вещи или новые?
     - Конечно. Вы можете это оставить мне на пару дней?
     - Только не потеряйте, - глупо сказал Сигизмунд.
     - Морж, ну сходи за пивом, - снова заныла Аська.
     - Вы знаете,  Сигизмунд, - проговорила Вика, - я все больше
укрепляюсь  в   своей  первоначальной  версии.   Ваша   девушка,
несомненно,   страдает  раздвоением  личности.  Воображает  себя
человеком другой эпохи.
     - Но вещи... настоящие?
     - Какая разница?  Они  могут быть настоящими,  если она  их
где-то  раздобыла.  Могут быть современной имитацией.  Это  сути
дела не меняет, согласитесь.
     - Да,  -  сказал Сигизмунд.  -  Не меняет...  Но понимаете,
Вика...  Я  долго думал над вашим предположением...  Вы же ее не
видели.  Лантхильда не была похожа на сумасшедшую.  Она не... НЕ
ФОНИЛА как сумасшедшая... Ну, не исходило от нее ЭТОГО...
     Неожиданно Аська поддержала Сигизмунда.
     - Морж прав.  Психи всегда фонят.  Погань от  них  какая-то
исходит,  муть...  А  эта белобрысая,  с  косищей,  -  нет,  она
чистенькая... Я, между прочим, ауру вижу... Иногда.
     - Упыхаешься и видишь, - вдруг сказала Виктория. - Я тоже в
упыханном состоянии видела.
     - Да что ты там в своей загранице видела! - взъелась Аська.
- Эта девка моржовая -  свеженькая,  как молодой подберезовик. Я
бы сама от такой не отказалась...
     - Гы-гы-гы, - сказал Сигизмунд. - Очень смешно.
     - Дурак ты, Морж. Думаешь, она бы мне не дала?
     - А вы так и не заявляли в милицию,  Сигизмунд?  - спросила
Вика.
     - Нет.
     - И не будете?
     - Не буду.
     - Толку-то. Лучше к гадалке пойти. У нас есть одна в театре
- она  по  фотографии ищет.  На  фотку поглядит,  поглядит,  над
картой  города  руками  поводит  -   и   точно   определяет:   в
Красносельском, мол, районе ищите... Морж, Маринку помнишь?
     Морж не помнил никакой Маринки.  Впрочем,  Анастасию это не
смутило.
     - Маринка в  штопор вошла и  сгинула.  Мы  ее  всей  кодлой
искали.  Эта  баба  над  картой поводила -  и  говорит:  ищите в
Адмиралтейском районе.  И правда нашли. Только на Ваське. Зато в
баре   "Адмиралтейский",    представляешь?   Она   сама   поутру
прозвонилась...

        x x x

     Два  дня  минули  для  Сигизмунда как  в  тумане.  Все  ему
казалось скучно,  все протекало как в мутном сне. На третий день
тягомотину  сигизмундовой  жизни   решительно  разбавила  бывшая
законная супруга.
     Явилась на выходных.  С  незнакомой стрижкой,  в  "деловом"
костюме  -  раньше  такого  не  носила.  Довольная произведенным
эффектом,  прошествовала  в  гостиную,  сопровождаемая  кобелем.
Кобеля запах натальиных духов завораживал.
     - Ты бы хоть пыль здесь вытер,  что ли,  - сказала Наталья,
усаживаясь. Прежде чем сесть, обмахнула стул.
     Кобель  деловито поискался под  батареей,  выволок и  гордо
предъявил Наталье омерзительный с  виду мосол.  Наталья на мосол
никак не отреагировала.  Кобель с  грохотом выронил "сокровище",
махнул хвостом и оглушительно гавкнул несколько раз.
     - Что ему нужно? - спросила Наталья брезгливо.
     - Чтобы ты,  Наталья,  мосол у  него отнимала.  А  он бы не
отдавал. Игра такая, - объяснил Сигизмунд.
     - Перебьется,  -  сказала Наталья.  - Ну, как поживаешь? Не
захипповал  тут  на  старости  лет?   Пацифик,  смотрю,  у  тебя
намалеван...
     А, разглядела!
     - Да   я   тут   системных  вписывал...   Посидели,   ПЛАНЫ
построили... - Слово "планы" Сигизмунд нарочно выделил, чтобы до
неискушенной Натальи - и то доперло.
     До нее, впрочем, не доперло.
     - Обои хорошие были, - сказала она с грустью. - Помнишь, мы
их вместе клеили?
     - Помню, - пригорюнился и Сигизмунд. - Как Ярополк?
     - Надо же,  не забыл!  Да,  есть такой - Ярополк. Сын твой.
Бассейн бросить пришлось. Денег нет.
     - У меня сейчас тоже нет.  Нас тут обокрали...  только моим
не говори.
     - Как обокрали? - вскинулась Наталья.
     - Фирму обокрали. Компьютер, факс...
     - Погоди. Ты в милицию заявлял?
     - Заявлял.
     - Ну и что они?
     - Ищут.
     - Нет, что они говорят?
     - Ничего не говорят. Будем искать, говорят.
     - Погоди, погоди... - Сигизмунд видел, что Наталья искренне
обеспокоена. - Как они ищут? Улики есть?
     - Отпечатки пальцев взяли.
     - У кого?
     - У меня.
     Наталья резко отвернулась. Замолчала. Видать, рассердилась.
Сигизмунд тихонько тронул ее за плечо.
     - Нет,  правда,  у  всех  сотрудников  брали.  Чтобы  потом
отличить, где чужие, а где свои...
     Некоторое  время  разговаривали  о   краже.   Наталье  было
интересно. Под конец она сказала со вздохом:
     - Был ты, Морж, дураком, дураком и помрешь...
     - Чай будешь пить? - спросил Сигизмунд осторожно. Вроде бы,
пока  что  между  ним  и  бывшей  супругой немедленного открытия
военных действий не намечается. - Пошли на кухню.
     Кобель при этих словах немедленно снялся с  места и побежал
впереди. Пару раз обернулся, уточняя: туда ли направляются люди.
     Проходя по коридору, Наталья не удержалась - метнула взгляд
на "светелку":
     - А твоя-то бесноватая - там сидит? Прячется?
     - Нет. Нет ее здесь.
     - А где?
     - Понятия не имею.
     - Что, разошлись?
     Сигизмунд не  ответил.  Наталья посмотрела на него странно,
но промолчала.
     Пока  Сигизмунд ставил чайник,  Наталья прошлась по  кухне.
Заметила на подоконнике домотканину.  Так и  лежала с  того дня,
как Сигизмунд показывал ее Вике.
     При   Лантхильде  в   доме  все-таки  был  порядок.   Пусть
своеобразный,  но неукоснительный.  А теперь,  похоже, Сигизмунд
начал опускаться...
     - Ну и бардак же у тебя тут,  -  заметила Наталья. - Тряпку
бы половую хоть убрал, чтобы не маячила.
     - Не  тряпка это.  Это  одежда.  -  Сигизмунд взял  рубаху,
развернул перед Натальей. - Смотри - вон ворот, вон рукава...
     - Что, хипье оставило?
     - Пиплица одна.
     - Гляди, Сигизмунд, по городу сифилис гуляет.
     - Без зонтика.
     - А  Ярополку как  объяснить прикажешь?  "Почему  папа  без
носа?" - "Папа у нас сифилитик..."
     - Да не сифилитик я.
     - Пока.  Ты,  Сигизмунд,  хоть в  канале утопись,  вольному
воля. А к Ярополку без справки не подпущу.
     - Наташка,   там   из   вены  надо  сдавать.   Еще  заразят
чем-нибудь.
     - Слушай, а если хипье тут эти шмотки бросило, то в чем оно
из твоего дома ушло?
     - В одежде.
     - Из моего отдал? Транжир.
     - Ты-то  как поживаешь?  -  дипломатично спросил Сигизмунд,
разливая чай.
     Наталья заложила ногу на ногу, покачала разношенным тапком.
     - Мне тут ПРЕДЛОЖЕНИЕ СДЕЛАЛИ.
     Сигизмунд чуть не выронил чайник.
     - Да ну?!
     - Рано обрадовался. Я еще не дала согласия.
     - Это тот, с "мерсом"? Который тебя по Желябова взад-вперед
по ухабам катал?
     - ТАМ был не "мерс". ТАМ была "тойота". Нет, другой.
     - Ну, и кто он? Чем занимается?
     - Все-таки серый ты,  Морж.  Неромантичный.  Ну  что это за
вопрос -  кто,  чем занимается?  Спросил бы  лучше:  любит ли он
меня, как он относится к Ярополку?
     - А  что про это спрашивать?  И так понятно,  если жениться
хочет.
     Наталья вдруг вспыхнула, даже покраснела.
     - По-твоему,  меня  нельзя  любить?  По-твоему,  любовь мне
недоступна?  Конечно, ты никогда меня по-настоящему не любил. Ты
- эгоцентрист,  как все мужики, ты только свою работу любишь. Да
только накрылась твоя работа,  остался один тараканий бизнес - и
тот скисает...
     - Погоди,  погоди...  -  Сигизмунд был ошеломлен. - При чем
тут "любовь" - "не любовь"?
     - Я  всегда чувствовала неудовлетворенность,  когда жила  с
тобой.  Я испытываю потребность в любви,  в тепле.  Ты не мог их
дать. Ты просто физически не в состоянии кого-либо любить.
     - То есть,  насколько я понял,  этот человек тебя любит?  -
осторожно спросил Сигизмунд.
     Наталья промолчала.  По  ее  молчанию можно было заключить,
что да, очень любит. Сигизмунд взял ее за руку.
     - Ну так поздравляю! - сказал он.
     Наталья искоса поглядела на него.
     - Ты что, действительно рад?
     - А  что мне за тебя не радоваться?  Я тебе счастья дать не
смог, а ты его заслуживаешь...
     Такой ответ,  похоже, не удовлетворил ее. Судя по всему, ее
куда больше бы устроило, если бы он начал рвать и метать, топать
ногами,  вопить от ревности... Вешалку еще раз повалить, что ли?
Стеллаж  опрокинуть?   Что  бы  такое  сотворить,   чтоб  бывшую
супружницу порадовать?
     - Так все-таки чем он занимается?  Кстати, как его зовут? А
то  неудобно  -   "он"  да  "он",  прямо  как  герой-любовник  в
водевиле... которого тортом по морде...
     - Евгений, - процедила Наталья.
     - А, Женька!
     - Женькой козу кличут.
     Сигизмунд сразу  поскучнел.  Гайтса,  стало  быть,  Женькой
звать...  Он  представил себе вдруг,  как  Лантхильда выходит на
взгорок и кличет:  "Женька-Женька-Женька!.." "Бе-е",  - отвечает
Женька. Или нет, гайтсы отвечают "ме-е..."
     А Наталья вдруг уронила высокомерно:
     - Евгений -  не  тебе  чета.  У  него  запись на  несколько
месяцев вперед.
     - Какая запись? Компенсация на квартплату?
     Наталья поглядела непонимающе.
     - Чай остыл,  -  сказал Сигизмунд.  -  Давай я тебе кипятку
долью.
     - Спасибо.  -  Она глотнула чаю,  волшебным образом немного
подобрела. Пояснила: - Евгений - выдающийся экстрасенс.
     Сигизмунд поперхнулся.
     - КТО?
     - Экстрасенс.
     - Ой,   я  тоже  одну  знаю...   -   обрадовался  Сигизмунд
возможности поддержать беседу.  И поведал историю про вошедшую в
штопор Маринку.
     Наталья не  нашла  историю ни  смешной,  ни  занимательной.
Евгений работал по другой методике.  По совершенно оригинальной.
Аналогов в мире нет.  Евгений спасает людей. Он живет для людей.
В этом смысл его жизни.
     - А  почем  он  берет  за  смысл жизни?  -  поинтересовался
Сигизмунд.
     Наталья  смерила  его  уничтожающим  взглядом.  Сейчас  она
казалась совершенно чужой и очень далекой. Как будто никогда они
не были даже близко знакомы.
     - Немного.   Только  для  того,   чтобы  поддерживать  свое
физическое тело.  Евгению все равно, он может существовать и вне
физического тела. Но тогда он не смог бы помогать людям.
     Вкратце  история  Евгения  -  в  изложении Натальи  -  была
такова.  В одна тысяча девятьсот втором году экспедиция во главе
с    поручиком    Жихаревым   была    отправлена   Императорским
Географическим обществом  на  Тибет.  Там  экспедиция безнадежно
заплутала и в конце концов оказалась в Шамбале.
     Шамбала    произвела    на    российских   путешественников
неизгладимое впечатление.  Первая же встреча потрясла - какая-то
прекрасная девушка, на вид лет восемнадцати, обмолвилась о своем
истинном возрасте: ей было далеко за двести...
     В тридцатые годы поручик Жихарев, зная о страданиях России,
добровольно покинул Шамбалу.  Остальные его  спутники отказались
выходить из благословенной земли.
     Оказавшись на Родине,  Жихарев мгновенно попал в лапы НКВД.
Ни пытки, ни промывание мозгов на Жихарева не действовали - ведь
он  прошел шамбальскую школу.  Тем  не  менее  его  почти  сразу
отправили в  Воркуту.  Рука  Шамбалы была  простерта над  бывшим
поручиком -  его не расстреляли.  В Воркутлаге и сложился первый
жихаревский кружок.
     Жихарев  так  и   не  покинул  воркутинский  край.   Уже  в
шестидесятые годы он окончательно поселился в  одной заброшенной
штольне на  старом  руднике.  Русские поселенцы и  местные якуты
почитали его как шамана,  ведуна или бодхисатву. Оборудовали ему
штольню под жилье, а кормился он с подношений...
     - А Евгений? Евгений-то твой как на него вышел?
     С Евгением произошла дивная история,  в которой также виден
Промысел.  Евгений был  в  ту  пору  трудным подростком,  жил  в
Воркуте и готов был с юных лет погубить свою жизнь.  По счастью,
местный участковый -  якут  или  какой иной  абориген -  глубоко
верил в  шамана Жихаря.  Он-то  и  отвел трудного подростка не в
тюрьму, а в старую штольню. И произошло преображение...
     Евгений стал  последним учеником Жихарева.  Жихарев завещал
ему продолжать великое дело, а сам ушел в Шамбалу...
     Из  Воркуты Евгений перебрался на  Урал,  где несколько лет
подвизался в подземном и тайном языческом храме.  Там он получил
посвящение в культы Леля и Купавы.
     Следующий этап жизни Евгения связан с тайным дацаном где-то
в Бурятии, где его посвятили в тайны движения звезд.
     Путь  Евгения был  труден  и  извилист.  Многое приходилось
делать в  тайне.  Черные маги вставали у  него на пути,  и  силы
уходили на то,  чтобы сокрушить их. Белые маги также не признают
Евгения.  Вернее,  истинные белые маги -  те признают. Но вокруг
лишь ложные белые маги...
     Сигизмунд слушал все это с полчаса.  Наталья,  всегда такая
рассудительная и холодная,  повторяла сейчас явно не свои слова.
У нее даже выражение лица изменилось.  Никогда прежде не замечал
Сигизмунд за ней такого. Восторженность в глазах. Разрумянилась.
Опоили ее, что ли? Одурманили?
     - Слушай,  Наталья,  - перебил ее наконец Сигизмунд. - А ты
сама-то в это веришь?
     - Раньше не верила. Сейчас - да. Он мне кое-что показал. Ты
же его не видел...
     Проклятье.  То  же  самое  Сигизмунд говорил о  Лантхильде.
"Виктория, вы ее не видели. А увидели бы - поняли..."
     - Да, - согласился Сигизмунд. - Может, и правда...
     Наталья  глянула  так,   будто   не   вполне  доверяла  его
неожиданной уступчивости.
     - Я, собственно, хотела тебя попросить об одном одолжении.
     - Проси. Еще чаю налить?
     - Не надо. Помнишь нашу свадьбу?
     - Ну.
     - Мы  еще  кольцо покупали с  компенсацией.  Оно  тебе было
великовато. Помнишь?
     - Конечно, помню.
     - Ты ведь его так и не носил?
     - Почему? Носил. Полчаса.
     - Вот именно.  Не  успел надеть,  как сразу снял и  в  ящик
кинул. Где авторучки хранил.
     - Ты же знаешь, я не выношу...
     - Знаю,  -  оборвала  Наталья.  -  Кольцо  сохранилось?  Не
пропил?
     - Ну ты меня совсем уж за ханыгу держишь.
     - Сигизмунд,  -  сказала Наталья,  -  ты  не мог бы мне его
одолжить на пару дней?
     - Тебе когда?
     - Мне  не  сейчас.   Через  месяц.  Ты  дай  принципиальное
согласие, а я тебе потом точно скажу.
     - Что, своему шанхайскому мудрецу на пальчик нацепить?
     - Не шанхайскому,  а шамбальскому.  Он вроде тебя, колец не
выносит.  Что деньги-то  тратить?  На  церемонии наденет,  потом
снимет...
     Сигизмунду вдруг сделалось невероятно противно.  А  Наталью
вдруг жаль стало. Любви она недополучила. В Шамбалу она верит. В
поручика Жихарева, он же воркутинский бодхисатва...
     Он встал и обнял Наталью. Она недоверчиво прильнула к нему.
     - Ты и вправду не сердишься? - прошептала Наталья.
     Сигизмунд погладил ее по волосам.
     - Конечно же нет.

