тит и  в  эту
розетку запихает.
     Сигизмунд стал  ей  объяснять,  что  нельзя  пальцы  в
розетку совать.  А  то плохо будет.  Да и вообще к розеткам
лучше не подходить.  В розетки можно только вилки от шнуров
совать. Вот так. И никак иначе.
     На  оплеуху он внимания не обратил.  Порадовался даже,
что с  мозгами у дуры,  может быть,  не все еще безнадежно.
Правильно причину несчастья вычислила.
     Девка надулась.  К  своей тахте направилась,  прочь из
комнаты.
     Сигизмунд ее остановить хотел. Позвал:
     - Двала!
     Она остановилась в дверях и рявкнула со слезой:
     - Нэй двала!
     И вышла.
     Вот так.  Не Двала.  Стало быть, "Двала" - не имя. Или
не ее имя.  Ладно,  как там ту юродивую звали?  Которая яму
копала? Маша? Спасибо хоть не Лизавета Смердящая...
     Ладно,  мириться  с  юродивой надо.  Негоже  блаженных
обижать.
     Девка,  надувшись,  сидела на  тахте.  Когда он вошел,
повернулась в его сторону.
     - Ну, - сказал Сигизмунд. - Давай мириться. Давай мир.
Дружба.  Май.  Труд.  Фройндшафт. Френдшип. О'кей? Ты - нэй
Двала. Ты - Маша. Лады?
     Видимо, желая сделать ему приятное, девка выдавила:
     - Окэй.
     - Вот и хорошо,  -  обрадовался Сигизмунд.  -  Пойдем,
покажу что-то.
     Он поманил ее за собой. Она помедлила немного и встала
с тахты.

        x x x

     Для   начала  Сигизмунд  решил   поразить  воображение
блаженной наиболее грандиозным даром.  Про секондхендовское
происхождение чуда благоразумно решил умолчать.
     С другой стороны, там, у себя в землянке, они, небось,
все   друг   за    другом   донашивали,    а    сапогов   у
дядьев-бородачей, поди, на всех одна пара и водилась.
     Девка толклась рядом,  задирая голову, - смотрела, как
Сигизмунд снимает с  полки  над  вешалкой большой хрустящий
пакет.
     Сигизмунд с  пакетом пошел  в  ее  комнату и  водрузил
пакет  на  тахту.  Отошел,  скрестил руки  на  груди.  Стал
наблюдать.
     Девка  ходила вокруг пакета,  не  решаясь дотронуться.
Обертка ее  смущает,  что  ли?  Сигизмунд махнул  ей,  чтоб
снимала бумагу. Бесполезно. Не доходит.
     Тогда,   потеряв  терпение,   сам  сорвал  бумагу,   и
открылась шубка.  Тот  самый ромбический фальшивый леопард,
щедрый взнос Сашка в дружбу народов.
     Фальшивый леопард дурковатую девку потряс.  У нее даже
челюсть отвисла.
     Сигизмунд почувствовал разочарование. Он-то думал, что
она ахать-охать примется.
     Синтетическая   шубка    была    богата    статическим
электричеством. И когда девка робко погладила мех, исправно
выдала искру.
     Девка отскочила.  С  обидой посмотрела на  Сигизмунда.
Решила, что новую пакость ей подстроил.
     Сигизмунд  про   себя  выругался.   Додумался  обучать
юродивую бояться Дяди Тока,  а  потом вот  так,  без всякой
подготовки,  вручать ей синтетическую шубу. Теперь шугаться
будет.
     Покачал  головой,   поулыбался,   сам  потрогал  шубу.
Несколько раз ладонью провел. Шуба молчала.
     Взял девку за руку. К шубе руку ее хотел поднести. Она
упиралась,  мотала головой,  бубнила что-то.  И  опять губы
надула. Ну что ты будешь делать!
     Сигизмунд выпустил девку и  обратил к ней укоризненные
речи.
     - Да где ж  я  тебе натуральную-то возьму!  У  Сашка в
ящиках   натуральную  фиг   откопаешь!   Впрочем,   там   и
натуральную откопать можно. Только ее лучше сразу закопать.
Не лысую же на тебя надевать,  ты,  дура...  Да и  вообще -
дареному коню...
     Девка смотрела туповато. Сигизмунд видел, что не верит
она ему.
     Зазвонил  телефон.  Оставив  девку  наедине  с  шубой,
Сигизмунд пошел на зов.
     Звонила    экс-супруга.     Была    неоригинальна    и
неизобретательна.  Сигизмунд не  дал ей  даже развернуться.
Тут  же  перебил.  Сказал,  что  очень занят.  Что  у  него
совещание.
     Переключил  телефон  на  автоответчик  и   вернулся  в
девкину  комнату.   Блин,   уже  второй  день  эту  комнату
"девкиной" называю.
     Тем  временем девка  успела наладить с  шубой контакт.
Подкрадывалась,   трогала  пальцем.   Ждала  подвоха.  Шуба
безмятежно лежала.
     Увидев Сигизмунда,  девка подскочила к  нему и  начала
возбужденно говорить. Одной рукой в шубу тыкала.
     Тут  шуба  зашевелилась.  Сигизмунд вздрогнул.  Из-под
шубы   высунулся   кобель.   Девка   хихикнула.   Сигизмунд
обозлился.
     Подскочил,   схватил  кобеля  за  ошейник  и  хвост  и
выбросил из комнаты.  Кобель,  впрочем, не обиделся. Тут же
вернулся.
     Девка еще раз показала на  шубу.  Обвела пальцем ромбы
узора, спросила о чем-то. Видать, узоры ее занимали.
     Сигизмунд пожал плечами.  Ромбы как  ромбы.  Леопард с
поточной линии.
     А девка не унималась. Что-то не давало ей покоя.
     Наконец она  произнесла длинную фразу,  разделяя слова
на слоги, после чего встала на четвереньки, выгнула спину и
зарычала.
     Ага,  ясно!  Интересуется,  из  какого  такого дивного
зверя одежка сия пошита. Вот оно что...
     Сигизмунд понял,  как  ответить.  Сперва ужас на  лице
изобразил.  А потом походил на задних лапах, будто медведь,
в грудь себя несколько раз стукнул гулко. Словом, гуманоид.
Свиреп,  ужасен.  Вот  такого  заради твоей  шубки,  девка,
завалили. Поняла?
     Да, прекрасно, Сигизмунд Борисович, вечерок проводите.
А  ведь  четвертый  десяток  разменяли.  К  утру,  глядишь,
рогатку  ладить  начнете.  Вы  ведь  совершеннолетний,  вам
бинтовую резину без худого слова в  аптеке продадут.  Вот и
воспользуетесь.
     Подумалось о  том,  что  сейчас,  в  эту самую минуту,
Наталья,   небось,   трудится  -   разные  гадости  ему  на
автоответчик наговаривает. "Знаю я, какое у тебя совещание!
Водку  жрешь,   небось,   с  дружками,  вот  какое  у  тебя
совещание!"
     А вот и не водку, Наталья Константиновна. А вот и не с
дружками,  разлюбезная.  Только хрен догадаетесь,  чем  ваш
бывший благоверный ноне занят.
     С  помощью  сложной  пантомимы  девка  допытывалась  у
Сигизмунда:  нешто он сам,  своими руками,  такого ужасного
ромбического леопардоида завалил? И где подобное водится?
     Сигизмунд неопределенно махнул  в  сторону окон.  Там,
девка, там. Всё - там. Там и не такие волчары водятся.
     - Одно слово, девка, - Охта, - заключил он.
     Блаженная  покивала  с  пониманием.  И  несколько  раз
погладила его по плечу.
     Сигизмунду   на   миг   стало   стыдно.    Вспомнилась
провонявшая химией,  пыльное складское помещение, где они с
Сашком на пару ящики ворочали...
     Дабы   девка   окончательно  подружилась  с   обновой,
Сигизмунд шубу собственноручно на  девку напялил.  Отступил
на  шаг,  полюбовался.  Шуба на девке смотрелась неожиданно
хорошо. Для ромбического леопардоида, разумеется.
     - Все, - сказал Сигизмунд, - снимай.
     И рукой махнул.
     Он  снова залез на  верхнюю полку и  выволок остальные
свертки.
     Полоумная сидела на  тахте  и  моргала.  А  Сигизмунд,
бравый охотник,  в  жестокой схватке леопардоида одолевший,
метал  ей  на  колени одну  добычу за  другой:  во,  девка,
восхищайся!  И  крокодила черного для  тебя зарубил в  реке
Фонтанке.  Хороший крокодил,  с  меховой подкладкой,  чтобы
ноги не мерзли.  И антилопу джинсовую в пампасах подстерег.
Хорошая антилопа.  Вранглер называется.  Во  тут,  на заду,
написано, видишь?
     Девка,  онемев,  смотрела.  На ее лице даже не восторг
застыл -  испуг. Будто впервые такую роскошь видела. Свитер
с яркими узорами ее едва жизни не лишил.
     Вот бы Наталья так к его подаркам относилась.  Да и не
дарил он ей в последние годы ничего.  Не хотелось. Она сама
себе все покупала.
     В   одном  из  сапогов  девка  обнаружила  свой  след.
Заволновалась,  скомкала,  за пазуху сунула.  Дался ей этот
след. Совсем дремучая.
     Наученная  Сигизмундом,   девка  развернула  последний
сверток и  извлекла оттуда трусики и бюстгалтер.  Растянула
на пальцах, любуясь кружевами. На Сигизмунда вопросительный
взор устремила.
     И  тут  Сигизмунда прошиб холодный пот.  Недооценил он
девку. Нерадиво измерял, видать, глубину девкиного безумия.
Потому как  стало сейчас очевидно,  что такой предмет,  как
трусы,  видит она в  своей жизни впервые.  И теперь ждет от
С.Б.Моржа, что объяснит он ей, растолкует, как этой штукой,
значит, пользоваться.
     Была бы сейчас на месте юродивой девки Светочка...
     А тут... Все равно как дитё или животное.
     В  принципе,  валялись дома порножурналы.  Там во всех
подробностях. И трусики, и бюстики, и прочие прибамбасики.
     Но  опять-таки,   что-то  останавливало.   Не  мог  он
юродивой порножурнал сунуть. Мол, смотри, девка, и учись.
     А  ведь,  неровен час,  придется ее  обучать тампаксом
пользоваться.   Тампакс   -   вещь   вообще   загадочная  и
непостижимая. Нет, об этом лучше не думать.
     Сигизмунд чувствовал, что морда у него уже пылает.
     - В общем,  так,  -  сказал он решительно.  - Смотри и
запоминай. Показываю один раз, повторять не буду.
     Он взял из рук девки трусы и приложил к ней.  Бантиком
вперед.
     - Вот это сюда одевается. Поняла?
     Девка тупо смотрела на бантик.
     - Ноги в дырки просунешь, ну, разберешься.
     Взял у нее из рук бюстгалтер.
     - А это,  девка, надевается сюда. На сиськи. Для красы
и удобства, чтоб не болтались. Поняла?
     И  случайно -  не хотел,  а вышло,  -  обеими ладонями
ухватил ее за те самые сиськи. Правильные у девки оказались
сиськи. Не будут такие болтаться.
     Странное  дело,   она  поняла,  что  он  случайно.  Не
обиделась. И поползновений никаких не сделала.
     Сигизмунд убрал руки, побагровел - даже уши запылали -
буркнул:
     - Да ну тебя совсем...
     И ушел в кухню - курить.
     Пока  курил,   в  мысли  некстати  бравый  боец  Федор
затесался.  Какой  однажды  аналогичный  конфуз  с  Федором
получился.
     А было так. Прощался Федор с шуриновой тещей - кем там
она  Федору приходится.  Солидная дама.  Дело в  том  самом
Ботове происходило, в Череповецком районе.
     И вот обнимает Федор шуринову тещу, а руки на автомате
- хвать!  -  аккурат  ее  за  сиськи.  Четким  отработанным
жестом. Как патрон в ствол дослал. Ать!
     - И  чувствую,   -  задумчиво  рассказывал  Сигизмунду
Федор,  - что делаю что-то не то... "Спокойно, - говорю ей,
- спокойно,  Марь-михална, эта я, того..." А сам потихоньку
руки прочь, прочь...
     Шуринова теща Федору ничего не сказала,  а вот шурина,
кажись, по морде отходила...
     Фу ты, ну что это такое...
     Совсем  расстроился  Сигизмунд.  Кликнул  неунывающего
кобеля и пошел с ним гулять.
     Когда  Сигизмунд  вернулся,   юродивая  встретила  его
торжественно.  Была  в  шубе,  сапогах,  джинсах,  свитере.
Наверняка  потела,   но  терпела  -  приятное  ему  сделать
тщилась.
     - Это, девка, хорошо, - сказал ей Сигизмунд. - Но шубу
ты все-таки сними.
     И снял с нее шубу. На вешалку повесил. И показал, чтоб
сапоги тоже сняла. Под вешалку поставил.
     Девка показала на  все это пальцем и  спросила немного
растерянно:
     - Миина?
     - Мина,   -   заверил  ее  Сигизмунд.  -  Замедленного
действия.
     Девка тяжко задумалась. Потом повторила еще раз:
     - Миина?
     И на себя показала.  Он просто кивнул.  Не дура,  сама
допрет. Ей главное время дать.
     И только ложась спать,  сообразил вдруг,  что в первый
раз подумал про девку -  "не дура".  А может,  и вправду не
дура она вовсе. Только вот кто?

