Пьеса (рукопись)

----------------------------------------------------------------------------
     Собрание сочинений в десяти томах. Том 7. М., "Голос", 1999.
     OCR Бычков М.Н.
----------------------------------------------------------------------------

                              Действующие лица

     Наталья Николаевна Пушкина.
     Александра Николаевна Гончарова, ее сестра.
     Д'Антес.
     Никита Козлов.
     Данзас Константин Карлович.
     Жуковский Василий Андреевич.
     Дубельт Леонтий Васильевич.
     Воронцова.
     Салтыкова.
     Смотрительша.
     Девушка.
     Клюшкина.
     Битков.
     Бенедиктов.
     Кукольник.
     Долгоруков.
     Богомазов.
     Салтыков.
     Николай I.
     Геккерен.
     Бенкендорф.
     Ракеев.
     Пономарев.
     Строганов.
     Воронцов.
     Арендт.
     Студент.
     Офицер.
     Станционный смотритель.
     Филат.
     Агафон.
     Преображенец 1.
     Преображенец 2.
     Негр.
     Камер-юнкер.
     Звездоносец.
     Гость.
     Павел Максимович.
     Слуга.
     Сторож.
     Квартальный.
     Конный жандарм.
     Посол.
     Жандармские офицеры.
     Жандармы.
     Полицейские.
     Толпа {*}.

     {* В рукописных тетрадях Булгакова список действующих лиц включает семь
персонажей. Остальные персонажи  печатаются  по  списку  действующих  лиц  1
варианта пьесы (РО ИРЛИ, ф. 369, э 218, л. 2).}




Вечер  в  квартире  Пушкиных.  Две  свечи на фортепиано и свечи в углу возле
                               стоячих часов.
Александра  сидит  за  фортепиано,  а Битков (Дербенеев) {В тексте черновика
встречается   несколько   вариантов   имени  часового  мастера,  шпиона  III
отделения:  Меняев,  Степан  Ильич Битков и Ларион Битков - это одно и то же
лицо.  В  окончательном тексте пьесы - Степан Ильич Битков.} с инструментами
    стоит у часов, чинит их. Часы под руками Биткова то бьют, то играют.
            Александра тихо наигрывает на фортепиано и напевает.

     Александра.

                    ...как синица тихо за морем  жила...
                    ...как девица за водой поутру шла...
                    ...Буря мглою небо кроет,
                    Вихри снежные крутя,
                    То, как зверь, она завоет,
                    То заплачет, как дитя...

     Битков. Какая чудная песня! Сегодня я чинил  тоже...  в  "У  Прачешного
мосту". Истинный Бог, как дитя! На мосту... Я иду. Господи! Крутит,  крутит!
В глаза, в уши!

                                   Пауза.

Дозвольте узнать, это чье же [сочинение] будет?
     Александра. Александра Сергеевича.
     Битков. Скажите! Так, так,  так...  Истинный  Бог,  вот  в  трубе,  как
дитя!.. Прекрасное сочинение!

                                 Часы бьют.
                          Послышался колокольчик.
                           Входит Никита Козлов.

     Никита. Александра Николаевна, там [дворянка Сновидова...
     Александра. Какая Сновидова?
     Никита. Урожденная, говорит,  Сновидова,  а  так  она  Клюшкина,  Петра
Алексеевича вдова.]
     Александра (шепотом). [Какая Клюшкина?] И зачем так поздно? Скажи,  что
принять не могут...
     Никита (тоскливо). Да ведь Александра Николаевна, как же не принять...
     Александра. Ах, mon Deui... Ах ты, Боже мой! Вспомнила. Да,  [Клюшкин.]
Ах! Проси сюда...
     Никита. Слушаю. (Идет к дверям.) Ах, неволя!.. Разорение...

                                   Пауза.
                             [Входит Клюшкина.

     Клюшкина. Клюшкина, Ольга Аполлоновна,  рожденная  дворянка  Сновидова,
подполковница. Простите, что  потревожила.]  Погодка-то?  Хозяин  собаку  на
улицу не выгонит... Да что поделаешь! Неволя. С кем имею честь говорить?
     Александра. Я сестра Натальи Николаевны.
     [Клюшкина.] Ах, очень приятно! Рада нашему знакомству!
     Александра.  Prenez  place,  s'il  vous  plait,   [madame]   {Садитесь,
сударыня, прошу вас... (фр.).}.
     [Клюшкина.]   Parlez   russe,   mademoiselle    {Говорите    по-русски,
мадемуазель.   (фр.).}.   Покорнейше   благодарю.    (Садится.)    Господина
камер-юнкера могу видеть?
     Александра. К сожалению, Александра Сергеевича нет дома.
     [Клюшкиyа.] А супругу ихнюю?
     Александра. И Наталья Николаевна в гостях.
     [Клюшкина.] Ах, ведь эдакая незадача! А-яй-яй!  Ведь  это  нам  тоже...
Ведь что же это, никак не застанешь!
     Александра.  Вы  не   извольте   беспокоиться,   [сударыня,]   я   могу
переговорить с вами но этому делу.
     [Клюшкина.] Мне бы самого господина камер-юнкера! Ну,  слушаю,  слушаю.
Дельце-то простое. В разные сроки времени господином Пушкиным  под  залог...
турецких шали, жемчуг, серебра взято...
     Александра. Да, я знаю, знаю...
     [Клюшкина.] Двенадцать тысяч серебром, как одна копеечка, сударыня!..
     Александра. Может быть, вы могли бы потерпеть?
     [Клюшкина.] С превеликим бы одолжением  терпела,  сударыня.  И  Христос
терпел, и нам велел! Но ведь и в  наше  положение  тоже  войти  нужно!  Ведь
туловище прокормить надо! [Я вдова.] А у меня ведь  сыновья  в  Черноморском
флоте! Приехала предупредить, сударыня, продаю вещи. Персиянин тут один...
     Александра. Я вас очень прошу подождать.  Александр  Сергеевич  уплатит
проценты.
     [Клюшкина.] Верьте, не могу. С ноября месяца ждем. Другие  продали  бы,
давно уж продали бы! Персиянина упустить боюсь.

Слышатся тяжелые вздохи, Никита показывается в дверях. Александра машет ему
                    с досадой рукой. Никита скрывается.

Одни извозчики из Коломны сюда чего стоили!

                      Часы под руками {Меняева] бьют.

     Александра, (тихо). У меня  есть  серебро.  [Может  быть,  вам]  угодно
взглянуть? Мы бы тогда поладили насчет процентов.
     [Клюшкина.] Прошу прощения, канитель с этим серебром, а персиянина...
     Александра. Помилуйте, как же нам без  вещей  остаться!  Вы  взгляните.
Прошу вас в мою комнату. (Встает, [Клюшкина] идет за нею.)
     [Клюшкина.] Квартирка славная какая. Много ли плотите? (Уходит вслед за
Александрой.)

