. -- Меня?! Я ее последняя отрада. С небес упала миска бобов, сопровождаемая презрительным "ходят тут всякие". Рыжий притянул ее к себе обеими руками. Греттир сидел молча, опираясь подбородком на ладонь, и смотрел. Среди этих людей жил Хелот, его друг, рыцарь до мозга костей. Что же общего могло быть у рыцаря с этим народом? Отец Тук фамильярно облапил Греттира: -- Норвег, не скучай. Давай еще выпьем. -- Я датчанин, -- машинально поправил Греттир. Он все еще думал о своем. -- А где это -- Дания? -- спросил Робин-второй с набитым ртом. Но тут в трактир ворвался Малютка Джон и осведомился громогласно: -- Ну, кого вешаем? -- Тебя, -- сострил отец Тук и захохотал. Джон грузно плюхнулся рядом с ним на лавку и допил вино из кружки духовного отца. -- А говорили, что поймали какого-то лазутчика и негодяя, -- заметил он с явным разочарованием. -- Кто говорил? -- спросил Локсли. Джон пожал плечами: -- Люди... -- Ты спять все перепутал, Малютка, -- сказал отец Тук. -- Никаких лазутчиков нет в помине. Вот сидит вполне приличный датчанин, который полагал найти у нас Хелота. -- Ха! Чего захотел. Хелота сам черт теперь не найдет, -- ответил на это Малютка Джон. -- Куда его ветром понесло? Странствует." А еще был у него дружок из неверных -- тот тоже пропал. Сгинул на соляных копях, только и вспоминай. Хорошие они были ребята -- вот что я вам скажу. Отец Тук в тоске грохнул кулаком по столу: -- Погубили человека! Погубили! Это говорю вам я, ваш духовный наставник. И все мы виноваты в том, что он пропал. -- Будучи уже в сильном подпитии, отец Тук вонзил толстый палец в бок Греттира: -- А это что за гнус? А? -- Не гнус я тебе, -- обиделся изрядно пьяный, но все еще гордый Греттир. -- Сам вонючка. -- Это друг нашего Хелота, -- объяснил Локсли. -- Друг Хелота не может быть гнусом. -- Кто может быть гнусом, а кто не может -- это вопрос философии. Я квадривиумов не заканчивал. Я на тривиуме сломался. -- Хелот был гуманист. С позиций гуманизма, только так. -- Что такое гуманизм, Тук? -- Откуда я знаю? -- Сплошные тайны, сплошные загадки -- вот что я вам скажу. -- Нет, вы послушайте меня! Сэр Александр из Лангедока писал... -- Лангедок -- зто не в Англии. -- Еще раз плеснешь мимо кружки -- руки оторву. -- Меня толкнули. -- "Забудьте колокольный звон и из трубы дымок..." Каково? -- Он был замечательный поэт... -- Почему "был? Почему был"? -- Он умер -- вот почему. -- Сам ты умер. Он в Палестине. -- Он в Лангедоке. -- Ребята, датчанин упал. -- Он умер. Над распростертым на полу Греттиром возникла чья-то веснушчатая физиономия. Блаженно улыбаясь, Греттир попытался встать, и вдруг на его лице появилась тревога. Заметно волнуясь, он заговорил: -- Скажи, Робин... скажи честно... Святая Касильда -- неужели она не была девственницей? Потом все исчезло. Наутро Греттир взгромоздился на свою лошадь и, пожав руки лесным разбойникам, шагом двинулся в сторону Ноттингама. -- Если встретишь его, скажи нам, хорошо? -- крикнул вслед Малютка Джон. Локсли провожал Греттира глазами, пока тот не скрылся за поворотом лесной дороги. Греттир же предвидел встречу с призраком прабабушки, и было ему тошно. Когда он поднялся по лестнице своего дома, перемогая боль в затылке, и вошел в спальню, он увидел Санту, сидящую в кресле. Покачивая туфелькой и склонив голову набок, она пристально смотрела на него. Совесть проснулась в Греттире и принялась его терзать. -- Вернулся, -- сказала Санта почти ласково, -- живой... -- Чуть живой, -- уточнил Греттир. Но Санта уже учуяла, в чем дело, и заметно разозлилась. -- Опять с похмелья. И где же это ты так набрался на сей раз? -- В лесу, -- ответил Греттир. -- Я пил с Робин Гудом. Призрак поперхнулся и впервые за двести лет не нашелся, что ответить. ГЛАВА ВТОРАЯ С корзинкой, полной еловых шишек, Дианора шла по болоту знакомой дорогой, направляясь к урочищу Дальшинская Чисть. Подол ее платья из грубой холстины вымок, в башмаках хлюпала болотная влага. Уже несколько недель она жила в доме отшельника. Гай пока что не приходил забрать ее, но девушка ни на минуту не сомневалась в том, что брату известно, где она скрывается. Молчание Гая было для нее куда страшнее, чем яростное вторжение. Дианора терзалась догадками: что затевает брат? Она не решалась признаваться в своих страхах святому Сульпицию -- не хотела огорчать его попусту. Впрочем, отшельник и так почти обо всем догадывался. Дианора свернула на старую гать. И в этот момент ей показалось, что за ней кто-то следит. Она огляделась по сторонам, но никого не заметила. Пожав плечами, сделала еще несколько шагов. И тут небо как будто слегка потемнело, хотя ни тучки не было видно. Словно Бог взял да прищурился, а после вновь широко раскрыл глаза. В кустах, слева от дороги, зашуршало. Похолодев, Дианора замерла, уставившись в эти кусты. Наконец, с трудом совладав с собой, выдохнула: -- Кто здесь? Неизвестный подумал немного, а потом ответил низким голосом: -- Я. То, что наблюдатель был, очевидно, всего лишь человеком, неожиданно успокоило ее. Она выпрямилась и крикнула: -- "Я" -- это всего лишь слово. -- Более полного определения не подберешь, -- возразил голос. -- Я -- это я. Точнее не скажешь. Все иное было бы уклонением от истины. Затем из кустов выбрался человек. Был он высок ростом и худ как палка. И безобразен... Впрочем, нет, тут же поправила она себя, он просто странный. И чем больше всматривалась Дианора в это необычное лицо с очень тонкими, неправильными чертами, тем красивее оно ей казалось. Незнакомец как будто хорошел на глазах. Он отбросил со лба светлые волосы, падавшие неровными прядями. Один его глаз, золотисто-карий, смотрел прямо на девушку; второй, полускрытый приспущенным веком, находился как бы в тени. -- А ты разве могла бы что-нибудь сказать о себе, кроме того, что ты -- это ты? -- полюбопытствовал он. Неожиданно для самой себя Дианора улыбнулась. -- Конечно могла бы, -- тут же ответила она. -- Отлично. -- Незнакомец выбрался на тропинку и предложил ей руку. -- Тогда начнем. Это будет нечто вроде турнира... У вас здесь бывают турниры? Ты удар -- я удар. Ты будешь говорить о себе то, что хотела бы услышать от меня о себе. Посмотрим, будем ли мы после этого знать друг о друге хоть что-нибудь. Я лично не надеюсь даже на "кое-что", -- добавил он, -- не говоря уж о "чем-нибудь". Но посмотрим. Начинай. -- Мое имя Дианора, -- сказала девушка. -- Красивое имя, хотя смысла в нем немного, -- отозвался незнакомец. -- Ты его заслужила? -- Мне дал его крестный, -- с вызовом ответила девушка. -- Ему лучше знать. Я-то была в ту пору неразумным дитятей. -- Значит, у вас дают имена людям, которые еще ничем себя не проявили? -- Незнакомец задумался на секунду. -- Странный обычай. Если в имени нет смысла, то и давать его нет смысла. А если смысл есть, он может отбросить тень на сформирование личности... Странно, странно... -- Ты не сказал, как зовут тебя, -- напомнила Дианора. -- А? -- Незнакомец с трудом очнулся от задумчивости. -- Ах да. Меня зовут Морган Мэган, Давай дальше, Дианора. Рассказывай о себе, -- Моя мать была рабыней, -- сказала девушка и покосилась на своего спутника. Но Морган Мэган и ухом не повел. -- Ну, и что это доказывает? -- поинтересовался он. Дианора пожала плечами -- Собственно, ничего... -- Мне показалось, что ты ждешь от меня чего-то определенного. Я должен тебя жалеть или презирать за твою мать? Как у вас принято? --И то и другое, -- созналась Дианора. -- Не будем больше об этом. Расскажи лучше о своей матери. -- Она считалась богиней, -- заявил Морган Мэган, -- хотя я склонен думать, что она была всего лишь полубогиней, да и то узко местного значения. Ее звали Боанн, и она жила в реке... -- Ты или безумен, Морган Мэган, или безбожен, -- сказала Дианора, вырывая свою руку из руки незнакомца. Он казался искренне удивленным. -- Почему, девушка? Я вовсе не безумен... Что же касается безбожия, то, милое дитя, откуда же мне знать, какие в этих землях боги? -- Господь един, и да простит Он тебе твои неразумные речи, -- прошептала Дианора. -- Ты безнадежна, девушка. -- Морган Мэган махнул рукой. -- Лучше рассказывай о себе дальше. Что еще представляется тебе важным? -- Многое. Я крестница святого Сульпиция. -- А я колдун, но ведь и это ничего не объясняет. Дианора побледнела. Когда Морган Мэган шагнул к ней, на ее лице показался ужас. Быстро пошарив под плащом, она извлекла из-за ворота крест и подняла его перед собой. -- А это что такое? -- с любопытством спросил Морган Мэган, протягивая руку к крестику Дианоры. -- Местный обычай? -- Аминь, рассыпься, -- немеющими губами выговорила она. -- Сгинь.,. Колдун преспокойно коснулся распятия тонкими пальцами. Дианора закрыла глаза, ожидая, что сейчас из маленького крестика вырвется молния и поразит нечистую силу. Однако ничего не произошло, и спустя несколько секунд она перевела дыхание. Встретив спокойный, немного удивленный взгляд колдуна, девушка тихо спросила: -- Так ты не от нечистого? -- Мне не вполне понятен смысл последнего слова, -- признался Морган Мэган. -- Если можешь, объясни. -- Колдуны все от нечистого. Что еще объяснять? Морган Мэган покачал головой: -- Странные верования в вашей земле. Я колдун, значит, наделен Силой. Что значит "нечистый"? Табу? Я не понимаю. Спроси как-нибудь иначе, чтобы я понял. -- Ты добрый или злой? Странный человек улыбнулся, и девушка увидела, что у него очень плохие зубы. -- Сила сама по себе не бывает доброй или злой, -- ответил он. -- Добрыми или злыми бывают лишь человеческие намерения. Но смертный чаще всего не может отличить одно от другого. Такое под силу лишь богам. Дианора опустила голову. Этот странный разговор утомлял ее и сбивал с толку. -- Тогда скажи хотя бы, какие у тебя намерения, Морган Мэган. -- А никаких, -- ответил колдун