ером -- одной из ипостасей
Дьявола,  однако  дословно  означавшем  "Носитель  света"  (его
сотканную   из  противоречий  суть  искателя  истины  гениально
раскрыл Байрон в мистерии "Каин"). По Вяч. Иванову, Денница  --
фосфорически   светящийся   дух   --  первомятежник,  внушающий
человеку  гордую  мечту  богоравного  бытия;  это   тот   самый
"печальный  демон  --  дух изгнанья", который "сиял" Лермонтову
"волшебно-сладкой красотою"23.
     В русском мировоззрении  почитание  женского  космического
начала в форме <I>Девы</I> (рис. 100) имеет длительную историю:
от   сказочных   Птицедев  до  Пречистой  Девы  --  светлого  и
светоносного  Божества,  впоследствии  растворенного  в  культе
Богородицы  --  хранительницы и покровительницы Руси, избравшей
Россию своим последним домом. Имя  Дева  не  могло  не  быть  в
центре   мифологического  и  религиозного  притяжения  хотя  бы
потому, что оно --  одно  из  древнейших  и  важнейших  понятий
индоевропейской  культуры.  Как  известно,  в санскрите <I>devб
</I>означает  "Бог",  "жрец";  "владыка",  "царь",   а   также:
"небесный",  "божественный". Соответственно <I>dev-i</I> -- это
"Богиня".
     Отголоски такого небесно-божественного смысла  сохранились
в  однокоренных словах и словосочетаниях "диво", "диво дивное".
<I>Див</I> -- одно  из  древнерусских  мифологических  существ,
действует  как персонаж в "Слове о полку Игореве", предупреждая
русских воинов об  опасности  и  одновременно  предрекая  беду.
Кроме  того,  в  древнерусской  мифологии было известно женское
божество -- <I>Дива</I>. Итак, Дева в широком смысле -- великий
охранительный  и  вдохновляющий  символ  русского   народа.   В
древнерусском     миропредставлении     в     соответствии    с
индоевропейской  и  общемировой  традицией  Пречистая  Дева  --
воплощение  вселенского  и  солнечного  света  одновременно: "И
явилось на небе великое знамение -- жена, облеченная в  солнце,
под  ногами  ее  луна, и на главе ее венец из двенадцати звезд"
(Откровение святого Иоанна Богослова, 12, 1).
     Ближайшая  стихия,  родственная  свету,  --  <I>огонь</I>.
Элементарный  опыт свидетельствует: свет бывает без огня, огонь
без света -- никогда. Следовательно,  свет  обладает  некоторой
самостоятельной  сущностью,  хотя и предполагает обычно наличие
какого-либо источника; чаще всего им выступает огонь. Отсюда  и
древние  мифологические  представления  о  космическом огне: он
тесно взаимосвязан с космическим светом, но не обязательно  ему
предшествует. Иногда и тот и другой выступают как тождественные
начала.    В    позднейшем   миропредставлении   под   влиянием
христианской эсхатологии  космический  огонь  изменил  объем  и
содержание своего понятия: он переместился в преисподню и начал
носить   в   основном  устрашающую  функцию  "геены  огненной",
ожидающей грешников в аду.
     Слово "огонь" ("огнь") родственно  имени  древнеиндийского
Бога   огня   Агни  (<I>agnн</I>  --  "огонь").  В  Ригведе  --
древнейшем своде обрядовой поэзии -- значительная часть  гимнов
посвящена  Богу огня -- Агни. Почему -- догадаться не трудно. В
нелегких и некомфортных условиях  переселенческой  жизни  огонь
(особенно  по ночам) оставался той рукотворной стихией, которая
давала  тепло,  свет,  защиту  от  диких  животных  и  жар  для
приготовления   пищи.   Огонь   же   был   и  стихией,  имевшей
нерукотворное происхождение (молнии и другие небесные  явления,
лесные  и  степные  пожары,  вулканическая  лава  и т.д.). Ни в
первом,  ни  во  втором  случае  не   требовалось   специальных
скульптурных  или  живописных  изображений  огня,  поскольку он
всегда был рядом перед глазами. Лишь впоследствии,  когда  одно
из  арийских  племен  завоевало Индостан, подчинив аборигенов и
создав   в   условиях   оседлого   образа   жизни    уникальную
древнеиндийскую    культуру,   --   появилась   возможность   и
необходимость воссоздавать образ  Бога  огня  --  Агни  в  виде
скульптурных изваяний.
     В  древнерусском  языке  имеется еще одно название огня --
"крес".  Корень  сохранился  в  слове  "кресало"  (вышедшее  из
употребления  приспособление  для  добывания  огня),  а также в
серии  понятий:  "красный",  "краса",  "красивый",   "красота",
"прекрасный",   "краска".   С   существительным   "крес"  тесно
взаимосвязан  глагол  "кресать"   или   "кресить",   означающий
одновременно:   "высекать   огонь"  и  "воскресать  (оживать)".
"Игорева храброго полку не кресити",  --  трагически  заключает
безымянный  автор "Слова о полку Игореве". Нетрудно истолковать
лексическое  и  смысловое  происхождение  таких  важнейших  для
русского  миросозерцания  слов как "воскрешать" и "воскрешение"
-- они имеют древнейшее дохристианское происхождение и  связаны
с  культом  огня и его ролью в первобытной жизни. При высекании
огонь-крес всегда как  бы  воскресал  заново,  потому-то  слово
кресить   обозначало   сразу   два  понятия  --  "высекание"  и
"воскресение". Само слово "крес" и этимологически  связанные  с
ним  понятия  типа  "красный  --  красивый"  близки по смыслу и
происхождению  с  церковнославянским  "крада",   что   означает
"костер",  "огонь",  "жертвенник".  (В  русском  языке слово не
употребляется,  однако  корень  сохранился  в  словах  с   иным
смыслом:  "украдкой",  "украденный"  --  от  глагола "красть".)
Общий  корень  здесь  вполне  уместен:  огонь-крес  способен  и
украшать  (красить  --  к  тому  же красным пламенем), и красть
(сжигать дотла так,  что  не  останется  никаких  следов,  т.е.
сгораемая  вещь исчезает, крадется). Общеиндоевропейский корень
"крес"   обнаруживается   и   в   имени   Крез    (произносится
[<I>kres</I>])  --  так звали последнего царя древней Лидийской
державы (VI в. до н.э.), чье имя вошло в поговорку: "Богат, как
Крез".
     Напрашивается  семантическое  различие   между   понятиями
"огонь",   с   одной  стороны,  например,  берущего  начало  от
санскритского <I>agn </I>и,  видимо,  означавшего  естественный
огонь,  сохраняемый  в  угольях,  и, с другой стороны, понятием
"крес", вероятнее всего означавшим  искусственный  огонь  (т.е.
полученный  путем  высекания),  жертвенный огонь. В этом случае
ближе всего по смыслу и  звучанию  для  слова  "крес"  окажутся
слова <I>krati </I>("жертва", "сила", "мощь", "действие" и др.)
и   <I>kruy-a   </I>("жертвоприношение",   "жертвенный  обряд";
"действие", "работа", "труд" и др.).
     Есть также достаточно оснований предполагать, что от слова
"крес"   образовано   и   понятие   "крестьянин",    означавшее
первоначально   не   столько  огнепоклонников,  сколько  людей,
расчищавших землю под пашню путем огневания -- выжигания лесных
участков. Поздняя традиция производит "крестьян" от "христиан",
а корень слова усматривает в понятии "крест". В такой трактовке
"крестьяне -- это крещенные люди, но тогда  непонятно,  почему,
скажем,  князья  и  дружинники,  крестившиеся  на  Руси  прежде
смердов и простого люда, не именуются крестьянами (крещеными).
     Скорее  всего,  само  понятие  "крест"  (пересечение  двух
предметов)  происходит  от понятия "крес" (огонь) -- отчего оно
так быстро и органично прижилось на Руси. Такую этимологическую
зависимость можно  объяснить  по-разному.  Известны,  например,
крестообразные   поминальные   курганы,   на  вершинах  которых
возжигался священный огонь;  существовали  жертвенники  огня  с
крестообразной символикой. Крест считается общемировым символом
(горящего)   Солнца.   Наконец,  существует  древнейший  обычай
получения  живого  огня   путем   коллективного   действия.   В
заповедном   месте   на   землю   укладывалось   сухое  бревно,
перпендикулярно  к  нему  ставилось  другое  сухое  заостренное
бревно  (в итоге получался крес), которое и вращалось с помощью
веревок достаточным количеством людей (рис. 101).
     В стародавние времена огонь таким способом получали и  без
коллективных  усилий -- с помощью двух сухих палочек (дощечек),
располагаемых крестообразно. Данный факт, известный из  истории
материальной   культуры   народов   всех  континентов  (включая
австралийцев и индейцев обеих Америк), давно  привел  ученых  к
выводу,  что  крест  испокон  веков  и задолго до возникновения
крестьянства символизировал огонь24.
     Неудивительно  поэтому,  что  и  в  древнерусском  наречии
"крес"  (огонь)  и  "крест"  оказались  однокоренными. В данном
случае налицо этимологическое доказательство.  Но  имеются  еще
археологические  и этнографические аргументы, разделяемые рядом
ученых.  Фигура  креста  очень  распространена   в   древнейшей
орнаментике   и   символике   --   археологи   обнаруживают  ее
практически  во   всех   культурных   слоях.   Известны   также
дохристианские вырезанные из камня или выдолбленные кресты. Что
касается  крестообразного  расположения  деревянных  орудий при
добывании огня трением, то высказывалось следующее соображение:
поскольку искра появлялась на перекрестии двух  кусков  дерева,
постольку  именно  крест стал символом света. Крестопересечение
деревянных палочек (дощечек) могло  иметь  самую  разнообразную
форму:  т-образный и крючкообразный кресты, свастика. Последняя
также стала в символике  древнейших  народов  символом  Солнца,
света и жизни.
     Древний    обычай   добывания   огня   --   сакральный   и
чудодейственный -- оказался чрезвычайно  живучим,  поскольку  с
ним  связывалось  общение с высшими силами. В романе <I>Николая
Семеновича Лескова</I> (1831 -- 1895) "На  ножах"  описывается,
как  во второй половине прошлого века крестьяне целой деревни с
помощью "живого огня"  пытаются  предотвратить  массовый  падеж
скота   --   "коровью   смерть".   Поражает   и  то,  с  какими
подробностями и мастерством  описывается  это  чисто  языческое
действо,  и то, насколько посвященными оказались десятки людей,
участвовавших в столь  неординарном  полумистическом  акте,  --
каждый знал свое место и отведенную роль, включая и действия по
сохранению  тайны, колдовских заклинаний и т.п. (надо полагать,
что Лесков -- один из самых честных русских писателей --  знал,
что писал).
     По  свидетельству  этнографов  прошлого  века  уничтожение
"коровьей  смерти"  с  помощью  небесного  "живого  огня"  было
распространено повсеместно. Помимо воскрешения древних навыков,
этот  первобытный  обряд  приоткрывал завесу и над первобытными
верованиями,   стержнем    которых    являлось    единение    с
астрально-космическими     силами.    Живой    огонь    обладал
чудодейственными  качествами,  защищавшими  ото  всех  напастий
потому,  что,  по народным представлениям, происходил от самого
Солнца. Чтобы  получить  "живой  огонь",  необходимо  совершить
