,  когда
козу возьмем!..  Какое молочко-то будет сытное да полезное.
Ведь как будет?  Вот встанет она Лантхильд рано-рано утром,
сядет  за  подойник,  козу  за  вымечко  подергает-потянет,
молочка  надоит.  Нальет  она,  Лантхильд,  теплого парного
молочка в  кувшин,  а  из кувшина -  в кружку.  И в постель
мил-другу Сигисмундсу,  махта-харье и  так далее,  подаст с
поклоном: пей, кушай, здоровья набирайся.
     В общем, такой лубок развела.
     На Богородицын авторитет ссылалась. Годиск-квино, мол,
согласна:  йаа,  говорит,  Лантхильд,  йаа, заводи гайтс, у
гайтс хороший милокс, а пакетс-милокс со срэхва ист, йаа...
     Сигизмунд спросил  ради  интереса (видел,  что  всё  у
Лантхильды тщательно продумано):
     - А кормить-то ее чем? Фретан что твоя гайтс будет?
     На  это  у  Лантхильды тоже был ответ.  Хави!  Вот что
будет фретан гайтс. Хави!
     - А где взять эту хави?
     Как где?  На газоне накосить, конечно. Она, Лантхильд,
приметила -  тут  есть  деревья,  есть  и  трава.  Попусту,
небось,  пропадает травка-то.  Вот возьмет Сигисмундс косу,
навострит ее, направит, выйдет по росе на травку...
     Объясняя, Лантхильда кучу бумаги извела рисунками.
     Черт,   учиться  ей   надо.   Мгновенно  схватывает  -
двумя-тремя линиями такие сценки прочерчивает, закачаешься!
     Сигизмунд дивился  изобретательности девкиного ума.  И
основательности.   Не  один  час,  небось,  на  размышления
потратила.  Предложила, кстати, ряд ценных предметов, какие
можно было бы с  немалой выгодой для себя обменять на козу.
Фарфоровую пастушку в  кринолине.  Торшер  позднехрущовских
времен  с  пыльным  розовым  абажуром,  похожим на  дамскую
шляпу.  Вышитую болгарским крестом подушку.  Все  это очень
дорогие и ценные вещи,  которые, несомненно, нетрудно будет
обменять на козу.
     Да,  Лантхильд понимает,  почему  Сигисмундс этого  не
делал.  Потому  что  некому было  ходить за  козой.  Некому
доить.  Не  будет же махта-харья Сигисмундс козу,  в  самом
деле,  доить!  А  эта  двало Наталья,  добавила мстительная
девка, не хочет ходить за козой. Оттого и нет у Сигисмундса
козы.  Но сейчас все изменится.  Теперь у  Сигисмундса есть
Лантхильд.  Она будет ходить за козой. А Сигисмундс накосит
хави,  а  потом  будет весь  год  милокс пить  и  Лантхильд
благодарить. Вот как хорошо!
     - Понял,  -  сказал  Сигизмунд.  -  Взвесим.  Обсудим.
Проголосуем.
     Девка, разрумянившаяся от пламенной речи, вышла. Через
минуту в  соседней комнате заорал ого.  К  ведру подобрался
кобель.  Жлобясь и оглушительно чавкая,  жадно вылакал весь
милокс. Вот ведь хундс прожорливый.
     ...А  коза кобеля пожалуй,  гонять будет.  Всю  мебель
разворотят.
     Да  ну,  в  самом  деле.  Что  он,  действительно козу
заводить собрался? Может, сразу коня? В гараже его держать.
А  "единичку" продать к  чертовой матери.  В  офис на  коне
ездить буду. Через Сенную. Старух пугать.

        x x x

     Фильм  оказался  лучше,   чем  предполагал  Сигизмунд.
Добротный. Не зря своих "Оскаров" набрал - был понятен даже
дремучей девке. Причем без всякого перевода.
     Девка грозно поблескивала очками,  стискивала кулаки -
волновалась.  Очень непосредственно реагировала.  Бормотала
что-то.  Дергалась.  Сигизмунд не столько на экран смотрел,
сколько на Лантхильду - забавлялся.
     Спросил на  всякий случай,  не Вавилу ли она там часом
видит. Оказалось - нет, Вавилу не видит. И на том спасибо.
     Правда,   надолго  девку   не   хватило.   Переизбыток
информации. Утомилась. Подремывать начала.
     Просыпалась  и  реагировала  только  на  самые  грубые
шутки. Видимо, на такие, что и федоровскому шурину внятны и
смешны.
     Досмотреть Сигизмунду не дали. В дверь позвонили. Кого
там черт принес?
     Черт  принес  Федора.  Федор  был  запорошен снегом  и
невыносимо камуфляжен. Благоухал пивом.
     - Что у вас с телефоном,  Сигизмунд Борисович?  Звоню,
звоню -  все занято... - спросил Федор с порога. Снял шапку
и аккуратно стряхнул ее на площадку.  -  Порядок. На крючке
ребята.
     - Какие ребята?
     - Ну  те,  с  Обводного.  Я  же  сказал,  на абонемент
поставим.
     - От них, что ли?
     - Ну. - И Федор дыхнул. - Провел агитацию и пропаганду
с использованием наглядных пособий. Чуете?
     Лантхильда  тоже  вылезла  из  сигизмундовой  комнаты.
Строго блеснула очками на Федора.
     - Здрассьте,  -  сказал  Федор.  И  не  сдержался -  с
ухмылочкой покосился на Сигизмунда.
     - Драастис, - бойко ответила Лантхильда.
     - Так я  чего,  -  снова заговорил Федор,  обращаясь к
Сигизмунду,  но то и  дело бросая в девкину сторону быстрые
вороватые взгляды.  - С телефоном у вас что-то... Трубка не
так лежит, что ли?
     Наверняка  девка  опять  разговаривала.   И   положила
неправильно.
     - Я  что?  Я  тут мимо топал -  отзвониться хотел,  да
занято у вас... Дай, думаю, командира порадую...
     - Да ты, Федор, проходи, разувайся...
     - Да не,  я на минутку...  Мне отлить надо,  по правде
говоря...
     Федор    наклонился,    аккуратно   расшнуровал   свои
непотопляемые говнодавы. В носках направился к туалету.
     Сигизмунд сказал девке:
     - Лантхильд, свари нам кофе.
     Девка,  уловив  ключевые слова  "Лантхильд" и  "кофе",
направилась в кухню.
     Федор  вышел  из  ванной,  вопросительно посмотрел  на
Сигизмунда.
     - Что, не забрали еще партнеры?
     - Да нет... Теперь уж не заберут, наверное.
     - А вы ее депортируйте на историческую родину. Что она
здесь-то трется?
     - Так надо, - сказал Сигизмунд.
     - Ну, коли надо...
     - Кофе будешь?
     - Кофе? - Федор секунду подумал. - Буду.
     Вошел на кухню.  Оценил привнесенные девкой новшества.
Сделал какие-то выводы, о которых умолчал. Сигизмунд видел,
что Федор умолчал. Федор и не скрывал своего умолчания.
     - Ну так что там с этими, с абонементниками-то?
     - Было так.  Прихожу.  Сидят. Я говорю: "Помните меня,
ребята?"  И  пиво  ставлю.   Ребятки  на  пиво  посмотрели,
напряглись -  вспомнили.  Ну, и покатилось... Один в Афгане
воевал.   Хороший  парень.   Другой  тоже  ничего.   Первая
обработка - послезавтра. Они все приготовят.
     - Молодец, - сказал Сигизмунд.
     - Стараемся...  -  скромно отозвался Федор и  принял у
Лантхильды чашку кофе.
     - Надо отвечать не "стараемся",  боец Федор,  а "служу
Советскому Союзу".
     - Ну вот еще... - засмущался Федор.
     Сигизмунд  решил  сделать  бойцу  приятное.   Поощрить
инициативного  работника.   Заговорил  на   тему,   близкую
федоровскому сердцу.  Федору-то,  небось, об этом ни с кем,
кроме шурина,  и не потолковать от сердца,  а шурин,  поди,
все уж знает. Обо всем перетолковано...
     - Слышь,  Федор,  у  нас  тут с  Лантхильдой спор один
вышел... Насчет боевых раскрасок...
     Федор  с  сомнением поглядел  на  Лантхильду.  Перевел
взгляд на Сигизмунда.  Мол, стоит ли бисер метать?.. Однако
соблазн был  слишком велик.  Федор  извлек из  кармана свой
знаменитый карандаш  и  начал  объяснять.  В  конце  концов
увлекся,   разрисовался  под   "лесного  кота",   а   затем
устрашающе раскрасил  и  Сигизмунда,  отчего  тот  сделался
похожим на полинявшего под кислотными дождями Отелло.
     Лантхильда невозмутимо допила  свой  кофе.  Пристально
посмотрела -  сперва на одного бойца,  потом на другого.  И
вдруг заговорила. Наставительно так, строго. Явно ссылалась
на  авторитет  брозара.   Помянулся  разок  Вавила.   Часто
мелькало слово "харья".
     - Что она харей ругается?  - недовольно спросил Федор.
- Лицо как лицо.
     - Она не ругается. Слово такое.
     - А что обозначает?
     - Боевую раскраску.
     В   конце   концов   Лантхильда  вынесла  федоровскому
искусству приговор.  Не  одобрила.  Знаками показала бойцу,
что  надо эту  срэхву с  физиономии смыть и  не  позориться
перед честной девушкой Лантхильд.
     Федор,   похоже,  обиделся.  На  Сигизмунда  поглядел.
Сигизмунд, забавляясь, кивнул:
     - Делай как велено.  Она знает, что говорит. Лантхильд
у нас умная...
     - Умная... - проворчал Федор и отправился в ванную.
     Вернулся с красной физиономией.  Видно было,  что тер.
Сел на табуретку,  надулся. Аж распушился весь. Кофе залпом
допил.
     Лантхильда каким-то  очень  хозяйским  движением взяла
карандаш. Федор встрепенулся.
     - Куда, куда!.. Эй!..
     - Нэй охта, Тьюдар.
     - Сиди, - перевел Сигизмунд, предвкушая потеху.
     Федор затих. Проворчал только:
     - "Тьюдар"...
     Девка трудилась над Федором долго. Очень старалась. То
и  дело  прерывала  работу,   вглядывалась.   Приговаривала
что-то.   Словом,   пыхтела,  как  Леонардо  да  Винчи  над
Джокондой.
     Когда она,  наконец, завершила труды, Федор повернулся
к Сигизмунду.
     - Ну что? - сказал он недовольно.
     - Ни хера себе!  -  невольно выдал Сигизмунд.  - Ну ни
хера!..
     - Что?.. - забеспокоился Федор.
     - Пойди глянься в зеркало.
     Федор,   в  принципе,   симпатичный  парень.  Девушкам
нравится,  у  мужчин с первого же взгляда вызывает доверие.
Простое открытое лицо.  Девка, явив незаурядное мастерство,
превратила  его   в   богомерзкую  рожу.   Не   захочешь  -
испугаешься.
     Из ванной, где висело зеркало, доносились восторженные
восклицания Федора.
     - Это где же ее так навосторили? - спросил он, являясь
на  пороге  кухни.  Зубы  бойца  сверкали  в  омерзительной
ухмылке. Сигизмунда передернуло.
     Лантхильда что-то важно произнесла.
     Сигизмунд тут же перевел:
     - Так  погранцы ихние  делают.  Она  в  учебном центре
работает.
     - Прозвонить бы ее надо,  -  вернулся Федор к  прежней
теме. - Ох, не нравится мне это.
     - Да нет, с ней все нормально.
     - Вы проверяли, Сигизмунд Борисович?
     - Что ж я, по уши деревянный? Конечно, проверял. У нее
сейчас отпуск. Вот она и оттягивается. Говорит, в учебке от
скуки в глазах зелено.
     - А где учебка-то?
     - Что - где?
     - Где, говорю, дислоцируется-то?
     - На Шпицбергене где-то.
     - Ох,  блин!..  - от души посочувствовал Федор. - Дыра
редкостная. И ночь по полгода.
     Он  посмотрел на Лантхильду с  пониманием.  Головой ей
покивал.
     - Талантище!..
     - Йаа,  Тьюдар,  ита  ист годс,  -  напевно произнесла
Лантхильда.
     Федор опять ушел в коридор - на себя любоваться. Потом
выпросил у Сигизмунда бумажку и засел перерисовывать.
     Наконец  Федор  ушел,  смыв  с  неохотой  лантхильдино
творчество.  Унес экскиз. На шурине будет пробовать теперь,
не иначе. Размалюются оба и щук ловить пойдут.