Лишь  только  они  скрываются,  Меняев  (Битков) оставляет часы, подбегает к
фортепиано,  переворачивает  и рассматривает поты, прислушиваясь, не идет ли
кто.  Затем  бросается к двери кабинета со свечой в руках, заглядывает туда,
но войти не решается. Поколебавшись, уходит в кабинет, через некоторое время
виден  в кабинете у книжной полки, читает названия на корешках, слышит шаги,
возвращается в гостиную, ставит свечу но место. Выходит [Клюшкина] с узлом и
                                Александра.

     [Клюшкина.]  Бумагу  мы  завтра  перепишем.  Только  вы  уж   попросите
Александра Сергеевича, чтобы сами они пожаловали, а то извозчики  уж  больно
дорого стоят... [Коломна ........ в собственном доме]. Четвертая  рота,  дом
Циммермана. Оревуар, мадемуазель.
     Александра. Au revoir... Хорошо, хорошо. (Звонит.)

                             [Клюшкина] уходит.

     Меняев (закрывает часы, кладет инструменты в сумку).  Готово,  барышня,
живут.
     Александра. Очень хорошо. Сколько вам следует?
     Меняев. Да что же? Два рублика всего.
     Александра. Очень хорошо. Сейчас.
     Меняев. Вы не извольте беспокоиться, я могу подождать.
     Александра. Нет, зачем же? Сейчас. (Выходит, возвращается  с  деньгами,
вручает их Меняеву.)
     Меняев. Покорнейше благодарю. А у Александра Сергеевича в  кабинете  не
требуется осмотреть? А то уж заодно завтра зайду.
     Александра. [Нет, у Александра Сергеевича идут, спасибо.]
     Меняев. Слушаю. Прощенья просим: (Уходит.)

    Александра садится в кресло у камина, протягивает руки к огню. Через
        некоторое время появляется в дверях Никита, останавливается.

     Никита. Эх, Александра Николаевна!
     Александра. Ну?
     Никита. Эх, Александра Николаевна!
     Александра. Да что такое? Господи, Никита, говори ты, что ли!

                                   Пауза.

Что с тобой, Никита? Что ты мне душу надрываешь, ходишь за мной?..
     Никита. Вот уж и ваше пошло добро!
     Александра. Выкупим.
     Никита. Из чего выкупим, Александра Николаевна?  Подумать  страшно,  из
чего выкупим? Не выкупим мы, Александра Николаевна!
     Александра. Что ты каркаешь надо мной?
     Никита. Каркаешь, Нешто я ворон. Бог вам судья! Раулю за лафит  семьсот
целковых!  Ведь  это  подумать  страшно!   Аптекарю   задолжали,   каретнику
задолжали... Ведь  Карадыкину  за  бюро  платить  надо?  А  заемные  письма?
Батюшки.  Да  лих  бы  письма.  А  то  срам  сказать,  молочнице  задолжали.
Александра Николаевна, умолите вы его, поедем  в  деревню!  Не  будет  здесь
добра, вспомните мое слово! Сочинения свои взяли бы!... покойно,  просторно!
Детей бы взяли, там сейчас  хорошо,  в  деревне!  Здесь  вертеп,  Александра
Николаевна, и все втрое, все, все втрое! А он больной!  И  говорит,  что  их
тоска  душит,  а  меня  хрычом  назвали.  Ведь  они  желтые  совсем   стали!
Послушайте, Александра Николаевна, старика, до беды едем в деревню!
     Александра. Что ты меня мучишь? Скажи Наталье Николаевне.

                                   Пауза.

     Никита. Не буду я говорить Наталье Николаевне. Не поедет она. (Тихо.) А
без Натальи Николаевны? Поехали бы вы, детишки, он...
     Александра. Ты с ума сошел!
     Никита. Утром бы из пистолета стреляли, потом верхом бы  ездили,  потом
сочиняли бы!.. Детишкам просторно... У них бессонница...
     Александра. Перестань меня мучить, Никита, уйди!

                         Никита, вздохнув, уходит.
Александра, посидев еще некоторое время у камина, посмотрев на часы, уходит
                                  к себе.
Потом  слышится  дверной  колокольчик.  Видно,  как в кабинете проходит тень
Никиты  вглубь,  а  затем  вглубь  проходит  тень человека маленького роста.
Где-то  в глубине в кабинете вспыхивает свет. Послышался глухо голос Никиты:
"Слушаюсь,  хорошо..."  Никита  показывается  в  кабинете, по дороге щипцами
наскоро  ворошит  угли  в  камине в кабинете, выходит в гостиную, подходит к
дверям,  ведущим  в  спальню, говорит: "Александра Николаевна!" Показывается
                                Александра.

     Никита. Александра Николаевна, они совсем  больные  приехали...  Малины
просят...
     Александра. Ага, хорошо, хорошо, сейчас.  (Проходит  через  гостиную  в
столовую, а Никита возвращается в кабинет и уходит в глубь его.)

В кабинете послышался еще раза два голос Никиты - глухо - слов не разобрать.
Потом  Никита  проходит в глубине кабинета в дверь в переднюю и закрывает ее
за  собою.  Александра  с чашкой в руке входит в гостиную, останавливается у
                             дверей в кабинет.

     Александра. On entre? (Входит в  кабинет,  скрывается  в  глубине  его.
Дальше ее голос слышен глухо в кабинете.) Alexandre, etes-vous  indispose?..
{Можно  войти?  (...)  Александр,  вам  не  здоровится?..  (фр.).}   Лежите,
лежите...

 Источник света в глубине кабинета перемещается, отчего несколько меняется
                             свет (освещение).

Может  быть,  послать  за  доктором?  (Еще  несколько фраз глухо. Проходит к
дверям - из кабинета в переднюю, кричит тихо.) Никита!

                    Никита проходит в кабинет в глубину.

(Говорит по дороге ему.) Раздень барина. (Сама отходит к камину.)

Никита уходит и закрывает за собой дверь в переднюю, а Александра проходит в
глубь  кабинета.  Опять  глухо  доносится  ее  голос,  большинство  слов  не
                                 разобрать.

Все благополучно... нет, нет...

                      Послышался дверной колокольчик.
  Через некоторое время в гостиной появляется Никита с письмом в руках, и
                  тотчас Александра выбегает из кабинета.

     Никита. Александру...
     Александра (сделав грозные глаза, грозит  пальцем  Никите,  вырывает  у
него письмо, говорит громко). А, от портнихи?  Хорошо.  Скажи,  что  я  буду
завтра. (Прячет письмо в карман.)

                 Никита в недоумении глядит на Александру.

