--------------------
Эрик Амблер
Маска Димитриоса
---------------------------------------------------------------------
Эрик Амблер. Маска Димитриоса. - Журнал "Юность", 1991, NN 7-9
(C) Перевод с английского Юрия Дубровина
OCR & SpellCheck: Zmiy (zmiy@inbox.ru), 9 февраля 2003 года
---------------------------------------------------------------------
--------------------
Роман
(журнальный вариант)
---------------------------------------------------------------------
Эрик Амблер. Маска Димитриоса. - Журнал "Юность", 1991, NN 7-9
(C) Перевод с английского Юрия Дубровина
OCR & SpellCheck: Zmiy (zmiy@inbox.ru), 9 февраля 2003 года
---------------------------------------------------------------------
Эрик Амблер родился в Лондоне в 1909 г.
Окончив Лондонский университет, работал инженером.
Во второй половине 30-х годов написал несколько книг, которые сразу
заставили о себе говорить. Работал сценаристом в Голливуде, причем один из
его сценариев получил престижную премию "Оскар". В 50-х годах снова вернулся
в литературу. Дважды получал высшую награду Ассоциации детективных писателей
"Золотой кинжал".
Роман "Маска Димитриоса" вышел в свет в 1939 г. Творчество Амблера
высоко ценили Реймонд Чандлер и Грэм Грин. Выдающийся кинорежиссер Альфред
Хичкок написал предисловие к однотомнику Амблера, в котором назвал роман
"Маска Димитриоса" "потрясающим".
Неправедный закон забвения властвует над людьми. Не
соблаговолив сделать хотя бы запись в книгу вечности,
судьба стирает след как достойных, так и недостойных, и
даже о Мафусаиле известно только то, что он жил долго.
Сэр Томас Браун "Гидриотафия"*
______________
* Сэр Томас Браун (1605-1682) - английский врач и писатель (Прим.
перев.).
Наваждение начинается
Французский писатель Шамфор*, который, к сожалению, известен не так
широко, как он того заслуживает, сказал, что провидение обычно выступает под
кличкой "случай".
______________
* Себастьян-Рок Никола де Шамфор (1741 - 1794) - французский
писатель-моралист, известный благодаря своей книге "Максимы и афоризмы"
(Прим. перев.).
Этот афоризм, противоречивый, как и многие другие, предназначен скрыть
тот неприятный факт, что случай играет важную, пожалуй, даже главенствующую
роль во всех людских делах. Но не будем придираться к писателю. Безусловно,
стечение обстоятельств часто выглядит как непонятная, запутанная цепь причин
и следствий, которую мы принимаем за вмешательство провидения.
Пусть же наш рассказ послужит тому примером.
Чарльз Латимер, окончив университет, десять лет преподавал
политэкономию. К тридцати пяти годам он стал автором трех научных книг.
Первая была посвящена влиянию Прудона на общественную мысль Италии XIX века,
вторая называлась "Готская программа 1875 года", в третьей разоблачалась
экономическая подоплека книги Розенберга "Миф XX века". Закончив работу над
корректурой последней книги, он начал писать свой первый детективный роман в
надежде побыстрей рассеять то мрачное впечатление, которое осталось у него
после знакомства с философией национал-социализма и ее пророком доктором
Розенбергом.
Тираж "Скверного дела" разошелся мгновенно. Вслед за первой книгой он
написал еще три. Сразу после публикации последнего романа он тяжело заболел,
а когда поправился, не долго думая написал заявление об уходе из
университета и отправился в Грецию, чтобы погреться на солнце.
Он прожил в Афинах почти год. Здоровье его заметно улучшилось, и по
совету одного из своих греческих знакомых он взял билет на пароход, идущий
из Пирея в Стамбул. Среди рекомендательных писем у Латимера было и письмо к
некой мадам Шавез, владевшей виллой на берегу Босфора. Приехав в Стамбул, он
написал ей и получил в ответ приглашение погостить на вилле дня три-четыре.
Клонился к вечеру четвертый, последний день его пребывания на вилле
мадам Шавез Латимер сидел на увитой виноградом террасе и смотрел на
поднимавшуюся к вилле дорогу. Вдруг на дороге появился быстро мчавшийся
автомобиль, оставлявший за собой облако пыли. Когда он въехал во двор виллы,
открылась задняя дверца, и из машины выпрыгнул пассажир.
Он был строен и моложав. Слабый загар как-то особенно подчеркивал
седину его волос, которые были подстрижены по-русски, в кружок. Узкое, с
впалыми щеками лицо, походивший на клюв нос и тонкие губы придавали ему
хищный вид. Ему, наверное, было уже за пятьдесят, и Латимер, отметив явно
сшитый на заказ мундир, подумал не может быть, чтобы он обходился без
корсета.
Полковник Хаки, так звали офицера, сразу же понравился всем без
исключения. Приняв смущенный вид и, по-видимому, пытаясь тем самым внушить
гостям, что неожиданное появление полковника безнадежно ее компрометирует,
мадам Шавез представила полковника собравшимся минут через пятнадцать после
его прибытия. Полковник был сама галантность улыбаясь и щелкая каблуками, он
кланялся, целовал руки дамам, нахально их разглядывая при этом. Зрелище это
настолько поразило Латимера, что он сначала не поверил своим ушам, когда
было названо его имя. Полковник долго тряс ему руку.
- Чертовски рад встретить тебя здесь, старик, - сказал он.
- Monsieur le Colonel parle bien anglais*, - пояснила мадам Шавез.
______________
* - Месье полковник хорошо говорит по-английски (фр.).
- Quelques mots*, - сказал полковник.
______________
* - Знаю несколько слов (фр.).
- Как поживаете? - спросил Латимер, глядя прямо в светло-серые глаза
полковника.
- Ну, пока... лучше всех.
После ужина, когда гости сели играть в карты, полковник подошел к
Латимеру и, взяв его под руку, увел на террасу.
- Вы должны меня простить, месье Латимер, - сказал он по-французски, -
все эти дурачества с женщинами такая чепуха! Поверьте, я приехал сюда только
ради того, чтобы поговорить с вами. Закуривайте, - сказал он, доставая
портсигар.
- Благодарю.