беспечно. -- Я искал Путь между мирами. Я его нашел. А у вас что, так сильно боятся колдунов? -- У нас их сжигают на костре, -- сказала Дианора мстительно. Если она и ожидала увидеть, как Морган Мэган испугается, то была разочарована. Он лишь передернул острыми плечами. -- Очень глупо, -- отрезал он. -- Очень глупо и очень трусливо. Да и колдуны у вас, поди, все дрянь да мелочь. Дианора боязливо смотрела на Моргана Мэгана. Наконец вымолвила: -- Расскажи еще о себе, Морган Мэган. Сколько тебе лет? -- Ты задаешь трудные вопросы, Дианора. По какому летоисчислению я должен тебе отвечать? Вашего я не знаю, наше тебе не понятно. Да и позабыл я его. Болтаюсь по Пути с тех пор, как открыл его... -- Он призадумался. -- Да и откуда же мне помнить, сколько мне лет? Даже моя мать этого, я думаю, не помнит... -- Ты бессмертен? -- Понятия не имею. Дианора вздохнула: -- Темны твои речи, Морган Мэган. Колдун бросил на Дианору быстрый испытующий взгляд: -- Мне кажется, что ты испытываешь страх, Дианора. По-моему, у вас здесь жестокий мир, и тебя научили бояться. Дианора решилась посмотреть ему в глаза. Колдун взирал на нее с искренним участием, и она решилась: -- Да, -- сказала она. -- Я боюсь. Я постоянно боюсь. Колдун задрал подбородок, взглянул на небо. -- Ты знаешь, детка, тот мир, откуда я пришел, тоже жесток, -- сказал он. -- Я знаю, о чем говорю, потому что много лет проторчал на свинцовом руднике. Оставил там половину зубов. Одна язва на руке до сих пор гноится. Ищу вот, кто бы совершил чудо исцеления. -- Он закатал рукав и показал повязку чуть ниже локтя. -- Что значит "твой мир"? -- спросила Дианора, перекладывая тяжелую корзпну в другую руку. -- Да откуда же ты родом? Неужели из Кордобы? -- Еще один трудный вопрос. Если позволишь, Дианора, я возьму твою корзину. Руки у тебя устали, а разговор долгий. Он взял корзину и повесил ее на сгиб локтя. Затем пошарил в мешочке, висевшем у него на поясе, и извлек оттуда несколько странных на вид плодов -- размером с яблоко, но покрытых плотной кожицей темного цвета. -- Я прихватил это по дороге. Попробуй. Вроде вашего крыжовника. Аппетитно чавкая сочной зеленой мякотью (Дианора от сомнительного угощения отказалась), колдун заговорил: -- На рудники меня отправили за злоупотребление Силой. Я не скрывал того, что колдую, так что когда я начудил, виновного искали недолго. -- А что ты сделал? Он сморщил нос. -- Я ждал, что ты спросишь. По-моему, ничего особенного я не сделал. Подумаешь -- всего-то прогнал за сутки сотню лет. Не во всем же городе, только в нашем квартале! Зато как интересно: утром город просыпается, а у нас три поколения сменилось... -- Колдун тряхнул неровно обрезанными прядями волос. -- Словом, не сладко добывать свинцовую руду. Поверь мне, Дианора. И я затеял бежать. Да так, чтобы не сыскали. Девушка неожиданно напряглась. Не замечая, насколько важным вдруг обернулся для нее разговор, Морган Мэган увлеченно продолжал: -- Удрать от стражи -- еще полбеды. А вот где спрятаться? Я долго пыхтел над этим вопросом. Не дикий же я зверь, чтобы скитаться по дуплам и пещерам. Идти к матерн? Нужен я ей больно, она же богиня. К тому же речная. Еще утопит, чего доброго. От Боанн всего можно ожидать. Высокомерная, злющая и вечно от нее пахнет рыбой и водорослями... Если же податься в город, то там меня сразу схватят. Нет, все это не подходило. И вот что я надумал, Дианора, пока катал свою тачку. -- Морган Мэган понизил голос, как заправский заговорщик. -- В книгах писали, да и сам я всегда был убежден в том, что боги -- или Бог -- в неизреченной мудрости своей сотворили не один лишь мир, полный людских несовершенств и бессмысленной жестокости, но великое множество. И та же божественная мудрость положила между мирами крепкие границы, дабы оградить слабых от соблазна. Слабых -- да, но слаб ли я? Так спросил я сам себя однажды ночью в вонючем бараке и посмотрел сперва на своего соседа слева -- у него вырваны ноздри, а умом он немногим отличался от горного медведя; а после на соседа справа -- тому выжгли каленым железом один глаз, после чего он повредился в рассудке. Нет, сказал я себе, Морган Мэган не слаб. И если есть другие миры, я открою туда Путь. Так я решил. И тогда я призвал свою Силу, чтобы снять с нас троих оковы. Мы выбрались на плац, где по утрам нас пересчитывают, а по вечерам оделяют мисками с поганым пойлом. И там я сказал своим товарищам: "Много месяцев жили мы рядом и тянули одну лямку. Вы ни разу не спросили, кто я такой. Сегодня настало время сказать. Я Морган Мэган, колдун, и вся моя Сила со мной. Я ухожу. Вы вольны идти со мной и вольны остаться". Одноглазый сказал: "Я пойду с тобой, Морган Мэган". А тот, что без ноздрей, сказал: "Я останусь". И я вызвал всех стражников, бывших при бараке, спящих и бодрствующих, и всех умертвил, а после отобрал у них мечи. Их было десятеро, а мне потребовалось одно-единственное слово. Такова была в те годы моя Сила. И мы с моим спутником отправились в леса... -- Разве за вами не было погони? -- спросила Дианора, слушавшая очень внимательно. -- Говорю же тебе, дитя, что мне удалось открыть Путь. -- Морган Мэгап развел руки в стороны. -- Если есть заслон, должны быть и ворота. А коли есть замок, то подберется и ключ, к каждому замку свой. -- Говори яснее, -- потребовала Дианора. Колдун усмешливо покосился на нее: -- Неспроста твои расспросы, девушка. Я и так говорю яснее ясного. Свои первые ворота я открыл кровью. Я был тогда молод и шел путем жестокости, потому что ничему другому меня пока что не научили. На первом же привале я убил своего спутника и вонзил в его распростертое тело все десять мечей, один за другим. И с каждым новым ударом звезды на небе надо мной меняли свое расположение, а когда в бессильную плоть вошел последний меч, я услышал плеск воды. Гор и леса как не бывало. Я сидел на берегу великой реки, и безымянной была она в тот час. Так открылись первые врата, и я вошел в молодой мир, где еще не было имен и не было людей. Для этого мира я был богом... Дианора с отвращением и страхом отшатнулась от колдуна. -- Замолчи! -- проговорила она, задыхаясь, и вырвала у него свою корзинку. -- Ты богохульствуешь! Я ненавижу тебя! Убийца! Морган Мэган, Открыватель Пути, озадаченно смотрел вслед убегающей девушке. Он ничего не понял. Когда Гарсеран из Наварры удостоил Греттира приглашением на дружеский ужин в компании валлийской знаменитости, молодой человек не нашел в себе силы отказаться. Напрасно Бьенпенсанта метала громы и молнии, взывая к совести Греттира и напоминая ему об обещании не пить, тем более с паршивцем Гарсераном. Напрасно взывал призрак прабабушкн к фамильной гордости. -- Может быть, этот Гури не такой уж противный? -- сказал Греттир, слабо оправдываясь. Призрак утратил прозрачность и замерцал ядовито-желтым светом. -- Как бы не так! Гури, может быть, и не противный, зато твой Гарсеран -- настоящая пивная бочка без стыда и совести. -- Я помню, как Хелот рассказывал о подвигах Гури Длинноволосого, -- задумчиво проговорил Греттир, надевая красивую рубашку с разрезами на рукавах. -- Не может быть, чтобы Хелот ошибался. Он говорил, что Гури -- великий герой и знакомство с ним -" честь для любого рыцаря. -- Хелот голодранец и бродяга, -- отрезала Бьенпенсанта. -- Он странствующий рыцарь, -- возразил Греттир, но прабабушку это не убедило. -- Одно и то же, -- сказала она. -- Что бродяжить, что странствовать. Суть от этого не меняется. Но Греттир уже спускался по лестнице. Узенькое ущелье, именуемое улицей Кружевниц, привело его в знакомый всем ноттянгамским пьяницам Столярный переулок. Юному датчанину эта местность была хорошо известна. -- Вот так встреча! -- донеслось до Греттира из недр переулка. Поскольку подобные возгласы раздавались здесь постоянно, юноша не придал этому никакого значения. Однако спустя мгновение вздрогнул и остановился возле обшарпанной стены кабака, игриво названного "Блудница Мария". Навстречу Греттиру мчался, простирая руки, хромая и натыкаясь на прохожих, вал-лийскнй рыцарь Гури Длинноволосый. Он был еще безобразнее, чем вспоминался Греттиру. --А мы с вами, кажется, встречались на турнире, сэр? -- вопил он своим пронзительным голосом, перекрывая уличный шум, -- Помните, когда я поколотил этого верзилу? Ха-ха! Он, кстати, славный малый, только любит приврать. А я видел вас у шерис}за, сэр! А вы меня помните, сэр? -- Разумеется, -- сдержанно ответил Греттир, когда Гури подлетел к нему поближе. Валлиец был невысок ростом, но все же повыше Греттира, который еще продолжал расти. Лицо его, изуродованное шрамом, беспокойно дергалось, Гури суетился и вообще производил крайне неприятное впечатление. -- Представьте себе, сэр, -- сказал Гури, повисая на локте Греттира всей тяжестью. -- А я тут заблудился! Это даже смешно!.. -- Ведь вы идете к Гарсерану Наваррскому? -- уточнил Греттир. Гури энергично закивал головой, размахивая длинными белыми волосами. -- В этом проклятом городе, сэр, невозможно узнать дорогу у местного населения, -- громко говорил он, не смущаясь тем, что упомянутое население превосходно слышит все его разглагольствования. -- Все либо безнадежные тупицы, либо отпетые негодяи. И никто не желает помочь попавшему в беду чужеземцу! -- В какую беду? -- не понял Греттир. Гури покрепче уцепился за его локоть. -- А что я заблудился! -- объяснил он и визгливо захохотал. Датчанина передернуло, как будто он услышал скрежет ножа по тарелке. -- А сами-то вы знаете дорогу, сэр? -- с внезапной тревогой спросил валлиец. И вдруг выпустил Греттира из своих костлявых объятий, забежал вперед него на дорогу и остановился так внезапно, что Греттир налетел на Гури и наступил ему на ногу. Гури, проделавший этот сложный маневр исключительно для того, чтобы заглянуть своему спутнику в