определенные   магические   действия,  которые,  собственно,  и
составляли суть коллективного обряда.  Добыть  солнечную  силу,
стать  космическим  посредником  между  неземной  энергией и ее
земным проявлением можно только путем  <I>вращения  </I>бревна,
жерди,   поскольку   само   Солнце  представлялось  вращающимся
огненным небесным колесом.
     Представление об огне как о космическом начале и важнейшей
природной стихии плавно переходило в увязывание  со  свойствами
огня  состояний  и характеристик самого человека. Представление
об  огне  в   народном   миросозерцании   всегда   предполагало
сексуально-эротический  подтекст:  любовная  страсть наделялась
огненным смыслом, а  понятия  "любовь"  и  "огонь"  сближались.
Отсюда все известные устоявшиеся обороты, которые в старину (да
и  не  только в старину) отнюдь не воспринимались исключительно
как поэтические эпитеты, а выступали как  существенные  аспекты
духовной  жизни  и  мира  человеческих чувств: "огонь желания";
"пожар любви"; "огонь в глазах, сердце, крови"; "пожар в душе";
"вспыльчивость";   "пылкость";   завершение   жизни    (смерть)
истолковывается    по   аналогии   с   огнем   --   "угасание".
<I>А.А.Потебня</I>  выводит   из   понятий   "огонь",   "жечь",
"гореть",  "печь"  целую  группу  понятий, связанных с жизнью и
человеческими  чувствами:  "поживать",   "пожирать",   "жажда",
"жадность", "желание", "желанный", "жалость", "печаль", "горе",
"горечь", "гнев"25.
     Но  в  обряде обретения "живого огня" закодирован еще один
важный  мифологический  смысл,  раскрывающий  суть   древнейших
миропредставлений. Считалось, что огонь побеждал смерть подобно
тому, как он побеждал мрак. В первобытном мировоззрении понятия
смерти   и   мрака   (ночи)  практически  были  идентичны.  Это
отразилось в древнерусских однокоренных словах: "мор"  (смерть)
и  "морок"  (мрак,  ночь). Слово "морока", имеющее в наше время
лишь один смысл -- "затяжное, хлопотное дело, канитель", еще  в
прошлом  веке  сохраняло  первозданное  значение  "мрак"  (см.:
"Толковый словарь живого великорусского языка" Владимира Даля).
В  подобном  же  обличии  соответствующая  лексическая   основа
предстает   и   в  других  языках  индоевропейской  группы:  от
санскритского <I>m-ara</I> -- "смерть",  а  также  "убивающий",
"уничтожающий"   (в  буддийской  мифологии  Мара  --  божество,
персонифицирующее зло  и  все,  что  приводит  к  смерти  живые
существа)   --  до  французского  "кошмар".  В  конечном  счете
санскритское  <I>m-ara</I>  восходит  к  общеиндоевропейской  и
доиндоевропейской   корневой   основе   <I>mr</I>,  входящей  в
наименование священной вселенской горы  Меру  (о  чем  подробно
говорилось в 1-й части).
     В  славянской  мифологии  смерть  была воплощена в образах
Богини <I>Морены </I>(Марены, Мараны) (рис. 102) (о  ней  также
речь  уже шла выше) и множестве злокозненных духов, порожденных
ночью под общим именем "мары" (или "моры" -- один из  них  всем
известная русская кикимора). Морена играла исключительно важную
роль  в  языческом  мировоззрении  и  сложившихся на его основе
ритуалах и празднествах.  Это  связано  с  вселенским  обличием
смерти   (как  ее  понимали  наши  предки).  Смерть  отдельного
человека -- странное,  но  в  общем-то  частное  дело.  Гораздо
значительней  смертное  начало в Природе: смерть света, Солнца,
дня и наступление  ночи;  смерть  животворных  времен  года  --
весны,  лета,  осени  --  и  наступление зимы. Морена как раз и
олицетворяла такое всеобщее умирание в природе. Но она не могла
выступать в роли необратимой судьбины, ибо на смену ночи всегда
приходит новый день, всегда всходило Солнце, а  после  холодной
зимы  опять  наступает весна. Морена -- воплощение смерти, сама
такой смерти избегнуть не могла.
     Считалось также, что смерть  Смерти  (Морены)  можно  было
ускорить  с  помощью  огня и света и в конечном счете победить.
Люди всегда старались  участвовать  в  этой  космической  битве
жизни  и  смерти, света и тьмы, добра и зла. Древние магические
обряды,  сопровождавшие  народные  праздники,  --  лучшее  тому
свидетельство. Один из самых древних, красочных и сохранившийся
в основных чертах доныне праздник Ивана Купалы еще сравнительно
недавно  сопровождался  изготовлением  соломенного  наряженного
чучела, которое так и нарекалось -- Мореною. Морена сжигалась в
священных  купальских  кострах,  через  которые  обязаны   были
перескочить  все  участники  купальского  праздника.  Чем  выше
прыжок  (чем  ближе   к   небесно-космическим   высотам),   тем
действеннее  сила огня, передаваемая человеку и оберегающая его
от смерти, болезни, нечистой силы и  прочих  напастей.  В  ряде
областей  Морена  заменялась  деревом  Марины,  вокруг которого
совершались купальские обряды. То, что пугающее и не  для  всех
знакомое имя Морены переиначивалось на более знакомую Марину, в
порядке   вещей.   Но  при  этом  Марина  не  утрачивала  своей
злокозненной  и   смертоносной   сущности,   о   чем,   кстати,
свидетельствуют  былина о Добрыне Никитиче и злой девке Маринке
(ранее бывшей, скорее всего, Мореною).
     Иванов день -- праздник огня и  Солнца.  Июль  --  макушка
лета  --  в старину именовался кресник (по имени огня -- Крес).
Сам же праздник Ивана  Купалы  посвящен  летнему  солнцевороту,
когда  Солнечное  Колесо-Коло,  достигнув высшей точки на небе,
начинает  "обратный  путь".  По  сути  своей  это  --  праздник
космический,  ибо связан с астрологическими закономерностями --
движением Земли и  Солнца,  обуславливающих  в  конечном  счете
смену времен года.
     Астрально-космическое    содержание   купальских   обрядов
обусловлено также и тем, что огонь священных костров необходимо
было получить животворящим способом, то есть путем  магического
приобщения   к  солнечно-космической  энергии,  а  сами  костры
предпочтительно было разжигать  на  возвышенностях,  горах  или
курганах, то есть как можно более приближенно к миру небесному.
По  свидетельству  очевидцев,  купальские  огни,  зажигаемые  в
Иванову  ночь  на  Карпатах  и  Судетах  в  Польше   и   Чехии,
представляют    великолепное   и   торжественное   зрелище   на
пространстве в несколько сот верст26.
     Христианство  приспособилось  к   древнейшему   языческому
празднику, связав его с именем Иоанна Крестителя (отсюда Иванов
день).  Однако  второе  имя  --  <I>Купало  </I>(рис.  103)  --
никакого отношения к христианству не имеет. В имени  Купало  --
два  пласта: более поздний, связанный с водной стихией и словом
"купать(ся)",  и  более   древний,   первичный,   связанный   с
огненно-световой стихией и словом "купава", что означает "белый
(цветок)",  а  "белый" в древнерусском представлении -- синоним
света.
     В    восточноевропейских     средневековых     документах,
относящихся к запретам празднования Иванова (Янова) дня у чехов
и  словаков  есть  прямые  указания на то, что почитание огня и
костров неотделимо от  культа  общеславянского  бога  Световита
(Свановита)27, о котором уже говорилось.
     С  Мореною-смертью,  с  Мореною-мороком  (ночью) связаны и
светлые солнечные праздники встречи Весны.  Здесь  ненавистнице
жизни  также  уготавливается  сжигание.  В весенних календарных
обрядах Морена выступает еще в одном своем смертоносном обличии
-- в виде зимы, мороза. Древнерусская форма  слова  "мороз"  --
"мразъ",  от него более широкое понятие -- "мразь" -- не только
в смысле "мерзости" -- слово того же корня --  но  и  в  смысле
природно-погодной  характеристики (ср. "изморозь", "моросить").
Сжигание Морены в виде  соломенного  чучела  происходило  и  на
Масленицу.  Древние  языческие  корни  этого буйного и веселого
праздника не  только  в  огненном  действе,  но  и  в  массовом
поедании  блинов,  символизировавших  Солнце:  тем самым кажный
человек как бы приобщает себя к солярной природе, часть которой
он просто-таки физическим образом растворял в  себе.  Во  время
огненных   действ  существовал  также  обычай  (неповсеместный)
катать зажженные колеса, которые также символизировали  горящее
Солнце.
     Соломенные  и  деревянные  чучела,  олицетворяющие древних
славянорусских Богов, сжигались и в  процессе  других  народных
праздников.  К  наиболее известным относятся праздники Костромы
(женское воплощение плодородия)  и  Ярилы  (мужское  воплощение
плодородия).  Оба  праздника  связаны  с весенним пробуждением,
летней победой Солнца и света над зимним холодом  и  мраком,  с
животворящими   процессами   в  природе.  Как  и  в  купальских
празднествах,  огонь  играет  здесь   центральную   роль.   Имя
<I>Кострома  </I>вроде  бы само указывает на свое происхождение
-- Костровая (мать?), хотя в самом обряде чучело Костромы  чаще
всего топится в реке или разрывается на части.
     Итак,  космическая  сущность  огня  в представлении народа
была связана с его неотделимостью от света и Солнца,  молнии  и
звезд.  Огонь -- источник тепла, которое помогает победить зиму
и знаменует приход весны и  лета.  Но  тепло  как  неотъемлемый
атрибут  огня  -- одновременно и животворящая сила (без тепла и
семя не прорастает, и птенцы из яиц не появляются). В  огненном
горниле  плавился  металл,  обжигались  посуда и кирпичи. Огонь
очищал от болезней и порчи. И  главное,  огонь  --  помощник  в
выпечке хлеба и приготовлении пищи. Эта жизненно важная функция
огня  тесно переплеталась с его космической предопределенностью
в форме вечности. "Вечный огонь" столь же древнее понятие,  как
и  сам  человек разумный. Помимо священнодействия и магического
обряда  --  получения   "живого   огня"   существовала   строго
соблюдаемая  традиция  поддерживать  и  сохранять  огонь  --  в
пещере,  в   очаге,   в   печи.   Это   таинственное   качество
воспреемственности   и   непрерывного   возрождения   порождало
представление  о  бессмертии  самого  огня,  о  его   вечности.
Субстанция огня представлялась неуничтожимой, одной и той же на
фоне  постоянно  меняющейся  природы.  Огонь  и  вечность стали
синонимичными понятиями. А вечность -- это лик Космоса.
     Есть в  преданиях  русской  старины  еще  один  загадочный
световой   образ,  имеющий  явно  космическую  причастность  --
<I>Бел-горюч камень.</I> Первоначальный смысл слова "Бел-горюч"
-- сияюще-горящий   или   светоогненный.   Но   огненносветовой
природой не ограничиваются особенности этого чудо-камня, он еще
и средоточие всех сил небесных (читай -- космических, тем более
что  в  одном  из  вариантов  Голубиной книги так и сказано: он
связан со всей Вселенной). В Голубиной книге, как  и  в  других
источниках, Бел-горюч камень имеет собственное имя -- Алатырь и
назван отцом всех камней:

     <I>Белый латырь-камень всем камням отец,
     Почему же он всем камням отец?
     С-под камешка, с-под белого латыря
     Потекли реки, реки быстрые,
     По всей земле, по всей вселенную,
     Всему миру на исцеление,
     Всему миру на пропитание.</I>

     Народ  хорошо  знал  об  этом  неземном всесилии огненного
Бел-камня,  дающего  могучую  силу,   излечивающего   от   всех
болезней,  кормящего и поящего. Существовало поверие, что можно
перенять эту чудодейственную силу,  приобщиться  к  вселенскому
источнику  энергии  с  помощью  особых  заклинаний.  Сохранился
вариант одного  из  таких  заклинаний:  "На  море-окияне  лежит
бел-алатръ  камень,  а на камне сила небесная. Пойду я поближе,
поклонюсь пониже: силы небесные! пошлите свою помощь и силу  на
наш  скот  --  милый  живот -- в чистое поле, в зеленые луга, в
темные леса".
     А.Н.Афанасьев, который приводит текст  заговора  (а  также
вариант  из Голубиной книги) во 2-м томе "Поэтических воззрений
славян на природу", считает слово "Алатырь" хотя и древним,  но
не  поддающимся  расшифровке.  Между  тем  ключ  к  расшифровке
напрашивается  сам  собой.  Имя  алатырь  созвучно   с   хорошо
известным  ритуальным понятием "алтарь" и восходит к древнейшей
эпохе,   когда   камни   играли   роль   жертвенников.    Автор
самостоятельно  пришел  к данному выводу, однако при подготовке
данного издания с удовлетворением  обнаружил,  что  аналогичная
идея  была выдвинута задолго до него, еще в конце прошлого века
академиком Веселовским  (см.:  Веселовский  А.Н.  Разыскания  в
области русского духовного стиха, статья III: Алатырь в местных
преданиях  Палестины  и  легенды  о  Грале.  СПб., 1881. С.25).
Впрочем,  высказывалось  и  резко   отрицательное   мнение:   о
фонетической невозможности происхождения названия камня Алатыря
из  слова  "олътарь"  (см.:  Бодуэн  де  Куртенэ -- Фасмер Ц.И.
Камень латырь и город  Алатырь//  Известия  Отделения  языка  и
словесности   Академии   наук.   1914.   Т.XIX.  Кн.2).  Однако
возражения основываются  на  традиционных  ползуче-эмпирических
методах анализа индоевропейских и околоиндоевропейских языковых
связей  без  учета  возможности макроэтимологического анализа и
вскрытия  глубинных  языковых  пластов,  таких,  например,  как
взаимосвязь  между  корнями  "лат"  --  "лад"  -- "лед". В этом
смысле  слово  Алатырь  напрямую  связано  с  исконно  народным
космическим  понятием  Лад.  Само  понятие  "алтарь"  ни в коем
случае  не  является  позднехристианским,   а   имеет   древнее
происхождение,  корни  которого уходят в гиперборейские времена
(об этом, в  частности,  свидетельствует  однозначная  привязка
Алатырь-камня   к   легендарному   острову  Буяну  --  смутному
воспоминанию о гиперборейской прародине). Священный  камень  не
терпел  глумления: как известно, былинный удалец Васька Буслаев
поплатился за неуважение к святыне: решил перескочить через нее
не передом, а задом  --  "да  расколол  свою  буйную  голову  и
остался лежать тут до веку".
     С   небесно-огненно-световой   стихией   связаны  еще  два
древнерусских Божества -- <I>Перун </I>(рис. 104) и  <I>Стрибог
</I>(рис.   105).  Оба  знамениты  необычайно:  первый  --  как
наиболее упоминаемый (и  проклинаемый)  в  дошедших  письменных
источниках;  второй  --  по  поэтическим строкам "Слова о полку
Игореве" о ветрах, Стрибожьих внуках, что веют с моря  стрелами
на  храбрые  полки Игоревы. Отсюда делался поспешный вывод, что
Стрибог --  он  и  есть  Бог  Ветра.  Однако  "Слово"  не  дает
оснований  для  такого  прямолинейного  заключения.  Безымянный
автор именует Ветры  внуками  Стрибога,  то  есть  он  является
только  прародителем,  хотя  и  связан  с  буревой  и молниевой
стихией.
     Настоящий  же  Бог  грозы,  грома  и  молнии   --   Перун,
классический  Бог-громовник,  русский аналог Зевса-громовержца.
Как верховное Божество дохристианской Киевской  и  Новгородской
Руси  Перун  считался  также  покровителем князя и его дружины,
принимая на себя одновременно и функции Бога войны.
     Не стоит тешиться заблуждением, что  вера  в  Перуна  сама
собой  сошла  на  "нет" после того, как Владимир Святой повелел
разрушить все языческие святилища, а деревянное изваяние Перуна
бросить в Днепр. Еще в XIV  веке  священнослужители  продолжали
жаловаться:  "Но  и  ныне  по сукраинам молятся ему, проклятому
Богу Перуну"28. А у болгар почитался и в XVIII веке:  во  время
засухи  для  вызывания  дождя  практиковалось  некое  языческое
действо с ряжением молодежи  и  хождение  по  домам  с  пением,
прославляющим  Перуна  в  надежде,  что  он  как владыка грозы,
молнии и  грома  ниспошлет  на  страждущую  землю  долгожданный
дождь.
     Бог  войны  известен  в  древнеславянском  пантеоне  и под
другими именами, упомянутыми различными латинскими авторами.  У
некоторых  славян  (оборитов,  моравцев,  словаков)  это был, к
примеру, <I>Радегаст </I>(рис. 106), и по внешнему  виду  и  по
своему  прямому  назначению  очень  близкий  Богу войны древних
германцев и скандинавов.
     Одним из верховных Божеств и родоначальников древнерусских
и древнеславянских Богов был <I>Род</I> -- прародитель  мира  и
человека,  Божество  всей  природы и плодородия. Он олицетворял
Космическую Жизнь во всем богатстве оттенков. Человеческий  род
ведет  свою  родословную  от  верховного  Божества -- Рода. Имя
владыки мира было настолько смыслозначимым,  что  по  сей  день
живет  в  русской речи. Как Бог Род породил все живое и неживое
во  Вселенной  и  саму  Вселенную,  так  слово  (корень)  "род"
породило целую семью однокоренных понятий, имеющих непреходящее
значение для русских людей: "родина", "природа", "народ", "род"
(семья,   племя,   династия),   "родня",   "родичи",  "порода",
"родник", "родить", "рожать", "урожай".
     Какого-либо  антропоморфного  изображения  бога  Рода   не
сохранилось.  Изображение  объектов  и их атрибутов, близких по
функциональному назначению к  функциям  древнеславянского  Бога
Рода,   возможно,   осталось   в   многочисленных  скульптурах,
мелкопластичных поделках и амулетах, в форме мужских и  женских
гениталий, имеющих непосредственное отношение к половой жизни и
продолжению  рода. Кроме того, Родом считалась некая внутренняя
духовная  и  генетическая  связь  между  близкими  и   дальними
родственниками.   Бог   Род   --  хранитель  родственных  уз  и
выразитель семейной любви и пламенного братства (рис. 107).  Он
же -- распорядитель Книги судеб, откуда поговорка: "Что на роду
(Родом) написано -- того не миновать никому!".
     Как  уже  говорилось, в процессе длительного исторического
развития общие в прошлом слова и корни подвергаются в различных
языках значительным  изменениям.  Сплошь  и  рядом  наблюдается
чередование  или  утрата  гласных  или согласных звуков. Однако
даже по прошествии многих  тысячелетий  в  языках  давным-давно
разделившихся  народов,  живущих  подчас  далеко друг от друга,
общая лексическая  основа  легко  узнаваема  --  особенно  если
выстраиваются    этимологические   цепочки   или   составляются
сравнительно-объединенные словеснокорневые гнезда. В этом легко
убедиться при этимологическом анализе имени  Род.  Обратимся  к
санскриту  и древнеиндийской мифологии. В прямом звучании здесь
нетрудно   обнаружить   близкие   по   смыслу   слова:   Родаси
(<I>rуdas-i</I>),  --  Богиня, олицетворяющая молнию (жена Бога
Рудры);  <I>rуd-as</I>  --  "небо  и  земля"   вместе   взятые;
<I>roda</I> -- "вопль" (от боли), ср.: "роды", сопровождающиеся
криком.
     Абсолютные    лексические   и   семантические   совпадения
обнаруживаются и при  обращении  к  древнегреческой  мифологии.
Разные  античные авторы по-разному сообщают о детях всесильного
владыки морей Посейдона, названных совершенно  по-русски:  дочь
Рода  --  от нереиды Амфитриты (Аполлодор 1, 4, 6) и сын Род --
от самой Афродиты (Диодор Сицилийский IV, 6). Для  эллинов  это
была  такая  давняя  давность, что они не помнили ничего, кроме
имен да некоторых важнейших генеологических связок.  Так,  Рода
стала  супругой  Бога Солнца Гелиоса и нарожала ему кучу детей,
да еще дала свое имя одному из самых  островов  Средиземноморья
-- Родосу.
     Но  нас-то  здесь  в  первую  очередь волнует другое: явно
досредиземноморское и абсолютно полное совпадение  эллинских  и
проторусских   Божеств,  поименованных  Родами.  Не  приходится
сомневаться, что их корни уходят в глубины общих этнокультурных
пластов. В таком случае к той же эпохе  следует  отнести  и  их
родителей  -- Посейдона, Афродиту, Амфитриту. Здесь воображение
способно разыграться необычайно. Но пора и ему дать успокоение.
     Другой  разительный  пример  --   вдохновитель   постройки
Вавилонской   башни  и  властитель  нерасчлененных  народов  --
Немврод. Так как в конечном счете он явился  виновником  утраты
этнической   однородности   и   единого   праязыка,   Данте   в
"Божественной комедии" обрек его на вечные муки  и  поместил  в
колодце  гигантов в 8-м круге Ада. Библия упоминает о нем очень
глухо  и  называет  Нимродом;  в  самом  сюжете  о  вавилонском
столпотворении  он вообще не присутствует. Агада (ветхозаветные
устные предания евреев)  сообщает,  что  Нимроду  достались  по
наследству  кожаные одежды Адама и Евы. Вообще же он был внуком
Ноя и сыном Хама. Самые  подробные  сведения  о  Немвроде  дает
Иосиф  Флавий  в "Иудейских древностях". В русских апокрифах он
звался еще короче -- Неврод. С точки зрения археологии языка  и
реконструкции смысла не может не вызвать интереса второй слог в
имени   ветхозаветного   патриарха,  понятный  без  перевода  и
объяснений. Вряд ли это случайное совпадение, на чем тотчас  же
начнут  настаивать  ученые  педанты.  Перед  нами  опять лишний
аргумент в пользу былой общности языков и культур.
     Фонетические   трансформации   в   процессе   развития   и
дифференциации  языков  привели к чередованию гласных "о", "а",
"у" и согласных  "д"  и  "т"  (какие  из  них  были  изначально
первичными, определить чрезвычайно сложно). В результате корень
"род"  превращался  в  новые  лексические основы "руд" и "рад",
последняя же фигурировала в форме "рат". В итоге получаем целый
набор  на  первый  взгляд  разрозненных,  но  на   самом   деле
взаимосвязанных  понятий.  Корень "руд" легко просматривается в
слове  "руда".  В  прошлом  оно  означало  "кровь"  ("От   чего
кровь-руда  наша?"  -- спрашивается в Голубиной книге). От него
образовались слова: "рдеть" ("краснеть") и "рдяный" ("алый"). В
санскрите  также  четко  просматривается   понятие   <I>rudhira
</I>("кровь"; "красный", "кровавый"). Но главное -- в ведийском
контеоне    действует    свирепый   бог   Рудра   --   носитель
разрушительного начала во Вселенной,  супруг  богини  Родаси  и
предтеча великого Шивы.
     Корень  "рад"  лежит  в  основе таких слов, как "радость",
"рада" ("совет"), "радетель"  (от  "радеть"  --  "заботиться"),
"радуга",  "радение"  ("страдание",  в  том числе "коллективное
религиозно-обрядовое действие"), "радуница" (древнейший  обычай
поминания  умерших на могилах). Сюда же примыкают древнерусские
имена  Радомысл,  Радогост,  Радим  (производное  от  Радимир).
Последний  явился  родоначальником  восточнославянского племени
радимичей.  Ср.   также:   наименование   древнего   литовского
княжеского  рода  --  Радзвиллы  и южнославянские женские имена
Рада, Радмила. Современное имя Родион греческого происхождения:
считается,  что  оно  ведет  свое  происхождение  от   названия
средиземноморского  острова  Родос;  но,  как  только  что было
продемонстрировано,   в   основе   этого   наименования   лежит
общеиндоевропейский   корень   "род"   --   как  и  в  названии
балканского  горного   массива   Родопы.   Из   древнегреческой
мифологии  известно также имя Радаманта -- сына Зевса и Европы,
самого справедливого из всех  людей.  Он  же  --  сопрестольник
Крона,  как  именует  его  Пиндар,  --  царствует  на  Островах
Блаженных,  "овеваемых  веяньями   Океана   (Ледовитого),   где
нескончаемо длится "золотой век".
     В  санскрите слова со значением "радости" находим в словах
с  глухим  согласным  звуком  на   конце   ("д"ъ"т"):   <I>rata
</I>("удовольствие",  "наслаждение");  <I>rati  </I>("радость",
"наслаждение", "покой"); (Рати --  супруга  Бога  любви  Камы);
<I>ratha  </I>("радость", "наслаждение"). Одновременно <I>ratha
</I>означает "воина (сражающегося на колеснице)",  "воителя"  и
"героя".  Это значит, что русские слова "рать" и "ратник" берут
начало отсюда и из общего для них и санскрита источника.
     Какие  же  выводы  следуют  из  краткого  этимологического
экскурса  и  исторических аналогий? Прежде всего обнаруживаются
мифологические пары противоположных по функциям Богов  Рудра  и
Родаси:  разрушительного  космического начала, с одной стороны;
Рати --  вместе  с  Камой  выражающая  радость  и  любовь,  как
вселенские  силы,  с другой стороны. Фонетические трансформации
общей лексической основы "руд"""род"""рад"""рат" и  стоящие  за
ней   значения  содержат  намек  на  древнейшее  миросозерцание
арийских и доарийских племен. Цепочка взаимосвязанных  понятий:
"небо  и земля"""рождение человека и родовые узы" -- главнейшие
из всех человеческих связей. Носителями всех названных  качеств
у  древних  индийцев  оказываются  генетически и этимологически