- Пройдемте в тот конец. Когда мадам сказала, что вы у нее в гостях, я
не смог побороть искушения побеседовать с писателем, книги которого я высоко
ценю. Я получаю из Парижа все выходящие там полицейские романы. Между
прочим, ничего другого я не читаю. Быть может, вы окажете мне честь
пообедать со мной на этой неделе. Мне кажется, - заключил он таинственно, -
я мог бы быть вам полезен.
Не очень-то понимая, о какой пользе идет речь, Латимер согласился. Они
договорились встретиться в отеле "Пера-Палас" спустя три дня.
Полковник опоздал на двадцать минут и, появившись, тотчас рассыпался в
извинениях.
- Давайте сразу выпьем виски с содовой, - сказал он, сев за столик, и
приказал подать бутылку "Джонни".
Во время обеда он говорил только о прочитанных детективах: о том, что
ему в них нравилось, об их героях, наконец, о том, что он предпочитает
убийство из пистолета. Виски было допито, на десерт подали земляничное
мороженое. Вдруг он, наклонившись к Латимеру, сказал:
- Мне кажется, месье Латимер, я мог бы помочь вам.
Еще до встречи у Латимера мелькнуло в голове дикое предположение: не
предложит ли ему полковник сотрудничать с турецкой службой безопасности.
- Ну что же, буду вам очень благодарен.
- Вы не поверите, - продолжал полковник, - но у меня была мечта самому
написать хороший полицейский роман. Я долго обдумывал его, но время... где
взять время, вот в чем вся загвоздка.
Он многозначительно замолчал. Латимер подумал, сколько все-таки людей
заблуждается насчет того, что, будь у них время, они непременно сочинили бы
детектив.
- Сюжет у меня давно разработан, - сказал полковник, - и я буду рад
отдать его вам - это мой подарок. Вы воспользуетесь им гораздо лучше, чем я.
Латимер пробормотал в ответ что-то весьма невразумительное.
- Дело происходит в Англии, - начал полковник, пристально глядя на
Латимера, - в загородном доме одного богача, лорда Робинсона. На уик-энд в
доме собрались гости. Вдруг кто-то обнаружил, что лорд Робинсон убит
выстрелом из пистолета в висок. Рана, заметьте, контактная. Письменный стол
залит кровью. Убийство произошло в тот момент, когда ему оставалось
поставить подпись под своим новым завещанием, согласно которому все его
имущество должно было после его смерти перейти в руки одного из
родственников. По прежнему завещанию имущество лорда делилось поровну между
шестью родственниками. Следовательно, - он поднял руку, в которой была
десертная ложка, и ткнул ею в Латимера, - убийство совершено кем-то из пяти.
Логично, не правда ли?
Латимер открыл рот, хотел что-то сказать, но не нашелся и только кивнул
головой. На лице полковника сияла торжественная улыбка.
- Вот тут-то и зарыта собака... Дело в том, что никто из подозреваемых
к убийству не причастен. Лорда убил дворецкий, потому что тот совратил его
жену! Ну как мой сюжет?
- Весьма изобретательный.
Откинувшись на спинку кресла, полковник самодовольно улыбался,
разглаживая складку на рукаве кителя.
- Я рад, что вы оценили этот поворот сюжета. Он у меня проработан во
всех деталях. Конечно, есть и полицейский комиссар из Скотланд-Ярда. Он,
между прочим, соблазнил одну из подозреваемых, очень красивую женщину, и
ради ее спасения занимается расследованием убийства. Да, кстати, я изложил
все на бумаге.
- Вы так меня заинтересовали, - сказал Латимер вполне искренне, - что я
хочу почитать ваши заметки.
- Я ждал, что вы это скажете. Как у вас со временем?
- В общем-то мне спешить некуда.
- Тогда давайте заглянем ко мне в офис, и я покажу вам рукопись.
Секунду-другую Латимер раздумывал, принимать или не принимать
приглашение. Все-таки увидеть своими глазами кабинет полковника было очень
заманчиво. Он сказал:
- Я готов следовать за вами.
Офис полковника помещался на верхнем этаже здания, напоминавшего с виду
дешевую гостиницу. Пройдя длинный коридор, они оказались в большой комнате.
Полковник, показав жестом на кресло и на пачку сигарет, стал рыться в ящиках
письменного стола. Достав оттуда несколько отпечатанных на машинке листов
бумаги, он протянул их Латимеру.
- Я назвал эту вещь "Залитое кровью завещание", но, наверное, можно
придумать что-нибудь и получше. К сожалению, все хорошие названия уже давно
использованы.
Латимер стал читать рукопись. Полковник, сидя на краешке письменного
стола, качал ногой. Дважды прочитав рукопись, Латимер, хоть это было ужасно
бессовестно, с трудом удержался, чтобы не расхохотаться.
- Сейчас трудно сказать что-нибудь определенное... - начал он, медленно
растягивая слова.
- Да-да, конечно. - Полковник слез со стола и сел в кресло. - Но вам,
наверное, это может пригодиться?
- Не знаю, как и благодарить вас, - сказал Латимер, не найдя ничего
лучшего.
- Какие пустяки. Пришлите мне экземпляр, когда книга выйдет из печати.
- Он взялся за телефон. - Сейчас я скажу, чтобы вам отпечатали копию.
У Латимера чуть было не вырвался вздох облегчения. Слава Богу, это не
займет много времени. Поговорив с кем-то по телефону, полковник сказал:
- Простите, но мне придется заняться делами.
- Не беспокойтесь, я подожду.
Достав толстую папку из манильской бумаги, полковник начал перебирать
содержащиеся в ней документы. Какой-то из них его явно заинтересовал. В
дверь постучали, и в комнату вошел секретарь, держа под мышкой тоненькую
желтую папку, которую он вручил полковнику. Тот, сказав что-то по-турецки,
отдал ему рукопись, и секретарь, щелкнув каблуками, удалился. В комнате
воцарилось молчание.
Латимер курил и от нечего делать разглядывал полковника. Тот
перелистывал бумаги в желтой папке и так углубился в свои мысли, что Латимер
не мог не заметить происшедшую в нем перемену: теперь за столом сидел
специалист, мастер своего дела. Он чем-то напоминал старого кота,
наблюдающего за маленькой, неопытной мышкой. В этот момент полковник,
оторвавшись от бумаг, посмотрел на Латимера.