        x x x

     - И  чем  они  там  занимаются?   -  спросила  Людмила
Сергеевна.
     Был  день  получки.  По  этому  случаю  маленький,  но
дружный коллектив "Морены" был в полном сборе.  Все уже все
получили,  везде расписались и  теперь в  самом благодушном
настроении  пили  чай.   Людмила  Сергеевна  принесла  свой
домашний пирог с клюквой. Это стало уже традицией.
     Сигизмунд очень  ценил  эту  домашнюю  атмосферу.  Сам
немало сил потратил,  выстраивая этот -  как он выражался -
"оазис человечности в  мире  скотства".  При  этом понимал,
конечно,  что  фирма  "Морена"  существует  на  волоске  от
гибели.  С другой стороны, что в этом удивительного. В этой
стране все на волоске.
     - Да  кто  их  знает.  Торгово-закупочные какие-то,  -
ответила Людмиле Сергеевне Светочка.
     Федор прожевал большой кусок пирога и солидно сказал:
     - Девочка у  них  -  очень  ничего.  Я  ее  в  туалете
встретил.
     Людмила  Сергеевна удивленно приподняла брови.  Федора
это не смутило.
     - Мы там чашки мыли. У нас санузел совмещенный один на
всех. Очень красивая девочка.
     - Что,  вот  так  и  сидят  целыми днями?  -  спросила
Людмила Сергеевна.
     - Ну,  -  сказал Федор.  - Сами дивимся. Вон, на часах
уже - шестой час. Сидят как вкопанные. И ни звука.
     - Вообще-то, странно, - подумав, сказала Светочка.
     - Вот.  И я говорю - странно. - Федор энергично кивнул
и потянулся за следующим куском пирога.
     - Ну вот мы как нормальные люди,  - добавила Светочка.
- Издаем звуки жизнедеятельности.  Ну, не знаю там. Мебелью
скрипим...
     - Гм, - сказал Сигизмунд.
     - А чего?  -  Светочка не позволила себя смутить. - На
стуле иной раз поерзаешь...
     - У них стулья бесшумные,  - сказал Федор авторитетно.
- Я видел.
     - А может, они вампиры какие-нибудь? Или инопланетяне?
- предположила   Людмила   Сергеевна.    Сигизмунд   втайне
предполагал,   что   Людмила  Сергеевна  почитывает  "Очень
страшную газету".
     - Все  это  грубые  суеверия,   -   проговорил  Федор,
дожевывая второй кусок пирога.
     - Может, постучаться к ним? - предложила Светочка.
     - Ну Светочка, в самом деле... Детский сад какой-то, -
сказал Сигизмунд.
     - А  что такого?  Я у них калькулятор попрошу.  Скажу,
что мой сдох. Ну - на пять минут.
     - Не вздумай.
     - Почему?
     - Глупости потому что.
     Федор встал.
     - Сейчас все разузнаю. В момент.
     И направился к выходу. Сигизмунд крикнул ему в спину:
     - Федор, не позорься!
     - Все будет пучочком,  Сигизмунд Борисыч.  Они даже не
прочухают.
     Минут  через десять боец  Федор вернулся из  разведки.
Отдувался. Руки были грязные. Доложил, не сходя с места:
     - Значит,  так.  Девица сидит что-то пишет. А эти двое
ухриков в дисплеи пялятся.
     - Играют, что ли?
     - Да нет,  вроде. Экран синенький. База данных или что
там у них. Сидят не двигаются. Очень заняты.
     - Откуда данные,  боец? У них же шторы глухие висят. В
замочную    скважину    перископ    вставил,     что    ли?
НАТОвско-ООНовский, микроскопический?
     - Не,  Сигизмунд Борисыч, проще. Там у них форточка...
Ну,   я  во  двор  вышел,   палочку  подобрал  и  по  трубе
приподнялся.  Труба-то  водосточная возле  самого  их  окна
проходит.   Справа.   Я  приподнялся,  значит,  и  палочкой
тихонечко штору у  фрамуги подвинул.  Ее  все  равно ветром
пошевеливает...
     - С  ума  сошел!   -   Сигизмунд  так  и  взвился.   -
Двор-колодец, увидел бы кто...
     - Да кто меня увидит, темно сейчас...
     - А поймали бы - что сказал бы?
     - Сказал  бы,  что  на  девочку лез  поглядеть,  окном
ошибся... Блин, такая девочка у них!..
     Людмила    Сергеевна   хихикнула,    безмерно   удивив
Сигизмунда.
     - И вы против меня,  Людмила Сергеевна! - вскричал он,
почти в смешном отчаянии.
     - Помните, Сигизмунд, какой вы были?
     - Какой я был?  Я всегда был примерный.  Налоги, блин,
плачу и за квартиру тоже.
     - Мы   ведь   с   Сигизмундом   начинали   на   Первом
Полиграфическом,   -  эпично  начала  повествовать  Людмила
Сергеевна,  обращаясь к  Светочке с  Федором.  Те закивали,
предвкушая  историю.   Они,  конечно,  знали,  что  Людмила
Сергеевна    с     Сигизмундом    начинали    на     Первом
Полиграфическом...
     ...Ну  да,  были эти  несчастные учения по  ГРОБу.  По
гражданской обороне,  то есть. Сперва бегали в противогазе,
потом  изучали  прибор  со  стрелочками.   Гигантский,  как
мавзолей.  Назывался ВПХР,  что  это  означает -  Сигизмунд
забыл.  Потом им объясняли на лекции (кто-то из сотрудников
конспектировал,  остальные тайно  расписывали "пульку") про
боевые  отравляющие  вещества.   Они   назывались  НЕУКРОП:
нервно-паралитические,        удушающего       воздействия,
кожно-нарывного,    раздражающего,   общеядовитые   и   еще
какие-то.
     И,  наконец, венец всей развлекательной программы. Так
сказать,  последний акт марлезонского балета. Насытив мозги
информацией,  провели  полевые  учения.  Весь  комбинат  не
работал -  фигней  маялся.  Во  дворе  зажгли кучу  мусора,
раздали  серебристые костюмы химзащиты и  заставили бегать.
Мужики  решили  так:  профорги с  парторгами пусть  задницу
рвут, а нам не с руки. И в дыру через забор ушли пиво пить,
как были, в костюмах. Серебристые, будто пришельцы.
     Пива взяли без очереди.  Попили.  Вернулись. А времена
были андроповские,  лютые.  Их-то,  конечно,  остановить не
посмели,  потому как при форме были,  можно сказать,  и при
исполнении.  А  вот  слухи полетели тут же.  Райком на  уши
встал -  правда,  ненадолго. Шум поднялся ужасный. Директор
получил нагоняй,  кто-то еще получил. А пуще всего вставили
начальнику по ГО - за говенную организацию учений.
     - Вам шуточки,  а  мне по  месткомовской линии за  вас
влетело,  -  завершила свой рассказ Людмила Сергеевна.  Она
была профоргом отдела.
     Рассказ  Федора  заинтересовал.  Он  задал  Сигизмунду
несколько вопросов  касательно боевых  отравляющих веществ.
Поскольку Сигизмунд ответить на  эти вопросы не мог,  Федор
ответил  на   них   сам.   И   начал  объяснять  подробнее,
растолковывая  то  одно,   то  другое.  И  с  примерами.  И
остановить Федора долго  не  могли  -  сидели и,  прокисая,
слушали всем дружным рабочим коллективом.

        x x x

     С  получки Сигизмунд решил Лантхильду еще раз изумить.
И  накупил креветок в  "Океане".  Заодно выяснить -  не  на
морском ли берегу землянка девкина вырыта была.
     К    креветкам   белого   сушняка   взял.    Хорошего.
Французского.
     Но  Лантхильда сама его  изумила.  Для начала,  она не
вышла его встречать. Кобель вылетел, облизал, явил все свои
собачьи восторги,  не  пропустив ни одного.  А  девки -  ни
слуху ни духу.
     - Эй,  Лантхильд!..  - позвал Сигизмунд. - Благодетель
пришел. Фрутти ди маре в пакете принес.
     Тишина.
     Недоумевая,    по    привычке    полонясь   нехорошими
предчувствиями,   Сигизмунд  двинулся  в   недра  квартиры.
Сунулся в "светелку". Пусто. В гостиной тоже никого.
     Открыл дверь в свою комнату. И...
     С  леденящим душу  воплем от  стены  кто-то  отскочил.
Сигизмунд испугался.  Так испугался,  что разом ослабел. Аж
колени ватными стали.
     Хлопнул ладонью по  выключателю и  ужаснулся.  На него
глядела  жуткая  красно-белая  харя.   Сперва  было  просто
страшно.   Спустя  мгновение  узнал   бесноватую  девку   и
перепугался: не в кровище ли она.
     Нет.  Эта  дура была не  в  крови.  Она была в  чем-то
другом...
     - Ты что, совсем двала?! - заорал Сигизмунд. - Ты что,
оборзела?   Чуть  до  инфаркта  не  довела!..   С  Вавилой,
мудозвоном,   блин,  так  шути!..  Ты,  бля...  думай,  что
делаешь, твою мать!..
     Лантхильда  моргала.  Поначалу  слушала  с  хитроватой
улыбочкой.  Потом на  ее размалеванной физиономии появилось
недоумение.  Явно была разочарована тем,  как он  принял ее
остроумную выходку.
     Устав орать,  Сигизмунд плюхнулся на диван. Как был, в
куртке.   И  в  уличной  обуви.   Точно  больной,  медленно
выпростался из рукавов. Вяло расшнуровал ботинки.
     Лантхильда утекла  на  кухню.  Загремела там  посудой.
Уронила что-то, косорукая.
     Явилась.  Кофе принесла. Сахару, как всегда, полчашки.
С заискивающей улыбкой подала.
     - Ага. Довела до гипертонического криза, теперь кофиём
добить решила...
     Однако чашку взял. Отхлебнул - неожиданно полегчало.
     - У, двала!.. - пробормотал Сигизмунд.
     Девка  невозмутимо подобрала  его  куртку  и  ботинки,
унесла  их  в  коридор.  Вернулась.  Физия  была,  конечно,
жуткая. Прав боец Федор - талантище у нее.
     - Иди-ка сюда, - подозвал ее Сигизмунд. - Наклонись.
     Ужасная рожа с готовностью приблизилась.  Оскалилась в
ухмылке.
     - Зу охтис? - вопросила она, довольная.
     - Нии, - соврал Сигизмунд. - Я никогда нэй охта.
     Потер пальцем девкину щеку. Не стиралось.
     - Хво?  -  спросил  Сигизмунд недовольно.  -  Хвем  ты
намазалась, кайся.
     Лантхильда,  явно  гордясь  своей  изобретательностью,
предъявила.  Господи!  Маркер для письма по  стеклу.  Он же
вообще не  смывается.  Ни при каких обстоятельствах.  Что ж
теперь, так и жить с этой страхолюдиной?
     - Ну,  что мне с тобой делать прикажешь?  - проговорил
Сигизмунд устало.
     - Нуу,  -  отозвалась  размалеванная для  тропы  войны
девка. - Таак... Драастис...
     И, вынув из кармана, нацепила на нос очки.
     Сигизмунд не выдержал - заржал.
     - В клоуны тебя, что ли, определить?
     - Нуу, - повторила девка.
     Вошел  кобель  с  верным мослом в  зубах.  С  грохотом
выронил на пол.  Улегся,  начал мусолить.  Этот мосол жил в
квартире Сигизмунда уже  месяц.  Кобель то  терял  его,  то
вновь обретал и первозданно радовался.
     - Так. Чем же, девка, тебя отмывать? Скипидаром? Нет у
меня скипидара... Ацетоном придется.
     Добыл  в  стенном шкафу  бутыль с  ацетоном,  отщипнул
кусок  ваты.  Вернулся в  комнату.  Наводящая ледяной  ужас
маска  девкиного  лица  уставилась  на   него.   Сигизмунда
передернуло.
     - Пошли.
     Лантхильда доверчиво пошла за  ним.  Они отправились в
гостиную.    Из    этой   комнаты   запахи   почему-то   не
распространяются по  квартире.  Наоборот,  туда все  запахи
собираются. Аэродинамическое чудо.
     Сигизмунд  усадил  Лантхильду  в  кресло,  сам  уселся
против  нее  на  стул  и  принялся  оттирать  ее  ацетоном.
Поначалу девка испугалась,  унюхав незнакомый запах.  И  то
верно. Ацетон вонял, как весь НЕУКРОП вместе взятый.
     - Терпи,  дура.  Умела  пакостить -  сумей последствия
преодолеть.
     Лантхильда и  терпела.  Кобель сунулся было  со  своей
костью - компанию поддержать - но очень быстро ушел.
     Глаза у девки заслезились.
     - Закрой ты их,  -  проворчал Сигизмунд.  Кучка мокрой
ваты с красными пятнами на столе росла.
     В  разгар  процедуры  требовательно  взревел  телефон.
Сигизмунд чертыхнулся.  Отложил  вату.  Погрозил Лантхильде
пальцем, чтобы ацетон не трогала.
     Звонила Наталья. Она стабильно звонила в день получки.
Обычно они договаривались и встречались назавтра. Сигизмунд
отстегивал на Ярополка четверть того,  что получал.  Честно
отстегивал.  Впрочем,  Наталья всегда не  верила,  что  это
четверть. Подозревала.
     - Что  так  долго не  подходил?  -  недовольно сказала
Наталья.
     - Гадил.
     - Запыхался, я же слышу. Трахался, небось.
     - Говорят тебе, гадил.
     - А запыхался почему?
     - Запор у меня. Тужился. Давай быстрее, мне некогда.
     - Тебе всегда некогда.
     - Слушай, перезвони минут через десять.
     - Сам позвони. Когда прогадишься.
     Сигизмунд брякнул трубку и,  проклиная все  на  свете,
потащился в гостиную.
     Девка теперь была  красная вся.  Кое-где  остался след
маркера,  а  там,  где  тер Сигизмунд ацетоном,  покраснела
кожа. Надо бы ее смазать чем-нибудь. А то еще облезет.
     Мазать было особо нечем. Был только крем после бритья.
Сигизмунд густо облепил девкину физиономию кремом. Сойдет.
     Теперь надо бы  успокоиться.  С  мыслями собраться.  С
Натальей переговорить по-людски.
     Сигизмунд отвел Лантхильду в "светелку". Велел до лица
не касаться. Заставил лечь на тахту. И не просто лечь, а по
стойке "смирно".  Кулаком погрозил,  велел не  вставать.  И
вообще не шевелиться. Никогда.
     Лантхильда жалобно посмотрела на него.  Ну и  видуха у
нее. Сдобная какая-то.
     Сигизмунд взял палку,  которой обычно раздвигал шторы.
Лантхильда тревожно уставилась на палку.  А, не нравится!..
Сигизмунд погрозил  ей  на  всякий  случай  еще  и  палкой.
Хмыкнул. Притворил дверь. Палку тихонько пристроил к двери.
Услышит, если юродивая из комнаты вылезать надумает.
     - Але, Наталья?
     - Что,   с  облегчением?   -  мстительно  осведомилась
Наталья.
     - Да,   все  в  порядке.   -  Сигизмунд  нарочно  взял
небрежный тон. - Как дела?
     - Записала Ярополка в бассейн.
     - Почем?
     - Двести шестьдесят.
     - Понял.
     Наталья  слегка  подобрела.   Стала  договариваться  о
встрече. Договорились на Технологическом. Завтра.
     - А вообще какие новости?
     - Зарплату задержали.
     - На сколько?
     - Третий месяц не  платят.  И  пенсии моим  задержали.
Сидим без денег.
     - Ладно, завтра подброшу, сколько смогу.
     - А ты как поживаешь?  -  поинтересовалась Наталья.  -
Кто эта дура-то была?
     - Какая дура?
     - Которая орала не по-нашему.
     - А... Это тебя угораздило неудачно. Я переговоры вел.
С норвежцами. Сама понимаешь, в неформальной обстановке.
     - С норвежцами, - повторила Наталья. - Понятно.
     По  голосу Сигизмунд понял,  что она ему не  поверила.
Зачем-то пустился в подробности.
     - Ну,  скандинавы -  они  же  нажираются до  положения
риз...
     - Ага. Скандинавы.
     Но Сигизмунда было уже не остановить.
     - У папашки этой бабы два сейнера.  Треской и селедкой
занимаются.
     - Тараканов на сейнерах морить подряжался?
     - Каких тараканов...  Знаешь,  у  них  поговорка есть:
"Тот не  мужчина,  кто не  участвовал в  Лофтзеендском лове
трески".
     - Вот и получается, что кобель ты.
     - Почему это я кобель? - обиделся Сигизмунд.
     - Потому что не участвовал. В лове трески.
     - Буду.
     - Что будешь?
     - Треской ихней торговать буду здесь.
     - А еще что будешь?
     - Хватит,  -  сказал  Сигизмунд.  -  Тараканий  бизнес
скисает. Как говорится, рок-н-ролл мертв.
     - А у тебя все скисает.  Ладно, до завтра. Как обычно.
Только не опаздывай. Я с работы буду.
     И положила трубку.
     Сигизмунд  перевел   дыхание.   Решил   заодно   своим
позвонить.  Узнать,  как у родителей дела.  Может,  им тоже
пенсию задержали.  То  есть,  скорей всего  задержали.  Эти
акции  по  стране  проводятся массово.  Недаром в  новостях
намедни какая-то раскормленная морда щеками трясла...
     Набрал номер.
     - Алло. Это я. Как дела?
     Подошла мать.  Многословно начала отвечать.  Дела были
не очень.  Потом спросила, где он будет отмечать Новый Год.
Дома или к ним придет.
     - Еще  не  знаю,  -  сказал  Сигизмунд.  -  Не  решил.
Наверное,  к вам все-таки первого числа зайду.  Сохрани там
для меня пирог.
     Раздался грохот.  Кобель оторвался от  кости,  вскинул
голову. Появилась Лантхильда. Вся в креме. Лоснилась. Морда
красная.
     - Я кому сказал - лежать! - заорал Сигизмунд.
     - С кем это ты? - подозрительно спросила мать.
     - С кобелем.
     - Гоша, как ты выражаешься...
     - А как говорить? "С собакой"?
     Лантхильда  что-то   залопотала,   показывая  на  свою
физиономию. Сигизмунд махнул ей на диван. Рявкнул:
     - Сидеть и молчать, унлеза двала!
     - Что? - переспросила мать.
     - Это я не тебе. Так "наполеон" оставь мне, ладно?
     - Не знаю, будет ли "наполеон" в этом году. Денег нет.
     - Я подброшу.
     - Ты  Наталье  подбрось.  Она  Ярика  в  бассейн хочет
устраивать...  И вот что,  Гоша. Мы тут с отцом говорили...
Хотим с Ярополком перевидаться.
     - Ну? - настороженно спросил Сигизмунд.
     - Нуу, - потянула с дивана девка. Сигизмунд показал ей
кулак.
     - Ждем вас на выходные,  - твердо произнесла мать. - Я
Наталье  уже  говорила.  Вы  с  ней,  вроде,  встречаетесь.
Договоритесь, а потом ты мне отзвони.
     - Ладно, - угрюмо согласился Сигизмунд. - Привет отцу.
     Положил трубку. Уставился на Лантхильду. Сегодня жизнь
корчила ему одну гримасу за другой.
     Лантхильда снова стала на лицо показывать.
     - Терпи, - велел Сигизмунд. - Пойдем посмотрим, что ты
сегодня наварила.