родственные боги: Рудра, Родаси, Рати.
     В  древнерусском  и  древнеславянском   пантеоне   находим
аналогичные  созвучные  имена  Богов со сходными или смещенными
функциями: Род и рожаницы -- женские ипостаси, Рода (при  общем
корне  "род"  в  результате чередования согласных "д" перешло в
"ж"). Более подробные сведения о  роли  рожаниц  сохранились  в
южнославянском  фольклоре.  Так,  по  сербским  верованиям,  за
судьбу ребенка отвечают четыре  рожаницы:  первая  --  Поренут,
охраняет  ребенка, пока он находится во чреве матери; вторая --
Злата Баба [интересно сопоставить ее с русской северной  Златой
Бабой   и   Златогоркой   Святогорова   былинного   цикла.   --
<I>В.Д.</I>],   помогает   при   родах;   третья    --    Жижа,
покровительствует  ребенку во время кормления грудью; четвертая
-- Жива, прядет ему жизненную нить, которую обрезает неумолимая
Морзана29.
     Итак, исходя из  версии,  что  древнеславянское  верховное
Божество    --    Род    является   естественным   продолжением
протоарийских верований (развитием которых у  древних  индийцев
стала  ветвь  Рудра  (в  дальнейшем  ставшем ипостасью Шивы) --
Родаси), -- попробуем  определить  смысловые  характеристики  и
возможные  функции  древнерусского  первобога.  Главные эпитеты
Рудры в Ригведе -- этого "рыжего кабана с  заплетенной  косой",
который   "сверкает   словно   яркое  солнце,  словно  золото":
"блистающий", "свирепый", "буйный",  "убивающий";  далее,  если
исходить из значения слова <I>raъdrб</I> (относящийся к Рудре):
"страшный", "ужасный", "дикий", "необузданный", "гневный"; сюда
же  можно  присовокупить  и  значение других однокоренных слов:
"кровавый", "вопящий".
     Надо полагать, большую часть перечисленных свойств следует
отнести и к богу Роду. Но Род, как и его прообраз --  Рудра  (в
дальнейшем трансформировавшийся в Шиву), не есть носитель одних
лишь   негативных   (разрушительных   и   угрожающих)  качеств.
Верховное космическое существо, почитаемое как хранитель самого
святого в жизни рода, не может носить один  лишь  отрицательный
заряд. Во все века, у всех народов такое Божество -- средоточие
необузданных  сил хаоса и упорядочивающих потенций Космоса. Оно
-- в одном лице: ужас и  радость,  кара  и  милость,  раздор  и
согласие,    разрушение   и   созидание.   Неспроста   исходное
санскритское слово <I>rуd-as</I>, однокоренное  имени  русского
бога,  означает  "небо и землю вместе взятые". Следовательно, и
Бог Род (олицетворявший крепость  и  благополучие  проторусских
племен)  не  мог  не выполнять тех функций, которые вытекают из
значения  однокоренных  слов:  "радетель",  "радость",   "рада"
("совет",  "согласие").  Вместе  с тем все эти качества не есть
нечто  безжизненно  вялое:  радеть  (заботиться)  и   достигать
согласия  можно  и  жесткими методами, а радость нередко бывает
буйной. Точно так же акты, связанные с продолжением рода, также
представляют  собой  неистовство  и  буйность  как  кульминацию
эмоционального напряжения.
     Как  верховное  Божество  (что присуще всем без исключения
мифологиям) Бог Род неизбежно выступает  в  форме  космического
жизнепорождающего  начала.  Космос  --  это  всегда  рождение и
устойчивая преемственность в связях. Человеческая жизнь во всем
многообразии ее  отношений  --  неотъемлемая  частица  Космоса,
повторяющая  его  законы.  Родовые  узы  -- главное, что всегда
позволяло человеку утвердить себя как человека, приобрести опыт
и навыки,  сохранить  традиции,  обычаи,  зачатки  идеологии  и
морали.   Бог  Род  --  та  незримая  сила,  которая  скрепляла
отношение близких и дальних родственников и задавала  ориентиры
поведения.  Родственные  узы -- не только сиюминутные отношения
множества лиц, живущих повсюду в данный момент. Родственные узы
-- временная категория, опрокинутая в прошлое и спроецированная
в будущее.
     Хранителем  этой  объективной  временной   преемственности
поколений  и  выступает Бог Род. Как и другие аналогии Божества
индоевропейцев,  он  несет  ответственность  за  весь   процесс
космического   зарождения   и,   главное,  за  ту  генетическую
упорядоченность сменяющих друг  друга  поколений,  без  которой
вообще  немыслимо  устроение общественной жизни. Отсюда космизм
как представление  о  закономерной  упорядоченности  всех  сфер
общественной  жизни распространялся на политические, правовые и
нравственные отношения.  Такой  подход  и  понимание  неизбежно
обнаруживаются    во    всех   социально-этических   концепциях
древности, в том числе и получивших письменное  закрепление  --
от  Законов  Ману  и Артхашастры до Кодекса Юстиниана и Русской
Правды.
     Неизменными спутниками главного древнего Божества русского
народа -- Бога Рода выступают <I>Рожаницы </I>(рис.  108).  Они
олицетворяют женское животворящее начало и почитались в народе,
начиная  с  позднего  Каменного  века, откуда дошли их глиняные
изображения. В дальнейшем  --  практически  до  наших  дней  --
сохранились   обычаи   чтить  рожаниц.  Раньше  им  приносились
символические дары, устраивали в их честь  массовые  рожаничные
трапезы, изображали рожаниц различными способами, в том числе и
с   помощью   вышивки.   Традиции  вышивки,  орнамента,  узоров
передавались от поколения к  поколению  точно  так  же,  как  и
русская   речь,   устный   фольклор,  хозяйственные  навыки.  В
стилизованных,  хотя   и   весьма   натуралистических   вышитых
изображениях  рожаниц воспроизводится процесс родов -- жизненно
важный  акт  продолжения  человеческого  рода  и   одновременно
великое  таинство  природы (рис. 109). Отсюда космический смысл
всего связанного с рождением и сотворением. Отсюда же  дожившее
до ХХ века сближение рожаниц со звездами.
     Рожающая  женщина  --  повсеместно распространенный сюжет,
встречающийся в Старом  и  Новом  Свете.  Достаточно  упомянуть
найденную в Малой Азии (Чатал-Хююк) глиняную статуэтку рожающей
богини  (VI  тысячелетие до н.э.), а также изображение рожающей
северной женщины (Х -- ХII вв.) (рис. 110) или ацтекской богини
(XIV  в.)  (рис.  110-а),  скульптурное   изображение   которой
воспроизведено  на  знаменитой фреске Диего Риверы и т.п. Культ
русских рожаниц неразрывно связан  с  общечеловеческим  культом
Великой  матери, повсеместно распространенным по всему Древнему
миру. Прообразы Великой матери встречаются во  всех  древнейших
цивилизациях,  включая  протославянскую  (рис. 111), и уходят в
самые глубины человеческого прошлого --  вплоть  до  палеолита.
Символика    Великой    кормящей   матери   просматривается   в
гипертрофированных   женских   признаках   (особенно    грудей)
многочисленных  каменных  статуэток,  найденных  на  территории
Евразии   (рис.   112).   Каждая   из    таких    "венер"    --
обобщенно-собирательный    символ    женского    естества    --
деторождения   и   детокормления.   В   дальнейшем    символика
материнского  начала претерпела изменения. Была канонизирована,
к примеру, многогрудость, что нашло свое законченное воплощение
в классическом образе Артемиды Эфесской (рис. 113).
     Важным для понимания жизнетворящих  функций  Бога  Рода  и
рожаниц  является  истолкование  космогонических  мифов  -- и в
частности индоевропейских  --  как  обобщенного  опыта  половой
жизни, процесса зачатия и родов. С этой точки зрения космогония
вообще  сродни эмбриогонии, поэтому каждый человек носит в себе
подсознательные сведения  о  собственной  эмбриональной  жизни,
появлении  на свет в процессе родов, а космогонический миф дает
людям возможность косвенным образом  снова  пережить  --  через
макроскопическую   проекцию   --  свое  прошлое  внутриутробное
состояние и соответствующие ощущения30.
     Перенос на Космос выводов из житейского сексуального опыта
-- это лишь одна сторона проблемы. Вторая же состоит в том, что
в космическо-небесных силах видели и первоисточник  сексуальной
энергии  --  мужской  и  женской.  В  наибольшей степени данный
аспект был развит в тайных оргиастических мистериях и ритуалах,
а впоследствии получил отражение в многочисленных  трактатах  о
любви  --  китайских,  индийских,  японских, арабских и т.п. По
канонам христианским половая  любовь  всегда  считалась  чем-то
греховным, требующим очищения и жесткой регламентации. Однако в
народных традициях, несмотря на преследования со стороны церкви
и  властей,  оставалась  неискоренимой языческая вера в тайные,
главным образом -- небесные силы, которые якобы и обусловливали
всю гамму любовных чувств, управляя ими  как  в  положительном,
так и в отрицательном направлении. Александр Блок, написавший о
поэзии  русских  заговоров  и  заклинаний  главу  для  "Истории
русской литературы", называл это постоянным  ощущением  древней
души любовного единения с природой31.
     В  народном  сознании  таинственная  и правящая всем миром
сила -- могучая и которой "нет конца" -- связывалась в основном
с понятным каждому образом огня  (пламени),  его  качествами  и
производимыми  им  действиями: "ажги ты, сила могучая, ее кровь
горючую, ее сердце кипучее на любовь  к  полюбовному  молодцу".
Стихия  огня,  скрывающая  в себе все потенции любви, теснейшим
образом сопрягается с силами небесными. "Зажечь горячую кровь и
ретивое сердце", чтоб кипели они да горели,  можно  лишь  встав
"под  утреннюю  зорю,  под  красное солнце, под млад месяц, под
частые ярые звезды". (При этом поминается и  древняя  Прародина
мировых  цивилизаций  с  полярной горой Меру посреди Вселенной:
"Под частыми ярыми звездами стоит гора белокаменна..."32
     В представлении многих народов Небо -- не только часть или
полное   выражение   Космоса,    но    и    активная    сторона
космогонического  или  теогонического  процесса.  В большинстве
древних культур Небо имело мужское обличие  (редкое  исключение
-- древнеегипетская  мифология,  где  Небо  --  Нут -- женского
рода), оно наделялось мужской потенцией и представлялось с ясно
выраженной мужской атрибутикой.  В  связи  с  распространенными
сказаниями  о  браке  Земли  и  Неба Млечный путь представлялся
фаллосом Небесного  Бога.  Так,  древние  греки  полагали,  что
Млечный  путь  --  гигантский  фаллос  Бога  Урана.  Отголоском
общеарийских воззрений может служить русская народная сказка из
сборника "Русских заветных сказок" А.Н.Афанасьева  о  волшебном
кольце,  благодаря  которому  фаллос героя вытягивается на семь
верст и достигает неба33. Аналогичные мотивы  обнаруживаются  в
символике   погребальных  курганов,  где  наряду  с  отдельными
небесными светилами воспроизводится весь Млечный  путь  в  виде
гигантского детородного члена (рис. 114).
     Впрочем,  имеются  и  другие  объяснения  и соответственно
народные наименования Млечного пути. У индоевропейских  народов
со  времени,  зафиксированного  в Гомеровой "Одиссее", небесная
река из звезд именуется  Повозкой  (или  Возом,  или  Телегой).
Названий  Млечного  пути  множество и у каждого народа -- самые
разные, только в польском языке их зафиксировано около сотни. У
северных народов Млечный путь -- Лось,  хотя  у  финно-угорских
суоми,  карелов,  мордовцев, марийцев, коми, удмуртов, манси --
это  Путь  Птиц  (Путь  Диких  Гусей,  Журавлиная  Дорога).   У
некоторых  славянских народов Млечный путь именовался точно так
же: Гусиная (Журавлиная) дорога. Тюрки, арабы, иранцы,  армяне,
албанцы,  венгры и балканские славяне именовали Млечный путь --
Дорогой, устланной соломой, тунгусские народы -- Лыжным следом,
чукчи и коряки -- Пыльной рекой; корейцы --  Серебряной  рекой;
китайцы, японцы, вьетнамцы -- Небесной рекой и т.д.
     Укоренившееся   в  современном  русском  языке  и  обиходе
название  Млечного  пути  несомненно   сопряжено   с   древними
мифологическими  представлениями  о сказочной Молочной реке или
благословенной стране, где текут молочные реки (Беловодье).
     Интерес Голубиной книги к вопросу о происхождении утренней
и вечерней   зари   обусловлен   тем,   что   в    общеарийской
мифологической  традиции зори представлялись плодом соития Неба
и  Земли  (сама  заря,  то  есть   покраснение   неба,   воочию
демонстрировала такой процесс соития).
     В  славянской  и  всей  индоевропейской  культуре особенно
развит и распространен был  культ  утренней  <I>Зари  </I>(рис.
115),    предвозвестницы    дневного    света   (рассвет).   По
древнеиндийской традиции Утренняя заря (богиня  Ушас)  --  дочь
неба.  В  славянском  фольклоре утренняя заря зовется Оком (или
окном)  Божьим.  "Зори   утренни   от   очей   Господних",   --
подтверждает   Голубиная  книга.  Отсюда  понятна  однокоренная
родственность слов "заря-зори" с лексическим  гнездом:  "взор";
"зоркий";  "зрак",  "зреть", "позор", "зариться". Иначе: слова,
означающие  небесный  или  огненный   свет   (ср.:   "зарево"),
родственны словам со смыслом "видеть-глаз".
     В  русском  языке и народно-поэтических воззрениях понятия
"зари-зорьки"   относятся   к   числу   наиболее   стойких    и
укоренившихся:  от  ласкательного  эпитета  "зоренька  ясная" и
сказочных имен Заря-богатырь, Иван-Зорькин  (ср.  также  кличку
животных -- Зорька) до древнейших присловий и заговоров.
     Владимир    Даль   приводит   пример   подобных   народных
представлений. Так,  о  Солнце  говорили:  "По  заре  зарянской
катится  шар вертлянский -- никому его не обойти, не объехать".