        x x x

     Вика  пришла неожиданно.  Пришла -  и  тем  самым  порушила
немудреные планы Сигизмунда насчет мирного холостяцкого вечерка.
Проводив Наталью, он взял пивка, чипсов и, подобно американскому
школьнику,  угнездился перед  телевизором -  потреблять.  Кобель
назойливо клал  морду  ему  на  колени,  глядел  в  глаза  почти
человеческим,  говорящим взглядом - настойчиво стремился войти в
общество потребления. Иногда от щедрот схрумкивал чипс.
     Так  незаметно  и   перешли  бы  из  мира  телегрез  в  мир
сновидений, если бы не звонок в дверь.
     Вика.
     Сигизмунд  оторопело  уставился на  нее.  Уж  кого-кого,  а
чопорную аськину сестрицу увидеть у  себя  в  этот час  никак не
ожидал. Мгновенно кольнула тревога.
     - Случилось что?
     - Ровным счетом ничего,  -  ответила Вика.  -  Разве что  я
пришла. Можно войти?
     Сигизмунд посторонился, пропуская ее в квартиру.
     Вика опять задела ножницы и молоток. Досадливо глянула.
     - А это у вас так и будет висеть?
     - А вам что, мешает?
     Раздраженная  фраза  сорвалась  сама  собой.  Подразумевала
также, что коли мешает, то ее, Вику, здесь никто не держит.
     Вика  смолчала.  Вместо  этого  вдруг  сказала чуть  ли  не
просительно:
     - Там у Анастасии гулянка.  Я ушла. Дай, думаю, пройдусь...
Весь дом прокурили, везде пьяные мужики валяются...
     - Не боязно по ночам одной бродить?
     Вика продемонстрировала Сигизмунду электрошокер.  Сигизмунд
с любопытством оглядел.
     - Кобеля  размером с  моего  свалить  может,  -  сказал  он
наконец, возвращая Вике шокер.
     - А  большего и  не требуется,  -  усмехнулась Вика.  -  Я,
собственно, к вам по делу. Возвращаю!
     Она торжественно вручила ему пакетик,  где аккуратно лежали
девкин пояс и монетки.
     Увидев свои вещи,  Сигизмунд сразу подобрел.  Для Вики это,
конечно, не прошло незамеченным.
     - Вы что,  думали -  я  с  этим барахлишком в бега ударюсь?
Перейду   финскую   границу  по   льду,   как   вождь   мирового
пролетариата?
     - Да ладно вам смеяться. Хотите чаю?
     Войдя на  кухню,  Вика  мгновенно зыркнула глазами по  двум
грязным чашкам.  На  одной  остался след  помады.  Но  ничего не
сказала.   Уселась  непринужденно  и   изящно.   Университетская
выправка. Только не наша - наши университетские дамы мешковаты -
а ихняя.
     Пока  Сигизмунд прибирал грязную посуду  и  выставлял новую
(вечер у него такой, что ли, с бабами чаи гонять?), Вика перешла
к делу.
     - Монеткам от  силы лет  пять.  Штаты или  Израиль.  Скорее
всего - Израиль. Сувениры. Сейчас там научились хорошие сувениры
делать. Полюбуйтесь.
     Она вытащила из сумочки и предъявила ему еще одну монетку.
     - Где нашли сие археологическое диво? Угадайте! - И сама же
ответила:   -   На  Венис-Бич,   Калифорния,  какой-то  лоточник
продавал...
     - Что, старинная?
     - Сувенир,  говорят же  вам.  А  пряжка на  поясе -  работа
местных умельцев. Довольно топорная, кстати. Может, кинореквизит
какой-нибудь. Медь совершенно новая.
     - Так, так. А что, это все имеет какое-то значение?
     - Никакого.  - Вика положила локти на стол, слегка подалась
вперед.  -  Поймите меня правильно,  Сигизмунд. Я глубоко уважаю
ваши чувства к этой девушке.  Вам,  наверное, неприятно слышать,
что  у  нее  налицо явные  психические отклонения.  В  принципе,
ничего ужасного в этом нет,  на Западе,  если вы знаете, людей с
подобными отклонениями,  если они не агрессивны, не исключают из
общества,   более  того   -   их   принято  называть  "людьми  с
альтернативными умственными способностями"...
     Чем дольше она говорила, чем больше сыпала психологическими
и  прочими терминами,  тем явственнее звучал в  ее  речи акцент.
Обычное явление у человека,  долго жившего за границей. Особенно
когда  разговор переходит на  темы,  далекие от  бытовых реалий.
Например, об "альтернативных способностях", мать их всех ети...
     Сигизмунд слушал и медленно накалялся. Его выводило из себя
все:  ее успокаивающий,  задушевный тон,  тщательно отработанное
сочувствие,  непривычная терминология,  акцент этот  неприятный,
немного высокомерный -  похожий на прибалтийский,  что ли... Ух,
холеная... И все-то у нее выверено, все логично...
     Еле сдерживая ярость, Сигизмунд перебил:
     - И что ж прикажете? По дуркам шарить? Шарил уже...
     Как донести до  этой холеной,  логичной,  насквозь западной
девицы то,  что для него, Сигизмунда, очевидно? Он был убежден в
том,  что  Лантхильда НЕ  СУМАСШЕДШАЯ.  И  он  точно  знал,  что
Лантхильды ЗДЕСЬ НЕТ.  Ни  живой,  ни  мертвой.  Нет  -  и  все.
Интуиция?  Сигизмунд просто ЗНАЛ.  Вернее,  ему каким-то образом
безотчетно ЗНАЛОСЬ...
     Что с  того,  что он  выяснил,  на  каком языке изъяснялась
Лантхильда?  На готском?  Пусть на готском... Что это объясняет?
Да  ни хрена это не объясняет...  Точнее,  может быть,  для Вики
что-то и объясняет, да только толку... Ему, Сигизмунду, от этого
никак не легче. Загадка как была, так и осталась.
     Стоп,  осадил он  сам себя.  Что это я  на Викторию,  блин,
батон  крошу?  Совершенно  посторонний человек,  занимается моей
проблемой -  между  прочим,  уже  не  первый  день,  -  сидит  в
библиотеке,   ходит  с   моими  монетками  по   каким-то   своим
экспертам...  Я  тоже  хорош:  открыл  ей  только часть  правды.
Естественно,  она  пришла  к  неправильным выводам.  Я  бы  сам,
небось,  к  таким  же  выводам  пришел,  будь  у  меня  неполная
информация...
     Сказать -  не сказать?  Тайна жгла язык. Нет, не стоит. Все
опять упрется в лунницу. Меньше знать - спокойней спать.
     - Ко мне тут бывшая супруга заходила,  -  сказал Сигизмунд.
Ему  хотелось уйти  от  темы.  Немного  подумать.  Почему-то  он
полагал,  что решение (показывать - не показывать, говорить - не
говорить) сформируется само собой.
     Вика невольно покосилась в сторону раковины, куда Сигизмунд
убрал грязные чашки. Но тему "бывшей супруги" не поддержала.
     - Вы   не   очень-то   похожи  на  генерального  директора,
Сигизмунд, - заметила она. - Я видела генеральных директоров.
     - Где, в Исландии?
     - И там тоже.
     - А что их отличает от простых смертных?
     Вика подумала немного.
     - Вы  говорили,  что  нашли эту девушку в  гараже?  Приняли
сперва за наркоманку,  да?..  Потом она оказалась у  вас дома...
Настоящий  генеральный  директор  никогда  не  влезает  в  такие
истории. Вы меня понимаете?
     - Да, - сказал Сигизмунд. - А как же фильм "Pretty Woman"?
     Она улыбнулась, пропела два такта знаменитой мелодии.
     - Этот? Это же сказка...
     - А что там Анастасия затеяла? - спросил Сигизмунд.
     - Водку пьет.  У режа день рождения.  "Бёзник",  по-ихнему.
Все на ушах стоят,  блюют и  стонут по углам,  за чулки хватают,
когда мимо проходишь...  Кстати, когда я училась в пятом классе,
а  Анастасия в  десятом,  мне ее  ставили в  пример.  Она же  на
красный диплом шла,  знаете?  А у меня был "уд." по поведению...
Инспектор из детской комнаты меня, между прочим, знал в лицо.
     - Какое совпадение!  -  обрадовался Сигизмунд.  -  Меня наш
участковый товарищ Куник тоже в  лицо знает.  У вас с Анастасией
отец общий?
     - Нет,  разные.  Но  оба Викторы.  Понимаете,  мой папаня -
большой оригинал.  Когда аськин отец умер,  мой  отец развелся с
моей матерью и женился на аськиной.  Захотелось ему так. А потом
аськина мать тоже умерла.  Папаня подумал-подумал - и вернулся к
нам.  Но  и  Аську  не  оставил.  Каким-то  дивным образом сумел
слепить из  нас одну семью...  Не знаю уж,  как ему это удалось.
Моя мамочка в  Анастасии души не  чаяла.  А  ее  мамашу называла
интриганкой. В общем, кипели страсти в духе Ф.М.Достоевского.
     - Как интересно!  -  восхитился Сигизмунд.  -  А  я вырос в
банальном моногамном семействе военного.
     Пока они  болтали,  Сигизмунд -  все  тем же  обострившимся
чутьем -  вдруг отчетливо понял:  Вика сегодня никуда не  уйдет.
Останется ночевать. Она и пришла для этого - чтобы остаться.
     Он  уже  прокручивал  в  уме,  где  ее  лучше  положить:  в
"светелке" или  же  немудряще себе под  бочок,  когда она  вдруг
сказала:
     - Не поймите меня правильно,  Сигизмунд,  но...  можно, я у
вас переночую?  У  Аськи кипеж еще дня на  два,  а  мне все-таки
работать надо... Я уйду завтра в девять утра.
     - Да я уж понял,  что вы ко мне ночевать пришли,  -  сказал
Сигизмунд.
     Он  видел,   что  ей  это  было  неприятно.  Она  чуть-чуть
надулась.
     - Я бы не обратилась к вам, но в городе у меня сейчас почти
нет знакомых. Только Анастасия да вы...
     - Ладно уж, - сказал Сигизмунд, - впишу...
     - А "пацифик" у вас для интерьера? Или... исповедаете?
     - По пьяни,  -  сознался Сигизмунд.  - Чтобы бывшую супругу
позлить.
     - Да нет, это вы меня пугали. Вы просто уже забыли.
     Оба засмеялись, Сигизмунд - чуть смущенно.
     - А вы испугались, Вика?
     - Чуть-чуть. Я ведь была без шокера.
     Сигизмунд вдруг схватил ее  за руку и  пристально посмотрел
ей в глаза.  Решение все-таки созрело.  Где-то в глубинах, минуя
верхние слои сознания.
     Вика слегка отшатнулась.
     - Вы что?..
     - Идемте!  -  сказал он сквозь зубы.  -  Идемте же.  Я  вам
что-то покажу. Важное.
     Сигизмунд даже не  ожидал,  что  эта видеозапись ударит его
так больно.  Он мгновенно забыл о Вике,  о последствиях, которые
мог  иметь его  достаточно рискованный шаг.  Он  даже о  золотой
луннице забыл.  Лантхильда была рядом -  казалось,  стоит только
протянуть руку...  Он с  трудом сдерживался,  чтобы не окликнуть
ее.  Вспомнил,  как она сама,  просматривая эту запись, пыталась
вступать с видеоизображением в какие-то переговоры...
     Временами  это  становилось  почти  невыносимо.  Лантхильда
бродила по  кухне,  читала нотации кобелю,  трепалась по  озо...
Какой бес его дернул снимать ее?  Неужели он уже тогда знал, что
она исчезнет?
     Потом  Лантхильда начала петь.  Рядом  с  Сигизмундом вдруг
судорожно перевела дыхание Вика.  Он  покосился на  нее  -  Вика
сидела напряженная,  с  распахнутыми глазами.  Так и влезла бы в
телевизор.
     Потом  изображение прервалось.  Секунд  тридцать на  экране
"шел  снег".  Затем  показались сидящие  в  обнимку  Сигизмунд с
Лантхильдой. На Лантхильде была лунница.
     Глядя  на  экран,  Сигизмунд неожиданно для  себя  отметил:
каким  он,  оказывается,  был  тогда  счастливым,  сияющим,  как
молодожен, блин! Сейчас... Да. Сигизмунд-экранный раскрыл рот и,
глупо ухмыляясь, произнес:
     - Вы видите перед собой,  дорогие зрители, спятившего Моржа
Сигизмунда Борисовича, генерального директора фирмы "Морена"...
     Сигизмунд нажал на "стоп". Вика вздрогнула, как от удара.
     - А дальше?
     - Дальше неинтересно.
     - Пожалуйста!  - взмолилась она так истово, что он сунул ей
оготиви, а сам ушел на кухню - курить.
     Минут через двадцать Вика бочком вошла на кухню.  Вид у нее
был  смущенный  и   виноватый.   Зачем-то  протянула  Сигизмунду
оготиви.
     - Я пойду, - сказала она тихо. - Уже поздно.
     Он не отреагировал.  Курил. Отгонял воспоминание о плачущей
перед камерой Лантхильде.
     Спохватился, когда Вика уже натягивала сапоги.
     - Вы куда?
     - Домой. - Она говорила нарочито-бесстрастно.
     - Да бросьте вы.
     - Мне лучше уйти.  - Она посмотрела ему в глаза. Он увидел,
что Вика в настоящем смятении.
     - Знаете  что?  -  сказал Сигизмунд,  берясь за  куртку.  -
Пойдемте прогуляем кобеля.  И  не надо ничего говорить.  Куда вы
пойдете?  К Аське?  Там никакого электрошокера не хватит,  чтобы
всю их кодлу угомонить.
     Она  молча вышла с  ним во  двор.  Побродила в  сторонке от
Сигизмунда по  тающему снегу.  И  когда  они  уже  возвращались,
сказала ему негромко:
     - Спасибо.