(Громко.)  Ну,  что же ты стал? Ступай! (Тихо) Ты что делаешь? Тебе сказано,
не подавать писем!
     Никита. Виноват...
     Александра (тихо). Молчи! (Громко.) В два часа заеду. Ступай.

        Никита уходит, Александра возвращается в кабинет и говорит.

Это ко мне от портнихи приходили.

                      Ее голос - из глубины кабинета.

Да что вы, Александр? Бог с вами!.. Говорю же, что от портнихи...

                             Опять глухо слова.

Право,  я пошлю за лекарем. Хорошо, хорошо... Bon, bon... {Хорошо, хорошо...
(фр.).} Дайте я вас перекрещу... Я умоляю вас не тревожиться...

                      Свет в глубине кабинета гаснет.

(Александра  возвращается в гостиную, закрывает дверь в кабинет, задергивает
ее  портьерой,  подходит  к  камину,  вскрывает письмо, читает, комкает его,
прячет в карман.) Негодяи! Боже праведный!.. В деревню, надо ехать...

    Послышался дверной колокольчик, потом голоса, и из дверей, ведущих в
                  столовую, появляется Наталья Николаевна.
   Наталья Николаевна развязывает ленты капора, снимает его. Лицо Натальи
Николаевны горит от мороза. Она так красива, что Александра как-то блекнет.
    Наталья бросает капор на диван, близоруко щурится видит Александру.

     Наталья. Ты одна? Не спишь? Пушкин дома?
     Александра.  Он  приехал  совсем  больной  и  заснул.  Просил  его   не
беспокоить...
     Наталья. Ах, бедненький! Не  мудрено,  такое  поветрие!..  Какая  буря,
Боже!.. Нас засекло снегом!..
     Александра. С кем ты приехала?
     Наталья. Меня проводил Шарль.
     Александра. Значит, ты все-таки хочешь беды?
     Наталья. Ах, ради Бога, без нотаций!
     Александра. Таша, что ты делаешь?
     Наталья. О, mon Dieu! Как наскучило мне все это! Это смешно! Кому какое
дело, что beau-frere {Свояк (фр.).} меня проводил...

                Александра вынимает письмо, подает Наталье.

(Читает, меняется в лице. Шепотом.) Он не видел?
     Александра. Бог спас. Никита хотел подать.
     Наталья. Ах, старый дурак! (Бросает письмо  в  камин,  оно  вспыхивает)
Мерзавцы! Я догадываюсь, кто сделал это! Мерзавка!
     Александра (указывая в камин).  Это  тебе  не  поможет.  Завтра  придет
другое. Он все равно узнает.
     Наталья. Это не правда!
     Александра (тихо). Не лги.
     Наталья. Ну, хорошо, правда. Я была с ним у Идалии, но я не знала,  что
он там будет! Она заманила меня, негодяйка!
     Александра. Уедем в деревню. Я тебе советую.
     Наталья. Бежать? Ни за что! Из-за  того,  что  какая-то  свора  гнусных
негодяев... презренный Anonyme... бежать! Значит, признаться?..  Между  нами
ничего нет!.. (Плачет.) Я так несчастна!.. Азя, помоги мне!..
     Александра. Ну, не плачь, не плачь... Я  и  сама  теряю  голову...  Ну,
перестань...

               Наталья вытирает глаза, встает, успокаивается.

     Наталья. В  конце  концов,  эти  подлецы  так  замучили  нас,  что  нам
представляется все безвыходным! Я так устала!
     Александра. Ну, прощай. Но умоляю тебя, будь осторожна.
     (Крестит Наталью, уходит к себе.)

Наталья  некоторое  время  у камина, потом переходит к окну, смотрит в него.
Фонарь  с  улицы бросает на нее скупой свет. Через некоторое время в дверях,
             ведущих из столовой, бесшумно появляется [Дантес].
        Он - в шинели и в шлеме. Бобровый вороник запорошен снегом.
                       В руках у Дантеса - перчатки.
            Наталья поворачивается, видит Дантеса, отшатывается.

     Наталья (вглядывается в ужасе). Как вы осмелились?! Как  вы  проникли?!
Сию же минуту покиньте мой дом! Какая дерзость! Я приказываю вам!

                                   Пауза,

     Дантес. Вы забыли в санях ваши перчатки. Я боялся, что  завтра  озябнут
ваши руки. И я вернулся. (Кладет перчатки на стол, прикладывает руку к шлему
и поворачивается.)
     Наталья. Вы сознаете  ли  опасность,  которой  подвергли  меня?  Он  за
дверями! (Подбегает к двери кабинета и бесшумно поворачивает  ключ  и  опять
закрывает портьеру.) Он не потерпит. Он убьет меня!
     Дантес.  Из  всех  негров,  которых  я  когда-либо  знал,  этот   самый
кровожадный. Но не беспокойтесь, он убьет меня, а не вас.
     Наталья. Зачем же вы  совершаете  преступление?  Ах,  у  меня  темно  в
глазах!.. Что будет со мною?.. Ах...
     Дантес. Успокойтесь! Ничего не случится с  вами.  Меня  же  положат  на
лафет и отвезут на кладбище. И также будет буря и снег и в  мире  ничего  не
изменится.
     Наталья. Я заклинаю вас всем, что есть дорогого у вас, - покиньте дом!
     Дантес. У меня нет ничего дорогого на свете, кроме вас.  Не  заклинайте
меня.
     Наталья. Уйдите!
     Дантес. Ах, нет. Вы причина того, что совершаются безумства.
     Наталья. Как?..
     Дантес. Вы не даете возможности говорить с вами! В санях вы  отказались
слушать меня... А между тем  есть  величайшей  важности  вещь,  которую  вам
надлежит выслушать. Я люблю вас...
     Наталья. И это  говорите  вы?!  Месяц  тому  назад  женившись  на  моей
сестре?! Вы преступный человек! Зачем, зачем вы преследуете меня? Зачем  вам
нужна моя гибель? Вы опозорите меня в глазах света!
     Дантес. Есть иные страны... скажите мне только одно слово!..  Завтра  у
меня будут готовы лошади... Бежим!
     Наталья. Вы и  преступны,  вы  и  безумны!  А  сестра?  Как  вы  можете
выговорить эти слова?
     Дантес. Я женился на ней из-за вас. Я совершил преступление. И  совершу
еще одно. Бежим!
     Наталья. Что говорит этот человек... У меня дети!
     Дантес. Забудьте их.
     Наталья. Я не согласна.
     Дантес. Я постучу в дверь.
     Наталья (удерживая его). Не смейте!
     Дантес. Придите к Идалии.
     Наталья (крестясь). О, ни за что?
     Дантес. Я убью себя.
     Наталья. Мучитель!

                           Дантес целует Наталью.
                         Часы хрипят, бьют полночь.

(Отпрянув.) О, Боже мой, уходите! Уйдите! Вас увидят на набережной!
     Дантес. Нам нужно поговорить, придите!
     Наталья. Завтра на балу у Воронцовой подойдите ко мне.