Сохранился также текст заговора, с которым нагая бабка  обносит
нагого  младенца  вокруг  бани.  "Заря,  зарина,  заря скорина,
возьми с раба Божия младенца зыки и рыки дневные и ночные".  По
народным  повериям, жизнь ребенка с момента рождения зависит от
животворящей силы зари.
     У восточных славян и русских  Утренняя  Заря,  прогонявшая
Ночь,  считалась  Девой-воительницей,  Победительницей  Тьмы  и
одновременно -- Матерью Солнца, которое  она  в  прямом  смысле
рожала  каждый божий день, подобно тому, как птица сносит яйцо.
Такое представление восходит к  самым  глубинам  протоарийского
мировоззрения,  впоследствии расщепившегося на самостоятельные,
но  во  многом  перекрещивающиеся  индоевропейские   мифологии.
Рудиментами    первичного   миросозерцания   (в   Ригведе   оно
представлено концентрированно в виде Богини  Утренней  Зари  --
Ушас)   можно  считать  такие  русские  сказочные  образы,  как
Ненаглядная  Красота,  Марья  Моревна,   Царь-Девица,   которые
первоначально,  как  доказал  А.Н.Афанасьев,  были тождественны
Богине Утренней Зари.
     В  фольклоре  сохранились  и  другие  осколки   древнейшей
общеиндоевропейской мифологемы: Заря -- мать, Солнце -- сын или
дочь.  "Без  утренней  зорюшки  солнышко не взойдет", -- гласит
пословица. В Архангельской губернии записан заговор, обращенный
к ночному небу и утренней заре: "Заря-зорница, красная  девица,
сама  мати  и  царица, светел месяц, часты звезды... Среди ночи
приди ко мне хоть красной  девицей,  хоть  матерью-царицей".  В
новгородской   Хлудовской   псалтири   конца   XIII  века  есть
миниатюра: огнеобразная дева несет в руках Солнце, имя ее,  как
гласит подпись, "Зоря утрьняя"34.
     Представление  о  жизнедарящей  роли  зари  уходит  своими
корнями  в  самые  глубины  протоиндоевропейских  верований.  В
Ригведе  собрано  около  20 гимнов, посвященных Богине утренней
зари Ушас -- создательнице света, воспламеняющей своими  лучами
Небо,    своего    отца,   с   которым   Богиня   находится   в
кровосмесительном браке (слияние зари и неба воспринималось как
акт совокупления). Ушас олицетворяет вечный свет, который  был,
есть и будет и если исчезает ночью, то на время; Ушас -- гарант
его  неизбежного  возрождения  (в  этом  смысле  в  Ригведе она
именуется "знаменем бессмертия").
     Отзвук  имен  светозарных  Божеств  слышится  в  культурах
разных  эпох  и  народов:  пророк  Заратуштра (греч. Зороастр);
женские восточные имена -- Зара, Зарема, Зарина.  Были  попытки
сблизить  с общеиндоевропейскими корнями "зор -- зар" (ср. укр.
зирка -- заря) имя древнеегипетского  бога  Осириса  (Озириса),
истолкованного   как   Зарид,   т.е.  Озаренный  или  Осиянный.
Взаимодействие  между  индоевропейской   и   семитско-хамитской
культурами  и  мифологиями  на  разных  отрезках  исторического
развития бесспорно.  Бесспорны  также  древние  контакты  между
этносами. Так, статуэтка Осириса была найдена в Томской области
(а  статуэтка  Амона  --  в  Пермской  области)35. Что касается
генеологической связи, то следует отталкиваться  от  подлинного
древнеегипетского  звучания  имени  бога Осириса. В европейские
языки  вошел  его  древнегреческий   эквивалент,   который   на
древнеегипетском языке прочитывается как Усир (это при том, что
в древнеегипетском письме гласные звуки отсутствуют).
     Если  сближать  смысловое значение Осириса с озаренностью,
то тогда  напрашиваются  и  некоторые  фонетические  параллели:
древнеегипетское  имя  Усир  созвучно с древнеиндийским Ушас, а
последнее приводит к русскому "ужас", что  объяснимо  только  в
том случае, если исходить из общеизвестных функций Бога Осириса
как  владыки Царства мертвых, царя Преисподней и главного судии
на Страшном суде. Все становится на свои места, если вспомнить,
что зори бывают как утренние, так и вечерние:  первые  приносят
нарождение  дневного  света,  а  последние -- его смерть. Можно
подобрать  еще  одно   объяснение   тому   на   первый   взгляд
необъяснимому  факту,  почему  имя Богини Утренней Зари -- Ушас
превратилось в русский "ужас": это -- инцест (кровосмесительный
брак) дочери с отцом -- ужасное и  преступное  прелюбодеяние  с
точки зрения развитых родовых отношений.
     Космическую  сущность любви, о чем писали многие мыслители
Запада и Востока, -- в лапидарной форме выразил Данте: "Любовь,
что движет солнце и светила". В русском народном  мировоззрении
(как  и  в  мировоззрении  других  народов) обнаруживается иной
аспект данной темы: сам человек оказывается сыном  или  дочерью
небесных  светил,  тем самым образуя с ними небесно-космическую
семью.
     Впечатляющим  носителем  жизнетворящего   начала   природы
выступает  хорошо известный древнерусский и общеславянс-кий Бог
-- <I>Ярило </I>(рис. 116), олицетворяв-ший мужское естество  и
весеннее   плодородие.   Имя   Ярилы,   воплощавшего   яростное
детородное  (сексуальное)  начало,  одновременно  сливалось   с
понятием "яркий", "яр", "яровой" (весенний). В конечном счете и
сам   Бог   и   его  имя  восходит  к  гиперборейским  временам
общеиндоевропейской этнической нерасчлененности и  сопряжено  с
именем  и  функциями  Бога  Гермеса  ("ярого месяца", о чем уже
говорилось в предыдущей главе).
     Весенний праздник Ярилы, доживший до ХХ  века  и  детально
описанный   этнографами,   по   существу   являлся  исторически
трансформированным  на  славянской  почве   хорошо   известного
дионисийского  культа  с непристойным органистическим действом.
Аналогичным образом непременным атрибутом  русского  Ярилы  был
подчеркнут   большой   фаллос,  сделанный  из  полена,  а  само
празднество завершалось имитацией полового акта. В данной форме
он  является  отголоском  тех   далеких   древнеиндоевропейских
верований,  в соответствии с которыми для достижения плодородия
и получения высокого урожая требовалось  оплодотворить  женщину
на вспаханном поле.
     Несмотря  на  подчеркнуто  непристойный  характер,  Ярилин
праздник отмечался в России повсеместно еще в начале  ХХ  века,
правда,  не  в  одни и те же дни. Вот доподлинные свидетельства
современников.  В  Костроме  отправляли   похороны   Ярилы   во
Всесвятское  заговенье. Старик, одетый в изодранное платье, нес
в гробу  куклу  Ярилы  в  виде  мужчины  с  выпяченными  наружу
естественными   частями.   Пьяные  женщины  провожали  куклу  с
рыданиями, а  потом  зарывали  в  землю.  В  Галиче  и  Кинешме
Костромской  губернии  представителем  Ярилы  выбирали старика,
упаивали вусласть и забавлялись над  ним.  (Все  это  отголоски
древних   дионисийских   необузданных  празднеств,  непременным
атрибутом которых было бесконтрольное  употребление  опьяняющих
напитков.)    Девушки    устраивали    вокруг   пьяного   деда,
персонифицирующего Ярилу, веселые хороводы.
     В Тверской губернии в первое воскресенье после Петрова дня
девушки и парни собирались плясать и веселиться в честь  Ярилы.
Матери   охотно   отпускали   своих   дочерей  на  это  гуляние
поневеститься. Женихи высматривали невест, а  невесты  женихов.
Общение  носило  более  чем  вольный характер. Во время разгула
любовью  занимались  под  ветвистыми  деревьями.  В   некоторых
местностях  Казанской  губернии  поселяне обоего пола плясали в
честь Ярилы на полях, где перед этим окропляли  скот  священною
водою.
     В  Воронеже  в  Ярилин  день  люди  всех возрастов и обеих
полов, нарядившись, как в самый большой праздник, собирались  с
рассветом  дня за городом на большой площади. Всеобщее разгулье
выражалось в песнях и плясках. Из числа мужчин выбирали  Ярилу,
наряжали  его  в  пестрое  платье,  украшали цветами, лентами и
бубенчиками, лицо нарумянивали. Дети  возвещали  шествие  Ярилы
барабанным  боем.  Начинался  всеобщий  разгул,  который обычно
завершался страшным кулачным боем (заметим, что кулачный бой --
одна из древнейших ритуальных игр индоевропейцев)36.
     Русский корень "яр" происходит от древнеарийского  "ар"  и
обнаруживает  свои  следы  в глубинах тысячелетий и в культурах
различных  народов:  арии,  Арджуна  (один  из  главных  героев
"Махабхараты"),   Иран   (русифицированное   название   страны:
первоначально   Арьянам   --   "страна   ариев");   Аргус    --
древнегреческий    тысячеглазый    великан,   персонифицирующий
звездное небо; Арес  --  древнегреческий  Бог  войны;  Ярри  --
хеттский  Бог  войны; Эрос (Эрот) -- древнегреческий Бог любви,
одно из четырех космических первоначал.
     Эрос и Ярила -- разнозвучащие  имена  (с  единой  корневой
праосновой)  общего праиндоевропейского Божества, почитавшегося
нашими далекими прапредками в те стародавние времена,  когда  и
протоэллины  и  протославяне  были  слиты  в  единый пранарод с
единым языком и верованиями. Лишним подтверждением тому  служит
происхождение  имени  Геры  --  древнегреческой Богини, супруги
Зевса.  Яростно-мстительная  и  необузданно-вспыльчивая  натура
Геры   --  точное  воплощение  ее  первобожественной  сущности,
связанной  с   яростью   как   космическо-природно-человеческой
стихией.  Но  и  само  имя  Геры первоначально звучало как Яра.
Славянские имена Ярослав, Ярополк, Яровит генетически  являются
однокоренными имени Гера; точно так же и имя самого знаменитого
древнегреческого    героя    Геракла    генетически    является
однокоренным   имени   Ярилы   и   созвучным   (фонетически   и
семантически) славянскому Ярославу.
     Нет  сомнения,  что  имена  и древнегреческого Ареса (сына
Геры), и хеттского Ярри возникли из одного и того же  языкового
и    мифологического    субстрата.    Хетты    --   исчезнувший
индоевропейский народ, живший во  2-м  тысячелетии  до  н.э.  в
Малой   Азии,  на  территории  современной  Турции.  Русское  и
общеславянское слово  "хата"  ("дом")  родственно  аналогичному
понятию  в  хеттском  языке:  корень  входит  в название самого
народа -- с учетом чередования гласных "о"  и  "е",  а  столица
Хеттского  государства  именовалась  Хата.  Рядом  с хеттской в
Месопотамии существовала и развивалась  шумерская  и  аккадская
(ассировавилонская)  культура.  Шумерийцы  говорили  на  языке,
происхождение которого точно не установлено. Язык ассирийцев  и
вавилонян   был   семитским.   Поэтому  исключительный  интерес
представляет    сходство    и    несомненное    родство    имен
индоевропейских  Богов  войны,  хеттского  --  Ярри  (Иарри)  и
древнегреческого Ареса с акадским богом войны Эрром (Ирром).  В
конечном  счете  последний  оказывается генетически родственным
русскому Яриле.
     Космическая  сущность  бога   Ярилы   обнаруживается   при
проекции  календарно-обрядовых  функций на природно-циклические
процессы,  которые,  как  известно,  обусловлены   космическими
причинами:  движением  Земли  вокруг  Солнца при вращении самой
Земли, что  создает  соответствующую  картину  звездного  неба,
движением  Солнца относительно других звезд и наоборот, скрытых
галактических факторов, и растянутых во времени соответствующих
физических процессов, неизбежно влияющих и на земную жизнь.
     Власть Богов над  пространством  и  временем  предполагала
управление  циклическими  изменениями  в природе: сменой времен
года, месяцев, недель, суток, дня и ночи -- что  все  вместе  и
порознь  увязывалось  с  круговоротом  движения  Солнца,  Луны,
планет и звезд. Отсюда вытекают и более обобщенные, по существу
философские  представления   о   "вечном   возвращении",   т.е.
возрождении  времени,  и циклических круговоротах во Вселенной.
Все это  в  конечном  счете  привязывалось  к  космогоническому
природотворческому  акту,  и  в  зависимости  от биокосмических
ритмов   строились    как    летоисчисление,    так    и    вся
хозяйственно-бытовая    жизнь:   сельские   работы,   охота   и
рыболовство, водная навигация, праздники  и  обычаи37.  В  свою
очередь  исчисление суточного, недельного, месячного и годового
времени  возможно  лишь  на  солнечно(лунно)-световой   основе:
световые циклы -- объективный базис всякого календаря.
     В   индоевропейских   языках   есть   группа  понятий  для
обозначения годовых и вообще  --  временных  циклов,  в  основе
которых  лежит  древнейший  корень  "яр"  ("йар",  "аэр")38. Он
образует древнеиранское  (авестийское)  слово  "год",  лежит  в
основе  древнегреческого  понятия,  означающего "время года", и
безо всяких изменений воспроизводится  в  современном  немецком
языке:  "йар"  (<I>Jahr</I>) "год". В древнерусском языке слово
"яра"  означало  лишь  одно  время  года   --   весну,   но   в
реконструированном  прославянском языке этим словом обозначался
целый или, как говорили в народе, круглый год (кстати, одно  из
точных  определений цикличности времени и изменений в природе).
Отсюда и происходит  имя  древнерусского  весенне-солнечного  и
жизнеродного  божества  Ярилы  --  хозяина времени и зачинателя
года. Весной начинается пробуждение  природы  и  отсчет  нового
естественного  жизненного  цикла,  устроителем и распорядителем
которого выступает Ярило.
     Современное  русское   слово   "год"   также   древнейшего
происхождения.  Его лексическая основа восходит к санскритскому
многозначному слову <I>"gу"</I>, в первую очередь служащему для
обозначения понятий "бык" и "корова" (это значение  сохранилось
в   современном  русском  языке  "говядина",  образованного  от
устаревшего ныне "говядо", означавшего всякую  крупную  рогатую