        x x x

     Лантхильда наварила мясную похлебку.  То  есть  мясо с
разными крупами. Эксперимент. Одни крупы сварились излишне,
другие  не  сварились вовсе.  Но  есть  можно.  Если  очень
голоден.
     И опять, конечно, недосолено. Зато приправ набросала -
всех, какие нашла.
     Сигизмунд был ОЧЕНЬ голоден.
     - Дамы и  гусары!  -  вскричал он,  решив не  обращать
внимания на диковатый девкин вид.  -  Прошу к столу! Кушать
подано.  Наташа Ростова,  а вам отдельное приглашение надо?
Ха-ха, подпись: поручик Ржевский.
     Девка  что-то  лопотнула невнятное.  Благоухая кремом,
села.   Чинно  взяла  в   руки  ложку,   немигающим  взором
водянистых  глаз  уставилась  на  Сигизмунда.  Ждала,  пока
хозяин первым откушает.
     Под  леденящим  скандинавским  оком,  видевшим  немало
лофтензеендской трески,  Сигизмунд  выставил  на  стол  две
тарелки. Разложил похлебку по тарелкам.
     Девка  неожиданно обрела столь торжественный вид,  что
Сигизмунду  остро  захотелось встать  и  прочесть  молитву.
Ситуация явно требовала. Останавливало только то, что он не
знал  ни  одной  молитвы.   Поэтому  ограничился  тем,  что
взмахнул ложкой и провозгласил:
     - Начинаем итан и фретан!
     Некоторое время ели, каждый уткнувшись в свою тарелку.
Девкину стряпню,  если досолить,  в  принципе,  употреблять
можно. И даже ничего, хоть и специфично.
     Сигизмунд поймал  себя  на  том,  что  довольно громко
чавкает.   Опустился  тут,  одичал.  Будь  на  месте  девки
Наталья,  обязательно сделала бы замечание.  Хорошо, что ее
здесь нет.
     Мельком подумалось о воскресном обеде у родителей.  Да
ну, еще думать. Лучше думать о чем-нибудь приятном...
     Тут  Лантхильда,  будто уловив его  мысли,  проворчала
что-то. Насчет "итан" и "фретан". Ну да, забыл: люди итают,
а кобель фретает.  Девка,  видать, настаивала на соблюдении
субординации.
     Впрочем,  настаивала тихонько, не назойливо. Сигизмунд
снова  размягчился  душой.  Хорошо  вот  так  прийти  после
рабочего дня... с получкой... Да, и на тебя с размалеванной
мордой набросятся. Последние из могикан.
     Потекли воспоминания о Фениморе Купере.  О собственных
подвигах времен босоногого и голопопого детства.  Как морду
маминой помадой размалевал.
     И еще стишок вспомнился,  из того же Купера.  Распевал
какой-то  деятель со  смешным названием квакер.  Стишок был
дурацкий.  У  Сигизмунда всегда вызывал длительные смеховые
припадки.
     Не удержавшись,  процитировал вслух - пусть Лантхильда
насладится поэзией:
     - Как сладко и отрадно
     жить в мире и труде -
     как будто благовония
     текут по бороде...
     Господи!.. Они же липкие!.. Благовония эти...
     Лоснящаяся  от  крема  Лантхильда молча  уставилась на
Сигизмунда.  Опять не  одобряла.  Мол,  нечего за  едой так
ржать.  Утеньки, какие мы патриархальные!.. Боженьки, какие
мы благовоспитанные!..  Как морду маркером мазать -  тут мы
озорные, а как за обедом хихикнуть - тут мы недовольные.
     А  девка-то Купера и  не читала.  Небось,  и  не знает
такого писателя. Какие купера, все, поди, на водку уходило.
А может, на девкин язык Купера и не переводили.
     Интересно,  а  ведь Купера не на все языки переводили.
На чукотский,  например,  явно не переводили.  А  может,  и
переводили. Ну, на тунгусский не переводили...
     - Лантхильда! Ты Купера читала?
     На него вновь поднялись очи лофтензеендской трески.
     - Хво? - спросила треска.
     - Фенимора. Ну, старину Купера. Коопера.
     - Ита йах заха, - строго молвила Лантхильда.
     Поговорили. Беседа застольная, светская.
     И  тут из  сигизмундовой комнаты донесся отчаянный лай
кобеля.  Закрыли его там,  что ли? Да нет, если бы закрыли,
он  бы  сразу взвыл.  И  бился бы  об дверь всем телом.  Не
выносит скотина запертости.
     Странно.   Обычно  он   под  входной  дверью  лает  на
каких-нибудь  возвращающихся с  работы соседей.  Доказывает
хозяину свою полезность. Мол, сторожевой я, сторожевой.
     Сигизмунд встал.
     - Пойду погляжу, что он там надрывается...
     Девка недоуменно смотрела ему в спину.
     ...Это был длинный тонкий водопад.  Похожий на  бороду
корейского мудреца. Узкой струйкой он низвергался с потолка
на изножье сигизмундова дивана.
     Несколько мгновений Сигизмунд зачарованно смотрел, как
темнеет вдоль шва побелка потолка и  как водопадик ширится,
неуклонно продвигаясь к...
     - Лантхильд!!! - истошно заорал Сигизмунд.
     ...компьютеру.
     С  кухни донесся грохот.  Стол задела,  что  ли?  Бах!
Точно, тарелку уронила. Вроде, не разбила.
     Топ-топ. Бум!
     - Тазы неси, живо!
     Девка разинула рот,  запрокинула голову. Посмотрела на
струйку.
     - Двала! Живо!.. Тазы!..
     Сигизмунд навис над  компьютером.  Закрыл телом,  руки
распростер, как крылья.
     Кобель уже  понял,  что  это новая игра.  Подскакивал,
покусывал за ноги,  отскакивал. Хвостом махал, оглушительно
гавкал.  По замыслу пса, надлежало погнаться за ним по всей
комнате,  чтобы можно было вскочить на диван,  спрыгнуть на
пол и так далее.
     - Пшел  на   хер!..   -   бессильно  шипел  Сигизмунд,
прикованный к компьютеру.  И вновь орал: - Лантхильд!!! Где
тебя там черти носят? Дура нерусская!..
     Есть!  Вода  пошла  вдоль  хребта.  Сперва  осквернила
рубашку,  затем  подобралась к  поясному ремню.  Неприятной
холодной   струйкой  просочилась  ниже.   Сигизмунд  дергал
лопатками,   злобился.   Кобель  ел  ноги.  Вот  они,  муки
чистилища.
     - Лантхильд!!
     Вбежала  девка,  задела  тазом  дверной  косяк.  Пошел
колокольный звон.
     - Тазы ставь! Да не сюда, дура! О Господи!..
     Лантхильда   поставила   таз   на    согбенную   спину
Сигизмунда. Вода гулко застучала об эмалированное дно.
     Из-под таза Сигизмунд заорал:
     - Подними  его!   Хули  на   меня-то  ставить!..   Над
компьютером держи! И убери ты этого чертова хундса!
     Девка  с  готовностью пнула кобеля.  Кобель понял так,
что теперь девка с  ним играть будет,  и временно освободил
хозяина от своего назойливого внимания.
     - Таз держи!
     Лантхильда сообразила - приподняла таз.
     - Йаа!  -  сказал Сигизмунд.  Пригибаясь, как боец под
обстрелом, вынес компьютер из зоны экологического бедствия.
Потащил в гостиную.
     Успеть бы,  пока телефон не залило. Вода в тазу уже не
стучала, а булькала и плюхала.
     Сигизмунд поставил компьютер на  пол гостиной и  бегом
вернулся обратно.  Лантхильда,  подобная кариатиде,  нелепо
застыла с  тазом над  головой.  Вода  уже  перетекала через
край, заливая неподвижное девкино лицо и свитер.
     - Блин!
     Теперь  текло  вдоль  всего  шва.  Сигизмунд отобрал у
Лантхильды таз,  показал на телефон -  выноси!  Она поняла,
метнулась к  озо.  По  дороге споткнулась о  шнур,  едва не
упала. Сигизмунд застонал.
     Эвакуировав телефон,  Лантхильда забеспокоилась насчет
ого. Как бы ого не повредилось. Без такой ценной вещи - как
жить?
     - Второй таз бери, быстро!
     Ого был вне сектора поражения. Пока.
     Второй таз водрузили на диван.  Ведро -  на место, где
стоял компьютер.
     Пол  был весь в  лужах.  Кобель прекратил бурные игры,
бродил среди луж, недоуменно нюхал.
     - Давай-ка ого вынесем, - сказал Сигизмунд Лантхильде.
- На всякий случай.
     Подошли  с  двух  сторон.   Взяли.   Сектор  поражения
затрагивал  дверь.   Проскакивали  быстро,   самоотверженно
закрывая собой ого.  Больше, конечно, старалась Лантхильда.
Хозяйственная.
     В коридор девка вышла первой.  Двигалась спиной.  Была
направляющей.  Оказавшись у двери в "светелку", вдруг резко
изменила курс,  открыла задом дверь и  затащила ого к себе.
Сигизмунд поначалу подчинился, не думая. Потом рявкнул:
     - Эй! Ты это что?
     - Йаа, Сигисмундс, - важно подтвердила Лантхильда.
     Спорить было некогда. Сигизмунд побежал за видаком.
     Лантхильда  шарила  в   поисках  оготиви.   Бегая  под
грязными струями,  Сигизмунд в  сердцах пнул  ее,  чтобы не
путалась под ногами.
     Клеенкой кое-как  прикрыл  книжные  полки.  Всё.  Пора
бежать разбираться -  охренели там все или как?..  Убить!..
Ублюдки, мать...
     Матерясь,  Сигизмунд выскочил из квартиры и понесся на
четвертый этаж.  Яростно позвонил.  Никого. Еще раз яростно
позвонил. Аж лестничную площадку копытом рыть стал.
     Под дверью сонно закопошились. Спросили: "Кто?"
     - ...В пальто!  -  кипя,  ответил Сигизмунд.  - Сосед,
бля!..
     Подействовало. Дверь отворилась. На пороге стоял сосед
с четвертого этажа, в трусах и майке. Широко зевал.
     - Что  у  тебя,   мать  твою,   творится?!   -  заорал
Сигизмунд.
     - А?
     - Охерел?!
     - Что? Да я сплю...
     - Что? - переспросил Сигизмунд.
     - Сплю  я.   После  смены  пришел  и  сплю.  А  ты  че
дерганый-то такой, сосед?
     - Течет у меня с потолка... дерганый...
     Сосед  проснулся.  Метнулся  по  коридору.  Сигизмунд,
злорадствуя, пошел следом.
     Сосед  распахнул  дверь  той   комнаты,   которая  над
сигизмундовской  (спал,   видать,   над  "светелкой")  и...
навстречу хлынула бурная  мутная  меловая река.  Миссисипи.
Как бы  в  довершение маразма из  радио,  орущего на кухне,
доносились "Реки Вавилона".
     - Бля!  -  изумился сосед и пробудился окончательно. -
Отец!  -  проникновенно обратился он к Сигизмунду.  - Ты же
видишь -  я раздет!  Поднимись на пятый этаж,  что они там,
блин... Я следом, только портки напялю...
     Сигизмунд выскочил из квартиры. Оставляя мокрые следы,
поднялся на пятый этаж.
     - А ты что здесь делаешь, мать твою?..
     На   площадке   перед   соседской   квартирой  маячила
Лантхильда. С волос и со свитера текла грязная вода. Лицо и
джинсы  были  в  известке.  Девка  сбивчиво  что-то  начала
объяснять.  Откуда-то снизу доносился лай кобеля,  который,
пользуясь бесконтрольностью, вырвался на лестницу и оглашал
ее гавканьем.
     - Хундса поймай, идиотка.
     - Йаа, пилин... Хордс!..
     Обоих  усыпить!   Обоих!..  Чтоб  бессмысленностью  не
мучились.
     Сигизмунд принялся  звонить  в  дверь  и  одновременно
колотить в  нее  ногами.  За  дверью  крепко  заматерились,
застучали твердыми сапогами и вдруг распахнули настежь.
     Сигизмунд оказался лицом к  лицу  с  маленьким строгим
дедушкой в кирзачах. Дедушка наставил на Сигизмунда бородку
и хотел что-то сказать, но Сигизмунд опередил его:
     - Что вы тут, вашу, понимаете...
     Не обращая на Сигизмунда внимания,  дедушка отвернулся
и прокричал кому-то в глубину квартиры:
     - Леша! Там текёт!
     - Ебаный в рот! - отреагировал Леша.
     Дедок развернулся к Сигизмунду.
     - С какого этажа?
     - С третьего, мать вашу!..
     - Леша!  -  Опять  дедок  в  глубины.  -  До  третьего
дотекло!..
     - Ах ты ж, ебаный!.. - взревел незримый Леша.
     В  этот момент за  спиной Сигизмунда послышался топот.
Ворвался сосед с четвертого,  разбуженный и злой.  Наскочил
на дедка,  обрушил потоки мата.  Из мата явствовало,  что у
соседа прорвало трубу в ванной.
     - Леша! На четвертом еще трубу прорвало!
     Леша   не   отозвался.   Сигизмунд  миновал  дедка   и
устремился вперед - поглядеть Леше в глаза.
     Распахнул дверь в ванную и...
     ...Так  погибал в  волнах  "Стерегущий".  Так  исходил
фонтаном   памятник   героическому  "Стерегущему",   когда,
конечно,  фонтанировал.  Так изрыгал струю в сколько-то там
десятков метров раздираемый Самсоном петергофский лев.
     Леша лежал грудью на трубе.  Труба, странно всхрапывая
и  постанывая почти  человеческим голосом,  исторгала воду.
Потоки воды. Леша держался на последнем. Его грозило смыть.
Видимо, сказывалось отсутствие дедка.
     - Дядя  Коля!..   -   хрипло  проорал  Леша  сорванным
голосом. - Стояк... на хер... перекройте!..
     Дедок затопал кирзачами и куда-то ушел.
     - Куда он? - спросил Сигизмунд.
     По квартире - он слышал - бродила девка. Разговаривала
сама с собой. Где-то внизу бесновался кобель. Мать-героиню,
видать, повстречал.
     - Помоги...   -  издыхая,  прохрипел  Леша.  Шалея  от
идиотизма происходящего,  Сигизмунд припал рядом к дыре. Он
чувствовал,  как упруго бьется под его телом холодная вода.
Рядом сводило судорогой Лешу.
     Сосед,   беззлобно  уже   матерясь,   топтался  рядом.
Лантхильда тоже всунулась в ванную.
     - Сигисмундс, хордс!
     - Уйди на хер!  -  взревели Сигизмунд с  Лешей на диво
слаженным хором.
     Вода готова была вырваться и  смыть их.  Сигизмунд это
чувствовал. Заорал на соседа с четвертого этажа:
     - Хули стоишь!..
     Сосед понял. Примостился рядом.
     Тут  Леша  как-то  очень  театрально закатил  глаза  и
простонал:
     - Из-не-могаю...
     И начал оползать.
     И внезапно вода иссякла. Ее просто не стало. Сигизмунд
разомкнул онемевшие руки.  По  коридору  деловито  протопал
дедок.
     - Готово!  -  объявил он. - Перекрыл по всей лестнице.
Давай.
     Леша посмотрел на него глазами подстреленной птицы.
     - Мужики,  вы это... Вы чего тут? - растерянно спросил
сосед с четвертого этажа.
     - Трубы  меняем,  прогнило все...  Тут  хмырь какой-то
квартиру   купил,   решил   трубы   поставить   -   вечные,
драгметаллов... - охотно пояснил дедок.
     - Не  драг...  -  стеная,  поправил  Леша.  -  Цвет...
Медные.
     - Один хер,  -  отмахнулся дедок.  -  Чего-то  не  так
поставили... Сейчас пере... того, и все будет.
     - Давайте я за водкой схожу, что ли, - предложил сосед
с четвертого.
     Ему никто не ответил.  Сосед исчез. Леша, кряхтя, стал
отвинчивать  окаменевшие  гайки.   Дедок   стоял  рядом  на
карачках и надзирал за правильностью.
     - Да осторожней ты,  резьбу не сорви.  Перекосоебишь -
пиши пропало.
     Из  дальнейших  поучений  выяснилось,  что  гайку  эту
завинчивал в  одна  тысяча девятьсот пятьдесят девятом году
как  раз  вот этот дедушка,  дядя Коля.  Молодой тогда был,
война недавно кончилась,  культ личности недавно разоблачен
и почти преодолен, в космос уже нацелились...
     - Да  и  хер-то  с  ней.   Один  хрен  все  менять,  -
озлобленно отозвался Леша.
     - Раньше чем послезавтра не  сменим,  -  рассудительно
заметил дядя Коля. - Два дня еще...
     Сигизмунд почувствовал, что его мало-помалу охватывает
какая-то нехорошая веселость.
     Опять  появилась чертова девка.  Пряча  от  Сигизмунда
глаза опустилась на  четвереньки,  заглянула под  руку дяде
Коли.
     - Пилат,  -  изрекла глубокомысленно.  -  Убилпилин...
Таак. Нуу?
     - Трубы-то говно.  Насквозь проржавели, - бодро сказал
дядя Коля.
     - Лантхильд! Домой! В хуз!
     - Че ты так с девушкой-то? - укорил Леша. - Чуть что -
по матери...
     И глубже вгрызся в гайку.
     Сигизмунд вытолкал Лантхильду из квартиры.  Вышел сам.
На лестнице повстречали верхнего соседа. Бежал с водочкой.
     - А ты куда? - неподдельно удивился он.
     Сигизмунд,  не ответив,  прошел мимо.  С  него хватит.
Загнать в дом кобеля -  кстати,  где он?  - запереть девку,
вылить воду из тазов...
     Наружная железная дверь стояла нараспашку. Заходи, кто
хочешь. Бери, че на тебя глядит.
     Ан  нет.   Не  заходи  и  не  бери.  Внутренняя  дверь
захлопнута.  Со стороны -  очень смешно:  дерг!  дерг!  оба
мокрые, грязные. А дверь-то и заперта. Обхохочешься.
     - Хордс, - пояснила девка.
     - Хордс? - зверея, переспросил Сигизмунд.
     Лантхильда покивала.
     - Со хордс.
     - Стой здесь,  -  сказал Сигизмунд.  -  Поняла?  Здесь
стой. Я сейчас.
     Он  снова поднялся на пятый этаж.  Девка потащилась за
ним. По дороге что-то многословно объясняла.
     - Мужики,  -  свойски сказал Сигизмунд,  -  у меня там
дверь захлопнулась. Дайте че-нибудь отжать.
     - Нагнись да выбери, - отозвался Леша.
     - Садись,   -   призвал  сосед  с   четвертого  этажа.
Булькнул. Дернул Сигизмунда за руку. - Да садись же!
     Сигизмунд  нехотя  опустился  на   затоптанный  ногами
табурет. Лантхильда мельтешила у него за спиной.
     Сосед  сунул  Сигизмунду нечистый  стопарь.  Сигизмунд
опрокинул, крякнул. Но полегчало.
     Дедок с  Лешей,  беззлобно переругиваясь,  производили
ремонт. Обезвоженный подъезд замер в ожидании.
     Щедрый сосед  налил  и  Лантхильде.  Та  вопросительно
покосилась на  Сигизмунда,  но  ему было не  до нее.  Девка
глотнула,  побагровела,  закашлялась.  Мужественно глотнула
еще раз.
     - Разом  ее,  разом надо!  -  хохотнув,  поучал сосед.
Налил и себе, показал, как надо.
     Лантхильда послушалась.  Опрокинула. Облилась. Едва не
заревела.
     - Только продукт переводишь, - досадливо молвил сосед,
отбирая у нее стопарь.
     Сигизмунд  опрокинул  вторую.   Перевел  дух.  Занюхал
рукавом.  Запашок от  рукава был  тот  еще.  Взял отвертку,
девку, отправился к себе, на третий этаж.
     Язычок  замка  заходил за  косяк  чуть-чуть,  подделся
легко.  Дверь отворилась. Сигизмунд повернулся к Лантхильде
и обнаружил, что та успела окосеть. Пялилась, глупо лыбясь.
     - В  хуз!  -  строго  велел  Сигизмунд.  Загнал  ее  в
квартиру,  запер на  ключ.  Поднялся обратно на пятый этаж.
Принял еще полстопаря.  Вернул отвертку. Спустился во двор.
Кобель нашелся сам.  Вонял  тухлой рыбой  -  опять валялся,
запахи отбивал. Охотничек.
     Так. Завел в дом кобеля. Закрыл дверь.
     Вода с потолка почти перестала капать. Сигизмунд вылил
тазы,   поставил  их  снова  -   на  всякий  случай.  Диван
безнадежно промок.  Капало как  в  пещере,  с  мучительными
синкопироваными интервалами: капп... каап... ккап...
     Ночевать  в  гостиной  придется.  Сигизмунд  полез  за
спальником.  Спальник у него альпинистский, теплый. Главное
- мягкий.  Скорей бы воду дали,  помыться охота.  От кобеля
помойкой разит. Девка вся такая, будто полы ею мыли.
     Как  ее  с   водки-то  развезло!   Сидела  у   себя  в
"светелке",   на  тахте,   крутила  перед  глазами  пальцы,
разговаривала сама с собой.
     Ладно,  один стопарь быстро выветрится.  Главное,  что
аллергии не  дала.  А  то  опять  придется рыжего  звать  и
преднизолон ей вкатывать. Как бы не простудилась только. По
лестницам мокрая бегала.
     В  дверь позвонили.  Явился сосед с  четвертого этажа.
Был весел,  пьян и деловит.  Сообщил, что штукатурка у него
уже рухнула.
     - А у меня еще нет, - похвалился Сигизмунд.
     Ба-бах!..
     - Ну вот, - обрадовался сосед. - Началось.
     Шлеп... шлеп...
     Заглянули  в  комнату.  Сосед  присвистнул.  Сигизмунд
каменно замолчал.  Потолок лежал на диване. И на том месте,
где   стоял   компьютер.   Наверху   оголились   бесстыдные
переплетения.
     - Слышь,  сосед, надо бы нам завтра в РЭУ зайти. Права
качнуть. Что за нафиг! Пускай чинят.
     - Пускай,  -  безнадежно согласился Сигизмунд.  -  Эти
деятели когда воду-то дадут?
     - А  хер их  знает...  Я  с  этим дедком давно знаком.
Знающий дедок.  Говорит,  воды в  перекрытия ушло до едрени
фени, а перекрытия здесь хорошие...
     Сосед ушел.
     Сигизмунд  забрался  в   шкаф,   вытащил   две   сухие
фланелевые  рубахи.   Одну   переодел  сам,   вторую  понес
Лантхильде.  А та и в самом деле замерзла.  Сидела,  зубами
постукивала.
     Показал на рубашку. Велел надеть. И джинсы мокрые чтоб
сняла!
     Девка  пьяновато поводила пальцем.  Мол,  еще  чего!..
Джинсы снимать!.. А больше ничего не надо?
     В  конце  концов  Лантхильда  появилась,  облаченная в
сигизмундову рубаху  и  кооперативный ужас,  оранжевый,  со
сборочками и оборочками. В юбку, то есть.
     Сигизмунд махнул рукой.  Постирается одежда, будет все
не так страхолюдно.
     И  тут с  потолка потекло снова.  Потекло обильно,  на
широкую ногу. Девка всполошилась, трудно ворочая языком:
     - Вата!.. Вата!..
     Стала Сигизмунда за рукав дергать, на воду показывать.
Разило  от  нее  смешанным  ароматом  крема  после  бритья,
известки и водки.
     - Вижу,  не слепой!  - взъярился Сигизмунд. Отправился
на пятый этаж.
     - Что, текёт? - осведомился неунывающий дядя Коля.
     - Да, - угрюмо сказал Сигизмунд.
     - Леша! Текёт!..
     - Еб... - невнятно донесся лешин голос.
     Дедок поковылял перекрывать стояк.