- Я думаю, месье Латимер, вам будет небезынтересно познакомиться с
настоящим убийцей.
Досье Димитриоса
Латимер почувствовал, что его лицо заливает краска. Несколько минут
назад он с усмешкой профессионала разглядывал полковника, но оказалось, что
он всего лишь неопытный любитель. Ему хотелось под землю провалиться.
- Да я бы, - начал он медленно, - не прочь.
- Видите ли, месье Латимер, - криво усмехнувшись, сказал полковник, -
убийца в полицейском романе в отличие от настоящего убийцы никогда не
производит отталкивающего впечатления. И труп, и подозреваемые, и всеведущий
детектив - в романе все должно выглядеть художественно. Только вот беда,
настоящий убийца так не выглядит. Это говорю вам я, тоже в какой-то мере
полицейский. - Он похлопал ладонью по лежащей перед ним желтой папке. - Это
досье настоящего убийцы. Заведено двадцать лет назад. Об одном совершенном
им убийстве нам известно доподлинно. Что касается других - нет никакого
сомнения, что они были, - но о них мы ничего не знаем. Это трус и подлец, на
счету которого - убийства, шпионаж, наркотики. Мало того, он дважды
участвовал в подготовке покушений на известных лиц. Оба раза сумел улизнуть,
да так, что мы даже не знали, как он выглядит, - в досье нет его фотографии.
Хотя нам-то он хорошо известен, да и не только нам: знают его и София, и
Белград, и Париж, и Афины. Он был великий путешественник.
- Можно подумать, что с ним покончено.
- Да, он мертв. Его тело вытащили вместе с сетями рыбаки вчера ночью.
Вероятно, он был убит ударом ножа и выброшен в Босфор с какого-нибудь судна.
Он пододвинул к себе желтую папку и сказал:
- Итак, Димитриос Макропулос. Кстати, так и не удалось установить,
подлинная это фамилия или псевдоним. Родился в Греции, в 1889 году.
Младенцем был найден на улице. Родители неизвестны; полагают, что мать
румынка. Был усыновлен какой-то семьей. По паспорту - грек. Еще в Греции
привлекался к уголовной ответственности, но детали, к сожалению, неизвестны.
- Полковник оторвался от папки и поглядел на Латимера. - Все это произошло
до того, как мы обратили на него внимание. Нам он стал известен по делу об
убийстве менялы Шолема, еврея, принявшего мусульманство. Это произошло в
Измире в 1922 году, когда город был занят нашими войсками. Меняла прятал
деньги у себя дома под половицами. Кто-то перерезал ему горло бритвой,
взломал половицы и забрал деньги. Грабежи и убийства во время войны не
редкость, но кто-то из родственников Шолема указал коменданту города на
негра по имени Дхрис Мохаммед, который сорил деньгами в кафе и хвастался,
что теперь, мол, долги отдавать не надо. Негра арестовали, и, поскольку его
объяснения были сочтены неудовлетворительными, военно-полевой суд признал
его виновным и приговорил к смертной казни через повешение. После приговора
он заявил, что, работая на плантации, где собирают инжир, познакомился с
неким Димитриосом, который подговорил его убить менялу. Ночью они пришли к
нему в дом, и Димитриос зарезал Шолема. Греки пытались бежать на судах,
которые стояли в гавани. Очевидно, вместе с ними бежал и Димитриос. Никто,
конечно, этому не поверил. Между Грецией и Турцией шла война, и рассказ
негра был воспринят как попытка избавиться от петли. Впрочем, среди
работавших на плантации был грек по имени Димитриос. Его, кстати, очень не
любили другие рабочие, но его так и не нашли. Да и что тут удивительного,
если трупы таких димитриосов валялись неубранными на улицах или плавали в
гавани! Короче говоря, нефа казнили.
Полковник замолчал. Латимер был поражен тем, что тот ни разу не
заглянул в бумаги.
- Просто удивительно - вы знаете все факты наизусть, - сказал Латимер.
- Я был председателем военно-полевого суда. - И полковник опять
невесело усмехнулся. - Именно благодаря этому мне удалось разобрать почерк
Димитриоса и в других делах. Год спустя я был переведен в органы
безопасности. В 1924 году мы раскрыли заговор против гази. Группа
религиозных фанатиков покушалась на его жизнь, потому что он незадолго перед
этим уничтожил халифат. Разумеется, за этим стояли также "дружественные" нам
правительства соседних стран. Не буду утомлять вас деталями, скажу только,
что среди агентов, которым удалось бежать, был и Димитриос.
- А что произошло с этим Димитриосом дальше? Каков конец этой истории?
Щелкнув пальцами, полковник сказал:
- Ага! Я ждал, когда вы зададите этот вопрос. И вот мой ответ: у нее
нет конца!
- Расскажите же, что было дальше?
- Хорошо. Выяснилось, что грек из Измира Димитриос (кстати, это все,
что о нем стало известно софийской полиции) проходил по делу о покушении на
премьер-министра Болгарии Стамболийского. Между прочим, вскоре после
покушения, в том же 1923 году, разразился путч македонских офицеров. Полиции
рассказала о Димитриосе женщина, с которой он был связан. После его
исчезновения она получила от него открытку, отправленную из Эдирне.
Словесный портрет, полученный софийской полицией, совпадал с описанием
Димитриоса, данным Дхрисом Мохаммедом.
Спустя два года мы получили запрос югославской полиции о гражданине
Турции по имени Димитриос Талат, разыскиваемом полицией по обвинению в
грабеже. Однако один из наших агентов в Белграде сообщил, что на самом деле
речь идет о документах, похищенных из военно-морского министерства, и что
Талат обвиняется в шпионаже в пользу Франции. На основании словесного
портрета, полученного от белградской полиции, можно было предположить, что
это уже известный нам Димитриос из Измира. Примерно в то же самое время
нашему консулу в Швейцарии попал в руки паспорт, срок действия которого
требовалось продлить. Паспорт был выдан в Анкаре на имя некоего Талата. Это
одна из самых распространенных турецких фамилий. Однако в списке паспортов,
выданных в то время, паспорта с таким номером не оказалось. Естественно, это
была подделка. - Полковник развел руками. - Вам все ясно, месье Латимер? Вот
такой сюжет. Совершенно бессвязный и малохудожественный. Детектива из него
не получится, потому что нет ни мотивов, ни подозреваемых - одна грязь.