        Глава четвертая

     Засыпая,  Сигизмунд слышал,  как Вика возится за стеной. Он
выдал ей постельное белье и показал на "светелку".
     Утром,  выбравшись на кухню,  он увидел Вику.  Она стояла у
плиты -  варила кофе.  На  Вике была без спроса взятая из  шкафа
мужская сорочка. Сигизмунд подивился викиной голенастости. Когда
она приходила в джинсах, это не так бросалось в глаза.
     Нимало  не  смущаясь своей  голоногостью -  принято так  на
Западе, что ли? - Вика повернулась к нему, спокойно улыбнулась.
     - А я тут немного похозяйничала. Кофе будете пить?
     Сигизмунд поблагодарил, сел за стол.
     - Вы завтракаете по утрам? - спросила Вика.
     - Честно говоря, нет.
     - Плохо.  А меня приучили завтракать тостами. Я привезла из
Рейкьявика тостер... Надеюсь, аськины упыри его не сломали.
     Вика  поставила перед  Сигизмундом чашку кофе.  Он  курил и
смотрел  на  Викторию  сквозь  дым.   Видел,  что  ее  спокойная
доброжелательность скрывает бешеное волнение.  Он  вообще  много
что видел. Сегодня.
     - Вы знаете,  -  начала Вика,  усаживаясь с чашкой напротив
него, - вчерашняя кассета перевернула все мои представления.
     - О Лантхильде?
     - Вообще обо  всем.  В  частности,  разлетелась в  прах моя
версия  о  гениальном,  но  сумасшедшем  филологе.  Та  девушка,
которую я вчера видела... она не сумасшедшая. И не филолог.
     - Из чего вы это заключили?
     - Понимаете...  Предположим,  верна  моя  первая  гипотеза.
Исключительно одаренный филолог -  кстати,  сколько ей  лет?  не
больше  двадцати?  -  изучая готский язык,  стремится преодолеть
вопиющую  недостаточность лексического материала.  -  В  викиной
речи опять явственно начал проступать акцент. - Понимаете? Очень
мало текстов. И тексты очень специфические. Четыре евангелия, да
и    те    не   полностью.    Фонетика   гипотетична.    Отчасти
восстанавливается на  основе  изучения  латинского  произношения
готских имен,  отчасти -  путем применения общих закономерностей
развития  германских языков.  Но  только  отчасти.  Хорошо.  Она
изучает  весь  дошедший  до  нас  объем  готской  лексики.   Она
дополняет   этот   недостаточный   лексический   запас   словами
родственных языков.  Она  жестко придерживается какой-то  одной,
своей,  фонетической системы. Заметьте, все это мертвые языки, а
ей  всего  двадцать лет.  Спрашивается -  когда она  успела?  Но
хорошо, предположим, успела. Она создает этот искусственный язык
на базе готского.  В конце концов,  и нынешний израильский иврит
реконструирован...   Но   ведь   она   на   этом   своем   языке
РАЗГОВАРИВАЕТ. Бегло! Как на родном! - Вика уже почти не владела
собой.  Глаза у нее разгорелись,  волосы словно растрепались.  -
Хорошо! Предположим! Хотя все эти языки оставляют за бортом кучу
понятий, для которых просто надо создавать новые слова.
     - Например? - спросил Сигизмунд.
     Вика огляделась.
     - "Холодильник". "Газовая плита". "Телевизор"...
     Сигизмунд похолодел.
     Вика,  поглощенная ходом  своих рассуждений,  продолжала со
страшным напором:
     - Современная газета  оперирует,  кажется,  двумя  тысячами
слов.  Всего.  Гениальный филолог  может  создать  такой  запас.
Теоретически.  То есть, чисто теоретически на лексическом запасе
вашей  девушки можно выпускать готскую газету...  Если  считать,
что она - именно гениальный филолог.
     - А вы в этом сомневаетесь?
     - Да,  -  прямо сказала Вика.  -  По-моему,  она  вообще не
филолог. Это ее родной язык. И потом - песни...
     - А что песни?
     - Размер. Это скальдический размер. Только очень архаичный.
Если лексику можно как-то воссоздать, по аналогам, то размер...
     - То размер тоже, - сказал Сигизмунд. - Вы же определили.
     - Не верю, - сказала Вика. Она подумала немного. - Конечно,
есть еще одно объяснение,  совершенно левое. Помните, была такая
книжка - "Жизнь до жизни", кажется, Моуди?
     Сигизмунд  не   помнил.   Его  мало  интересовали  подобные
дисциплины.    Пусть   ими    всякие   воркутинские   бодхисатвы
интересуются, а у Сигизмунда своих дел по горло.
     - Моуди довольно толковый психоаналитик, судя по его книге.
Но  на  основе  его  исследований возросло  немало  шарлатанский
теорий. В частности, согласно одной, человек может отправиться -
сознанием,  конечно,  - в одно из своих предыдущих воплощений. И
там застрять.
     - А вы в это верите?
     - Нет,  -  тут же  ответила Вика.  -  Хотя,  опять же,  был
необъяснимый   эпизод   со   Львом   Николаевичем   Гумилевым...
Гумилева-то вы хоть знаете?
     Гумилева Сигизмунд знал.
     - Однажды,  находясь в состоянии смертельной усталости,  он
пришел домой, лег на диван и примерно час говорил на неизвестном
языке. Потом очнулся, но ничего не помнил.
     - Странно, - проговорил Сигизмунд. - Может, липа?
     - Гумилев был вообще странный.  И  во многом непонятный.  А
насчет случая с неизвестным языком -  нет, не липа, мне очевидец
рассказывал...  Но  Гумилев ничего не  помнил.  А  ваша  девушка
почему-то застряла.
     Они  помолчали.  Потом Вика сполоснула чашки и,  решившись,
будто в воду бросилась - попросила:
     - Сигизмунд,  вы  не  могли  бы  мне  позволить  посмотреть
кассету еще раз? Там огромная информация... Я еще не знаю, что с
ней делать. Знаю только, что вы ее использовать не сможете. А я,
может быть,  смогу. Не исключено, что таким образом мы выйдем на
след Лантхильды.
     Сигизмунд видел,  что  сейчас  Вика  готова  на  все.  Она,
кажется,   даже  не  заметила  золотую  лунницу.  Ее  вообще  не
волновало - золото это или не золото. Информация. Вот за что она
удавится.  Или  удавит.  Такая же  шальная,  как  Аська,  только
по-своему.
     Она стояла у раковины,  вцепившись в край,  и говорила,  не
поворачиваясь, монотонно:
     - Понимаете,  мне  просто  необходим материал для  анализа.
Хотя бы записать эти слова...  Я сообщу вам все результаты, если
хотите.
     Он почти не воспринимал слов -  только интонацию.  Понимал,
конечно,  что  придется  позволить ей  остаться  и  записывать с
кассеты слова. Вика вдруг показалась ему такой же нелепой, как и
ее сестрица.
     В напряженную викину спину Сигизмунд сказал:
     - Хорошо. Только не болтайте об этом пока.

        x x x

     - Сигизмунд Борисович!  Вам из  милиции звонили!  -  Такими
словами встретила Сигизмунда Светочка.
     - Что хотели?
     - Чтоб вы заехали.
     - Давно звонили?
     - С полчаса. Вы думаете, они их нашли?
     - Не думаю, - сказал Сигизмунд. - Хорошо, сейчас съезжу.
     В милиции ничего обнадеживающего не сказали.  Сообщили, что
нашли человека,  на чей паспорт оформлялась субаренда. Но только
пользы с  этого  не  было  никакой.  Полгода назад этот  человек
подавал заявление об утере паспорта.
     - Кто-то  теряет,  а  кто-то  находит,  -  невесело пошутил
следователь. - Вы хорошо смотрели паспорт, по которому заключали
договор?
     Сигизмунд пожал плечами.
     - Паспорт как паспорт. Не эксперта же вызывать.
     - Там наверняка была переклеена фотография...
     - Ну так что, теперь вообще ничего не найти?
     - Будем искать дальше.
     - Слушайте, а зачем вы меня вызывали?
     - Сообщить.  Мы  же  обещали вам сообщать о  том,  как идет
следствие.  Информация конфиденциальная,  не  по  телефону же...
Кстати,  другие  должники этих  ребяток вас  не  беспокоили?  По
телефону или лично не объявлялись?
     - После вас зашли еще двое.
     - А!  Эти тоже оставили заявление.  Похоже, еще пара-тройка
контор на них зубки точит.  Не удивлюсь,  если в один прекрасный
день их выловят откуда-нибудь из Обводного...
     - В каком смысле - выловят?
     - В распухшем. И посиневшем. В каком еще... Если что-нибудь
еще проявится - звоните.
     Они  распрощались.   Сигизмунд  вышел  с   острым  чувством
бесполезности   всего   происходящего.   Паспорт,   переклеенная
фотография,  два  распухших трупа в  Обводном...  К  тому же  он
понимал,  что  генеральная  линия  его  жизни  сейчас  пролегает
совершенно в другом месте.

        x x x

     Представитель  "генеральной  линии"   встретил  Сигизмунда,
зеленый от усталости.
     - Хорошо,  что  вы  пришли,  -  сказала Вика с  европейской
откровенностью, - а то меня скоро рвать уже от работы начнет.
     - А вы бы раньше бросали.
     - А не могу. Очень интересно...
     - Что интересно?
     Вика сделала жалобное лицо.
     - Сигизмунд... Можно, я еще на день останусь? Я не успела.
     - Аська волноваться не будет?
     - Я ей позвонила.
     За ужином Вика принялась развивать новую гипотезу. Согласно
этой гипотезе,  где-то сохранилось место,  где до сих пор бытует
весьма архаичная языковая среда.
     Сигизмунд рассеянно слушал,  размышляя попутно о  том,  что
сейчас  на  Охте  собирается весьма теплая компания.  Во-первых,
конечно,  знаменитый охтинский изверг. Он председательствует. И,
в принципе,  заправляет.  Во-вторых,  сумасшедшая, но гениальная
лингвистка.  Изнасилованная извергом.  В  ванной.  И  в-третьих,
разумеется,   Хальвдан.  С  селедками,  траулером.  То  есть,  с
сейнером.  С  двумя сейнерами.  И  зятем по фамилии Карлссон.  А
вокруг языковая среда. Архаичная-архаичная...
     - Кстати,   Виктория,   -   заговорил  Сигизмунд,  прерывая
излияния Вики,  -  как бы  вы объяснили,  с  позиций вашей новой
гипотезы, одну странность...
     Он вспомнил тот день,  когда возил Лантхильду заказывать ей
очки. Вернее, не сам эпизод в кабинете, а исключительно странную
сцену   в   кафе.   Пожилую   супружескую  чету   -   обрусевшие
представители   какой-то   малой   северной   народности   -   и
необъяснимый ужас Лантхильды перед ними.
     - А  вам не приходило в  голову,  Сигизмунд,  что она могла
просто никогда прежде не видеть монголоидов?
     - Это в какой же изоляции надо было жить?
     Вика пожала плечами.
     - Вот и думайте...