        x x x

     - Нет, вы мне, Сигизмунд Борисович, так объясните: где
этот  Обводный  относительно  Охты  находится?   Я  так  не
понимаю...   Что  значит  -  фанерный  комбинат?  Как  туда
добираться-то? Транспорт там какой-нибудь ходит?
     Боец    Федор,    недоумевая,    водил    пальцем   по
маловразумительным  картам  в   справочнике  "Петербург  На
Столе-95".  Карты  были,  вроде,  подробные,  с  улицами  и
переулками,  но разрозненные. Установить необходимую Федору
связь между искомым объектом и  Среднеохтенским проспектом,
где   непосредственно  проживал  боец   Федор,   никак   не
удавалось.
     Федор проживал на  Охте.  И  все  маршруты прокладывал
непосредственно  от   Охты.   Не  умел  иначе.   Вследствие
конкретности мышления.
     Слово  "Охта",   повторяемое  Федором  на   все  лады,
выводило Сигизмунда из  себя.  Они  сидели  в  офисе  фирмы
"Морена" неподалеку от  Сенной.  Пушка  недавно  возвестила
полдень.  Близился обеденный перерыв. Людмила Сергеевна уже
налаживалась  включить   филлипсовскую  кофеварку   -   дар
Сигизмунда фирме.
     Светочка сидела у окна -  корпела над отчетом.  Иногда
отрывалась от  бумаг и,  глядя в  пустоту,  слегка шевелила
губами. Потом снова утыкалась в отчет.
     Людмила Сергеевна махнула рукой.
     - Да  оставьте вы  этот фанерный комбинат!  Не путайте
Федора,   Сигизмунд  Борисович.   Не   найдет  он  фанерный
комбинат.  Вы  лучше ему  от  "Фрунзенского" объясните.  От
универмага.
     - От какого универмага?  - изумился Федор. Боец хорошо
ориентировался во  всех  торговых точках города.  А  тут  -
новость!
     - От сгоревшего, - пояснила Людмила Сергеевна.
     - Чего?
     - Ну  универмаг,   сгоревший,   на  углу  Обводного  и
Московского... Полукругом... В лесах стоит...
     Сигизмунд молча слушал их диалог. Смотрел на Федора. И
буквально тонул в  ощущении собственной устарелости.  Новое
поколение  не   знает  универмага  "Фрунзенский".   Оно   и
легендарного командарма Фрунзе не знает.  Оно выбрало пепси
и на том успокоилось.
     А   вон   Сигизмунд   командарма  знает.   Его   враги
заоперировали.  Поколению  Сигизмунда  командарма крепко  в
голову вбили. И это мистически роднит Сигизмунда с Людмилой
Сергеевной.
     С   другой   стороны,   Людмила  Сергеевна  не   знает
"Сайгона".  Да и Федор "Сайгона" не знает. Блин, до чего же
я одинок!
     - Светка!  - окликнул Сигизмунд ни с того ни с сего. -
Ты в "Сайгоне" бывала?
     - Что? - не поняла Светочка.
     - Да ничего, не отвлекайся. Это я так.
     Так когда же сгорел "Фрунзенский"? Тому уж лет десять,
наверное.    Боец    Федор    был    тогда   несознательным
одиннадцатилетним хулиганом.  Светка,  небось, топталась на
дискотеках. Людмила Сергеевна шла на "Ветерана Труда". Жаль
- не   дошла.   Десять   лет,   м-да...   Помнится,   горел
"Фрунзенский"   аккурат   в   разгар   "Интенсификации-90".
Вспомнить бы еще, что это такое...
     - В общем так,  Федор.  Садишься на метро.  Есть там у
вас, на Охте, какое-никакое метро?
     Федор обиделся.
     - У нас хорошее метро.
     - Вот,  - одобрил Сигизмунд. - Садишься. Как там оно у
вас называется? "Площадь Брежнева"?
     - Да   ну   вас,   Сигизмунд  Борисович...   -   Федор
разобиделся еще больше. - "Красногвардейская".
     - Неважно. Главное - до станции "Фрунзенская" доехать.
Доедешь, боец?
     Боец сказал, что доедет.
     Людмила Сергеевна пошла набирать воду для кофе.
     Сигизмунд    продолжал,    постукивая    пальцем    по
бесполезному справочнику:
     - От "Фрунзенской" иди до моста. Налево садик увидишь.
     Федор  закивал.  Стало быть,  знает садик.  Пиво  там,
небось, пил.
     - В садике том театр помещается.
     - А то я не знаю!  - не выдержал Федор. Умел Сигизмунд
его доцарапать.  А зачем доцарапывал - того Сигизмунд и сам
не знал.  Может,  за морпеховскую таблетку отомстить желал.
Неосознанно. Это все комплексы.
     - Так вот,  Федор,  ты  в  сторону садика не ходи.  Ты
прямо  в  противоположную сторону  иди.  Понял?  Там  минут
десять ходу. Тебе - минут семь. Светке, если на каблуках, -
пятнадцать.
     - Ясно,  -  сказал  Федор.  Сигизмунд видел,  что  ему
действительно ясно.
     - Кстати,  Федор, - спохватился Сигизмунд, - сколько я
тебе за лекарство должен?
     - Обижаете, Сигизмунд Борисович.
     Сигизмунд увидел,  что  Светка с  интересом смотрит на
них. И пояснил - специально для Светки:
     - Таблетка  морпеховская,   лечит  от  всех  болезней.
Чугунная.   В  ней  электроники  видимо-невидимо.  Сидит  в
организме,  вибрирует и  через  то  целит.  Морпехи  почему
Саддама Хусейна побили?  Они все с  такой таблеткой в атаку
бегали.
     - У нас тоже такие сейчас продаются, - со знанием дела
сказала. - Говорят, от импотенции здорово помогает.
     Уела.
     - Ты работай, не отвлекайся, - осадил ее Сигизмунд.
     Федор  хохотнул.  Он  всегда так  мужественно бугрился
пятнистыми штанами, что язвительную светочкину выходку даже
и не подумал принять всерьез.
     Задание у  Федора было заурядное:  надлежало вытеснить
противника - на этот раз в виде рыжих домовых муравьев - из
кухни.  Специфика поручения заключалась в  том,  что  кухня
принадлежала  Устюжскому   подворью   Спасо-Преображенского
монастыря.  Фирма "Морена" не должна ударить лицом в  грязь
перед  представителями Церкви.  Сигизмунд особо  подчеркнул
это в напутственной речи бойцу.
     Договариваясь   по   телефону   с   отцом   Никодимом,
Сигизмунд,  раздухарившись,  дал аж трехлетнюю гарантию. Уж
больно  сомневался  подозрительный батюшка.  Уж  больно  не
доверял. Во! Знай наших. Фирма "Морена" веников не вяжет.
     Вернулась Людмила Сергеевна.  Выпили кофе  с  домашней
ватрушкой.
     Потом  Людмила  Сергеевна  поехала  домой  -  клиентов
обзванивать. Боец Федор отбыл на задание.

        x x x

     Минут  пятнадцать Сигизмунд гонял на  компьютере шары.
Светка, не поднимая головы, писала. Авторучкой скрипела.
     Сигизмунд соскучился. В глазах зарябило. От компьютера
- он   это   остро   ощущал  -   исходили  какие-то   особо
злокозненные оглупляющие лучи. Выключил.
     Подобрался  к  Светке  сзади  и  засунул  руки  ей  за
шиворот.
     - Отстань, - сказала Светочка.
     - Дуешься?
     - Не дуюсь. Отстань, некогда.
     - Ну, ну, - пробормотал Сигизмунд и проник пальцами за
жесткое кружево бюстгалтера.
     - Иди лучше и купи мне тампакс, - сказала Светочка, не
поднимая головы.
     - А,  - протянул Сигизмунд. Убрал руки. Не больно-то и
хотелось. Он больше так, для приличия.
     Нет,  Светочка очень ничего.  И,  кстати,  добрая.  Но
скучноватая.
     Есть  еще  актерка Аська.  Из  того  самого театра,  в
садике,  на Обводном. Аська тощая, как пацан, ребра торчат.
Волосы  стрижет почти  наголо  и  красит притом в  безумный
оранжевый цвет.  Это ей,  кстати,  идет. На аськином лице -
изможденном  лице  освенцимского  подростка  -   горят  два
огромных глаза.  И  все  тонет  в  ослепительном свете этих
глаз. Сигизмунд так толком и не разобрал, какого они цвета.
Может быть,  потому, что при дневном свете практически и не
виделись.
     К Аське он ходил, когда ему хотелось странного. Сейчас
Аська рухнула в  очередной роман,  и  гореть ей на незримом
огне еще самое малое неделю.  На  памяти Сигизмунда это был
уже  пятый  или  шестой роман.  Шла  Аська  по  жизни,  как
автомобиль по ул.Желябова -  из одной ухабины в другую,  из
одной колдобины да в соседнюю.
     И горела, горела на незримом огне...
     Представил себе Аську -  какой она будет на  следующей
неделе, когда отгорит. Опаленная будет.
     Опаленная Аська бывала еще покруче, чем горящая.
     Но  вот странное дело -  и  Аськи Сигизмунду сейчас не
хотелось.
     Невольно  начал   свою   юродивую  с   другими  бабами
сравнивать.
     Аська  -  да,  Аська странная.  Но  аськина странность
понятная.  Ничего в ней из ряда вон такого нет.  Девкина же
странность... странная. Иначе и не скажешь.
     Светочка -  та просто пресная.  Хотя хорошенькая. И на
мордашку,  и так.  А вот девка не пресная.  Хотя рожа у нее
тупая и ресницы белесые. Ужас.
     Наталья? Ой нет, не надо.
     Чем  девка  в  первую очередь прославилась?  Тем,  что
пробудила в  нем,  Сигизмунде,  какие-то совершенно забытые
чувства.  То,  с  чем расстался лет двадцать назад.  Журнал
порнушный показать ей постеснялся -  с ума сойти. За сиськи
случайно хватанул - и поплыл.
     Сейчас вон Светочку ухватил -  и ничего. И с Аськой не
смущался,  когда втроем с  ней  и  еще какой-то  безымянной
подружкой кувыркались.
     Он снова наклонился над Светкой. Легонько куснул ее за
ухо.
     - Ну, я пошел, - сказал он. - Закроешь.
     - Ага, - сказала Светка, не поворачиваясь. - Пока.
     - Если что, звони. Я буду дома.
     Он вышел из офиса. Было три часа дня.

        x x x

     Неистовое торжище на Сенной было в самом разгаре.
     Неожиданно по  одному углу  площади,  где  кучковались
бабки,  прокатилась волна беспокойства.  То одна, то другая
взвизгивала,  вскрикивала,  принималась браниться. Влекомый
праздным любопытством, Сигизмунд сунулся посмотреть - в чем
дело. Ему охотно показали.
     Собственно, эта демонстрация и вызывала крики-визги.
     Демонстрацию   производила    кошка.    Кошка    серая
помойно-бачечная.  Она бродила по  торжищу с  торжественным
видом  и,  переходя  от  человека к  человеку,  предъявляла
убиенную крысу.  Чешуйчатый хвост трупа свисал до асфальта.
Кошка страшно гордилась своей победой и требовала, чтобы ее
хвалили.
     Сигизмунд как профессионал оценил вклад кошки в  общее
дело борьбы с паразитами. Коллега, блин.
     Внезапно он остановился.  Резко,  будто его окликнули.
Развернулся,  разом забыв о кошке,  о Светочке - вообще обо
всем.
     Он вдруг понял, что ему смертельно хочется домой.