- И тем не менее он представляет интерес, - возразил Латимер. - Что
все-таки произошло с этим Талатом дальше?
- Хотите, значит, узнать, чем все это кончилось, месье Латимер? Про
Талата мы больше ничего не слышали. Видимо, паспорт ему больше не
потребовался. Но это уже не имеет значения. Теперь Димитриос в наших руках.
Жаль, конечно, что только труп, но и это не так уж плохо.
- Вы говорили что-то о наркотиках.
- Ах, да. - Беседа, видимо, начала утомлять полковника. - Димитриос
заработал на наркотиках кучу денег. В 1929 году Консультативный кабинет при
Лиге Наций по борьбе с контрабандой наркотиков получил меморандум
французского правительства, в котором говорилось о захвате полицией большого
количества героина на границе со Швейцарией. Полиция устроила засаду и
арестовала шестерых человек. Все они принадлежали к одной организации,
занимавшейся поставкой наркотиков, а во главе ее стоял человек по имени
Димитриос. Судя по количеству захваченного героина, этот человек ворочал
миллионами. В конце 1931 года полиция получила анонимное письмо, в котором
приводился полный список членов организации и данные о каждом из них, а
также сообщались улики, благодаря которым их можно было арестовать. Полиция
считала, что это письмо написано самим Димитриосом, который решил таким
образом со всем этим развязаться. Как бы там ни было, но в декабре 1931 года
вся банда была уже за решеткой. Большинство дало показания: руководитель
этой организации, оказывается, спокойно проживал под фамилией Макропулос в
17-м округе Парижа. Разумеется, ни квартиру, ни самого Димитриоса полиции
так и не удалось найти.
В комнату вошел секретарь и остановился возле стола.
- Ага, - сказал полковник, - уже отпечатали. Берите, месье Латимер, она
ваша.
Латимер, поблагодарив, взял рукопись и, не удержавшись, спросил:
- Больше о Димитриосе вы уже ничего не слышали?
- Спустя примерно год в Югославии на одного политического лидера было
совершено покушение. Покушавшийся утверждал, что пистолет он получил в Риме
от человека по имени Димитриос. Как видите, этот грязный тип вернулся к
своему старому ремеслу.
- Вы говорили, что в досье нет фотографии. Как вы установили, что это
его труп?
- За подкладкой пиджака было зашито удостоверение личности, выданное
год назад лионской полицией на имя Димитриоса Макропулоса, человека без
определенных занятий. Трудно сказать, что это значит, но, разумеется, там
есть его фотография. Французский консул утверждает, что удостоверение
подлинное.
Полковник отложил в сторону желтую папку и встал.
- Завтра должно состояться дознание, поэтому мне надо обязательно
побывать в морге. Я могу подвезти вас до отеля.
Всю дорогу полковник расписывал достоинства "Залитого кровью
завещания". Латимер заверил его, что непременно напишет, как будет двигаться
работа над книгой. Они обменялись рукопожатием, и Латимер, открыв дверцу,
собирался уже выйти из машины, как вдруг что-то остановило его. Волнуясь, он
сказал:
- Извините, полковник. Вероятно, моя просьба покажется вам странной, но
мне хочется увидеть своими глазами труп этого человека, Димитриоса. Не могли
бы вы взять меня с собой? Дело в том, что я никогда в жизни не видел убитого
и не был в морге. Вот пишу детективы, а ничего такого не видел - я думаю,
надо обязательно посмотреть.
- Дорогой мой, - лицо полковника прояснилось, - разумеется, надо. Кто
же пишет о том, чего он никогда не видел. - Он что-то сказал шоферу, и они
поехали дальше. - Быть может, мы вставим сцену в морге в вашу новую книгу.
Надо будет все хорошенько обдумать.
Морг представлял собой небольшое здание из рифленого железа во дворе
полицейского участка недалеко от мечети Нури Османа. Их уже дожидался
полицейский и, когда они вышли из машины, повел через двор к моргу. Солнце
так нагрело бетонные плиты двора, что Латимеру вдруг расхотелось глядеть на
убитого, лежащего внутри раскаленной железной коробки.
Полицейский отпер дверь, и они вошли внутрь. У Латимера было такое
ощущение, будто его сунули в печь. Ужасно воняло карболкой. Полковник шел
впереди. Латимер, сняв шляпу, - за ним следом.
Под низким потолком висела мощная электрическая лампочка, бросавшая
вниз ослепительно яркий конус света. Справа и слева от прохода стояли четыре
высоких стола. Три из них были накрыты брезентом, под которым что-то лежало.
Латимер почувствовал, как по его спине и ногам побежали ручейки пота.
- Ну и жара, - сказал он.
- Им теперь все равно, - сказал полковник, кивнув в сторону столов,
покрытых брезентом.
Полицейский подошел к первому из этих столов и сдернул брезент.
Полковник сделал два шага и склонился над столом. У Латимера ноги будто
приросли к полу, но он заставил себя сделать три шага.
На столе лежал невысокий плечистый человек, которому на вид было лет
пятьдесят. Латимер с трудом различал черты его лица - они сливались в одну
желто-серую массу с торчащими над ней черными с проседью волосами. Возле ног
лежала кучка белья: рубашка, носки, подштанники, цветастый галстук, костюм
из голубой саржи, поблекший от морской воды. Рядом стояли сильно
покоробившиеся узконосые туфли. Никто не догадался закрыть мертвецу глаза, и
было неприятно видеть бессмысленно вытаращенные белки. Нижняя челюсть
отвалилась, щеки обвисли, толстые губы оттопырились, и Латимер подумал, что
он представлял себе Димитриоса совсем иначе. Тот, чей труп лежал на столе,
вряд ли был умным человеком, скорее всего рабом своих страстей и привычек.
Но ведь лицо умершего сильно меняется...
- По словам доктора, убит ударом ножа в солнечное сплетение, - сказал
полковник, - вероятно, был уже мертв, когда его сбросили в воду.