скотину  --  быка,  вола,  корову),  а  также  в производном от
"говядо" и  ставшем  бранным  слове  "говно".  Но  санскритское
<I>"gу"</I>  означает  также  "звезды"  и "лучи света" (и кроме
того, "речь" -- откуда русское  "говорить"),  что,  несомненно,
раскрывает    его   космические   корни   и   делает   понятным
астрально-циклическое происхождение самого слова "год".
     С неотвратимым воздействием неведомых космических  сил  (в
том  числе и астрально-природных циклов) связано понятие "рок",
имеющее временнуе происхождение (ср.: "срок"). В  древнерусском
языке  оно  означало  не только "судьбу" (как это имеет место в
современном языке), но и "год" (в украинском языке это значение
сохранилось и поныне). Этимологически понятие "рока" восходит к
санскритскому слову <I>"rac"</I>, где  оно  означает  в  первую
очередь   "созидать",   "творить",  "создавать",  "устраивать",
"упорядочивать", что в целом  соответствует  пониманию  Космоса
как  упорядочивающего  начала.  Но  космическая  сущность  рока
предполагает наличие в нем неких непреодолимых законов  в  виде
неизбежной  судьбы.  Роковая предопределенность -- это вовсе не
божеское предначертание. Это -- несравненно большее,  глубинное
и  непостижимое. В мифологической традиции против рока и судьбы
бессильны любые Боги. Вселенская неотвратимость рока определяет
жизнь людей и ход истории. Как и другие  космически  насыщенные
категории,  рок связан с речью или ее эквивалентами. Само слово
"речь" является производным от однокоренного  ему  слова  "рок"
(ср.: "реку", т.е. "говорю", "пророк"). К этому же лексическому
гнезду примыкают слова "рокот" и "рык".
     Известна  и  смягченная  трактовка образа Ярилы, сближение
его с  Богами  солнечного  пантеона  и  даже  отождествление  с
Солнцем,  как  это  сделано  в  весенней сказке А.Н.Островского
"Снегурочка".   Великий   русский   драматург    опирался    на
нижегородскую трактовку языческого мифа о Яриле -- Боге Солнца,
любви  и  плодородия.  Дожившая до наших дней легенда гласит: в
стародавние времена Земля пребывала во мраке и стуже, но пришел
Бог Ярила и  озарил  ее  своим  светом,  согрел  своим  теплом.
Тогда-то  и  родился  из  недр  Земли  Человек.  Был он сначала
несмышленышем, пока не просветил его разум Ярила своей молнией.
С тех пор и стал человек властелином во Вселенной39.
     В своем беллетризованном переложении древнерусских  легенд
и  преданий  Островский использовал образ и другого славянского
Божества -- <I>Леля</I>, придав ему чисто человеческие черты. О
Леле слышали очень многие,  но  подробностей  не  знает  толком
никто.  Бесспорно  лишь  одно:  Лель -- Бог любви. Далее мнения
расходятся. Одни уподобляют его мальчику, наподобие  греческого
Эрота  или римского Амура-Купидона; вырастая, Лель превращается
в Полеля. Другие  склоняются  к  признанию  в  далеком  прошлом
развитого  культа  Бога  любви,  сведения  о  котором оказались
начисто утраченными. Третьи вообще  считают  Леля  литературным
вымыслом,  берущим  начало от мифологов польского Возрождения и
Просвещения.
     Действительно, прямых летописных свидетельств  о  Леле  не
сохранилось,    есть    лишь   косвенные   --   фольклорные   и
лингвистические. Например, хорошо всем знакомый припев  русских
и  других  славянских  песен  "люли-люли" восходит к первоформе
"ой, лелю!", где "лелю" --  звательный  падеж  от  имени  Лель.
Его-то,  Бога  любви, и призывают поющие и танцующие. Точно так
же русское слово "лелеять" означает высшее проявление  любви  и
нежности.
     Древним  народом, заложившим вместе с пеласгами и эллинами
основу греческого этноса, были лелеги. Страбон называет лелегов
кочевниками, по пути их передвижения всюду оставались  курганы.
Они   были  союзниками  троянцев  и  разделили  с  ними  горечь
поражения. В наименовании народа "лелеги" явственно  проступает
имя Бога Леля. Данная корневая основа обнаруживается и в других
словах, в частности -- в названиях птиц: русск. "лелек, лелька"
-- козодой; укр. "лелит" -- сова; польск. "лелит" -- сова, сыч;
турецк.  <I>"lдilдk"</I> -- аист. Хорошо известны также русские
женские  имена  Леля  и  Ляля,  и  их  вовсе   не   обязательно
трактовать, как уменьшительные от общеевропейского имени Елена.
     Несомненные      функции      животворящего     плодородия
обнаруживаются  и  у  знаменитого  русского   "скотьего   Бога"
<I>Велеса (Волоса)</I>, покровителя стад и символа неотделимого
от  их  количества богатства. Относительно происхождения его на
первый взгляд простого имени за  последние  два  столетия  было
выдвинуто  немало  версий40. Однако, несмотря на оригинальность
некоторых соображений, не  приходится  особенно  сомневаться  в
тесной  связи  имени Велеса со смысловым и лексическим гнездом,
куда  входят  слова  "велеть",  "повелевать",  "великий"  и  их
дальнейшие трансформации "воля", "владение", "власть", "вельми"
и  т.д.  В  конечном счете Волос-Велес оказывается семантически
сопряженным с понятиями "вол" ("бык")  и  "волот"  ("великан").
Кроме того, совсем неслучайным представляется и корень "лес" во
втором   слоге   имени   "скотьего  Бога".  Возможно  прочтение
"в[еликан] лес[а]" -- или "лесной великан". Не  исключено,  что
здесь оказались наложенными друг на друга несколько смыслов.
     Любопытно,  что  от  имени  Бога Волоса образовано одно из
русских народных  наименований  созвездия  Плеяд  --  Волосыни.
Волосыни  --  дочери  Волоса-Велеса.  Тем  самым обнаруживается
космоургическая  и  звездно-творительная   сущность   "скотьего
Бога". Одновременно прослеживаются параллели с другими образами
индоевропейской  мифологии.  Как  известно,  эллинская  история
Плеяд насыщена самыми неожиданными событиями и перипетиями. Уже
говорилось, что одна из семи Плеяд была титанида Майя  --  мать
Гермеса. Нелишне однако напомнить: сами Плеяды -- дочери титана
Атланта.   А   раз   в  более  поздней  славяно-русской  версии
Плеяды-Волосыни  --  дочери   Волоса-Велеса,   то   значит,   в
отдаленном  прошлом,  на  стадии  нерасчлененных еще культур, у
Атланта и Велеса был единый праобраз. Целью настоящей главы  не
является  разработка темы легендарной Атлантиды и ее сопряжения
с Гипербореей. Тем  не  менее  мысль  о  былой  тождественности
великана Атланта и волота Велеса напрашивается сама собой.
     Единение  с  Вселенной осуществлялось для русских людей не
только в  мире  жизни,  но  и  в  мире  смерти,  через  который
пролегала  дорога  в  мир  бессмертия.  По представлениям наших
предков, связь человека  с  космической  стихией  после  смерти
усиливалась,  поскольку  он  естественным  образом переходил из
одной жизни в другую -- более высокую,  переселяясь  из  земной
среды обитания в неземную -- космическую. Для этого умершему, в
соответствии с незыблемым ритуалом, создавались все необходимые
условия: сооружалось жилище-хоромина (гроб или подземный сруб);
давался  "в  дорогу"  набор необходимых предметов (высокородным
усопшим -- еще и животные, а в  ряде  случаев  --  умерщвленные
слуги и наложницы); разжигались погребальные костры, помогающие
душе умершего переселиться в мир иной (в дохристианские времена
предки   славян  и  руссов  сжигали  усопших  или  погибших  на
погребальном костре или в погребальной ладье --  в  современном
похоронном  обряде  отголоском  древних  традиций  служит огонь
поминальной свечи), насыпались на  местах  захоронений  курганы
(их имитацией и поныне остается надмогильный холм).
     Древние   ритуальные  курганы,  сохранившиеся  повсюду  на
просторах Евразии, подверглись доскональному изучению учеными и
представляют собой огромный интерес с точки зрения исторической
космогонии и астроархеологии. В этих "пирамидах степей", как  и
в   настоящих   пирамидах   Востока   и  Америки,  закодированы
древнейшие представления об устройстве Вселенной и о  пути,  по
которому   человек  переселяется  в  мир  небожителей.  Вопреки
расхожему мнению, курганы и пирамиды предназначались  вовсе  не
для  того, чтобы не тревожить усопших, уберечь их от возможного
покушения со стороны живых (большинство египетских пирамид, как
известно, были опустошены еще в древности  --  ни  колоссальные
глыбы,  ни  изощренные  лабиринты  и ловушки не могли послужить
помехой для еще более  изощренных  грабителей).  Действительный
смысл  кургана  (пирамиды)  --  приблизить погребенного к небу,
воздвигнуть мост  для  общения  со  Вселенной.  Курган  --  это
стартовая площадка в Космос, но не для живых, а для умерших.
     Археолог Ю.А.Шилов, автор увлекательной книги "Космические
тайны  курганов",  раскрывает  представления  наших  пращуров о
Вселенной и судьбе человека в земной  и  последующей  жизни  на
богатом  фактическом  материале,  в  том  числе  по результатам
археологических раскопок  курганов  группы  Высокой  могилы,  в
которых   он   сам   участвовал.   Автор  именует  обнаруженных
погребенных  прапредков  "космическими  странниками"   и   даже
"пракосмонавтами",    ибо    водруженные   над   ними   курганы
действительно можно назвать прямым трамплином в Космос.
     Прежде  всего  курган  Высокой   могилы,   относящийся   к
доскифским   древнеарийским  временам  (автор  разделяет  точку
зрения ряда ученых о прародине индоевропейцев  в  Прикубанье  и
Причерноморье41, имеет крестообразную форму: в черноземный круг
вписан  желтогрунтовой  крест (рис. 117). Крест, как древнейший
символ, олицетворяющий Солнце, встречается повсеместно в сотнях
вариантов в десятках разнообразных культур. Выше  говорилось  о
его происхождении. Археологическим подтверждением повсеместного
распространения  древнего  креста в местах расселения праславян
являются его многочисленные изображения на керамике, а также  в
виде  рисунков,  выдолбов,  резных  камней  и  кости.  И вот --
крестообразный курган.
     От Солнца-кургана Высокой могилы отходят двенадцать лучей,
по числу месяцев года. Это и символ Вселенной,  и  своего  рода
календарь.  Дороги-лучи  были  ориентированы,  и  каждая из них
связана  с  определенной  датой  (зимней,   весенней,   летней,
осенней).   Само   погребение   находится   в   зимнем  секторе
Солнца-Вселенной. Погребение  --  сенсация:  в  головах  нашего
предка  --  семиколесная  (!)  повозка (число "семь" священно в
русской,  славянской  и  других  индоевропейских  культурах,  в
прошлом  оно  имело  также  и магический смысл). Каждое из семи
колес повторяет одно из направлений тех дорог, которые  связаны
с  весной  и  летом (что символизирует переход от смерти-зимы к
весне-воскресению). Этот  переезд  на  магической  семиколесной
повозке   осуществляется  в  пламени  погребального  костра  по
звездным путям, под покровительством Солнца (общеарийский образ
огненной колесницы)42.
     Русский народ свято  верил,  что  жизнь  каждого  человека
продолжается и после смерти. Представления о загробной жизни --
это  не  дань  позднейшей  христианской  традиции, а древнейшие
верования, корни которых уходят в глубины тысячелетий.  Славяне
испокон веков признавали, что душа имеет самостоятельное бытие,
может   отделяться   от  тела  после  смерти,  некоторое  время
пребывать на месте, где произошла смерть, а затем  переселяться
в   "мир  иной".  Отсюда  все  древние  традиции,  связанные  с
похоронами и проводами покойников, а также сохранившиеся по сей
день обычаи отмечать девятый  и  сороковой  день  после  смерти
(когда   душа   окончательно   расстается   с   прежним  местом
пребывания).
     По представлениям славян,  душа  может  временно  покидать
тело  и  во  время сна. Так, сербы и черногорцы убеждены, что в
каждом человеке обитает дух, которого они называют  "ведогонь",
и  что  дух  этот  может  покидать  тело, объятое крепким сном.
Природа   души   --   огненная.   Потому-то    по    древнейшим
представлениям  считалось,  что  она  улетает  в  небо вместе с
пламенем погребального костра. Как жизнь невозможна без света и
тепла, так и душа  --  частица  того  небесного  огня,  которая
сообщает очам -- блеск, крови -- жар и всему телу -- внутреннюю
теплоту43.
     Улетая  в  небо,  душа  сливалась  со  звездной стихией --
продолжением стихии огненной, поскольку  древние  индоевропейцы
считали  звезды  искрами  небесного  огня. В народных преданиях
душа сравнивалась со  звездою,  как  и  с  пламенем,  а  смерть
уподоблялась падающей звезде, которая, проходя сквозь воздушное
пространство,  как  бы угасает. Тем самым жизнь человека стойко
связывалась с небесными звездами, где  она  продолжалась  после
смерти и длилась до скончания веков.
* * *
     Древнерусская  языческая  вера,  уходящая своими корнями к
самым истокам  человеческой  цивилизации  и  мировой  культуры,
рухнула  и  исчезла  с  лица  Земли  под ударами новой религии,
уступив место библейской картине мира  и  системе  христианских
ценностей.  Но  Русские  Боги  не  сгинули  в  небытие  --  они
сохранились в русском  духе  и  тех  его  неповторимых  чертах,
которые  делают  русского человека непохожим на любого другого.
Традиции и обычаи, сложившиеся многие тысячелетия назад,  также
вошли  в  плоть и кровь народной жизни. Они впитываются русским
человеком  с  молоком  матери  и  передаются  от  поколения   к
поколению.    Другое   дело,   что   каждое   новое   поколение
распоряжается этим неисчерпаемым духовным богатством  по-своему
и не всегда достойно.