        x x x

     Было уже за полночь.  В  квартире стыло и мокро разило
известкой.  Сигизмунд с  протрезвевшей и  угрюмой девкой  в
цыганистой юбке сидели в  гостиной на спальнике.  Воду дали
только  к   ночи.   С   потолка  еще  капало,   но  уже  не
катастрофически. Сигизмунд загнал Лантхильду в ванну, потом
отмылся сам.  Теперь они отдыхали. Кушали креветки, запивая
их хорошим французским вином.
     Кобель  недоверчиво нюхал  креветки,  но  есть  их  не
рвался. Впрочем, ему особо и не предлагали.
     Лантхильда поначалу отнеслась к  креветкам критически.
Потом распробовала,  вошла во вкус.  Пыталась выяснить, что
это за  звери.  Как их  убили,  рогатиной или из дробовика?
Сигизмунд пришел к  выводу,  что  девкина землянка явно  не
стояла на берегу океана.  И  в винодельческих районах тоже.
Вино было ей не очень по вкусу.  Морщилась,  как от лимона:
кислое.
     Вот он, изысканный ужин. Фретать подано.
     Выпив  стакан  вина,  девка  захмелела пуще  прежнего.
Начала  петь   песни.   Неровен  час,   прибежит  гражданка
Федосеева.   "Опять   зубной   болью   маетесь,   Сигизмунд
Борисович?" Сигизмунд велел Лантхильде петь потише. Поняла.
Голос понизила.
     Песни  у   нее  были  тягучие  и   диковатые,   полные
первобытной тоски,  какая  замечается иной  раз  в  русских
колыбельных.
     У   Сигизмунда   тоже   в   голове   зашумело.   Очень
волнительный получился вечер.
     - Откуда  ж  ты  родом,   горемычная?  -  вопрошал  он
Лантхильду.
     Девка преданно глядела ему в  глаза белесыми зенками и
выла...
     В  конце  концов,  в  тоску вогнались оба.  Лантхильда
сидела,  обхватив  себя  руками,  раскачивалась  и  напевно
причитала. А о чем причитала - неведомо.

        Глава девятая

     Соседа с  четвертого этажа  звали,  как  Горбачева,  -
Михал Сергеич. Он явился к Сигизмунду в девять утра, вполне
готовый идти в РЭУ - качать права.
     РЭУ  принимало граждан,  как выяснилось из  бумажки на
двери, два часа в неделю. Сигизмунд глядел на эту бумажку и
глазам не  верил.  Такого с  ним еще не  бывало.  Всю жизнь
Сигизмунд жил в противофазе с казенными учреждениями. Любые
контакты с муниципальными структурами неизбежно сводились к
озверелым разборкам.  В которых, к слову сказать, Сигизмунд
чаще проигрывал.
     А  тут они попали как раз на часы приема.  И народу не
было.  То  ли  чистая случайность.  То ли присутствие Михал
Сергеича сказывалось.
     - Гляди-ка, попали! - удивился и сосед.
     Да, видимо, случайность.
     - Может, закрыто? - спросил Сигизмунд.
     Толкнул дверь.
     Открыто.
     Комната. Три стола, два телефона, один фикус. Одинокая
канцелярская тетка. Затрепанный регистрационный журнал.
     Вошли. Тетка вскинула глаза. Тетка нестарая и мрачная.
     - Вот, протекло тут... - с нажимом заговорил сосед.
     - Погоди,  Михал Сергеич, - отстранил его Сигизмунд. И
- сурово -  к тетке:  -  Ну что, сразу будем акт составлять
или поглядим?
     - Адрес, - холодно сказала тетка.
     Сигизмунд назвал.
     Тетка  полистала  журнал.   Нашла  там  что-то.  Снова
подняла глаза. Тухлый, скучный взор.
     - Я вас слушаю.
     - Ну так вот,  -  опять заговорил сосед,  -  с потолка
натекло,  штукатурка вся  к  е...  дреням феням обсыпалась,
значит, трубу прорвало - не помыться... ни, извините...
     - Адрес, - снова произнесла тетка.
     Сигизмунд,  кипя,  повторил. Тетка что-то нашкрябала в
журнале.
     - Ваш адрес, - обратилась она к соседу.
     - То же самое, только этажом выше.
     Она спокойно записала что-то.
     - Квартира?
     Сосед назвал.
     Тут из смежной комнаты вывалился вчерашний дедок, дядя
Коля. Поглядел на Сигизмунда с Михал Сергеичем, дружески им
ухмыльнулся и обратился к тетке:
     - Так это,  Томочка,  те,  кого вчерась залило... Мы с
Лешкой залили...
     Томочка перевела тухлый взгляд на дядю Колю.
     - Ты не сомневайся, мы это... ну, починим...
     - Акт, - сказал Сигизмунд деревянным голосом.
     - Так это... - обратился к нему дедок.
     - Завтра   в   двенадцать  придет   техник-смотритель.
Составит акт, - брезгливо сказала Томочка.
     - Люди,   между  прочим,  работают,  -  заметил  Михал
Сергеич. - А не груши околачивают.
     - В  девять утра вас устроит?  -  с растяжкой спросила
Томочка.
     - В девять.  Плюс акт, - назойливо сказал Сигизмунд. -
Иначе иск.
     Они  с  Томочкой ненавидяще посмотрели друг на  друга,
оба одинаково кислые.
     - Да, - подтвердил сосед, - иначе иск.
     - Итого,  два  иска,  -  с  наслаждением отрезюмировал
Сигизмунд. - Пошли, Михал Сергеич. На работу пора.
     Уходя, они слышали, как дедок что-то с жаром объясняет
тухлоокой Томочке.