        x x x

     Дома Сигизмунда ждал кобель. Прыгал, норовил лизнуть в
лицо,  раздеваться мешал. Когда Сигизмунд повесил куртку на
крючок,  начал  челночные рейсы  от  Сигизмунда к  девке  и
обратно. Радостью делился.
     Сигизмунд не  спеша разулся,  потрепал кобеля за уши и
заглянул в "девкину" комнату.
     А  там  было  нехорошо.  И  радость,  и  нетерпение  -
странное,  если  задуматься -  разом сменились тревогой.  И
тревога эта оказалась сильнее, чем Сигизмунд ожидал.
     Когда Сигизмунд вошел,  девка повернулась к нему.  Она
лежала на тахте, накрывшись одеялом. Более мутноглазая, чем
обычно. И лицо красное.
     Этого еще не хватало.  Болеть собралась,  что ли?  Сам
Сигизмунд  с  чувством,  с  толком  болел  в  последний раз
восьмиклассником.  Потом не  до  того стало.  То учеба,  то
работа.  На работе, пока профсоюзный стаж не выбран, вообще
болеть смысла не было -  платили гроши.  Потом стаж набрал,
но  привычка не  болеть осталась.  Да и  отшибала советская
бесплатная медицина всякую охоту хворостям предаваться.
     Градусника - и то в доме не водилось. Наталья забрала.
     Впрочем,   без  всякого  градусника  было  видно,  что
температура у девки нешуточная. Под сорок.
     В  детстве  Сигизмунда  лечила  старенькая  участковая
докторша.  Она потом уехала к  внукам в Израиль.  Мальчиком
Сигизмунда,  помнится,  завораживали руки докторши - худые,
гладкие, в желтых пятнах. С ней было связано теплое молоко,
подслащенное  медом,  успокаивающие  горчичники,  шерстяные
носки.  Она  никогда не  заставляла носить кусачие шарфы  -
обвязывала горло  носовым платочком,  говорила,  что  этого
достаточно.  Никогда  не  прописывала таблеток.  Никогда не
рекомендовала полоскать горло содой.  С  ней  было  уютно и
сладко болеть.
     Эта докторша никогда не  сбивала температуру,  пока та
не   поднималась  выше  тридцати  девяти.   Говорила,   что
организму  положено  бороться.  Раз  температура -  значит,
организм борется.
     Но  у  девки жар подползал к  той отметке,  когда даже
старозаветная докторша, не глядя, дала бы аспирин.
     Грипп у девки,  что ли?  В городе в конце ноября,  как
водится,  бушевала очередная эпидемия.  Сам Сигизмунд,  как
истинный житель Санкт-Петербурга,  на  эпидемию привычно не
обращал внимания,  невзирая на предсказываемые ужасы -  ими
щедро сыпали люди в белых халатах, попадая в теленовости.
     Сигизмунд поглядел на  томящуюся в  температуре девку.
Скользнуло беспокойство.  А  что,  если  она  и  впрямь  из
таежного тупика?  Притащила с собой какую-нибудь туляремию.
Или  эболу.   Или  же  напротив,   произрастая  в   таежной
стерильности,  реагирует теперь на  банальный грипп как  на
какую-нибудь чуму? Это тоже может быть.
     Побродил по квартире, помаялся. Телевизор включил. Тут
же  с  отвращением выключил.  Кобель  запрыгнул  на  тахту,
улегся у  девки в ногах.  Обычно он за Сигизмундом по всему
дому таскался. А тут таскаться не пожелал.
     Сигизмунд  заглянул  к   девке  в  комнату.   Юродивой
становилось все хуже.  Когда Сигизмунд наклонился,  на него
жаром пахнуло. И нездоровьем.
     Сигизмунда  девка   не   замечала.   Бормотала  что-то
беспрерывно, головой мотала.
     Сигизмунд  кобеля  согнал.  Подушку  девке  попробовал
поправить. Надо же за больной ухаживать.
     Она вдруг в его руку вцепилась. Пальцы оказались очень
сильные и горячие, как печка. Проговорила что-то убежденно.
И вроде как "Вавилой" его назвала.
     Пить ей дать,  что ли?  Что там старозаветная докторша
советовала?  Больше пить кислого.  Витамин С, то, се... Чая
холодного с лимоном.
     Пошел на кухню,  сделал чая холодного с лимоном. Много
заготовил.
     Дал  девке.  Она  полкружки выхлебала,  больше пить не
смогла - устала. Кобель под шумок опять на тахту забрался.
     Дело-то  оборачивается  хреново.   Эдак  и   загнуться
юродивая может.  Это  очень даже нежелательно.  Это по  ста
сорока девяти причинам нежелательно.  И наипервейшая -  что
он,  Сигизмунд,  с трупом-то делать будет? Что он ментам-то
скажет?
     Мол,  нашел ее  у  себя  в  гараже,  мол,  сперва вам,
ментам,  сдать хотел,  но  после обнаружил на  ней  полкило
золота и  у  себя поселил.  Мол,  нигде она  не  прописана,
пашпорта не  имеет,  по-нашему  не  говорит.  Из  всего  ее
лопотания только одно и понял -  что-то такое с ней на Охте
стряслось. И ВСЁ!
     Посадят  вас,  Сигизмунд Борисович.  Даже  посодют.  И
правильно  сделают.  Вы  бы  на  месте  следаков  да  судей
поступили бы  точно  так  же.  Потому как  самое дорогое на
свете - это глупость. А еще - наказаний без вины не бывает.
     Тут  из  полумрака  вновь  выползла  ухмыляющаяся рожа
охтинского изверга.  Сигизмунд аж застонал. Рожа, помаячив,
нехотя растаяла.
     Девка снова позвала: "Вавила!"
     - Здеся я,  - мрачно отозвался Сигизмунд. И дал ей еще
холодного чаю. С лимоном.
     ...Да нет,  не то даже проблемно,  куда труп девать. В
конце концов,  отвезет на машине за город и закопает.  Если
ее никто искать не будет, то и не найдут.
     Господи,  что за грязный мудак!  Не в том же дело, что
труп девать некуда...
     Сигизмунд поглядел на девку -  как она?  Вроде,  жива.
Только тише  бубнить стала.  Совсем ей  худо.  Даже  Вавилу
звать забыла.  Кто он ей, этот Вавила? Набить бы ему морду.
Отпустил гулять одну - и вот...
     Да и  вы,  Сигизмунд Борисович,  хороши.  Нашли свет в
окошке - юродивая. Дура Вавиловна. Мерси.
     Сигизмунд встал и  пошел в  свою комнату.  Не  зажигая
света,  набрал  номер  Людмилы Сергеевны -  посоветоваться.
Людмила Сергеевна хорошо такие вещи знает.
     Но ее не было дома.
     Сигизмунд положил трубку.  Посидел немного в  темноте,
бессмысленно глядя в  стену.  На  стене расползалось желтое
пятно от фонаря, светившего на улице.
     Кому еще позвонить?  Матери? Исключено. Наталье? Лучше
не звонить.  Он,  правда,  не прослушивал автоответчик,  но
догадывается.
     Аське?  Та, если не в загуле, охотно поможет, прибежит
хоть в  два часа ночи -  отзывчивая.  Но объяснять ей долго
придется. Аська любопытная.
     Снял трубку,  повертел в руках. Да нет, профессионалам
звонить надо.  Если не бабам,  то профессионалам. Кто у нас
отношение к медицине имеет?  Боец Федор с его общевойсковой
таблеткой:  это от головы,  а  это от живота.  Отпадает.  У
девки хворь серьезная, НАТОвскими средствами не осилишь.
     В  комнату,  стуча  когтями,  вошел  пес.  Сел,  начал
беспечно чесаться.
     Мурру надо звонить. Мурр на "скорой" когда-то работал.
Может, не позабыл еще, как ближних целить.
     Кроме того,  Мурр  живет неподалеку.  Может прийти.  В
конце концов,  Сигизмунд не совсем для него левый. В чем-то
даже меценат. Жаль, не во всем.
     Набрал  номер.   Долго  никто  не   подходил.   Звонок
терпеливо    буравил    бесконечный   коридор    гигантской
коммуналки. Наконец недовольный женский голос осведомился:
     - Кого надо?
     - Олега Викторовича, - мрачно сказал Сигизмунд. Он был
уверен, что Мурра не окажется дома.
     Там   безмолвно  брякнули  трубку  возле   телефона  и
ушаркали.  Прошло  еще  долгое  время.  Сигизмунд терпеливо
ждал.  В трубку проникали звуки активной жизнедеятельности.
Кто-то ходил,  кто-то говорил,  вроде,  грохнули кастрюлей.
Потом кто-то поднял трубку и спросил: "Кого надо?"
     Сигизмунд   терпеливо   повторил,   что   надо   Олега
Викторовича.  Трубку  снова  грохнули  и  огласили  коридор
неприятным кошачьим воплем:
     - Мурр, твою мать, плетешься, как..!
     Дома, подумал Сигизмунд.
     Чуть задыхающийся,  вибрирующий,  интимный голос Мурра
проговорил:
     - Я слушаю.
     - Это  Сигизмунд.  Тут  такое дело...  У  меня человек
умирает.
     Сигизмунд брякнул это,  и  тут ему стало по-настоящему
жутко. Ведь и вправду - умирает.
     А умрет девка -  и вместе с ней умрет тайна.  Чудо.  А
чудо дается один раз в жизни. Больше чудес не будет.
     - От чего умирает? - осведомился Мурр.
     - Вроде, грипп.
     - Температура какая? - спросил Мурр деловито.
     - Градусника нет. Большая.
     - Сейчас приду, - кратко сказал Мурр и положил трубку.
     Сигизмунду сразу  стало легче.  Зажег в  комнате свет.
Покурил.  Выпил холодного чаю  с  лимоном.  И  тут в  дверь
позвонил Мурр.
     Был собран.  Встревожен.  И  -  это Сигизмунд оценил -
исключительно умело прятал любопытство.
     В одних носках прошел в ванную и тщательно вымыл руки.
Это   произвело  впечатление.   В   последний  раз  доктор,
пришедший по вызову, мыл руки в отроческие годы Сигизмунда.
Потом доктора мыть руки перестали.
     Мурр был серьезен и  старозаветен.  Да,  это произвело
впечатление. Сильное.
     Сигизмунд после этого сразу уверовал в  то,  что  Мурр
девку спасет.
     Вытерев руки, Мурр безмолвно и вопросительно уставился
на Сигизмунда.
     - Только  вот  что...   -   сказал  Сигизмунд.  -  Она
по-русски не говорит.
     - Неважно, - мягко сказал Мурр.
     Они зашли в  "девкину" комнату.  В  углу тускло горела
маленькая настольная лампа, поставленная на пол.
     Сигизмунд поймал себя на том, что немного трусит - как
его юродивая Мурру понравится.  Но Мурр и здесь умело скрыл
свои чувства. Вынул из кармана градусник, встряхнул. Поднес
к лампе, проверил. Еще раз встряхнул.
     Сунул девке под мышку. Прижал ее руку.
     Девка метнулась, потребовала Вавилу.
     - Здесь  Вавила,  -  сказал Мурр  низким,  вибрирующим
голосом. Девка удивительным образом успокоилась.
     Они  посидели некоторое время в  неподвижности.  Потом
Мурр вынул градусник и  посмотрел его под лампой.  Тридцать
девять. С лишним.
     Мурр поднял на Сигизмунда глаза и спросил:
     - Водка есть?
     Водки не было.
     - А уксус?
     Уксуса не было тоже.
     За  всем  этим  Сигизмунд  был  отправлен в  ближайший
супермаркет. Доставил.
     Когда  вернулся,  Мурр  доложил,  что  девке стало еще
хуже.   Мурр  заметно  беспокоился.   Глаза  косить  стали,
расползлись в разные стороны из-под очков.
     - "Скорую" вызывай,  -  велел Мурр.  - Быстро. Гаснет,
как свеча.
     И снова у Сигизмунда сердце бухнуло в пятки.
     Пошел  к  телефону.  Мурр,  бесшумно ступая в  носках,
двинулся следом. По дороге учил:
     - Скажи им,  что  тридцать лет.  Без  сознания.  Тогда
приедут быстро.
     Сигизмунд соврал, как советовали.
     Положил трубку.
     Мурр сказал:
     - Когда приедут,  я сам с ними поговорю. Я на "скорой"
работал. У тебя деньги есть?
     Сигизмунд  полез  в  ящик  стола.   вытащил  несколько
десятитысячных.
     - Стоху бы надо приготовить, - сказал Мурр.- На всякий
случай.
     - Да,  Мурр,  -  сказал Сигизмунд. - Тут такое дело...
Девка эта без документов. Потеряла.
     Мурр   покосил  на   Сигизмунда  глазом  и   деликатно
осведомился:
     - Системная?
     Тоже заметил.
     - Вроде, да.
     - Понятно, - сказал Мурр.
     "Скорая" явилась через полчаса.  Медикус снял  вязаную
шапочку,  обнаружив  коротко  стриженые  волосы  морковного
цвета.     Поздоровался.    Явил    прямоугольную    улыбку
вермахтовского  ефрейтора.   Ресницы  рыжие,  брови  рыжие.
Вообще весь рыжий. Истинный ариец.
     За   арийцем  втиснулась  тихая  дева.   Явно  была  у
ефрейтора на подхвате.
     Оттеснив Сигизмунда, вперед хозяйски вышел Мурр. Резко
дал  понять  медикусу,   что  и   сам  он,   Мурр,   крутой
профессионал. Спас немало жизней. Когда-то.
     Сигизмунд сразу почувствовал себя лишним.
     Вермахтовский ефрейтор отнесся к  Мурру  настороженно.
Углядел в  его  выступлениях подрыв авторитета.  Дал  Мурру
понять, что он, Мурр, устарел.
     Деваха-фельдшер сонно смотрела на двух распетушившихся
эскулапов. Ждала, пока можно будет приступать к делу.
     Тихо спросила Сигизмунда:
     - Где больной?
     - Больная, - поправил Сигизмунд.
     Она  глянула  на  листочек,   прикрепленный  к   синей
потрепанной папке с бумагами.
     - Записано "м" - "мужчина".
     - Понимаете... Тут такое дело... - завел Сигизмунд.
     Рыжий  мгновенно  повернулся к  Сигизмунду.  Въехал  с
полуоборота.
     - Пойдемте.
     Они зашли в комнату,  где угасала девка. Рыжий махнул,
чтобы  зажгли свет.  Согнал кобеля.  Кобель учуял  в  рыжем
что-то, принялся виться. Сигизмунд запер его на кухне.
     Рыжий  осмотрел  девку.  Мурр  предъявил  градусник  с
несбитой температурой.  Дескать,  вот. Рыжий мельком глянул
на градусник, перевел взгляд на Сигизмунда.
     - Она вам кто?
     - Знакомая, - сказал Сигизмунд растерянно.
     - Прописка есть?
     - Нет.
     - Гражданка России?
     - Думаю, нет. У нее и паспорта нет.
     Рыжий шевельнул желтой бровью.
     - По-русски не говорит?
     - Нет.
     - Ну,  ребята...  Не гражданка России,  без страхового
полиса, без консульства...
     - Сколько? - прямо спросил Сигизмунд.
     Рыжий,  помявшись, запросил сто. Поскольку Сигизмунд и
собирался заплатить сто, то в цене сошлись мгновенно.
     Рыжий сделал девке укол в бессильную руку.
     - Гляди, у нее оспа не привита, - сказал рыжий Мурру.
     Мурр  подошел,  посмотрел.  На  всякий случай осмотрел
другое плечо. Чисто.
     Сигизмунд сказал:
     - Она из Северной Норвегии.  Там уже сто лет назад как
оспу не прививают.
     Оба эскулапа не обратили на него никакого внимания.
     - Тройной надо бы сделать,  - сведуще обратился Мурр к
рыжему.
     Рыжий лучше Мурра знал,  что  надо бы  сделать.  Отдал
распоряжение фершалице.  Тихая  деваха споро  вколола девке
анальгин  с  димедролом.  Мурр  крутился,  заглядывал через
плечо,  авторитетно советовал,  ссылаясь  на  свой  богатый
фельдшерский опыт, что, мол, с папаверином надо.
     Сигизмунд спросил:
     - И это все?
     - Ну... - протяжно произнес рыжий. - В принципе...
     - Вылечить ее можно? - прямо спросил Сигизмунд.
     - Ну... - еще раз сказал рыжий.
     Сигизмунд добыл еще пятьдесят тысяч.
     - Можно  капельницу  поставить,  -  сообщил  рыжий.  -
Глюкозу с витамином С.  И с другими...  э...  снадобьями. У
меня есть. Только они... ну, не государственные. Понимаете?
В  принципе,  это  ее  поднимет на  ноги,  вашу знакомую из
Норвегии.
     - Ставьте,  - сказал Сигизмунд. Все оборачивалось даже
лучше, чем он предполагал.
     Мурр вышел покурить. Мурр был очень недоволен.
     Тихая  деваха  приготовила капельницу.  Девке  в  вену
вошла игла.  Юродивая, похоже, мало что соображала. Еще раз
помянула Вавилу. Жалобно так.
     Рыжий присел на  краешек тахты -  посмотреть,  все  ли
ладно с капельницей.  В кухне бессильно бесновался запертый
кобель. Его, кобеля, участия в событиях лишили!
     Минуты через три девка пошла розовыми пятнами.  Губы у
нее распухли, вид сделался совсем жалкий.
     - Ой, - сказала фершалица.
     - Аллергия,   -   проговорил  рыжий.  -  А  на  что  -
непонятно. Может, на витамины?
     И матерно выругался себе под нос.
     Пахнущий дешевым табаком Мурр вернулся и подтвердил: и
у  него,  Мурра,  был  редкий случай аллергической реакции.
Отторгал больной все и вся. Так и кончился...
     Рыжий  отрывисто,   как  на  поле  боя,  сказал  своей
фершалице:
     - Давай туда  же  преднизолон!  Шестьдесят миллиграмм.
Только БЫСТРО! ОЧЕНЬ!
     Фершалица   запустила   в   капельницу  еще   чего-то.
Сигизмунду стало страшно.  Коктейля в девку намешали. А это
его, сигизмундова, девка. Свою бы завели да мучили.
     Спустя  немногое время  пятна  стали  исчезать.  Девке
резко полегчало.
     - Выкарабкается, - уверенно молвил Мурр.
     - Помолчите, - угрюмо буркнул рыжий.
     Девка очухалась.  В ужасе уставилась на капельницу. На
эскулапов глазами повела. Рванулась к рыжему. Родственное в
нем что-то почуяла,  не иначе.  Конечно,  общая нордическая
белесость рыжего с  девкой мистически роднила.  Но все-таки
обидно - что она к нему потянулась, а не к Сигизмунду.
     - Оп-паньки,  -  сказал Мурр. - Гляди ты, вкус к жизни
почуяла.
     Рыжий ефрейтор хмыкнул с довольным видом.  Хотя девка,
тем более хворая, выглядела страшненько.
     Рыжий отправился с  Сигизмундом на кухню -  записывать
данные о больном.  Записали на Сигизмунда.  Мужчина, житель
СПб, 36 лет, высокая температура, был без сознания и т.д.
     - А  как  я  без  сознания  дверь  открыл?  -  спросил
Сигизмунд глупо.
     Рыжий поднял на него глаза. Голубые.
     - Я вас умоляю,  -  сказал он. - А как вы без сознания
"скорую" по телефону вызывали? И вообще, почему "скорую", а
не  "неотложную"?  Мы  всякими  высокими  температурами  не
занимаемся.   Вот   ножевое   там,   автомобильная  авария,
огнестрельное... пожалуйста.
     На   это   Сигизмунд   не   нашелся,   что   ответить.
"Вермахтовец" накарябал  неразборчивым медицинским почерком
в  своем листе,  велел Сигизмунду надзирать за капельницей.
Обещал через два часа заглянуть.
     Кликнул фершалицу.  Хлопнула дверь.  Вскоре под  окном
завелся   дизельный   мотор    новенького   оранжево-белого
"Форд-транзита". "Скорая" отбыла.
     Мурр слегка поправил капельницу,  хотя там  все было в
порядке,  подержал руку над девкиным лбом -  экстрасенсорно
подпитал.
     - Спит, - сказал он деловито.
     - Они ей димедрол вкололи,  -  отозвался Сигизмунд.  -
Мурр, хочешь водки?
     Мурр  водки  хотел.  Мурр  водки  давно не  пил.  Мурр
обругал   ту   водку,    которую   Сигизмунд   вытащил   из
холодильника. Говенная водка.
     - На компрессы же брал,  - обиделся Сигизмунд, вертя в
руках "Смоленскую рощу" (клялся ведь не прикасаться!) - Что
ее, "Смирновым" растирать?..
     Мурр махнул рукой и неожиданно повеселел. Будто заботы
сбросил волевым усилием.
     - А! Наливай!
     Нашелся  хлеб.   Старое   копченое  сало,   забытое  в
морозильнике,   неожиданно  явило   вкусовые   достоинства.
Словом,  неплохо сели.  Первая прошла трудно. Очень трудно.
Сморщились,  передернулись, покряхтели. Есть такое короткое
слово - "надо!" Вторая прошла легче.
     Мурр спросил:
     - Гитара еще осталась?
     Гитара имелась в  закрытой комнате.  В  "гостиной".  В
кавычках,  потому что гостей для такой гостиной давно уже к
Сигизмунду не ходило. К нему только вот Федор ходил, да еще
Мурр нахаживал - изредка.
     Сходили за гитарой. По пути проведали девку. Та лежала
смирно. По капле вцеживалась в нее живительная влага.
     Пропустили  третью.   Мурр   заглотнул  водку,   держа
стопарик зубами и  не прекращая настраивать гитару.  Гитара
была пыльная,  к ней давно не прикасались.  Мурр обтер пыль
рукавом своего длинного уютного зеленого свитера.
     - "Пса", - жадно попросил Сигизмунд.
     Мурр строго глянул сквозь падающую на глаза челку.
     - Эта песня называется "Сказка любви",  - мягким тоном
пояснил он.
     И запел.
     Запел  тихо.   Мурровский  голос  заполнил  полутемную
кухню.  Ровно кухню, не больше, не меньше. Мурру дай волю -
заполнит  квартиру.   Может  дом   заполнить.   В   этом  и
заключалось волшебство.