- Интересно, откуда одежда, которая была на нем?
- Костюм и туфли куплены в Греции, все остальное из Лиона, из самых
дешевых магазинов.
Латимер никак не мог отвести взгляд от того, что лежало на столе. Итак,
перед ним труп Димитриоса, того самого Димитриоса, который когда-то
перерезал глотку меняле Шолему. Затем участвовал в покушениях, занимался
шпионажем, контрабандой наркотиков и, наконец, был убит так же хладнокровно,
как сам убивал других. Одиссея закончилась: Димитриос вернулся в страну, из
которой бежал почти двадцать лет назад.
А Европа за эти годы, пережив лихорадку надежд, снова стояла на пороге
войны. Сколько за эти годы сменилось правительств, сколько было произнесено
речей, сделано предложений! Для многих это были годы изнурительного труда,
голода, расстрелов и пыток, годы непрестанной борьбы. Отчаяние сменялось
надеждой, люди вдыхали аромат иллюзий, а тем временем токарные станки
вытачивали новое оружие. И в это же двадцатилетие припеваючи жил Димитриос,
страшный человек, труп которого лежал сейчас в морге. В беспощадном свете
лампы труп этот почему-то вызывал у Латимера жалость - любая смерть
подчеркивает наше одиночество.
Между прочим, у Димитриоса было много денег, очень много. Куда они
подевались? Как пришли, так и ушли? Но вряд ли Димитриос был из тех, кто
легко расстается с награбленным. Да и что в конце концов известно о нем?
Жалкие обрывки информации, причем о промежутках в три-четыре года в досье
вообще ничего не говорится. Да, досье перечисляет его установленные
преступления, но ведь преступлений должно быть больше и наверняка гораздо
более тяжких. Латимеру очень хотелось представить, как Димитриос сидит, как
ходит или ест. В Лионе он был год назад, а что было потом? И как он оказался
на Босфоре, где его настигла Немезида?
Конечно, полковник Хаки сказал бы, что все эти вопросы к делу не
относятся, поскольку, с точки зрения профессионала, дело было закончено. Но
ведь остались же, наверное, в живых люди, знавшие Димитриоса: его друзья
(есть ли у таких, как он, друзья?), его враги; те, кто с ним встречался в
Смирне, в Софии, в Белграде, в Эдирне, в Париже, в Лионе. Да, вероятно, по
всей Европе были рассеяны люди, знавшие его. Если с ними встретиться и
расспросить, то составится своеобразная биография Димитриоса.
Сердце у Латимера так и подпрыгнуло. Ну что за дурацкая идея! Придет же
такое в голову! А впрочем, если начинать, то, конечно, сначала надо съездить
в Смирну и уже оттуда пройти путь этого человека, пользуясь досье.
Получилось бы самое настоящее расследование. Едва ли удастся найти новые
факты, но ведь сам процесс поиска мог быть захватывающе интересным. Гораздо
интереснее той нуды, которой занимаешься, когда сочиняешь детективы. С
другой стороны, только совершенно спятивший человек способен на такой шаг.
Но ведь идея сама по себе очень заманчива, и если говорить честно, то в
Стамбуле он изнывает от скуки...
В этот момент Латимер поймал взгляд полковника, который, поморщившись,
сказал:
- Жара, да еще этот запах - просто невыносимо. Ну как, вы удовлетворили
свое любопытство?
Латимер кивнул. Он обратил внимание, что полковник как-то странно
смотрел на труп, точно это была подделка, сделанная им собственноручно,
которую придется теперь здесь оставить. Вдруг он протянул руку и, схватив
труп за волосы, посмотрел ему прямо в лицо.
- Большой был мерзавец, - сказал он. - Странная все-таки штука - жизнь.
Знаю его почти двадцать лет, но только сейчас встретились лицом к лицу.
Жаль, что от мертвых ничего не добьешься.
Он разжал пальцы, и голова с глухим стуком ударилась о стол. Полковник
достал из кармана носовой шелковый платок и тщательно вытер пальцы правой
руки.
- Чем скорее его закопают, тем лучше, - сказал он и пошел к выходу.
Год 1922-й
На рассвете 26 августа 1922 года турецкая национально-освободительная
армия под командованием Мустафы Кемаль-паши атаковала позиции греческих
войск вблизи Думлу-Пунар, в двухстах милях восточнее Смирны. Вечером того же
дня разгромленная греческая армия начала отступление на запад, к Смирне. В
последующие дни отступление превратилось в беспорядочное бегство. Греки
вымещали горечь поражения на турецких мирных жителях: от Алашехра до Смирны
дымились развалины, под которыми были погребены старики, женщины и дети. В
ряды турецкой армии вливались анатолийские крестьяне, горевшие желанием
отомстить грекам за причиненные ими страдания. Трупы турецких мирных жителей
стали чередоваться с трупами зверски замученных греческих солдат. Но главным
частям греческой армии все-таки удалось бежать на кораблях, стоявших в порту
Смирны. 9 сентября 1922 года турецкие войска захватили Смирну.
За эти две недели в городе, в основном населенном греками и армянами,
скопилось огромное число беженцев, которые стекались в Смирну, полагая, что
греческие войска будут защищать город. Но Смирна оказалась для них ловушкой.
В руки турок попал список членов Армянской лиги обороны Малой Азии, и в
ночь на 10 сентября кварталы города, в которых проживали армяне, были заняты
вооруженными отрядами. Они должны были найти и уничтожить членов этой
организации. Разумеется, было оказано сопротивление, что послужило сигналом
к всеобщей резне. В город ввели войска, которые начали методически
истреблять население нетурецких кварталов, не щадя ни стариков, ни детей, ни
женщин. Людей вытаскивали из домов, из подвалов и чердаков, где они
прятались, и убивали прямо на улице. Церкви, в которых многие пытались найти
убежище, обливали бензином и поджигали. Тех, кто пытался бежать из огненного
кольца, закалывали штыками. Огонь вскоре перекинулся дальше, и город
запылал.