        x x x

     По большому счету,  Сигизмунд больше ни о  чем и не думал -
на работе,  по дороге домой - привычно завязнув в пробке, дома -
бесцельно пялясь в телевизор.  Он старался не анализировать, что
именно приковало его  мысли к  Лантхильде -  привязанность ли  к
этой девушке или же связанная с ней тайна.
     Ключ к  этой тайне был где-то близко.  Отчасти он лежал там
же,  где ответ на вопрос о том,  кем была Лантхильда.  Но только
отчасти.  На  самом деле это был более частный вопрос,  а  общий
заключался в  другом,  более сложном и,  в  принципе,  логически
необъяснимом:  каким образом она исчезла и,  очевидно, появилась
здесь.
     На  третий день выпроводив Вику (та  исписала уже две общие
тетради и  заработала,  по  ее  словам,  близорукость) Сигизмунд
отправился иследовать гараж.  Как  и  следовало ожидать,  ничего
подозрительного там  не  обнаружил.  Некоторое время  бесполезно
бродил возле гаража и флигеля, к которому тот лепился.
     Этот  флигель был  неотъемлемой частью многих детских мифов
Сигизмунда и других детей,  выраставших в этом дворе.  Сигизмунд
не  знал,  является ли флигель объектом внимания нынешнего юного
поколения.  Однако  предполагал,  что  обитатели детского садика
также  имеют  ряд   собственных  предположений  касательно  этой
нелепой пристройки.
     До  войны на  месте флигеля находился обычный дом на четыре
квартиры.  Во время войны в этот дом, вроде бы, попала бомба. Во
всяком  случае,   после   войны  его   разобрали.   Одно   время
предполагалось, что на этом месте будет разбит цветник, но затем
- согласно чьему-то распоряжению -  здесь в  считаные недели был
сооружен вот этот уродливый флигель. Чуть ли не Жданов самолично
приезжал руководить.
     Основная странность постройки заключалась в том, что там не
было предусмотрено окон. Точнее, окна были - узкие подслеповатые
окошки на  уровне третьего этажа.  На  сам  двор флигель выходил
слепой  стеной,  желтой,  облупившейся.  Вход  тоже  имелся,  но
какой-то странный -  серая, вечно заколоченная дверь. Решительно
непонятно,  для чего этот монстр уродовал двор.  Но времена были
такие,  что задавать вопросы было не принято. Раз стоит, значит,
так надо.
     В  принципе,   это  был,   конечно,   дом  с  привидениями.
Подобраться ночью (желательно в  полночь) к заколоченной двери и
послушать,  о  чем шепчутся призраки (а те МНО-ОГО знали!)  было
подвигом,   существенно  поднимавшим  рейтинг.  Но  Сигизмунд  в
детстве так и не решился его совершить.
     Позже,  уже в конце 70-х,  томимый гормонами,  Сигизмунд на
пару с  дружком,  с которым вместе посещали альпинистскую секцию
при Дворце Пионеров, ночью, тайно совершили восхождение. Точнее,
пробрались во флигель с крыши,  выбив одно из окон.  Мероприятие
было  опасным и  бессмысленным,  что  делало его  притягательным
вдвойне.
     Очутились в производственном помещении, давно заброшенном и
очень  грязном.  Никакого видимого прохода  на  первый  этаж  не
обнаружили.  В  углу стоял древний сверлильный станок,  покрытый
пылью.  Под  потолком висела  закрепленная там  мощная  лебедка.
Археологические раскопки в  горах мусора,  разгребаемого ногами,
выявили также пару окаменевших рабочих рукавиц и  пустую бутылку
из-под "Солнцедара".
     В  полу имелась "дверь" на  первый этаж.  Поскольку "дверь"
эта  представляла собой  нечто  вроде  трюмного люка  (его-то  и
должна  была  поднимать  лебедка),   то   проникнуть  вниз  двум
любопытствующим дилетантам так  и  не  удалось.  Тем более,  что
лебедка оказалась обесточенной - проверили путем бросания мелких
металлических предметов.
     Хотелось подвигов.  Ограничились тем, что написали на стене
кирпичом "DEEP PURPLE", на чем и успокоились.
     Сигизмунд  впоследствии рассказывал своей  первой  девушке,
что  видел во  флигеле скелет,  прикованный к  станку цепями.  В
черепе  скелета  застрял  иззубренный  осколок.  Второй  девушке
Сигизмунд тоже пытался это рассказывать,  но почему-то у  второй
девушки рассказ успеха не  имел.  Возможно,  потому,  что первой
было восемнадцать, как и Сигизмунду, а второй - двадцать один.
     Постепенно все  эти приключения отошли на  второй план.  Во
всяком случае,  для Сигизмунда.  Проникнуть в помыслы обитателей
детсада ему было не дано. Из общения с Ярополком Сигизмунд знал,
что  у  детей  бывают  подчас самые  неожиданные фантазии.  Так,
Ярополк  на  полном  серьезе  считал  воплощением злой  колдуньи
Бастинды одну вполне безобидную повариху из их детского сада.
     Желтая стена  флигеля,  давно  уже  не  представлявшего для
Сигизмунда   никакого   интереса,   была   исписана   различными
изречениями.  Поверх  старых,  любительских надписей  кирпичом и
мелом  (преимущественно  сакрального  характера)  появились  уже
новые,  профессиональные,  маркером.  Наиболее примечательные из
них   гласили:   "МЫ   ВМЕСТЕ",   "SUN  OF   ACID"  (этот  девиз
иллюстрировался    изображениями    грибочков    с    идиотскими
ухмылочками),  "ЛЮДИ,  УЛЫБАЙТЕСЬ!" (без иллюстраций),  "WARLOK,
SUN OF SATHANA",  "INGRIA" (готическими буквами -  творение юных
неофашистов),  а  также взятое в замысловатую извилистую рамочку
"ВИТЯ ЦОЙ".  Все  это свидетельствовало по  большей части лишь о
том,  что  гормональное  развитие  подрастающего поколения  идет
вполне нормально.
     Ни гараж,  ни флигель, ни надписи на нем не дали Сигизмунду
ответа.  Мусорный бак наличествовал,  но безмолвствовал. Сидящий
на нем кот - тоже.
     Дома Сигизмунд зачем-то начертил схему своего двора и долго
сидел над ней,  постукивая карандашом.  Размышлял.  Ни к чему не
пришел.
     Из бесплодных раздумий его вывел телефонный звонок. Звонила
мать. Просила съездить с ней к тете Ане - забрать картошку.
     - Какую картошку?
     Сигизмунду не  хотелось отрываться от  схемы.  Пунктиром он
прочертил место, где был "ведьмин круг".
     Мать охотно объяснила, что тетя Аня с кем-то договорилась и
привезла с дачи мешок картошки.  Своей.  Обещала поделиться.  Не
тащить же матери тяжелые сумки, когда у сына своя машина...
     Ехать  Сигизмунд не  рвался.  Вся  эта  картофельная эпопея
представлялась ему совершенно бессмысленной. Но отказать он тоже
не мог. И потому нехотя договорился с матерью на завтра.