     Мой путь был долог,  как мир,  И  пошел со мной только
рыжий пес.  Мой  путь был тяжек,  как стыд,  Пыльною тропой
ветер меня нес В поисках любви...

     Посередине песни Мурр забыл слова.  Такое с  ним  тоже
случалось.    Сигизмунд   ждал.    Мурр    трогал   струны,
импровизировал,  еще пил водку.  Наконец маэстро вспомнил и
повел дальше.
     Кобель,  мистическим образом соотнесший себя с  дивным
рыжим псом,  улегся мордой Мурру на ногу.  Время от времени
умильно  посматривал на  него  снизу  вверх  выразительными
карими глазами. Сала, подлец, хотел.

     Ты  пришел за  мной.  Я  теперь твоя.  Вел тебя тропой
мрака и огня,  Свет в ночи разгоняя звезд Он - любовь, этот
рыжий пес...

     Мурр  закончил  петь,   аккуратно  отложил  в  сторону
плохонькую гитару и встал.
     - Пойду посмотрю как там девушка, - произнес он тем же
глубоким голосом, каким только что пел.
     И  ушел  в  комнату.   Вскоре  вернулся.  Поглядел  на
Сигизмунда. Предложил:
     - Давай я еще за водкой схожу.
     - Давай.
     Мурр надел куртку, пошарил в карманах, вынул деньги и,
пересчитав, сказал:
     - Так. У меня есть пять тысяч.
     Сигизмунд  добавил  еще   двадцать.   Попросил  купить
хорошей. Чтобы сладко рыгалось.
     Мурр взял деньги и ушел.
     Сигизмунд вернулся на кухню,  взял гитару и,  отчаянно
смущаясь,  попытался пропеть куплетик.  На  шести  "блатных
аккордах" можно петь только советских бардов. И то не всех.
     Ладно,  надо  бы  посмотреть,  как  там  наша юродивая
страдалица.
     Девка спала. Капельница капала. В шкафу висело полкило
золота.  Со  свастиками.  А  далеко-далеко,  среди  смуглых
рижских сосен,  бородатые дядья  мыли  янтарь...  Сигизмунд
постоял-постоял, затем вышел, тихо притворив дверь.
     "Сказки  Северных  морей".   Балет  в  трех  частях  с
прологом и эпилогом.  Часть первая: "Спятивший Морж". Часть
вторая:  "Спятивший  Морж  наносит  ответный  удар".  Часть
третья: "Ворвань".
     Звонок в  дверь.  Ввалились одновременно Мурр и рыжий.
Встретились у  парадной.  Несли не только водку,  но и  три
бутылки   "Балтики"  -   Сигизмунд  с   содроганием  увидел
шестерку, терпеть не мог портер - и большой пакет чипсов. С
луком и перцем.
     Коллеги успели найти  общий  язык  и  увлеченно сыпали
медицинскими   терминами,    именами   каких-то   неведомых
лукичей-кузьмичей и  иных  деятелей бесплатной и  страховой
медицины.
     Мурр был строг с рыжим.  Мурр подчеркивал свой возраст
и   опыт.   Рыжий  был   развязен  с   Мурром.   Рыжий  был
практикующий,  а  Мурр нет.  И  плевал рыжий на  мурровский
опыт. Да и на возраст тоже.
     Девахи-фершалицы  с   рыжим  не   было.   Герр  доктор
объяснил,  что отправил ее на легкий вызов самостоятельно -
справится.  Битого пьянчугу из отделения в больницу отвезти
- невелика медицинская трудность. Заедет минут через сорок,
заберет герра доктора.
     Пошли на кухню,  поставили тару и чипсы на стол.  Мурр
приник  к  гитаре.  Рыжий  ефрейтор  отправился проведывать
больную.
     Больная была  в  порядке.  Насколько это  возможно для
полоумной девки с  аллергиями,  температурой и  непонятным,
остро протекающим инфекционным заболеванием.
     Рыжий  вернулся  на  кухню,  потирая  морозные ладони.
Улыбнулся своей прямоугольной людоедской улыбкой. Освежился
пивком. Для разгона.
     Мурр  тоже  освежился  пивком.  Сигизмунд свернул  шею
водочной бутылке. Догнался.
     Рыжий  с  Мурром  тоже  не  остались в  стороне.  Мурр
заметно окосел.  Рыжий, как и подобает несгибаемому солдату
вермахта,   держался  на   диво  прямо.   Сигизмунду  остро
захотелось  наградить  его  железным  крестом.   С   такими
ребятами мы выиграем войну!.. Сигизмунд понял, что его тоже
повело.
     Медикусы  тешились  светской  беседой.   Беседа   была
изысканной,  общество - приятным, водочка теперь шла легко,
больная за стенкой вроде бы поправлялась.
     ...А вот бригада рыжего получила новый экипаж.  Свежую
"фордяру"  отстегнули,  представляете?  Та  самая,  которая
сейчас по вызову уехала. Ну, Мурр ее видел.
     Да,   Мурр  ее  видел.   Знатная  "фордяра".   В  его,
мурровские,  времена на  таких гробах катались -  на  каких
Глеб  Жеглов Шарапова выручал.  По-доброму позавидовал Мурр
тем, кто пришел ему на смену.
     ...И  отправилась дивная "фордяра" в  свой первый рейс
по Северной Пальмире.  Ехать - одно удовольствие. Водила аж
пел от счастья.
     ...А вот у Мурра был водила -  он частушки неприличные
пел. Как надо гнать, например, если баба рожает, так к рулю
нагнется и наяривает:

     Мимо тещиного дома Я  без шуток не  хожу,  То ей хер в
забор просуну, То ей жопу покажу.

     ...И   доехали  они  на   новом  "фордике"  до   места
происшествия.  Где-то  на окраине.  Общественный сортир,  у
сортира трутся  три  гоблина.  Мерзейшие гоблины,  бомжары,
полудатые.  Че  случилось-то?  Те  показывают.  Так и  так,
товарищ их пошел по нужде и того... туда... А оттуда никак.
Орет,  что  больно.  Что двинуться не  может.  Ногу сломал,
наверное.
     Ну, пошли, глянули. В очко фонариком посветили. Точно,
копошится кто-то.  Плачет. Мы ему говорим: "Лезь оттудова".
А  он плачет.  Больно,  говорит.  Пошевелить не могу.  Ногу
сломал, наверное.
     Попросили  повернуться  чуть.   Повернулся.  Посветили
фонариком -  блин горелый,  открытый перелом. Чуть не кости
наружу торчат. Загнется, сукин сын, в говне.
     А   дело   на   Ржевке   было,   почти   за   городом!
Представляете?! Места там глухие, гоблинские.
     Ну, сказали гоблинам, вытаскивайте этого придурка. Как
хотите.  Гоблины засуетились,  закудахтали, к очку полезли.
Добыли. Тот орет, говно с него льется. Театр.
     Водила говорит:  "Вы че?..  Охерели?..  Вы че -  ЭТО в
машину?.." Нам и самим на хрена гоблин в машину. Нам на ней
рожениц возить и других цивилов.
     Послали  гоблинов  тару  искать.  Какую  угодно.  Чтоб
запаковать дружка.  Мол,  так не повезем. На хера нам нужно
говенного гоблина в наш новый "форд".
     Гоблины пошли и  -  дивное диво -  нашли тару.  Из-под
телевизора коробку притащили.  С  помойки какой-то  сперли.
Здоровая коробка. Ну, говорим, гоблин, держись! Сложили его
пополам,  засунули в коробку. Он орет, больно же. Погрузили
в  машину.  Довезли до больницы им.25 Октября,  в  народе -
"Семнадцатой  истребительной",   прямо  в   таре  поставили
посреди приемного покоя и слиняли...
     Из больницы потом по всем "скорым" звонили, спрашивали
- какие это суки такого подкидыша им удружили...
     Тут  Мурр  засомневался.  Как  это  -  без  оформления
сбросили.   И   вообще  где-то  он  такую  историю  слышал.
Знаменитая история.
     Рыжий обиделся.  Выпил еще водки.  Сказал,  что с  ним
лично все это и случилось.
     ...А у Мурра куда круче,  между прочим, было. Вызывает
Мурра перепуганная баба.  Что  дед у  ней помирает.  Прямо,
можно  сказать,  на  ней  помирать  и  начал.  Приезжают  с
напарником,  видят:  лежит на  кровати дед,  борода торчит,
елдак здоровенный торчит строго перпендикулярно,  в потолок
нацелился,  как советский штык на фашистского оккупанта.  А
сердце у  дедушки уже останавливается,  инфаркт надвигается
неумолимо.
     Что случилось-то?  Оказывается,  снял дед эту бабу для
утех.  Решил показать ей,  что есть такое мужчинская стать.
Для того принял сильное средство для поднятия потенции.  Ну
и поднял. Потенцию. Так поднял, что помирает, а потенция не
опускается.  У него от передозняка сердце отказало, а елдак
- безупречно торчит.
     Мурр с напарником от хохота ослабели,  поднять деда не
могут. Тут трагедия, человек от любви помирает, а они ржут,
как придурки...
     ...Рыжий  тоже  лицом  в  грязь не  ударяет.  Времена,
может,  и  изменились,  а  чудаков как было так и  осталось
много. Наездишься по вызовам, насмотришься. Великая страна,
многообразная.
     Приехал раз  рыжий с  бригадой по  вызову.  Нормальный
бомжатник,  мужик  пьяный ползает,  баба  лежит перепившая.
Бабе,  вроде,  плохо. Чтоб в чувство ее привести, рыжий для
начала ей  уши  потер.  Бац!  Одно  ухо  в  руке  осталось.
Оторвалось. Напрочь. Я стою как мудак, опупело гляжу на это
ухо.  А мужик с полу утешает.  А,  говорит,  это ей два дня
назад оторвали, пришили потом - видать, плохо пришили...
     ...А  Сигизмунд пил  водочку,  смешав ее  в  желудке с
нелюбимым портером,  косел  все  больше и  больше,  истории
диковинные слушал и  начинал ощущать,  как  распростираются
крыла благодати над этими двумя медикусами.
     Нечто подобное он ощущал временами в "Сайгоне". Зимой,
когда там много народу бывало.  Часов в  восемь.  На  улице
темно,  снежно,  желтоватый свет...  Стоп.  О  "Сайгоне" не
думать.
     Звонок в дверь.  Деваха-фершалица. На часах полпервого
ночи.  На  улице стало холодать,  жидкую грязь подморозило.
Девахе  поднесли,   чтоб  согрелась.   Не  чинясь,  кроткая
фершалица  неожиданно  умело   заглотнула.   Тоже   сходила
поглядеть на  девку.  Девка  спала как  убитая.  Даже  жуть
берет.
     Рыжий оставил Сигизмунду свой домашний телефон.  Велел
звонить, если что.
     Сам  на  свою центральную станцию 03  позвонил,  заказ
новый получил,  ругнулся,  что,  мол,  все они ублюдки, эти
больные, и с тем бравый экипаж откланялся.
     А Мурр с Сигизмундом остался. Приняли еще по стопочке.
Мурр был уже хороший.  Сидел, блаженно лыбился. Потом вдруг
встрепенулся,  поинтересовался,  сколько времени. Сигизмунд
сказал:
     - Час ночи.
     Мурр спохватился,  что  позвонить ему  надо.  А  потом
махнул рукой:
     - Да и фиг с ним.
     И  снова гитару взял.  Расползся по кухне бесконечный,
тягучий блюз. Блюзы у Мурра отменные. Растягивают время как
резину.  И пространство растягивают.  Особенно если выпить.
Вот и в этот раз взяли и кухню растянули. Широко-широко.
     Болото блюза тянет на дно... -
     пел  Мурр.  И  потекли  бесконечные болота  Луизианы и
Джорджии.  А где-то очень далеко,  на краю обитаемой земли,
спала, исцеляясь под капельницей, юродивая девка.
     Допев,  Мурр отложил гитару и сказал,  что капельница,
небось,  свое откапала.  Пора иголку вытаскивать. Ему рыжий
поручил, как профессионалу.
     Пошли,  обтирая плечами стены.  Пес проснулся, побежал
следом.  Опасливо обнюхал  непонятные медицинские предметы.
Медицину не  одобрил.  Плохо пахла.  К  тому же злопамятный
кобель  до  сих  пор  помнил  прививки.  Сигизмунд зачем-то
привил ублюдка,  хотя было сразу ясно,  что  такую дворнягу
никакая зараза не зацепит. Это вам не бульмастиф.
     В  капельнице почти не оставалось глюкозы.  С  прочими
ингридиентами лекарского ерша.
     Фельдшер,  как бы  ни  был он  пьян,  дело свое делает
туго.   И  спасение  умирающим  несет!   Это  закон.   Мурр
неожиданно  сноровисто  освободил  девку  от  иглы.   Йодом
помазал, залепил пластырем. Велел переодеть в чистое.
     Потом поглядел на Сигизмунда, что-то почуял и спросил:
     - Где у тебя тельняшки какие-нибудь хранятся?
     Сигизмунд сказал, что сам ее переоденет. Мурр постоял,
покачался с носка на пятку по нарастающей амплитуде.  Потом
сказал:
     - Ну и ладно.
     И ушел на кухню.
     Сигизмунд был  рад  тому,  что  пьян.  Так  он  меньше
смущался.  А  он  смущался этой  юродивой.  Как  подросток.
Посидел чуток над  ней,  решаясь.  На  кухне Мурр перебирал
струны. Что-то пробовал снова и снова.
     Да что он,  Сигизмунд,  в  конце концов,  голых баб не
видел,  что ли?  Осторожно стянул с девки рубаху.  На девке
была та  самая рубаха,  которую он так неудачно кипятил.  В
пятнах.  Напрасно боялся  разбудить -  после  димедрола она
спала, как колода.
     Под  рубахой ничего не  было.  Даже трусы не  освоила,
полоумная.
     Девка  была  некрасива.  Широковата в  кости  и  худа.
Ключицы выпирали,  ребра выпирали.  Грудь оказалась меньше,
чем представлялась.
     Вид  этих  ключиц вызвал вдруг у  Сигизмунда умиление.
Такое  же,   какое  вызывал  у   него  кобель,   когда  еще
трогательным щеночком был.
     Да  и  девка,  судя  по  всему,  недавно из  щенячьего
возраста вышла.  Если  вообще  вышла.  Осталась в  ней  еще
подростковая угловатость.
     - Во  блин!   -   сказал  Сигизмунд.   Пьяно  изумился
открытию.
     И  стал  осторожно заправлять девкины  руки  в  рукава
чистой тельняшки.  Мокрую рубаху на пол сбросил.  Постирать
надо.
     Уложил девку удобнее.  Одеяло на ней перевернул,  чтоб
сухим к телу. Провел пальцем по ее переносице.
     Вздохнул, дивясь собственному безумию. Подобрал потную
рубаху и вышел.
     Мурр сидел на кухне.  Молчал.  Что-то изменилось, пока
Сигизмунд  переодевал  девку.   Настроение  ушло,  что  ли.
Благодать расточилась.
     Мурр был невнятно озлоблен. На все и ни на что. Шипел,
фыркал. С копченым салом ему Сигизмунд тоже не угодил.
     - Не надо было портер пить, - сказал Сигизмунд.
     Мурр   разорался.   Вообще  пить  не   надо  было.   И
"Смоленская роща" -  дерьмо.  И супермаркет -  дерьмо. Его,
Мурра, там обсчитать хотели.
     - "Смоленская" дерьмо, - охотно согласился Сигизмунд.
     - Не в том дело,  что "Смоленская" дерьмо!  -  завопил
Мурр.  - А в том, что - стена! Болото! Не пробиться! Попса!
Дешевка!
     Сигизмунд знал,  что  Мурр прав.  Сигизмунд знал,  что
Мурру  ничем  не  помочь.  Сигизмунд  знал,  что  Мурра  не
остановить.  Мурр входил в  стадию постпитейного озверения.
Наутро он обычно звонит и извиняется.
     В  принципе,  Мурр просидел почти всю ночь.  Пришел по
первому зову.  Не задал ни одного лишнего вопроса.  Поэтому
имеет полное право разоряться и обвинять.
     - Ладно,  пойду, - мрачно уронил Мурр. Отнес гитару на
место.  С  инструментом он  был  очень внимателен.  Даже  с
таким, как у Сигизмунда.
     Снова сунулся на  кухню.  Осведомился,  где градусник.
Мол, не его инвентарь - у соседей одолжил.
     Сигизмунд принес Мурру градусник. Поблагодарил.
     Сказал:
     - Погоди минуту, я с тобой пойду. Кобеля прогуляю.
     Пока  одевался,  пока  кобеля  на  поводок брал,  Мурр
угрюмо топтался.  Потом нелюбезно спросил у Сигизмунда, нет
ли чего почитать. Сигизмунд пытался сунуть ему "Валькирию".
Мурр отказался.  Русских авторов не  любил.  Любил буржуев.
Для отдыха.  Над ними думать не надо.  Он, Мурр, и без книг
много думает.
     Почти  не  глядя  Сигизмунд схватил  "Макроскоп" Пирса
Энтони, сунул Мурру. Мурр запихал в карман.
     Вышли  на  канал.   Поворачивая  со  двора,  Сигизмунд
поскользнулся и здорово ахнулся.  И правда подморозило. Так
локтем ударился,  что  будто током его  прошибло.  И  хмель
мгновенно вышел.
     Попрощался с  Мурром.  Сказал,  что ушибся и дальше не
пойдет. Мурр к Сигизмундовым страданиям остался безучастен.
Махнул рукой и пошел.
     Сигизмунд стоял с  кобелем на  поводке.  Смотрел,  как
Мурр уходит,  -  руки в  карманы,  сутулясь и  пошатываясь.
Тощий... как юродивая девка.
     Интересно, понравилось бы девке мурровское творчество?
Или испугается?  Есть такие,  которые пугаются.  Испробуем,
подумал Сигизмунд. Все испробуем.
     И  глуповато хихикнул.  У  них  с  юродивой вся  жизнь
впереди.  В дурке.  Она в женском отделении,  он в мужском.
"М" и "Ж" сидели на трубе. В дивной гармонии.