        x x x

     На  встречу с  Натальей Сигизмунд,  конечно,  опоздал.
Опоздал по-глупому. Зашел в магазинчик канцтоваров - купить
разного  барахла  по   мелочи,   Светка   просила.   Заодно
приобрести для  девки  альбом -  пусть рисует на  приличной
бумаге. И хороший мягкий карандаш.
     И  очереди-то  не  было,  не  бывает  сейчас  в  таких
магазинах   очередей.    Просто   сперва   кассирша   сонно
копошилась,    потом   девушку   за   прилавком   было   не
докричаться...
     Увидел  Наталью издалека.  Стояла в  белой  куртке,  с
откинутым капюшоном, с копной светлых волос, разметанных по
плечам.  В  мертвенном свете метро лицо  выглядело бледным,
будто  обсыпанное  мукой,   а  губы,   накрашенные  помадой
"Револьюшн",   -   очень  красными.  Вообще  она  выглядела
уставшей. Что усугублялось выражением недовольства. Наталья
была  недовольна  всем:   правительством,   метрополитеном,
погодой,    зарплатой.   Но   больше   всего,   разумеется,
Сигизмундом.
     - Сколько  тебя  можно  ждать?   Знаешь  же,   что  за
Ярополком опаздываю... Вечно последним из садика забираю.
     - Они обязаны сидеть до семи.
     - Ты не понимаешь!  - взъярилась Наталья. - Всех детей
разбирают в пять. А потом в полутемном садике до семи сидит
одна  воспиталка  и  двое  детей:   Ярополк  и  девочка  из
неблагополучной семьи. У нее вечно простуда на губе и сопли
из  носа  висят.  Потом я  полседьмого забираю Ярополка,  а
воспиталка отводит эту девочку к родителям-алкашам...
     - В   пробке   стоял,    -    пробормотал   Сигизмунд,
пересчитывая заранее отложенные деньги.
     - Хватит мне  рассказывать про пробки.  У  тебя всегда
пробки.
     - Автомат обязан  выдать  тысячу стаканов газированной
воды,  -  деревянно  сказал  Сигизмунд.  Он  не  глядел  на
Наталью.
     Та взъелась.
     - При чем тут автомат?
     - При  том,  что  садик обязан работать до  семи.  Вот
пусть и...
     - Ты что,  не понимаешь,  что твой ребенок,  маленький
человек, беззащитный, сидит там один, с этой воспиталкой, в
большом полутемном помещении,  рисует что-то  на листочке и
ждет,  пока мать придет и заберет его... А я тут стою и жду
неизвестно чего...
     - Не неизвестно чего, а денег. На вот.
     Она взяла, пересчитала. Чуть подобрела. Губы перестала
сжимать.
     - Ладно. До воскресенья. Кстати, ты, надеюсь, помнишь?
Твои звали.
     - Помню.
     - И  веди себя прилично.  Ярополк уже  забыл,  как  ты
выглядишь. Постарайся обойтись без юродства.
     - Без какого еще...
     - Сам знаешь.
     - Что я знаю?
     - Ладно, я пошла.
     Она   повернулась  и   резко  зашагала  сквозь  толпу.
Сигизмунд сразу потерял ее из виду.

        x x x

     "Наталью  послушать  -  вечно  получается так,  что  я
полное говно.  Сынишку своего не  люблю.  Он  действительно
сидит там один,  маленький, а я груши околачиваю, в пробках
стою.  С  РЭУ  судиться время  есть,  а  с  Яриком погулять
времени нет...
     Почему так  получается?  Что  я,  действительно его не
люблю?  Он  ведь хороший.  Он маленький.  Он на меня похож.
Может быть. Давно его не видел. Дети быстро меняются.
     А  подрастет -  водку  с  ним  пить  будем вместе,  на
рыбалку поедем...
     Да ну ее, Наталью, совсем. Достала!"
     Устав  давить  из  себя  покаянные  мысли,   Сигизмунд
затормозил у  светофора.  Стоял,  смотрел,  как  идут люди.
Разные.
     Город  подморозило.  Намело  предновогодних  сугробов.
Было холодно и празднично.  Некоторые рестораны вывесили на
дверях рождественские венки, похожие на те, что в советские
времена  торжественно  возлагали  к   могиле   Неизвестного
Солдата. Что-то в них все-таки было гробовое.
     Сегодня особенно бросалось в глаза,  как много стало в
городе чисто вымытых, ярко освещенных, нарядных витрин.
     Приметил впереди голосующего мужика. Остановился.
     - Слышь, хозяин, до Желябова?..
     - Садись.
     Мужик  сел.  Приятный мужик,  особенно после  Натальи.
Здоровенный,   с  круглой  закопченной  рожей,   кучерявый.
Сигизмунду сразу стало легко и просто.
     - Слышь,  хозяин...  Слыхал,  вроде,  с апреля -  все,
подвозки тю-тю.
     - А чего? - спросил Сигизмунд.
     - Да  я  тут  в  исполкоме был,  два  хмыря толковали.
Теперь если  подвозить -  лицензию брать.  Ну,  чтоб больше
денег содрать с нашего брата.
     - Да пошли они!.. - от души сказал Сигизмунд.
     - Во,  а  я  и  говорю!  -  Мужик оживился.  Устроился
поудобнее,   принялся  рассказывать.   Весь  так  и   кипел
впечатлениями,  еще  свеженькими.  Кулаком себя  по  колену
стучал.  Хороший кулак,  рабоче-крестьянский. В семидесятые
годы  таким  кулаком  грозили разлагающемуся капитализму из
журнала "Крокодил".
     - Я к чему, бля, хозяин. Я сам-то таксист, во... Ну да
неважно. Прицепчик взял к легковухе.
     - Какой прицепчик? - полюбопытствовал Сигизмунд.
     - "Бизона".  Ну, взял, пошел регистрировать. Прихожу в
исполком,  в  свой,  Приморский,  а  там -  уй,  мать!..  -
кабинетов, бля, как купе в поезде. Двери, двери, двери...
     "Хордс,   хордс,   хордс..."   -   мысленно  переводил
Сигизмунд на девкину мову.
     - ...Сует мне, значит, облом форму: заполняй, мол. Там
с одной стороны исполкомовская, ну - форма-то, а с другой -
налоговая должна эту самую...
     - Визу...
     - Во,  визу  ставить.  А  я  знаю,  что  прицепчик  от
легковушки налогом не облагается. Иду в налоговую. Прихожу.
Там,  бля, такой молотобоец сидит - пахать на нем. Поглядел
по прейскуранту, бля, все, хуяк, резолюцию мне - ти-ти-ти -
нашкрябал,  нацарапал.  Не облагается. Ну, говорю, все? Не,
говорит,  не все...  И рожа,  рожа,  слушай -  в три дня не
обосрешь...
     "Нии", - перевел Сигизмунд. Рассказ ему нравился.
     - ...А  че  еще-то?  Ну,  это я  говорю.  А  он:  иди,
говорит,  теперь с  этим в  исполком,  пускай на  моей визе
печать свою поставят...  Ну я, бля, обратно в исполком. Во,
порядки!  Прихожу в  исполком.  Оба-на!  Сегодня не  успел,
прием окончен.  Завтра приходи,  с утра. Выхожу я из дома в
семь утра -  ну,  у меня еще дела были в другом месте. Я на
Кораблях живу.  Ну,  выхожу в  семь.  Как  раз  снег выпал.
Мягкий такой снежок, чистенький. Слышь, хозяин, раньше-то -
в  семь утра все утоптано бы было.  А тут я иду -  и только
одна стежка следов к метро вьется.  Моя. Стало быть, один я
со  всей домины на работу пошел.  А  остальные-прочие там в
доме от безработицы дурью маются... А?
     Помолчали.  Сигизмунд закурил.  Мужик тоже закурил. Он
торопился дальше рассказывать, пока не доехали до Желябова.
     - Ну,  прихожу в исполком.  А там -  слышь?  -  другой
молотобоец сидит, еще охрененнее того, что в налоговой. Во!
Шкаф!  Холодильник, бля! Лапищи, бля, здоровенные, в черном
волосе.  Он печаточку взял -  ма-асенькую такую, пимм ею по
лицензии...   Все,  говорит,  свободен.  Я  только  уходить
собираюсь, а тут еще один хмырь к тому входит. Слушай, бля!
Боец,  тяжеловес! - Тут мужик заранее заржал, предвкушая, и
слегка подтолкнул Сигизмунда в бок локтем. - Слышь, хозяин!
Не,  ты представь,  для чего он приперся! - И аж визгнул. -
Чаек принес первому.  Чтоб,  значит,  передохнул. Утомился,
бля!  Представляешь?  Да  этих  мужиков вдвоем  на  Гитлера
спусти  -  никакого Белорусского фронта  не  надо,  уделали
бы...  Плуг  вместо  "Кировца" каждый  тащить может...  Не,
бля...  раньше бюрократия была...  Рыхлые были все, старели
рано,  импотенты через одного - по морде видно... Не, был в
исполкоме, - тут мужик с трудом удержался, чтобы не плюнуть
в  машине,  -  все  в  р-рубашечках,  в  г-галстучках,  все
ч-чистенькие,   блядь,   и  одни  мужики...   Не,  точно  -
нуменклатура...  Молотобойцы,  блин,  ну,  блин... Вот мы с
тобой рабочие люди,  вот  мы  с  тобой грязные,  потому что
день-деньской  в   говне  копаемся...   Сразу  видно,   что
рабочие...
     Сигизмунд  призадумался,  не  обидеться ли.  Решил  не
обижаться.  Ему  было  приятнее находиться по  одну сторону
баррикады с этим мужиком.
     - А хули мне указы,  -  сказал Сигизмунд. - Скажу, что
знакомый. Что, не подтвердишь?
     - Ну!  -  сказал мужик.  -  Мы с тобой, как говорится,
друг друга понимаем.  Слушай,  вон там останови.  Меня Гоша
зовут.
     - Меня тоже Гоша, - сказал Сигизмунд.
     Они  обменялись рукопожатием.  Лапа у  мужика была как
клешня.
     - Ну,  бывай,  - сказал Гоша, сунул десятку и полез из
машины.
     В  отличнейшем настроении Сигизмунд  развернулся через
Конюшенную  и  поехал  к  дому.   Образ  вечно  недовольной
Натальи,  перед которой Сигизмунд виноват на  веки  вечные,
растаял без следа.

        x x x

     В      зоне     стихийного     бедствия     обстановка
стабилизировалась.  Лишь  время  от  времени  потолок ронял
тяжелую мутную каплю.  "Перекрытия хорошие",  - вспомнились
Сигизмунду откровения дяди Коли.
     Упавшая  штукатурка  и   грязные  лужи  на  полу  были
прибраны. Лантхильда стояла, сложив руки на животе, - ждала
похвалы.
     - Молодец, - сказал ей Сигизмунд. - Умница.
     Лантхильда   не   понимала.   Продолжала  выжидательно
глядеть.
     - Ну,  что я тебе могу сказать на все это,  девка? Как
говорят наши братья меньшие американцы, good work.
     - Годс воркья, - поправила девка.
     - Йаа, - сказал Сигизмунд.
     Девка скромненько улыбнулась.
     Обстоятельно  доложила  обстановку.  Во-первых,  хундс
нагадил на кухне. Был приговорен к битью тапком по заднице.
Приговор  был  приведен  в  исполнение  немедленно.   Девке
пришлось убирать за хундсом.
     - Что  же  ты!..  -  укоризненно обратился Сигизмунд к
хундсу.
     Хундс  преданно завилял  хвостом,  а  когда  Сигизмунд
протянул  к  нему  руку,   ловко  опрокинулся  на  спину  и
подставил для почесывания брюхо.
     Сигизмунд  пощекотал  брюхо   и   выпрямился.   Хундс,
помедлив,   покосил  на  хозяина  глазом,  потом  улегся  и
принялся, сопя, искаться.
     Однако  девка   еще   не   окончила  доклада.   Трудно
переходила   к    главному.    На    ее    лице   появилось
озабоченно-тревожное выражение.
     - Ну, давай, что там еще случилось?
     Ого -  он  не работает.  Он не показывает ничего.  Ого
умер. Погиб. Сломался.
     - Так тебе и  надо,  -  сказал Сигизмунд.  -  Жадность
фраера сгубила.  Ящик к  себе уволокла,  а про антенну-то и
забыла!
     Ну как девка могла забыть про антенну? Она про антенну
просто ничего не знала.
     Сигизмунд торжествующе показал  Лантхильде антенну.  В
гостиной имелся второй отвод.  А вот в "светелке" антенного
отвода не  было.  Так что давай-ка  мы с  тобой,  девка,  в
гостиной ого определим.
     Лантхильда на такое пошла. Безропотно позволила унести
ого.  Ого водрузили под иконой,  оплодотворили антенной и -
о,  диво дивное! Славься, годиск-квино, Богородица! - ожил!
Заговорил! Какую-то толстую морду явил! Ура-а...
     Девка возликовала.  Запрыгала,  забила в ладоши. Потом
вдруг  глаза  у   нее  стали  хитрые-хитрые.   С  умильным,
искательным  видом  подступилась к  Сигизмунду  с  какой-то
новой идеей.
     Заговорила вкрадчиво.  Выклянчивала что-то,  не иначе.
Долго   объясняла,    втолковывала.    Очками   высокоучено
посверкивала. А потом вдруг после короткой паузы завершила,
как резолюцию - пимм! - наложила:
     - Надо.
     Сигизмунд опешил.
     - Что надо?
     - Надо, - повторила девка. - Ик тут. Надо.
     Та-ак. В гостиной, значит, обитать желает. Под бочок к
ого.
     - А я?  - спросил Сигизмунд. - На мокром диване спать?
Под зонтиком?
     - Нии,  -  сказала девка.  Взяла Сигизмунда за  рукав,
потащила к "светелке". - Сигисмундс - тут. Надо.
     Сигизмунд заржал.
     - Ничего у тебя, девка, не выйдет. Надо.
     Она   надула  губы  и   приготовилась  обидеться.   Но
Сигизмунд дуться ей не позволил.  Заявил,  что хочет итан и
нечего тут ломать комедию.