        x x x

     У  тети Ани имелся участок.  Она свято верила в  мифическую
программу,  согласно которой каждый горожанин,  имеющий участок,
вполне в  состоянии прокормить себя сам.  По  мнению Сигизмунда,
вся  эта  бурная  сельскохозйственная деятельность оборачивалась
чистым убытком.  Каждую весну тетя Аня закупала семена. Сортовые
и  невероятно  приспособленные  к  гнилому  питерскому  климату.
Согласно аннотациям на красивых разноцветных пакетиках, картошка
будет колоситься, как сумасшедшая, а морковь вырастет размером с
тыкву.
     Целое  лето  тетя  Аня  ковырялась на  своих шести сотках в
людском  муравейнике,   обсевшем  станцию  "Мшинская".  Половину
урожая обычно теряла еще в  земле:  то не было дождей,  то дожди
наоборот лили непрерывно.  В  доме у  тети Ани  постоянно стояли
коробочки из-под кефира, в которых что-то проклевывалось.
     Сигизмунд однажды подсчитал,  что купить картошку на рынке,
даже по  завышенной цене,  обходится все  равно дешевле,  нежели
выращивать   ее   на   собственном   огороде.   Если   учитывать
транспортные  расходы.   Но   тетя  Аня   не   желала  учитывать
транспортные расходы.  Огород  давал  ей  ощущение осмысленности
бытия:  она не  сомневалась в  том,  что кормится сама и  кормит
балбеса-Генку.
     - Тебе что,  так нужна эта картошка?  - спросил Сигизмунд у
матери,  когда та с  деловым видом забралась на переднее сиденье
и, суетливо дергая ремень, принялась пристегиваться.
     - Анна звала,  -  сказала она.  - Что же, отказываться? Ты,
Гоша,  тоже -  думал бы, прежде чем обижать людей. А то наорешь,
нахамишь, а потом, как ни в чем не бывало...
     - Да я  почти ничего не помню.  Я что,  сильно нахамил тебе
тогда?
     - Да уж. - Мать поджала губы.
     - Ну извини.
     Сигизмунд потянулся к  матери  и  чмокнул ее  в  щеку.  Она
оттолкнула его локтем.
     - Да ладно тебе,  -  проворчала она.  -  Плохо вот,  что ты
пьешь.
     - Я на дне рождения был.
     Мать помолчала.  Потом заговорила о другом.  Спросила,  как
дела у Натальи.
     - Наталья замуж собралась, - поведал Сигизмунд злорадно.
     - Оно и понятно. Она ведь никогда тебя, Гоша, по-настоящему
не любила. Я-то видела... А как нашла кого получше-побогаче, так
и...
     - Мы же с ней давно в разводе...
     - А  ты  много знаешь,  что она вытворяла,  пока вы  с  ней
жили... Ты целыми днями работал. Жену без пригляда...
     - Ну хватит, мать!
     - Ты  мне  рот  не  затыкай.  Наталья твоя  только  хвостом
вильнула -  и поминай как звали... А ты-то сам что? Так и будешь
век холостяковать?
     - А что? Так спокойнее.
     - На старости лет стакан воды подать будет некому...
     - Ладно, мать. Успею еще в хомут сунуться.
     Тетя Аня поила их чаем с крыжовенным вареньем.  Варенье она
изготовила сама.  Именовала его  "чеховским",  поскольку великий
писатель весьма жаловал такое варенье.  У Сигизмунда с некоторых
пор  фамилия  Антона  Павловича  вызывала  совершенно неуместные
ассоциации.
     - А  это  что у  вас там,  тетя Аня?  -  спросил Сигизмунд,
указывая на  пять  больших  полупрозрачных мешков,  стоявших под
окном. Мешки были туго набиты чем-то желтоватым.
     - Это грибы, - с гордостью ответила тетя Аня.
     - Какие грибы?
     - Я их уже месяц поливаю. Пока еще ничего не выросло.
     - А как они вырастут?
     - Они должны прорвать мешок и выйти на поверхность. В одном
месте уже бугрится...
     - Где ты это взяла,  Анна?  - спросила мать, с любопытством
разглядывая мешки.
     - Купила  в  одной  фирме.  Они  обещали  принимать у  меня
урожай. По двадцать тысяч за килограмм.
     - И сколько кило собираетесь снять с мешка, тетя Аня?
     - Говорят,   не   менее   пяти.   А   если   будут  условия
благоприятствовать, то и все десять.
     - И почем ты отдала за пять мешков? - спросила мать.
     - Полмиллиона.
     Сигизмунд быстро прикинул.  В  самом лучшем случае тетя Аня
вернет себе затраченные деньги. Но скорее всего, не вернет... Он
вздохнул и не стал ничего говорить.
     На  обратном пути мать заговорила о  том,  что ее,  видимо,
сильно беспокоило.
     - Анна бьется,  как рыба об лед,  чтобы прокормить семью, а
Генка знай себе пьет. И ты, Гоша, я гляжу, стал попивать...
     - На  дне  рождения был,  правда.  Устал  после работы,  не
рассчитал.
     - У кого на дне рождения? У Хлинтона своего?
     - Какого Хлинтона?
     - Этого, с селедками.
     - Они уехали.
     - Что, все уехали? И эта, прости-Господи, уехала?
     - Все, - хмуро подтвердил Сигизмунд.
     - Тут мне Людмила Сергеевна звонила...
     - А, значит, ты в курсе.
     - Да. Нашли что-нибудь?
     - Ищут.
     - А эти-то твои уехали после кражи или до?
     Сигизмунд резко притормозил у светофора.
     - В смысле?
     - Ты  в  милицию-то  про  них  заявлял?   Может,   аферисты
какие-нибудь,  вроде цыган...  За  границей тоже  всяких жуликов
полно. Сюда уже ездить начали. Мы с отцом смотрели передачу...
     - Да нет, они тут не при чем.
     - Ты уверен?
     - Слушай, мать, что ты наезжаешь?
     - Гоша, кто они такие?
     - Так.
     Сигизмунд притер машину к тротуару. Остановился.
     - Ты что остановился?
     - Ну вот почему они не дают тебе покоя? Объясни.
     - Ладно. - Мать неожиданно заговорила холодно и спокойно. -
Я  тебе объясню.  Только и  ты  мне объяснишь потом.  И  не лги,
хорошо?   Во-первых,   я  уверена,   что  никакого  Хлинтона  не
существует. И селедок тоже.
     - Почему? - спросил Сигизмунд.
     - Да  потому что не верится что-то,  будто какой-то Хлинтон
оттуда,  из-за границы,  высмотрел твою лавочку и захотел возить
сюда селедку. Почему ты-то? Ты что, торгуешь селедкой?
     - Ну все-таки... животный мир...
     - Да  брось ты,  "животный мир"!  Я  ведь твоего Хлинтона в
глаза не видела.  И никто его не видел.  Я только эту белобрысую
видела. Нехороший она человек.
     Сигизмунда неприятно кольнуло последнее замечание матери.
     - Почему нехороший?
     - Что она Ярополку наговорила?  Наталья жаловалась, ребенок
несколько ночей  подряд не  спал,  плакал от  страха...  Хороший
человек не  будет ребенка пугать.  Да и  вообще...  Странная она
какая-то.
     - Странная, - согласился Сигизмунд.
     - И по-нашему не говорит.
     - Ну, мать, это еще не преступление.
     - Гоша, скажи честно. Где ты ее нашел?
     - Ну, нашел и нашел.
     - А куда ты ее дел?
     - Ушла.
     - Насовсем ушла?
     - Не знаю. Наверное.
     - Ты не в гараже ее нашел?
     Сигизимунд вздрогнул.
     - А что?
     - В гараже, да? Так и думала! А запаха не было?
     - Какого запаха? - ошеломленно пробормотал Сигизмунд.
     - Был запах, да? Все сходится!
     - Что сходится?..
     Мать раскрыла сумку, которую держала на коленях, и вытащила
оттуда конверт. Это был старый авиаконверт ко Дню Победы.
     - Что это? - спросил Сигизмунд.
     - Дедово, - отрезала мать.
     Сигизмунд знал,  что  мать  почему-то  считает,  будто  дед
занимался какими-то дурными делами.  И умирал трудно. И поминать
его всегда было нелегко. Сам в Бога не верил. Бывало, начнешь за
него молиться - и будто преграда какая-то воздвигается...
     Мать вдруг сказала:
     - Знаешь что,  Гоша.  Эта  твоя  тоже была какая-то...  как
неживая.
     - Что?
     - То. Я знаю, что говорю. Нежить это. Кикимора.
     - Какая кикимора?
     - Не знаю,  какая. Тебе виднее. Сосет она тебя. Вон, ходишь
сам не свой. Напился, матери нагрубил. А ее выгораживаешь...
     - Мать, что ты несешь? Какая кики...
     - И ребенку наговорила! Плакал! Боялся! А сама белая, глаза
как водица...  Не знаю, в общем, чем там твой дед занимался. Ума
у нас не было, когда тебя Сигизмундом называли...
     - Это точно, - сказал Сигизмунд.
     Мать будто не расслышала.
     - С  Анастасией этой своей связался бы -  и  то понятнее...
Просто дурь  в  башке  у  бабы.  А  тут...  Мертвечинкой от  нее
попахивает.  Вон,  как торжествовала,  когда я приходила!  Глаза
тебе отвела, точно говорю. Исчезла, говоришь? Такие не исчезают.
Гляди,  явится через год  с  дитем,  на  жабу похожим,  скажет -
"твой", а ты и поверишь...
     - Мать,  да  ты что!..  Ты что несешь!..  -  Сигизмунд едва
верил собственным ушам.  От  слов матери пахнуло диким,  древним
суеверием,  верованиями людей, которые действительно жили в лесу
и молились колесу.  -  Мать, ты же христианка! Тебе ксендзы язык
отрежут, если узнают!..
     - Послушай меня, Гоша. Дед занимался чем-то нечистым. Что у
него на уме было -  мы не знали,  а он не говорил.  С годами еще
скрытней стал. Да и дома постоянно жить начал только к старости,
а так все в разъездах...
     - Это дед тебе говорил,  что нечистым занимается? - спросил
Сигизмунд.
     - Это я  тебе говорю!  Не  знаю я,  какие он там ДнепроГЭСы
восстанавливал... Захожу к нему как-то раз, а у него...
     - Что у него?
     - Запах у него в комнате, вот что!
     - И чем пахло-то? Портянками?
     - Не шути с этим! Мертвечиной, вот чем!
     Истовость,  появившаяся в лице матери, очень не понравилась
Сигизмунду, и он поспешил сменить тему:
     - Так что там у тебя в конверте? Облигации дедовы?
     Мать накрыла конверт ладонью:
     - Где-то за полгода до смерти заводит дед со мной разговор.
Нарочно так устроил,  чтобы наедине мы остались.  Вот,  говорит,
Ангелина,  помру...  Я ему говорю: ты чего помирать-то собрался?
Вроде,  не болел.  А  он меня не слушает.  Свое твердит.  Помру,
говорит,  квартира вам останется и гараж. Квартира - ладно, мол,
что с  ней сделается.  Она не ведомственная,  не выселят.  А вот
гараж -  там всяк может повернуться.  Гараж, мол, Ангелина, сама
понимаешь:   кирпичный,   просторный,   хоть  огурцы  в   бочках
засаливай.  Но ведомственный он. Я тут, конечно, затеял кое-что,
чтобы за Борисом оставили.
     Дед  умер зимой семидесятого,  когда уже начинался гаражный
бум. Почему семье старого большевика позволили оставить за собой
гараж -  кирпичный, да еще в центре города, да еще ведомственный
- для Сигизмунда всегда было загадкой. Однако ворошить эту тайну
у  Сигизмунда никогда особой охоты не было.  Не буди лиха,  пока
оно тихо.  Оставили -  и ладно. Рассказ матери кое-что прояснял.
Правда, пока не все.
     - Так что,  - лениво спросил Сигизмунд, дитя перестройки, -
у деда, поди, ОСОБЫЕ ЗАСЛУГИ перед родимой партией водились?
     - Не  знаю уж,  какие там  у  него заслуги,  особые или  не
особые...  Я  ему  говорю:  зачем нам гараж-то,  дед?  У  тебя и
машины-то  нету,  на  казенной ездишь.  А  он вдруг кулачищем по
столу как грохнет и  орет на меня,  аж кровью налился:  мол,  ты
ничего  не  понимаешь  и   не  суйся.   -   Мать,   рассказывая,
разволновалась,  на  скулах  пятна  проступили.  Сигизмунд  даже
подивился:  столько лет  прошло,  а  она  все  переживает давний
разговор. Будто вчера было.
     - А что он орать-то начал?  -  спросил Сигизмунд.  - Ну, не
было машины... Ну, купили...
     - То-то и оно!  А как купили -  знаешь?  Дед, между прочим,
твоего отца на  дух не  выносил.  Три года,  как мы  поженились,
вообще с  ним  не  разговаривал.  И  после  за  глаза знаешь как
называл? Chlapacz!
     Сигизмунд знал  слово "хлапач".  Дед,  не  любя новомодного
слова "алкаш",  именовал так  пьяных.  Отец Сигизмунда,  избывая
флотскую молодость, иной раз крепко принимал.
     К  старости дед  вообще стал  довольно часто  переходить на
польский.  Ругался,  что внука польскому не  выучили,  на родном
языке поговорить не с кем. А мать по-польски почти не говорила.
     - Что, настолько не любил? - спросил Сигизмунд.
     Мать только рукой махнула.
     - Не знаю,  как и глаза не выплакала! Одно только и спасло:
если бы  развелись,  неприятности были бы по партийной линии.  У
обоих. Дед это, конечно, тоже понимал. А тут вдруг машину Борису
купить вознамерился!  Я,  дескать,  и на очереди стою.  Я старый
большевик.
     - Старый мудак, - пробормотал Сигизмунд.
     Мать расслышала - еще больше покраснела, вскрикнула:
     - Не смей так про деда!
     - Да я так просто...
     - А ты никак!  -  И успокоившись, продолжила: - Машину он в
том  же  году  купил,  совсем  незадолго до  смерти.  На  Бориса
оформил.
     Машину дед  взял,  что  и  говорить,  знатную.  В  те  годы
только-только  начали выпускать "жигули".  "Фиат" "фиатом",  все
комплектующие шли итальянские. Сносу "итальянке" не было, хоть и
выглядела теперь  вконец  непрезентабельно.  Да  и  фиг  с  ней,
презентабельностью, - гаишники реже останавливают.
     - Борис так  воспринял,  что дед перед смертью помириться с
ним хочет.  Рассиропился весь,  отцом в первый раз назвал...  Да
я-то знала, что у деда на уме. Гараж у него на уме.
     - Да  что  он  к  этому  гаражу-то  прилепился?  -  спросил
Сигизмунд. - Клад у него там зарыт, что ли?
     - Не знаю, какой у него там клад... - Мать тяжко вздохнула.
- Сама поначалу так думала. Может, думаю, золото...
     При   слове   "золото"  Сигизмунду  вдруг  стало  нехорошо.
Сокровища Рюрика, блин, клад Нибелунгов... в гараже у полковника
Стрыйковского. Приехали, что называется...
     - Ты слушай,  Гоша,  что тогда-то у  нас с  дедом вышло.  Я
говорю:  делай,  отец,  как  знаешь.  Ты  никогда ни  с  кем  не
считался,  советов не слушал,  и сейчас поступай как хочешь.  Он
будто бы  успокоился.  Говорит:  когда,  мол,  гараж строили,  я
настоял,  чтоб фундамент заглубили.  Землица дрянь, сама знаешь.
Тогда на ту трубу и напоролись.
     - На какую трубу?
     - Вот и я деду:  какая труба?  А он:  ты слушай,  слушай...
Труба под гаражом проходит.  Сточная.  А по трубе мерзость течет
какая-то.
     - Какая мерзость? Мать, ты можешь говорить яснее!
     - Не перебивай! Не знаю я, какая мерзость! Он называл, да я
забыла!
     - Радиоактивные отходы, что ли?
     - Ой,  не знаю.  Больничное что-то. Из института какого-то.
Где флигель -  там, вроде бы, коллектор какой-то, так труба туда
уходит.  Дед говорит:  институт этот, мол, секретный какой-то, с
улицы не зайдешь,  и вывески не имеет. И трубы, что под гаражом,
тоже ни на одном плане города нет.
     - А дед откуда столько подробностей вызнал?
     - Дед  много чего знал,  да  не  все  нам рассказывал...  В
общем,  он  мне  так  сказал:  гараж я  вам устрою,  машину туда
поставлю -  не Борису,  так Гошке пригодится.  А  ты,  Ангелина,
приглядывай,  чтобы не  потравились из-за  этой  трубы.  Запашок
может пойти такой,  лабораторный.  В  исполкоме про  эту  клятую
трубу не знают,  жаловаться бесполезно.  Да и в горкоме не все в
курсе.  Я  тебе  телефончики  оставлю,  ежели  что  -  позвонишь
товарищам.  Они все сделают. Я его спрашиваю: что ж ты, отец, на
таком плохом месте гараж поставил?  Он разозлился.  Ты, мол, еще
поучи меня! Брал, что дают. Знаешь, какое время было!
     - Бред какой-то,  - сказал Сигизмунд. - Труба, лабораторный
запах, гараж, старые большевики... охтинский изверг...
     - Какой еще изверг? - насторожилась мать.
     - Да нет,  это я так...  -  Сигизмунд подумал, что изверг с
восхитительной легкостью  вписывается в  эту  абсурдную цепочку.
Семейное это у них, что ли?
     - А больше дед ничего не говорил?
     - Ну,  сказал, если трудности возникнут по части гаража или
квартиры - этим же товарищам звонить. Они устроют.
     - Что за "товарищи" такие?
     - Не знаю, горкомовские какие-то...
     - А депутат?  - спросил Сигизмунд. - Помнишь, депутат хотел
наш гараж купить? Твоя работа? Или "товарищей"?
     - Товарищей, - сказала мать.
     - Тогда  получается,   что  "товарищи"  не  горкомовские...
Партия-то тогда уже того... кони двинула.
     - Двинула или не двинула,  а сработало.  - Мать помолчала и
заговорила другим тоном:  -  Я,  Гошка,  в твои дела не лезу. Ты
скрытный. Весь в деда пошел. Только по-польски не говоришь.
     - Аттила хайта мик Сигизмунд Борисович, - сказал Сигизмунд.
     Мать покосилась на него с несчастным видом.
     - Слушай,  мать, а ты действительно веришь, что под гаражом
проходит какая-то таинственная труба и что "товарищи" из горкома
могут ее заткнуть? Может быть, это утонченное польское остроумие
пана Стрыйковского?
     - С депутатом-то помогли... Позвонил бы ты им, Гоша. Можешь
не рассказывать мне про свою кикимору,  где ты там ее подобрал и
куда она сгинула.
     - Она не кикимора,  -  сказал Сигизмунд. - Она перед иконой
Божьей Матери молилась.
     - Иная нечисть и к иконам нечувствительна.
     - Ты еще "Вия" мне начни пересказывать.  Господи, мать, как
тебя в партии-то держали!
     - Ты перед матерью не умничай! Мы в другое время росли! Это
у вас телевизоры! А мы с шестнадцати лет у станка!.. И вот что я
тебе еще скажу:  дед мне велел не болтать о  трубе и  о  прочем.
Секретно это  все.  Можешь  сколько угодно  не  верить -  просто
позвони. Сделай это для меня.
     - А при чем тут гараж?..  -  начал Сигизмунд и запнулся. Он
вдруг понял,  что  связь есть.  Какая-то.  Сам тщился разгадать,
когда чертил план двора.
     - Ох,  чуяло мое  сердце,  что  добром все  эти  секреты не
кончатся, - проговорила мать. - Позарился дед на казенное, а нам
теперь расхлебывай.  И ты с кикиморой этой связался.  Напасть на
нашу голову...  Ох, Господи! Столько лет прошло... Деда уж давно
нет... Думала, все грехи его замолила...
     - Да подожди ты!.. То "грехи", то "кикимора"...
     - Ушла от тебя,  говоришь? А ты видел, как она ушла? Может,
она не ушла вовсе.  Может, она под асфальтом сгинула... Город-то
на болоте стоит да на костях...
     Мать вручила ему конверт и отвернулась.
     Сигизмунд тут  же  вытащил  сложенный пополам листок.  Пять
телефонных   номеров   с    именами-отчествами.    Номера   были
семизначные.
     - А дед у нас что, пророком был?
     - В каком смысле? - напряглась мать.
     - Номера-то современные. А дед когда умер?
     - Не умничай. Несколько лет назад приезжал один...
     - "Товарищ", да?
     - Ничего  смешного.  Товарищ.  Александр Данилович.  Привез
новые номера.  И раньше он раз приезжал.  Когда номера меняли, в
семидесятом. Дед только-только умер, и года не прошло...
     - Мать,   а  какой  он  из  себя?  Ну,  товарищ?  Александр
Данилович? На Меншикова похож?
     Мать не поддержала шутки.
     - Приличный  мужчина.  Он  на  похоронах деда  был.  Я  его
вспомнила.
     - А кто он?
     - Не знаю,  кто он. Это дедовы дела, не мои и не твои. И не
вздумай болтать.  Никому.  Понял? Все. Поехали. Вези меня домой.
Отец заждался.
     - Да позвоню я,  позвоню.  Только не гони волну,  -  сказал
Сигизмунд недовольно.

        x x x

     Когда   Сигизмунд   приехал   домой,   настроение  у   него
испортилось окончательно.  Досадовал на деда с  его тайнами,  на
мать  с  ее  дурацкими  суевериями,  католичеством  и  партийной
дисциплиной -  на  все.  Под  конец  решил  никуда не  звонить и
послать все подальше. Скомкал листок с телефонами и сунул кобелю
в   услужливо  подставленную  зубастую  пасть.   Кобель   листок
помусолил и  выронил.  Попятился,  отступил на несколько шагов и
залег, поглядывая на Сигизмунда печальным коричневым глазом.
     - А  ну  тебя,   -   сказал  Сигизмунд.   Подобрал  листок,
расправил. Тяжко вздохнул. Права Виктория. Настоящий Генеральный
Директор   в   подобные  истории   не   вляпывается.   Настоящий
Генеральный Директор сидит  в  дорогом кабаке  и  лапает дорогих
девочек.  Потому что не вляпывается,  мать его ети,  в  подобные
истории, а делает деньги.
     Для  начала  позвонил минхерц-товарищу Александру Данилычу.
Этого, по крайней мере, мать видела. Во плоти.
     Скрипучий старушечий голос осведомился:
     - А вы Алексашу по делу или как?
     - По делу, - сказал Сигизмунд.
     - А вы Алексаше кто?
     - Сослуживец, - соврал Сигизмунд.
     Там помолчали. Слышно было, как орет кошка. Сигизмунду даже
показалось вдруг, что он чует едкий кошачий запах.
     Потом бабка спросила:
     - Сослуживец - это по какой линии?
     - По партийной, - молвил Сигизмунд веско.
     Бабка еще помолчала. Переваривала, должно быть, услышанное.
Потом осведомилась:
     - А вас как по батюшке?
     - Сигизмунд Борисович.
     - Ой!  -  почему-то  всполошилась бабка.  И  тут же яростно
крикнула:  - Брысь, проклятая! Это я не вам... Так что же вам не
сказали-то,  Сигизмунд Казимирович... Помер Алексаша, год уж как
помер...
     - Как? - растерялся Сигизмунд. - Как это помер?
     - Так  помер,   -  зачастила  бабка,  -  вот  уж  годовщину
справили... Инсульт. На боевом посту. Гражданская панихида была,
выступали много... А что же вам-то, Сигизмунд Казимирович, никто
не позвонил?
     - Извините, - сказал Сигизмунд. - Здоровья вам.
     - И вам, и вам... - отозвалась бабка.
     Сигизмунд положил трубку.  С  трудом  удержался,  чтобы  не
шарахнуть  телефоном  в  стену.   Кретин!   Бабка  тоже  хороша.
Распереживалась,  что "Сигизмунду Казимировичу" не  сообщили.  А
чего ему сообщать,  коли он  помер аккурат на  двадцать пять лет
раньше "Алексаши".
     Дурацкая затея, от начала и до самого конца.
     С  другой стороны,  если один из  этих старперов до сих пор
жив и в здравом уме,  то, возможно, у него-то как раз и хранится
ключ. К тайне. К Лантхильде.
     Номером два шел какой-то Арсений Сергеевич.
     На звонок ответил молодой парень.
     - Кого?  -  переспросил он.  -  Здесь такие не... Погодите,
КОГО?
     Сигизмунд повторил.
     - Арсения Сергеевича? Так он уж лет пять как того...
     - Извините, - буркнул Сигизмунд.
     - На здоровье, - ответил парень.
     Третьим шел Федор Никифорович. Сигизмунд собрался с силами,
набрал номер и жэковским голосом потребовал его к телефону.
     - Это я, - спокойно сказали в трубку.
     Сигизмунд от неожиданности чуть не выронил телефон.
     - Простите?
     - Вам Федора Никифоровича? Это я. С кем имею?..
     Что-то подтолкнуло Сигизмунда ответить:
     - Это Стрыковский.
     Возникла   пауза.   Потом   Федор   Никифорович   осторожно
осведомился:
     - А по имени-отчеству... можно?
     - Сигизмунд... Борисович.
     - Вы сын Ангелины?
     - И это тоже, - сказал Сигизмунд.
     Еще одна пауза.
     - У вас что-то случилось?
     - С гаражом.
     - К вам приехать?
     - Ну что вы поедете... У меня машина. Я сам к вам приеду. -
Тут  Сигизмунд  вдруг  смутился  и  поспешно  добавил:   -  Если
позволите.
     - А гараж? - спросил Федор Никифорович.
     Изнемогая от идиотизма ситуации,  Сигизмунд выдавил из себя
"пароль":
     - Гараж...  он... понимаете, в гараже сперва... ЗАВОНЯЛО...
а потом... ВЫВЕТРИЛОСЬ...
     Но  Никифорович отреагировал не  так,  как  отреагировал бы
любой   нормальный  человек.   Он   не   стал   смеяться  -   он
разволновался. Даже как будто разгневался.
     - Выветрилось, говорите? Давно? И вы допустили?
     - Понимаете...   -   Сигизмунд  замялся.   -   Мне   трудно
объяснить... Не совсем завоняло... Давайте я лучше к вам приеду.
Когда вам удобнее?
     - В любое время, - твердо сказал Никифорович. - Чем раньше,
тем лучше.
     - Я заеду завтра. В девять вас устроит?