        x x x

     Когда  Сигизмунд  вернулся,   девка  плавала  в  поту.
Пришлось менять не только тельняшку, но и постельное белье.
Пакостный кобель  затеял  носиться  по  квартире  с  потной
тельняшкой в  зубах.  Когда на  него не  обращали внимания,
подходил ближе и зазывно рычал.
     Девка  наполовину  проснулась.   Шевелилась,   мешала.
Переодевать себя не давала, в одеяло впивалась, натягивала.
Сигизмунд  молчком,   как  зверь,  одолел  сопротивление  и
добился своего.  Мокрое снял,  сухое натянул. Отнес на свой
диван, чтобы тахту перестелить.
     Простыня,   пододеяльник  вымокли.   Снял  все.  Когда
закончил стелить,  пошел за девкой - та безмятежно спала на
его  диване.   Полюбовался  -  ладно  ли  юродивая  на  его
сексодроме смотрится.  Будет, о чем на старости лет в дурке
вспоминать.
     Девка  смотрелась  неладно.  Она  нигде  ладно  бы  не
смотрелась. Гнездилась в ней какая-то неизбывная нелепость.
Хотя  все,   вроде  бы,   на  месте.   По  отдельности  все
симпатичное.   Волосы  светлые,   густущие.   Длинные.  Рот
большой.  Нос длинноватый.  От  болезни заострился немного.
Но,  в общем, красивый нос. Скулы выступают. Тоже красиво -
резковатые, высокие. "Голливудские". Глаза сейчас закрыты и
видно было, что они немного скошены книзу. Забавный разрез.
Диковатый. Что-то в этом есть.
     - Ну ладно,  -  сказал Сигизмунд,  - идем в постельку,
нелепое созданье.
     Созданье дрыхло.  Тяжеленькое оно оказалось,  несмотря
на  трогательную худобу.  Сигизмунд,  пыхтя,  дотащил ее до
тахты и уложил.  Поворошил белье, сброшенное на пол. Завтра
в  семь утра -  к плите,  баки с бельем кипятить!  Согласно
новой традиции.
     Девка  зашевелилась.  Забормотала  что-то.  Небось,  с
Вавилой   разбиралась.   Сигизмунд   наклонился  послушать:
интересно, Вавила или кто? Может, рыжий ефрейтор?
     Девка  Сигизмунда глобально разочаровала.  Аттилу  она
призывала.  Осиротителя Европы.  Того самого, кого в романе
ужасов "Омен" именуют одним из воплощений дьявола.
     Да-а...  В бреду болезном мыслями на всемирной истории
почивает.  Может, ее в банк "Империал" сдать? На рекламу. И
лунницу туда же положить. На хранение.
     Тут  девка  шевельнулась  и  приникла  головой  к  его
коленям. Будто котенок пригрелась.
     Сигизмунд  замер.   Сидел,  не  шевелясь,  -  спугнуть
боялся. Девка сопела, покряхтывала во сне, как младенец.
     ...Вторично укушавшись той  же  самой  дурной  водкой,
изнемогает от собственного идиотизма. Молодец. Так держать.
Далеко пойдешь. Вон девка - как продвинулась-то!
     Мысленно ерничал,  но  ведь  сидел  же!  Не  двигался!
Гладило что-то  внутри мягкими лапками.  То  ли собственная
хорошесть, то ли странное ощущение, что в дичайшую авантюру
влез.  В  такую,  где безоглядная храбрость потребна.  Хотя
какая   там   авантюра?    Вон,   котенок   безродный.   Из
неблагополучной семьи. Градусник - и то поставить некому...
     Наконец  девка   отвалилась  к   стене  и   свернулась
клубочком.   Сигизмунд  укрыл  ее  одеялом  и  тихо  вышел.
Подумал, что надо бы чай заварить.
     И на работу он завтра,  конечно же,  не пойдет.  Болен
он.  Жар у  него.  Капельницу ему ночью ставили.  У  рыжего
справка о  том выписана.  Что в бессознательном состоянии о
помощи  взывал.  Каковая помощь  по  страховому полису была
гражданину Российской Федерации, налогоплательщику, блин, и
избирателю С.Б.Моржу предоставлена.  В  количестве рыжего и
фершалицы. С градусником, капельницей и преднизолоном.
     Пока  чайник закипал,  пошел  прослушать автоответчик.
Может,   хватился  девки   кто.   Может,   изверг  с   Охты
названивает,  угрозы расточает.  Дом  взорвать сулит,  если
завтра же девку ему не возвернут. С лунницей. С двумя.
     Несколько  раз  звонила  супруга.   Все  ее   мэссэджи
начинались одинаково: "Я, конечно, знаю, что ты это слушать
не   будешь..."   Сигизмунд  с   извращенным  удовольствием
выслушал все. Ничего нового не узнал. Все словеса сводились
к просьбе позвонить.
     Звонил  робот-оператор.  Стращал  строгим механическим
голосом.
     Звонил боец  Федор.  Докладывал,  что  кошачьи гальюны
доставлены по назначению. Еще раз звонил Федор. Один гальюн
не доставлен. Возникли проблемы. Не по телефону.
     В  третий  раз  звонил Федор.  Рыжие  муравьи с  кухни
православной общины вытеснены.  Пленных,  как и велено,  не
брали.  Отпрашивался,  кстати,  на завтрашнее утро.  Можно,
мол, явиться в двенадцать тридцать?
     Можно, можно. Являйся.
     Задыхающимся голосом  звонила  Аська.  Молила  спасти.
Спасать Аську было уже поздно. Обычно ее надо спасать через
пять минут после такого звонка. Через полчаса Аська успешно
спасается сама. Потом дуется, но недолго.
     Больше не звонил никто.

        x x x

     Сигизмунду снился сон.  Странный.  Будто вся жизнь,  о
которой   он   знал,   -   жена   Наталья   Константиновна,
полиграфический,  фирма "Морена" -  все  это на  самом деле
ерунда, и не было ничего этого. А настоящий Сигизмунд снова
семиклассник. На дворе год 1973-й. Новый Год был недавно. А
сейчас  он  на  каникулах.  У  обледеневших помоек насыпано
хвоей и "дождиком", застрявшим в елочных ветках.
     И  поехали они с  одноклассником за город,  к  нему на
дачу. Долго с горы катались, теперь идут греться. "Джеки" с
собой  тащат.  Уже  вечер.  Фонари  желтые  горят.  Старого
образца  фонари.  Выхватывают  пятна  на  снегу,  остальное
постепенно погружается в синеву.
     И  вот  приходят  они  к  однокласснику.  В  том  доме
родственники этого  одноклассника живут -  тетка,  бабушка.
Эту бабушку Сигизмунд век не вспоминал,  а в этом сне вдруг
ясно вспомнил.
     Бабушка одноклассника поит  их  чаем.  Печка  топится.
Тетка  однокласника с  ними  сидит,  Сигизмунда  про  учебу
расспрашивает.
     А  он,  Сигизмунд,  ерзает.  На  электричку пора  уже.
Поехал-то Сигизмунд с  приятелем дома не спросясь.  А тетка
одноклассника все говорит и  говорит.  И бабушка тоже к ним
подсаживается.   Очень  неуютно  Сигизмунду.  Пора  уже  на
электричку. Дома и так ругать будут.
     А  за  окном  темень.  Сигизмунд то  и  дело  на  окно
поглядывает, время угадать пытается.
     И  вдруг Сигизмунд понимает,  что за окном -  открытый
космос.
     Он подходит к окну.  Рама крашеная,  между рам грязная
серая  вата,  усыпанная пыльным конфетти -  а  за  двойными
утепленными   окнами   в   бесконечной   пустоте   медленно
проплывают разные  небесные тела,  как  их  обычно  в  кино
показывают.
     Он оборачивается к комнате.  Ему предлагают еще чаю. В
комнате не хотят смотреть на окно.
     Сигизмунд берет чай.  Что-то давит на него.  Ему очень
грустно. И от этой грусти он просыпается.