        x x x

     После  ужина  Сигизмунд одарил Лантхильду рисовальными
принадлежностями.  Запасливая девка унесла дары в светелку.
Девкина   комната  уже   стала   напоминать  мышиную  нору.
Лантхильда утаскивала туда  все  пустые  банки  и  коробки,
которые  Сигизмунд  не  успевал  выбрасывать,  и  заботливо
складировала в углу.
     Сигизмунд  обосновался  в   гостиной.   Развалился  на
спальнике,  посмотрел по ого новости.  Террористы захватили
заложников.  В Чечне тоже.  Что-то где-то взорвали. В Чечне
пропал русский поп.  Другой поп,  который там пропал, погиб
под бомбежкой. Что-то взорвалось само, но не у нас. Затонул
нефтяной  танкер.  Заявление,  протест,  "зеленые"  утопили
рыболовецкую шаланду и  спасли  кита.  Не  у  нас.  У  нас:
повысят  цены  на  жилье.  Задержка  зарплаты.  Забастовка.
Эпидемия гриппа еще не началась. Ждем-с.
     Сигизмунд зевнул,  переключил на другую программу. Там
плясала полуголая дура.  С  омерзением и  ужасом переключил
еще  раз.  Жирные думские морды  трясли щеками и  клали все
надежды на казачество. Поспешно сменил канал. Венесуэльский
сериал.  "Антонио!  Это был наш ребенок! Я солгала тебе, ты
похоронил труп обезьяны!"  Боже,  какая разница -  Антонио,
обезьяна... Тут и впрямь перепутать недолго.
     Еще раз переключил.  Много стрельбы,  мало разговоров.
Жаль,  фильм скоро кончился.  Да и фиг бы с ним,  все равно
непонятно, из-за чего все так перегрызлись.
     Пришла  Лантхильда.  Осторожненько пристроилась рядом.
Аккуратненько завладела оготиви.  Покосилась на Сигизмунда.
Он сделал вид, что не замечает. Лантхильда прошлась по всем
шести каналам.  И -  чудо!  -  с глубоким вздохом выключила
ого.
     Смотреть  было  решительно нечего.  Сигизмунд  лег  на
спину, подложил руки под голову.
     Девка сидела рядом.
     - Что, Лантхильд, скучаешь? - спросил Сигизмунд.
     Она  покосилась  на  него.  Объяснять  что-то  начала.
Зазвучали знакомые слова "гайтс",  "милокс"...  Была  бы  у
нее,  Лантхильды,  коза,  не было бы скучно.  С козой, брат
Гоша, не соскучишься.
     - Далась тебе эта гайтс,  -  сказал Сигизмунд.  -  Что
нам, в самом деле, без козы заняться нечем?
     Девка  тяжело вздохнула.  Кобель поднял голову (лежал,
конечно же,  рядом), поглядел на нее. Снова уронил морду на
лапы.
     Сигизмунд  отметил,   что   в   рядах  вверенного  ему
подразделения царят распад и уныние. А он что, нанимался их
развлекать?
     Огляделся по сторонам.  Когда-то мать устраивала здесь
пышные приемы. По дням рождения и почему-то на 1 мая. Когда
празднество доходило до определенной точки и гости начинали
скучать (это происходило незадолго до внесения торта), мать
преискусно оживляла гостей с помощью одних и тех же снимков
в семейном альбоме.
     Интересно,  а  Лантхильда кто -  гость?  В  самом деле
интересно.
     - Лантхильд, ты гость?
     - Гастс?  -  переспросила девка.  Призадумалась. Брови
наморщила. - Йаа, - сказала она наконец.
     Да, видать, без альбомов не обойтись.
     - А коли йаа и гастс, то смотреть тебе, Лантхильд, мои
семейные альбомы.
     - Наадо,   -   сказала  девка.   И   с  вопросительной
интонацией повторила: - Смотреет? Хва?
     Сигизмунд потыкал пальцами себе в глаза,  потом поднес
к глазам ладонь, вытаращился поужаснее:
     - Смотреть. Поняла?
     - Смотреет... Сехван, - сказала Лантхильда. - Сеехван.
     - Йа,  -  кивнул Сигизмунд.  - Будем с тобой смотреть.
Поняла?
     - Поняла,  - неожиданно совершенно без акцента сказала
девка.  Сигизмунд аж подскочил от изумления.  - Будем тобой
сеехван...
     - Йаа, - бойко поддержал беседу Сигизмунд.
     - Наадо,  -  продолжала  Лантхильда,  очень  довольная
собой. - Нуу... Таак... Драастис...
     - Вот тебе и драстис,  - сказал Сигизмунд. Он встал со
спальника,  вытащил альбомы, вытер с них пыль. Давненько он
их не брал в руки.
     Один, образца сороковых годов, нес на добротном темном
коленкоре изображение героической оленьей  головы.  Второй,
образца шестидесятых,  назывался "Наш ребенок".  На обложке
стилизованные мужчина  и  женщина играли  со  стилизованным
геометрическим младенцем. Фигуры имели потрясающее сходство
с теми, которые украшают общественные туалеты постройки тех
лет.  Сейчас  их  заменили треугольнички -  основанием вниз
"ж",  основанием вверх "м".  А  вот на Елагином сохранились
еще   старые  таблички,   тех   лет,   когда  дамы   носили
юбочки-кринолины, а мужчины - брюки-дудочки.
     Девка заинтересовалась картинкой. Ткнула в младенчика.
     - Барнс, - сказала она. - Барнило...
     Мужчина был "манна", женщина - "квино".
     - Ик им манна,  - выродил Сигизмунд. Во насобачился!..
- Зу ис квино.
     - Нии, - опять озадачила его Лантхильда. - Ик им мави.
     - Вай-вай, - сказал Сигизмунд.
     Девка испуганно посмотрела на него.
     - Вай?
     И   весьма   театрально,   с   эффектами,   изобразила
величайшее горе:  ухватила себя за лоб,  закатила глаза, по
щекам проскребла ногтями и завыла.
     - Ва-ай...
     - Нии,  -  поспешно сказал Сигизмунд.  -  Это  я  так.
Пошутил. Давай лучше смотреть. Во, гляди. Это моя мать.
     Фотография была сделана в конце сороковых. Мать стояла
перед   вывеской  Политехнического  института,   в   черном
беретике,  кокетливо надвинутом на ухо.  С той стороны, где
не было беретика, вился темный локон. Мать задорно смотрела
со  снимка.  Рядом  стояла  другая  девица,  немного  менее
боевая, но тоже веселая. Ощутимо веяло весной.
     - Хво? - поинтересовалась девка.
     Как  по-ихнему  "мать"?   Смешное  какое-то   слово...
мордовское... А, айзи.
     - Миино айзи. Моя мать. Поняла?
     - Йаа.
     - Что ты все "йа" да "йа". Говори правильно: "да". Сам
с тобой сейчас обасурманюсь, родной язык забуду...
     Лантхильда не поняла. Посмотрела вопросительно.
     - Да. Надо говорить "да". Поняла?
     - Йаа, - сказала девка.
     - Не "йа", а "да". Да.
     - Йаа...
     Он  махнул  рукой.   Перевернул  страницу.   Свадебных
фотографий отца с матерью не сохранилось.  Зато сохранилось
их путешествие в Крым.  Мать в купальнике и белой войлочной
шляпе  с   бахромой  восседала  на  спине  полуразрушенного
дворцового льва.
     Лантхильда опознала сигизмундову мать.
     - Тиино айзи. - Показала на отца. - Хвас?
     - Отец. Папа. Фатер. Фазер. Ну, поняла?
     - Фадар. Атта. Аттила.
     Что ни  день,  то  открытие.  Стало быть,  к  великому
завоевателю  Лантхильда  отношения  не  имеет.   И  на  том
спасибо.  Не Аттилу в бреду звала, не воплощение дьявола, о
коем романы ужасов повествуют.  А  старый хрен на  девкиных
рисунках, упорно именуемый ею "аттилой", стало быть, папаша
ейный.  Тот, что хитрым прищуром на Ленина похож. Только на
бородатого,  с  косами  и  опустившегося.  Пережившего крах
апрельских тезисов.  Кстати,  Ленина  придется  выбросить -
залило плакат к  едрене матери,  испоганило совсем.  А Дали
уцелел в катаклизме.
     - Атта? - снова спросила Лантхильда требовательно.
     - Йаа,  -  сказал Сигизмунд. До чего привязчивый язык.
Учительница английского в школе и другая, тоже английского,
но  в  институте -  то-то бы порадовались,  слушая,  как он
шпарит.
     Сигизмунд показал на фотографию родителей.
     - Будем с тобой, Лантхильд, правильной мове обучаться.
Это мать. Это отец.
     - Матф. Хотец.
     Ой, блин... "Хотец".
     - О-тец, дерёва...
     - Дерьова...
     - Нии... О-тец. О-о...
     - Отетс.
     - Едем    дальше,    -    сказал   Сигизмунд,    решив
довольствоваться результатом.
     - Йедем, - охотно согласилась девка. - Надо.
     - Драастис, - сказал Сигизмунд.
     Сигизмунд показывал, девка осмысляла увиденное, широко
пользуясь    новоприобретенной    лексикой.     Изображения
Сигизмунда-младенца ее невероятно насмешили.
     - Ик, - сказал Сигизмунд.
     - Зу?  -  изумилась  девка.  Поглядела на  голенького,
толстого   младенчика  в   ямочках   (младенчик  обгладывал
погремушку и серьезно пялился в объектив).
     - Йаа,  со  ик им,  -  подтвердил Сигизмунд,  сам себе
дивясь. Лет десять назад ни за что бы не признался девушке,
что  это  он  такой  был.   Хотя,  если  вдуматься,  ничего
позорного в том, вроде бы, нет.
     Лантхильда посмотрела на  младенчика,  на  Сигизмунда,
опять на  младенчика,  опять на  Сигизмунда и  вдруг ужасно
расхохоталась. До слез. Даже альбом уронила.
     - Смейся,  смейся,  -  проворчал Сигизмунд. - Тебя-то,
небось, в тайге нашли. Шишку глодала.
     Сильно   озадачили  ее   школьные  фотографии.   Долго
разглядывала детей,  учительницу.  Думала о  чем-то.  Потом
спросила недоверчиво, показывая на учительницу:
     - Айзи?
     - Классная  руководила наша,  -  сказал  Сигизмунд,  -
математичка.  Только тебе этого не понять. Тебя, небось, по
пальцам  до  десяти  считать  обучили и  готово.  Начальное
образование получено.
     Лантхильда вздохнула, как бы понимая, что такую бездну
информации ей не осилить.
     Другие  школьные фотографии Сигизмунда были  ей  более
понятны.   Например,  тот  бессмертный  снимок,  где  Лешка
Коновалов,  дружок наилучший,  "рога" Сигизмунду делает,  а
Сигизмунд и сам стоит,  кривляясь. Фотографировала их некая
Марина Родионова,  с  которой этот  Лешка  сидел  за  одной
партой. Ей родители "Смену" подарили.
     Школьные снимки сменились армейскими. Служить довелось
С.Б.Моржу,  военнообязанному  и  т.д.,  под  Калининградом.
Хорошие были места.  Оттяпанные у Пруссии.  Ибо не фиг, как
говорил тот же Коновалов.
     Служил С.Б.Морж при  аэродроме.  Связистом был.  Любил
глупый девиз "Мы за связь без брака", ха-ха-ха...
     Частью фотографии изображали рядового С.Моржа строго в
анфас,  без усов и  улыбки,  по всей форме,  пилотка на два
пальца выше брови.  Эти  снимки Лантхильда откомментировала
малоосмысленным "дерьова".
     Частью  фотографии  были  совершенно  беззаконными:  в
принципе,  фотографировать это было нельзя... Однако все на
дембель сделали по фотке. На фоне МИГов.
     На этом фоне Морж стоял совершенно развязно, ремень на
яйцах,  пилотка на  затылке,  улыбка  до  ушей  и  какая-то
кривоватая.  МИГовский нос нависал над ним, куда-то зловеще
нацеливаясь. На НАТО, должно быть. Которое ночами не спало,
проектировало неубиваемые говнодавы, чтоб бойцу Федору было
потом в чем ходить и экспериментировать на пару с шурином.
     МИГ Лантхильду очень заинтересовал.  Сразу вспомнились
федоровские предостережения.  Прозвонить бы девку...  Когда
делал фотографии - в голову же не приходило, что иностранец
увидит.  Какой  иностранец?  Не  водилось  тогда  в  Стране
Советов никаких иностранцев...
     - Это, девка, легко объяснимо. Сейчас принесу.
     Сходил в  комнату с  протечкой.  Добыл  клееную модель
самолетика.  Еще  в  молодые годы  от  безделья смастрячил.
Принес, показал Лантхильде.
     Та  изумленно взяла.  Покрутила.  Показала  сперва  на
игрушку,   потом  на  устрашающий  МИГ,  что  грозил  ей  с
фотографии.  Нешто вот  эта  фитюлька -  вон  тот монстр на
самом деле?
     Сигизмунд   повозил   моделькой  в   воздухе.   Повыл:
"у-у-у..."   Потом   сделал  вираж   и   ткнул  самолетиком
Лантхильду в живот. Еще бы Ярополка сюда, третьим.
     Девка кокетливо визгнула. Потом с ужасом посмотрела на
настоящий самолет. Сигизмунд со значительным видом покивал.
     - Так-то,  девка.  У нас не забалуешь. Мы мирные люди,
но наш, как говорится, бронепоезд...
     Лантхильда поскорей перевернула страницу.  На модельку
опасливо покосилась.  Сигизмунд отложил в сторону,  чтоб не
нервировать.
     Второй  альбом содержал в  себе  Наталью.  Завидев ее,
Лантхильда  затвердела скулами.  Стала  уговаривать изъять.
Зачем, мол, тебе эта двала?
     - А это, девка, моя жена. Квино. Минно.
     Девка надулась. Ревниво впилась в Наталью взором.
     Фотография  относилась  к   эпохе  освоения  советским
фотоискусством   цветной    печати.    Цветопередача   была
ужасающей,     волосы    -     иссиня-черными,    лицо    -
зеленовато-бледным,  все  остальное тонуло в  зеленой мути.
Краски неуклонно смещались в фиолетовую часть спектра.
     На  снимке было запечатлено бракосочетание.  Надо всей
сценой  громоздилась  тетка  размером  с   Собор  Парижской
Богоматери, препоясанная лентой и медалью. Она надзирала за
церемонией,  держа в  руке  указку.  Сигизмунд в  мешковато
сидящем  костюме,  купленном перед  свадьбой  в  универмаге
"Фрунзенский",  с глупой улыбкой натягивал невесте на палец
обручальное кольцо.  Наталья глядела на  него с  плотоядной
улыбкой.  С  точки зрения Сигизмунда,  фотографа надо  было
вешать высоко и  коротко,  как говаривал по  другому поводу
покойный Л.Н.Гумилев.
     Глядя  на  этот  снимок,  Сигизмунд вдруг  ощутил  тот
массив лет, который с тех пор миновал. И качество печати...
и вообще, до чего же он тут молодой. И, кстати, тощий.
     И наивный.  И вся жизнь еще впереди.  Ожидалось что-то
хорошее... Во всяком случае, не "Морена".
     Хотя -  что  плохого в  "Морене"?  Коллектив чудесный,
западла ни  от  кого  пока что  не  ожидается...  Отношения
дружеские...  Скучновато, правда, тараканов морить, но ведь
не это главное. Главное, как говорил В.И.Ленин, - люди.
     Наряд невесты Лантхильду заинтересовал. Оказалось, что
в  ее  тайге  нечто  подобное  было  в  ходу.   Показав  на
нейлоновые волны натальиного туалета, девка сказала:
     - Фата.
     С ударением на первый слог.
     Правда,  после некоторых объяснений стало понятно, что
"фатой" Лантхильда называет все  платье  в  целом.  Но  все
равно - прогресс.
     Сигизмунд смотрел на снимки их с  Натальей путешествия
в Крым на море,  в горы,  на лыжах в Дибуны - и становилось
ему  все  грустнее и  грустнее.  Ведь было что-то  хорошее.
Много хорошего.  Куда все  ушло -  так быстро и  незаметно?
Сегодняшняя Наталья  вспомнилась,  источающая недовольство.
Как бы  вернуться назад?  Возможно ли взять и  повернуть на
сто восемьдесят градусов -  вот взять и  повернуть.  И чтоб
Наталья прежняя, и чтоб вообще все прежнее...
     ...И Брежнева с того света добыть...
     Он  махнул рукой  и  старательно выбросил все  это  из
головы.
     - Ладно,  -  сказал Сигизмунд Лантхильде.  -  Ты  пока
смотри, а я пойду покурю.
     Лантхильда откликнулась совершенно неожиданным:
     - Наас бруньопойс.
     Сигизмунд так и замер.
     - Что?
     - Бруньопойс,  -  повторила девка и засмеялась,  очень
довольная собой.
     Вернувшись,   Сигизмунд  остановился  в  дверях.  Стал
смотреть  на  Лантхильду  со  стороны.  Как  она  сидит  на
спальнике и увлеченно разглядывает фотографии.
     Она  сидела к  нему боком,  слегка вытянув шею,  чтобы
лучше видеть альбом,  разложенный перед ней  на  спальнике.
Перед Сигизмундом впервые предстал ее летящий профиль,  как
будто  овеваемый ветром.  Что-то  было  в  ней  от  фигуры,
установленной  на  носу  корабля.  Чайного  клипера.  "Кати
Сарк". Бегущая по волнам, да и только.
     Нос у нее длинноват,  подбородок тяжеловат - да уж, не
красавица  с  обложки.  Но  была  в  ее  лице  удивительная
чистота.  Чистота во  всем:  в  этом абрисе,  который можно
схватить одной тонкой карандашной линией,  в круглой щеке с
неуловимым девичьим пушком...
     Мави.  Не квино.  Конечно,  мави. Сколько же ей лет?..
Десятиклассница. Первокурсница.
     Лантхильда  повернулась  к  нему.   Улыбнулась.   Чуть
прищурила по привычке глаза за стеклами очков.
     Спросила:
     - Бихве?
     На фотографию указала. "Бихве?"
     Он не понял. Присел рядом.
     - Бихве?
     Лантхильда   принялась   объяснять.    Опять   развела
пантомиму.  Аське  до  нее  далеко.  Лантхильда  ухитрилась
переложить на  сложный  язык  пластики абстрактное понятие:
каким образом?  То есть, не Сигизмунд ли все это рисовал? И
вообще,  как это такие здоровские картинки получаются? Хвас
художник?
     - А-а, - понял недогадливый Сигисмундс. - Хваас?..
     Водился у  Сигизмунда "поляроид".  Закуплен был  в  ту
краткую,  как  жизнь  мотылька,  эпоху,  когда  все  мелкие
предприниматели  и   кооперативщики  массово   затаривались
"поляроидами" с  одной-единственной целью:  фотографировать
друг друга на  пьяных пирушках.  А  потом тыкать пальцами и
потешаться: "А ты-то!.. А я-то!.. А Машка-то!.."
     - Так.  Куда же я его зарыл?  А!  Знаю.  Сиди,  девка.
Сейчас аттракцион будет. Слабонервных просят покинуть зал.
     ...Колпачок еще себе сшей.  С бубенчиками.  И Ярополка
сюда, Ярополка! Срочно!..
     "Поляроид"  был   извлечен.   Оказался  в   порядке  и
готовности.  Нацелен на Лантхильду. Та вдруг вскинула руки,
закрылась.
     - Э, нет. Так не пойдет.
     Он подсел к  ней,  отнял ее руки от лица.  Она хлопала
глазами.  Сигизмунд взял ее  ладонями за виски,  повернул к
себе в анфас. Пилотки только не хватает.
     - Сиди.
     Отполз на  коленях назад  и  снова  навел  "поляроид".
Девка послушно таращилась.
     - Щас вылетит птичка...
     Вспышка шандарахнула грозой в  начале мая.  Лантхильда
повалилась  лицом   в   спальник,   накрыв  голову  руками.
Сигизмунд потряс ее за плечо.
     - Гляди. Сеехван.
     Из-под локтя на него глянул обиженный белесый глаз.
     Сигизмунд показал на  "поляроид",  положенный рядом на
спальник.
     - Сеехван.
     Лантхильда  поерзала.  Отодвинулась.  "Поляроид" вдруг
зажужжал,  устрашив девку  еще  больше,  и  родил  бумажный
квадратик.  Сигизмунд полуобнял девку за  плечо,  развернул
лицом к бумажке.
     - Смотри на чудо, девка.
     Квадратик стал  темнеть и  меняться.  Проступило пятно
спальника.  Потом очертания лица. Спустя три минуты на лице
уже таращились красные от вспышки глаза. Картинка выглядела
страшно:  лицо белое,  глаза огненные,  рот  кровавый,  все
остальное расползается в темноватом тумане.
     - Хва? - спросила Лантхильда недоуменно.
     - Зу, - объяснил Сигизмунд.
     Она посмотрела на  фотографию,  на  Сигизмунда,  потом
губы у нее неожиданно задрожали, и по щекам потекли крупные
слезы.
     - Нэ-эй...
     - Ну ты чего?  -  испугался Сигизмунд.  -  Хочешь меня
снять? Отомсти. На.
     Он  сунул  ей  "поляроид",  показал,  на  какую кнопку
давить. И куда глядеть. Сам отодвинулся, скорчил рожу.
     Девка  зажмурила  глаза  и  нажала.   Снова  полыхнула
вспышка.  Лантхильда ойкнула. Потом "поляроид" сотворил еще
один квадратик.
     Разрегулировался  он,   что  ли?  Или  бумага  старая?
Качество  больно  уж  низкое.   Такую  страхолюдину  вместо
Лантхильды сделать. Вместо бегущей по волнам.
     Квадратик  явил  Сигизмунда  лысым.   То  есть,  лысым
С.Б.Морж, конечно, не являлся. Он сидел, запрокинув голову,
и  его светлые волосы в исполнении "поляроида",  совершенно
слились  со  светлым  фоном  обоев.  Глаза  исправно горели
людоедским огнем, гримаса, которую он скорчил, усугубилась,
будто в кривом зеркале.
     Глядя на снимок, Лантхильда еще больше расстроилась.
     - Срэхва...
     Отпихнула фотографию, отодвинула от себя "поляроид".
     Сигизмунд повертел карточку и решительно ее порвал.
     - И правда срэхва, - согласился он. - Пойдем лучше чай
пить.