лицо, сиял как медный грош. -- Меня осенила гениальная идея, сэр! -- вскричал он. -- Давайте проникнем к Гарсерану через черный ход! Вы еще никогда не ходили через черный ход? Ведь это совершенно новое ощущение, черт побери! Я всегда ищу новых ощущений. А вы нет, сэр? Греттир растерянно моргал. Острый палец Гури уперся в его грудь. -- Вы совершаете колоссальную ошибку, сэр! -- заявил валлиец. -- Давайте испытаем. Вот Гарсеран-то удивится! Он будет думать, что это какой-нибудь трубочист пришел, а это мы! И, хихикнув, Гури снова повис у датчанина на локте. Греттир потащил его на себе по узким улочкам Ноттингама. Многие были уже замощены, и там запрещалось выливать из окон помои, что весьма украшало Ноттингам. Когда впереди замаячила улица Кружевниц, юноша почувствовал такое облегчение, что радость перекрыла даже его отвращение к развязному валлийцу. -- Видите эту дверь, сэр? -- спросил Греттир. Валлиец вытянул шею, поморгал и мотнул головой. Неопрятные волосы взметнулись и опали на плечи. -- Неважно, -- вздохнул Греттир. -- Дверь существует, и мы в нее войдем. Гарсеран, ожидавший гостей, которые по непонятным причинам опаздывали к маленькому дружескому ужину, дал себе честное слово не напиваться до их прихода и теперь отчаянно боролся с собой. Неизвестно, чем бы завершилась эта борьба, если бы внезапно до него не донеслась странная возня у черного хода. Кухарка с раздраженным криком "А я говорю, что плотника не вызывали!" отказывалась отпирать дверь, но кто-то настырный продолжал грохотать дверным кольцом, призывая себе на помощь всех духов ада и преисподней. Гарсеран спустился вниз. Вспотевшая, багровая от негодования кухарка гневно указала ему на дверь. -- Извольте сами убедиться, господин, -- сказала она, приседая и тяжело дыша. -- Ломятся и ломятся. Никакого почтения к благородному дому. Не иначе, бандиты. -- Эй! -- возмущенно загремел Гарсеран. -- Какого черта тебе нужно, мерзавец? Услыхав проклятье из уст господина, кухарка втихую осенила себя крестным знамением. За дверью кто-то восторженно захихикал и негромко проговорил, обращаясь ко второму громиле: "Я же вам говорил, что ощущения будут что надо!" -- Я сверну тебе шею, скотина! -- рявкнул Гарсеран и, отстранив кухарку, распахнул дверь настежь. Он оказался лицом к лицу с Гури Длинноволосым, который расплылся в счастливой детской улыбке и радостно простер к нему руки. Гарсеран застыл в недоумении. -- Вы поражены, сэр? -- БОЗОПИЛ Гури. -- Вы никак не ожидали? А это мы с Греттиром, славным Греттиром Датчанином! Представьте себе, сэр, я заблудился в вашем Ноттингаме! Если бы не этот отважный юноша, я сгинул бы в недрах... нет, лучше сказать, во чреве этого города! И Гури расхохотался, запрокинув голову и дергая кадыком. -- Боже мой, -- растерянно произнес Гарсеран. -- А я тут жду вас, жду... Проходите, господа. Какая незадача... Вы должны простить меня, но я никак не мог предположить". -- О, напротив, -- возразил Гури, фамильярно хлопая Гарсерана по плечу. -- Напротив, мы с сэром Греттиром так повеселились, так повеселились... Глядя на унылую физиономию Греттира, в справедливость последнего утверждения верилось с трудом. Но Гарсеран не утруждал себя взглядами на унылую физиономию Греттира. Он был счастлив принимать у себя в доме валлийскую знаменитость. Все трое вошли через черный ход, причем Гури вломился одновременно с Гарсераном, зацепился за косяк и отдавил Гарсерану ногу своим тяжелым сапогом. Гарсеран тихо взвыл. Несмотря на эти мелкие неприятности, ужин вполне удался. Хозяин дома и валлиец в разное время участвовали в походах на Восток, и Греттир Датчанин, обожавший рыцарские истории, получил возможность послушать их воспоминания об этих славных деньках. Его, правда, коробили манеры Длинноволосого, но если отвлечься от манер, то Гури был вполне терпим. Они сидели за столом в комнате, освещенной четырьмя факелами, и беседовали, пока языки не начали заплетаться. Впрочем, беседой назвать это было трудно, поскольку основную тяжесть разговора отважно взял на себя болтун Гури Длинноволосый. То гладко и ровно, то запинаясь, как бы с трудом подбирая английские слова, то на чистом ноттингамширском диалекте, то с чудовищным валлийским акцентом Гури зудел, зудел, зудел... -- Обожаю новые впечатления, -- говорил он, раскачиваясь па стуле. Греттиру все время казалось, что валлиец вот-вот рухнет, и это страшно нервировало впечатлительного юнца. -- Я уже имел честь доложить сэру Греттиру из Дании, что нет ничего замечательнее неизведанного прежде. -- Чем же новым может поразить Ноттингам? -- осведомился Гарсеран. -- Мне казалось, что город этот скучен, тривиален и ничем не блещет, кроме, разве что, нескольких отважных рыцарей и цветника прелестных дам. Впрочем, в дамах нигде нет недостатка. -- Вот именно, сэр, вот именно! -- подхватил Гури и с сопением выпил вино из своего кубка. Отставив кубок в сторону, он неожиданно заорал: -- Еще вина! Слуги!! Греттир вздрогнул и поперхнулся. Он кашлял до тех пор, пока Гури услужливо не похлопал его по спине, после чего у юноши загудел позвоночник, а из глаз сами собой брызнули слезы. -- Говорят, сэр, -- снова обратился к Длинноволосому Гарсеран, -- что вчера вас видели возле Голубой Башни... -- И что я творил там непотребства? -- Гури мелко захихикал, затряс длинными волосами и макнул в вино непослушную прядь. -- Да? Ведь именно так вам донесли? Ах, сэр, скажу откровенно: до чего же трудно, до чего хлопотно быть знаменитостью! Как тяготит порою бремя славы! -- О да, -- значительно кивнул Гарсеран. Гури бросил на него странный взгляд, но тут же отвел глаза и вновь заговорил еще более визгливо, чем прежде. -- И ничего особенного, поверьте, я не делал. Слухи, как водится, все преувеличили. Да, таков жребий героев! Я прогуливался с очаровательной леди Марион. Кажется, ее зовут Марион. Красавица, в теле, хохотушка -- и какое целомудрие, высокочтимые сэры, какое потрясающее целомудрие! Сия превосходная девица оказала мне любезность и составила компанию в прогулке... -- Не после ли этой прогулки на теле леди Марион остались синяки, сэр? -- лукаво спросил Гарсеран. -- Синяки? НА ТЕЛЕ? Откуда вам знать, сэр, что находится на теле такой девственной леди, какой является... -- О, не поймите превратно. Леди Марион показывала их леди Джон, а та рассказала мне, ибо мы с ней давние друзья... Гарсеран многозначительно усмехнулся. Гури покраснел как вареный рак, причем шрам на его лице стал еще белее, чем был. Греттир мысленно отметил эту странность, но тут же выбросил ее из головы. Не хватало еще ломать голову над странностями этого придурочного Гури. Как будто своих забот мало. -- Сэр Гарсеран, -- начал Гури зловеще, -- как прикажете понимать ваши слова? Леди была, есть и осталась девственной, если вы об этом. И я ее не щипал, если вы об этом. Все, что она наплела вашей леди Джен, -- чушь и глупость. Просто леди Марион застряла, когда мы лезли с ней через забор в Дровяном переулке, и мне пришлось подталкивать ее сзади... -- Зачем вы лезли через забор? -- ошеломленно спросил Гарсеран. Гури посмотрел ему в глаза с непередаваемым лукавством, а потом разразился лающим хохотом. -- За новыми ощущениями, сэр! -- крикнул он. -- А потом мы направились к Голубой Башне, где пустовали колодки для наказанных, и я всунул голову и руки в колодки. Забавно посмотреть на мир сквозь орудие пытки, знаете. Вы никогда не пробовали, сэр? Теперь поперхнулся Гарсеран. -- Вы хотите сказать, сэр, что стояли в колодках на потеху толпы? -- Я хочу сказать только то, что говорю, -- если я правильно выразился по-английски, сэр... -- ответствовал Гури с гнусавым валлийским акцентом. -- Словом, как вы понимаете, -- масса впечатлений, сэр. Нужно только уметь их найти среди серого течения будней. Конечно, куда интереснее махать мечом, но -- увы, увы, увы, не каждый день предоставляется возможность-. -- Говорят, вы много и отважно сражались на Востоке, -- вставил Греттир, чтобы перевести разговор на другие, более интересные темы. Гури тотчас впился в юношу взглядом. -- О, любознательность есть добродетель молодого возраста, а рассказы о деяниях героев возбуждают воинский дух в каждой груди, не так ли? -- Гури усмехнулся. -- Да, сэр, славные деяния крестового воинства... Слуга как раз налипал ему вино в рассеянно подставленный кубок. Гурн цеожпданяо рзбрела в голову идея вдохновенно взмахнуть рукой, в результате чего и сам он, и слуга, и пол -- все вокруг было залито вином. Возникла суматоха. Слуга побелел как полотно, -- валлийский рыцарь, известный своей кровожадностью, был вооружен изрядным кинжалом. Несчастный лакей умоляюще уставился на своего господина. Не обращая на это внимания, Гарсеран вскочил и начал шумно успокаивать Гури -- тот возмущался неловкостью слуг, брызгал слюной и размахивал руками, как ветряная мельница. Две служанки, примчавшиеся на крик, уже обтирали его полотенцами -- одна ползала у ног Гури, вторая суетилась возле плеча. Наконец инцидент был исчерпан, вино налито, Гури успокоен и усажен на место. Пофыркав еще немного, валлиец стих и сердито налег на вино. -- Вам доводилось бывать у крепости Алеппо? -- спросил Гарсеран, чтобы занять внимание валлийца. -- А? Э? Алеппо? -- Гури высунул нос из бокала и снова погрузил его туда. -- Не припоминаю. -- Она стоит недалеко от границ Антиохийского княжества и графства Эдессы, -- напомнил Гарсеран. -- Я не был в Эдессе, -- сказал Гури. -- Я... э└ъ не занимался торговлей с Востоком. Мы, знаете ли, прошли по нему огнем и мечом... Да, огнем и мечом во славу Божью. Аминь. -- Торговать выгоднее, чем воевать, -- заметил Гарсеран. Гури поднял палец, испачканный в соусе. -- Но воевать интереснее, -- сказал он, после чего облизал палец. -- Погодите-ка, сэр... Алеппо... Не та ли это крепость, что