        Глава пятая

     Проснувшись,   Сигизмунд  обнаружил,   что  в  комнате
светло.  Инфернальной бабушки  одноклассника не  было  и  в
помине.  За  бледным окном  имелись:  детский садик,  голое
дерево и две нахохлившиеся вороны.  А также воронье гнездо,
свитое из  разного подручного дерьма.  Очень Сигизмунда это
гнездо  смешило.  Однажды  в  субботу целый  час  потратил.
Вооружившись   морским   биноклем,   рассматривал   гнездо.
Интересно,  из  чего  в  городе вороны его  вьют.  В  одном
журнале читал про  предприимчивую ворону -  она из  колючей
проволоки свила.  И  жила себе припеваючи.  Маленьких зеков
высиживала, не иначе.
     Сушняк   Сигизмунда   томил   страшный.    Еще    одно
доказательство того, что он не в космосе.
     Вспомнил,  что  с  вечера питье заготовил.  Для  девки
юродивой да хворой. Он тут и сам стал юродивым да хворым.
     Побрел на  кухню.  Долго  пил.  Спохватился -  сколько
времени?    На   работу   надо   отзвониться.   С   Федором
договориться.   Проблемы  какие-то  у   Федора  с   третьим
гальюном. Пусть придет да доложит.
     На  работе  телефон молчал гробово.  Никто  не  снимал
трубку. Поувольняю бездельников!
     Позвонил   Людмиле   Сергеевне.    Недовольным   тоном
осведомился,   не   объявлялись  ли  сотруднички.   Людмила
Сергеевна с легким удивлением сказала Сигизмунду:
     - Так суббота же сегодня, Сигизмунд Борисович.
     Сигизмунд извинился.
     - Совсем заработался, - неискренне сказал он.
     - Да  пожалуйста-пожалуйста,  -  простила его  Людмила
Сергеевна.
     Так.  Первый шаг в  юродство сделан.  Успешно,  мы  бы
отметили,  сделан.  Календарные навыки утрачены. В рекордно
короткий срок.
     И тут его прошиб холодный пот.  Девка!  Не померла ли,
пока он тут безответственно дрых?
     Из   "девкиной"  комнаты  не   доносилось  ни   звука.
Сигизмунд  осторожно  вошел.   Девка  не  шевелилась.   Пес
обнаружился  там  же.  Лежал,  вытянувшись стрункой,  морда
между  лап,   виноватый  взор  снизу  вверх,   хвост  чутко
шевелится, не поднимаясь, метет пол.
     Сигизмунд  подошел  ближе  к  тахте,   наклонился  над
девкой. Девка не дышала.
     У  Сигизмунда все  оборвалось и  рухнуло.  Он  постоял
несколько мгновений неподвижно,  собираясь с силами. Боялся
прикоснуться и  ощутить под рукой трупное окоченение.  Один
раз было так.  Сторож у них на работе помер.  Еще на "Новой
Победе". Ночью помер, от сердца. Сигизмунд его утром нашел.
     Сильно  нуждаясь  в  духовной поддержке,  Сигизмунд не
нашел  ничего умнее,  как  воззвать к  Георгию Победоносцу.
Оборони, защитник земли Русской!..
     С этим словом он быстро приложил руку к девкиной шее.
     Шея была теплая.  Если и  померла юродивая,  то совсем
недавно. У Сигизмунда сразу отлегло.
     Пошарил пальцами в поисках пульса.  На шее должен быть
безотказный пульс.
     Пока  искал,  юродивая открыла глаза и  тупо  на  него
уставилась.
     - А, - сказал Сигизмунд и убрал руку.
     Девка   смотрела   на   него   ошеломленным  взглядом.
Пошевелилась.  Сесть хотела, что ли. Упала. Удивилась. Губы
облизала.
     - Сейчас, - сказал Сигизмунд.
     И принес ей холодного чая.
     Когда он  подносил ей  кружку,  она  вдруг накрыла его
руку своей и улыбнулась. Слабенько так, но улыбнулась.
     Знал из какого-то научного чтива Сигизмунд, что смех -
привилегия разума.  Приматы не  улыбаются.  Хотя  глядя  на
своего  кобеля  Сигизмунд сомневался в  том,  что  животные
лишены чувства юмора.  Кобель очень не лишен. Только юмор у
него кобелиный. Впрочем, у некоторых сапиенсов - тоже.
     Выхлебав   большую   кружку   холодного   чая,   девка
откинулась на  подушку.  В  животе у  нее звонко булькнуло.
Девка хихикнула.
     - Смейся,   смейся,   -  сказал  Сигизмунд.  Юродивые,
конечно,  смеются  тоже.  Юродивые  -  они  юродским смехом
смеются.  А девка хихикала глупо.  Совсем как Светочка.  То
есть - нормально.
     Девка  выпростала  из-под  одеяла  руку,   залепленную
пластырем. Показала, спросила что-то.
     - А это, девка, один рыжий тевтонец тебе по магистрали
дерьмо  какое-то  медицинское  пускал,   -  охотно  пояснил
Сигизмунд. - Тройное.
     Девка трудно задумалась.
     - Сьяук? - наконец осведомилась она.
     Поразмыслив, Сигизмунд виновато развел руками.
     - А хрен его знает,  что это было, девка, - проговорил
он.  -  Может и сьяук,  а может и нет...  А, вот, вспомнил!
Предназолон.  И  димедрол с  чем-то.  Спала ты,  мать,  как
убитая.
     - Диимедраулс? - переспросила девка.
     - Точно!   -  обрадовался  Сигизмунд.  -  Диимедраулс.
Внутривенно.
     Девка скосила беловатые глаза на тельняшку.
     - Умсьюки?
     - Нет,  - убежденно проговорил Сигизмунд, - это, мать,
не умсьюки, а тельняшка.
     - Нии,  -  стояла на своем юродивая,  - иксьяук. - Она
вскинула глаза на Сигизмунда и добавила раздельно: - Сьюки.
     - Ну ты это,  мать,  брось, - рассердился Сигизмунд. -
Никаких сук.
     И  посмотрел почему-то  на  кобеля.  Кобель  тотчас же
застучал хвостом по полу. Ну точно - напакостил где-то.
     - В общем,  мать,  -  продолжил Сигизмунд, обращаясь к
юродивой. Для убедительности пальцем в нее потыкал. - Давай
договоримся.  Сьюки -  нии.  Иксьяук - нии. А то мне всякий
раз за тебя стоху платить.  И  вообще вся эта твоя Охта мне
во где сидит.
     И провел ребром ладони по горлу. Во где! Поняла?
     Девка пристально посмотрела на него.
     - Зуохтис? - спросила она.
     - Да, - сказал он твердо. - И иксьюки.
     Девка  несколько мгновений смотрела  на  него,  силясь
понять.  Потом закрыла глаза и  мотнула головой на подушке.
Отвернулась. Спать наладилась. Болеет она сильно все-таки.
     Песьи  грехи обнаружились у  входной двери,  неискусно
спрятанные. Сигизмунд поругал пса, но больше для порядку.
     Суббота,  однако.  Да,  пора белье кипятить. Субботнее
утро  генерального  директора.   Что   же   вы,   Сигизмунд
Борисович, традициями манкируете? Нехорошо-с.

        x x x

     Часа   три   кряду   Сигизмунд   сосредоточенно  ревел
стиральной машиной.  Закрыв дверь в  "девкину" комнату и  в
ванную,   чтобы  не  пугать  юродивую  рыком  навороченного
бошевского агрегата.  Кобель стиральную машину не  одобрял.
Поджал хвост и скрылся где-то.
     Девка, видать, спала.
     Закончил стирку.  Развесил в ванной и на кухне паруса.
Стало как  при  грудном Ярополке.  Грудным Ярополк пребывал
два года. Потом перестал.
     Позвонил рыжий тевтонец.  Только что  пришел со  смены
домой. Рыжий справлялся, как больная.
     - Дышит, - сказал Сигизмунд.
     - Это  хорошо,   -  обрадовался  рыжий.  По-настоящему
обрадовался.  -  Амидопирин ей давай.  По полтаблетки после
еды. Если что - звони в любое время. Не стесняйся.
     Заботливость     рыжего     порадовала     Сигизмунда.
По-видимому,  ста пятидесяти тысяч хватило,  чтобы оплатить
дальнейшее  докторское  бескорыстие  на  несколько  месяцев
вперед.
     Подумав, Сигизмунд позвонил Наталье. Все равно ведь не
отвяжется. Будет названивать.
     - Что надо? - нелюбезно осведомился Сигизмунд.
     Наталья понесла на него длинно и многообразно. Надо ей
было денег.
     - Нет  сейчас денег,  -  соврал Сигизмунд.  -  Будут -
позвоню.
     - Врешь, - безапелляционно произнесла Наталья.
     Сигизмунду вдруг все надоело.
     - Ну, вру, - согласился он. И положил трубку.
     Заглянул к  девке -  проведать.  Спала.  Сопела в  две
дырки.
     Взял  на  поводок оскандалившегося кобеля.  Так  уж  и
быть. Кобель обрадовался, провел обычный ритуал. Сперва как
бы  "не  поверил" счастью.  Глядел изумленно.  Потом  разом
уверовал   и   запрыгал.   Стал   везде   соваться  мордой.
Опрокидывал ботинки, норовил втиснуться между Сигизмундом и
входной дверью, а потом тотчас вернуться.
     На   улице   пес   мгновенно  завелся   к   жэковскому
сантехнику.   Тот  уже  с   утра  был  тепленький.   Стоял,
покачиваясь, и, как жену чужую, обнимал водосточную трубу.
     У  Сигизмунда при  виде этой древней,  еще  со  времен
монголо-татарского ига родной картины,  потеплело на  душе.
Подумалось невольно:  "Россия-мать!  Когда б таких людей ты
иногда не порождала б  миру -  заглохла б нива жизни".  Или
как-то похоже.
     Но эйфорию испоганил кобель.  Как всякая шавка,  он не
выносил пьяных.  Был  бы  надменным догом  или  озабоченным
доберманом -  безразлично прошел бы мимо, лоснясь боками. А
этот повис на поводке, удушаясь, и захрипел.
     Сантехник, не отлепляясь от трубы, ответно захрипел на
пса.  Сигизмунд молча потащил кобеля за собой. Тот упирался
и ехал, тормозя лапами. Как коза на веревке.
     Сигизмунд зашел в  супермаркет и  принайтовал кобеля у
входа,  к стойке, где складывают сумки. Обычно делать этого
не  разрешалось,  но  на  маленьких собачек,  как  правило,
смотрели сквозь пальцы.
     Пошел покупать молоко для  девки.  И  мед.  Яблок взял
пару.  Вроде,  понравились ей яблоки.  Увидел авокадо и  аж
зашипел.  Эдакую  дрянь  за  такие  деньжищи продают.  Жаль
туземцев - чем питаться вынуждены!
     - Возьмите бананов, - присоветовал холуй, следивший за
тем, чтобы клиент ничего не спер. - У нас дешевые.
     Ну,  не  такие уж  они  здесь были дешевые -  по  пять
тысяч. Может, и правда бананов юродивой купить? Не в намек,
а для удовольствия.
     Взял бананов.
     Пока ходил,  собирая в  корзину райские плоды,  кобель
времени даром не  терял.  Сперва постанывал -  с  хозяином,
небось, по супермаркету гулять желал. Потом стал вертеться,
запутался  в   поводке,   дернулся  и  упал  набок.   Затем
выпростался и  как-то очень ловко схитил что-то с ближайшей
полки и пожрал, давясь.
     Что  именно  заглотил пакостный кобель -  отследить не
удалось.     Объединенными    интеллектуальными    усилиями
Сигизмунда и  двух  сонных продавщиц было установлено,  что
кобель  сожрал  пиццу.  Пицца  была  маленькая,  размером с
ладонь,  убогонькая,  но  пахла мясом даже сквозь целлофан.
Она стоила тысячу девятьсот рублей.
     Продавщицы    стремились   поскорей    избавиться   от
Сигизмунда с  его  кобелем.  Сигизмунд послушно заплатил за
пиццу.  Изнемогая от  стыда,  отпутал кобеля  от  стойки  и
вытащил его  из  супермаркета.  Кобель,  как  ни  в  чем не
бывало, бежал рядом, помахивая хвостом. Считал, видать, что
знатную шутку отмочил.
     ...А  через два  дня целлофан из  него тащить,  мрачно
думал Сигизмунд.
     Дорога  домой  пролегала  мимо  "культурного  центра".
Сигизмунд    зачем-то     поискал     глазами     знакомого
дедушку-орденоносца, но того не было.
     Странноватой отрыжкой повсеместного новогоднего базара
выглядела выставленная в  одном  из  водочных ларей елочная
гирлянда.  Лампочки  в  три  светофорных цвета  на  зеленом
проводке. Вешай на елку, включай в розетку и будь счастлив.
Лампочки не просто горели, но и мигали. Продавец вывесил их
на всеобщее обозрение - в рекламных целях.
     Несколько секунд  Сигизмунд тупо  смотрел  на  мигание
лампочек.  Вспомнить что-то  силился.  Потом вспомнил.  Да,
собачий ошейник с  подсветкой.  Тот,  что сперва у девки на
лунницу  сменял,  а  после  отобрал  и  непоследовательно и
зверски разломал.
     Наскреб в кармане мятых тысяч и приобрел дивную вещь в
собственность. Вечную и нерушимую. Охраняемую законом.
     ...Это что же,  запоздало удивился Сигизмунд, юродивая
девка у меня до Нового Года жить будет? Еще три недели?
     Краем сознания он уже понимал -  да,  будет.  И  после
Нового Года - тоже.

        x x x

     Когда он вернулся,  девка уже не спала. Вроде как даже
обрадовалась ему.  Сигизмунд спустил на девку кобеля.  Пес,
не чинясь,  всю ее облизал.  Девка спихнула кобеля на пол и
что-то сказала неодобрительное.
     Ишь ты, права качает.
     - Гляди, - сказал Сигизмунд, - чего я тебе купил.
     И вытащил из пакета гирлянду. Девка захлопала белесыми
ресницами. Жрать она, наверное, хочет, а я тут дурью маюсь.
Ладно, юродивая, терпи.
     Сигизмунд  повесил  гирлянду  над  тахтой.  Воткнул  в
розетку.  Лампочки послушно заморгали.  Девка уставилась на
них и просияла.  Еще бы!  На ошейнике их всего пять было, а
здесь - такое богатство!
     Маразм крепчает.  Только и остается,  что на Новый Год
нарядить юродивую вместо елки,  гирлянды на нее навесить, а
самому  вокруг  прыгать.   Потом,   глядишь,  и  Дед  Мороз
придет...
     Оставив блаженную наедине с  сокровищем,  пошел молоко
кипятить.