             Дантес поворачивается, выходит в дверь в столовую.

О, Боже, слуга, слуга!.. (Прислушивается.)
     Дантес (возвращаясь). Слуга спит. У меня есть второй ключ.
     (Уходит.)

Наталья  прислушивается. Слышно, как тихо закрывают дверь. Наталья подбегает
к  окну  гостиной,  в  изнеможении  прислоняется, крестится, потом смотрит в
окно,  потом подбегает к двери кабинета, отдергивает портьеру, открывает ее,
           прислушивается, потом удовлетворенно закрывает дверь.
                                   Темно.




Столовая  в  доме  Салтыкова,  в  которой  накрыт  стол.  Рядом  со столовой
библиотека. В библиотеке: Кукольник, Бенедиктов, князь Долгорукий {В картине
второй   -   "Долгорукий",  далее  -  Долгоруков.  Князь  Петр  Владимирович
Долгоруков  -  историческое  лицо.}  и  два Преображенских офицера - сыновья
Салтыкова.  При открытии занавеса послышался аплодисмент. Бенедиктов, стоя и
                  глядя вдаль, читает свое стихотворение.

     Бенедиктов.

                      ...Казни ж, карай меня, о дева,
                      Дыханьем ангельского  гнева!
                      Твоих проклятий стою я...
                      Но - нет у ангела проклятий, -
                      Так, гневная, сожги меня
                      В живом огне своих объятий!
                      Палящий зной мне в очи вдуй
                      И, обуздав мой страстный трепет,
                      В уста мои, сквозь жаркий лепет,
                      Вонзи смертельный поцелуй!

     Бенедиктов, окончив, скромно кланяется. Кукольник первый начинает
                               аплодировать.

     Кукольник. Браво! (Обнимает Бенедиктова и целует  его.  Преображенцам.)
Преображенцы! Аплодируйте! По вашим  лицам  я  вижу  -  вы  любите  и  чтите
искусство! Аплодируйте первому поэту отечества!
     Бенедиктов. Что ты, Нестор Васильевич!..

Дверь  в  библиотеку открывается, и появляется Боголюбов {В тексте черновика
претерпело  изменения  имя  второго  шпиона  III отделения: Боголюбов - Петр
Петрович  Богомолов  -  Богомазов.  Это  одно  и то же лицо. В окончательном
тексте  - Иван Варфоломеевич Богомазов.}. Протирает платочком очки, надевает
                         их, аплодирует, кланяется.

     Боголюбов.  Слышал  окончание  вашей  прелестной   пьесы...   позвольте
списать...

                      В столовой появляется Салтыкова.
           Лакей, стоявший у дверей, обращается к ней со словами.

     Лакей. Сергей Васильевич приехали.
     Салтыкова (лакею). Проси к столу.
     Лакей (в дверях библиотеки). Кушанье на столе.
     Кукольник (Бенедиктову). Пойдем. Насмотришься, брат, сейчас. Оригинал!

     Вся группа проходит в столовую. Первым подходит к ручке Салтыковой
                  Долгорукий, потом Боголюбов, Кукольник.

     Разрешите, Александра Сергеевна, представить вам нашего  лучшего  поэта
отечественного  -  Владимира  Григорьевича  Бенедиктова.  Истинный   светоч!
Талант!
     Бенедиктов. Ах, Нестор Васильевич!
     Салтыкова. Enchantee de vous voir... {Очень рада вас видеть...  (фр.).}
Я очень рада вас видеть... Вот и Сергей Васильевич.

Дверь  открывается и появляется Салтыков. Он в цилиндре, в шубе, с тростью в
руках  и с громадным фолиантом под мышкой. Проходит мимо гостей, не глядя на
них,  Бенедиктов  кланяется,  но  поклон его попадает в пустое пространство.
               Кукольник дергает Бенедиктова, подмигивая ему.
Долгорукий  и Боголюбов смотрят в потолок, делая вид, что не замечают графа.
Салтыков  подходит  к  лакею,  у  которого  поднос  в  руках,  наливает себе
чарочку   водки,   окидывает   невидящим  взором  группу  гостей,  выпивает,
          закусывает [грибком], прищуривается и говорит сам себе.

     Салтыков. Да-с...  Secundus  pars...  {Часть  второй...  (Лат.  искаж.)
Правильно: Secunda pars - часть вторая. В библиотеке С. Салтыкова была книга
с  этой  опечаткой.}  (Смеется  сатанинским  смехом  и  выходит,  [задумчиво
посвистев].)

                 Бенедиктов бледнеет. Салтыкова сконфужена.

     Салтыкова (Бенедиктову). Mon mari... {Мой муж... (фр.).}
     Кукольник. Александра Сергеевна, ни слова!.. Знаем!.. На  отечественном
языке, Александра Сергеевна, на языке...
     Салтыкова (Бенедиктову). Мой муж страшнейший чудак, но я  надеюсь,  что
это не помешает нам...

 Пауза, после которой выходит Салтыков; он без цилиндра, шубы и трости, но
                          по-прежнему с фолиантом.
             Гости обращают к нему оживленные лица, кланяются.

     Салтыков (приветливо кланяется всем). А-а-а... (Подняв палец.) Это было
мое инкогнито, а вот теперь я пришел.
     Боголюбов (смеется почтительно). Знаем, Сергей Васильевич, знаем.
     Салтыков (стуча  по  фолианту).  Secundus  pars!  Умышленная  опечатка.
Corpus  juris!  {Свод  права!  (Лат.).}   Эльзевир!   {Название   знаменитой
издательской фирмы.}
     Боголюбов (подходит с протянутыми руками). Дозвольте поглядеть.
     Салтыков. Назад!
     Салтыкова. Serge! {Серж! (фр.).}
     Салтыков. Книги не  для  того  печатаются,  чтобы  их  руками  трогать!
(Ставит книгу на камин. Обращается к жене.) Если ты ее только тронешь!
     Салтыкова. И не подумаю! Не надобно мне!..
     Салтыков. Прошу! Филат, водки!

                     Гости подходят, пьют, закусывают.

     Салтыкова. Прошу к столу.

                                Усаживаются.

     Салтыков (глядя на руки Кукольника). Вас можно поздравить?
     Кукольник. Да-с, государь император пожаловал. (Показывает перстень.)
     Салтыков. Неважный перстенек.
     Кукольник. Сергей Васильевич!
     Салтыков. По поводу сего перстня вспоминается мне  следующее.  (Слуге.)
Филат, что это на камине?
     Слуга. Книга-с.
     Салтыков. Не ходи возле нее.
     Слуга. Слушаю-с.
     Салтыков. Да, вспоминается мне... В бытность  мою  мальчиком  император
Павел, царствие ему небесное, пожаловал  мне  звезду,  украшенную  алмазами,
чрезвычайно большими алмазами. А такой перстень я и сам могу себе купить  за
пятьсот рублей или даже за четыреста.