Потом ветер вдруг переменился, и та часть города, в которой жили турки,
оказалась вне опасности. Все остальное, за исключением железнодорожной
станции и нескольких домов возле нее, было охвачено пожаром. Несмотря на
это, убийства продолжались. Войска, оцепившие город, расстреливали каждого,
кто пытался вырваться из этого ада. Говорят, некоторые особенно узкие улочки
были так забиты трупами, что к ним долгое время нельзя было подступиться
из-за страшного зловония. Многие пытались спастись вплавь, добравшись до
стоящих на рейде кораблей. Стена огня гнала этих несчастных в воду. Говорят,
крик стоял такой, что его слышно было на расстоянии двух-трех миль. Утром 15
сентября резня и пожар прекратились. Всего за эти дни погибло сто двадцать
тысяч человек. Так гяур Измир (неверная Смирна) расплатилась, по мнению
турок, за свои грехи.
Еще в поезде Латимер пришел к неопровержимому выводу, что поступил как
последний дурак. Во-первых, ему следовало обратиться с просьбой к полковнику
Хаки, потому что без его помощи доступ к материалам военного суда над
Дхрисом Мохаммедом весьма и весьма проблематичен. Во-вторых, он знал
по-турецки всего несколько простых фраз, и даже если бы эти материалы
каким-то образом попали в его руки, он не смог бы их прочесть. Короче
говоря, отправившись на охоту за призраком (что было нелепой затеей само по
себе), он, так сказать, прибыл на место охоты с голыми руками, что уже
свидетельствовало об идиотизме охотника.
Если бы не превосходный отель, в котором он поселился, не чудесный вид
на залив и выгоревшие под солнцем холмы (их цвет, напоминавший цвет
солдатской гимнастерки, прекрасно гармонировал с цветом моря), да не
предложенная самим хозяином отеля, французом, бутылка сухого "Мартини",
Латимер, недолго думая, вернулся бы обратно в Стамбул. Так уж и быть, решил
он, черт с ним, с этим Димитриосом, побуду в Смирне денек-другой, и стал
распаковывать чемоданы. А на другой день, недовольно пожав плечами, он
отправился к хозяину отеля и попросил его найти хорошего переводчика.
Федор Мышкин, маленький, заносчивый человек с толстой, сильно отвисшей
нижней губой, начинавшей дрожать, когда он волновался, имел на набережной
небольшой офис, обслуживающий капитанов торговых судов и их помощников. Он
переводил для них деловые документы, а если требовалось, то был и личным
переводчиком. Этим он зарабатывал на жизнь после того, как бежал из Одессы
от большевиков в 1919 году. Как ядовито заметил хозяин отеля, этот бывший
меньшевик повсюду говорил о своей любви к Советам, однако не спешил
возвращаться на родину. Ничтожная личность, быть может, подумаете вы. Тем не
менее переводчик он был, безусловно, отличный.
Он разговаривал с Латимером тонким писклявым голосом на очень хорошем
английском, правда, часто совершенно не к месту употреблял жаргон.
- Если вам что-нибудь нужно, - сказал он, почесываясь при этом, - вы
только намекните, и это обойдется вам дешевле дерьма.
- Я хочу просмотреть архивные записи об одном греке, бежавшем отсюда
шестнадцать лет назад, в сентябре 1922 года, - сказал Латимер.
От удивления брови у Мышкина полезли вверх.
- В 1922 году? - Он рассмеялся и провел пальцем по шее. - Да их тогда
столько здесь исчезло, что и не сосчитать. Страшное дело, сколько тут турки
выпустили греческой крови!
- Этот человек спасся на одном из судов. Звали его Димитриос.
- Димитриос? - вдруг вытаращил глаза Мышкин.
- Да.
- В 1922 году?
- Да-да. - Сердце у Латимера вдруг замерло. - Почему вы так
спрашиваете? Вы что-нибудь знаете о нем?
Мышкин, кажется, хотел что-то сказать, но, передумав, отрицательно
качнул головой.
- Нет. Я просто подумал, что это очень распространенное имя. Разрешение
на просмотр архивов у вас имеется?
- Нет, но я надеялся, что благодаря вашим советам и помощи я смогу его
получить. Мне известно, что вы занимаетесь переводами. Я готов хорошо вас
отблагодарить.
- Я с удовольствием помогу вам и сегодня же поговорю с одним приятелем.
Напрямую говорить с полицией стоило бы кучу денег, полиция - это страшное
дело. Кстати, я очень люблю помогать своим клиентам.
- Вы очень добрый человек.
- Ну, какие пустяки. - В лице его вдруг появилось какое-то
отсутствующее выражение. - Просто мне нравятся англичане. Они умеют вести
дела. Они не базарят, как эти чертовы греки, и всегда платят столько,
сколько с них просят. Если нужен задаток, о'кей, дают задаток. Честная игра
- вот их принцип, а это всегда приводит к взаимному удовольствию. Для таких
людей стараешься все сделать в самом лучшем виде...
- Сколько? - перебил его Латимер.
- 500 пиастров.
Мышкин старался изобразить детскую неопытность в такого рода делах. В
лице его появилось грустное выражение художника, который просит явно меньше,
чем на самом деле стоит его работа.
Латимер подумал о том, что пятьсот пиастров, если перевести на
английские деньги, не составят и фунта стерлингов, но, заметив, как блеснули
глаза его собеседника, когда он назвал эту сумму, непреклонным тоном сказал:
- Двести пятьдесят.
В конце концов сошлись на трехстах (из них пятьдесят - приятелю). Отдав
Мышкину задаток в сто пятьдесят пиастров, Латимер ушел. Выйдя на набережную,
он похвалил себя за проделанную работу: уже завтра вечером ему будет
известен результат переговоров.
На другой день Латимер ужинал в ресторане, потягивая аперитив, когда к
нему привели запыхавшегося Мышкина. С того градом лил пот, отдуваясь, он
повалился в кресло.
- Ну и денек! Ну и жара! - выпалил он.
- Принесли?
Мышкин, кивнув, устало закрыл глаза. С какой-то болезненной гримасой на
лице он сунул руку во внутренний карман пиджака и достал оттуда сложенные
пополам листы бумаги, соединенные скрепкой. Насмешливый Латимер подумал, что
он похож на дипкурьера, который умер сразу же после вручения депеши.
- Что будете пить? - спросил он.