<I>








     Рокот веков.
     Топот подков.




                                  Марина Цветаева</I>






     Вся  жизнь  цивилизованного  и  нецивилизованного человека
неотделима от окружающей его Вселенной, пронизана связью с  ней
от рождения до смерти. Русский народ здесь не исключение. Более
того:   необъятные   просторы   русской   земли,  распахнутость
звездного неба,  постоянная  устремленность  к  открытию  новых
земель и вообще всего нового сделали русского человека особенно
восприимчивым  и  предрасположенным к миру космических явлений.
Именно данная особенность позволила одному из  главных  русских
космистов  Н.Ф.Федорову  говорить о том, что ширь русской земли
порождает  ширь  русской  души,  а  российский  простор  служит
естественным  переходом  к  простору космического пространства,
нового поприща для великого  подвига  русского  народа.  А  это
вселенское поле деятельности не имеет границ!
     Среди  тысяч  и  тысяч  находок,  обнаруженных недавно при
раскопках "русской Трои" -- Аркаима, особенно  впечатляет  одна
-- фигурка нашего древнего предка, устремившего задумчивый взор
в  небо  (рис. 118), в Космос, туда, где ходят дневное и ночные
светила, где попеременно рождаются день (свет) и  ночь  (тьма),
где  распростерла  свои  бесконечные  крылья сама Вселенная. Не
приходится сомневаться, что наших далеких пращуров обуревали те
же мысли, которые сравнительно недавно были в концентрированном
виде сформулированы в "Завещании" Павла Флоренского: "...Почаще
смотрите на звезды. Когда будет  на  душе  плохо,  смотрите  на
звезды  или  на  лазурь  днем. Когда грустно, когда вас обидят,
когда что не будет удаваться, когда придет на вас душевная буря
-- выйдите на воздух и останьтесь наедине с небом.  Тогда  душа
успокоится".  С  этими  пронзительными  словами вполне созвучно
четверостишие замечательного философа и поэта Арсения Чанышева,
написанное чеканным классическим  слогом  и  перекликающееся  с
"Завещанием" Флоренского:
     <I>Чаще на небо гляди темной безоблачной ночью!
     Звездною пылью тогда густо покрыт небосвод.
     В каждой пылинке громадный мир заключен. Бесконечность
     Стала наглядной... Как жалок день, что прошел в суете!</I>
     Думается,  аркаимский  звездный  мечтатель на 4 тысячи лет
предвосхитил вдохновенные слова русских космистов. Воистину его
образ  --  овеществленная  "память  сорока  веков",  о  которой
когда-то  пророчески  писал Валерий Брюсов! Но исчерпывается ли
обозначенным сроком возраст космизма вообще и русского космизма
в частности? Ведь человечество по своему происхождению космично
изначально. Оно --  закономерный  продукт  эволюции  Вселенной.
Жизнь   на  Земле  галактик.  <I>Homo  sapiens</I>  --  Человек
разумный  --  это  всегда  <I>Homo  cosmicos</I>   --   Человек
космический.
     Человеческая  жизнь,  по  мнению  наших предков, с момента
рождения зависела от того,  что  написано  в  "небесно-звездной
книге". Вселенское мироощущение впитывается русскими чуть ли не
с  молоком  матери.  Каждый  хотел  бы  родиться под счастливой
звездой.   Всю   жизнь   в   нашей    душе    звучит    древний
оберег-заклинание,   ставший  впоследствии  словами  известного
романса: "Гори, гори, моя звезда..." Гаснет она  --  обрывается
нить жизни, и человек умирает. Выдающийся мифолог, собиратель и
исследователь русского фольклора А.Н.Афанасьев отмечал: "Каждый
человек  получил на небе <I>свою звезду</I>, с падением которой
прекращается его  существование;  если  же,  с  одной  стороны,
смерть  означалась  падением  звезды, то, с другой, -- рождение
младенца должно было означаться появлением или возжением  новой
звезды,  как это засвидетельствовано преданиями индоевропейских
народов. В пермской губернии поселяне убеждены, что <I>на  небе
столько же звезд, сколько на земле людей"44.</I>
     Поразительно,  но  свыше  двух  тысяч  лет до этой записи,
сделанной в пермской глухомани, подобные же взгляды  высказывал
Платон: число душ в Космосе равно числу звезд и распределено по
одной  на  каждой  звезде  (Тимей, 41е). В свою очередь, мысль,
сформулированная  Платоном,  вполне   соответствует   "звездной
философии"  египтян,  изложенной,  к  примеру, в так называемых
"Драматических текстах".
     Вера в небесно-космическую предопределенность человеческой
жизни на всех ее этапах была присуща всем  славянским  народам.
По  стойкому  убеждению  русских, украинцев, белорусов, южных и
западных  славян  Солнце,   Луна,   Земля,   звезды   принимали
деятельное  участие  в судьбе человека, определяя в том числе и
счастье  или  несчастье  в  супружеской   жизни.   Женитьба   и
замужество, в представлении славян да и других народов, заранее
предопределена  и  даже записана в воображенной небесной книге.
Юноша в мужья и  девушка  в  жены  предназначаются  Судьбой  --
неотвратимым  небесно-космическим  Роком. От имени неотвратимой
Судьбы  возникли  и  понятия  "суженый",   "суженая",   имевшие
магическое  значение;  само  слово  заставляло  юношу и девушку
покоряться судьбе45.
     Представления   о    жизненносности    космических    сил,
взаимопроникновении их и жизни человеческой, обусловленность ее
высшими   "небесными"  законами  --  неотъемлемая  часть,  ядро
народного  мировоззрения,  передававшегося   от   поколения   к
поколению  вместе  с  языком, вековыми традициями и тем русским
духом, который и составляет отличительную черту всей нации.
     После  распада  единой  праиндоевропейской  этнической   и
языковой  общности  из  нее выделились самостоятельно народы --
носители новых языков и культур  (данный  процесс  занял  много
тысячелетий). Но каждый народ (впоследствии -- нация) продолжал
хранить  в  своем  мировоззрении  остатки былых представлений и
верований. Арийское  наследство,  принесенное  славянами  (а  в
дальнейшем  --  русскими)  на  евразийскую почву, сохранялось в
форме стойких мифологических  воззрений,  игравших,  по  мнению
И.Е.Забелина,   роль   первобытного  познания  природы  и  даже
первобытной науки.  В  этом  горниле  зарождался  и  оформлялся
изначальный  народный космизм. "Язычник, -- отмечал Забелин, --
яснее всего постигал и понимал одну великую истину,  что  жизнь
-- есть   основа   всего   мира,  что  она  разлита  повсюду  и
чувствуется на каждом шагу, в каждой былинке... Во  всем  живом
мире  господствует  и  повсюду  является  такое же человеческое
существо, как он сам. Он сознавал,  что  весь  видимый  мир  от
былинки  до  небесного  светила одухотворен тою же человеческой
душою, ее мыслью, ее чувством, ее волею"46. Отсюда:  не  только
животные  и  растения,  но  и самые камни мыслили, чувствовали,
говорили таким же понятным каждому человеческим языком.
     Говорящие  и  чувствующие  предметы,   стихии,   растения,
животные,  сохранившиеся  по сей день в сказках, песнях, эпосе,
-- это не  плод  наивного  вымысла,  а  результат  глубочайшего
проникновения   в   таинство   окружающего   мира  и  осознания
неразрывного  с  ним   единения.   Недосягаемая   всеобъемлющая
Вселенная  порождала  не  страх  и  ужас,  а  укрепляла чувство
космического   родства   и,   следовательно,    обережения    и
заступничества   от   любых   враждебных  и  злокозненных  сил.
Пробуждение   этих   защитных   функций   природно-космического
Универсума   достигалось  с  помощью  разного  рода  магических
обрядов и действий. Тем самым весь окружающий человека  видимый
и  невидимый  мир -- от Солнца и звезд до листика и травинки --
оказывался одушевленным и одухотворенным, замыкаясь в единое  и
неразрывное целое с самим человеком.
     Христианство  с трудом преодолевало (и никогда до конца не
сумело  преодолеть)  веками  и  тысячелетиями   формировавшееся
космическое  мировоззрение народов, населявших Россию. Несмотря
на драконовские меры и инквизиторскую политику, церкви никак не
удавалось вытравить то, что дается самой природой. Ни инородцы,
ни   русское    население    никогда    не    расставалось    с
вселенско-языческим отношением к окружающему миру, подразумевая
себя его неотъемлемой частичкой. Дьявольской называет анонимный
и  первый  русский  космологический  трактат  XII века "Слово о
силах небесных" неискоренимо-стойкую веру людей "в Солнце, и  в
Месяц,  и в Звезды, а иныя в рекы, и в источники, и в древа...,
и в огнь, и в звери, и в иныя вещи многразличныя"47.
     Мифологическое  сознание  не  есть  нечто  нерасчлененное,
аморфное   --   таким  оно  предстает  по  прошествии  веков  и
тысячелетий, когда на нет  сходит  его  прежнее  идеологическое
значение, влияние на повседневную жизнь утрачивается, а остатки
ранее   господствующего   мировоззрения  оседают  в  фольклоре.
Безусловно,  современному  человеку  трудно  судить,  к  какому
именно  неведомому  прошлому принадлежит тот или иной сказочный
или эпический образ  (особенно  если  речь  идет  об  архаичных
пластах).  Но  положение  не безнадежно -- тем более иных путей
для установления истины нет. <I>Фольклор -- это  закодированная
в  устойчивых  художественных</I> <I>образах и символах родовая
коллективная память народа.</I> Задача проницательного читателя
и слушателя -- научиться расшифровывать этот код.
     Стоит посмотреть под этим углом зрения на  жалкие  осколки
некогда   величественного  и  неприступного  монолита  --  и  в
бессвязных  или  случайных  на  первый  взгляд  образах  песен,
сказок,  былин, загадок, пословиц, заговоров, заклинаний и т.п.
проступают отзвуки данных эпох и верований. Кому  не  известны,
скажем,  хрестоматийные  причитания,  перекочевавшие  в детский
фольклор:



     <I>Костры горят горючие,
     Котлы кипят кипучие,
     Ножи точат булатные,
     Хотят меня зарезати.

</I>

     Для современного человека, оторванного от исконных древних
корней, это -- всего лишь плач братца  Иванушки,  обернувшегося
козленочком.
     В  действительности  же  здесь отголосок древнейшей эпохи,
практиковавшей жертвоприношения -- причем не одних животных, но
и -- увы -- человеческие. Приведенное четверостишие -- дошедший
сквозь тысячелетия вопль объятой ужасом жертвы. Ужас  этот  был
так  велик,  что  он повергает в трепет и современного читателя
(слушателя)  --  особенно  ребенка.   Представляется,   что   и
рифмованные  строчки причитания сохранились от тех невообразимо
далеких  дней  (счет  может   идти   на   многие   тысячелетия)
практически в неизменном виде.
     Чтобы   понять  это,  не  требуется  применения  какого-то
особого научного метода или инструментария. Достаточно захотеть
увидеть  то,  что  само  по  себе  самоочевидно.  При   анализе
фольклорно-мифологического материала не требуется усложнять или
затуманивать  самые  простые вещи. Так, при анализе древнейшего
космического мировоззрения излишне надуманной  и  искусственной
выглядит   широко   распространенная  интерпретация  известного
английского  этнографа  и  исследователя  первобытной  культуры
<I>Эдуарда  Тайлора  </I>(1832  --  1917).  По его утверждению,
популярная французско-немецкая сказка  о  Красной  Шапочке  (ее
литературная  обработка  есть  и  в  сборнике  Шарля Перро, и в
сборнике братьев Гримм) относится к солярным мифам о восходе  и
закате   Солнца,   где  Красная  Шапочка  олицетворяет  дневное
светило, которое проглатывает чудовище-оборотень, --  принявшее
облик  волка.  Исчезновению  (затмению)  Солнца приходит конец,
когда  охотники  убивают  Волка   и   вспарывают   ему   брюхо.
Аналогичным  образом  Тайлор  интерпретировал  русскую народную
сказку  о  волке  и  семерых  козлятах,  где  последние   якобы
символизируют  лишние  Солнца  (первоначальная  множественность
солнц --  одно  из  устойчивых  мифологических  представлений),
которые проглатывает волк, оставляя одно-единственное48.
     Подобную  космогоническую  реконструкцию  можно продолжать
как угодно долго и подвести под нее чуть ли не  весь  фольклор,
наподобие    того,    как    в    XIX    веке    мифологическая
(метеорологическая) школа в фольклористике ухитрялась  подвести
под   атмосферные   и   небесные   явления   любое  фольклорное
произведение и весь пантеон  индоевропейских  Богов.  Например,
просто    напрашивается    на   космологическую   интерпретацию
европейская сказка о Белоснежке (Снегурочке), изгнанной из дома
злой мачехой и повстречавшей семь гномов.  В  русской  народной
версии  Белоснежка становится царевной, а место гномов занимают
богатыри или даже добрые разбойники. Интерес с  космологической
точки  зрения  тут представляет число покровителей преследуемой
злыми силами (мачехой) героини.  Традиционно  их  семь,  но  во
многих  вариантах  фигурирует  число двенадцать, как, скажем, в
первоначальной записи текста услышанной сказки, которую  сделал
Пушкин49 (в стихотворной обработке число богатырей стало семь).
Если  при  этом  Белоснежка  (Снегурочка) олицетворяет Луну, то
двенадцать  ее  братьев-защитников  --  это  двенадцать  лунных
месяцев.  В известной словацкой сказке об изгнанной падчерице и
двенадцати  братьях-месяцах  последние  так  и  названы  своими
именами.
     Допустимо  истолкование  семи  богатырей (гномов) как семи
небесных  светил  (больших  и  малых),   доступных   наблюдению
невооруженным  глазом и известные всем древним народам: Солнце,
Луна, Венера, Марс, Юпитер, Сатурн, Меркурий.  В  таком  случае
Белоснежка-Снегурочка  или  замещающая их безымянная царевна --
реминисценция (т.е.  смутное  воспоминание)  о  древней  Богине
Земле  (Мать Сыра Земля, Деметра), над которой восходят и ходят
все семь светил. Подобная интерпретация  вполне  допустима.  Но
она  должна быть комплексной и зависеть не только от развитости
воображения, но и от суммарного учета всех имеющихся данных  --
истории   (включая   археологию),   языкознания,   мифологии  и
искусства.
     Испокон веков русские люди не просто созерцали  окружающую
их Вселенную, скрупулезно вели счет времени по движению Солнца,
Луны  и  других  небесных  светил,  фиксируя накопленный опыт в
знаниях о календарных циклах, временах года, их особенностях  и
последовательности.  Русского человека всегда волновали и более
фундаментальные, философские вопросы: о происхождении Вселенной
(Белого  света),  звездного  неба,  Солнца,  Луны,  Земли.  Как
правило,   они  задавались  в  поэтическо-образной,  подчас  --
иносказательной  форме.  Примером  может   служить   знаменитый
русский  "духовный  стих"  о  начале  всего  сущего,  именуемый
Голубиной книгой, о котором  уже  неоднократно  упоминалось.  В
начале   своего   творческого  пути  <I>Николай  Константинович
Рерих</I> (1874 -- 1947) создал картину "Голубиная книга" (рис.
119), где в обобщенно-символической форме попытался  воссоздать
образ   вселенской  книги,  упавшей  с  небес  (из  Космоса)  и
включавшей в себя всю мудрость мира.
     Опровергая ходячие представления об отсутствии у  русского
народа  склонности  к умозрительному мышлению, один из пионеров
изучения народного мировоззрения и быта -- <I>Николай  Иванович
Надеждин</I> (1804 -- 1856) ссылался именно на Голубиную книгу,
как  на  ярчайший  пример  космогонической  культуры. Голубиная
книга  --  своего  рода   квинтэссенция   древнейшей   народной
мудрости,   содержащая   в   себе  ответы  на  вопросы,  "смело
посягающие на  то,  что,  по  нынешнему  распределению  знания,
относится  к  высшим  умозрительным  задачам  -- природоведения
вообще, и в частности -- землеведения!"50.
     Первая запись "Стиха о голубиной  книге"  (всего  известно
свыше  тридцати  вариантов)  содержится  в знаменитом "Сборнике
Кирши Данилова". Здесь, несомненно, сохранились  отзвуки  самых
глубоких  времен, доходящих до источника общего и для индийских
Вед, и  для  русского  фольклора.  Недаром  заветная  книга,  о
которой   пели   сказители,   именуется  "голубиной",  то  есть
"глубинной" (что означает одновременно и "древняя" и "мудрая").
О   языческом   происхождении   легенды   о   Голубиной   книге
свидетельствует   написанное   в   XIII   веке   житие  Авраама
Смоленского, который был обвинен в ереси за чтение и  почитание
"глубинных  книг".  Однако Голубиная книга менее всего является
объектом  внимания  одной  лишь  ученой   книжности.   Главными
пропагандистами   и   распространителями   былинно-песенного  и
апокрифического знания на Руси были калики перехожие, бродившие
по городам и весям. Через такое  подвижное  "средство  массовой
информации" народ приобщался к древней и высшей мудрости.
     Вот широко известный перечень вопросов из Голубиной книги:

     <I>От чего зачался наш белый свет?
     От чего зачался сол(н)цо праведно?
     От чего зачался светел месяц?
     От чего зачался заря утрення?
     От чего зачалася и вечерняя?
     От чего зачалася темная ночь?
     От чего зачалися часты звезды?</I>

     В   белорусском   фольклоре   также  обнаруживаются  следы
древнего мировоззрения, родственного русской Голубиной книге. В
песне о Севрюке встречаются практически те  же  космогонические
вопросы, но только в более мягкой и лирической постановке:

     <I>Ой, кто ли того не знал,
     Как наш белый свет настал?
     Как и солнушко взошло,
     Как и яркий месячко,
     Как и часты звездочки,
     Как и темны хмароньки,
     Как и сильны дождички?51</I>

     Ответы  на эти вопросы давались разные -- в разные времена
и  у  разных  народов.  В  индоевропейской   традиции   очерчен
некоторый  общий круг вопросов и ответов, который варьируется в
разных мифологиях и культурах, сохраняя при  этом  общее  ядро.
Достаточно  обратиться к индоиранским истокам. Так, в Авесте --
священной книге зороастризма  --  содержится  примерно  тот  же
перечень вопросов, что и в Голубиной книге.
     Древнеиранская  Авеста  помогает прояснить многие вопросы,
относящиеся к протославянскому мировоззрению  и  праславянскому
языку.  Ко времени формирования Авесты и зороастрийской религии
(X  --  XII   вв.   до   н.э.)   завершился   активный   распад
индоевропейских  племен и возникновение на общей некогда основе
самостоятельных народов  с  самостоятельными  языками,  но  эти
новые этнические и языковые образования не столь далеко отстоят
от  некогда  общего  источника  знаний  и  верований.  В Авесте
сформулированы    следующие    вопросы:     "Кто     (является)
первоначальным  творцом  Истины?  Кто  установил  путь солнца и
звезд? Кто (тот), благодаря которому луна прибывает и  убывает?
...Кто  поддерживает  снизу  землю  и  облака  от  падения, кто
(поддерживает) воды и растения? ...Какой умелый (мастер) создал
свет и тьму, какой умелый (мастер) создал сон и бодрствование?"
Эти вопросы из недошедших частей Авесты, известных историкам по
более поздним пехлевийским текстам52.
     Как отвечали древние индоарии на  занимавшие  их  вопросы,
видно из их священной книги -- Ригведы.
     <I>Не было не-сущего, и не было сущего тогда.
     Не было ни воздушного пространства, ни неба над ним.
     Что двигалось туда и сюда? Где? Под чьей защитой?
     Что за вода была -- глубокая бездна?
     Не было ни смерти, ни бессмертия тогда.
     Не было ни признака дня (или) ночи.
     Дышало не колебля воздуха, по своему закону Нечто Одно,
     И не было ничего другого, кроме него.</I>
     В   мировоззрении   древнего   человека  Вечно-космическое
постоянно сливалось с Бренно-повседневным.  Дикие  --  с  точки
зрения   современного   понимания  --  обычаи  переплетались  с
возвышенными и вдохновенными знаниями о Вселенной, кодировались
в устойчивых образах и символах для  передачи  от  поколения  к
поколению.  В данном плане показательна судьба одной совершенно
нетипичной  для   славянских   традиций   "людоедской   песни",
уцелевшей  несмотря  ни на какую политическую, идеологическую и
морально-этическую цензуру и  какими-то  неисповедимыми  путями
дошедшей   практически   до   нынешних   времен.  Записанная  и
опубликованная в середине  прошлого  века  в  Курской  губернии
писательницей  Н.С.Кохановской,  эта  страшная песня повергла в
шок читательскую публику, а развернувшаяся полемика  обнаружила
среди  прочего  достаточную распространенность каннибалистского
текста  в  разных  областях  России.  В  песне   беспристрастно
рассказывается  про  то,  как  жена  вместе  с подружками съела
собственного мужа да еще попотчевала страшным угощением мужнину
сестру, подзадоривая ее загадками:


     <I>Я из рук, из ног коровать смощу,
     Из буйной головы яндову скую,
     Из глаз его я чару солью,
     Из мяса его пирогов напеку,
     А из сала его я свечей налью.
     Созову я беседу подружек своих,
     Я подружек своих и сестрицу его,
     Загадаю загадку неотгадливую.
     Ой, и что таково:
     На милом я сижу,
     На милова гляжу,
     Я милым подношу,
     Милым подчеваю,
     Аи мил пер'до мной,
     Что свечою горит?
     Никто той загадки не отгадывает.
     Отгадала загадку подружка одна,
     Подружка одна, то сестрица его:
      -- "А я тебе, братец, говаривала:
     Не ходи, братец, поздным-поздно,
     Поздным-поздно, поздно вечером".
</I>

     Никто  не  сомневался  в  глубокой   архаичности   женских
причитаний,  но  никто  не  мог  толком  объяснить их истинного
смысла. Крупнейший русский философ и поэт <I>Алексей Степанович
Хомяков</I>  (1804  --  1860),  посвятивший   данному   вопросу
специальную   заметку,   уловил   в   русской   песне   древнюю
космогоническую  тайнопись  по  аналогии  с  древнеегипетскими,
древнеиндийскими  и древнескандинавскими мифами. Более того, он
назвал странную песню "Голубиной книгой в ее окончании". Чем же
руководствовался Хомяков и каков ход его рассуждений?
     Мыслитель-славянофил напоминает, что северная мифология  и
космогония  строила мир из разрушенного образа человеческого --
из частей великана Имира, растерзанного детьми Первобога  Бора.
В  восточных мифологиях и космогониях Вселенная также строилась
из мужского или женского исполинского образа --  в  зависимости
от  того,  кто  был  убийца-строитель  --  мужское Божество или
женское. В ходе  дальнейшего  космогонического  процесса  кости
поверженного великана делались горами, тело -- землею, кровь --
морями,  глаза  --  светоносными  чашами,  месяцем и солнцем. В
соответствии с канонами и  традициями  мифологической  школы  в
фольклористике,  Хомяков  делает предположение, что та же схема
действовала  и  в  славяно-русской  мифологии,   что   получило
отражение  и  в Голубиной книге и "людоедской песне" (последняя
-- один из осколков древней мифологии, который при  достаточном
воображении  можно  сопрячь  с  некоторыми устойчивыми образами
русского фольклора). По Хомякову, мифологические  рассказы  при
падении  язычества  теряли  свой  смысл  и  переходили  либо  в
богатырскую сказку,  либо  в  бытовые  песни,  либо  в  простые
отрывочные  выражения,  которые  сами  по  себе не представляют
никакого смысла. Таково, например, знаменитое описание теремов,
где отражается вся красота небесная, или описание красавицы,  у
которой во лбу солнце (звезда), а в косе месяц. Точно так же из
ряда  вон  выходящая каннибалистская песня, резюмирует Хомяков,
"есть, по-видимому, не что иное, как изломанная и изуродованная
космогоническая повесть, в которой Богиня сидит на разбросанных
членах  убитого  ею  (также  божественного)   человекообразного
принципа...  Этим  легко  объясняется и широкое распространение
самой песни, и ее  нескладица,  и  это  соединение  тона  глупо
спокойного     с     предметом,    по-видимому,    ужасным    и
отвратительным"53.
     Необычное  превращение  в   русской   "людоедской"   песне
образа-символа  Вселенского великана -- лишь одно из многих его
расщеплений в мировой мифологии после выделения самостоятельных
народов, языков и культур из единого в прошлом Праэтноса.
     Так,    древнекитайский    Первопредок-исполин    Пань-гу,
родившийся  из  Космического  яйца,  считается  творцом  Неба и
Земли. 18 тысяч лет он, подобно эллинскому  Атланту,  продержал
небо  на  своих  плечах,  вырастая ежедневно на 1 чжан, то есть
около 3 метров (подсчитано, что за все время жизни он вырос  до
размера  в  90 тысяч ли, то есть примерно 45 тысяч километров).
Но  главные  космические  превращения  начались  после   смерти
Пань-гу.  В  полном  соответствии  с  древнейшими  общемировыми
представлениями, из частей его тела образова-лось все богатство
поднебесного и наднебесного мира. Последний  вздох  Вселенского
исполина  сделался  ветром  и  облаками, голос -- громом, левый
глаз -- Солнцем, правый -- Луною, туловище с руками и ногами --
четырьмя стра-нами света с пятью знаменитыми горами,  кровь  --
реками,  жилы  -- дорогами, плоть -- почвою, волосы на голове и
усы -- звездами  на  небосклоне,  кожа  и  волосы  на  теле  --
травами,  цветами  и  деревьями,  зубы,  кости, костный мозг --
металлами, камнями и минералами, пот -- дождем и росою54.
     В знаменитой древнеегипетской  Книге  мертвых  части  тела
усопшего,  перенесенного  в  загробный  мир, идентифицируются с
определенным Богом, а, если взять еще глубже, --  с  конкретным
тотемом,  так  как  в  животноподобии  многих  египетских Богов
наглядно закрепилось их тотемное происхождение.  Вот  небольшая
характерная  иллюстрация  такого  распределения  тела по Богам,
взятая  из  42-й  главы  Книги  мертвых  (в   оригинале   текст
сопровождается виньетками с изображением Богов):
     <I>"...Лицо  мое  --  это лицо Диска [Ра-Солнце. -- В.Д.].
Глаза мои -- это глаза Хатор [Небесная Корова]. Уши мои --  это
уши Ап-уата [Бог с головой шакала -- коррелят Осириса]. Нос мой
-- это  нос  Кхенти-кхаса  [Бог -- покровитель и владыка города
Летополиса]. Губы мои -- это губы Анпу [Анубис с головой шакала
-- Владыка загробного царства]. Зубы мои  --  это  зубы  Серкет
[Богиня-Скорпион].  Шея моя -- это шея Богини Исиды. Ладони мои
-- это ладони Ба-неб-Татту [Властитель Татту с  головой  барана
-- коррелят Осириса]. Руки мои -- это руки Неиты, госпожи Саиса
[Богиня  охоты и ткачества]. Мой позвоночник -- это позвоночник
Сути [Бог-"чужестранец" Сет --  брат  Осириса  и  его  убийца].
Фаллос  мой  --  это  фаллос  Осириса.  Почки  мои -- это почки
Повелителей Кхер-аха. Грудь моя --  это  грудь  Могущественного
Бога  Ужаса.  Живот  мой  и  спина  -- это живот и спина Секхет
[Богиня  Сохмет  --  "Могучая",  покровительница   фараонов   и
медицины -- с головой львицы]. Ягодицы мои -- это ягодицы Глаза
Гора  [Хор-Солнце].  Бедра мои -- это бедра и ноги Нут [Небо --
олицетворение Космоса]. Ступни мои --  это  ступни  Птаха  [Бог
земли  и  плодородия].  Пальцы  мои и кости ног -- это пальцы и
кости ног Живых Богов. Нет ни одной части моего  тела,  которая
не  была  бы  частью тела того или иного Бога. Бог Тот [Гермес]
защищает мое тело со всех сторон, и я есть Ра [Солнце] день  за
днем"55.</I>
     Сходные   аналогии   проводятся  и  в  других  источниках:
например, в древнеегипетских же Текстах пирамид и  в  одном  из
Лейденских  папирусов. Но не только у египтян был распространен
древний сюжет. В устных талмудических сказаниях (неканонических
ветхозаветных  преданиях  евреев)  знакомое  космическое  клише
перенесено  на  Первочеловека Адама, который первоначально имел
вселенские размеры, заполняя  собою  весь  мир,  и  лишь  после
грехопадения  Бог уменьшил размеры Праотца рода людского. Когда
Адам лежал, рассказывается в фольклорном предании,  голова  его
находилась на крайнем Востоке, а ноги -- на Западе; когда же он
встал,  созданный  по  образу  и  подобию Божьему, то все твари
посчитали его творцом, равным Богу.  Ангелы  сказали:  "В  мире
двоевластие",  и  тогда  Бог  уменьшил  размеры  тела  Адама56.
Подобные же мотивы обнаруживаются и в  мусульманских  легендах,
изложенных, к примеру, в поэме великого суфийского мыслителя<I>
Джалаледдина  Руми</I>  (1207 -- 1273) "Масневи", написанной на
основе ближневосточного фольклора. У Руми Бог творит  Адама  из
праха,   а   Дьявол   проникает   через  раскрытый  рот  внутрь
Первочеловека  и  обнаруживает  там   "Малый   мир",   подобный
"Большому  миру".  Голова Адама -- небо о семи сферах, тело его
-- земля, волосы -- деревья, кости и жилы -- горы и реки. Как в
природном Мире -- четыре времени года, так и в  Адаме  --  жар,
холод,  влага  и  сушь,  заключенные  в  черной и желтой желчи,
флегме и крови. А связанный со сменой времен  года  кругооборот
природы подобен кругообращению пищи в теле Адама. И т.п.
     Впоследствии   популярный   сюжет  общемирового  фольклора
проник в русские "отреченные книги" -- апокрифы и стал известен
под названием "Вопросы, от скольких частей  создан  был  Адам".
Здесь  Первочеловек рисуется по аналогии с Голубиной книгой, но
как бы с обратным знаком: тело -- от земли, кости -- от камней,
очи -- от моря, мысли -- от ангельского полета, дыхание  --  от
ветра,