                        Гости смущены до крайности.

     Салтыкова. Ты все наврал. Нет у тебя никакой звезды.
     Салтыков. Ты не знаешь. Я ее прячу от тебя вместе с табакерками.
     Салтыкова. [Сережа], ты бредишь.
     Салтыков. Не слушайте ее. Женщины ничего не понимают в русской истории.
     Кукольник (Салтыкову). Quand delivererez vous ce  petit  prisonnier  de
guerre Anglais? {Как вы собираетесь поступить с  этим  маленьким  английским
пленником? (фр.).}
     Салтыков. Пейте сами.
     Долгоруков. Если я не ошибаюсь, Сергей Васильевич,  случай  со  звездой
был тогда же, что и с лошадью?
     Салтыков.  Нет,  князь,  вы  ошибаетесь.  Случай  с  лошадью  был   при
Александре, царство ему тоже небесное.
     Долгоруков. Ага!

                    Салтыков тревожно смотрит на камин.

     Бенедиктов. А вы любите книги?
     Салтыков. Книги меня любят и идут ко мне.

                                   Пауза.

     Видел сейчас. (Постукивает пальцем по перстню Кукольника.) Проехал...
     Кукольник. Государь император?
     Салтыков. Он. (Бенедиктову.) Изволите поэзией заниматься?
     Бенедиктов. Точно так.
     Салтыков. Напрасно.
     Бенедиктов. То есть как-с?
     Салтыков.  Опасное  занятие.  Вот  [этот,  как  его  фамилия...  ну...}
Пушкин... (Шепотом.) Его недавно в Третьем отделении отодрали.

                              Общее молчание.

     Салтыкова.  С  тобой  обедать   нет   никакой   возможности.   Что   ты
рассказываешь?
     Салтыков. Кушайте, пожалуйста. Филат! (Жене.) Тебя тоже могут отодрать.
     Венедиктов. Помилуйте, за что же?
     Долгорукий. Между прочим, это, говорят, верно. Я тоже слышал.
     Салтыков. Да и я слышал. Проезжаю мимо Цепного  мосту,  слышу,  человек
орет. Спрашиваю, что такое? Говорят, Пушкина дерут.
     Боголюбов. Помилуйте, Сергей Васильевич, это петербургские сказки!
     Салтыкова. Что он говорит? Что он говорит.
     Салтыков. Какие ж сказки? Меня самого чуть-чуть не отодрали.  Я  лошадь
из пистолета застрелил. Ваши же стихи у меня есть в библиотеке. У  меня  все
есть. Что-нибудь новое написали еще?
     Кукольник. Да, прочитай. Прочитай "Моей звездочке".
     Бенедиктов. Право, я... (Встает, читает.)

                           Путеводною звездою
                           Над пучиной бытия
                           Ты сияешь предо мною,
                           Дева светлая моя!
                           О, свети мне, друг небесный,
                           Сердца звездочка, свети
                           И ко мне в мой мир безвестный
                           Тихим ангелом слети!

     Салтыкова. Ах, как хорошо!
     Бенедиктов.

                           Перед чернию земною
                           Для чего твой блеск открыт?
                           Я поставлю пред тобою
                           Вдохновенья верный щит!
                           Да язвительные люди
                           Не дохнут чумой страстей
                           На кристалл прозрачной груди,
                           На эмаль твоих очей!

                  Преображенцы, перемигнувшись, выпивают.

                           Нет! Сияешь ты беспечно
                           И не клонишься ко мне.
                           О, сияй, сияй же вечно
                           В недоступной вышине!
                           Нет! Живой источник света
                           и т.д.
                           <...>
                           Вдруг рассыпься и исчезни,
                           Как прекрасный метеор!

     Салтыков. Продолжайте.
     Бенедиктов. Все-с.
     Кукольник. Браво! Каков?

                           Салтыкова аплодирует.

     Салтыков. А может, и не отдерут.
     Кукольник. Отдерут, Сергей Васильевич, того, кто груб в своих чувствах,
а истинного поэта драть не за что.
     Салтыкова. Чувствительно как пишете и поэтически...
     Кукольник. Клянусь, голову ставлю, первый, Сергей Васильевич, первый!..




Дворец  Воронцовых.  Зимний  сад.  Видна часть колоннады - часть залы. Яркое
                         освещение. Лампы в зелени.
Издали  слышится  музыка оркестра, гул бальной толпы, изредка показываются в
глубине,  там,  где  колоннада,  проходящие фигуры мужчин в мундирах и дам в
                              бальных платьях.
                 У входа в зимний сад стоит негр в тюрбане.
                                Поздний час.
В  креслах  сидит  Наталья,  а  спиной  к  публике,  перед  нею в креслах, в
гвардейской  парадной  форме  сидит  генерал. В зелени, укрывшись от всех, в
бальном  фрачном одеянии, сидит князь Петр Владимирович Долгоруков, [молодой
           человек с язвительным лицом,] и подслушивает разговор.
                          Сцена Натальи и Николая.
  Камергер выходит из-за колонн, проходит мимо негра, подходит к Николаю.

     Камергер. Ваше величество, ея величество приказала мне доложить  вашему
величеству, что она отбывает через десять минут.

                     Наталья встает, приседает, уходит.

     Николай (камергеру). Вы недавно в вашей должности?
     Камергер. Три месяца, ваше величество.
     Николай. Когда я разговариваю, меня нельзя прерывать. Вы болван!

                  Счастливый Долгоруков хихикает в зелени.
                   Камергер улыбается счастливой улыбкой.

     Николай. Доложите ея величеству, что я подойду через десять минут.

                              Камергер уходит.
                     Из-за колоннады выходит Жуковский.
                        Сцена Жуковского и Николая.
   В зимний сад с другой стороны прокрадывается Богомолов, натыкается на
                                Долгорукова.

     Долгоруков. Осторожней, место занято.
     Богомолов. Что это вы, князь, уединились так?
     Долгоруков. Да  и  вы,  ваше  превосходительство,  спешите  уединиться.
Присаживайтесь.
     Богомолов (усаживается). Любите балы, князь?
     Долгоруков. Обожаю. Сколько сволочи увидишь!
     Богомолов. Ваше сиятельство! Цвет аристократии!..
     Долгоруков. Какая же это аристократия? Это холопия.
     Богомолов. Ваше сиятельство! Да вы мизантроп!
     Долгоруков (указывает на проходящего в звездах). Видите, прошел?
     Богомолов. Вижу.
     Долгоруков. Холуй.
     Богомолов. Ваше сиятельство! А этот?
     Долгоруков (всматривается). Холуй.
     Богомолов (смеется). А этот?
     Долгоруков. Вор.
     Богомолов. Ах, князь, услышал бы вас кто-нибудь...
     Долгоруков. Самое интересное вы пропустили, ваше превосходительство.
     Богомолов. А что такое?
     Долгоруков. Сам был...
     Богомазов. Вы, Петенька, поосторожнее. Его величество?
     Долгоруков. Его.
     Богомазов. С кем изволил беседовать?
     Долгоруков. С арапской женой...
     Богомазов. Ах, язык!
     Долгоруков. Умора... Он стоит  как  демон  за  колонной  и  блюдечко  с
мороженым в руках, а она здесь сидит и слушает, а  сам...  Скоро  будет  наш
поэт украшен... (Вскакивает, прикладывает рожки к затылку, кривляется.)