        x x x

     Уже   ближе  к   вечеру  заявился  Федор.   Был  бодр.
Жизнеутверждающе  пах   чем-то   вкусным.   Карман   Федора
непривычно топырился книгой.
     Глянув на  развешанное белье,  заметил с  присущей ему
необидной фамильярностью:
     - Стирку, значит, затеяли, а, Сигизмунд Борисович?
     - Раздевайся, что стоишь?
     - Да я на минутку, Сигизмунд Борисыч.
     Однако же  НАТОвский пятнистый ватничек снял и  прошел
на кухню,  умело лавируя между простыней и наволочкой. Явно
хотел чаю.
     Сигизмунд поставил чайник.
     - Докладывай,  что там стряслось?  Что ты  там не  мог
такого сообщить мне по телефону?
     Боец  Федор  многословно и  бойко начал рапортовать по
начальству.
     Поехал он,  значит, за гальюнами. Приезжает. Ведут его
к продукции.  Тот самый хмырь ведет,  знаете его, чернявый.
Отгружай, говорит. Я ему говорю: "Погодь, малый, посмотреть
продукцию надо-то". А он: "Чего смотреть? Не хрусталь, чай.
Гальюн кошачий - он, это..."
     Федор говорил напористо,  чуть задыхаясь от небольшого
праведного гнева.
     - Короче.  Беру. Гляжу. Во-первых, цвет. Это же лошади
шарахаются, какой цвет. Договаривались же, что белые будут.
Он:  хуе-мое,  какая разница.  Я его (Тут Федор убедительно
взял Сигизмунда за  пуговицу) останавливаю.  Стоп,  говорю.
Договаривались  -   белый.   Некондишн  -   налицо.  Потом.
Складываю.  Беру деталь номер один и ставлю на деталь номер
два.    Согласно   технического   описания.    Испытал   на
устойчивость.  Качается!  Я  ему  говорю:  "Качается!"  Он:
"Какое качается?  Не качается!  Во!" И легонько потрогал. У
него не качается.  Еще бы дунул. Дунешь - тоже не качается.
Так на  него же  не  дуть будут,  правильно?  Он  говорит -
пройда такая:  "Ты,  говорит,  на него еще сядь,  под тобой
развалится -  скажешь некондишн".  Я говорю:  "Зачем я буду
садиться?  На  него кошка взойдет.  Оно качнется,  животное
испугается.  Нам рекламация.  Отвадили кошку от  цивильного
туалета. Зачем нам это надо?" Он говорит: "А что кошка? Под
кошкой тоже качаться не будет".
     Федор сделал паузу и  домовито разлил чай  по  чашкам.
Сигизмунд сел, отмахнул с лица мокрую простыню.
     Федор продолжил повествование:
     - Я ему говорю:  "Кошка весом от трех кэгэ.  Норматив.
Во  всех справочниках указан."  Он  согласился!  Я  говорю:
"Прикладываем силу от трех кэгэ".
     Тут Федор полез в  нагрудный карман и,  к  величайшему
изумлению Сигизмунда,  извлек оттуда силомер с циферблатом.
Предъявил.  Сигизмунд повертел в руке. Федор ревниво следил
за ним и при первой же возможности отобрал назад.
     - Голландская вещь.  Десять гульденов.  Я  его  сжал в
кулаке. Видишь, говорю, прикладываю силу в три кэгэ. Сейчас
такую  же  силу  будем  прикладывать к  изделию.  Приложил.
Качается!   Качается,  блин.  Против  точной  измерительной
техники он ничего не сказал. Он может доказать, что лиловое
- это белое, тут я ничего поделать не могу. Измерить нечем.
А насчет силы - прибор имеется. тут уж он ничего не смог.
     Фирма "Морена" приторговывала кошачьими гальюнами трех
модификаций:  "Восход-20",  "Восход-40" и "Восход-60".  Под
такими  названиями  изделия  значились  в  разных  бумагах.
"Восход-60"   был   настоящим   аэродромом.    Пять   кошек
одновременно присядут,  не подравшись. Брали их мало. Самый
ходовой  товар  был,  естественно,  "двадцатка".  Эти-то  и
проверял боец Федор.
     - "Двадцатки" забраковал? - уточнил Сигизмунд.
     - Он  говорит  мне:  "Забирай те,  те  нормальные",  -
вместо ответа продолжал Федор.  -  Я  говорю:  "Ща,  мужик,
только проверим". "Сороковки" - тоже брак. Небольшой. Вы уж
с ними сами,  Сигизмунд Борисыч,  разбирайтесь. Я конфликта
делать не стал - зачем? Сказал, что ответственность на себя
брать  не  буду.  "Шестидесятки" -  те  нормально.  Развез.
Только и старые еще не проданы.
     Сигизмунд без  удовольствия подумал о  том  разговоре,
который придется вести в понедельник.
     Спросил бойца хмуро:
     - А  по  телефону-то  почему  не  рассказал?  Чай,  не
ядерные боеголовки производим.
     - Так,  Сигизмунд Борисыч,  вы  как младенец...  Кто ж
такое по  телефону говорит!  Бизнесом же  занимаетесь.  Тут
бабка семечками торгует -  и то с оглядкой. А у нас годовой
оборот в тыщи долларов!
     - Две, - сказал Сигизмунд.
     - Что две? - не понял Федор.
     - Две тыщи, - пояснил Сигизмунд.
     - Я и говорю! - оживился снова Федор. - Шпионаж. Вы не
поручитесь, что ваш телефон не прослушивается.
     - Всегда слышно, если прослушивается.
     - Да ничего не слышно.  Сейчас знаете,  какая техника!
Что  вы  так  мрачно  отнеслись-то?  Дело-то  обычное.  Ну,
фоните.  Вести себя потише,  да и все... - Федор наклонился
вперед и тихо спросил Сигизмунда:  -  А эта-то, литовка-то,
все еще у вас?
     Надо же, заметил! Шубка-то на вешалке висит...
     - У меня, - сказал Сигизмунд.
     - А эти проявлялись?
     - Кто?
     - Партнеры ваши.
     - Нет, не проявлялись.
     - Вы поосторожней с такими вещами,  Сигизмунд Борисыч.
Просто так  ничего не  делается.  Просто так  даже кошка на
нашу продукцию не взойдет. Тем более - человека забыли. Что
за человек? Вы ее документы смотрели?
     - Да ладно тебе,  Федор.  Обыкновенная лялька.  Ее для
тепла в постель берут. Как кошку.
     - Вот  такие-то  обыкновенные,  как кошки...  -  снова
завел Федор.  И махнул рукой.  -  Ну,  дело ваше. Только вы
поосторожней.  Лишнего при  ней  не  говорите.  Если что  -
скажите мне.  У меня ребята есть...  - Тут он встрепенулся.
Интерес в  нем пробудился хищный.  -  А  то хотите,  звякну
дружкам, шурину. Прозвоним вашу девку. Незаметно.
     - Как прозвоните?
     - На предмет "жучков"...
     - Жучки,  Федор,  - это кого мы травим, - назидательно
молвил Сигизмунд.  -  Опрыскиваем,  сживаем со свету... Ты,
главное, в конторе про литовку не тренди.
     - Понял,  -  сказал Федор.  И перешел к другому: - Да,
вот еще что, Сигизмунд Борисыч. Мне бы "сороковку".
     - А что уж сразу не "Восход-60"?
     - Там  площадь маленькая.  Я  специально замерял.  Там
"сороковка" в самый раз.  Под ангору "сороковка" требуется.
Ангора - она пушистая, ей пространство для маневра нужно.
     - Ладно,  -  сказал Сигизмунд.  - Возьми. - И спросил,
больше от скуки: - Она хоть на морду смазливая?
     - Кошка-то? - удивился Федор. - Во!
     И показал расцарапанную руку.
     - А кому ты "сороковку" хочешь? Не ляльке новой?
     - Какой ляльке? - еще больше удивился Федор.
     - А кому?
     Федор замялся.
     - Батюшка просил.
     В  разговорах Федор  своего  родителя обычно  именовал
батяней.  Никак не батюшкой.  Недоумение Сигизмунда длилось
до того мгновения, пока Федор не пояснил дополнительно:
     - Отец Никодим.
     Это,  стало быть,  тот сварливый поп, у которого Федор
домовых муравьев морил.
     Сигизмунд с сомнением посмотрел на бойца Федора.
     - А чего? - развязно сказал Федор. - Нормальный мужик.
Только что с бородой да в рясе.
     - Ты,   Федор...  -  строго  сказал  Сигизмунд.  -  Ты
смотри... Ты ему наши коммерческие тайны ненароком не выдай
на исповеди. Как в романе "Овод".
     - Не читал, - доложил Федор.
     Он допил чай и  встал.  Подводя итог всему сказанному,
боец сказал:
     - Ну,  значит,  "сороковку" я забираю. А с некондишном
вы, Сигизмунд Борисыч, в понедельник разберитесь.
     И вышел в коридор одеваться. Накинул ватничек. И снова
книжка бросилась в глаза Сигизмунду.
     - Что,  Федор,  ты  теперь Святое Писание в  карманцах
носишь?
     - Не,  боевик.  Классный! - с чувством ответил Федор и
вынул книгу. - Нате пока полистайте. Вещь.
     Сигизмунд  взял  книгу  и  подавился  хохотом.   Роман
назывался  "Инквизитор".   На   обложке   была   нарисована
бесноватая баба с разинутой пастью.
     Зашнуровывая  ботинки,  Федор  увлеченно  пересказывал
роман:
     - Там   поп  с   каратистом  крутым  скооперировались.
Сатанистам такое мочилово устроили! Мне понравилось. Можете
себе оставить,  я  сейчас к  вам  ехал -  дочитал.  Там еще
второй том имеется.  Меня эта книжка очень убедила. Я после
нее  на  отца  Никодима совсем  другими  глазами посмотрел.
Боец, вроде меня.
     - Только  ты  с  тараканами,   -  двусмысленно  сказал
Сигизмунд.  Он и  сам был с  тараканами и осознавал это все
крепче и крепче.
     Федор второго смысла не уловил и обиделся.
     - Я,  Сигизмунд  Борисыч,  в  своей  жизни  не  только
тараканов убивал, - с достоинством молвил он.
     "Мышей из мышеловки топил",  -  подумал Сигизмунд,  но
обижать  Федора  не  захотел.   Неплохой  парень,   чистый.
"Инквизитор",   вишь,  ему  нравится,  а  роман  "Овод"  не
читал...
     - В  общем,  возьми "сороковку",  какая понравится,  -
заключил Сигизмунд.  -  А  насчет брака  не  беспокойся.  Я
разберусь.
     Федор сказал "спасибо" и ушел,  как всегда,  аккуратно
притворив за собой дверь.

        x x x

     Кроме облагаемых налогом взаимоотношений с фауной, был
у Сигизмунда незримый глазу налоговой инспекции приработок.
Отцом   приработка   был   сигизмундов  кузен   Генка.   По
глубочайшему  убеждению  Сигизмунда,  Генка  мог  составить
достойную  пару  федоровскому  шурину,  ибо  был  таким  же
раздолбаем и мудаком.
     Геннадий долго и мучительно получал высшее образование
в Лесотехнической Академии.  Имел какое-то касательство и к
другим вузам. В студенческой среде, где отирался двенадцать
лет,  то  изгоняемый  из  вуза,  то  восстанавливаемый там,
пользовался известностью.
     Будучи   прирожденным  менеджером,   Генка   сводил  с
Сигизмундом нерадивых студенток. И не для глупостей всяких,
а  для работы.  Новая эпоха виртуальной реальности и прочей
лабуды обрушилась на  нежные девичьи мозги чугунным молотом
необходимости усваивать азы программирования.  И два раза в
год,  зимой и  в  начале лета,  Россия умывалась невидимыми
миру  слезами:  то  юные  девы  пытались  писать  курсовые.
Удавалось это далеко не всем. Большинство даже не пыталось.
Наукой что-то  там  доказано про полушария головного мозга.
Может,  кому и  доказано,  но только не ректору.  Требуется
курсовая - и точка.
     А  Геннадий на что?  А кузен его Сигизмунд,  выпускник
славного ЛИТМО -  на что? Связующее звено - деньги. Кстати,
не такие уж большие.
     Но  не такие уж и  маленькие.  Особенно если студенток
много.
     Дело  было поставлено на  поток.  Перед сессиями кузен
доставлял  Сигизмунду пакет  заказов.  Сигизмунд производил
анализ заказов, отзванивал Геннадию и называл цену. Он даже
не спрашивал Генку, сколько тот накручивает сверху.
     Потом садился за  работу.  Вкалывал неделю.  Ну  -  не
вкалывал...   Не  особенно-то  он  и  напрягался.   Девичьи
программки были на диво убоги.
     Скучно было, это да.
     Поскольку  надвигался  Новый  год,  то  первая  порция
заказов уже пришла.
     Вечером,  проводив Федора, Сигизмунд сел за компьютер.
Включил лампу - в комнате было темно. Уткнулся в работу.
     Кобель спал рядом на полу.  Дело спорилось.  Сигизмунд
неожиданно ощутил  покой.  Заканчивался субботний вечер.  С
гальюнами разбираться не  завтра.  Наталья позвонит еще  не
скоро.  Новый год,  в конце концов,  надвигается.  Подарки,
блин, будут.
     В  коридоре  послышалась  возня.   Сигизмунд  повернул
голову и увидел,  что девка,  завернувшись в одеяло, бредет
вдоль стенки к местам общественного пользования.
     Он встал,  отодвинул стул,  направился к  двери.  Стал
ждать.
     Когда  девка,  цепляясь  за  косяк,  выбралась наружу,
подхватил ее.  Отвел в  свою  комнату,  помог устроиться на
диване. Сходил на кухню, яблоко ей принес.
     И снова погрузился в работу.  Делал почти механически.
Удручала  только   необходимость  комментировать  буквально
каждый оператор.
     Вошел в ритм,  полностью отрешившись от всего. Обычное
дело,  когда работаешь за компьютером.  Совсем забыл о том,
что в комнате еще кто-то есть.
     В какой-то момент повернул голову,  рассеянно глянул в
сторону. И вдруг встретился глазами с девкой. Она тихонечко
сидела на диване в углу, обхватив колени руками. Закуталась
в  одеяло,  даже  на  голову натянула.  Только лицо  наружу
высовывается.
     Девка  глядела на  него.  И  он  на  нее  поглядел.  И
внезапно  почувствовал Сигизмунд,  что  хорошо  ему.  Очень
хорошо. Равновесно. Покойно.
     Снова повернулся к монитору.  Еще две курсовые сегодня
сделать было бы неплохо.
     Взял следующую.  Так...  Не  глядя,  придвинул к  себе
телефон,  набрал номер Геннадия.  Балбес был  дома.  Футбол
какой-нибудь созерцал по ящику.
     - Генка?  Морж говорит.  От  Советского Информбюро.  У
тебя тут какая-то Прохорова И., ей на полтинник дороже.
     - Лады,  -  беспечно отозвался Геннадий. - Да, тут еще
одна. Давай я тебе прямо сейчас продиктую. Тут мало.
     Сигизмунд  вырвал   листок   из   блокнота,   зашаркал
фломастером.
     - Помедленней, не гони...
     Генка   явно   торопился   к   своему   футболу.   Или
стриптиз-шоу он там смотрит?
     Закончив   писать,   Сигизмунд  буркнул   необидчивому
кузену: "Все, катись..." и положил трубку.
     Поработал еще часок. Одурел окончательно. Чему их там,
в вузах,  учат?  Запретить,  что ли, высшее образование для
женщин? Вон, талибы запретили...
     Задачки  и  так  рассчитаны на  куриные мозги  -  нет,
предпочитают платить.  Ладно,  в конце концов, он же деньги
за  это  получает.   Все  равно  обидно.   Абстрактно,   за
человечество.
     Встал, посмотрел на девку. Сказал строго:
     - Все. Баиньки.
     Та послушно встала - поняла, что ли. Путаясь в одеяле,
поковыляла  в  сторону  своей  комнаты.   Улеглась,  тахтой
скрипнув.
     Сигизмунд вскипятил молока и  отнес  юродивой -  пусть
выпьет на ночь. И меду дал.
     Горячее молоко  пила  долго.  Мед  лизала недоверчиво.
Наконец вернула посуду.  Сказала что-то. Широко зевнула, не
чинясь.
     - Спи, - сказал Сигизмунд. И, усмехаясь, вышел.

        x x x

     Сигизмунд еще толком не проснулся,  а ощущение чего-то
очень неправильного уже глодало его.  Что-то происходило не
так. И еще не открывая глаз, он понял!
     Буквально у него над ухом девка говорила по телефону.
     Говорила  на  своем  диком  -   гнусавом,   растяжном,
свистящем наречии. Бойко, не понижая голоса. На разные лады
что-то повторяла. Собеседник, похоже, не очень-то ей верил,
а  девка  убеждала,  настаивала.  Потом  вдруг  всхлипнула.
Жалобно промолвила что-то.  Видать,  тяжкая доля  резидента
угнетала.
     Ярость охватила Сигизмунда.  Злился на  свою глупость,
на доверчивость.  На то,  что поверил благолепию вчерашнего
вечера.   На   то,   что   мудрого  Федора   не   послушал.
Предостережения  Федора  особенно  жгли  мозг.  Раскаленным
прямо-таки тавром.
     Кому она сейчас изливается?  Даже голоса не  понизила!
Ясное дело,  ведь языка ее  он  не  понимает.  Ловки же  мы
прикидываться юродивыми!
     Здравый смысл попытался пробиться сквозь пелену гнева.
За   чем   тут   девке   шпионить?   За   производством   и
распространением   кошачьих    гальюнов    "Восход"    трех
модификаций? За шашнями с секондхендом?
     Сигизмунд медленно открыл глаза.  Девка сидела за  его
столом. Левой рукой держала у уха трубку, правой поигрывала
мышкой.  Она  собезьянничала позу  Сигизмунда,  его  манеру
говорить,  даже  привычку беспокойно трогать вещи во  время
разговора.   На  ней  были  свитер  и  джинсы.  Была  боса.
Поджимала от холода пальцы ног.
     Переговоры,   похоже,  постепенно  заходили  в  тупик.
Интонации у  девки становились все  более истеричными.  Она
долго  слушала что-то,  должно  быть,  неприятное.  Бросила
мышку, легонько коснулась кончиками пальцев клавиатуры. Еще
один жест Сигизмунда.
     Бандитов сюда вызывает, что ли? Да нет, больно сложная
наводка.  И  брать-то в квартире нечего.  Кроме лунницы.  А
лунница и без того девкина.
     Разведка?   Чья?   Великого  и   Ужасного  Государства
Прибалтийского?  А что, говорят, в каком-то там веке карелы
Стокгольм сожгли. Крутые были парни.
     Господи, что происходит? Георгий Победоносец, защитник
Земли Русской, что, блин, происходит?!.
     Так.  Внезапно вскочить.  Схватить.  Связать.  Вызвать
Федора  с  шурином.   Прозвонить.   "Жучки"  вынуть,   душу
вытрясти...
     Сигизмунд взметнулся на диване,  железной хваткой взял
девку  за  запястье,   отобрал  трубку.   Девка  вякнула  и
съежилась на стуле.
     Ну вот,  сейчас послушаем... Сигизмунд поднес трубку к
уху...
     ...и услышал противный писк. Телефон работал на факс.
     Ошеломленный,  он положил трубку на рычаг и  уставился
на девку.  Она сидела на стуле, размазывала по лицу сопли и
слезы рукавом и глядела на него в ужасе.  Ждала, что начнет
ее бить.
     Сигизмунд заорал:
     - Почему  босая?  Простудиться хочешь?  Я  тебя  зачем
медом кормил?
     Девка охотно разревелась в  три  ручья.  Начала что-то
объяснять.   На  телефон  показывала,   на  Сигизмунда,  на
компьютер.
     Сигизмунд присел  на  край  дивана.  Показал девке  на
телефон, жестом велел повторить - что она там натворила.
     Та застыдилась.  Стала головой мотать, телефон от себя
отодвигать. Сигизмунд ей кулаком погрозил.
     Тогда  она  осторожненько семь  раз  ткнула  пальцем в
кнопочки.  Сигизмунд сразу отобрал у  нее трубку и прижал к
уху.  Там включился автоответчик.  Приятным женским голосом
уведомил Сигизмунда,  что он звонит в собаководческий клуб.
Предлагал оставить телефон для связи с координатором. После
третьего гудка воцарилось молчание.
     Девка,  обиженно поглядывая на  Сигизмунда,  забрала у
него трубку. Сигизмунд слышал, как отработал автоответчик и
пошли  короткие гудки.  Девка  стала  неуверенно говорить в
телефон. Коротким гудкам!
     Говорила долго.  Все  уверенней.  Опять  стала  мышкой
двигать, клавиатуру трогать, авторучки перебирать. Вот ведь
макака!
     Сигизмунд хмыкнул.  Погладил ее  по волосам.  Пошел на
кухню.
     За бананами.
     Через  минуту девка  сама  появилась на  кухне.  Вошла
робко,   встала  у  стены  и  начала  мяться.   Пальцы  ног
поджимала, поглядывала застенчиво, склонив голову набок.
     - Ну-у, - сказал Сигизмунд.
     Она  обрадованно подошла ближе.  Он  вручил ей  банан,
показал, как чистить. Ее это почему-то рассмешило.
     Он отвел ее назад в комнату, нашел носки, велел одеть.
Тапки показал. Тоже велел одеть. Пальцем погрозил.
     Сопровождаемый  девкой,  вернулся  в  комнату.  Трубка
лежала на месте.