        x x x

     Сигизмунд положил трубку и вышел на кухню - курить. Его бил
озноб. Странно, но он смертельно устал. Будто вагон разгрузил. А
всего-то - по телефону позвонил. Он не знал - и знать не хотел -
что  именно его  перевозбудило:  мысль о  Лантхильде или  скорая
разгадка  дедовской  тайны.  Завтра,  думал  он,  завтра.  Нужно
поскорее лечь спать. Проклятье, теперь ведь будет не заснуть.
     Пытаясь унять нервную дрожь,  прошелся по квартире. Постоял
перед фотографией деда. Дед, как всегда, был всеми недоволен, но
толку с этого немного: безмолвствовал дед.
     - Ну  что,  дед,  -  сказал Сигизмунд,  -  подобрались мы к
твоему партийному капиталу?
     И  тут раздался телефонный звонок.  Сигизмунда передернуло.
Нехороший это был звонок. Не звонок, а крик.
     Метнулся в комнату, схватил трубку, крикнул:
     - Да?..
     Был почти уверен: сейчас ему сообщат, что Федор Никифорович
скоропостижно скончался.
     Но это звонила Виктория.
     - Я вас разбудила?
     - Почему? - оторопело спросил Сигизмунд.
     - Голос у  вас какой-то  странный...  -  Вика помолчала.  -
Сигизмунд, у вас... У вас Анастасии нет?
     - Аськи? Нет... Ее здесь и не бывает почти... А в чем дело?
     - Ее дома нет.
     - Господи, и всего-то...
     - Давно нет.
     - С утра?
     - Меня не было три дня...  Я пришла -  дома никого. Сегодня
она не приходила. И не звонила. А реж ничего не знает.
     - С  Аськой еще и не такое бывало,  -  сказал Сигизмунд.  -
Загуляла, небось.
     Вика странно всхлипнула в телефон.
     - Сегодня из театра приходили.  Искали... Говорили, два дня
уже  ищут.  Она  всегда звонит.  Хоть  в  каком загуле,  хоть из
вытрезвителя, хоть из ментовки... - Вика помолчала и призналась:
- Мне страшно.
     Сигизмунда  взяла  досада.   Взрослая  баба,   университет,
Рейкьявик,   редуплицирующие  глаголы  -   а  звонит  с  разными
глупостями. Страшно ей, видите ли.
     - Чего вы испугались, Виктория?
     - У нас календарь на стене...
     Сигизмунд поморщился,  вспомнив тошнотворно-сладкий ужас  с
котятами  и  бантиками,  которым  Аська  преискусно  маскировала
матерную надпись на обоях.
     - Я  уходила  двадцать третьего...  Ну,  в  день  Советской
Армии... Они и гуляли по этому поводу...
     - Им только повод дай, - проворчал Сигизмунд.
     Но Вика как будто не слышала.
     - А  следующий  день,   двадцать  четвертое,  на  календаре
замазан. Черным маркером.
     - Ну и что?
     - Не знаю... Гляжу и страшно... И еще...
     - Ну что там еще?
     - Поперек котят... Котят помните?
     - Да помню!  - взорвался Сигизмунд. - Что поперек котят? Вы
можете говорить по-русски или разучились?
     Вика сказала еле слышно - сдерживая слезы:
     - Она написала черным маркером: "ЭТОТ МИР - СРАНЬ!"
     У Сигизмунда разом все оборвалось.
     - Да ничего,  найдется,  -  сказал он нарочито небрежно.  -
Мало ли что Аське в голову стукнуло.
     - Вот именно,  -  деревянно отозвалась Вика. - Мало ли, что
ей стукнуло.
     И положила трубку.


        Глава пятая

     Федор Никифорович жил на Московском проспекте,  недалеко от
станции метро "Электросила",  в  просторной квартире,  где  было
полно  вещей  шестидесятых годов.  Вещей в  деревянных корпусах.
Вещей,  с  которыми аккуратно обращались.  Вещей,  в  свое время
очень престижных и  дорогих.  Из  нового в  квартире была только
стальная дверь.
     Сигизмунд  вошел  и   мгновенно  погрузился  в  мир  своего
детства.  Мебель Федор Никифорович с  дедом,  очевидно,  брали в
одном распределителе.
     Правда,  сам Федор Никифорович мало походил на зачарованную
королевну из  заснувшего на сто лет замка.  Это был очень старый
человек,   костлявый,   с   пигментными   пятнами   на   тонкой,
пергаментной коже рук.  Легко было представить себе его в гробу.
Он улыбнулся Сигизмунду, показав длинные желтые зубы.
     - Вы Стрыйковский!  -  сказал он, открывая дверь. - До чего
же похожи на Сигизмунда!
     - Я и есть Сигизмунд, - отозвался Сигизмунд.
     Старик понравился ему с первого взгляда.
     Федор  Никифорович сразу  потащил Сигизмунда на  просторную
кухню,   загроможденную  круглым  массивным  столом,  деревянным
диванчиком с плюшевой обивкой и неизбежным ковриком на стене - с
грузинкой,  горами и оленем.  На подоконнике,  рядом с проросшим
луком в майонезной баночке, стоял старый телевизор "Горизонт".
     Проходя мимо открытой двери в комнату, Сигизмунд машинально
бросил туда взгляд.  Все как у деда.  Только на необъятном,  как
аэродром, сталинских времен письменном столе стоял компьютер. На
экране змеились нарядные разноцветные графики (ай да дедок! идет
в ногу со временем!)
     - Садитесь,  Стрыйковский,  -  кивнул Федор  Никифорович на
диванчик, - а я пока чайку соображу...
     Сигизмунд уселся на диванчик.
     - Простите, Федор Никифорович, можно я закурю?
     - Курите,  курите,  -  не оборачиваясь, отозвался старик. -
Берите "Беломор", если хотите.
     - Спасибо, у меня свои.
     - Ну, как угодно...
     Старик поставил чайник и принялся ворчать, что чая хорошего
не стало,  что индийский со слонами совершенно испортился, а все
эти новомодные - сущая дрянь.
     Сигизмунд с  охотой  поддержал старика.  Федор  Никифорович
заварил крепкий чай, разлил по тонким стаканам в подстаканниках,
поставил на  стол рафинад в  коробке,  сел напротив Сигизмунда и
задымил "Беломором".
     - Так что у вас стряслось, Стрыйковский?
     На очень краткий миг, но от этого не менее остро, Сигизмунд
ощутил яростную зависть к большевикам. Блин, какая защищенность!
Как одна семья!  Видит старика пять минут -  а кажется уже ближе
отца...
     - В общем,  так,  - начал Сигизмунд осторожно, - появился у
меня в гараже запах... А потом выветрился...
     Старик пристально глядел на Сигизмунда и курил.
     - Бывает,  -  согласился Федор Никифорович,  -  запахнет да
выветрится... Я-то здесь при чем?.. А долго запах держался?
     - Три дня, - бойко сбрехнул Сигизмунд.
     Федор Никифорович придавил папироску.  Помолчал. И сказал с
неожиданно доброй улыбкой:
     - Вы что, врать сюда пришли, Стрыйковский? Зачем звонили?
     - Гараж, - сказал Сигизмунд.
     - Рассказывайте,  -  приказал Федор Никифорович.  -  Только
правду.  Иначе я  не  смогу вам помочь.  Постарайтесь не  врать.
Правдоподобности не нужно. Я пойму. И еще: мы с вам оба сейчас -
неофициальные лица. Это уж вы мне поверьте.
     - В  общем,   не  воняло  у  меня,  -  сознался  Сигизмунд.
Выговорил - и сразу стало легче.
     Старик  сразу  подобрался,   напрягся,   вцепился  в  новую
папиросу.  Стал  молча  сверлить  Сигизмунда глазами.  Сигизмунд
мимолетно подумал о  том,  каким был  этот человек в  молодости.
Небось,  одним взглядом впечатлительных интеллигентов в  обморок
ронял.
     - Не знаю, с чего и начать...
     - Только  не  надо  мямлить,   Стрыйковский,  -  совсем  уж
жестяным  голосом  промолвил  Федор   Никифорович.   -   Вы   не
институтка.
     - Хорошо, не буду мямлить, - слабо улыбнулся Сигизмунд. - В
общем, в первых числах декабря нашел я у себя в гараже девушку.
     Старик закашлялся.  Выронил изо рта папиросу - прожег дырку
на скатерти.  Кашлял долго,  надрывно. Сигизмунд даже испугался.
Вскочил,  стал Федора Никифоровича стучать по  спине,  поить его
чаем. С перепугу чай ему на брюки пролил. Все еще кашляя, старик
выговорил:
     - Что за порода такая...  Аспид тоже нашел... Да уберите вы
стакан, Стрыйковский, вы меня удушите...
     Сигизмунд, смущаясь, вернулся на диван.
     - Рассказывайте!  - все еще кашляя, прикрикнул старик. - Во
всех подробностях!
     Сигизмунд честно поведал,  как утерял ключ, как гараж сутки
стоял со сломанным замком, как в гараже была обнаружена странная
девка, принятая поначалу за угонщицу, а затем за наркоманку. Про
все рассказал. Даже про золотую лунницу.
     Старик  слушал очень  внимательно,  не  позволяя Сигизмунду
пропускать  "неинтересное".   Мгновенно  улавливал  и   впивался
вопросами, ликвидируя пробелы.
     Когда Сигизмунд сказал,  что оставил девушку у себя,  чтобы
не  подвергать  ее  опасности,   старик  с   партийной  прямотой
осведомился:
     - Вы с ней сожительствовали?
     Сигизмунда покоробило,  но  тем не  менее он  ответил "да".
Федор  Никифорович  заметно  повеселел.  Вопросы  сделались  еще
въедливее.
     - Вы ее осматривали?
     - В каком смысле?
     - Во всех. Она здоровый человек?
     - Вначале она болела... грипп.
     - Это естественно, - перебил старик.
     - А  вообще  она  была  абсолютно  здоровым  человеком.   И
токсикоза у  нее не было,  не то что у нынешних...  -  Сигизмунд
отогнал видение блюющей Натальи.
     Федор Никифорович аж подпрыгнул.
     - Вы хотите сказать, что она забеременела?
     - Именно.
     Вот тут старика действительно проняло. Он вскочил и забегал
по  кухне,  нещадно дымя "Беломором".  Наконец остановился перед
Сигизмундом и  закричал,  брызгая слюной и  дыша тяжким табачным
смрадом:
     - Да вы понимаете, Стрыйковский, что это значит!
     - Понимаю.
     - Что вы понимаете? Что вы МОЖЕТЕ понимать?
     - Что потерял любимую женщину и ребенка.
     - Ни  хрена вы  не  понимаете,  Стрыйковский!  НИ-ХРЕ-НА!..
Извините. Дальше, дальше. Как она исчезла?
     Сигизмунд послушно рассказал и это. Не пропустил даже своих
хождений с иконой.
     - Время!  Когда  она  исчезла?  Вы  помните,  сколько  было
времени?
     Сигизмунд поднатужился и выдал примерное время.
     Старик помолчал,  глядя в окно,  а потом страшно выругался,
помянув Аспида и его дурацкие затеи.
     - Кто такой Аспид? - спросил Сигизмунд.
     Федор  Никифорович  повернулся  к   Сигизмунду,   глянул  с
ухмылкой.
     - А вы что,  не знали?..  Это ваш дед.  Его многие под этим
прозвищем знали...
     Федор Никифорович уселся за стол.
     - Значит, так, Стрыйковский. Сейчас я буду говорить, а вы -
слушать. И не перебивать. Как я вас слушал.
     - Вы меня перебивали.
     - Когда вы начинали вилять. Я вилять не буду.