       Показывается Воронцова в зелени, в недоумении слушает, уходит.

     Богомазов. Тсс!

    В сад входит Геккерен, садится, а через некоторое время показывается
                                  Наталия.

     Геккерен (вставая ей навстречу). Как я рад видеть вас, прекрасная дама.
О, вы цветете. О, северная Психея.
     Наталия. Барон!
     Геккерен. Я, впрочем, понимаю, насколько вам надоели комплименты. Такая
красота, как  ваша,  ослепляет,  но  сколько  зла,  сколько  бед  она  может
причинить...
     Наталия. Бед? Я вас не понимаю, барон.
     Геккерен (шепотом). Вы сделали несчастным человека...
     Наталия. Кого?
     Геккерен. Верните мне сына... Мне жаль его...
     Наталия. Я не хочу вас слушать. Замолчите.
     Геккерен. Бездушная, жестокая женщина...  Посмотрите,  во  что  вы  его
превратили...

   Входит Дантес {Сцена в рукописи опущена. Булгаков написал карандашом:
        "Любовная сцена. Возмущение Пушкина и оценка Богомазова".}.

     Воронцова. Ну, князь, как понравился вам вечер?
     Долгоруков. Графиня, он поразителен.
     Воронцова. А мне взгрустнулось как-то.
     Долгоруков. Графиня, вы огорчаете меня. Это, нервическое,  уверяю  вас.
Прогулка завтра - и к вам, вернется ваше чудесное расположение духа, которым
вы пленяете свет.
     Воронцова. Нет, грусть безысходна. Не приходила ли вам в голову, князь,
мысль о том, какие нравы окружают нас? Холодеет сердце. Ах,  князь,  сколько
подлости в мире! Неужели вы не задумывались над этим?
     Долгоруков. Графиня! Всякий день! О,  как  вы  правы,  графиня.  Сердце
сжимается при мысли, до чего дошло падение нравов. И тот, кто  имеет  сердце
чувствительное, не огрубевшее, может заплакать.
     Воронцова. Висельник!

                            Долгоруков умолк...

Висельник! Пища палача! Гнусная тварь. Pendard! Шлюха! Un maquerean!

 Гость, вышедший из-за колонны со словами: "Madame...", шарахнулся и исчез.

     Долгоруков. Вы больны, графиня! Я кликну людей!
     Воронцова. Я давно уже видела, что какая-то шайка травит его. Но  я  не
могла подозревать, чтобы подобный вам мерзавец мог существовать среди людей!
Если бы я не боялась, что его измученное сердце погибнет, если  нанести  еще
один удар... Я не хочу растравлять его рану напоминанием, а то бы  я  выдала
вас ему! Убить, убить как собаку вас надо! Желаю вам погибнуть на эшафоте.
     Звездоносный гость (выходит). Madame la comtesse j'ai l'honneur...
     Воронцова (Долгорукову). Adieu... (Уходит со Звездоносным гостем.)
     Долгоруков (один).  Бешеная  кошка.  Подслушала!  Вот  что...  Понимаю,
любовница! А все ты, все из-за тебя, проклятая  обезьяна.  Ты,  ты  на  моем
пути! Ну, погодите же! (Грозит кулаком.)

             Лампы гаснут. Долгоруков идет, хромая, к колоннам.
                                   Темно.




                Вечер. Кабинет Дубельта. Дубельт за столом.
          Дверь приоткрывается, входит жандармский офицер Ракеев.

     [Офицер.] Ваше превосходительство! [Меняев] там. (Выходит.)

          Через некоторое время дверь открывается и входит Меняев.
                                   Пауза.
                   Дубельт пишет, потом поднимает глаза.

     Меняев. Здравия желаю, ваше превосходительство!
     Дубельт. А, наше вам почтение! Как твое здоровье, любезный?
     Меняев. Вашими молитвами, ваше превосходительство.
     Дубельт. И в голову мне не впадало даже за тебя молиться! Но здоров?  А
что же ночью навестил? Давно не видались?
     Меняев. Ваше превосходительство, находясь в неустанных заботах...
     Дубельт. В заботах твоих его величество не  нуждается.  Служба  твоя  -
секретное наблюдение, каковое наблюдение ты и должен наилучше  выполнять.  И
говори не столь витиевато, ты не [в университете лекцию читаешь.]
     Меняев. Слушаю. В секретном наблюдении за камер-юнкером Пушкиным...
     Дубельт. Погоди, любезный. (Звонит.)

             Сейчас же показывается жандармский офицер Ракеев.

Пушкина дело.
     Офицер. Готово, ваше превосходительство. (Подает Дубельту папку на стол
и скрывается.)
     Дубельт. Продолжай, любезнейший.
     Меняев. Проник дважды я в самое квартиру камер-юнкера Пушкина.
     Дубельт. Ишь, ловкач! По шее тебе не накостыляли?
     Меняев. Миловал бог.
     Дубельт. Как камердинера его зовут? Фрол, что ли?
     Меняев. Никита.
     Дубельт. Ротозей Никита! Далее.
     Меняев. Первая комната, ваше превосходительство, столовая...
     Дубельт. Это в сторону.
     Меняев. Вторая комната -  гостиная.  В  гостиной  на  фортепиано  лежат
сочинения означенного камер-юнкера.
     Дубельт. На фортепиано? Какие же сочинения?
     Меняев.

                           Буря мглою небо кроет.
                           Вихри снежные крутя...
                           То, как зверь, она завоет,
                           То заплачет, как дитя.
                           То по кровле обветшалой
                           Вдруг соломой зашумит,
                           То, как путник запоздалый,
                           К нам в окошко застучит.