носит название Халеб? У меня, кстати, была рабыня, которую звали Халеб. Славная девушка. Я потом обменял ее на хорошую лошадь. Греттира передернуло. Вспоминая рассказы Хелота о знаменитом валлийце, юноша никак не мог поверить, что эта вульгарная личность и есть тот самый известный подвигами Гури, Имеющий-Волосы-Как-По-водья. Впрочем, тогда валлиец был помоложе. Может быть, испытания, перенесенные им, сделали его столь циничным и грубым. Между тем, Гури продолжал с набитым ртом: -- Да, я помню знаменитую цитадель Халеб. Ее назвали женским именем и облекли покровом юной девы, хотя я, убей Бог, не понимаю, что это означает. Не раз склонялась она перед победителем, не раз блистала, как невеста, отвоеванная мечом Ибн-Хамда-на... Цитадель эту называют еще аш-шахба, что значит "серая". Стены венчает множество теснящихся друг к другу башен. Внутри крепости есть два колодца с хорошей водой. В толще стен скрыты великолепные чертоги с узкими оконцами... Греттиру казалось, что он уже где-то читал подобное же описание какой-то из восточных крепостей. Но пронзительный, въедающийся в уши голос не давал сосредоточиться, не позволял вспомнить, и в конце концов Греттир сдался и просто представил себе эти серые стены среди бесконечных песков... Счастливец Гури, он побывал там, ему доводилось отстаивать там мечом слово Божье. -- Ненавижу неверных, -- сказал Гарсеран. -- Ах, сэр Гури, что за народ! Вы говорите об этом Ибн-Хам-дане так, словно он вызывает вашу симпатию... -- Да нет, какая уж тут симпатия, -- отозвался Гури. -- Убил бы гада... Да он уж сто лет как помер. -- Ненавижу, -- повторил Гарсеран. -- Вот вам пример. Во время похода у меня погиб оруженосец. Дело привычное, погиб и погиб. Меня и самого могли... -- Он сделал страшные глаза. Гури замахал рукой, в которой сжимал ножку индейки. Несколько жирных капель попали на белоснежную рубашку хозяина дома. Гарсеран вздрогнул так, словно это были капли раскаленного свинца, который защитники осаждаемой крепости имеют обыкновение лить со стен на штурмующих. -- Ох, не говорите, сэр, не говорите! -- завопил Гури и вдруг подавился. Он долго кашлял, плевался индейкой на пол, обтирал рот и тяжко переводил дыхание. -- На войне всякое может быть. Даже самое ужасное. -- Ну вот, -- продолжал Гарсеран. -- Вы понимаете, господа, что благородному человеку всяко необходима прислуга. Хотя бы сапоги вечером снять, не говоря уж об остальном. -- Разумеется, -- вставил Гури, хотя Греттир втайне подозревал, что валлиец-то как раз ни в какой прислуге не нуждается. -- Что делает в таком случае цивилизованный человек? -- задал риторический вопрос Гарсеран из Наварры. -- Идет на рынок, -- тут же ответил Гури Длинноволосый, -- чтобы купить раба. -- Правильно. Что я и сделал. Купил по дешевке какого-то сарацина. Они же там еще между собой воюют, разногласия у них какие-то, вот и продают лишних, чтобы с пленными не возиться. И что же? Почти сразу же выяснилось, что мне всучили негодный товар. -- Какие негодяи! -- поддакнул Гури, но как-то совсем тихо. -- А потом эта тварь ухитрилась бежать. И вот что удивительно, господа: он бежал уже здесь, в Англии! -- Не может быть! -- вскричал Гури. -- Каков болван! Да ведь в Англии решительно негде спрятаться, в натуре! Здесь все рыжие... Гарсеран печально покачал головой: -- Это отдельный рассказ, сэр. Вы, должно быть, уже слышали, что Шервудские леса кишат разбойниками. А им все равно, рыжий или не рыжий, лишь бы был безбожник и злодей... -- Невероятно, -- сказал Гури и чуть не упал со стула. Слуги едва успели его подхватить. -- Увы, это пра.вда. К счастью, злоумышленник был вовремя изловлен. Героем этого события можно считать сэра Греттира. Благодаря ему... Гури уставил на Греттира свои странные темные глаза, и юноше стало не по себе. Слишком уж тяжелым был взгляд у валлийца. Спустя несколько секунд Гури усмехнулся, дернул перекошенным ртом и снова принялся пить. -- Благодаря отважному сэру Греттиру это чудовище было схвачено и препровождено туда, где ему самое место, -- на соляные копи. -- Ба! -- вскричал Гури. -- Соляные копи! Стало быть, Ноттингамшир -- богатое графство, а? У вас тут, я погляжу, соль добывают. И выгодно ли ее продавать? -- Разумеется, -- снисходительно улыбнулся Гарсеран. -- Еще как выгодно. Однако сами копи считаются собственностью города Ноттингама... -- Стало быть, заправляет ими шериф, -- заключил Гури. -- Что ж, неплохо придумано. Рыцарский кодекс рыцарским кодексом, но ведь и кушать хочется, не так ли? -- Он мерзко хихикнул. Греттир поглядывал на Длинноволосого с искренним отвращением. Крайне утомительный тип. "Если он будет мне надоедать, -- внезапно подумал Греттир с оттенком мстительного чувства, -- я натравлю на него лесную братию. Пусть Робин Гуд с ним разбирается". Он чувствовал какое-то беспокойство, словно оставил на неопределенное будущее очень важный вопрос. Между тем Гарсеран уже пустился в правдивые рассказы о своей героической борьбе с лесными разбойниками. Гури, развалившись в кресле с кубком в руках, слушал, склонив голову набок и опустив глаза. -- Вообразите себе, сэр, -- вкусно звучал в полупустом зале низкий, хорошо поставленный голос красавца Гарсерана, -- и тут я выхватываю свой двуручный меч и поражаю сразу семерых бандитов! За шесть минут с плеч слетело шесть голов! Оставшиеся корчатся на земле и умоляют о пощаде... Трудно было усомниться в правдивости этого рассказа, глядя в мужественное лицо красавца Гарсерана. Однако Гури Длинноволосый внезапно поднял на него глаза, и Гарсеран смутился и начал врать, вдаваясь в совершенно излишние подробности. А валлиец все молчал и не опускал глаз, п это принуждало наваррского героя изобретать все новые и новые подробности своей истории. Наконец, к великому облегчению вконец запутавшегося Гарсерана, Гури отвел глаза в сторону. К Греттиру была обращена та сторона лица валлийца, которую не пересекал уродливый рубец, и неожиданно что-то в этом лице показалось Греттиру странным. Но он не успел понять, что именно, потому что Длинноволосый разразился хриплым хохотом, оборвал его, чтобы поковырять в зубах пальцем, а потом с громким чавканьем допил свое вино. -- Жуткая история, в натуре, -- заявил он и хватил кубком по столу, оставив вмятину на гладкой крышке стола. -- А не пойти ли нам повеселиться, господа? Я жажду новых ощущений! ГЛАВА ТРЕТЬЯ Дианора ставила на стол глиняные плошки, когда в окно скромного отшельничьего дома постучали. Девушка вздрогнула и бросила на отца Сульпиция умоляющий взгляд. -- Это не Гай, -- сказал отшельник. -- Не бойся, Дианора. --А я не боюсь, -- храбро ответила она и направилась к двери, чтобы открыть ее. На крыльце маячила чья-то длинная тощая фигура. Сперва Дианоре показалось, что это кто-то из лесных стрелков явился за помощью -- люди Локсли часто обращались к святому с просьбой залечить рану или исповедать умирающего, если тот не вполне полагался на святость отца Тука. Но через мгновение она поняла, что ошиблась, и, отступив на шаг, тихо вскрикнула: -- Морган Мэган! -- Ты меня знаешь, девушка?-- Пришелец казался удивленным. -- У меня нет друзей в этом мире, как нет и врагов. -- Я Дианора, -- сказала она. -- Что тебе нужно в святом месте, колдун? -- Впусти меня, -- попросил Морган Мэган. -- Я не знаю, что значит "святое место" и почему мне нельзя войти на порог, если я замерз и голоден и готов хорошо заплатить за ночлег и ужин. Дианора посторонилась. -- Входи, -- сказала она. -- Место это свято, ибо здесь обитает отшельник, человек, посвятивший себя Богу, размышлениям и добрым делам. Денег за ночлег и ужин он не возьмет, ибо Божья милость сама по себе великая награда. Что же касается того, что ты, колдун, можешь осквернить... -- Стоп, -- оборвал ее Морган Мэган. -- Я буду вести себя паинькой, Дианора, обещаю тебе. -- Ты нечист сам по себе, -- возразила она. -- Что бы ты ни сделал, как бы себя ни вел, во всяком твоем деянии будет скверна. -- Ты узколобая фанатичка, -- сказал Морган Мэган. Кряхтя, святой Сульпиций поднялся со своего места и направился к выходу. -- Проходи в дом, добрый человек, если ты замерз и голоден, -- приветливо сказал отшельник. -- Если девица сия показалась тебе излишне суровой, то прости ее: она добродетельна и не прощает другим, если те, по ее мнению, недостаточно добрые христиане. Это от молодости и невинности. Дианора вспыхнула. -- Отец Сульпиций, вы не знаете, кто он, -- сказала она. Морган Мэган вошел в дом и поежился. -- А вечера у вас здесь довольно свежие, -- заметил он и с любопытством огляделся по сторонам. Простой, чистый дом, видимо, понравился ему, а отшельник, разглядывавший пришельца с веселым любопытством, был удостоен почтительного поклона. Морган Мэган кланяться не умел, но проделал это чрезвычайно старательно и едва не своротил с поставца горшок с рассадой. Подхватив горшок, отшельник проворчал: -- Пожалуйте в трапезнуто. Дианора поставила на стол третью плошку. Морган Мэган повертел ее в руках, понюхал тушеную фасоль, потыкал в нее пальцем, после чего принялся есть, хватая еду зубами из миски, как животное. Дианора, красная от возмущения, отвернулась. Отшельник долго сдерживал смех и наконец расхохотался так, что слезы потекли по его щекам. Морган Мэган поднял лицо и, встретив взгляд святого, застенчиво улыбнулся. -- Простите, -- сказал колдун. -- Я не знаю ваших обычаев, о чем уже сообщал суровой и добродетельной девице по имени Дианора, которая так негодует на меня. Я голоден. Не знаю, как у вас принято вкушать подобную пищу... -- Ничего страшного, -- Отшельник махнул рукой. -- Какие только дикари тут не обедали и не ужинали... Я же отшельник, служитель Господа. Моя дверь должна быть открытой для каждого. -- Замечательный обычай, -- одобрил Морган Мэган. -- А чудеса вы творить