        x x x

     Наутро   Сигизмунд  был   пробужен  в   девять   часов
появлением  целой  делегации:   техник-смотритель,   унылая
Томочка,  сантехник дядя Коля и маляр - женщина средних лет
в  толстых штанах  и  заляпанном краской ватнике.  Оставляя
грязные следы, они протопали по коридору, зашли в комнату и
принялись осматривать место катастрофы.  Дядя  Коля,  часто
повторяя слово  "говно",  объяснял,  что  вины  сантехников
здесь считай что и нет.  А есть вина РЭУ.  И трубы опять же
говно. Сто лет назад надо было... думать.
     Томочка    молчала.    Техник-смотритель   записывала.
Готовила  акт.  Маляр-штукатур  изучала  предстоящий  фронт
работ.  Бубнила что-то вроде "здесь обстучать...  да, еще с
месяц не подсохнет... А тут забелить..."
     Сигизмунд,   никому  не  нужный,   маячил  поблизости.
Пытался указывать технику-смотрителю,  чтобы акт составляла
по всей форме и правильно.
     Закончив осмотр, делегация тем же порядком двинулась к
выходу.
     - Акт! - напомнил Сигизмунд.
     Делегация притормозила. Техник-смотритель обернулась.
     - Сейчас на четвертый сходим.  Заверим. Потом подпишем
в РЭУ. В пятницу заберете.
     - Почему в пятницу?
     - Потому что начальство в РЭУ будет только в четверг.
     - А что оно делает до четверга?
     - На Банковском трубы прорвало, два дома без отопления
стоят.  А  завтра  обещали минус  восемнадцать.  В  пятницу
зайдите.
     И делегация отбыла.
     - Лантхильд! - крикнул Сигизмунд. - Вымой пол.
     ...Девка  уже  домывала пол,  когда в  дверь позвонили
снова. Явилась маляр-штукатур.
     - Ну че,  -  сказала она с порога,  -  обстучать у вас
надо...
     - Хво? - растерянно спросил Сигизмунд.
     Маляр  не  обратила  никакого  внимания  на  то,   что
спросили ее по-иностранному.
     - Штукатурку мокрую сбить,  не то упадет,  не дай Бог,
на  голову,   пристукнет...   -  пояснила  она.  -  Газетки
постелите пока. Стремянка есть у вас?
     Сигизмунд полез  за  газетками.  В  начале перестройки
усердно копил.  Для  истории.  Теперь  без  всякой  жалости
устилал  историческими  личностями  пол  и  диван,  стол  и
книжные полки.  Мелькали лики Горбачева,  Ельцина. Фамилии:
Нуйкин, Салье, Новодворская, Иванов и Гдлян... Господи, как
давно все это было!
     Притащил стремянку.  Малярша  споро  забралась наверх,
обстучала  потолок,  усеяв  газеты  кусками  штукатурки.  В
комнате стало жутко.
     - Ну вот,  - бодро сказала она, слезая со стремянки, -
месяцок посохнет, а там сделаю.
     - Сколько посохнет? - переспросил Сигизмунд.
     Она еще раз подняла голову к потолку.
     - Да  месяцок,  быстрее не  выйдет.  Оно же  высохнуть
должно, иначе и смысла нет белить. Сантехники из перекрытий
аквариум сделали,  рыбу можно разводить.  Пока все вытечет,
да просохнет... К февралю сделаю.
     Она ушла. В коридоре остались белые следы.
     Ворча себе под  нос,  Лантхильда принялась отмывать за
ней пол.

        x x x

     Сигизмунд был благодарен девке.  Не  будь Лантхильды -
разгребал бы  сам  весь этот хлам.  Как миленький.  Не  при
царизме живем, у нас слуг нет. Есть только жены. И еще есть
слуги народа,  это  которые по  телевизору.  Они  тоже хлам
разгребать не будут.
     Вечером,  предварительно созвонившись, заехал к Генке.
Генка  обитал  в  районе  "Электросилы".   Когда  Сигизмунд
позвонил и сказал,  что заедет по делу, Генка не проявил ни
радости,  ни удивления.  Заехал -  ну и ладно. Уехал - да и
аллах с тобой.
     Дверь открыл Генка. Театрально вскричал:
     - А, родственничек!
     - Кто это, Гена? - донесся с кухни голос тетки.
     - Это я, тетя Аня! - крикнул Сигизмунд.
     - Ой,  Гоша...  -  Тетя Аня выплыла из кухни,  вытирая
руки о полотенце.  - Раздевайся, сейчас чаю... Ты с работы,
голодный? Может, пообедаешь с нами?
     - Ну да,  будет он наши пустые щи хлебать...  Он у нас
генеральный директор,  он  у  нас по  ресторанам,  девочки,
стриптиз, мясное ассорти... - сострил Генка.
     - Гена!  -  укоризненно сказала тетя  Аня.  -  Что  ты
несешь?
     Даже покраснела, бедная.
     - Да нет, тетя Аня, я по делу, на минутку. У меня дома
обед.
     Сказал -  и  сразу  осекся.  Тетя  Аня  вздохнула (она
тяжело  переживала семейную  неудачу  Сигизмунда -  видать,
попрекала прежде сына-балбеса: мол, кузен-то женился, семью
завел, а ты...)
     - Давно пора, Гошенька, - сказала она.
     - Что пора?
     - Мужчина должен быть женатым, - сказала тетя Аня.
     - Нет,   это  я  сам  готовлю,   -   неискусно  соврал
Сигизмунд.
     - Дело твое.  -  И  проницательная тетя Аня  уплыла на
кухню.
     - Пошли,  пока она снова не завелась, - заговорщически
прошептал Генка. Потащил Сигизмунда к себе в комнату.
     Берлога Генки представляла собой длинный, очень темный
и   исключительно   захламленный   пенал.   Преимущественно
хранились здесь  разные  мелкие  предметы,  необходимые для
бизнеса  на   студенчестве:   какие-то   курсовые,   старые
учебники,   видеоматериалы,  в  углу  неприютно  приткнулся
старенький  компьютер,   "троечка",   на   полу   сиротливо
громоздился магнитофон "Юпитер",  еще  бобинный.  Под самым
носом у  продавленной тахты,  на которой только Генка и мог
лежать - у остальных сразу начинал ныть позвоночник - стоял
телевизор.  Тоже советский.  Все это было густо припорошено
пылью.
     - Мать рвется тут все прибрать,  - похвалился Генка, -
а я не даю. Удерживаю, как царь Леонид Фермопилы.
     Одна  стена  и  шкаф  отражали давнее  увлечение Генки
художественной фотографией.  Были залеплены наглухо.  Генка
полагал,    что    чем   крупнее   фотография,    тем   она
художественнее.  Несколько штук -  с детьми.  Дети собирали
цветочки или беседовали с кошечками.  Имелись пейзажи. Тоже
в ограниченном количестве.  Березка во поле, клен, роняющий
листья.  Речка и мостик.  Пейзажи только деревенские. Генка
ездил их снимать в Белоостров.
     Больше  всего  Генка  фотографировал баб.  Были  здесь
девицы одетые и  раздетые,  одевающиеся и раздевающиеся.  У
всех очень большие,  многозначительные,  сильно накрашенные
глаза. И волосы распущенные. И все чрезвычайно серьезны. Не
любил Генка легкомысленного хихиканья в объектив.
     - Слышь,   балбес,   дело  есть,  -  начал  Сигизмунд,
осторожно присаживаясь на  тахту,  прикрытую старым колючим
ковром.
     - И  чем же может помочь блистательному гендиру бедный
родственник? - развязно осведомился Генка.
     - Не  комплексуй.   Это  тебя  не  красит,  -  обрезал
Сигизмунд. - У тебя видеокамера на ходу?
     Генка насторожился.
     - А что?
     - Одолжи на пару дней.
     - Чего?
     - Видеокамеру, говорю, на пару дней одолжи.
     - Кобеля своего увековечить решил, что ли?
     Во  время одного из визитов Генки к  Сигизмунду кобель
проел генкины штаны.
     - Ярополка. К родителям поеду...
     - Ладно, - нехотя сказал Генка. - Что ты как последний
жлоб, в самом деле...
     Вытащил ящик письменного стола - большого, добротного,
сталинских времен. Извлек камеру.
     - Пользоваться  умеешь?   Да  ладно,  гляди.  Она  для
дураков сделана. Сюда гляди, тут жми...
     - Да знаю я, знаю...
     Генкины  объяснения  вдруг  напомнили  Сигизмунду  его
собственные   -   когда   он   девку   обучал   пользованию
"поляроидом".
     - Футляр от нее есть?
     Генка порылся в ящике. Вывалил на стол кучу проводков,
каких-то разъемов, адаптеров...
     - Что-то  не вижу...  Да так бери,  без футляра...  Не
найду сейчас.  Только ты подзаряди ее прежде,  чем снимать.
Аккумуляторы не забудь...
     - Платок хоть дай, заверну...
     Генка принес из коридора ветхий шелковый платочек.
     - У матери спер, - похвалился он.
     Сигизмунд обернул камеру.
     - Слушай,  еще  одно  дело.  Ты  ведь на  высшей школе
бизнес паразитируешь...
     - Не всем же тараканов травить.
     Сигизмунд пропустил наглую генкину реплику мимо ушей.
     - Достань мне видеокурс для обучения русскому языку.
     - О,  блин!  - восхитился Генка. - Порнуху бы попросил
"импровизэ" - понял бы. А русский-то тебе зачем?
     - Хочу одну чукчу оттрахать,  а  она  не  понимает,  -
сострил Сигизмунд.
     - А че тут понимать,  -  заржал Генка. - Я тебя научу,
как надо делать...
     - Геннадий, достань видеокурс. Деньгами заплачу.
     - Стоха, - быстро сказал Генка.
     - Задница ты.
     - Стоха,  -  повторил Генка. - За меньшее рисковать не
буду.
     - А что,  рисково?  В окно надо влезать по водосточной
трубе?
     - Сказано тебе...
     - Ну все, ладно. Товар - деньги.
     - Тебе для каких?
     - Что - "для каких"?
     - Для испаноязычных? Франкоязычных?
     - Для самых диких.
     - Для чукчей нету.
     - Для    папуасов    каких-нибудь,     понимаешь?    И
поуниверсальнее.
     Генка  помолчал.  Поглядел  на  Сигизмунда пристально.
Сигизмунд сделал каменное лицо.
     - Ты это... - сказал Генка. - Ты того?
     - Да тебе-то что? Деньгами плачу.
     - Родственник все-таки... Передачи тебе в дурку носить
придется.
     - Это уж не твоя забота.  А  тебе в дурке появляться и
вовсе опасно. Заграбастают.
     - Гоша! - крикнула из кухни тетя Аня. - Иди чай пить.
     - Да я уж поеду, тетя Аня.
     - Ну как это так?
     Пришлось потратить час на чаепития с  тетей Аней.  Она
все расспрашивала, каково быть генеральным директором. Вас,
мол,  так  и  отстреливают,  так и  отстреливают,  такая уж
опасная работа...  кругом  бандиты,  мафия,  по  телевизору
показывают...  Ну  все равно,  хорошо,  что хоть кто-то  из
нашего рода в люди вышел, а то на Генку своего как посмотрю
- так душа слезьми обливается... Ну в кого он такой балбес?
В отца, не иначе!
     И  махала  в  сторону  генкиной комнаты  рукой.  Генка
благоразумно не показывался.