Слова эти произвели на Мышкина действие живой воды: он встрепенулся и
сказал:
- Полагаюсь на ваш вкус, но я бы предпочел абсент.
Подозвав официанта, Латимер сделал заказ и стал просматривать бумаги.
Всего здесь было двенадцать написанных рукой Мышкина листов. Латимер
полистал их и взглянул на Мышкина. Тот, допив абсент, разглядывал рюмку.
Поймав на себе взгляд Латимера, он сказал:
- Абсент уже тем хорош, что дает ощущение прохлады.
- Может быть, выпьете еще?
- Если вы не против, - сказал он и, показав пальцем на бумаги, спросил:
- Ну как? У вас есть сомнение в их подлинности?
- Ни малейшего. Однако есть некоторые сомнения по поводу дат
происходивших событий. Кроме того, нет свидетельства врача о том, в какое
время было совершено убийство. Что касается показаний свидетелей, то они мне
показались весьма шаткими, так как ни одно из них не доказано.
- А что тут доказывать? - удивился Мышкин. - Совершенно очевидно, что
негр виновен, что следовало его повесить.
- Пожалуй. Если вы не возражаете, я немного почитаю.
Мышкин пожал плечами и подозвал официанта. На лице его сияла блаженная
улыбка.
Заявление, сделанное Дхрисом Мохаммедом в присутствии начальника охраны
и его помощников:
"В Коране говорится, что ложь никому не приносит пользы. Вот почему я
хочу засвидетельствовать свою невиновность, хочу рассказать всю правду, как
она есть, ибо я правоверный. Нет бога, кроме Аллаха.
Не я убил Шолема, повторяю - не я. Сейчас я не буду больше лгать и все
объясню. Его убил не я, его убил Димитриос.
Когда я расскажу вам о Димитриосе, вы мне поверите. Димитриос по
национальности грек. Но он говорит, что он правоверный, потому что записан в
паспорте как грек по национальности его приемных родителей, а на самом деле
он правоверный. Димитриос работал вместе с нами - мы собирали инжир. Все его
ненавидели за злой язык и постоянную готовность взяться за нож. Я люблю всех
людей, как братьев, и потому я иногда разговаривал с Димитриосом во время
работы, в том числе и о делах веры, и он меня слушал.
И вот, когда к городу подошла победоносная армия правоверных и греки
стали спасаться бегством, ко мне домой пришел Димитриос и попросил спрятать
его. Я спрятал его у себя в доме, потому что верил, что он правоверный. Он
прятался у меня и тогда, когда наша армия заняла город, а когда выходил на
улицу, то одевался, как турок. Однажды он рассказал мне, что у еврея Шолема
много денег и золота и что он прячет их у себя дома. Пришло время, сказал
он, рассчитаться с теми, кто оскорблял Аллаха и Магомета, пророка его. Эта
еврейская свинья, сказал он, прячет под полом деньги, которые она награбила
у правоверных. И он предложил мне пойти вместе с ним и, связав Шолема, взять
его деньги.
Я сначала испугался, но он убедил меня, сказав, что в Коране говорится:
кто борется за дело Аллаха, непременно получит награду, независимо от того -
победит или потерпит поражение. Вот я и получил свою награду - меня скоро
повесят, как собаку.
Послушайте, что было дальше. Ночью, после комендантского часа, мы
пришли к дому, где жил Шолем, и поднялись на крыльцо. Дверь была заперта.
Тогда Димитриос стал стучать в нее ногами и кричать, чтобы Шолем открыл нам,
потому что мы патруль, который ищет беглеца. Когда Шолем, открыв дверь,
увидел нас, он воскликнул: "Аллах!", и попытался закрыть дверь. Но Димитриос
ворвался в дом и, схватив Шолема за руки, приказал мне искать половицу, под
которой лежат деньги. Он же, вывернув старику руки, оттащил его на кровать и
придавил коленом.
Я быстро нашел выдвигающуюся половицу и пошел сказать об этом
Димитриосу. Он стоял спиной ко мне, упершись коленом в спину Шолема,
которому он обмотал голову одеялом, чтобы заглушить его крики о помощи.
Димитриос говорил мне, что он свяжет его, и взял для этого веревку. Когда он
достал нож, я подумал, что он хочет отрезать кусок веревки, но вместо этого
он полоснул Шолема ножом по шее.
Фонтан крови брызнул из раны, и Шолем упал вверх лицом. Димитриос,
отойдя от кровати, наблюдал за ним, потом обернулся ко мне. Я спросил, зачем
он это сделал, и он сказал, что так было надо, потому что Шолем все равно
пошел бы в полицию и нас выдал. Кровь с бульканьем текла из раны, но
Димитриос сказал, что меняла уже мертв. Потом мы разделили деньги между
собой.
Димитриос сказал, что нам лучше выйти из дома порознь. Я очень боялся,
что он убьет меня, ведь у него был нож, а у меня не было. Я так и не понял,
зачем я ему вообще понадобился. Он сказал мне, что ему нужен помощник,
который будет искать деньги, пока он станет вязать Шолема. Но он, наверное,
с самого начала задумал убить ростовщика и, значит, мог бы взять все деньги
один. Однако деньги мы разделили поровну. Он ушел первым. На прощание он мне
улыбнулся. Наверное, он бежал, договорившись заранее с капитаном, на одном
из греческих судов, которые подбирали беженцев.
Теперь-то я понимаю, почему он улыбался, когда уходил. Он знал, что
такие глупцы, как я, получив туго набитый кошелек, становятся безмозглыми
дураками. Он знал - да покарает его Аллах! - что, предаваясь греху пьянства,
я забудусь, и мой язык выдаст меня. Верьте мне, я не убивал Димитриоса.
(Следовал поток ругательств.) Именем Аллаха и Магомета, пророка его,
клянусь, что говорю правду. Аллах милосердный, прости меня".
Далее было написано, что в связи с неграмотностью осужденного под
заявлением стоит отпечаток большого пальца его правой руки. Затем осужденный
ответил на вопросы.