умеете? Святой Сульпиций пожал плечами: -- Я стараюсь это делать по мере возможности. -- Понимаете... -- Морган Мэган обтер лицо и придвинулся поближе к отшельнику. -- У меня на руке гноится язва, не к столу будь сказано. До сих пор гноится. Я пытался ее вылечить, добрался даже до Урд... Вы знаете, что такое Урд? Отшельник покачал головой: -- Мои познания, сын мой, весьма скудны и ограниченны, и чем дольше я живу, тем больше убеждаюсь в этом. Морган Мэган пошевелил бровями, а потом пояснил: -- Это источник Судьбы. Там сидят три перезрелые девки-Норны и прядут нити Судеб. Чаще всего препо-ганейше прядут, между нами говоря, скручивают нити кое-как, свивают через пень-колоду. Так и тянут -- в узлах, в комках... Все криво, косо, смотреть тошно. Их и замуж-то потому никто из нормальных богов не берет, а ненормальные боги -- кому они нужны? Они даже Норнам не нужны. Надоест им с такой загубленной нитью возиться -- возьмут да и оборвут. Совершенно не думают о том, что это всякий раз чья-то жизнь обрывается. Безответственные, ленивые, глупые девки. Ну, я пришел туда со своей раной. Они, конечно, обрадовались моему появлению. Еще бы, можно покамест не работать, языки почесать. Думали, наверное, что я свататься пришел. Морды умильные скроили, неряхи. Я и говорю: так и так, девицы прекрасные, ранка на руке у меня уже столетий пять как гноится, нельзя ли залечить. Говорят, если прополоскать в источнике Судьбы, то само затянется. Они сразу взъелись: и работать-то я им помешал, и источник Урд не для того, чтобы его всякий беглый каторжник грязнил своими ранами... Словом, выгнали меня. Так вот и хвораю до сих пор, ищу чудотворца... Святой Сульпиций почесал подбородок: -- Насчет чуда не могу сказать, а кое-какими травками пользую... Покажи, дружок, что там у тебя загноилось, а я пока подумаю. Морган Мэган размотал повязку и продемонстрировал язву. Святой Сульпиций осмотрел ее, осторожно коснулся пальцем покрасневшей кожи, окружавшей нагноение, поскреб лысинку. -- Погоди заматывать, я схожу погляжу, чем тут можно помочь. И ушел в погреб, где хранил свои мази и настойки. Морган Мэган сел, откинувшись к стене, и прикрыл глаза. Дианора заметила вдруг, что бродячий колдун выглядит очень уставшим. Интересно, сколько ему все-таки лет? Ему можно было дать от тридцати до сорока. Вздохнув, девушка поднялась и стала собирать со стола. Морган Мэган даже не пошевелился. Отшельник вернулся с двумя коробками в руках. -- Сейчас посмотрим, -- пробормотал он. -- Положи-ка локоть на стол, я тебе смажу одним составом, сам разработал... Он аккуратно наложил мазь ровным слоем. Морган Мэган взвыл от боли и широко раскрыл глаза. -- Ты что, чудотворец, с ума сошел? -- закричал он, дергая рукой, в попытке вырвать ее из цепкой хватки святого. -- Что я тебе сделал плохого? Я ничего здесь не осквернил, как опасалась благородная девица! Я был учтив и благонравен! Да если бы меня сейчас видели мои сограждане, не говоря уж о моем начальстве с рудника, они бы умылись светлыми слезами, такой я хороший! Ай, как больно... Он хлюпнул носом и замолчал. Отец Сульпиций стянул повязку на ране и усмехнулся. -- Я давно уже заметил, что хуже всех переносят боль такие лихие парни, как ты, Морган Мэган, -- сказал он. -- А вот всякие хворые да сирые -- у тех терпения на двоих, если не на троих. -- Я не хворый, -- сквозь зубы проворчал Морган Мэган. -- Я Морган Мэган, сын богини. Она родила меня и бросила на берегу реки, а колдунья Фад воспитала и дала образование. Ох, как жжет... -- Терпи, -- сказал святой Сульпиций. -- Рассказывай дальше. Где ты вырос? -- Ай... я вырос в городе и жил там, покуда не нашалил больше, чем следует, и не попал на каторгу. Оттуда я бежал... Нельзя ли сделать так, чтобы не жгло? Ты меня как будто в очаг рукой сунул, святой Сульпиций. -- Нельзя, -- твердо сказал отшельник. -- Терпи. -- Клянусь моей матерью, богиней Боанн... Я бежал с каторги и открыл Путь. Я открыл Путь между мирами. Ты понимаешь меня, отшельник? Я Морган Мэган, Открыватель Пути. А ты меня пытаешь... -- Ты трусишка и хлюпик, -- сказал отшельник. -- Другие и не такую боль выдерживали. Говори, говори, не думай о своей руке. Скоро боль уляжется. -- Скорей бы уж. Твоя благонравная девица Дианора повстречала меня на болоте, но чего-то испугалась и убежала. Славная девица. Я не знаю обычаев, святой Сульпиций. Ты поправляй меня, если я невежлив. Это не по грубости, клянусь. -- Расскажи о Пути, -- попросил отшельник. -- В одной еретической книге я читал о множественности миров, но никогда не думал, что можно попасть из одного мира в другой. -- Я рад, что тебе известно хотя бы малое, -- сказал Морган Мэган, криво улыбаясь. -- Другие не понимают вообще ничего и просто пугаются. Да, миров множество, и это становится понятно, хоть и не сразу, особенно когда сталкиваешься с богами. Впрочем, я уже слышал, что здесь лишь один Бог и с ним очень сложно встретиться. -- Да, похоже на истину, -- согласился отшельник. -- Я нашел множество способов открывать врата между мирами, -- сказал колдун, -- а главное, усвоил одну истину. Есть множество ключей для каждых ворот, но существует Ключ Ключей. Назовем его отмычкой. -- Говори, говори. -- Так вот, чтобы завладеть им, нужно научиться отказывать себе в самом желанном. Предположим, у тебя есть заветная цель. Так? -- Так, -- подтвердил отшельник. -- Хорошо. Ты стремишься к ней, идешь сквозь все преграды, ломаешь любое сопротивление, в том числе и себя самого. И когда ты достигнешь ее, когда останется лишь протянуть руку и взять... Откажись. Не воспользуйся. И тогда тебе откроются врата. Есть и другие пути, но этот -- главный. Нельзя зачерпнуть воду сжатыми руками. Раскрой ладони, и тогда в них войдет вода... вода великой реки Адунн. Он устало прикрыл глаза. -- Я хочу спать, -- пробормотал он. -- Позволь мне переночевать в твоем доме, святой Сульпиций. Я могу спать на полу, на пороге -- где у вас принято? После свинцового рудника любой камень покажется мне мягким. -- Идем. -- Отшельник помог ему подняться и проводил в комнату, где обычно останавливались на ночлег знатные рыцари и лесные разбойники -- все те, кого выхаживал по доброте своей маленький святой с болота Дальшинская Чисть. -- ...Адунн -- так я назвал поток, на берегу которого очнулся после того, как десятый меч вошел в тело жертвы. Кровь поврежденного умом каторжника с выжженным глазом и язвами, разъевшимн руки до костей, текла и текла и светлела с каждым мгновением, и вскоре не стало уже ни трупа, ни мечей -- один лишь бесконечный равнинный поток под новыми звездами в новом мире, -- рассказывал Морган Мэган, сидя на крыльце возле святого Сульпиция. Отшельник слушал не перебивая, ибо это была не первая в его жизни странная исповедь, полная жутких, подчас чудовищных признаний. Белые облака собирались над лесом, болото парило. Отшельник поглядывал на зеленые кочки и думал о том, что нынче осенью уродится много клюквы, а если Бог даст, то и брусники. -- И я пошел по берегу великой реки, -- продолжал Морган Мэган. -- И мне понадобилось много лет и много скитаний, чтобы понять: Адунн -- это всякая река, и если идти по берегу -- с умом, конечно, идти, а не шляться нога за ногу, -- то в один прекрасный миг озарения перед тобой откроются врата, и ты окажешься в новом мире... Потому я и говорю, что моя Адунн -- великая река. Она во всех водах, и все воды -- в ней". А отшельник все думал и думал о своем. Гай Гисборн сейчас слишком занят: народные волнения, турниры, женитьба сэра Гарсерана на леди Джен, которая неожиданно получила большое наследство. Вряд ли брат Дианоры появится на болоте в ближайшее время. Но рано или поздно он придет. О том, чтобы отдать этому человеку Дианору, отшельник и думать не хотел. Гай пугал его приступами необузданной злобы. Да и сама Дианора была создана для лучшей участи. Чудаковатый незнакомец с его рассказами о дороге между мирами и о великой реке Адунн нравился святому. Рана на руке у него заживала хорошо, хотя никаких чудес явлено не было. Морган Мэган норовил объявить святого Сульпиция магом и колдуном, однако отшельник решительно отрекся. -- Я просто святой, -- заявил он, -- а творить чудеса -- моя работа. Морган Мэган смирился и сейчас послушно тешил своего спасителя поучительной беседой. Отшельник размышлял. Наконец он прервал словоизлияния Мэга-на вопросом: -- Скажи, Морган Мэган, мог бы ты опять открыть врата и отправить в безопасное место мою Дианору? -- Открыть врата -- дело нехитрое, -- ответил Морган Мэган. -- И для этого не обязательно всякий раз проливать кровь. Но какое место ты считаешь безопасным для такой девушки, как Дианора? -- Не знаю... -- Отшельник покачал головой. -- Зло царит везде, и я не вижу способа избавиться от его власти, -- Расскажи, -- жадно попросил Морган Мэган. -- Я много думал о Зле, но так ничего и не понял. Мне говорили: "Ты злой", и я соглашался. Мне говорили: "Ты не злой", и я не находил возражений. Сам-то я не хотел ни добра, ни зла и даже не думал об этом. Я просто шел своим Путем, а люди потом подбирали названия для моих поступков. -- Зло... -- Отшельник немного подумал. -- Мне всегда казалось, что Зло существует независимо от нас. В нашем мире существует огромный его сгусток. Оно висит над головами, как грозовая туча. Мы ненавидим друг друга и не понимаем почему. У нас нет сил сопротивляться его давлению. Темные, беспомощные, жалкие, мы бредем во мраке неведения. В этой темноте мы натыкаемся друг на друга, нечаянно раним, нечаянно убиваем, совершаем бессмысленные жестокости. Как освободиться от власти этого Зла? Только верой Христовой, да у кого она есть... -- Ты говоришь страшные вещи, отшельник. -- Не страшнее, чем то, что ты совершил, Морган Мэган. Мне думается, все миры одинаково жестоки. И вряд ли можно