        x x x

     Весь вечер Сигизмунд ходил за Лантхильдой и  снимал ее
на видео.  Та очень быстро привыкла к тому, что махта-харья
мается дурью,  и  не  обращала на это внимания.  Перемывала
посуду,    замачивала   на   завтра   окаменевшую   фасоль,
обнаруженную ею в  анналах буфета и  вовлеченную в процессы
жизнедеятельности.  Бранила кобеля. Рисовала. Разговаривала
по  озо,  двигая мышкой.  Сегодня ей  было  все  позволено.
Лантхильда  пользовалась свободой  на  всю  катушку.  Книги
смотрела.  Случайно набрела  на  порножурнал,  давным-давно
затесавшийся  между  корешков  и  прочно  забытый.   Сперва
раскрыла,   потом...   Сигизмунд  уже  понял,   что  сейчас
произойдет. Наехал трансфокатором, показал лицо максимально
крупным  планом.   Белесые  брови  поползли  вверх,   глаза
расширились,  рот  скривился.  По  бледным  щекам  медленно
поползла краска  гнева.  Отбросив журнал,  Лантхильда пнула
его ногой. Топнула. Яростно крикнула что-то Сигизмунду.
     Он опустил камеру.
     - Извини, Лантхильд.
     Подобрал журнал и сунул его на шкаф.
     Девка долго не могла успокоиться. Бродила из комнаты в
комнату и ворчала. Сигизмунд ступал следом - снимал.
     Наконец  Лантхильда  засела  у  себя  в  "светелке"  и
запела.  Пела она  долго и  заунывно.  Сигизмунд так  и  не
понял,  одна это была песня или несколько. Он сидел на полу
и снимал ее снизу.
     Звучало все  это  очень  странно.  Одни  слова  тягуче
пропевались,  зато  по  другим она  будто молотом била.  То
раскачивалась на  тахте  в  такт,  то  вдруг  подпрыгивала.
Сигизмунда даже укачало, будто на море.
     - Ну  ладно,  девка,  -  сказал он,  обрывая пение.  -
Аккумулятор вот-вот сядет. Можешь больше не надрываться.
     Лантхильда строго посмотрела на него,  но песню довела
до  конца.  Потом улеглась на  тахту,  подложила ладони под
щеку   и   тихонечко  вздохнула.   Сама  себя  разжалобила,
горемычная.
     Сигизмунд   пошел   в   гостиную.    Поставил   камеру
заряжаться. Вернулся к Лантхильде, уселся рядом.
     Сидели молча. Ему вдруг жалко ее стало. Никого у нее в
этом городе,  похоже,  нет, кроме него, мудака. А он целыми
днями  пропадает где-то.  И  какие  мысли  в  этом  таежном
котелке варятся?
     Он посмотрел на Лантхильду.  Встретил ответный взгляд.
Привыкли эти  светлые глаза видеть что-то  такое,  чего он,
Сигизмунд, никогда не видывал. Тосковали.
     - Что-то  песни  у  тебя  какие-то...   -   сказал  ей
Сигизмунд. - Давай я тебя настоящей песне обучу.
     И  принялся исполнять песенку крокодила Гены  "Голубой
вагон". Сперва с нормальными словами, потом:
     Медленно ракеты уплывают вдаль,
     Встречи с ними ты уже не жди,
     И хотя Америки немного жаль,
     Разговор с Китаем впереди...
     Это они орали в  старших классах,  укушавшись дрянного
портвейна.  И не ведали тогда похмелья, а курить уже многие
начали...
     Лантхильда испытующе посмотрела на поющего Сигизмунда.
Сказала:
     - Нии...
     - Что нии?
     Тут  девка выдала еще одну песнь.  Правильную -  с  ее
точки зрения.  Под такую песнь,  возможно,  шаманы плясали.
Разухабистое что-то.  И грубое.  С сумасшедшинкой. Мурру бы
понравилось.
     И вдруг застеснялась. Хихикнула, прикрыв рот ладошкой.
Потом резко села и сказала Сигизмунду:
     - Идьом тай пиит.
     - Это  что,   Вавила  такие  песни  поет?   -  спросил
Сигизмунд.
     Судя  по  реакции Лантхильды,  можно было понять:  да,
именно  Вавила,  причем  когда  самогонкой по  самые  брови
нальется. Средь таежных буреломов так-то и ревет.
     - Идьом, - повторила девка. - Надо.
     Увидев  себя  по  ого,  Лантхильда  изумилась.  Трясла
Сигизмунда за  рукав,  спрашивала -  как это она может быть
одновременно и в ого, и в комнате? Нет ли тут чего плохого?
     Сигизмунд смеялся.  Время от времени в кадре появлялся
кобель. Лантхильда пыталась вступать в разговоры с той, что
была в телевизоре. Отвечать на ее вопросы, подпевать ей.
     Бесстрастная   камера    зафиксировала   расправу    с
порножурналом.   Лантхильда   воспользовалась   случаем   и
прочитала Сигизмунду какую-то нотацию. Вывод из нотации был
странный,   потому  что  снова  прозвучало  слово  "гайтс".
Видимо, будь у Сигизмунда коза, не оставалось бы времени на
подобные глупости.
     Некоторые   сцены   Сигизмунд  прогонял   на   двойной
скорости.  Особенно те, где Лантхильда выясняет отношения с
кобелем.  Они  очень  потешно гонялись друг  за  другом  по
коридору.  Все  это  напоминало  чаплинскую комедию.  Девка
хихикала.
     Еще простодушную девку весьма насмешила сцена трапезы,
пущенная задом наперед.  Как  куски изо рта вытаскиваются и
кладутся в тарелки.  Лантхильда хохотала, Сигизмунду что-то
бурно  втолковывала  -   видать,  доносила  до  него  смысл
происходящего.  По  просьбе трудящихся аттракцион повторили
дважды.
     На  кассете оставалось еще  полчаса.  Сигизмунда будто
нечистый попутал -  пошел  в  "светелку",  достал лунницу и
повесил  на  Лантхильду.   Та  тревожно  поглядела,  но  он
погладил ее по щеке: мол, все хорошо, все годс. Идем.
     Сигизмунд  установил камеру  на  пианино  и  вместе  с
девкой влез в кадр.  Уселись. Сигизмунд обнял Лантхильду за
плечи,  к себе придвинул.  Она сперва насторожилась, сидела
будто  аршин  проглотила.  Потом  успокоилась.  Сказала ему
что-то тихо, будто извиняясь.
     - Ну   вот,   -   произнес   Сигизмунд,   обращаясь  к
видеокамере,  -  вы  видите перед  собой,  дорогие зрители,
спятившего   Сигизмунда   Борисовича  Моржа,   генерального
директора фирмы  "Морена" и  вообще  предмета гордости тети
Ани  и   всего  моржатника  в  целом...   И  его  питомицу,
легендарную таежницу и  буреломщицу,  Лантхильду Аттиловну.
Лантхильд,  как аттилу-то  звать?  Ик им Сигисмундс,  зу ис
Лантхильд, аттила...
     - Лантхильд хэхайт аттилам Валамир.
     - ...Лантхильду Владимировну! Ура-а, товарищи!
     На этом остроумие С.Б.Моржа иссякло, и он скис.
     Лантхильд   прижалась  к   нему.   Сидела   тихо-тихо.
Посапывала  в  плечо.  Посматривала на  видеокамеру.  Почти
полчаса они  так вот молча и  просидели.  А  камера усердно
снимала.
     Минут    через    пятнадцать    Лантхильда   заревела.
Всхлипывала,  носом тянула.  Но сидела смирно,  вставать не
решалась.  Сигизмунд  чувствовал,  как  промокает рукав,  к
которому жмется девка.  Но почему-то не вставал и съемку не
прекращал.
     Потом камера остановилась.  Они  посидели еще  немного
рядом.   Наконец  Сигизмунд  осторожно  отодвинул  от  себя
Лантхильду и встал.
     Она вскочила,  с ревом убежала в "светелку". Сигизмунд
посмотрел  ей   вслед.   Поставил  камеру   переписывать  с
мастер-кассеты на обыкновенную.
     Лантхильда  вышла   через   полчаса.   Не   глядя   на
Сигизмунда,  прошествовала на  кухню.  И  там долго стояла,
уставившись в окно.

        x x x

     В воскресенье Сигизмунд заехал за Натальей с Ярополком
на Малую Посадскую.  Посигналил.  В квартиру не поднимался,
сидел в машине и ждал, пока выйдут.
     Ярополк опять вырос.  Стал похож на дедушку.  До этого
был   похож   на   бабушку.   Матери  Сигизмунда  нравилось
отслеживать эти изменения.
     Ярополк не слишком обратил внимания на папашу,  зато с
восторгом полез  в  машину  на  переднее  сиденье.  Наталья
холодно  поздоровалась,  одернула Ярополка,  перетащила его
назад.
     - Что ты его все дергаешь?  -  не оборачиваясь, сказал
Сигизмунд.
     - А  ты  мог  бы  и  сам  сделать замечание.  Детей на
переднем сиденье не возят.
     - Почему?
     - Потому что. Это место для самоубийц.
     - Я осторожно вожу.
     - Мало ли что,  -  заявила Наталья и хлопнула дверцей.
На  Наталье была длинная "выходная" шуба.  Машина мгновенно
пропиталась запахом натальиных духов.
     ...А ведь Лантхильду на переднем сиденье возил. Влипли
бы в аварию,  убиться бы могла. Знала ли она, что это место
для самоубийц?  А  и  знала бы  -  зато отсюда по  сторонам
глазеть сподручнее...
     - Он сказал "поехали" и махнул рукой,  -  тупо сострил
Сигизмунд.
     В  зеркальце  видно  было,  как  Наталья  сжала  губы.
Предстоял добрый, непринужденный вечер в кругу семьи.
     - А я в бассейн хожу,  - сообщил Ярополк, забираясь на
сиденье с ногами.
     - Ярополк, сядь ровно! - строго сказала Наталья.
     - Ну, и как тебе бассейн?
     - Я  умею плавать на  спине.  Угадай,  когда на спине,
надо руками или не надо?
     - Надо, - сказал Сигизмунд.
     - А вот и не надо. Можно только ногами.
     - Знаешь  правило  номер  один?  -  сказал  Сигизмунд,
вспомнив детство золотое и аналогичный жизненный опыт.
     Ярополк затих на мгновение. Хотел услышать правило.
     - Чем глубже голова, тем выше попа.
     Ярополк засмеялся. Повторил, перепутав.
     - Сигизмунд, чему ты учишь! Отец называется...
     - Я дело говорю.
     - Следи лучше за дорогой.  -  Пауза. - Ну что, съехала
твоя истеричка?
     - Норвежка-то? Да, у меня еще папаня ее два дня жил.
     - Ну, и как папаня?
     - Краснорожий.   На  тюленя  похож.  Усатый.  Как  все
скандинавы,  скрытый  алкоголик.  Мы  с  ним  "пивной путч"
устроили.
     - Усатый-полосатый на  заборе,  -  встрял  Ярополк.  -
Угадай, это кто?
     - Кот, - упреждающе промолвила Наталья.
     - Писаный  матрас!   -   выдал  торжествующий  Ярополк
древнюю детсадовскую шутку.
     Сигизмунд  подивился живучести и  архаичности детского
юмора.  Он и  сам в  детском дошкольном учреждении ржал над
этим  "усатым-полосатым",  а  потом стал взрослым и  забыл.
Блин, сколько теряет, мало общаясь с сыном!..
     - Кстати,   о  скандинавах.   И  отцах.   Знаешь,  как
по-норвежски будет "отец"?
     Наталья не знала и явно не горела желанием узнать.  Но
Сигизмунд все равно похвалился:
     - "Атта".
     - Ну и что этот атта? Много трески привез?
     - На бассейн Ярополку хватило, - парировал Сигизмунд.
     - У нас вода в бассейне ХЛО-РОВАННАЯ.  От нее в глазах
кусается, - поведал Ярополк.
     Возле  "Лесной"  попали  в  пробку.  На  время  бывшие
супруги  обрели  общий  язык  и  дружно  принялись  бранить
городские власти.  Дороги дрянь,  всюду  пробки,  город  не
справляется, ГАИшники только штрафовать умеют и так далее.
     - Ужасно,  -  сказала Наталья.  -  Меня  один ЗНАКОМЫЙ
недавно подвозил.  Ехали  по  Желябова.  Будто по  выселкам
каким-то.  Из ямы в яму.  Еле выбрались. Поверь, мне просто
его "ТОЙОТУ" жалко было... Лучше бы я пешком дошла, честное
слово.
     Хорошо зная  привычки бывшей супруги,  Сигизмунд никак
не отреагировал ни на ЗНАКОМОГО, ни на "ТОЙОТУ".
     - Да уж,  -  поддакнул он,  - на "японках" да по нашим
дорогам...
     Наталья  помолчала.  Потом  вернулась к  скандинавской
теме.
     - Теперь что, к ним поедешь?
     Они,  наконец,  выбрались из пробки.  Как будто дышать
стало легче.
     - Смотаюсь,  - небрежно бросил Сигизмунд. - Поучаствую
в лофтензеендском лове трески. А то ты меня и за мужчину-то
не считаешь.
     - Смотри,  за борт не свались...  А чего эта истеричка
так разорялась, когда я пришла?
     Сигизмунд фальшиво хохотнул:
     - Да тут дело вышло... Одна, в чужой стране, по-нашему
не понимает. Сюда с дядей приехала, а дальше дяде надо было
срочно возвращаться...  У них,  понимаешь,  два сейнера, на
одном дядя ее  ходит.  На втором -  папаня.  С  этим вторым
сейнером,   он  у  них  "Валькирия"  называется,   какие-то
неприятности случились.  В  общ