"Когда его попросили рассказать о том, как выглядит Димитриос, негр
сказал, что он похож на грека, но ему кажется, что он не грек, потому что
Димитриос ненавидит своих соотечественников. Ростом он поменьше его, Дхриса
Мохаммеда. Волосы у него длинные и прямые. Лицо спокойное, он почти всегда
молчит. Глаза у него карие, с опущенными веками, поэтому он выглядит
усталым. Его очень многие боятся, но он, Дхрис Мохаммед, не понимает, почему
это происходит, ведь Димитриос совсем не силач, и он мог бы с ним легко
справиться один". Здесь следовало примечание, что рост Дхриса Мохаммеда 185
сантиметров...
Однажды друг Латимера, палеонтолог, по нескольким окаменелым остаткам
полностью восстановил скелет животного. Работа продолжалась два года, и
Латимера поразило несгибаемое упорство друга. Сейчас его энтузиазм стал
Латимеру более понятен, потому что перед ним стояла в каком-то смысле
похожая задача: используя то немногое, что имелось в показаниях, создать
портрет Димитриоса. Несчастный негр, попав в его руки, уже не смог вырваться
из этого капкана. Димитриос воспользовался его ограниченностью, его
религиозным фанатизмом, наконец, его жадностью. "Мы разделили деньги
поровну. Уходя, он улыбнулся. Он не пытался убить меня". Этот негр, который
мог с ним легко справиться, не догадывался, почему Димитриос улыбается, а
когда наконец догадался, было уже поздно. Да, карие с опущенными веками
глаза Димитриоса видели Дхриса Мохаммеда насквозь.
Латимер сложил бумаги и, сунув их во внутренний карман пиджака,
посмотрел на Мышкина:
- Я вам должен еще сто пятьдесят пиастров.
- Правильно, - сказал Мышкин, допил третью рюмку абсента и, поставив
рюмку на стол, взял у Латимера деньги. - Вы мне очень нравитесь, - сказал он
с самым серьезным видом, - в вас нет даже следа снобизма. Давайте с вами еще
выпьем, но теперь заказывать буду я. Идет?
Латимеру очень хотелось есть. Посмотрев на часы, он сказал:
- Мне будет очень приятно, но давайте сначала поужинаем.
- Прекрасно! - Мышкин почему-то поднялся из кресла - причем далось это
ему с трудом - и, сверкнув глазами, повторил: - Прекрасно!
Мышкин уговорил Латимера пойти в другой ресторан, где подавались только
блюда французской кухни. В ресторане было полно народа и очень сильно
накурено. Публика состояла из трех морских и по меньшей мере двух десятков
армейских офицеров, каких-то очень неприятных на вид гражданских и всего
двух дам. В углу оркестр из трех музыкантов играл фокстрот.
Официант провел их к свободному столику. Они уселись в красные плюшевые
кресла, от которых, как показалось Латимеру, нехорошо пахло. Взяв в руки
меню, Мышкин после недолгого раздумья выбрал самые дорогие блюда.
Вино было сладким, как сироп, и почему-то отдавало резиной. Мышкин
начал рассказывать Латимеру свою историю. 1918 год, Одесса. 1919 год,
Стамбул. 1921 год, Смирна. Большевики. Армия Врангеля. Киев. Женщина,
которую называли мясником. Бойни использовались как тюрьмы, потому что
тюрьма стала бойней. Ужасная, неслыханная жестокость. Оккупация союзными
войсками. Англичане играют в футбол. Американская помощь. Клопы. Тиф.
Пулемет Виккерса. Греки, о Боже правый, эти греки! Обыски - ищут, нет ли где
спрятанных золота и драгоценностей. Кемалисты.
Клубился сигаретный дым. Мягкий свет падал на красный плюш, отражаясь в
пыльных зеркалах с тусклой позолотой. Аметистовые сумерки давно уже сменила
черная ночь. Официант подал вторую бутылку вина. Латимер начал клевать
носом.
- И вот теперь, после всего этого безумия, куда мы пришли? - вдруг
выкрикнул Мышкин.
Его английский постепенно становился все менее и менее понятен. Нижняя
губа отвисла и дрожала от избытка чувств. В таком состоянии пьяницы всегда
начинают философствовать, подумал Латимер.
- Где мы теперь? - выкрикнул Мышкин опять и стукнул кулаком по столу.
- В Смирне, - ответил Латимер и вдруг почувствовал, что и сам уже
сильно нагрузился.
Мышкин возмущенно замотал головой.
- Да нет. Мы постепенно спускаемся в чертов ад, - заявил он. - Вы не
марксист?
- Нет.
- И я нет, - наклонившись вперед, сказал Мышкин шепотом, точно это был
большой секрет. Он схватил Латимера за рукав. - Я - жулик.
- Неужели?
- Да, - и слезы потекли у него по щекам. - Я ведь, черт меня побери,
надул вас.
- Как вам это удалось?
Мышкин начал рыться в карманах.
- Мне нравится, что вы не сноб. Возьмите обратно ваши пятьдесят
пиастров.
Слезы текли по его лицу и, смешиваясь с каплями пота, падали на стол.
- Я надул вас, мистер. Не было никакого влиятельного лица, и разрешения
тоже не требовалось.
- Выходит, вы эти бумаги просто подделали?
- Je ne suis pas un faussaire*, - сказал он и, выпрямившись, в кресле,
погрозил Латимеру пальцем. - Этот тип появился здесь три месяца назад. Дав
огромную взятку, - тут Мышкин опять погрозил кому-то пальцем, - да-да,
огромную взятку, он получил право посмотреть в полицейских архивах все, что
касается убийства Шолема. Так как материалы дела были написаны по-арабски,
он их сфотографировал и затем отдал мне, чтобы я их перевел. Конечно, он
взял обратно фотокопии, но я зато оставил у себя экземпляр перевода. Теперь
вы понимаете, как я надул вас? Я взял с вас лишних пятьдесят пиастров. Тьфу!
А ведь мог бы спросить с вас и пятьсот, и вы бы все равно заплатили. Вот
какой я добрый.
______________
* - Я не занимаюсь фальсификацией (фр.).
- Зачем это ему было нужно?
- Не люблю совать свой нос в такие дела. Не мое собачье дело, - сказал
он мрачно.
- А как он выглядел?
- Как обыкновенный француз.
Голова Мышкина свесилась на грудь. Минуты через две он поднял голову и,
как баран, уставился на Латимера. Лицо Мышкина приобрело с