найти убежище для Дианоры. -- Так-то это так, но в одних мирах твоя Дианора будет просто беззащитной девушкой, а вот в других... Тебе не приходило в голову, отшельник, что она не похожа на человека? Святой Сульпиций поперхнулся: -- О чем ты говоришь, Мэган? Что значит "не похожа на человека"? А на кого она, по-твоему, похожа? -- В свое время и в других мирах я встречал эльфов, обитателей холмов, и они были точь-в-точь как она. Пойми правильно, -- Морган Мэган провел пятерней по своему худому лицу, -- схожи не цветом волос и не разрезом глаз, -- выражением лица, складкой губ, молчанием, взглядом... В ней что-то есть от Древнего Народа, поверь. Может быть, в жилах ее матери текла кровь жителей холмов. Святой Сульпиций покачал головой и подумал о том, что ведет святотатственные разговоры. -- Да нет, Морган Мэган, ты ошибаешься. Ее мать была... -- Да, Дианора говорила. Но какое это имеет значение? Я говорю о древности крови. -- Откуда же взяться древней крови? -- Кто знает... Скажи, здесь жили другие боги, прежде чем появился этот ваш единый Бог, в которого вы все дружно верите? Святой кивнул. -- Мне не положено в них верить, -- добавил он нехотя, -- но я знаю, что они асивы и до сих пор. Некоторые люди умеют их видеть. -- Так я и знал. Боги ведь тоже бродяжничают по мирам. Я мог бы отправить ее в такой мир, где она была бы богиней, -- задумчиво сказал Морган Мэган. -- Позови ее, пусть скажет, что думает об этом. -- Сиди, -- остановил колдуна отшельник. -- Не говори ей ничего. Я возьму грех на свою душу и приму решение за нее. -- Почему? -- Приспущенное веко Моргана Мэгана поднялось, и два глаза, с трудом съехавшись к переносице, уставились в лицо святого. -- Потому что она откажется от любой помощи. Она не захочет оставлять в этих мирах одного человека, который, боюсь, уже погиб. -- Любовь? -- Боюсь, что да. Морган Мэган хищно подобрался: -- Кто такой? -- Лесной разбойник, иноверец, очень добродетельный и благовоспитанный молодой человек, -- сказал святой Сульпиций убежденно. -- Достойный юноша. К несчастью, его схватили и отправили на соляные копи... К великому удивлению святого, Морган Мэган откинул голову назад и оглушительно захохотал. -- Теперь я понимаю, почему ее так интересовал мой побег со свинцового рудника! -- пояснил он, немного успокоившись. -- Я так и знал, что это неспроста. Нормальная девушка пришла бы в ужас, узнав, что разговаривает с беглым каторжником, а эта, стоило мне обмолвиться о руднике, уставилась мне в рот, будто я пророк какой-нибудь... -- Мой вопрос о вратах остается в силе, -- напомнил отшельник. -- Если не секрет, какая опасность угрожает ей здесь? -- В моем доме -- никакой, но у Дианоры есть хозяин. Он может прийти сюда и забрать се. Если она не пойдет по доброй воле, он уведет ее силой, и никто не сможет вступиться. -- Ужасно, -- скривился Морган Мэган и потянулся, подставляя лицо солнышку. -- Ладно, я подумаю, что можно сделать... Гай Гисборн и Греттир Датчанин целенаправленно напивались в трактире "Казни египетские". Не так уж часто выдавался у Гая свободный вечер, который он мог бы провести в компании младшего друга. Теперь оба они, расположившись возле самого очага под картиной, изображающей Бернарда Клервосского, по-тягивали вино и наслаждались тишиной и покоем. В трактире в этот час было безлюдно. Редкие посетители, обнаружив здесь грозного Гая, считали за лучшее немедленно скрыться из виду. Непонятливых брал на себя хозяин трактира, который хоть и терпел на этом значительные убытки, но зато был уверен, что не произойдет убийства, драки или поджога. Был уже поздний вечер. Оба приятеля слышали, как закрывают городские ворота. Донеслись протяжные голоса стражников -- караул сменился. Скоро через улицы протянутся заслоны и город погрузится в безмолвие ночи. От размышлений Греттира отвлек голос Гая. -- Не пей больше, -- сказал он. -- Тебе сегодня заступать в караул. Греттир омрачился. -- Помню, -- отозвался он. -- Не пей, -- повторил Гай. В этот момент тишину трактира прорезал визгливый голос Гури Длинноволосого, который квартировал здесь на втором этаже, заняв лучшие апартаменты. Он призывал хозяина и отчаянно ругался по-валлийски. Собутыльники переглянулись в глубокой тоске, но бежать было поздно. Последние полчаса перед ночным караулом будут отравлены присутствием этого надоедливого типа, а когда друзьям придется расстаться, неизвестно, к кому из двоих прилипнет валлийский герой. Во всяком случае, кто-то из них обречен на его невыносимое общество. Кошмарный Гури был не один. Вцепившись мертвой хваткой в плечо своего спутника, Гури безжалостно тащил его за собой по лестнице. Тот тихонько упирался и, опустив лохматую голову, смотрел себе под ноги. -- Ах! Вот это радость! Друзья мои! -- визгливо закричал Гури, увидев две мрачные физиономии за столом под святым Бернардом. В ответ физиономии приняли откровенно погребальное выражение. Гури расцвел своей кривой улыбкой и, хромая, подбежал к ним, волоча за собой чахлого белобрысого подростка. -- Добрый вечер, дорогие сэры! -- рявкнул Гури. -- Вы что, не слышите меня? -- Отнюдь, -- сказал Гай с ненавистью. -- Мы вас очень хорошо слышим. Может быть, даже лучше, чем следовало бы. Ничуть не смущаясь холодностью приема, Гури плюхнулся на скамью напротив Гая и, перекрутившись всем телом, заорал в пустое пространство трактира: -- Хозяин, черт тебя дери! Принеси пожрать, в натуре! Хозяин появился почти мгновенно с огромным блюдом на вытянутых руках. Гури облизнулся и причмокнул. -- Пахнет неплохо, -- сообщил он, засовывая голову под крыло печеной утки, которую ему подали. Греттир отвернулся, чтоб только не видеть этого. Но, отвернувшись, он встретился глазами с перепуганным белобрысым парнишкой, одетым в черт знает какие лохмотья. К тому же на шее у того болтался ошейник, а через лицо тянулась красная полоса от плетки. Мальчик в ужасе таращился на изуродованного в сражениях валлийца. Казалось, от страха ребенок не может двинуться с места. Гури с хрустом оторвал от утки жирную ножку и поманил мальчика пальцем. -- Эй, как тебя, -- сказал он голосом менее противным, чем обычно. -- Иди сюда. Иди, не бойся. Мальчик осторожно подошел. Гури сунул ему в руку кусок утки. -- И ступай куда-нибудь в угол, -- велел он, -- подальше с глаз моих. Господи, какой ублюдок! Длинноволосый откинул со лба челку рукой, перепачканной утиным жиром, и одарил своих собеседников радостным взором. -- Представьте себе, господа, -- начал он, хихикнув, -- иду я сегодня по улицам, ищу новых впечатлений. Вы же знаете, как это важно для меня. И такая, право, скука! Я совсем уж было задумал зарубить несколько простолюдинов или вызвать кого-нибудь из благородных господ на честный бой, как вдруг встречаю сэра Гарсерана. -- Какая приятная неожиданность! -- сказал Гай. -- Этот доблестный воин сразу понял, что я томлюсь и терзаюсь и вот-вот совершу нечто самоубийственное, -- ничуть не смущаясь, продолжал Гури, жуя и брызгая слюной. -- Он предложил мне нечто новое и повел в Дровяной переулок. Масса впечатлений! -- Вы посетили эти трущобы? -- удивился Гай, которого уже тошнило от постоянных скандалов, происходивших в Дровяном переулке и Соляном тупике. Там останавливались на ночь те, кого отправляли на соляные копи, там вечно гостевали наемники, а также околачивались безземельные крестьяне, еще не выбравшие себе стезю: то ли разбойничать, то ли податься в солдаты; там не было проходу от изгнанных за нерадивость подмастерьев, бродячих школяров и прочего сброда. Чуть ли не каждый вечер добропорядочные граждане вопили к городским властям и умоляли их установить там порядок. --Ну да, я был там! -- вскричал Длинноволосый. -- Столько интересного! Столько поучительного! Я ужасный транжира и мот, -- добавил Гури с обезоруживающей откровенностью. -- Эту рыцарскую доблесть, к сожалению, я освоил еще в юности... Но я -- жалкий дилетант по сравнению с одним моим предком. Да будет вам известно, милорды, что, когда моего предка обвинили в скупердяйстве, он, дабы опровергнуть сей гнусный навет, собственноручно засеял целое поле золотыми монетами... Смерды, наблюдавшие за этим доблестным поступком, немедленно набросились на поле тучей саранчи. Ну, передрались, разумеется, зарезали человек пятнадцать, зато остальные набили кошельки. Несправедливое обвинение было с моего предка снято. После этого пять поколений не могли купить себе приличной лошади... -- Весьма поучительно, -- сказал Греттир и, подумав о Гарсеране, хмыкнул: наваррец наклонился бы даже за медным грошом -- не мог не поднять своего, не говоря уж о чужом. -- Стало быть, о чем я? А, о расточительности. Купил мальчишку, потратил кучу денег... Как справедливо заметил сэр Гарсеран, благородному господину необходима хотя бы какая-то прислуга. -- Бог мой, но не такая же, -- сказал Гай. -- Да? -- Гури искренне удивился. -- А чем плох? И достался дешево. Эй, ты! -- позвал он. Из темного угла выступила тощая фигурка. -- Ближе! -- приказал Гури. Белобрысый подошел к самому столу и медленно зажмурился, изнемогая от страха. Гури с шумным вздохом откинулся к стене. -- Сирые мы и убогие, горести гложут нас многие, -- констатировал он. -- Ничего, я его пемножко откормлю, немножко поколочу -- вот и будет то, что надо. Как тебя зовут, несчастный? -- Тэм Гили, -- был ответ. -- В другой раз получишь по шее, если не будешь добавлять "сэр", -- обещал Гури. -- Ты разговариваешь с благородным лордом, щенок, а не с каким-нибудь болваном из конвоя, которому и без "сэра" сойдет. -- Да, сэр, -- прошептал мальчик. Судя по его лицу можно было подумать, что он сейчас потеряет сознание. -- Вот и ладно, -- смилостивился Гури. -- Гили, говоришь, твое имя? Ты не валлиец? -- Я... нет, сэр. -- "Гили" -- значит "слуга вождя", -- сказал Гай. Гури