     Дубельт. Экая память у тебя богатая!
     Меняев. К упомянутому стихотворению господин Пушкин и  музыку  сочинил,
которую свояченица его на фортепианах разыгрывает [громко].
     Дубельт. Ну, почтеннейший, это ты напраслину возводишь.  Насчет  музыки
то есть я говорю.
     Меняев. Помилуйте, ваше превосходительство!
     Дубельт. Фортепиано тоже в сторону!
     Меняев. С превеликой опасностью проник я в кабинет и обнаружил на  полу
лежащую чрезвычайной важности записку.  "Приезжай  ко  мне  немедленно.  Вся
надежда на тебя". А записку подписал  неизвестный  человек  -  [Жулковский.]
{Вместо  "Жулковский"  вписано  "Вильям  Джук".  Имя  "Жулковский"   впервые
появилось в разделе  "Дубельт"  подготовительных  материалов  к  пьесе,  как
утверждают исследователи. Это имя восходит к подлинному  доносу  на  Пушкина
агента III Отделения М. Я. фон Фоку в феврале 1828 г.}

                       Дубельт звонит. Офицер входит.

     Дубельт. Павла Максимовича ко мне.

                               Офицер уходит.
          Дверь открывается, и входит Павел Максимович, чиновник.

     Дубельт. [Жулковский?]
     Павел Максимович.  Леонтий  Васильевич,  все  перерыли,  такого  нет  в
Санкт-Петербурге.
     Дубельт. Надо, чтоб был.
     Павел Максимович. Нахожусь в недоумении, ваше превосходительство,  нету
такого.
     Дубельт. Что за чудеса такие?

        Другая дверь приоткрывается, из нее высовывается Боголюбов.

     Боголюбов. Ваше превосходительство, Жуковский это. Шуточно  подписался.
(Скрывается.)
     Дубельт (делает знак. Павел Максимович и жандармский  офицер  выходят).
Сукин ты сын!  Грамотный!..  Дармоеды!  Наследника  цесаревича  воспитатель!
Василий Андреевич Жуковский! Действительный статский советник! Почерк должен
знать!
     Меняев. Ай, проруха! Ай!.. Виноват, ваше превосходительство!
     Дубельт. На ноги канцелярию поставил,  два  [часа]  рыщут!  Морду  тебе
бить, Меняев!
     Меняев. Виноват, ваше превосходительство!
     Дубельт. Дальше.
     Меняев. Дальше-с, в кабинете у камер-юнкера Пушкина  в  правом  верхнем
ящике письменного стола лежит письмо...
     Дубельт. Кому?
     Меняев.  Письмо  французское,  адресовано  оно  господину  голландскому
посланнику...
     Дубельт. Меняев! Смотрел внимательно?
     Меняев. Ваше превосходительство!  Черновичок.  Половина  замарана.  Что
по-французски, что по-русски...

                         Дубельт протягивает руку.
                              Меняев изумлен.

     Дубельт. Подай копию. Меняев, копию подай!
     Меняев. Ваше превосходительство, французское - это раз!  А  потом  сами
посудите, на [минуту] заскочил в кабинет, и  так  руки  трясутся,  ведь  это
рыск...
     Дубельт. Жалованье получить у вас руки не трясутся ни у кого.
     Меняев. Ваше превосходительство, кажись, я все силы, все меры...
     Дубельт. Так вот что, Меняев! Завтра опять туда, и все по этому делу  о
письме...
     Меняев. Ваше превосходительство, да  ведь  часы-то  я  починил!  Завтра
это...
     Дубельт. Часы починить каждый может! Ты сломать сумей и опять починить.
Словом, ступай.
     Меняев.  Ваше  превосходительство,  велите  приказать   мне   жалованье
выписать. Я ведь с прошлого месяца ничего не получал.
     Дубельт.  Жалованье?  За  этого  [Жулковского]  с  тебя   еще   следует
дополучить. Иди в канцелярию, скажи, что я  приказал,  чтобы  тебе  тридцать
рублей выдали.
     Меняев. Ваше превосходительство, что же тридцать рублей?
     Дубельт. И Иуда Искариотский, един от обою на десяти иде ко  архиереям,
да предаст его им... Они же, слышавши, возрадовашася, и  обещаша  сребреники
дати... И было этих сребреников, друг любезный, тридцать! В память его и вам
всем плачу.
     Меняев. Ваше превосходительство, дайте тридцать пять.
     Дубельт. Тридцать пять рублей сумма для меня слишком грандиозная. А  за
каждое слово из письма, что выпишешь, русское, я тебе заплачу по полтиннику.
Ступай! Да смотри лишнего не выпиши.

                              Меняев выходит.

  Дубельт звонит. Резко меняется. Напевает: "Буря мглою..." В ту же минуту
                       открывается дверь. Боголюбов.

     Погодите, Павел Максимович, одну минуту.
     Боголюбов. Ваше превосходительство, срочнейшей важности дело. (Вынимает
из кармана бумагу.) У меня копия... Угадать извольте?
     Дубельт. И гадать нечего. Письма к Геккерену.
     Боголюбов. Ваше превосходительство! Прямо  вы  колдун!  (Подает  письмо
Дубельту.)
     Дубельт. Отправлено?
     Богомолов. Завтра утром велел отвезти Никите в Голландское посольство.
     Дубельт. Так. Благодарю вас, Петр Петрович.
     Богомолов. Кроме того, ваше превосходительство, третьего дня я  был  на
завтраке у Салтыкова.
     Дубельт. Что новенького говорит старый [врун]?
     Богомолов.  Шумное  собрание  было!  Грехи!  Про  государя   императора
рассказывает так: "видел le Grand bourgeois..."
     Дубельт. Вы, Петр Петрович, это  на  отдельной  записочке  относительно
завтрака у Салтыкова.
     Богомолов.  Слушаю,  ваше  превосходительство.  А  кроме   того,   Петя
Долгоруков.
     Дубельт. Bancal?
     Богомолов. Он самый. Ведь что несет, лоботряс. Вторую  ногу  переломить
ему. Списочек показывал с пушкинского стихотворения.
     Дубельт. Брюлловская картина?
     Богомолов. Точно так. (Подает бумагу.)
     Дубельт. Давно не читал стишков, благодарю  вас.  [Петр  Петрович,  мне
одному надо остаться, у меня тут...]
     Богомолов.  [Слушаю-с,  слушаю-с,  ваше  превосходительство!]  Не  смею
беспокоить. (Идет.)
     Дубельт (вслед). Петр Петрович, деньжонок не надобно ли? Прошлый  месяц
не брали.
     Богомолов. Покорнейше благодарю, Леонтий Васильевич.  Рубликов  двести,
двести пятьдесят?
     Дубельт. А я вам триста, э! Для ровного  счета,  а?  Вы  скажите  Павлу
Максимовичу, что я распорядился.
     Богомолов. Имею честь, ваше превосходительство! (Уходит.)