        x x x

     На  обед  было подано жидковатое блюдо из  куска мяса,
воды  и  мороженых  овощей,  которое  сам  Сигизмунд упорно
именовал "харчо".  От  слова "харч".  К  "харчо" полагались
кетчуп и  сметана.  Все это щедро лилось в  тарелку.  Елось
ложкой, заедалось хлебом.
     По   чинности  трапеза  могла   быть   сопоставлена  с
кормежкой  в   замке   английского  лорда:   длинный  стол,
бесшумные слуги,  много  дорогой посуды  стиля  "веджвуд" и
скудноватая жратва,  на  одном  конце  стола -  миледи,  на
другом - милорд. И тишина...
     "Веджвуд"   у   Сигизмунда  был   советский.   Толстые
фаянсовые тарелки,  бывшие  по  75  копеек,  с  монохромным
корабликом  посередине.   Одно  время  только  их  везде  и
продавали.  Теперь  к  кому  ни  придешь -  у  всех  стоят.
Постепенно советский "веджвуд" бился...
     Стол  тоже был  коротковат.  Да  и  миледи подкачала -
дурковата малость.  А  в  остальном -  точь-в-точь.  Та  же
церемонная    тишина,    нарушаемая    стуком    ложек    и
почавкиванием... Если кобеля за дворецкого считать.
     По  доброте душевной весь кус  мяса Сигизмунд бухнул в
тарелку девке - ей нужнее, после болезни-то.
     Сигизмунд решил разбавить чинность трапезы и завести с
миледи  беседу.  Почему-то  в  голове  завертелись немецкие
экзерсисы из простейшей грамматики для полудурков. В первых
классах общеобразовательной средней школы  изучал.  Потом к
английскому переметнулся.
     Немецкий  казался  Сигизмунду более  иностранным,  чем
английский.  Может быть,  потому, что немецкий Сигизмунд не
знал еще в большей степени,  чем вышеупомянутый английский.
А может, в силу распространенности последнего.
     Из  немецкого помнил  несколько слов  плюс  песенку  о
елочке. Эти-то слова Сигизмунд и пустил в ход.
     - О  танненбаум,  о  танненбаум,  ви  грюн  зинд дайне
блеттер,   -  с  выражением  продекламировал  Сигизмунд.  И
перевел  на  родимый  великий-могучий:   -   Елочка-елочка,
зеленая иголочка...
     Объедая мясо с кости,  юродивая благодарно смотрела на
дядю  Сигизмунда.  А  тот  продолжал  реализацию культурной
программы.
     - Ихь бин,  ду бист,  -  процитировал Сигизмунд начало
грамматической таблицы,  вбитое в  его голову намертво.  И,
подумав, вспомнил: - Ер-зи-ес ист. Во, девка. Полиглот. - И
без перехода завел более знакомое:  - Ай эм, ю ар, хи-ши-ит
из...
     Девка  задумалась.   Погрузила  мясо  в   суп.   И   с
неожиданной осознанностью молвила:
     - Иким...
     - Чего?  -  переспросил Сигизмунд,  никак не ожидавший
ответа.
     Девка повторила более раздельно:
     - Ик им.
     - Блин...   Ик  -   это  ихь,   что  ли?   -  выдвинул
этимологическую версию Сигизмунд. - Это ты по-каковски?
     Как  всякий  российский человек  своей  бурной  эпохи,
Сигизмунд,  конечно,  покупал консервы. Если по этикетке не
полз    "цветущий   куфи"    -    надежное    свидетельство
магометанского происхождения данной банки,  - то чаще всего
консерва  называла  своей   родиной  какую-нибудь  северную
державу.  Сигизмунд слегка  владел этикеточным голландским,
немецким,  датским и так далее.  Во всяком случае,  усвоил,
что "геринг", написанное с разными вариациями в зависимости
от страны, означает "селедку". И поступал соответственно.
     А  если  ни  хрена не  понять или  если иероглифы,  то
ориентировался по картинке.  Поэтому словарь Сигизмунда был
обогащен  множеством  слов  из  тех  скандинавских  языков,
которых он, в принципе, совершенно не знал.
     Делу  просвещения Сигизмунда  в  германской  филологии
служили также видеофильмы.  Крали их зачастую в  Голландии,
иногда в  Швеции.  Крали  также в  Финляндии.  Где-нибудь в
Выборге записывали.  Небось,  на  Выборгском замке  антенну
установили,  направили  ее  в  сторону  Гельсингфорса  -  и
вперед!
     И  в то время как герой на экране взмяукивал штатовски
"ай",  по  низу  записи бойко  прыгало голландское "ик",  а
переводчик монотонно бубнил по-русски: "Мать твою!.."
     - Ик,  -  задумчиво повторил Сигизмунд.  -  Ик  -  это
по-вашему ихь? Ай, то есть...
     Девка показала на себя и сказала:
     - Ик. - Подумала и добавила: - Мик.
     Ну вот. Только что-то начало проясняться...
     - Ты,  девка,  меня не путай.  Ты - ик. То есть, "я" -
ик. - Тут довольный Сигизмунд, ощущая себя Миклухо-Маклаем,
потыкал в себя и возгласил гордо: - Ик.
     Девка покивала. Мол, правильно. И добавила:
     - Мик.
     Тьфу  ты,  блин.  Надо  на  русский переходить.  Пусть
осваивает язык страны обитания. Временного.
     Он указал на себя пальцем и произнес назидательно:
     - Я.
     Девка смотрела на него какое-то время,  а  потом вдруг
дико заржала.  Повторила несколько раз:  "Я-я..." Почему-то
ее это очень смешило.
     Сигизмунд опять потыкал в себя.
     - Ик. - На девку показал. - Ты.
     Девка  призадумалась.  Филологическое упражнение  явно
обременило ее ум.  Кроме того, время от времени ее отвлекло
воспоминание о "я-я", и она принималась глупо хихикать.
     Сигизмунд еще  раз  повторил:  "Ик  -  ты".  До  девки
доперло. Она показала на него и сказала:
     - Зу.
     Сигизмунд  расхохотался.   Девка  надулась.  Повторила
упрямо:
     - Зу, зу...
     Ну что ты будешь делать.
     Сигизмунд потыкал в себя:  "ик",  в девку: "зу". Девка
сказала:
     - Йаа.
     Точно,   откуда-то  из  Скандинавии.  Осталось  только
определить, откуда.
     Сигизмунд спросил:
     - Свенска?    Суоми?   Норска?   Даниск?   Нидерланды?
Лапландия?  Лоухи?  Корела? (Какая еще, к чертям, Корела?!)
Веняя?
     Что такое Веняя,  Сигизмунд забыл.  Помнил, что что-то
финское.
     Юродивая   снова   принялась  за   остывшее   "харчо".
Сигизмунд все никак не  мог успокоиться.  Ведь поймал было.
Ведь  совсем уж  близка разгадка...  а  с  нею  и  визит  в
соответствующее консульство.
     - Ду  ю  спик инглиш?  Шпрехен зи  дойч?  -  Сигизмунд
задумался.  А  если иначе зайти?  И выдал:  -  ДО ЙОУ СПЕАК
ЭНГЛЕСХ?
     >- Кушайте супчик, Сигизмунд Борисович. Остынет.
     Покончив с  трапезой,  девка  вновь  возымела охоту  к
лингвистическим упражнениям.
     - Ик им. Зу ис, - приглашающе выдала она.
     - Ай ем. Ты ешь, - пробубнил Сигизмунд с набитым ртом.
     Но  девка не  отвязалась.  Показала на кобеля.  Кобель
лежал у ее ног.  Быстро смекнул,  что девка ест неопрятно и
сверху то и дело падают какие-то крошки. Еще одно свойство,
за которое Сигизмунд ценил пса: санитар кухни.
     - Хундс, - припечатала пса девка.
     Это было уже что-то.
     - Хунд,  -  с трудом припомнил Сигизмунд.  Добавил:  -
Хаунд.
     Нет,  так не годится. Что он ее немецкому обучает? Сам
же этого немецкого не знает.
     Он отрицательно помахал пальцем.  Мол,  CANCEL, девка,
CANCEL.
     - Не хунд. Пес.
     - Нэй  хундс.   Пос.   -  Показала  на  хлеб.  Назвала
неожиданно похоже: - Хлифс.
     - Хлеб,   -  поправил  Сигизмунд.  -  Хлиб  -  это  на
незалэжных землях говорят, у хохлов.
     Девка просияла. И, показывая на хлеб, сказала:
     - Гиба мис хлибис.
     - Лапушка  ты   моя!   -   обрадовался  Сигизмунд.   -
Разумность явила!  Может,  и  вправду ты не сумасшедшая,  а
просто иностранка?  На  Руси у  нас  издревле разницы между
вами, горемычными, не делали...
     За   время   дневной  трапезы,   плавно  перешедшей  в
файф-о-клок,  милорд  и  миледи значительно расширили общий
словарный тезаурус.
     Пятерня  была   "ханду",   нога  -   "фотус",   голова
по-девкиному смешно называлась -  не  то  "хоббит",  не  то
"хаубис". Язык, на котором она лопотала, изобиловал клятыми
межзубными согласными -  теми самыми, которыми злые учителя
в свое время мучили Сигизмунда на уроках английского.
     Стол был "меса",  дом был с одной стороны "хузом", а с
другой - "разном". От слова "разн". Язык сломаешь.
     Газовая плита,  холодильник, кофемолка ставили девку в
тупик. Морщилась, думала. Забыла, как называются, что ли?
     Зато люстра название имела.  "Лукарном" была. От слова
"лукать", надо полагать. То есть "смотреть".
     Наконец Сигизмунд подошел к самому главному.
     - Ик им Сигизмунд, - торжественно объявил он.
     - Сигисмундс, - поправила девка.
     - Э нет,  мать.  По паспорту - "Сигизмунд". Ты мне тут
свои порядки не заводи, поняла? Нойе орднунг - нет, поняла?
     Однако сделал ей приятное.
     - Ик им Сигисмундс.  - И на девку палец устремил: - Зу
ис?..
     Девка   повела   себя   странно.   Устала,   что   ли?
Засмущалась, кокетство явить пыталась.
     Но Сигизмунд настаивал:
     - Зу ис?.. - И добавил угрожающе: - Двала?
     - Нии,  -  сказала  девка.  Скорчила дурацкую гримасу:
глаза выкатила да язык высунула.  И пояснила:  - Ита ист са
двала.
     - Понятно,  -  сказал Сигизмунд.  И покрутил пальцем у
виска, присвистнув.
     Этого жеста она не поняла.
     - Это ист двала, - сказал Сигизмунд. - Поняла? А зу ис
кто, а?
     Девка молчала. Потупилась.
     - По паспорту-то как тебя звать?  -  потеряв терпение,
напустился на нее Сигизмунд.
     Девка  глянула  исподлобья и  произнесла с  непонятной
интонацией:
     - Айзи хайта сиино дохтар лантхильд.
     Одно  из  этих  диких  слов,  возможно,  было  именем.
"Доктор" отпадал  сразу.  "Айзи"  могло  быть  чем  угодно.
Может, самоназвание народа?
     - Айзи? - спросил он на всякий случай.
     Она покачала головой:
     - Мави.
     И тут он уловил.  Имя было того же ряда, что и имена в
"Нибелунгах".  Застряли в памяти с детства.  С внеклассного
чтения.   Ввели  в  восьмом  классе  новшество  -  "мировая
литература".  Аж сорок пять минут отвели. Непоследовательно
прошли одним уроком "Нибелунгов", на том и кончилось.
     И  Сигизмунд  процитировал стих,  ненужно  засевший  в
памяти:
     - Звалась она Кримхильдою и так была мила,  что многих
красота ее на гибель обрекла.
     Девка  склонила голову набок.  Что-то  до  нее  дошло.
Поправила важно:
     - Нэй Кримхильд, аук Лантхильд им.
     - Какая разница,  -  сказал Сигизмунд.  -  Звалась она
Лантхильдою и  так  была  мила,  что  многих красота ее  на
гибель обрекла...
     И  тут  он  вспомнил про  лунницу.  Золото Нибелунгов,
блин.   Приплыли.   Зигфрид,   Готфрид  и  Сигисмундс.  Три
богатыря.  И  с  ними верный Хаген.  С факсом.  Он на факсе
сидит, а Лантхильда ему докладывает чего-то...
     А девка неожиданно спесивость обрела великую.  И важно
сказала:
     - Аттила хайта мик Лантхильд.
     До  Сигизмунда  неожиданно  дошло,  что  он  понимает.
Аттила,   осиротитель  Европы,   стало   быть,   ее   "мисс
Лантхильда" называет. Мило.
     - Сигизмунд хайта зу Лантхильд, - выродил Сигизмунд.
     Девка преважно кивнула.
     Это вывело его из себя. Он рявкнул:
     - Или  тебя  "мисс Лантхильд" называть?  Ты  уж  сразу
скажи!  Может,  у  вас в  Лоухи,  или откуда ты  там,  ты в
конкурсе красоты первейшая победительница?  А  что!  Если у
вас там все такие...
     Тут он  представил себе земли,  где все девушки похожи
на Лантхильду, причем та среди них - первейшая красавица, и
ему даже дурно сделал