немедленно вонзился в него взором. -- Вот видите, а вы говорили, что из него не получится сносной прислуги, -- торжествующе закричал валлиец. -- А вы говорили! Да у него небось все предки были в услужении у благородных господ! Кровь, господа, кровь и происхождение -- это все! Кровь! -- выкрикнул он еще раз, и Тэм Гили содрогнулся, услышав, с каким удовольствием его господин произносит это слово. А Гури неожиданно успокоился и снова перевел свой тяжелый взгляд на мальчика. -- Откуда ты родом, Тэм Гили? -- С Кочковой Ляги... сэр. Гури запрокинул голову и расхохотался. Греттир с ненавистью смотрел на его горло. -- Как? Как ты сказал, Тэм? С какой Ляги? Тэм Гили почувствовал, что у него немеют руки, и прошептал: -- Кочковая... Гури вытер слезы, выступившие на его глазах от смеха, и строго посмотрел на мальчика. Тэм был близок к обмороку. -- Ладно, ступай вон. Тэм с видимым облегчением удрал в свой темный угол. -- Ну и народ, -- проворчал Гури, вновь наваливаясь на печеную утку. -- Ляга какая-то", кошмар. Дикари-с. -- Он плеснул себе вина. -- И вы спросите меня, господа, -- продолжал он, хотя господа были далеки от подобных поползновений, -- почему это хилое дитя оказалось в Дровяном переулке? Вообразите! -- Гури фыркнул, брызнув утиным жиром. -- Это существо -- опасный мятежник! Его гнали на соляные копи. -- Эта деревня уничтожена после того, как там подавили опасный бунт, -- спокойно сказал Гай, отодвигаясь подальше от Гури. -- Для меня это не новость, сэр. Гури с откровенным любопытством посмотрел на Гая: -- И много деревень здесь вот так уничтожается? Гай кивнул. -- Вероятно, вы слышали о мятеже во Владыкиной Горе, -- добавил он. -- Впрочем, вам это, должно быть, неинтересно... -- Напротив! -- решительно возразил Гури, поставив локти на стол и зарываясь ими в тарелку. -- Но разве это не необоснованные слухи? -- Слухи? -- не выдержал Греттир. -- Хороши слухи! Я был там, когда." -- Он прикусил язык, но было поздно: Гури вцепился в него мертвой хваткой. -- Вы были там во время мятежа? Клянусь кишками святого Бернарда! Святые угодники! Я ведь никогда еще не участвовал в настоящем мятеже, а это, -- Гури доверительно склонился к уху Гретти-ра, -- это становится модным, мой юный друг. Решительно модным! И если я не поучаствую хотя бы в самом захудаленьком восстаньице, это ляжет пятном позора на мою репутацию... -- Внезапно, отшатнувшись, валлиец посмотрел на Греттира с недоверием. -- Но позвольте! Позвольте, сэр! Для участия в подобном деле необходимо мужество! Безоглядное мужество! Вперед! Ура! -- Он ударил по столу кулаком, и полуобглоданная утка подскочила на своем блюде. -- Я, как человек, несомненно, им обладающий, позволю себе усомниться, что вы... Греттир в волнении вытянулся: -- Что? Что вы сказали, сэр? Длинноволосый успокаивающе похлопал его по плечу. -- О, ничего особенного, дорогой сэр. Возможно, я неудачно выразил свои мысли по-английски.. -- Я был там, -- мрачно повторил Греттир. -- Я стоял и смотрел. И сэр Гай был там. Мы все, все... Они ложились лицом в грязь, а солдаты убивали их. Отвратительное зрелище, сэр... Он уронил лицо на стол и заплакал. Гури поерзал на скамье, устраиваясь поудобнее. Из угла на него с нескрываемым страхом смотрел Тэм Гили. -- Ну и зря, сэр Гай, -- сказал наконец Гури и почесал жирным пальцем ухо. -- Напрасно вы, в натуре, столько народу положили. Они еще послужили бы вашей веселой Англии. Ох, до чего она веселая, ваша Англия, обхохочешься! Гай поднялся. Часы на ратуше пробили полночь. -- Господа, -- произнес Гисборн сдержанно, -- я вынужден расстаться с вами, несмотря на приятность компании и легкость выпивки. Мне пора в караул. Он пожал Длинноволосому руку и чересчур твердой походкой направился к выходу. Гури с непонятной нежностью посмотрел на страдальческое лицо Греттира, лежащего щекой на столе. Во сне губы юноши вздрагивали. Гури отвернулся и негромко позвал: -- Тэм Гили! Мальчик выбрался из своего угла. -- Сбегай к хозяину и скажи, чтобы помог этому господину. Его необходимо освежить и отправить домой. Тэм убежал. Гури облокотился на стол и о чем-то тяжко задумался. За его спиной возник хозяин, Гури поднялся, демонстративно бросил на стол золотой. -- Позаботься об этом высокородном лорде, -- распорядился он и, оскалившись, добавил омерзительным голосом: --А то я сам о тебе, в натуре, позабочусь. Гури двинулся по лестнице на второй этаж к своим апартаментам, прихватив по дороге за шиворот окончательно запуганного Тэма с Кочковой Ляги. Ночью Ноттингам, как и все обычные европейские города, ощетинивался перегородками, воротами, заборами и наводнялся большим количеством стражников, призванных охранять покой честного обывателя. Честный же обыватель, чувствуя постоянную заботу о своем благе, не вылезал по вечерам из дома и сидел в тепле и уюте. И то верно: зачем по глупости шастать по улицам? Один только Гури Длинноволосый, обитавший на втором этаже трактира "Казни египетские", казался чем-то недовольным. Сидя в кресле, он мрачно грыз ногти. Тэм Гили, забившись в угол, старался не привлекать к себе внимания, но в конце концов у мальчика затекли ноги, и он пошевелился. Этого легкого звука оказалось достаточно, чтобы тяжелый взор валлийца остановился на мальчике. Тэм снова замер, но было уже поздно. -- Поди-ка сюда, -- сказал ему Гури. Тэм подошел и втянул голову в плечи, явно ожидая оплеухи. Гури подцепил своим железным пальцем ошейник Тэма, на котором было написано название обители святого Себастьяна. Ошейник болтался на тощей шее и успел уже натереть ее в двух местах. Левой рукой Гури пошарил у себя на поясе и из какого-то потайного кармана вытащил предмет, с точки зрения Тэма, устрашающий. Во всяком случае, мальчик содрогнулся, увидев его так близко от своей шеи. Гури Длинноволосый, не обратив на это ни малейшего внимания, зашаркал по ошейнику, довольно быстро перепилил его и, разогнув, снял. Тэм ощутил у себя на плечах его тяжелые руки. Голос валлийца прозвучал куда более мягко, чем раньше. -- Ну что, -- сказал он, -- ты все еще меня боишься? С полуоткрытым ртом Тэм посмотрел в изуродованное шрамами лицо и едва заметно кивнул. Гури уловил этот жест. -- Ладно. -- Гури вздохнул и вновь откинулся в кресле. -- Скажи мне, Тэм с Кочковой Ляги, есть ли у тебя родные? Мальчик прикусил губы и не ответил. Гури легонько толкнул его в бок ногой: -- Отвечай, малыш, когда тебя спрашивают. Нехорошо отмалчиваться. Я все-таки твой господин. Может, мне лучше отправить тебя к твоим близким? -- Мои близкие утонули в болоте, сэр, -- тихо сказал Тэм. -- Если вам угодно утопить меня, то ... -- он замялся и поспешно добавил: -- Сэр. -- А твоя мать? Она тоже погибла в болоте? -- настойчиво спросил Гури. Тэм в ужасе перекрестился. -- Лучше не вспоминать, какой была ее смерть, сэр, -- сказал он еле слышно. -- Братья, сестры? -- не отставал мучитель. -- Отвечай! -- Он снова подтолкнул Тэма ногой. -- У меня был брат, -- с трудом сказал Тэм и взмолился: -- Пожалуйста, сэр! -- Я жду, -- безжалостно напомнил Гури, накручивая на палец длинную белую прядь. -- Я задал вопрос и жду на него ответа. Что стало с твоим братом, Тэм Гили? Слезы сами собой потекли по грязному лицу Тэма. Он прижал ладони ко рту и впился в палец зубами, чтобы не разреветься. Гури смотрел на него с непонятным выражением: не то сочувственно, не то брезгливо. -- Мой брат был младше меня на два года или около того, -- выговорил наконец Тэм. -- Нашу деревню сожгли, а нас загнали в болото. Мать утонула... Мы с братом потерялись и долго плутали по лесу, а потом выбрались на большую дорогу. Он умер от голода, сэр. Мне повезло, меня схватили стражники. Они дали мне хлеба, а потом заковали в цепи, сэр. -- Ты знаешь, куда тебя вели? -- спросил Гури после долгой паузы. -- Да... они говорили про соляные копи. -- Тебе было страшно? Тэм замялся. Гури вдруг хихикнул и улыбнулся своей неприятной улыбкой. -- Ты думаешь, что соляные копи -- это лучше, чем такой господин, как я? Тэм сжался и стиснул пальцы в кулаки. Гури тихонько вздохнул, словно от усталости, встал и, сильно хромая, прошел через комнату, как будто совершенно позабыв о Тэме. Он раскрыл свой дорожный сундук и принялся рыться в нем. Вскоре в Тэма полетела необъятная рубашка из тонкого полотна. Не оборачиваясь, Гури сказал: -- Наденешь вот это, а твои лохмотья -- в печку! Завтра подберу тебе что-нибудь поприличнее. Он расстелил на плоской крышке сундука несколько теплых плащей и обернулся. Тэм все еще стоял посреди комнаты в недоумении, прижимая к себе рубаху. -- В чем дело? -- осведомился Гури. -- Неужели я так плохо говорю по-английски? Полумертвый от страха перед Гури и не видя рядом никого, кто бы помог, кроме того же Гури, Тэм внезапно бросился к нему, вцепился в одежду валлийца и отчаянно зарыдал. Гури провел рукой по растрепанным соломенным волосам, а потом отстранил от себя всхлипывающего Тэма и, не обращая на него больше никакого внимания, бросился на свою кровать. Через минуту Гури уже спал, натянув на голову одеяло, сшитое из желтых козьих шкур. Полуденное солнце припекало лысинку святого Сульпиция, когда отшельник поднялся на холм, опираясь на руку долговязого Моргана Мэгана. Странная это была парочка: низкорослый отшельник, облаченный по всем правилам в рубище, и чудаковатый колдун из чужих миров в заплатанном плаще. Оба стояли неподвижно и всматривались в заливные луга, принадлежавшие обители святого Себастьяна. Трава уродилась хорошая: Мэгану по пояс, а отшельнику едва ли не до плеча. Еще не косили. Одуряюще пахли цветы, воздух гудел от насекомых. -- Где она? -- Морган Мэган шептал, хотя рядом на несколько миль никого не было. -- Вон. -- Отшельник указал на маленькую фигурку, терявшуюся среди трав и цветов. -- В низине. Морган Мэган вытянул шею и