По  уходе  Богомолова  Дубельт читает копию стихотворения, потом откладывает
ее.  Потом  берется  за копию письма к Геккерену, внимательно, жадно читает,
думает,  напевает  сквозь  зубы:  "Буря мглою небо кроет...", свистит. Потом
прислушивается, подходит к окну, становится настороженным, поправляет мундир
                        и эполеты, садится за стол.
Дверь   в   кабинет   распахивается.   Первым  появляется  жандарм,  который
останавливается  у  двери  и  вытягивается.  Затем  в  дверь  быстро  входит
Бенкендорф,    делает    знак    глазами   Дубельту,   оттесняет   жандарма,
                         останавливается у дверей.
            Вслед за ним входит Николай. Он в шинели и в каске.

     Николай (Дубельту). Здравствуй!
     Дубельт  (стоя).  Здравия  желаю,  ваше  величество!  В  штабе  Корпуса
жандармов, ваше императорское величество, все обстоит благополучно.
     Николай. Проезжали с графом. Вижу, у тебя огонек. Не помешал ли я тебе?
Занимаешься?
     Дубельт (негромко). Пономарев, шинель!

   Николай сбрасывает на руки жандарму шинель, отдает каску. Тот выходит.
                   Бенкендорф пододвигает Николаю кресло.

     Николай (садится. Потом Бенкендорфу). Садись.

                            Бенкендорф садится.

(Дубельту.) Садись, Леонтий Васильевич.
     Дубельт. Слушаю, ваше величество. (Остается стоять во время сцены.)
     Николай (оглядевшись). Стены покрасил?
     Дубельт. Так точно.
     Николай. А хорошо! Работаешь?
     Дубельт. Стихи читаю, ваше величество. Только  что  получил.  Собирался
его сиятельству докладывать.
     Николай. Докладывай. Я не буду мешать.
     Дубельт   (Бенкендорфу).   Бездельники   и   нарушители   общественного
спокойствия в  списках  распространяют.  По  поводу  брюлловского  распятия.
(Читает.)

                  ...Но у подножия теперь креста честнаго,
                  Как будто у крыльца правителя градскаго,
                  Мы зрим - поставлены на месте жен святых -
                  В ружье и кивере два грозных часовых.
                  К чему, скажите мне, хранительная стража?
                  Или распятие - казенная поклажа,
                  И вы боитеся воров или мышей?
                  <...>
                  Иль опасаетесь, чтоб чернь не оскорбила
                  Того, чья казнь весь род Адамов искупила,
                  И чтоб не потеснить гуляющих господ,
                  Пускать не велено сюда простой народ?
                        (Подает листок Бенкендорфу.)

                                   Пауза.

     Николай. Прочти еще раз последние строки.

                             Бенкендорф читает.

Этот  человек  способен  на  все,  исключая  добра. Господи Вседержитель! Ты
научи,  как милостивым быть! Старый болван Жуковский! Вчера пристал ко мне и
сравнивал  его  с  Карамзиным! Как поворачивается у балаболки язык! Карамзин
был  святой  жизни  человек!  А этот, этот!.. Казалось бы, не мальчик - отец
семейства!  Ох,  мое  долготерпение, только оно его и спасает. Не его жаль -
его жену, хорошая женщина, семью жаль. Пусть ему совесть будет наказанием.
     Бенкендорф. Он этого не понимает, ваше величество.
     Николай. Что делает он в последнее время?
     Дубельт. В карты играет, ваше величество.
     Николай.  И  то  дело  для  семейного  человека.   Продолжай,   Леонтий
Васильевич. {*}

     {*  Здесь  Булгаков  делает  ссылку  на  тетрадь  с   подготовительными
материалами к пьесе, где есть текст Дубельта: "Дубельт.  Помимо  сего,  ваше
сиятельство, в последнее время получили распространение стишки, писанные уже
лет пятнадцать тому назад". Впоследствии  в  тексте  пьесы  появилась  сцена
чтения эпиграммы, которую приписывали Пушкину:

                     В России нет закона.
                     Есть столб, а на столбе - корона.}

     Дубельт. Имею  честь  донести  вашему  сиятельству,  что  в  столице  в
ближайшие дни я ожидаю дуэль каковой состоится не позднее после  завтрашнего
дня.
     Бенкендорф. Между кем и кем?
     Дубельт. Между двора его величества камер-юнкером Пушкиным и  поручиком
кавалергардского полка бароном Егором Осиповичем Геккереном Д'Антес.  Сейчас
мой шпион перехватил письмо Пушкина к барону Геккерену.
     Николай. Прочитай письмо.
     Дубельт. Осмелюсь сообщить - письмо неприличное.
     Николай. Прочитай письмо.
     Дубельт (Читает). "Господин барон, я принужден сознаться, что ваша роль
неприлична. Вы - представитель коронованной главы - служите сводником вашему
сыну. Подобно старой развратнице, вы подстерегаете мою жену, чтобы  говорить
ей о любви вашего незаконнорожденного сына, и  когда  больной  сифилисом  он
оставался дома, вы говорили, что он умирает от любви к ней Я не желаю, чтобы
жена моя продолжала слушать ваши родительские увещания. Я  не  желаю,  чтобы
ваш сын осмеливался разговаривать с ней, так как он подлец и шалопай.
     Имею честь  быть,  господин  барон,  ваш  покорный  и  послушный  слуга
Александр Пушкин".

                                   Пауза.

     Николай.  Этот  человек  дурно  кончит.  Я   говорю   тебе,   Александр
Христофорович, он дурно кончит.
     Бенкендорф. Он бретер, ваше величество
     Николай. Были ли случаи нашептывания Геккереном?
     Бенкендорф. Леонтий Васильевич!
     Дубельт. Были, ваше величество. (Заглянув в бумаги.) И последний раз на
балу у Воронцовой вчера.
     Николай. Это сводник! Посланник! Оба хороши!

                                   Пауза.

Прости,  Александр  Христофорович,  что  такую  обузу  тебе дал. Ты истинный
мученик.
     Бенкендорф. Таков мой долг, ваше величество!
     Николай. О, головорез! Ни о семье не  думает,  ни  о  том,  что  срамом
покрывает должность, мундир! Позорной жизни  человек!  Ничем  и  никогда  не
смоет с себя пятна. И умрет не по-христиански! Время, время отмстит  ему  за
эти стихи, за поруганную национальную честь. (Встает.)
     [Бенкендорф. Какие меры прикажете взять, ваше величество?]
     Николай. [Не  потакать  головорезам.]  Предупредить  дуэль.  Обоих  без
промедления под суд! И впредь  чтоб  знали.  Спокойной  ночи!  Не  провожай,
Леонтий Васильевич. (Встает, выходит.)

                             Бенкендорф за ним.
                               Дубельт один.
          Через некоторое время возвращается Бенкендорф, садится.

     Бенкендорф. Много в столице таких, которых вышвырнуть бы надо.
     Дубельт. Найдется.
     Бенкендорф. Хорошее сердце у императора!
     Дубельт. Золотое сердце!
     Бенкендорф. Как же быть с