        x x x

     В  1915-м году от второй роты Галисийского полка оставалось
всего полсотни человек.  Стояла осень.  Елозя животом по  мокрой
глине окопа, штабс-капитан Арсеньев бессильно смотрел на деревню
Кнытино, откуда ему предстояло выбить немцев.
     Легко сказать -  выбить немцев! Стоило высунуться из окопа,
как с колокольни начинал бить пулемет.  Бой шел,  то оживая,  то
замирая, вторые сутки. Поднять солдат из окопов не удалось.
     В  третьем часу дня немцы пошли в  атаку.  Арсеньев крикнул
что-то сорванным голосом, но его даже не услышали.
     Тогда-то и случилось ЭТО.
     Подпоручик Стрыйковский медленно встал и оглядел окоп.
     - Что,  суки,  перессали? - спросил он, выговаривая слова с
очень  сильным польским акцентом.  После  чего,  цепляя длинными
полами шинели скользкую глину,  выбрался на  бруствер.  И  пошел
навстречу немцам.
     Снова начал бить пулемет с колокольни. Стрыйковский даже не
стрелял.  Он  просто шел.  Даже когда его  обогнали с  надсадным
"ура-а-а".  Он  словно не  замечал происходящего.  Солдаты потом
клялись,  что  пули  обходили Стрыйковского стороной,  ложась  в
грязь у его сапог.
     После боя,  уже в  деревне Кнытино,  штабс-капитан Арсеньев
молча ударил Стрыйковского по лицу.  Стрыйковский утерся, плюнул
и ушел.
     В  следующем бою  Арсеньев был убит выстрелом в  спину.  Об
этом никому не доложили - погиб и погиб.

        x x x

     Образование  подпоручик  Стрыйковский  получил  в  Пажеском
корпусе.  Когда ему было тринадцать лет,  корпус посещал Великий
Князь.  Здороваясь  с  воспитанниками  за  руку,  Великий  Князь
каждого спрашивал о фамилии и добавлял доброе пожелание. Великий
Князь  знал  всех  по  именам  и  каждый  год  давал  себе  труд
знакомиться   с    новыми   воспитанниками.    Услышав   фамилию
"Стрыйковский",  он радушно пожелал тому "успехов", а после, уже
украдкой,    обтер    руку    платком.    Поляков    официальный
Санкт-Петербург не жаловал.
     Стрыйковский этого не забыл.

        x x x

     Тогда или позднее -  трудно сказать - Сигизмунд Казимирович
Стрыйковский начал все более укрепляться во мнении,  что славяне
подвержены вырождению не  менее  других  народов.  Он  ненавидел
пьяных.  Ненавидел их люто,  утробно - именно за то, что поганят
породу, как он говорил.
     Уже  в   армии  Стрыйковского  хотели  судить  за  зверское
обращение с  солдатом.  Придя домой и  обнаружив денщика пьяным,
подпоручик начал его бить.  Бил смертным боем -  когда отобрали,
солдат   еле   стонал.   Объяснить  свое   поведение  подпоручик
Стрыйковский отказался. От суда его спасла война.

        x x x

     Товарищ  Стрыйковского  по  Пажескому  корпусу,  подпоручик
Волгин,   пытался  объяснить  невероятный  поступок  с  денщиком
"великошляхтетским   высокомерием",    однако   спустя   полгода
Стрыйковский   доказал,   что   Волгин   прискорбнейшим  образом
ошибался.
     Они находились в Галиции.  И отступали.  В ходе отступления
теряли  людей.   Волгин  был  ранен.  Рядом  с  Волгиным  лежало
несколько человек,  двое или трое из  них еще были живы.  Волгин
уже совсем было отчаялся выбраться из  гиблого места,  как вдруг
увидел Стрыйковского.
     Рослый,  светловолосый, тот был заметен издалека. Ни хворь,
ни простуда,  ни тиф,  ни пули окаянного поляка не брали. Волгин
начал  звать  его   по   имени.   К   великой  радости  Волгина,
Стрыйковский  услышал.  Остановился,  повернулся,  направился  к
окопу.
     А  затем  произошло нечто  невероятное.  Мельком глянув  на
Волгина,  Стрыйковский вдруг  утратил  к  нему  всякий  интерес,
подхватил под мышки лежавшего в окопной глине простого солдата -
Волгин знал его,  это  был архангельский старовер -  и  потащил.
Простого,    неотесанного,   бородатого   мужлана!   Воспитанник
Пажеского корпуса! Волок на себе несколько верст до лазарета.
     Волгин   выкарабкался   сам.    Спустя   месяц,    встретив
Стрыйковского у  той самой деревни Кнытино,  Волгин бросил ему в
лицо:
     - Ну, вы и говно, Стрыйковский!
     Стрыйковский не  удивился.  И  не  оскорбился.  Вежливенько
осведомился -  почему пан Волгин столь категоричен. "Пан Волгин"
взбесился. Пояснил, что бросать старых товарищей... Стрыйковский
слушал  с  холодным,  непроницаемым лицом.  Исчерпав  проклятия,
Волгин крикнул:
     - Почему,   черт   побери,   вы   бросили  меня  и   спасли
какого-то...
     И вот тут Стрыйковский его огорошил:
     - Он нужнее, чем вы.
     - Почему?  - Волгин был так изумлен, что даже забыл о своем
гневе.
     - Потому  что  даст  более  здоровое потомство.  Вы  пьете,
Волгин. Вы в свои двадцать пять уже ни на что не годны.

        x x x

     Спустя  несколько  лет  Волгин  бездарно  погиб  на   Дону.
Стрыйковский после революции некоторое время носил погоны и даже
получил капитана, но затем был изгнан офицерами своей части.
     Случилось это  вскоре  после  расстрела царской семьи.  Все
были подавлены,  переживали случившееся как  великую катастрофу.
Один  прапорщик пытался застрелиться.  Стрыйковский,  по  своему
обыкновению отказавшись пить водку, сказал отчетливо:
     - Это могло быть преступлением, но это не было ошибкой.
     Повисла тишина.  Потом чей-то надтреснутый голос потребовал
от  Стрыйковского,  чтобы он  повторил свои слова.  Стрыйковский
невозмутимо повторил.
     И добавил:
     - Большевики при всем их хамстве - сильные люди. Они знают,
чего хотят, и не боятся этого добиваться.
     Поднялся  невообразимый  шум.   Недострелившийся  прапорщик
рыдал  в   голос.   Кто-то  рвал  из  кобуры  маузер,   стремясь
пристрелить  Стрыйковского.  Несколько  человек  требовали  суда
чести и дуэли.
     Стрыйковский наблюдал за  этим  холодными серыми  глазами и
молчал.  Потом все так же молча встал и  вышел.  Никто не посмел
его остановить.

        x x x

     В   1921  году  Стрыйковский  находился  в  Петрограде  при
Дзержинском.   Блистательно   провел   несколько   операций   по
обезвреживанию белогвардейского подполья.  С  Железным  Феликсом
Стрыйковского связывали странные отношения: несомненно признавая
за ним определенные таланты,  Сигизмунд Казимирович Стрыйковский
вместе с  тем откровенно презирал Дзержинского за  "вырождение".
Дзержинский был болен. Стрыйковский не болел никогда. Тело, этот
совершенный   механизм,    повиновалось   бывшему    подпоручику
беспрекословно. Расово безупречный человек болеть не должен.
     Но  в  иных делах Стрыйковский был  незаменим,  поэтому ему
позволялось иметь собственное мнение. В частности, полагать, что
из  Дзержинского мог бы  получиться великий человек,  если бы не
порода: байстрюк и есть байстрюк, а косит под пана.
     Не   слишком   лестного  мнения   держался  Стрыйковский  и
касательно вождя мирового пролетариата,  особенно после введения
новой экономической политики. В минуты всеобщей скорби по поводу
кончины Ленина Стрыйковский был единственным,  кто позволил себе
высказать общую мысль: "Давно пора".
     Куда  большую  симпатию вызывал  у  Сигизмунда Казимировича
Сталин.  Именно Сталин направил красного командира Стрыйковского
в распоряжение Аржанова.
     Николай  Борисович  Аржанов,   участник  II  съезда  РСДРП,
возглавил в 1919 году проект "Конец времен",  в то время - самый
засекреченный проект  Советской России.  В  группу Аржанова были
включены выдающиеся математики и физики,  согласившиеся работать
с  большевиками.  В  конце концов,  власть меняется,  но  Россия
остается.
     Стрыйковский вошел  в  группу  в  1929  году,  когда  после
некоторых  успехов  программа  исследований стала  топтаться  на
месте.  Он был назначен на должность заместителя Аржанова. Таким
образом Стрыйковский перешел из НКВД в  военную разведку.  Хотя,
по большому счету,  и  к  военной разведке проект "Конец времен"
имел весьма косвенное отношение.
     Год  спустя  из  первоначальных участников проекта  остался
один Аржанов.  Судьба прочих неизвестна,  равно как и  роль в их
исчезновении Стрыйковского.
     В  это  же  время Стрыйковского все  чаще начинают называть
Аспидом.  Кто назвал его так впервые -  Железный Феликс,  Сталин
или Берия -  выяснить уже невозможно.  Малоосведомленные о жизни
бывшего подпоручика неофиты всерьез полагали,  что  Аспид -  его
старая большевистская кличка.
     Группа  "Конец  времен"  занималась  исследованием проблемы
переброски живой материи во времени.  Изначальная цель,  которую
ставил перед  собой Аржанов,  формулировалась следующим образом:
возможно ли  перенести биомассу молодой Страны  Советов прямо  в
светлое будущее, минуя тяжелые промежуточные этапы строительства
коммунизма,   и   одновременно  с   тем   выводя  Республику  из
враждебного  империалистического окружения.  Стрыйковский быстро
доказал  невозможность этого  и  вместе  с  тем  поставил  перед
группой другую,  более реальную задачу: переброска из прошлого в
настоящее людей - носителей неоскверненной и здоровой славянской
породы.  Людей, подобных тому архангельскому староверу, которого
Стрыйковский  спас  во  время  империалистической войны.  Людей,
которые  могли  бы  поставлять идеальный "строительный материал"
для выведения породы жителей коммунистического завтра.
     Эта  новая  цель,  одобренная Сталиным,  вдохнула в  проект
вторую жизнь.  К тому времени было уже доказано,  что переброска
материальных объектов во времени возможна лишь по оси "прошлое -
будущее".
     Устройство,  предназначенное осуществлять такую переброску,
называлось Анахроном.
     Первая  рабочая модель Анахрона была  готова к  1931  году.
Полигон  разместили  в   Архангельской  области,   в   безлюдной
местности.  Группу  испытателей возглавил молодой  физик,  Федор
Никифорович Корсук.
     В это время уже существовали теоретические работы в области
физики    времени,    которые   убедительно   доказывали,    что
активизировать  Анахрон  возможно  лишь  в  строго  определенные
временные "окна".  Поскольку в осуществлении временных переносов
очень  важную  роль  играют  изменения гравитационного поля,  то
определяющим  фактором  становится  распределение  массы  внутри
Солнечной   системы.    Следовательно,    необходимо   учитывать
расположение  планет,  а  также  положение  Солнца  относительно
Галактики  в  целом.  В  оставшиеся  десятилетия двадцатого века
Анахрон мог быть активизирован всего два раза: в 1938-м и 1946-м
годах.  Других шансов забросить в прошлое зонды у человечества в
текущем столетии не было.
     Сразу  после  начала испытательных работ обнаружилось,  что
среди  сотрудников  полигона  резко  повысилась  заболеваемость.
Наблюдения  показали  ослабление  иммунной  системы.   Несколько
человек спустя два года умерли от лейкемии.
     Стрыйковский  бесился,  лихорадочно  изыскивая  возможность
уберечь кадры.  О  лучевой болезни в  те  годы  почти  ничего не
знали. Люди продолжали умирать. Новые специалисты шли на полигон
по партийному призыву. Квалифицированных среди них было немного.
Впрочем,  много и не требовалось. Корсук был почти сразу отозван
с полигона - это и обеспечило ему впоследствии долгую жизнь.
     Стрыйковского же  не  брали ни  пули,  ни  лучевая болезнь.
Правда, в середине сороковых годов он уже однозначно определил у
себя бесплодие.  Собственно,  это не играло никакой роли. К тому
времени у него была дочь Ангелина.

        x x x

     Аспид женился в  1932 году.  Жена его была из  семьи врагов
народа,  и увел он ее прямо из кабинета следователя НКВД.  Аспид
явился в  управление НКВД,  имея при  себе распоряжение лично от
товарища Сталина: набрать десяток осужденных для черных работ на
полигоне.  В  коридоре  Аспид  остановил  конвойных,  ведших  из
следовательского кабинета молодую женщину.  Как  потом  объяснял
Аспид,  его  привлекла  осанка  арестованной.  Отстранив солдат,
Аспид взял ее за подбородок и  несколько секунд вглядывался в ее
лицо.  Затем,  опустив  руку,  велел  конвойным вести  обратно в
кабинет.
     После  кратких переговоров со  следователем Аспид  приказал
доставить женщину к нему вместе с группой осужденных, что и было
выполнено в точности.
     Женщина   происходила  из   семьи   путиловских  инженеров,
обвиненных во вредительстве.  Звали ее подходяще -  Любовью.  Ей
было двадцать четыре года.
     Аспид вчистую отмазал ее от обвинений, заставил отречься от
родителей и дяди,  после чего зарегистрировал с нею брак. Спустя
год Любовь родила ему дочь Ангелину.
     Никаких неприятностей брак  с  дочерью врагов народа Аспиду
не    принес,    поскольку    Аспид    со    свойственной    ему
предусмотрительностью позаботился о том,  чтобы всю родню Любови
расстреляли.
     Лишь  однажды Аржанов поинтересовался у  Аспида,  для  чего
было  затевать столь сложную историю с  женитьбой,  когда кругом
полно партиек с безупречной анкетой.  Кривя губы, Аспид ответил,
что эти партийки годятся разве что в  поломойки и  что от пьющих
родителей рождаются уроды.  На дворе стоял 1937 год.  Нужно было
быть Аспидом, чтобы безбоязненно высказывать подобные мысли.
     Быть Аспидом - и иметь за спиной Берию...
     Берия  начал курировать работы по  Анахрону через несколько
месяцев после  разоблачения ежовщины.  Именно тогда  группа была
переведена в ведение НКВД.
     Первый    запуск    зонда    в     1938    году    оказался
малорезультативным. Работал Анахрон -1 нестабильно в силу ошибки
конструкции, обнаруженной, к сожалению, слишком поздно. Приемник
так и остался пустым. В 1938 году не была еще известна следующая
особенность Анахрона:  приемник должен находиться на максимально
большом удалении от базового блока. Это было неоспоримо доказано
физиком-теоретиком,  введенным в  состав группы "Конец времен" в
начале 1939  года,  Александром Даниловичем Найденовым.  Поэтому
если  и  был  осуществлен  перенос  материальных  объектов,   то
обнаружить их  не  представлялось возможным.  Косвенные признаки
неоспоримо  свидетельствовали  о  том,  что  Анахрон  работал  и
некоторая  масса  действительно была  перемещена из  прошлого  в
настоящее.
     На  запуск  Анахрона-1  возлагались очень  большие надежды.
Когда  проект  не  дал  ощутимых  результатов,  группе  пришлось
выдержать ураганный гнев Берия и недовольство Хозяина.  Аржанову
и     Аспиду     пришлось    пожертвовать    практически    всем
инженерно-техническим составом. Аспид взял на себя труд отстоять
одного только Корсука.
     После неудачи 1938 года проект "Конец времен" формально был
закрыт.   На   самом  деле   было   произведено  более  глубокое
засекречивание.  Отныне  группа  называлась "Возрождение" и  для
НКВД  и  ГРУ  занималась сверхсекретными разработками в  области
ракетной техники.  Буквально единицы знали,  над  чем  на  самом
работает   "Возрождение".    Подобные   меры    сверхсекретности
существовали не  на  пустом месте,  так как стало известно,  что
фашистская Германия также ведет исследования в этом направлении.
Правда,   германская  контрразведка  оказалась  на  высоте  и  к
немецкому "Анахрону" даже  не  удалось  подобраться.  Этим  было
продиктовано  решение  Берия   закрыть  проект  "Конец  времен",
переместить полигоны и сменить состав группы.  В ГРУ и НКВД были
произведены соответствующие операции зачистки.
     Теперь  о  группе "Возрождение" знал  Хозяин,  который знал
далеко не все;  знал Лаврентий Палыч,  который считал, что знает
все.  Еще  один  человек,  который считал,  что  знает все,  был
Аржанов.  На  самом деле ВСЕ знал один только Аспид.  Но об этом
никто не знал...