прищурил здоровый глаз. -- А, вижу... Красивая девушка твоя Дианора. -- Ты уверен, что не причинишь ей вреда? -- спросил отшельник. -- Разумеется. -- Морган Мэган взглянул на святого с искренним удивлением. -- Я видел только добро и от нее, и от тебя. Как же я могу даже помыслить о том, чтобы навредить вам? Отшельник пожал плечами. -- По неведению, по неумению... -- нехотя пояснил он. -- Ерунда. Совсем маленькое колдовство, неоднократно испытанное на себе и других. Обыкновенные врата. Я называю их "Радуга". Мне не раз случалось открывать их. Не следует опасаться того, что доказало свою безопасность. Он хмыкнул, потешаясь от души над высокопарностью своих слов. За поясом у колдуна были чаши. Десять глиняных чаш, вылепленных им за долгие часы бесед с отшельником. Как только стало ясно, что рука у Мэгана заживает, он воспрял духом и предложил святому Сульпицию открыть врата, если это необходимо для спасения Дианоры. Несмотря на просьбы поторопиться, Мэган не спешил, работал тщательно. Он долго подбирал нужную глину, для чего обошел все окрестности. Затем принялся изготавливать сосуды, делая это неумело, но с великим старанием. Несколько дней десять корявых чаш сохли. По утрам колдун выставлял их на солнышко, а вечером заботливо убирал, оберегая от ночной прохлады. Потом раскрашивал в семь цветов. Святой Сульпиций, уверенный в том, что ему и без того не замолить своих грехов во веки вечные, решил положиться на добрую волю колдуна и не препятствовал ему творить чары. Морган Мэган даже не подозревал о том, какую страшную борьбу выдержал христианский подвижник с самим собой и своей совестью, когда позволил колдуну делать все, что тот сочтет нужным. И вот сейчас Морган Мэган вынимал чаши из-за пояса одну за другой и медленным, точным движением руки отправлял их вверх. Они не падали -- одна за другой повисали над горизонтом, постепенно складываясь в радугу. Святой Сульпиций, раскрыв рот, следил за магом. А тот больше никого и ничего не замечал. Сосредоточенный, спокойный, он видел только десять чаш, слившихся одна с другой. Разноцветные полосы окрасили синее небо, в котором не было ни облачка. Дуга уперлась в цветущий луг и преградила путь Дианоре. Девушка остановилась, подняла голову. На мгновение святому Сульпицию страстно захотелось, чтобы она заподозрила неладное и повернула назад, прочь от этих прекрасных ворот в другие миры. Но спустя несколько секунд он увидел, что Дианора подхватила длинное платье обеими руками и медленно пошла навстречу радуге. Высокие травы сплетались вокруг нее, мешали идти -- они словно хотели задержать ее. Какое-то время, глядя девушке вслед, отшельник думал, что колдовство не удалось. Но вот Дианора сделала еще шаг -- и пропала. Ее больше не было. "Может быть, она упала? Может быть, ее скрыли травы?" -- в смятении подумал отшельник. Но Морган Мэган, прочитавший его мысли, слегка улыбнулся и покачал головой. -- Она ушла, твоя дочь, -- сказал он. -- Ушла в тот край, где высокие деревья. Там ей будет хорошо. -- Его тонкое бледное лицо затуманилось грустью. -- Край, где высокие деревья... -- повторил он. -- Давно я там не был. Там другое время. Там до сих пор жив Древний Народ... ах, как там чудесно... -- Он прищурился и протянул руки к небу. Радуга распалась. В небе вновь стали видны десять чаш, но сейчас они поражали великолепной правильностью формы, как будто их изготовила рука мастера. Тонкостенные сосуды из редчайшего, драгоценнейшего фарфора светились, озаренные солнечным светом. Но они излучали и свой собственный свет. Каждая полоска из семи цветов радуги горела и переливалась, Мэган тихо вздохнул от восторга, а потом развел руки в стороны, и две чаши, самые крайние, влетели в его раскрытые ладони. Святой Сульпиций увидел, что они опять превратились в грубо вылепленные глиняные поделки. Колдун сунул их за пояс и вновь простер руки. Он разбирал радугу так, как древние язычники снимали после священной ночи украшения с дуба, посвященного божеству. И вскоре все десять были за поясом Моргана Мэгана. И все стало на заливном лугу по-прежнему, и только Дианоры не было больше в этом цветущем летнем мире. Отшельник провел рукой по лицу и вдруг с удивлением понял, что оно залито слезами. ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ В конце июня Греттир Датчанин бросил пить. Город Ноттингам остался равнодушен к очередному повороту в судьбе этого молодого человека. Результатом же такого решения стало усугубившееся одиночество юноши. Гай Гисборн напивался без него. Трезвый же Гай околачивался в казармах или отсыпался. Сэр Гарсеран был поглощен предстоящей женитьбой на леди Джен. Леди Марион оставила грешный мир и отправилась в монастырь, к великому огорчению леди Ровэны, которая разом лишилась всех своих подруг. Греттир слонялся без дела по Ноттингаму и предавался самой изощренной чернухе. Мир казался ему обиталищем враждебных сил, прошлое -- насмешкой, будущее -- черной дырой, полной ядовитых шипов, настоящее -- издевательством. И не было рядом никого, кто объяснил бы ему, что все эти ужасы пройдут вместе с тем мрачным периодом жизни, имя которому -- "Пятнадцать лет". Наконец Греттир сдался, и ноги сами понесли его в сторону "Казней египетских". Однако не успел он переступить порог этого заведения, как его охватило жгучее раскаяние. Словно в отместку за нарушение обета, судьба немедленно столкнула его нос к носу с Гури Длинноволосым. Валлиец сидел под изображением святого Бернарда, благословляющего крестовое воинство. Он положил ноги на стол и изучающе смотрел на какой-то документ, оттопырив нижнюю губу. Не успел Греттир непроизвольно метнуться к выходу, как зоркие глаза знаменитости уже зацепили его, а кривой рот валлийца расползся в улыбке. -- Мой юный друг! -- вскричал Гури, делая ему знак садиться рядом. Греттир тихо застонал, но бежать было поздно. Гури убрал ноги со стола и заботливо дунул на крышку там, где они только что лежали. Ругая себя за податливость, юноша принял приглашение. -- Я бросил пить, сэр, -- предупредил он. Странный взгляд валлийца насторожил его, однако Гури тотчас поспешил заверить: -- Я по утрам тоже не пью, сэр. Он задрал голову, и пустой по случаю раннего утра трактир огласился его пронзительным воплем, обращенным к слуге: -- Тэм!!! Не успело отзвенеть последнее эхо, как по лестнице, грохоча деревянными башмаками, сбежало то самое полупрозрачное замученное существо, которое Греттир однажды имел случай наблюдать. Впрочем, существо стало намного менее прозрачным и запуганным. Не оборачиваясь к слуге, Гури отрывисто спросил: -- Завтракал? -- Да, сэр. -- Лошадь для меня, -- распорядился Гури. -- Вы куда-то отправляетесь, сэр? -- с затаенной надеждой спросил Греттир. -- Угадали. -- Гури мерзко хихикнул. -- И куда же, если не секрет? -- Не секрет. Я еду с инспекцией на соляные копи. Греттир вздрогнул: -- Куда? -- Ага, ага, испугались! -- закричал Гури, фамильярно тыча в Греттира пальцем. -- Конечно, вы же у нас бунтарь известный! Участник мятежа, ха-ха! Соляные копи, принадлежавшие городу Ноттингаму и отданные под отеческий присмотр городских властей во главе с шерифом, находились в пяти часах езды на хорошей лошади от ворот святого Лаврентия. -- А вы знаете, сэр, -- очень сдержанно сказал Греттир, -- что эти леса кишат разбойниками? Гури ответил не сразу. Он молчал так долго, что Греттир решил было уж приписать это невежливое молчание очередному чудачеству ненормального валлийца, однако ответ все же прозвучал -- и как раз в тот момент, когда Греттир уже перестал ждать. -- Знаю, -- уронил Гури. -- Но надо же расширять свой кругозор. Новые впечатления, сэр, новые ощущения, новые чувства -- я хочу в старости вспоминать как можно больше. -- Но почему шериф отрядил именно вас, сэр? -- И не только отрядил, но и снабдил полномочиями! -- Гури помахал в воздухе пергаментом. -- Сэр Гай, как вам известно, занят с солдатами. Сэр Гарсе-ран... гм└ъ Ну, сами знаете. Вас он просить не решился, из уважения к вашей знатности... А может быть, снисходя к вашей молодости, мой друг. Тэм Гили мялся за спиной своего господина. Наконец он отважился: -- Сэр... Гури резко обернулся к мальчику: -- Ну, что еще? -- А я, сэр? Я поеду с вами? -- Гм... Ну что ж... и ты тоже... Стало быть, две лошади. К немалому удивлению Греттира, Тэм Гили в ответ на взор своего господина расцвел обожающей улыбкой и умчался на конюшню. Перекошенное лицо Гури было на удивление задумчивым. Он свернул свой документ в трубку, сунул его за пазуху и поднялся. -- Счастливо оставаться, сэр, -- сказал он Греттиру и вышел. Соляные копи открылись всадникам с высокого холма. От пронзительной белизны белых уступов заломило глаза. Фигуры людей облепили их, как мухи сахарную голову. По гребням отвалов наверху маячили фигуры вооруженных стражников. На самом дне горной выработки были грязные мелкие лужи. Сюда и отправляли тех, кого необходимо было по тем или иным соображениям загнать в могилу кратчайшим путем. Соль -- богатство города. Тэм Гили, который не попал сюда только потому, что один расточительный валлиец перекупил его у конвоя, подъехал к Длинноволосому поближе. Тот негромко спросил: -- Что, Тэм, страшно? Тэм кивнул безмолвно. У него уже постукивали зубы. Словно угадав это, Гури больно сжал ему пальцы, а затем тяжело вздохнул и тронул коня, начав медленно спускаться по уступам. Его спутник следовал за ним. Навстречу высокородному лорду, гремя шпорами о крутые и ветхие деревянные ступени, поднялся молодцеватый начальник стражи. Гури спешился, махнув рукой Тэму, чтобы тот сделал то же самое, и вынул из-за пазухи свиток. Начальник торжественно развернул документ, но даже не стал делать вид, будто читает, а бросил взгляд на печать и, признав ее подлинной, столь же торжественно вернул свиток Длинноволосом