        x x x

     Любовь Стрыйковская умерла в годы войны в Челябинске. Перед
смертью она написала мужу письмо, прося забрать к себе Ангелину.
Письмо  с  адресом "В/ч  341-Б  капитану С.К.Стрыйковскому" было
доставлено  на  берег  моря  Лаптевых,  куда  был  перебазирован
полигон.   Группа  интенсивно  готовилась  к  1946  году,  когда
возникало "окно" для вторичного запуска зондов.
     Стрыйковский прилетел в  Челябинск на самолете спустя месяц
после смерти Любови и забрал Ангелину из детского дома.
     Аспид увез дочь в Якутск, где она и провела несколько лет у
семьи Корсука. Ангелине было десять лет. Шел 1943 год.

        x x x

     В  1944  году  на  Ленском  полигоне произошла малопонятная
история.  Один  из  сотрудников группы "Возрождение",  коммунист
"ленинского  призыва",   получая  инструкции  лично  от  Аспида,
неожиданно набросился на  руководителя проекта  с  обвинениями в
античеловечности  и   в  приверженности  силам  тьмы.   Публично
названный "антихристом",  Аспид, по своему обыкновению, сохранил
полную невозмутимость.  Спустя три дня этот сотрудник был найден
замерзшим  насмерть  в   полукилометре  от   поселка.   Вскрытие
показало,  что он находился в  состоянии алкогольного опьянения,
вследствие чего,  видимо,  и заснул в снегу. Причины, по которым
этот человек ушел в тундру выпить спирта, остались неизвестными.

        x x x

     Примерно раз в месяц Аспид наведывался в Якутск -  привозил
сгущенку, крупы, оленину, медвежатину.

        x x x

     В  1944  году  сразу  после  освобождения Украины  начались
работы  по  монтажу нового  Анахрона.  Частично Анахрон был  уже
изготовлен на уральских заводах. Монтировали на Днепре, маскируя
работы  сумятицей  околофронтовой полосы.  Линия  фронта,  когда
начались работы,  проходила менее чем в сотне километров. Внешне
объект представлял собой лагерь для военнопленных.
     Работы велись в  бешеном темпе.  К  1946 монтаж объекта А-2
был   завершен.   Базовый  блок   на   этот  раз   находился  на
сорокаметровой глубине под  землей в  мощном бетонном саркофаге.
Для  питания энергией была специально построена ТЭЦ.  Сохранению
режима секретности благоприятствовало также и то обстоятельство,
что в окрестностях не осталось практически не одного населенного
пункта -  здесь два  года  назад шли  наиболее ожесточенные бои.
Немногочисленные уцелевшие местные жители были  под  благовидным
предлогом эвакуированы сразу  же  после занятия этой  территории
советскими войсками.
     После завершения монтажных работ "лагерь для военнопленных"
исчез,  а  на его месте возник один из поселков,  в который были
переселены жители соседнего района.
     Днепровский  бассейн  был  избран  для  реализации  проекта
"Возрождение"  отнюдь  не  случайно.  Именно  здесь,  по  мнению
теоретиков  евгенической  программы,   Анахрон-2   мог   черпать
идеальный   генетический  материал   для   грядущих   строителей
коммунизма.   Днепровский  бассейн,   место   расселения  полян,
считался  колыбелью Киевской Руси,  а  сами  поляне  -  наиболее
подходящим и наименее "испорченным" славянским племенем.
     Александр Данилович Найденов спросил однажды Аспида:
     - А  что мы будем делать,  если доставим сюда,  к  примеру,
Святослава, а Святослав не захочет?
     - Чего он  не захочет?  -  с  недовольным видом переспросил
Аспид.
     Найденов слегка смутился.
     - Давать гены.
     Аспид хмыкнул.
     - А   знаете  ли   вы,   товарищ  Найденов,   что  ответила
Матка-Бозка святому Варсонофию?
     Член ВКП(б) с 1930 года А.Д.Найденов этого,  разумеется, не
знал. Аспид ехидно поведал:
     - "Не умеешь - научим, не хочешь - заставим".
     И неприятно засмеялся.

        x x x

     Для  прикрытия проекта в  недрищах хозяйства Берия  и  была
запущена  кампания по  борьбе  с  генетикой -  "продажной девкой
империализма".  Срочно  был  изъят  из  небытия  и  вознесен  на
недосягаемую   высоту   Лысенко,   пионеры   занялись   массовым
разведением мичуринских яблок.  Цинизм этой  кампании невероятно
развлекал Аспида.
     Аспид ненавидел профанов от науки, Аспид ненавидел христиан
(особенно католиков), Аспид ненавидел любые проявления слабости.
За это он беспощадно карал.
     Когда Флоренского упекли в  лагеря,  Аспид пытался -  через
подставных лиц -  его завербовать. Флоренский отказался. Это был
первый и последний случай, когда Аспид сделал попытку вступить в
диалог с христианами.

        x x x

     В отличие от Анахрона-1 А-2 был куда масштабнее.  В прошлое
предполагалось забросить не один,  а несколько зондов.  Мощность
базового  блока   позволяла  раскидать  в   прошлом   зонды   на
значительно большее расстояние - до 200 км. Была построена целая
сеть   терминалов-приемников,   разработкой  которых   руководил
Найденов. Им же были выполнены теоретические исследования.
     Еще   перед  войной  группа  Найденова  произвела  обширные
исследования на  местах,  где  находились  древние  капища.  Для
установки терминала требовался особый  геомагнитный фон.  Думали
использовать    для     терминалов    Киево-Печерскую     лавру,
Кирилло-Белозерский монастырь и Валаам.  Однако замеры показали,
что  оптимальным местом для размещения такого терминала является
Ленинград.  Видимо,  не случайно Петр Великий, личность в высшей
степени экстатическая, задумал основать город на этих болотах.
     Ленинград давал  дополнительные возможности,  поскольку там
велось интенсивное строительство -  город восстанавливался после
блокады,  и  масштабные  строительные работы  не  привлекали там
внимания.  Хорошее энергоснабжение и  близость к научным центрам
также играли не последнюю роль.
     Строительство   ленинградского   терминала-приемника   было
замаскировано  под  расширение  канализации  и  подготовительные
работы к созданию метро.
     Всего было десять терминалов.

        x x x

     В 1946 году произвели запуск. Зонды ушли в прошлое.
     Разрабатывал зонды  совершенно  неизвестный  общественности
видный советский конструктор Рыгалин.  За создание зондов он был
удостоен Сталинской премии.
     Серьезным  недостатком  Анахрона-1  была  именно  чрезмерно
усложненная  конструкция  зонда.  Зонды  А-2  были  просты,  как
трехлинейка.    Многие    разработки   Рыгалина   использовались
впоследствии при создании автоматических межпланетных станций.
     К  1946  году положение группы "Возрождение" стало довольно
сложным. В то время уже наметилось противостояние между Хозяином
и Берия.
     По  расчетам,  зонды должны были быть заброшены в  650  год
нашей  эры.   Практически  сразу  после  старта  Анахрон-2   дал
результат.   На   приемник,   находящийся  недалеко  от   города
Николаева,   была   перемещена  овца.   Овца   была  всесторонне
исследована. Исследования показали, что это овца ОТТУДА! Овцу не
без  торжества предъявили Хозяину,  который  остался  более  чем
холоден и лишь заметил,  вынув изо рта знаменитую трубку: "Плохо
кормит Лаврентий свой скот.  Для  шашлыка слишком тощая".  После
чего заметно утратил интерес к "Возрождению".
     Вслед за овцой с интервалом в месяц с небольшим был получен
здоровенный валун. Очевидно, передавший зонд находился на склоне
холма.  Затем этот же  зонд вобрал в  себя часть оползня.  После
чего, судя по всему, у зонда была изменена ориентация.
     Поскольку повлиять на зонд возможности не было,  оставалось
ждать  -  вдруг  ориентация зонда самопроизвольно восстановится.
Тем более,  что оставалось еще два других зонда.  Однако один из
них,  по  всей видимости,  был  разрушен,  так  как  ни  разу не
активизировался.  А второй, похоже, изначально получил неудачную
ориентацию,  поскольку часто давал ложные сигналы на перенос.  В
январе 1955  года  этот  зонд  вдруг переслал последовательно на
четыре терминала более тонны жидкой грязи и  ила,  из  чего было
заключено, что он попал в небольшое озеро или болото.
     Ни валун, ни жидкую глину Хозяину не предъявляли. Берия же,
осмотрев  валун,  недвусмысленно  дал  понять  Аспиду,  что  тот
раздобыл себе неплохой памятник на могилу.
     Послевоенный период оказался самым сложным и для Аспида,  и
для  Аржанова.  Берия  явно  ожидал  от  проекта  усиления своих
позиций.   Для   этого   нужны  были   практические  результаты.
Результатов же не было.
     В   1948  году  у  Аржанова  случился  первый  инфаркт,   и
фактическим руководителем проекта стал Аспид.
     В то время,  как Аржанов лежал в больнице,  Аспид собрал на
полигоне шесть человек -  старых сотрудников проекта,  каждый из
которых  давно  связал  свою  жизнь  с  Анахроном.  Лаконично  и
откровенно Аспид обрисовал ситуацию:  проект висит на волоске, а
из  этого проекта люди  уходят только под  пулю.  Кроме того он,
Аспид,  не  может допустить,  чтобы невежды,  ублюдки и  выродки
похерили великое дело лишь потому,  что их заплывшие жиром мозги
не  в  состоянии вместить всех  целей  и  возможностей Анахрона.
Поэтому вносится предложение: перевести Анахрон на автономное, а
впоследствии, возможно, и подпольное существование.
     Несколько секунд царило ошеломленное молчание.  Затем  один
из старейших сотрудников поднялся и спокойно сказал Аспиду,  что
участвовать в  антикоммунистическом заговоре он  не намерен.  Не
изменившись в лице, Аспид выстрелил ему в голову. Пистолет лежал
у Аспида наготове - под бумагами.
     Затем Аспид обрисовал свой  план.  План  заключался в  том,
чтобы вывести Анахрон из-под наблюдения. Терминал, как известно,
не  требует  большого количества энергии.  Энергия нужна  только
базовому блоку да и то лишь в момент запуска.  Блок может быть в
короткие  сроки   законсервирован.   Это   в   любом  случае  не
останавливает работу уже запущенных зондов.
     Десять  терминалов-приемников автономной группе явно  ни  к
чему.  Достаточно двух-трех  в  наиболее активных зонах -  зонах
наиболее вероятного переброса.
     - Господа!  -  увлекшись,  обратился  к  своим  сотрудникам
Аспид.  (Этих "господ" потом часто вспоминали.) -  Мы с вами уже
немолоды и думаю, когда нам предложат уйти на заслуженный отдых,
мы воспользуемся этим предложением.
     По   идее   Аспида,   после  неизбежного  закрытия  проекта
"Возрождение" шесть "посвященных" -  в  случае,  если им удастся
избежать  пули  -   приступают  к  работе  на  себя,   образовав
подпольную   организацию.   Поэтому   первоочередная  задача   -
автономизировать Анахрон и подготовить себе путь к отступлению.
     Эти  шестеро остались не  потому,  что  боялись Аспида -  в
группе  задерживались только  люди  абсолютно  бесстрашные  -  а
потому,  что всем была невыносима мысль о  предстоящей бездарной
гибели  их   сорокалетнего  труда.   Практически  все  они  были
фанатиками науки. А точнее - фанатиками Анахрона.
     Когда Найденов спросил Аспида,  ради чего он пошел на такой
колоссальный риск, Аспид ответил:
     - Я хочу дожить до того времени, когда вид людей, идущих по
улице, не будет вызывать у меня рвотной реакции.
     - Вы имеете в виду возрождение славянской расы?  -  спросил
Найденов.
     Аспид ответил:
     - Можете называть это и так.
     Так началось автономное существование Анахрона.

        x x x

     Все  участники  заговора  были  бездетны  -  кроме  Аспида.
Бесплодие было результатом долгой работы на полигонах.
     Аспид строго следил за  своей дочерью.  Ангелина смертельно
боялась  отца.   Первый  роман   Ангелины  завершился  -   после
вмешательства Аспида -  полным крахом. Бориса, морского офицера,
Аспид стерпел.  Ангелина вышла замуж. В день свадьбы Аспид отвел
дочь в  сторону и  негромко пригрозил ей,  что сделает ей  аборт
столовой  ложкой,  если  она  вздумает забеременеть раньше,  чем
через два года.  И  чтоб в  эти два года ни  дочь,  ни ее муж не
брали в рот и капли спиртного.
     Два года молодые жили при Аспиде. Иной жилплощади все равно
пока не было.  После рождения внука в  1960 году Аспид снял свое
вето,  и Борис снова начал попивать. Через год Борис уже получил
кооперативную квартиру.  Каким  чудом это  произошло -  никто не
дознавался, а Аспид молчал.

        x x x

     Последние годы  перед  выходом на  пенсию все  члены группы
Аспида  провели  в  закрытом  КБ,  занимавшемся  проектированием
автоматических межпланетных станций.

        x x x

     Автономизация Анахрона была произведена через несколько лет
после  "исторического совещания".  На